Целительство

ИСТОКИ МЕТАФИЗИЧЕСКОГО ЦЕЛИТЕЛЬСТВА

Когда ребенок падает и родители целуют слегка ушибленное место, чтобы «не болело», этот магический ритуал совпадает по духу с чудесами, которые творил в древности колдун-знахарь. Его власть над силами зла коренилась в почитании старости, лежавшем в основе примитивной религии, — вполне понятно, что любая религия возникает из поклонения старикам, — и во всеобщем убеждении в том, что все силы, невидимые глазу или недоступные пониманию человека среднего ума, являются сверхъестественными. Но это не все, что известно о колдуне-знахаре; отчетливые признаки его влияния сохраняются в наших методах лечения и по сей день. Следовательно, он имеет право на наше уважение и на наше стремление лучше понять его методы, его место и позицию в наступательном движении цивилизации.

Было бы ошибкой считать, что наши далекие и дикие предки отличались хорошим здоровьем. Абориген вел жизнь, полную опасностей и невзгод. Со всех сторон его окружали лишь огромные животные, гораздо более сильные, чем он, и менее крупные рептилии и насекомые, с которыми он не мог соперничать в ловкости. Антропологический потомок Адама, которому предстояло достичь такого величия в более поздние времена, в доисторическом мире был слабым существом, жизнь которого давала слишком мало поводов для благодарности и почти никаких — для довольства.

Он ничего не знал о естественных причинах болезней и так и не нашел обоснованной связи между своим образом жизни и состоянием здоровья. А посему все заболевания, по его мнению, имели сверхъестественное происхождение. Он замечал, что болезни поражали и хороших и плохих людей без разбора, старые и молодые испытывали одинаковую боль, богатые и бедные бок о бок чахли и умирали. И он не понимал почему.

Из этого глубокого незнания рождался страх, страх перед всем и всеми, страх перед огромными животными, ревевшими в джунглях, страх перед маленькими блестящими тварями, жужжавшими на болотах, страх перед громом, грохотавшим в небе, и молнией, заливающей небосвод зеленоватым огнем, страх перед землетрясениями и приливными волнами. А больше всего он боялся темноты, этого странного фатального мрака, ежедневно окутывавшего землю.

Ночь таила тысячу ужасов для трепещущих созданий, жавшихся друг к другу в своих пещерах и хижинах долгими часами непроглядной тьмы. Снаружи раздавались странные звуки, и если самый храбрый выбирался наружу, чтобы выяснить источник шума, больше он уже не возвращался. Утром остальные находили его мертвым и, как правило, частично съеденным. Темнота была полна жизни, которая нападала и убивала, кралась на мягких лапах и смотрела из темноты зелеными глазами. Эта жизнь лаяла и хрюкала, скулила и шипела, и вечно подстерегала, и всегда только затем, чтобы причинить зло.

Страх — древнейшая и самая мучительная из всех человеческих эмоций; безжалостный и, по сути, бессмысленный, он является источником бесконечного страдания и мучений. В жестоком мире, где царил страх, мужество было лишь вспышкой сопротивления, за которой следовало несчастье. Чем больше люди боролись с неведомым, тем больше был их страх, ибо природа, каждый раз оказывавшая сопротивление, становилась более грозной, чем прежде. Дерзкие и отважные уползали обратно в свои норы, как побитые дворняжки, терзая неискушенные умы размышлениями о своем бедственном положении.

И вот из этого древнего мрака невежества, предшествовавшего заре разума, явился колдун-знахарь. У нас нет никаких достоверных сведений о происхождении или процессах, породивших этого фантастического иерофанта первых культов целительства на земле — первого жреца, первого врача и первого психолога. Если наши более искушенные умы воспринимают колдуна-знахаря как некое жуткое чудовище, то в создавшем его первобытном мире он был источником надежды, первым в длинной веренице авантюристов, рискнувших приспосабливать неизбежное к человеческим нуждам.

Многие ученые, серьезно размышлявшие о древних народах и их знаниях, пытались объяснить, кто такой колдун-знахарь. Наибольшего успеха в этом отношении, пожалуй, добились психологи, признав свое дальнее родство с ним и его методами. Но психология выводит только на небольшой участок необозримых горизонтов философии, и колдуна-знахаря можно лучше рассмотреть в более широкой философской перспективе. Такая точка обзора позволит нам отчетливее разглядеть силы, сформировавшие его, и мощные движения, определившие его линию поведения.

Естественным источником религии является, на мой взгляд, преклонение перед возрастом. Те, кто прожили долгую жизнь, и испытали больше всех. Традиция — это свидетельские показания долго живущих. В первобытные времена среди варварских народов немногие доживали до глубокой старости. Слишком много опасностей подстерегало на жизненном пути. Поэтому большинство племен уважали стариков, и жаловали им титулы, и оказывали почести такие же, как богам и духам, ибо на самом раннем этапе развития человеческого общества люди, достигшие солидного возраста, отличались простой способностью к мышлению — выживший был существом высшего порядка.

Дикарю и в голову никогда не приходило хранить что-то бесполезное. И отнюдь не любовь к сородичам побуждала его кормить и защищать старых воинов, которые уже больше не могли обеспечивать себя сами, а чисто практические соображения. Эти старики знали жизнь джунглей и холмов, они бывали в далеких местах, они исходили леса вдоль и поперек и переправлялись через реки на бревнах. Они знавали героев предшествовавших поколений и были хранителями мудрых советов, высказанных давно умершими людьми.

Вначале человек уважал физическую силу, но мало-помалу положение менялось. Сила иного рода доказала, что она может спасти племя, когда отваги не хватало, и этой силой была мудрость. Мудрость же принадлежала старикам, прожившим долгую жизнь. За наследным властителем, молодым, наделенным всей полнотой власти, уважаемым за его силу, стояли старики, почитаемые за их мудрость; и для молодого вождя величайшим благом было советоваться с ними и извлекать пользу из их советов. Так возникла двойная форма правления, существовавшая в древнем мире и достигшая расцвета в египетской культуре, — правление жреца и царя.

Таким образом, отцы стали жрецами благодаря долгому и таинственному процессу поклонения и сохранения традиции — и даже в наши дни у католиков принято величать священников отцом. И слово «Роре» — «Папа» от греческого Papas — наставник, воспитатель, дословно означает «отец». В психологии хорошо известен тот факт, что ребенок выказывает родителям — если они не разочаруют его в слишком юном возрасте — то же благоговение, которое он впоследствии переносит на свою концепцию Бога. Отец есть Бог, а Бог есть Отец.

Многие ли родители сознают, что, когда их малыш, разбив коленки, бежит к ним за сочувствием и помощью, он выражает главный религиозный инстинкт человечества? Или когда мать целует ушиб, чтобы не болел, разве она понимает, что отправляет магический ритуал, тождественный, по сути, чудесам самого первого жреца, колдуна-знахаря?

У первобытного человека не было иного способа увековечить свое знание и память о своих делах, кроме как в устной передаче. Со временем он научился довольно грубо рисовать картины на плоских стенах утесов, но задолго до этого колдун-знахарь уже стал привычным явлением его жизни. Его изображения в различных одеяниях из шкур животных представляют древнейший вид искусства.

Людям всегда хотелось, чтобы их помнили и чтобы дела, совершенные ими, пережили их самих. Поэтому старики, чувствуя, что им недолго осталось жить, искали, кому они могли бы передать свои знания и историю. Вот так и случилось, что неврастеник[3] стал спасителем своего племени, а позднее и расы. Старые люди обращались в поисках подходящих учеников к спокойным и наиболее вдумчивым юношам, потому что их умы были более пригодны для увековечения традиции, чем умы более сильных и воинственных молодых людей. Отыскав кого-нибудь, пришедшегося ему по душе, старик посвящал последние годы жизни передаче своих знаний, а вместе с этим, разумеется, и подробного описания собственных подвигов. Когда старый учитель присоединялся к духам своих предков, молодому ученику, если можно так выразиться, предписывалось нести дальше факел мудрости, вероятно, от имени более старого человека, а не от своего собственного.

И вот сложилась новая ситуация. Почитание перестало быть просто проявлением уважения к годам, оно выказывалось человеку любого возраста, обладавшему знанием старейшин. Но, как и в нынешнее время, невозможно полностью отделить знания от личностей, обладателей знаний; таким образом, и более молодые люди пользовались уважением, сообразным их познаниям. Это была следующая ступень развития жречества, когда обладатели знания получали особые привилегии. Именно они обсуждали вместе с воинами важные дела, именно эти мудрые люди, чьи занятия не обеспечили им надлежащей подготовки к военным подвигам и которых ценили слишком высоко, чтобы подвергать опасностям сражения. Они носили отличительные знаки и эмблемы. У них испрашивали совета во всем, что касалось счастья и безопасности племени. Мудрые неизбежно должны были заниматься и болезнями, так как страдальцам больше некуда было обращаться.

От мудрых больные узнавали о переживаниях своих предков в аналогичном состоянии. Снова применялись те же средства, которые помогли в прошлом, и вера в старые способы лечения без сомнения приносила некоторое облегчение. Память, как могла, сохраняла подобные сведения, а так как эта способность тесно связана с воображением, то эти сведения раздувались и расцвечивались самым причудливым образом.

В этой старинной схеме наверняка присутствовали элементы метафизики, потому что восприимчивость психики первобытных людей доказана и не вызывает никаких разумных возражений. Дикарь очень близок к природе и к жизни окружающих его животных, а большинство животных обладает более развитыми инстинктами, чем человек. Возможно, инстинкт и дал начало мистицизму. Нет ничего невозможного в том, что некоторые старейшины были спиритами по природе и обладали мистическим видением в зачаточной форме.

Потом, в далеком прошлом, обнаружилось, что эту чувствительность можно усилить посредством постов и бдений, которые истощали физические силы. Те, кто достаточно долго жили в близком соседстве с варварскими племенами, твердо уверены, что не все способности колдуна-знахаря относятся к психической сфере или являются воображаемыми.

Сны, вероятно, играли важную роль в развитии мистики у аборигенов. Тайны жизни во сне до сих пор не получили исчерпывающего объяснения, хотя хорошо известно, что человек, вероятнее всего, видит во сне то, что более всего занимает его мысли. Поэтому, вполне возможно, прорицателей племени в сновидениях посещали «старцы», бывшие когда-то их учителями. Если эти умершие и не появлялись на самом деле, то сознанию во сне могло показаться, что они приходят, тем самым устанавливая связь между прошлым и настоящим через таинство сна. Трансы представляют собой не что иное, как искусственный сон, вызываемый наркотиками, внушением или самовнушением; их общепризнанным назначением является облегчение достижения состояния сновидения и переживание связанных с ним явлений. В таком случае налицо все факторы, необходимые для появления на сцене колдуна-знахаря.

Время завершило этот процесс. Постепенно отдаляясь и теряя четкость в нетренированной памяти, образы «старцев» становились все более и более смутными; они превращались в великих духов, живших в далеком прошлом, а ныне обитавших в некой странной призрачной стране, в которой провидец может разыскать их в сновидениях или трансах.

С точки зрения наших нынешних критериев правильного и ложного, понять, кто такой колдун-знахарь, невозможно. Он был частью своего мира так же, как и мы — часть нашего, а эти два мира имеют мало общего. Во сне мы приближаемся к старому миру, но даже наши сны в большой степени обусловлены нашим сознательным мышлением.

Мы не можем познакомиться с колдуном-знахарем, но давайте, по крайней мере, уважать его, глубоко сознавая, что без его странных способностей современная цивилизация не стала бы такой, как она есть.

Мы не сможем разобраться в методах целительства колдуна-знахаря, не поняв его религии. Религия в своем теологическом аспекте есть отношение к жизни, набор убеждений и умозаключений, связанных с отношением индивидуума к духовному миру и его творениям. С нравственной, или этической, стороны религия представляет собой правила поведения: что можно делать и чего нельзя. В первобытном обществе действия, нарушавшие закон племени, карались соразмерно тяжести проступка. Из этого легко понять, что первая религиозная этика сводилась главным образом к табу, и только тысячелетний процесс совершенствования позволил этой этике развиться до возвышенных моральных и социальных норм наших дней.

Вначале религия мало чем отличалась от упорядоченного страха. Мало-помалу начали возникать некие особые ритуалы, свидетельствующие о вполне конкретных установках и убеждениях. Основанием первобытной теологии было то, что все невидимое нетренированному глазу или непонятное неподготовленному уму кажется сверхъестественным. Таким образом, болезнь представляла собой тайну духов, и браться за ее разгадку могли только те, кто имели власть над духами и их злой силой. Племенные убеждения в отношении недомоганий и болезней сводились, насколько это известно, к следующему:

— болезнь сама по себе — это дух, бесформенный и бестелесный, живущий в воздухе и прицепляющийся к человеку по какой-то причине или без оной;

— этот дух может по желанию принимать сколько угодно обличий и нападать на человека в любом из них — одушевленном или неодушевленном;

— человек, владеющий магическим знанием или каким-нибудь сильным фетишем, может направить духа болезни против своих врагов, чтобы уничтожить их;

— болезнь могут вызвать разгневанные духи либо умерших людей, либо животных, растений или даже минералов;

— любое оскорбление или невнимание по отношению к умершим членам племени может побудить их духов наслать болезнь или другие несчастья;

— животные, используемые в пищу, могут причинить болезнь, если во время умерщвления не совершить надлежащих церемоний;

— злые люди, обладающие или не обладающие особыми оккультными способностями, могут передавать болезни взглядом (дурной глаз) или прикосновением к какому-нибудь предмету, принадлежащему жертве;

— сам колдун-знахарь может заставить заболеть любого усомнившегося в его способностях или противящегося его власти.

Заметьте, никаких упоминаний о богах как о причинах физических несчастий. Это объясняется тем, что в те далекие времена не существовало четкой концепции высших божеств, да и болезнь не воспринималась как кара за грех. Дальше опасения обидеть могущественных духов дело не шло; однако духам не приписывали никаких этических мотивов, и этичность не имела почти никакого отношения к укрощению их гнева.

Некоторые писатели называют практическую деятельность колдунов-знахарей черной магией. Это неверно, потому что нельзя говорить об извращенном использовании силы, пока нет критерия того, что считать правильным. Колдовство становилось отрицательной и извращенной силой по мере того, как цивилизация вырабатывала критерии честности, которые оно попирало. Следовательно, термин «колдун-знахарь» неправильно истолковывается как подразумевающий зло; он применим только к первобытному или примитивному магу.

В обрядах колдуна-знахаря важную роль всегда играли маски. Откуда же появились эти фантастические маски? Мне кажется, изначально это были портреты «старцев». Большинство масок представляется нам гротескными и ужасными, но для создавших их первобытных людей эти странные произведения, вероятно, были исполнены красоты и величия и наделены таинственным смыслом.

В культах масок отражалась вера в то, что надеть маску — все равно что стать вместилищем для духа, которого эта маска изображает. В таком случае колдун-знахарь, надевая лицо «старца», становился воплощением «старца», говорил его голосом и обладал его авторитетом.

Головы животных, которые носили египетские жрецы, имели то же самое значение и, возможно, были порождением тотемизма, когда жрец носил маску своего духа-животного.

Страх, вызываемый маской, также мог играть важную роль в этом древнем религиозном обычае. Колдун-знахарь неизмеримо повышал свой престиж, меняя внешность на нечто неземное. Туземцы, конечно, знали об использовании маски, но тем не менее она вызывала сильную эмоциональную реакцию.

Много лет назад в Дарджилинге, в северной Индии, к нашему отелю забрели несколько «дьявольских танцоров», чтобы дать представление. Среди них был маленький мальчик лет около восьми, ставший вскоре любимцем всех живших в отеле туристов. Вечером, во время танцев, все исполнители, включая и самого юного, были в масках, изображающих тибетских демонов. В самый разгар пляски мальчуган с надетой на него головой быка из папье-маше бросился к толпе, которая раздалась и разбежалась с тревожными криками. Все знали мальчика, многие угощали его днем конфетами, но стоило только возникнуть суматохе, как образованные белые превзошли в своей реакции туземцев.

Первобытная логика подсказывала, что если маска пугает смертных, то она возымеет такое же действие на злых духов, а те, потрясенные ужасным зрелищем, поспешно удалятся и отведут свои зловредные силы от деревни. Это поверье лежит в основе некоторых тибетских ритуалов и запечатлено во многих рассказах о колдунах-знахарях и их приемах. Дикарь не видел оснований считать духов умнее себя; что пугало его, непременно должно было напугать и призраков.

В масках заключен и более глубокий психологический смысл. Их художественный облик приходит из бессознательного, или из глубинных, подсознательных областей человеческого интеллекта. Возможно, что рисунки масок человек выносил из сновидений, и эти рисунки свидетельствуют о наличии странных импульсов, хранящихся в тайниках ума. Религиозное искусство варварских народов отличается поразительной целостностью, дающей психологу обильную пищу для размышлений. Маска была побегом от себя, тот, кто ее надевал, становился кем-то другим и жил иной во многих отношениях жизнью со всеми вытекающими из обретения такой новой личности последствиями.

В некоторых племенах американских индейцев люди, перенесшие длинную цепь несчастий, меняли имена, чтобы избежать продолжения страданий. Новое имя означает новую личность; индеец становится кем-то другим, и у духов, невзлюбивших его прежнее имя, не будет никаких причин насылать бедствия на новое.

Эта психология близка и понятна любому театральному или киноактеру, пользующемуся гримом. Облачившись в костюм и «состаренный», чтобы походить на короля Лира, он должен чувствовать себя королем Лиром, а если нет, то он плохой актер. В таком случае, если слегка завитые волосы и немного грима могут заставить человека чувствовать себя лордом Бэконсфилдом, то почему же маска сверхчеловека не может заставить ее владельца чувствовать себя хоть немного похожим на это сверхъестественное существо, фактически заставить этого духа казаться очень близким и реальным? Эта в высшей степени интригующая тема заслуживает аналитического исследования.

К неизменным атрибутам колдуна-знахаря принадлежали и всевозможные шумовые устройства. Его трещотка — еще одно средство запугивания духов или привлечения их внимания — к тому же пробуждала больного, извещала его о присутствии мага, концентрировала его мысли на получаемом лечении — процессе, суть которого состоит в том, что называют суггестивной терапией[4], или лечением внушением. Многие из этих трещоток были украшены символами, напоминающими вспышки молнии. Возможно, это означает, что издаваемые ими звуки должны были изображать гром. Громкие звуки всегда производили сильное впечатление на дикаря. Его тонкому слуху шум кажется гораздо более громким, чем нам. Эксперимент, проведенный несколько лет назад, показал, что американский индеец расслышал тиканье часов в кармане человека, находившегося от него на расстоянии более пятидесяти футов[5].

Барабан, флейты и другие примитивные инструменты также использовались колдуном-знахарем в его ритуалах. Разные племена выработали свои собственные особые обычаи, но в принципе все они были одинаковыми.

О древности шаманизма можно судить по широкому распространению его методов. Сегодня нет ни одного примитивного народа в мире, в котором он не процветал бы, и нет ни одной цивилизованной расы, духовная культура которой не свидетельствовала бы о его изначальном присутствии. Более чем вероятно, что с него начинались музыка и танец, использовавшиеся как средство отпугивания злых духов или вызывания милостивых.

Музыка начиналась с подражания звукам природы, например крикам животных или пению птиц. После того как колдун-знахарь надел маску какого-то существа, имитация им издаваемых этим существом звуков стала обязательной частью действа. В результате бесконечного повторения похожих звуков и мелодий сложились простейшие ритмы. Порой магу необходимо было придать большую выразительность некоторым частям его ритуалов, и тогда он начинал размахивать трещоткой или бить в барабан во время своей монотонной декламации: так родился аккомпанемент. С течением времени различные ритуальные «песни исцеления» приобрели более стандартный вид, таким образом возникло музыкальное произведение, форма и ритм которого были закреплены традицией. Тональности появились как следствие естественного различия человеческих голосов и разных высот звучания примитивных инструментов. Еще у греков каждый участник хора пел в соответствии с возможностями своего голоса; гармония оставалась неизвестной до времен Пифагора.

Самые ранние из имеющихся записей свидетельствуют, что танец обязан своим происхождением попыткам колдуна-знахаря подражать движениям существ, чей вид он принимал. Когда он надевал маску слона, какая-то внутренняя сила заставляла его принимать манеру поведения слона и его поступь становилась медленной и величественной. Но если на нем была маска птицы, он прыгал с места на место и старался создать впечатление полета. Потом неистовость его первых попыток подражания стала постепенно сдерживаться ритмами, задаваемыми трещоткой и барабаном; он сохранил основные движения изображаемых им существ, но ввел их в рамки остальных своих ритуалов. Постепенно вращательные движения становились символическими, а не подражательными. И тогда танцевальные формы, как и сопровождавшие их обычно песни, стали традиционными. Танец всегда был элементом религии, вначале как магический обряд, а впоследствии как торжественная церемония и эстетический ритуал.

Театр тоже начинался с колдуна-знахаря. В виде священной драмы он просуществовал вплоть до падения античной цивилизации. Позднее он возродился в средневековых мистериях католической церкви, которые все еще можно увидеть в отдельных регионах. Орден кающихся грешников в Нью-Мексико до сих пор включает в свои странные обряды священные представления драматических событий из жизни Христа.

Вживаясь в характеры своих масок, колдун-знахарь становился актером, и чем большего мастерства в пантомиме и воплощении образа он достигал, тем, соответственно, более ощутимыми были психологические результаты его лечения. Он лицедействовал по большей части в состоянии экстаза или легкого транса, и мы понимаем, что его театральность шла от его подсознательной природы.

Во время исполнения ритуалов египетских и греческих мистерий актеры всегда носили маски, и тех, кто представляли богов, как правило, воспринимали как самих божеств. Когда древние писатели утверждали, что разговаривали с некоторыми богами, это, как правило, означало, что они говорили со жрецами, носившими маски этих богов. Это не было обманом со стороны жрецов, как решили многие люди современных взглядов. Маски, как известно, скрывали человеческое лицо, а по древнему поверью, боги пребывали в своих подобиях. И в этом мы находим правильное истолкование идолов и священных изображений.

Исходной точкой официальной медицины был фетиш — первое соединение, использованное при лечении болезней. Фетиш можно охарактеризовать как любой материальный предмет, в котором присутствует дух или духовная сила. Фетиш представлял собой какое-либо природное вещество, казавшееся необычным на вид или благодаря специфическим качествам. Это могли быть кость, камень или дерево, из которых грубо вырезалось изображение какого-нибудь существа, или какой-то обрядовый предмет или священная реликвия. А чаще всего фетиш состоит из нескольких магических или немагических компонентов, таких как галька, перья, волосы, кости, веточки и бусины, и обладает особой силой благодаря совершению определенных обрядов при сборке составных частей или потому, что особым образом составленная композиция традиционно считается святыней. Обычно фетиш носят на себе или помещают в жилища в качестве защиты от злых сил.

Фетиши, изготовленные из мелких предметов и из трав, иногда проглатывали; для повышения эффективности их даже вводили под кожу. Травы сначала использовали исключительно в качестве фетишей, но со временем их стали жевать или заваривали, а отвар пили, но не ради его химического действия, а чтобы таким образом поймать его «дух» и завладеть им. Путем проб и ошибок постепенно выяснили, что некоторые из этих растений были эффективней других и что одни недомогания поддаются лечению одной травой, а другие — другой. Так создавалась фармакология. Магия была мотивом, медицина стала результатом.

Эволюция фетишей — это интересный этап истории магических ритуалов. По мере того как народы совершенствовали свои верования, фетиш постепенно превращался в амулет. У египтян было великое множество амулетов — маленькие фигурки богов, богинь и священные символы, вырезанные из камня или вылепленные из глины, обожженной и покрытой глазурью. В этих фигурках просверливали отверстия для шнурка, чтобы их можно было носить на шее. В развалинах египетских городов нашли такое огромное количество этих вещиц, что их, должно быть, носили одновременно по многу штук.

Амулет представлял собой предмет, защищавший от разных зол; теоретическая основа его использования сводилась к тому, что любой дух или чародей, напавший на его владельца, столкнется с могуществом охраняющего божества. Носимое многими христианами распятие является либо символом, либо амулетом в зависимости от мотивов его владельца. Если он верит в то, что этот символ защищает его, то крест становится амулетом.

Амулет превращался в талисман — магическую вещь, украшенную каббалистическими формулами или мистическими узорами, предназначенными для защиты ее владельца от физических и метафизических опасностей. Обычно талисманы делали из металла, предпочтительно из серебра. Талисманы, напоминавшие по форме части и органы тела, носили, чтобы обеспечить или восстановить здоровье тех органов, которые они олицетворяли. Такие талисманы иногда вешали в храмах и церквях в качестве приношений по обету или мольбы о помощи.

В восточных же странах можно встретить еще один тип талисмана. Эти талисманы представляют собой маленькие ларчики с вложенными в них молитвами или выдержками из священных писаний. Их носят праведники или те, кто совершают паломничество к важным святыням. Среди исламских народов распространены также служащие талисманами драгоценные камни с красиво вырезанными надписями. А у арабских народов особой любовью пользуется маленький талисман в виде раскрытой руки; он олицетворяет руку Фатимы, дочери Мухаммеда.

Справедливо отметить, что талисманы в больших количествах производятся для ведения торговли с дикими племенами. Эти фетиши охватывают большинство привлекательных для туземцев разновидностей, популярных в различных районах, и все они сделаны в точном соответствии с их лучшими образцами. Эти вещи изготавливаются в Англии для использования по всей колониальной империи; путешественнику же следует помнить об этом, когда он ищет туземные религиозные безделушки: вполне вероятно, что его редкостный старинный джу-джу (фетиш) из Западной Африки сделан в Лондоне.

От талисмана до святых мощей рукой подать. И этот важный для современной религиозной практики предмет тоже зародился в мире колдуна-знахаря. Когда дикарь убивал исключительно сильное животное или сражал в битве знаменитого воина, он сохранял какую-нибудь часть тела побежденного, чтобы таким образом набраться силы у его духа.

Часто магические орудия колдуна-знахаря создавались из человеческих костей или костей животных. Чаши и барабаны из человеческих черепов можно увидеть на тибетских алтарях, а гирлянды из костей украшают фасады хижин колдунов-знахарей.

Буддизм высоко ценит реликвии, и зуб Будды, хранящийся в Калькутте, служит объектом ежегодных празднеств. (Однажды торжественное шествие по улицам к храму Священного Зуба было устроено ради меня.) Большинство буддийских храмов были возведены над останками великих архатов, а маленькие ковчеги с кусочками кости или с пеплом какого-нибудь святого носят при себе и жрецы и миряне. Как и в христианской вере, считается, что эти реликвии обладают силой исцелять от болезней и наделять святостью.

Когда европейским королям надоело раздавать «королевское прикосновение» для исцеления от золотухи, эти сообразительные государи додумались чеканить «прикосновения» в виде монет. Эти золотые монеты сочетают в себе и талисман и реликвию: их магические силы присущи талисману, но они были и реликвиями по ассоциации с королем, который мог исцелять по «праву помазанника божьего». Эти «прикосновения» все еще изредка встречаются в Шотландии, где их считают превосходным средством от некоторых заболеваний, особенно кожных.

Практическую деятельность колдуна-знахаря ныне называют колдовством, но это вводит в заблуждение, с точки зрения современного значения этого слова. Колдовство — пережиток старинной темной магии Лемурии[6]. Где бы в мире ни встречались народы, принадлежащие к черной расе, тень колдуна-знахаря осеняет их и его необузданный дух бродит в их крови. Колдовство в том виде, в каком им занимаются дикие расы, — это не извращение мистических доктрин, как думает большинство людей. Это образ действий, ставший привычным задолго до того, как люди осознали и провели различие между хорошим и дурным. По мере того как некоторые расы опережали в своем развитии остальные и совершенствовали свои вероучения, входило в привычку считать примитивные верования порочными. Если речь идет о разумной теологии, то такая позиция — считать жреца любого культа, кроме вашего собственного, слугой дьявола — не очень вяжется с просвещенностью.

Считая болезнь духом, блуждающим по ночам и ищущим пристанища, колдун-знахарь, изгоняя этого духа из своего пациента, сталкивался со щекотливой проблемой. Если дух оставался без обиталища, он мог вполне обоснованно возмутиться своим положением, обрушиться на всю деревню и истребить всех ее жителей. Поэтому духа следовало ублажать, даже отнимая у него жертву. Оставался только один путь: его нужно было уговорить найти новое, как можно более подходящее жилище. Старый способ заключался в выборе козла отпущения и принесении его в жертву ради целого племени. Все жертвы изначально приносились, чтобы укротить гнев духов и призраков. Существовал и иной способ. Духа можно было завлечь в какой-нибудь фетиш и оставить эту вещь там, где ее найдет другой человек и станет таким образом жертвой стремления духа обрести жилище. Возможно, это и покажется не совсем этичным, но самосохранение было законом дикарей; поэтому нашедшему фетиш приходилось искать собственный способ освободиться от нежеланного гостя.

Широко распространенное мнение, что колдун-знахарь может принимать облик различных животных и птиц, вероятно, порождено использованием масок и костюмов. Во всех уголках земли можно встретить поверья о вервольфах[7], оборотнях-тиграх, оборотнях-совах и летучих мышах. Конкретный облик, принимаемый колдуном-знахарем, определялся местной фауной и отношением к данному животному, однако общие принципы оставались сходными.

Ликантропия[8] в фольклоре ассоциируется с именем мифического царя Аркадии Ликаона, которого Зевс превратил в волка, так как был оскорблен тем, что царь во время пира потчевал его человеческим мясом. Во многих мифах человек превращается в животное в качестве наказания за причиненное зло, однако это скорее означало, что в преступных личностях преобладала животная природа, что и делало их зверями в человеческом облике. Рассказы о ликантропии подразумевают не превращение физического тела колдуна или ведьмы в волка, а скорее то, что «двойник» волшебника принимает внешний вид волка.

Недавно до меня дошел рассказ о человеке-сове, несколько лет назад появившемся в одной из американских государственных школ для индейцев. За достоверность рассказа ручался участник этого происшествия. Несколько мальчиков спали на закрытой сеткой веранде, как вдруг их разбудила ушастая сова, каким-то образом проникшая сквозь оконную сетку. Мальчишки тотчас же решили, что это человек-сова, и набросились на нее с башмаками и палками — и в конце концов прикончили ее. Затем индейские мальчики оделись и отнесли птицу в ближайший лес, после чего прошагали мили три до дома предполагаемой ведьмы. Приблизившись, они услыхали, как старуха воет и вскрикивает, словно от ужасной боли. Они швырнули дохлую сову на ступеньки дома и вернулись в школу. На следующий день они узнали, что старая женщина умерла. Все сошлись на том, что они убили ведьму.

Когда ведьмы намеревались отправиться на шабаш[9], обернуться человеком-волком или вампирами или совершить путешествие в дальние края, они входили в состояние транса или комы и путешествовали в духовных телах, или двойниках. Если, пребывая в этом магическом теле, они получали раны, то и с физической формой случалось то же самое несчастье. Это говорит о том, что, по крайней мере, один аспект доктрины колдовства относится к феноменам подсознательной психической деятельности. Если исследования в области передачи мысли на расстояние оправдают возлагаемые на них ожидания, то, вероятно, предполагаемая жертва сможет воспринять то, что замыслил чародей, и увидеть в сновидениях то обличье, которое хотел принять колдун.

Даже обычно несуеверные люди, убедив себя в том, что их околдовали, деморализуются. Многих белых людей заставили уехать из стран с примитивной культурой проделки колдунов-знахарей. Человеческая психика очень восприимчива к фобиям и навязчивым идеям, даже если эти убеждения противоречат всему, что утверждает здравый рассудок. Много раз мужчины и женщины категорически заявляли мне, что не верят в колдовство, а потом добавляли, что хорошо бы, однако, оставить его в покое и не ворошить непостижимые дела.

Вернувшийся с Явы плантатор сообщил мне, что вызвать вражду туземцев — это серьезное несчастье. Когда эти люди разгневаны, начинают твориться странные вещи, которые невозможно объяснить с помощью каких бы то ни было знаний, которыми мы располагаем на сегодняшний день. Он рассказал мне, как семью одного владельца плантации довели до того, что она была вынуждена покинуть остров. Во все комнаты их дома обрушился поток грязи и отбросов; казалось, он проходил сквозь потолок и выпадал дождем всякой мерзости, и это терзало их из месяца в месяц.

Большая часть колдовской науки поддается разумному объяснению и не имеет никаких корней в ритуалах колдуна-знахаря. Знаменитая Брокен, гора ведьм в Шварцвальде, была плодом воображения и фанатизма церковников. Гора Брокен, считавшаяся местом дьявольских шабашей, была на самом деле местом, где старые язычники продолжали отправлять дохристианские обряды спустя долгое время после возникновения церкви. Так как, по утверждению отцов церкви, все древние мистерии были установлениями Сатаны, то их высказывания скоро заразили общественное сознание. Результатом стала не имеющая себе равных в истории вера в колдовство.

Итак, мы видим, что из затерянной в джунглях хижины колдуна-дикаря вышли одновременно науки и суеверия, искусства и махинации, духи и призраки, привидения и гоблины, верования и фетиши. Подобно легендарному индийскому баньяновому дереву[10], ветви которого, склонявшиеся до земли и пустившие корни, становились в свою очередь деревьями, примитивная магия колдуна-знахаря распространилась по всему миру. Большинство уважаемых вероучений современности представляют собой всего лишь утонченный и облагороженный вариант его древних доктрин.

Очевидно, именно чародею из джунглей мы обязаны открытием и началом использования опьяняющих напитков, ведь это он понял, что определенные травы действуют на его сознание и облегчают погружение в транс, что было необходимо ему в его деятельности.

Египтяне верили, что кровь древних воинов уходила в землю и поглощалась корнями винограда, и они считали пьянство одержимостью духами, сражающимися в жилах пьяницы, как некогда они сражались при жизни. Даже позже, в античные времена, вино считали кровью Диониса, а вытворяемые под его действием безумства считались священными при совершении обрядов этого бога. Использование вина в современных евхаристиях[11] ведет свое происхождение непосредственно от одного из ритуалов Дионисийских мистерий Греции.

Вначале колдун-знахарь, обретя власть, использовал свои знания главным образом для сохранения племени, ну а с течением времени к его обязанностям прибавилось наказание тех, кто нарушал табу. Таким образом, он стал первым отправителем правосудия. Племенная организация требовала полного подчинения традициям, обычаям «старцев». Неповиновение означало измену племени. Если нарушение было незначительным, то и наказывалось оно менее сурово, ну а если проступок был очень серьезен, то карался смертью.

В недрах этих обрядов зародилась совесть. Внутренний голос, предупреждавший о необходимости повиновения, соединялся со страхом перед последствиями отступления от переходящих из поколения в поколение законов. Сверхъестественные силы, приписываемые колдуну-знахарю, играли важную роль в развитии совести, потому что считалось, что он может узнавать мысли людей и тайные помыслы, вынашиваемые ими. В «Императоре Джонсе», пьесе Юджина О'Нила, злодеи наказывают себя сами своим чувством вины; в стародавние времена колдун-знахарь снискал-таки доверие. Мы понимаем совесть как разновидность страха, который поразит человека, даже если он не чувствителен к другим формам наказания. Совесть — первенец табу.

Когда-то, в далеком прошлом, колдун-знахарь начал более полно осознавать возможности, предоставляемые его положением. Так как в окружавшем его мире никаких признаков честности, никаких стимулов или примеров, могущих направить магическое искусство в нужное русло, не было и в помине, он поддался искушению использовать свои мистические способности с выгодой для себя. Вполне естественно, что кудесник пользовался страхом и уважением, которое вызывал, и сделался таким образом господином не только душ, но и тел своего народа. Какими бы богатствами ни владело племя, они в конечном счете переходили к нему в уплату за его многочисленные услуги.

Колдун-знахарь редко стремился стать вождем; он довольствовался тем, что управлял правителями. Это обеспечивало ему дополнительную защиту. И как естественное продолжение ему неизбежно пришло в голову «заводить друзей и влиять на людей». Поскольку он не только мог проклясть своих врагов, произнести заклинания и околдовать их, перевести болезнь на них, но и делал это, у него в руках были способы настолько запугать бедных дикарей, что они боялись отказать магу даже в малейшем его желании.

Такое развитие событий осложнило практическую деятельность достойного уважения колдуна-знахаря и неимоверно раздуло престиж беспринципного махинатора. В то время приходилось бороться одним заклинанием с другим, и первобытный человек на протяжении большей части своей жизни попеременно либо бывал околдованным, либо находился на излечении. Между колдунами, состязавшимися друг с другом в приготовлении адских зелий и придумывании дьявольских заклинаний, случалось множество оккультных поединков. Это и положило начало тем странным зловещим ритуалам, которым суждено было леденить сердца европейцев на протяжении более чем пятнадцати столетий после возрождения колдовского культа в первые века христианской эры.

В Африке миссионер и колдун-знахарь до сих пор борются за власть над душой черного континента. Недавно в один из миссионерских пунктов явился за помощью крещеный туземец. Древние боги разгневались, потому что этот человек приобщился к новой вере; в его доме объявился демон и принялся изводить негра и его семью. Волосы у злого духа были подобны плетям, и он хлестал новообращенных, мотая головой, до тех пор, пока их тела не покрылись множеством кровоточащих рубцов. Что было делать миссионерам? Да и что они могли сделать? Они были представителями религии, которая долгое время учила чудесам и изгнанию дьяволов; но этим действующим из лучших побуждений людям было не под силу сотворить хоть одно маленькое чудо, которое помогло бы пострадавшей семье.

Примитивная этика присутствует до известной степени почти повсеместно во всех разновидностях колдовства, существующих в нашем сегодняшнем мире. Извращенное использование магических способностей встречает всеобщее неодобрение даже у далеких африканских племен. И в наши дни ненависть к колдуну-знахарю, подозреваемому в злонамеренных действиях, даже среди его приверженцев — вполне обычное явление, ведь процессы развития постоянно происходят повсюду в природе, и в человеческой природе тоже.

Водун, или вуду, гаитянские обряды, насквозь пропитанные черной магией и колдовством, имеют африканское происхождение. Но между использованием магии и злоупотреблением ею проводится четкая граница. Хаунган — творящий чудеса жрец культа вуду, бокар — маг, или чародей. В своей недавней работе «Гаитяне» Джеймс Дж. Лейберн пишет: «Уважаемый хаунган не позволит себе баловаться зловредной магией, предназначенной для навлечения на кого-то несчастья; но такое дело — это постоянное занятие бокара, который сознает опасности своего ремесла и все же готов рисковать ради большой прибыли».

Одной из наиболее распространенных форм черной магии, основанной на древних поверьях, является изготовление «дьявольских кукол». Они представляют собой небольшие фигурки человека, вырезаемые из дерева или просто сделанные из тряпки, набитой соломой или древесными опилками, с лицом жертвы, нарисованным на выпуклости, изображающей голову. Мне представилась возможность ознакомиться с несколькими такими куклами. Изредка фотография человека, против которого ее собирались использовать, бывала вырезана и наклеена на куклу. В основе этих действий лежит поверье относительно масок и идолов, будто жертва связывается с куклой с помощью симпатической магии подобия. Чтобы еще больше усилить действие «дьявольских кукол», в их состав при «сборке» принято включать что-нибудь принадлежащее объекту предполагаемого колдовства. Первое, что выбирают — это прядь волос или срезанные ногти, но подойдут и клочок одежды или кусочек башмака. Таким образом живая жертва еще больше привязывается к кукле с помощью психической эманации, сохраняющейся в частицах ее личных вещей.

Когда кукла бывала готова, над ней выполняли определенные обряды, призывая магические силы природы помочь в совершении злодеяния. Затем куклу всячески истязали; в нее втыкали булавки, наносили резаные раны на руки и на ноги, прикладывали к туловищу раскаленные угли и, наконец, ножом или булавкой пронзали область сердца. Как предполагала магия, жертва — независимо от расстояния — испытывала все те страдания, которые причинялись кукле, и с последним ударом ножа или булавки умирала.

Екатерина Медичи, привезя с собой из Италии семейство Руджьери в качестве своих чародеев, узнала от них секреты «дьявольских кукол». Эта королева Франции дошла до того, что вздергивала маленькие фигурки на миниатюрную дыбу, чтобы усилить муки врагов, которых они олицетворяли. Все считали, что таким путем она разделалась со многими. Франция пережила тревожный момент, когда нашли одну такую куколку, изображавшую саму королеву.

От двора Екатерины очень далеко до какого-нибудь маленького пуэбло[12] на юго-западе Америки; но и там до сих пор можно найти «дьявольские куклы», выполняющие те же самые роковые обязанности, как в случае с одной индейской женщиной, которая, позавидовав ловким пальцам другой, тоже ткавшей ковры, сделала куклу и переломала ей руки, чтобы лишить соперницу мастерства.

Страх варварских народов перед фотографированием или даже живописным изображением объясняется верой в то, что любая беда, которая может случиться с портретами, отзовется на них. Они не любят даже называть свои имена и ни за что не дадут постороннему свои сугубо личные принадлежности, если не будут уверены в честности этого человека.

Человек современной цивилизации понимает, что перерос магию первобытного состояния. Слыша о напускании злых чар в Пенсильвании, занятиях вуду в Луизиане или вспышке эпидемии колдовства в Нью-Мексико, он снисходительно улыбается: ну какие такие чудеса могут быть в просвещенные времена. Он искренне верит, что при новейшем и более разумном образе жизни навсегда оставил позади монотонные причитания и барабаны. Но ему не удается убежать от звуков, ведь в самой основе современного джаза лежит африканский ритм, и в ответ на него у человечества снова пробуждаются старые, очень старые воспоминания. Современный мир юн, а джунгли стары; обычаи джунглей были когда-то нашими обычаями, и их не так-то легко забыть. В каждом из нас еще сохраняется что-то от древней магии; в каком-то закоулке души у каждого из нас звучит зов далекого прошлого, возвращающий нас к танцу и барабану.

Если наука не оправдывает наших ожиданий, мы снова обращаемся в колдуну-знахарю с непостижимо глубокой уверенностью в том, что магия не может подвести. Не веря в чудеса, мы тем не менее проживаем каждый день в предвкушении чудесного. Трезвый разум — вот предмет нашей показной гордости, но что-то внутри заставляет нас внимать доносящимся из прошлого монотонным стенаниям колдуна. Мы не признаем его на словах, но в душе по-прежнему верим в его магию.

Он — часть нашего расового наследия, частица плоти и крови нашего рода. Многие вызывающие чувство гордости стройные системы современных знаний — это всего лишь тень, протянувшаяся от убежища в джунглях, где колдуны-знахари далекого прошлого сжигали кости огромного пещерного медведя, чтобы духи могли явиться и парить в дыму.

Шаман не всегда является целителем, хотя лечение и может входить в число его обязанностей. Индеец долго применял слово «medicine»[13] к любой таинственной силе, не доступной его пониманию. Шаман — это в первую очередь святой человек, который может разговаривать с духами и которому известны дела богов.

Ушедший дальше в своем развитии шаман, специализирующийся в целительстве, обладает в дополнение к магическим способностям некоторыми знаниями в медицине и хирургии. К тому же эти жрецы-провидцы мастерски владеют гипнозом и психическим внушением; современные ученые признали их превосходство — все говорит о том, что в своих познаниях в искусстве внушения они намного опередили белого человека.

Сидящий Бык, один из знаменитых жрецов-шаманов, чьи видения позволили застать врасплох и уничтожить войска генерала Кастера у Литл-Биг-Хорна.

ШАМАН У АМЕРИКАНСКИХ ИНДЕЙЦЕВ

В словаре не проводится никакого смыслового различия между понятиями Witch-Doctor — колдун-знахарь и Medicine-man — шаман, но первое из них — относится к американскому колдуну-вуду, а второе — к жрецам тайных обрядов в племенах американских индейцев. В действительности же эти два термина обозначают различные стадии развития оккультной практики. Колдун-знахарь появился раньше, но только длительный и сложный процесс эволюции превратил его в шамана.

Шаман — чрезвычайно неудачное слово для определения индейского мистика. С семантической точки зрения это приводит — по ассоциации идей — к абсолютно ошибочному представлению о структуре индейской метафизики в целом. Поскольку этот термин так укоренился в языке, что теперь его невозможно заменить, то необходимо по возможности прояснить ту естественную путаницу, которая возникает вследствие использования привычного слова в совершенно непривычном смысле.

Мы понимаем под словом «medicine» лекарственное вещество, используемое при лечении болезней, следовательно, Medicine-man[14] должен обозначать того, кто дает лекарства, то есть врача. Однако в таком значении это слово не дает никакого адекватного представления о святом человеке американских индейцев. Этот термин был введен лет двести тому назад несведущими белыми с явным намерением опорочить идею; и впоследствии, когда это выражение подхватили неразборчивые в средствах странствующие шарлатаны, торговавшие вразнос всякими «верными эликсирами» и «средствами от укусов змей» и выдававшими совершенно бесполезную бурду за настоящие индейские лекарственные средства, шаман приобретал все более и более дурную славу.

В словаре признается, что «medicine» является синонимом магии применительно к магическим формам целительства. Это значение хотя и ближе к сущности дела, все же вводит в заблуждение. Шаман необязательно является целителем, хотя целительство может входить в круг его обязанностей. Индеец долго применял слово «medicine» к любой таинственной силе, выходящей за пределы его понимания. Когда американская армия начала использовать против индейцев магазинные винтовки, племена говорили об этом скорострельном оружии как о «мощном medicine — колдовстве», потому что индейцы-сиу не понимали, как можно перезаряжать винтовки так быстро.

Для индейцев шаман был обладателем сверхъестественных способностей пророка, провидца, чудотворца, жреца, врача, спирита или духовного целителя. Он мог специализироваться только в одном из этих видов деятельности или соединять в своем лице несколько функций. Прежде всего, он был святым, человеком, который мог разговаривать с духами, ему были известны пути богов. Зачастую он становился и историком племени, поскольку большинство этих жрецов отличалось необыкновенной памятью.

Современным скептикам, склонным не принимать на веру сверхъестественные способности шамана, не мешало бы вспомнить об условиях, в которых он занимался своим делом. Этот пророк-жрец проживал жизнь и творил чудеса под настороженными взглядами своих соплеменников. Его жизнь была известна им с первой же минуты; они заметили мистическое выражение, появившееся в его глазах; им первым стало известно, что он выберет стезю провидца; они помнили его первые видения и много раз видели, как он возвращается после долгих бдений у священного огня.

В самом деле, трудно быть обманщиком с пеленок, особенно когда рядом найдутся другие бдительные, а иногда и завистливые шаманы, готовые попробовать пообщаться с духами.

От чудотворца постоянно требовалась результативная помощь, и если он терпел неудачу в своих магических действиях, то лишался доверия народа. А если неудачи преследовали его, то дурная слава не давала ему возможности перебраться в какую-нибудь другую общину. Чтобы шаман на протяжении своей долгой и богатой событиями жизни сохранял хорошую репутацию, значительное число его экспериментов должно было быть удачным. Наиболее высокоразвитые индейские народности были слишком умны, чтобы их можно было легко обмануть, а ведь именно среди них жрец тайных обрядов достиг наибольшей власти и довел свое сверхъестественное искусство до полного расцвета.

Если племя нуждалось в дожде, то шаман был обязан изыскать способ вызвать его; оправдания могли срабатывать в течение некоторого времени, но дождь все же должен был пойти, а иначе непременно появлялся новый шаман.

Если заболевал видный член племени, от шамана требовалось найти и применить необходимые лечебные средства. Слишком большое число неудач на этом поприще тоже имело катастрофические последствия, и этот маг не мог прикрываться заявлениями о неизлечимости заболевания, как могут и делают современные врачи. Для того, кто обладает сверхъестественными способностями нет ничего невозможного; желанное излечение было единственным удовлетворительным завершением визита к больному.

При выходе на охоту с шаманом советовались относительно точного местонахождения дичи, и, как только он высказывал свое мнение, охотники отправлялись в путь. Что могло приключиться с несчастным шаманом, если животных там не оказывалось и охотникам приходилось возвращаться с пустыми руками, сказать трудно по той простой причине, что во всех имеющихся рассказах утверждается, что дичь всегда бывала в том месте, которое указывал жрец.

Порой племя, ожидая неприятностей от какого-нибудь другого отряда индейцев, а позднее от грозных белых людей, собирало совет, на котором от шамана требовали описать боевые силы противника, точно определить местонахождение и численность врага. Часто выживание целого племени зависело от остроты мистического зрения жреца; он должен был быть точным во всех деталях, даже если враг находился за сотню миль от него.

Таковы были повседневные дела почитаемого провидца, а о результатах судило все племя. Многие ли из наших самых подготовленных и высокообразованных ученых могли бы по праву занять место шамана в племени американских равнинных индейцев? Засчитывались только результаты, оправдания хоронились вместе с покойниками.

Шаман, специализировавшийся в целительстве, обладал в дополнение к магическим способностям некоторыми познаниями в терапии и хирургии. Его физиотерапевтический арсенал включал массаж, потогонные ванны, солнечные ванны, лечебное раздражение[15] и местное надавливание руками и ногами. Он также вправлял сломанные кости, делал кровопускание, удалял зубы и перевязывал раны. Большинство первобытных народов обычно придерживалось определенного режима питания и постилось, и шаман прописывал диету и пост всякий раз, когда это требовалось. Травы были в ходу с древнейших времен, и сведущие практики составляли травяные лекарственные средства, используя иногда животные и минеральные вещества.

Медицина у аборигенов Юкатана и центральноамериканских областей еще за две тысячи лет до прибытия Колумба достигла такого развития, что шаманы местных индейских племен могли вставлять искусственные зубы и протезировать искусственные конечности. Они делали кесарево сечение задолго до рождения Юлия Цезаря.

В структуре древнего общества должны были произойти многие важные изменения, прежде чем господство колдуна-знахаря осталось в прошлом, а хранителем народа стал шаман. Наиболее значительные перемены происходили постепенно в сфере религии. Возникшая концепция Бога привела в порядок духовный мир первобытного человека.

Процессы, приведшие к этому, можно изучить на примере таких народов, как египтяне, у которых был многочисленный и сложный пантеон божеств. Духи-защитники могущественных племен сами становились могущественнее по мере укрепления светской власти самих этих племен. Побежденные признавали духов, в которых верили победившие, и постепенно эти победоносные духи становились равными богам. Имелись боги мира и войны, боги городов и деревень, боги земли, воздуха и огня, боги живых и мертвых. По мере того как набирали силу номы, или провинции, их боги приобретали государственное влияние и божества, имевшие наибольший успех, становились в конце концов верховными богами, а менее счастливым доставался в удел статус покровительствующих божеств.

С обретением веры в Бога произошел перенос положительных качеств племени на личность этого Невидимого Существа, сильного и любящего, защитника своих детей. Так Бог стал добрым, потому что намерения самого племени всегда были добрыми. Человек создавал своего Бога по образу своему или воплотил в нем тот образ, которому он, человек, хотел бы соответствовать. Бог племени являлся великим вождем, возвеличенным представлением земного вождя, перенесенным в пространство. Этот вождь-дух был хозяином всех менее важных духов и призраков, и они должны были ему повиноваться.

Вера в то, что злые силы больше не могут свободно действовать повсюду, поражая при желании людей, принесла в мир порядок. И теперь, если какая-нибудь зловредная тварь пыталась причинить вред, добрый Бог непременно приходил на помощь своему народу и наказывал преступный призрак. Злобные духи, конечно, противились такой потере власти и всячески старались перехитрить Бога, но это было невозможно, потому что Бог, который знал все, мог противостоять дурным замыслам нечестивых духов. Хороший Бог выступал против плохих призраков, и эта борьба привела к доктрине Бога и дьявола, сражающихся за власть над миром.

Вскоре добродетельные люди взялись помогать Богу и старались жить согласно его воле, чтобы и после смерти их души могли по-прежнему служить ему и способствовать защите родного племени. Грешники, не повиновавшиеся Богу, и после смерти продолжали докучать живым; и поэтому у Бога появилась необходимость наказывать их. Так возникло добро и зло и произошло разделение белой магии и черной магии, а чародей приобрел дурную славу.

И тут наступил кульминационный момент психологического осознания той идеи, которой суждено было изменить весь ход людских дел. Этой идеей была вера в то, что страдание является наказанием за неповиновение хорошему Богу. Она вынуждала всех пораженных горем или болезнями совершать искупление своих грехов в форме приношения Богу.

Эта точка зрения оказалась не совсем удачной, так как и добродетельные, и погрязшие в пороке были подвержены многим одинаковым несчастьям. Но вера сложилась на основе опыта, следовательно, необходимо было изменить факты, чтобы привести их в соответствие с уже сложившимся представлением. В тех случаях, когда у несчастного страдальца нельзя было обнаружить особых недостатков, чтобы объяснить его нездоровье, измышлялся какой-нибудь подходящий к случаю порок. Приснопамятными примерами энергичных попыток объяснить невзгоды добродетельного человека являются вероучения о наказании сыновей за грехи отцов и о том, что с грехопадением Адама мы все отдались во власть греха.

К тому же считалось, что злые духи или призраки могут пытаться отвратить людей от хорошего Бога с помощью различных соблазнов или докучать ему, разозленные его личной безупречностью. Это была доходчивая идея, но ей предстояло стать сложнее, вобрав в себя и то, что сам Бог может искушать своих детей, чтобы выяснить, насколько они искренни в своей преданности. Иллюстрациями к этим точкам зрения служат святые, борющиеся с Сатаной, и Иов, которого замучили фурункулы.

Из судорожных попыток доисторического человека привести реальные обстоятельства жизни в соответствие с системой своих верований получилось несколько крайне непривлекательных и неубедительных религиозных доктрин… Мы должны правильно оценивать духовные проблемы полуцивилизованного человечества: человек повиновался своему Богу и страдал; он не повиновался своему Богу и страдал; он делал пожертвования своему Богу и все-таки страдал; но даже если он продавал душу злым духам, то и тогда страдал. Невзирая ни на что жизнь полна страданий, болезней и кончается смертью. Стоит ли удивляться, что в конце концов он решил, что Богу угодно, чтобы человек был несчастным, а в самом желании счастья и покоя есть что-то очень порочное?

Такое положение вещей не давало покоя уму, и человек античного мира отчаянно продолжал поиски какого-нибудь приемлемого кодекса. К тому времени он уже осмеливался задавать кощунственные вопросы и состояние души после смерти начинало тревожить его ум.

Уже во времена Гомера (в IX в. до н. э.) греки считали, что усопшие навеки поселяются в сумрачном царстве теней, чтобы самый ничтожный из живых смертных был счастливее самого прославленного мертвеца. Однако Бог, как само собой разумелось, должен был где-то жить, и так как был невидим, то и его дом тоже должен быть невидимым. Так невидимая хижина доброго Бога ознаменовала зарождение нашей концепции того света. Это были времена, когда мерилом величия были сила, мастерство и материальная собственность. Бог жил в лучшей хижине, у него был самый лучший скот и рабы, о которых можно только мечтать, — ну разве не был Бог могущественнейшим вождем, стоящим над всеми вождями? Так возникло царство небесное, оно всегда было украшено самыми лучшими вещами, наиболее желанными для людей. Как только золото стало символом богатства, небеса — в подтверждение этого — срочно вымостили золотом.

Царство небесное становилось великим спасением для жалких страдающих смертных, не имевших никакого покоя на этом свете, но тут мы забегаем вперед, ибо шаман появился раньше, чем теология вылилась в доктрину земного страдания и небесного блаженства. Он был частью того языческого порядка вещей, при котором крепка была вера в радость и возможность жить полной жизнью; он не годился для слишком серьезного морализирования относительно происхождения болезней. Он действительно верил в доброго Бога и в своем простодушии гораздо ближе подошел к естественной религии, чем те, кому пришлось глубоко погрязнуть в теологической путанице. На него совершенно не влияла мысль о том, что род человеческий столь грешен, что постоянно нуждается в спасении, и он настолько уважал различные религиозные верования своих соседей, что его нельзя было взволновать вопросами вроде того, какое из верований является самым боговдохновенным. Он знал только, что его вера устраивает его. И считал, что и другие испытывают такое же чувство уверенности.

У нас нет возможности обсудить различные индейские верования в полном объеме, потому что они были распространены среди многих племен и народностей, каждый из которых предлагал свой вариант космогонических легенд. Но можно сказать, что большинство американских индейцев верило в одного Бога, или Великого Духа, который общался со своими детьми посредством видений и снов, посещавших жрецов, а иногда и мирян.

После смерти душа, возможно, отправлялась в некую счастливую страну, или, говоря словами Верховного Сиэтла: «Когда последний краснокожий исчезнет с лица земли и память о нем среди белых превратится в миф, эти берега заполнят невидимые мертвые моего племени». Некоторые индейцы полагали, что духи усопших остаются среди живых, чтобы служить им и защищать в час испытаний. Для колдуна-знахаря все духи были злыми, а шаман считал большинство духов добрыми.

Шаман брал на вооружение многие ритуалы и верования колдуна-знахаря, но в каждом случае облагораживал и заметно совершенствовал их с позиций более развитого интеллекта. Маска, трещотка и барабан остались, но теперь все эти принадлежности органично вписывались в комплексную религиозную концепцию. В некоторых районах страны шаману по-прежнему приходилось бороться с колдунами и ведьмами, но эти приверженцы черной магии уже лишились кастовых привилегий и подверглись остракизму со стороны почтенных граждан. Обряды превращались в ритуалы по мере того, как магические церемонии получали объяснение на языке религиозного символизма. Все песни и танцы приобретали определенный смысл, понятный в свете традиции племени. В это время для духовного лидера начиналась пора руководства: он как жрец становился слугой своего Бога, исполняя волю Великого Духа, раскрываемую в процессе мистического общения.

Шаман по-прежнему искал своего Бога древним магическим способом — через сновидения, видения и трансы. Величайшие лидеры индейских народностей от Гайяваты до Херонимо черпали силу в видениях, однако видениям были подвержены не только жрецы; при определенной сосредоточенности это могло случиться и с воином или охотником. Знаменитый воин Бешеная Лошадь в ранней юности однажды пережил общение с духами, и, как известно, именно из-за этого он был уверен, что никогда не падет в бою, что и сбылось. Смерть ему принесло предательство под белым флагом.

Во время кастеровских войн один шаман влетел верхом на коне в гущу американских солдат, которые дали по нему несколько залпов с расстояния менее ста футов (тридцати метров), но ни индейца, ни его лошадь даже не задело. Вернувшись к своим, маг вытряхнул из своей одежды несколько пуль.

В некоторых племенах, например у оджибве (чиппева), уходило много времени на специальную подготовку тех, кому предстояло стать жрецами медицины; однако чаще бывало, что юноша сам выбирал стезю, а потом восходил к славе и власти исключительно благодаря своим способностям. В редких случаях дары духа рассматривались как наследственные или получаемые в утробе матери. Мужчин на склоне лет тоже посещали видения; но обычно они начинались в детстве, и к тому времени, когда мальчику исполнялось двенадцать или тринадцать лет, все в племени уже знали, что он будет жрецом. Иногда он учился у более старых шаманов, но в этом не было необходимости, так как видения открывали ему все, что следовало знать.

Лучшей из известных мне книг на тему мистических переживаний шамана является «Черный Лось говорит»[16], история жизни святого человека из племени оглала сиу. Произведение это автобиографическое и было записано Джоном Дж. Нейгардтом через переводчика.

Великое видение посетило Черного Лося, когда ему было девять лет; переживание длилось двенадцать дней, и в течение всего этого времени его тело пребывало в глубокой коме — состояние мальчика считалось безнадежным. Он помнил, что, возвращаясь из мира духов, видел собственное тело, лежавшее в вигваме, а когда приблизился, чтобы снова «надеть» свое тело, кто-то сказал: «Мальчик приходит в себя, дайте ему воды».

Много лет спустя Черный Лось оказался в составе группы индейцев, приглашенной в Европу для какой-то демонстрационной затеи. Находясь по другую сторону Большой Воды, этот жрец совершил путешествие в виде духа, чтобы навестить родителей в их резервации. Эта таинственная экскурсия заняла три дня; его тело в это время пребывало в глубоком трансе, и дыхание можно было обнаружить с большим трудом. Эти рассказы могут показаться сумасбродными, но индеец правдив, особенно в вопросах своей религии.

Описания мистических переживаний, даваемые шаманами, если они, конечно, захотят говорить о таких вещах (что случается не слишком часто из-за насмешек, которыми большинство белых встречают эти теории), часто совпадают с рассказами, записанными среди других наций, создавших сложные оккультные традиции. Индейские мистики способны видеть ауры вокруг тел людей, могут по желанию покидать свои тела и входить в них, умеют путешествовать на большие расстояния в виде духов, могут общаться с умершими и помогать им находить дорогу в иной мир, могут встречаться с давно умершими предками своих племен, умеют узнавать будущее по облакам, могут представить слова как вспышки света, вырывающиеся из ртов людей, могут чувствовать себя одержимыми духами и посторонним разумом и понимают языки зверей и птиц.

Тут важно понять, что большинство шаманов не говорят ни на каком другом языке, кроме родового диалекта своего народа. Быть не может, что они изучили метафизические системы Индии, Китая или Египта. Поэтому тем интереснее, что они описывают свою оккультную силу в точности так же, как это делают другие, разделенные огромными расстояниями расы. Если где-то в мире происходят подлинные оккультные явления, то они есть и у шаманов американских индейцев.

Как правило, жрецы-провидцы являются к тому же мастерами гипноза и психического внушения. Современные ученые признали их превосходство в этой области — все свидетельствует о том, что в своем знании искусства внушения они намного опередили белого человека. В своей книге «Медицина и человечество» Юджин Х. Пул, доктор медицины, президент Нью-Йоркской медицинской академии, описывает «песню исцеления», при исполнении которой при врачевании молодой девушки, страдавшей от запущенной формы туберкулеза, он присутствовал. «Когда песня закончилась, — пишет он, — я сказал шаману, что думаю, что ему приходится работать за свой гонорар гораздо больше, чем обычно работаю я. Добродушно улыбнувшись и хлопнув меня по спине, он ответил, что действительно принес своей пациентке много больше пользы. Возможно, он был прав».

В той же книге д-р Пул воздает должное знанию индейцами суггестивной терапии в следующих выражениях: «Они использовали технику гипноза и лечение внушением гораздо эффективней, чем мы, и шарлатанство у них распространено сейчас ничуть не больше, чем у нас. Они сумели так соединить религию с медицинской практикой, что обе пользуются у них уважением и обе вполне респектабельны».

Современный врач, безусловно, обладает гораздо большими знаниями в анатомии, физиологии и химии, чем индеец, но краснокожий превосходит его во всех метафизических аспектах искусства врачевания. Более того, шаману его рецепты врачевания открывались в большинстве случаев в видениях, которые могут стать безусловным решающим фактором в успешном излечении. С любой точки зрения сама необычность медицинской информации вызывает острый интерес и когда-нибудь будет иметь очень большое значение для врача-индейца в его поисках медицинских истин.

Несколько лет назад мне посчастливилось увидеть церемонию пожирания огня, устроенную калифорнийскими индейцами. Это не было ни в каком смысле слова театральным представлением; ритуал был устроен племенем исключительно в религиозных целях. Заранее приготовили громадную кучу горящего угля, и тут из пустыни явился важный шаман и занял председательское место. После молитв и монотонного пения, которые продолжались до позднего вечера, жрец подвел своих последователей к углю и, разбросав ногой горячую золу, поднял руками раскаленный уголек и сунул его в рот. Остальные последовали его примеру, и вскоре не менее дюжины человек плясали с горящими углями во рту, таинственно просвечивавшими в темноте сквозь их щеки. Возбуждение передалось индейцам, собравшимся посмотреть на ритуал, и через несколько минут мужчины, женщины и дети уже набрали в рот угольки. Когда тлевшие угли переставали светиться, индейцы выплевывали их и подбирали новые куски. Среди участников пожирания огня были двое мужчин со значками, указывавшими на их принадлежность к полиции резервации, но в других отношениях церемония проводилась в глубокой тайне из-за яростного противодействия представителей церкви.

Эта церемония принадлежит к тому же распространенному типу, что и знаменитые обряды хождения босиком по раскаленным углям на острове Фиджи. Для проведения фиджийского ритуала выкапывается длинная канава, в которой в течение нескольких дней жгут костры, чтобы подготовить слой углей шириной около шести футов (1,8 м) и длиной футов двадцать-тридцать (6-10 м). Исходящий от них жар так силен, что невозможно подойти ближе чем на десять футов (3 м). Участники ритуала — после специальной подготовки и очищения — ступали в огненную яму и медленно проходили ее из конца в конец. Один из участников ритуала хождения по раскаленным углям несет в руке кусок сырого мяса. Завершается огненное путешествие, как только мясо дожарится до хрустящей корочки; но ни туземец, ни его белая накидка не пострадают. При осмотре босых ног этих «ходоков по огню» не удается обнаружить ни малейших признаков ожогов или волдырей, хотя температура в яме может превышать 2000 градусов по Фаренгейту (1093 градуса по Цельсию).

Если сила духа может предохранить человека от губительного воздействия такого жара, то самое время обсудить эту тему с гораздо большей пользой, чем просто подойти к ней как к изучению возможностей личности. Отвергать подобные чудеса, заявляя, что они всего лишь результат массового гипноза и что зрителям только «кажется», что они видят пожирание огня или хождение по раскаленным углям, значит отделываться смехотворными отговорками от реально видимого и доказуемого. Нельзя сравнивать эти туземные ритуалы и с современными театральными представлениями, в которых чудеса совершаются благодаря самым современным знаниям химии и с помощью новейших достижений и технических устройств.

Сын Бизона, вождь Длинное Копье, оставил описание одного выдающегося шамана из индейской резервации племени черноногих в Гляйхене, провинция Альберта. Звали этого мистика Волчья Голова, и в 1928 г. он еще здравствовал в возрасте восьмидесяти трех лет. Вождь Длинное Копье пишет: «Этот Волчья Голова обладает уникальными способностями, необъяснимыми даже для высокообразованного белого человека», — как признается нынешний представитель федерального правительства в индейском племени черноногих Джорж Х. Гудерхем, выпускник Торонтского университета, белый, родившийся среди индейцев и не имеющий предвзятых представлений о том, что они «могут делать и чего не могут».

Шаманскую силу Волчья Голова обрел в семнадцать лет после поражения молнией и сохранил свой мистический дар до обращения в христианскую веру; после крещения видения полностью прекратились. К его самому удивительному подвигу причастен архидиакон Тимс, миссионер среди индейцев, который придумал способ записи языка черноногих. Духа-проводника Волчьей Головы звали Малыш Гром, и однажды ночью этот дух явился и научил шамана писать архидиаконовы знаки. На следующее утро индейский жрец поразил все племя и особенно архидиакона, который напрасно пытался обучить его своей системе письма, выводя новые символы без обычной подготовки.

Примерно в 1888 г. среди равнинных индейцев от Миссури до Скалистых гор быстро распространилось мистическое учение о Мессии, основывавшееся главным образом на видениях и метафизических переживаниях. Пророком этого нового завета стал Вовока, молодой индеец-паюте, дар провидца которого проявился, когда он был опасно болен лихорадкой. Наступило затмение, и в этот период Вовока вступил в контакт с какой-то странной силой: он считал, что его забрали в Мир Духов и там он получил непосредственное откровение от Бога индейских народов. В силу того, что важным элементом новой веры стали песни и танцы, эту секту часто называют культом Пляски Духов. Как утверждает в «Сидящем Быке» Стэнли Вестл: «Пляска Духов была целиком и полностью христианской, если не считать различия в ритуалах».

Во время великой Пляски Духов, устроенной в сентябре 1890 г., кудесник из племени арапахо по имени Сидящий Бык (но не знаменитый шаман-сиу) занимался гипнозом с помощью орлиного пера. Чудотворец медленно водил этим пером перед глазами собравшихся, произнося при этом тягуче-размеренным тоном странные слова. В считанные минуты наступило определенно гипнотическое состояние, глаза останавливались и делались стеклянными, тела окостеневали и индейцы падали на землю в совершенно коматозном состоянии, или трансе. И в этом состоянии они пребывали в течение различного времени. Сидящий Бык предупредил, чтобы приведенных в транс людей не беспокоили: у них были видения, и они разговаривали с духами. Как явствует из деталей рассказа, этот крупный лидер культа Духов, вызывая транс, пользовался методами, по существу ничем не отличающимися от тех, которые применяют психологи по прошествии пятидесяти лет.

Несмотря на то что у «Пляски Духов» были исключительно миролюбивые намерения и секта исповедовала непротивление и братскую любовь, американское правительство решило пресечь распространение этого движения. Кульминационным моментом борьбы правительства с этим явлением стала резня на реке Вундед Ни, когда 370 индейцев, только что сдавших свое оружие, были хладнокровно расстреляны из пулеметов Готчиса. Среди убитых было 250 женщин и детей. Так был положен конец надежде индейцев на Мессию, который должен был устранить несправедливость в отношении краснокожих и принести мир народам.

Среди самых знаменитых жрецов-шаманов американских индейцев был еще один Сидящий Бык — шаман ханкпапа-сиу. Отец Бид, проведший большую часть жизни среди сиу, говоривший на их языке и знавший большинство их предводителей, в конце концов обратился в их религию и был посвящен в Священную Ложу шаманов. По его утверждению, Сидящий Бык был крещен в римско-католическую веру. Если это правда, то, вероятно, обряд крещения совершил над ним в 1868 г. отец Пьер-Жан де Сме.

Стэнли Вестл сомневается в крещении, но упоминает в «Сидящем Быке», что отец де Сме «подарил Сидящему Быку распятие, сделанное из меди и дерева, которое хранится в семье как реликвия. Его можно разглядеть на груди этого вождя на фотографии, сделанной Д. Ф. Бэрри, где он снят в белой рубахе из оленьей кожи и с одним пером в волосах».

Отец Бид (позднее юрист) добавляет к этому: «Я знаю из достоверного источника, что Сидящий Бык довольно часто молился Иисусу и что он говорил о Святой Марии как о человеческом воплощении „Великой Матери“, которой издавна поклонялись все индейцы-дакоты».

Суждения преподобного отца Бида о метафизических способностях Сидящего Быка — это восхитительная повесть о его внутренней борьбе с собственным разумом за примирение сверхъестественных деяний с твердыми установками, приобретенными им в годы ревностного служения католицизму. В книге «Сидящий Бык — Кастер» он замечает: «Я полагаю, что Сидящий Бык действительно обладал необычайными способностями к непогрешимому языческому прорицанию. Моя правдивость требует заявить об этом. Я рассматриваю его надлежащим образом засвидетельствованные слова и дела в свете того, что сам наблюдал среди индейцев. Временами его душа, казалось, частично покидала тело, становившееся в это время несколько оцепеневшим, и совершала далекие путешествия в края, где он прозревал побуждения людей и узнавал их мысли так, словно они облекали их в слова. Различие языков, похоже, совсем не препятствовало этому. Помимо таких случаев есть множество других вещей, включая предсказания будущих событий, которые я могу объяснить только тем, что чудесам силы и чудесам славы дозволено случаться не только среди христиан, но и среди язычников. И я склонен думать, что подобные чудеса гораздо чаще происходят среди язычников. Лишенные единственного вечного чуда милости Господней, они острее нуждаются в других чудесах. Могущество Божие не ограничено».

Имя Сидящего Быка чаще всего ассоциируется с внезапным нападением эскадрона генерала Кастера и уничтожением его в битве на реке Литл-Биг-Хорн. Как утверждает Джеймс Мак-Лафлин в книге «Мой друг индеец», Сидящий Бык находился в это время на холмах, «занимаясь колдовством», и его точное предсказание битвы позволило ему «выйти из этого дела с еще большей славой, чем была до этого».

Говорят, Сидящий Бык никогда не обсуждал случай с Кастером ни с одним белым, но среди своих он говорил гораздо свободнее, так что у нас есть очень впечатляющий рассказ о том, как этот великий индейский провидец явился ночью на поле боя и отыскал тело Кастера. Он поколдовал над трупом, дух мертвого генерала явился ему и они пообщались между собой.

Именно тогда Кастер предупредил Сидящего Быка, что тот умрет через пятнадцать лет и причиной его смерти станет вероломство белых. Как только призрак Кастера исчез, Сидящий Бык накрыл лицо убитого офицера шелковым шейным платком, подаренным некогда вождю-шаману самим Длинным Волосом. Подробности этой истории можно найти в книге «Сидящий Бык — Кастер».

Сидящий Бык запомнил это предостережение; он несколько раз упоминал о нем в разговорах со своими соплеменниками. А исполнение пророчества оказалось таким же потрясающим, как и обстоятельства, при которых было произнесено. Через четырнадцать лет и примерно семь месяцев Сидящий Бык был предательски убит агентами правительства в Стэндинг Роке. В момент убийства Сидящий Бык был не на тропе войны, а мирно спал в своей лачуге. Был отдан приказ о его аресте, а потом обстоятельства сложились таким образом, что вождя почти наверняка не удалось бы взять живым.

Индейцы утверждали, что призрак Сидящего Быка являлся несколько раз по особым случаям. 18 декабря 1890 г., через три дня после его смерти, дух великого вождя явился сиу из Двух Котловин на холмах у Дурной речки. Эту историю рассказал два дня спустя Том Хетланд: «Позапрошлой ночью несколько индейцев возвращались с небольшой вечеринки, как вдруг их взору предстало зрелище, от которого они остолбенели. Один из них обратил внимание на вершину утеса, где совершенно неподвижно стояла какая-то фигура в белом. Вдруг кто-то воскликнул на языке сиу: „Это же Сидящий Бык!“… Призрак неожиданно помахал рукой, как бы приглашая следовать за ним, и со скоростью птицы переносясь с одной вершины холма на другую, в конце концов исчез в направлении Дурных Земель[17]».

Не исключено, что великая Пляска Духов у Вундед Ни, окончившаяся чудовищной бойней, имела прямое отношение к появлению духа Сидящего Быка. Среди сиу его имя и по сей день сохраняет магическую силу.

Со времен создания индейских резерваций шаманы большей частью были предоставлены самим себе. В отличие от остальных индейцев они редко бывают в городах и не зарабатывают на жизнь своими способностями, а занимаются каким-нибудь обычным для их племени делом, например сельским хозяйством, разведением крупного рогатого скота или овцеводством. Жречество у американских индейцев не связано с обетом безбрачия, и многие шаманы женились и имели семьи. В некоторых случаях люди святой жизни — как и среди других наций — предпочитали оставаться одинокими и посвящали жизнь целиком и полностью молитвам и медитации. Шаманы редко открыто вмешиваются в управление своим народом, но оказывают весьма значительное влияние на сложную жизнь племени иными способами.

Интересные загадки преподносят тем, кого занимает метафизическое целительство, индейцы, живущие на юго-западе. Многие пуэбло были населены ими на протяжении сотен лет. Общинная жизнь из поколения в поколение формировала сознание племени, а отсюда естественно следует, что проблемы социальной адаптации — простые уроки, усваивавшиеся в процессе векового тесного сосуществования, — наложили отпечаток на религии и философию жителей этих старинных поселений.

Было замечено, что всегда, когда люди живут вместе, в тесном и постоянном общении, они в конце концов начинают бояться друг друга больше, чем богов или демонов. Поэтому, как и следовало ожидать, индейцы из пуэбло считают колдовство главной причиной заболеваний. Хотя они и признают, что демоны и злые духи могут являться второстепенными возбудителями болезней, но обычно считают, что эти зловредные силы предпринимают разрушительные действия не по собственной инициативе, а под влиянием колдовства или заговоров.

Болезнь, к примеру, может быть вызвана тем, что маг «всадил» какое-нибудь чужеродное вещество в тело человека, навлекшего на себя злобу этого чародея. Залп по жертве может быть дан мелкой галькой, клочками волос, палками или кусочками металла. Стрельба производится магическим путем, и несчастная жертва не подозревает, что на нее было совершено подобное нападение, пока в пораженной части тела не возникнет боль.

Шаман ищет инородную субстанцию с помощью «магического глаза» — кусочка хрусталя или стекла, через который он смотрит на обследуемого пациента.

Этот эксперимент с поисками источника боли проверяли на белых мужчинах и женщинах, и в нескольких случаях участвовавшие в опытах пациенты признавали, что шаман, хотя ему ничего не было известно, точно определял место, в котором боль была особенно сильной.

Следующим шагом после обнаружения места попадания колдовского выстрела является удаление зловредного предмета. Целитель-мистик, располагая рот над сосредоточием боли, высасывает ядовитый предмет и показывает его пациенту, после чего велит выбросить его или уничтожить. Больной чувствует моментальное улучшение, и наступает излечение.

Все это кажется буквальной иллюстрацией гиппократовской теории о том, что болезнь является следствием присутствия в теле какой-то инородной субстанции. Скептики утверждают, что шаман, используя ловкость рук, кладет гальку или другие материалы в рот еще до начала лечения; если это и так, то проделывается все это так ловко, что обман редко удается обнаружить.

В тех случаях, когда болезнь возникает не в результате магических заговоров, лечение проводится аналогичным образом. Мальчик, учащийся индейской школы в Соединенных Штатах, однажды поскользнулся на гравийной дорожке и очень больно ушиб колено. Обычные методы лечения принесли мало пользы, возникло даже опасение, что юноша навсегда останется хромым. Через некоторое время мальчик, еле ковыляя и испытывая сильнейшую боль, вернулся в свою резервацию, и его родители позвали шамана. Целитель установил причину мучений: несколько осколков гравия с дорожки все еще находились в колене. Он приступил к их высасыванию, а их оказалось штук девять или десять, и, окончив сеанс лечения, показал их мальчику и его родителям. Колено мгновенно прошло, и мальчуган вскоре вернулся в школу совершенно выздоровевшим.

Тридцать лет назад в Оклахоме жил и здравствовал знаменитый целитель-чероку по имени Чарли Хьюз. Один десятилетний мальчик страдал от крайне неприятных затруднений с мочеиспусканием, и белые доктора ничем не могли ему помочь. Отец в полном отчаянии послал в конце концов за Хьюзом. Шаман велел мальчику раздеться до пояса, и, пока парнишка раздевался, Хьюз подошел к камину и набрал в совок горячих угольков. Погрев некоторое время руки над этими углями, он положил теплые ладони мальчику на спину в области почек. Мягко растирая спину, он монотонно напевал какую-то старинную исцеляющую мелодию, а потом просвистел единственную ноту и в точности повторил все свои манипуляции еще раз. Спустя некоторое время он объявил, что закончил, и удалился. Его пациент, достигший зрелого возраста и пребывающий в полном здравии, сам поведал мне эту историю и добавил, что его недуг больше не возвращался к нему с того дня и по сию пору, то есть более тридцати лет.

Уже цитированный здесь д-р Юджин Пул в своей книге «Медицина и человечество» сообщает об этих необычных индейских целителях следующее: «На моей отроческой памяти главным врачом в районе, где поселились мои родители, был старый шаман-сиу, услуги которого так высоко ценились окружными властями, что, когда его племя переселяли в резервацию, его попросили остаться с белыми пациентами, среди которых были и мои родители. Я уверен, что большая часть врачебной помощи, полученной мной в детстве, основывалась непосредственно на традиционных практических знаниях этого прекрасного, ученого и очень уважаемого старого человека». Это заявление президента Нью-Йоркской медицинской академии должно иметь особое значение для тех, кто отмахивается от шамана как от наивного дикаря.

У племен навахо и хопи важная роль в метафизическом целительстве отводится рисункам на песке или сухим рисункам. Это традиционные узоры, связанные с божественными материями или с мифической историей племени. Считается, что они оказывают особое действие на больных, ради которых их делают. Сразу же по окончании церемонии рисунки уничтожаются, и эти композиции сохраняются только в памяти.

Несколько лет назад мне выпала большая честь принимать у себя в Лос-Анджелесе в качестве гостя покойного Хостина Клаха, выдающегося навахского целителя и рисовальщика на песке. Он собственноручно нарисовал для меня двадцать шесть узоров песочной живописи на больших листах картона и через переводчика описал символы, объясняя их значение. Он рассказал, что в его целительской деятельности ему приходилось делать достаточно большие рисунки на песке, чтобы больной мог сесть или его можно было положить на них, что является частью шаманских ритуалов. Хостин Клах, благородный индеец с лицом мудреца и манерами ученого, со всей искренностью сообщил, что, как только церемония заканчивалась, пациент поправлялся.

Благодаря огромному уважению, которым Лоренцо Юбель пользовался среди навахо, ему позволили снять на кинопленку всю ритуальную церемонию исцеления индейцев-навахо. Фильм, сделанный около пятнадцати лет тому назад, никогда не демонстрировался для широкой публики, но мне посчастливилось присутствовать на специальном показе в Лаборатории антропологии в Санта-Фе, штат Нью-Мексико. Мисс Мэри К. Уилрайт, крупный специалист в области индейских культов, произнесла вступительное слово и сделала несколько подходящих к случаю комментариев.

Картина, явившаяся полным откровением, показывает важность церемоний исцеления в жизни навахо. В фильме главный шаман — калека, видимо, перенесший полиомиелит, в результате которого он лишился способности ходить. Этого человека, известного как «Ползун», привезли издалека для совершения ритуалов. При близком рассмотрении по лицу этого святого человека угадывалась тонко чувствующая натура, и в его взгляде сквозило глубокое духовное понимание. Он почти не пользовался атрибутами шамана, а для завоевания доверия пациентов полагался главным образом на силу своей личности.

Еще несколько известных шаманов ассистировали Ползуну в церемонии исцеления, которая длилась девять дней. Остальные были заняты подготовкой огромной картины на песке, являвшейся главным компонентом ритуала. Мисс Уилрайт заметила, что большинство шаманов очень бедны, ответив таким образом на часто раздающееся в их адрес обвинение в проведении ритуалов ради выгоды. Посмотрев этот замечательный фильм, нельзя не прийти к твердому убеждению, что все участники церемонии были совершенно искренни и не имели никаких скрытых мотивов.

В недавно вышедшей книге «Рисунки на песке в обрядовом охотничьем пении навахо» автор воздает должное навахским жрецам-целителям в следующих выражениях: «Моего знакомства со многими шаманами, их просветленных лиц, убежденности, с которой они говорят о своей вере, вполне достаточно, чтобы убедить меня в искренности их служения… Неоспоримо и то, что, когда одним из них овладевает внутренний разлад или болезнь, он вверяет себя — независимо от собственных сил и способностей — попечениям своих собратьев — Певцов-заклинателей, всей душой веря в то, что только они могут оказать ему помощь».

Если жрец-шаман, как многие хотели бы заставить нас думать, — это человек, который всего лишь устраивает представление ради собственной славы или в надежде получить какое-то вознаграждение, то он наверняка не стал бы доверять свою жизнь себе подобным. Хорошо известно, что уважаемый современный врач, заболев, часто оказывается плохим пациентом. Не потому ли, что он слишком хорошо разбирается в своих симптомах? Или, может быть, потому, что слишком хорошо знает своих коллег? Шаману не знакомы подобные колебания; он переносил лечение с абсолютной верой, потому что в нем заключена мудрость его народа, дарованная в глубокой древности богами племени.

У некоторых племен дакота бытует интересное и в высшей степени странное представление о происхождении их шаманов. До рождения в материальном мире эти жрецы появляются на свет и живут жизнью разумного существа в виде «летучих семян», похожих на семена чертополоха. Эти семена разносятся по всему невидимому миру духов четырьмя священными ветрами, пока наконец не попадают в обиталище одной из групп богов. Там эти духи в образе семян получают наставления в магии и медицине и их учат также песнопениям, организации праздников, танцам и обрядам жертвоприношения. Все это происходит в процессе «видения» семенами богов «во сне».

Закончив обучение у одного клана божеств, духи-семена летят дальше к другому, и так продолжается до тех пор, пока они не овладеют всеми небесными знаниями. Достигнув совершенства в мудрости, эти летучие семена отправляются в великое путешествие по всей земле, внимательно подмечая характерные особенности и обычаи всех племен. Так жрец-дух выбирает, где ему родиться, а приняв соответствующее решение, он входит в женщину, готовящуюся стать матерью, и через положенный срок рождается в образе человеческого детеныша.

Окончив свои земные дела, шаман возвращается в обитель богов, которым он служит, обретая еще большее вдохновение и мудрость. Потом еще раз рождается как смертный.

Четыре — священное число для индейцев, и жрец-шаман может родиться для жизни в материальном мире четыре раза. После этого он возвращается в пространство, как утверждает Гидеон Х. Понд в школьном пособии «Индейские племена Соединенных Штатов».

Описание человеческого духа в виде летучего семечка обнаруживает удивительно тонкое понимание метафизической доктрины; должно быть, оно родилось во время ясновидческого изучения лишенных телесных оболочек существ. Наличие такого элемента как метемпсихоз также свидетельствует об осведомленности этих индейцев о восточной вере в множественность жизней.

Говоря о шаманах, не следует забывать, что женщины тоже выполняли различные функции шаманского культа. Шаманки пользовались уважением наравне с мужчинами и становились известными духовными лидерами. Женщины часто специализировались в вопросах, связанных с родами. Как и шаманы, они сочетали магию с простыми лечебными средствами из трав.

Современный интеллектуал сталкивается с большими трудностями, пытаясь приучить свой разум к спиритическим верованиям более древних народов. Твердо придерживаясь модной ныне крайне материалистической точки зрения, большинство авторов, пишущих на тему индейской религии и целительства, исходят из того, что чудеса, приписываемые шаманам, это не более чем ловкое мошенничество. Возражения введенных в заблуждение людей встретили поддержку со стороны тех, кто вообще ничего не знал об этом, и, как ни странно, этот факт считается неопровержимым.

В дискредитации языческих чудес и так называемых «варварских» знаний не последнюю роль сыграли миссионеры. Эти благочестивые люди редко упускали возможность опорочить верования, отличные от их собственных. В прошлом и в меньшей степени в настоящем церкви формировали общественное мнение, поэтому несомненно можно считать, что большинство христианских религиозных организаций признали шамана виновным во всех мыслимых грехах — от простого шарлатанства до дьявольской некромантии.

Один современный писатель, главной темой которого является знание, заметил: когда необходимо найти объяснение какому-нибудь трудному случаю из области явлений природы, разумнее всего бывает принять простейшее решение, которое более или менее охватывает все стороны данного вопроса. А тогда, если этот способ объяснения приложить к известным достижениям индейского шамана, то, мне кажется, простейшим решением будет допустить, что он обладает экстрасенсорными или медиумистическими способностями.

Цивилизованный человек отказался от естественного образа жизни, усвоив искусственные привычки собственного изобретения. Он окружил себя материальной, экономической и индустриальной системой, не имеющей ничего общего с естественным правом[18]. И это эрзац-сооружение вечно угрожает рухнуть на своих изобретателей. Современный гигант мысли, загипнотизированный суеверием, что он не суеверен, обременен такими беспочвенными фантазиями, что любой умный дикарь поднял бы его на смех.

Природа, мудрая во всех отношениях, наделяет свои создания знанием, необходимым для их выживания. Человек же в процессе цивилизации сдержал свои инстинкты и порывы и устранил таким образом духовную связь с жизнью вселенной. Он будет двигаться ощупью, переходя от одной изощренной фантазии к другой. Именно таким образом природа в конце концов выведет человека из свойственного ему заблуждения, ибо он после долгих страданий начнет осознавать, что может выжить, только прислушиваясь к голосу природы. В этом открытии и заключена Мудрость.

Когда шаман выходит во мрак ночи, раскладывает на вершине какого-нибудь уединенного холма костер бдения, окружает себя кольцом молитвенных палочек и попыхивает шаманской трубкой в шести направлениях, он представляет собой некое смиренное человеческое существо, стремящееся постичь путь Великой Матери всего сущего. Он не хвастает собственными знаниями и не начинает критиковать и осуждать. Он пребывает наедине со звездами. Воздевая распростертые руки к небесам и горам, он шепчет простую молитву одинокого создания, блуждающего неизвестно где и борющегося неизвестно за что: «Великий Дух, укажи нам путь».

Кто смеет утверждать, что на эту мольбу нет ответа?

Разве Великая Мать, которая направляет птиц и животных и учит их заботиться о потомстве и строить простые гнезда, норы и логова на свой лад, разве она останется равнодушной к нуждам благороднейшего из ее созданий? Продолжит ли мир свое величественное движение в гармонии сфер, когда старый человек, застывший в благоговейном ожидании у костра бдения, прислушивается к голосу своего Бога?

Приходилось ли скептику выжидать и ничего не есть семь дней в дикой местности, пока слабый ветерок колыхнет перышки на его молитвенных палочках? Искал ли когда-нибудь его современник — белый человек — свой путь в жизни в смиренном ожидании, излив любовь и преданность сердца воздушному простору, стынущему в предрассветной мгле? Если нет, то у него нет никакого права заявлять, что молитва индейца останется без ответа, потому что он об этом ничего не знает.

Именно в эти долгие часы безмолвного общения шаман слышит голоса духов, ощущает присутствие в воздухе божественных сил, пронизывающих его тело, его посещают видения, руководящие его действиями, и он обретает силу, необходимую, чтобы вести за собой народ согласно воле Старцев, сидящих в Радужном Небесном Вигваме, чьи голоса слетают вниз по дороге духов — Млечному Пути.

Тут жрец узнает тайны души и ее возможности и совершенствует мистическое зрение, позволяющее ему видеть духов, которые носятся в небесном пространстве, как летучие семена чертополоха. Старик, охваченный восторгом, чувствует, что медленно покидает свое тело и ноги сами несут его вверх по тропе звезд, которая ведет к Великому Шаманскому Вигваму, где собрались на совет духи-маниту, покуривая длинные трубки.

Мы не можем делать то, что делают эти старые жрецы, потому что у нас нет той веры, которая есть у наивного индейского мистика. Но имеем ли мы право отрицать его способности только потому, что у нас другой образ жизни, уведший нас далеко от тропинки, которая ведет к холму бдений?

У нас есть религия, но она не тверда в наших сердцах, а наши священники не шли путем древних богов. Наш привычный уклад жизни — это уклад жизни, раздираемой противоречиями, конфликт убеждений, множество дорог, извивающихся в невообразимой путанице. Но индейский шаман не сбился с той неприметной тропинки, что ведет к высокому месту, он взбирался по ней множество раз, а на вершине его молитвенного холма слышны голоса и приходят видения — руководство духов его народа.

С точки зрения метафизика, если бы не было мистерий Эскулапа, не появился бы и Гиппократ. Он принес клятвы перед алтарем Эскулапа и стал врачом-жрецом. Его методы врачевания явились своего рода прецедентом, полностью изменившим ход медицинской мысли, однако врачу-материалисту не следует забывать, что Отец медицины до конца своих дней оставался жрецом, а местом, где начинались его обучение и глубокие исследования, принесшие ему вечную благодарность человечества, был храм бога-исцелителя.

ГРЕЧЕСКИЙ КУЛЬТ ЦЕЛИТЕЛЬСТВА ЭСКУЛАПА — ГИППОКРАТА

Греческий культ целительства Эскулапа, чрезвычайно важный для людей с метафизическим складом ума, заслуживает самого тщательного изучения. Большинство современных авторов упоминают о нем в связи с историей искусства врачевания, и лишь немногие посвящают, да и то не более двенадцати строк, небезызвестному и в своем роде выдающемуся обществу врачей-жрецов. Подобное отсутствие интереса со стороны ученых авторов, несомненно, объясняется их отношением к тем чудодейственным средствам, которыми в то время пользовались при лечении всех болезней. В ходе спокойного обсуждения давних методов лечения с намерением установить, было ли излечение больных результатом массового обмана или действия животного магнетизма, похоже, мало кому приходило в голову, что в основе этих чудесных исцелений лежало то, что греки называли божественным средством от людских болезней.

Первым упоминаемым в истории целителем из жрецов был египетский врач Имхотеп. Этот влиятельный человек оставил после себя множество афоризмов и мудрых высказываний о болезнях и здоровье, а после смерти был возвеличен до положения полубога. В его честь строились храмы, которые обслуживали жрецы, сохранявшие для будущих поколений рецепты лечебных средств и магические формулы, дарованные миру Имхотепом. При «Домах Имхотепа» открывались медицинские школы и содержались клиники для лечения больных.

Имхотеп сделал для египтян то, что суждено было завершить Эскулапу. В память о нем были учреждены священные мистерии, а его потомки оставались врачами-жрецами до конца эллинской цивилизации.

Гомер упоминает об Эскулапе как об историческом лице и, утверждая, что тот был фессалийским принцем, называет его «безупречным врачом». О жизни этого великого целителя известно лишь, что его женой была Эпиона, дочь царя острова Кос[19], от которой у него родились четверо детей: два сына, Махаон и Подалирий, ставшие, как и их отец, врачами, и две дочери, Гигиея и Панацея, чьи имена связаны с терминами, ныне широко известными в медицине. Полагают, что он жил между 1200 и 1000 г. до н. э., хотя никакие даты, связанные с событиями его жизни, точно указать невозможно.

Не исключено, что некоторые факты из его биографии стали частью мифов, сложенных об этом полубоге от медицины, ведь мифология есть не что иное, как история доисторических времен. Согласно преданиям, его отцом был Аполлон, бог-врачеватель, а матерью — Коронида, девушка из Фессалии[20]. Когда отец Корониды силой заставил ее выйти замуж за одного из смертных, Аполлон в ярости уничтожил все семейство. Корониду, ожидавшую ребенка, убила сестра Аполлона богиня Артемида.

Тем временем сраженный горем Аполлон, когда охватившая его жажда мести постепенно утихла, раскаялся в содеянном и, сойдя во всем своем величии на землю, спас еще не родившегося сына из пылающего тела Корониды, лежавшей на погребальном костре. Возможно, эта легенда о рождении Эскулапа стала первым рассказом о том, как ребенок появился на свет путем кесарева сечения.

Аполлон, как повествует предание, отдал своего новорожденного сына на воспитание кентавру Хирону, наставнику Ахиллеса. Именно Хирон посвятил Эскулапа в тайны медицины. Попытаемся найти разумное толкование этой легенды.

Образ кентавров был наделен особым символическим смыслом, поскольку они олицетворяли собой детей времени. Их отцом был Сатурн, древний бог — «Всепоглощающее Время». Таким образом, для философски мыслящих греков кентавры означали традицию, рожденную в глубокой древности. Хирон обладал древними знаниями, под которыми подразумеваются анналы примитивного опыта человеческой расы. Он и сам выглядел подлинным воплощением традиции, этот кентавр в образе человека, вырастающего из тела животного. С этой точки зрения, учитель, о котором говорится в легендах, приобретает совершенно новый, глубокий смысл. К тому же не следует забывать, что для каждого мифа можно легко найти вполне разумное толкование.

Эскулап, усвоивший все, чему мог его научить Хирон, приступил к самостоятельной деятельности и прославился как искусный врач, приносящий многочисленным больным чудесное исцеление. Говорят, что, по крайней мере один раз, ему даже удалось воскресить мертвых. Именно это и стало причиной его гибели, ибо Плутон, владыка подземного царства мертвых, испугавшись, что из-за этого смертного, достигшего таких высот в искусстве магии, Гадес[21] в конце концов может опустеть, попросил Зевса, чтобы тот защитил достоинство смерти и действующие в мире законы природы. В ответ «Отец всего сущего» схватил одну из своих молний, выделанных в огнедышащих жерлах Этны, и поразил ею Эскулапа, сгоревшего в небесном огне. Но благодарное человечество не забыло своего Прометея от медицины, заплатившего жизнью за жизнь, возвращенную людям. Эскулапа возвысили до полубога, ему посвящали исцеляющие святыни, в его честь учредили священные мистерии, а его потомки навсегда заняли особое положение как жрецы целительства.

В те времена в греческих государствах, а позднее и в Римской империи строилось много храмов Эскулапа, из которых самым знаменитым стал великий Иерон, святилище в Эпидавре[22]. Составлявший его грандиозный комплекс зданий величественно раскинулся вокруг центрального храма бога-исцелителя, а в храме, в его святая святых, помещена фигура Эскулапа из золота и слоновой кости работы скульптора Фрасимеда. Божественный врач сидит на троне и держит в руке обвитый змеей посох. К ногам своего богоподобного хозяина, как своего рода талисман, прижалась собака.

Вокруг святилища в строгом порядке расположились многочисленные здания и постройки, где поселяли паломников и лечили больных. Характерной особенностью всех этих высоких и просторных сооружений было обилие воздуха и солнечного света. Большинство храмов Эскулапа строили вблизи целебных источников наподобие современных курортов с минеральными водами, и это доказывает то, что не одна только вера лежала в основе чудесных исцелений.

Хотя сами храмы были объектом всеобщего удивления, еще более удивительными были применяемые там методы лечения больных. Основой для диагноза и назначения курса лечения служили прорицания бога, с которым пациенты общались во сне.

Порядок приема больных всегда был одним и тем же. Страдающие той или иной болезнью и пришедшие в храм за помощью проходили особый период подготовки, а затем их одевали в новую белую одежду, отводили в помещение, где стояла статуя Эскулапа, укладывали на кушетки и оставляли там на всю ночь. Больные засыпали и видели во сне ожившего бога, который, прохаживаясь по залу, беседовал с ними и предписывал каждому нужное лечебное средство. Утром пациенты рассказывали свои сны врачам-жрецам, которые затем приготавливали лекарства или составляли магические прописи.

Современный врач-практик, получивший солидную научную подготовку, может назвать все это отвратительным примером примитивного суеверия. Однако больные тем не менее выздоравливали. Ослабевших от болезни, их вносили в храм, а через три дня они уходили оттуда под громкие рукоплескания восторженной толпы. А разве не Парацельс сказал, что истинная цель медицины заключается в излечении больного? Согласно этому определению древние целители были хорошими врачами, хотя д-р Хаггард и приравнивает их к знахарям.

Рассказы о выдающихся случаях исцеления после прорицаний Эскулапа были записаны на хранящихся в храмах дощечках, выставлявшихся для обозрения восхищенных посетителей и для укрепления доверия пациентов. Эдгар Джеймс Свифт цитирует в своей книге несколько сообщений об этих метафизических выздоровлениях, содержащихся в древнегреческих трудах IV–III вв. до н. э. О мнении д-ра Свифта по поводу таких методов лечения можно судить по названию его книги «В дебрях сознания». Для тех, кто интересуется такого рода фактами, а не их толкованиями, ниже приводятся фрагменты из книги в кратком их изложении.

Однажды, когда немой мальчик возлагал на алтарь принесенную им жертву, факельщик бога потребовал от юноши дать обещание, что тот, исцелившись, будет и впредь приносить благодарственную жертву.

«Обещаю», — произнес мальчик, приведя окружающих в глубокое изумление, ибо оказалось, что немота его вдруг прошла.

Фессалиец Пандар молил бога, чтобы тот избавил его от шрамов на лбу. И вот однажды Пандару во сне явился бог и перевязал ему лоб длинной лентой. Проснувшись, Пандар обнаружил у себя на лбу узкую повязку, а когда он ее снял, то увидел, что лоб его абсолютно чист.

Некий мужчина, слепой на один глаз (у него остались одни веки без глазного яблока), увидел во сне, как бог сварил какое-то снадобье и вложил это варево ему в глаза. На следующий день он уже видел обоими глазами. (Самый трудный случай, по мнению д-ра Свифта.)

Слепому Алкету из Аликоса приснилось, что бог своими пальцами открыл ему глаза и он увидел деревья вокруг храма. На следующий день Алкет проснулся полностью исцеленным.

Бог вылечил от слепоты Гермона из Фасы (Thasa). Однако он не принес обещанной им жертвы и снова ослеп. Но когда он во второй раз дал обещание принести жертву, к нему сразу же вернулось зрение.

Далее в этой главе приводятся и другие примеры излечиваний по прорицаниям из вещих снов в святилищах Эскулапа. Один европейский врач как-то заявил мне, что не любит слушать рассказы о подобных чудесах, поскольку в них нет ни слова правды. Современный доктор знает намного больше древних жрецов, но, разумеется, не в состоянии состязаться со сверхъестественным!

Историки врачебного искусства придерживаются мнения, что Гиппократ с острова Кос был Моисеем от медицины, который вел врачей своего времени из мрака магии и суеверий Египта в обетованную землю рациональной терапии. Здесь самое время более подробно рассказать о жизни и учении этого великого человека с точки зрения метафизики.

Гиппократ, называемый Отцом медицины, родился на греческом острове Кос в 460 г. до н. э. Его отец принадлежал к династии Асклепидов, гильдии жрецов-целителей, ведущих свое происхождение от обожествленного Эскулапа. Древние авторы немало писали о том, что Гиппократ был седьмым потомком «божественного врача» по прямой линии. Род его матери, Фенареты, восходил к самому Геркулесу, сильнейшему из смертных. От слияния двух таких выдающихся родов вполне можно было ожидать рождения гения.

Гиппократ учился искусству врачевания у своего отца, знаменитого целителя Гереклида, а позднее в Афинах благоговейно внимал речам врача Геродика. Знания по философии он приобрел, будучи учеником Горгия из Леонтин[23], блестящего софиста. Немало наставлений он выслушал из уст Демокрита из Абдер[24], человека огромнейшей эрудиции и одного из основателей теории атомизма. Итак, не вызывает сомнений, что Гиппократ в совершенстве изучил те развивающие ум дисциплины, которые и составляют необходимую основу интеллектуального величия.

Закончив курс наук, Гиппократ по обычаю того времени вернулся на Кос, принес клятву перед алтарем Эскулапа и стал, как когда-то и его отец, врачом-жрецом. Неизвестно, сколько времени он проводил в храме бога целительства, ибо большую часть своей жизни он, переезжая с места на место, потратил на оказание помощи больным, а его ценные наблюдения за ходом их болезней дошли до нас благодаря его многочисленным трудам. Гиппократ несомненно был величайшим из Асклепидов, и материалистически мыслящий врач должен помнить, что Отец медицины до конца своих дней оставался жрецом.

Как вообще могло случиться, что Гиппократ заслужил восторженные отзывы историков медицины, а великий орден врачей-жрецов, который его породил, обойден молчанием, едва удостоившись нескольких небрежно брошенных слов похвалы? Но ведь если бы не было мистерий Эскулапа, не мог бы появиться и Гиппократ. Если величие достойно почитания, то разве не достоин такого же уважения и источник этого величия? И, разумеется, совсем уж неразумно признать достижения какого-то человека и при этом отрицать или игнорировать все то, что сделало его таким, какой он есть. Определенное затруднение у материалиста вызывает вопрос, как может он позволить себе почитать учителей своего героя, если это вынуждает его признать, сколь многим он обязан мистическим и метафизическим наукам.

Благодарный мир окружил память о Гиппократе всевозможными почестями, его знания были для того времени выдающимися, а личные качества — безупречными, его клинические методы явились прецедентом, неизбежно изменившим сложившийся в медицинских кругах образ мышления. Все это хотя и заслуживает безоговорочного признания, но далеко не исчерпывает тему, ибо имеются некоторые основания для возмущения, вызванного чем-то вроде заявления, которое в той или иной форме встречается почти во всех современных текстах по древней истории медицины. Суть этого заявления сводится к следующему: «Гиппократ был первым, кто отделил медицину от суеверия и искусства жрецов, положил в основу практической медицины принципы индуктивной философии[25] и уделил особое внимание естественному ходу развития болезни».

Нельзя не считаться с тем, что Гиппократ родился под сенью святилища Эскулапа, что его отец был врачом-жрецом и что юный Гиппократ впервые соприкоснулся с болезнью в здоровой и гигиеничной атмосфере Иерона, а вести записи тщательных наблюдений, принесшие ему благодарность всего человечества, он начал в обители бога-целителя.

Там больные содержались в отдельных палатах, а их покой оберегали всегда внимательные сиделки. Немало времени Гиппократ мог проводить, сидя у постелей своих пациентов, выслушивая их жалобы и следя за ходом их болезней. Он мог позволить себе наблюдать и изучать тысячи случаев заболеваний и распознавать многие разновидности болезней. Подобную возможность столь обширных исследований могли предоставить только крупные лечебные заведения, какими были клиники Эскулапа.

Однако далеко не всегда удавалось полностью прослеживать течение болезни содержащихся в храмах пациентов, поскольку оставались они там ненадолго и быстро покидали гостеприимную обитель. Это, вероятно, и явилось для Гиппократа побудительной причиной открыть собственные клиники, где он мог бы создать нужные условия для более длительного наблюдения за ходом некоторых заболеваний. Судя по немногим сохранившимся сведениям о частной практике Гиппократа, его клиники, не считая немногих изменений, были организованы по образцу лечебниц в храмах.

Кое-кто из людей нового времени хотели бы создать у нас впечатление, что Гиппократ был одиноким путником в погруженном во тьму невежества мире — этакий луч света во вселенском мраке. Но это, мягко говоря, не соответствует истине, так как не следует забывать, что к числу его современников принадлежали Сократ, Платон, Демокрит, Демосфен[26], Аристипп[27] и даже Аристотель. Годы его жизни пришлись на золотой век греческой интеллектуальной культуры — один из периодов высочайшего развития философской мысли нации. Платон и Сократ, бесспорно, придавали мистериям особое значение, признавали мистическую традицию и верили в существование богов и героев, а это довольно веские основания, на взгляд материалиста, чтобы пытаться затуманить блеск их славы.

Интересно, что сам Гиппократ верил как в богов, так и в будущую жизнь. Он был посвященным культа Эскулапа, а знаменитая клятва, которую связывают с его именем, начинается словами: «Я клянусь Аполлоном, врачом, Эскулапом, Гигиеей и Панацеей, всеми богами и всеми богинями — призывая их в свидетели… и т. д.». Все это невольно наводит на мысль, что Гиппократ вовсе не являл собой превосходный пример эмансипированного материализма. Нелишне было бы также припомнить, что мало добра приносили людям те, в ком мало веры.

Возвращаясь к «Клятве Гиппократа» — великой клятве медицинской этики, надо сразу же оговориться, что многие пытливые умы давно задаются вопросом, а был ли Гиппократ ее настоящим автором. Подобно «Отче наш», полностью заимствованному из еврейского Талмуда, и «Клятва Гиппократа» могла составлять часть обрядов Эскулапа задолго до рождения самого Гиппократа.

Эта клятва, особенно первые ее строки, вызывает некоторое недовольство у людей, не склонных к мистике. Не так давно мне разрешили присутствовать на одной дискуссии, где кто-то неожиданно затронул именно эту тему, сразу же взволновавшую нескольких именитых медиков. Свое, видимо, уже давно сложившееся мнение эти господа высказали тоном, не допускающим возражений: «Клятву на-до пересмотреть!» Они требовали полностью убрать упоминание о богах как несовместимое с современным уровнем просвещения.

Однако чрезвычайно трудно поверить, что во времена, когда клятвам придавали особое значение, врач-жрец, поклявшийся «всеми богами и всеми богинями», и есть тот самый человек, который, согласно многим текстам, «отделил медицину от искусства жрецов». Гиппократ, как известно, на основании ряда клинических наблюдений сделал много важных открытий, касающихся природы и течения различных заболеваний, а также действия неизвестных до него лекарственных средств. Но это вовсе не доказывает, что он намеревался низвергнуть жреческую медицину или пытался отрицать связь духовных факторов с проблемой сохранения здоровья. Гиппократ действительно как-то сказал, что «нет другого авторитета, кроме фактов», но греки, безусловно, могли бы первыми заявить, что убого то религиозное учение, согласно которому факты могут сыпаться с неба. Иезуит отец Афанасий Кирхер открыл много важных для медицины явлений, оставаясь при этом глубоко верующим человеком, и никогда не обнаруживал ни малейшего страха, что его открытия расшатают папский престол.

Весьма вероятно, что своим появлением светский врач и в самом деле обязан переходу Гиппократа к чересчур ревностному изучению физических аспектов причин и методов лечения болезней, однако подобное разделение, со всех точек зрения, было для медицины скорее достойной сожаления потерей, чем ценным приобретением, да и для научного прогресса в нем явно не возникало никакой необходимости. Религиозная система, породившая таких выдающихся индивидуальностей, как Пифагор и Платон, не стала бы чинить препятствий медицинской практике Гиппократа. Ничто не указывает и на попытку помешать ему пользоваться каким-либо из его методов. Гиппократ на практике применял свои медицинские теории и передавал опыт ученикам, не испытывая никаких помех и не подвергаясь жестоким преследованиям, как и большинство учителей того времени, до тех пор, пока они не вмешивались в политику.

Гиппократ доказал, вероятно, сам до конца не осознавая всех последствий, что многие болезни с успехом можно лечить, пользуясь исключительно природными средствами. Множество фактов, безусловно, свидетельствует в пользу подобных методов, однако, как показало время, у них есть и немало серьезных недостатков. Величайшим благом, которое принесла так называемая «Гиппократова реформация», был стимул к рассмотрению физического аспекта медицинских исследований. Она по-своему объяснила, почему врачи должны неустанно заниматься поиском природных средств от людских болезней. Однако эта реформа была сопряжена и с величайшим злом, которым стал постепенный, но очевидно бесповоротный отход медицины от духовных и этических установок, предписываемых врачу мистериями.

Каковы же были медицинские воззрения Гиппократа с острова Кос? Так, причины болезней он разделил на две основных группы. К первой группе он отнес внешние причины, а именно: погоду, климат и местоположение, а ко второй — внутренние, или личные, как-то: привычки, питание и физические нагрузки. Он считал, что на внешность, характер и умственные способности в большой мере влияет «климат», объясняя тем самым общее превосходство греков. Однако, несмотря на превосходное местоположение Греции, ее упадок стал свершившимся фактом, хотя Гиппократ до него не дожил и ему не пришлось ни наблюдать его, ни толковать.

Причиной болезни, согласно доктрине Гиппократа, было расстройство обращения «четырех соков», или телесных жидкостей, которыми были кровь, слизь, черная желчь и желтая желчь. При нарушении надлежащей пропорции, или распределения, этих «соков» неизбежно возникала болезнь, и если удавалось привести их в более благоприятное соотношение, лечение могло дать положительный результат.

Отец медицины, более почитаемый как замечательный прогнозист, чем диагност, часто выслушивал обвинения в фаталистическом подходе к лечению. Не исключено, что фатализмом он пропитался в храмах Эскулапа, так как одно из правил этих святилищ гласило, что очевидно безнадежные больные лечению не подлежат. Что же касается Гиппократа, то если предыдущие случаи кончались смертью, то в дальнейшем при заболевании той же природы он предпочитал не вмешиваться в ход болезни.

Гиппократова теория лечения получила название «осторожной и выжидательной». Его излюбленными средствами были режим питания и ванны; во множестве использовал он и травы. В свое время Леклерк составил список, в который вошло около четырехсот различных сортов молока, вина, фруктов, овощей, жиров и других «ингредиентов», входящих в рецепты прописываемых Гиппократом лекарств. В его фармакологии использовались такие «субстанции», как рога буйвола и оленя, а также помет козла, мула, осла, гуся и лисицы. А представления Гиппократа в области астрологии покажутся современным практикующим врачам и вовсе извращенными.

Гиппократ никогда не рассматривал лечение как способ завоевать еще большую славу, хотя он и заслужил у греков почет за помощь, оказанную им во время эпидемии чумы. В первую очередь он был наблюдателем за ходом болезни, а двое его сыновей, тоже врачи эскулаповского толка, помогали ему в составлении многих историй болезней, ставших основой его сочинений. Иногда его обвиняли в том, что ему гораздо интереснее наблюдать за своими пациентами, чем попытаться им помочь, и не раз его современники ставили ему в вину, что он позволял больным умереть, «не сделав ничего, чтобы поддержать их жизнь». В этом он разительно отличается от современного врача, который продляет жизнь больного всеми доступными ему средствами, полагая, что надежда умирает последней. Но, возможно, именно в этом проявлялся его талант прогнозиста, заставлявший Гиппократа отказываться от больных, которых он считал безнадежными.

Ему приписывают авторство восьмидесяти семи книг, однако большинство этих сочинений, вероятно, принадлежит другим ученым докторам, его современникам, которые носили то же имя. Здесь сам собой напрашивается вывод, что он входил в довольно большую группу единомышленников. В своей книге «Доктор в истории» Говард В. Хаггард, адъюнкт-профессор прикладной философии Йельского университета, по этому поводу замечает: «Гиппократ воспринимается скорее как имя, чем как реальная личность. Под этим именем мы объединяем всех великих и ныне забытых жителей Греции, которые в пятом веке до нашей эры создавали научную базу медицины».

Основные труды, автором которых ныне считают Гиппократа с Коса, посвящены множеству разных тем, о которых можно судить по их названиям: «Предвещающие симптомы», «Эпидемии», «О питании», «О воздухе, воде и местности». К лучшим его сочинениям относятся «Афоризмы», короткие и смелые изречения, необычайно выразительные и исполненные глубокого смысла. Самый известный из его афоризмов: «Жизнь коротка, искусство вечно». Другое изречение, несомненно, может принадлежать только врачу: «Если на страдающего водянкой напала икота, значит, он безнадежен».

Арабам Гиппократ был известен под именем Бократа, а его труды хранились ими как бесценные сокровища все то время, пока длилась ночь европейского средневековья. Множество мифов возникло вокруг имени великого врача и приписываемых ему чудес, которые, похоже, не уступают чудесам, сотворенным самим божественным Эскулапом. Но поскольку многие из этих мифов складывались в Греции, а некоторые из них относятся ко временам античности, представляется маловероятным, чтобы современники или последователи Гиппократа считали его материалистом.

Но если в старых представлениях царит полная неразбериха, то и с современными дело обстоит не намного лучше. В своей книге «За спиной врача», изданной в 1933 году, Логан Кленденинг пишет: «Можно усомниться в том, что вообще существовал некий выдающийся деятель, известный как Гиппократ». Поистине, было бы более чем странной причудой со стороны Отца медицины оказаться мифом!

Однако большинство историков медицины, как известно, даже и мысли не допускают, что великий врач — это всего лишь плод чьего-то богатого воображения. Для них он был и остается вполне реальной личностью с длинной седой бородой и благородной внешностью ученого, хотя и совсем не похожий на грека. Но как же мало мы в сущности знаем о том, в чем бываем абсолютно уверены. По моему мнению, есть несколько мифов, никак не связанных с реальными событиями, но Гиппократ почти наверняка личность историческая, хотя истоки многих его свершений следует искать среди мыслителей его времени или более ранней эпохи.

Еще одним важным вкладом Гиппократа в современную медицину стал особый способ общаться с клиентами, который объединяет в себе все то, что в наши дни соответствует понятию «ухода за больным». Во времена Гиппократа полный достоинства врач входил в палату и, если пациент не переживал в тот момент обострения болезни, садился у его постели и разыгрывал своего рода «спектакль», с недюжинным артистизмом расспрашивая того о возрасте, образе жизни, недавних контактах с источником инфекции, режиме питания, а также о том, чем он болел раньше и что конкретно его беспокоит. За беседой обычно следовал общий осмотр. Кроме того, врачу приходилось деликатно выведывать у больного сведения о других, ранее лечивших его врачах и их предписаниях, поскольку считалось неэтичным подвергать сомнению умение своего собрата по профессии. Затем врач прописывал «новое» лекарственное средство и давал надлежащие рекомендации. С тех пор этот «гиппократовский метод» мало в чем изменился.

О дальнейшей жизни Гиппократа известно лишь, что умер он в городе Ларисе. В своих сочинениях древние авторы по-разному указывают продолжительность его жизни, но чаще всего фигурируют такие цифры: 85, 90, 104 и 109 лет. Клинтон полагает, что Гиппократ прожил 104 года, однако современные литераторы, более консервативные, проявляют меньше доверия к большим числам. У Гиппократа было два сына, Фессал и Дракон, но никаких сведений о его женитьбе и о том, как звали его жену, не сохранилось.

Можно только пожалеть, что мы так мало знаем о мудром старом враче, чье имя связывают с сохранившимся с тех пор навсегда отделением искусства целительства от его основателей — жрецов. Чем глубже изучаем мы направление его мыслей и применяемые им методы, тем лучше понимаем, насколько несправедливо с ним обошлись во имя славы. На самом же деле Гиппократ верил в то, что боги помогают тому, кто помогает себе сам. Он учил, что людям со всеми их телесными недомоганиями не следует надеяться только на божественную помощь, напротив, они должны выискивать природные средства, чтобы перевязывать раны, полученные из-за собственного неблагоразумия. Это не только хорошая наука, но и хорошая религия.

Само существование большого числа католических и протестантских больниц, оборудованных современными средствами диагностики и лечения, доказывает, что религия вовсе не отрицает научного прогресса. То пресловутое великое «разделение» совершается только в умах; и не в фактах, а в занимаемой разными сторонами позиции коренится долгий антагонизм между богами и докторами, рисующий их далеко не с лучшей стороны.

В трактате «Эпилепсия» Гиппократ в нескольких словах раскрывает свое истинное отношение к этой теме. «Подобные вещи, — пишет он, — божественные или нет, кому как нравится, ибо такое разграничение не имеет ровно никакого значения, и нигде в природе нет нужды в таком разделении, поскольку все в ней одинаково или от бога, или от человека». Этим высказыванием знаменитый врач отвергает то самое разделение, которое было проведено от его имени.

Любое разграничение ведет не к прогрессу, а к путанице; его плодами становятся вражда, нетерпимость и упадок. Там, где есть много школ, по-разному толкующих один и тот же предмет, все знания безнадежно запутываются. Человечество едино в главном и расходится только во второстепенном. Но в свое время было модно выпячивать несходство и игнорировать многочисленные и значимые факторы, связывающие воедино весь мир. Эгоизм и глупость — вот причины средневековья, инквизиции, войн и экономических потрясений, веками терзавших человечество; и последнее, хотя и не менее важное следствие — разногласия в религии, и так уже разделенной на сотни сект, которые обычно служили Богу, отравляя друг другу жизнь.

Открытия, сделанные Гиппократом, не причинили никакого вреда культу Эскулапа — главного блюстителя здоровья народа на протяжении многих столетий.

Вспыхнувшая в Риме эпидемия чумы грозила уничтожить весь город. Охваченные страхом римляне послали в Эпидавр петицию, умоляя бога-исцелителя о помощи. Обратились к оракулам, и Эскулап соблаговолил выслушать жалобы римлян, а затем позволил им взять себя в Рим в обличье живой змеи. На обратном пути, когда корабль плыл вверх по Тибру, бог скользнул за борт и скрылся на одном из речных островов. Римляне, приняв его действия за особый знак, построили на этом острове святилище в честь Эскулапа, и чума милостью бога отступила.

На месте этого храма была найдена памятная доска, на которой сохранились записи о четырех случаях чудесного исцеления в святилище Эскулапа. Вот вкратце о чем сообщалось в табличке:

Гай, слепой на оба глаза, обратился за советом к оракулу, и тот велел ему подойти к алтарю, прочитать молитвы, пересечь храм справа налево, положить пять пальцев на алтарь, поднять руку и коснуться ею своих глаз. Гай послушно выполнил все, что ему сказал оракул, и к нему сразу же вернулось зрение в присутствии множества людей. Это событие произошло во времена правления Антонина (ок. 120 г. н. э.).

Валерий Апер, слепой солдат, пришел за помощью к оракулу, который велел ему смешать кровь белого петуха с медом и в течение трех дней мазать глаза этим снадобьем. На четвертый день солдат прозрел и вознес богу благодарственные молитвы.

Некий Юлиан, у которого было кровоизлияние в легкие, обратился к оракулу, и тот посоветовал ему подойти к алтарю, взять оттуда несколько кедровых орехов, смешать их с медом и три дня есть эту смесь. Через три дня Юлиан был совершенно здоров.

Сын Луция умирал от плеврита. Ему во сне явился Эскулап и приказал взять из алтаря немного пепла, смешать его с вином и намазать этим составом свой бок. Он выздоровел и возблагодарил бога.

Если допустить, что записи такого рода создают достаточно полное представление о терапии Эскулапа, то сразу же станет понятным столь безграничное восхищение греков и римлян своим культом врачей-жрецов. С тех пор как все большее влияние начали приобретать суждения на основе психологии, вошло в обыкновение отмахиваться от всех рассказов о чудесных исцелениях как «чисто психических» или «результатах психического внушения». Оправданием подобного отношения служит общепринятое мнение, что так могут излечиваться исключительно функциональные заболевания и что только светский врач достаточно компетентен, чтобы справляться с серьезными органическими расстройствами.

Давайте с позиции здравого смысла обсудим эти письменные свидетельства, сохранившиеся на дощечке с острова на Тибре. По всем медицинским критериям слепота, кровоизлияние в легкие и плеврит не такие уж пустяки. Надо признать, однако, что причиной слепоты вполне может стать истерия, хотя чаще всего она служит признаком серьезных соматических заболеваний. Но трудно поверить, чтобы кровоизлияние в легкие было просто легкой формой психического расстройства, и его быстрое излечение дает медикам повод для глубоких размышлений. То же относится и к случаю с плевритом.

Если результатом психотерапии может стать столь быстрое излечение, как записано в табличке, то ее следует признать очень важной частью общей методики лечения. Возможно, она и есть терапия будущего, ниспосланная в ответ на молитвы страдающего человечества, которое в течение последних двух тысячелетий накачивали лекарствами, прочищали слабительным и лишали сил кровопусканиями во славу всесильной фармакологии.

Не так давно один знакомый, избрав меня в качестве сочувствующего, излил на мою голову нескончаемый поток жалоб на свои телесные недомогания. Его история болезни содержала рассказ о двадцати годах беспрерывных мучений, дюжине неумелых врачей и полным экономическим истощением. Да не усмотрят в моих словах насмешки, но мне было совершенно ясно, что этот несчастный страдалец охотно променял бы заключения всех двенадцати врачей на одно ободряющее слово по поводу своего состояния.

Даже опытному психологу безнадежно мало известно о возможностях человеческой психики. И хотя он находится в постоянных поисках, потребуются столетия напряженной работы, чтобы расширить его знания. Так давайте спросим себя, а не содержит ли солидную долю истины утверждение, что посвященные врачи-жрецы древности действительно обладали способностью духовного, или внутреннего, видения и прозревали причину и способ лечения болезней, которой лишился светский врач, разорвав нить, связывавшую его с великими мистическими институтами целительства? Современный материалист дает на этот вопрос отрицательный ответ, однако его мнение — это еще не факт.

Когда Платон открыл свою школу в Ликее, он вдруг с неудовольствием обнаружил поблизости обширное болото, создающее в том месте крайне нездоровый климат. Влияние зловонной атмосферы не замедлило сказаться на его здоровье, и вскоре он слег с сильнейшим приступом опасной лихорадки. Ученики посоветовали ему перевести Академию в более благоприятное место, но учитель отверг их предложение, объяснив свой отказ тем, что мудрый человек сам в состоянии оградить себя от влияния любой среды, стоит только ему понять, в чем сокрыт подлинный источник неприятностей. Платон вылечил себя от лихорадки исключительно силой своего духа и прожил в Ликее остаток жизни, ни разу не испытав ни малейшего рецидива этой страшной болезни. Он дожил до глубокой старости и скончался в возрасте 81 года. Говорят, что причиной его смерти была не болезнь, а обычная старческая немощь. Однажды он заснул, подложив под голову вместо подушки книги поэта Софрона[28], и не проснулся.

Болото в данном случае не навязчивая идея, не фобия, не невроз и не заторможенность, а вполне реальный источник нездоровья, и одного только душевного настроя недостаточно, чтобы преодолеть его пагубное влияние; не удается все свалить и на самовнушение. Хотя Платон и отрицал, что болото причиняло ему серьезный вред, возможно, пребывание в столь губительной атмосфере в конце концов подорвало его здоровье. Во всем этом явно кроется нечто большее, что исключает примитивный подход к проблеме с его безоговорочным утверждением или полным неприятием метафизического целительства. Ясно одно, что Платон, видимо, знал, как создать у себя иммунитет к местным лихорадкам. Кто осмелится отрицать ценность такого знания даже в наш век поголовной вакцинации?

Платон личным примером доказал, что в самом человеке заключена сила, способная излечивать болезни его тела, что каждый человек сам для себя одновременно и жрец и врач.

Мудрость — вот универсальная медицина и единственное средство от невежества, общего заболевания человечества. Такова суть доктрины мистиков, той доктрины, которую они изучали в сумраке древних храмов и которая в один прекрасный день станет прочной основой терапии века всеобщего просвещения.

Приблизительное время, когда происходили чудесные исцеления, о которых сообщается в табличке, указано в первой записи: «В правление Антонина», то есть в начале второго века нашей эры. К тому времени светская медицина прочно утвердилась в Риме, чему немало способствовали многочисленные греческие врачи, никогда никакого отношения к жрецам не имевшие. Здесь сам собой напрашивается вывод, что они появились в результате того «великого разделения», которое приписывали Гиппократу. Впервые эти доктора появились в Римской империи примерно за два столетия до начала христианской эры и, воспользовавшись уважением римлян к греческой культуре, открыли там обширную и доходную практику. Размышляя об этих людях и их деятельности, можно легко обнаружить прямые следствия постепенного превращения медицины в светскую науку.

Всех этих врачей, растерявших духовные ценности в погоне за материальными знаниями, в целом можно назвать сборищем негодяев. Против них выступал Катон, во всеуслышание заявляя, что в течение шести веков римляне процветали без всяких докторов, видимо, только затем, чтобы в конце концов погибнуть от рук греческих лекарей. Человек для этих наделенных чересчур пытливым умом медиков потерял свою индивидуальность как сын Божий и превратился в «историю болезни». По поводу обуревавшей их жажды знаний и их профессиональной этики весьма точно высказывается Плиний: «Они учатся, рискуя нашими жизнями, и проводят опыты, предавая нас смерти, и выходит, что любой человек, принадлежащий к медицинской братии, имеет исключительное право убивать другого человека с полнейшей безнаказанностью. Мало того, еще и всю ответственность они сваливают на голову пациента, незамедлительно обвиняя его в непослушании, и судят человека, которого подчас уже давно нет в живых».

И вышло так, что именно в этой сфере, как нигде, меркантилизм проявился во всем своем чудовищном безобразии. Врачи-жрецы были приписаны к храмам, которые содержались на средства государства. А если благодарные пациенты, получившие необходимую помощь, выражали желание что-либо пожертвовать храму, что ж, тем лучше было для храма. Большинство святилищ было буквально забито сокровищами, где была и немалая толика не имевших материальной ценности подношений от бедняков, но все они служили знаком реальной помощи. Светские доктора-греки, напротив, сами назначали высокие гонорары, исходя из финансовых возможностей пациентов, причем плату за лечение они брали независимо от того, умер больной или остался жив. Там, где медицина перестала быть религией, она превратилась в бизнес. Когда Катон заявил, что шесть столетий римляне прекрасно обходились без всяких докторов, он имел в виду, что до появления греческих медиков искусство врачевания было епархией жречества. Во времена расцвета Римской империи врачи-жрецы и храмы целительства оставались единственными хранителями здоровья народа, светские же врачи приобрели авторитет в период ее упадка. До прихода греческих врачей римляне никогда не платили за медицинскую помощь, но хитрые греки убедили своих новых пациентов, что человек ценит только то, за что платит.

Новая терапия избавилась от суеверного представления о якобы существующей «божественной помощи» и заменила его ложной верой в то, что здоровье можно купить за деньги и расплатиться ими за безудержную его растрату в кутежах и распутстве. Но гораздо большее зло заключалось в том, что слишком высокая плата превращала здоровье в недоступную для бедного люда роскошь, а ведь именно беднякам приходилось сражаться и умирать во славу Рима.

Однако у римлян было вполне достаточно времени, чтобы приспособиться к новым научным воззрениям в медицине: они приняли законы против врачевания в нарушение этики, упорядочили гонорары и ввели имеющие силу закона правила об ответственности врачей за свои ошибки и их последствия. Новые доктора, естественно, считались людьми высочайших принципов и, как положено, давали «Клятву Гиппократа», только вот вопрос, какое значение могла иметь такая клятва богам, если вера в этих богов и доверие к ним были давно и основательно подорваны. Поступками этих людей более уже не руководили их собственные духовные убеждения и вера в реальное существование «Божественных сил», и поэтому, как всегда, возникла необходимость управлять их действиями посредством изобретенного человеком свода законов, чтобы защитить общество от всяческих злоупотреблений.

Однако невероятно трудно проводить в жизнь законы, направленные против привилегированного класса, особенно если этот класс, сплотив свои ряды, противодействует любой попытке ввести хоть какие-то правила, ограничивающие полную свободу действий. С такого рода сопротивлением римляне столкнулись сразу же, как только попробовали упорядочить медицинскую практику. Отчасти их действия увенчались успехом, но более никогда Вечному Городу уже не суждено было испытать той свободы от криминальной медицины, которой они наслаждались до прихода греческих врачей.

На протяжении нескольких веков жреческое целительство и «аптекарская наука» жили бок о бок в состоянии вооруженного перемирия. Жрецы считали светского врача виновным в грубейшем святотатстве, а эмансипированные врачи отзывались о жрецах как о толпе суеверных фанатиков, стоило только зайти разговору об их притязаниях на врачевание. В создавшейся напряженной ситуации возникло новое осложнение — начала набирать силу христианская религия.

В падении языческого Рима, в сущности, не было ничего таинственного. На императорский престол в Риме садились дегенераты, его аристократия ударилась в декадентство, его законы были извращены в угоду личным интересам, а религиозные учения — опошлены. От нескончаемых войн граждане Рима пребывали в состоянии полной деморализации, его сокровища истощили незаконные доходы государственных чиновников, а его провинции захватили и разграбили варвары. И при всех этих реальных бедах некий автор из новых, рассуждая на исторические темы с позиций современной медицины, наивно заявляет, что малярия явилась главной причиной того, что Гиббон столь благозвучно описывает как упадок и крушение Римской империи!

Могло ли случиться, что город, построенный Ромулом на берегах Тибра, веками правил миром и по курьезному совпадению не устоял перед натиском малярийной атмосферы именно в тот момент, когда его этика и мораль достигли своего низшего предела? Такая позиция весьма типична для людей, пытающихся размышлять над проблемами своего общества, совершенно не думая о пользе духовного воспитания.

Светская медицина, расставшись с мистериями Эскулапа, убежала в такой спешке, что по дороге растеряла множество важных принадлежностей и атрибутов врачебного искусства.

Позади себя она, в первую очередь, оставила возвышенные этические принципы, которые должны лежать в основе всех взаимоотношений между слугой народа и народом, которому он служит. В храмах ее учили, что мудрость — это даруемое свыше превосходство и что люди, снискавшие расположение богов, должны вести себя так, чтобы всегда быть достойными того доверия, которое внушает их мудрость.

В своем поспешном бегстве новые доктора совсем забыли о той роли, которую играет красота в здоровье человечества. Практицизм полностью завладел их умом, и даже сегодня, после стольких веков прогресса, современная больница больше напоминает завод, чем храм здоровья. Святилища Эскулапа были обителями красоты и спокойного величия. Возможно, применяемые в храмах методы лечения были недостаточно рациональными, но зато в них повсюду царил дух благородства и красоты. Врачи-жрецы были слугами любящего бога, с беспредельным сочувствием взирающего на свой страдающий мир. Тело человека считалось там живым храмом, где обитает живой дух, и требовало к себе бережного и почтительного отношения. Так почему бы обществу, богатство и могущество которого грекам даже и не снилось, не возродить эту благотворную атмосферу, добавив к ней накопленные человечеством научные знания? Ведь и в нынешнем столетии ничто не мешает исцелять людей, окружая их мудрой красотой, столь хорошо известной древним.

В погоне за свободой быстроногие медики позабыли и о самой гуманной из всех древних концепций этики врачевания, суть которой на удивление проста: «Медицина — для всех, кто болен». В Риме рабы, брошенные своими хозяевами умирать, находили приют в храме Эскулапа, где их оставляли до полного излечения. Один из императоров издал закон, согласно которому такие рабы после выздоровления получали свободу, а их прежние хозяева лишались на них всяческих прав. Естественно, почти никто из рабов не мог заплатить за лечение, но в этом и не было нужды, поскольку считалось, что человеку даровано здоровье и он пользуется им по праву, данному ему самим богом. В знаменитом храме на одном из островов Тибра, ставшем первой в истории больницей, принимали и лечили всех подряд, не делая различий между богатыми и бедными.

В современном мире есть множество городских и сельских больниц и бесплатных клиник, обычно открываемых при некоторых медицинских школах, но очень немногие из них выдерживают сравнение — по крайней мере, в отношении царящей там атмосферы — со святилищами бога-исцелителя. Подавляющее большинство таких благотворительных заведений — позор современной цивилизации, и тем, кто входят в их призывно распахнутые двери, приходится унижаться и, растрачивая последние средства, становиться нищими, чтобы только получить необходимую медицинскую помощь. Раз туда попав, они оказываются во власти неопытных молодых врачей и вечно перегруженных работой, задерганных медсестер, и при этом им не забывают множеством разных способов напомнить, что они пользуются щедростью не охочих до лишних трат, скуповатых сограждан. Вместо уверенности в том, что преисполненное любви общество искренне заинтересовано в их выздоровлении, пациенты прекрасно понимают, что всех, кто их окружает, более всего заботит, как бы поскорее и без лишних хлопот избавиться от них, чтобы следующий мог занять их место.

Все эти беды, несомненно, являются побочным следствием того знаменитого разделения религии и медицины, в котором обвиняют мудрого старого Гиппократа. Одна только наука, как бы ни был велик и важен ее вклад в развитие человечества, не способна довести до совершенства цивилизованный мир. И если человек — это просто животное, ведущее существование на животном уровне и страдающее исключительно от превратностей бытия в животном мире, то материалистического подхода вполне хватило бы для поддержания его жизненного уровня. Но человек как нечто неизмеримо большее являет собой существо, которое благодаря усиленной умственной и эмоциональной деятельности неизмеримо возвысилось среди всех прочих тварей.

Мудрейших людей всех времен, веривших в объективность духовных ценностей, вдохновляла на служение людям не надежда извлечь из этого выгоду, а любовь к человечеству. Религия не должна исчезнуть, если роду человеческому суждено сохраниться, а нигде религия не занимает столь почетное место, как среди тех, кто обладает знаниями и мастерством. Значит, каждый врач должен быть немного жрецом, а каждый жрец — врачом. Один нуждается в другом, а не в том пресловутом разделении, которое есть не более чем возможность щегольнуть передовыми идеями.

Из глубины веков до нас дошли две школы медицины, обе глубоко чтимые и уважаемые благодарным человечеством. Первая, и старейшая — это духовная медицина с ее концепциями веры, молитвы, покаяния, божественного заступничества, чудес и даже, если хотите, невинной и бескорыстной магии. Вторая, и более молодая школа — это материальная медицина, содействующая развитию новых направлений в химии, биохимии и областях, связанных с электричеством.

Сегодня между ними стоит психология, старая по своей сути и новая по своим методам, которая должна постараться объединить мистиков и медиков ради выживания человечества. Представляется крайне затруднительным отыскать основательную причину, почему столько ученых вечно должны лезть из кожи вон, чтобы уничтожить мистицизм, осудить и осмеять старые обычаи, делающие людей лучше и счастливей. И в силу какой необходимости им приходится год за годом в книгах и статьях методично разрушать веру людей в дух и молитву, словно забывая, что для большей части человечества именно в них и заключается все самое важное в жизни.

Дело врача — помогать нам в тягостные дни и преисполненные страдания ночи, и только глупец может не испытывать к нему благодарности. Но врач ведет ту же жизнь, что и мы, только вот не играет в обществе почти никакой роли. Будь то ученый или нет, но каждому человеку в конце жизни суждено переступить порог одной для всех потайной двери, ведущей в неизвестное. Но даже врач смертен, и, когда завершится отпущенный ему срок, он уйдет из жизни тем же путем, что и древний мечтатель, уже давным-давно покинувший сей бренный мир.

Этому миру принадлежит наука, но не человек — великая тайна из тайн. Так сможет ли наука раскрыть нам тайну того, другого мира, где погрузилось в вечный сон ничем не потревоженное время? Возможно, когда-нибудь, но не теперь. Когда-то Эдисон задумал создать нечто вроде телефона, который мог бы соединить живых и мертвых, но смерть пришла к нему раньше, чем была закончена его работа. Однажды кто-то другой продолжит начатое им дело, и наука соединит наконец эти миры, но пока, чтобы не пасть духом, людям остается полагаться только на свою веру.

Согласно учению великих Школ Мистерий древности, источников всех наших знаний и верований, человеческое сознание ограничено только некими условными интеллектуальными пределами, которые оно само себе и установило. А возможно ли это? Но разве пытался современный мыслитель-материалист исследовать глубины своего внутреннего мира? Разве проявлял он искреннее стремление изучить все факты, противоречащие его убеждениям? И удалось ли ему доказать ложность чудес, магии, ясновидения, спиритизма и телепатии?

Духовное врачевание необходимо и приносит пользу только тем, кто в него верит и делает его частью своей религии. Однако в мистицизме есть много и такого, что принесло бы пользу всему миру. Со временем из него уйдут все суеверия и ложные доктрины. Даже сегодня у человечества есть множество разных убеждений, которые по прошествии сотни лет будут считаться суевериями, и от этого не застрахованы ни ученые, ни врачи. Есть много хорошего, и если мы своей деятельностью приносим меньше пользы, чем лучшие из тех, кого мы знаем, то только потому, что нам в этом мешает средневековая система образования и средневикторианская безнравственность.

С течением времени медицина, чтобы достигнуть желаемых результатов, все меньше и меньше будет полагаться на сильнодействующие медикаменты. И развитие в этом направлении уже идет полным ходом. Разум и сила его воздействия постепенно вытеснят многие эффективные лекарственные средства. Затем мы вдруг обнаружим, что существует нечто еще более таинственное, чем разум, и снова начнем осторожно, где бочком, а где зигзагами ползти по дороге, ведущей в мир духа. И когда наконец мы туда доберемся, не покажется ли в высшей степени странным, если нам придется вернуться к древним обычаям богов и обнаружить, что в храмах с самого первого дня творения хранились истины, которые станут всеобщим достоянием в день последний?

Все почести тогда достанутся Гиппократу с острова Кос, учившему людей искать естественные способы сохранять здоровье. Так давайте воздадим ему должное, но не как ученому, положившему начало тому страшному разделению, а как мудрому старому греку, который однажды сказал: «В природе нет нужды в подобном разделении, поскольку все в ней в равной степени или от бога, или от человека».

Выполненный в своеобразной манере старый портрет с текстом, где сообщается об отравлении Парацельса фон Гогенгейма, величайшего в истории Европы врача-метафизика. Полагают, что знаменитый врач погиб от руки профессионального убийцы, нанятого завистливыми и мстительными докторами.

ЦЕЛИТЕЛЬСТВО В ПЕРИОД СТАНОВЛЕНИЯ ХРИСТИАНСКОЙ ЦЕРКВИ

В основе целительства как одной из функций христианской церкви лежат изречения Христа, чудеса, им творимые, и способность излечивать больных и недужных, которой он наделил и своих учеников. Отношение первых христиан к такой важной сфере, как мистическое целительство, кратко можно выразить словами апостола Иакова: «Болен ли кто из вас? Пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазавши его елеем во имя Господне: И молитва исцелит болящего, и восстановит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему». (Иак., V, 14).

О чудесах, сотворенных Христом, благочестивый Александр Круден писал: «Наш спаситель подтвердил доктрину, которой он учил, множеством неоспоримых чудес; и чудеса эти были столь удивительны по своей природе, настолько реальны и убедительны в своих подтверждениях, настолько божественны по тому, как он творил их одной силой своей воли, столь святы в своем замысле подтвердить доктрину, более всего отвечающую мудрости и другим величественным атрибутам Бога, и во исполнение пророчеств о Мессии, чье пришествие, согласно предписаниям, должно было сопровождаться чудесными исцелениями, что содержали в себе величайшее доказательство вмешательства всемогущей десницы Божьей».

А чтобы ни у кого не осталось ни малейших сомнений по поводу важности чудес, творимых в подтверждение и оправдание христианских заповедей, процитируем несколько строк из «Канона» принятого на 3-й сессии Ватиканского собора: «И если кто-то сказал бы, что невозможно творить чудеса,… или что никогда нельзя с уверенностью признать их таковыми, или что их недостаточно для подтверждения божественного происхождения христианской религии, да будет тот предан анафеме».

Но когда церковь решилась всей тяжестью опереться именно на чудеса как на доказательство своего божественного статуса, она почти сразу же столкнулась с серьезными трудностями. В большинстве языческих верований, процветавших в первые столетия христианской эры, сохранились сведения о не менее чудесных событиях, которые вполне годились для подтверждения равных с христианами притязаний на осенившую их божественную благодать. Чтобы как-то выпутаться из этого крайне затруднительного положения, первые отцы церкви обратились за помощью ко второй главе «Второго послания к фессалоникийцам», где описан «человек греха», тот, «которого пришествие, по действию Сатаны, будет со всякою силою и знамениями, и чудесами ложными». Путем многочисленных импровизаций на данную тему истово верующим, к вящему их удовольствию, было предъявлено наглядное доказательство, что все чудеса, происходящие вне христианской религии, — это вызывающие обман чувств трюки и ловушки, придуманные дьяволом с расчетом погубить тех, кто отнесется к ним одобрительно.

Такое решение вопроса повлекло за собой неминуемую катастрофу, поскольку сразу же заклеймило позором все нехристианские вероисповедания и подготовило обстановку для реализации грандиозной программы религиозной нетерпимости. Дьявол стал повелителем трех четвертей мира, а церковь поставила перед собой героическую задачу повсюду бороться с его властью. Но, как и следовало ожидать, нехристианам вовсе не улыбалась перспектива ни с того ни с сего вдруг превратиться в поклонников Сатаны, и по истечении веков обнаружились неизбежные последствия необдуманных теологических заявлений в виде священных войн и крестовых походов.

Вдобавок к исцелениям от физических немощей и болезней Евангелия приписывали Иисусу способность изгонять демонов. Так он изгнал семь бесов из Марии Магдалины (Лк. VIII. 2), а в стране Гергесинской заставил целый легион злых духов оставить бесноватого и войти в стадо свиней (Мф. VIII. 28–32). Такого рода чудеса подтверждали теологическую концепцию одержимости дьяволом и укрепляли всеобщую веру людей в реальность и силу зла. Таким образом, опираясь на авторитет священного писания, средневековая церковь с увлечением занялась демонологией, а изгнание злых духов стало в период средневековья неотъемлемой частью искусства врачевания.

На фоне постепенного объединения обособленных христианских общин первых трех столетий в одно большое сообщество стали более отчетливо проступать контуры исторической церкви. Значительная часть ее символики, равно как и ее обряды, во многом копировали атрибуты дохристианских религий Индии, Египта, Греции и Рима. И хотя подобные заимствования всячески скрывались, все они становятся слишком очевидными, если взглянуть на дело с высоты современных знаний. Христианская доктрина канонизации святых, как мне кажется, является частью учения индусов (в частности буддистов) и греков. Принимая во внимание, насколько важное значение имели святые в религиозном целительстве церкви, стоит поближе познакомиться с этим аспектом духовной традиции.

В первые годы становления христианской веры канонизацией занимались местные общины, из чего можно заключить, что вся эта процедура совершалась по какому-то уже существовавшему образцу. С десятого века право канонизации взял на себя папа римский, и с тех пор она превратилась в сложный процесс, часто продолжающийся в течение нескольких столетий.

Слуга Божий, которого должны причислить к лику святых, проходит три этапа канонизации. Вначале его производят в «Преподобные», затем, после длительного обсуждения его кандидатуры и доказательств его заслуг, он повышается в звании и становится «Блаженным». Потом, если в ходе дальнейшего рассмотрения его деяний достоинства «Блаженного» полностью подтверждались, ему присуждалось последнее почетное звание и перед его именем ставилось слово «Святой».

Помимо рассказов о мучениках, святость обычно обнаруживается чудесами, которые совершаются при жизни «святого», а после его смерти подтверждается его чудодейственным заступничеством перед Богом. Так, для того чтобы «преподобный» был признан «блаженным», непременно требуется засвидетельствовать не менее двух чудес, совершенных благодаря посредничеству слуги Божьего. Затем должны произойти еще два чуда, но посредником здесь выступал уже «блаженный», и только после этого канонизация считалась законной.

«Блаженному» можно было поклоняться в пределах какой-то одной определенной местности, а в некоторых случаях даже обращаться к нему с молитвами, но всем верующим, принадлежащим к этой церкви, разрешалось молиться ему только после канонизации.

Святые играли не менее важную роль в мистической медицине средневековой христианской религии, чем в католической церкви наших дней. К каждому из них в отдельности, в зависимости от вида заболевания, обращались больные и недужные. Так, св. Аполлонии молились об избавлении от зубной боли, св. Валентин исцелял от эпилепсии, св. Витус помогал при нервных расстройствах, а св. Антонию Падуанскому возносили молитвы при трудных родах[29]. Чтобы защититься от разных напастей, носили амулеты с изображением того или иного святого, причем одним из самых популярных в то время амулетов был медальон с изображением св. Христофора, который якобы оберегал путешественников от подстерегавших их опасностей. Хотя в христианской церкви уже на раннем этапе ее развития сложилась своя система взглядов на такие явления, как болезнь и исцеление «милостью Божьей», она, по всей видимости, не вмешивалась в дела светской медицины и не чинила ей никаких препятствий. Многие видные лидеры христианской веры, включая самого Августина Блаженного, были врачами. И пока практикующий врач не углублялся в тонкости теологии, ничто не мешало ему заниматься врачебной деятельностью везде, где ему только заблагорассудится, что в те времена считалось вполне обычным делом.

К счастью, церковь не старалась дополнительно усложнить жизнь врача, которому и без того хватало забот со святыми покровителями в собственной профессии. Сначала был Гален и нагородил гору разных трудностей, затем появился Авиценна и подлил в огонь изрядную порцию масла, а потом они вдвоем запутали все окончательно.

Величайшим из греческих врачей, имевших врачебную практику в Риме, был Гален, родившийся в Малой Азии в 131 г. н. э. Громкая слава на медицинском поприще обеспечила ему место врача в школе гладиаторов в его родном городе Пергаме. Он лечил нескольких римских императоров и, как гласит одно арабское предание, умер на Сицилии в 201 г. н. э.

Глубокие знания по анатомии Гален приобрел, постоянно занимаясь препарированием трупов животных, но возможности подробно изучить строение человеческого организма ему и не представилось. В психологии он следовал учению Гиппократа о «четырех телесных соках» и пытался восстановить нарушенное равновесие этих «соков» в организме человека с помощью медикаментов «симпатии» и «антипатии». Гален питал сильную склонность к разного рода магическим действиям и больше верил в амулеты, чем в лекарственные препараты. По свидетельству Куллена, Гален якобы изобрел болеутоляющее ожерелье, долгое время бывшее очень популярным в Англии.

Авиценна (лат. от Ибн Сина), мусульманский философ и врач (980-1037 н. э.), много времени посвятил изучению трудов Галена и стал главным толкователем его идей среди восточных, а позднее и европейских народов. К учению Галена он сначала добавил мысли, во множестве заимствованные у Аристотеля, а потом подмешал туда солидную долю знаний неоплатоников и привнес вдохновляющий принцип, усвоенный им на первых шагах изучения Корана. Как и Гален, он не слишком хорошо знал человеческий организм и его функции.

Гален и Авиценна оставили после себя многотомные труды, а некоторые из их сочинений стали официально признанными учебниками средневекового врача. Все эти «бесценные» и бесконечные трактаты изобиловали возвышенными рассуждениями общего характера и содержали массу философских высказываний на разные темы — от болей в желудке до эпилепсии — с вкраплениями в нужных местах аналогий с вулканами. Труды Галена и Авиценны, несомненно, на сотни лет затормозили прогресс в медицине, однако в то время не было способа освободиться от их авторитета. Гален был богом медицины, а Авиценна — его пророком.

В тысячелетнем периоде с четвертого по четырнадцатый век, известном в истории как средневековье, первые пятьсот лет носят выразительное название «мрачного средневековья». Действительно, ведь до сих пор так и остается тайной, что собственно случилось с людской природой и прогрессом человечества после крушения Римской империи. С уверенностью можно констатировать лишь то, что европейская цивилизация на тысячу лет впала в депрессию. Мудрость древних цивилизаций была потеряна, и только с началом крестовых походов сознание людей побороло наконец инертность пропитанной меланхолией жизни.

Многие задавались вопросом, а не христианской ли церкви мир обязан этим «мрачным средневековьем». И хотя в чем-то, возможно, и есть ее вина, в общем она стала такой же жертвой, как и все остальные. Главной причиной, видимо, было падение языческого Рима, поскольку в результате нарушился установившийся в те времена правопорядок. Второй причиной явилось закрытие афинских школ по приказу Юстиниана в 529 г. н. э. Возможно, в этом отчасти виновата и церковь, но основная доля ответственности за последствия лежит, конечно же, на самом императоре.

Г. Дж. Уэллс в своей книге «Очерки по истории» высказывает другую точку зрения на эту проблему. «Пожалуй, было бы неверно утверждать, — пишет он, — что мир стал несчастным в то „мрачное средневековье“,… гораздо ближе к истине иной взгляд на вещи, а именно, что вопиющая и грубая фальшивка в образе Римской империи — весь этот мир политиканов, авантюристов, земледельцев и финансистов — рухнула в уже существовавшую тогда пучину страдания и нищеты».

Позиция Уэллса заставляет серьезно задуматься, однако кажется довольно странным, что великая культура, тысячелетиями создаваемая стараниями дюжины многих высокоцивилизованных наций и сумевшая выжить в атмосфере пороков имперского Рима, должна была погибнуть вместе с крушением системы, частью которой она никогда не была. Науки и искусства не обратились в ислам из-за одного лишь ниспровержения Рима. Более правдоподобной представляется версия, что сначала невежественная родовитая знать заняла место развращенной аристократии, а дальше все пошло как всегда, ибо первое, что делает попавший из грязи в князи выскочка, это начинает преследовать ученых и просто образованных людей.

Как можно судить на основании весьма скудных сведений о «мрачном средневековье», следовавшие одна за другой эпидемии чумы и лихорадки опустошили большую часть Европы, и почти всегда они возникали сразу же после начала войны. Так, армию Аттилы эпидемия поразила во время ее вторжения в Северную Италию. Разрушив существующий уклад жизни, варвары ничего не создали взамен. Повсюду толпами бродили потерявшие всякую надежду люди, распространяя вокруг себя хаос и черную смерть. Землетрясения, целиком стиравшие города с лица земли, усиливали всеобщий ужас и страдания, а в довершение всего голод еще более «подчистил» континент. Смертность в те годы была ужасающей.

Учредив монастыри, церковь сделала все, что было в ее силах, чтобы спасти остатки культуры, но только те ее составляющие, которые не вступали в противоречие с догматами веры. В монастырских библиотеках хранилось множество книг по медицине, искусству и музыке, с которыми соседствовали труды по более древним наукам: математике, геометрии, астрономии, логике, риторике и языкам. Эти монастыри в сущности были единственными школами, а духовенство, не имевшее никаких связей с внешним миром и располагавшее массой времени для занятий науками, стало единственным образованным классом.

По мере усиления влияния церкви на светскую власть, в Европе постепенно стало устанавливаться некое подобие порядка. За строительство монастырей взялись бенедиктинцы, а позднее при своих «святых обителях» они открыли еще и школы, со временем выросшие в крупные университеты, которыми ныне гордится вся Европа. Церковь выступила в роли щедрого покровителя университетов, а короли и принцы последовали ее примеру.

Главным препятствием на пути развития этих школ стал недостаток знаний, ибо предпочтение в них всегда отдавалось четырем предметам: художественной литературе, праву, медицине и теологии. Для поступления в университет обычно требовалось представить особый официальный документ, подтверждающий, что податель просьбы о приеме в учебное заведение христианин, старше 20 лет, полноправный гражданин общества и происходит не из крестьян, а из хорошей семьи. Тогда, как и теперь, приходилось затрагивать такую щекотливую тему, как денежный вопрос.

Учебный план, хотя и производил внушительное впечатление, был выхолощенным и скучным. Ученые мужи в капюшонах[30], восседавшие на позолоченных тронах, читали лекции или просто цитировали древних авторов, а студенты сидели, внимательно слушали, верили, воспринимали и поражались, но никаких знаний не получали. И ни науку, ни церковь особо винить было не за что, поскольку у них не нашлось никого, кто, обладая большими знаниями, вывел бы остальных на лучший путь.

Кроме того, возникали медицинские колледжи, которые имели вид пышных и величественных некрополей, где угрюмые профессора что-то бубнили, склонившись над древними и донельзя устаревшими томами Галена и Авиценны. Болезни диагностировались на основании математических расчетов, а лекарственные средства подбирались по принципу похожести трав на заболевший орган. Так, зубянку рекомендовали от зубной боли, а плющ — от нервных расстройств. Это были времена «ингредиентов» вроде рога единорога и безоарового камня[31]. Тем людям нового времени, кто предпочитает видеть церковь веками дискутирующей на тему, какая из трех ипостасей в Троице главней, будет интересно узнать, как проводили свой досуг ученые мужи тех времен.

В свободное время царственные медики в капюшонах занимались тем, что ломали себе головы над проблемой, какими сравнительными достоинствами обладает арабское, египетское, писсасфальтовое и ливийское «мумиё». Словом «мумиё» арабы называли смолистое вещество, выделяющееся из древних мумий, сохранившихся благодаря пропитке густыми ароматическими жидкостями, содержащими сок алоэ, шафран, мирру и бальзам. Египетское мумиё представляло собой того же рода выделения, но из более скромного покойника, предохраненного от разложения только с помощью асфальта. Писсасфальтовое мумиё, высоко ценимое диоскурами, готовили из кристаллов, собранных с мумий, набальзамированных битумом. Насколько мне известно, именно это мумиё труднее всего раздобыть и его чаще всего подделывают аптекари. Ливийское мумиё получают из высохших трупов людей, утонувших в зыбучих песках Ливии и вообще не подвергавшихся никакому бальзамированию.

Конец этой занятной дискуссии положило открытие еще более ценного мумиё, которое можно было приготовить из мха, выросшего на черепе казненного преступника.

Так обстояло дело с медициной в те добрые старые времена, когда врача люди боялись больше, чем болезней.

Средневековые доктора, надо сказать, не засиживались допоздна за работой, с головой уйдя в поиски новых путей в медицине. Чопорные и самолюбивые, они упивались собственным величием, годами вынашивая одну только мысль: как бы поскорее убить своего коллегу, чья самобытность угрожала их спокойствию. Правитель, жрец и врач были членами закрытых, недоступных для посторонних корпораций; они сплачивались для оказания взаимной поддержки в годину невзгод и с чистой совестью грабили друг друга, когда им вновь улыбалась фортуна.

В пору наивысшего расцвета церкви тяжелую руку недовольного духовенства почувствовал на своем плече не врач, а астроном. Оказалось, что люди, подобные Джордано Бруно, Галилею и Копернику, покусившись на установленный христианами мировой порядок, ненароком наступили на любимую мозоль «отцов церкви», учивших, что Земля есть пьедестал Бога и весь тайный план творения разрабатывался именно на этой планете. Остановив Солнце и заставив двигаться Землю, Коперник тем самым превзошел самого Иисуса Навина, которому по силам было только раз остановить Солнце. Церковь со всей прямотой — и удручающим невежеством — выступила против, стремясь поставить зарвавшихся новаторов на место, пока они не разнесли вселенную на части.

Нет никаких оснований полагать, что на заре своей истории церковь предпринимала какие-то серьезные попытки ограничить изучение медицины или высказаться против врачебной практики. Напротив, церковь уважала доктора, ибо, как сказано в Книге Сираха (38, I–IV): «Почитай врача честью по надобности в нем, ибо Господь создал его, и от Всевышнего — врачевание, и от царя получает он дар. Знание врача возвысит его голову, и между вельможами он будет в почете. Господь создал из земли врачевание, и благоразумный человек не будет пренебрегать им».

Церковь была единственным достаточно крупным институтом, чтобы потребовать хотя бы элементарного к себе внимания со стороны всех этих разношерстных фракций, из которых и складывалась картина средневековой жизни. К сожалению, «Отцы церкви» не имели привычки мыслить категориями здоровья. Они уважали врача, но никогда не вдохновляли его на глобальную деятельность по улучшению здоровья окружающего мира. Для самых благочестивых врач был просто еще одним крестом, который надо было нести в этом мире страданий и нищеты. Во многих случаях такое отношение, возможно, было оправданным из-за тех чудовищных методов, которыми пользовались во врачебной практике. Выступая против отворяющих кровь брадобреев и невежественных врачей, Парацельс с болью в душе восклицал: «Счастлив тот человек, чей врач не убивает его!»

Психология первых христиан позволяет судить о том, насколько сильным было влияние развращенности и вырождения римлян. Оргии, которые устраивали цезари, и не поддающаяся описанию распущенность аристократии вызвали у раннего духовенства стойкую реакцию отвращения к окружающему, которая распространилась на все мирское, включая и саму жизнь. В стремлении оградить своих приверженцев от пороков того времени церковь громогласно осудила невоздержанность плоти, доводя свои требования до крайности и резко нарушая тем самым нормальный образ жизни.

Для ума, которым однажды завладела идея греха, нетрудно отыскать недостатки в самых простых и естественных привычках и обычаях, ибо ничто само по себе не является хорошим или дурным, такими их делает наше воображение. В своем необузданном рвении теология начала видеть зло повсюду, поскольку весь образ ее мыслей настроен на зло. Мир стал рассматриваться как насквозь прогнивший; величайшим несчастьем было родиться в материальном мире, а величайшим блаженством — покинуть его в свой день рождения.

Состояние самого мира полностью отвечало этой религиозной концепции, так как во времена «мрачного средневековья» у людей было мало надежды на счастье или личную безопасность. Жизнь была мучительным испытанием, отягощенным неисчислимыми бедами и полностью лишенным смысла. Казалось, что во вселенной не осталось ничего, кроме болезней и нищеты, и над всем этим царил жестокий произвол. Тот, кто избежал болезней и голодной смерти, погибал на поле битвы. Так стоит ли удивляться, что в подобной обстановке чрезвычайно популярной стала доктрина телесного страдания и бесплотного блаженства. И неизбежный результат не замедлил сказаться в том, что люди начали мечтать о смерти как об освобождении, страстно желая покинуть этот мир.

В мире страданий и слез скорбь становилась актуальной добродетелью. Для средневекового христианина было опасно чувствовать себя счастливым, поскольку радость могла заставить разум забыть отвратительный факт вечного присутствия искушения и совершить поступок, который обернулся бы грехом. Казалось очевидным, что чем дольше живет человек, тем больше у него соблазнов и возможностей наделать ошибок и скатиться до дурных дел. Спасение души зависело от того, насколько безупречным было поведение человека в этой жизни. И по идее вечного блаженства выходило, что чем быстрее он покинет сей бренный мир, тем лучше.

Помимо негативных соображений, церковь приводила и положительный довод в оправдание того, почему не стоило считать долгую жизнь таким уж большим счастьем. Тот, кто умирал, веруя в Христа, переходил в лучшую жизнь, где, оказавшись рядом с благородными святыми и мучениками, он мог слиться с легионом блаженных, раньше него покинувших земной мир. Один из крупных авторитетов церкви, Блаженный Августин, восклицал в порыве восторга: «О Господи, дай мне умереть, чтобы я мог узреть Тебя!»

Церковь никогда не подстрекала людей к тому, чтобы они торопили свой конец каким-то неестественным способом, поскольку это было противно воле Бога, возложившего на каждого человека ношу, которую тот должен был нести всю жизнь; но она, конечно же, и не вдохновляла средневековую медицину на поиски необычных средств для продления жизни. Согласно доктрине, учившей, что все несчастья посланы Богом и переносить их должно, не жалуясь и не впадая в грех, вырисовывалась некая законченность всего сущего, где не требовалось ни изменений, ни исправлений.

Св. Альфонс был человеком такой исключительной святости, что папа Пий VII всеми силами старался заполучить в качестве реликвии три пальца его правой руки, потому что именно этими пальцами он держал перо, которым записывал свои боговдохновленные мысли. Св. Альфонс дожил до глубокой старости, не обладая крепким здоровьем; в течение многих лет он страдал от постоянных болей, перенося их с неизменным терпением и покорностью.

Его слова воспринимаются как наивысшая форма выражения христианского учения о таких материях, как здоровье. «Мы должны проявлять особое смирение, — писал он, — под тяготами телесных недугов и переносить их с готовностью в том виде и так долго, как того хочет Бог. Однако нам следует употреблять обычные средства, поскольку этого тоже хочет Господь, но если они не дадут нам облегчения, отдадимся на волю Божию и это принесет нам гораздо большее благо, чем здоровье. Так давайте же скажем: „О Господи, я не хочу поправляться или оставаться больным, я хочу только того, чего воистину хочешь Ты“».

Чудеса, творимые молитвой, свидетельствуют о том, что премудрого Бога вынуждали облегчать страдания некоторых людей. Чудо таким образом становилось неким идеальным средством исцеления, так как оно полнее раскрывало волю Божества. С другой стороны, и медицине, области менее священной, тоже удавалось справиться с болезнью, но тогда, если лечение приносило исцеление, то понимать это следовало как деяние Бога, совершенное руками врача. И вновь процитируем св. Альфонса, обратившегося к врачу, прописавшему ему какое-то лекарство, со словами: «Если я приму Ваше лекарство, то только потому, что послушание Вам — это послушание Богу».

В средневековом мире не существовало такой формы метафизического врачевания, которая имела бы отношение к церкви, да, собственно, в те времена и не возникало потребности в разделении культов целительства. Жаждущие поправить здоровье путем молитвы и медитации могли удовлетворить свои мистические устремления в соборах, церквях и святилищах; если они предпочитали довериться врачам, те всегда были к их услугам, но только за высокую плату, а назначенные ими средства оказывались если и не очень эффективными, то уж непременно сенсационными. Если позволял кошелек, можно было, как и сегодня, обратиться за консультацией к медикам из академий.

Однако пышное платье медицинской науки тех лет украшала лишь тоненькая кайма нетрадиционной магической медицины, которой предстояло разрастись и, став широкой и тяжелой, посильнее раскачать до той поры лениво колыхавшиеся одежды. У бедняков было мало надежды получить медицинскую помощь от первоклассных врачей, обслуживающих дворянское сословие, и еще меньше надежд — при тогдашнем феодализме — купить дорогие снадобья, вроде писсасфальтового мумиё, а посему им ничего другого не оставалось, как рассчитывать исключительно на простые домашние средства. И каждый раз, когда того требовали обстоятельства, им приходилось топать по узкой тропинке, ведущей на край селения, где бывалая «вдовушка» заговаривала разные болезни в окружении свисающих с потолка и стен пучков целебных трав.

Плохо жилось в те дни одиноким и старым, и тот, кто владел хоть каким-то ремеслом, торговал разными поделками, ухаживал за больными и занимался изготовлением амулетов и приворотного зелья. Респектабельные доктора в качестве украшения обычно ставили у себя в приемных чучело крокодила, а старые «вдовушки», которые не могли позволить себе подобной роскоши, вместо крокодила вешали на стену дохлую сову или летучую мышь. С позиции сегодняшнего дня все это выглядит ребячеством, но в тринадцатом веке даже мельчайшая деталь приобретала особый смысл.

Создается впечатление, что все эти древние «травники» добивались при определенных обстоятельствах немалой известности именно благодаря своим снадобьям, так что за советом к ним часто обращались весьма влиятельные люди. И все бы ничего, но тут на сцене появился обиженный до глубины души врач, облаченный в профессорскую мантию. Его реакция была в точности такой же, как и у современного практикующего врача, если бы его самый выгодный пациент вдруг переметнулся к местному натуропату. Но средневековый доктор был явно не из тех, кого бедной «вдовушке» удалось бы обвести вокруг пальца, и, не откладывая дела в долгий ящик, он объявлял, что она состоит в союзе с дьяволом, а общее настроение общества того времени довершало остальное.

Во времена средневековья на европейскую цивилизацию легла тень самого зловещего из всех когда-либо сфабрикованных человеческим разумом существа, имя которому — дьявол. Веками эта чудовищная галлюцинация безраздельно господствовала в христианском мире, мешая нормальному развитию человеческого мышления. И если у римлян всегда все шло по принципу: что ни страсть — то богиня, то у средневековых европейцев, если можно так выразиться, из каждого уютного уголка торчало по демону. Не находилось такого смельчака, кто отважился бы выйти ночью из дома, поскольку под каждой ступенькой крыльца и в каждом темном углу мог затаиться любой из огромной армии злых духов. В некоторых старых церквях из-под церковных скамей выглядывали разные чертенята, так что люди не чувствовали себя защищенными от беды, даже когда молились перед алтарем.

Эти духи ничуть не производили впечатления добрых, какими были, например, нимфы и дриады из классической мифологии, напротив, демоны средневекового воображения всегда оказывались отвратительными, терзающими душу чудовищами; а потому и неудивительно, что бедные крестьяне, стуча зубами от страха, начинали испуганно жаться друг к другу в своих тесных лачугах всякий раз, когда резкий порыв ветра сотрясал навесы крыши или, залетая в дымоход, принимался ворчать там на разные голоса. А кругом творилось нечто невообразимое. Призраки галопом носились в ночи на конских скелетах; мертвецы выходили с погостов в клочьях истлевших саванов; на перекрестках дорог путникам являлся сам Князь Тьмы, а ведьмы и колдуны мазали свои тела человечьим жиром и, оседлав сучковатые метлы, неслись на свои дьявольские празднества в честь Козла Мендеса[32].

Священники изгоняли демонов из полупомешанных тварей, которые выли и бились в припадке на ступенях соборов. Принцы и герцоги нанимали частных колдунов, чтобы те насылали злые чары на их врагов и варили ядовитые снадобья в помощь государственным заговорщикам. Тех немногих из более просвещенных, кто высказывался против охватившего всех безумия, заставляли замолкнуть, вздергивая на дыбы и виселицы; а после наступления темноты колдуны и ведьмы, тихо прокрадываясь к месту казни, похищали разорванные тела с раздробленными костями, чтобы вмешать человечье мясо в свои дьявольские зелья.

То была эра колдовства, принесшая страдание миллионам и ужасную смерть сотням тысяч. Люди, лишенные права думать, переставали быть людьми; они вновь становились обитателями джунглей со всеми страхами, присущими этому состоянию.

Демонизм в Европе явился прямым следствием феодальной системы, ради блага немногих сюзеренов державшей народ в полном невежестве.

Рассмотрим несколько факторов, игравших не последнюю роль в массовом помешательстве на колдовстве.

Вера в персонифицированного дьявола, согласно учению церкви, вылилась в дьяволоманию. Люди, получившие серьезное предупреждение о необходимости постоянно остерегаться искушения, доходили до такого состояния, что начинали видеть искушение повсюду. Дьявол стал сформировавшейся в уме реальностью, и достаточно было малейшего повода, чтобы в воображении сразу же возникал его мысленный образ. Тени принимали облик демонов. Коров судила за колдовство коллегия присяжных с куриными мозгами. Боязнь зла, как следствие зацикленности на доктрине греха и осуждения на вечные муки, буквально сводила людей с ума.

Примитивные языческие верования были по-прежнему близки поверхностным умам обитателей Центральной Европы. Из-за ограниченности связей между городами и селениями эти верования практически не подвергались влиянию извне. Так из смеси христианских и языческих понятий, не приведенных в систему, возник какой-то странный религиозный конгломерат, вобравший в себя все самое худшее из всех вероисповеданий и культов.

Личный страх, раздутый всеобщим ужасом, способствовал развитию наихудших сторон человеческой натуры. Каждый человек в отдельности боялся своего соседа, а все скопом боялись любого, кто знал больше них. Это была какая-то массовая истерия, не имевшая разумных пределов и быстро приведшая к полной деморализации всей духовной сферы.

Человек, наделенный сверхъестественными способностями, сразу же становился жертвой с особым клеймом. Ни одна цивилизация не достигала зрелости без того, чтобы не произвести на свет некоторое количество личностей с медиумическими способностями, в разной степени обладающих даром ясновидения, яснослышания и прорицательства. В атмосфере колдовского психоза все эти удивительные, но вполне естественные таланты рассматривались как доказательство того, что их обладатели вступили в союз с Дьяволом.

Подсознание средневекового человека изобиловало разного рода комплексами и маниями, развившимися на почве его же собственных ужасающих религиозных убеждений. А тут еще и общий невроз, ставший следствием подавления всех его естественных стремлений к счастью и удовольствию. Итак, можно сказать, налицо психологические составляющие общей картины. Вся Европа была одержима идеей зла и от постоянных запретов потеряла веру в свои силы; неминуем был взрыв, который вскоре и произошел с ужасающими последствиями. Ведьма, летающая по воздуху на метле, была простым откликом неудачно аукнувшегося невроза.

Не редки были и личные или корыстные мотивы. Так, человеку, пожелавшему жестоко отомстить кому-либо за реальное или воображаемое зло, надо было всего-навсего обвинить своего врага в колдовстве. Тяжеловесный механизм церковных судов сразу же приходил в движение, и …врага как не бывало.

При этом совсем необязательно было самому подавать жалобу в соответствующие инстанции, так как повсюду стояли специальные ящики, готовые принять анонимные обвинения от тех, кто боялся подать их лично. И есть все основания полагать, что число жертв личной алчности и злобы было достаточно велико.

Возникает естественный вопрос, а как собственно шли дела у медицинских наук все эти долгие годы демонизма и колдовства? В ответ можно с полным правом заявить, что дела во всех отраслях науки шли неважно.

Обстановка в то время была такова, что, если врачу удавалось успокоить церковь и скрыться от гнева университетов, в запасе у него еще оставался Дьявол и общественное мнение. Всем заправляло полнейшее невежество, так что думающим людям приходилось постоянно опасаться за свою жизнь. Малейшая инициатива в сфере умственной деятельности всеми и всюду наказывалась, о чем нам доподлинно известно, судя по тому, насколько мало важных сведений дошло до нас из средних веков.

В то время, конечно же, были и честные врачи; они путешествовали по Европе, консультировались у ведущих специалистов разных стран и обменивались секретными прописями, на практике подтвердившими свою эффективность. Эти люди хорошо усвоили, что в университетах они не почерпнут никаких полезных для практики сведений, и всех своих званий и ученых степеней добивались только из простой предосторожности, желая обеспечить себе хоть какую-то безопасность. А затем, защитившись богато разукрашенными пергаментными свитками с перечисленными в них привилегиями, каждый начинал разрабатывать методы в соответствии с личными способностями.

И все же такие врачи постоянно подвергались опасности, ведь если методы лечения оказывались слишком эффективными, то их могли тут же обвинить в чародействе и предать церковному суду. Прогрессивным врачам-практикам угрожала опасность и со стороны коллег-конкурентов, которые, как правило, завидовали их успехам и спокойно могли обвинить их в незаконной практике, а за этим обычно следовал вызов в гражданский суд, едва ли менее суровый, чем церковный. Аптекари в большинстве своем были людьми, испорченными до мозга костей, и часто занимались фальсификацией предписанных врачом лекарственных средств, не думая о последствиях для пациентов.

Зная о творимых фармацевтами безобразиях, многие врачи сами готовили лекарства и, возвращаясь к прежней практике, выращивали у себя в садах целебные травы. Подобное столкновение интересов часто приводило к открытому конфликту между добросовестным доктором и неразборчивым в средствах аптекарем. Когда же ситуация становилась критической, аптекарь обычно начинал распускать слухи о том, что врач заключил союз с Дьяволом. Это известие моментально разносилось по всему городу, после чего на врача набрасывалась негодующая чернь, включая и многих его пациентов. Несчастного забрасывали на улицах камнями и комьями грязи, вынуждая в конце концов покинуть город. Требовалась необычайная сила духа, чтобы выстоять и заниматься врачебной практикой в подобных условиях.

В то время, когда церковь и государство вконец погрязли в рассуждениях на теоретические темы, врачу пришлось столкнуться с фактами, ставшими прямым следствием всяческих ложных теорий. На протяжении многих столетий на Европу время от времени накатывали волны эпидемий бубонной чумы, опустошая целые регионы и подвергая медицинское сословие и все его имущество тяжелому испытанию. Сами врачи тысячами умирали от чумы, с быстротой пожара распространявшейся по городам и селениям. Средневековому медику бесполезно было проповедовать необходимость соблюдать санитарию и гигиену, поскольку чума всеми и всюду считалась бедствием религиозного характера. Сотрудники Медицинского колледжа в Париже придерживались того мнения, что чума была следствием наибольшего сближения Юпитера и Сатурна над Индийским океаном, однако самые умные головы сошлись на том, что подлинной причиной был Дьявол.

В средние века большинство врачей были людьми крайне религиозными и безоговорочно принимали учения церкви. Они, как было принято в то время, верили в персонифицированного Бога и персонифицированного Дьявола. Но постепенно, с течением столетий, думающий врач начал подмечать зависимость между болезнью и нездоровой окружающей средой. Его вдруг осенило, что те, кто тверже всех верили в Дьявола, менее всего нуждались в такой убежденности, чтобы объяснять свои несчастья. Следствием этой вдруг развившейся способности к наблюдению явился постепенно увеличивающийся разрыв между церковью и наукой.

К пятнадцатому столетию Дьявол в значительной мере утратил свою популярность. И хотя большинство все еще признавало его существование, для просвещенного меньшинства он мало-помалу стал превращаться в миф.

Следует, однако, иметь в виду, что если Сатана и утратил власть над умами думающих людей, то едва ли можно переоценить те беды, какие он натворил в сфере образования. Когда в каком-нибудь городе врачи решали, что причиной вспыхнувшей в округе эпидемии стало находящееся поблизости болото, местное духовенство с не меньшей уверенностью заявляло, что виной всему был Дьявол. Желая как-то выпутаться из этого затруднительного положения, врачи объявляли, что болото было прямой причиной лихорадки, а Дьявол — причиной болота.

Радикальное средство от невежества — это знание. Примерно в 1440 г. Иоганн Гутенберг (1396–1468) из Майнца изобрел печатный станок и, как утверждают некоторые из его современников, в качестве первого печатника нанял к себе на работу Дьявола, так что в издании великой Библии личную помощь ему оказывал сам Князь Тьмы. Невзирая на это, печатный станок явился самой мощной из всех сил, вырвавших наконец мир из мракобесия средних веков.

Попутно возникла необходимость уничтожить власть схоластики[33]. В Базельском университете Парацельс публично сжег сочинения Галена и Авиценны. Так закончилась старая эпоха эмпирической медицины. Уже Леонардо да Винчи как художник занимался анатомированием, а несколькими годами позже Андреас Везалий опубликовал свой гигантский научный труд по анатомии человека. Ничто не могло остановить движения вперед.

Парацельс фон Гогенгейм, сжегший старые учебники, был величайшим в истории Европы врачом-метафизиком. Теофраст Парацельс родился в 1493 г. (в Швейцарии, в г. Эйнзидельне), через год после открытия Колумбом островов Вест-Индии. Отец его был врачом, и в таких областях, как медицина и литература, юноша получил все, что могло дать университетское образование, если, конечно, система преподавания в то время вообще могла принести хоть какую-то пользу. Сдав экзамены на ученую степень, юный доктор приступил к настоящему изучению медицины. На формирование его характера в значительной мере повлиял один счастливый случай, которым стала его поездка в Константинополь, где ему посчастливилось учиться вместе с мусульманскими врачами.

Редко случается так, чтобы серьезный ученый был также и человеком дела, однако обе эти крайности удивительным образом соединились в личности человека, который назвал себя Парацельсом, желая тем самым подчеркнуть, сколь велико было его превосходство над греческим философом по имени Цельс. Современники описывали Парацельса как человека крайне резкого, грубого, с дурными манерами, амбициозного и невероятно эксцентричного. Не отличаясь внешней привлекательностью, он не делал ни малейшей попытки как-то облагородить свои манеры. В спорах у него были свои аргументы, и ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем возможность оскорбить важных схоластов.

Много путешествуя по свету, Парацельс проявлял глубокий интерес к методам врачевания, которыми пользовались цыгане, ведьмы, травники и алхимики. Он изучал астрологию и демонизм, талисмановую магию и каббалу, уделяя особое внимание симпатической медицине[34] и магнетизму. Говорили, что в рукоятке своей шпаги он носил кусочек таинственного алхимического магистерия, или Азота. Для Парацельса имели значение только результаты, в то время как большинство пыталось отстоять величие теоретических знаний. На взгляд этого дерзкого швейцарца, все средства, как физические, так и магические, были хороши, лишь бы шли на пользу пациенту. Он лечил водянку кольцами из сурьмы, а если к нему обращались раненые, то мазь он втирал не в рану, а в оружие, которым она была нанесена.

Книги, которые Парацельс надиктовал своим ученикам, издавались на нижненемецком языке, а не на средневековой латыни схоластов, чтобы все умеющие читать на родном языке могли заниматься проблемами здоровья. К ужасу остальных профессоров, он и лекции читал на немецком языке, полагая, что лучше быть понятным, чем импозантным. За такую ересь и даже еще больший грех, состоявший в успешном излечивании от болезней, прежде не поддававшихся никакому лечению, Парацельс заслужил вечную благодарность страдающего человечества и вечную ненависть своих коллег.

Наконец наступил такой момент, когда почтенные и преисполненные самодовольства доктора более уже не могли выносить этого подстрекателя, публично объявившего, что пушок на задней стороне его шеи разбирается в искусстве целительства лучше, чем все доктора Европы вместе взятые. Но этого оскорбления ему, видимо, показалось мало, и он нанес им еще одну обиду, взявшись лечить трудные случаи, торжественно объявленные крупнейшими специалистами неизлечимыми, и вернув пациентам здоровье.

По некоторым сведениям, Парацельса убили во время уличной драки, однако я, позволив себе с этим не согласиться, с наслаждением занялся изучением старых книг и манускриптов, из которых однозначно следовало, что в 1541 г. великий врач был убит профессиональным убийцей, нанятым завистливыми и мстительными докторами.

Несмотря на его пристрастие к магии и мистицизму, Парацельса чтят в наши дни как великого новатора в области медицины; однако люди науки, благоговеющие перед его именем, редко изучают метафизические методы, составлявшие подлинную основу его величия. Парацельс, лучший врач современности, был, как и большинство тех, кто вел людей к истине, мистиком и провидцем.

Жизненно важным фактором в развитии современного метафизического целительства стала протестантская Реформация шестнадцатого века. Даже теперь, по истечении четырех столетий, трудно полностью оценить последствия переворота в христианстве. Протестантские реформаторы не только ослабили сосредоточенную в одном центре власть религии, но также полностью изменили саму форму отправления религиозных обрядов; кроме того, они создали совершенно новые секты, попадавшие во власть новых идей и разобщенные путаницей противоположных доктрин.

Подобно многим из тех, кто жаждет освободиться от тиранических порядков, все эти протестанты сразу же устанавливали собственную тиранию. В своем неуемном рвении они совершали ошибки, за которые клеймили позором прежнюю церковь. И опять честность здесь была ни при чем, ибо все дело заключалось в элементарной неспособности справиться с проблемами, которые ставил перед ними прогресс. Когда Кальвин в пылу теологической перебранки отправил доносом Сервета[35] на костер, представляется крайне затруднительным согласовать подобный поступок с заявлением протестантов о том, что он просто добивался свободы поклоняться Богу, как велел ему голос совести. Или, может быть, вся суть дела как раз и состояла в совести. Так или иначе, Реформация не положила конец фанатизму, а только явилась источником разных более мелких изуверств и подтолкнула к разделению, вылившемуся в сотни случайно сложившихся культов, не проявлявших друг к другу особого дружелюбия.

Пуританство оказало крайне пагубное влияние на психоэмоциональную сферу человеческой натуры, лишив людей возможности участвовать в религиозных торжествах. Пышность, величие и слава церкви оказались утраченными для тех, кому предоставили самим искать свой путь веры. Навечно ушли в прошлое непогрешимость пап, облаченные в пурпур кардиналы, григорианские песнопения и мессы, величественные соборы с круглыми окнами-розетками из бесценного стекла, отпущение грехов, исповедальни и передача апостольской благодати.

Все это вырвали из жизни протестанта, не дав ему взамен ничего торжественно-прекрасного. Однако в цели настоящей работы не входит обсуждение добродетелей или пороков церкви, равно как и духовной реалистичности или полной оторванности от жизни ее обрядов. Страницы этой книги посвящены скорее психологическим последствиям изгнания из сознания человека таких понятий, как религиозная обрядность и символизм, а также лишения его возможности переживать состояние восторга, сопутствующего участию в подобного рода обрядах.

Пуританство предпочло занять позицию сурового аскетизма, а потому красоте в его ранних концепциях места, вполне понятно, не нашлось. Все, что имело отношение к религии, стало скучным и бесцветным. Новые церкви поражали своим убожеством и однообразием; добродетельные прихожане облачались в мрачные черные одежды и угрюмо разбивали себе лбы, упорно демонстрируя религиозное рвение. Мартин Лютер, к примеру, занимаясь переводом Библии на немецкий, запустил в дьявола чернильницей. Выходило, что Сатана по-прежнему не терял времени даром, и протестанты взялись за него с такой суровостью, какая и не снилась средневековой церкви. Говорят, что однажды, после того как Джонатан Эдвардс окончил одну из своих пламенных проповедей, к нему подошел священник и спросил: «Скажите, доктор Эдвардс, а осталась ли у нас хоть какая-то надежда?»

И если проповеди средних веков на латыни были лишены смысла для неученых, то проповеди восемнадцатого века на английском были столь же бессмысленны для образованных. Флегматичные прихожане в тупоносых башмаках часами просиживали на грубых церковных скамьях и со вниманием слушали разных священников, осуждавших любое влечение человека, как внушенное дьяволом. Сидевшие рядом маленькие дети с бледными от страха лицами выслушивали жуткие пророчества о всеобщей гибели, а их сердца были еще слишком юны, чтобы отличать добро от зла.

Идея осуждения на вечные муки именем всемилостивого и любящего Бога губила искусство и подрывала веру в науку. Более уже не существовало ни красоты, ни надежды, и даже элементарная человеческая доброта могла рассматриваться как слабость, угрожавшая бессмертной душе. Многие нынешние мужчины и женщины, достигшие преклонного возраста, всю жизнь страдали от поразившей их дух странной болезни, ставшей следствием воспитания в пуританских семьях.

С приходом девятнадцатого столетия наступил наконец такой момент, когда религия, медицина и мистицизм, связанные друг с другом с начала летописной истории, оказались на распутье.

Мистицизму не нашлось тогда места в опрятных церквушках из красного кирпича, спрятавшихся под сенью величественных вязов, где добродушные священники читали избитые проповеди, взяв за основу излюбленные стихи из священных писаний. Великие ораторы, вроде Генри Уорда Бичера и Де Вита Тальмаджа, собирали толпы восторженных слушателей, а евангелисты масштаба Давайта Муди и Чарльза Сперджена обращали тысячи людей в иную веру. Однако все эти люди не несли на себе печати таинственной божественности, какой были отмечены те, кто, подобно Франциску Ассизскому, читали свои проповеди птицам.

Не пришлась ко двору метафизика и в неприветливых сводчатых храмах науки, где физики с математическим складом ума предавались размышлениям на плане континуума. В империи разума безраздельно царили Чарльз Дарвин и Томас Хаксли, а при наличии открытого для исследований огромного материального мира просто не хватало времени заниматься причудами духа.

Появление некоей мистической структуры в схеме современной жизни есть прямое следствие трехвекового господства протестантизма и столетнего влияния материалистической науки. Невозможно отрицать наличие духовной силы в том, что составляет суть вещей. Метафизические энергии, запертые сплоченным педантизмом религии и науки в человеческом сознании, должны были в какой-то момент прорваться и сломать возведенные людьми интеллектуальные преграды и создать новые каналы, чтобы не дать погибнуть старым истинам.

Мудрецы древней Индии, преодолев пространство и время, утвердили Брахмана на Западе. Им стал Ралф Уолдо Эмерсон[36], единственный великий философ Америки и вдохновитель трансценденталистов Новой Англии. Однажды Джозефа Смита[37] посетили видения, и возникла религия Иисуса Христа «Святых последнего дня». Духи постукивали по стенам усадьбы старика Эдди[38], и нестареющий спиритизм[39] превратился в современный спиритуализм[40]. Финеас Квимби[41], следуя наставлению Христа исцелять больных, объяснял людям, что в них самих заключена сила Бога. Эндрю Джексон Дэвис[42] разговаривал с духами из потустороннего мира и узнал от них тайны Саммерлэнда.

И если современные материалисты испытывают беспокойство по поводу возрождения древних мистических культов, то им неплохо было бы осознать, что винить за это им следует только самих себя. А если бы все эти циники хоть на секунду задумались о естественной структуре человека, то им, вероятно, стало бы ясно, что метафизика необходима для выживания цивилизации. Следовало не высмеивать все и вся, а, основательно поразмыслив, добраться до сути, однако у обладателя житейской мудрости не было настроения идти этим более рациональным путем.

Протестантским сектам не удалось навечно сохранить за христианством опеку над целительством, а «аптекарская наука» сама разделалась с остатками практической магии. И только тогда психологи начали осознавать масштабы совершенной ошибки. Человечество лишили источника духовного утешения, необходимого для его благополучия и здоровья, и ничего не предложили взамен. По этому поводу лучше всех высказался выдающийся швейцарский психолог Карл Юнг, когда в одном из недавних интервью заявил, что нет нужды подвергать католиков психоанализу, поскольку у них есть исповедальни.

У большинства врачей просто не хватает времени, чтобы сочувствовать личным неурядицам своих пациентов, тогда как именно больной в наибольшей степени нуждается в тонком понимании и чуткости. Вот почему старый семейный доктор, быстро исчезнувший из врачебной практики наших дней, часто добивался большего успеха в лечении больных, чем гораздо более знающий современный практикующий специалист. Обычный священник не обучался психологии, но он может предложить что-то хоть мало-мальски полезное для тех, кто запутался в житейских обстоятельствах.

Собственный горький опыт заставил общество осознать сложившуюся ситуацию, а в результате люди, испытывающие внутреннее беспокойство, в последние годы с надеждой обратились за помощью к психологам. Однако многие из этих врачевателей души и сами, к сожалению, страдали комплексом материализма и могли предложить только формулы Фрейда для решения проблем, которые никогда не понимал и сам Фрейд.

Не нашедшие помощи в своей вере обратились к другим вероисповеданиям в надежде обрести в них советчика и вдохновителя. Одни возрождали древние культы, другие в раздумье часами просиживали над священными писаниями других народов, третьи отправляли религиозные обряды в странных святилищах и с распростертыми объятиями встречали миссионеров восточных религий. Церкви яростно противились нашествию подобных языческих культов, однако вина за все ошибки и промахи лежала на их совести. Люди, нашедшие ответы на свои вопросы, прекратят дальнейшие поиски, ну а те, кто не обрели того, в чем нуждались, продолжат искания и никакая — ни небесная, ни земная — сила не сможет их остановить.

Все это можно отнести и к медицине. Разные нетрадиционные школы целительства продолжают существовать и даже процветают только потому, что огромное число мужчин и женщин разочаровалось в теориях и практических методах врачей-ортодоксов. А власть имущие, вместо того, чтобы попытаться понять причины столь массовой тенденции, громогласно выражают неодобрение и, пользуясь любыми доступными средствами, запрещают практику целительства вне рамок официальной медицины.

Но… «глас народа — глас Божий», и история, несомненно, доказала, что волей народа нельзя пренебречь. Неизменным стремлением любого человеческого существа было и будет восстановление духовных основ общества.

Великий английский физик сэр Джеймс Джинс (1877–1946) признал, что механистическая теория жизни потерпела крах и возникла необходимость вернуть космосу разум.

Материализм обнаружил свою несостоятельность для человека, для общества и для вселенной. Интуиция человека, гораздо более мудрая и древняя, чем все науки вместе взятые, подсказывает ему, что творение есть тайна, сокрытая в духе, и что человек, который сумеет разгадать загадку своего «я», обязательно отыщет мистический путь, ведущий к Богу.

СОВРЕМЕННЫЕ КУЛЬТЫ ЦЕЛИТЕЛЬСТВА

Есть нечто прямо-таки пугающее в той бескомпромиссности, с какой люди, размышляющие о духовном, отстаивают каждый свое мнение по поводу одного и того же понятия. Собрать в одной главе все религиозные убеждения почти так же трудно, как собрать и самих верующих под одной крышей.

Приверженцев большинства культов целительства приводит в негодование попытка надлежащим образом систематизировать различные нетрадиционные методы врачевания, поскольку каждый уверен, что именно его система целительства находится под особым покровительством богов, именно она абсолютно уникальна и неизмеримо превосходит все остальные. По той же причине никого из них не прельщает перспектива объединения вместе с несколькими конкурирующими сектами в некую обезличенную структуру. А поскольку у меня отнюдь не возникает желания плодить раздоры или вызывать недовольство метафизиков, то представляется более уместным классифицировать разные системы целительства согласно их методам, а не по названиям и убеждениям.

Для удобства сравнения разделим всю метафизическую медицину на четыре главных вида: оккультное целительство, мистическое целительство, ментальное целительство и физическое целительство. Бывает, что отдельная группа врачевателей или какой-нибудь практик пользуются сразу несколькими методами. В этом случае следует прежде всего разделить такую комплексную методику на ее главные составляющие, а затем рассматривать каждый отдельный метод под соответствующей рубрикой.

Большинство культов в Европе и Америке номинально являются христианскими, однако не исключено, что применяемые в них методики во многом заимствованы из древних языческих или современных азиатских источников. Хотя метафизическое целительство с равным успехом практиковалось почти всеми великими религиозными системами мира, нет никаких свидетельств того, что какая-то одна вера больше других преуспела в искусстве исцеления больных. И если кому-то покажется, что чудеса гораздо чаще происходят среди нехристианских народов, это лишь потому, что их религиозный настрой оказывается всегда сильнее нашего.

Оккультизм — это древняя наука, изучающая тайные силы природы, законы, регулирующие скрытые связи явлений, и методы, с помощью которых можно управлять этим миром, пройдя специальную психическую подготовку.

Оккультистом называют того, кто убежден в истинности эзотерических наук, много сил и времени посвятил их изучению, решил, следуя их правилам, усовершенствовать собственное сознание и способен, а возможно, и не способен на практике пользоваться ритуалами и формулами трансцендентальной магии.

Оккультные науки объединяют тайные учения Спасителей Мира, пророков, провидцев, мудрецов и «посвященных» философов, которые они в разное время и в разных странах преподали своим лучшим ученикам. Эта эзотерическая традиция дошла до нас благодаря тайным религиозным обществам, владеющим в высшей степени священным и особым знанием, охватывающим сферы экстрафизических энергий, способностей, функций и сил.

Наиболее важными из оккультных наук являются магия, демонизм, экзорцизм[43], алхимия, каббала, астрология и другие формы прорицания, спиритизм, магнетизм, эзотерическая космогония и антропология, метафизическая психология и сверхчувственное восприятие.

Обладающий глубокими знаниями ученый-оккультист — это один из самых всесторонне образованных людей. Он обязан иметь представление обо всех важных системах мировой философии и религии, как восточных, так и западных, и хорошо разбираться в древних науках и искусствах. Поверхностному мыслителю нечего делать в оккультизме, ну а если туда и забредет некто подобный, то самым разумным для него будет поскорее убраться оттуда подобру-поздорову.

Согласно правилам оккультизма, все частности должны выводиться из всеобщих принципов. Так и в целительстве каждый отдельный метод лечения должен свидетельствовать о наличии некоей общей философской системы, другими словами, он должен быть объясним с точки зрения взаимосвязи между макрокосмом и микрокосмом, т. е. вселенной и человеком.

Чудесам, как это ни странно, нет места в магических науках. Так, оккультизм определяет чудо как следствие, причина которого неизвестна; однако причина должна быть равна следствию, которое она порождает. Знание — это сила, а эзотерическое знание наделяет «посвященного» еще большей силой, которая непосвященному кажется чудесной. Великий оккультист Парацельс сказал: «Начало мудрости — это начало сверхъестественных способностей».

Будда учил, что человечество страдает от общей болезни, название которой — невежество, а лекарство от нее только одно — это мудрость. В этом тезисе кратко и точно выражена позиция оккультиста. По его убеждению, миром управляют абсолютные и непреложные законы; знать их — значит быть мудрым, следовать им — значит быть счастливым, а нарушать их — значит умереть. Многие из этих законов неизвестны ученым-материалистам, чьи способности еще не развились до такого уровня, чтобы исследовать четырехмерное пространство духа; но на основе именно этих странных законов и знания таких законов и совершаются так называемые чудеса.

Оккультное целительство можно определить как метод лечения различных расстройств ума, души и тела, используя высшее знание духовных законов, управляющих здоровьем. Лечебные средства, смотря по обстоятельствам, могут быть физическими или метафизическими, но философская подоплека в данном случае полностью отличается от той, которой руководствуется обычный врач-практик.

Оккультизм вовсе не учит тому, что хорошее здоровье человека — это нечто такое, чем он обладает в силу естественного права по рождению. Здоровье приберегается для тех, кто знает, как жить, и имеет мужество жить так, как знает. Невежда просто не способен чувствовать себя здоровым, ибо, излечившись от одного недомогания, он сразу же становится жертвой другого.

Здоровье, как и счастье, надо заработать. Те, кто желали бы наслаждаться и тем и другим, должны заложить надлежащие основы.

Многие методы оккультной медицины, практиковавшиеся в древности, не нашли себе достойных защитников в современном мире, но те, которые в наши дни начинают привлекать к себе повышенное внимание, я позволил себе включить в настоящий обзор.

По какой-то непонятной причине величайшие из всех институтов целительства, оракулы Эскулапа, не имеют аналогов в современном обществе, а такая область, как лечение сновидениями, полностью игнорируется.

Пифагор с острова Самос (VI в. до н. э.) был посвященным четырнадцати разных школ эзотерической религиозной философии. Он совершил далекие путешествия в Индию, где участвовал в брахманических мистериях в Эллоре и Элефанте. Он был единственным неиндусом, когда-либо удостоившимся подобной чести. В своей школе в Кротоне Пифагор преподавал некоторым из наиболее способных к науке учеников системы оккультного целительства, практикуемые во многих восточных и ближневосточных культах.

Пифагор лечил болезни, читая пациентам определенные стихи из «Одиссеи» Гомера, однако вопрос о том, что именно производило благотворное действие, — слова поэмы или обладавший целебной силой голос учителя, до сих пор так и остается открытым. Страдавшим психическими или физическими расстройствами этот самосский мудрец советовал изучать высшую математику, поскольку уже одно созерцание упорядоченных рядов чисел усмиряет необузданные порывы души и тела.

Интересно заметить, что Эмануэль Сведенборг якобы стал ясновидцем благодаря склонности к решению арифметических задач.

Исследования Пифагора в области терапевтического воздействия музыки вновь привлекли к себе внимание после первой мировой войны, и тогда же были проведены эксперименты с людьми, страдающими так называемым «неврозом военного времени». Результаты оказались настолько благоприятными, что вызвали у многих повышенный интерес, не ослабевающий и по сей день. Греческие композиторы создавали музыку, строго соблюдая ладовые связи между звуками, а афинские архонты[44] настолько верили в оккультную силу музыкальной композиции, что любого человека, написавшего песню не в той тональности, могли как врага изгнать из страны.

Пифагорейцы, по всей вероятности, первыми провели опыты в области цветотерапии, основываясь на принципе, что подпитать организм можно через зрение. Исходя из той же предпосылки, они заставляли больных пристально рассматривать разнообразные геометрические тела правильной формы, чтобы душа могла извлечь для себя наибольшую пользу из гармонизирующего влияния совершенных пропорций. Кстати, этот метод они заимствовали у египтян.

В лечебных целях использовались также духи, ладан и разные магические благовония. Все эти вещества составлялись с величайшей тщательностью, поскольку считалось, что запахи через ноздри проходят прямо в мозг. Гипофиз, как стало теперь известно, особенно чувствителен к приятным ароматам, так что дальнейшие исследования в этом направлении представляются весьма перспективными. Один французский парфюмер создал некую систему, названную им «гаммой запахов» по аналогии с музыкальной гаммой, и объявил, что с ее помощью он может составлять особые гармонические духи.

Астродиагностика и астротерапия практиковались тысячелетиями, и до середины восемнадцатого века большинство врачей в своей деятельности часто обращались за помощью к астрологии. Даже лорд Бэкон полагал, что эпидемии чумы можно предсказывать, наблюдая за движением звезд. По его словам, он при каждом затмении луны терял сознание. Рене Декарт, не будучи поклонником этого искусства, все же, хотя и не охотно, признавал, что нет оснований доказывать ложность астрологии.

Опираясь на авторитет Гиппократа, Галена и Авиценны, средневековые врачи-астрологи разработали сложную систему соответствий между планетами и травами, химическими веществами и минеральными препаратами. Все эти средства они назначали, следуя принципам симпатии и антипатии, и судили о болезни по навлекшей ее планете и ее аспектам.

Так, болезни, нагоняемые Сатурном, излечивались лекарственными средствами, соответствующими Юпитеру, а время переломной стадии болезни определялось Луной.

Англия семнадцатого века породила нескольких выдающихся врачей-практиков, чья деятельность была связана с отдельными направлениями астрологической медицины. К числу наиболее знаменитых представителей этой группы принадлежали д-р Уильямс Лилли, д-р Николас Калпепер и д-р Генри Коули, причем все они пользовались покровительством сэра Элиаса Эшмоула, которому с его любезного разрешения посвятили некоторые свои труды по астрологии.

К весьма интересным методам астродиагностики относится старинный способ составления гороскопа строго на тот момент времени, когда проба мочи пациента попадала к врачу для анализа. Имея такой гороскоп, врач всегда мог заранее подобрать нужное средство, которое захватывал с собой, направляясь с визитом к больному.

Некоторые современные метафизические организации довольно широко пользуются астрологией для диагностики различных расстройств и болезней, сочетая ее с духовным целительством. Никто, разумеется, не утверждает, что при медикаментозном лечении больных они основываются исключительно на рекомендациях астрологических прогнозов, однако тот, кто считает астрологию предметом, не заслуживающим серьезного внимания, возможно, почувствует некоторую неловкость, узнав мнение доктора Карла Юнга по этому поводу. «Сталкиваясь с трудностями, — писал он приятелю, — я всегда обращаюсь к астрологии».

Столь же стара и почтенна традиция алхимии, процветавшей в Египте, Индии и Китае задолго до начала христианской эры и ставшей (по весьма точному определению) матерью химии.

Далеко не все алхимики занимались изготовлением золота, и более того, согласно письменным свидетельствам, самые серьезные из них доходили буквально до неистовства, осуждая тех, кто пытался превратить неблагородные металлы в золото. Главная и великая цель алхимии заключалась в поисках «эликсира жизни» и «универсального медикамента». И лишь немногие, в частности Раймонд Луллий, Базиль Валентин и Альберт Великий, объявили о том, что сумели-таки наконец найти «Камень мудреца»; и если это им в самом деле удалось, то все формулы и по сей день остаются сокрытыми в архивах тайных обществ.

Стремясь постичь основные принципы химии, алхимики попутно совершили немало важных открытий, обогативших фармакопею современной медицины. Сэр Исаак Ньютон, находясь под сильным впечатлением от сведений, почерпнутых им из литературы по алхимии, собрал исключительно для личного пользования превосходную библиотеку по этой тематике. Когда впоследствии книги из его библиотеки разошлись по разным владельцам, во многих из них обнаружили глубокомысленные замечания, сделанные на полях рукой Ньютона.

Алхимия является слишком туманным научным направлением, чтобы стать частью популярной метафизики, где, однако, порой встречаются высказывания на эту тему, а полное обновление человека иногда называют духовной алхимией. Существует, однако, несколько прогрессивно настроенных оккультистов, которые проводят алхимические опыты в частных лабораториях. Я имел удовольствие познакомиться с некоторыми из них и лучше разобраться в той работе, которой они занимаются. И теперь могу сказать только одно: что их явно не следует путать с тем господином, который несколько лет назад торговал осколками «философского камня».

Каббала — это тайная доктрина Израиля, дошедшая до нас от великого законодателя Моисея через священнослужителей в устном предании. В средние века как еврейские, так и христианские ученые мужи с головой ушли в каббалистические спекуляции по поводу происхождения вселенной, букв «Священного имени» и иерархий святых ангелов и злых духов. Только недавно была переведена на английский язык книга «Sepher ha Zohar» — «Книга сияния», грандиозный каббалистический труд, и тот, кто хотел бы заняться изучением данного предмета, должен опираться исключительно на это собрание сочинений мистического характера. Кстати сказать, популярная нумерология[45] не имеет к каббале никакого отношения.

Церемониальная каббала включает изложенное в чрезвычайно сложной форме описание тщательно разработанного культа демонов. Там же приводятся разные заклинания и формулы для «связывания» духов, чтобы заставить их подчиниться воле мага. Некоторые раввины, особенно живущие на старой территории, совершая каббалистические обряды, изгоняют демонов и лечат одержимых духами. Многие евреи-ортодоксы не имеют ничего общего с каббалой, однако большинство метафизических философов их нации испытали на себе влияние этих учений.

Все формы трансцендентальной магии содержат в себе элементы каббалы. Так, французский оккультист аббат Луи Констан (Элифас Леви) с помощью каббалистических заклинаний вызвал для леди Бульвер-Литтон дух Аполлония Тианского. Ссылка на церемониальную магию здесь вовсе не случайна, поскольку, согласно ее учению, духов и демонов можно вызывать для лечения болезней и продления жизни.

Врачи-розенкрейцеры семнадцатого столетия в своих тайных системах терапии объединяли алхимию, астрономию, каббалу и магию. Из наиболее известных врачей общества «Розы и Креста» особого упоминания заслуживает Роберт Фладд, Михаэль Майер и Джон Хейдон. Элиас Эшмоул в своем «Химическом театре Британии» замечает, что один врач-розенкрейцер сумел вылечить юного герцога Норфолкского от проказы. В деятельности некоторых розенкрейцеровских обществ отведено место и целительству, однако методы, которыми в них пользуются, подчас не имеют никакого отношения к теориям древнего учения.

Магнетическое целительство было известно в Египте, Греции и Индии и практиковалось там еще в глубокой древности. Чародеи Фессалии лечили больных с помощью металлических прутьев, называемых «пальцами», а китайцы отдавали предпочтение янтарю, который высоко ценили за его магнетические свойства. Позднее в Европе не меньшей популярностью стал пользоваться естественный магнит, или магнитный железняк. Резкое возрастание интереса к магнетическому целительству и животному магнетизму в восемнадцатом веке явилось результатом экспериментов Ф. Месмера[46] с его знаменитой ванной.

Некоторые магнетические целители, или месмеристы, как их теперь называют, пользовались инструментами, специально предназначенными для того, чтобы накапливать магнетические токи или ориентировать их в нужном направлении. Другие полностью полагались на магнетизм собственного тела, которым они управляли посредством ментальных импульсов или движением рук над телом пациента. С развитием электротерапии стали доступными для широкой публики разные электромагнитные устройства. К наиболее известным из таких устройств безусловно следует отнести магнитные ремни, которые вставляются в осветительную штепсельную розетку и в просторечии называются «хомутами».

Вера в то, что покинувшие наш бренный мир могут оказать помощь в поправке здоровья живых, отражает чрезвычайно древнюю, дожившую до наших дней веру в культ предков. Именно это и лежит в основе спиритического врачевания. Так, за советом обычно обращаются к медиуму, который будет пытаться войти в контакт с лишенным телесной оболочки разумом, чтобы получить сведения, необходимые для выбора надлежащего лекарственного средства. В основе подобного действа лежит уверенность в том, что умерший, перейдя в мир духов, раскрыл для себя глубоко сокрытые тайны природы, не доступные пониманию живых.

Люди, от природы чувствительные к психическим воздействиям, сами могут попытаться напрямую связаться с каким-нибудь советчиком на внутренних планах, не прибегая к помощи профессионального медиума. Мне известно несколько случаев, когда люди получали наставления в целительстве и решении личных проблем со здоровьем от существ, с которыми они общались, пользуясь медиумистическими способами установления контактов.

Среди современных метафизиков широко распространена вера в реальность некоторых сверхъестественных существ, называемых «посвященными» и «мастерами». До сих пор существует немало сект, которые занимаются целительством нетрадиционными методами, привлекая к своей деятельности и таких адептов. Адептами они называют ученых-оккультистов, достигших огромных знаний и силы и посвященных в тайны эзотерической мудрости. В Индии этих посвященных называют «махатмами», которые якобы обитают где-то в уединенных местах, вдали от простых смертных. Об этих великих людях обычно говорят как о мудрецах и учителях, но иногда они совершают чудеса исцеления.

В современном оккультном мире адептов почитают не меньше, чем католики своих святых. К Мастерам возносят молитвы, пребывая в полной уверенности, что «Посвященные» услышат мольбы, несмотря на разделяющее их расстояние, и ответят страждущим надлежащими проявлениями сверхъестественной силы. Передававшиеся из уст в уста разные удивительные истории об этих «Посвященных» и Мастерах были явно рассчитаны на укрепление веры в их способность излечивать все болезни, а вера в эти сверхчеловеческие возможности, в свою очередь, явилась мощной силой в современных теориях метафизического целительства.

В Америке есть немало индусских и других азиатских учителей метафизики, включающих философию целительства в свои программы. Большинство этих уроженцев Востока сочетают диету, физические упражнения и ритмичное дыхание с собственными методами врачевания. Они провозглашают власть души над телом и преподают различные эзотерические дисциплины.

Все эти учителя придерживаются общего мнения, что телесные недомогания можно устранить, очистив организм и увеличив количество духовных энергий с помощью медитаций и занятий йогой. Их культы включают также мантры, индуистские гимны, утверждающие нераздельность богов, монад и атомов, а в их учениях часто встречаются туманные упоминания о кундалини, вселенском жизненном принципе, повсюду проявляющемся в Природе. Из-за крайней обособленности каждого из восточных учителей представляется довольно трудным адекватно резюмировать их методы.

Диагностирование и лечение болезни по результатам исследования ауры или магнитных эманаций человеческого тела практиковалось еще жрецами древних мистериальных культов. Уолтер Дж. Килнер, бакалавр искусства медицины, выпускник Кембриджского университета, член Королевской коллегии терапевтов и так далее, а позднее инженер-электрик в госпитале св. Фомы в Лондоне, изобрел особое устройство, получившее название «экрана Килнера», которое позволило перенести весьма трудный для понимания предмет в сферу физического наблюдения.

Европейские оккультисты проводят множество занимательных экспериментов, описание которых содержится в трудах средневековых алхимиков и магов. Из наиболее интересных следует отметить такие, как улавливание росой излучения планет, изучение знаний друидов о белой омеле как носителе астрального света и исследование кристаллов, образующихся в крови человека в процессе ее высушивания.

Широкое распространение получила также диагностика на основе гадания. Небезызвестный чудаковатый гений Иероним Кардан[47] написал книгу об оккультном значении родинок на теле и морщин на лбу. Покойный граф Луи Эрмон (Шеро) как-то сообщил мне, что он может дать заключение о здоровье пациента по линиям его рук и состоянию и форме ногтей. Китайцы могли точно предсказать, сколько детей родится у женщины по мелким морщинкам в углах глаз и определить продолжительность жизни по углу скуловых костей. Все эти методы принадлежат к общей сфере оккультных наук, поскольку, доказав свою надежность, они тем самым подтверждают законы, действующие в организме человека.

Оккультным целителем можно назвать человека, глубоко изучившего все таинственные искусства и философские системы, так или иначе связанные с проблемой здоровья. И хотя его деятельность может вызывать удивление у непосвященных, не следует забывать, что освященная веками практика метафизической медицины оправдана тысячелетней традицией.

Пользуясь академической терминологией, мистицизм можно определить как убежденность в том, что человеку доступно прямое познание Бога и Истины через расширение духовного прозрения до ощущения единения с субстанцией и сущностью Божества.

В общепринятом смысле под мистицизмом понимают наивную и твердую веру в то, что в Божьей власти обеспечить человека всем необходимым для его жизни и счастья.

Мистик — это человек с мистическим подходом к жизни, который не признает официальных теологических систем, будучи убежденным, что к Богу можно приблизиться, проявляя личную преданность и размышляя над божественными истинами.

Мистик может верить, а может и не верить в конкретного Бога. Для большинства христианских мистиков Божество до какой-то степени является персонифицированным, имеющим свои пристрастия и предубеждения, способным слышать молитвы верующих и отвечать на них. Восточные мистики, напротив, рассматривают Божественную Природу как нечто обезличенное, чему надо поклоняться как Всеобщей Реальности и прославлять, а не упрашивать.

Мистические искусства включают традиционные дисциплины, с помощью которых сознание человека настраивается на одну волну с Мировым Духом. Сведения об этих дисциплинах почерпнуты главным образом из жизнеописаний и учений великих мистиков, которые, как известно, достигли «Космического Сознания».

Популярная мистика, которую исповедуют современные метафизические общества различных направлений, получила название «доктрины сердца». Приверженцев такого рода культов учат проживать каждый день с преобладающим осознанным ощущением «Божественной Любви». Но средний человек, изучающий такие предметы, к сожалению, не в состоянии понять истинный смысл слов «Божественная Любовь» и способен истолковать их только как обычное человеческое чувство любви или привязанности, но в несколько облагороженном виде. И выходит, что он старается любить Бога, как старался бы полюбить другого человека, а в результате получается все что угодно, только не подлинный мистицизм.

Трудно выразить словами духовный процесс, не имеющий аналога в обычной жизни человечества. Брат Лоренс определяет мистицизм как «осуществление на практике присутствия Бога». Столь возвышенное представление, естественно, настраивает на мистический лад, однако и это определение является далеко не полным. Возьмем на себя смелость прибавить к этому, что мистицизм есть «участие в божественном процессе бытия». Участие в данном случае означает причастность вообще или приобщение к сущности, качеству или действию. Настоящий мистицизм невозможен без такого «осознания в Боге».

Практика мистических дисциплин в конце концов неизбежно приводит к достижению экстатического состояния мистического переживания, когда необычайный энтузиазм (от греческого «enthousiazein», что означает «наполненность Богом»), поднимаясь из глубины души, заполняет сознание мистика, а все его существо охватывает необычайной силы восторг, доходящий до экстаза. Пребывая в таком состоянии, он ощущает себя единым с Богом и частью всего живого.

По мере того как мистик становится все более восприимчивым к присутствующей повсюду в природе гармонии, ему становится все труднее не поддаваться эмоциональному или мистическому содержанию окружающей его жизни. Так, Данте, например, не мог долго созерцать раскрывшуюся розу, которая своей красотой приводила его в состояние такого исступленного восторга, что он буквально терял сознание от невыносимой душевной боли.

Уроженец Ост-Индии, великий святой и мистик Шри Рамакришна помногу часов в день предавался восторженным размышлениям о «Божественном материнстве». В последние годы жизни Рамакришна, начиная думать или говорить о «Возлюбленной матери мира», сразу же впадал в «самадхи» — состояние сверхсознания (состояние высшей сосредоточенности и гармонии), и ученикам приходилось поддерживать его, чтобы он не упал на землю.

В христианском мистицизме, особенно в ранних его формах, преобладало чувство страдания. Люди стремились приблизиться к Христу, переживая его муки и боль, что являло собой мистицизм приобщения через мучения. Невыразимая сладость великого страдания во Христе выливалась для монахов и отцов церкви в крайний аскетизм и умерщвление плоти. «О! Как же сладостно, — восклицал св. Альфонс, — страдать и умереть, прижав распятие к груди!»

Современным мистикам, которые редко доходят до крайней степени экстаза суфиев[48] и дервишей[49], вполне хватает молитвы и веры. Они убеждены, что в трудную минуту Бог всегда придет им на помощь, и обращаются к Нему всякий раз, когда испытывают страдание или боль. Подлинно мистическим свойством этих людей является их твердая уверенность в том, что Божество можно пронять, лично обратившись к Нему со страстной мольбой.

Мистическое целительство на практике чаще всего оборачивается лечением с помощью молитвы или внушением, успех которого зависит от того, насколько сильна в человеке его вера, тогда как психологические и биологические изменения как следствия искренней убежденности определяются функциональными процессами и органической структурой тела. Силой веры в химической лаборатории человека высвобождается Божья сила, чтобы творить чудеса и обновлять жизнь плоти.

Мистическое целительство католической церкви самым тесным образом связано с древними святынями, святыми мощами и священными изображениями. На физико-химические процессы тела глубокое влияние могут оказать паломничество в святые места и сосредоточенное созерцание религиозных символов и предметов. Современные ученые склоняются к мнению, что исцеление благодаря вере является скорее психологическим, чем духовным, хотя и признают, что положительные результаты часто достигаются там, где традиционная медицина терпит неудачу.

По поводу рассказов о мистическом исцелении в Лурде во Франции и в церкви св. Анны де Бопре в Канаде д-р Говард замечает: «Реликвии и святыни лечат сегодня так же, как лечили в средние века. Некоторые современные доктора даже предписывают своим пациентам на почве истерии пройти курс подобного лечения. Все болезни, возникающие на почве истерии или депрессии, поддаются излечению такого рода методами. Даже те мужчины и женщины, которые страдают неизлечимыми болезнями, испытывают временное улучшение от вселяемой в них надежды».

Говорят, что д-р Алексис Керрел обратился в католическую веру, став свидетелем того, как в Лурде раковая опухоль на руке одного из пациентов буквально в один миг усохла и отвалилась. Выходит, что вера, кроме простого улучшения состояния людей с нездоровой психикой, способна творить настоящие чудеса.

Священные писания содержат достаточно свидетельств проявления силы, которой наделены святые мощи и молитвы святых. Так, в «Деяниях апостолов» (V, 14–16) сказано, что тень св. Петра исцеляла больных, а в главе XIX, стихе 12 — что одежда, коснувшаяся святого Павла, приобретала способность возвращать здоровье.

Полагаясь на авторитет высказываний Христа и его учеников, можно заключить, что целительство силой веры практикуется также протестантскими общинами и метафизическими христианскими сектами. В этих организациях широко распространено убеждение, что духовное излечение от болезни возможно для тех, кто безоговорочно и твердо верит в Христа и его пастырство. В других религиях придерживаются тех же взглядов, только в отношении своих пророков и спасителей, а примеры целительного могущества веры, питаемой искренней уверенностью в исцеляющую силу Бога, можно отыскать во всех частях света.

Чтобы достичь желаемого результата в лечении силой веры, обычно требуется усилить религиозные чувства больного каким-либо из известных способов. Лечение верой в ортодоксальных христианских сектах, как правило, составляет часть евангелистских религиозных бдений, когда проповедник создает у аудитории определенный эмоциональный настрой, доводя присутствующих до состояния, близкого к шоку или экстазу. Религиозные целители чаще всего занимаются врачеванием именно в такой атмосфере предельного эмоционального возбуждения. Многие религиозные общества особо подчеркивают полезность молитвы непосредственно об исцелении от телесных недугов. Человек, страдающий той или иной болезнью, обыкновенно читает молитвы сам или за него может помолиться священник. Считается также обычным делом, когда просто какая-то группа людей или все прихожане вместе молятся о выздоровлении болящего. Именно христианской вере присуще убеждение, что молитвы Богу может возносить любой искренний и преданный сердцем человек. Люди также могут молиться о здоровье друг друга и тех, кто им дорог. Когда же заболевают всеми уважаемые народные лидеры, то, как водится, прихожане всех конфессий объединяют усилия в молитвах о выздоровлении этих выдающихся личностей.

К одному из древнейших видов мистической терапии принадлежит врачевание наложением рук, широко практикуемое в христианских религиозных общинах. Целитель, пользующийся этим методом, обычно сам уверен в том, что обладает некоей полученной от Бога духовной силой, которую он может передавать другим людям, касаясь руками их головы или пораженных болезнью участков тела. При таком контакте духовная сила, проникая в тело больного, оказывает на него оздоровляющее воздействие, словно она идет прямо от Бога. Наложение рук часто путают с магнетическим целительством, хотя между ними есть существенная разница.

Мне всегда казалось, что великая сила веры заключена в тех переменах, которые она может произвести в нашем образе жизни и в мыслях. Когда человек обращается к религии, руководствуясь собственными сознательными убеждениями, ментальная, эмоциональная и физическая стороны его натуры при этом испытывают на себе настолько глубокое влияние, что болезни, бывшие прямым или косвенным следствием его предыдущего образа жизни и мыслей, могут пройти, поскольку изменившийся стиль жизни не обеспечивает им надлежащей поддержки.

Всем нам, конечно, знаком такой тип врача, который кому-нибудь из своих трудных пациентов обязательно скажет: «Ну что ж, дорогуша, все, что вам нужно, — это переменить обстановку». В подобных случаях врач, скорее всего, в тактичной манере просто выражает свое желание раз и навсегда отделаться от этого больного. Однако такой совет может оказаться гораздо более благоразумным, чем это кажется на первый взгляд. Ведь людей, как правило, затягивает рутина повседневной жизни, что, собственно, и становится причиной всяческих недомоганий и болезней.

Не секрет, что многим врачам приходилось чувствовать себя крайне неловко, когда на улице они сталкивались с этаким бодрым здоровяком, чье лицо было им на удивление знакомым. «Неужели вы меня не узнаете? — приветливо улыбаясь, обращался к нему „незнакомец“. — Так ведь я тот, кому вы десять лет назад сказали, что жить мне осталось не более полугода».

Как потом оказалось, бывший пациент был до того напуган перспективой близкой кончины, что решил наперекор всему выздороветь. Перво-наперво он переселился на ранчо в Небраске, где сразу почувствовал себя намного лучше. Поездка на Запад и жизнь на свежем воздухе, безусловно, сделали доброе дело, но главная польза заключалась для него не только, а вернее, не столько в здоровом образе жизни, сколько в полной перемене жизненной позиции как в ментальном, так и эмоциональном плане. Новые лица, иные ценности и отличные от прежних критерии бытия — вот что сыграло свою решающую роль. Молодой человек стал совершенно новой личностью, и эта новая личность была неподвластна старым недугам. Такова история его болезни.

Но если это простое перемещение личности в другую обстановку вызывает столь сильные изменения, то не меньшие, а возможно, и еще большие перемены могут произойти при смене позиции в ментальной и эмоциональной сферах. Случается иногда и так, что люди становятся противны самим себе. Единственное средство, которое можно посоветовать в подобных случаях, — это как-то переделать себя. При определенных обстоятельствах основой такой переделки может стать религия. Один немолодой уже человек однажды рассказал мне, что ему удалось избавиться от острого суставного ревматизма, присоединившись к одной из конфессий. И хотя друзья посмеивались над его способом лечения, выбор он, скорее всего, сделал правильный. Охваченный новым для него религиозным рвением, он упорно стремился поправить свое духовное состояние, а в результате улучшилось и его физическое здоровье.

За тысячи лет до рождения Фрейда, Адлера[50] и Юнга африканские колдуны, шаманы Азии и Америки и врачи-жрецы Древней Греции понимали важность психологических факторов, оказывающих на жизнь людей существенное влияние. Но поскольку эти древние оккультисты применяли свои знания в мистических и метафизических ритуалах, а для объяснения собственных умозаключений пользовались религиозными и философскими терминами, вся эта сфера полностью игнорировалась современными научными мыслителями, не желающими спускаться с высоты самодовольного материализма, чтобы повнимательнее изучить «предрассудки» древних. И выходит, что на долю девятнадцатого века нашей эры выпало заново открывать то, что уже было хорошо известно в девятнадцатом веке до нашей эры.

До сих пор значительная часть знаний по психологии остается во владении религии. В последние годы возникло немало религиозно-психологических культов, пытающихся спасти духовные ценности психологии, избавив их от грубого материализма ярых практиков-традиционалистов, орудующих в этой сфере. Возможно, что одна из причин разочарования в достижениях научной психологии, которая не оправдала надежд и чаяний наиболее ревностных своих поклонников, заключается в том, что при заимствовании основных принципов из учений древних храмов была отвергнута или просто проигнорирована большая часть религиозных и философских разделов общей доктрины.

Ментализм учит, что все наблюдаемые в жизни явления имеют общее ментальное происхождение, что сама вселенная — это творение ума, что законы природы зародились в сфере мышления, а проводит их в жизнь космический разум, и что Бог есть ментальный, или интеллектуальный, Принцип, управляющий мирозданием, а отнюдь не некое бесплотное существо.

Понятие «ментальная наука» как наука об основах умственно-психической деятельности можно определить как общий термин, которым пользуются метафизики, чтобы выделить тот аспект духовной культуры, благодаря которому индивидуум получает возможность совершенствоваться, лично применяя универсальные законы, управляющие сферой духовного мышления. Принимается также положение, что объективную реальность составляет не материя, а разум, и что иллюзорной материей можно управлять посредством ментальной силы. Согласно этому учению, материальная жизнь трактуется как ошибочное представление, сложившееся в уме, не осознающем своей потенциальной власти над всеми субстанциями и обстоятельствами реального мира.

Ментальное целительство представляет собой некую форму духовно-психологической терапии, эффективность которой основана на принципе признания способности разума устранить такое зло, как недомогание или болезнь, и восстановить здоровье, изменив надлежащим образом умонастроение человека.

Ментальное целительство отличается от традиционной психотерапии тем, что придает особое значение духовному аспекту разума и основывается на учении, что этот духовный разум может привести сознание индивидуума в состояние совершенства.

К слову сказать, главный тезис большинства культов ментального целительства гласит, что «здоровье — это естественное состояние человека, а болезнь есть результат ошибочной направленности ума». В этом отношении современная доктрина коренным образом отличается от древней философской догмы, утверждающей, что болезни и бедствия вполне естественны для всех смертных и останутся таковыми, если они не усовершенствуют свои моральные и социальные нормы.

С точки зрения менталистов-метафизиков, Бог, духовный разум мира, желает человечеству здоровья, а болезнь возникает в результате неподобающего мышления, а не по каким-то другим духовным, моральным или физическим причинам. Бог желает, чтобы все живые существа благоденствовали и пребывали в добром здравии, однако, чтобы достичь подобного состояния, они должны осознать, что такова Божественная Воля, и взять себе за правило вновь и вновь на деле подтверждать этот факт каждой своей мыслью и каждым поступком.

Ментализм как религия представлен множеством самых разных сект, отличающихся друг от друга своей терминологией и несколькими незначительными деталями обрядности, но сходных в том, что в разуме заключен источник счастья и несчастья, здоровья и болезни и даже жизни и смерти. Некоторые общества пытались доказать возможность победить смерть, этого последнего и главного врага, твердо настроив разум на вечную жизнь, однако до сих пор никому из них не удалось продлить человеческую жизнь сверх ее обычных физических пределов.

В практической деятельности многих менталистских сект часто можно усмотреть странное противоречие. Так, повсюду разглагольствуя о нереальности всего материального, они только и делают, что, не жалея сил, добиваются земного успеха и власти. В большинстве культов ментального целительства, видимо, принято относить личные неудачи, супружеские неурядицы и банкротства к разряду физических недомоганий и заниматься этими проблемами наряду с недомоганиями и болезнями. И при всем этом члены большинства ментальных сект знают толк в земных удовольствиях, несмотря на полное отрицание объективного существования материального мира.

В целом ментальное целительство есть особый вид лечения внушением или самовнушением, хотя некоторые врачи-практики этого и не признают, настойчиво утверждая, что используемые в практике такого целительства приемы основаны на множестве сложных формул и тщательно разработанных методов.

Хорошие результаты, часто достигаемые при такой терапии, объясняются тем, что человек, начинающий оптимистичнее относиться к себе и своей работе, имеет больше шансов преуспеть и в жизни, и в делах. Ведь не секрет, что, когда мы ожидаем благоприятного для себя исхода событий, нам удается гораздо быстрее найти средство для достижения поставленной цели и наилучшим образом им воспользоваться.

К наиболее распространенным методам ментальной терапии относится лечение «утверждающими установками». Под «утверждающей установкой» в метафизике понимают внедрение какой-либо духовной истины с целью изменения ошибочного представления, сложившегося в материальном разуме. Сторонники данного метода исходят из того, что болезнь есть не что-то реально существующее, а всего лишь иллюзия, возникающая из-за неспособности индивидуума сохранить ясность духовного мировосприятия.

Чаще всего к подобного рода утверждениям прибегает сам больной. Хотя он также может обратиться к врачу, чтобы тот определил, какая установка в данном случае даст наилучший результат. С утверждающими установками не обращаются к какой-то внешней врачующей силе, они предназначены только для более ясного понимания личностью своей духовной самодостаточности. Типичная формулировка утверждающих установок на здоровье обычно выглядит так: «Я излучаю здоровье» и «Я в полном порядке, а значит, здоров».

«Отвергающая установка» — это по сути «утверждающая установка наоборот». В некоторых обществах вместо положительной формулы установки на здоровье пользуются отрицательной на отвержение болезни. Так, например, пациент может сказать: «У меня ничего не болит» или «Нога не болит».

Во многих системах ментального целительства используют формулу, объединяющую утверждение и отрицание, расставленные в логической последовательности. Например: «Болезней вообще не существует, значит, я не болен», а потом: «Я болен только потому, что думаю, что я болен». Назначение таких установок в целом сводится к необходимости убедить самого пациента в том, что то явление, которое он принял за болезнь, доставляющую ему столько мучений, на самом деле всего лишь ее мысленный образ.

Не менее употребительным в ментальном целительстве стало и такое понятие, как «прописная истина», которая, по сути, представляет общую формулировку какого-то духовного явления или убеждения и используется как абстрактная основа для конкретного утверждения. Это своего рода моральный довод, оправдывающий веру в терапевтическое действие метафизической формулировки истины. Пациент имеет возможность сам заучить и повторять про себя прописную истину, или эту истину ему может вслух повторять или читать врач-практик. Так, пациенту предлагается повторять следующее: «Бог желает, чтобы все его создания были здоровы» или «В Божественном сознании все создания совершенны». Такого рода прописные истины представляют собой обобщения, помогающие логически обосновать некоторые специальные установки, имеющие отношение к поведению человека в различных обстоятельствах жизни.

Некоторые представители «нового мышления» полагают, что врачующие мысли можно передавать человеку, находящемуся где-то в другом, возможно, очень удаленном месте, и называют это «дистанционной терапией» (дословно: «лечение в отсутствии»).

Если передающий мысли человек мысленно представляет себе пациента, удерживает его образ в памяти или напряженно думает о нем, то контакт между ними устанавливается независимо от расстояния и лечебное воздействие, т. е. утверждающая установка, окажется достаточно эффективным. Данным методом широко пользуются как отдельные практики, так и целые организации.

Просьбы о помощи поступают к целителю или в общество в письменной форме, по телеграфу или телефону, в ответ посылаются подходящие для этого случая лечебные вибрации. В некоторых крупных религиозно-метафизических организациях имеются специальные отделы, занятые исключительно рассмотрением заявок на лечение и связанных с этим вопросов. В большинстве подобных обществ разработаны собственные методики, которыми они широко пользуются в практике дистанционного лечения.

Но венцом творения в ментальной терапии явилось такое новшество, как «целительство по приказу», когда пациент или целитель приказывает богу или его посредникам немедленно и полностью излечить болезнь. В некоторых случаях, чтобы усилить строгость такого предписания, приказание отдает уже не кто-то один, а целая группа специально собравшихся с этой целью людей. С такими приказами, обычно высказанными в устной форме, обращаются к некоей сверхъестественной силе или существу, формулируя их следующим образом: «Я требую идеального здоровья» или «Я требую, чтобы немедленно зажила рана у меня на ноге».

Существуют и такие секты ментального целительства, которые хотя и не отрицают реальности материи, но все же пропагандируют развитие господствующей личности, которая способна совершить все, что только пожелает. В таких обществах на практике осуществляется процесс концентрации воли в отношении требующихся вещей. Кстати, суть этого метода состоит в придании самим себе большего мужества, чтобы таким путем преодолеть естественные или искусственно созданные ограничения характера. В подобного рода культах явно обнаруживается следование доктрине Шопенгауэра о «воле к власти», что может привести к появлению комплекса диктаторства.

Всем, кого интересует проблема власти разума над происходящими в их жизни событиями, я бы посоветовал почаще вспоминать слова Пифагора, который отказывался просить помощи у Божества, полагая, что «все люди знают, чего они хотят, но только Богам известно, в чем они нуждаются».

Знаменитая формула Эмиля Куэ: «И повсюду и во всем мне все лучше с каждым днем» служит прекрасным примером ментального целительства, которое вовсе необязательно должно иметь религиозный характер, а представляет собой простое самовнушение в доступной для масс форме.

Одним из оригинальных нововведений в этой области стало использование магнитофона, с помощью которого утверждающие установки внушаются счастливому обладателю «автогипнолога», пока тот спокойно спит. При использовании данного метода исходят из предположения, что, пока сознание пребывает в состоянии покоя, подсознание становится более восприимчивым к впечатлениям извне.

К области ментального целительства относится также и гипнотерапия, или лечение гипнозом, основанное на выработке у сознания искусственной восприимчивости. Чтобы ум легче усваивал идеи, внушаемые с целью исправления недостатков характера и устранения функциональных расстройств. В Европе практика лечения гипнозом получила широкое распространение и признана там как важное направление в психологии. В Америке, напротив, вся эта сфера практически полностью игнорируется, что, вероятнее всего, объясняется неуместными религиозными предрассудками, коренящимися в неправильном понимании принципов этого вида терапии. Ведь, по сути, гипноз есть искусство механического воздействия, а отнюдь не духовное таинство, как многие привыкли считать.

Тем, кто занимается изучением процессов, лежащих в основе внушения или ментального целительства, надо хорошо запомнить одну, ставшую уже классическим примером, историю о фермере, страдавшем расстройством пищеварения, который однажды явился к местному доктору с намерением получить что-нибудь от несварения желудка. Врач выписал ему рецепт на лекарство и велел принимать его натощак каждое утро. Через несколько дней фермер снова пришел к врачу и с радостью объявил, что еще ни одно средство не приносило ему такого облегчения. После недолгих расспросов выяснилось, что фермер даже и не думал идти к аптекарю, чтобы тот приготовил ему лекарство, а просто отрывал по кусочку от рецепта и съедал его натощак каждое утро.

Возможно, кому-то покажутся несообразными рассуждения на тему физиотерапии в главе, посвященной метафизическому врачеванию, однако не следует забывать, что религиозных убеждений можно придерживаться даже в отношении чисто физических методов лечения. Большинство религий стало неотъемлемой частью личной жизни своих приверженцев, что иногда приводит к катастрофическим последствиям.

Возьмем, к примеру, диету, которая занимает чрезвычайно важное место в духовных убеждениях множества людей. Известно, что многие метафизические секты запрещают своим членам употреблять в пищу некоторые продукты, полагая, что они вредно влияют на духовное развитие личности. Разумеется, что к подобного рода ограничениям следует относиться с большой осторожностью, поскольку они носят весьма общий характер и не учитывают конкретных потребностей отдельных людей.

В исходном варианте вегетарианство отнюдь не является христианской доктриной и пришло в Европу и Америку с Востока, где вегетарианства придерживаются многие мистические секты, особенно секты буддистов. И хотя нет никаких оснований полагать, что сам Будда проповедовал отказ от мясной пищи, это не мешает большинству его последователей считать вегетарианство необходимым условием добродетельной жизни.

Существует легенда, что Будда умер, поев несвежей свинины у одного бедного крестьянина, не имевшего ничего лучшего, чтобы угостить великого учителя, которого он искренне любил. Поведение Будды в подобной ситуации было ничем иным, как вполне естественным выражением долга Святого Человека принять без возражений любую пищу, подносимую ему от чистого сердца, и с благодарностью съесть ее, даже если это повлечет за собой печальный конец. Эта часть доктрины существенно упрощала жизнь хозяйке дома, которая приглашала к себе на обед вегетарианцев.

Некоторые религиозные организации могут предписывать своим членам, даже во что те должны одеваться, причем стиль и цвет их одежды, а также число предметов, ее составляющих, определяется как давними нерушимыми традициями, так и более современными откровениями. Во многих случаях такие наряды не только не эстетичны, но и не гигиеничны и даже вредны для здоровья.

Поскольку в современном обществе явно прослеживается тенденция перехода от притворной стыдливости к полной обнаженности, то и мы позволим себе перейти от обсуждения избытка в одежде к ее недостатку. Перед первой мировой войной «nacktkultur» (нем., «нудизм») в парках Германии принял масштабы религиозного движения. Однако нудизм можно рассматривать и как некую форму духовного целительства, если допустить, что приверженцы этого культа верят в божественную силу солнца и разделяют мнение восточноиндийских гимнософистов о том, что раздевание есть прямой путь к Богу.

По-прежнему остается нерешенным вопрос, к какой именно сфере — биологии или теологии — относится половая жизнь человека; но до тех пор, пока не удастся хоть как-то упростить механизм непорочного зачатия, последнее слово в споре так и будет оставаться за биологами. С древнейших времен в религиозной практике введен обет безбрачия, оказывающий чрезвычайно сильное влияние на физическую сторону жизни людей. Так, например, одни секты требуют от своих приверженцев полного воздержания, а другие разрешают им вступать в половые отношения исключительно в целях продления рода.

Некоторые восточные учителя включают в преподаваемые ими дисциплины простые упражнения ритмической гимнастики или утренней зарядки. Вообще физическое воспитание восточных мистиков сопряжено с такими строгостями и трудностями, что очень немногим уроженцам Запада удается принимать позы, принятые в системах йоги и тантры[51]. Каждый, кто пытался, скрестив ноги «по-турецки» и опираясь только на руки, в течение часа удерживать тело над полом, не меняя позы, поймет, какую колоссальную физическую выносливость сумели развить в себе азиатские праведники. По своим духовным убеждениям метафизики часто оказываются противниками общей теории аллопатии. Они не желают ходить к врачам, отказываются принимать лекарства и лечиться сывороткой или эндокринными препаратами, а многие даже выступают против вакцинации. Некоторые из них заходят так далеко, что отвергают хирургию вообще, хотя есть и такие, кто разрешают оперативное вмешательство, если нет других способов сохранить жизнь больного, но запрещают мелкие операции, например удаление небных миндалин. С давних пор между мистиками и медиками сложились крайне натянутые отношения, причем и те и другие придерживаются весьма неприязненного мнения друг о друге.

Нельзя сказать, что когда-нибудь и где-нибудь обнаруживалось массовое неприятие стоматологии, однако, когда несколько лет назад одного довольно известного новоявленного философа спросили, почему он носит вставную челюсть вместо того, чтобы сиять белозубой улыбкой, демонстрируя ряд собственных здоровых зубов, он ответил: «Я бы сиял, только у меня на это никогда не хватало времени».

Метафизики никогда в принципе не только не отвергали многих естественных методов физической терапии, но даже весьма одобрительно относились к ним и часто обращались к таким видам лечения, как, хиропрактика[52], гомеопатия и натуропатия. Они признавали также различные электрические и радиомагнитные устройства, рассматривая их как отход от медикаментозного лечения, но всячески возражали против использования рентгеновских лучей в лечебных целях.

Некий автор книг по медицине, недовольный позицией мистиков в отношении целительства, причислил остеопатию к религиозным культам только потому, что ее основоположник, д-р Эндрю Стилл, однажды заявил: «Бог стал отцом остеопатии[53], и мне не стыдно за такое дитя Его разума».

Немало приверженцев снискала себе и такая наука, как биохимия, основанная Шустером и впоследствии получившая метафизическое толкование в трудах д-ра Джоржа Кари с его двенадцатью клетками-солями и их зодиакальными соответствиями.

За исключением некоторых менталистов, члены практически всех религиозных обществ верят в святость и неприкосновенность человеческого тела и проповедуют его бережное сохранение всеми возможными способами. Особое значение для обеспечения нормального образа жизни они придают таким благоприятным факторам, как простая, питательная и свежая пища, хорошая вентиляция, легкая и не стесняющая движений одежда, соответствующая физическая зарядка, солнечные ванны, водолечение, умеренность во всех личных пристрастиях, длительное пребывание на свежем воздухе и здоровый досуг.

Для большинства учителей метафизической медицины естественный образ жизни превращается в религиозную добродетель. И хотя среди них есть, конечно, такие, кто в своей преданности принципам здорового образа жизни ударяется в крайности, большинство придерживается благоразумной и конструктивной политики в соответствии с лучшими традициями духовной и физической культуры.