Цена его коварства

Глава 4

Его горячий язык настойчиво ласкал мой сосок. Я извивалась, придавленная тяжестью его тела. Затем он втянул сосок глубже в рот, прикусив его зубами. Моя налившаяся тяжестью грудь закаменела, я чувствовала, как его бедра трутся об мои.

Он перешел ко второй груди. Потеребив сосок кончиком языка, он втянул его в рот и начал сосать. Внезапно я почувствовала его твердую плоть между своих ног.

Откинувшись назад, он шарил руками по моему телу, все глубже вдавливая меня в мягкую постель. Его касания были почти невесомы, тогда как губы действовали жадно и требовательно. В его поцелуе не было нежности — один лишь жар желания.

Он потянул меня за волосы, откидывая мою голову так, чтобы целовать меня еще сильнее и глубже. Я забыла обо всем, охваченная вожделением. Я отвечала на поцелуи со всей страстью, которую таила в себе так много лет.

Жесткие волоски, покрывавшие его грудь, плечи и ноги, царапали мою кожу. Он стискивал меня с грубой силой. Я чувствовала, как тяжелеет его огромный член, вжимавшийся мне в низ живота. Его язык сплетался с моим, касался уголков моего истерзанного рта и двигался ниже, кажется, доходя до самого горла. Затем он стиснул мои груди и провел языком по ложбинке между ними. Я задыхалась. Его дыхание обдавало жаром кожу, а он целовал меня все ниже и ниже, добравшись до живота, а затем…

Он вдруг резко приподнялся и стал посасывать мочку моего уха. Его грудь касалась моей. Соски у меня болезненно ныли. Он перешел к другой мочке, продолжая ритмично двигать бедрами.

— Ты… меня… дразнишь, — с трудом выдохнула я и почувствовала, как Эдвард улыбнулся.

— Да, — шепнул он. — Хочу довести тебя до слез.

Медленно взяв мою руку в свою, он поцеловал ладонь, затем, один за другим, кончики пальцев. Я не знала, что пальцы могут быть эрогенной зоной, но теперь, чувствуя на них его горячий язык, касаясь ими его зубов, я содрогалась под ним в экстазе. Эдвард проделал то же самое со второй рукой, нежно посасывая каждый палец. От восторга у меня кружилась голова, я хрипло, тяжело дышала. Наконец он медленно двинулся вниз. Добравшись до моей груди, он обхватил губами сначала один сосок, потом другой. Вскрикнув, я закрыла глаза, вцепившись пальцами в одеяло.

Мучительно медленно он вновь стал покрывать мое тело нежными поцелуями. Когда его пальцы добрались до бедер, нежно поглаживая их внутреннюю поверхность, мои глаза распахнулись. Я почувствовала, как он легко, едва заметно, коснулся волос на лобке — и мучительно застонала. Он приподнял голову:

— Подожди.

Его язык коснулся моего пупка, исследовал его изнутри. Меня вновь пронзила дрожь. А его губы тем временем двигались все ниже и ниже. Положив мне руки на бедра, он опустил голову между ними. Я почувствовала, как жар его дыхания коснулся моего самого сокровенного места, я хрипло застонала, откинув голову и вонзившись ногтями в его плечи.

Но Эдвард заставлял меня ждать, распаляя мое желание. Он двигался все ниже и ниже вдоль моих ног. Разведя мне колени, он аккуратно погладил мои ступни, затем, разведя мои ноги шире, нежно помассировал икры, поцеловал ямочку под коленом. Зажмурившись, я еще крепче вцепилась ему в плечи. Плечами он развел мои бедра. Я задыхалась, дрожа в экстазе. Его жаркое дыхание обжигало бедра. Я попыталась вырваться, но он крепко держал меня, не давая сомкнуть ноги. Невыразимо медленно он опустил голову. Я почувствовала, как его язык проник мне между ног, и испустила сдавленный крик. Остановившись на мгновение, он вновь продолжил ласкать языком мою сокровенную плоть. Мои бедра сотрясались, но он крепко держал меня, заставляя отдаваться этому невероятному наслаждению. Яростное желание скручивало мое тело судорогой.

— Пожалуйста, — задыхалась я, едва понимая, что говорю. — Пожалуйста…

Эдвард тихо засмеялся. Все шире раздвигая мои бедра, он ласкал меня, то нежно проводя языком по половым губам, то самым его кончиком надавливал на набухший клитор.

Медленно, осторожно его палец проник в меня. Затем еще один. Я едва могла дышать от наслаждения. Продолжая работать языком, он аккуратно раздвигал пальцами стенки вагины. Мое тело горело, выгибаясь дугой. С трудом дыша, я извивалась под ним — не пытаясь бежать, желая лишь остановить эту сладкую пытку. Я и вообразить не могла, что удовольствие может доходить почти до пределов боли — и еще дальше, еще сильнее…

Я услышала дикий крик. Голос был мне незнаком — лишь позже я поняла, что это кричала я сама. Мне казалось, что я покинула Землю и теперь мчусь сквозь пространство навстречу Солнцу.

Пока я пыталась отдышаться, Эдвард, устроившись между моих бедер и слегка приподнявшись на руках, резко вошел в меня, одним толчком проникнув в мое тело на всю длину своего огромного члена. Меня пронзила нестерпимая боль. Я попыталась оттолкнуть от себя его бедра, надеясь, что она прекратится. Но он оставался внутри меня, не совершая никаких движений. Дождавшись, пока моя хватка ослабеет, он медленно начал двигаться. Он слегка отодвигался, затем вновь медленно входил в меня до упора, давая мне привыкнуть к своим размерам. Осторожно, не торопясь он наполнял меня своей плотью, растягивая стенки вагины. И вот красная пелена боли стала оранжевой, затем порозовела и, наконец, подобно шампанскому, наполнилась щекочущими пузырьками. Мое тело, обмякшее, было на кровати, вновь напряглось, наполняясь желанием. Он крепче схватил меня за бедра и начал проникать в меня все сильнее, и вот, наконец, задвигался быстро и яростно. Я вновь изгибалась на кровати, доходя до края наслаждения и дальше, дальше…

Вдруг, чертыхнувшись, Эдвард резко остановился и встал с кровати. Я открыла глаза, все еще задыхаясь от желания, и увидела, как он вскрывает упаковку с презервативом и надевает его на свой огромный член.

— Забыл… — недовольно сказал он. — Я никогда не забываю…

Во рту у меня мгновенно пересохло.

— А что, если…

— Все в порядке! — рявкнул он. Наклонившись, он приник ко мне со страстным поцелуем, заставившим меня забыть все тревоги. — Посмотри на меня!

Мы смотрели друг другу в глаза, пока он вновь неспешно входил в меня. Я застонала. Удовольствие становилось все нестерпимее, я попыталась закрыть глаза…

— Смотри на меня, — резко повторил он.

Я подчинилась. Мы не сводили друг с друга глаз. Я чувствовала каждый дюйм его плоти. Он двигался все резче, все быстрее, крепко удерживая меня за бедра. Возникшее где-то глубоко внутри напряжение становилось все сильнее, пытаясь вырваться наружу. Я смотрела ему в лицо, и это наполняло меня чувством невероятной близости, куда более сильной, чем сам секс. Я чувствовала, как напряжены его мышцы, и думала о том, какого напряжения ему стоило остановиться…

Почему же он остановился?

Ради меня.

Ритм его движений становился все резче, наши тела тряслись, мои груди подпрыгивали. Он вонзался в меня так глубоко, что казалось, вот-вот проткнет насквозь. И вдруг внутри меня словно разгорелась искра, в считаные мгновения превратившаяся в бушующее пламя, которое поглотило меня, одновременно возрождая к жизни. Я закричала и услышала ответный крик Эдварда, со всей силой сжавшего мои бедра. С хриплым ревом он вонзился в меня последним мощным толчком — и, застонав, упал на меня.

Лежа в освещенной лунным светом постели, я нежно прижималась к Эдварду. Я и не думала, что секс может быть столь великолепен!

— Ну как? — Эдвард провел пальцами по моей щеке. — Я же говорил!

— Что? — Я крепче прижалась к нему.

— Что заставлю тебя заплакать! — Он сонно улыбался.

Коснувшись щеки, я с изумлением поняла, что она мокрая от слез. Он действительно заставил меня плакать.

В первый раз. Но не в последний.

Солнце уже светило вовсю, когда Эдвард разбудил меня поцелуем:

— Доброе утро!

— Доброе утро, — проговорила я с легким смущением.

Мы все еще были обнажены и лежали, обнявшись. Тело мое болело — но это была восхитительная боль.

Этой ночью мы занимались любовью три раза. После потрясающей первой попытки мы заснули в объятиях друг друга. Когда проснулись, было около полуночи. Мы поняли, что ужасно голодны, и, набросив халаты, спустились в темную пустую кухню в поисках еды. Мы хихикали, как шкодливые подростки, и вели себя так же: очень скоро Эдвард запустил руки под мой шелковый халат. В любой момент нас могла обнаружить миссис Макуиттер или кто-нибудь из слуг — и все равно Эдвард прижал меня к стене, я обхватила его ногами за талию, и он овладел мною, быстро и грубо, заставив сотрясаться в беззвучном крике наслаждения Затем, перекусив сэндвичами и пирогом, мы вновь вернулись в спальню. Затем мы решили принять душ — и вновь, забыв обо всем, занялись там любовью. Прижимая меня к стеклянной дверце, Эдвард шептал мне страстные слова, а наши сплетавшиеся тела окатывали струи воды…

Вспоминая об этом, я вздрагивала от наслаждения. И сейчас, едва проснувшись, он смотрел на меня со страстью, и мое тело откликалось на его зов. Интересно, наблюдал ли он за мной, пока я спала? Я надеялась, что нет. Во сне я видела его. Мы были на пикнике в саду, над нами простиралось голубое небо, вокруг цвели цветы. Он сел со мной рядом на одеяло, и я прошептала ему слова любви. В ответ его синие глаза вспыхнули. «Я люблю тебя, Диана», — произнес он.

А вдруг он проник в мои сны? Наверное, это напугало бы его до смерти.

— Надеюсь, я не мешала тебе спать храпом и… не говорила во сне? — смущенно пробормотала я.

— Нет. — Он с рычанием подмял меня под себя. — Ты спала как убитая. Еще пара секунд — и я разбудил бы тебя, овладев тобой.

— Не худший способ… — Но он не дал мне договорить, запечатав мне рот поцелуем и не медля вошел в меня. Он был так возбужден, словно ночью мы не занимались любовью трижды. Я истекала соками, словно не была измучена нескончаемой чередой великолепных оргазмов.

Если прежде он был страстен и груб, то в этот раз он действовал нежно, даже ласково. Почему мы с ним были столь ненасытны? Я с силой сжимала его плечи, царапая их ногтями и задыхаясь, а он входил в меня все глубже и глубже, и вот уже мы истекаем потом и вновь кричим от страсти…

Эдвард притянул меня к себе, поцеловав в лоб.

— Что ты со мной делаешь… — шепнул он.

Душа моя воспарила, и я изо всех сил прижалась щекой к его мускулистой груди. Казалось, я была создана для его объятий. Впервые в жизни я не думала ни о прошлом, ни о будущем — я находилась именно там, где хотела.

Было уже за полдень, когда мы проснулись вновь.

— Добрый день, — шепнул Эдвард, с улыбкой целуя меня.

— Добрый день! — Я глубоко вздохнула и потянулась. — Ненавижу вставать с постели.

— Так не вставай.

— Я хочу есть. — Я улыбнулась, но улыбка тотчас сползла с моего лица. — Кроме того, мне нужно собрать вещи.

— Зачем? — нахмурился он.

— Чтобы ехать домой. Ты же меня уволил.

— Ах да, — успокоенно проговорил Эдвард. — Только не «уволил», а скорее освободил от работы в связи с выполнением условий контракта. Ты здорово постаралась. Правда, сейчас ты, наверное, задаешься вопросом, какой негодяй расторгает контракт накануне Рождества?

— Ты, например?

Эдвард рассмеялся:

— Я выплатил тебе все до копейки. Вчера велел секретарю перевести тебе оговоренную сумму за весь год.

— Что? — изумленно спросила я. — А, ну… хорошо. Спасибо. Ну, значит, я пойду собираться.

— Не надо. — Он схватил меня за руку. — Я хочу, чтобы ты осталась. По крайней мере, до конца новогодних праздников. Не как сотрудница, а как…

— Да! — выкрикнула я.

Он удивленно приподнял одну бровь:

— Я мог бы сказать — рабыня.

— Тогда — точно да. — Я криво улыбнулась.

— Отлично. — Он убрал с моего лица пряди волос. — У меня еще неделя отдыха. Затем… — уголки его губ опустились, — я возвращаюсь в Лондон.

У меня заныло в животе. Поднявшись, я накинула халат.

— А что у тебя в Лондоне?

— Работа.

— Тебе правда нужно туда?

— Я и так слишком долго отсутствовал. Мой кузен Руперт пытается убедить акционеров, что он должен занять мое место.

— Похоже, он и правда негодяй.

— Он — Сен-Сир.

— Значит, точно негодяй, — шутливо сказала я, но Эдвард не улыбнулся. Я неуверенно продолжила. — Скажи, а зачем тебе все это?

— В каком смысле?

— У тебя же и так полно денег. Я думал, что директор семейной фирмы — это что-то вроде почетного звания…

— Думаешь, это синекура — ничего не делай и получай денежки?

— Я не хотела оскорбить тебя. Но ты же сам не хочешь туда возвращаться. Если тебе не надо работать ради денег, зачем себя заставлять?

Эдвард нахмурился:

— «Сен-Сир Глобал» основал еще мой прадед. Я — крупнейший акционер. И я обязан…

— Понимаю, — произнесла я, хотя на самом деле так ничего и не поняла.

— Пошли. — Эдвард отвернулся. — Посмотрим, что там с завтраком.

Из кухни доносился божественный запах: миссис Макуиттер пекла хлеб. Она с изумлением посмотрела на нас, явившихся на кухню в столь недвусмысленном виде. Но Эдвард мгновенно обезоружил ее, спросив, пропустили ли мы завтрак.

— Разумеется, нет! Вам все как всегда?

— Мне черный чай и побольше помидоров, пожалуйста, — произнес Эдвард.

— А вам, мисс Мэйвуд?

Я, зардевшись, опустила глаза:

— Пожалуйста, как обычно. Побольше тостов и джема, пожалуйста. Кофе с сахаром и сливками, пожалуйста, если вас не затруднит, спасибо большое…

Эдвард схватил меня за руку, прерывая мои излияния:

— Мы будем в чайной комнате.

Он потащил меня за собой. Через минуту мы были в ярко освещенной комнате. Широкие окна выходили на сад и море. На полу лежал розовый ковер, стены были обтянуты тканью с изображением цветов и птиц.

— Чья это комната? Это ведь не ты ее оформлял?

— Комната матери. — Лицо Эдварда окаменело. Раньше он никогда о ней не упоминал.

— Она часто приезжает сюда?

— Она умерла в прошлом году.

— О, прости, пожалуйста…

— Не переживай. Для меня она умерла много лет назад. Она бросила нас, когда мне было десять. Сбежала с аргентинским игроком в поло.

— О боже!

Он пожал плечами:

— Отец много работал, был вечно в разъездах. Да и когда он бывал дома, с ним было не слишком приятно общаться. Негодяй, каких мало. Фамильная черта Сен-Сиров, как ты уже заметила.

Мое сердце разрывалось при мысли о десятилетнем мальчике, брошенном матерью. Мои родители умерли, но я никогда не сомневалась в их любви. А тут… меня вдруг охватила ярость.

— Твои родители были настоящими эгоистами! — выпалила я.

— Все было нормально. — Эдвард с каменным лицом опустился на стул у камина. — Хотя… лучше бы она сразу сказала мне правду. Когда она улетала в Буэнос-Айрес, она плакала и говорила, что всегда останется моей матерью. Но прошел год — и она почти перестала писать и звонить, и уже не звала меня к себе на Рождество… Хотя отец все равно не отпустил бы меня.

— Он хотел провести Рождество с тобой?

— Он улетел на Карибы с любовницей, — покачал головой Эдвард. — Просто он хотел насолить матери.

— Тебе было тяжело…

Эдвард пожал плечами:

— Когда мне было четырнадцать, у матери родился ребенок, и она совсем исчезла из моей жизни. С тех пор прошло много лет, но я все равно думаю: зря она тогда оставила мне надежду.

— Кто же о тебе заботился? — прошептала я.

— В основном слуги. Миссис Макуиттер, садовник… А в двенадцать меня отправили в пансион. Я скучал по Корнуоллу. Мечтал сбежать сюда и опять ходить с садовником на рыбалку. Он учил меня ловить мяч, вязать узлы… Классный он был, старый Гэвин.

— Ты так и звал его — старый Гэвин?

— Его все так звали, чтобы не путать его с сыном, молодым Гэвином. Но потом его дети разъехались кто куда, в поисках работы, и он остался один. Я обещал ему построить возле Пенрит-Холла фабрику, которая будет производить всякие штуки для приключений. И там будет полно работы для всех. Он обещал подождать.

— Для приключений? — недоуменно переспросила я.

— Ну да. Дротики, рогатки, каноэ… Мне же было десять лет!

— И что? Ты построил эту фабрику?

— Нет. — Эдвард опустил взгляд. — Старый Гэвин перебрался в Канаду, к дочери. А через несколько месяцев меня отправили в пансион. Он не сдержал обещания, я тоже.

— Эдвард… — Я попыталась взять его за руку. Но ему не нужно было мое сочувствие.

— Все сложилось удачно, — сухо сказал он. — Все это научило меня не доверять людям. И не давать обещаний, которые я не в силах выполнить.

Мисс Макуиттер вошла в сопровождении горничной. Обе несли подносы, нагруженные едой, чашками из китайского фарфора и серебряными приборами. Когда экономка наливала Эдварду чай, он улыбнулся ей, и я поняла, что эта неприветливая пожилая женщина — пожалуй, единственный его родной человек. Накрыв на стол, обе они удалились.

Я голодными глазами окинула завтрак — яйца, тосты, фасоль, жареные помидоры, вкуснейший бекон… Восхитительно. Мы завтракали в тишине, пока наши взгляды не встретились.

— Я не виню тебя за то, что ты никому не доверяешь, — проговорила я. — Люди лгут, влюбляются в других, переезжают в Канаду. Бросают тебя, даже если не хотят этого. Или умирают.

— И ты не собираешься меня переубеждать? — Эдвард в изумлении смотрел на меня.

Я покачала головой.

— Странно, — сухо сказал он. — Обычно женщины говорят, что у меня нет сердца.

Я вспомнила моего добрейшего отца, погибшего в автокатастрофе, мать, наполнявшую каждый мой день счастьем до того, как ее силы, а затем и жизнь унесла тяжелая болезнь. Они не хотели оставлять меня. Но у них не было выбора.

— Быть может, ты прав, — тихо проговорила я, опустив взгляд. — Обещания не имеют смысла. У нас есть только сегодняшний день.

Эдвард взял меня за руку, прошептав:

— Но если мы проживем его правильно, это уже неплохо…

Воздух между нами внезапно словно вспыхнул электрическим разрядом. Эдвард потянулся ко мне губами…

Внезапно от двери раздалось покашливание миссис Макуиттер. Мы отпрянули друг от друга, как смущенные школьники…

— Простите, что помешала вам, сэр, — проговорила, входя, экономка. — Я хотела лишь предупредить, что ухожу. Весь персонал уже разошелся по домам. Мы все благодарны за очень щедрые премиальные к праздникам. Ваша щедрость нас всех поразила. Софи собирается отправиться со своим дружком на Сейшелы, а я помогу сестре починить крышу, и еще кое-что останется…

— Это самое малое, что я могу сделать, — проговорил Эдвард. — Учитывая, как вам нелегко со мной.

— Все не так плохо, — улыбнулась она. — Сэр… если вы считаете, что мне стоит остаться, я не поеду в Шотландию…

— Не глупите, — сердито сказал он. — Вы уже несколько месяцев мечтаете увидеть сестру.

— Но… в вашем нынешнем состоянии… Кто же будет ухаживать за вами?

— Мисс Мэйвуд.

Миссис Макуиттер с недоверием оглядела меня:

— А в кухне?..

— И в кухне, и везде.

— Тогда… я поехала. Счастливого Рождества, мистер Сен-Сир. Мисс Мэйвуд, вы уж позаботьтесь о нем как следует.

— Обещаю, — пробормотала я.

Я сдержала обещание. Я хорошо заботилась об Эдварде Сен-Сире — как и он обо мне. Мы сидели у камина и смотрели в окно на снегопад. Мы занимались сексом — и на Новый год, и на Рождество, и в другие дни. Мы пили шампанское, искали предсказания в рождественских печеньях и даже приготовили рождественского гуся — к моему изумлению, Эдвард оказался неплохим кулинаром. Мы разгуливали по дому нагишом, запалив камины во всех помещениях замка. Мы занимались любовью под рождественской елью, и так увлеклись, что в самый ответственный момент Эдварду на голову упала куча мишуры. Но в новогодний вечер на меня накатила печаль: ведь наше время истекало. Эдварду предстояло вернуться в Лондон мне — лететь в Калифорнию. Я думала о том, что никогда, никогда не увижу его…

— Прекрати вздыхать, — потребовал Эдвард. — Больше ты меня этим не проведешь.

Мы сидели в кабинете, где, перетащив стол поближе к камину, играли в покер на раздевание. На мне были трусики, бюстгальтер, носки и галстук Эдварда. Он же остался в одних спортивных шортах.

— У кого ты научилась так играть? — спросил он, с ненавистью глядя в карты.

— У Мэдисон. Мы часто играли с ней.

Я смотрела в карты. Я знала, что делать. Только чудо могло спасти Эдварда от поражения. Уж блефовать-то Мэдисон меня научила.

Несмотря ни на что, я скучала по Мэдисон. Я звонила отчиму с поздравлениями — он был в Нью-Мехико, где снимал очередную серию популярного телесериала. Я хотела поговорить с Мэдисон, но Говард сообщил, что она недавно уехала в Индию, чтобы прийти в себя после скандального разрыва с Джейсоном.

— Ей не помешало бы пообщаться с настоящим другом, — сказал тогда Говард.

— Она не хочет со мной говорить, — пробормотала я. — Она меня ненавидит.

— Не совсем, — поправил меня отчим. — Больше всего она ненавидит саму себя.

Телефонный звонок прогнал воспоминания. Эдвард, сжав зубы, взял трубку:

— Руперт! Что, черт возьми, тебе нужно?

Прижав трубку к уху, он стал расхаживать по кабинету, отрывисто произнося какие-то непонятные финансовые термины… Что заставило его забыть обо всем — в том числе обо мне, сидящей полуобнаженной у камина?

— А я говорю тебе, — жестко проговорил он. — Если ты не разберешься с этой проблемой, акционеры не простят… Нет, это не моя ошибка. В сентябре, когда я занимался этим делом, все было в порядке.

Некоторое время он молча расхаживал взад-вперед, затем едко произнес:

— О, прости, что я доставил компании неудобства, чуть не погибнув и проболев несколько месяцев! Но даже полумертвый я вдвое лучше тебя… Нет, это ты послушай! Если сделка сорвется, это будет твоя вина! И совет директоров узнает. — Он остановился — плечи напряжены, зубы крепко сжаты. — Я знаю, чего ты добиваешься, негодяй! Но это у тебя не пройдет! «Сен-Сир Глобал» принадлежит мне!

Я тихо сползла со стула и стала собирать разбросанную одежду. Продолжая слушать, Эдвард внимательно следил за мной. Его лицо посветлело при взгляде на алые кружевные бюстгальтер и трусики — подарок, который я сделала ему на Рождество. Я натянула длинный хлопчатобумажный свитер и черные трикотажные легинсы. Он нахмурился.

— Буду завтра, — отрывисто бросил он в трубку и дал отбой. Затем повернулся ко мне. — Раздевайся обратно. Мы еще не закончили. Ты выигрываешь.

Он попытался обнять меня, но я вывернулась из его рук:

— Ты едешь в Лондон?

— Срывается сделка ценой в миллиарды. Я уезжаю рано утром.

— В первый день нового года?

— Мой кузен пытается сорвать ее. Когда я решу проблему со сделкой, я соберу акционеров и потребую выкинуть его к черту…

— Что?

— Всего лишь из совета директоров, — улыбнулся Эдвард. — Не считай меня чудовищем. У Руперта есть жена и детишки, с которыми он практически не видится. Избавившись от директорских обязанностей, он сможет больше времени проводить с семьей…

— Ты и сам мог бы от них избавиться, — проговорила я.

— Но у меня нет семьи. — Он чмокнул меня в нос. — Мне нельзя доверить даже цветок в горшке.

— Это неправда.

— Увы, правда.

— А как же Цезарь?

— Миссис Макуиттер возвращается завтра. Она позаботится о нем. А мне надо ехать.

— Ясно… — Я всеми силами старалась удержаться и не броситься с рыданиями к нему в объятия. — Значит, мне пора собирать вещи.

— Конечно, — рассеянно сказал он. О боже! Я, конечно, не думала, что наше расставание разобьет ему сердце, но все же, после этих дней вместе я надеялась, что кое-что значу для него…

Ну и дура!

— Отлично. — Я попыталась улыбнуться. — Посмотрю, когда ближайший рейс на Лос-Анджелес. Говард как раз предложил мне сняться в массовке. Наверное, это забавно — быть зомби. Говорят, в Нью-Мехико очень красиво…

— Ты о чем? — Эдвард взглянул на меня.

— Завтра ты отправляешься в Лондон. Значит, мне нет смысла оставаться здесь.

— Разумеется.

— Тогда нам пора прощаться. — Я изо всех сил старалась казаться спокойной.

Его брови поползли вверх.

— Ты бросаешь меня?

— Ты же сам сказал, что мне незачем оставаться!

— Тебе незачем оставаться в Пенрит-Холле, — терпеливо объяснил он. — Ты едешь со мной в Лондон.

Я смотрела на него, не в силах уразуметь смысл его слов:

— Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой? В Лондон?

— Да, в Лондон.

— А что я там буду делать? — спросила я, с трудом скрывая радостное облегчение, охватившее меня при этих словах.

— Могу опять нанять тебя в качестве физиотерапевта, — предложил он.

— Это смешно. Тебе уже не нужен физиотерапевт.

— Тогда будешь моей любовницей на полную ставку.

— Значит, я буду жить в Лондоне, чтобы проводить с тобой время в постели?

— Считай это отпуском.

— Но у тебя-то не будет отпуска! Ты все время будешь занят на работе.

— По ночам я свободен. — Он озорно ухмыльнулся. — Буду твоим мальчиком для развлечений. Можешь развлекаться со мной всю ночь. — Он подошел ближе. — Как раз то, что ты во мне любишь, а?

«Я люблю в тебе все!» — хотелось крикнуть мне. Но это было последнее, что Эдвард хотел бы услышать.

По нашему соглашению нас связывал лишь секс, и не более. Я смотрела на него, освещенного пляшущим пламенем камина, все еще в одних спортивных шортах. Мощный торс, накачанные бицепсы, мускулистые бедра… Секса вполне достаточно, сказала я себе.

— Диана? — Он вопросительно смотрел на меня. Я вспомнила, что так и не ответила ему.

— Конечно, это мне нравится больше всего. — Я покачала головой. — Что еще в тебе может привлекать?

— Бессердечная женщина, — вздохнул он, подходя ближе. Уткнувшись в меня лицом, он положил руки мне на грудь. Соски тотчас напряглись, явственно проглядывая под тканью легкого хлопчатобумажного свитера и тонким кружевом бюстгальтера.

— Позвольте обслужить вас, миледи, — шепнул он.

Встав на колени, Эдвард прильнул губами к одному из сосков. Свободной рукой он накрыл вторую грудь, а мгновение спустя стал ласкать ее ртом. Свитер исчез в мгновение ока, за ним последовал бюстгальтер. С удовлетворенным рыком он прикоснулся губами к моей обнаженной коже. Я закрыла глаза, бессильно откинув голову. Его губы были горячими и мягкими — шелк и сталь. Я дрожала от желания — как и в первый раз, когда он прикоснулся ко мне. Как будто мы не занимались любовью четырежды в день, каждый день, все эти десять дней.

— Значит, договорились? — пробормотал он и, поднявшись, подхватил меня на руки. — Ты едешь со мной в Лондон.

— Я не могу ехать… только как твоя секс-игрушка, — тихо проговорила я. Мое глупое сердце трепетало, ожидая от него уверений в том, что я значу для него гораздо больше…

— Я знаю. — Эдвард неожиданно улыбнулся. — Лондон — театральная столица. Будешь жить в моем доме и ходить на прослушивания.

— Прослушивания? — Мой голос дрогнул от страха.

— Отлично! — Он провел рукой по моей спине, поцеловал в щеку, в шею. — Днем будешь ловить свою мечту. А ночью будешь моей!

Взяв мое лицо в ладони, он поцеловал меня. Поцелуй был горячим, требовательным. Я ответила на него с безоглядной страстью, стараясь забыть о невзгодах, тревоживших душу.

Я не могу оставить его. Не могу, пока у меня есть возможность еще немного побыть в этом ярком мире страсти и желания. Я хочу быть смелой женщиной, надевающей для своего любовника алое кружевное белье и разгуливающей по дому нагишом. Я не готова вернуться и вновь стать серой мышкой. Я хочу быть с ним, в его объятиях, хочу, чтобы мы по-прежнему то дружески поддразнивали друг руга, то горели в пламени страсти. Я вспомнила встретившееся мне когда-то определение любви — «дружба в огне»…

Мои глаза распахнулись.

Нет! Я думаю об Эдварде. Он мне нравится. Но это не любовь.

Не должно быть любовью.

Он просто мне нравится, твердо сказала я себе. Нам хорошо вместе. Что ж в этом такого?

— Ладно, — спокойно проговорила я. — Я еду в Лондон.

— Отлично. — Эдвард улыбнулся с таким выражением, будто и не сомневался, что сможет уговорить меня. Затем он уложил меня на стол, быстро раздел, и мы занялись любовью.

На следующее утро, с первыми лучами солнца, в дорогой машине Эдварда, вместе с остальным его имуществом, я направлялась к цивилизации.