Царская невеста, или По щучьему веленью!

9.

Осталось последнее испытание. Какое — невестам наперёд не сказали. Зато убрали от дверей добрых молодцев, сторожей усердных. Нет больше татя, девицы-красавицы. Радуйтесь, гуляйте, где вздумается, — миновала беда.

Ох, и растревожилась душа у Мили от известия этого. Видно, в испытании завтрашнем щучье колдовство ей не подмога.

Но другие невесты отчего не волнуются? Почему не томятся неведеньем? Веселы, пичужками щебечут, словно бы забаву предвкушают.

Порасспросила Миля челядь царскую и прислугу соперниц своих. Чай, не первые смотрины в государстве, должен знать народ что да как.

Должен-то должен, и знает наверняка, да не признаётся. Мы, мол, люди подневольные, ведать ничего не ведаем. Гостята в этом деле за главного, с него одного и спрос.

Так Миля и поверила! Уж Воибуде точно всё про всё известно, а от него и Жиронежке. Да и прочие дочки боярские в курсе, небось.

А Миле что делать?

Отправилась она к пруду на прогулку. Села у воды, прикрылась рукой и шёпотом обо всём Ярилке рассказала.

— Да, хитёр Воибуда, — посетовал щук. — Но дело к концу идёт. Завтра после испытания вели бочке за мной нырять да тишком к дубу пробираться. Там всё решится.

— Если я это испытание переживу, — мрачно ответила Миля.

Посидела немного, любуясь кувшинками да лебедями, кустами да цветами прибрежными и деревьями густыми на излучине. Пруд царский не круглым был, а длинным и загогулистым, это Миля ещё по сну своему вещему помнила. Глянешь бегло и подумаешь, что не пруд перед глазами, а изгиб русла речного. Вот и Милина судьба вся извилистая да гнутая получается. Что-то завтра будет?

А назавтра к обеду пригласили невест в терем, в повалушу — пиршественный зал. Своды яркими красками расписаны, для бояр длинный стол накрыт, в дальнем конце — музыканты с гуслями, дудками, свирелями, гудками, бубнами, трещётками и заморскими лютнями. За главного, похоже, как раз лютнист.

— А теперь — пляски! — сострил Гостята и сам над собой засмеялся. — В общем, сударушки любезные, сноровку вы свою женскую показали. Всем теперь ведомо, что мужа вы голодным не оставите и приодеть сумеете. Посему пришла вам пора красу девичью явить да взоры наши потешить. Но не хороводами и матанями всякими, а, по совету боярина Воибуды, изящественными плясом чужестранным, как то: гальярда и павана. Без мужеского участия, чтобы все только на вас смотрели и глаз оторвать не могли.

Договорил Гостята, дух перевести не успел, а Жиронежка уж на Милю победные взгляды бросает: накось выкуси, лапотница неотёсанная! Миля глаза опустила, вроде страшно ей, а сама про себя посмеивается.

Откуда в здешние края павана с гальярдой приплыли, она потом у щука вызнает, пока же поглядит, как толстушка Жиронежка каденции исполнять станет. У самой-то Мили в кустах рояль припрятан — инструмент, может, и не высшего класса, но для момента нынешнего в самый раз. Ведь коли рояль есть, он непременно сыграет, да так, чтобы наверняка пользе дела послужить!

Жиронежка, между тем, на середину зала выступила, нос задрала — подбородок второй так и всколыхнулся.

Зазвучала музыка.

Под дудки, гусли да трещётки — вот уж павана так павана!

Жиронежка сперва и правда павой пошла. Одной ножкой скользит, другую подтягивает, сама от важности раздулась, сейчас лопнет. Оттого и повороты неуклюжи, и в поклонах грации нет.

А как начала в гальярде подпрыгивать, от боярского стола смешки посыпались. Царевич и вовсе не глядел, с бурундучком своим игрался.

За Жиронежкой другие невесты в пляс пошли. Миля глядит и дивится: кто же их, бедных, танцевать учил? У Жиронежки хоть движения правильные, даром что исполнение хромает. А эти, сами по себе лебёдушки, а в танце — курицы. Топчутся как попало, стыдно смотреть.

Вот почему Жиронежка устами отцовскими танцы чужеземные заказала. Знала, гадюка, что против других звездой смотреться будет!

Хмурятся бояре, бороды чешут, недовольны, что дочерей их клушами выставили, но Воибуде в открытую перечить не смеют.

Настала Милина очередь.

Плохо последней быть. Музыканты устали, зрители утомились.

Ничего, сейчас взбодрятся. Не зря Миля три года в студии старинного танца занималась!

Встала — спинка ровная, плечи развёрнуты:

— Маэстро, музыку!

У маэстро борода лопатой, а всё равно — приосанился, глаза заблестели, глянул соколом на оркестр свой: зададим, братцы, жару!

То есть в паване жару, понятное дело, быть не полагается, но и её сыграть можно для проформы, а можно — с душой. Чтобы ноги сами ритм нужный нашли.

Шаг простой, шаг двойной, вперёд-назад, поворот, поклон.

Стихло шушуканье за столом, бояре кубки медовые отставили, пироги да кулебяки в стороны отложили — любуются. А уж как гальярда зазвучала, стали притопывать да прихлопывать, сами того не замечая.

Пять шагов, прыжок, позировка. Левой, правой. Королева Англии Елизавета гальярду жаловала. Значит, и будущей царице сказочного государства оно не зазорно!

Закончила Миля танец, поклонилась зрителям, музыкантам и на своё место под одобрительный гул прошествовала. А на Жиронежку даже глядеть не стала. Что глядеть? И так всё ясно.

Встал царевич, следом бояре поднялись, Воибуда туча тучей, но молчит, приговора ждёт. Царевич Гостяте кивнул, а уж тот и провозгласил:

— Никто в нашем царстве-государстве лучше матушки-царицы заморские пляски исполнять не умел, а красна девица Емилия не хуже справилась. Нарекается она посему царской избранницей!

Взял царевич Милю под локоток и повёл на запретный двор к дубу заповедному — о судьбе и о счастье спрашивать.

Только вот странность какая. Смотрит он вроде ласково, а вроде и равнодушно, горячей ладонью руки касается — а пожара в крови нет. Бурундучок с плеча его глазками-бусинками поблёскивает, носиком чутким дрожит, будто что-то сказать хочет, да не умеет.