Царица доказательств

1

Перед институтом имени Склифосовского происходил несанкционированный митинг. Большую часть митингующих составляли молодые люди, учащиеся, студенты, однако были люди и постарше. Все они собрались здесь для того, чтобы выразить поддержку находящемуся в данный момент в состоянии комы Герману Городецкому.

Известие о покушении на Германа распространилось в Интернете мгновенно. После этого число его сторонников увеличилось в несколько раз. Теперь уже в Интернетовских форумах не попадались сообщения, подобные тем, которые Герман с Авдеевым прочитали сразу после опубликования Германом своего заявления. Теперь уже никто не сомневался в том, что это дело серьезное и что Герман «боролся» по-настоящему, а не для того, чтобы удовлетворить собственные амбиции. Были среди митингующих и журналисты.

Тут и там мелькали самодельные транспаранты. Среди них превалировали лозунги, выражающие солидарность с Германом, и пожелания ему скорейшего выздоровления. Однако попадались и более резкие высказывания — «Нет милицейскому произволу!», «Милиция убивает собственных граждан!». И совсем конкретные — «Менты — убийцы!».

Толпа митингующих была окружена цепочкой вооруженных дубинками милиционеров, которые, покуривая, лениво наблюдали за происходящим. Однако, несмотря на кажущуюся расслабленность, милиционеры в любой момент были готовы активизироваться и приступить к решительным действиям. Болтающаяся на поясе дубинка новой конструкции — с железным шариком на конце, для придания упругости — вселяла уверенность в каждого из них.

Из-за милицейского кордона вышел командующий оцеплением капитан и направился к двум девушкам, держащим лозунг «Менты — убийцы!».

— Уберите транспарант! А то… — грубо потребовал он.

— А то что? — резко спросила одна из девушек. — Отдадите приказ прострелить мне голову? Или, может быть, подкараулите меня после митинга?

Содержание происходящего разговора мгновенно стало известно всем собравшимся. Толпа угрожающе зашумела.

Капитан обвел взглядом собравшихся перед зданием больницы людей. Народу было много. И все были настроены весьма решительно. Если продолжить давить, элементарно может возникнуть буча. А приказ капитану был дан четкий: никаких беспорядков быть не должно. Если что, начальство по головке не погладит, а вот пинок под жопу можно схлопотать неслабый.

Капитан молча развернулся и пошел на исходную позицию, за милицейскую цепочку. Подчиненные встретили его равнодушными взглядами — ничего не произошло, можно было курить дальше.

Возле центрального входа затормозила черная машина. Александр Борисович Турецкий и Александр Анисимович Родичев-Никифоров быстрым шагом направились внутрь больницы. Несмотря на возраст, Родичев привык ходить быстро, и Саше Турецкому, чтобы не отставать, пришлось поспешить.

Идя рядом с Родичевым, Саша незаметно изучал директора НИИ прокуратуры. Впрочем, он начал разглядывать его еще в кабинете Меркулова, а потом продолжил, когда они вместе ехали в машине, и Родичев вводил Александра Борисовича в суть дела.

Саша сразу обратил внимание на то, что Родичев очень похож на Меркулова. Даже в их внешности было что-то общее. Но суть была не во внешности, нет. В поведении, в умении держать себя в руках и говорить по существу.

«Старая школа», — думал про себя Турецкий.

Александр Анисимович Родичев в свою очередь тоже незаметно наблюдал за своим собеседником. Краем глаза он оглядывал его спортивную фигуру и про себя отмечал, что у старшего помощника генпрокурора есть одно очень ценное для их профессии качество, а именно весьма легкомысленная внешность. Такая внешность элементарно может ввести в заблуждение даже самого проницательного человека. Особенно если ее обладатель сам стремится ввести в заблуждение своего оппонента. Наверняка сам Турецкий прекрасно об этом осведомлен и пользуется данным подарком природы на полную катушку. А то, что при такой внешности Турецкий обладает цепким умом и всеми необходимыми навыками, Родичев понял давно, еще в те времена, когда они работали вместе.

На входе Турецкий предъявил удостоверение, и их сразу пропустили.

Возле палаты, где находился Виноградов, стоял вооруженный автоматом милиционер. Турецкий еще из машины позвонил Меркулову, чтобы тот распорядился немедленно перевести Виноградова в отдельную палату и приставить охрану. Меркулов, как всегда, оказался пунктуален и оперативен. Удостоверение пришлось предъявлять еще раз.

Перебинтованный Георгий лежал с закрытыми глазами под капельницей. Равномерно пикал аппарат обеспечения жизнедеятельности, сердцебиение было ровным.

Родичев присел на край кровати.

— Жора, ты меня слышишь? — тихим голосом спросил он.

Ответа не последовало.

Турецкий в это время рассматривал Виноградова.

— Что вы здесь делаете? — раздался за его спиной возмущенный голос.

Саша и Родичев разом обернулись.

На пороге стояла молоденькая медсестра, и Саша не преминул для себя отметить, что она очень даже ничего. И рассерженное выражение лица, с покрасневшими щеками и нахмуренными бровями, ей очень шло.

Похоже, что сестричка верно истолковала его взгляд, потому что ее щеки заалели сильнее, а лицо сделалось совсем строгим.

— Я еще раз спрашиваю, что вы здесь делаете?

Александр Борисович достал удостоверение в третий раз:

— Старший следователь прокуратуры Александр Борисович Турецкий. А кто вы?

— Медсестра Иванова. Екатерина. В этой палате нельзя находиться, больной еще слишком слаб. Я прошу вас выйти.

— Хорошо-хорошо. — Турецкий, защищаясь от напора молодой симпатичной особы, поднял руки. — Мы сейчас выйдем. Вы здесь хозяйка.

Одержав такую быструю и сокрушительную победу, Катя Иванова сразу смягчилась:

— Вам надо поговорить с главным врачом, Павлом Сергеевичем. Если хотите, я могу его сейчас позвать.

— Спасибо, Катюш. Вы нас очень обяжете, — сказал Турецкий.

— Только подождать вам все равно придется в коридоре.

— Но только после вас. — Саша галантно открыл дверь и пропустил медсестру вперед.

Главного врача долго ждать не пришлось, за ним даже не потребовалось специально ходить. Когда Александр Борисович вместе с Родичевым покинули больничную палату, Павел Сергеевич уже спешил по коридору им навстречу. Турецкий вспомнил, что ему уже приходилось пару раз разговаривать с Павлом Сергеевичем, правда, тогда он еще не был главным врачом. Да и сам Александр Борисович занимал тогда должность поскромнее.

Павел Сергеевич тоже узнал Турецкого и поэтому первым делом обратился к нему:

— Рад вас видеть, Александр Борисович. Хотя и встречаемся мы с вами исключительно вследствие трагических обстоятельств.

— Приветствую, Павел Сергеевич, — протянул руку Турецкий. — Вы я вижу, пошли на повышение.

Главный врач развел руками: такова, мол, селяви. Потом обратился к Родичеву:

— Вы Александр Анисимович Родичев? Вам звонил мой помощник. Мы сразу позвонили вам, как только потерпевшего доставили к нам в больницу.

— Значит, Георгий был в сознании, когда оказался здесь?

— Нет, но в его паспорт был вложен листок бумаги, — Павел Сергеевич начал хлопать себя по карманам халата, — записка. Я понял, что он сам написал. Там номер вашего телефона. Вот она. — Врач наконец нашел записку и протянул Родичеву.

Тот быстро пробежал записку глазами и передал Турецкому.

«Если со мной что-нибудь случится, срочно сообщите директору НИИ прокуратуры Александру Анисимовичу Родичеву-Никифорову. Георгий Виноградов». Далее следовал номер мобильного телефона Родичева.

— Хорошо, что он написал вашу должность, — обратился Павел Сергеевич к Родичеву. — В ином случае вы могли бы узнать об этом только к концу дня. Сейчас слишком много работы. Да и дежурный, надо сказать, попался добросовестный.

— Что с Георгием? — спросил Родичев. — Состояние действительно очень тяжелое?

— Не волнуйтесь, — Павел Сергеевич поправил очки, — состояние тяжелое, но кризис миновал. И вообще, могло быть гораздо хуже. Вы извините, что я так говорю, Александр Анисимович, — поправился он, — но у нас в больнице такое состояние пациента считается хорошим. Пуля прошла навылет, внутренние органы не задеты. Хотя с левой рукой в дальнейшем будут некоторые проблемы. Но его жизни ничто не угрожает.

— Значит, пулю вы не извлекали? — спросил Турецкий.

Павел Сергеевич отрицательно покачал головой.

— Я думаю, что через пару дней вы сможете с ним пообщаться. А теперь извините, я должен идти к пациентам.

— Спасибо, Павел Сергеевич, что уделили нам время, — улыбнулся Александр Борисович. — Да, чуть не забыл. Когда Георгия Виноградова к вам доставили, при нем были какие-нибудь бумаги?

— Насколько мне известно, нет. Только то, что было в карманах. Впрочем, вы можете спуститься к дежурному и просмотреть все обнаруженные у пострадавшего вещи. А теперь все-таки извините, но я действительно должен бежать.

Пожав им руки, главный врач исчез так же стремительно, как и появился. Обернувшись, Саша заметил, что медсестра Катя все это время стояла неподалеку. Улыбнувшись, он подошел к ней:

— Катя, я хотел бы попросить вас об одном одолжении. Ведь это вы будете присматривать за Георгием Виноградовым?

Катя кивнула. Турецкий достал из кармана свою визитную карточку:

— Здесь номер моего мобильного телефона. Если что-нибудь произойдет, не знаю что конкретно, все что угодно. Может быть, просто заметите что-нибудь подозрительное, сразу же позвоните мне. Хорошо?

Катя опять кивнула. Турецкому показалось, что она слегка разочарована. Однако время назначать свидание было не самым подходящим. Взяв карточку, Катя положила ее в нагрудный карман и, стараясь не встречаться взглядом с Турецким, ушла по своим делам.

— Когда все закончится, обязательно приглашу ее в кафе, — решил Александр Борисович. — Хорошая девушка.

— У него должен был быть портфель с материалами, — сказал Александр Анисимович Турецкому, когда они остались вдвоем. — Он же ехал на встречу с Костей. Да и вообще, он никогда не расставался со своим портфелем.

Дежурный, а точнее дежурная, суровая пятидесятилетняя женщина, увидев предъявленное ей удостоверение, сразу подобрела и оживилась.

— Сейчас я вам все покажу. — на лице этой суровой дамы появилось кокетливое выражение.

«Нам бы только личные вещи посмотреть, а больше ничего показывать не надо», — подумал про себя Турецкий, однако улыбнулся самой дружелюбной из своих улыбок и сказал:

— Большое спасибо.

Кроме паспорта на стол легли записная книжка и мобильный телефон.

— Георгий носил записную книжку в пиджаке, а не в портфеле, — пояснил Родичев-Никифоров.

— Уже кое-что, — сказал Турецкий. — Паспорт мы вам оставим, — обратился он к дежурной, — а телефон и книжка нам потребуются.

Дежурная отошла за соответствующим бланком.

— Пробьем все последние телефонные разговоры, — пояснил Турецкий Александру Анисимовичу, — глядишь, за что-нибудь и зацепимся.

Директор НИИ прокуратуры посмотрел на Сашу как на школьника, серьезно объясняющего опытному педагогу пользу таблицы умножения. Заметивший его реакцию Турецкий даже сконфузился.

— Я имел в виду не только записную книжку, но и мобильный телефон, — нашелся Саша, припомнив, как в кабинете Меркулова Родичев жаловался на то, что никак не привыкнет к этому чуду техники. — Мы сразу сможем выяснить, с кем общался Георгий в последнее время.

— Да, это удобно, — одобрительно кивнул головой бывший следователь.

Они направились к выходу.

— Александр Борисович, а вы здесь какими судьбами?

Турецкий обернулся и увидел спускающегося по лестнице Володю Яковлева.

*— Александр Борисович, я подожду вас на улице, — кивнув Турецкому, Родичев направился к выходу.

Турецкий пошел навстречу Яковлеву:

— Дела, Володя. Приезжал навестить потерпевшего. Меркулов поручил новое дело. Убита дочь Александра Родичева-Никифорова, директора НИИ прокуратуры и нашего бывшего сослуживца. А ты чего?

— И мы. Галя тоже здесь. Демонстрацию при входе видели? Парень с нами работал. А теперь в коме.

— Что-нибудь прояснилось?

— Пока ничего, но работаем. Найдем гада! — неожиданно резко сказал Яковлев, и по этой интонации Турецкий понял, что данное дело для Володи не является рядовым.

— Удачи, Володя. — Турецкий протянул руку. — Галине мой большой привет. Дождался бы сам, но тороплюсь. Меня человек на улице ждет.

— Вам того же, Александр Борисович. Еще увидимся.

Родичев-Никифоров ждал Турецкого возле машины. Он прогуливался неподалеку, наблюдая за происходящим митингом.

Все было по-прежнему, разве что добавилась пара съемочных групп, которые в данный момент устанавливали свою аппаратуру.

— И здесь про милицейский произвол, — сказал Александр Анисимович подошедшему Турецкому. — Еще одна глава для книги Георгия.

— Да, Александр Анисимович, по поводу этой книги. Мне надо будет ознакомиться со всеми его бумагами. И вообще, надо будет посмотреть, что там дома. Сейчас я поеду к Меркулову докладывать обстановку, а на днях, может быть даже завтра, нам с вами надо будет съездить к нему на квартиру. Вы будете свободны?

— Да, конечно. Знаете, Александр Борисович, насчет книги Георгия я бы посоветовал вам поговорить с профессором Кудринцевым. Это научный руководитель Георгия, наверняка он сможет вам рассказать что-нибудь, о чем я не знаю. Понимаете, он для Георгия был больше чем просто научный руководитель. Скорее Учитель, с большой буквы, в восточном понимании этого слова. По сути дела, именно он сделал из Георгия ученого. И Аллу он тоже хорошо знал.

По голосу Турецкий заметил, что выдержка начинает изменять Александру Анисимовичу. От этого на душе заскребли кошки, и Саша понял, что единственным выходом в данной ситуации будет конкретный разговор о деле.

— Хорошо, что подсказали, — произнес Турецкий самым бесстрастным тоном. — Я обязательно с ним свяжусь. Мобильный телефон Георгия я сейчас же отправлю на проверку. Александр Анисимович, будьте, пожалуйста, постоянно на связи. Я думаю, что ваши консультации понадобятся мне не один раз. Позвоню вам в ближайшее время, мы договоримся об осмотре квартиры.

Неожиданно к ним подскочил бойкий молодой человек с прилизанными волосами и микрофоном в руке:

— Что вы думаете по поводу происходящего перед зданием больницы митинга? Вы за или против? Считаете ли вы, что вслед за покушением на Германа Городецкого последуют новые покушения?

Не сговариваясь, Турецкий и Родичев-Никифоров молча сели в машину.

— Однако собравшиеся перед зданием больницы люди придерживаются иного мнения. — Журналист уже, судя по всему, обращался к зрителям. — Они предпочли не отмалчиваться и не прятаться в своих иномарках, а прийти сюда, чтобы громко заявить о своей гражданской позиции. И сейчас, я думаю, очень уместно будет вспомнить старую истину о том, что главным злом в нашем мире является равнодушие.

2

— Заходи, заходи, Саша. — Меркулов замахал рукой и показал глазами на прижатую к уху телефонную трубку: мол, это она виновата в том, что он вынужден в данный момент изъясняться жестами.

Турецкий не стал отказываться от приглашения и, сев за стол, принялся наблюдать за Меркуловым, пытаясь определить, с кем тот разговаривает. Это было непросто, поскольку сам Меркулов ничего не говорил, а прочитать что-либо по его лицу было невозможно. Турецкий снова мысленно подчеркнул внутреннее сходство между Меркуловым и Александром Анисимовичем.

— Да, — сказал наконец Меркулов, посмотрев на Турецкого.

«Наверное, начальство, — решил про себя Турецкий. — Впрочем, зачем гадать, многоуважаемый шеф и сам через пять минут расскажет».

— Нет, — произнес Меркулов в трубку и опять посмотрел на Турецкого.

«Нет, так нет», — подумал Саша и посмотрел в окно.

На память пришла медсестра из больницы. Катя.

«Старый ты, Саня, для таких девушек, — сказал сам себе Турецкий, — а они для тебя слишком молоды. Чай, не мальчик уже, но муж. Муж и отец».

— Хорошо, целую.

Меркулов положил трубку.

— Жена звонила, — поведал он Саше. — Посевной сезон начался, а от меня, понимаешь ли, никакой помощи.

— Костя, а ты отпуск возьми. Все посадишь, и обратно.

Меркулов сморщился, как если бы по ошибке вместо бутерброда с колбасой откусил изрядный кусок зеленого лимона.

Данное выражение лица означало: «Какой, к чертям, отпуск, если даже все выходные проводишь на работе. А по-другому нельзя, даже если очень хочется. А вы, подлецы, только и ждете момента, чтобы над начальником поиздеваться».

За годы работы с Меркуловым Турецкий прекрасно изучил его мимику, так что расшифровка ему не понадобилась.

— Молчу, — сказал Саша, — был не прав. Приношу свои извинения.

— Считай, что приняты твои извинения, — подумав пару секунд, ответил Меркулов. — Ну что, как там Сашка-то?

— Держится, — кивнул головой Турецкий. — Правда, с самим Георгием Виноградовым нам поговорить не удалось. Он сейчас без сознания, но врач успокоил, обещал, что через пару дней оклемается. Тогда и поговорим. А дело, похоже, действительно серьезное.

— Серьезное, — согласился Меркулов.

— Не знаю, в курсе ты или нет, но Александр Анисимович сказал мне, что незадолго до происшествия Георгий Виноградов имел приватную встречу с министром внутренних дел. Скажем так, получал неофициальное добро на свое исследование. А исследовал он серьезные правонарушения, совершаемые сотрудниками органов. Министр дал добро, вскоре после этого убили жену Виноградова.

— И что ты думаешь?

— Думаю, что это исследование и есть главная причина. Судя по всему, о нем стало известно не только Маргалиеву.

— Хочешь сказать, что он слишком много накопал?

— А почему бы и нет? В любом случае я собираюсь проверить все его бумаги и компьютер. Да, при покушении у него похитили портфель, с которым он ехал к тебе на встречу. А там как раз находились какие-то результаты его исследований.

Меркулов помолчал.

— Хорошо, занимайся этим. А что ты думаешь об убийстве Аллы?

— Пока сложно сказать, единственный свидетель Виноградов, а он без сознания. Но пара вещей меня здесь определенно смущает. Понимаешь, мне кажется, что ее случайно убили. Я имею в виду, что убить хотели не ее, а его. Просто промахнулись.

— С каких это пор, — усмехнулся Меркулов, — профессиональные киллеры начали у нас промахиваться?

— А вот это, Константин Дмитриевич, и есть вторая вещь, которая меня смутила, — сказал Турецкий. — Есть у меня подозрение, что киллер наш непрофессионал.

— Почему ты так думаешь?

— Сам посуди. Если мое предположение верно и целью убийцы был исключительно Виноградов, два покушения — а он все еще жив. Это не рука профессионала. Плюс оружие.

— А что с оружием?

— Я имею в виду отсутствие оружия. Убийца его не бросил. Я уверен, что в Виноградова он стрелял из того же пистолета, что и в Аллу. Правда, проверить это нам не удастся. Пуля прошла навылет.

— Ты куда клонишь, Саша? — подозрительно спросил Меркулов.

— Пока никуда.

— Саша, мы с тобой давно вместе работаем? Давай рассказывай.

Александр Борисович выдержал небольшую паузу.

— Я просто подумал, Костя, о том, кто мог держать зуб на Георгия Виноградова и в то же время иметь оружие, которое нельзя бросать ни при каких условиях.

— Хочешь сказать, что это был табельный пистолет?

— Хочу сказать, что пуля, которой была убита Алла Родичева, является нашей единственной зацепкой — и теперь нам надо искать пистолет и его хозяина. Если то, о чем я говорю, соответствует действительности, пистолет все еще у него. Так что нам надо подключать

Славку Грязнова с его ребятами. Кстати, в больнице встретил Володю Яковлева.

— Считай, что уже подключили, — невозмутимо сказал Меркулов и прошелся по кабинету: — Тем более что он должен подойти с минуты на минуту.

Турецкий удивленно посмотрел на Меркулова. Или Константин Дмитриевич действительно достиг высших степеней прозрения и сделался ясновидящим, или…

— Возле Склифа ничего необычного не заметил?

— Митинг заметил, — недоуменно сказал Саша. — У меня даже интервью взять пытались на тему, что я обо всем этом думаю. Но я, честно говоря, не успел разобраться, поэтому предпочел скромно удалиться. Там телевизионщики, в вечерних новостях наверняка будет. А что?

— Ну чтобы тебе не ждать вечерних новостей, вкратце расскажу сам, а Грязнов тебе потом расскажет остальное. Он уже занимается этим делом. Заходи, Слава, давай. — Меркулов махнул рукой обладателю рыжей головы, просунувшейся в дверь. — Как раз тебя вспоминали.

— Надеюсь, хорошо. Ну или хотя бы не очень плохо. — Грязнов появился в кабинете целиком. — Здорово, Саня. Мое почтение, Константин Дмитриевич.

— Исключительно так.

— И никак иначе, Константин Дмитриевич.

— Не шути, Слава. Впрочем, шутить ты, конечно, можешь, но не слишком, потому что сегодня не стоит.

Грязнов уселся за стол. Заместитель генерального прокурора обвел собравшихся взглядом и произнес самым будничным тоном:

— Я тоже имел сегодня приватную беседу. С нашим с вами начальником генеральным прокурором Владимиром Казаковым.

— Это что же, по поводу Виноградова? — удивился Турецкий.

— Нет, это по поводу покушения на Германа Городецкого. Сейчас об этом трубят все газеты, все правозащитные Организации, и вообще все кому не лень. Так что вы, Александр Борисович, за время своего отпуска сильно отстали от нашей действительности. Придется поднимать все паруса и догонять. Министр взял дело под личный непосредственный контроль и обещал во всем разобраться в самое ближайшее время. А вот теперь, голуби мои, я предлагаю вам проявить всю свою сыщицкую смекалку и угадать, кому же конкретно поручено расследование этого дела?

Александр Борисович посмотрел на Грязнова, тот почесал свою изрядно поредевшую, но по-прежнему торчащую во все стороны шевелюру.

— Осмелюсь предположить, — произнес наконец Слава, — расследование этого дела поручено непосредственно нам.

— В точку, Слава, — сказал Меркулов, щелкая пальцами. — Вот что значит настоящий следователь. Я думаю, что объяснять вам, кто чем будет заниматься, не стоит. Сами разберетесь. Слава, оперативно вводи Сашку в курс дела, и приступайте. Да, самое важное. Разумеется, вам об этом можно было не говорить, но повторение, как говорится, мать учения. Поскольку дело касается преступников из МВД, будьте осторожны. Я имею в виду и вашу личную безопасность, и возможность утечки информации из любой инстанции. Не думаю, что это рядовой случай. Так что у вас есть прекрасная возможность очистить наши любимые органы от целого ряда несознательных сотрудников. Ну так что, какие будут предложения?

— Свяжусь с Главным управлением уголовного розыска, — потер лоб Грязнов. — Там сейчас и. о. начальника Владимир Михайлович Яковлев, отец нашего Володи Яковлева. Так и не вышел он на пенсию.

— Выйдешь тут с вами, — пробурчал Меркулов свою дежурную фразу.

— Ну и сам Володя, и Галя Романова. Они с этим Германом уже начали работать. И неплохо, кстати, тогда поработали. Восемь заявлений от потерпевших собрали. Так что я думаю, что если кому этим заниматься, так только им двоим. А мы с Владимиром Михайловичем будем направлять их действия уверенной и опытной рукой.

— Молодец, Слава. Главным твоим достоинством, безусловно, является скромность. Так, Александр Борисович, ты держи дело Городецкого под общим контролем, над ним есть кому работать, а сам сконцентрируйся на убийстве Аллы Родичевой-Никифоровой и покушении на Георгия Виноградова. Пока наведи справки, пообщайся с коллегами, изучи бумаги. Если все окажется, как ты подозреваешь, и в этом деле тоже имеется отчетливый милицейский след, подключай Славку с ребятами. Ну и своих орлов тоже. Всех троих. И давайте, ребятки, занимайтесь всем этим, не откладывая в долгий ящик. Не забывайте, что генеральный прокурор в курсе. Все, можете идти делиться информацией.

Грязнов с Александром Борисовичем Турецким поднялись со стульев.

— Саша, на минутку, — позвал Меркулов. Грязнов тактично удалился. — Саша, ты и сам, наверное, понял, что это убийство и покушение дело очень серьезное и личное. И для меня в том числе. Я не требую от тебя невозможного, но ты постарайся, — искренне произнес Константин Дмитриевич.

Турецкий молча кивнул. Он хотел, было, ввернуть фразу на тему, что неужели он в другое время не старается. Но не стал. Так и покинул кабинет Меркулова молча.

3

Прислушавшись к совету Родичева-Никифорова, Александр Борисович сразу же договорился о встрече с членом Академии наук, научным руководителем Георгия Виноградова академиком Владимиром Кудринцевым. Они договорились встретиться в библиотеке Академии наук, где Владимир Петрович в данный момент работал над своей новой книгой.

После известия о гибели Аллы и покушения на Георгия он засел в библиотеке и проводил там целые дни, пытаясь с помощью любимой работы отвлечься от гнетущих мыслей. Нельзя сказать, что это удавалось, но знакомая библиотечная обстановка все-таки оказывала на душу старого профессора умиротворяющее воздействие. Однако встретиться со следователем прокуратуры, расследующим убийство Аллы и покушение на его любимого ученика, Владимир Кудринцев согласился сразу. И попросил встретиться здесь же, в библиотеке. Александр Борисович согласился, не раздумывая. Зачем лишний раз таскать хорошего человека в прокуратуру?

Интеллигентная старушка в очках очень долго изучала Сашино удостоверение. Так долго, что Саша вспомнил студенческие годы. Чтобы прорваться через вахту в общежитие к знакомым девчонкам, приходилось простаивать примерно столько же. Впоследствии студенты упростили эту процедуру и начали проникать внутрь по пожарному шлангу, который им сбрасывали со второго этажа на черной лестнице. Правда, каждый раз приходилось дожидаться темноты. В ином случае подобное донжуанство могло закончиться в кабинете декана за не самой приятной беседой.

Наконец кандидатура следователя Генеральной прокуратуры была признана бдительной вахтершей удовлетворительной, и она поинтересовалась о цели его визита в этот храм науки. Александр Борисович Турецкий почувствовал себя студентом Саней Турецким, и появилось ощущение, что занести в такое ученое заведение его могла только необходимость третьей пересдачи латинского языка.

От этой мысли Саше сделалось весело, и он как можно обстоятельней, вежливо объяснил старушке, что он прибыл сюда на личную встречу с профессором Владимиром Кудринцевым, который в данный момент его ждет.

При упоминании этого имени старушка впервые посмотрела на Сашу уважительно. Конечно, ей было сложно представить, какие могут быть общие дела у этого молодого шалопая и всеми уважаемого профессора, но известное имя сыграло свою роль.

Александр Борисович Турецкий был допущен внутрь. С академиком Кудринцевым они уединились в отдельном удобном кабинете. Похоже, что Владимир Петрович действительно чувствовал себя здесь как дома. Сразу же после знакомства он предложил Саше чай и только что выпеченные сладкие булочки. Предложил и кое-что покрепче, но от этого Саша с легким сожалением был вынужден отказаться.

— Увы, Владимир Петрович. Я за рулем, — объяснил он.

— А раньше в фильмах милиционеры говорили в таких обстоятельствах, что они на службе. — Известный академик сказал это без всякой иронии и тут же без всякого перехода добавил: — А я вот машину так и не завел. До сих пор предпочитаю ездить на метро. Хотя в последнее время и говорят, что это опасно. А по-моему, не опасней, чем на машине.

— Владимир Петрович, я бы хотел поговорить с вами о Георгии Виноградове. Мне порекомендовал вас отец Аллы Родичевой, Александр Анисимович.

— Да-да, — растерянно произнес Кудринцев. — Он тоже мне позвонил. Какая ужасная несправедливость. Я был их педагогом, научным руководителем

Георгия, когда он писал докторскую диссертацию. Через полгода он должен был защищаться.

— Ну Георгий жив, — напомнил Турецкий, — его состояние неопасно. Через какое-то время его выпишут, и он вернется к нормальной жизни. Я разговаривал с главным врачом, это мой знакомый, и он заверил меня, что рана легкая.

— Вы говорите, Александр Борисович, что состояние Георгия неопасно? А разве можно так говорить про человека, на которого было совершено покушение? И Аллу убили. Вы знаете, что они должны были пожениться через месяц?

— Да, я слышал. Но мы тоже не сидим сложа руки. Я пришел поговорить с вами, потому что считаю, что вы можете оказать реальную помощь следствию. Меня интересует исследование, которое проводил Георгий и которое, как мне известно, было связано с милицейскими злоупотреблениями. Я думаю, что оно имеет непосредственное отношение к этим покушениям.

— Я тоже так думаю, — сказал Кудринцев. — Более того, никаких других причин я не вижу. Понимаете, когда берешь такую тему и пытаешься раскрыть ее честно и непредвзято, автоматически сильно рискуешь. А Жора настырный исследователь, и если он за что-то взялся, можете быть спокойны, он перевернет все материалы, но до истины обязательно докопается. Тема его докторской диссертации звучала следующим образом: «Профилактика рецидивной преступности в сфере общественного порядка», но дело не в ней. Последнее время он активно собирал материалы для научно-популярной книги, которую хотел назвать «Царица доказательств». Он собрал множество фактов того, как работают отдельные представители наших органов. Реальных случаев с фамилиями, именами, должностями. Большинство этих людей благополучно избежали наказания, дела были прекращены, отосланы в архив, а в некоторых случаях попросту уничтожены. Так что можете себе вообразить, сколько он приобрел врагов.

— Но ведь книга не была опубликована, — заметил Турецкий. — Более того, она даже не дописана.

— Жора не был отшельником. И не скрывал того, чем занимается. Он работал в архивах, общался с работниками органов. С потерпевшими. В Юридической академии он вел семинар на эту тему. Я как раз присутствовал на одном из последних. Он собрал на нем увлеченных студентов, которые помогали ему в работе. Знаете, при других обстоятельствах я бы назвал их агентурной сетью. Разумеется, в хорошем смысле этого слова. Все они активно собирали факты подобных нарушений, так что можете вообразить, сколько посторонних людей могли оказаться в курсе того, чем занимался Георгий. Очевидно, к несчастью, произошло именно это. И как результат — двое убиты, а еще двое находятся в тяжелом состоянии в больнице. И в отличие от вас, уважаемый Александр Борисович, я считаю, что их жизням продолжает угрожать самая серьезная опасность.

— Простите, Владимир Петрович, — насторожился Турецкий, — я не ослышался? Я правильно вас понял? Вы упомянули о двоих убитых и о двух покушениях, так?

Кудринцев согласно кивнул головой.

— Не хочу произвести на вас неправильное впечатление, — продолжил Саша, — мы начали заниматься этим делом только вчера. Но до ваших последних слов мне было известно лишь об одном убитом и об одном покушении. Соответственно убийство Аллы Родичевой и покушение на Георгия Виноградова. Поэтому я и обратился к вам, вы близко общались с обоими и в курсе работы, которую вел Георгий Виноградов. А кто другие двое, о которых вы упомянули?

— Это были студенты Георгия, двое ребят с его семинара. Я уже сказал вам, что недавно присутствовал на этом семинаре и видел их. Один журналист, немного моложе Георгия. Его звали Дмитрий Корякин. Он аспирант Георгия и параллельно занимался журналистикой. Совсем недавно он был убит. Второй студент, к счастью, жив. Но, насколько мне известно из газет, он находится в состоянии комы. Его поместили в больницу Склифосовского. Да про этот случай уже все газеты пишут, особенно те, которые хоть каким-то боком связаны с правозащитной деятельностью. Герман — совсем еще мальчик, ему двадцати, по-моему, нет. Он собирал материалы о милиционерах-насильниках.

— Вы что, говорите о Германе Городецком? — Турецкий изумленно раскрыл глаза.

— Да, именно о нем. Герман Городецкий.

— То есть Герман был студентом Георгия Виноградова?

Столь очевидная и столь своевременная информация никак не хотела укладываться в голове Александра Борисовича Турецкого.

«Все-таки совпадения часто происходят в мире, — подумал Саша, — и иногда они оказываются очень к месту».

— Вам поможет эта информация, Александр Борисович?

— Я думаю, очень поможет, — чистосердечно признался Саша. — Если можно, Владимир Петрович, еще один вопрос. Что касается второго студента, которого убили, журналиста, вы случайно не владеете никакой иной информацией? Любой, могут помочь даже самые незначительные детали.

— Нет, Александр Борисович. Здесь я вам, к сожалению, ничем помочь не могу. Я видел его только один раз, и, кроме того что этот молодой человек был студентом Георгия и журналистом, ничего о нем не знаю.

— Все-таки это был не последний вопрос. А откуда вы узнали, что он журналист?

— И правда, откуда? — задумался Владимир Петрович, наморщил лоб, пытаясь вспомнить. — Откуда я мог узнать? Так мне же Георгий сам сказал. Этот журналист, Дмитрий Корякин, он тогда опоздал на семинар. А после остался поговорить с Георгием. И речь у них шла о журналистском расследовании. Сути я, конечно, не знаю. А, вот еще… если я правильно понял, его отец преподает в МГУ. Я думаю, что вам надо будет поговорить с ним. Он может быть в курсе. По крайней мере, в курсе того, что касается этого расследования, которое вел его сын. Больше мне добавить нечего. Но согласитесь, Александр Борисович, что четыре подобных случая, произошедшие за короткий период времени, это как минимум подозрительно. Остается только благодарить бога за то, что не все четыре случая окончились летально. Хотя и два это более чем предостаточно. Теперь вы понимаете, почему я считаю, что жизнь Георгия и этого студента по-прежнему находится в огромной опасности. Их не пытались запугать, их пытались убить. А учитывая, что два раза преступники уже дошли до конца…

— Я понял вас, Владимир Петрович, — сказал Турецкий. — Мы обязательно усилим меры безопасности. Вы мне действительно очень помогли. Мы могли потратить много времени на установление связи между этими событиями. А время в нашем случае не терпит.

Турецкий поднялся, академик Кудринцев встал проводить его до дверей.

— Александр Борисович, я понимаю, что вы ни за что не можете ручаться, но все-таки от лица криминологов постарайтесь найти этих подонков. Понимаете, Георгий, Алла и эти ребята, они все поступали правильно. И они честно старались выполнить каждый свою миссию.

— Я понимаю, Владимир Петрович. Я сделаю все, что в моих силах.

Саша покидал библиотеку в приподнятом настроении. Первая встреча, а дело уже сдвинулось с мертвой точки. Турецкий чувствовал, что это так. Все-таки он не самый последний следователь в Генеральной прокуратуре, и интуиция у него не хуже женской.

В машине он сразу сделал два звонка. Первый — Славке Грязнову, чтобы тот узнал телефон и адрес профессора Корякина, по возможности связался с ним и договорился о встрече. Второй — Александру Родичеву, у которого была запасная пара ключей от квартиры Георгия и Аллы. Надо было не откладывая ехать на квартиру Георгия Виноградова и садиться за изучение собранных им материалов.

В квартире Георгия Виноградова их ожидала самая неприглядная картина. Не надо быть следователем Александром Борисовичем Турецким, чтобы сразу понять, что в отсутствие хозяев в квартире кто-то побывал. И этот кто-то совсем не церемонился.

Дело было не в том, что в квартире царил полнейший разгром. Разгрома-то как раз не было. Но зато были четко видны следы грязных ботинок, ведущие от двери сначала в одну, а потом в другую комнату. Незваный посетитель даже не потрудился вытереть ноги. Хотя дверной коврик с надписью «Welcome!» молчаливо просил любого посетителя об одолжении выполнить это нехитрое действие.

— Да, без криминалистов нам здесь не обойтись, — резюмировал Александр Борисович. — Хотя, к большому сожалению, мы живем не совсем в те времена, когда преступников легко изобличали по отпечатку ботинка.

— Не думал, что в наше время это является проблемой? — удивился Александр Анисимович.

— Просто сейчас не является проблемой приобрести новые ботинки, — ответил Турецкий, — Хотя, может быть, криминалисты обнаружат отпечатки пальцев.

— Мне почему-то кажется, что не обнаружат. — Родичев растерянно посмотрел на Александра Борисовича. — Я могу сейчас проверить кабинет Георгия?

— Да, конечно. Только что сам хотел вас об этом попросить. Мне все равно надо сейчас сделать пару звонков.

Первым делом Александр Борисович позвонил в ГУВД и вызвал дежурную оперативно-следственную группу. После этого позвонил Меркулову.

— Здравствуй, Костя. Турецкий. Если коротко, то дело принимает серьезный оборот. Я вместе с Александром Анисимовичем на квартире Георгия Виноградова. Нас опередили, гости здесь уже побывали. Я еще не знаю точно, но, кажется, догадываюсь, что именно они здесь искали… Да, я уже вызвал дежурную оперативно-следственную группу ГУВД для осмотра места происшествия в квартире Виноградова. А вообще, я считаю, что любая огласка нам сейчас пойдет во вред. Славке я сам позвоню, пусть пришлет кого-нибудь из своих оперативников. Тем более что для них у меня тоже имеется полезная информация. Подробности при личной встрече. Похоже, что всем нам в полном составе придется собираться у тебя в кабинете… Нет, положительные моменты тоже есть. Их я пока приберегу для себя, но при встрече сразу во всем признаюсь. До связи.

Из комнаты, служившей Георгию Виноградову кабинетом, появился Александр Анисимович. Взглянув на него, Турецкий понял, что его худшие подозрения подтверждаются.

— Ничего нет? — вопрос прозвучал как констатация факта.

Родичев кивнул.

— Зайдите в комнату, Александр Борисович. Я покажу вам, где Георгий хранил свои документы.

— Александр Анисимович, одну минуту, — попросил Турецкий. — Еще один звонок, и я полностью к вашим услугам.

Родичев опять удалился в соседнюю комнату, а Турецкий позвонил Грязнову:

— Здравствуй, Слава, это опять я. Ну уж извини, приятного аппетита. Нужен кто-то из твоих ребят: Володя, Галина — кто свободен. Плохо. Знаешь что, Славик, мне показалось, что я только что увидел твое ближайшее будущее. Тебе, как лучшему другу, обязательно скажу о нем прямо сейчас. Вижу, как в одной руке ты держишь какой-нибудь хот-дог, а второй крепко сжимаешь руль. Дальше рассказывать?

Голос Грязнова в телефонной трубке стал звучать громче и быстрее. Было не совсем понятно, стремится ли он узнать дальнейшее, но Турецкий продолжил:

— Так что без всякого лишнего шума, я бы сказал — с комфортом, добираешься на квартиру Георгия Виноградова, где тебя с нетерпением будет поджидать твой лучший друг, желающий поделиться с тобой важной информацией. Меркулову я уже позвонил, криминалисты едут… Нет, этого, к счастью, нет. Да, чуть не забыл, необходимо срочно выставить охрану у палаты Германа Городецкого. Потом объясню. Жду.

Разумеется, ничего хорошего в том, чтобы отрывать Славу Грязнова от обеда, нет. Но с другой стороны… Саша вспомнил, что сам он еще вообще не обедал, если не считать чая с булочками, которыми его угостил Владимир Петрович Кудринцев.

«Надо было попросить Славку и мне захватить. хот-дог», — подумал Саша.

В кабинет он вошел именно с этой мыслью. Александр Анисимович стоял у окна и смотрел вниз. Услышав шаги Турецкого, он обернулся.

Войдя, Александр Борисович сразу окинул взглядом комнату. У стены шкаф, явно предназначенный для папок с документами. По крайней мере, несколько пустующих ныне полок наводили на мысль именно о таком предназначении. Остальные полки были заставлены специализированной литературой. Книги и брошюры стояли вперемежку, какие-то лежали сверху. Однако, несмотря на кажущуюся небрежность, было очевидно, что подобная расстановка неслучайна и для хозяина полок отыскать в этом, на взгляд непосвященного, хаосе нужную книгу не составило бы никакого труда. Отдельно стоял шкаф с художественной литературой. В углу у окна компьютерный столик с монитором. Однако в полке справа, предназначенной для процессора, было пусто.

— А посетитель оказался не так уж прост, — сказал Родичев, заметив Сашин взгляд. — Взгляните, Александр Борисович, что он сделал с компьютером.

Родичев отошел в сторону, и Турецкий заметил стоящий у окна системный блок. Крышка была снята, обнажая механическое нутро компьютера, из которого был вынут жесткий диск.

— Однако же он не торопился, — заметил Турецкий. — А ведь раз изъял бумаги, — значит, знал, что рано или поздно за ними придем мы.

— Или он хорошо информирован.

— Может быть, и так, — мрачно сказал Саша, — а может быть, он просто полный идиот.

— Этот вариант никогда нельзя отметать, — ответил Родичев, — но, когда я занимался тем, чем сейчас занимаетесь вы, я всегда предпочитал переоценить своего противника, чем недооценить его.

Александр Борисович предпочел пропустить последнюю фразу мимо ушей. Тем более что сам он прекрасно понимал, что Родичев прав. Александру Борисовичу Турецкому много раз самому приходилось разыгрывать из себя полного простофилю, он знал, насколько легко можно ввести в заблуждение даже очень умного и проницательного человека.

В этот момент в прихожей раздался шум.

Приложив палец к губам, Саша вытащил пистолет и крадучись подошел к двери. Резко распахнув ее, он очутился лицом к лицу с благообразной старушкой, которая, увидав направленное на нее дуло, чуть не грохнулась в обморок.

— Следователь прокуратуры Турецкий, — машинально крикнул Саша, уже сам прекрасно понимая всю абсурдность своего положения.

«Хорошо, что Славка не видит, — подумал Александр Борисович. — Он бы мне это долго припоминал».

Вспомнив, что Грязнов может появиться с минуты на минуту, Саша быстро спрятал пистолет и строго посмотрел на вошедшую пенсионерку.

— Соседка я. Анатольева Мария Сергеевна. Напротив живу. Увидела, что дверь открыта, и решила заглянуть. Может, Георгия из больницы выписали, хотела узнать, вдруг ему что надо. Здравствуйте, Александр Анисимович, — обратилась она к появившемуся в коридоре Родичеву.

— Добрый день, Мария Сергеевна. Нет, Георгий, к сожалению, пока в больнице.

— Несчастье-то какое. Ну да ладно, я пойду, не стану вам мешать.

Она заторопилась к выходу.

— Позвольте, Мария Сергеевна, — вдруг опомнился Александр Анисимович. — А откуда вам известно, что Георгий в больнице. Мы же с вами давно не виделись.

— Так мне брат его киевский сказал, — оживилась старушка. — Когда два дня назад за вещами приходил. Я же, как незнакомого человека увидела, сразу подступила: мол, кто такой и зачем в чужую квартиру идет? А он такой вежливый, поздоровался и говорит, что Георгий в больнице, а он его брат и специально прилетел из Киева, как только узнал. А Георгий попросил его заехать домой и привезти ему все нужные вещи. И еще Георгий так и сказал ему: встретишь, мол, на лестнице мою соседку, не пугайся. Она женщина строгая, но справедливая и за порядком в подъезде следит. Вот, что правда, то правда, — улыбнулась старушка. — А хороших, честных людей она сразу видит, сказал. Просто объяснишь ей, что ты от меня, и все будет нормально.

— А вы этого брата узнать смогли бы, если бы увидели? — спросил Саша.

— Смогла бы, — уверенно закивала головой Мария Сергеевна. — Такой рыжий, плотный. Вроде даже как военный.

Грязнов вместе с оперативно-следственной группой появился вовремя.

— Вот точно такой, как он, — бесцеремонно ткнула пальцем в заместителя начальника ГУСБ наблюдательная соседка. — Точно как он.

Слава вопросительно уставился на Турецкого.

— Это генерал-майор милиции Вячеслав Иванович Грязнов, — представил Турецкий Славу.

— Так я и говорю, что тот тоже военный был. Хотя на генерала непохож. Помоложе, да и покрасивше. Хотя вы тоже не очень-то на генерала похожи, — обратилась она к Грязнову.

Слава предпочел тактично промолчать.

— Так что же, неужели тот рыжий жуликом был? — всплеснула руками соседка. — А я-то, дура старая, не распознала! Все, наверное, из дома вынес! Что мне теперь будет-то?

— Мы с вами после обязательно свяжемся, чтобы вы помогли составить нам фоторобот человека, который назвался братом Георгия Виноградова, — строго сказал Турецкий. — А пока вы должны молчать обо всем, что здесь было. Это очень серьезное дело, и длинные языки совсем не приветствуются. Болтун, как вам известно, большая находка для врагов. Понятно?

Строгий тон Александра Борисовича, а больше необычайно мрачный вид молчащего генерала Грязнова, который из-за своей непохожести на генерала почему-то теперь казался соседке более важной фигурой, оказал нужное действие. Клятвенно пообещав молчать, она с видом человека, приобщившегося к государственным тайнам, удалилась.

После того как общительную Марию Сергеевну выпроводили за дверь, Слава наконец-то произнес первую фразу:

— Надеюсь, Саня, под важной информацией ты подразумевал что-то другое.

— Другое, Слава. Не переживай. Здравствуйте, Семен Семенович. Давайте я вас всех для начала познакомлю. Директор НИИ прокуратуры Александр Анисимович Родичев-Никифоров. Это Семен Семенович Моисеев, гений криминалистики. А рыжий киевский брат, как уже было сказано, генерал-майор Вячеслав Грязнов, заместитель начальника ГУСБ. Все это мои близкие друзья и люди, которым я полностью доверяю.

Последовали рукопожатия, после них Турецкий сразу приступил к делу:

— Семен Семенович, я бы просил вас вместе с Александром Анисимовичем осмотреть квартиру. Замок, следы, компьютер, конечно, хорошо, отпечатки пальцев. Может быть, получится за что-нибудь зацепиться. Слава, а мы с тобой пойдем в это время поговорим.

Вновь прибывшие приступили к своему привычному делу, а Александр Борисович с Грязновым отправились на балкон. С балкона открывался вид во двор и на подъезд, возле которого на лавочке сидели бабушки. В центре внимания собравшейся группы любительниц посудачить находилась их недавняя знакомая Анатольева Мария Сергеевна. Она оживленно жестикулировала и о чем-то рассказывала. В один момент она обернулась в сторону балкона, на котором стояли Турецкий с Грязновым, для того чтобы что-то показать остальным. Их взгляды встретились, и Мария Сергеевна, спохватившись, сразу куда-то засобиралась.

— Вот ведь порода какая, — сказал Грязнов укоризненно. — Ничего не страшно.

— Может, Слава, у нас с тобой просто лица добрые? — поинтересовался Турецкий. — Ты как думаешь?

— Никак я, Саня, не думаю, — сказал Грязнов, видимо вспомнив о прерванном обеде. — Что случилось-то? Такого важного?

— Значит, так. Наши с тобой дела, убийство Аллы Родичевой и покушения на Германа Гордецкого и Георгия Виноградова, скорее всего, связаны между собой. Я узнал, что этот Герман был студентом семинара Виноградова и помогал ему в собирании фактов милицейских злоупотреблений. Более того, в этом деле есть еще один труп, историей которого я и собираюсь в ближайшее время заняться. Это некий Дмитрий Корякин, журналист и еще один участник семинара Виноградова. Так что не исключено, что мы имеем дело с одной и той же преступной группировкой, поставившей себе целью уничтожить криминологическую группу Виноградова и собранные ею доказательства. И эта группа состоит из сотрудников правоохранительных органов. Скорее всего, ее верхушка занимает в органах не самые маленькие должности. И пока Виноградов жив, он будет представлять для них реальную опасность. По крайней мере, все собранные им материалы, которые находились в этой квартире, были похищены. Ты чего морщишься?

— Понимаешь, Саня, как-то очень складно все у тебя получается. Ты знаешь, я безоговорочно верю в твой следовательский талант и профессиональное чутье, но сам согласись, чересчур все совпадает. И вот еще что. У меня по одному только долгу службы очень много претензий к нашей милиции, но если, как ты говоришь, это была бы одна группировка с конкретной целью, неужели они не смогли бы сделать все это почище?

— И что ты думаешь?

— Я думаю, что в нашем случае все как раз наоборот, то есть гораздо хуже. Мне кажется, что это разные дела, только обстоятельства совпали. Я думаю, нет никакой группировки с единым центром, если только не понимать под такой группировкой всех милиционеров, нечистых на руку. Согласен, убийство Родичевой и Покушение на Виноградова из одной оперы. Но покушение на Городецкого? Парень собирал доказательства фактов, что милиционеры насилуют девушек. Заметь, не абстрактная группа сотрудников органов, а вполне конкретные отдельные люди. После этого его пытаются убить и стреляют в голову. Не хочу показаться циничным, но это очевидные причина и следствие. Куда больше-то?

— Не знаю, Слава. — Турецкий облокотился на перила и, задумавшись, закурил. — В любом случае я собираюсь сейчас выяснять обстоятельства смерти этого журналиста Корякина. Ты, кстати, договорился с его отцом?

— Да, Сергей Александрович Корякин, профессор кафедры истории МГУ, сказал, что готов встретиться в любую минуту, хоть сегодня. Он сейчас дома. Адрес я записал, сказал, что перезвоню.

— Слава, а поехали к нему вместе. Точно тебе говорю, — убежденно сказал Александр Борисович, — это сейчас важнее всего. У тебя дела?

— Вообще-то, Турецкий, я обедал, — укоризненно протянул Грязнов.

— Вот, — Александр Борисович наставительно поднял палец, — а я еще нет. И ничего, не жалуюсь.

4

— Я пригласил вас, чтобы вы по очереди сообщили мне пренеприятные известия, — сказал Константин Дмитриевич Меркулов, когда члены штаба в полном составе собрались в его кабинете.

Он выдержал паузу и оглядел всех собравшихся.

— Если никто не возражает, то честь произнесения вступительной речи я оставлю за собой.

Возражать никто не стал.

— Все вы в общих чертах уже ознакомились с сутью нашего дела или дел, это уже вы мне расскажете, а я вам хочу напомнить о двух вещах. Что касается дела Германа Городецкого, то оно, как вам всем уже известно, взято министром под личный контроль. Дело о покушении на Георгия Виноградова и убийство его невесты Аллы Родичевой под личный контроль министром не взято, но он в курсе. Незадолго до покушения Георгий Виноградов имел с министром приватную беседу. Соответственно излишне будет напоминать, что на нас с вами это накладывает дополнительную ответственность. Следующий момент. В обоих делах явно прослеживается милицейский след, поэтому расследование должно вестись с максимальной осторожностью. Мы не знаем нашего врага в лицо, но знаем, что он имеет другую личину. А такой враг-оборотень опасен вдвойне. Все это я вам уже говорил, но, начиная данное расследование, считаю нужным повторить еще раз. Думаю, что имеет смысл с того, что произошло раньше по времени, поэтому Слава давай начинай ты.

— Примерно месяц назад ко мне на личный прием пришел девятнадцатилетний студент Юридической академии Герман Городецкий. Как выяснилось, он

долго ходил по различным ведомствам, но везде его отшивали. Суть дела, которое он изложил, заключалась в том, что милиционеры, работающие в охране метрополитена, пользуясь своим служебным положением, задерживают и насилуют девушек. Вместе со своим другом они стали свидетелями такого случая, который произошел с их знакомой. К счастью, им удалось предотвратить насилие, поскольку Герман тут же позвонил в УСБ. После этого они написали два заявления, но дело заведено не было. Тогда Герман Городецкий решил самостоятельно собирать доказательства и параллельно с этим пытался пробиться в различные ведомства. Ну и, как я уже сказал, в один прекрасный момент он дошел до меня. Да, вот еще, где-то за неделю до этого было совершено нападение на второго свидетеля. Его жестоко избили средь бела дня возле станции метро четверо работников милиции на глазах у нескольких свидетелей. Однако, когда они пришли в отделение написать жалобу — дело в том, что им удалось запомнить номер машины, — им предъявили совсем других милиционеров. Соответственно никого опознать они не смогли. После этого второй свидетель, Василий Авдеев, забрал свое заявление и уехал из Москвы. Я подключил к этому делу оперативников Яковлева и Романову. Так что дальше могу передать слово им.

Володя с Галиной переглянулись, и начала говорить Галя:

— К этому моменту у Германа уже были собраны некоторые материалы. Проблема в том, что потерпевшие отказывались писать заявления, так что главной нашей задачей с капитаном Яковлевым было убедить этих девушек сотрудничать с нами. За месяц нам удалось собрать восемь подписанных заявлений об изнасилованиях, совершенных милиционерами в метро. Пятнадцатого мая Герман поехал на встречу с очередной потерпевшей и настоял на том, чтобы мы его не сопровождали. Впоследствии мы выяснили, что такой девушки не существует, это была ловушка. На площади Ярославского вокзала на Германа Городецкого было совершено покушение. Пуля попала в голову. В данный момент он находится в больнице Склифосов-ского в состоянии комы.

— Свидетелей покушения не оказалось, — продолжил Яковлев, — но мы затребовали записи с камер слежения, расположенных на вокзале. На пленках видно, что убийц было двое, хотя стрелял только один. К сожалению, ракурс неудачный, и фоторобот составить не удалось. Хотя мы и подозреваем, — сообщил Володя, — что преступники прекрасно знали, как расположены камеры, и специально двигались под таким углом, чтобы их лица не попали в объективы. К данному моменту проведена баллистическая экспертиза, и установлено, что пуля была выпущена из пистолета Макарова. Пока это все, что нам известно.

— Понятно, — кивнул Меркулов. — Откровенно говоря, негусто. Ладно, давайте ко второму делу. Александр Борисович, тебе слово.

— Несколько дней назад в районе Бутова выстрелом из пистолета Макарова была убита младший научный сотрудник НИИ прокуратуры Алла Родичева-Никифорова. Единственным свидетелем убийства был ее жених старший научный сотрудник того же института и доцент Юридической академии Георгий Виноградов. Однако поговорить с ним до сих пор не удалось, поскольку на следующий день на него в свою очередь было совершено покушение. В данный момент Виноградов находится без сознания в больнице Склифосовского. Как стало известно следствию, Георгий Виноградов вместе с Аллой занимались исследованием милицейских злоупотреблений. При покушении на Георгия у него был украден портфель с документами. В тот же день из его квартиры была похищена оставшаяся часть материалов. Похититель действовал дерзко и хладнокровно и легко сумел войти в доверие соседке Виноградова, прикинувшись его родным братом. Как нам удалось узнать, Георгий Виноградов был преподавателем Германа Городецкого, который помогал ему собирать материалы для исследования. Поэтому есть основания связать эти дела водно.

Александр Борисович сделал эффектную паузу, из которой следовало, что ему известно еще кое-что и это «кое-что» будет покруче всего, что он до сих пор излагал. Сидящие за столом оживились, один лишь Слава Грязнов сидел с отсутствующим видом, что говорило о том, что уж кто-кто, а он-то точно в курсе всего.

— Александр Борисович, не тяни, — велел Меркулов, — и ты, Грязнов, глазки не строй. По обоим вижу, что накопали что-то интересное.

Турецкий солидно кашлянул, Слава состроил возмущенную мину, что никаких глазок он не строит.

— Из разговора с научным руководителем Георгия Виноградова известным академиком Владимиром Кудринцевым, — начал Александр Борисович, — стало известно, что в этом деле имеется еще один потерпевший. Это аспирант Георгия Виноградова двадцатипятилетний журналист Дмитрий Корякин, который был убит за неделю до Аллы Родичевой. Вчера мы с генерал-майором Грязновым навестили отца погибшего — профессора Сергея Корякина. Он рассказал нам следующие интересные вещи. Его сын, как и другие ученики Виноградова, помогал ему собирать материалы. Где-то за месяц до убийства журнал «Пламя» заказал ему серьезное журналистское расследование. Спустя месяц Дмитрий был зверски убит. Его отвезли на пустырь возле станции Матвеевское и забили до смерти бейсбольной битой. Следствие установило, что Корякин был убит в результате ограбления. Подозреваемый был пойман и во всем признался. Дальше начинается самое интересное, — Турецкий поднял руку вверх. — Профессор Корякин не поверил в эту версию и решил разобраться сам. Но дело уже было прекращено в связи со смертью обвиняемого. Тогда он обратился за помощью к Георгию Виноградову. И Виноградов начал частное расследование этого дела. Как я уже сказал, через неделю после этого была убита Алла Родичева, а еще через день совершено покушение на самого Виноградова.

Закончив говорить, Турецкий с облегчением выдохнул.

— Час от часу не легче, — схватился за голову Меркулов, — Владимир Петрович, что ты обо всем этом думаешь?

— Версии множатся, — ответил исполняющий обязанности начальника Главного управления уголовного розыска МВД РФ, генерал-майор милиции Владимир Петрович Яковлев. — Количество людей, которые могли иметь зуб на всех четверых, растет. И в то же время все эти события могут быть не связаны между собой.

— А что там с делом этого журналиста, — спросил Меркулов у Турецкого.

— Вчера я затребовал дело Дмитрия Корякина из архива. Заодно присовокупил дело Ильи Смолина, которого обвинили в убийстве Корякина. Кроме этого, навел справки, были ли в последнее время в Гагаринском УВД дела, где обвиняемый внезапно умирал. И что вы думаете?

— Что? — спросил Меркулов, удивившись. — Неужели были?

— В том-то и дело, что да. Месяц назад было одно такое дело, но подробней я смогу рассказать, когда изучу их все. Сегодня обещали прислать. Утром я направил Сашу Курбатова в гости к редактору журнала «Пламя», чтобы он выяснил все, что связано с темой журналистского расследования, которое вел Дмитрий Корякин. А Рюрик Елагин поехал вместе с отцом Корякина к нему домой, — может быть, там найдутся какие-нибудь следы.

— Изучай, Саша, — сказал Меркулов. — Так, что-нибудь еще у нас есть? Криминалисты нас ничем не порадуют?

— Боюсь, что нет. Квартира Виноградова была вскрыта отмычкой, но чисто. Впрочем, там такой замок, что его шпилькой откроешь. Александр Анисимович сказал мне, что хозяева фбирались переезжать на новую квартиру, поэтому принципиально ничего не меняли, так что замку лет двадцать. Посторонних отпечатков обнаружено не было, так что взломщик работал в перчатках. Следы от обуви, которые обнаружены на полу, стандартные. Обувь армейского образца из той, что выпускают для охранников. Можно купить в любом магазине военной спецодежды. Учитывая, как явно он наследил, скорее всего, ботинки эти покоятся на какой-нибудь московской свалке. Единственная любопытная вещь, как мне кажется, это компьютер. Точнее способ, каким его сломали. Может быть, это всего лишь догадки, но если мы имели дело не со сломанной машиной, а с убитой женщиной, и искали бы маньяка, то любой психолог бы сказал, что у человека, которого мы ищем, глубокая психологическая травма, связанная с женщиной. Есть в этом какая-то демонстративная месть. Правда, о случаях, когда человек мстил компьютерам, я не слышал.

— Ну, знаете ли, — развел руками Меркулов.

— А как же фильм «Матрица»? — спросил вдруг Володя Яковлев. — Там люди воюют с компьютерами.

— Спасибо, Володя. Просветил старика, — сказал Меркулов. — Ладно, давайте конкретно. Кто что планирует делать. Что планирует делать Александр Борисович, я понял. Вячеслав Иванович?

— Будем дальше пробивать все, что связано с Германом Городецким. Все равно ничего другого нам пока не остается.

— Простите, — раздался голос Семена Семеновича Моисеева, — я правильно понял, что в этого молодого человека и в ту девушку стреляли из пистолета Макарова? Раз уж эти дела объединены, то, может быть, следует провести дополнительную экспертизу и сравнить пули? Чем черт не шутит?

Сидящие за столом переглянулись. Почему-то такая простая идея до сих пор никому не пришла в голову. Все с уважением посмотрели на Семена Семеновича.

— Семен Семенович, — попросил Меркулов, — если ты не возражаешь, займись подготовкой и организацией всех экспертиз.

— Я не возражаю, — скромно сказал Моисеев.

— Иного ответа и не предвиделось… Ну вроде все, товарищи специалисты. Мне на данный момент от вас больше ничего не надо. Далее все вопросы к Александру Борисовичу Турецкому, дело ведет он. Принимай командование, Саша.

Турецкий с серьезным видом оглядел сидящих за столом:

— Я думаю, что сейчас самое время устроить получасовой перекур и сходить выпить кофе. Вопросы есть? Нет. Тогда мы удаляемся, товарищ главнокомандующий.

И как истинный отец солдатам, Александр Борисович Турецкий первым поднялся из-за стола, показывая личный пример.

5

Пробивать дальше все, что связано с Германом Городецким. Вот только как это делать? Есть пленки, на которых не видно лиц, есть пуля, выпущенная из пистолета, принадлежащего неизвестно кому. А даже если милиционеру, работающему в охране метрополитена? А сколько их там работает? Да и где, в конце концов, гарантия, что стрелявший пользовался табельным оружием?

Все потерпевшие, с которыми Герман состоял в переписке, после известия о покушении перестали отвечать на письма. Поэтому электронная база, собранная Германом при нынешних условиях, была абсолютно непригодна для оперативной работы.

Александр Борисович и Слава Грязнов в компании Гали Романбвой и обоих Яковлевых сидели в кабинете Турецкого перед дымящимися стаканами с кофе и чаем и думали, что им делать дальше. Пока что новых мыслей и идей не было.

— Александр Борисович, можно?

На пороге кабинета стоял третий участник «боевой троицы» Турецкого красавиц блондин Владимир Поремский.

— Заходи, Володя. Для тебя есть дело.

Поремский не заставил себя долго ждать, вошел,

кивком здороваясь со всеми присутствующими, широко улыбнулся Гале, продемонстрировав при этом. два ряда крепких белых зубов:

— Слушаю, Александр Борисович. Какое дело?

Турецкий оглядел всех:

— В том-то и проблема, что на данный момент непонятно какое.

Поремский шутливо нахмурился:

— Это уже обнадеживает. У Елагина есть дело, у Курбатова есть дело, у всех есть дело. А что поручить Володе Поремскому, никто не знает.

— Да мы тут никто не знаем, что делать, — сказал Александр Борисович. — Так что ты попал в хорошую компанию.

— Александр Борисович, поручите мне женский пол, — предложил Поремский. — Весь, который есть в деле. Я с удовольствием займусь.

— У нас есть в деле женский пол? — поинтересовался Турецкий у Славы. — Я имею в виду оставшихся в живых.

Грязнов нахмурился.

— У нас есть потерпевшие, написавшие заявления, с которыми общался Городецкий, — подсказала Галя, — и которые теперь не хотят общаться с нами. В частности, Света Архангельская, которая после покушения на Германа вообще исчезла.

— То есть как это — исчезла? — удивился Турецкий.

— В общежитии после самого первого инцидента в метро она появилась всего один раз, чтобы забрать какие-то вещи. Куда переезжает, никому не сказала. В институте с тех пор она не была.

— Нехорошо, — поморщился Турецкий. — А что нам может дать общение с Архангельской?

— Ну, во-первых, ей можно показать видеозаписи камер слежения на вокзале, а во-вторых, они просто дружили с Германом, вдруг она знает что-нибудь, чего не знаем мы.

— Хорошо, тогда давай, Володя, — обратился Турецкий к Поремскому, — займись пока Архангельской. Только действуй очень оперативно, потому что, я думаю, скоро ты понадобишься мне для другого. Галя, снабди, пожалуйста, коллегу всей имеющейся полезной информацией.

— Разрешите выполнять? — поднялся с места Поремский.

— Выполняйте.

Владимир гусарским жестом распахнул дверь и пропустил вперед Галю.

«Ай молодец, — подумал про себя Турецкий, поправляя волосы, — все-таки напоминает он мне кого-то».

— Я вот что думаю, — подал голос начальник угрозыска Владимир Петрович Яковлев. — В покушении на Городецкого у нас на данный момент одна более или менее складная версия. А именно то, что в Городецкого стреляли из мести сотрудники милиции метрополитена, которым он перешел дорогу. Правильно, Слава?

— Ну так, — кивнул Грязнов.

— А фактически он перешел дорогу не такому уж большому количеству людей. То есть в реальности их может быть гораздо больше. Любой продажный милиционер, узнавший о его деятельности, мог решить отомстить ему за, прошу прощения у окружающих, за честь мундира. Но повторяю, людей, по которым деятельность Городецкого могла ударить напрямую, не так уж и много. И большая их часть нам известна. Это те сотрудники охраны метрополитена, которые фигурируют в собранных вами заявлениях. Вот эти люди имели настоящую причину желать Городецкому смерти. Поэтому я считаю, что сейчас заниматься надо ими.,

— Да, — сказал Турецкий. — Как это там называлась книга, которую писал Георгий Виноградов, «Царица доказательств»? Представляете, какой соблазн? Все дела через недельку были бы прекращены производством. А мысль, Владимир Петрович, действительно дельная. Побеседовать с этой публикой нам не помешает. И лучше прямо на их рабочем месте. Глядишь, и возьмем кого-нибудь с поличным. Вот и занимайтесь сейчас этим. И как любит говорить Костя Меркулов, соблюдайте предельную осторожность.

Дверь кабинета отворилась, и вошел Семен Семенович Моисеев:

— Простите, я не помешаю?

Все оживились:

— Семен Семенович, дорогой, вы нам никогда не помешаете. Только поможете.

— Пришли данные баллистической экспертизы. Обе пули выпущены из одного и того же пистолета Макарова. Оружие табельное. Естественно, оно могло попасть в посторонние руки, но об этом я ничего вам сказать не могу. Пока это вся информация. А вообще я собираюсь пообедать. Если у вас есть немного времени, можете составить мне компанию.

— Ну Семен Семенович… — развел руками Турецкий. — С меня бутылка. В который раз убеждаюсь в том, что знаком с истинным гением.

— Да что там, — небрежно отмахнулся Моисеев, скромничая, — так каждый может. Ладно, я пойду обедать. Если у вас есть немного времени, можете составить мне компанию.

Все посмотрели на Турецкого.

— Да, по-быстрому идем обедать, — сказал он, — а потом за работу.

В кабинете активно задвигали стульями. В это время на столе зазвонил телефон. Александр Борисович поднял трубку:

— Да, Турецкий слушает. Хорошо, срочно поднимайте их ко мне в кабинет.

— Что такое? — спросил Грязнов.

— Доставили два дела, прекращенных производством, дело Дмитрия Корякина и того парня, которого обвинили в его умышленном убийстве и грабеже, Смолина. И все вещественные доказательства по этим делам. Так что, Слава, обедайте без меня.

— Может, тебе сюда прислать?

— Не, Слав, — Александр Борисович потер руки, — сейчас мне уж точно не до обеда.

6

Турецкий читал разложенные перед ним на столе дела. Он решил начать не с дела Дмитрия Корякина, а с дела обвиненного в его убийстве Ильи Смолина.

Два собственноручных признания. Одно — в убийстве Дмитрия Корякина с целью грабежа. Второе — в похищении золотой цепочки у гражданки Юриной М. С. Два преступления в один день. Довольно разные преступления.

«При помощи бейсбольной биты, — читал Турецкий признание Ильи Смолина, — я сбил его с ног и бил до тех пор, пока он не потерял сознание».

Оказывается, у нас легко можно разгуливать с бейсбольной битой наперевес. Интересно.

«Бейсбольную биту я бросил на месте преступления, чтобы меня с ней не задержали».

Значит, все-таки можно. А с другой стороны, почему бы и нет. Может, он только что купил ее в спортивном магазине.

Саша достал из полиэтиленового пакета бейсбольную биту.

Нет, эту биту определенно купили гораздо раньше. И попользовались ею от души. Хорошо, а если я, допустим, просто занимаюсь бейсболом? Можно же убить хоккейной клюшкой. Особенно вратарской. Или коньками. Интересно, а в России кто-нибудь занимается бейсболом? Наверняка занимается. Вон даже керлингом занимаются. Хотя для керлинга много места не надо, залил обычный каток и занимайся, а для бейсбола целое поле нужно. Ну да ладно.

«…Потому что на ней оставались следы крови».

Да, и не только крови, если забил насмерть.

Саша убрал биту обратно в полиэтиленовый пакет.

«Это ограбление я совершил…»

А почему ограбление, а не убийство?

«…потому что мне нужны были деньги на приобретение наркотиков».

Нет, бейсболом парень явно не занимался. Уж лучше бы написали: «потому что мне нужны были деньги на приобретение новой спортивной экипировки».

А почему написали, а не написал?

Почерк. Почерк ровный. Уродливый, как большинство мужских почерков, но ровный.

Так, а что у нас с заключением о смерти?

«Смерть наступила от остановки сердца, вследствие передозировки героином в 6.04».

То есть утром следующего дня. Из этого следует, что, когда он писал признание, он уже был под кайфом. Героин. Так он тогда бы вообще писать не смог. Вывод какой? Писал не он. А кто?

Саша вернулся к признанию и посмотрел на подпись.

Вот… Вот это писал он. К гадалке не ходи, в институте не учись. Значит, это писал любезный следователь. А кто у нас любезный следователь?

Саша взял протоколы задержания.

«В 19.35 в кафе «Радуга», расположенном возле станции Матвеевское, оперуполномоченными отдела уголовного розыска Гагаринского УВД Москвы Киреевым И. И. и Стуловым С. Т. было произведено задержание Смолина И. А. подозреваемого в краже золотой цепочки у гражданки Юриной М. С. Задержание было произведено при свидетелях (показания свидетелей прилагаются), после того как гражданка Юрина М. С. лично опознала в подозреваемом похитителя. При задержании подозреваемый оказал сопротивление».

Ага. Подфартило сотрудникам Гагаринского УВД. Задержали мелкого воришку, а раскрыли целое убийство. Вот ведь умеют работать люди! Не то что ты, Турецкий! В кабинетах сидишь, в бумажках роешься. К чужой славе ты Турецкий, примазаться хочешь! Или даже не примазаться, а себе оттяпать. Оперативники вон жизнью рисковали, бандита на людях брали, а ты все роешь, роешь. Крот ты, Александр Борисович Турецкий! Крот, вот ты кто!

А крот у нас какой? Слепой. Тебе это ни о чем не говорит, Александр Борисович?

Саша опять пододвинул признание Смолина.

«Ранее я уже привлекался за хранение и сбыт наркотиков и получил условный срок полгода с испытательным сроком год».

Это мы обязательно проверим. И с гражданкой Юриной М. С. тоже пообщаемся. Что еще?

«Искренне раскаиваюсь в содеянном…»

Ну это понятно.

«Я забрал у него деньги, зажигалку и записную книжку. Из книжки узнал, что его зовут Дмитрий Корякин».

А на хрена ему нужна записная Книжка?

Саша достал из полиэтиленового пакета записную книжку. Открыл первую страницу, на которой стояло имя владельца.

Обычная книжка.

«Еще я хотел забрать его часы, но мне помешали идущие мимо люди».

Покажите мне людей, которые гуляют мимо заброшенных пустырей в районе станции Матвеевское? Хотя каждый гуляет там, где ему нравится и вздумается. Интересно было бы поговорить с людьми, которые своим присутствием помешали Смолину И. А. забрать часы у Дмитрия Корякина.

«И я убежал».

Турецкий опять пододвинул к себе протокол задержания.

«В 19.35 в кафе «Радуга»…»

Недалеко же ты убежал, Смолин И. А. Или ты вообще никуда не убегал?

Саша откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Ему представилась пригородная станция. Мрачный народ едет с работы. Каждый второй мужик держит в руках бутылку крепкого пива. С протяжным гудком мимо проносится скорый поезд синего цвета с белыми буквами на боку «Юев». Хороший город. Народа на станции становится все больше. Наконец подходит электричка, и все вваливаются внутрь. Несколько раз машинист пытается закрыть двери. Щелчок. Еще раз щелчок. Наконец двери удается захлопнуть, и набитая электричка медленно трогается с места. Людей стало меньше, но за считанные минуты платформа опять наполняется. А вот на платформе появляется Славка Грязнов. Как всегда, нечесаный. Машет с другой стороны рукой. Здорово, Славка.

— Турецкий, ты опять спишь на рабочем месте?

Действительно Славка. Только не на платформе, а в кабинете. Сидит на стуле и довольно смотрит на Александра Борисовича.

— Обязательно надо доложить Меркулову, какую трудолюбивую смену он себе воспитал.

— И правда заснул. — Турецкий потянулся. — А ты давно здесь?

— Только что вошел. Женщины снились?

— Ты мне, Грязнов, снился. И поверь, это чистая правда.

— Ну ладно, — согласился Вячеслав Иванович. — Накопал что-нибудь?

— Накопал, Слава. Срочно выясни, в каком наркологическом диспансере состоял Смолин Илья Антонович. Выясни, как часто он проверялся, проходил ли лечение, какое у него было состояние, были ли рецидивы. В общем, все, что с этим связано. Вот здесь его паспортные данные. Далее, тоже срочно, отыщи некую Юрину М. С. Это потерпевшая, которая опознала в нем грабителя, похитившего у нее цепочку. Из того, что здесь об этой цепочке написано, понять нельзя ничего. Поэтому надо еще раз тщательно ее допросить. Смолина задержали на ее глазах. Выясни, как точно это происходило. Вот здесь свидетельские показания бармена кафе, который работал в тот момент. Его тоже надо расспросить еще раз. Пока это все. Но, Слава, умоляю, как можно скорее. В первую очередь меня интересует диспансер.

— Не волнуйся, Саня. Займусь прямо сейчас. Активизирую всех, кто есть, — пообещал Грязнов и направился к дверям.

— Спасибо, Слава. Обед был вкусный?

— Нормальный, — поморщился Грязнов. — Ты-то точно пока не хочешь?

— Некогда, Славик, некогда.

— Ну давай, Турецкий. Успехов. — Вячеслав Иванович вышел.

Дверь за Грязновым закрылась Александр Борисович пододвинул к себе дело Дмитрия Корякина.

«В 16.30 в Гагаринское УВД поступил анонимный звонок. Звонивший сообщил, что на пустыре в районе станции Матвеевское им обнаружен изуродованный труп молодого человека. По звонку на место преступления немедленно выехала оперативная группа в составе капитана Горохова А. И., старшего лейтенанта Киреева И. И., младшего лейтенанта Стулова С. Т. Приехав на указанное место, оперативники обнаружили тело. По найденному при нем паспорту и журналистскому удостоверению убитого удалось опознать. Им оказался Корякин Дмитрий Сергеевич, 1978 года рождения. На голове и теле убитого были обнаружены многочисленные ушибы и переломы, нанесенные тупым орудием. Им оказалась найденная недалеко от тела бейсбольная бита со следами крови и мозгового вещества. Свидетелей убийства отыскать не удалось. Было установлено, что убитый был ограблен, однако, что именно у него похищено, выяснить не удалось».

Что же у тебя было похищено, Дмитрий Корякин? И какого черта ты оказался на этом паршивом пустыре?

Саша вспомнил свой разговор с отцом погибшего журналиста профессором Сергеем Корякиным: «Вы не представляете себе, что они с ним сделали. У него практически отсутствовало лицо. Если бы мне не сказали, что это мой сын…»

С самого начала разговора профессор Корякин говорил об убийцах во множественном числе. Он считал, что человек в одиночку неспособен такое сделать.

«Зачем Дима поехал вечером на этот пустырь? В милиции мне сказали, что, возможно, он поехал на встречу. Но кто станет договариваться о встрече в таком месте? Как будто в Москве нет укромных уголков, где можно поговорить с глазу на глаз, не привлекая к себе внимания».

Профессор, безусловно, был прав. Не станет человек по собственной воле встречаться в таком месте. Хотя бы потому, что это просто неудобно, если ты не за рулем. А Дмитрий Корякин был не на машине.

«Зато мне хорошо известно, какого рода публика предпочитает для личных встреч именно такие места. Для бандитских встреч или для убийства. Это подонки. Дима бандитом не был. Он был журналистом и честным человеком, который хотел докопаться до правды. За это они его убили».

Профессор Корякин ничего не знал о теме Диминого расследования. Сказал только, что Дима отнесся к этому с большим энтузиазмом. Это было его первое по-настоящему крупное расследование. До этого он писал небольшие статьи в малопопулярных изданиях. Поэтому, когда ему заказали провести расследование для журнала «Пламя», естественно, он не сомневался ни минуты.

Статьи, которые он писал. Хорошо бы почитать эти статьи.

Саша снял трубку и набрал номер Грязнова:

— Алло, Слава? Привет еще раз. Слушай, у тебя там есть кто-нибудь, кто хорошо ориентируется в Интернете? Пусть для меня срочно найдут все статьи, которые писал Дмитрий Корякин. Спасибо.

Поскорей бы объявились Елагин с Курбатовым. Чтобы была информация. Чтобы можно было что-то делать. «Дима был очень настырный человек. Еще ребенком. Он интересовался разными аспектами жизни. Знаете, он, например, читал книги не по одной-две, а сразу полками — по темам. В детстве записался в библиотеку и спрашивал сразу все, что есть по данной теме. Естественно, не понимал и половины, но все равно читал. Однажды увлекся коллекционированием марок, — вспоминал Сергей Александрович. — За несколько месяцев собрал несколько больших альбомов. И подарил их кому-то. Я говорю к тому, что если уж Дима взялся за это расследование, то он раскопал все, что только можно было раскопать».

«Где-то я уже слышал подобное, — подумал Турецкий. — Очень настырный. Идет всегда до конца. Вспомнил! Академик Кудринцев так говорил про Георгия Виноградова. Они были хорошо знакомы с Корякиным».

«Георгий был первым человеком, которому я позвонил после смерти Димы. Тогда к телефону подошла Алла. Ужасно думать, что теперь она тоже мертва, — скрывая дрожь в голосе, говорил Сергей Александрович Корякин, — а Георгий в больнице. Знаете, у них с Димой были дружеские отношения. Георгий ведь ненамного старше Димы. Они созванивались, встречались. Не только по институтским делам. Я знал, что Георгию можно доверять, и для него это больше чем просто убийство знакомого. Извините, конечно, что я так говорю. Алла тогда сказала, что Георгий звонил Диме накануне, буквально за полтора часа, как. его убили. Но они не поговорили, потому что Дима очень торопился. Он должен был куда-то ехать и обещал перезвонить им вечером. А в результате вместо него перезвонил я, — закончил Корякин-старший и отвернулся, глядя в пространство.

Славка Грязнов, помнится, именно тогда задал вопрос: «Сергей Александрович, а вы не знаете, что конкретно успел предпринять Георгий Виноградов, когда начал расследовать дело об убийстве вашего сына?»

«Он сразу пошел в редакцию журнала «Пламя», — ответил папа Димы, — чтобы выяснить, чем именно занимался Дима. Но там ему в вежливой форме указали на дверь. Мол, редакция не обязана каждому встречному рассказывать о своих делах. Конечно, все это было сказано по-другому. Тогда Георгий решил сразу обратиться к большому милицейскому начальству, для того чтобы было проведено повторное расследование этого дела. Там ему обещали обязательно во всем разобраться. А еще через несколько дней убили Аллу. Потом сам Георгий…»

«Сергей Александрович, а вы случайно не в курсе, к кому именно из милицейских начальников обратился Георгий?» — поинтересовался Турецкий.

«Не знаю. Может быть, он мне и говорил, но, честно говоря, я совсем не разбираюсь в вашей иерархии. Я только понял, что ото большой начальник». С большим милицейским начальником они решили не торопиться. Хотя Славка сразу сделал стойку. Еще бы, крупная рыба, и прямо по его специальности. Но крупная рыба — она и есть крупная рыба. Ее надо вытягивать медленно-медленно, а потом подсекать. Поэтому они единогласно проголосовали за то, чтобы на данном этапе вообще о нем забыть. Сиди пока, сом, под своей корягой. Дойдет и до тебя очередь. А мы пока карасиков половим. Карасики — они хотя маленькие и костлявые, но тоже вкусные.

— Александр Борисович, к вам можно?

Курбатов возник на пороге кабинета, как обычно, внезапно и шумно. В руке он держал внушительный пакет, из которого торчал длинный французский батон. Он выглядел так аппетитно, что Турецкий наконец-то почувствовал, насколько он проголодался.

— Шел мимо магазина, дай, думаю, зайду, куплю пожрать. А то так и не ел ничего. А вы ели? Хотя, пользуясь дедуктивным методом старика Шерлока, могу поспорить на часть зарплаты, что человек, который смотрит на батон хлеба такими глазами, сегодня определенно не обедал.

— При таком владении дедуктивным методом ты легко мог бы спорить на целую зарплату. Почему споришь только на часть?

— А вдруг я ошибаюсь? — рассудительно сказал Курбатов.

— Сомнение, — улыбаясь, констатировал Турецкий, — еще одно похвальное качество для сыщика.

На столе появились сыр, колбаса, помидоры с огурцами, несколько салатов. Последней на столе появилась бутылка водки.

— Саша, а это еще что? — укоризненно спросил Александр Борисович.

Впрочем, никакого очень уж сильного негодования в его голосе не было, и Курбатов это сразу почувствовал. Даже не стал прибегать к методу старика Шерлока.

— Для аппетита, — невозмутимо сказал он. — По одной… другой.

— Ну если только для аппетита. Но вначале рассказывай, что узнал.

— Ну, Александр Борисович, — обиженно протянул Курбатов, — я же только с дороги. Не емши, не пимши. Полдня потратил на этого старого хмыря. Но результат, как говорится, на лице.

Результат расплывался на лице Курбатова в виде широкой улыбки. Но Александр Борисович Турецкий прекрасно знал, что означает эта улыбка. Не успел он опомниться, как на столе стояли две налитых рюмки, салаты были открыты, и перед ним лежал бутерброд с колбасой, которую предусмотрительный Курбатов попросил нарезать еще в магазине.

Ну и что прикажете делать в подобной ситуации?

Однако «и немедленно выпить» не получилось. Когда рюмки уже находились в руках и Курбатов собрался изречь что-то весомое, дверь кабинета отворилась — и вошел Елагин. В руках он нес объемистый полиэтиленовый пакет, из которого не иначе как по счастливому стечению обстоятельств высовывался длинный французский батон.

— Ну вот, — недовольно протянул Курбатов, — на стол не поставишь, а ждать — рука устанет. Придется, Александр Борисович, два раза подряд пить. Ваше здоровье.

Тостуемый, как известно, пьет до дна. Посему Александр Борисович без особого сожаления последовал за Курбатовым. Елагин в это время начал выгружать на стол покупки. Ассортимент был тот же, что и у Курбатова, исключение составляла только банка оливок, к которым Елагин питал особую склонность.

— Я тут по дороге в магазин зашел, — начал было Елагин.

— Слушайте, да вы чего, сговорились, что ли? — изумился Турецкий, с аппетитом уплетая бутерброд с салатом. — Нам работать надо. Рюрик, ну давай хоть ты мне что-нибудь расскажешь.

— Ну, Александр Борисович, — начал Курбатов свою обычную песню, — Рюрик ведь только с дороги. Не емши, не пимши.

— Слышал, Саша. Совсем недавно слышал.

И опять Курбатов оказался быстрее. На столе стояли три наполненные рюмки.

— А, черт с вами, — махнул рукой Александр Борисович.

Когда бутылка закончилась и все почувствовали в желудке приятную тяжесть, Курбатов предложил приступить к делу.

— Правда, Саша, — спросил Турецкий, — можно?

— Теперь можно, — абсолютно серьезно сказал Курбатов. — Значит, так. Сегодня я имел долгую и продолжительную беседу с главным редактором журнала «Пламя» Федором Никитичем Полосовым. Гражданин малоприятный. Вначале он общаться вообще не захотел и начал петь мне обычную песню про права журналистов всех стран. На что я тактично намекнул, что мне про его дела кое-что известно, тогда он согласился со мной побеседовать.

— Знаем мы, как ты тактично намекаешь, — сказал Турецкий. — И, кстати, что тебе, если не секрет, известно про его дела?

— Про его дела мне, естественно, ничего не известно. Я вообще о его существовании узнал только сегодня утром. Но зато теперь я точно уверен, что они у него есть. Более того, скажу: даже не дела, а так, делишки.

— Были бы дела, он бы меня на хрен послал и в удостоверение не заглянул. А он нет. Проходите, пожалуйста. О чем вы хотели поговорить?

— Ну и о чем вы поговорили?

— Поговорили о чем надо. О Дмитрии Корякине. Такая трагедия, такой молодой! — Курбатов изобразил редактора. — Но про суть расследования ничего не говорит. Что называется, юлит. Я ему опять тактично намекаю, что, мол, скоро все станет известно и без его помощи. А он мне интересен исключительно для уточнения некоторых деталей.

— И он что, на это купился? — недоверчиво спросил Елагин.

— Купился. Я же вам говорю, что он не мафиози. Просто напортачил человек где-нибудь по мелочи. К проститутке там сходил или еще что. А про меня ведь как все думают? Саша Курбатов, рубаха-парень, что на уме, то и на языке. Если говорит, что знает, значит, не врет.

— Ну так и что же? — воскликнул Александр Борисович.

— В общем, несколько крупных фирм-производителей лицензированной продукции, диски там, компьютерные программы, заказали журналу «Пламя» подробное журналистское расследование-исследование пиратского рынка, чтобы выяснить, какого хрена все так происходит. Они поручили это Корякину.

— Почему ему? — спросил Турецкий. — Он же молодой и неизвестный.

— Во-первых, это его тема. Он уже раньше ею занимался. Во-вторых, у него юридическое образование. В общем, посотрудничал он месяц с ГУБЭП и статью свою подготовил. Должен был приехать подвезти. Они договорились на четыре часа. Не приехал. А потом стало известно, что его убили.

— То есть, когда Дмитрия Корякина убили, он вез статью в редакцию?

— Именно так. — Курбатов откинулся на спинку стула. — На данный момент это все. В редакции нам больше делать нечего.

— Молодец, Саша, — похвалил Турецкий, — по крайней мере, знаем теперь, откуда прыгать. Рюрик, а ты чем порадуешь?

— Никаких следов творческой деятельности в квартире Дмитрия Корякина не обнаружено. Компьютер идеально чист, как будто только что из магазина привезли. Так что никаких следов того, что человек занимался журналистским расследованием, в квартире нет: ни рукописей, ни фотографий, ничего. Но». — Елагин выдержал многозначительную паузу, — в ванной я обнаружил мобильный телефон Дмитрия Корякина. Там под раковиной такое углубление, вот там телефон и лежал. Очевидно, Корякин его забыл, когда уходил. Телефончик я уже отправил на проверку, так что, может, и обнаружим в нем что-нибудь полезное.

— Так, ребятки, — сказал Александр Борисович, — давайте и я с вами кое-чем поделюсь. Изучил я дело Ильи Смолина, которого обвинили в убийстве Корякина. Пахнет это дело, мягко скажем, дурно. Признался парень в мокрухе, как говорила Александра Ивановна Романова, а к утру окочурился. А парень к тому же ранее привлекался за наркотики. Так что героиновый передоз — и концы в воду. Вот такие дела. Слава Грязнов сейчас уточняет кое-какие детали, и, если будет хотя бы малейшая зацепочка, уже завтра у нас появятся первые допрашиваемые.

— Ну что, Александр Борисович, — оживился Курбатов, — может, тогда еще по одной? За зацепочку?

На столе зазвонил телефон.

— Саня, — услышал Турецкий в трубке оживленный голос Грязнова. — Есть информация. Я сейчас к тебе зайду.

В трубке раздались гудки.

— Черт знает что сегодня происходит, — сказал Александр Борисович Курбатову с Елагиным. — Нука стой!

Рука Курбатова, тянувшаяся под стол совершенно с определенным намерением, вернулась в свое прежнее положение.

— Сейчас Грязнов зайдет, — пояснил Турецкий. — С каких это пор Грязнов, перед тем как зайти, звонит по телефону?

Появившийся через три минуты Слава разрешил этот мучительный вопрос.

— А вдруг ты отдыхаешь, — ехидно сказал он, — а тут я как снег на голову.

Александр Борисович сделал вид, что ничего не слышал, и выжидающе посмотрел на Грязнова. А Курбатов с Елагиным тактично сделали вид, что ничего не поняли.

— Начну с того, что не удалось, — сказал Грязнов, бросив взгляд на стоящие на столе рюмки. — Мое общение с потерпевшей Юриной, к сожалению, не состоялось. В данный момент она отдыхает в Египте и вернется только через две недели. Далее лучше. Бармен, работавший в тот день, рассказал, что парень просидел в кафе часа полтора. Выпил то ли пять, то ли шесть кружек пива. Регулярно смотрел на часы, но бармен не понял, ждет ли он кого-то, или, может, у него такая привычка. В момент ареста он никакого сопротивления не оказывал — хотя бы только потому, что все случилось очень быстро. Бармен так и сказал, что он даже не заметил, как все произошло. Пару секунд — и он уже в наручниках. Теперь главное, что касается диспансера. Смолин Илья Антонович действительно наблюдался в наркологическом диспансере и немногим более полугода йазад прошел курс лечения от наркотической зависимости. Но после этого никаких рецидивов у него не было. С тех пор и до последнего момента он посещал диспансер регулярно, раз в неделю. Среди прочего сдавал там кровь на анализ. Последний раз был за три дня до своего ареста. Ни малейших следов присутствия наркотиков в его организме не было. И врач, который его вел все эти полгода, сказал, что Илья Смолин был одним из тех редких его пациентов, которые не просто хотят отказаться от наркотиков, но у которых это получается.

Рука Курбатова опять потянулась под стол за бутылкой.

— Ну теперь-то уж точно за зацепочку? — подмигнул он Турецкому.

Турецкий предостерегающе поднял руку.

— Слава, нечего тянуть кота за сам знаешь что. Посылай людей в Гагаринское УВД. Пусть арестовывают лейтенантов Киреева и Стулова по обвинению в убийстве Ильи Смолина. Скоро, ребята, у нас с вами начнется настоящая охота.

— Ну тогда за настоящую охоту, — резюмировал неунывающий Курбатов.

И Александру Борисовичу Турецкому в очередной раз не удалось засечь момент, как уже четыре наполненных рюмки терпеливо ждали своей очереди быть опустошенными.

7

Через два часа оперативники Иван Киреев и Степан Стулов в наручниках были доставлены прямиком из Гагаринского УВД в Матросскую тишину. Оба держались мрачно, на вопросы отвечать отказывались. На вопрос об Илье Смолине старший лейтенант Киреев, усмехнувшись, сказал:

— А вы предпочитаете, чтобы этот наркот до сих пор ходил по улицам и убивал людей?

Не добившись ничего от арестованных оперативников, их рассадили по камерам.

— А ведь будут молчать, — сказал Турецкий, выслушав отчет о допросе. — У кого-нибудь есть соображения, что делать с ними дальше.

— Есть одна идея. — Володя Яковлев посмотрел на Галину. — Помнишь, Галь, у них в кабинете в шкафу стояла видеокамера. Я поинтересовался у местных, чья она. Оказалось, что Киреева. Я думаю, что они вполне могли снимать на нее не только свой профессиональный праздник.

— Значит, завтра с утра, — сказал Грязнов, — езжайте к нему с обыском на квартиру. И если что-то там есть, найдите это.

Кассета от видеокамеры, на которой был запечатлен допрос, а точнее пытки, Ильи Смолина, нашлась самым неожиданным образом.

— Представляете, — рассказывала Галя Турецкому и Грязнову, — прямо как в кино. Заходим мы с Володей в квартиру, там жена, которая, естественно, на меня смотрит как на гиену. Проходим в комнату, там на полу сидит четырехлетний сын Киреева. И что вы думаете у него было в руках? Я пригляделась, а на кассете ручкой написана дата, тот день, когда они допрашивали Смолина. Я у него попросила ее поиграть на время. И ведь не хотел пацаненок мне вначале свою игрушку отдавать, пришлось пообещать прислать ему взамен две с мультиками.

Следующий допрос Киреева провел лично Вячеслав Иванович Грязнов. Он не стал задавать старшему лейтенанту никаких вопросов, а просто поставил обнаруженную кассету. Все это время он молча смотрел на Киреева. Через пять минут Киреев попросил выключить.

— Киреев, — сказал Вячеслав Иванович, — вы, хотя мне и тошно вас так называть, сами являетесь работником правоохранительных органов. Наверняка и сами проводили обыкновенные допросы. Вы прекрасно должны понимать, в какой жопе вы сейчас оказались. Стулов младше вас по званию, поэтому за паровоза пойдете вы. А уж я как заместитель начальника ГУСБ приложу все усилия, чтобы ваш сын никогда вас больше не увидел.

Киреев, хотя сидел и бледный как полотно, все же нашел в себе силы скривить рот в усмешке:

— Я, товарищ начальник, тоже законы знаю. Все-таки, как вы выразились, работник правоохранительных органов. Я этого парня не убивал. Превышение полномочий — да. Ну дадут годика четыре — максимум шесть. Да и тех не дадут, сын малолетний. Так что никакую мокруху вы на меня не повесите.

— Мудак ты, Киреев, — сказал Грязнов, с отвращением глядя на Киреева. — Неужели ты серьезно считаешь, что генерал-майор придет разводить тебя на мокруху? Ты пойдешь не за превышение полномочий, ты сядешь как организатор убийства независимого журналиста Дмитрия Корякина. А этот бедолага Смолин пойдет в довесок. И Ильхама Гаджиева, которого ты накачал героином, добавим в нагрузку. Вот теперь сиди до суда в камере и прикидывай, сколько тебе полагается. Уведите арестованного.

— Подождите, — встрепенулся Киреев. — При чем здесь Корякин?

— Да хотя бы потому, что на бейсбольной бите, которой он был убит, обнаружены твои отпечатки пальцев.

— Это не я, — сказал Киреев, — я расскажу. Да, я там был. Я получил за это деньги, две тысячи долларов. Но убивал не я. Я просто снимал. И вообще, мы просто хотели попугать его, а убивать никто не собирался. И того Мишу, который главный был, я тоже не знаю. Это какой-то друг Горохова. Это он нам предложил поучаствовать. И с Мишей этим для расчета тоже он потом встречался. Я готов все это подписать.

Расколоть капитана Андрея Николаевича Горохова оказалось проще, чем его подчиненных. Он сразу заявил, что смертельную дозу героина Илье Смолину вколол младший лейтенант Стулов. Но что важней всего — он указал на охранника ЧОП «Чайка» Михаила Маликова как на организатора «запугивания» Дмитрия Корякина.

Допрашивать Маликова пришел Александр Борисович Турецкий самолично.

Он уже выяснил, что «Чайка» занималась охраной ООО «Кассета», генеральным директором которой был Вячеслав Фартунов. Александр Борисович сопоставил профиль фирмы с темой журналистского расследования, которое проводил Дмитрий Корякин, и, идя на допрос Михаила Маликова, уже знал имя заказчика. Но собственные догадки к делу, как говорится, не пришьешь. Поэтому необходимо было получить свидетельские показания Маликова, из четырех убийц Дмитрия Корякина он единственный знал имя заказчика. Все утро Александр Борисович думал о предстоящем допросе. Как назло, на ум ничего не шло. К тому же Ира все утро опять восторженно рассказывала о своем сверходаренном ученике Владике Гиндине. Поедая утреннюю яичницу с помидорами, Саша думал о том, что Владик Гиндин скоро начнет ему сниться — и сны эти будут не из приятных.

Еще хорошо, думал Саша, что от меня пока не требуют, чтобы я посещал его выступления. Вот уж не дай бог.

Но мысли вновь возвращались к предстоящему допросу. И по-прежнему в голову не лезло ничего. Никаких идей, как расколоть Маликова. В мыслях были лишь разговоры об одаренности Владика Гиндина.

Турецкий уже шел по коридору, а никакого более или менее удобоваримого плана действий не было. И тогда Александр Борисович вдруг вспомнил фразу Курбатова, после того как тот вернулся из редакции журнала «Пламя»: «Про меня ведь что думают. Рубаха-парень. Что на уме, то и на языке. Если говорит, что что-то знает, значит, не врет».

Ну на рубаху-парня Александр Борисович в своем костюме, положим, не тянул, а вот насчет последней части вполне мог бы дать фору даже такому асу, как Курбатов. Турецкий решил действовать напрямик. Или наобум. В общем, черт его знает, как получится. В конце концов, это не экзамен по технике ведения допроса, а свободное творчество. А поэтому лучше все говорить, как есть. В конце концов, что может быть лучше правды?

— Маликов, — монотонно начал Турецкий, — в данный момент вы находитесь в очень тяжелом положении. Вы обвиняетесь в организации убийства журналиста Дмитрия Корякина. Он был убит на пустыре, неподалеку от станции Матвеевское. Вы вместе с сотрудниками Гагаринского УВД Гороховым, Киреевым и Стуловым вывезли его туда на машине. И убили с особой жестокостью. Ваши напарники на допросе показали, что получили от вас за это определенную сумму денег. Так что вас с полным основанием можно считать не только организатором этого убийства, но и заказчиком. Лично мне это кажется абсурдным. Зачем обыкновенному охраннику заказывать журналиста? Да и денег на работе, я думаю, вам платят не очень много. Но все факты говорят об обратном. Так что вот такая получается у вас ситуация.

Александр Борисович сделал передышку и посмотрел на Маликова. Тот молчал.

— Откровенно говоря, я не понимаю вас, Маликов, — продолжил Турецкий все тем же монотонным голосом. — Зачем вам это нужно? Нет, вы не подумайте, что я пытаюсь вести с вами проникновенную беседу по душам. Мне, правда, интересно. Сесть — вы по-любому сядете. Тут никаких иллюзий быть не может. Но я, знаете ли, никогда не понимал, зачем люди садятся за других.

Маликов продолжал молчать.

— Нет, есть, конечно, две объективные причины. В одном случае люди боятся, а во втором они этим своим поступком отдают свой долг. Или рассчитывают на будущую милость. Но в вашем случае все это напрасно. Рано или поздно мы выйдем на тех, кто действительно заказал журналиста Дмитрия Корякина. Так что вряд ли они смогут вам помочь.

Маликов посмотрел на Турецкого.

— Чего вы добиваетесь? — насмешливо спросил он. — Вы что, всерьез рассчитываете на то, что я сейчас прислушаюсь к вашим словам и все вам расскажу?

— Да, — спокойно ответил Турецкий, — представьте себе. Именно на это я и рассчитываю. И поверьте мне, я очень серьезен.

— Вы что, шутите? Или за недоумка меня держите?

— Маликов, я уже сказал вам, что в данный момент я разговариваю с вами абсолютно серьезно. А что касается недоумка… Я старший помощник генерального прокурора. Если бы я считал вас за недоумка, я бы к вам не пришел. Как говорилось в советских фильмах про милицию, я действительно взываю к вашему разуму.

— И вы думаете у вас получится?

— Не знаю, — пожал плечами Турецкий, — это от вас зависит.

— Вы прямо как школьная учительница, — мрачно сказал Маликов.

На этот раз промолчал Александр Борисович Турецкий. Обоюдное молчание длилось несколько минут.

— Если у вас больше нет вопросов, прикажите отвезти меня обратно в камеру, — сказал Маликов.

— Как хотите, — Турецкий поднялся со стула.

Маликов насмешливо продолжал следить за его движениями.

— Да, вот еще что, — внимательно посмотрел на него Турецкий, — я выписал ордер на обыск в вашей квартире. Не думаю, что мы там что-нибудь обнаружим, но проверить не помешает. Разумеется, о результатах проверки вам будет сообщено.

И вдруг у Маликова дернулся правый глаз. Совсем чуть-чуть.

«Вот оно, — подумал Турецкий, — попал».

— Знаю я ваши ментовские дела, — сказал Маликов, — подкинуть что-нибудь хотите?

— Вы были правы, — Турецкий сел обратно на стул, — я напрасно обращался к вашему разуму. Маликов, вы обвиняетесь в организации убийства. Это доказано. Зачем нам что-либо вам подкидывать? И что мы можем вам подкинуть? Мы наоборот будем пытаться найти. А если вас интересует, что мы будем искать, то я вам отвечу: мы будем искать следы тех людей, которые являются истинными заказчиками убийства Дмитрия Корякина. Вот только когда мы отыщем эти следы, время, когда вы еще могли оказать помощь следствию, кончится. Тем более, поверьте мне, я знаю, кого надо искать.

Маликов закусил верхнюю губу и задумался. Александр Борисович ему не мешал.

— Что мне за это будет? — спросил Маликов.

— За организацию убийства? — Турецкий сделал вид, что он не понял обращенного к нему вопроса.

— За помощь следствию, — скривился Маликов.

— Это зависит от того, что вы расскажете, — пожал плечами Александр Борисович. — Но хуже точно не будет.

— Я не маленький ребенок, — резко сказал Маликов. — Мне надо знать конкретно. Что я получу, если назову имя человека, заказавшего этого очкарика. Я хочу, чтобы с меня сняли обвинение в организации убийства.

Александр Борисович вспомнил дернувшийся правый глаз Маликова.

— Боюсь, что одного вашего слова будет недостаточно.

— У меня есть доказательство.

— Что за доказательство?

— Пленка. Запись нашего с ним разговора. Когда он мне делал заказ и называл сумму. И имя этого парня. Я тогда взял с собой диктофон и записал весь наш разговор. На всякий случай. И вот случай подвернулся.

— Если все действительно так, как вы говорите, то это меняет дело, — сказал Турецкий. — После того как вы дадите показания и мы найдем и проверим вашу пленку, обвинение в организации убийства Дмитрия Корякина с вас будет снято. Вы готовы назвать заказчика и дать показания?

Маликов посмотрел на стену. Молчание опять растянулось на несколько минут.

— А, черт с ним, — сказал наконец Маликов, — пусть тоже на нарах попарится. Ему не повредит.

…На следующий день на основании свидетельских показаний, данных Михаилом Маликовым, оперативной группой Владимира Яковлева в своем рабочем кабинете был арестован генеральный директор ООО «Кассета» Вячеслав Фартунов.

8

Заместитель начальника ГУВД Москвы Цезарь Аркадьевич Матвеев ехал на эту встречу с тяжелым сердцем и гадким ощущением во рту. Он бы с большим удовольствием не поехал никуда, а напился бы в одиночестве в своем кабинете, но пропустить встречу было никак не возможно. В их телефонном разговоре Игорь Иванович Донской был краток.

— Жду тебя через час, — сказал он и положил трубку.

И все тут. А если дела? А если совещание? Игоря Ивановича Донского такие мелочи не интересуют. Садись, Цезарь Аркадьевич, в машину и дуй, невзирая на пробки, под своей синей мигалкой хоть на край света. И смотри еще не опоздай.

«Что же случилось? — думал Матвеев. — Вроде ведь ничего такого. Все ведь спокойно».

Но тон Донского явно говорил об обратном.

Ну что же, он, Цезарь Аркадьевич Матвеев, едет. А что толку гадать? Скоро и так все будет ясно. Но насколько же спокойней и приятней было бы сейчас сидеть, заперевшись в своем кабинете и, выключив свет, пить рюмку за рюмкой. А не нестись на полной скорости за город по Рублевскому шоссе, чтобы, доехав, выслушать в свой адрес всю ненормативную составляющую великого и могучего русского языка.

У ворот Матвеева встретил Вадим, телохранитель хозяина дома.

— Здравствуйте, Цезарь Аркадьевич, проходите. Все уже в сборе, — сообщил он.

— Здравствуй, Вадик, — пролепетал Матвеев.

Начало, не предвещающее ничего хорошего. Сколько раз Цезарь Аркадьевич бывал в этом доме, и каждый раз у ворот стоял хозяин — Стае Молодчиков — собственной персоной. А теперь, видите ли, Матвеев рожей не вышел. Встречать его выходит телохранитель. Но ничего-ничего, Цезарь Аркадьевич тоже не дурак. Его, как салагу, на понт не возьмешь. Цезарь Аркадьевич дураком бывает только тогда, когда ему это выгодно. А так у него на всю эту честную компанию материальчика целый сейф. И какого материальчика! Самого что ни на есть отборного. Сам Цезарь Аркадьевич отбирал, вот этими вот руками. Которые не только денежки себе в карман класть могут и девок за титьки щупать, но и компромат в сейф прятать. А этого добра у него навалом. Аккурат во все ведомства по алфавиту. С какого конца начинать, уважаемый Игорь Иванович, сами выбирайте.

Игорь Иванович Донской поднялся навстречу Матвееву из глубокого кожаного кресла. Пошел навстречу своей спортивной походкой. Подал руку:

— Здравствуй, Цезарь Аркадьевич. Какой-то ты бледный. Впрочем, все мы сегодня тут бледные. Наверняка всю дорогу гадости обо мне думал. — Донской поглядел прямо в глаза Матвееву. — Ну признайся, ведь думал? По глазам вижу, что думал. Да ладно, не отвечай. Я о тебе тоже всю дорогу гадости думал. Только сейчас смысла в этом нет, понимаешь? Все в одном корыте оказались, а пробку потеряли. Так что теперь дырку в дне пяткой зажимаем. Покуда сил зажимать хватит, будем плыть. А там, глядишь, и до берега доплывем. А если грызться начнем, все сразу на дно отправимся. Раков кормить.

Матвеев ничего не понял из витиеватой речи Игоря Ивановича, но одно уловил четко: если к его работе и есть претензии, то сегодня его вызвали не для того, чтобы их ему предъявить. Он немного успокоился, но в душе поднялась новая тревога. Что же тогда случилось, если Игорь Иванович Донской пускается в такие монологи. Да и не соврал, действительно выглядит бледным. Впрочем, расслабляться Цезарь Аркадьевич не собирался. Антон со своими ножиками — вот он. Да и место тут, мягко скажем, много повидавшее.

— Я вас собрал сегодня, чтобы вместе подумать, — продолжил Донской, вернувшись в свое кресло. — Пораскинуть мозгами и принять решение, что нам делать. Из нас троих, судя по твоему лицу, только ты один не в курсе, о чем мы собираемся говорить. Что при твоем положении в органах вызывает недоумение. Как тебе кажется, Марк Петрович, прав я?

Марк Петрович Андрейченко хмуро молчал.

— Ладно, господа, — хлопнул ладонью по колену Донской, — хватит тут разводить кладбищенскую обстановку. Давайте выпьем и начнем шевелить извилинами.

Стае Молодчиков, присутствовавший сегодня в собственном доме не в качестве хозяина, а скорее уж в качестве официанта, налил всем виски в большие, широкие стаканы. Стол с закуской встал аккуратно между тремя креслами.

— Предлагаю выпить за решение наших проблем, — сказал Донской. — Тост неоригинальный, но, как говорится, актуальный.

После этого он махом осушил стакан. Андрейченко последовал за ним. Только после этого свой стакан выпил Цезарь Аркадьевич.

— Какой же ты все-таки, Цезарь, не цезарь, — поморщился Донской. — Ну ты что считаешь, что я тебя тут отравить собираюсь? Я не итальянец, у меня для этих случаев Антон есть. Или ты, может, думаешь, что я тебе Стасикова сока в виски подмешать хочу, а потом сфотографировать?

И вдруг Матвеев понял, что Игорь Иванович Донской абсолютно пьян. Вот так раз! Такого Цезарь Аркадьевич не помнил. Донской славился своим умением не пьянеть.

— Ты не тяни, Игорь Иванович, — сказал Матвеев. — Давай к делу. А то мы до утра комплименты друг другу говорить можем.

— А вот это правильно, — совершенно иным голосом сказал Игорь Иванович.

И Матвеев понял, что ошибся насчет его состояния.

— Не буду рассказывать, откуда мне это известно, не от тебя — это точно. Заинтересовалась нами Генеральная прокуратура. Чтобы ты не беспокоился и не думал, что ты здесь ни при чем, скажу, что они работают совместно с ГУСБ. А каких нарушителей ловит это ведомство, ты, я думаю, в курсе. Дело ведется на самом высоком уровне. ГУСБ представляет генерал-майор Грязнов, хотя как раз он-то меня не сильно беспокоит. А беспокоит меня второй товарищ, который как раз и ведет это дело. И зовут его Александр Борисович Турецкий. Я думаю, что никому из присутствующих не имеет смысла рассказывать, кто это такой. Все мы знаем, сколько умных людей по его милости находится сейчас не совсем там, где бы им хотелось. И вот что нам с ним делать, мы сегодня и должны придумать. Стасик, налей нам еще, пожалуйста.

Молодчиков налил всем еще по одной внушительной порции виски, и Донской опять поднял стакан:

— Я несуеверный, но сегодня каждый раз буду с вами чокаться. И если вы оба думаете, что я намерен весь вечер говорить один, вы ошибаетесь. Говорить я и сам с собой могу. Я сегодня приехал, чтобы вас слушать. Ладно, давайте выпьем за нашу родину. Можно не вставать. — Чокнувшись, Донской опять махом осушил стакан.

На этот раз Матвеев не стал дожидаться и выпил одновременно с Андрейченко. Виски обжигающе скользнуло по горлу, и Матвеев, морщась, вгрызся в половинку лимона.

— Что ты думаешь, Цезарь Аркадьевич?

— Так, может, его просто грохнуть? — предложил Матвеев.

— Не обижайся, Цезарь Аркадьевич, — поморщился Донской, — но другого ответа я от тебя не ждал. Прямолинейно, по-милицейски. Грохнуть? Ты что же считаешь, что эта идея никому до нас не приходила в голову? И где они все теперь? Кормят вшей в камере. А Александр Борисович Турецкий по Москве на служебной машине ездит. И в данный момент в нашу сторону заворачивает. Турецкого он грохнет! — повторил с насмешкой Игорь Иванович. — Давай, Цезарь Аркадьевич, грохни. Вместе с Грязновым на пару. Ты вместе со всей своей мусорней доцента паршивого завалить не смог. Ты что предложишь, Марк Петрович?

— Может, семью взять? — неуверенно процедил Матвеев. — Кто там у него — жена, дети?

— Из той же оперы. Он тебя за это не в тюрьму посадит. Он тебе глотку зубами перегрызет. Смотрел фильм про комиссара Каттани? Вот то-то же.

— Железные люди только в кино бывают, — заметил Андрейченко. — У каждого человека есть слабости. И у Турецкого должны быть. На что он может купиться?

— Баб он любит, — усмехнулся Донской. — Но только не так, как их Цезарь Аркадьевич любит. Не важно кто, лишь бы помоложе. Ему как раз важно кто.

— Значит, подкинуть ему такую бабу, — сказал Андрейченко. — Как в свое время америкашки вербовали советских интуристов. Баба, фото, а дальше выбор — либо с нами, либо скандал на весь Союз. И хорошо работало. Судя по нынешним результатам.

— Это раньше был скандал на весь Союз. А теперь-то что? Ну снимем мы, как Турецкий трахается с красивой бабой, ну покажем по телевидению. Так он после всего этого еще, глядишь, секс-символом сделается. Все россиянки захотят его безумно, а все россияне станут ему завидовать. А на несовершеннолетних, как я вам уже сказал, он не ведется. Так что этот вариант у нас тоже отпадает. Вот если бы дело против нас вел Цезарь Аркадьевич, — Донской весело подмигнул Матвееву, отчего тот сделался еще мрачнее, — то фильмец бы удался. А, Цезарь Аркадьевич?

— Слушай, Игорь Иванович, — вспылил Матвеев, — что ты ко мне прицепился! Я про твои подвиги молчу. Ты сам-то что предлагаешь? Ты же у нас главный.

Донской помрачнел. Не прибегая к услугам Молодчикова, налил всем виски и посмотрел на стакан:

— Может, поэтому Турецкого все и пытаются рано или поздно грохнуть. Потому что ничего лучше придумать не могут.

— Вот и я говорю, — оживился Матвеев. — У меня как раз есть отличный парень.

Донской посмотрел на него так, что продолжать Матвеев раздумал.

— Пусть твой отличный парень доцента калечного замочит. А уж если я и решу убрать Турецкого, то подыщу человека лично. Поручил бы я тебе, Цезарь Аркадьевич, Грязнова, но ты не потянешь. Поэтому даже не пытайся. Но вот следственную группу ты на себя взять можешь. Займитесь этим вместе с Марком Петровичем.

— Игорь Иванович, — неожиданно вступил в разговор Стае Молодчиков, — а можно мне попробовать внести предложение?

Донской отпил из стакана и поднял глаза на Стаса.

—,Ну давай, Стасик. Ты же у нас в своем роде художник. У тебя фантазия богаче, чем у нас.

— Вы сказали, Игорь Иванович, что этот Турецкий падок на интересных женщин. У вас есть на примете такая женщина?

— Интересная женщина всегда найдется, — посерьезнел Донской. — Только я что-то не пойму, куда ты, Стасик, клонишь.

— Если вдруг появится фильм, который раз и навсегда сломает карьеру Турецкому, вы сможете пустить его по центральным телевизионным каналам?

— Я, Стасик, не только по телевизионным каналам смогу пустить. Я тому человеку, который мне этот фильм покажет, дам столько денег, сколько весь наш современный кинематограф стоит.

— Я вам сделаю такой фильм, Игорь Иванович. Но для этого мне нужно, чтобы ваша интересная женщина привезла Турецкого сюда и соблазнила. А дальше, как говорится, дело техники. Я, если вы не возражаете, сделаю вам фильм в своей тематике.

— Так-так-так, — заулыбался Донской. — Говоришь, дело техники. То есть можешь сделать так, что даже про бывшего генпрокурора забудут?

— Да что там про генпрокурора, — махнул рукой Молодчиков. — После такого даже мой товар котироваться перестанет. Ну вы представьте. Турецкий лицом в кадр, справа мальчик лет тринадцати, слева девочка лет десяти, — Молодчиков чмокнул губами. — А вы говорите — генпрокурор.

— И не будет заметно, что это монтаж?

— Когда проверять начнут, то, конечно, будет заметно. Но визуально нет. А вам именно это и нужно. Генпрокуратура никогда не отмоется. Кто ей потом поверит, что это был монтаж? А Турецкого вашего после этой пленки не просто из прокуратуры попрут, а еще и за педофилию посадят. И к тому же по настоянию общественности.

— Точно-точно. — Донской бодро поднялся из кресла и заходил по комнате. — Пустить после этого с десяток передач про педофилов, проплатить парочке известных ток-шоу. После такого Генпрокуратура, даже если будет знать, что Турецкий невиновен, предпочтет его посадить, чтобы хоть как-то сгладить ситуацию. Стае, ты гений!

Как настоящий большой художник, Молодчиков просто и скромно развел руками.

— Значит, так, — резюмировал Игорь Иванович, — ты, Стае, готовь всю свою аппаратуру и выбирай здесь адекватное место. Не в студии же твоей она будет его соблазнять. Я завтра же подыщу для нашего ловеласа самую шикарную даму и пришлю ее к тебе для инструктажа. Покажешь ей где, что и как. Про конечный результат не говори, ни к чему. Скажи какую-нибудь ерунду, что хотим послать жене, устроить семейные неприятности. Женщины очень любят досаждать чужим женам, ей это будет приятно. Телефон и квартиру Турецкого я завтра же поставлю на прослушку, так что, как только подвернется удобный момент, они приедут сюда. Поэтому бросай все свои дела, никаких посетителей, никаких посиделок. Сделаем так, как будто она здесь временно живет. И все. И прощайте, Александр Борисович Турецкий. За это предлагаю выпить.

Донской лично наполнил стаканы всем участникам совета.

— Я думаю, в данном случае нам стоит выпить не чокаясь. Памяти отличного следователя Генеральной прокуратуры Александра Борисовича Турецкого. — Игорь Иванович торжественно поднял стакан.

9

Если расследование дела об убийстве журналиста Дмитрия Корякина шло полным ходом и само убийство уже было раскрыто, то поиски убийцы Аллы Родичевой, стрелявшего также в Германа Городецкого, не давали пока никаких результатов.

Оперативники Володя Яковлев и Галя Романова добросовестно проверяли всех милиционеров, работающих в метрополитене, которые могли бы быть причастны к покушению на Германа, но никаких зацепок не было. Милиционеры пожимали плечами, многие говорили о том, что слышат фамилию Городецкого впервые. На вопросы, что они делали в день покушения, отвечали по-разному — кто-то был на службе, кто-то водил в кино девушку, кто-то чинил машину. Проверить это было невозможно.

Поиски Светы Архангельской успехом пока тоже не увенчались. Хотя Владимир Поремский за два дня успел обежать все возможные места нахождения Светы, ее следов ему обнаружить не удалось. Однако в том, что она была жива, сомнений не было. Задумав объявить девушку во всероссийский розыск как пропавшую, Поремский связался по телефону с ее родителями, чтобы получить их согласие. Но те в вежливой, но твердой форме заявили, что никакого розыска объявлять не надо, что у них есть точные сведения, что их дочь жива, но ее местонахождение им неизвестно. В общем, было понятно, что Света Архангельская пряталась. Александр Борисович Турецкий принял решение прекратить поиски.

— Для нее так будет безопаснее, — объяснил он свою позицию собравшимся в его кабинете подчиненным. — Если мы не можем ее отыскать, то будем надеяться, что и преступники не найдут.

С этим все согласились.

Александр Борисович решил сконцентрировать все силы на расследовании дела, связанного с убийством Корякина. Тем более что арестованный директор ООО «Кассета» Вячеслав Фартунов явно был не последним звеном в этой цепочке.

Об этом же сказал Турецкому отец погибшего журналиста профессор Сергей Корякин, когда Турецкий встретился с ним для того чтобы сказать, что убийцы его сына и заказчик арестованы.

— Этот Фартунов, — сказал Корякин, — такой же

исполнитель, как и милиционеры. Разве что рангом повыше. Настоящие заказчики убийства Димы сидят намного выше, и до них еще только предстоит добраться.

Александр Борисович не мог с этим не согласиться.

Но как ни крути, а несколько очков команда Турецкого могла занести в свой актив с чистой совестью.

Во-первых, были арестованы убийцы Дмитрия Корякина, которым параллельно было предъявлено обвинение в убийстве гражданина Азербайджана Ильхама Гаджиева. С последнего посмертно было снято обвинение в торговле наркотиками. Дядя Ильхама Рафик Вагизович Гаджиев лично приехал поблагодарить Турецкого и привез в подарок следственной группе несколько ящиков отборных фруктов. На долю Гали Романовой достался огромный букет каких-то невообразимых цветов.

Во-вторых, с Ильи Смолина, правда, тоже по- > смертно, были сняты оба обвинения. Вернувшаяся наконец из Египта, гражданка Юрина, пожаловалась на близорукость и заявила, что вовсе не была так уверена. Поэтому даже не стала давать письменных показаний. Проверить сейчас верность ее слов было невозможно. Но совершенно случайно на той же станции Матвеевское был задержан пятнадцатилетний вор-карманник. При обыске у него на шее была найдена золотая цепочка, в которой гражданка Юрина узнала личную собственность. По словам карманника, цепочку он сорвал «с шеи одной шмары, пока она в окно глазела».

В гражданке Юриной карманник опознал ту самую «шмару» и бойко пожелал ей на прощание в следующий раз клювом не щелкать.

В-третьих, арестован Вячеслав Фартунов, который был переходным звеном от мелких исполнителей к крупным воротилам. И хотя Фартунов отказался сотрудничать со следствием, у группы Турецкого появился некий плацдарм, закрепившись на котором можно было начинать вести прицельный огонь по позициям противника.

Но для этого надо было копать дальше. Поскольку Фартунов, по совету своего адвоката, известного в Москве Кирилла Трофимовича Иванова, упорно молчал, необходимо было самостоятельно заново проходить весь путь журналиста Дмитрия Корякина. Тот путь, который привел его на вершину мафиозной пирамиды. И стал причиной его гибели.

Александр Борисович вызвал к себе Сашу Курбатова:

— Слушай, Саша. Помнишь, ты говорил, что Корякин в период своего расследования активно сотрудничал с ГУБЭП. Ты случайно не знаешь, с кем конкретно он там сотрудничал?

— Почему не знаю? Знаю, — ответил подозрительно веселый Курбатов. — Корякин работал непосредственно со старшим оперуполномоченным капитаном Олегом Андреевым. Тот считается лучшим отечественным специалистом по борьбе с пиратством. А ты что, Александр Борисович, ничего о нем не слышал? — и, поняв по реакции Турецкого, что тот не в курсе, Курбатов продолжил: — Андреев в этой области своего рода легенда, знаменитость. Примерно как ты, Александр Борисович. Недавно его показывали па телевизору в связи с арестом какого-то гигантского склада пиратской продукции. Я в их цифрах не разбираюсь, но говорили, что это что-то беспрецедентное.

— Так, Саша. Тогда нам с тобой просто необходимо будет с ним проконсультироваться. Уж если кто и знает, чем занимался Дмитрий Корякин, то это именно Андреев. Я думаю, мы с тобой съездим к нему вместе. Ты сейчас иди созвонись, договорись о времени, а потом сразу ко мне. Да, по пути пришли ко мне Елагина с Поремским.

— Так, ребята, — сказал Александр Борисович, когда оба «важняка» появились в его кабинете, — вы у нас займетесь деятельностью господина Фартунова. Все его деловые и личные контакты. С кем сотрудничал, кто поставщики, какой объем? В общем, все что можно. Рюрик, ты бери на себя деловые. Володя, я не стану тебе объяснять, что такое личные контакты, но о привычках,'знакомых и личных пристрастиях Фар-тунова я должен знать все. Включая кличку его собаки. Все, ребята, занимайтесь.

Елагин и Поремский уже собирались вставать, как дверь открылась и в кабинет вошел Саша Курбатов.

— Слушайте, Александр Борисович, — недоуменно сказал Курбатов, — я чего-то ничего не понимаю.

— В чем дело, Саша? Ты связался с Андреевым?

— Вот в этом-то и дело, — ответил Курбатов. — Я связался с ГУБЭП. И там мне сообщили, что бывший капитан Олег Андреев приговорен к трем годам тюремного заключения и в данный момент находится в пересыльной Краснопресненской тюрьме.

— Что за черт? — откинулся на спинку стула Александр Борисович. — За что?

— На этот вопрос мне ответили, чтобы я посмотрел дело. Но я, как человек простой в общении, приложил их так от лица Генеральной прокуратуры, что они мне рассказали сразу. Олег Андреев привлечен по обвинению в избиении свидетеля. Но это еще ладно. Второе обвинение звучит лучше. Его обвинили в грабеже.

Последовала пауза. Елагин и Поремский переглянулись.

— В грабеже? — удивленно переспросил Турецкий.

— В грабеже, — подтвердил Курбатов. — Больше они ничего не сказали, но в одном точно правы. Нам срочно необходимо просмотреть это дело.

— Ты абсолютно прав, Саша. Занимайся. этим. Только езжай сам, чтобы без проволочек. Бери дело, привози сюда и садись изучай. Проверь протоколы суда. Если кто-то из свидетелей, не работники ГУБЭП, выступал в защиту Андреева, срочно вызывай его и выясняй, что там было на самом деле. А я поехал в Краснопресненскую тюрьму, пообщаюсь с Андреевым лично. Все, ребята, разбежались.

10

Олег Андреев с многодневной щетиной и покрасневшими глазами произвел на Александра Борисовича тяжелое впечатление.

— Чем обязан столь неожиданному визиту, — криво усмехнувшись, поинтересовался Андреев. — Я, знаете ли, с некоторых пор стал относиться к работникам прокуратуры, мягко скажем, паршиво.

— Олег, — попросил Турецкий, — ответьте мне только на один вопрос: почему вы здесь?

— Я не на допросе, Александр Борисович. Мои допросы кончились, суд вынес мне обвинительный приговор. Так что я не буду вам ничего отвечать. Хотя мне, честно говоря, и самому интересно: а вы-то что здесь делаете? С какого это бока моей фигурой заинтересовался старший следователь Генеральной прокуратуры?

— Я расследую убийство журналиста Дмитрия Корякина, и мне известно, что вы работали вместе. Я пришел к вам за помощью, — объяснил Турецкий.

Андреев посмотрел в сторону.

— Значит, они убили Диму, — глухо произнес он. — Скоты! Видите, я еще легко отделался. По крайней мере пока. У вас есть сигареты?

Турецкий вынул из кармана пачку и зажигалку и пододвинул к Андрееву.

— Для меня здесь это самое сложное, — сказал тот, закуривая. — Раньше курил одну за другой, а тут… — Андреев, помолчав, вдруг спросил: — Как его убили?

— Вывезли на пустырь и забили до смерти бейсбольной битой.

Андреев выпустил облако дыма.

— Скоты! — повторил он, и на его сизых от щетины щеках заиграли желваки. — Твари! А что вам нужно от меня?

— Мы арестовали убийц. Ими оказались трое оперативников Гагаринского УВД и охранник ЧОП «Чайка».

— «Чайка» охраняла «Кассету». Извините, Александр Борисович, вы вообще в курсе, о чем я говорю?

— В курсе, Олег. Я получил признание охранника, он назвал имя заказчика. Это Вячеслав Фартунов, директор «Кассеты». Но на допросах он молчит, поэтому, чтобы распутывать этот узел дальше, мне нужна ваша помощь. Я так понимаю, что вы в курсе, кто стоит за Фартуновым. Корякин это тоже узнал и хотел обнародовать, за это его и убили. А вы находитесь здесь.

— Вы говорите, что Фартунов молчит? Так я вам скажу, что он и дальше будет молчать. Фартунов — никто. Он самая мелкая пешка в этой игре, к тому же большой трус. Для него начать говорить — значит подписать себе смертный приговор. Если бы он сказал вам хоть слово, он уже был бы мертв. Его защищает случайно не Кирилл Трофимович Иванов?

Турецкий кивнул.

— Я так и думал, — продолжил Андреев, закуривая новую сигарету. — Советую вам навести справки об этой звезде московской адвокатуры. Лучше всего в его же профессиональных кругах. Вам станет понятно, что это за персонаж. Что касается меня, то у меня с ним личные счеты. Хотя он всего лишь посредник.

— Олег, расскажите мне, как дальше двигается эта цепочка.

— «Кассета», которую возглавлял Фартунов, была фирмой-распространителем. Ее эксклюзивным поставщиком является завод «Арбат», генеральный директор которого Марк Петрович Андрейченко по совместительству занимает пост руководителя НАЗИА. Знаете, что это такое? Национальное агентство по защите интересов авторов. То есть структура, призванная бороться с пиратством. Андрейченко — это первая крупная фигура в данном деле. Если мы уж начали шахматную терминологию, то Андрейченко — конь. Но существует еще одна организация, которая стоит над НАЗИА. Это КАП. Комитет по авторскому праву. Его возглавляет Игорь Иванович Донской, который имеет непосредственное отношение к некой фирме «Старт». Эта фирма является учредителем завода «Арбат». То есть, по сути дела, именно этот человек контролирует весь отечественный рынок пиратской продукции. Дима назвал свою статью «Капитан пиратского корабля». Это было про Донского. Естественно, в статье прослеживалась вся цепочка. Я так понимаю, что Дима не успел ее напечатать.

— Его убили накануне того, как он должен был сдать материал. Все, что он собрал, было похищено.

— Это очень могущественные люди, Александр Борисович. Я, естественно, не пытаюсь вас напугать. Я просто предупреждаю, как человек, испытавший их могущество на собственной шкуре. Вы должны хорошо представлять себе, с чем вы столкнулись.

— Олег, я не самый большой специалист по шахматам, — сказал Александр Борисович, — но, насколько мне известно, имеется еще и ферзь.

Андреев улыбнулся:

— А говорите — не специалист. В ином случае вы назвали бы ферзя королевой. Да вы правы, ферзь существует. И в жизни наш ферзь обладает не меньшими возможностями, чем его шахматный двойник. Рядом с этим человеком даже Донской не более чем прыщавый студент. Этог человек не вдается в детали и подробности. Для него это мышиная возня. С фигурами уровня Андрейченко он наверняка даже не знаком.

— И вы узнали, кто этот человек?

Андреев усмехнулся и закурил новую сигарету:

— Это было последнее, что я узнал, перед тем как оказаться здесь.

— Хотя наш ферзь не имеет к моему аресту никакого отношения. Это просто не его уровень. — Андреев глубоко затянулся. — Понимаете, Александр Борисович, как бы крут ни был Донской, я понимал, что его кто-то покрывает. Всегда найдется кто-то, кто сидит выше. И я решил тщательно проверить его родственные связи. Один раз мне это уже помогло, я тогда вышел на фирму «Старт». Так вот, проверяя, я наткнулся на одного интересного человека и понял, что именно он и покрывает Донского. Дело в том, что у жены Донского есть родная сестра. Ее муж занимает важный пост в правительстве Москвы. Если точнее, он вице-премьер.

— Олег, вы сказали «вице-премьер»? — переспросил Саша, чувствуя, как к его горлу подбирается комок. — Как его имя?

— Его имя Арнольд Иванович Беседин. Он и есть ферзь в нашей игре. Извините, Александр Борисович. Но больше мне сообщить вам нечего.

— Спасибо, Олег, — сказал Турецкий. — Вы и так сообщили больше, чем я ожидал. Я даю слово, что много времени здесь не проведете. Следователь моей группы уже занимается вашим делом, а прокурор внесет протест на эти судебные решения. Я сейчас же распоряжусь, чтобы вас перевели в отдельную камеру. Пока это все, что я могу для вас сделать.

— Спасибо, Александр Борисович. Желаю удачи. И прошу вас, — произнес Андреев негромко, — доберитесь до этих сволочей. Только будьте осторожны. Еще раз повторяю, это очень могущественные люди.

— Да, Олег. — Саша вытянул из-за стола полиэтиленовый пакет. — Я тут по дороге в магазин зашел, купил кое-что. Сигареты там, еще что-то. Возьмите.

— За сигареты большое спасибо, Александр Борисович. Да и за все остальное тоже.

— Держитесь, Олег. Я вас вытащу.

Выйдя на свежий воздух, Турецкий остановился прямо посередине дороги и какое-то время стоял, глядя перед собой. Как же так? Он обвел взглядом улицу и заметил неподалеку вывеску кафе. Как во сне Саша направился туда.

В кафе он заказал двойную чашку кофе, потом, подумав, заказал сто пятьдесят граммов коньяку. Как же так? Как же это могло случиться, Арнольд?

Саша достал из кармана мобильный и отключил его. Неправильный поступок, неправильный, но по-другому сейчас нельзя. По-другому сейчас просто не получится.

Девушка принесла коньяк и отдельно на блюдечке нарезанный ломтиками лимон. Взяв в руку стакан, Саша взглянул в окно. За окном шли люди. На перекрестке мигал желтым огнем неисправный светофор. Глядя на этот пульсирующий фонарь, Саша сделал первый глоток.

Саша и Арнольд познакомились во время учебы в МГУ. Сколько же лет назад это было? 1974 или 1975 год. После первого курса. В стройотряде во время сбора помидоров, под Астраханью. Прямо на колхозном поле. Арнольд внезапно повернулся тогда к сидевшему по соседству Саше и спросил:

— А ты знаешь, что древние тольтеки никогда не ели сырые помидоры? Они считали, что в них содержится мировой ужас.

— Я помню только, что Остап Бендер советовал Корейко не есть на ночь сырых помидоров.

— Корейко — это голова! — протянул Арнольд, подражая интонации зиц-председателя Фунта. — Я бы ему палец в рот не положил.

И оба рассмеялись..

Выяснилось, что они учатся на одном и том же курсе, но на разных факультетах. Саша учился на юридическом, Арнольд — на философском.

— Никогда раньше не встречал человека с философского факультета, — признался Саша. — Я думал, что там учатся одни идиоты.

— Я про вас думал примерно так же, — ответил Арнольд. — Хотя ты прав касательно нашего факультета. Там действительно учатся одни идиоты. Они критикуют эту гребаную марксистско-ленинскую философию только за то, что неспособны один раз ее выучить.

Фраза тогда озадачила Сашу. Не тем, что пресловутую философию назвали гребаной, а самим подходом к этому делу.

Они проговорили с Арнольдом всю ночь. Разговаривали обо всем — о музыке, книгах. Саша предпочитал тяжелый рок — «Led Zeppelin», «Deep Purple», Арнольд любил более сложных «Pink Floyd» и «Кт{> Сптзоп». Оба любили «Rolling Stones». В художественной литературе Арнольд тоже оказался искушеннее. Он называл имена писателей, большинство которых Саша даже не слышал. Как потом объяснил Арнольд, практически все они были запрещенными, и найти их в Москве можно было только в самиздате. Арнольд сообщил Саше, что в Москве у него собрана большая коллекция самиздатовской литературы и при желании Турецкий всегда сможет ею воспользоваться.

После знакомства с Арнольдом Саше открылся совсем другой мир. Арнольд был знаком практически со всей тогдашней полулегальной богемой — художниками, поэтами, музыкантами. В этих компаниях царил совершенно иной дух, тогда его гордо называли духом свободы. В компаниях вовсю ругали гэбэшников, мечтали о демократии. В каждой компании обязательно находилась пара людей, побывавших на принудительном лечении в дурке. Саша видел перед собой абсолютно нормальных, вменяемых, умных людей, которые даже о сумасшедшем доме умели рассказывать так, что все окружающие покатывались со смеху.

Саша удивился еще больше, когда узнал, что Арнольд приходится внуком известному чекисту. Что его отец занимает достаточно высокий пост в авиационной промышленности.

— А что ты удивляешься? — улыбнулся тогда Арнольд. — Хочешь быть диссидентом, имей хорошую родословную.

В период учебы они виделись практически каждый день. Часто бывали на даче Бесединых в Кратове, где жили семьи старых большевиков. Множество раз ездили на перекладных в Ленинград. Вместе объехали практически все недалеко расположенные от Москвы города. Венцом их совместных туристических скитаний стала поездка автостопом в Крым. С канистрой разливного крымского портвейна они пешком обошли весь полуостров. Поднимались на Ай-Петри, ловили камбалу, ныряли над срезанными днищами затопленных кораблей и собирали креветок.

— Мы живем в удивительную эпоху, — сказал однажды Арнольд Саше, когда они ночью сидели у костра на берегу Черного моря и пили портвейн. — Скоро все изменится.

— Так уж и все? — скептически усмехнулся Саша. — Сложно представить.

Он привык доверять мнению Арнольда, но тогда, в 1976 году, окружающий их мир казался Саше настолько незыблемым, что такое невозможно было даже вообразить.

— Великие перемены вообще трудно себе представить, — спокойно ответил Арнольд. — Это я говорю тебе как философ, исповедующий практицизм. Разве кто-нибудь мог предположить, что Петр Первый заставит всех брить бороды? Это было настолько невероятно, что просто не могло прийти в голову. Результат, однако, всем известен. Или пятьдесят третий год… Кто мог предположить, что через восемь лет будет двадцать второй съезд партии, и Сталина вынесут из мавзолея? Лежа в мавзолее рядом с Лениным, он казался незыблемым, вечным. Сталин сам создал эту идею незыблемости, когда сделал из Ильича мумию и положил на века под стекло на всеобщее обозрение. А у истории на этот счет было, как видишь, свое особое мнение.

— Хочешь сказать, что наступит момент, когда и Ленина вынесут из мавзолея? — засмеялся Саша.

— А почему бы и нет? — серьезно посмотрел на него Арнольд. — Выкопали же много веков назад из могилы Оливера Кромвеля. Понимаешь, Саня, людям свойственно цепляться за собственную жизнь. Даже нет, не за собственную. Вообще за человеческую жизнь. Она является для них мерилом истории. Это было у всех, даже у самых масштабных исторических деятелей. Знаешь, чему больше всего удивился Сталин перед началом Ялтинской конференции? Тому, что вместо Черчилля на нее приехал новый премьер-министр Англии. У Сталина это просто не уложилось в голове. Почему не приехал Рузвельт, ему было понятно — Рузвельт умер. Но как мог не приехать живой Черчилль? Так что видишь, история меняется внезапно и совсем не так, как все ожидают. Все, кто скажет, что они знают, какой будет страна через двадцать лет — не важно, гэбисты они или диссиденты, — врут. Вот если ты спросишь меня, что будет через двадцать лет, я тебе честно скажу: не знаю. Но, — Арнольд многозначительно поднял палец, — все будет совсем не так. Это я тебе обещаю.

— Ну уж мы-то с тобой через двадцать лет будем общаться? — улыбнулся Саша. — Или станем делать вид, что незнакомы?

— С тобой, Саня, мы обязательно будем общаться, — улыбнулся в ответ Арнольд, беря двумя руками пятилитровую канистру. — Вот за это давай мы с тобой и выпьем. Чтобы всегда друг о друге помнить.

Арнольд сделал из канистры несколько внушительных глотков и протянул ее Саше.

— За будущее, — сказал Саша, — каким бы оно ни было.

— Вам принести еще что-нибудь? — неожиданный вопрос вывел Сашу из состояния глубокой задумчивости.

Александр Борисович тряхнул головой и увидел стоявшую рядом со столиком официантку. Потом перевел взгляд на стоящий перед ним опустевший стакан.

— Принесите, пожалуйста, еще сто граммов того же. И посчитайте сразу.

— Одну минутку, — удалилась официантка.

Саша дождался, пока принесут коньяк, и расплатился.

«Вот ты и наступило, будущее, — подумал он. — Только сейчас за него пить как-то не хочется».

А потом закончился четвертый, предпоследний курс. Вместе с ним завершались ненавистные занятия на военной кафедре. Впереди были три месяца военных сборов, звание младшего лейтенанта запаса и последний, пятый курс.

Так впоследствии и не выяснили, что послужило причиной пожара. В плане пожарной безопасности их военная часть была образцово-показательной. Как, впрочем, и все советские военные части в 1977 году.

С трудом разлепив глаза, которые так и норовили закрыться, Саша с каким-то ленивым изумлением обнаружил себя на плечах Арнольда, который, сшибая ногами горящие тумбочки и кроя все подряд четырехэтажным матом, тащил его к горящему выходу.

— Я же так хорошо спал, — сказал Саша и отключился.

Саша очнулся через три дня в лазарете, и врач рассказал ему, что такое отравление угарным газом.

— Еще минут пятнадцать, и вас бы уже никто не откачал. С ожогами вам повезло, у вас их практически нет. А вот вашему другу повезло меньше. У него серьезно повреждены обе руки. Очень сильные ожоги. Его сразу отправили в Москву в военный госпиталь. Но ты не переживай, руки ему сохранят. О его поступке написали в «Красной звезде», представили к медали, так что, будь уверен, врачи сделают все возможное.

Врачи действительно сделали все возможное, и когда Саша навестил Арнольда в военном госпитале, тот находился в прекрасном расположении духа. Или делал вид, что это так. Он вслепую играл в шахматы с соседями по палате и заигрывал с медсестрами.

— Ну здорово, жертва образцово-показательной пожарной безопасности. Надеюсь, ты мне принес выпить? А то порядки здесь строгие, а родители считают, что я получил серьезную психологическую травму и сразу сделаюсь алкоголиком.

— А то, — Саша вытянул из-под халата литровую фляжку коньяку. — Удобнейшая вещь. Плоская, а вмещает целый литр. Ты как себя чувствуешь-то?

— Нормально. С руками порядок. Врачи сказали, что всеми пальцами смогу шевелить. На фортепьяно, как Ференц Лист, конечно, теперь не сыграю. Но я, как ты знаешь, играть вообще никак не умею, так что эта новость меня совсем не расстроила. Вот шрамы, правда, на всю жизнь останутся. Но с другой стороны, шрамы только украшают мужчину, правильно?

Через год они окончили университет, и жизнь сразу как-то внезапно развела лучших друзей в разные стороны. Саша поступил в прокуратуру, работа в которой занимала все свободное время, Арнольд начал заниматься журналистикой. Первое время они перезванивались, а потом потеряли друг друга из вида. Затем началась перестройка, и Саша узнал, что Арнольд пошел в политику. С тех пор он следил за карьерными перемещениями Арнольда вплоть до его назначения первым вице-премьером Москвы. Полгода назад Арнольд объявился собственной персоной. И вот сегодня Саша узнал то, что он узнал. И что теперь делать?

Александр Борисович Турецкий посмотрел на часы. Оказалось, что он просидел в кафе почти что два часа. Он достал из кармана мобильный телефон и включил его. На экране высветилось: «У вас четырнадцать пропущенных вызовов».

«Что теперь делать?» — спрашивал Сашу внутренний голос.

«Работать! Что у тебя, Турецкий, работы мало? Андреева из тюрьмы вытаскивать. Разбираться с Андрейченко и Донским».

«С Арнольдом что делать?» — настойчиво повторял внутренний голос.

«Не знаю я, что делать с Арнольдом, не знаю. Неужели, не понятно? Не знаю».

11

Несмотря на субботу, выходной день, телефон в кабинете за последние два часа звонил столько, что каждый раз, протягивая руку к трубке, Александр Борисович боялся, как бы не обжечься. И еще, каждый раз он думал, почему все считают, что Александр Борисович Турецкий в субботу обязательно должен быть на своем рабочем месте. На этот раз звонок оказался от Иры.

— Ириш, — съехидничал Турецкий, — ты что, выясняешь, правда ли я на работе?

— Неправда. А если бы и так? Ты муж мне или нет? — и безо всякого перехода она сменила тон с кокетливого на серьезный: — Шурик, выручай. Ситуация критическая.

— Что случилось? — устало спросил Саша.

— Съезди, пожалуйста, вечером на концерт Владика Гиндина.

— Что?! — не поверил своим ушам Турецкий. — Ира, мы же с тобой договаривались. Мало того что я дома каждый день слышу об этом гениальном мальчике, так теперь я еще и на концерт должен ехать?

— Подожди, ты не понял. Ему срочно надо отвезти ноты. У него через четыре часа концерт, а без нот он не сможет играть. У нас там везде специальные пометки. Я тебя очень прошу, приезжай.

— А ты-то почему не можешь отвезти?

— Шурик, ты не поверишь.

Когда Турецкий вошел в квартиру и увидел Иру, он действительно не поверил своим глазам. Зато наконец-то поверил в то, что Ира говорила ему по телефону.

Под правым глазом благоверной Александра Борисовича Турецкого к этому времени расплылся изумительной формы и оттенка синяк.

— Я не знаю, как так получилось, — пожаловалась Ира, — обычно я ударяюсь лбом, а тут как-то не так повернулась — и вот. Теперь ты понимаешь, что я сама не могу ехать.

Александр Борисович вздохнул и поцеловал жену в лоб:

— Хотя бы не болит?

Ира отрицательно помотала головой:

— Я сразу лед приложила.

Александр Борисович вздохнул во второй раз:

— Ну давай, я сейчас чаю выпью и поеду.

— Какой чай? — заторопилась Ира. — Времени нет. Ты должен приехать хотя бы за час до концерта. Сразу найди Владика и передай папку с нотами. Объясни ему, что я не смогла приехать, но желаю ему ни пуха ни пера. Если тебя не будут пускать, скажи, что ты от меня.

— Кто это, интересно, меня не будет пускать с моим удостоверением? — ' усмехнулся Турецкий.

— Шурик, не маши там направо и налево своим удостоверением. Обязательно поднимется шум, и Владик может разнервничаться. А ему перед концертом ни в коем случае нельзя волноваться. И как только отдашь папку, сразу перезвони мне. Только не заезжай никуда выпить чай по дороге. Выпьешь в буфете. И вообще, там после концерта будет банкет. Считай, что это тебе компенсация.

— Откровенно говоря, я бы предпочел другую компенсацию, — наклонился Турецкий к жене и поцеловал в шею.

— Шурик, иди, а? — сказала Ира и, сунув ему в руки папку с нотами, вытолкнула за дверь.

Когда дверь закрылась, Александр Борисович Турецкий вздохнул в третий раз.

Пятнадцатилетний «гениальный мальчик» Владик Гиндин оказался на поверку не по годам серьезным молодым человеком в очках с копной черных волос.

— Большое спасибо, — сказал он, принимая папку с нотами из рук Турецкого. — А Ирина Генриховна что, не придет?

— К сожалению, у Иры очень сильно начал колоть бок, и она испугалась, что может не успеть. Поэтому вот прислала меня. Но она просила передать тебе ни пуха ни пера.

— Спасибо. А вы ее муж, да? — серьезно поинтересовался маленький гений.

— Да, — сказал Александр, уже заранее предвкушая следующий вопрос насчет прокуратуры.

— Вам повезло, — серьезно сказал Владик Гиндин, вздыхая. — У вас очень красивая жена.

Если Александр Борисович Турецкий имел бы привычку в случаях большого изумления хлопать глазами, сейчас бы он начал делать именно это.

— Да, — сказал он после десятисекундной паузы. — Да, конечно. Мне очень повезло.

— Ну я пойду, — сказал Владик Гиндин.

— Да, хорошо, — кивнул Турецкий. — И это, — остановил он Владика у двери, — удачи тебе. — Турецкий пожал руку юному музыканту.

— Спасибо. Передайте, пожалуйста, Ирине Генриховне, чтобы она поправлялась, — попросил Владик.

Выйдя в коридор, Александр Борисович набрал домашний номер:

— Ириш, все в порядке. Папку с нотами только что отдал. Владик просил передать тебе, чтобы ты поправлялась.

— Надеюсь, ты не сказал ему, что со мной произошло?

— Нет, я сказал ему, что у тебе заколол бок.

— Ну спасибо. И вообще, Шурик, у тебя какой-то странный голос. Ты что сейчас делаешь?

— Собираюсь идти искать буфет. А то ведь чаю я так еще и не выпил.

— Шурик, спасибо тебе огромное. Но ты бы все-таки остался, послушал, как он играет.

— Ира!

— Ладно, все, молчу. Спасибо тебе еще раз. Целую.

Александр Борисович Турецкий мрачно шел по холлу концертного зала в ту сторону, куда указывала коричневая стрелка с надписью «буфет».

«Мальчик, — думал он, — тоже мне мальчик нашелся. Нет, конечно, кто скажет, что это девочка… и так далее, но все-таки. Какой же он мальчик? «У вас очень красивая жена». Спасибо тебе, Владик. Сам я об этом не догадывался.

Наверное, первый раз в жизни Александру Борисовичу Турецкому не задали осточертевший вопрос о месте его работы. А лучше бы задали. Неужели в его душе поселилось чувство ревности! И к кому! Маленькому мальчику! Фу-ты, какая глупость.

Местный буфет, как и подавляющее большинство буфетов, расположенных в концертных залах, изобилием похвастаться не мог. Хотя и хвастался вовсю. Классические советские бутерброды — с двумя кусками сервелата, с ветчиной, с одним куском красной рыбы и с сыром — лежали на витрине так торжественно, как если бы они были свежепойманными устрицами. Зато имелись водка, коньяк, вино и, что в данный момент было гораздо актуальней для Александра Борисовича Турецкого, поскольку он был за рулем, кофе и чай.

Несмотря на то что всю дорогу он говорил и думал о чашке крепкого чая с лимоном, Александр Борисович почему-то заказал кофе. Уж больно тягостно сделалось у него на душе при виде коробки с выстроенными в ряд чайными пакетиками. Кофе, по крайней мере, варили прямо на месте. Пробежав взглядом по ряду уныло жмущихся друг к другу пирожных, Александр Борисович в результате остановился-таки на бутербродах с колбасой. Получив все, что ему причиталось, Александр Борисович отошел в самый дальний угол, туда, где свет был не таким ярким, и уселся за столик лицом ко входу.

Кардинальный пересмотр всех основополагающих ценностей, протекающий в России на протяжении последних пятнадцати лет, не мог не затронуть и одного из главных атрибутов красивой жизни по-советски — буфетных бутербродов с сервелатом. В отличие от тех, старых, нынешние бутерброды были обернуты массивным слоем пищевой ленты и украшены листочком петрушки. Для того чтобы размотать ленту, Александру Борисовичу понадобилась как минимум минута. Правда, несмотря на столь внушительный защитный слой, внутри бутерброды все равно оказались подсохшими. И кофе оказался дрянной.

— Ну и хорошо, — с какой-то Злостью подумал Турецкий и принялся активно жевать бутерброд, запивая его напитком, за который любой турецкий султан посадил бы повара как минимум на кол.

Единственным несомненным достоинством нового буфета было отсутствие очереди. Что при нынешнем душевном состоянии Александра Борисовича Турецкого было уже очень много. Однако не успел Турецкий порадоваться этому обстоятельству, как в буфет начали заходить люди.

Первой зашла интеллигентная пожилая дама шестидесяти лет в очках, высокая и прямая, как палка. Она заказала кофе и, сев через два столика лицом к Александру Борисовичу, достала из черной бархатной сумочки с перламутровой пуговицей пачку папирос. Дама закурила и начала дымить так, что Александру Борисовичу стало жалко собственные легкие.

«Прямо Раневская, — подумал Турецкий, — Фаина Георгиевна собственной персоной».

Следующими зашли молодая мама с сыном. Следователь Турецкий сразу решил, что она учительница литературы. Мама подвела сына к витрине и сказала:

— Ну видишь. Я же тебе говорила, что здесь ничего нет.

Сразу после этого они удалились.

А вот при виде третьего посетителя Александр Борисович почувствовал, как у него внутри начинает что-то шевелиться. И этим чем-то определенно был не съеденный бутерброд.

В буфет вошла женщина на таких высоких каблуках, что у Александра Борисовича, что называется, отвисла челюсть. Как и все мужчины, Турецкий где-то слышал, что максимальная высота женской шпильки составляет что-то около пятнадцати сантиметров, но сейчас он видел перед собой каблуки, в которых было по меньшей мере сантиметров тридцать. Александр Борисович как завороженный следил за перемещением каблуков по полу. Ему подумалось, что женщина, не побоявшаяся забраться на такую высоту, должна быть чертовски в себе уверена. Пару раз ему случалось натыкаться в газетах на сообщения, что та или иная голливудская знаменитость наворачивалась-таки с собственных каблуков. Нет, определенно ходить на таких каблуках и не упасть…

«Упадет, — сказал сам себе Александр Борисович. — Точно упадет. Жаль вот только, поспорить не с кем».

Однако обладательница высоченных каблуков довольно-таки свободно дошла до стойки и небрежным тоном заказала себе пятьдесят граммов коньяку.

«Ну теперь-то уж точно упадет», — решил про себя Турецкий.

Однако женщина свободно выпила пятьдесят граммов и потребовала еще.

«Или я ошибаюсь, — подумал Турецкий, — или будет весело».

В какой-то момент ему показалось, что женщину слегка повело в сторону. Но скорее всего, это был оптический обман. Разделавшись со второй порцией, женщина неторопливо развернулась и, не удостоив Александра Борисовича взглядом, направилась к выходу из буфета. Все-таки ее слегка пошатывало.

«Нет, это уже просто дело принципа, — подумал

Александр Борисович, вставая из-за стола. — Ну не может она вот так вот. Да еще сто граммов».

Самоуверенная незнакомка направилась прямиком в зал.

«Вот черт! — подумал Александр Борисович. — Она еще к тому же пришла на концерт. А там Владик Гиндин».

Однако искушение увидеть закономерный результат женской самоуверенности оказалось слишком велико. Александр Борисович достал из кармана билет и, набрав полную грудь воздуха, вошел внутрь.

Заняв положенное место, он тут же принялся искать глазами объект своего интереса. Она сидела на три ряда впереди, немного слева, и, не шевелясь, смотрела в сторону сцены. Александр Борисович хотел было подумать о том, что, судя по тому, как прямо она держится, те сто граммов в буфете были неединственными, но не успел. В зале зааплодировали, и на сцене появился Владик Гиндин.

На протяжении следующих полутора часов Александр Борисович клял себя последними словами. Он обещал себе, что больше никогда не станет смотреть на женщин. Что женщины, коварные существа, способные увлечь мужчину куда угодно, даже на концерт Владика Гиндина. А уйти было неудобно. Во-первых, Александр Борисович оказался в самой середине. А во-вторых, и от этой мысли Турецкому делалось совсем плохо, Владик Гиндин мог разнервничаться!

«Господи, — думал Александр Борисович, — ну что я тебе сделал? Ведь сегодня суббота! А как я провожу день? Первую половину дня на работе, а вторую… И я даже не могу уйти, потому что боюсь потревожить «гениального мальчика», который два часа назад сообщил мне, что у меня очень красивая жена».

Наконец раздались финальные аплодисменты. Александр Борисович даже не поверил своим ушам. Пару раз уже аплодисменты подло его обманули, они смолкали, и концерт продолжался. Но на этот раз было все. Владик Гиндин встал из-за фортепьяно и поклонился. В этот момент Александр Борисович был готов подойти к нему и от чистого сердца пожать руку. Но он этого не сделал. Раздумал.

Довольно оглядываясь по сторонам, сидевшие рядом, очевидно, принимали его за восторженного поклонника фортепьянной музыки и улыбались в ответ, Александр Борисович вдруг, к своему изумлению, обнаружил, что предмет его, интереса внезапно исчез. Турецкий мог поклясться, что не видел, как женщина покидала зал.

«Мистика, — подумал Александр Борисович, — магия настоящего искусства».

Зрители, обмениваясь впечатлениями, потянулись к выходу.

«Черт, да теперь же должен быть банкет!» — подумал Турецкий.

Мысль о банкете выветрилась из его головы сразу после того, как Ира сообщила ему об этом. Ну разве мог предположить Александр Борисович Турецкий, что спустя три часа после собственного появления в этом храме искусства он все еще будет здесь?

«Зато Ира будет довольна, — подумал Турецкий, — что тоже неплохо».

Зайдя в зал, где стояли накрытые банкетные столы, Турецкий принялся первым делам искать глазами обладательницу высоченных шпилек. Долго искать не пришлось.

Она стояла перед блюдом, на котором были разложены маленькие бутерброды с красной икрой и, судя по цвету жидкости в ее рюмке, продолжала налегать на коньяк.

Вокруг толпились любители музыки, активно заедающие и запивающие собственные впечатления. Турецкий протолкнулся к столу и прочно утвердился возле блюда с сервелатом.

«Опять сервелат, — раздраженно подумал Александр Борисович, — ну, что же за день-то сегодня?»

Однако просто так занимать столь выгодное место было неприлично. Надо было есть. Турецкий налил себе сока и, взяв бутерброд, принялся жевать. К чести устроителей банкета, здешняя колбаса давала сто очков вперед буфетной, и Александр Борисович повеселел. Он снова принялся разглядывать незнакомку.

Та прочно оккупировала блюдо с красной икрой и, не обращая внимания на вежливых ценителей фортепьянной музыки, поедала их один за другим. Бутербродов становилось все меньше и меньше. Кроме этого, перед ней стояла персональная бутылка коньяка, из которой она регулярно себе наливала.

«Высокий класс», — подумал Александр Борисович, и ему вспомнился один из мимолетных приятелей в период студенчества, который полтора часа излагал ему «теорию правильного поведения на банкете». Кажется, он был художник.

— Понимаешь, Саня, — сказал он спустя полтора часа, — все, что я тебе только что говорил, — это ерунда. Самое главное — это не встречаться с людьми взглядом и вести себя так, как будто ты не ел минимум неделю и абсолютно не представляешь, когда будешь есть следующий раз. Тогда окружающим будет просто неудобно у тебя что-то просить. Но это если ты когда-нибудь попадешь на банкет, где будут интеллигентные люди, не художники.

«Очевидно, что они изучали эту теорию в одном учебном заведении, — думал Александр Борисович, наблюдая, как женщина, спокойно игнорируя все направленные в ее сторону взгляды, продолжает приканчивать бутерброды. — Интересно, чем она занимается?»

Наконец, как это бывает во всех комедиях, на блюде остался всего один бутерброд. Оглядев стоявших вокруг, Турецкий вдруг обнаружил, что на этот сиротливый бутерброд объявился еще один претендент, судя по длинным волосам, какой-то старый музыкант. Незнакомка тоже заметила внезапного конкурента. Не желая уступать ни пяди завоеванной территории, она как-то неловко потянулась к блюду, и тут Александр Борисович наконец-таки увидел то, чего ждал весь этот вечер. Каблуки подвернулись, и женщина полетела прямо на стол, закрывая грудью последний бутерброд. К великому сожалению старого музыканта.

Как это часто бывает, никакого торжества Александр Борисович Турецкий не почувствовал. Точнее, не успел почувствовать, потому что, как самый галантный представитель Генеральной прокуратуры, рванулся помогать несчастной жертве жестокой женской моды.

Извиняясь направо и налево перед окружающими, как если бы упал он сам, Александр Борисович вернул женщину в исходное положение.

— Благодарю вас, — низким голосом проговорила она, глядя, как Александр Турецкий собирает икринки, приставшие к ее груди, — неудобно получилось.

— Извините, мне кажется, вам не стоит больше пить. — Турецкий вдруг обнаружил, чем он занимается, и поспешно убрал руки.

— Наверное, вы правы. — Незнакомка посмотрела ему прямо в глаза. — Мне иногда бывает сложно сдержаться, когда за мной никто не следит. Лилия Бендерская, музыкальный критик.

— Александр Турецкий. Можно Саша.

— Саша, вы не могли бы проводить меня до машины? Правда, вначале я зайду в дамскую комнату.

Только когда они оказались на улице и пошатывающаяся Лилия достала из сумочки ключи, Турецкий вдруг понял, что она имела в виду, попросив проводить ее до машины.

— Вы что, собираетесь сами сесть за руль?

— Если вас смущают мои каблуки, то могу вас успокоить, в машине у меня есть кроссовки.

— Лилия, меня смущает то, что вы собираетесь вести машину в таком состоянии. Вам что, не терпится попасть в аварию?

Лилия озадаченно поджала губы:

— А что же мне делать?

— Я отвезу вас домой. А свою машину вы заберете завтра.

Думаю, что за ночь она никуда не денется.

— Это очень мило с вашей стороны, Саша, но я живу за городом, и мне не хотелось бы создавать вам новые проблемы.

— Лилия, вы создадите мне проблемы, если поедете домой сами, а я в ночной сводке увижу очередной репортаж об аварии.

— Тогда поехали, — согласилась Лилия, улыбаясь. — А то вы нарисовали уж больно мрачную картину.

В машине Александр Борисович украдкой разглядывал свою пассажирку и с удивлением понимал, что только сейчас замечает, какая сногсшибательная красавица находится с ним в одной машине.

— Интересно быть музыкальным критиком? — поинтересовался он, чтобы хоть как-нибудь отвлечься от лезущих в голову неправильных мыслей.

— Мне нравится. Работа заключается в том, чтобы ходить по концертам. А я люблю музыку. Кстати, Саша, вы мне так и не сказали, чем вы занимаетесь. Вы не очень-то похожи на человека, регулярно посещающего подобные мероприятия.

— Вы рассуждаете как настоящий психолог, — улыбнулся Турецкий.

— А я и есть настоящий психолог, — парировала Лилия, — второе образование — психфак МГУ.

— Я тоже учился в МГУ, — сообщил Александр Борисович.

— Саша, вы определенно уходите от ответа. Вы что, преступник?

— Вообще-то прямо наоборот, — признался Турецкий. — Я работаю в прокуратуре. А на концерте я оказался, поскольку Владик Гиндин — ученик моей жены и я должен был передать ему папку с нотами.

Сказав про жену, Александр Борисович, в точности как Штирлиц из анекдота, почему-то подумал, а не сболтнул ли он лишнего.

Впрочем, Лилия не обратила на жену никакого внимания.

— Наверное, вас достали вопросами о вашей работе?

— Честно говоря, да, — признался Турецкий.

— Тогда я не стану о ней спрашивать.

Когда они подъехали в громадному, четырехэтажному особняку и перед ними автоматически открылись двери, Александр Борисович слегка стушевался:

— Не думал, что музыкальные критики получают так много.

— Вы что, Саша, решили, что это мой дом? — засмеялась Лилия. — К сожалению, вынуждена вас разочаровать. Это дом моей подруги, ее муж успешно занимается гостиничным бизнесом. Но они уехали во Францию на полгода и разрешили мне в их отсутствие здесь пожить.

Александр Борисович сам не заметил, как очутился в просторной гостиной с чашкой восхитительного кофе в руках. Вроде только что он сидел за рулем, Лилия поблагодарила его — и вот он уже пьет кофе, а Лилия сидит напротив и своими огромными глазами, кажется, заглядывает ему в самую душу. А в душе у Александра Борисовича Турецкого творится сейчас черт знает что.

«Не будь дураком, Турецкий, езжай домой, — тщетно убеждал себя Александр Борисович. — Неужели тебе мало полуторачасовых мучений, которые ты перенес на концерте? Тебе еще хочется? Хочется, но отнюдь не музыки», — признался сам себе старший следователь по особо важным делам.

Лилия медленно поднялась с дивана и подошла к Турецкому, который (из вежливости — успокоил свою совесть Турецкий) поднялся ей навстречу.

— Саша, тебе пора домой, — сказала Лилия, беря его за руку, — уже поздно.

— Да я уже и сам собирался идти, — погладил ее пальцы Саша. — Было приятно с тобой познакомиться.

— Надеюсь, мы как-нибудь еще увидимся? — теперь рука Лилии скользила по его плечу.

— Да ради этого я готов даже начать ходить на концерты, — сказал Турецкий и внутренне покраснел от подобных обещаний.

— Не слишком ли большая жертва? — томно произнесла Лилия.

— Нет, — глухо отозвался Турецкий.

Платье Лилии, державшееся на одной застежке, медленно поползло вниз, туда, где уже валялись Сашин пиджак и галстук. И диван, который казался таким далеким, вдруг оказался совсем рядом. И как назло, именно в этот момент из пиджака Турецкого раздалось дребезжание мобильного телефона.

— Саша, ты можешь сейчас не подходить?

— Прости, — матерясь про себя, Александр Борисович потянулся к телефону, — это может быть важно. Я только посмотрю, кто это.

Высветившийся номер оказался незнакомым, и Саше пришлось ответить:

— Турецкий слушает.

— Александр Борисович, это вы? — торопливо заговорил в трубке незнакомый женский голос.

— Да. Кто это?

— Здравствуйте, это Катя Иванова. Медсестра из больницы. Вы сказали, что я могу звонить вам, если что-нибудь случится. Александр Борисович, только что мне угрожали по телефону, сказали, что я должна сделать Георгию Виноградову смертельную инъекцию, а в ином случае меня убьют. Я не знаю, что делать, Александр Борисович. Вы не могли бы приехать?

— Катя, не волнуйтесь. Я прямо сейчас выезжаю. Буду у вас в течение часа. Ни в коем случае никому не говорите, что вы мне звонили. И не бойтесь, я обязательно приеду.

— Тебе жена позвонила? — спросила Лилия.

— Нет, медсестра из больницы. Это по делу. Прости, но я действительно должен сейчас ехать.

— Жалко, — сказала Лилия, призывно глядя на Турецкого.

— Я думаю, у нас еще будет время.

— Может быть, — неопределенно ответила Лилия. — Ладно, езжай, Саша. Дверь откроется автоматически.

Когда ворота закрылись, в гостиной появился Стае Молодчиков. Лилия надевала платье.

— Он уехал, — констатировала она. — Наверное, этого окажется недостаточно?

— Придумаем что-нибудь, — сказал Молодчиков. — Но вы, Лилия, были на высоте.

— Да, и для этого мне пришлось испортить платье.

— Я думаю, что, когда Игорь Иванович увидит результат, он с удовольствием подарит вам новое, и не одно.

Подъезжая к больнице имени Склифосовского, Александр Борисович Турецкий чувствовал, что что-то произошло. Ему не хотелось думать об этом, но мысли настойчиво лезли в голову, и прогнать их не получалось. Единственным вариантом было как можно быстрее оказаться внутри. Доставая на ходу удостоверение, Турецкий вбежал по ступенькам.

— Вы по поводу убитой медсестры? — спросил у него охранник. — Милиция уже приехала.

Турецкий и сам уже видел, что милиция приехала. Навстречу ему шел Володя Яковлев:

— Александр Борисович?

— Привет, Володя. Когда ее убили?

— Минут сорок назад, выстрелом в затылок. А вы здесь именно по этому поводу?

— Она звонила мне полтора часа назад, сказала, что ей угрожали. Что с Виноградовым?

— С ним все нормально.

— Надо усилить охрану. Только что сорвалось еще одно покушение на его жизнь.

12

Когда Александр Борисович зашел в кабинет, там уже находился Саша Курбатов. Он сидел за столом над разложенными бумагами из дела Олега Андреева, а напротив него на стуле сидел сорокапятилетний мужчина в очках, оживленно жестикулирующий. Судя по всему, они разговаривали уже давно. Кивнув Курбатову, Турецкий прислушался к тому, что рассказывал мужчина.

— Когда производился этот обыск, — объяснял тот, — там собралось очень много народа. Представители нескольких телепрограмм, журналисты, в общем, вся заинтересованная публика. Все, что происходило, снималось на камеры, кстати, эти кадры показывали по телевизору. Все прошло абсолютно спокойно. Без эксцессов. После изъятия они подписали бумаги и разошлись. Этого продавца, Гвоздикова, снимало телевидение крупным планом. Никаких синяков на мне не было. Да и не могло быть. Представляете, какой бы сразу поднялся скандал, если бы было хоть что-то.

— Василий Семенович, — прервал его Курбатов, — познакомьтесь. Это Александр Борисович Турецкий, руководитель нашей следственной бригады. Александр Борисович, это Василий Семенович Державин, президент ассоциации «Защита». Ассоциация представляет интересы правообладателей в области компьютерных программ и другой интеллектуальной продукции.

Они пожали друг другу руки.

— Вы сказали об этом в суде? — поинтересовался Турецкий.

— Конечно. В суде я дал точно такие же показания. Однако судья посчитала, что я лицо заинтересованное и действую заодно с милицией. Так что мои показания, как и показания некоторых других свидетелей, тоже представлявших похожие организации, не сыграли ровным счетом никакой роли. Вообще все это дело было представлено как очередной пример милицейского произвола.

— Спасибо, Василий Семенович, — сказал Курбатов. — Если понадобится, мы еще раз вызовем.

— В любой момент к вашим услугам.

— Ну давай, Саша, рассказывай, — сказал Александр Борисович, когда они остались вдвоем. — Похоже, что ты уже во всем разобрался.

— Разобрался, Александр Борисович. Произвол и коррупция расцветают бурным цветом. В общем, ситуация следующая. На другой день после обыска на складе завода «Арбат» один из продавцов, некто Гвоздиков, отправился прямиком в травмопункт. Там у него зафиксировали побои. На основании этого заключения и было возбуждено уголовное дело против Олега Андреева. Никаких побоев, естественно, не было. Ну вы сами только что это слышали. Однако адвокат Гвоздикова, Кирилл Трофимович Иванов, придумал замечательный ход. Журналистам он заявил, что все следы от побоев находятся на теле Гвоздикова, то есть под одеждой. А что касается лица, то единственное повреждение — это нижняя губа, и то она рассечена с внутренней стороны.

— И ты хочешь сказать, что в суде это прошло?

— Прошло, и еще как.

— Кстати насчет адвоката. Андреев посоветовал навести о нем справки. Ты случайно не выяснил, что это за птица?

— Как же не выяснил? Выяснил. Навел справки в Палате адвокатов. Там о нем отозвались очень презрительно, что он, мол, никакой не адвокат, а обычный посредник между мафиози и судьями. То есть к его услугам прибегают в тех случаях, когда надо дать на лапу. Это у него получается великолепно.

— А обвинение в грабеже?

— Здесь, Александр Борисович, вообще абсурд. Речь шла о сумме около двухсот долларов, на которые была сделана контрольная закупка и которые Андреев, естественно, потребовал вернуть. Гвоздиков их вернул, но на суде заявил, что это были его личные двести долларов, а не те, на которые делалась закупка.

— Действительно абсурд. А почему же тогда он сразу не вернул те?

— А это, Александр Борисович, как говорилось в старом анекдоте, уже второй вопрос. На суде Гвоздикова об этом никто не спросил. Дальше больше. После оглашения приговора была направлена кассационная жалоба в Мосгорсуд. Однако и они оставили приговор без изменений. Так что, на мой взгляд, мы имеем очевидный пример сговора судьи Агарковой, вынесшей первый приговор Андрееву, с судьями из судебной коллегии по уголовным делам Московского городского суда.

— Саша, ты выяснил, кто возбудил дело?

— Формально его возбудил прокурор Кутузовского района Борис Борисов, но команду ему дал не кто иной, как прокурор Москвы, небезызвестный вам Валерий Владимирович Куницын. Правда, действовал чисто, никаких своих следов в бумагах не оставил. Так что хороша у нас в Москве богиня правосудия. Специально надела на глаза повязку, чтобы не видеть, что творит.

— Молодец, Саша, — похвалил Турецкий, — Подготовь все бумаги, я пойду к Меркулову. Подадим протест в порядке надзора в президиум Мосгорсуда. Заодно подготовь мне списочек официальных товарищей, которые в этом замешаны. С ними Костя разберется сам. Первым делом вытащим Андреева, а после у нас начнется настоящая рыбная ловля.

— Крупная рыба? — спросил Курбатов.

— Крупная, Саша. Очень крупная.

Президиум Мосгорсуда, возглавляемый Анастасией Валерьяновной Петровой, после внесения протеста в срочном порядке рассмотрел дело капитана ГУБЭП Олега Андреева. Дело было прекращено вследствие отсутствия состава преступления в действиях Андреева. Он был освобожден из тюрьмы и восстановлен в должности. После освобождения Андреев сразу позвонил Турецкому:

— Александр Борисович? Это капитан Андреев. Хочу поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали. Надеюсь, мы с вами еще увидимся. Если будут какие-то вопросы по моей части, звоните непосредственно мне. Удачи.

А удача сейчас была очень нужна Александру Борисовичу Турецкому. Он прекрасно понимал, что, как бы они ни пытались сохранить конфиденциальность, действия его группы не могли остаться без внимания со стороны преступников. В любой момент следовало ждать контратаки. Только никто не мог знать, с какой стороны она последует. Турецкий распорядился усилить охрану у палат Георгия Виноградова и Германа Городецкого. Оперативники следили за всеми перемещениями Марка Андрейченко и Игоря Донского. Но это было все, что Александр Борисович мог сделать на данный момент. Следуя мудрой поговорке, он готовился к самому худшему.

13

Как и предполагал Александр Борисович, долго ждать ответных ударов не пришлось. Не сумев расправиться с Георгием Виноградовым, мафия вплотную занялась их следственной бригадой.

Вечером возле кинотеатра «Байконур» было совершено нападение на капитана Владимира Яковлева. По счастливой случайности рядом оказалась патрульная машина с сотрудниками милиции. Их появление в прямом смысле спасло Яковлеву жизнь. С сильными ушибами он был доставлен в больницу, но его жизнь была вне опасности. Правда, две следующие недели ему пришлось щеголять с огромным синяком под глазом, но по сравнению с возможными последствиями это была мелочь.

На Галю Романову напали прямо возле ее дома. Нападавшие не были профессиональными преступниками. Впоследствии было установлено, что все трое являлись учащимися ПТУ. Неизвестный предложил им двести долларов за то, чтобы они от души развлеклись с незнакомой женщиной. Однако неизвестный забыл упомянуть о том, что неизвестная женщина является лейтенантом милиции. И тем более он не сообщил подросткам о том, что Галя Романова родная племянница бывшего начальника МУРа Александры Ивановны Романовой, которая славилась самым крутым нравом и бойцовским характером. Нападавшим на собственной шкуре довелось узнать, что от своей знаменитой тети Галя Романова унаследовала не только фамилию, но и характер. Галя собственноручно скрутила нападавших и сдала их в местное отделение милиции.

Александр Борисович Турецкий ждал выпада в собственный адрес. И дождался.

— Александр Борисович? Добрый день. Это капитан Олег Андреев. Александр Борисович, нам необходимо срочно с вами встретиться. Дело касается вас лично. Поверьте, это очень серьезно.

В кабинете Андреев находился не один.

— Капитан Сергей Мирошников, — представил Андреев сидящего. — Отдел «К». У него есть для вас информация. Вы пока поговорите, а я отойду по делам.

И, ничего не объясняя, Андреев удалился. Александр Борисович повернулся за разъяснениями к капитану Мирошникову.

— Александр Борисович, — начал тот, — то, что я вам скажу, очень серьезно. Я наслышан о вас как о следователе честном и принципиальном. К тому же Олег Андреев мой большой друг, и мне известно, чем он вам обязан. Поэтому я счел своим долгом предупредить вас.

— Предупредить о чем? — недоуменно спросил Турецкий, однако каким- то внутренним чутьем понимая, что сейчас он услышит то, о чем гадал так долго. Что на этот раз приготовили ему враги.

— Вам известно, чем занимается наш отдел? — продолжил Мирошников. — Производство и распространение всех видов порнографии. Некоторое время назад мы вышли на один подпольный сайт, занимающийся произведением фильмов с педофилическим и садистским уклоном. По имеющимся у нас данным, одна из подпольных студий располагается в особняке, принадлежащим некоему Станиславу Молодчикову. Мы постоянно ведем наблюдение за этим особняком, снимая всех, кто там появляется. В ближайшее время мы собираемся нагрянуть туда с обыском. Несколько дней назад в этом особняке появились вы.

— Я? — переспросил Турецкий.

— Это большой четырехэтажный особняк на Рублевском шоссе. Вы привезли туда женщину. Очевидно, вы подвозили ее домой. Однако она не живет в этом доме и уехала спустя полтора часа после вас.

— Но у нас с ней ничего не было. — Турецкий почувствовал себя школьником, которого поймали за разглядыванием эротического журнала.

— Александр Борисович, даже если бы у вас что-нибудь и было с этой женщиной, это ваша частная жизнь, и она никого не касается. И меня в первую очередь, но, учитывая то, чем занимается господин Молодчиков, вы можете ожидать всего что угодно. В любом случае то, что происходило в доме, было заснято на камеру. А вот для чего это было нужно Молодчикову и тем, кто за ним стоит, я вам ответить не могу. Разумеется, я забуду о факте вашего появления в этом доме, но у тех, кто вас туда заманил, наверняка имеются на этот счет свои планы.

— Спасибо, Сергей. Вы упомянули тех, кто стоит за этим Молодчиковым. У вас есть конкретные фамилии?

— Я уверен, что это те же люди, которые контролируют московский пиратский рынок. Насколько мне известно, в данный момент вы перешли дорогу именно им. В любом случае в самом ближайшем будущем я предполагаю хорошенько побеседовать с господином Молодчиковым в своем кабинете. — Капитан Мирошников ухмыльнулся. — Я думаю, что он решит поделиться со мной различной информацией. Если хотите, я могу сообщить вам, когда он будет у нас, и вы сможете самостоятельно побеседовать с ним насчет обстоятельств вашего появления в его доме.

— Хорошо, Сергей. Я вам очень признателен за это сообщение.

Александр Борисович поднялся со стула и протянул руку.

— Не за что, Александр Борисович. Я уже сказал, что капитан Андреев мой старый друг. Да и на личном опыте мне известно, что такое подстава. Так что будьте внимательны.

В особняке Стаса Молодчикова царило оживление. Только что закончилась Премьера нового высокобюджетного блокбастера с помощником заместителя генерального прокурора Александром Борисовичем Турецким в главной роли.

Улыбающийся Стае Молодчиков был героем дня. Игорь Иванович Донской не уставал восхищаться уровнем современной техники.

Как и обещал Молодчиков, по сравнению с этим фильмом пленка про бывшего генпрокурора была не больше чем невинной забавой. Из того небольшого материала, который успел отснять Молодчиков во время недолгого пребывания Турецкого в его доме, используя свою немалую «коллекцию», Молодчиков сварганил классический педофильский фильм.

— В большинстве кадров, — объяснял Стае тоном большого знатока, — мне пришлось использовать только голову Турецкого. Пришлось долго искать подходящее тело. Подошло тело вашего телохранителя, Игорь Иванович. Но результат, как видите, безукоризнен.

— Да, Стае, — улыбался Донской, потирая руки, — не соврал. Я думаю, что Александр Борисович будет очень доволен, ознакомившись с собственными приключениями. Что скажешь, Марк Петрович? Заработал наш режиссер премию?

— Заработал, — улыбнулся Андрейченко. — Действительно, все так натурально.

Из всей троицы один лишь Цезарь Аркадьевич Матвеев не разделял общей радости.

Пленка — это, конечно, хорошо. Но Цезарь Аркадьевич предпочитал более конкретные результаты. К тому же в последнее время он начал ощущать сильное беспокойство. Ничего особенного, но Цезарю Аркадьевичу его собственное душевное состояние не нравилось. Он никак не мог забыть о том, что во всем этом деле принимает активное участие ГУСБ и лично генерал-майор Грязнов. Цезарь Аркадьевич был опытным человеком, ГУСБ — это не институт благородных девиц, а генерал Грязнов не добрая воспитательница. Матвеев уже давно решил для себя, что в крайнем случае без всякого сожаления заложит всю честную компанию, всех этих бизнесменов, считающих себя самыми умными. Как можно всерьез полагаться на какую-то пленку, когда на кон поставлено все, что только есть в жизни? Да и сама жизнь находится под вопросом. Потому что жизнь в тюрьме — это не совсем то, к чему привык Цезарь Аркадьевич Матвеев. А если быть точнее, то это совсем не то.

«Шлепнуть бы их всех прямо здесь, — подумал Матвеев, — и концы в воДу. А он и без Донского не пропадет. Милицейская крыша без работы никогда не останется. Бизнесменов много, а заместитель начальника ГУВД Москвы один. Пока еще заместитель начальника, — мрачно подумал Матвеев, — а чем кончится дело, еще неизвестно».

— Прошу прощения, господа, — Игорь Иванович Донской призвал всех к тишине. — Сейчас мне предстоит важный телефонный разговор, способный поставить точку в карьере Александра Борисовича Турецкого. Поэтому будьте любезны помолчать.

В гостиной воцарилась тишина, и Игорь Иванович набрал телефонный номер.

— Да? Добрый вечер, — бодро начал он. — Это Игорь. Я сделал так, что Генпрокуратура от нас отстанет. Обязательно смотрите на днях телевизор — разразится огромный скандал. Самый принципиальный следователь прокуратуры Александр Борисович Турецкий предстанет перед изумленными зрителями в неожиданном амплуа. В качестве большого любителя детей. Голых. Одиннадцать-двенадцать лет. Конечно, монтаж, но такого высокого класса я не видел ни разу. Одного показа хватит, чтобы взорвать все. Я думаю, что за Турецкого нам многие потом скажут спасибо.

Игорь Иванович довольно замолчал и подмигнул соратникам.

Молодчиков и Андрейченко заулыбались в ответ.

Однако чем дольше Донской слушал ответ, тем больше вытягивалось его лицо. Пару раз он попытался вставить слово, но, судя по всему, неизвестный собеседник его резко обрывал. Вслед за лицом Игоря Ивановича менялись лица и сидящих в гостиной людей. Все уже понимали, что что-то пошло не так. Один только Цезарь Аркадьевич Матвеев испытывал нечто вроде тупого удовлетворения. Ему было приятно видеть заискивающего Игоря Ивановича Донского, которого в данный момент распекали по полной программе.

««А я с самого начала говорил, что эта идея с пленкой дурацкая, — думал Цезарь Аркадьевич, — но ведь вокруг все умные! Сами знают, что делать надо».

Сейчас он совершенно не помнил о том, что «все они в одной лодке» и неудача Игоря Донского — это и его собственный, Цезаря Аркадьевича, провал. Ему просто было приятно видеть совершившего ошибку Донского. И может быть, ошибку роковую.

Наконец телефонный разговор закончился, и Игорь Иванович обвел всех недоуменным взглядом.

— Ничего не понимаю, — наконец произнес он. — Это черт знает что.

14

Галя с Володей ехали в институт имени Склифо-совского. Наверное, впервые за всю свою жизнь они ехали в больницу в хорошем настроении. Полчаса назад им сообщили, что Герман Городецкий после нескольких недель комы пришел в себя.

Естественно, о переводе его домой говорить было рано, но произошло действительно чудо.

Придя в себя, Герман первым делом заявил, что хочет дать показания.

— Вам тоже досталось? — спросил он у Яковлева, глядя на его огромный синяк.

— Пустяки, — улыбнулся Володя. — Бандитская пуля. Ты сам-то как?

— Вроде ничего. — Герман слегка приподнялся на больничной койке. — До свадьбы заживет. Вы их арестовали?

— Кого, Герман?

— Тех, кто стрелял в меня?

— Никто не смог их опознать. Мы получили данные с камер слежения на вокзале, но изображение очень нечеткое. Они шли боком, так что лиц не видно. Мы знаем только, что их было двое.

— Значит, я вовремя очухался, — серьезно улыбнулся Герман. — Я видел этих людей. Они паршиво стреляют. Я готов сейчас же дать показания.

— Хочешь сказать, что ты узнал их? — спросил Яковлев.

— Конечно, я их никогда не забуду. Помните, самый первый случай, на «Проспекте Мира»? С которого все началось? Это были те двое милиционеров — Цигикало и Петров. В меня стрелял тот, который здоровее, — Цигикало. Этот козел даже попасть куда надо не смог! — жестко закончил Герман.

Дверь в палату отворилась, и на пороге показалась мама Германа. Следом за ней стояла девушка.

— Мама! — обрадовался Герман. — Привет, Света. Я рад, что с тобой все в порядке.

— Вы Светлана Архангельская? — удивленно спросила Галя. — А мы вас обыскались. Где вы были?

— Извините, но я правда была очень напугана. Все это время я жила на даче у мамы Германа. Но сегодня я просто не могла не приехать. Если я могу чем-нибудь помочь в расследовании, я готова.

— Если можно, не афишируйте пока, что состояние Германа улучшилось. Все-таки преступники все еще находятся на свободе. Хотя теперь им недолго осталось гулять.

На станции метро «Проспект Мира», как всегда, было море народа. Людские потоки медленно двигались в обе стороны, не обращая никакого внимания на все, что происходит вокруг. У каждого человека была своя цель, и эта цель заключалась в том, чтобы как можно быстрее выбраться из этого унылого перехода. На улицу, в поезд — куда угодно, лишь бы выбраться из этой вялой толпы себе подобных.

Иван Цигикало проверял документы у очередной приглянувшейся ему девушки. Девушка заметно нервничала, и это, разумеется, не укрылось от внимания большого знатока женской психологии в милицейской форме.

— Боюсь, вам придется пройти со мной. Я должен буду проверить вас по компьютеру.

Девушка даже не попробовала возмутиться и обреченно зашагала впереди милиционера.

Украинская прописка. Вот уже третий месяц в Москве без регистрации. Естественно, рано или поздно ее должны были остановить.

— Кто у нас на этот раз? — поинтересовался лейтенант Петров.

— Вильна Украина, — засмеялся Цигикало, закрывая дверь на замок. — Разумеется, регистрацией и не пахнет.

Петров довольно оглядел девушку с ног до головы. Он даже не пытался скрыть своего чисто физиологического интереса.

— Объяснять что-нибудь нужно? — поинтересовался он.

Побледневшая девушка отрицательно покачала головой.

— Ну вот и хорошо, — одобрил Петров. — А то некоторые попадаются такие непонятливые. Приходится их потом разыскивать и объяснять все на пальцах. А ты молодец. Я таких люблю.

Цигикало во время монолога стоял, прислонившись к двери, и улыбался.

— Вань, — обратился к нему Петров, — проводи нашу гостью столицы. А я сейчас подойду.

Девушка в сопровождении Цигикало направилась во вторую комнату отделения. В дверь постучали.

«Ну кто еще там, — раздраженно подумал Петров, — ни минуты покоя».

Он подошел к двери и открыл замок.

На пороге стоял мужчина с огромным синяком под глазом. Явно алкаш, недавно подравшийся.

— В чем проблема, приятель? — брезгливо спросил Петров.

Из задней комнаты показался Цигикало.

— Ты чего тут копаешься? — спросил он у Петрова.

Тот указал ладонью на неожиданного посетителя.

— Тебе чего надо? — резко спросил Цигикало. — Ступай в травмопункт, а потом в местное ОВД.

Однако обладатель гигантского синяка как-то неожиданно настойчиво двинулся вперед и оказался внутри отделения. И уж совсем неожиданным оказалось то, что буквально за одну минуту все отделение заполнилось бойцами ОМОНа. Через несколько секунд Цигикало и Петров оказались в наручниках.

— Капитан Владимир Яковлев, — наконец-то представился настойчивый «алкаш», — ГУСБ. Вы арестованы по обвинению в убийстве Аллы Родичевой и в покушении на убийство Георгия Виноградова и

Германа Городецкого., Я уже не говорю про сексуальные домогательства. Похоже, что на этот раз вас наконец-то застали с поличным.

Семену Семеновичу Моисееву не понадобилось много времени, чтобы выяснить, что выстрелы в Аллу Родичеву и Германа Городецкого были произведены из табельного пистолета Макарова, принадлежащего Ивану Цигикало. А обладателем ботинок, оставившим свои следы в квартире Георгия Виноградова, оказался лейтенант Петров. Кроме того, в его доме при обыске был обнаружен портфель Виноградова. Так что недостатка в доказательствах их вины не было.

Группа Александра Борисовича Турецкого могла праздновать еще одну победу. Особенно довольным выглядел Славка Грязнов.

Поняв, что отпираться дальше не имеет смысла, Цигикало наконец-то сообщил ему имя и должность того самого крупного милицейского начальника, о котором Грязнов и Турецкий договорились раньше времени не думать. Того, кто отдал фактический приказ об устранении Аллы и Георгия.

И теперь Славка, будучи не в состоянии скрыть своего нетерпения, довольно потирал руки.

15

Но чем дальше двигалось расследование, тем острее чувствовал Александр Борисович Турецкий приближение рокового момента. Образ Арнольда постоянно маячил у него перед глазами, и каждый раз это был образ не нынешнего Арнольда, а того старого, с которым они пили портвейн на берегу Черного моря и который вынес его из горящей казармы, чуть не потеряв при этом руки.

Самым тяжелым было то, что об этом было некому рассказать. Ни Ире, Косте Меркулову, ни даже Славке.

«Это твоя проблема, Турецкий, — шептал внутренний голос, — твоя и только твоя. Ты же у нас честный и принципиальный, так ведь? Вот и поступай честно и принципиально».

За этими размышлениями Александра Борисовича застал телефонный звонок от капитана Сергея Мирошникова.

— Александр Борисович, мы арестовали Станислава Молодчикова. В его особняке действительно располагалась подпольная порностудия. Если у вас есть к нему вопросы, можете подъехать. Через полтора часа его привезут ко мне на допрос.

Стаса Молодчикова вместе с Вадимом арестовали в особняке на Рублевке. Взяли, что говорится, прямо на чемоданах.

После провала идеи с фильмом Молодчиков понял, что наступила пора спешно подыскивать себе новую родину. Вадим был полностью с ним согласен. Однако, как это часто бывает, уехать Молодчиков не успел. Срочно объявились какие-то финансовые дела, которые требовали его немедленного вмешательства. В очередной раз фраера сгубила жадность.

На допросе Молодчиков повел себе вызывающе. На вопрос Мирошникова о том, кто именно посещал его особняк, Молодчиков расхохотался, показывая свои крепкие зубы.

— Ты что, капитан, — сказал он, окончив смеяться, — с ума сошел? Ты это серьезно? Люди, которых ты просишь назвать, съедят тебя вместе с твоими погонами. И не только не поперхнутся, но и оближутся.

— Молодчиков, вы хотя бы понимаете, в чем вас обвиняют? Знаете, сколько вам за это светит?

— У нас страна удобная, — парировал Молодчиков. — Опытные люди рассказывали, что с большими деньгами и хорошими друзьями можно и в тюрьме неплохо устроиться. А там, глядишь, попаду под какую-нибудь амнистию. Или за примерное поведение. А друзей у меня много.

— Много, значит, друзей, — ухмыльнулся Мирош-ников, посмотрев на Турецкого. — Скоро станет еще больше. Я вас лично познакомлю. Станислав Алексеевич, вам случайно опытные люди не рассказывали, что уголовники в камерах делают с такими, как вы? Если вдруг по какому-то досадному недоразумению вы там окажетесь. Странно, при профессии, которую вы себе избрали, об этом следовало бы знать.

Молодчиков перестал улыбаться и перевел взгляд на стоящего возле окна Александра Борисовича Турецкого. Тот спокойно выдержал его взгляд, предоставляя Мирошникову вести допрос как тот считал нужным.

Цветущий вид Молодчикова вызывал у него омерзение. На память приходили продемонстрированные ему Мирошниковым фотографии с детьми, и ничего даже отдаленно напоминавшее сожаление по отношению к этому извергу он не испытывал.

— Это незаконно, — сказал Молодчиков, но особой уверенности в его словах уже не чувствовалось.

— Отчего же? Вполне законно. Правда, Александр Борисович?

Турецкий кивнул.

— Закон есть закон. Пока длится следствие.

— Семенов! — позвал Мирошников.

В кабинет вошел оперативник из отдела «К».

— Отвези господина Молодчикова Станислава Алексеевича в СИЗО, только не рассказывай слишком много о том, чем он занимался. Завтра к двенадцати пусть привезут обратно на допрос. Можешь выполнять.

Когда Семенов, ухмыляясь, направился к Молодчикову, тот потерял сознание.

Через полчаса придя в себя, Молодчиков сразу попросил чистую бумагу.

— Всех пиши, — сказал Семенов. — Имена, должности. Как часто бывали и кто конкретно чем занимался. Где хоронили трупы? Александр Борисович, у вас есть вопросы?

Молодчиков отодвинул бумаги и посмотрел на Турецкого. На секунду Александру Борисовичу показалось, что в глазах Молодчикова промелькнул насмешливый огонек.

— Что произошло в ту ночь, когда я оказался в вашем доме?

— Я смонтировал фильм, в котором вы занимались сексом с малолетними детьми.

— Кто заказал этот фильм.

— Игорь Иванович Донской. Он хотел пустить его по телевидению.

— Почему не показали?

— В последний момент пришло распоряжение свыше уничтожить все копии. В тот же вечер мы сожгли их во дворе. Ни одной копии не осталось.

— Кто отдал это распоряжение?

— Я не знаю. Донской сам разговаривал с этим человеком. Но после этого разговора решение было однозначным. Хотя я и предлагал сохранить одну копию.

Когда Молодчиков закончил давать показания, перед ним на столе высилась большая стопка исписанной бумаги. Он очень старался. Придвинув бумаги к Мирошникову, он вопросительно посмотрел на капитана.

— Семенов, — позвал Мирошников, — этот человек больше мне не нужен. Так что вези его теперь в СИЗО к уголовникам, как договаривались. И не забудь им все рассказать.

— Как — к уголовникам? — задрожал Молодчиков. — Мы же договорились! Ведь я написал все, что знал!

— Я с вами ни о чем не договаривался, — отчеканил Мирошников. — У меня двое детей. И так случилось, что обе девочки. Одной семь лет, а другой двенадцать. Что же, я теперь должен вам отдельную камеру в Лефортове оформить? С холодильником и телевизором? Нет. И сгноить вас в тюряге — это, к сожалению, все, что я могу сделать для тех детей, которые попадали вам в руки. Но уж за тем, чтобы они получили хотя бы такую компенсацию, я прослежу лично. Увести его.

16

Игорь Иванович Донской встретил Турецкого, сидя в кресле со стаканом виски в руке. При виде Александра Борисовича он не стал подниматься с места и продолжал медленно потягивать любимый напиток.

— Откровенно говоря, я не ожидал, что удостоюсь такой чести. Александр Борисович Турецкий в моем доме собственной персоной. Я думал, вы пришлете за мной служебную машину.

Александр Борисович сел напротив.

— Не терпелось лично с вами познакомиться, Игорь Иванович. Остальные ваши приятели не произвели на меня положительного впечатления. Надеюсь, вы станете исключением. В конце концов, и Андрейченко и Матвеев были всего лишь исполнителями вашей воли.

— А что же, этот жирный хомяк Матвеев успел много вам рассказать?

— В данный момент им занимается генерал-майор Вячеслав Грязнов. А после краткого знакомства с ним подследственные обычно предпочитают начать сотрудничество.

Донской допил виски и вновь наполнил стакан.

— Я думаю вас несильно обидят мои дурные манеры, господин Турецкий? Я пью только самый лучший виски, и переводить его на вас у меня нет желания.

— Ничего-ничего, — Александр Борисович не уступал в галантности Донскому, — не волнуйтесь, я не пью. Это вредно для сердца. Примите к сведению, потому как в ближайшие годы вам вряд ли удастся улучшить свое здоровье. Хотя многие говорят, что работа на свежем воздухе идет на пользу.

— А что, собственно, вы мне хотите вменить, Александр Борисович? Насколько мне известно, никакого особого компромата на меня не существует. Что-то было в сейфе у Матвеева, но этого уже давно там нет. Хотя уважаемый Цезарь Аркадьевич до сих пор думает по-другому. Никаких свидетельств, что я отдавал непосредственные указания кого-либо убивать, не существует. Свидетельства вашего бывшего коллеги не станут для суда достаточным доказательством моей вины. А что касается деятельности Андрейченко, то он сам себе хозяин. К сожалению, в моем подчинении находился огромной штат людей, я просто физически был не в состоянии за всеми уследить. Вы же тоже не можете уследить за всем, что происходит у вас в прокуратуре.

— Видите ли, уважаемый Игорь Иванович, — улыбнулся Турецкий, — в данный момент вся моя следственная группа, а это большие профессионалы, занята поисками прямых доказательств вашей, как вы выразились, непосредственной вины. Мы изучаем все проходившие через ваши руки документы, и многое уже выяснили. К тому же вы зря считаете, что суд не примет во внимание показания бывшего генерала Матвеева и вашего непосредственного протеже Марка Андрейченко. Я вам обещаю представить стопроцентные доказательства вашей вины в гибели Дмитрия Корякина, Аллы Родичевой, а также покушения на жизнь Георгия Виноградова, которое вам, к счастью, не удалось. А также ваше непосредственное отношение к производству и распространению порнографической продукции. Господин Молодчиков рассказал нам вполне достаточно. Уже совершенно очевидно, что именно в ваших руках находится весь московский рынок пиратской продукции. Точнее, находился, поскольку ваше ближайшее будущее предвещает новый передел сфер влияния в данной области. Так что работы у моих коллег из ГУБЭП прибавится. Хотя не думаю, что это сильно их огорчит.

Донской поставил на столик пустой стакан.

— Все, о чем вы говорите, Александр Борисович, это не более чем слова. Если уж вы хотите откровенно, то неужели вы считаете, что в моем лице вы нашли крайнего? Поэтому никакого передела не будет. Боюсь, что люди, чьи интересы вы затронули, сидят слишком высоко. Ни вы, ни ваши начальники ничего не смогут с ними поделать. А я нужен этим людям. Через меня в их карманы попадали такие суммы, что так легко они не решат от них отказаться.

— Должен вам сообщить, Игорь Иванович, что для подсчета реального ущерба, нанесенного государству вашими действиями, я организовал квалифицированную бухгалтерскую экспертизу всей документации, изъятой в фирмах, выпускавших контрафактную продукцию и находящихся под вашим патронатом. Экспертизу проводит лучший судебный бухгалтер-эксперт Борис Алексеевич Поликарпов. Это имя должно вам быть знакомо. Так что в ближайшем будущем будет определен ущерб, который был нанесен вами и правообладателями государству в целом. И мой вам совет — не упорствовать, а добровольно согласиться на сотрудничество. В конце концов, большинство моих подследственных поступали именно так. Что вы можете сказать о ваших отношениях с первым вице-премьером Москвы господином Арнольдом Бесединым?

Игорь Иванович Донской поднял вверх правую бровь:

— Ну уж, Александр Борисович, если вы хотите откровенно, то сначала вы расскажите, пожалуйста, о ваших отношениях с этим господином.

— Что вы имеете в виду? — насторожился Турецкий.

Донской задумчиво посмотрел на него:

— Знаете, Александр Борисович, я всегда считал себя умным человеком. Именно поэтому я занял то положение, которое занял. А вот поступок господина Беседина я не смог понять. Поверьте, Молодчиков сделал прекрасный фильм с вашим участием. Единственная десятисекундная публичная демонстрация этого шедевра, разумеется, с соответствующими комментариями, решила бы все наши проблемы. Вы же помните, чем похожая ситуация закончилась для бывшего генерального прокурора. И вдруг это распоряжение. Мы с Арнольдом Ивановичем занимаем слишком разные положения, поэтому я не стал спрашивать его о причинах подобного решения. Но это не значит, что этот вопрос перестал меня интересовать. Напротив, сейчас мне стало еще любопытней. Вот я и подумал: может быть, вы просветите меня на этот счет?

— Так, значит, это Беседин приказал вам уничтожить все экземпляры кассеты?

Донской утвердительно кивнул головой:

— Не знаю, зачем ему это понадобилось. И на что он рассчитывал. Всем же известно про вашу профессиональную принципиальность. Вы не остановитесь перед должностями и продолжите копать дальше.

Александр Борисович Турецкий внимательно посмотрел на Донского:

— Может быть, господин Беседин просто решил избавиться от вас и найти себе новых подельников?

— Может быть, — Донской опять налил себе виски, — может быть.