Целитель #12

Глава 12

Среда, 26 апреля. День

«Альфа»

Эквадор, южнее Гуаякиля

Банановое дерево оказалось травянистым, больше всего похожим на лук-порей, только в два человеческих роста. Ряд за рядом тянулась бесконечная плантация — ровным, широким разливом зелени до самых гор, синевших вдали.

«Zona bananera».

Рита впервые в жизни пробовала спелый банан! Вкусноте-ень…

Плоды, что лежат в советских магазинах, срезают прямо здесь, недели за две до спелости. А когда их развозят по сети «Универсам» или «Гастроном», начинается любопытное действо — бананы обрабатывают «газом созревания». Оказывается, налившийся соком фрукт выделяет этилен, и как бы будит зеленых братьев по грозди: «А ну, быстро спеем!»

— Урожай собирают два раза в неделю, — делился информацией Харатьян. — У бабушки на даче картошка вырастает за три месяца, а банан зреет больше года! Представляешь? Даст гроздь в двадцать кило — его срубают, а побеги уже в рост пошли…

— Всё-то ты знаешь, — улыбнулась Гарина.

Дима вспыхнул румянцем, зарделся, как мальчик.

— Да это Санчес всё, он тут с малых лет… Будет батрака дона Альварадо играть. Вон, вкалывает…

Девушка оглядела плантацию. По дорожкам-«магистралям» торопливо шагали местные работяги — таскали увесистые грозди, накрывали пакетами распустившиеся цветы, пряча завязь от букашек-таракашек, выпалывали сорняки…

— Рита… — стихший голос Харатьяна дрогнул. — Мы с тобой… друзья?

— Да, Дима, — мягко ответила Гарина, не дозволяя вырваться понимающему вздоху.

— Скажи… — Дмитрий замялся. — А на что-то большее я могу рассчитывать? Ну, пусть не сейчас, пускай потом, — заторопился он. — Вообще, когда-нибудь?

— Нет, Димочка, прости.

Харатьян сник, грустя об утраченных надеждах, но вера все еще жила в нем, хотя и еле теплилась.

— Это ты меня прости, — забубнил он, отворачиваясь. — Не надо было спрашивать, но ты же понимаешь… Пока не задашь этот вопрос, не успокоишься. Да и потом покоя не дождешься… Но хоть мучать не будет собственная… собственное недеяние!

Рита грустно улыбнулась. Все мужчины обычно робеют, вопрошая девушек. Наверное, страшатся услыхать отказ.

— Дим, а тебе Наташа нравится?

— Нравится, — невесело ответил актер. — Но ты мне нравишься больше… А-а! Балбес… — покривился он. — Причем тут, вообще, мера? Просто… Наверное… Я все-таки люблю тебя.

Рита вздохнула, а Дима сильно огорчился.

— Вот же ж… Извини, Рит! Тебе и так нелегко, а тут я еще, со своей любовью!

Гарина медленно покачала головой.

— Знаешь, Дим, не так уж у меня всё и страшно, — девичье лицо словно осветилось изнутри. — Тяжело терять, а меня — всего-то! — мучит ожидание. Ничего, дождусь. Но… признание всегда приятно. Помнишь, у Лопе де Веги? «Любовью оскорбить нельзя, кто б ни был тот, кто грезит счастьем; нас оскорбляют безучастьем…» — она тихонько засмеялась. — Понял?

— Понял! — разулыбался Харатьян.

Зависла неловкая пауза, но длилась она недолго.

— Внимание! — протяжно выкрикнула помреж. — Тишина на площадке!

— Приготовиться! — подхватил Гайдай. — Свет! Мотор!

— Есть мотор! — браво откликнулась Евгения Ивановна[16], включая магнитофоны.

Помреж, вытягивая «хлопушку», отбарабанила:

— Сцена двенадцатая «Плантатор», кадр два, дубль три!

— Камера!

— Есть, — вытолкнул Игорь Анатольевич[17], плавно наводя стрекочущую «Панафлекс».

Нумератор щелкнул перед объективом, как кастаньеты.

— Начали! Съемка пошла!

Гайдай превзошел себя — перестрелку на «опушке» банановой плантации разыграли просто блестяще. «Кольты» с «ТТ» и «Вальтерами» палят, кони ржут, люди кричат, убивают — и гибнут… Но даже в этой дьявольской экспрессии нашлось место смешному и нелепому, в духе совершенных пародий на вестерны.

Коварный Мигель Альварадо решил силой захватить Литу Сегаль — поскакал впереди своих полуохранников-полубандитов на лихом коне, однако его дерзкий план разбился о непредсказуемые реакции простодушного, наивного Владлена Тимошкина…

В Москве Рита навещала конюшни на выходных — добрые «арабы», будучи страшными лакомками, издали приветствовали ее радостным «и-го-го!» А Гарину скакуны здорово успокаивали — неторопливая выездка отводила тревоги.

Она и Мишу затащила однажды, а тот оказался истинным кабальеро…

…Устав отбиваться да отстреливаться, девушка сдала оружие помрежу, которая, при всех своих талантах, исполняла заодно роль реквизитора, и неторопливо зашагала к «актерке» — облупленному автобусу-кемперу, где исполнители с исполнительницами переодевались или перекусывали. Примета кочевого быта…

— Рита!

Гарина вздрогнула даже, услыхав голос Боярского. Девушке в этот момент показалось, что ее окликнул «настоящий» Альварадо, не злой, в общем-то, персонаж, но эгоист конченный. А себялюбие, помноженное на ревность, делало его опасным. В том числе, и для самого себя.

— Риточка… — актер приблизился с быстротой, не оставлявшей маневра. Он с ходу обнял Гарину за плечи, но притиснуть не смог — девушка выставила локоть, и мягко освободилась. Мишина школа!

Уроки на татами, забытые в уме, запомнились телу.

Боярский малость растерялся, ослабил напор, но девушка не стала добивать противника. Не руками или ногами — стоило назвать того по отчеству, намекая на возраст, и готово. Можно, как в школе, играя в «морской бой», шептать: «Убит!»

— Михаил, не стоит, — сказала Рита прохладно.

— Рита… — в голос актера пробралась обволакивающая хрипотца. — Понимаю, я не лучшая пара молодой женщине, просто… никогда не встречал такую, как ты! И красота… И милота… И ум! Я… Я теряю равновесие, как тот здоровяк, которого ты сбила с катушек приемом дзю-до!

— Кун-фу, — чинно улыбнулась девушка.

Боярский замотал головой, словно в немом восхищении, и заговорил — сбивчиво, горячо, красиво:

— Рита, я прошу только об одном-единственном свидании, одном-единственном часе блаженства! Я готов исполнить любой твой каприз, любое земное желание, которое только по силам смертному! Да, я уже не мальчик, оттого и избегаю сладкой лжи…

Я… умоляю тебя о встрече, пускай короткой, но кто же знает, сколько длится счастье?

— В среднем — одиннадцать минут, — невинно уточнила девушка. — Прости, но… нет.

— Но почему? — вскричал герой-любовник в запале.

— Я люблю другого Мишу.

Пятница, 28 апреля. День

«Альфа»

Ленинград, 21-я линия Васильевского острова

Генерал-лейтенант Береговой оглядел колоннаду Горного института, и отправился искать проректора по научной работе.

В гулких, прохладных коридорах толклись будущие геологи, горняки, металлурги — поисковики и юзеры недр. Шум и гам ходили волнами, словно ведя сейсморазведку вуза. Слышались возгласы:

— Вадька-а! Ты Лену видел?

— Завадскую?

— Да какую Завадскую! Кузьмину!

— А-а! «Кузя» у маркшейдеров…

—…А он ей: «Может, хватит уже?», а она ему: «Не нравлюсь? Уматывай!»

—…Лепо баешь, Григорий!

—…А трюльничек не займешь, а? Ну, хоть рублик…

— Хотите анекдот?

— Трави.

— Сидит алкаш перед зеркалом. Налил рюмку и чокается с отражением: «Ну, с пяти-дисс-летием!» Выпил, плеснул еще. «Ну, с семи-дисс-пяти-летием!». Налил третью… А, Толян, привет!…Налил третью, задумался — до ста лет точно не доживу — и строго так: «Не чокаясь! Ну, земля мне пухом!»

— Гы-гы-гы!

— Молодые люди, — замешкался генерал, — а не подскажете, где мне найти товарища Кудряшова? Бориса Борисовича?

Парочка студиозусов, споривших о том, вылетит ли Дасаев из состава сборной перед «мундиалем», мигом оживились и заулыбались.

— Бур Бурыча? — прогудели они дуэтом. — А пойдемте, мы вас проводим!

Кудряшов отыскался в своем кабинете. Правда, Береговой не сразу его узнал — Георгию Тимофеевичу показывали фото, на котором нынешний проректор и завкафедрой позировал в оранжевой «каэшке», мохнатой шапке, в унтах, да на фоне пингвинов Адели. А тут он в костюмчике, при галстучке…

Стоит, наклонившись над своим проректорским столом, упираясь в него обеими руками, и мурлычет под нос:

— Познанья жадный, он следил кочующие караваны в пространстве брошенных светил…

По-всякому выворачивая седую голову, Кудряшов глубокомысленно разглядывал сложный чертеж, смахивающий на абстрактную картину.

— Борис Борисович? — осведомился гость, не вполне уверенный, что зашел, куда надо.

— Да-а, — протянул хозяин кабинета, выпрямляясь и слегка морща лоб. — Погодите, погодите… — заинтересовался он. — Товарищ Береговой?

— Он самый, — поклонился генерал-лейтенант. — Я тут, так сказать, от имени и по поручению… Меня, правда, предупреждали, что вы, скорей всего, остались на зимовку в Антарктиде…

— О-о! — воскликнул проректор. — Зимовка — это слишком долгий экстрим, а мне работать надо! На «Восток» я осенью подамся, в антарктическую весну.

— Это связано с подледным озером? — ввернул Береговой.

— Напрямую! — энергично кивнул Кудряшов. — Испытаю свою новую буровую, хе-хе… Гибрид электроплитки с пылесосом, но работает же! Знаете, бурить скважины — это все равно что брать пробы тканей в медицине. Да-да! Геофизики, со своими сейсмическими и геомагнитными методами, сродни терапевтам — они оценивают вероятность. А бурильщик, как гистолог, достает керн — и ставит окончательный диагноз! Ах, вы только представьте, каково это — вскрыть громадное озеро, закупоренное миллионы лет назад… Разве не интересно?

— Весьма, — согласился Береговой, переминаясь.

— Ох, — спохватился «Бур Бурыч», — что же это я! Присаживайтесь! И позвольте спросить: что к нам привело космическое ведомство? Луну хотите просверлить огромным буравом? Хе-хе…

— Именно, — дернул ртом генерал-лейтенант, утопая в мякоти кресла. — Планируем уже в начале этого лета доставить на лунную базу всё необходимое оборудование, и пробурить глубокую скважину в Море Дождей… — с удовольствием глядя, как на лице его визави меняются выражения — от недоверия к азарту и даже легкой зависти, он не спеша изложил суть. — Очень там район любопытный… Я, конечно, не специалист, передаю то, чего наслушался. Само лунное море образовалось, когда в те места втесалась громадная протопланета, километров двести или триста в поперечнике. Она, как апельсин на дольки, раскололась, погрузилась в мантию, а сверху ее залило лавой… Впрочем, все эти академичные воззрения сейчас тасуются и перетасовываются! Хм… Пожалуй, я вам парочку секретных сведений выдам. Там, на Луне, такой «экшн» развернулся… Голливуду и не снилось! Но к делу. Наша разведка выяснила, что американский лунник «Сервейор-3», севший в Океане Бурь еще в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году, обнаружил странный, сильно фонивший образец грунта — полагаем, мелкий обломок того самого планетоида, что породил Море Дождей. Астронавты с «Аполлона-12» специально высадились рядом с «Сервейором» три года спустя, и доставили обломок на Землю, упаковав его в свинцовый контейнер. Анализ показал в образце высокое содержание изотопа плутония-244, что явно указывает — под коркой Моря Дождей скрыты тысячи тонн трансуранидов!

— Не верю! — резко мотнул головой Кудряшов.

— А вот американцы поверили, — усмехнулся Береговой. — И даже занялись секретным проектом «Зеро», желая первыми добыть трансурановые сокровища на Луне. «Аполлон-15» прилунился недалеко от того места, где позже появилась база «Звезда» — по иронии судьбы, мы выстроили ее именно там, где толща лавовых отложений как раз тощая — меньше пятисот метров. Первые же пробы показали не следы даже, а ощутимые весовые количества и плутония-244, и калифорния-251, и… Много чего. О, вы бы видели, какая яростная перепалка началась между светилами селенологии, астрофизики и прочая, и прочая, и прочая! Все сходятся на том, что планетоид однозначно не из Солнечной системы, а галактического происхождения, зато потом… Раскол на два непримиримых фронта! Одни стоят за то, что обнаруженный плутоний — промежуточное звено в цепочке распадов сверхтяжелого элемента с «острова стабильности», возникшего при взрыве сверхновой — и занесенного на Луну той самой протопланетой, а другие утверждают, что вспышка суперновы не дала бы образоваться трансуранидам, а уж тем более, трансактиноидам или суперактиноидам. И они предположили генезис таинственного элемента Х при слиянии нейтронных звезд…

Нахохлившийся проректор рывком приблизился к книжному шкафу, полистал краткий химический справочник Рабиновича и Хавкина, нашёл статью про плутоний, фыркнул: «Что за ехидная сила!», а затем схватил телефонную трубку, быстро набирая короткий местный номер:

— Алё, Александр Ефремыч? День добрый! Борис беспокоит. Узнал? Будь другом, глянь в справочнике радиоизотопов период полураспада плутония-244! — дожидаясь ответа, он нетерпеливо постукивал носком ботинка по истертому ковру. — Да-да! Сколько? Отлично… Спасибо большое! Нет, не для буровой. Пока!

Повесив трубку, Бур Бурыч медленно проговорил:

— А я бы рассмотрел возможность того, что планетоидов было

два — один ударил пару миллиардов лет назад, а другой…

в мезозое, в середине или в начале мелового периода, самое

давнее — сто миллионов лет назад… И упал он в тот же кратер!

— Очень даже неплохая версия, — одобрительно кивнул Береговой, щурясь. — Насколько я помню астрономию, в те времена Солнце как раз прорезало экваториальную плоскость Галактики… Приблизилось к сгущенным звездным системам центральных областей, а там планетоидов, как снега зимой!

Кудряшов вскочил и нервно заходил по кабинету.

— Буровые работы в Море Дождей начнутся летом, — спокойно заговорил Георгий Тимофеевич, следя за его метаниями. — Меня уполномочили официально предложить вам возглавить и вести их.

Бур Бурыч резко затормозил, и повернул к искусителю бледное лицо.

— Где? — вытолкнул он.

— На Луне, — по-прежнему спокойно ответил генерал-лейтенант.

— Ох… — поник Кудряшов. — Вы хоть знаете, сколько мне лет?

— Возраст не помеха! — небрежно отмахнулся Георгий Тимофеевич. — Я полетел в космос в сорок четыре. Так, когда это было! А сейчас медики резко убавили строгость. Или, по-вашему, на станции «Восток», где нечем дышать, зато морозы под девяносто, не требуется лошадиное здоровье?

Борис Борисович забегал еще пуще, и снова замер, сварливо воскликнув:

— Только учтите, я без Федора ни на какую Луну не полечу!

— А… кто такой Федор?

— Мой напарник и соавтор всех без исключения работ по Антарктиде!

Береговой хладнокровно вынул записную книжку, и зажал в пальцах ручку «БИК».

— Фамилия?

— Чья?

— Вашего напарника и соавтора.

— Дворский, — выдохнул проректор. — Федор Дмитриевич.

Генерал-лейтенант поднялся, и пожал руку Кудряшову.

— Жду вас обоих второго мая в Центре подготовки космонавтов. Ровно в полдень. И прошу не опаздывать.

Суббота, 29 апреля. Вечер

«Бета»

Ленинград, улица Маяковского

За мой честный труд по наладке и починке компов мне отвалили ровно сто восемьдесят рэ, в чем я и расписался в графе «Получил». Размашисто, с завитушками — «Томин». Хватит на первое время…

Наш белый пароход уже подходил к причалу, радостно гудя. На пристани качалась, волновалась толпа встречающих, а палуба была полна прибывающими. Радостная взвинченность владела и экипажем, и полярниками — огромные заросшие мужики орали, махали руками, и даже подпрыгивали от детского нетерпения.

Один лишь я был чужим на здешнем празднике жизни…

«Профессор Визе» мягко подвалил к причальной стенке, по-медвежьи зажимая плетеные кранцы, и вот он — трап! Загудел настил под суетливыми шагами…

Я влился в коллектив, и со всеми вместе встретил бдительных таможенников и погранцов, стоявших на страже рубежей Родины. Гулял у меня по спине холодок — обратит ли кто внимание на приписку к другому судну? Или на весьма отдаленное сходство Михаила Гарина с Александром Томиным? Я даже бриться перестал, лишь бы соответствовать фото в паспорте, однако замороченная таможня дала «добро».

Не отягощенный багажом, я вышел в город, и добрался до станции «Василеостровская». Ленинград знаком мне довольно поверхностно, поэтому я спустился в метро, доехав до «Гостиного двора». Решил, что Невский проспект расскажет — и покажет — мне больше, чем нумерованные линии.

По виду всё было узнаваемым — люди, дома, даже мода. Но вот, если приглядеться…

«Бета-Ленинград» готовился к Первомаю, и повсюду трепетали красные знамена… со светло-синей полосой у древка. Флаг РСФСР!

Ну, это меня не слишком поразило. Еще Ленка Браилова рассказывала, что здешний Хрущев, хоть и ярый антисталинист, однако, по сути, воплотил в жизнь сталинский план автономизации. Заявил с высокой трибуны о «едином советском народе»? Молодец, «кукурузник»! Стало быть, и СССР должен быть «единым, великим и неделимым»…

Затем я пригляделся к машинам, шуровавшим по проспекту. Мне, привыкшему к обилию «Вартбургов», «Юго», «Татр» и «Шкод» на улицах, не хватало этих марок. Но и «Жигулей» не видать! Вероятно, в шестьдесят шестом политика не вмешалась в дела автопрома, и контракт заключили не с «ФИАТом», а все-таки с «Рено». Что ж, выбор удачный. У модели «Рено-16» очень мягкий ход и сильная подвеска — находка для плохих дорог!

Вон они, катаются… Взад-вперед…

Набрав газет в ближайшем киоске, я заглянул в магазин «Продукты», и свернул на Маяковского. Где-то здесь был прописан человек, за которого я себя выдаю.

До нужного дома я дошагал уже в потемках. На улице горели фонари, а мой путь лежал под арку темной подворотни, перекрытой единственной ржавой створкой ворот.

Двор-колодец не угнетал достоевщиной, его замыкали дома от трех до пяти этажей, и даже пара деревьев вымахала, взламывая асфальт. Разве что глухая, облезлая стена брандмауэра портила вид и настроение.

Отыскав нужное парадное, я поднялся на последний этаж. Тусклая лампочка едва освещала лестничную площадку, но то, что нужно, разглядеть удалось — Томин проживал в коммуналке.

Ключа от общей двери у меня не было, да он и не потребовался — пыхтящая тетка в блекло-красном платье, которую я обогнал на лестнице, оказалась соседкой. Отворив лязгающий, будто в тюремной камере, замок, она вошла, а я шмыгнул следом. Тетка даже не глянула на меня, буркнула только:

— Дверь замкни.

Я послушно клацнул защелкой, пытаясь решить вопрос: а какая из комнат — моя?

Двери в ближайшие «жилые помещения» были распахнуты настежь, выворачивая наизнанку нехитрое житие. Дальше уводил темный коридор, куда из общей кухни падал свет и валил чад.

Бабища в красном платье и с жесткими пергидрольными волосами отворила третью по счету дверь, вошла к себе, не оборачиваясь, и заперлась изнутри. «Do not disturb».

Юркая дивчина-кубышка выкатилась из кухни, шлепая тапками и держа перед собой кастрюльку с парящей картошкой. Ага. Вторая комната.

На кухне обитали двое мужиков — один в олимпийке, запачканной мазками краски, а другой — в майке-алкоголичке. Оба шумно наворачивали суп, будто соревнуясь, кто быстрее дохлебает.

Осторожно обходя оцинкованную лоханку, подвешенную на гвоздь, велосипед «Школьник», покосившуюся полку, дощатый ларь, разивший гнилой капустой, я набрел еще на пару дверей.

Спрашивается: за какой из них прячется моя жилплощадь? Ключ подошел к самой дальней комнате. Зато рядом с туалетом, где утробно журчала вода…

Высокая и тяжелая филенчатая створка закрылась, отрезая меня от коммунального бытия, даруя иллюзию убежища.

Я щелкнул выключателем. Неожиданно яркий свет залил узкое и длинное помещение, разгороженное громадным шкафом на два закутка. В углу белел холодильник — выключенный, с открытой дверцей, он выставлял напоказ пустые полки. Я тут же загрузил его кольцом колбасы, сыром, коробкой с пирожными, бутылкой «Крем-соды», и воткнул вилку в розетку — «Саратов» сыто заурчал, нагоняя уют.

Под «кухонным» столом обнаружилась целая коллекция тапок и шлепанцев — мне подошли войлочные, с опушкой. Стянув подарок полярников — куртку с надписью на спине «33 САЭ», я повесил ее на плечики в шкаф.

Простые, простейшие дела как будто убавляли мои беспокойства, приливая сил.

«Всё будет хорошо!» — заверил я себя.

Выходить на кухню я откровенно побаивался — а вдруг соседи хорошо помнят Томина или вовсе были дружны с ним?

В принципе, жить-поживать в коммуналке я не собирался, переночую, и уйду. Мне вообще нечего делать в Ленинграде — вся наша команда должна была тайно высадиться с «Бриза» в районе Одессы, и следовать в Москву. Вот и мне туда дорога.

Что я один могу?

Вернуться обратно, чего хотелось всё сильнее, возможно лишь в двух вариантах — либо на нашем сухогрузе, либо захватив преобразователь пространства в тутошнем Орехове, бета-версии Щелково-40.

Второй вариант нас устраивал полностью, хотя и придется пошуметь. Захватить преобразователь маловато будет. Надо еще подорвать, как минимум, две вышки отражателей, блокирующих зону доступа в «Альфу», освободить наших людей, удерживаемых «зловредным режимом Шелепина», и вывести их в родное пространство. Ну, а последними перейдем мы.

То есть, всё шумство и «прямые действия» начнутся в Орехове, но туда еще надо попасть — охраняют его даже лучше, чем наш Арзамас-16. Да это ладно…

Главное, встретиться с «Царевичами», с Рустамом и Умаром, со всей спецгруппой. И разве ж я виноват, что нарушил строгий наказ Андропова? Меня реально втянули в дела «Беты», столкнув в вечерний океан!

Успокоив совесть и кое-как определив приоритеты, я крепко потер ладони.

— Дай ты человеку поесть спокойно! — попенял самому себе, и отломил кусок «Краковской» — у меня к этому сорту самое нежное отношение. Горбушку черного в руку — и вперед!

Чего-чего? Мозгу заняться нечем? А вон, пущай газеты листает!

Откусив колбасы и хлеба, я зашуршал «Известиями».

«Оперативно развернуты спасательные работы в нейтральных водах норвежского моря у острова Медвежий, где, в результате пожара, затонула атомная подводная лодка 'Комсомолец».

Батискафы типа «Поиск-6» определили точное месторасположение субмарины, а глубоководные спасательные аппараты уже подняли первых спасенных моряков-подводников.

На авианосце «Иосиф Сталин» развернут госпиталь и созданы все условия для лечения и реабилитации пострадавших'

«Делегация ЦК КПСС во главе с председателем Совета Министров Геннадием Вороновым, посетила Китай с официальным визитом. На встрече с председателем ЦК КПК Чжао Цзыяном были достигнуты важные договоренности в деле развития экономического сотрудничества, в том числе советских долговременных инвестиций в металлургическую, химическую и строительные отрасли, а также энергетику»

«50 лет назад в нашей стране был принят Великий план преобразования природы. Если не считать застойные годы 'хрущевщины», этот сталинский план успешно реализовывался. От Западного Казахстана до Украины протянулись 5300 км государственных полезащитных полос. Было высажено более 4 млн гектаров леса, преградившим дорогу суховеям, и тем самым изменивших к лучшему климат на 120 млн. гектарах полей, садов и пастбищ. Одновременно создавались оросительные системы — одних только водохранилищ было построено 4 тысячи.

Правда, после смерти вождя Хрущев и Маленков свернули выполнение плана. Многие лесополосы вырубили, множество прудов и водоемов для разведения рыбы забросили, но с 1968 года Сталинский план преобразования природы выполнялся нарастающими темпами. В итоге, он не только обеспечил абсолютное продовольственное самообеспечение СССР, но и позволил нарастить с середины 70-х годов экспорт отечественных зерно- и мясопродуктов'

Ну, не молодец ли Железный Шурик, нехороший «кремлевский диктатор»? С этими мыслями я завалился спать, не раздеваясь. Только ботинки снял, да ослабил ремень.

«Лучше перебдеть, чем недобдеть…»

Там же, позже

Рано утром потянуло меня к удобствам. Зевая, я обулся и накинул куртку. В коридоре было темно и тихо, лишь знакомая тетка перетаптывалась у старого телефона, висевшего на стене у кухни, бубнила да кивала крашеными прядями. Только уже не тускло-алое платье утягивало ее безобразную фигуру, а халат того же патриотического цвета.

Сонно моргая, я посетил туалет. Вода в ржавом унитазе больше не журчала — она еле слышно шипела. Зато из крана бежала частой капелью, добавляя сочности темно-рыжим потекам в громоздкой эмалированной ванне.

Сделав свое мокрое дело, я вымыл руки под ледяной струйкой. Подумал, и отер лицо. Бр-р! Сон смахнуло, как пыль тряпкой.

Правда, полотенце я с собой не прихватил, а к тому вафельному, что висело на гвоздике, боязно было прикасаться. Пришлось утереться носовым платком.

Неожиданный стук далекой входной двери заставил меня замереть.

— Входите, входите, товарищи! — торжествующе зазвенел теткин голос.

Сапоги глухо загрюкали, затоптались совсем рядом, а затем меня снова проморозило — кулак гулко заколотил в двери томинской жилплощади.

— Откройте! — крикнул грубый властный голос. — Милиция!

Запертые створки ответили тишиной, и тот же грубиян резко скомандовал:

— Ключи!

— Вот! — угодливо ответила тетка, звякая железками. — Санечка сам оставил, когда уходил!

— Сержант!

Невидимый мне милиционер залязгал, отворяя дверь. Клацнули табельные затворы, и несколько человек ворвались в «мою» комнату.

— Здесь он, здесь! — глухо заверещала шибко лояльная соседка, вбегая следом.

Это был мой единственный шанс. Неслышно покинув удобства, пихнул ладонью дверь черного хода. Она стояла открытой, и я выскользнул на лестничную площадку, заставленную ломанными стульями, полуразобранным телевизором и прочим хламом.

— Стой! — донеслось из коммуналки, хлестнув будто плетью.

Я буквально взлетел по крашеной лестнице, сваренной из уголков, на пыльный чердак, и осторожно прикрыл крышку люка. Поразмыслив около секунды, подтащил расколотую «буржуйку», тяжеленную, литую, и бережно привалил сверху, для надежности.

«Попыхти, моя милиция…»

Я понятия не имел, есть ли тут выход, и куда он ведет, а возня снизу уже была слышна. И помчался прыжками, с балки на балку, пока не оказался у запыленного окошка. С жалобным скрипом рама отворилась, дребезжа стеклами, и я протиснулся на крышу.

«Поспать не дала, коза старая!»

Я влез по пожарной лестнице на гулкую кровлю соседнего дома, а уже с него живо спустился, цепляясь за холодные, сырые перекладины из арматурин.

Спрыгнул с двухметровой высоты и оказался в узкой щели между безоконных стен — велосипедист заденет локтями облупившуюся штукатурку. Пометавшись, бросился налево, туда, где виднелась металлическая стена гаража, обстоятельно выкрашенная суриком.

Еще одна щель, поуже… Сухие, ломкие заросли бурьяна… И соседний двор, довольно чистенький и ухоженный. Даже мусорный бак, на котором лениво умывался беспризорный кот, сверкал веселенькой зеленой краской.

Я подмигнул котяре, и тот внимательно глянул на чужака.

— Ты меня не видел. Ага?

Зверек зевнул, и занялся мытьем недогрызенных ушей.

Часом позже электричка уносила меня к Бологому. Далее — везде…