Цементная блондинка

Глава 5

Утром Босх сидел на заднем крыльце своего дома и наблюдал, как над Кахуэнгапасс встает солнце. Оно рассеяло утренний туман и омыло цветы на холме, что горел прошлой зимой. Он смотрел, курил и пил кофе до тех пор, пока звук машин, проезжающих внизу, по Голливудскому шоссе, не слился в непрекращающийся гул.

Босх надел темно-синий костюм и рубашку с пуговицами на кончиках воротника. Повязывая темно-бордовый галстук с рисунком в виде золотых гладиаторских шлемов, он думал о том, как ему вести себя с присяжными. Накануне он заметил, что, стоило ему встретиться взглядом с кем-нибудь из этих двенадцати, они всегда первыми отводили глаза. Что это означало? Хорошо бы спросить у Белка, но Белк ему не нравился, и Босх знал, что спрашивать его о чем-либо будет неприятно.

Используя дырку, которую он еще раньше проделал в галстуке, Босх зажал его серебряной заколкой. На ней было выгравировано: «187» — номер статьи уголовного кодекса Калифорнии, по которой судили убийц. Пластмассовым гребешком он расчесал свои каштановые с проседью волосы, все еще мокрые от только что принятого душа, затем — усы. Закапав в глаза «Визин», он приблизил лицо к зеркалу, чтобы посмотреть на результат. Белки покраснели от недосыпания и на фоне темной радужки напоминали лед на асфальте. «Почему они отводят взгляд?» — снова подумал он. А потом вспомнил, как живописала его накануне Чэндлер, и понял почему.

С портфелем в руке он направился к входной двери, но не успел дойти до нее, как она отворилась. Вынув ключ из замка, в комнату вошла Сильвия.

— Привет, — сказала она. — Я надеялась, что застану тебя.

Она улыбнулась. На ней были песочного цвета брюки и розовая рубашка с расстегнутым воротником. Он знал, что по вторникам и четвергам Сильвия не носила платьев, поскольку в эти дни была дежурной по школьному двору. Иногда ей приходилось бегать за учениками, иногда — разнимать дерущихся. Солнце, проникшее с улицы через дверь, окрасило ее светлые волосы.

— А зачем тебе понадобилось меня ловить?

По-прежнему улыбаясь, она подошла к нему, и они поцеловались.

— Я понимаю, что из-за меня ты можешь опоздать. Я тоже опаздываю. Но я просто хотела тебя увидеть и пожелать удачи на сегодняшний день. Даже если тебе это не особенно нужно.

Он держал ее в объятиях и вдыхал запах волос. Вот уже год, как они встречались, но до сих пор Босх временами обнимал ее, словно боясь, что она вдруг резко повернется и уйдет, сказав, что она ошиблась и он ей вовсе не нравится. Не исключено, что он до сих пор служил ей некой заменой погибшего мужа — такого же копа, как и сам Гарри, детектива по борьбе с наркотиками, очевидное самоубийство которого расследовал Босх.

Их взаимоотношения достигли точки абсолютного комфорта, но в последние недели он почувствовал, что в них появился элемент инерции. Она тоже ощутила это и даже пыталась говорить с Босхом о своих опасениях. По ее мнению, дело заключалось в том, что он не мог полностью избавиться от своей настороженности, и Босх был с ней согласен. Всю свою жизнь он прожил один, но не всегда был одинок. Он имел свои секреты, многие из которых были похоронены слишком глубоко, чтобы извлекать их ради нее. По крайней мере, не так быстро.

— Спасибо, что заехала, — сказал он, отстраняясь и заглядывая ей в лицо, все еще освещенное улыбкой. На одном из ее зубов был след от губной помады. — Сегодня во дворе ты будешь осторожной?

— Да. — Затем она насупилась. — Я помню твои слова, но все же мне хочется приехать в суд — хотя бы один разок. Я хочу быть рядом с тобой, Гарри.

— Тебе там нечего делать. Понимаешь?

Она кивнула, но Босх знал, что его ответ ее не удовлетворил. Закрыв эту тему, они поболтали еще пару минут, договорившись встретиться вечером и пообедать. Босх пообещал приехать к ней домой на Букет-Кэньон. Затем они вновь поцеловались и разъехались: он — в суд, она — в школу. Одинаково опасные места.

В начале каждого дня все сидящие в судебном зале чувствовали выброс адреналина, ожидая в тишине, когда откроется дверь и судья поднимется на свое место. Было уже 9.10, а судьи до сих пор нет — странно, учитывая, что на протяжении всей недели, когда подбирались присяжные, он являл собой образец пунктуальности. Оглядевшись, Босх заметил нескольких репортеров, возможно, чуть больше, чем накануне. Поскольку наибольшее внимание прессы привлекали обычно вступительные речи, Босху показалось это необычным.

Нагнувшись к нему, Белк прошептал:

— Кейс, наверное, там, читает статью в «Таймс». Ты ее видел?

Приехав с опозданием из-за визита Сильвии, Босх еще не успел посмотреть газету. Она так и осталась на коврике возле входной двери.

— О чем там говорится?

Прежде чем Белк успел ответить, деревянная дверь открылась и вошел судья.

— Приготовьте присяжных, мисс Ривера, — обратился он к секретарю. Затем бросил свое огромное тело в кресло, стоящее на возвышении, внимательно оглядел зал и произнес: — Есть ли какие-то заявления, прежде чем мы пригласим жюри присяжных? Мисс Чэндлер?

— Да, ваша честь, — ответила Чэндлер, подходя к стойке.

Сегодня на ней был серый костюм. С того дня, как начался отбор присяжных, она появлялась только в трех костюмах. По словам Белка, она не хотела демонстрировать перед присяжными свое благосостояние. Иначе, сказал он, женщина-юрист может настроить против себя женщин-присяжных.

— Ваша честь, сторона истца требует применить санкции против детектива Босха и мистера Белка.

Она подняла сложенную страницу «Таймс», и Босху удалось разглядеть статью, помещенную, как и вчера, в нижнем правом углу. Заголовок гласил: «ЗАЦЕМЕНТИРОВАННАЯ БЛОНДИНКА. СНОВА КУКОЛЬНИК». Белк поднялся со своего места, но, памятуя о строгом предупреждении судьи не перебивать говорящего, стоял молча.

— По какой причине вы требуете применения санкций, мисс Чэндлер? — задал вопрос судья.

— Ваша честь, вчерашняя находка тела должна стать новой уликой, и она окажет колоссальное воздействие на дальнейший ход дела. Как официальная сторона, участвующая в процессе, мистер Белк был обязан обнародовать эту информацию. Согласно статье одиннадцать, защитник ответчика должен...

— Ваша честь, — не удержался Белк, — я не был поставлен в известность об этой находке вплоть до вчерашнего вечера. В мои намерения входило огласить эту информацию сегодня утром. Она...

— Остановитесь, мистер Белк. В моем зале заседаний говорят по одному. Похоже, вам надо напоминать об этом ежедневно. Мисс Чэндлер, я читал статью, на которую вы ссылаетесь. Почему вы заговорили о детективе Босхе? Ведь он не упомянут в связи с этим случаем. А мистер Белк, пусть и в бестактной форме, сообщил, что был проинформирован об этом только после окончания вчерашних слушаний. Честно говоря, я не вижу здесь повода для применения санкций. Если только у вас нет козырной карты, которую вы еще не выложили на стол.

Карта у нее была.

— Ваша честь. Детектив Босх знал о происшедшем. Вчера во время обеденного перерыва он присутствовал на месте преступления.

— Ваша честь... — робко встрял Белк.

Судья Кейс обернулся, но посмотрел не на него, а на Босха.

— Детектив Босх, это правда?

Секунду Босх смотрел на Белка, потом перевел глаза на судью. «Сраный Белк!» — подумал он. Поганый законник соврал и взвалил все на него.

— Я был там, ваша честь. Но после того, как я вернулся сюда на послеобеденное заседание, у меня не было возможности сообщить мистеру Белку о находке. Я сказал ему об этом вечером, после того, как слушания закончились. Сегодня утром я еще не читал газету и не знаю, что в ней написано, однако не выявлено никаких фактов, которые связывали бы найденное тело с Кукольником или кем-то еще. До сих пор даже личность убитой не установлена.

— Ваша честь, — сказала Чэндлер, — для собственного удобства детектив Босх забыл, что во время послеобеденного заседания у нас был пятнадцатиминутный перерыв. Я думаю, что четверть часа — более чем достаточно, чтобы поделиться со своим защитником такой важной информацией.

Судья снова посмотрел на Босха.

— Я и собирался проинформировать его во время перерыва, но мистер Белк сказал, что ему нужно время, чтобы подготовиться к вступительной речи.

Несколько секунд судья молча и пристально изучал лицо Босха. Босх был уверен: судья знает, что он приоткрывает только частичку правды. Кейс, похоже, был готов принять какое-то решение.

— Что ж, мисс Чэндлер, — наконец произнес он. — Откровенно говоря, я не усматриваю тут какого-то заговора, который видится вам. Пусть все идет как есть. Хочу только предупредить все стороны: сокрытие улик является наиболее тягчайшим преступлением, какое вы только можете совершить в моем зале заседаний. Если вы это сделаете и я вас поймаю, этот день станет для вас самым печальным в вашей жизни. Так, будем ли мы еще обсуждать эту новость?

— Ваша честь, — быстро проговорил Белк, встав за стойку. — В свете этой находки, сделанной меньше суток назад, я прошу об отсрочке суда с тем, чтобы ситуация была окончательно прояснена и мы разобрались бы в том, что она означает для данного дела.

«Об отсрочке заговорил», — подумал Босх. Он знал, что теперь подобная просьба ни за что не будет удовлетворена.

— Ага, — хмыкнул судья. — А что по этому поводу думаете вы, мисс Чэндлер?

— Никаких отсрочек, ваша честь. Семья убитого ждала этого суда на протяжении четырех лет. Я считаю, что любая отсрочка может только отдалить раскрытие преступления. Кроме того, кто, по мнению мистера Белка, должен расследовать новое дело — детектив Босх?

— Полагаю, что защитника вполне устроило бы, если в следствие было проведено силами полицейского управления Лос-Анджелеса.

— Зато это не устроит меня.

— Я знаю, что вас это не устроит, мисс Чэндлер, но это не ваша забота. Только вчера вы сами сказали, что подавляющее большинство полицейских в городе — хорошие и компетентные люди. Не отступайте от собственных слов... Однако я отклоняю просьбу об отсрочке. Процесс начался, и мы не будем останавливаться. Полиция может и должна расследовать это дело и информировать суд, но задерживаться из-за этого я не собираюсь. Слушания будут продолжаться до тех пор, пока необходимость не заставит нас снова вернуться к теме данного разговора. Что-нибудь еще? Присяжные заждались.

— А что со статьей в газете? — спросил Белк.

— А что со статьей?

— Ваша честь, я хотел бы, чтобы опросили присяжных и выяснили, читал ли кто-нибудь из них эту статью. Их также следует предупредить, чтобы сегодня вечером они не читали газет и не слушали телевизионные новости. Видимо, вслед за «Таймс» эта тема будет муссироваться всеми каналами телевидения.

— Вчера я проинструктировал присяжных, чтобы они не читали газет и не смотрели телевизор, но тем не менее сейчас мы вновь опросим их по поводу данной статьи. Послушаем, что они нам ответят, а затем, в зависимости от этого, решим, кто из них останется в числе принятых заседателей, а кто будет выведен, если вы имеете в виду возможность несправедливого вердикта.

— Я не говорю о такой возможности, — возразила Чэндлер. — На это намекает мой оппонент. Он хочет оттянуть суд еще на два месяца. Эта семья и без того дожидалась процесса на протяжении четырех лет. Они...

— Ладно, послушаем, что нам скажут присяжные. Извините, что перебил вас, мисс Чэндлер.

— Ваша честь, могу ли я высказаться по вопросу о принятии санкций? — спросил Белк.

— Думаю, в этом нет необходимости, мистер Белк. Я отклонил просьбу относительно санкций. О чем тут еще говорить?

— Я знаю, ваша честь. Я, в свою очередь, хотел просить о применении санкций по отношению к мисс Чэндлер. Она пыталась диффамировать меня, обвинив в сокрытии улик, и я...

— Сядьте, мистер Белк. Вот что я вам обоим скажу: заканчивайте с вашими сверхплановыми боксерскими поединками. Здесь вы этим ничего не добьетесь. Никаких санкций. Последний раз спрашиваю: что-нибудь еще?

— Да, ваша честь, — ответила Чэндлер. У нее в запасе была еще одна карта. Вытащив из-под своего блокнота какой-то документ, она передала его секретарю, чтобы тот вручил судье. После этого Чэндлер вернулась за стойку.

— Ваша честь. Это — документ, который я приготовила для отправки в полицейское управление, и хотела бы, чтобы это занесли в протокол. Здесь содержится требование, чтобы в качестве вещественного доказательства мне была предоставлена копия упомянутой в газете записки, которая была написана Кукольником и получена вчера.

Белк подскочил как ужаленный.

— Спокойно, мистер Белк, — осадил его судья. — Дайте ей закончить.

— Ваша честь, это — улика, относящаяся к делу. Она должна быть затребована немедленно, — завершила Чэндлер.

Судья Кейс кивнул Белку, и тот шумно прошествовал к стойке. Чтобы он там уместился, Чэндлер пришлось отойти в сторону.

— Ваша честь, эта записка никоим образом не может рассматриваться как улика по данному делу. Никому не известно, от кого она пришла. Она — вещественное доказательство в деле об убийстве, никак не связанном с нашим процессом. А полицейское управление Лос-Анджелеса не имеет обыкновения выставлять улики на всеобщее обозрение в ходе открытых судебных слушаний до тех пор, пока подозреваемый не обнаружен. Я прошу вас отклонить ее требование.

Судья Кейс сцепил руки и на секунду задумался.

— Вот что я вам скажу, мистер Белк. Сделайте копию этой записки и принесите ее сюда. Я сам взгляну на нее, после чего решу, стоит ли приобщать ее к списку улик. На этом — все. Мисс Ривера, пригласите, пожалуйста, присяжных, мы уже потеряли почти все утро.

После того, как присяжные разместились за своей загородкой, а присутствующие расселись по местам, судья Кейс задал вопрос, кто из присяжных читал какие-либо статьи, связанные с рассматриваемым делом. Никто из сидящих за загородкой не поднял руки. Босх знал, что даже если кто-то из них и читал статью, он все равно ни за что не признается. Сделать это было равнозначно тому, чтобы немедленно вылететь из состава жюри и снова оказаться в комнате для отбора присяжных, где минуты тянутся, как часы.

— Очень хорошо, — сказал судья. — Вызывайте своего первого свидетеля, мисс Чэндлер.

Терри Ллойд занял место для свидетелей с такой же уверенностью, с какой каждый вечер он устраивался перед телевизором, чтобы вдребезги надраться в кресле с откидной спинкой. Он даже поправил без посторонней помощи стоявший перед ним микрофон. У Ллойда был типичный для всех пьяниц нос и необычно темные, без единой сединки, волосы, хотя ему было уже под шестьдесят. Поэтому любому, кто смотрел на него, становилось очевидным, что Ллойд носит парик, хотя сам он считал это страшной тайной. Задав ему несколько предварительных вопросов, Чэндлер позволила присутствующим понять, что Ллойд является лейтенантом элитарного в полицейском управлении Лос-Анджелеса отдела по борьбе с грабежами и убийствами.

— Были ли вы назначены руководителем следственной бригады, пытавшейся обнаружить убийцу-маньяка четыре с половиной года назад?

— Да, был.

— Не могли бы вы рассказать присяжным, как это произошло и что вы делали с этой целью?

— Бригада была создана после того, как выяснилось, что пятое убийство подряд совершено одним и тем же человеком. Неофициально мы были известны в управлении как следственная бригада по делу Вестсайдского Душителя. После того, как пресса подняла шум, убийцу стали называть Кукольником: он использовал косметику жертв, чтобы размалевывать их лица наподобие кукольных. В моей следственной бригаде работало восемнадцать детективов, которые были разбиты на две группы: А и Б. Группа А работала днем, группа в — по ночам. Мы расследовали убийства по мере того, как они совершались, а также проверяли телефонные сообщения на этот счет. После того, как в прессе стали появляться материалы о преступлениях Кукольника, мы начали получать до ста звонков в неделю — люди звонили и называли Кукольником то одного, то другого. Каждый такой звонок надо было проверить.

— Работа следственной бригады — неважно, как она называлась — была не слишком успешной, не так ли?

— Нет, мэм, это неверно. Мы достигли успеха и нашли убийцу.

— Кто же им оказался?

— Убийцей был Норман Черч.

— Это было установлено до его смерти или уже после?

— После. Он подходил под все убийства.

— И полицейскому управлению он тоже подходил?

— Я не понимаю.

— Он подходил для полицейского управления, поскольку вы смогли повесить на него все убийства. Иначе вы бы не...

— Задавайте вопросы, мисс Чэндлер, — прервал ее судья.

— Простите, ваша честь. Лейтенант Ллойд, человек, который, по вашим словам, являлся убийцей — Норман Черч — сам был застрелен спустя шесть убийств после того, как была создана ваша следственная бригада. Это так?

— Так.

— То есть вы позволили случиться еще шести убийствам. С точки зрения вашего управления, может ли быть такой результат назван удачным?

— Мы ничему не позволили случиться. Мы делали все, что могли, чтобы остановить предполагаемого преступника. И в итоге нам это удалось. Это мы и называем успехом. Большим успехом, я бы сказал.

— Вы бы сказали... Скажите мне, лейтенант Ллойд, всплывало ли хоть раз имя Нормана Черча за все время вашего расследования, вплоть до той ночи, когда он, безоружный, был застрелен детективом Босхом? Был ли хоть какой-то намек на то, что он и есть убийца?

— Нет, не было. Но мы соединили...

— Просто ответьте на заданный мною вопрос, лейтенант.

Получив отрицательный ответ, Чэндлер заглянула в желтый блокнот, лежавший перед ней на стойке. Босх заметил, что Белк непрерывно делает пометки в одном из своих блокнотов, а в другом записывает вопросы.

— Хорошо, лейтенант, — сказала Чэндлер, — вашей следственной бригаде не удалось остановить предполагаемого преступника, как вы его называете, пока он не совершил еще шесть убийств уже после создания бригады. Справедливо ли будет сказать, что вы и подчиненные вам детективы находились под мощным давлением — от вас требовали поймать его и закрыть дело?

— Да, на нас оказывалось давление.

— Со стороны кого? Кто на вас давил, лейтенант Ллойд?

— Ну, как кто? Газеты, телевидение. Да и управление на меня нажимало.

— Каким образом? Я спрашиваю об управлении. Вы встречались со своим руководством?

— Я ежедневно встречался с капитаном — начальником отдела по борьбе с грабежами и убийствами и еженедельно — каждый понедельник — с начальником управления.

— Что они вам говорили по поводу окончания дела?

— Они требовали, чтобы дело было поскорее закончено. Ведь люди продолжали умирать. Я и без них знал, что это необходимо, но они продолжали напоминать.

— А вы передавали их требования детективам из вашей следственной бригады?

— Конечно. Но им тоже не было нужды о том говорить. Всякий раз, когда обнаруживалось новое тело, мои ребята видели его. Им не надо было читать газеты или слушать об этом деле от начальства — даже от меня.

Ллойд, похоже, оседлал своего любимого конька: тему об «одиноком-полицейском-охотнике-за-убийцей». Босх видел: он не понимает, что угодил прямиком в ловушку, расставленную Чэндлер. В конце процесса она заявит, что полицейские находились под таким прессингом, что Босх застрелил невиновного человека и факты его причастности к убийствам были сфабрикованы. Босху хотелось подать голос и крикнуть Ллойду, чтобы тот заткнулся.

— Таким образом, все члены следственной бригады находились под давлением и их всячески понукали поскорее найти какого-нибудь убийцу?

— Не «какого-нибудь», а вполне определенного убийцу. Да, давление было. Это — часть нашей работы.

— Какова была роль детектива Босха в следственной бригаде?

— Он возглавлял группу Б, работавшую по ночам. Босх являлся детективом третьего класса, поэтому он руководил группой во время моего отсутствия, что случалось довольно часто. Вообще-то я выходил и в дневные смены, и в ночные, но обычно все же работал днем с группой А.

— Вспомните, не говорили ли вы детективу Босху примерно такой фразы: «Мы должны достать этого парня». Или что-то в этом роде.

— Такой фразы я не произносил. Но я говорил примерно то же самое во время бесед с членами ночной группы. Босх при этом присутствовал. Это являлось нашей целью, так что не вижу тут ничего дурного. Мы были обязаны достать этого парня. Сложись подобная ситуация еще раз, я сказал бы то же самое.

Босху стало казаться, что Ллойд сводит с ним счеты за то, что он лишил лейтенанта интересного зрелища, в одиночку расправившись с Кукольником. Теперь в его ответах Гарри усматривал уже не просто сверхъестественную глупость, но некий злой умысел. Нагнувшись поближе к Белку, Босх прошептал:

— Этот козел топит меня, потому что я лишил его возможности самолично пристрелить Черча.

Прижав палец к губам, Белк велел ему молчать и продолжал что-то строчить в своем блокноте.

— Приходилось ли вам когда-нибудь слышать о научном подразделении ФБР, занимающимся поведенческими проблемами? — спросила Чэндлер.

— Да, конечно.

— Что входит в его функции?

— Помимо всего прочего, они изучают убийц-маньяков, составляют их психологические портреты, психологические портреты жертв, консультируют и так далее.

— В деле, которое вы расследовали, насчитывалось одиннадцать убийств. Какой совет дало вам поведенческое подразделение ФБР?

— Никакого.

— Почему же? Они не сумели ничего подсказать?

— Нет, просто мы к ним не обращались.

— Ага, и почему же вы к ним не обращались?

— Ну, мэм, мы думали, что сможем управиться собственными силами. Мы сами составили психологический портрет и считали, что никакой особой помощи от ФБР нам не требуется. Нам помогал полицейский психолог доктор Лок, который в свое время являлся консультантом ФБР по преступлениям на сексуальной почве. Помимо него с нами работал и штатный психолог управления. Мы считали, что у нас все в порядке.

— Может быть, ФБР само предлагало вам помощь.

Тут Ллойд заколебался. Похоже, он наконец сообразил, к чему она клонит.

— Да, кто-то оттуда звонил после того, как пресса подняла шумиху вокруг дела. Они захотели подключиться. Но я сказал, что у нас все в порядке и помощь не нужна.

— Жалеете ли вы сейчас об этом решении?

— Нет. Не думаю, что у ФБР могло бы получиться лучше, чем у нас. Они обычно подключаются к делам, которые расследуют небольшие полицейские управления, или к тем, о которых много пишет пресса.

— Вы же считаете, что это нечестно, так?

— Что?

— «Мы — маленькие, но гордые» — по-моему, это именно так называется. Не любите, когда приходит ФБР и начинает командовать, верно?

— Нет. Все было так, как я сказал: мы и без них могли справиться.

— Разве не правда то, что на протяжении долгого времени между полицейским управлением Лос-Анджелеса и ФБР существует конкуренция и взаимная зависть, приведшие к тому, что две эти организации редко общаются или работают друг с другом.

— Со мной этот номер не пройдет.

Пройдет с ним этот номер или нет, не имело никакого значения. Босх видел, что Чэндлер набирает очки у жюри присяжных. Значение имело лишь одно: пройдет ли этот номер с ними.

— Ваша следственная бригада разработала психологический портрет преступника, не так ли?

— Да. По-моему, я только что сказал об этом.

Она спросила у судьи Кейса разрешения подойти к свидетелю и ознакомить его с документом, названным ею как вещественное доказательство 1А со стороны истца. Она вручила документ клерку, а тот передал его Ллойду.

— Что это, лейтенант?

— Изображение предполагаемого преступника и его психологический портрет, сделанные нами, кажется, после седьмого убийства.

— Каким образом вам удалось сделать этот рисунок?

— Между седьмым и восьмым убийством к нам обратилась женщина, которую преступник также пытался убить, но ей удалось уцелеть. Она сумела вырваться от этого человека и позвонить в полицию. С ее слов наш художник и нарисовал портрет.

— О'кей. Вам известно, как выглядел Норман Черч?

— Не очень хорошо. Я видел лишь его труп.

Чэндлер еще раз спросила разрешения подойти к свидетелю и вручила ему вещественное доказательство 2А — коллаж из нескольких фотографий Черча, наклеенных на картонку. После этого она дала ему несколько секунд, чтобы рассмотреть снимки.

— Находите ли вы хоть какое-то сходство между вашим портретом и фотографиями мистера Черча?

После колебаний Ллойд ответил:

— Нам было известно, что убийца часто меняет внешность, а свидетельница — та, которой удалось от него сбежать — была наркоманкой. Она снималась в порнографических фильмах. Ненадежный человек.

— Ваша честь, не могли бы вы потребовать свидетеля отвечать на те вопросы, которые ему задают?

Судья так и сделал.

— Нет, — ответил Ллойд, поникнув головой после взбучки, полученной от судьи. — Никакого сходства.

— О'кей, — сказала Чэндлер, — теперь вернемся к психологическому портрету, который вы изготовили. Как он появился на свет?

— В основном благодаря усилиям доктора Лока и доктора Шафера, штатного психолога полицейского управления Лос-Анджелеса. Думаю, при его составлении они консультировались с кем-то еще.

— Не могли бы вы зачитать первый параграф?

— Пожалуйста. В нем говорится: «Преступник, видимо, является белым мужчиной в возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти лет с начальным образованием. Силен, но необязательно производит впечатление такового. Живет один, отдалился от семьи и друзей. Испытывает глубоко скрытую ненависть к женщинам, возможно, в результате того, что в детстве его подавляла агрессивная мать или нянька. Разрисовывая лица убитых косметикой, он пытается придать им выражение, которое бы ему нравилось, хочет, чтобы они ему улыбались. После этого женщины как бы превращаются в кукол, и он перестает видеть в них угрозу». Желаете, чтобы я прочел о чертах, характерных для всех убийств?

— Нет, это необязательно. Вы участвовали в изучении фактов, связанных с мистером Черчем после того, как он был убит Босхом, не так ли?

— Совершенно верно.

— Перечислите присяжным те черты составленного вами психологического портрета, которые подходили бы к мистеру Черчу.

Ллойд посмотрел в бумагу, которую держал в руках, и надолго умолк.

— Я помогу вам начать, лейтенант, — сказала Чэндлер. — Он был белым мужчиной, правильно?

— Да.

— Что еще совпадает? Он жил один?

— Нет.

— На самом деле у него была жена и две дочери, правильно?

— Да.

— Было ли ему «от двадцати пяти до тридцати пяти лет»?

— Нет.

— На самом деле ему было тридцать девять, правильно?

— Да.

— У него было только начальное образование?

— Нет.

— На самом деле у него был диплом инженера-механика, не так ли?

— Что же он там делал, в этой комнате? — зло огрызнулся Ллойд. — Почему там находилась косметика, принадлежавшая убитым? Почему...

— Отвечайте на заданный вам вопрос, лейтенант, — оборвал его судья Кейс. — Не надо самому задавать вопросы. В данный момент это не входит в ваши обязанности.

— Извините, ваша честь, — сказал Ллойд. — Да, у него был диплом. Не знаю точно, какой именно.

— Минуту назад вы упомянули о косметике, — сказала Чэндлер. — Что вы имели в виду?

— В квартире над гаражом, где был убит Черч, в ящике над раковиной была найдена косметика, принадлежавшая девяти убитым женщинам. Она накрепко привязала его к этим преступлениям. Девять из одиннадцати — это убеждает.

— Кто обнаружил там косметику?

— Гарри Босх.

— Обнаружил, когда пришел туда один и убил его?

— Это вопрос?

— Нет, лейтенант. Будем считать, что я ничего не спрашивала.

Листая страницы блокнота, она помолчала, чтобы присяжные успели переварить услышанное.

— Лейтенант Ллойд, расскажите нам о той ночи. Что конкретно произошло?

Ллойд рассказал то, что было рассказано уже десятки раз: по телевидению, в газетах, в книге Бреммера. Была полночь. Группа в заканчивала дежурство. Внезапно зазвонил телефон «горячей линии» следственной бригады. Звонок — последний за эту ночь — принял детектив Босх. Уличная проститутка по имени Дикси Маккуин заявила, что она только что сбежала от Кукольника. Босх отправился на место один, поскольку все остальные члены группы уже разошлись по домам, а он решил, что это, возможно, обычный ложный вызов. Подобрав женщину на перекрестке Голливуд — Вестерн, он, руководствуясь ее указаниями, поехал в Сильверлейк. К тому времени, как они приехали на улицу Гиперион, женщина успела убедить детектива Босха в том, что ей действительно удалось спастись от Кукольника. Она указала ему на освещенные окна квартиры, расположенной над гаражом. Босх поднялся наверх один. Через несколько секунд Норман Черч был мертв.

— Он вышиб дверь ногой? — спросила Чэндлер.

— Да. Босх подумал, что преступник мог еще раз выйти из дома и взять другую проститутку взамен сбежавшей.

— Крикнул ли Босх, что он — из полиции?

— Да.

— Откуда вам это известно?

— Он сам так сказал.

— Слышал ли это кто-нибудь еще?

— Нет.

— А мисс Маккуин, проститутка?

— Нет. Не желая подвергать ее риску, Босх велел ей оставаться в машине, припаркованной на улице.

— Из всего сказанного вами следует, что у нас есть только утверждения детектива Босха, который говорит, что боялся за жизнь еще одной возможной жертвы, что он представился как полицейский и что мистер Черч сделал угрожающее движение в сторону подушки.

— Да, — неохотно подтвердил Ллойд.

— Я вижу, лейтенант Ллойд, что вы и сами носите парик.

Кто-то на заднем ряду громко фыркнул. Повернувшись, Босх увидел, что журналистов все прибывало. Теперь там сидел и Бреммер.

— Да, — сказал Ллойд, и лицо его побагровело, став таким же красным, как и нос.

— Вы когда-нибудь клали свой парик под подушку? Это — надлежащее место для его хранения?

— Нет.

— У меня — все, ваша честь.

Судья Кейс посмотрел на настенные часы, а потом перевел взгляд на Белка.

— Как по-вашему, мистер Белк, может, прервемся на обед, чтобы не разбивать ваши вопросы?

— У меня всего один вопрос.

— О, тогда, безусловно, задайте его.

Белк положил свой блокнот на стойку и наклонился к микрофону.

— Лейтенант Ллойд, учитывая все, что вам известно об этом деле, есть ли у вас хоть малейшие сомнения относительно того, что Норман Черч являлся Кукольником?

— Абсолютно никаких. Никаких... абсолютно...

После того, как присяжные вышли из зала, Босх наклонился к уху Белка и настойчиво зашептал:

— В чем дела? Она разорвала его на кусочки, а ты задал только один вопрос? А как же все остальное, что связывает Черча с преступлениями?

Белк успокаивающе поднял руку, затем спокойно ответил:

— Потому что обо всем этом будешь говорить ты. Это твое дело, Гарри. И от тебя зависит, выиграем мы его или проиграем.