Царевна-ведьма

И рассказала она своей нежданной воспитаннице вот какую историю тайную. Что пятнадцать лет назад служила она у самого прежнего царя в его сиятельных палатах, и была она нянечкой дочурки его маленькой, Милолики. «Надо же, — добавила Милада, головою покачав, — и ты тоже таким имечком названа. Ишь, совпадение-то какое странное!..»

А как начала бабка вспоминать о тех прошедших временах, так горючими слезами она враз залилась. Так, мол, и так, всхлипывая, она рассказывала — украла их лялечку птица некая страшная, и пошли дела в семействие царском с тех пор наперекосяк. Умерли вскорости царь Сиясвет с царицею Алозорою смертью злою, а новый царь выбранный, Болеяр этот самый, в услугах няньки более не нуждался, и отправил он Миладу прочь восвояси.

Изумилась Милолика такому случаю престранному, чтобы она сразу же не к кому-нибудь там, а к своей прежней няне попала. Хотела было она вгорячах всё про себя поведать да рассказать, но затем, поразмыслив малость, от этой затеи скоропалительной всё-таки отказалась. Ну а как она могла доказать-то, что она и вправду Милолика-царевна? Не имелось у неё никаких в пользу этого доводов, так что прикусила она свой бойкий язычок и о тайне своей — молчок.

Рассказала Мила бабушке, что она, дескать, тоже травница, и что целительством она немного занимается. Порасспрашивала её Милада о всяких лечебных травах да о целительных делах, и удивилась она сильно великим Милоликиным в сём деле познаниям. А та ей ещё не всё рассказала о том, что знала, а самую лишь малую малость.

Стали они вдвоём недужных всяких время от времени у себя принимать, и вскоре слава о способностях молодой ведьмочки распространилася буквально по всем окрестностям.

В город же, по совету бабушки Милады, Милолика покамест не показывалась, чтобы подзабылся слегка тот казус с воеводою, стал быть, Недруязом. Сама хозяйка старая на рынок ходила, и всякие новости оттуда она домой приносила.

Как бы между прочим, интересовалась Милка своим милёночком, Борилевом, стал быть, царевичем: не болен ли он, не женат, и чем вообще он теперь занимается? Бабка же о царевиче-наследнике была мнения весьма презренного. По её словам, вскользь ею брошенным, был Борилев-царевич явным недотёпою и человеком превесьма вздорным. К делам управления царством-государством он особого рвения не проявлял, а зато в гульбищах всяких и забавах слыл явным хватом. И гусляр он, дескать, и певец, и на дуде вдобавок игрец, а ума-то державного уж точно-то не имец.

Обидно было девушке влюблённой речи неучтивые слышать про своего милёнка, да только что уж ты тут поделаешь. Понимала она и сама прекрасно, что Борилев-красавец не больно-то достойным был парнем, ну да сердцу ведь не прикажешь: ино полюбится ведь и петух яркий пуще сокола задорного али орла ярого…

Так они там и жили.

Не сказать, чтоб особо тужили…

И вот как-то раз — а уж весна-то красна в их края пришла — возверталася бабка Милада с городу до их хатки сама прямо не своя от переживания. «Ах! — всплеснула она руками, — Вот беда так беда-то! Сама царица Пленислава, бают, с ума намедни сошла! Да такая буйная она, право слово, стала, так всех во дворце царском она перепугала, что теперича её цепями, говорят, крепко сковали и держат в особой башне. Да-да! — добавила она в азарте, — цепями, а то она на людей будто зверь кидается, визжит, плюётся, ругается, да вдобавок ещё кусается!..»

Удивилась про себя Милолика. Подумала она, а с чего бы это царице досель рассудительной вот так с бухты вроде барахты с ума-то сходить?

Не иначе как тут колдовство произошло чёрное, пришла она вскоре к заключению твёрдому. Ага, оно самое — а иначе-то никак!

Прошла неделя. За ней другая.

Царицу Плениславу от бешенства её ярого лучшие лекари лечили да исцеляли, да только сели они в сём деле загадочном в лужу, ибо бедной женщине от их лечения делалось только хуже и хуже.

Царь Болеяр от горя-печали впал было спервоначалу в глубокое отчаяние, а потом, наоборот, пришёл он в великую ярость и приказал тех лекарей незадачливых со своего двора ко всем чертям гнать. И теперь к Плениславе пускали кого попало, даже откровенных знахарей-шарлатанов, поскольку царь горы золотые всем пообещал, ежели удастся кому-либо избавить его супругу несчастную от злых и безумных чар.

«Надо и мне сходить на царицу ту глянуть, — подумала Милолика спустя ещё два дня, — Авось, да удастся при помощи моей науки вернуть бедняге её потерянный ум. А что — это дельная дума — я ж ведь чай в лечебном-то деле не дура!»

Бабушка Милада пыталась было от сего опасного предприятия её отговорить как-то, но Милолика на своём стояла твёрдо: пойду, дескать, во дворец царский, и всё!

Только вот в своём обычном девичьем виде решила она в город не показываться. Купила она у заезжих скоморохов длинные и седые накладные власа, нанесла на лицо своё старящую краску, одолжила у бабки Милады её рваное ветхое платье, клюку в руки хвать, да себе и пошла.

В таком-то виде состаренном да неприглядном её невозможно было кому-либо узнать.

И вот приходит она через времечко во палаты шикарные царские и о себе дребезжащим голоском заявляет: я де ведьма-карга, по свету везде блукаю да от хворей всяких людей исцеляю. Слыхала я, что с царицей вашей приключилась напасть. Авось да мне с хворобою её страшною удастся справиться, а?

Что ж — ведьма так ведьма, карга так карга… Кого только у болезной Плениславы за последние дни не перебывало. Повели слуги дворцовые новоявленную лекарку в особую горницу, устроенную в башне, а там царица растрёпанная на полу сидит, злобно на вошедших глядит, мяукает, словно кошка, как собака тявкает, а ещё хрюкает, шипит да лягухою квакает…

А сама-то вся сплошь в толстых-претолстых цепях.

Слуги-то далее не двинулись, ярости сумасшедшей опасаясь сильно, а Милолика безо всякой опаски к царице подошла, порошок некий из мешочка вынула и в лицо безумной его сыпанула. Та враз кривляться да орать перестала, расчихалась, раскашлялась, а затем поуспокоилась мал-мало и, словно сова-неясыть, на подошедшую целительницу уставилась.

И увидела Милолика своим особым зрением проницательным, что будто бы облачко тёмное голову помрачённой собой покрывало.

«Ага! — подумала она довольно, — Так вот оно где, колдовство-то тайное! Ну да с этим-то дельцем я слажу, не запыхаюся — ужо, думаю, на таком пустяке не облажаюся…»

Отложила она клюку в сторонку, а сама руки на голову умалишённой возложила, сосредоточилась сильно и… медленно-медленно всю эту гадость из царской головушки и вытащила. Затем потребовала она незамедлительно свечку себе горящую и поднесла язычок светлого пламени к этой тёмной, только ей видимой, дряни.

Ша-шарах!!! Вспышка ярчайшая на миг даже всех там бывших ослепила, а когда опешившие челядинцы сызнова глаза свои открыли, то увидели они вот что: ахнула громко царица, повалилась она плавно на пол и погрузилась вроде бы в глубокий-преглубокий сон.

— Три дня она так-то спать будет да почивать, — прошамкала тогда Милолика голосом старушачьим, — а когда вновь проснётся, то сознание к ней вернётся.

И пока там суета бестолковая колготилась, и наступило что-то вроде радостной паники, Милолика дай бог ноги по дороге, да из царского чертога под шумок и ушла.

Только её, значится, и видали…

А как возверталася наша ведьмочка к Миладушке своей ласковой, то всё ей как было рассказала, и стали они ждать, что произойдёт далее.

И точно! Как Милолика и предсказывала, очнулась царица Пленислава через три дня от беспробудного своего сна и сделалась она здоровою, как и ранее, а то и здоровее даже гораздо. Царь Болеяр на радостях пир закатил на весь мир и приказал ту ведьму-каргу незнаемую доставить ему во что бы то ни стало. Великие награды он ей посулил-пообещал за дела её славные. Долг признательности своей царской хотел он лекарке волшебной отдать.

Да только где же ты её найдёшь-то! Искали слуги царские верные целительницу старую неведомую, да всё-то зря — пропала она, как в воду канула, и никто из царёвых подданных не видал её и в глаза.

И вот много времени прошло или мало, как вдруг заболел хворобой загадочной и сам царь Болеяр-батюшка!

Поначалу челядь дворцовая в тайне пыталась держать сведения о его недомогании, да только не вышло из этой затеи ничего путного, ибо не в пустыне чай царь-государь обретался, а в городе многолюдном. А людские языки это такая напасть, с которою и царской воле невозможно бывает сладить.

Баяли до трёпу охочие, что царь мается ну очень-преочень: всё нутро ему будто бы огнём жарким жжёт-прожигает, и никакие снадобья ему ничуточки даже не пособляют.

«Хм, — удивилась про себя Милолика, — как-то странно сиё приключилось. Не успела царица Пленислава как следует ещё излечиться, как вдруг на́́ тебе — уже и царь Болеяр захворал загадочно. Что-то тут не то… Авось здесь не слепой случай с этими недугами, а кое-что похуже? Ах, неужели опять колдовство тут?!..»

Сосредоточилась она по-особому и попыталась через силу свою вещую об этом чуток поразведать. Да только как она душу свою ни напрягала, а не узнала об этой загадке и капельки правды. Только в одном месте помстился ей какой-то тёмный зловещий шар, вроде сгустка воли неправой, и будто бы обитал тот шар не где-нибудь у чёрта на пятках, а возле самого-то царя…

И порешила тогда возмущённая до глубины души Милолика повторить свою вылазку в град столичный в облике прежней бабы-карги. Что ж, сказано — сделано: облачилась она, как и ранее, в платье старое Миладино, лик себе мастерски опять состарила, нацепила на голову седые власа — да и айда в тот же час во царские во палаты!

Как увидала её стража градская у ворот самых главных, так тут же ярои бравые вразнобой все взгорланили:

— Вот она, вот она, ведьма-карга!

— Хватай её живо, братцы!

— Царь-батюшка награду немалую за поимку её обещал!

— Я первый её заметил, я!

— Нет, я!

— Я!

— А я всех вас первее гораздо!

Ринулись они спешно к бредущей навстречь им карге, и уж примеривались хватать старую за что попало, а та вдруг клюкою на них размахалася и принялась дурней сих отчаянных корить-поучать:

— Это что же, негодники лядащие, вы себе замышляете, а! Царь ваш державный того и гляди с душою своею распрощается, а вы о наградах себе мечтаете! А ну-ка цыц у меня, псы вы цепные! Живо проводите мою особу к величеству болезному, да глядите поспешайте, а то, неровён час, последние минутки, мабуть, жизни царской уже истекают!..

Испугалася такого оборота стража грозная и всё им каргой веленое тут же исполнила: со всею возможною скоростью — а и в то же время с почестью явною — сопроводили они переодетую Милолику в царское обиталище.

Вошла в палаты ведьмочка молодая, и вот чего она там увидала: царь Болеяр возлежал на своей роскошной постели белый весь, словно мел, и до того-то худ он был да измождён, что не приведи, как говорится, того господи. Скрючившись в две погибели, за пузо своё он держался, и стоны, им издаваемые, говорили яснее всяких слов, что болен царь дюже тяжко, и что его страдания мучительные переносить ему уже не под силу…

Вокруг же ложа царского толпилась беспорядочно гурьба бояр его самых ближайших, а возле батюшки хворого на постели пуховой сидел его наследник, Борилев-царевич, и горючие слёзы из глаз своих ясных он вовсю ронял-проливал.

И узрела там Милолика, как и в первый свой раз с царицею Плениславою, что тёмное некое образование в царское тело ущерепилось в области живота, где не по праву оно обреталося, а по воле тайных и злых чар.

Уставился царь на каргу вошедшую изумлённо и даже постанывать он перестал на времечко недолгое. Подвели Милолику-целительницу к его величеству, и та, как и в давешний свой раз, попыталась было это облачко прегадкое извлечь из царя руками.

Да только как она ни пыжилась, ни старалася, а ни шиша у неё от манипуляций её целящих не получалося!

Крепенько засела в царёвом теле волшебная эта дрянь и, как видно, покидать добровольно брюхо державное она вовсе даже не собиралась.

«Ага! — воскликнула тогда мысленно Милолика, — Вижу я, что колдун здесь орудует сильный. Защиту особую на свои чары он вишь поставил, поэтому и не выходит у меня ни фига. Ну, да ничо — мы чай в лекарском ремесле маленечко соображаем. Не мытьём, так катаньем. Посмотрим, как этой бяке полюбится мой отварец очищающий…»

Порылась она недолго в своей котомке и достала оттуда маленький стеклянный пузырёк. Потребовала она тут же у челяди, значит, тутошней, водицы себе с полкружки и принялась в посудину жидкость из пузырька накапывать. Раз, два, три, пять…

В звенящей тишине, там наступившей, отчётливо слышно было, как капельки маленькие в воду капают…

Хотела было Милолика отсчитать ровно дюжину этих капелек, да только вот же оказия — дёрнулась у неё рука, и линулось в кружку их куда поболее, чем было надобно.

— А-а! — махнула Милолика рукой в досаде, — Сойдёт и так. Ядрёнее зато будет лекарство!

И запрокинув царю голову назад, заставила она его сиё снадобье выпить, притом приговаривая:

— Пей-пей, царь-батюшка, не чурайся. Твоя хвороба сего зелья напора не выдержит точно, ужо в том ты не сумлевайся…

Выпил царь напиток прегорький и сидел какое-то время скривившись дюже, будто бы он лимон вдруг скушал. А потом случилося вот чего: в утробушке его болезной внезапно произошло громкое бурление, а на лице у царя отразилося недоумение.

— Ой, ёк-макарёк! — завопил он вдруг не своим голосом, — Пошли вон с дороги, олухи — мне в уборную надо срочно!

Соскочил он прытко со своего одра и до того резво дал стрекача по коридору, что чада все и домочадцы диву там далися натурально. Взволновалися людишки страшно, по палатам они заметалися, и шум да гвалт там взорвалися непередаваемые.

А Милолике только того и надо было. Выскочила она, кутерьмою сей пользуясь, из горницы вон, да дай бог ноги по дороге из городу и ушла. А чтобы охрану привратную от своей особы отвадить и мимо них как-нибудь прошмыгнуть, она порошку чихательного в воздух густо сыпанула. И покуда вои бравые во весь дух там чихали да кашляли, она мимо них спокойненько себе прошла и вернулася, как ни в чём ни бывало, к бабуле своей, свет Миладушке, с победою, как и ранее, хотя и без заслуженной ею славы.

И что же впоследствии оказалось?

А выздоровел царь Болеяр почти моментально!

Ух, и ядрёное снадобье у Милолики в бутыльке квасилось, ибо, как потом знающие люди рассказывали, царь-батюшка целый день с горшка якобы не слезал. Пронесло его величество страшно! А едва лишь здравие вернулось к нему окончательно, как повелел царь пуще прежнего грозно ту каргу ему разыскать и пред очи его державные её поставить!

Наградить государь хотел её, конечно, а то хотя он нравом был и крут, а всё ж таки на душе у него было муторно.

И то сказать, верно, а то что же это за поганое дело: царю вроде как милость оказали бескорыстно, а он, будто нищий, этого милостивца не в силах был отблагодарить. Обидно сиё было для царской гордыни, а ничего-то не поделаешь, ибо нигде и никто не сыскал ему доброй той ведьмы.

Пропала она, как в воду канула, и ни один из царёвых подданных не видал её и в глаза.

И вот дни шли там за днями, а Милолика с бабкою Миладою по-прежнему в избушке своей жили-поживали и добрыми делами, как и ранее, занималися.

Как вдруг случилось в царском семействе несчастном опять дело страшное и опасное: Борилев на сей раз заболел внезапно, наследник единственный царский!

Прискакал он как-то раз с очередного своего озёрного купания, да и свалился ввечеру́ в жару да в бреду ужасном. Лекари дворцовые своими лекарствами его излечить попытались, да только от их лечения, а может и так само, кидануло бедного царевича лишь в больший-то лихой жар.

Как прознала об том Милолика мудрая, так руками она в отчаянье всплеснула да и говорит своей милой приютчице:

— Ой, же ты, худо так худо! Чую я шестым своим чувством, что ежели царевича сегодня я не исцелю, то назавтра ему точно карачун будет. От же, и сволота этот колдуняра загадочный — ну никак ему неймётся-то, гаду-аспиду!

Собиралась ведьмочка младая так скоро, как только могла.

Да почитай что до самого города она со всех ног по дорогам бежала, разных странников мимоезжих сим престранным зрелищем пугая да удивляя немало. Однако на сей раз ей было не до тщательного камуфляжа, ибо она милого своего торопилась спасать, а не променад по окрестностям совершала.

Ну, а добежав почти до города самого, она перешла на шаг, хотя шаг её размашистый был упруг и шустёр не по-старобабьи.

— А ну-ка, молодцы бравые, — потребовала она у стражников, едва отдышавшись, — поскорее ведите меня в царские палаты, где Борилев-царевич в жару метается, а то, неровён час, брыки ещё откинет чадо, и будет нам тогда не горе даже, а большая беда…

Те, вестимо, о силе её целительной были наслышаны — да ещё как!

Не стали стражники зазаря там телепаться, а прямиком доставили великую врачунью к самому-то царю.

— Кто ты есть, о том я тебя покамест не спрашиваю, — взволнованно сказал карге царь, — не до того мне сейчас. Сын мой единственный от огненной лихой горячки ныне погибает, и я гляжу, ты о том тоже уже знаешь. Коли сможешь его спасти, знахарка незнаемая — иди да спасай! За сына я горы златые готов отдать! Клянусь в том честью своею незапятнанной и званием своим царским!

— Насчёт того, чтобы спасти — этого я тебе пока не обещаю, — без лишних слов ответила царю Милолика-карга, — но всё что в силах моих сделать для сына твоего спасения — это я обещаю твёрдо! А теперь отведите меня скорее к больному, а то время ныне больно уж дорого, чтобы тратить его на всякие пустые разговоры…

Сам царь Болеяр вызвался провести чудо-целительницу к умирающему сыну.

А как они в спальню его пришли, то первым делом Милолика чувства свои до полного предела изощрила и лежащего в беспамятстве царевича ими ощутила. И узрела она саму чёрную немочь — сестру страшную старухи-смерти — которая всю сущность Борилевову собою пропитала и в когтях своих незримых её держала.

Попыталась было Милолика встревоженная эту гостью чёрную непрошенную руками из Борилевовой плоти выгнать, да только все её усилия титанические завершилися полнейшим пшиком.

Крепко сидела старуха немочь в естестве телесном Борилевовом!

Тогда взяла ведьмочка удручённая самый-пресамый свой сильный отвар и влила несколько его жгучих капель в воспалённый царевичев рот. Однако и тут её постигла неудача, поскольку вышел тот отвар целящий обратно изо рта парня умирающего, и полопался он кровавыми мелкими пузырями.

Царь, царица и несколько приближённых бояр стояли возле постели царевича болящего буквально затаив дыхание. Глянула на них мельком Милолика и почувствовала на миг отчаянье сильное даже. Не знала она, как со злыми сими колдовскими чарами совладать, не по зубам ей, видать, орешек сей твёрдый оказался…

От переживаний душевных её саму даже в дрожь кинуло. Минута наступила критическая, ибо почуяла ведьмочка с ужасом неподдельным приближение к Борилеву уже самой старухи смерти.

Царевич вдруг захрипел, дугою весь выгнулся и приготовился вроде в лучший мир отходить душою…

И в этот миг Милолика вспомнила!

«Да как же я раньше об этом не подумала! — обругала она себя за преступную тупость, — Надо Природу-мать о помощи попросить истово! Меня же тому ещё в детстве Баба-Яга учила!..»

Воздела она руки свои кверху, по-особому сосредоточилась и зашептала горячим шёпотом:

— О, Природа-Мать — ты сильна помогать! Ты караешь татей, ты спасаешь дитятей! Огради сына своего немощного от злых сил волшебных! Освети ему мрачную душу солнцем красным, овей её свежими ветрами, омой водою её прозрачною! Да изыдет прочь, чёрная вредная немочь из души и тела Борилевова!

И с этими словами Милолика-карга вдруг над царевичем низко наклоняется и… целует его крепко во запёкшиеся уста!

Ахнули все там стоящие от нежданного сего поступка и — о, чудо! — перестал внезапно царевич умирающий стонать жалобно да в жару метаться, открыл он медленно глаза свои ясные и, узрев Милолику, пред ним стоящую, почему-то тихо сказал:

— Ах, какие руки у тебя молодые, бабушка!

Быстро взглянула на свои руки наша целительница, а они ведь у неё и взаправду были не морщинистые. Красивыми они были, смуглыми и изобличали девицу в ней, а не каргу-старуху.

Вскрикнула тогда Милолика и, от постели милка своего быстро отпрянув, ручки изящные за спину спрятала машинально.

— А ну-ка стой, ведунья незнаемая! — взгремел, то видя, царь Болеяр, — Кто бы ты ни была, и кем бы ты не оказалась, отныне я у тебя в вечных должниках неоплатных! Скажи мне имя своё, царю, не таясь, откройся и ничего-то более не бойся!

Однако Милолика отчего-то в царскую милость не поверила. Стала она к окну, открытому настежь, медленно отступать.

Царь же огневился тогда явно и пуще прежнего вскричал яро:

— А ну-ка, бояре — хватайте живо эту ведьмачку! Счас мы дознаемся кто она такая, ага!

Но едва лишь бояре изловчилися на Милолику всем скопом навалиться, как она вдруг пальцы в рот заложила, да как там свистнет!

И аж уши у всех позаложило от сего свиста дюже пронзительного.

Остановились ловцы вдруг как вкопанные, а Милолика пальцем на дверь в это мгновение указала и завопила что было мочи:

— Смотрите — вот он! Вот он!..

Обернулись все там бывшие назад, глядь — а это же главный жречина Чаромир во палаты только что вступил. Припёрся он, видать, душу царевичеву отпевать, поскольку тот дышал-то уже, по мнению его, на ладан. Ну а может быть и так само нелёгкая его туда занесла… Как бы там оно ни было, а только оторопел от сего крика Милоликиного жрец Чаромир, да и все прочие на миг какой тоже оторопели.

А когда они обратно в недоумении повернулись, то никакой ведьмы в палатах уже не обнаружили. Выскочила Милолика в окошко открытое, с третьего става на мостовую она спрыгнула, а там как раз кони у коновязи стояли. Вот она, зазря не телепаясь, одного скакуна живо от кольца отвязала, мигом вскочила ему на спину и галопом по каменной мостовой умчалася к воротам главным.

— Вернуть! Догнать! Словить! Поймавшему — тысячу золотых!.. — проорал в окно царь громогласно.

Да только куда там!

Мимо стражи привратной наша ведьмочка точно вихрь пронеслась, ногами притом отшибая её задержать пытавшихся. А как ускакала она от града подалее, то спрыгнула тогда со своего конька, по крупу его ладошкой огрела и ступать обратно ему велела. А сама где бежком, где шажком добралася вскорости к себе домой. Там она, не мешкая, переоделась, смыла с лица дурнящую её краску, одёжу ветхую прочь убрала и стала Миладу-бабушку с города дожидаться.

Милада явилась взволнованная.

— Вот же ты, дочка, и наделала шороху! — воскликнула она, всплеснув руками, — Это надо же — в городу сейчас истый бедлам! Ну, все тебя ищут-шукают прям от стара до мала за награду царскую!

А Милолике, видите ли, от того смешно вдруг стало.

— Пустяки, бабушка Милада, — отмахнулась десницей она легкомысленно, — Меня ведь и доселе везде искали да лавливали, но не словили вот и не сыскали. Никто ж ведь не ведает, что я девица, а не старая карга-ведьма.

— Э-эх! — сокрушённо покачала Милада головою седою, — Ведунья ты вроде большая, а о том, я гляжу, не знаешь, что как раз девицу-то сейчас и разыскивают. Слух по городу покатился, что якобы не старуха семью царскую излечила, а девка, мол, переодетая. Будто бы царевич Борилев руки молодые у неё углядел…

Вмиг покинуло Милолику смешливое настроение. «А ведь и верно, — подумала она с сожалением, — Борилев мои руки и впрямь-то узрел».

Однако расстраиваться, по её мнению, особо было нечего, поскольку руки руками, а лицо-то лицом. Вряд ли кто догадается про сиё место её укромное…

И вот на следующее утро отправилась Милада, как это часто бывало, на свой базар. Травкой лечебной, вестимо, торговать да болячки недужным людям заговаривать. Ну а Милолика дома осталася, в огороде копаться.

Торговля у бабки шла ни шатко, ни валко, поскольку полнолуние как раз наступило, и в умах горожан была кутерьма.

Где-то ближе к вечеру засобиралася Милада домой, потому что на сердце у неё вдруг сделалось неспокойно. И в это самое время покупательница из дворца царского к ней подошла, давняя её знакомая ещё по временам минувшим.

— Ой, Миладушка, — зашушукала она ей на ухо, — чего я тебе расскажу-то! Услышишь — не поверишь! Говорят, что Недруяз-охальник ведьму страшную сёдни споймал. Ага-ага, споймал, не сумлевайся! Ушлые люди, бают, её выследили да куда надобно, донесли. Молодая оказалась деваха! Не старая, как все ранее предполагали… Это надо же — порчу она вздумала на семействие царское напущать! От же ведь зараза-то, а?!

Как услыхала Милада весть сию неладную, так моментально с лица она спала. «Да неужто это Милолику Недруяз заграбастал?! — ударила её мысль шальная. — Ай-яй-яй! Вот же беда так беда!»

Собралась она впопыхах и дай бог ноги по дороге — чуть ли не вприпрыжку к избушке своей заспешила. Приходит — и точно! — дверца в калитку напрочь разворочена, в избушку которые двери, стоят нараспашку, а Милолики ни в хате, ни в огороде не видать. Охнула тогда бабка, сомлела, как мел лицом побелела, и если бы не отвар её целящий, то, наверное, богу душу она отдала бы.

Попила она опять отвару, поуспокоилась кое-как, в руки свой норов расшатавшийся взяла и принялась размышлять.

По прошествии минуток пяти вот чего бабуля решила: завтра же поутру рано идти на поклон к царю Болеяр! Да не с пустыми руками к нему подаваться, а с теми причандалами, коими Милолика себя старила.

Стала Милада искать их лихорадочно, вроде и парик нашла, и платье старое, а тут ей в голову отчего-то втемяшилось ещё и в котомке своей приживалицы покопаться. Высыпала она вещички Милоликины немудрящие из сумки её завалящей, и аж вскрикнула она оттого, что средь них увидала.

Там же башмачок махонький лежал, точь-в-точь такой самый, каковой с ножки её воспитанницы когда-то упал!

Метнулась Милада уже к своим запасам и… второй, а вернее первый башмачок там отыскала. Поставила она их рядышком и никакого отличия одного от другого не обнаружила.

Одна это была пара, как пить дать одна!

«Выходит что… — никак не могла бабка опамятоваться, — Да неужто Милолика нонешняя и есть та царская дочка, кою много лет назад волшебная птица унесла?! А-ах! — схватила она себя за старые космы, — Вот новость так новость! Эко всё обернулось-то несносно! Сказнят же царевну нашедшуюся, как есть сказнят негодяи! От этого Недруяза мерзопакостного всего можно ведь ожидать…»

Ну да делать-то было нечего. Как ни крутись, да на стенку как ни кидайся, а надлежало всё же утра дождаться. О том, чтобы ночью царя с постели поднять, нечего было ей и мечтать, ибо стража царская к царю лишь доверенных лиц допускала.

Попила Милада успокоительной валерьянки и, не сомкнув глаз, стала рассвета ждать.

…А в это время самое Милолика нашенская находилась в мрачном и сыром подвале. Как её схватили, она помнила плохо, потому что едва на неё банда какая-то из засады набросилась, как она сопротивление им оказала ожесточённое. Да только вишь ты, изловчился некий верзила и стукнул её кулачиной по темени, после чего сознание Милоликино тело её оставило и врагам в полон его предоставила.

Теперь же ведьмочка невезучая у столба стояла, верёвками туго вся скрученная, а пред нею торчал, ухмыляючись, сам воевода лихой Недруяз.

— Ну что, шустрая зайка, — возвестил негодяй злорадно, — вот ты и попалася в мой капканец! Скажу я тебе так: будешь со мою мила да покладиста — может, и поживёшь ещё малость. Ну а нет — то и от меня не будет привета. Пожалеешь тогда, что и на свет родилась, ведьма ты проклятая!

Милолика ему ничего на это не ответила, но от возмущения справедливого вся её грудь пышная аж ходуном у неё заходила.

— Утю-тю-тю, ты моя красотулечка! — осклабил воевода грубую свою харю и ручищу вперёд протянул, чтобы за щёчку деву погладить.

А та изловчилася словно кошка, да цап его зубёшками за ладошку!

Сильно куснула гада — аж даже до крови самой. Тот, видать, не ожидал от неё такого приёма, руку прочь он отдёрнул, взревел, словно медведь раненый, да по лицу пленнице наотмашь как даст!

Даже сознание на миг Милолику покинуло, до чего ударище получила она сильный. Казалось, что сноп искр верзила из очей её высек. Левый глаз у неё заплыл мгновенно. Однако правый глазик остался целым. И он весьма яро загорелся, буравя буквально наглого сего гада.

Недруяз же, времени даром не теряя, плётку кручёную в руки хвать — и уж примерился полоснуть ею девице по телу её белому. Да только что это! Вот так-так! Покачнулся он вдруг, равновесие потерял и с размаху на зад там шмякнулся.

— Ы-ы-ы, ведьма ты вредная! — захрипел Недруяз бешено. — Ты, значит вона как — колдовать!..

Вскочил он живо на ноги и вновь плёткою зло размахнулся.

Но вместо того, чтобы пленницу ею полоснуть, вдруг ни с того вроде ни с сего самого себя по ляжке прижарил он крепко.

— У-уй! — повыронив плеть, подскочил Недруяз на месте. — Чёртова ты ведьмачка! Зараза! Ну, я тебя!.. Держись теперь у меня, тварь! Завтра же во рву будешь ты утоплена, словно кошка драная, ага!

И к дверям он проворно шастнул, не желая видимо один на один с ведьмою оставаться.

— Сам ты утопнешь там, мерзавец! — вослед ему Милолика заорала. — Что другому желаешь — то себе добудешь сполна!

После позорного бегства злобного недруга долго в подвал и носа никто не казал. Милолика устала у столба привязанной стоять, болели её руки, вервями крепко стянутые, и ныл сильно подбитый Недруязом глаз. Пить ей хотелося страшно, но на все просьбы её о водице и даже громкие на сей счёт требования никто не откликался даже.

Казалось, что эта часть башни была полностью необитаема.

Наконец, за дверью послышались чьи-то неторопливые шаги.

Наверное, была уже полночь, а может быть и за полночь далеко, поскольку чувства времени схваченная Милолика напрочь почему-то лишилася. Минуты тянулись для неё томительно, словно то были не минуты вовсе, а долгие тягучие часы…

Низкая дверца в подвал тут медленно растворилась, и на пороге появился… сам главный жрец Чаромир!

В деснице он нёс зажжённый светильник, который держал опрокинутым вниз. Освещённый пламенем исподнизу, жрец выглядел особенно зловеще и страшно. Его чёрная крашеная борода была взлохмачена, нос был загнут, словно у хищного ястреба, а запавшие глубоко глаза излучали из себя жуткую ярь.

Вздрогнула Милолика, жреца близ себя увидав, и почуяла она силу некую мощную, от него незримо исходящую. Это был колдун и колдун, безусловно, великий. Не под силу было тягаться с ним Милолике.

— Ах вот, значит, что за рыло навело на семейство царское порчу гиблую! — воскликнула смело пленённая ведьмочка. — Для людей ты священник вроде бы, жрец Чаромир, а по сути ты, выходит, поборник тьмы!

— Цыц! — прикрикнул на неё колдун, и почему-то опасливо назад он обернулся. — Не тебе меня корить да хаять, царевна былая. Ты теперь в моей власти полностью обретаешься и можешь уже судьбу свою распечальную горько оплакивать, потому как лютое будущее тебя ожидает…

Однако Милолика не больно-то испугалась угроз его туманных.

— А чего мне зря плакать! — с усмешкою она произнесла. — Ну, убьёте вы меня, ну, здесь затерзаете — и что! Тело моё погибнет и распадётся, а зато душенька отойдёт к Богу.

Поглядел на неё Чаромир тогда с прищуром, и как-то не по себе вдруг сделалось Милолике, как-то на душе у неё стало лихо.

А Чаромир захохотал неожиданно голосом страшным, не переставая притом на девицу пялиться.

Когда же смех свой демонический он оборвал, то вот чего похолодевшей Милолике сказал:

— Нет, царевна-красавица, не удастся тебе у бога своего спрятаться! Тебя, милая, князь Воромир, Кащеев наследник, ждёт уже у себя с нетерпением, так что ты завтра во рву не утонешь, а просто пред тем уснёшь. Да-да, сном заснёшь непробудным, коий я сейчас на тебя навлеку. А затем я тебя к подельнику своему потусветному отправлю, и будет нам обоим от того лад. А ну-ка, — и он вынул из кармана склянку с какой-то дрянью, после чего добавил: Выпей, давай, касатушка, моего винца сладенького!

Задёргалась Милолика в путах своих что было силы, зубы она сомкнула и головою замотала из стороны в сторону. Однако Чаромир подступил к ней незамедлительно с ехидною на устах улыбочкой, ухватил девицу за подбородок снизу, челюсти с усилием ей раздвинул и красную-прекрасную жидкость из бутылька своего в рот ей вылил.

И едва лишь Милолика зелья колдовского чуток сглотнула, как разлилась у неё по телу боль жуткая. Аж даже скорчилась она вся и колодкою дубовою там застыла.

— Вот так-то оно будет лучше, гордая царевна! — процедил Чаромир тоном высокомерным, — Помучайся тут до рассвета, а завтра поутру топить тебя будут как вредную злую ведьму. Приказец о твоей казни дурак Болеяр уже подписал. Хотел было он на тебя самолично глянуть, да побоялся, ибо я ему сию глупость делать не посоветовал. Мало ли что, говорю ему, на уме у этой ведьмы. А вдруг да снова она порчу какую на тебя напустит?!.. Его величество, конечно, струсил и без раздумий приказ тот подмахнул.

Скривился брезгливо Чаромир, сквасился важно рожей своей спесивой, на пол затем плюнул и к дверям шаганул.

А у самых дверей он назад обернулся, на царевну презрительно глянул и добавил злорадно:

— Перед тем как в ров тебя бросать станут, ты, моя дорогая, в сон беспробудный провалишься. Ну а очнёшься уже там, где надо. Прощай, глупая красавица!

И он снова расхохотался там страшно.

А потом в дверь — шасть! — да и пропал долой с Милоликиных глаз.

Ох, и тяжело пришлось ей, бедняжке, утра там дожидаться в муках жгучих телесных. Лишь когда петухи первые запели, сделалось ей немного полегче. Она даже в забытьё некое провалилась, как бы в туманный такой полусон…

То, что далее с нею произошло, показалось не всамделишным её сознанию, а явленным вроде как понарошку. Её куда-то вели, потом везли в деревянной клетке, словно не человека, а зверя. Ну а под конец доставили якобы преступницу по градским тряским улицам из города наружу. Вся окрестность там народом оказалась запруженной, и лишь мост широкий подъёмный и площадка возле него оказались от людей свободными.

На эту-то площадку ведьму-царевну слуги и доставили, после чего скинули они клетку на мостовую под шум неумолчный и громкий гул.

То шумели зеваки, там собравшиеся, дабы потопление ведьмы ужасной воочию здесь увидать.

Среди кодлы этих зевак любопытных оказалась и Милоликина добрая приютительница, бабушка свет Милада. Стояла она в толпе рьяной и горько-прегорько плакала. Да и как ей было там не плакать, когда ничегошеньки у неё не вышло из того что она намечала. Не пустили её к царю Болеяру, как она ни просила о том, ни умоляла. Сказали ей царёвы охранники, что царь на охоту ни свет, ни заря ускакал, и то было воистину досадно и жалко.

Не пустили бабушку и к царице Плениславе.

А на помощь царевича Борилева она совсем мало надеялась, резонно считая его легкомысленным повесой, а не достойным царёвым наследником. Правда, и к нему на приём попросилася она слёзно, но стражники так ей отвечали, что, дескать, ускакал он прочь, а куда — да бог его, как говорится, знает: им де Борилев о своих вылазках не докладывает…

И вот видит Милада, что воевода Недруяз, сволота такая, возле клетки гоголем этаким нарисовался. Был он в окружении вооружённых вояк, да и сам не просто так тама хаживал, а в кольчуге и в блестящих латах.

— Эй, земляки-славяне! — зычным голосом он заорал. — Видите эту ведьму, в клетке сидящую? О, это совсем не девица красная, как вам с первого взгляду кажется! Это страшная злая карга, облик младой лишь принявшая! Она недавно семейство царское чуть было с белого света не извела. Ага! Да я вот её поймал и вырвал к чертям её кусачее жало!

Тут он гордо приосанился и, надувшись, окрест заозирался. Толпа же неистово взгорланила, спасителя липового вовсю славя.

Все собравшиеся дико прямо возликовали.

Одна лишь Милолика в клетке своей стояла печальная, да бабка Милада никла там, слезами вся обливаючись.

Недруяз в это время холуям своим дал команду, чтобы клетку они открывали и наружу ведьму скорее выволакивали. Намеревался он собственноручно с нею расправиться, с моста в воду глубокую обидчицу свою отправив.

Не стала Милада зрелища казни дожидаться. Выбралась она из толпы кое-как и пошла, куда глаза глядят, на грани помешательства находясь явно.

И тут она смотрит — некий добрый молодец навстречь ей скачет галопом. Пригляделась она позорчее и глазам своим в первый миг не поверила. То ж был ни кто иной, как царевич-повеса Борилев, по полям и лесам, очевидно с ветерком проехавшийся.

Чуть ли не под копыта коню его Милада бросилась!

И едва-то успел царевич коня своего в сторону отвернуть, дабы не затоптать им полоумную бабулю. Остановился он и на неё недовольно глянул.

— Ты чего это, дурёха старая, — раздражённо Борша вскричал, — совсем что ли с ума рехнулася, чтобы на коня мчащегося тут кидаться! Что тебе от меня надобно? И что это за толпа там собралась?

Принялася старушка несчастная, в волнении великом находящаяся, чего-то царевичу вопить да объяснять: и про царевну некую, малолетку, и про птицу большую волшебную, и про башмачки какие-то махонькие…

Однако Борилев не понял из речи её сбивчивой прям сказать ни фига.

И порешил он тогда самолично вперёд податься, чтобы на месте всё увидать да узнать.

Вот пришпоривает он ретивого своего коня, к толпе рысью подъезжает и дорогу конской грудью себе пробивает. Глядит и видит — какую-то девку чернявую вои бравые из клетки деревянной как раз выволакивают. Спервоначалу-то он Милолику не признал, поскольку растрёпанною она была, в одёже грязной и с фингалом вдобавок под глазом. А затем пригляделся он к ней получше, и чуть был даже с коня своего не рухнул.

То ж была та самая девица лесная, знакомица его ласковая, кою он потерял вроде бы безвозвратно, но о коей грезил по-прежнему и втайне мечтал! Да, она, она самая, любовь его потерявшаяся!

— Это что же здесь происходит?! — воскликнул Борилев строгим голосом. — За что вы девицу сию так мытарите, и что делать с нею тут собираетесь?!

Враз притихла оравшая толпа.

А Недруяз зато не растерялся ни мало. Глаза он сощурил преяро и так всаднику знатному отвечал:

— Не мешай казнь нам вершить, Борилев-царевич! Эта девка-чернавка ведьма на самом деле страшная. Она, про между прочим, и тебя во гроб едва не упрятала, ага! Так что правосудие, как ни крути, а свершится, и ты воду здесь не мути, а в сторону лучше отойди!

Все ведь знали, что Борилев с Недруязом недруги давние. В народе Недруяза ценили и боялися, а Борилева не больно-то и уважали за характер его пустой да слабый. Так что в сиём споре гневном большинство местных явно было не на стороне Борилевовом.

Окаменел лицом царевич, с коня неспешно он слез и, подойдя к клетке той деревянной, пинками и тычинами холуёв оттуда погнал. Те, естественно, царевичу поддались, и кто куда разбежались.

— Не сметь препятствовать казни! — взгремел тогда Недруяз громогласно, и аж весь побурел он на харю. — Это дело царское казни назначать, и лишь царь наш, батюшка, может приказы свои отменять!

И толпа весьма угрожающе в адрес Борилевов зашумела, явно не его поддерживая в этом деле.

— Поди-ка прочь, дурак-царевич! — выкрикнул кто-то голосом дерзновенным.

И остальные тоже не смолчали.

Свистели они, орали и кричали:

— Как смеешь ты защищать ведьму!

— А ну, вали отсюда, остолоп хренов!

— Ага, проваливай!

— Иди вон, на лошадке давай покатайся!

— На гусельцах своих побрякай!

— Болван!

— А ну, в ров его давай окунай!

Видит Борилев — не остановить ему казни любимой девушки. Ещё и самого сейчас к такой бабушке отселя спровадят или в ров швырнут кверху тормашками. Да и отца не было у него времени искать в дебрях-то непролазных.

И решился он тогда на самое последнее в этом случае средство. На самое крайнее средство! На самое-пресамое!..

Выхватил он меч вострый из ножен стоявшего рядом воя, со свистом им поиграл и заорал что было в лёгких мочи:

— Я требую суда божия!.. Сей же час и с кем угодно за жизнь и честь девушки этой невиновной готов вступить я во смертный бой! Ну, выходи, кто желает — будем биться мы с ним на мечах!

Мёртвая тишина после вызова этого отчаянного по рядам галдящим пробежала. Даже сам Недруяз-вояка оторопел слегонца сначала.

Однако растерянность недолго душою его распоряжалася, и вскоре буйная и лихая ярость исказила черты боярского лица. Что-то внутри разума Недруязова будто сломалось, и словно бы воля некая чужая вызов принять ему приказала.

Не знал, не ведал недалёкий Недруязка, что это жрец Чаромир, его злой папашка, в этот миг им на расстоянии командовал.

— Добро! — со звоном извлёк он свой меч из кованых ножен. — Коли так, то и ладно! Ужо я покажу тебе, гусельный бряцала, что такое сеча на мечах! Поскольку я за казнь сей твари отвечаю — то, получается, мне и бой на суде божием принимать!

От нетерпения гневного боярин аж дрожал, хотя усмешечка высокомерная на устах его змеиных вовсю играла.

Приблизился он к стоящему Борилеву и тоже мечиком пред собою поблистал малость.

И всё же первым на ворога своего ухмыляющегося напал царевич наш яростней яростного. Словно стремительный ясный сокол ринулся он на предводителя бравых воинов! И до того-то быстро и страстно Борилев мечом своим засвистал, что ухмылочка наглая на харе лихого бояра враз и растаяла.

Народ же собравшийся вопил чисто в экстазе, за поединщиками жадно наблюдая. А у одурманенной и связанной Милолики надежда вдруг разгорелася в груди. Часто-часто застучало её сердечко, когда она увидела Борилева в сей сече. Царевич-то малый оказался не промах: даром что плясун да гусляр, а вона как мечищем он размахивал…

Однако рановато Мила тому возрадовалась.

Поугас вскоре пыл азартный у царевича, не вояки, и уже ему пришлось идти на попятный. Отбился опытный в рубке на мечах Недруяз от не шибко ловких ударов Борилевовых, и стал он мал-помалу уже сам наседать на царевича. Сил своих немалых зазря не тратя, приосанился он молодцевато, стоечку боевую как надо принял, да и стал отражать все удары, в него летящие прямо сказать чисто играючи.

А сам-то мечиною чирк-чирк, швырк-швырк — да и погнал соперника по мосту да по площадке, словно грозный барбос щенка малого…

Минута за минутою там так летели, и положение Борилевово становилося неважнецким. Явно насмехаясь над его в ратном деле неумелостью, жестокий Недруяз видно нарочно его сразу не убивал, хотя и мог это сделать уже не однажды. Однако мечом своим язвящим и острым всю одёжу он противнику в клочья поразнёс да вдобавок и кожу в нескольких местах ему чуток порезал.

Весь окровавленный, ободранный и обессиленный, защитник жизни и чести Милоликиной едва-то уже и двигался. Каким-то чудом прямо продолжал он от наседавшего Недруяза кое-как убегать, да насилу поспевал от него уворачиваться…

А народец собравшийся нет бы поддержать в бою жарком наследника царского, так наоборот, орал ещё на него и дико притом свистал.

Вот не уваживает обыватель тех, кто послабже — под силу он вишь ты горазд подлаживаться!

— Эй, Борилевка, — гоготали из толпы злые насмешники, — а ты гуслями Недруяза огрей!

— Ага, песенку спой ему сладкую!

— Про всякие там трали-вали!

— Расскажи ему складных стишат!

— Ха-ха-ха-ха!

— Га-га-га-га!

— Да кончай ты, Недруяз, защитничка сего ведьмачьего!

«Вот видно и смертушка моя безжалостная по душу мою пришла! — пронзила тут Борилева думка печальная. — Эх, дурак я дурак — и сам здеся ведь пропадаю, и Милолику не спасаю, главное!..»

А Милолика в этот тяжкий миг глаза свои в отчаянье позакрыла и молила Бога и все светлые силы, чтобы они царевичу в правом деле помогли. О своей особе она не беспокоилась ни капельки, но вот Борилева благородного ей было очень жаль.

Звяк! Это ударил резко по мечу царевича Недруяз.

А затем и сапожищем с размаху в живот ему втаранил.

Выпал мечик из десницы Борилевовой ослабевшей и в сторону далеко отлетел, а сам он на спину плашмя грохнулся, и силился было подняться на ноги…

Только вот сбил ему дыхание, видимо, Недруяз, поэтому из попыток подняться ничего путного у парня не получалося.

— Даждьбог наш не ошибается! — взметнув вверх меч, заорал Недруяз громогласно. — Гляди-ка, народ, на сиё валяющееся ничтожество! Он посмел ведьму мерзопакостную дерзко защищать, но бога ведь не обманешь, и он победу ему не дал! Умри же, поединщик аховый — ты позорно проиграл эту схватку!

И воевода злорадно и громко расхохотался.

А потом смех он внезапно оборвал и, с презрительной миной на грубой харе, стал не спеша к лежащему царевичу подступать, чтобы головушку его бедовую своим мечищем с плеч снять.

Однако пока Недруяз-гад о боге там лживо распинался, у Борилева лежащего внезапно слабость его жалкая как-то и прошла. Почуял он вдруг, что силушка бодрая в члены его измождённые течмя течёт, и преисполнился он благородной ярости супротив этого негодяя.

Пошарил он рукою вокруг себя и, зачерпнув пыли придорожной в ладонь побольше, как швыранёт вдруг ею в Недруязовы наглые очи.

Попал-то весьма удачно!

Схватился воевода левою рукою за буркалы свои запорошенные и принялся их впопыхах оттирать. А Борилеву только того было и надо: подхватился он, сколько мог споро, на резвые свои ноженьки да по запястью Недруяза уже своим сапогом ловко вмазал.

Полетел меч Недруязов к чёртовой бабушке, а Борилев, опамятоваться врагу не давая, поперёк пояса его — хвать! — поднатужился мал-мало, над головою бронированного воя приподнял, подшагнул скоро к перилам моста и… вместе со своим противником на воду-то и пал.

Раздался сильный всплеск.

Народ ахнул. Все бросились к краю моста, дабы увидать что будет далее…

Вода во рву, правда, особой прозрачностью не отличалась, да вдобавок упавшие и ил ещё со дна подняли, так что не видно было ни шиша, кто кого там одолевает. Но то, что оба противника не на шутку и под водою меж собою сцепилися, было ясно совершенно.

Какое-то время на дне происходило сильное бурление, а потом пузыри обильные оттуда изошли, и всё вроде бы там затихло.

— Утопли! Оба утопли! — резанул уши чей-то визгливый голос.

И другие голоса ему вторили:

— Вот вам и божий суд, гражда́ны!

— Оба пошли к ракам! Как два камня!..

— Ах!!!

— Вот будет делов, когда царь-батюшка с охоты возвертается!..

И в этот самый миг чья-то буйная голова на поверхности водной показалася.

Это был пловец Борилев, а вовсе даже не силач Недруяз!

Утопил он врага, победив таким образом в сей смертельной схватке, так что за ним была, как всем стало ясно, и божья окончательная правда.

Несколько отдышавшись, Борилев гребанул пару раз руками и вскорости на крутой бережок он уже вскарабкался.

Настроение же народа к победителю изменилося разительно противоположно. Ещё минуту назад царевич в глазах зевак был негодником, а зато теперь он сделался вдруг героем.

— Да здравствует славный Борилев!

— Слава смелому царевичу!

— Ага, слава!..

— Вот же молодец, Борилевка, ишь же какой он ныряльщик!

— Да уж, тут он большой мастак!

— А Недруяз-то гад, оказывается!

— А кто в этом сомневался?!

Эти и подобные словеса в его адрес зазвучали со всех концов буквально.

Однако царевич слушать потоки лести был совсем не намерен.

— А ну-ка молчать! — и впрямь будто лев, взревел ояренный Борилев. — Освободить сей же миг несправедливо осужденную Милолику!

И сам первый по направлению к ней кинулся.

Только что это?.. Спасённая от смерти девица, оказывается, чувств навроде бы лишилася. И как царевич ни старался в сознание её привести, у него ничегошеньки из этой затеи не получилося.

Обмерла странным образом спасённая Милолика или в волшебный сон она провалилась!

Первым делом Борилев за лекарем дворцовым послал. Потом приказал сыскать в лесах царя-батюшку и попросить его как можно быстрее ехать во град. Ну а в-третьих он велел бабушку ту разыскать, которая несвязно чего-то ему сказать пыталася.

А чего её искать-то? Вот же она, Милада ласковая, нашлась уже и сама. Вознесла она над головою башмачки детские и вещала окрест, что, мол, Милолика — это вовсе не злая ведьма, а украденная чудо-птицей младая царевна, дочка царя когдатошнего Сиясвета.

Обрадовался Борилев, весть сию услыхавши. Ну, думает, теперь все препятствия к его женитьбе на Милолике враз отпали. Возможно, царь Болеяр возражал бы, чтобы он незнатную девушку в жёны бы взять собрался, зато не будет он против, а будет за, чтобы он с царевною по происхождению браком сочетался.

А вскоре и сам Болеяр на взмылённом скакуне туда прилетел.

Он чуть было молнии из глаз своих не метал, когда узнал, что тут произошла смертельная схватка.

— Да как же вы допустили, — в бешенстве он на бояр своих орал, — чтобы сын мой единственный такой страшной опасности подвергался! Вот я счас вас, мерзавцы!..

Бояре тогда на колени пред царём попадали и в один голос стали оправдываться: сами, дескать, не знаем, как такая катавасия тут произошла — морока де на умы наши снизошла загадочная…

А вскорости и жречина Чаромир там нарисовался.

Пожаловал он туда важный-преважный, на Милолику спящую огненным взором глянул и вот чего во всеуслышание сказал:

— От сильных весьма переживаний сия красавица в сон глубочайший впала. Необходимо обряды очистительные срочно произвести и моление вознести всем богам, тогда, вероятно, разбудить её мне и удастся.

И лекарь дворцовый, ему вторя, тоже беспомощно руками лишь развёл. Не в его, дескать, лекарских силах, в сознание привести сию девицу…

Что ж, делать нечего. По приказу Болеярову отнесли Милолику спящую в главное их капище, где её и оставили на высоком ложе лежать. А Чаромир, как жрец заглавный, вызвался в одиночестве произвести обряды некие тайные, дабы сознание утраченное омороченной деве возвертать.

Две ночи подряд Чаромир хитрый, что девицу он излечивает, искусно там делал вид. А в действительности он в сношение с Воромиром на расстоянии входил, чтобы о цене переправы Милолики ему с демоном сим удалось договориться.

И вот на третью ночку прибегает жрец во дворец дико весь взволнованный и требует незамедлительно, чтобы слуги царя с Борилевом будили срочно. Те, вестимо, с постелей своих — скок, и в одном исподнем к жрецу выбегают.

А он им врать принимается:

— Вот беда так беда! Украдена вновь Милолика-краса, похищена птицею она громадною! Я было попытался сцапать её не дать, да вишь ты, птица эта на время меня околдовала.

Да уж, беда! Чего тут ещё скажешь…

Для Борилева, конечно, беда, не для царя Болеяра с Чаромиром окаянным.

И до того-то сильно ведьмочка младая стала царевичу нашему дорога, что с большим нетерпением он утра светлого дождался. И как только заря прекрасная небосвод собою окрасила, то уселся он на доброго коня и, как папаня остаться его не упрашивал, на розыски любы своей в неведомый путь тут же отправился.

Поехал, куда глаза его глядят.

А как же иначе? Пути ведь верного он не ведал, поскольку куда эта птица несуществующая спящую царевну унесла, про то один чёрт, наверное, знал, да вряд ли он кому о том сказал бы…

Ехал он так, ехал, глядь — озеро впереди показалось. То самое, у которого он Милолику впервые повстречал. И, как по заказу, медведь громадный из кустов на дорогу вылез в это время.

Знакомый медведь-то — это он когда-то царевича на дуб загонял!

Конь под Борилевом дико от страха дёрнулся, громко заржал, да только тот удила посильнее натянул и воли прочь бежать ему не дал.

— Послушай меня, братец медведь, — почтительно царевич к зверю тут обращается, — ты часом не знаешь, где мне Милолику мою сыскать? А то она, брат, пропала, и где она теперь, не ведаю я ни мало.

Закряхтел медведь, рявкнул и вроде как головою закивал согласно, что де он что-то на сей счёт знает. А затем лапой Борилеву он махнул призывающее: иди, мол, за мною, пособлю я тебе малость…

Что ж, тот такому обороту был рад.

Медведь-то вперёд заковылял ни шатко, ни валко, а царевич за зверем на коне своём увязался.

Шли они так с час, или чуть поболее, а тут смотрит Борилев — некий туман такой зеленоватый по ходу их движения образовался. И пошли они далее в тумане, а как его ветерком чуток поразогнало, то увидел парень вот что: места-то вокруг сделались диковинные!

И то сказать верно: ели-то в три обхвата росли в тех краях, никак не менее. Везде сумрак стоял, тишина и вроде как обстановка оказалася чисто сказочная.

Остановился медведище здесь как вкопанный и головою косматою упрямо замотал: дальше, мол, не пойду, поезжай туда сам…

Поблагодарил царевич сердечно медведя и поехал себе сторожко промеж тех елей.

Проехал он малость таким макаром, вперёд затем глядь — ёлы-палы! — а там избушечка аккуратненькая словно ниоткуда взялась. Пригляделся Борилев позорчее — родная мама! — котяра там не маленький полёживает на завалинке, огромный ну как собака.

Лежит он, значит, глазами хитроватыми царевича подъезжающего изучает и широко притом ему улыбается.

— Здравствуй, Борилев, свет царевич! — говорит тут кот голосом человеческим. — Что найти у меня ты тут чаешь? Дело какое пытаешь али, может, от дела лытаешь?

— Ой ты, гой еси, котик незнаемый, — так котяре Борилев отвечал, — не шастаю я, не лытаю, а важное дело пытаю. Милолика, невеста моя милая, вишь ты, потерялася. Унесла её давеча птица великанская, и где её теперь искать, не ведаю я ни капельки. Али, может, ты о ней что-либо знаешь?

Усмехнулся Кот Баюн в пышные свои усищи и вот чего царевичу затем говорит:

— Как не знать — знаю. Да только вот не похищала её никакая птица великанская. Её жрец Чаромир, он же колдун страшный, злой своей волею в несусветное царство отправил. Теперь она у Воромира в когтях, у коварного владыки тамошнего. Женою своею он её стать склоняет, и Милолика, под угрозою мук ужасных, уже дала на свадьбу сию согласие.

— Ах! — издал тут царевич возглас печальный. — Вот незадача-то! Да неужто расстроить свадьбу эту нельзя?!

— Хм, — усмехнулся опять котяра, — ну это как сказать… Коли проявишь удаль да смекалку, то может быть царевну Милолику и отобьёшь у Воромира. Ну, а коли нет — и её не спасёшь, и тебе смерть.

— Эх, семи смертям не бывать, а одной так и так не миновать! — махнул Борилев рукою решительно. — Расскажи мне, котик загадочный, как мне невесту мою у чертей украсть?

Ещё шире котяра тут заулыбался.

— И вовсе я никакой и не загадочный, — потянулся он сладко лапами, — Обыкновенный я кот, просто большой да весьма многознающий. Баюном меня кличут, ага.

— Так помоги мне, пожалуйста, Котик Баюн, — протянул царевич руки к коту. — Век тебя я не забуду, и буду у тебя я в долгу, клянусь!

— Э-э, чего там, — недовольно поморщился кот, — это я Милолике премного обязан, так что это я у неё в долгу неоплатном…

Тут Баюн с завалинки своей неспешно поднялся, в избушку затем смотался и выходит оттуда через минуту на двух ногах, в огромные сапоги обутый желтоватые.

За голенища лапами он крепко держался, чтобы сапоги с ног его, значится, не упали, и вот чего царевичу пылкому он наказал:

— Бери, Борилев, мои сапоги-скороходы, а коня своего тут оставь покамест. Вот тебе также чудесная карт выигральных колода. С кем ты ни сядешь с ними играть, всех до единого враз околпачишь!

Начертал котяра на куске бересты план, как и куда Борилеву бежать было надобно, и приказал ему догнать по дороге в Воромирово княжество одного шута. Это был не простой шут, а Кащеев близкий приятель. Звали его странно — Самдуракголовасбурак.

Так вот, этот шутяра был, оказывается, страстным и умелым игроком в карты. Его-то и надобно было царевичу обыграть во что бы то ни стало и выиграть у этого весельчака гусли волшебные, самогуды, да облик шутовской в придачу. Ну а как оно сложится всё далее, один бог лишь знает, да никому о том не скажет. Всё было в Борилевовых руках: повезёт ему — и он пан, ну а не вывезет его кривая — пропал он тогда с концами!

Обулся царевич в волшебные сапоги и несколько минут потешно там скакал да прыгал, покуда к ним слегонца не привык.

Хотел было он уже в путь подаваться по тому направлению, куда ему кот указал, да Баюн его тормознул малость.

— Слушай, царевич, главное, — напутствовал он его перед расставанием, — когда дело дойдёт у тебя до развязки, то ты тогда прикажи этим волшебным гуслям вот что:

Получив сей приказ, гусли станут играть самостоятельно, а все там находящиеся, кроме тебя, начнут дико плясать. Не теряй тогда времени даром, хватай скорее Милолику в охапку да оттуда быстрее тикай! Понял ли ты меня!

— Ага, понял — как не понять!

— Ну, тогда с богом, царевич Борилев! Надеюсь, что выгорит у нас это дело!

Гикнул тут спасатель наш скороходный, свистнул он во всю мочь, да и задал стрекача по местам тем несусветным.

Только его Баюн там и видал.

Ох, же и быстро мчался Борилев по невидальной той местности! Одним своим шагом покрывал он десятки шагов обыкновенных, так что вокруг него всё аж мелькало и свистело.

Однако и с планом, ему данным, царевич сверяться не забывал, то и дело на бересту поглядывая. Какие-то чудовища и юдовища в мире том обитали в достатке, какие-то страшные ползали везде монстыря́. Кое-кто из них пытался даже на скорохода нашего нападать, да только тот-то больно ловёхонек на их ухваточки оказался и шутя от сих хищников уворачивался.

Наконец, выбежал Борилев таким макаром на дорогу, как видно, главную. Вперёд он глядь, а там, на коньке махоньком, какой-то детина несуразный весьма резво скачет.

Был он немал собою, да зато отставал головою, коя у него была с бурак, не более. По всем приметам выходило, что это и был ни кто иной, как Самдуракголовасбурак. Подтвердил это и сам детина, который ехал вовсе не молча, а горланя во всю глотку всякие легкомысленные вирши.

Вот о чём он пел:

Поравнялся с ним Борилев, насмешливо всадника оглядел и обогнал его на маленько.

Тому такое дело не понравилось, и он конька-горбунка своего ушастого чуток подогнал. А Борилев ещё пуще прыти даёт!

И так они наперегонки-то гнали всё да гнали, покуда оба от этой гонки не приустали.

— Эй, — орёт детина рыжий царскому сыну, — может, остановимся да передохнём малость, а?

Борилев на это предложение оказался согласный.

Остановились они, детина с коника махонького живо соскакивает и представляется: я, говорит, Самдуракголовасбурак, а ты кто?

— А я Картофиля, — отвечает ему Борилев прехитро. — Величайший я игрок в карты. Доселе поражений я даже не знал, ага.

Обрадовался этому Самдуракголовасбурак, глаза у него разгорелися азартно. О, восклицает он гордо — да я же и сам ведь таков! Никто, мол, со мною теперь в карты играть не желает, даже сам Кащей, и вся прочая знать — я де у всех подряд сплошь выигрываю, так что многих до нитки уже обобрал.

— Не желаешь ли сыграть со мной партию? — предлагает шут Кащеев Борилеву. — Правда вот, карт с собою у меня нету. Чего их зря таскать, когда так и так от меня все шарахаются…

— Ну, это не беда, — отвечает ему царевич, — у меня зато есть… Что ж, отчего ж не сыграть, коли возникло желание? Я на игру карточную завсегда с радостью…

Уселись они скоренько на ближайший бугор, картишки живо раскинули, и Борилев у шута шапку тут же выиграл.

От такого исхода, для себя неожиданного, у картёжника конопатого ещё пуще разгорелся азарт. Стали играть они далее, и в короткое время Самдуракголовасбурак в одном исподнем сидеть там остался.

Однако никак не мог он поверить, что этот скороход встречный его в картах сильнее. Поставил он на кон конька своего ушастого — и его незамедлительно проиграл. Тогда он гусли-самогуды на кон ставит — и их тоже безвозвратно лишается.

— Вот чёрт! — хлопнул шут себя по ляжке в досаде. — Не везёт-то как! Прям завал…

— Ну, — добавляет он кисло, — проигрался я начисто. Гляди-ка — гол сижу, как сокол, и нечего мне более ставить на кон.

— А ты облик свой, давай, поставь, — Борилев ему тогда предлагает, — Глядишь, и сыграем ещё одну партию. Глядишь, ещё и отыграешься…

— Облик?

— Облик.

— На кон?

— На него самого…

— А что, ладно. Только с уговором: ежели я и теперь проиграю, то ты облик мой на себя напялишь, но лишь на три полных часика. Более дозволить не могу — это для меня зело тяжко.

Так. Сыграли они последнюю партию и, знамо дело, выиграл сызнова Борилев, а не приятель этот забавный Кащеев.

— Эх, — воскликнул Самдуракголовасбурак, — видать, что игрок ты посильнее меня и впрямь. Хотел было я на свадьбе Воромировой попировать, да в таком виде обшарпанном меня туда не затянешь. Придётся не солоно хлебавши назад возвертаться…

Дунул он на соперника своего удачливого, и в тот же миг Борилев двойником его стал. Ну, голос в голос, волос в волос — как два братца, право, близнеца!

А Самдуракголовасбурак гикнул да свистнул тогда на прощание и… колесом акробатическим в обрат покатился. И до того споро он это делал да быстро, что царевич сему зрелищу поразился.

Ну что же — полдела было сделано, и довольный собою Борилев в облике своём новом шутейном, на конька усевшись, невесту свою спасать полетел.

В скором совсем времени достиг он благополучно роскошного Воромирова замка и был проведён, как гость долгожданный, в самые шикарные дворцовые палаты.

Не стал Борилев в облике своём шутейном здороваться ни с кем. Заместо этого заиграл он громко на гуслях среброструнных и, как шут липовый, принялся гостей чопорных музыкой задорной веселить. Смотрит он — рядышком с Воромиром-злодеем сидит-посиживает Милолика пребледная; очи долу она потупила, ни кусочка не ест, ни глоточка не пьёт, и настроение душевное у неё явно не алё.

А Воромир этот, наоборот, ухмыляется и то и дело на невесту свою, красавицу, жадно поглядывает. Гости же собравшиеся — всё дамы сплошь шикарные да лощёные господа — пьют и жрут аж до отвала и пребывают все в пьяном угаре.

Пригласил вскоре хозяин замка употчеваться чем чёрт послал и затейника-шута. Поел, попил Борилев там малость и рожу вдруг скорчил превесьма пакостную.

— Что, Самдуракголовасбурак, — Воромир его пытает, — неужели еда моя тебе не понравилась, а?

— Не-а, не понравилась…

— Что так?

— Да дерьмовая она у тебя, ага.

— Это как же прикажешь тебя понимать?! — полезли на лоб брови у хозяина. — Яства готовили мои лучшие повара. Обидно слышать такое, право…

— А вот спорим, что дерьмо? — Борилеву-то всё неймётся.

— Ну ладно, спорим. Чем докажешь?

— А ты завтра, когда в уборную тебя потянет, то не поленись и на еду эту глянь. Сам тогда и убедишься, что дерьмецом ты заправился. Уж не деликатесами ты, право, какать-то станешь. Ух-ха-ха-ха-ха!

Подколку сию услыхав, гости пьяные ну все как один жеребцами там разоржалися. Даже печальная дотоле Милолика усмехнулась чуток губами.

Одному лишь Воромиру-хозяину такая шуточка отнюдь не по нраву пришлась. Побурел он, словно рак, да по столу кулаком как жахнет.

Аж посуда вся на воздух взлетела от сего удара не слабого.

— Да как ты смеешь надо мною тут насмехаться, шутяра ты конопатая! — проревел бешено жених хренов. — Может, и невеста моя тебе не нравится, а?!

— Хэ! — осклабился в ответ шут гороховый смелый. — А чего, скажи, в ней такого прекрасного, когда она сидит у тебя словно расквася какая? Вона — бледна как смерть, и улыбочки на личике у неё даже нету.

— А ты попробуй, — уставился на шута князь тяжёлым взором, — может, развеселить её сможешь своими приёмами. Подарю я тебе за то… мешок золота!

— А что — изволь! Я охотно… — завёлся Борилев в пол-оборота, — На танец пригласить невесту твою можно, а?

Воромир кивнул, то ему разрешая. Ну а Борилев на гусельцах слегонца побренчал, подобрал мелодийку самую раздолбайскую и велел гуслям самим её играть далее. Выхватился он из-за стола, Милолику за руку — хвать, посередь залы её выволакивает и принимается с нею в обхваточку препотешно там танцевать.

Милолика-то, правда, танцевать совсем не хочет, а приходится, потому как Борилев её не пущает, а всяко-разно туда да сюда поворачивает, швыряет да бросает…

Гости же, наблюдая за сей уморной пляской, гоготали прямо отпадно.

Даже Воромир и тот в ухмылочке ехидной пасть свою ощерил. Понравилось ему, наверное, как отплясывал с его невестою шут бойкий Кащеев.

И в это самое время что-то вдруг в воздухе зазвенело, и превратился рыжий плясун-кавалер в прежнего царевича Борилева.

— А-ах! — пронёсся вздох удивления по залу.

— Обман! Волшебство! Подстава! — не своим голосом заорал князь адский, — Хватайте скорее этого негодяя! Держите его, мерзавца!

Но только лишь гости пьяные хотели было на царевича всем скопом напасть, как он посвистом разбойничьим там засвистал и воскликнул весьма громогласно:

Зазвучали гусли волшебные особой мелодией рьяной и все до единого гости пустилися, где стояли, в оголтелый и яростный пляс.

И сам Воромир заплясал с ними в придачу…

А Борилев, времени даром не теряя, подхватил Милолику себе на руки и такого стрекача оттуда задал, что только его там и видали.

Усадил он свою любаву на конька-горбунка махонького, и прытко и скоро из места сего нехорошего побежали они да поскакали.

А Воромир со своей чертячьей бандой осталися в зале, как бешеные, скакать там да плясать.

И по сей день, может статься, они там всё пляшут, не отдыхая.

Да и ляд с ними, с гадами этими окаянными!

Не сказать, чтоб без спешки выбирались наши беглецы из гиблого несусветья. Опасались они, чтобы не случилось чего с самоиграющими гуслями во дворце Воромировом клятом. Мало ли чего могло там с ними статься: поломка там какая, или кончится, к примеру, завод…

Но, слава богу, всё обошлось. Конёк-горбунок скакал аж во весь опор, так что даже по паре сотен шагов, случалось, он пролётывал. А о Борилеве скороходном и говорить было лишне — мчался он прямо как вихрь!

И таким образом оказались они вскоре у избушки Бабы-Яги, где теперь Кот-Баюн жил.

Вот же и встреча случилась там радостная!

— Я так и знал! — вопил котяра в экстазе. — Я так и знал, братцы, что всё у нас будет ладом! Ай да царевич, чудо-гусляр! Ай да царевна наша милаша!..

И эти восторги длились там до обеда. Ещё бы — такая над злом победа!

А затем приспело времечко им расставаться. С котом, конечно же, мудрым — не друг с другом же! Борилев-то прямо от Милолики не отлипал, очей своих восторженных с неё не сводя. Да и она его привечала весьма страстно да ласково.

Любовь промеж ними воспылала просто-напросто, да вдобавок ещё и обоюдная, не односторонне направленная, а это ведь совсем не часто среди людей бывает, правда?

Вот с Котом-Баюном они, наконец, попрощались и без спехи уже до дому подались. Царевич на коне своём верном в обрат ехал, а его невестушка — на коньке-горбунке трофейном. Борилев, не теряя времени даром, сердце своё предложил Милолике в подарок, а к сердцу и руку ещё в придачу.

Ну, тут уж от ведьмочки своенравной не последовало отказу, и она женой его стать согласилась с великой радостью.

Между делом, обсудили они положение во дворце, особливо Чаромирову коварную неверность. Борилев пылкий прямо сходу хотел предателя порешить, и о нём говоря, то и дело за меч он хватался. Однако Милолика его чуток осаживала: погоди, говорила она, Борилевушка, тут не стоит поступать неверно: натворишь чего-либо с бухты-барахты — а и пойдёт тогда всё прахом…

И то сказать, правильно. Чаромир ведь в колдовстве своём окаянном далеко был не слабак и наскоком его, татя, так просто будет не взять…

А как въехали они вскоре во престольный град, то вот же удивление привезли они народишку тамошнему!

Борилева-то, по правде сказать, все уже вроде как списали. Думали про него, что, мол, пропадёт глупый малый. Помчался де чёрт те куда — значит, и сгинуть ему судьба с концами…

А насчёт Милолики, так и вообще ни у кого сомнений не было, ибо её Чаромир отпеть уже успел, как сил злых и вредных несчастную жертву.

Сам царь Болеяр выскочил из дворца и кинулся сломя голову навстречу сыну. Ну, и навстречу Миле тоже, вестимо. Слезами он даже облился обильно, когда живыми и здоровыми их увидел.

Ну, а во дворце уже находясь, когда узнал государь вкратце о приключениях несусветных своего сынка, и о том, главное, каким злым интриганом его старший жрец оказался, то разгневался он непритворно и приказал сей же час доставить ему сего ворона.

Однако поиски самые тщательные ничего не дали — пропал хитромудрый жречара куда-то без следа.

Тогда царь пир велел закатить — и непременно сейчас же, безотлагательно!

Для всех встречных и поперечных приказал он столы за городом поставить, где места было предостаточно, выдать из складов своих съестные припасы, выкатить бочки туда с вином заморским да с медами стоялыми. Да и сами горожане, узнав, что всё завершилося счастливо, несли на те столы всякую свою всячину.

И грянул пир там вскоре великий! Всем пирам и на мир весь разгульный пир!

Во главе сановного стола сидели на тронах деревянных царь Болеяр с царицею Плениславою, а с ними рядом царевич Борилев на почётном месте с царевною Милоликою, своею невестою. Гусляры играли на гуслях там звончатых, дудари дудели на дудках и сопелках, а народ захмелевший пел вовсю песни и плясал зело рьяно, чтобы жизнь у всех была без изъяна…

И вдруг, когда пир и веселье достигли уже, казалось, своего апогея, а солнце, наоборот, к закату клонилось устало, нежданно-негаданно, как гром среди неба ясного, появился там сам Чаромир мерзопакостный!

Одетый сплошь во всё чёрное, и держа в руке ясеневый белый посох, грозно сощурив совиные свои очи, шёл он размашисто по направлению к царскому трону.

Все замерли. Замолкли враз разговоры оживлённые. Замолчали визгливые дудки и гусли звончатые. Замёрзли на устах пирующих песни весёлые. И даже царь Болеяр поперхнулся своим мёдом и пырснул им пред собою во всеуслышанье.

Невдалеке от трона остановившись, колдун вперил очи в сидящую тихо Милолику и перстом указательным в её сторону тыкнул.

— Я пришёл за этой ведьмой! — грозно он взревел. — Отдайте её мне, или вы все сильно пожалеете, что перечить здесь мне посмели!

Гул возмущения прокатился по рядам пирующих, у царя Болеяра всё лицом тиком нервным стянуло, царица охнула, всплеснув руками, Борилев с места гневно восстал, и лишь одна Милолика сидела как ни в чём ни бывало, за оборзевшим Чаромиром спокойненько наблюдая.

— А ну-ка, взять этого негодяя! — насилу придя в себя, прорычал тут царь. — Связать его по рукам и ногам и в темницу отправить, чёртова колдуна! Живее! Ну, стража!..

Но едва лишь стражники бравые к Чаромиру было направились, как он посохом пред собою замахал и пробормотал что-то гортанно.

И все до единого воины удалые повалилися вдруг на землю как соломенные снопы!

Тогда на защиту своей Милолики вышел вперёд смелый Борилев.

Выхватил он меч, висевший на поясе у ближайшего воина, и ринулся вперёд аки грозный барс на свою добычу. Крутая решимость в его глазах говорила о том, что он цацкаться с этим магом вовсе не собирается…

Но едва лишь пылкий царевич приблизился на чуток к сему нелюдю, как тот сызнова посох пред собою выставил, и чародействовать вновь принялся. И его молодой ярый враг превратился вдруг в подобие изваяния каменного.

Ни рукою, ни ногою, ни даже бровью царевич околдованный пошевелить-то не мог!

— Никому не двигаться! — обвёл Чаромир вкруг себя посошину. — На местах своих сидите, словно клуши, и внимайте покорно владыке наимогучему! Отныне я буду у вас царём, а не этот вон безмозглый осёл!!

И он громко и язвительно расхохотался, над царём Болеяром явно издеваясь.

А и тот ведь не мог пошевелить и пальцем своим, мизинчиком, ибо и его колдовская воля туго всего скрутила. А о царице Плениславе и толковать даже не приходилось, поскольку та замерла словно овца, и лишь на Чаромира в ужасе она пялилась.

— Ко мне иди, девка паршивая! — махнул рукою Чаромир призывно. — Иди-иди, давай — живо!

Однако, противу его ожидания, Милолика не соскочила с места своего и к нему не помчалася, а продолжала, слегка развалясь, сидеть на сиденьице своём мягком, и лишь ехидным взором колдуна она прожгла.

— Ах, ты так — волю здесь вздумала проявлять! — прошипел тогда тот. — Ну ладно, погоди у меня!..

И он посох свой в землю с силой вогнал, скрюченные пальцы в сторону девицы направил и изрыгнул из себя страшные словеса гортанные.

Где-то в небесах прогрохотал гром раскатистый. Дунул ветра порыв шалый. У кого шапки были на головах, те у них долой послетали, и волосы на ветру у всех присутствующих заполоскалися.

Вокруг же явственно и страшно сгустился мрак…

Да только вот Милолика сидела всё так же. Почему-то не боялась она теперь Чаромировой власти.

Наконец, грозный ветер успокоился, и снова из-за туч выглянуло закатное красное солнышко. Под его светлыми лучами мрак куда-то ушёл. А на Чаромира внезапно напала нервная дрожь.

— Нет у тебя более надо мною воли, — решительно и твёрдо царевна-ведьма тут молвила. — И не будет её, колдун, более никогда!.. Потому что за тобою кривда стоит поганая, а за мною чистая правда. А кроме правды — вся родная земля вдобавок!..

И она рукою вокруг себя обвела плавно.

Сжался, скрючился злой Чаромир, словно был он не человек, а коршун некий великий. Не мог он поверить никак, что ужалась его гадова власть, и что появился у него враг отнюдь собою не слабый.

— Да, липовый жрец Чаромир, — продолжала между тем Милолика, — колдун ты могучий действительно. Но кто из нас двоих сильнее, я предлагаю сейчас же, и прямо тут нам проверить.

— А это, интересно, как же мы с тобою сделаем? — усмехнулся злодей недоверчиво. — Нашлём друг на дружку порчу что ли чёрную, или, может, тут подерёмся?

— Хм, — в свой черёд усмехнулась и царевна. — Зачем такими глупостями впустую заниматься? Я предлагаю тебе кое-что гораздо действеннее…

— И что же это, а?

— Яд!

— Вот как — яд?!

— Ага, он самый… Пусть каждый из нас примет собственное противоядие, а затем выпьет самый сильный яд, который его противник ей или ему предоставит. Кто в живых из нас двоих останется — тот, значит, и главный, ну а кто в корчах здесь скончается — тот, получается, оказался слабым…

С минуту где-то Чаромир размышлял там, чего-то в уме своём прикидывая, а потом растянул он пасть в довольной ухмылке и закивал согласно:

— Хорошо, так и быть, ладно. Покажу я тебе, ведьма-царевна, кто из нас сильнее в изготовлении зелья зла. Только ты, глупая девка, победы себе не чай, ибо ты в этом деле предо мною букашка…

Что ж, раз так, то и добре.

Полезла царевна в свою котомку и вытащила оттуда две одинаковых вроде скляночки. В одной из них, очевидно, находился яд, а в другой — без сомнения, противоядие. Содержимое одной из этих склянок Милолика тут же выпила. Это было чрезвычайно сильное снадобье, из самых чудесных трав и кореньев Бабой-Ягой когда-то изготовленное. Оно исцеляло и защищало буквально ото всех на свете ядов!

Вторую же скляночку Мила Чаромиру передала, чтобы тот употребил этот её яд.

Чаромир же ни в какую котомку не лез вовсе. Щёлкнул он просто-напросто пальцами своими кривыми, и в тот же миг в руках его по бутылёчку махонькому появилось. Также же, как и Милолика, он содержимое одного бутылька сразу же выпил, а второй бутылёк передал сопернице своей на пробу.

Выпили яды они практически одновременно.

И уставились друг на друга, а вернее враг на врага, весьма заинтересованными взорами, дабы увидеть воочию действие наглядное своих ядов…

Первой от чудо-яда Чаромирова проняло, что было ожидаемо, Милолику. Задышала она вдруг часто-пречасто, грудь её взволновалася, лицо сделалось румяным, а потом она дыхание на чуть-чуть задержала и… отрыжка прегромкая у неё изо рта изошла.

И всё!..

Не такое уж сильное воздействие оказал на нашу ведьмочку ядище тот злодеев. Помогло ей защитное противоядие, когда-то встарь ещё Ягусей сварганенное.

И словно отмер там весь народ околдованный. Единый вздох прокатился по рядам, и то был вздох не печали, а бурной радости.

А зато Чаромир растерялся там явно.

Было заметно, что внутри у него происходит какое-то действие странное. Побурел вдруг на харю колдун сей окаянный, на лбу у него выступила испарина, и всем слышно стало, как забурлило сильно у него в кишках.

Бросил он свою посошину наземь и, словно волк в клетке, по площадочке заметался, за брюхо своё притом держась…

Народ начал над ним смеяться да похохатывать, понимая, что тому с поносом, видать, никак было не совладать. Чародею же пришлось худовато. Миазмы ярости и страха плясали, меняясь, на харе у колдуна…

Наконец, он с шумом испортил там воздух, вызвав этим хохота бурный гром, и метнулся, как заяц, к ближайшим кустам, чтобы там поскорее опростаться.

Видно было всем, как он тама присел. И слышно было весьма отменно, как с ним происходило нехорошее это дело…

Народ же чуть не писался от восторга, зря наглядное посрамление злого ворога. Даже Милолика и та чуток эдак усмехнулася, наблюдая за копошениями в кустах посрамлённого колдуна.

Наконец, Чаромир таки опростался.

Вышел проигравший из кустов с рожей, дико перекошенной, кулаки злобно сжав, чего-то там проорал, хотя в шуме и гаме всеобщем его было не слыхать, а затем схватился он за сердце рукою и грянулся мешком оземь.

Не вынесла чёрная его душа, как над ним тут все потешалися. Гордыня, его обуявшая, погубила его насмерть. Околел он, негодник, подох — и туда ему была и дорога!

Ну а народец успокоился понемногу. Тело Чаромирово с глаз долой убрали, и повелел царь Болеяр в землю его закопать безотлагательно, кол осиновый вогнав в могилу аж до отказа.

И была там вскорости свадьба!

Милоликина, конечно же, с Борилевом — их самых!..

Ох, и шикарная была эта свадебка, ох и весёлая, бают! Народу на ней побывало — не перечесть сколько много! С деревень даже приходили не ближних и с самых дальних сёл.

А царь Болеяр через годиков парочку передал своё царствие наследнику Борилеву в управление. Почувствовал он себя чуток эдак старым.

И из Борилева вышел, как сказывают, превосходнейший царь!

А из Милолики, вестимо, царица великолепная!..

Нарожали они себе славных детушек и жили, по преданию, весьма долго и счастливо, с чем мы все их, конечно же, горячо и сердечно поздравляем!

Ну а у меня охоты сказки вам сказывать более не имеется. Сызнова пойду вот за грибочками в тот самый лес…

Кто же слушал да читал сиё повествование — тот молодец, конечно, да и всей сказочке нашенской, вестимо, пришёл тут