Мы представляем вниманию читателей две почти одноименные статьи.
Первая является итоговым обзором проявлений радикального национализма в России и противодействия ему со стороны государства за 2004 год, предварительный вариант которого был обнародован 19 января 2005 г.[1] С тех пор данные (особенно сведения о количестве пострадавших от рук скинхедов) существенно пополнились, что и нашло отражение в нынешнем варианте отчета.
Вторая статья — такой же обзор за первое полугодие 2005 года.
Мы посчитали невозможным объединить их: слишком много новых тенденций, и негативных, и позитивных, характеризуют события наступившего года.
При подготовке этих статей были использованы материалы ежедневного мониторинга проявлений радикального национализма и противодействия ему, осуществляемого центром «СОВА» с 2004 года.
Важно подчеркнуть, что, говоря о случаях расово мотивированного насилия, мы оперируем только теми сведениями, которые не вызывают у нас сомнений в идеологической мотивации преступления. Как правило, подобные преступления имеют характерные признаки: на людей «неславянской внешности» на улице нападает группа подростков, обычно более пяти человек. Жертв избивают ногами, бейсбольными битами, используют ножи, при этом скандируют националистические лозунги. Преступления, в которых избиение сопровождалось ограблением (как, например, это произошло в получивших определенную известность случаях с нападениями на граждан Кении и Руанды в Воронеже), и при этом нет сведений о расистских выкриках, нами не учитываются, хотя впоследствии может оказаться, что грабеж лишь дополнял скинхедскую «акцию». Не входят в эту статистику и нападения, дата совершения которых неочевидна (например, неизвестно, в каком году произошли убийства бомжей, за которые в июле 2005 года был осужден скинхед в Томске).
В мониторинге мы в основном используем данные СМИ — федеральных и местных. Получить дополнительные уточнения чаще всего не удается. Ограниченность источников имеет два основных следствия. Во–первых, не всегда известны или достоверны юридическая квалификация и обстоятельства уголовного преследования национал–радикалов. Во–вторых, хотя сведения постоянно пополняются, мы отдаем себе отчет, что это — лишь незначительная часть националистически мотивированных преступлений, основной массив которых, по–видимому, так и останется неизвестным и экспертам, и правоохранительным органам.
Все материалы, использованные в этом обзоре, если не указано иное, размещены на сайте центра в разделах «Национализм и ксенофобия» (xeno.sova–center.ru) и «Религия в светском обществе» (religion.sova–center.ru).
Организованные акции
По сравнению с предыдущими годами акции националистов стали не единичными случаями, а систематической деятельностью, приобретающей все более организованный и публичный характер.
Регулярными стали пикеты и митинги, проводимые в российских городах активистами националистических движений (Национально–державной партии России (НДПР), Партии Свободы и др.). Причем некоторые из них планировались (и частично удались) как всероссийские акции. Так, 16 марта 2004 г. прошел митинг у входа в Парк культуры им. Горького, организованный Движением против нелегальной иммиграции (ДПНИ), которое заявило о себе после армянского погрома 2002 года в подмосковном Красноармейске. Аналогичные митинги были проведены в Петербурге (16 марта) и Пскове[2] (26 марта). А вот в Ижевске митинг Партии свободы, запланированный в рамках этой же акции, был разогнан милицией[3]. В московском митинге помимо активистов ДПНИ участвовали члены НДПР, Народно–национальной партии (ННП Иванова (Сухаревского)) и другие. Он прошел под лозунгами «У терроризма есть национальность, и вы ее знаете», «Чемодан — вокзал — Кавказ», «Москва — русский город». Милиционеры, охранявшие мероприятие, не только не препятствовали откровенной расистской пропаганде, раздававшейся с трибуны, но наоборот, задержали активистов левых организаций, скандировавших антифашистские лозунги в надежде сорвать акцию[4]. О мероприятии 16 марта с неподдельным возмущением написали практически все центральные СМИ. Но аналогичное, причем более представительное и многочисленное мероприятие, организованное 22 июня, прошло абсолютно незамеченным. Официальным поводом к проведению июньского митинга стал протест против распространения наркотиков в России. Главными виновниками распространения наркотиков были названы иноэтничные мигранты (прежде всего таджики), раздавались прямые призывы к погромам («…если в вашем доме торгуют наркотиками, не надо ждать, пока колоться начнут Ваши дети, — берите палки и бейте!»). При этом в митинге приняли участие депутаты Государственной Думы от фракций «Единая Россия» (Евгений Ройзман) и «Родина» (Николай Павлов)[5].
Из многолетнего кризиса, похоже, постепенно вышли организации, выступающие под названием «Русское национальное единство» (РНЕ; после раскола 2000 года крупных объединений под таким названием к данному моменту осталось два). По крайней мере, впервые за несколько лет зафиксирована вспышка активности ее членов — в целом ряде городов России в 2004 году распространялись листовки РНЕ с призывом объединяться в вооруженные отряды самообороны.
Активизация публичной деятельности националистических группировок выразилась и в другом: они начали брать на себя ответственность за националистические преступления и открыто угрожать активистам антифашистского движения. И хотя большинство этих заявлений, скорее всего, является пиар–акциями, нельзя не отметить, что само подобное явление — перелом в поведении российских националистов, стремящихся вырваться за пределы узкого круга маргинальных изданий и сайтов.
В 2004 году националистами был избит активист правозащитного движения Воронежа Алексей Козлов, регулярные угрозы физической расправы раздавались в адрес орловского активиста Дмитрия Краюхина, угрожали также лидеру Молодежного правозащитного движения Андрею Юрову[6]. В декабре 2004 года ответственность за убийство в Москве этнического грузина Дмитрия Таркеладзе взяла на себя некая «Национал–Социалистическая Группировка 88».
В связи с тем, что российские национал–радикальные группы открыто заявляют о готовности к насильственным акциям, нельзя не вспомнить и инциденты, произошедшие в 2004 году в Подмосковье. 25 мая 2004 г. в Долгопрудном была взорвана машина судьи Жанны Радченко, 9 августа была убита судья Наталия Урлина. В обоих случаях одной из версий следствия было участие этих судей в процессе по делу, активный интерес к которому демонстрируют местные активисты РНЕ[7]. А 20 июня была обстреляна квартира долгопрудненского городского прокурора, получившего накануне записку: «Минирование «Мерседеса» Радченко — дело рук РНЕ. Ты будешь следующий».
Однако наиболее ярким примером, безусловно, стало убийство в Петербурге ученого Николая Гиренко, автора целого ряда экспертиз по делам российских национал–радикалов. Он был убит 19 июня 2004 г. в собственной квартире выстрелом через дверь. Буквально через день после этого ответственность за убийство взяла на себя некая «Русская республика» (карликовая организация, возглавляемая Владимиром Поповым). С открытой поддержкой этого убийства выступил и сопредседатель НДПР Александр Севастьянов. Показательно, что эти заявления были оттранслированы российскими телеканалами; таким образом, националисты получили многомиллионную аудиторию для пропаганды собственных взглядов. Правда, эти выступления сопровождались соответствующими комментариями журналистов.
С мая 2004 года на канале TB-3 (Петербург) выходит программа «Наша стратегия». Программа носит ярко выраженный националистический (преимущественно антисемитский) характер, а в качестве постоянных экспертов в нее привлечены депутаты Государственной Думы от «Родины» Дмитрий Рогозин, Андрей Савельев и Сергей Бабурин. Показательно, что в отличие от передачи «Антидеза», первый же выпуск которой в 2002 году вызвал немедленную общественную реакцию, эта программа не привлекает никакого внимания.
Националистическая пропаганда постепенно, но вполне открыто проникает в общеобразовательные школы. Так, в мае 2004 года разразился скандал, связанный с проведением всероссийского конкурса сочинений на тему «Что значит быть русским сегодня». Министерство образования России, хотя и не помогало организаторам этого конкурса, не препятствовало его проведению. Прикрываясь столь модной сегодня на всех уровнях государственной власти риторикой о необходимости патриотического воспитания молодежи, организатором конкурса фактически выступила НДПР и лично ее сопредседатель Александр Севастьянов, в то время как среди учредителей мероприятия был и Комитет Государственной Думы третьего созыва по культуре и туризму. Финал конкурса, на который было прислано около 600 сочинений из 60 регионов России, прошел в Московском гуманитарном университете (бывшей Высшей комсомольской школе)[8].
Насилие
Количество убийств на почве этнической или религиозной ненависти по сравнению с предыдущими годами увеличилось. В 2004 году их было не менее 45 против примерно 20 в 2003 году (в это число не входят бомжи, убитые под предлогом «оздоровления нации». О подобных убийствах см. ниже). Мы подчеркиваем, что это лишь те убийства, которые, во–первых, отражены в СМИ, а во–вторых, не вызывают сомнений в мотивации преступления. Как правило, подобные преступления имеют характерные признаки: на людей «неславянской внешности» на улице нападает группа подростков, как правило, более пяти человек. Жертв избивают ногами, бейсбольными битами, а если нападающих меньше пяти, обычно используют ножи. При этом свидетели утверждают, что преступники выкрикивают националистические лозунги. Под эти признаки не подпадают (как правило, из–за отсутствия свидетелей) еще как минимум 10 убийств, отмеченных в нашем мониторинге, которые с большой долей вероятности также можно отнести к совершенным на почве расовой ненависти. Среди убитых скинхедами в 2004 году, помимо граждан России и стран ближнего зарубежья выходцы из Афганистана, Вьетнама, Гвинеи–Бисау, Иордании, Китая, Кореи, Ливии, Сирии. В частности, убийства гражданина Гвинеи–Бисау в феврале 2004 года в Воронеже и гражданина Вьетнама в октябре 2004 года в Санкт–Петербурге спровоцировали стихийные массовые акции протеста среди иностранных студентов. Большой общественный резонанс вызвало убийство в Петербурге девятилетней таджикской девочки Хуршеды Султоновой[9] в феврале 2004 года.
Кроме того, в результате нападений скинхедов не менее 210 человек были избиты или получили ножевые ранения разной степени тяжести (не считая жертв массовых драк). Помимо россиян, в этих происшествиях пострадали граждане как минимум 24 (!) стран. «Как минимум» — поскольку зачастую в сообщениях о подобных инцидентах говорится просто об «иностранных» гражданах. Повторим: эта статистика крайне неполна. Так, по сообщению Фонда «Таджикистан», только на таджиков и только по Москве и области ежемесячно фиксируется 1–3 нападения, в которых с большой долей уверенности можно усмотреть националистический мотив и которые заканчиваются смертью или серьезными травмами.
Основными очагами подобного насилия предстают Москва и Подмосковье (12 убийств, 59 избитых и раненых) и Санкт–Петербург (8 убийств, 38 избитых и раненых). Однако подобное впечатление создается, скорее всего, из–за того, что в этих регионах националистические инциденты лучше освещаются.
По статистике центра «СОВА», вслед за двумя столицами с существенным отставанием идет Краснодарский край, где, без учета массовых драк, в 2004 году было зафиксировано не менее двух убийств и 27 избитых и раненых. Там нападавшими, как правило, являются не скинхеды, а казаки, и известно, что преступления против турок–месхетинцев там во многих случаях просто не регистрируются, региональной прессой не отражаются, и, конечно, не расследуются (по информации Правозащитного центра «Мемориал», за последние 15 лет ни одно преступление против турок–месхетинцев не было доведено до суда[10]). Ярчайшим примером этого является репортаж REN–TV, приуроченный ко дню защиты прав человека, в котором сообщалось о жестоком избиении (2 декабря) турка–месхетинца пятью неизвестными. Милиция завела уголовное дело… против пострадавшего, поскольку посчитала, что нападавшим был он сам[11].
Помимо двух столиц и Кубани, география только насильственных националистических проявлений включает в себя не менее 24 регионов России, в числе которых Воронежская, Нижегородская, Тюменская, Новосибирская области, Приморский край и др.
Для того, чтобы стать жертвой скинхедов, не обязательно быть в «приоритетных» для них группах — то есть быть чернокожим или выходцем с Кавказа, достаточно обладать любой «неславянской внешностью». Так, например, в октябре 2004 года на Филевской линии метро с интервалом в неделю больше десяти бритоголовых напали на пожилую бурятскую пару и на двух женщин–буряток, мать и дочь. А в Петербурге в январе 2004 года был убит русский юноша, внешность которого показалась бритоголовым «подозрительной». Но наибольшую известность приобрел инцидент с избиением в марте 2004 года членов сборных Бурятии и Читинской области по стрельбе из лука, приехавших в Орел на кубковые соревнования. Причем одна из пострадавших рассказывала, что после того, как их избили под крики «Россия для русских», над их неславянской внешностью «зло шутили» врачи «скорой» и больницы, куда их госпитализировали[12].
Волна этнонационалистического насилия вновь заставила представителей дипломатического корпуса выступить с публичными обращениями к российским правительственным чиновникам. В январе 2004 года дуайен дипломатического корпуса в Москве, посол Швеции в России Хенрик Свен Хирдман выразил обеспокоенность проявлениями экстремизма в России[13]. В марте 2004 года он заявил о своем намерении обратиться к генеральному прокурору России Владимиру Устинову, а также, возможно, к представителям МВД с просьбой о встрече по поводу нарастания ксенофобии в России[14]. А 13 декабря 2004 г. посольство Китая в России обратилось к находящимся в Москве и в других российских городах согражданам с предупреждением о необходимости соблюдать меры личной безопасности в связи с участившимися случаями нападения на пребывающих в России граждан КНР. Одновременно МИД КНР обратилось к российской стороне с требованием принять реальные и эффективные меры для обеспечения личной и имущественной безопасности китайцев. Напомним, что подобные заявления появляются не впервые: с аналогичными выступлениями иностранные дипломаты и представители национальных общин России обращались к российским чиновникам и правоохранительным органам в 2002 году[15].
Нужно отметить еще одну черту преступлений неонацистски настроенных подростков. Их идеологические установки требуют «борьбы за чистоту расы», которая подразумевает насилие не только в отношении «инородцев», но и «асоциальных» элементов, в частности бомжей. Безусловно, случались они и ранее[16], однако показательно, что сами сотрудники правоохранительных органов перестали отрицать идеологическую составляющую таких преступлений. В 2004 году таких нападений, в результате которых погибло 14 человек, нами зафиксировано семь: в Москве, Петрозаводске, Краснодаре, Хабаровске, Челябинске и Воронеже, причем в последнем случае, по показаниям свидетелей, убийцы выкрикивали лозунг «Бей бомжей, спасай Россию!»
Как и в прежние годы, в 2004 году неоднократно проходили массовые акции с участием скинхедов[17]. Так, 26 января был разгромлен Ореховский рынок в Москве. В отличие от знаменитых Царицынского и Ясеневского погромов 2001–2002 гг., на этот раз обошлось без жертв: около 20 молодых людей, вооруженных металлическими прутами, разбили несколько палаток и разбежались при появлении милиции. Основываясь на том, что организованные скинхедские группировки отрицают свою причастность к этому происшествию, а свидетели не упоминают о националистических лозунгах, милиция делает вывод о «немотивированной агрессии нетрезвых подростков»[18]. В тот же день скинхеды организовали шествие по улицам Владивостока. В Ижевске 23 февраля сторонники Партии Свободы избили участников антивоенного пикета левой молодежи, в результате которой серьезно пострадало несколько человек[19]. В начале марта массовая драка с участием скинхедов произошла в Российском университете дружбы народов им. Патриса Лумумбы (РУДН) в Москве, были пострадавшие, очевидцы говорили даже об убийстве[20]. 2 июля 2004 г. толпа численностью до ста человек, выкрикивая националистические лозунги, учинила погром кавказских кафе и магазинов в пос. Тулун Иркутской области. Один человек был госпитализирован[21]. 22 августа толпа бритоголовых разгромила армянский ресторан в Саратове, один человек госпитализирован[22]. Массовые драки с участием скинхедов были отмечены в Екатеринбурге, Архангельске, Новосибирске и других регионах.
Рост насилия на расовой почве в немалой степени провоцируется бездействием милиции. Показательна история с погромом китайского общежития во Владивостоке в конце мая 2004 года. В результате нападения скинхедов пострадало более 10 человек, один из них был госпитализирован. Более серьезных жертв удалось избежать благодаря вмешательству двоих охранников общежития, меж тем как милиция в течение двух часов отказывалась выехать на место происшествия, призывая остановить драку собственными силами[23].
И действительно, видимо, не надеясь на защиту правоохранительных органов, «жертвы» начинают защищать себя сами. Так, в Новосибирске 13–летний Джанахир Рамазаков сумел оказать сопротивление четверым 18–20–летним юношам, попытавшимся его избить. В конце ноября в московском метро гражданин Азербайджана перочинным ножом ранил двух напавших на него скинхедов, а 18 декабря гражданин Таджикистана, обороняясь от уличных грабителей–подростков, нанес им ножевые ранения, в результате которых один из грабителей скончался. Вероятно, в этом же ряду стоит и задержание 17 ноября 2004 г. группы бритоголовых, произошедшее только потому, что азербайджанец, на которого они напали, также оказал сопротивление. Это новое явление, так же как массовые акции протеста иностранных студентов, требующих защитить их от расистов. В 2004 году такие митинги прошли в Воронеже, Петербурге и Москве.
Стихийные конфликты
Помимо активизации националистических организаций и скинхедов, социологи фиксируют общий рост этнической ксенофобии среди россиян. Даже бездействие чиновников в такой непростой ситуации чревато стихийными межэтническими столкновениями. Опасность чеченских погромов в Ингушетии после июньского рейда Басаева[24] и реальная угроза возобновления осетино–ингушского конфликта после захвата заложников в Беслане[25] — прямое следствие чеченской войны. Только усилия местных администраций, правоохранительных органов и общественных организаций позволили предотвратить погромы (в частности, из Северной Осетии осенью 2004 года пришлось срочно эвакуировать всех студентов чеченцев и ингушей)[26]. А вот вдали от зоны боевых действий в 2004 году была отмечена целая серия стихийных межэтнических столкновений и конфликтов.
Например, бездействие администрации школы в Читинской области, неспособной вовремя разобраться в этнически окрашенном конфликте учеников, довело до массовой драки и фактического погрома школы представителями дагестанской общины. Примечательно, что большинство федеральных журналистов возложило ответственность за конфликт только на дагестанцев, меж тем как местная пресса писала, что ситуация далеко не так однозначна, как отразили ее федеральные СМИ[27]. В Самарской области тлеет конфликт между местными жителями и азербайджанским землячеством. Жалоба жителей пос. Сухие Аврали на нарушение азербайджанцами санитарно–гигиенических норм вылилась в массовые избиения и задержания азербайджанцев со стороны милиции. И только освещение его в прессе привлекло к конфликту всеобщее внимание и заставило областных чиновников принять меры по решению проблем сельчан. Бытовой конфликт между жителями пос. Малая Пурга в Удмуртии спровоцировал погром азербайджанского кафе, вылившийся в массовую драку, в результате которой было госпитализировано несколько человек[28]. А вот в пос. Широкая речка Свердловской области таджикская община погрома дожидаться не стала. В преддверии «антинаркотического» националистического схода местных жителей, который собирались поддержать единомышленники из Екатеринбурга, таджики уехали из поселка[29].
Создается впечатление, что чиновникам любого уровня (от администрации школы до губернатора), неспособным грамотно и своевременно исполнять свои прямые обязанности, гораздо выгоднее отвести недовольство от себя, направив его в другое русло. А в условиях реализации жестких и, главное, непоследовательных и непродуманных социальных реформ, непрекращающейся войны в Чечне, усиления террористической активности на территории России выбор «инородца» в качестве «врага» идеален.
Кавказо- и исламофобия
Война в Чечне и участившиеся теракты — особенно захват детей в Беслане — безусловно, стали одними из важнейших факторов продолжающегося роста кавказо- и исламофобии в России. Этот рост отражают и социологические опросы, и анализ публикаций российской прессы[30], и фиксируемая нами практика.
В частности, после августовских терактов на авиарейсах началась «эпидемия» отказов пассажиров лететь вместе с людьми, кажущимися им «мусульманами» или «кавказцами». Показательно, что представители авиакомпаний во всех случаях пошли на поводу у пассажиров и сняли с рейсов людей, не имея на то никаких законных оснований. Таких случаев было не менее четырех. Первый из них был отмечен 1 сентября на рейсе Шарм–эль–Шейх — Москва, последний — 23 сентября на рейсе Москва — Хургада. Причем с рейсов снимали не только мусульман и уроженцев Кавказа, но и людей, на них похожих, а также пассажиров, за них заступившихся. Например, в сентябре с одного из канадских рейсов «Аэрофлота» по инициативе экипажа был снят пассажир, оказавшийся этническим украинцем, за то, что он «выглядит как чеченец»[31]. Известен, кстати, случай, когда в Петербурге в одной из больниц отказались госпитализировать пациента за «кавказскую» внешность[32]. Показательно, что никаких юридических последствий ни для авиаперевозчиков, ни для сотрудников больницы эти инциденты не имели.
18 сентября 2004 г. толпа скинхедов с выкриками «Это вам за теракты» избила четырех пассажиров московского метро[33]. А в конце октября в Москве был обнаружен труп таджикского строителя с запиской «Смерть хачам! Смерть исламу!».
О трудностях, с которыми после теракта сталкивались женщины, носящие хиджаб, писали многие газеты. Во Владивостоке в сентябре толпа бритоголовых напала на мусульманок, выкрикивая «Вон из Приморья, «шахидки»! Хватит нам Беслана!»[34]. В октябре 2004 года заместитель председателя Духовного управления мусульман Нижегородской области Дамир Мухетдинов даже разрешил местным женщинам, исповедующим ислам, не носить хиджаб, «если это угрожает их жизни»[35].
В сентябре 2004 года группа радикальных православных организаций выступила с обращением к президенту России В. Путину и мэру Москвы Ю. Лужкову, в котором содержалось требование «введения в России и, особенно, в Москве строжайшего визового режима для лиц кавказкой национальности, творящими беспредел в нашей Отчизне» (орфография сохранена — Г. К.).
Рост антиисламских настроений проявился и в многочисленных актах вандализма. Так, в сентябре 2004 года хулиганы разбили окно в мечети г. Ноябрьска, неоднократно в 2004 году подвергалась нападению мечеть в Нижнем Новгороде. Осквернялись мусульманские могилы в ряде регионов России: нападению подверглись мусульманские кладбища в Йошкар–Оле, Кирове, Обнинске (дважды)[36].
Действия же представителей власти и, в первую очередь, правоохранительных органов, лишь поддерживают подобные националистические проявления. Выходцы с Кавказа по–прежнему остаются одними из главных жертв милицейского произвола. Практически после каждого теракта в Москве начинались повальные обыски и задержания чеченцев и уроженцев Кавказа[37]. Нередко они сопровождались насилием со стороны представителей правоохранительных органов. В сентябре 2004 года «Новая газета» сообщила, что 31 августа милиционерами был до смерти забит чеченец Апти Аюбов, сын бывшего офицера КГБ[38]. В сентябре милиционерами был избит Герой России летчик–испытатель Магомет Толбоев, в октябре — работник автосервиса, этнический ингуш. Во всех случаях милиционеры находились при исполнении служебных обязанностей. Античеченская истерия началась в Самаре после взрыва на рынке 4 июня, в результате которого погибло 11 человек. Повальные обыски и аресты представителей чечено–ингушского землячества спровоцировали стихийную демонстрацию протеста против милицейского произвола[39], а уже месяц спустя, в июле, милицией были избиты официальные представители чечено–ингушской общины[40]. В декабре о намерении подать в суд на произвол милиции, также по поводу повальных обысков и задержаний, объявили представители чеченского землячества Свердловской области[41].
В феврале–марте 2004 года в Москве несколько раз устраивались облавы на прихожан столичной Исторической мечети[42]. Антимусульманские рейды в Бугуруслане сопровождались недвусмысленными угрозами милиционеров («Придет время, заставим вас, гололобых, целовать и кресты, и иконы»)[43].
После терактов августа–сентября 2004 года Москве появились объявления «Внимание! Шахидки–смертницы!», в которых правоохранительные органы города призывали москвичей к бдительности. В объявлениях, в частности, говорилось:
«На что надо обращать внимание? Пока все террористки были «лицами кавказской национальности». Да, теоретически это может быть и славянское лицо, но мы исходим не из теории, а из практики… Они могут быть одеты по–европейски, но при этом вести себя по–мусульмански: отводить глаза от мужчин, пытаться загородить оголенные части тела (плечи, ноги и пр.) и т. д.»[44]…
Антисемитизм
Нападения на еврейские кладбища, культурные центры и синагоги по–прежнему являются одним из наиболее распространенных проявлений антисемитизма. География погромов на еврейских кладбищах в 2004 году охватывала как минимум 6 регионов. Попытки поджогов, погромов, другие акты вандализма в отношении синагог и еврейских культурных центров были зафиксированы в Челябинске, Нижнем Новгороде, Перми, Омске, Ульяновске и других регионах России. В ночь на 30 июня на территорию Санкт–Петербургской синагоги был подброшен муляж взрывного устройства. А в Балаково Саратовской области дважды находили антисемитские плакаты, один из которых был снабжен муляжом взрывного устройства.
Были и более серьезные инциденты. Так, 5 марта в Москве в здании, принадлежащем Институту изучения иудаизма в СНГ, сработало безоболочное взрывное устройство. К счастью, никто не пострадал. После призывов расправиться с председателем Йошкар–Олинской еврейской общины 25 сентября было совершено покушение на его сына. С ножевыми ранениями подросток был госпитализирован[45]. 16 декабря в Москве неизвестными, выкрикивавшими антисемитские лозунги, был избит гражданин Израиля Михаил Юсупов, а 23 декабря израильтянин Эфраим Малов.
Впрочем, для того, чтобы стать жертвой антисемитских настроений, не обязательно быть евреем. Так, например, 24 июня 2004 г. в Костроме под крики «Получи, жид!» был избит этнический русский. А в Твери антисемитскими лозунгами были расписаны стены православной часовни.
Однако более распространенными проявлениями антисемитизма по–прежнему оставались публичные антисемитские заявления или публикации.
Из наиболее скандальных примеров следует назвать массовое распространение в Калининграде антисемитского «Бюллетеня русской автономии»[46], увольнение вице–губернатора Республики Алтай Владимира Торбокова за антисемитские высказывания в адрес премьер–министра Фрадкова и назначение на пост вице–губернатора Алтайского края Святослава Григорьева, известного в регионе антисемита[47].
Не прошла бесследно и тема «антисемитского подтекста» в деле ЮКОСА: диада «олигарх—еврей» довольно прочно закрепилась в умах части наших сограждан и не замедлила проявиться как один из элементов социального недовольства. Так, в самом начале банковского кризиса (вторая половина мая) митинги «обманутых вкладчиков», проходившие в Москве, порой проводились под антисемитскими лозунгами. Обозленные люди требовали «обуздать» и «выгнать из России» зарвавшихся «Абрамовичей, Ходорковских, Вексельбергов и прочих Фридманов»[48].
Иная религиозная нетерпимость[49]
В 2004 году нападению подвергались культовые сооружения практически всех конфессий.
Православные храмы, как правило, становились жертвами грабителей или не мотивированной идеологически агрессии подростков[50]. Однако были случаи и целенаправленных нападений лиц, считающих себя сатанистами. Подобные инциденты отмечены в Орловской, Брянской, Ульяновской и других регионах России.
Нападения на молельные дома протестантских деноминаций носили явные признаки религиозной нетерпимости, нападающие демонстрировали готовность к открытому насилию.
В течение 2004 года были сожжены молитвенные дома пятидесятников в подмосковном Подольске (февраль) и Ярославской области (декабрь). В августе в молитвенный дом евангельских христиан в Ижевске была брошена бутылка с зажигательной смесью. 23 ноября в нижегородском адвентистском молельном доме устроили дебош члены местной организации РНЕ. Члены общины евангельских христиан–баптистов в Туле настойчиво опровергают бытовую версию взрыва их молитвенного дома в январе 2004 года. Подобный целенаправленный вандализм вполне может быть обусловлен антипротестантской информационной политикой, возмущение которой неоднократно выражали представители протестантских церквей. Так, регулярно подвергается диффамации община адвентистов в Нижегородской области. Протестантские деноминации нередко представляются в качестве «тоталитарных сект» и на общероссийском телевидении[51].
Деятельность общественных организаций
Неправительственные организации (НПО) провели в целом ряде регионов просветительские мероприятия, конференции, «круглые столы», семинары с участием представителей государственной власти и правоохранительных органов. Масштабы этих действий были разными — от региональных мероприятий до всероссийской акции. Так, например, акция, приуроченная к Международному дню борьбы против расизма и антисемитизма, проводимая Молодежным правозащитным движением совместно с Международной сетью против расизма (UNITED), превратилась во всероссийскую неделю антифашистских действий, охватившую более 20 регионов России. Десять регионов были вовлечены в проект «Противодействие «языку вражды»», в рамках которого обсуждались проблемы преодоления негативных этнических стереотипов в российских СМИ, проводились мероприятия с участием школьников и студентов по ликвидации фашистских граффити на улицах российских городов. В 2004 году стал заметен начавшийся в 2003 году трехлетний проект «Общественная кампания противодействия ксенофобии и антисемитизму в многонациональной Российской Федерации», осуществляемый Московским бюро по правам человека (МБПЧ) совместно с Московской Хельсинкской группой и United Councils for Jews in the Former Soviet Union (UCSJ) при поддержке Еврокомиссии. Развернулся аналогичный по срокам всероссийский проект Фонда «Гражданское общество» «Преодоление этнической дискриминации, расизма, ксенофобии, нетерпимости и экстремизма в России»[52].
Иногда противодействие экстремистам носило и стихийный характер. Такие случаи редко фиксируются СМИ. Тем не менее, как минимум одно экстремистское мероприятие было сорвано благодаря противодействию рядовых граждан (по крайней мере, такова официальная версия). В начале октября в клубе «Эстакада» на Рязанском проспекте был отменен фестиваль скинхедских рок–групп[53]. Напомним, что в марте 2002 года на Рязанском проспекте состоялась стихийная демонстрация скинхедов, из–за которой пришлось даже перекрывать автомобильное движение[54], а после аналогичного концерта 18 сентября 2004 т. были избиты пассажиры московского метро.
Но возможности общественных организаций в деле противодействия радикальному национализму крайне ограничены, а взаимодействие их с представителями власти бывает по различным причинам затруднено.
Уголовное преследование скинхедов
Как и предыдущие годы, 2004 год продемонстрировал, что политика властей всех уровней по противодействию этнонационалистической экстремистской деятельности не отличается последовательностью.
С одной стороны, стремление бороться с этим явлением действительно присутствовало. Это было наглядно видно хотя бы по количеству судебных процессов над скинхедами, в которых, в отличие от предыдущих лет, в обвинительных заключениях все чаще фигурировал расовый, националистический мотив. Наиболее известным и резонансным в этом плане стал процесс над убийцами африканского студента в Воронеже. Он же, на наш взгляд, оказался типичным примером отсутствия четкой позиции и государства, и общества по отношению к подобным преступлениям. Во–первых, резонанс вызвало не убийство само по себе, а массовые протесты иностранных студентов, то есть фактически международный скандал. Во–вторых, именно этот скандал заставил обратить внимание на сложную обстановку в регионе (еще в 2003 году появлялись публикации о том, что в Воронежской области ксенофобные настроения растут не только на бытовом уровне, но и становятся нормой поведения региональных политиков[55]) и практически полное бездействие региональных властей по ее нормализации[56]. В–третьих, правоохранительные органы до последнего отстаивали бытовую версию преступления — чего стоит история с вымышленным «покушением» на девушку, якобы совершенным темнокожим студентом! В–четвертых, изменение позиции следствия, да и само решение суда имели явные признаки «кампанейщины», направленной на успокоение общественного мнения и решение пропагандистских задач: относительно быстрое (полгода) течение дела, возбужденного во время международного скандала, прошло через попытки нивелировать расовую составляющую убийства и закончилось–таки приговором, в которым учитывался мотив национальной ненависти (ст. 105, ч. 2, п. «л» УК РФ) на волне официальных деклараций о необходимости сохранения межэтнического мира в России, вызванных трагическими событиями в Беслане. В той или иной степени все эти черты (независимо от приговоров) имели в 2004 году все более или менее резонансные дела по преступлениям скинхедов.
Тем не менее, нельзя отрицать, что статистика судебных дел менялась к лучшему. В 2004 году «националистический» мотив присутствовал как минимум в семи обвинительных приговорах в уже закончившихся процессах только по насильственным преступлениям (помимо Воронежа, это два дела в Москве, два в Петербурге (в том числе и дело об убийстве цыганской девочки осенью 2003 года), дело об угрозе взрыва Новгородской синагоги в сентябре 2003 года, дело об избиении индийского студента во Владимирской области). Всего по этим процессам было осуждено 32 человека, 26 из них получили реальные сроки до 17 лет. В 2003 году таких приговоров было всего три — в Иваново, Нефтеюганске и Москве, а всего в 2003 году в суды было направлено лишь 8 дел, в которых присутствовала националистическая составляющая[57]. Это же обвинение присутствует в целом ряде текущих процессов, среди которых дело об убийстве 9–летней Хуршеды Султоновой, дело группировки «Шульц-88».
Однако зачастую скинхедов все же осуждали за насильственные преступления без указания мотива расовой или иной ненависти. Напомним, что этот мотив рассматривается УК как отягчающее обстоятельство по любым преступлениям (ст. 63 п. «е») и одновременно является квалифицирующим признаком при убийстве или нанесении тяжкого и среднего вреда здоровью (и еще по ряду статей УК), то есть автоматически ведет в таких случаях к увеличению сроков наказания. Например, без учета расового мотива 3 августа 2004 г. Мосгорсуд вынес приговор группе подростков, которые в июне 2003 года участвовали в массовых беспорядках на станции столичного метрополитена «Фили», в результате которых был убит сотрудник милиции. Тогда восемь обвиняемых получили по решению суда сроки от 4,5 до 18 лет лишения свободы[58]. Недоумение вызывает судебное решение по делу о погроме в Ясенево, вынесенное в феврале 2004 года, то есть почти через два года после самого события: из пятерых подсудимых осуждены были трое, все — без учета мотива ненависти. Причем присяжные признали их заслуживающими снисхождения, несмотря на то, что один из обвиняемых уже был осужден по делу о погроме на рынке в Царицыно. В результате Мосгорсуд приговорил Андрея Почукаева и Евгения Сержантова к 2 годам и 6 месяцам заключения условно, Валерия Русакова к 6 месяцам заключения[59]. В 2004 году подобные приговоры были вынесены также в Туле, Липецке, Курске и еще не менее шести регионов России. Однако надо отметить, что такая судебная практика уже не столь существенно доминировала над приговорами с «националистической» мотивацией, как это было в предыдущие годы.
Стоит добавить, что относительно мягкие и слишком редкие приговоры скинхедам, систематически практикующим насилие на почве расовой ненависти, заметно контрастировали с систематическими преследованиями и жесткими приговорами в отношении активистов Национал–большевистской партии (НБП). Ни в коей мере не отрицая общественной опасности пропаганды идеологии НБП, нельзя этим оправдывать явно чрезмерные репрессии в ответ на политико–хулиганские акции партии (20 декабря семеро активистов НБП были осуждены на 5 лет лишения свободы только за захват кабинета министра здравоохранения Зурабова и порчу некоторых предметов его обстановки, а через два дня сорока участникам аналогичного символического захвата общественной приемной Администрации Президента было предъявлено абсурдное обвинение в попытке захвата власти, потом, правда, замененное на обвинение в массовых беспорядках[60]). И само собой, нельзя оправдать избиений активистов НБП при задержании и после этого. У многих наблюдателей возникает впечатление, что репрессии против НБП служат заменой репрессиям по отношению к гораздо более опасным этнонационалистическим группировкам. Кстати, похожая ситуация складывается и с массированными преследованиями реальных и лишь предполагаемых следствием членов исламистской организации Хизб ут–Тахрир: эта организация ведет общественно–опасную антидемократическую фундаменталистскую пропаганду[61], но преследуют тахрировцев за терроризм, причастность к которому более чем сомнительна[62].
Противодействие организованным идеологическим группам и пропаганде радикального национализма
Если националистически мотивированное насилие часто встречало отпор правоохранительных органов — пусть даже без должной квалификации преступлений, то совсем иначе обстояло в 2004 году дело с противодействием идеологически консолидированным группировкам и целенаправленной националистической пропаганде.
Вполне оправдываются опасения экспертов о «мертворожденности» закона «О противодействии экстремистской деятельности», по крайней мере, в части, касающейся националистических экстремистских объединений. Так же, как и в 2002 и 2003 годах, в 2004 году по этому закону была ликвидирована лишь одна из интересующих нас организаций. За пропаганду расовой дискриминации и использование свастики в качестве символа организации в Омске решением суда была ликвидирована «Славянская община Капища Веды Перуна»[63]. К этому можно добавить неудачную попытку НДПР оспорить решение Минюста об отмене ее регистрации, предпринятую в марте 2004 года (отклонена по формальной причине). Решение было оставлено в силе, а один из лидеров партии Борис Миронов в октябре 2004 года был объявлен в федеральный розыск по обвинению в разжигании национальной ненависти (за его пропагандистские усилия на парламентских выборах декабря 2003 года в Новосибирске).
В остальных случаях использовались формальные поводы. Так, в мае 2004 года по инициативе Владимирского областного Управления юстиции решениями суда были ликвидированы «Русский общенациональный союз», «Русское национальное движение» и «Русское национальное единство» за непредставление указанными региональными организациями налоговых деклараций и сведений о своей деятельности. В августе по аналогичным основаниям было ликвидировано Набережночелнинское отделение Татарского общественного центра (ТОЦ), в октябре — отделение партии «Евразия» в Новгородской области, в декабре псковское отделение Партии Свободы.
Из всех этих случаев только ликвидацию ТОЦ в Набережных Челнах можно рассматривать как попытку борьбы против радикального национализма. Напомним, что произошла она после того, как прокуратуре в апреле 2004 года не удалось убедить суд в виновности руководителя ТОЦ Рафиса Кашапова в разжигании национальной вражды по делу о попытке разрушения строящейся православной часовни в 2003 году.
В Новгороде, помимо отделения «Евразии», по результатам массовой проверки Минюстом общественных организаций было ликвидировано еще как минимум шесть региональных отделений партий (в том числе Партии Жизни спикера Совета Федерации России Сергея Миронова, Партии Возрождения России Геннадия Селезнева, Российской коммунистической рабочей партии (РКРП) и др.)[64].
Во Владимире ликвидация трех реально существующих и довольно активных националистических организаций сопровождалась информацией о том, что пристальное внимание областного управления Минюста испытали на себе и другие партийные организации (в частности, та же Партия Жизни), что связывалось с неофициальным началом предвыборной губернаторской гонки (выборы губернатора Владимирской области должны были состояться в марте 2005 года)[65].
Как утверждают представители Минюста, псковское отделение Партии Свободы также было ликвидировано по результатам массовой плановой проверки общественных организаций региона[66]. Однако обращает на себя внимание то, что решение суда было вынесено в разгар скандала с националистическими угрозами в адрес Валентины Матвиенко, исходящими, по версии следствия, именно от этой организации.
Не лучше обстоит дело и с противодействием националистической пропаганде в СМИ. До весны 2004 года функции контроля за подобными публикациями лежали не только (и не столько) на органах прокуратуры, но и на Министерстве по делам печати. Однако после начала так называемой административной реформы весной 2004 года эта работа оказалась практически парализованной. Так, если в 2003 году министерство вынесло около 30 предупреждений СМИ за разжигание национальной розни, то за 2004 год нам известны только два случая вынесения подобных предупреждений Федеральной службой по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия[67]. Одно такое предупреждение было вынесено в конце декабря 2004 года газете «Северная Осетия» за публикацию материала «Бесланская трагедия открыла миру глаза на Осетию». Еще одно в октябре было вынесено газете НБП «Генеральная линия»[68].
В январе 2004 года прокуратура Кабардино–Балкарии вынесла предупреждение о недопустимости возбуждения национальной ненависти главному редактору газеты «Балкария»[69].
5 мая 2004 г. прокуратура Республики Алтай вынесла предупреждение о недопустимости нарушений Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности» газете «Постскриптум» за публикацию антисемитской статьи Юрия Поздеева «Особенности антирусской охоты-2», автор которой рассуждает о системе тотального контроля евреев над Россией и прослеживает нити «сионистского заговора» в Республике Алтай[70].
В 2004 году был инициирован или завершился ряд судов против националистических СМИ и их издателей.
Ни в одном из четырех дел, завершившихся в 2004 году обвинительными приговорами, осужденным не была запрещена издательская деятельность, хотя именно она и была преступной. В Новгороде издателю и редактору газеты «Русское вече» Павлу Иванову на повторном рассмотрении дела (после того, как первый — оправдательный! — приговор был отменен судом высшей инстанции) суд попытался запретить издание газеты, однако по кассации запрет на издательскую деятельность был заменен штрафом в 10 тысяч рублей. В остальных трех случаях («Ижевская дивизия» Михаила Трапезникова, «Русская Сибирь» Игоря Колодезенко и «Русич» Виктора Корчагина) издатели–националисты отделались условными наказаниями, несмотря на то, что Колодезенко и Корчагин уже были ранее осуждены по аналогичным обвинениям. В случае с В. Корчагиным, правда, приговор был отменен, но в 2005 году суд вновь освободил его от наказания из–за истечения срока давности.
Кроме того, в мае 2004 года «за истечением сроков давности» было закрыто уголовное дело против лидера петербургской Партии Свободы Юрия Беляева, возбужденное по факту его националистических публикаций. Впрочем, уже 1 сентября 2004 г. уголовное дело по ч. 1 ст. 282 было возбуждено по факту публикаций в газете Беляева «Наш народный наблюдатель».
В январе 2004 года передано в суд дело по ч. 1 ст. 282 УК РФ по факту выпуска в печать второго номера газеты «Нация», возбужденное против лидера Хабаровского краевого отделения Национально–державной партии России Сергея Лукьяненко (в 2003 году он уже был осужден на два года лишения свободы условно за выпуск первого номера газеты). В феврале 2004 года начался суд, а в апреле судья постановил вернуть дело в прокуратуру Центрального района Хабаровска «для устранения допущенных нарушений». К июлю 2005 года процесс не возобновился. Впрочем, С. Лукьяненко еще в марте 2004 года заявил о прекращении выпуска газеты, мотивируя это, в частности, ее невостребованностью[71].
18 ноября 2004 г. было возбуждено уголовное дело против радикальной националистической газеты «Наше Отечество». Стоит обратить внимание, что произошло это лишь в разгар кампании «по защите иностранных студентов» в Петербурге, в то время как заявление от инициаторов этого дела правозащитников Руслана Линькова и Юрия Вдовина было направлено в прокуратуру еще в августе и первоначально было отклонено[72].
Другие действия властей
В 2004 году власти демонстрировали стремление противодействовать открытому насилию (в лице тех же скинхедов), выраженное в декларациях о недопустимости ксенофобии на самом высоком государственном уровне: достаточно вспомнить хотя бы неоднократные заявления В. Путина. Нельзя также не отметить, что в 2004 году наличие в России скинхедов впервые официально признало руководство МВД[73].
Однако при этом на федеральном уровне не было заметно наличия общей концепции в сфере этнически окрашенных конфликтов, актов насилия и дискриминации; более того, в 2004 году единственной федеральной программой, закрытой досрочно, стала Федеральная целевая программа «Формирование установок толерантного сознания и профилактика экстремизма в российском обществе». При этом специалисты–этнологи отмечают, что на региональном уровне в целом ряде регионов Российской Федерации существует позитивный многолетний опыт грамотного преодоления этноконфессиональных конфликтов (в первую очередь, это Пермская область)[74].
Не исчезло и привычное отрицание проблемы радикального этнонационализма в России. Например, Валентина Матвиенко в очередной раз заявила, что нападения на иностранных студентов — не атаки скинхедов, а «бандитско–хулиганские проявления»[75] (напомним, что в 2003 году в беседе с американскими дипломатами она фактически приравняла скинхедов к карманным ворам)[76]. Подобной позиции придерживался и заместитель министра культуры, курировавший межэтнические отношения — Леонид Надиров. Он, в частности, сказал, что за последние годы в Петербурге было совершено лишь одно националистически мотивированное преступление — убийство азербайджанского торговца арбузами в 2003 году. Все остальное — «это не наше дело, это больше касается МВД, потому что все это хулиганье. Их можно назвать скинхедами, их можно назвать чеченцами, их можно назвать лицами кавказской национальности, но их всех обьединяет одно — уголовная статья, по которой они действуют»[77].
Иногда отрицание националистической составляющей преступления должностными лицами выглядит как прямая провокация, приводящая к росту ксенофобии. Так, в частности, комментируя волну нападений на иностранных студентов осенью 2004 года, начальник ГУВД Санкт–Петербурга заявил, что иностранцы сами виноваты в жестокости нападавших, поскольку пытаются оказывать сопротивление (напомним, что в пресловутой брошюре «Как не стать жертвой преступления», написанной для питерских студентов–иностранцев в ноябре 2004 года о том, как вести себя при встрече со скинхедами, оказывать сопротивление рекомендует сама милиция). Кроме того, начальник ГУВД заявил, что «проявления экстремистских группировок в городе немногочисленны», а иностранные студенты, живущие в Питере, «сами раздувают тему экстремизма, требуя себе особой защиты» и «подчас занимаются противоправными действиями»[78] (первое замечание мало кто сочтет адекватной оценкой, второе вряд ли нуждается в комментариях, а последнее просто не имеет никакого отношения к делу).
Законодательные инициативы 2004 года, направленные на преодоление проявлений национализма, ничего, кроме недоумения, вызвать не могут. В первую очередь стоит вспомнить все тот же Петербург, который продемонстрировал практически полный цикл «организованной кампании» по борьбе с ксенофобией. Этот цикл начался в середине сентября, после трагических событий в Беслане и последовавшего за этим заявления В. Путина, в котором, в частности, упоминалось о недопустимости разжигания национальной розни[79]. Тогда был принят явно декларативный городской закон «О межнациональных отношениях в Санкт–Петербурге». Спустя некоторое время, после убийства вьетнамского студента и стихийных студенческих демонстраций, последовало заявление губернатора В. Матвиенко об отсутствии в Петербурге националистических преступлений, затем распоряжение разработать городскую программу толерантности; был создан специальный совещательный орган. А завершилось все публикацией анекдотических рекомендаций иностранным студентам по «взаимодействию со скинхедами» и не менее анекдотическим (хотя отнюдь не смешным) созданием специального милицейского подразделения, в задачу которого входит обеспечение безопасности иностранных студентов и… выявление незаконных мигрантов.
В ноябре 2004 года было объявлено, что с 1 января 2005 г. в Москве начинает действовать городская целевая программа «Москва многонациональная: формирование атмосферы межэтнической солидарности, культуры мира и ненасилия в столичном мегаполисе на 2005–2007 годы», выработанная по инициативе московского правительства. На самом же деле, несмотря на то что принципиальное решение о выработке подобного документа было принято еще в 2001 году (!), на момент написания этой статьи (август 2005 года) программа так и не разработана[80].
В сентябре 2004 года депутаты Госдумы обсуждали идею внесения в Кодекс об административных правонарушениях (КоАП) статьи об ответственности «за оскорбление какой–нибудь национальности или вероисповедания публично»[81]. По существу, такая статья в КоАП была бы реализацией последних, наиболее декларативных и невнятных пунктов определения «экстремистской деятельности» в законе 2002 года о противодействии таковой. Дальше артикуляции идеи дело, разумеется, не продвинулось, но легко предсказать, что такая статья оказалась бы совершенно непригодной для правоприменения.
Националистические действия со стороны представителей власти
В 2004 году целый ряд чиновников демонстрировал готовность поддержать националистические инициативы, а то и самим выступить с таковыми. Мы уже упоминали об участии депутатов от «Единой России» и «Родины» в националистическом митинге 22 июня. Кроме того, в 2004 году в Москве дважды предпринималась попытка реанимировать старый законопроект депутата городской Думы Юрия Попова. В прессе эта инициатива была представлена как местный закон, ограничивающий въезд в Москву. Более того, и сам депутат представлял это как закон московский. На самом деле, это два федеральных законопроекта, вносящих изменения в российские законы «О праве граждан Российской Федерации на свободу передвижения, выбор места пребывания и жительства в пределах Российской Федерации» и «О правовом положении иностранных граждан в Российской Федерации».
Оба они, в частности, предусматривают ограничение въезда граждан на территории,
«где в результате размещения граждан, прибывающих из других регионов, возникает угроза существенного нарушения сложившегося этнодемографического баланса в связи с изменениями в национальном составе населения, что проявляется в значительном, более чем на 10 процентов (для иностранных граждан 5% — Г. К.), снижении доли в общей численности населения представителей хотя бы одного из тех народов, численность каждого из которых составляет не менее одной трети численности всего населения» и «где в результате размещения граждан, прибывающих из других регионов, возникает угроза значительного ухудшения национального самочувствия (выделено мной — Г. К.), ослабления или утраты национальных духовных, культурных, религиозных и иных традиционных национальных ценностей представителей хотя бы одного из тех народов, численность каждого из которых составляет не менее одной трети численности всего населения»[82]…
И так далее. Более трети содержательной части обоих законопроектов открыто определяют этничность как решающий фактор ограничения свободы передвижения.
Причем если весной эта попытка ничего, кроме недоумения, не вызвала, то осенью 2004 года, после Беслана, отрицание этой инициативы было уже не столь однозначным. Так, председатель комитета Мосгордумы по экономической политике Ирина Рукина выступила в поддержку законопроекта, мотивируя это тем, что «диаспоры обкрадывают Москву», а иноэтничные мигранты сами провоцируют ксенофобию, поскольку «москвичам завидно каждый день смотреть на то, как обогащаются гастарбайтеры».
После бесланских событий губернатор Московской области выступил с заявлением о необходимости тотальной проверки граждан, прибывших в Подмосковье, в первую очередь из Кавказского региона, специально, правда, оговорившись, что имеет в виду не этничность, а именно регион[83].
В некоторых регионах власти либо открыто заявляют о готовности к насильственным этнонационалистическим действиям, либо осуществляют эту готовность на практике.
Лидером проведения официальной этнонационалистической политики, безусловно, остается Краснодарский край. И основным ее объектом по–прежнему остаются турки–месхетинцы, несмотря на то, что действия администрации края на выдавливание турецкого населения нельзя не признать эффективными: в 2004 году была принята позорная для России программа о переселении турок–месхетинцев в США. Однако это не оградило последних от насилия. Год, начавшийся избиением троих жителей краснодарского Абинска, завершился массовой дракой 18 декабря, в результате которой пострадало около 35 человек, и жестоким убийством двух турецких женщин 26 декабря.
Однако турки–месхетинцы — хотя и главный, но отнюдь не единственный объект неприязни краевых властей. Администрация края целенаправленно борется со всеми иноэтничными мигрантами, невзирая на российские законы. Например, летом 2004 года (то есть спустя два года после принятия) наконец был отменен скандальный закон «О пребывании и жительстве на территории Краснодарского края»[84], однако практически сразу же, 2 июля был принят новый закон «О мерах по предотвращению незаконной миграции в Краснодарский край», а 20 июля издано одноименное постановление губернатора. Оба документа (в которых, кстати, незаконными мигрантами считаются не только иностранцы, но и граждане России, не оформившие регистрацию), как и прежний закон, носят откровенно дискриминационный характер, противоречат Конституции России[85] и уже оспорены краевой прокуратурой[86]. Между тем федеральные власти по–прежнему не осуждают политику краевой администрации.
В конце 2004 года на Кубани с санкции губернатора начали создавать фильтрационные лагеря для «незаконных» мигрантов, представляющие собой нечто среднее между этническим гетто и концлагерем. При том, что практика создания подобных учреждений не является противозаконной, обращает на себя внимание следующее:
— антиконституционность краевого миграционного законодательства (см. выше);
— крайнее недофинансирование лагерей (5 млн руб. вместо запланированных 24 млн);
— распределение по лагерям по этническому принципу.
И, наконец, стоит отметить, что на строительстве лагерей использовался труд самих нелегальных мигрантов, что само по себе является противозаконным[87].
Идея этнических гетто для мигрантов вообще неожиданно громко зазвучала осенью 2004 года. Помимо краснодарского губернатора, ее артикулировали, в частности, петербургские предприниматели (правда, анонимные) во время «круглого стола» «Проблемы и механизмы натурализации и социальной адаптации мигранта», организованном региональным фондом «Золотая десятка» в октябре 2004 года.
В целом ряде регионов разворачивалась планомерная деятельность по «выдавливанию» иноэтничного населения. Например, в сентябре 2004 года глава свердловской организации «Азербайджан» Асад Кулоев заявил, что при содействии местных властей и милиции из города Ревда Свердловской области выжили всех азербайджанцев:
«Там остались только три азербайджанца, у которых русские жены. Но и им покоя не дают. Жен вызывали люди, наделенные властью, и убеждали развестись с мужьями, чтобы те наконец–то уехали. Когда женщины отказались, одному из моих соотечественников подбросили обрез, и теперь он сидит в СИЗО»[88].
Организация «Рома–Урал» фактически обвинила милиционеров в цыганском погроме, устроенном в той же Ревде в ночь с 26 на 27 августа. Под предлогом поиска убийцы милиция и ОМОН (как предполагается, в нетрезвом состоянии) выламывая двери, врывались в дома цыган, проживающих на территории города, задерживали их, избивали (включая детей и женщин). В результате рейда один человек был госпитализирован, остальным местные медицинские учреждения в госпитализации отказали[89].
«Националистический ресурс» на выборах
Все более отчетливым становится стремление политиков использовать ксенофобские настроения в качестве электорального ресурса. Причем касается это выборов всех уровней от муниципалитетов до Государственной Думы и Президента.
В 2004 году, за редким исключением, дело ограничивалось лишь агрессивной этнонационалистической риторикой. По крайней мере, нам известен лишь один случай, когда было открыто сказано о готовности использовать скинхедские группировки (правда, «переориентированные на другие цели») для организации электоральных мероприятий — во время выборов мэра Владивостока в мае 2004 года об этом публично говорил один из кандидатов, кстати, бывший участковый милиционер, Дмитрий Дмитриев[90].
Кроме того, депутат Ярославской областной думы Сергей Кривнюк вызвался лично возглавить цыганские погромы под тем предлогом, что цыгане–де являются основными распространителями наркотиков в регионе. Надо отметить, что как только это заявление было растиражировано СМИ, региональные управления Госнаркоконтроля и внутренних дел немедленно выступили с заявлением, что «цыганский» наркотрафик в области крайне незначителен[91], а городская прокуратура пригрозила депутату уголовным преследованием за возбуждение национальной ненависти[92].
В Свердловской области не снижает активности фонд «Город без наркотиков», возглавляемый депутатом Государственной Думы единороссом Евгением Ройзманом, известный насильственными методами избавления от наркозависимости. В 2004 году фондовцы сосредоточили свои усилия на выселении из Екатеринбурга и области таджиков, обвиняя их в наркоторговле. Причем не обошлось без скандала: фонд выразил свои претензии непосредственно послу Таджикистана в России Сафару Сафарову. В ответ на это руководитель таджикского культурного сообщества в Свердловской области «Сомон» Фарух Мирзоев обратился в прокуратуру с требованием (безрезультатным) возбудить против руководства фонда уголовное дело по обвинению в возбуждении национальной ненависти[93].
Антикавказская реклама активно использовалась на выборах губернаторов Псковской и Волгоградской областей и Хабаровского края кандидатами от ЛДПР (соответственно, Алексей Митрофанов под лозунгом «Криминальные южане — вон из Псковской области!», Алексей Голубятников под лозунгом «Здесь не Кавказ!» и Леонид Разуванов под лозунгом «Остановить и ликвидировать этническую агрессию «гостей с Юга»!»). В первых двух случаях представители местных этнических общин обращались в региональные избиркомы с требованием отменить регистрацию кандидатов за разжигание национальной розни, и во всех трех случаях им было отказано. Под националистическими лозунгами шли в Государственную Думу по 199–му избирательному округу (Москва) как минимум два кандидата: Георгий Беньягуев, возмущенный тем, что в Москве «миллион азербайджанцев»[94], и бывший член Национально–республиканской партии России и Конгресса русских общин, ныне член партии «Родина» Петр Хомяков[95]. Кстати, официальным его помощником был известный национал–радикал, лидер Партии Свободы (как раз бывшей Национально–республиканской) Юрий Беляев, к тому моменту – фигурант очередного уголовного дела по обвинению в возбуждении национальной ненависти.
ЛДПР и «Родина» партии, активно использующие этнонационалистическую риторику. Обе партии сделали лозунги «защиты русского народа» и приоритетности его прав как «государствообразующей нации» программными и активно эксплуатировали их на выборах президента России 2004 года. Впрочем, нельзя не признать, что этнонационалистическую риторику на президентских выборах в той или иной степени использовали все участники агитационной кампании, кроме Ирины Хакамады и не участвовавших в дебатах Владимира Путина и Ивана Рыбкина[96].
Нельзя с уверенностью сказать, что, в отличие от прежних выборов[97], использование националистического ресурса приносило кандидатам на выборные должности какой–либо значительный успех. Президентские выборы не несли в себе никакой интриги. Их предрешенность свела на нет общественный интерес к предвыборной агитации, сделав ее лишь объектом для изучения специалистов. Во всех остальных случаях националисты на выборах, как и прежде, успеха не имели. Некоторые социологи утверждают, что и ошеломительным успехом на парламентских выборах 2003 года партия «Родина» обязана все же не Рогозину с его национализмом, а Глазьеву с его социал–популистскими идеями[98].
Однако при этом 2004 год показал и то, что этнонационалистическую риторику берет на вооружение все большее количество кандидатов на выборные посты, очевидно, ощущая в ней огромный электоральный потенциал.
Завершая обзор событий 2004 года, можно сказать следующее.
Во–первых, в 2004 году сохранились негативные тенденции, проявившиеся в предыдущие годы: стихийные межэтнические столкновения, активное использование этнонационалистических лозунгов в качестве электорального ресурса, отрицание на всех уровнях государственной власти широкого распространения националистических настроений и националистической составляющей большинства насильственных преступлений, недостаток политической воли в борьбе с целенаправленной пропагандой этнонационалистической идеологии. При этом наблюдался общий рост ксенофобных настроений в российском обществе, и резко выросла противоправная активность молодежных националистических группировок и организованных политических групп.
Во–вторых, в деятельности радикальных националистических группировок появились новые тенденции. Члены этих группировок не только чаще прибегали к насилию, но и чаще совершали заранее обдуманные убийства (при нападениях использовались ножи). 2004 год ознаменован явно политическим убийством Николая Гиренко и несколькими случаями, когда националистические группировки открыто угрожали антифашистам, государственным чиновникам и представителям судебной власти или брали на себя ответственность за нападения. Националисты смогли организовать и пропагандистские акции всероссийского масштаба. При этом в 2004 году впервые можно было наблюдать открытую поддержку некоторых националистических мероприятий со стороны респектабельных российских политиков, в том числе и представителей «Единой России».
При этом нельзя не отметить и позитивные тенденции в противодействии радикальному национализму. Так, в 2004 году министр внутренних дел впервые признал существование в стране скинхедов. Наметилась положительная динамика в рассмотрении уголовных дел в отношении националистов, прежде всего — дел по насильственным преступлениям. Впрочем, активность противостояния правоохранительных органов националистическим проявлениям явно недостаточна, что провоцирует и это также новое явление, проявившееся в 2004 году, стихийные акции протеста со стороны потенциальных «жертв» и активную, а иногда и вооруженную, их самооборону.
Насилие
Первое полугодие 2005 года не принесло спада расово мотивированного насилия. С Нового года от нападений скинхедов и представителей организованных националистических группировок пострадало не менее 186 человек. Не менее 11 из них погибло. Напомним, что в нашу статистику попадают только те случаи, которые не вызывают сомнений в расистской мотивации нападавших.
Количество нападений и пострадавших больше, чем за аналогичный период 2004 года (31 убийство и 116 избиений), но нападения стали менее жестокими: убитых почти втрое меньше. Не исключено, что количество пострадавших существенно больше: ведь в 2004 году из–за большого общественного резонанса в связи с убийствами таджикской девочки в Петербурге и африканского студента в Воронеже СМИ уделяли повышенное внимание подобного рода инцидентам, сейчас же это внимание вернулось к «норме», так что вероятность того, что расистский инцидент останется незамеченным СМИ и нами, возросла[99]. Какая–то часть информации становится известна с большим запозданием, так что можно с уверенностью говорить о продолжающемся росте расистского насилия. Рост этот не столь заметен, как в 2004 году по сравнению с 2003 годом. Важно также, что происходит гораздо меньше убийств: и здесь дело скорее не в недостатке информации, а в том эффекте, который оказал на скинхедскую среду рост уголовных преследований в предыдущем году.
По–прежнему основным центром расового насилия остаются Москва и Московская область (трое убитых, 65 избитых и раненых). В Петербурге количество нападений не снизилось, однако сократилось число убийств (в январе–июне 2005 года было избито 15 человек, а в 2004 году за это же время 10 человек было избито и еще 6 погибло). Кроме этих двух городов, нападения были отмечены в Астрахани, Краснодаре, Воронеже, Нижнем Тагиле, Йошкар–Оле, Екатеринбурге, Благовещенске, Ростове–на–Дону и еще восьми городах России. Среди жертв, помимо россиян — граждане как минимум 10 государств (как минимум — поскольку зачастую гражданство пострадавших не указывается): Гвинеи, Анголы, Мали, Мьянмы, Китая, Вьетнама, Албании и др.
Были попытки организации кавказских погромов на рынках Челябинска и Уфы, однако они были пресечены милицией.
Продолжились угрозы и нападения на представителей общественных организаций. В частности, в Воронеже скинхедами были избиты два активиста Молодежного правозащитного движения, едва избежали избиения участники акции «Чистый город» в Сыктывкаре 13 апреля. Есть сведения об угрозах в адрес петербургского правозащитника Руслана Линькова. 5 мая 2005 г. шестеро скинхедов ворвались в офис независимого профсоюза в Омске, заявив, что ищут антифашистов (видимо, за антифашистскую символику они приняли эмблему профсоюза — сжатый кулак, разрывающий цепи), а 15 мая четырьмя неизвестными был избит активист Авангарда красной молодежи (АКМ). Ответственность за это нападение взяла на себя некая группировка «Анти–АНТИФА».
Участились нападения на представителей других молодежных субкультур, тех, кого скинхеды считают «предателями идей белой расы»: панков, рокеров, поклонников «черной музыки». Из 186 пострадавших 44 человека относятся именно к этим группам.
Заметный резонанс вызвало нападение на панк–музыкантов 3 апреля 2005 г. в электричке Дубна—Москва. В результате акции пострадало 10 человек, в том числе девушка. Один музыкант был доставлен в больницу в коме. При этом свидетели и сами пострадавшие утверждают, что нападение было организовано: действиями нападавших, вооруженных арматурой, руководили два более взрослых человека, которые координировали нападение по мобильному телефону и вышли из электрички незадолго до начала избиения.
Впервые в нападении на музыкантов появляется «религиозный» мотив: избиение блэк–металлистов и их поклонников возле одного из клубов Москвы 9 апреля 2005 г. было представлено националистическими сайтами как нападение «православной молодежи» (вооруженной, кстати, арматурой, цепями и ножами) на «сатанистов».
Подчеркнем, речь идет именно о целенаправленных нападениях на заведомо более слабого «противника», а не о массовых драках на концертах, когда довольно сложно определить, сколько человек пострадало и кто был зачинщиком столкновения (как, например, на потасовках с участием скинхедов на концертах «Короля и Шута» в Москве и «Тараканов» в Краснодаре). Впрочем, известно, что в Кирове погром на панк–концерте 26 марта, предотвращенный милицией, скинхедами планировался заранее (они приехали из нескольких регионов России, пришли на концерт, вооруженные арматурой, кастетами, битами). Еще одна явная провокация скинхедов в Красноярске на концерте, посвященном Дню Победы, не удалась: молодчиков, выкрикивавших фашистские лозунги, вывела из зала охрана, а зрители драться не стали.
Кроме того, эта статистика не включает в себя избиения скинхедами бомжей: эти преступления довольно сложно отследить. Бесспорными «идеологическими» нападениями в 2005 году можно считать зверские избиения бомжей в Иваново (акции снимались на видеопленку). Сколько человек пострадало в результате этих нападений — неизвестно.
Акции идеологически организованных групп
Продолжаются акции, которые сами национал–радикалы называют «пропагандистским террором». Помимо нападений и угроз в адрес «идеологических противников», в 2005 году были отмечены и прямые угрозы в адрес представителей государства. Так в январе 2005 года в Орле от имени РНЕ распространялись листовки с угрозами в адрес губернатора Строева, а несколько позже угрожали судье, ведущей процесс по делу двух активистов этого движения. На протяжении всего судебного разбирательства раздавались угрозы в адрес судьи, прокурора, свидетелей и присяжных заседателей, участвующих в рассмотрении дела долгопрудненских милиционеров («Дело Блохина–Коноваленко»), проходившего в одном из судов Москвы (куда процесс был перенесен после того, как в 2004 году в Долгопрудном было совершено три покушения на участников процесса — двух судей и прокурора). Впоследствии эти угрозы стали основанием для отмены оправдательного приговора милиционерам и возбуждения еще одного уголовного дела сразу по двум статьям УК РФ — воспрепятствование осуществлению правосудия и принуждение к даче или уклонению от дачи показаний.
Говоря о политическом терроре, безусловно, нельзя не упомянуть и о версии причастности национал–патриотов к покушению на Анатолия Чубайса. Напомним, 17 марта 2005 г. машина, в которой находился А. Чубайс, была обстреляна. По подозрению в причастности к этому покушению был арестован в частности, один из активистов национал–радикального движения Иван Миронов — сын экс–сопредседателя Национально–державной партии России (НДПР) Бориса Миронова, находящегося в федеральном розыске по другому делу (сам И. Миронов в 2003 году баллотировался в Думу по списку «Родины»). Мы не будем оценивать обоснованность этой версии, однако отметим знаковые, на наш взгляд, моменты.
Во–первых, важна сама возможность обсуждать версию политического террора со стороны национал–радикальных групп, которая еще год назад прозвучала бы просто нелепо. Теперь, после убийства Николая Гиренко, открытых угроз национал–радикалов в адрес губернаторов, судей и правозащитников, такая версия уже не кажется невероятной. Во–вторых, немаловажным нам представляется то, что вне зависимости от реальной идеологической составляющей этого дела поддержку арестованным оказывают именно представители радикально настроенных националистических групп НДПР, Союза офицеров, Движения против нелегальной иммиграции (ДПНИ), Русского национального единства (РНЕ) и т. д., используя это дело как повод для саморекламы. То же можно сказать и о расследовании взрыва поезда Грозный–Москва 12 июня, по подозрению в причастности к которому были также задержаны два национал–радикала (им обоим было предъявлено обвинение в покушении на убийство по мотиву национальной ненависти и в терроризме).
Как готовность к политическому террору и этнически мотивированному насилию можно рассматривать и призыв ДПНИ к созданию мобильных вооруженных отрядов. Первоначально подобная инициатива была озвучена в рамках Всероссийского офицерского собрания 19 февраля 2005 г. Однако там она прозвучала в виде общих лозунгов. А вот ДПНИ на расширенном заседании Центрального совета 20 апреля 2005 г. приняло более конкретное решение. Речь идет о создании мобильных боевых групп — сети законспирированных ячеек, с отработанной системой связи и мобилизации, численностью по 5 человек, «разбитых по принципу компактного территориального проживания, наличия автомобиля». Основой ячеек должны стать лица, имеющие воинские звания, а также «навыки боевых действий, владения оружием, военно–спортивной подготовки, автотранспортом». Предполагается, что члены групп будут иметь (или уже имеют) разрешение на хранение (и, вероятно, ношение) огнестрельного оружия. Подобное решение обосновывается «возможным обострением внутриполитической обстановки в РФ, вероятностью массовых беспорядков, агрессивных действий иностранных государств». А незадолго до этого с призывом легально приобретать огнестрельное оружие обратился к своим сторонникам лидер Славянского Союза Дмитрий Демушкин. Аналогичные призывы содержатся и в листовках РНЕ.
Показательно, что инициатива ДПНИ была официально поддержана депутатом Государственной Думы от ЛДПР Николаем Курьяновичем. Хотя пока вооруженные группы в рамках национал–радикальных организаций наверняка весьма немногочисленны, активная пропаганда создания таких групп несомненно приведет к росту их числа, причем как связанных с существующими структурами, так и независимых (автономные вооруженные группы национал–радикального толка возникали и раньше и даже переходили к применению оружия[100]).
Продолжаются попытки консолидации националистических группировок, поиски путей преодоления маргинального статуса и использования для этих целей роста социальной напряженности, как это было, например, в связи с монетизацией льгот. Даже поверхностный анализ свидетельствует, что эти процессы тесно взаимосвязаны.
Под лозунгами социальной справедливости этнонационалистические организации пытаются организовать митинги — с различной степенью успешности. Это, например, офицерское собрание–митинг 23 февраля в Москве, регулярные митинги на Пушкинской площади, митинг в Ижевске 3 апреля 2005 г. и т. п.
Возможно, наиболее заметным стало консолидированное выступление национал–радикалов 9 мая. В митинге в честь Дня Победы на Белорусском вокзале, о котором некоторые национал–патриотические сайты оповещали еще 5 мая, приняли участие представители РНЕ, НДПР, ДПНИ и Союза православных хоругвеносцев. Есть также сведения об участии в мероприятии организации «Национал–патриоты России» и осколков Национал–патриотического фронта «Память». Таким образом, в митинге приняли участие практически все наиболее заметные национал–радикальные и этнонационалистические организации Москвы. В акции, которая проходила под многочисленными партийными знаменами, в том числе и со стилизованной нацистской символикой, приняло участие не более 20 человек от каждой организации, но и это немало. Сведения о том, что акция проводилась совместно с КПРФ, неверны — с коммунистами эти митингующие не смешивались. Отметим, что, в отличие от Москвы, в Петербурге националисты (в количестве 13 человек) на массовые мероприятия допущены не были и проводили свое «шествие» в одиночестве, а в Казани группа неонацистов, пытавшаяся присоединиться к праздничной колонне митингующих, просто была задержана милицией.
Как правило, представители власти в мероприятиях националистов участия не принимают. Однако уже есть иные примеры. В феврале 2005 года в Северодвинске (Архангельская область) газета местной администрации организовала «круглый стол» с участием лидеров региональных КРПФ, РНЕ и НДПР. Заявленной целью встречи стала координация действий оппозиционных «русских организаций» в будущих избирательных кампаниях. А в течение июня 2005 года ленинградское областное отделение НДПР дважды приняло участие в мероприятиях, организованных Законодательным собранием области.
В Алтайском крае в зимние месяцы можно было наблюдать последовательную цепь мероприятий этнонационалистических активистов. Еще в декабре 2004 года в Барнауле (АлтГУ) под лозунгами «борьбы с «нерусью», борьбой с евреями–олигархами и тому подобными была проведена очередная конференция Конгресса патриотических сил Алтая (КПСА)[101]. Конференция прошла под патронатом вице–губернатора Алтайского края Святослава Григорьева[102], не скрывающего своих антисемитских убеждений. Были представлены шесть политических партий (в том числе Национально–державная, Народно–патриотическая (НППР) генерала Игоря Родионова, и Национально–консервативная партии (НКПР) Сергея Лыкошина, национал–патриотического литератора) и 18 общественных организаций (среди которых — Славянское общество Алтайского края, во многом определяющее лицо КПСА). А в январе 2005 года КПСА принял активное участие в митингах против монетизации льгот, видимо, пытаясь возглавить социальный протест.
Новым тактическим приемом является пикетирование судов, рассматривающих дела не тех, кого национал–патриоты считают «соратниками» (например, пикетирование во время судов над участниками группировки «Шульц-88», активистов РНЕ в Орле), а уголовные дела, которые к национал–патриотам отношения не имеют, являются разбирательством криминальных эпизодов, не имеющих никакой идеологической подоплеки, но в которых противостоящие стороны идентифицируются как представители «русских» и «нерусских» — и национал–радикалы представляют эти дела как результат именно этнического противостояния. Подобные действия были опробованы на «деле Блохина–Коноваленко» (милиционеры обвинялись в превышении служебных полномочий при задержании подозреваемого в преступлении уроженца Кавказа) и получают все большее распространение. Наиболее громким процессом стало так называемое дело Иванниковой: эта женщина убила человека, который пытался ее изнасиловать, и человек этот оказался этническим армянином.
Как крайне тревожную тенденцию можно отметить совместное участие в акциях протеста представителей право- и леворадикальных, а то и либерально ориентированных организаций. Есть сведения о сотрудничестве АКМ и РНЕ в подмосковном Раменском и в Ростове–на–Дону[103]. В совместном пикете в защиту активистов Новгородского РНЕ участвовали представители региональных отделений Национал–большевистской партии (НБП), Партии Свободы и… «Яблока». В самом начале июня в одном из районов Москвы прошел пикет против административного произвола, связанного с организацией в Войковском районе школы с грузинским этнокультурным компонентом. В пикете приняли участие ДПНИ, Народная национальная партия (ННП) и Союз коммунистической молодежи (СКМ), причем именно представитель последнего выступил с националистическими воззваниями[104]. А 23 июня на митинге по этому же поводу с антигрузинскими лозунгами выступал уже и представитель молодежного «Яблока», депутат Войковской районной Думы Александр Закондырин, который с трибуны возмутился тем, что «у нас отнимают школу… и отдают этим грузинам, которые не могут ничего, только продавать арбузы».
Одновременно проходит активное теоретическое обсуждение вопросов объединительного партстроительства, активизации политической деятельности и реализации программных задач с использованием ресурсов существующего российского законодательства. На страницах националистической прессы обсуждается необходимость преодоления антисемитской «зацикленности» публикаций, поскольку это не находит поддержки в широких массах. Более перспективной видится переориентация на антикавказскую и антитаджикскую пропаганду, причем с отказом от этнической риторики в пользу формально социальной, антимигрантской. Поощряется участие этнонационалистов в возрождаемых Добровольных народных дружинах, позволяющих вполне легально бороться за «очищение Руси» от иноэтничных мигрантов. А одна из наиболее многочисленных организаций НДПР — вовсю готовится к перерегистрации в качестве общественной организации, раз уж не удалось зарегистрироваться как партии.
Относительно новым приемом «борьбы» для национал–радикалов является хакерская деятельность. Этим занимаются сторонники «Славянского Союза» Дмитрия Демушкина. Конечно, взломы сайтов еврейских и антифашистских организаций происходили и ранее (в частности, в декабре 2004 года Демушкин прямо взял на себя ответственность за взлом сайта Федерации еврейских общин России). Однако только с весны 2005 года эта деятельность становится систематической: была осуществлена целая серия хакерских атак на сайты самых различных организаций — еврейских, правозащитных, левацких. Объединяет их одно — всех их Д. Демушкин считает своими идеологическими противниками.
Антисемитизм
Тема антисемитизма в России с начала 2005 года стала едва ли не доминирующей в обсуждении проблемы ксенофобии в целом. Связано это, безусловно, с «письмом пятисот», и, возможно, акции, произошедшие с момента скандала, напрямую этим письмом были спровоцированы. Впрочем, умножение антисемитских проявлений было зафиксировано и до скандала.
Отметим, что до декабря 2004 года антисемитизм проявлялся в основном в актах вандализма по отношению к еврейским кладбищам, культурным центрам и синагогам, а также в публичных антисемитских выступлениях. Насильственные преступления были крайне редки — за 11 месяцев 2004 года их было зафиксировано лишь два. Однако только в декабре 2004 года было зафиксировано два нападения, носившие ярко выраженный антисемитский характер. В январе же 2005 года было совершено еще три нападения, в результате которых пострадало не менее пяти человек. В конце февраля в Петербурге была подожжена коммунальная квартира, среди жильцов которой был еврей. И в этом случае антисемитский характер акции также не вызывает сомнений — рядом с квартирой горючей смесью, с помощью которой и устроили поджог, были сделаны соответствующие надписи. Обращает на себя внимание, что большинство московских инцидентов произошло в одном районе в Марьиной Роще, где расположена синагога Федерации еврейских общин России. Это позволяет предположить, что все они были вызваны некими внутренними процессами в среде скинхедских группировок, а возможно, даже одной группировки, локализованной в этом районе. Не случайно, что после задержания подростков, подозреваемых в избиении двух раввинов 14 января 2005 г., нападения в этом районе прекратились. Весной же 2005 года случаев насилия в отношении евреев вообще зафиксировано не было. (Правда, в апреле в московском метро антисемитским оскорблениям подверглась гражданка Израиля, а в Тамбове — группа евреев в традиционной одежде.)
Именно в январе 2005 года тема антисемитизма в России начала принимать неожиданно скандальный характер. В начале января 2005 года Госдепартамент США опубликовал традиционный ежегодный отчет по антисемитизму, в котором, в частности, констатировался рост антисемитских настроений в России. В ответ на это 11 января 2005 г. российский МИД выступил с достаточно резким заявлением, в котором назвал эти обвинения неуместными. А уже через три дня после этого заявления были избиты два раввина, один из которых оказался американским гражданином.
В тот же день, 14 января, сайт газеты «Русь православная» опубликовал текст обращения в Генеральную прокуратуру с требованием закрыть все еврейские организации в России, поскольку они связаны с международными антироссийскими силами и основываются в своей деятельности на интолерантных религиозных положениях, которые цитировались (довольно неточно) по нормативному своду иудаизма XVI века «Шульхан Арух»[105]. Само обращение обильно использовало чуть ли не все популярные мотивы антисемитской пропаганды. Сайт сообщил, что обращение было подписано полутысячей граждан, в числе которых — 20 депутатов Государственной Думы России[106]. Депутат, правда, был первоначально назван лишь один — Александр Крутов, фракция «Родина».
Скандал, однако, разразился лишь спустя неделю после публикации (22–23 января), когда накануне визита Президента России в Польшу на мемориальные мероприятия, посвященные 60–летию освобождения Освенцима, этот текст заметили центральные СМИ. Показательно, что незамедлительной реакции В. Путина не последовало: заявление, осуждающее проявления антисемитизма, было сделано лишь несколькими днями позже, 27 января, в Польше, для международной, а не российской общественности.
С официальным осуждением «письма пятисот», как стали называть документ, в разной форме выступили МИД, Государственная Дума, Совет Федерации, многие религиозные и общественные организации.
Депутаты–подписанты выступали с утверждениями, что их обращение в Генеральную прокуратуру и «Письмо пятисот» — это два разных, хотя и родственных документа. Однако в конце марта выяснилось, что опубликованный на сайте «Руси православной» текст — это именно депутатский запрос (редакция добавила только подзаголовки), подписанный 19 членами фракций «Родина» и КПРФ (депутат А. Чуев официально опроверг факт подписания им этого заявления), поданный в Генеральную прокуратуру 13 января и лишь затем размещенный на этом сайте для широкого сбора подписей (до этого текст, ставший затем обращением, был размещен в декабре 2004 года на малоизвестных даже в националистической среде сайтах). Само обращение было отозвано из Генеральной прокуратуры сразу после начала скандала.
Приводим список подписавшихся депутатов. Фракция «Родина»: Сергей Глотов, Анатолий Грешневиков, Сергей Григорьев, Александр Крутов, Николай Леонов, Олег Мащенко, Владимир Никитин, Николай Павлов, Игорь Родионов, Андрей Савельев, Юрий Савельев, Ирина Савельева, Иван Харченко. Фракция КПРФ: Николай Езерский, Владимир Кашин, Николай Кондратенко, Альберт Макашов, Петр Свечников, Сергей Собко[107].
21 марта 2005 г. в Генеральную прокуратуру было подано повторное обращение, подписанное уже пятью тысячами граждан — текстуально оно почти полностью совпадало с первым и было лишь дополнено юридически более корректной резюмирующей частью. В марте же петербургское региональное отделение партии «Родина» организовало региональную конференцию, участники которой (в том числе некие депутаты Государственной Думы и Законодательного собрания Петербурга, не названные, правда, поименно[108]) поддержали этот запрос. Показательно, что официальный сайт партии «Родина», освещавший мероприятие, даже не обмолвился об этом.
В апреле 2005 года петербургская городская прокуратура дважды (после основной и дополнительной, проведенной по инициативе прокурора города, проверок) отказалась возбудить уголовное дело по ст. 282 УК по факту публикации газетами «Русь православная» и «За русское дело» «письма пятисот» на том, в частности, основании, что «употребляемый в тексте публикаций термин «жид» и его грамматические модификации не является официально признанным указанием на принадлежность к определенной религии». А 30 мая 2005 г. уже Басманная прокуратура Москвы отказала в возбуждении уголовного дела и по факту этого обращения в Генеральную прокуратуру (как требовали правозащитники), и по тексту книги «Кицур Шульхан Арух» (как требовали авторы «письма пятисот»)[109]. После широкого общественного возмущения Московская прокуратура вернула дела на дополнительную проверку, которая вновь завершилась отказом. Эти действия прокуратуры спровоцировали очередной виток антисемитских выступлений: 18 июля М. Назаров подал в Басманный суд Москвы заявление–жалобу с требованием обязать прокуратуру возбудить уголовное дело против иудейских лидеров, которых он называет «насадителями морали «Шулхан аруха».
Впрочем, еще самое первое решение — петербургской прокуратуры — незамедлительно спровоцировало следующий виток антисемитской пропаганды: евреи (конкретно, хасиды) были прямо и публично обвинены некоторыми национал–радикалами в совершении ритуального убийства пяти красноярских детей (напомним, в апреле в Красноярске пропали пять школьников младших классов; через три недели их тела были найдены в одном из городских коллекторов). Первым с этим обвинением выступил основной автор «письма пятисот» Михаил Назаров. А 29 апреля 2005 г. в Москве на Пушкинской площади был организован митинг с требованием наказать евреев за это ритуальное убийство, организованный находившимся к тому времени под судом по ст. 282 УК Виктором Корчагиным и лидером ННП Александром Ивановым (Сухаревским). Показательно, что помимо антисемитского требования в резолюции митинга содержались и социальные требования («увеличить в два раза пенсии, стипендии и зарплату бюджетникам в связи с проводимой в стране монетизацией льгот»). До сих пор никакой реакции правоохранительных органов на эти демарши не последовало.
Осознание безнаказанности антисемитской пропаганды провоцирует ее активизацию. И дело здесь не только в том, что антисемитский скандал дал его «героям» возможность для политических спекуляций и продолжения обсуждения «еврейского вопроса», в том числе и в виде неприкрытой антисемитской пропаганды на телевидении — в случае с Альбертом Макашовым, принявшим участие в программе Владимира Соловьева «К барьеру!» 6 февраля.
В марте 2005 года в Вологде и Новгороде возобновился выпуск антисемитских газет («Славянский набат» и «Русское вече» соответственно). В первом случае дело по ст. 282 УК РФ было возбуждено, однако не доведено до суда, во втором редактор Павел Иванов был осужден именно по этой статье, но после того, как в результате кассации судебный запрет на издательскую деятельность был снят, он вновь вернулся к изданию антисемитской газеты. В июне сразу в нескольких регионах России начали активно распространяться антисемитские листовки. На этом фоне неудивительны акты вандализма в отношении еврейских кладбищ и культовых сооружений — в Казани, Подмосковье, Петрозаводске, Самаре, Твери (где антисемитскими лозунгами была почему–то расписана ограда католического костела). Скорее, удивительно, что их не так много. Впрочем, вероятно, внимание неонацистски настроенных вандалов было в эти месяцы отвлечено на другое. В преддверии празднования годовщины Победы резко увеличилось количество актов вандализма в отношении именно военных мемориалов — в Петербурге, Сыктывкаре, Пермской области, Саратове.
Иная религиозная ксенофобия
Осуждение антисемитского обращения стало поводом для проявления иных ксенофобных настроений. В частности, исполнительный секретарь Межрелигиозного совета России Совета Роман Силантьев назвал это событие беспрецедентным, заявив при этом, что «иудейское сообщество помогает православным бороться с сектантами и мракобесными правозащитниками, ненавидящими любое проявление религиозных чувств» (выделено мной — Г. К.). Кстати, под шум антисемитского скандала на страницах некоторых газет в 2005 году почему–то активизировалась дискредитация «Свидетелей Иеговы»[110].
В целом ряде регионов — Вологодской, Тверской, Самарской, Свердловской областях, а также в Приморском крае — были отмечены нападения на православные храмы и часовни. В большинстве этих случаев нападавшие использовали бутылки с зажигательной смесью. Нередки были акты вандализма на кладбищах.
В частности, 20 февраля 2005 г. в Череповце был совершен поджог часовни Воскресенского собора, а позже на стене часовни была обнаружена надпись «Слава русским богам!» — распространенный лозунг в среде национал–радикалов неоязыческого толка.
Хотелось бы отметить и еще один случай. В феврале 2005 года в с. Яндыки Астраханской области было осквернено сельское кладбище, причем пострадали православные могилы и памятник солдату, погибшему в Чечне. Виновные, оказавшиеся этническими чеченцами, были задержаны и в апреле 2005 года осуждены по пп. «а» и «б» ч. 2 ст. 244 УК («уничтожение, повреждение мест захоронения и надмогильных сооружений, совершенное группой лиц по предварительному сговору, по мотиву национальной и религиозной ненависти») на два года в колонии–поселении. Позже, однако, приговор был смягчен, что стало одной из причин чеченского погрома в селе, произошедшего в августе 2005 года[111].
Помимо православных, нападениям и осквернению подверглись также культовые сооружения мусульман (мечеть «Тауба» в Нижнем Новгороде), католиков (вышеупомянутый костел в Твери), протестантов (в Челябинске подожгли церковь евангельских христиан–баптистов), новых религиозных движений.
Антицыганские выступления
С декабря 2004 года резко активизировались антицыганские выступления.
Наиболее скандальными являются события в районном центре Новосибирской области Искитиме.
В течение декабря–января в Искитиме, цыганском поселке в пригороде Новосибирска, было совершено несколько поджогов — в результате сгорело до десяти домов, в которых проживали цыганские семьи. Более 400 человек (в том числе женщины и дети) были вынуждены в спешном порядке покинуть поселок, бросив большую часть имущества, которое было разграблено мародерами. Кроме того, по утверждению некоторых пострадавших, в январе–феврале 2005 года в Искитиме были зафиксированы не только систематические поджоги, но и избиения цыганских семей, изъятие у них документов и вымогательство денег сотрудниками милиции. В ряде заявлений пострадавших, обратившихся за помощью в Комиссию по правам человека в Томской области, указывается, что машины скорой и пожарной помощи не были пропущены к месту пожара милицейскими машинами. По официальной версии, мотивом преступления стала месть цыганам за наркоторговлю со стороны местных криминальных авторитетов. В апреле 2005 года там было совершено еще три поджога цыганских домов. Все это происходило на фоне активной антицыганской пропаганды в региональных СМИ. Активно тиражировалась не только информация о задержании «цыган–наркоторговцев»; цыганам приписывались и другие местные происшествия, в частности, убийства (как «месть» за поджоги[112]). А требования общественных организаций по объективному расследованию искитимского погрома и действия милиции и прокуратуры по расследованию дела прямо объяснялись цыганским подкупом.
По аналогичному сценарию грозит развиться ситуация в Ярославле. В апреле появилась информация о том, что некая возрожденная в городе добровольная народная дружина (ДНД), носящая имя Че Гевары, под руководством депутата Ярославского муниципалитета Сергея Кривнюка (открыто призывавшего в октябре 2004 года жечь цыганские дома) начала патрулировать Фрунзенский район Ярославля. Патрулирование под лозунгами борьбы с наркоторговлей осуществляется людьми, вооруженными бейсбольными битами. «Дружинники» уже разбили и уничтожили несколько машин, принадлежавших тем, кого они считают наркоторговцами. Как и в Искитиме, утверждается, что пострадавшие в милицию не обращались. О каком–либо преследовании «дружинников» не сообщается.
Между тем своевременное вмешательство правоохранительных органов и их неизбирательные действия по пресечению криминальных проявлений способны предотвратить этнические погромы. Весной 2005 года это можно было наблюдать на примере Волгоградской области. В мае в хуторе Новая Паника Фроловского района местные жители устроили сход с требованием выселить из поселка цыганский табор, мотивируя это «ухудшением криминогенной ситуации». На сходе звучали прямые призывы к погрому. Руководитель РОВД, выступивший на этом собрании, обратил внимание хуторян на то, что о большинстве происшествий, вызывающих их недовольство (например, об актах вандализма на местном кладбище) в милицию никто не заявлял, соответственно, они не расследуются, а в результате цыган обвиняют в криминальности, милицию в бездействии, и все выливается в погромные настроения[113]. В данном случае выступление милиционера предотвратило погром.
Экстренные меры по предотвращению цыганских погромов были вынуждены принимать и городские власти Красноярска — в связи с распространившимися в апреле 2005 года в городе слухами о том, что к исчезновению пяти красноярских школьников причастны цыгане. В срочном порядке цыгане были высланы из города. Такие действия — не лучший (и незаконный) способ решения проблемы. Но, по всей видимости, власти были не в состоянии обеспечить этим людям безопасность.
На этом фоне ситуация в Архангельской области, где с осени 2004 года длится судебная тяжба между мэрией Архангельска и цыганским табором по поводу строительства пригородного цыганского поселка, выглядит вполне безобидной. Мэрией была выделена земля под строительство, были даже присвоены почтовые адреса. Однако затем в прессе развернулась активная антицыганская кампания, и мэрия аннулировала свои постановления, разрешающие строительство, которое к тому времени уже началось. Судебное разбирательство идет с переменным успехом, однако новый мэр города, получивший свой пост во многом именно благодаря антицыганским лозунгам, не намерен уступать даже несмотря на возможные решения суда в пользу цыган: «Цыгане не умеют заниматься хорошими делами. Если решение вопроса об их выселении через суд затянется, надо приставить к ним милиционера. Надо создавать им проблемы, раз они создают их нам».
Ситуация в Свердловской области
Случай с искитимскими цыганами, на наш взгляд, является примером тесного переплетения целого ряда факторов, которые в конечном итоге приводят к этническим погромам. В частности, это передел сферы криминальных интересов, неспособность правоохранительных органов справиться с криминогенной ситуацией в регионе, этнически окрашенная криминальная хроника в СМИ. Однако это не единственный подобный пример. Крайне сложной и действительно теснейшим образом связанной с криминогенной обстановкой остается ситуация в Свердловской области. Параллельно с борьбой за сферы влияния организованных преступных группировок (в том числе и этнических), начавшейся после гибели в тюрьме криминального авторитета Александра Хабарова, в регионе развернута мощная антикавказская пропаганда, активнейшим участником которой является депутат Государственной Думы от «Единой России» Евгений Ройзман[114]. В результате все криминальные эпизоды с участием выходцев с Кавказа однозначно представляются местными СМИ как «кавказская экспансия» на Екатеринбург или как этнические конфликты, спровоцированные «кавказцами». Мы же, со своей стороны, не можем понять из этих сообщений, что является соперничеством преступных группировок, а что реальным конфликтом на этнической почве.
Свердловская область уже имеет опыт «выдавливания» иноэтничных (азербайджанских, цыганских, таджикских) общин с территории региона[115]. Эта практика довольно хорошо обкатана и применяется по стандартной схеме, очередной пример которой был представлен в январе 2005 года в деревне Русский Потам. Бытовая драка в новогоднюю ночь переросла в межэтническое противостояние местного русского населения с курдской общиной, несколько лет назад обосновавшейся в деревне. В результате сельский сход принял решение о выселении курдов из деревни, а разрешение на строительство жилья было признано незаконным. Впрочем, курды, напуганные угрозами физической расправы, сами спешно покинули деревню[116].
Краснодарский край
Сложной остается и ситуация в Краснодарском крае. При этом жертвами насилия становятся не только турки–месхетинцы, процесс переселения которых в США заметно активизировался после всплеска антитурецкого насилия конца 2004 года. Неправомерные действия краевых властей распространяются уже не только на турок–месхетинцев, но и на другие этнические группы. Зимой 2005 года о своем желании покинуть Краснодарский край заявили батумские курды (курманч) и хемшилы.
А в апреле 2005 года в Новороссийске возникла весьма серьезная кризисная ситуация. Бытовой конфликт между группой армянской молодежи и группой казаков перерос в массовую драку, в результате которой серьезно пострадал местный казачий атаман. Это, в свою очередь, спровоцировало массовые антиармянские беспорядки (было разгромлено армянское кафе, разбито несколько машин, однако официальных сведений о пострадавших не было). С большим трудом, перекрыв въезд в город пригородных казаков, новороссийской милиции и администрации города удалось предотвратить более масштабное насилие, однако местная армянская община еще долгое время выражала тревогу по поводу сложившейся в городе ситуации. Вероятно, стоит отметить, что инцидент начался и развивался на фоне регулярно появляющихся в кубанских СМИ сообщений о депортации армян (именно армян!) как нелегальных мигрантов с территории Краснодарского края[117].
Использование «националистического ресурса» на выборах
Несмотря на свертывание электорального пространства, тенденция использования националистической риторики в качестве средства мобилизации электората отнюдь не исчезает. Ксенофобная пропаганда остается одним из основных инструментов привлечения внимания избирателей к партиям и блокам. Эта агитация лишь была переориентирована на избирательные кампании другого уровня. Это и антисемитская агитация в Воронежской области (выборы депутатов областной Думы прошли 20 марта 2005 г.), антикавказская и антитаджикская риторика депутата Государственной Думы Евгения Ройзмана, который пытался провести (и провел) в Екатеринбургскую городскую думу «своего» кандидата Андрея Кабанова (выборы также прошли 20 марта), и упоминавшийся уже процесс по сносу «цыганского самостроя» в Архангельске, одним из инициаторов которого стал Александр Донской, избранный 13 марта мэром города.
Невероятно активна в этом плане была в первой половине 2005 года ЛДПР. Владимир Жириновский умудрился даже спровоцировать международный скандал. 17 января 2005 г. в эфире радиостанции «Эхо Москвы» Жириновский сравнил казахов с африканскими племенами и заявил, что «на казахском языке нет ни одного учебника, ни одного литературного труда. Вообще ничего». Результатом этого демарша стало то, что Генеральный прокурор Казахстана Рашид Тусупбеков направил письмо Генеральному прокурору России Владимиру Устинову с просьбой рассмотреть вопрос о привлечении В. Жириновского к ответственности за возбуждение национальной вражды и розни между народами России и Казахстана, а 10 февраля МИД Казахстана объявил нежелательным въезд В. Жириновского в Казахстан.
16 мая 2005 г. фракция ЛДПР организовала в стенах Государственной Думы «круглый стол» на тему «Национальный вопрос в структуре общественного взаимодействия». Отметим, что среди других ксенофобных выступлений, звучавших на этом мероприятии, обычно осторожный в высказываниях на московских мероприятиях лидер ЛДПР В. Жириновский рассуждал о «засилье евреев» во власти, искусстве и юриспруденции.
Весной 2005 года неожиданно «прославился» еще одни ЛДПРовец, ранее мало кому известный — депутат Государственной Думы Николай Курьянович. В преддверии формирования списка кандидатов на пост губернатора Иркутской области, в который он надеялся попасть, Н. Курьянович сначала официально поддержал инициативу ДПНИ о создании вооруженных мобильных групп, а в конце мая озвучил законопроект ЛДПР по ужесточению миграции с предложением лишать гражданства россиянок, вышедших замуж за иностранцев под предлогом «спасения генофонда». Согласно проекту Курьяновича, в случае развода такая россиянка гражданство вернуть уже не может, так как ее «генофонд» уже «испорчен».
Есть и другие, не менее яркие, примеры. В преддверии выборов в Мосгордуму (намеченных на 4 декабря 2005 г.) не дает о себе забыть неутомимый депутат Мосгордумы Юрий Попов, который в январе 2005 года подготовил проект обращения в Конституционный суд с просьбой рассмотреть соответствие Конституции Федерального закона «О правовом положении иностранцев в РФ». В запросе он требует запретить иностранцам участвовать в выборах в органы местного самоуправления — чтобы защитить «коренное население». И, уже традиционно, эта инициатива была поддержана депутатом МГД Ириной Рукиной. А в июне 2005 года Ю. Попов начал распространять среди избирателей националистические письма с требованием выступить за дискриминацию мигрантов.
Деятельность неправительственных организаций
Как и прежде, деятельность неправительственных организаций (НПО) по противодействию распространению радикального национализма заключалась в основном в проведении просветительских и обучающих мероприятий, пресс–конференций, семинаров, «круглых столов» и других аналогичных акций с участием СМИ, представителей государственной власти и правоохранительных органов.
В рамках проекта «Противодействие радикальному национализму» Центр «СОВА» проводит ежедневный мониторинг проявлений национализма, анализирует основные тенденции в развитии националистических проявлений и государственной политики противодействия им. Начался новый этап проекта «Преодоление этнической дискриминации, расизма, ксенофобии, нетерпимости и экстремизма в России», осуществляемого Фондом «Гражданское общество». Центр межнационального сотрудничества продолжает серию обучающих семинаров для руководителей национальных объединений, представителей правоохранительных органов и чиновников из регионов России.
Представители общественных организаций регулярно пытаются инициировать уголовное преследование за националистическую пропаганду, участвуют в качестве экспертов в делах по возбуждению национальной ненависти (так, например, в процессе активистов РНЕ в Новгороде, завершившемся в мае, экспертами выступали коллеги Н. Гиренко).
Из наиболее ярких акций, проведенных общественными организациями в первом полугодии 2005 года, вероятно, стоит отметить многочисленные акции по закрашиванию нацистских надписей и рисунков в Ульяновске, Волгограде, Сыктывкаре, Самаре и целом ряде других городов России, а также организацию летних лагерей толерантности для детей.
Представители общественных организаций и этнических общин приняли участие и в начинаниях региональных властей. В частности, в феврале в Мурманской области началось общественное обсуждение проекта регионального закона о межнациональных отношениях, а в Рязанской области тогда же начала работу комиссия Общественной палаты при губернаторе по межнациональному взаимодействию. Впрочем, системой это пока отнюдь не стало. Например, в Краснодарском крае представители общественных организаций, подготовившие обоснованный критический анализ принимаемой в регионе программы толерантности, даже не были приглашены на ее обсуждение.
Иногда противодействие радикальным этнонационалистам носило и стихийный характер. В Ногинске активистов РНЕ изгнали с митинга против монетизации льгот. Известно также, что на одном из московских митингов национал–радикалы, члены ННП Иванова (Сухаревского), почувствовав настроение митингующих, не решились развернуть собственные лозунги. В первый день нового года жители Курска избили скинхедов, попытавшихся привлечь внимание гуляющих националистическими лозунгами. В январе 2005 года широкую известность получил эпизод в Липецке, когда две женщины вступились за избиваемого скинхедами пожилого кавказца и обратили нападавших в бегство. Весной 2005 года несколько национал–радикалов, пытавшихся вести неонацистскую пропаганду на Российском социальном форуме, были избиты присутствовавшими там анархистами. В мае пассажиры одной из подмосковных электричек избили группу скинхедов, попытавшихся привлечь их к участию в кавказском погроме.
Уголовное преследование национал–радикалов
В 2005 году заметно активизировалось уголовное преследование национал–радикалов за насильственные преступления, совершенные по мотиву национальной ненависти.
Только за первую половину 2005 года мы можем говорить о не менее чем шести обвинительных приговорах по таким преступлениям, учитывающих мотив ненависти[118]. И что не менее важно: в этот же период почти не было приговоров, этот мотив не учитывающих. Увы, уже летом тенденция изменилась (см. ниже), но отметить ее все равно необходимо: прокуратура и суды, видимо, учли давнюю критику общественности[119].
Причем не менее трех из этих шести приговоров вынесены не по знаменитой, но малопригодной в таких случаях ст. 282 УК, а по квалифицирующему признаку других статей. Это приговоры в Волгограде, Москве и в Перми. Во всех этих делах обвиняемые были признаны виновными по п. «л» ч. 2 ст. 105 УК РФ — убийство по мотиву национальной ненависти. Кроме того, в Тамбове в начале марта вступил в силу приговор по ч. 2 ст. 282 УК РФ (за совершение насильственных действий, направленных на унижение достоинства человека по признакам расы) в отношении 20–летнего члена Народно–патриотической партии России за избиение вьетнамца. Еще в двух случаях — в Москве и Подмосковье, к сожалению, формулировка обвинения неизвестна, однако известно, что мотив ненависти в ней присутствует. В этих процессах на разные сроки было осуждено 23 человека.
Не менее десяти дел находятся в суде (в Петербурге (два), Новосибирске, Сургуте, Владивостоке, Нижнем Новгороде, Перми, Томске, Екатеринбурге, Орле), еще как минимум в шести незаконченных делах по насильственным преступлениям (Москва, Саратов, Петербург (два), Челябинск, Уфа) прокуратура уже предъявила обвинение, в котором содержится мотив национальной ненависти. Всего по этим делам проходит не менее 60 человек[120]. Обращаем внимание на то, что статистика эта далеко не полна. Например, точно известно, что на 25 апреля 2005 г. только на контроле прокуратуры Петербурга находилось 47 (!) уголовных дел, возбужденных «по признакам преступлений, предусмотренных ст. 282 УК РФ, или в которых усматривается данный мотив преступления»[121]. К сожалению, мы не можем оперировать этими сведениями, так как неизвестно, по фактам каких преступлений возбуждено подавляющее большинство этих дел. Но само их количество впечатляет. И не вызывает сомнения, что это оказало существенное влияние на сокращение националистически мотивированных насильственных преступлений в городе.
Более того, похоже, постепенно начинает исчезать тенденция квалифицировать действия расистов без учета мотива ненависти. По крайней мере, в 2005 году нам известно гораздо меньше подобных случаев, нежели раньше. В частности, не был учтен этот мотив в приговоре подросткам, напавших на раввина А. Лакшина в январе 2005 года. В июле они были осуждены за нападение и нанесение повреждений средней тяжести, хотя при этом известно, что как минимум один из нападавших уже имел условный срок за нападение на гражданина Вьетнама, которое было квалифицировано как хулиганство. Несмотря на публичные антитурецкие выкрики в момент совершения убийства, не вменялась «национальная ненависть» и казаку, осужденному 24 июня в Краснодарском крае за убийство двух месхетинских девушек в декабре 2004 года. Не учитывалась «националистическая мотивация» подростков, избивших 19 апреля 2005 г. этнического армянина в Тольятти (Самарская область), несмотря на то, что подростки, отрицая свою причастность к скинхедам, тем не менее, не скрывали, что напали на него из–за «нелюбви к приезжим с юга». И наконец, в июле суд посчитал недоказанной националистическую мотивацию жестокого убийства узбекских рабочих летом 2004 года, на которой настаивала прокуратура.
Позитивным является и то, что следственные органы все чаще начали признавать наличие неонацистского мотива в преступлениях (прежде всего убийствах) против бомжей. В частности, это можно наблюдать в деле группировки скинхедов «Рысь» в Перми и деле челябинских скинхедов. Правда, в обоих случаях задержанным инкриминируется по несколько преступлений и не вполне ясно, воплотилось бы подобное признание в какие–либо юридические формы в случае, если бы среди жертв были только бездомные[122]. Однако, на наш взгляд, сами публичные заявления милиции и прокуратуры об идеологической составляющей подобных преступления являются явлением позитивным.
2005 год подтверждает выводы, сделанные ранее аналитиками и экспертами: отсутствие адекватной реакции на расовое насилие провоцирует все новые и новые нападения, как это было в Ростове–на–Дону, когда в течение мая–июня по городу прокатилась волна избиений и погромов на фоне полнейшего бездействия правоохранительных органов. И наоборот — даже одного приговора иногда бывает достаточно, чтобы большинство подростков, называющих себя «скинхедами», как минимум задумались о последствиях, а как максимум отказалось от нападений. Например, после приговора в Волгограде (26 апреля 2005 г. группа скинхедов из 7 человек была осуждена на сроки от 8 до 10 лет за убийство по мотиву национальной ненависти) у организаторов нацистских нападений явно возникли (хотя и временно) «кадровые проблемы» — это отчетливо показывает анализ содержания национал–радикальных форумов.
Нельзя не отметить и более активного преследования идеологов и пропагандистов национал–радикальных взглядов. За первое полугодие 2005 года за пропаганду национальной ненависти в ходе восьми процессов были признаны виновными девять человек, еще в трех процессах истек срок давности[123]. Однако значительные количественные показатели сводятся на нет анализом приговоров. Из девяти человек, осужденных в 2005 году по ст. 282, реальное наказание в виде исправительных работ или запрета на издательскую и распространительную деятельность понесли лишь четверо (распространитель листовок в Новокузнецке и трое активистов РНЕ в Новгороде). Остальные были осуждены условно.
Наиболее значимым в этом контексте нам представляется приговор, вынесенный 31 мая 2005 г. в Великом Новгороде. В российской судебной практике это первый случай вынесения обвинительного приговора по ст. 2821 УК России (организация экстремистского сообщества и участие в нем).
Активисты новгородского РНЕ Михаил Пекин, Олег Савельев и Алексей Захаров обвинялись в издании и распространении антисемитских материалов. Помимо того, что обвиняемые были признаны виновными по ст. 282, ч. 2, п. «в» (возбуждение национальной ненависти, совершенного организованной группой), М. Пекин был признан виновным в создании экстремистского сообщества (ст. 2821, ч. 1), а остальные — в участии в нем (ст. 2821, ч. 2).
Очень важно, что Захаров и Савельев были лишены права заниматься распространением средств массовой информацией на три года, а Михаил Пекин, кроме этого, на тот же срок был лишен права заниматься журналистской деятельностью. То есть судебное решение относится непосредственно к той деятельности, которая в данном случае и была предметом судебного разбирательства[124]. Фактически это лишь второй известный нам случай, когда в качестве наказания наложен запрет на профессиональную деятельность[125]. Первый такой случай — приговор одному из лидеров кемеровского отделения НБП А. Николаенко, вынесенный 26 апреля[126]. Помимо двухлетнего лишения свободы, кемеровскому нацболу было запрещено заниматься журналистской деятельностью в течение двух лет.
Интересно также отметить два приговора, вынесенные за распространение ксенофобных материалов в интернете.
В феврале 2005 года в Сыктывкаре завершился суд над автором сайта, на котором наряду с порнороликами (что первоначально и стало объектом внимания правоохранительных органов) были размещены призывы к «очистке планеты от низших рас: евреев, хачиков, азиатов, ниггеров, американцев, мусульман и прочего отстоя». Следствие по этому делу длилось около трех лет и завершилось приговором по ст. ст. 282 ч. 1 и 242 (распространение порнографии) — год лишения свободы условно.
В Кемерово 17 марта 2005 г. одним из районных судов был вынесен обвинительный приговор по ст. ст. 280 и 282 УК студенту–юристу Денису Супрунову за распространение в интернете материалов организации «Союз Русского народа» и газеты «Русское знамя». Так же, как и в Сыктывкаре, следствие по этому делу длилось с 2002 года. Студент–пятикурсник был признан виновным по обеим статьям, однако из–за срока давности ст. 282 с него была снята[127].
В апреле 2005 года за националистическую пропаганду (распространение листовок, организация митингов) Заводским районным судом г. Орла обвинительный приговор был вынесен активистам РНЕ Сергею Ратникову и Денису Чмыхову. Оба обвиняемых получили условные сроки. Так закончился процесс, начавшийся в феврале 2004 года, в ходе которого «соратники» обвиняемых угрожали не только свидетелям обвинения (в частности, орловскому правозащитнику Дмитрию Краюхину), но и судье, ведшему этот процесс.
Не менее 11 дел по ст. 282 (Волгоград, Горноалтайск, Хабаровск, Кемерово[128], Петербург, Орел, Камчатка, Киров, Омская и Псковская[129] области) еще не завершено. Все эти дела ведутся именно по пропаганде, а не по насильственным преступлениям[130].
Несмотря на перечисленные выше позитивные примеры преследования ксенофобных проявлений, сохраняется и стремление к нивелированию мотива национальной ненависти в подобных преступлениях. Особенно тревожно это выглядит в отношении насильственных преступлений, которые не получают должной юридической квалификации. Отчетливо это видно на примере убийства трех этнических армян в Свердловской области, произошедшего 18 мая 2005 г. Трое армянских строителей из Верхней Пышмы были забиты до смерти группой подростков, которые затем вернулись в местное кафе и публично заявили о том, что это была «зачистка». Тем не менее, этническая составляющая преступления отрицалась следствием до тех пор, пока инцидент не привлек внимания посла Армении в России, который в это время приехал в Свердловскую область с рабочим визитом.
Нет последовательности и в уголовном преследовании националистической пропаганды. В отношении целого ряда изданий и конкретных публикаций и авторов уголовные дела по ст. 282 УК то возбуждаются, то прекращаются, то возобновляются. При этом стоит учитывать, что срок давности по преступлениям, предусмотренным этой статьей, составляет два года, а следствие, если оно идет, неоправданно длительное и относительно сложное[131]. Обвиняемые саботируют следственный, а затем и судебный процесс, следствие и суд не могут с ними справиться — и в результате дела прекращаются из–за истечения срока давности, а обвиняемые продолжают заниматься ксенофобной пропагандой. Так, например, в 2005 году в связи с истечением срока давности избежал наказания Виктор Корчагин (в этом случае, правда, расчет срока давности был сомнителен)[132]. Вероятно, такая же участь ждет и дело по второму выпуску газеты «Нация» в Хабаровске. Последнее, что о нем известно, это то, что в апреле 2004 года решением суда оно было возвращено на доследование.
Иные санкции со стороны государства
После паралича, вызванного административной реформой, начала, наконец, работу в этой области Федеральная служба по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охраны культурного наследия (Росохранкультура), ставшая в этой области преемником Министерства печати. Если за 2004 год нам известно лишь два предупреждения, вынесенные за возбуждение национальной ненависти[133], то уже за первое полугодие 2005 года таких предупреждений вынесено не менее трех (редакции «Невского канала», двум газетам в Самаре). И еще не вполне ясно, были ли вынесены предупреждения Росохранкультуры петербургским газетам «Русь Православная» и «За русское дело». К сожалению, «закрытость» списка изданий, получающих предупреждения от Росохранкультуры — целенаправленная политика ведомства[134].
Зато прокуратура вынесла 4 марта 2005 г. газетам «За русское дело» и «Русь православная» предупреждения о «недопустимости распространения экстремистских материалов через СМИ». Причем в тексте предупреждения констатировалось, что в материалах газет содержатся высказывания, возбуждающие национальную ненависть. Показательно, что газета «За русское дело» пытается оспорить это предупреждение в суде, что является новостью в практике подобных изданий[135].
Нельзя не отметить непоследовательности в действиях даже одних и тех же правоохранительных органов. Так, например, прокуратура Петербурга сначала выносит предупреждение газете за возбуждение национальной ненависти за публикацию «письма пятисот», а затем эта же прокуратура отказывает в возбуждении уголовного дела по факту этой публикации — и не потому, что по ней уже вынесено предупреждение и этим прокуратура считает нужным ограничиться (такое решение было бы спорным, но вполне рациональным и, возможно, оправданным), а потому, что не усматривает в тексте признаков националистической пропаганды.
Вызывает недоумение и позиция некоторых высокопоставленных должностных лиц правоохранительных органов. В частности, зимой 2004–2005 года прозвучало несколько заявлений, отрицающих существование националистических группировок в России, хотя эти заявления шли вразрез с другими комментариями на ту же тему. Например, в начале февраля прокуратура Санкт–Петербурга сообщила о троекратном увеличении насильственных преступлений на расовой почве в регионе, а в конце февраля представители петербургской милиции выступили с заявлениями, смысл которых сводится к тому, что иностранцы сами провоцируют преступления против себя и вообще являются едва ли не основным криминогенным фактором в северной столице. Вновь выступил с отрицанием существования скинхедских организаций в Москве начальник столичного ГУВД генерал Пронин.
Необходимо отметить еще два знаковых события, произошедших в 2005 году.
Первое — это судебное решение о снятии с выборов за ксенофобную пропаганду. Сразу оговоримся, что это первый известный нам случай такого рода. 8 апреля 2005 г. после длительных и запутанных судебных разбирательств президиум окружного суда Ханты–Мансийского автономного округа (ХМАО) принял решение о снятии с выборов одного из кандидатов на пост мэра города Мегион за «подкуп, разжигание национальной вражды и расовой дискриминации». При этом кандидат, Александр Кузьмин, был снят накануне второго тура голосования, перед которым он считался явным фаворитом. 29 июня кандидат добился отмены судебного решения о снятии его с выборов в Верховном суде. Однако принципиальным является то, что это решение было отменено не по существу, как требовал А. Кузьмин, а из–за процессуальных нарушений, то есть обвинения в возбуждении национальной ненависти с него не сняты.
Второе — это профилактическая работа правоохранительных органов по предотвращению акций скинхедов. Весьма успешно был предотвращен погром на концерте панк–группы «Мавзолей» 26 апреля 2005 г. в Кирове. Милиция явно действовала на основании агентурных данных: потасовку, в которой участвовало не менее 68 хорошо вооруженных (цепи, бейсбольные биты, кастеты, арматура) скинхедов, ей удалось остановить в течение считанных минут. К сожалению, действия милиции в Кирове являются скорее исключением, чем правилом. Наоборот, некомпетентные, а зачастую и неправовые действия правоохранительных органов порождают довольно неожиданные казусы. Как, например, случай в Петербурге, когда скинхеды, задержанные с поличным за избиение армянина в 2002 году, избежали наказания: дело было прекращено за истечением срока давности. А вот милиционеры, их задержавшие, были признаны виновными (и, вероятно, справедливо) в избиении одного из задержанных и получили реальные тюремные сроки[136].
Антифашистская риторика и ее использование с целью дискредитации политической оппозиции
Новым и крайне тревожным явлением, проявившимся в начале 2005 года и постепенно набирающим силу, стало использование антифашистской риторики с целью дискредитации политической оппозиции.
Монетизация льгот спровоцировала волну массовых социальных протестов. Протесты эти (особенно первоначально) были стихийны и, как это ни странно, стали полной неожиданностью для представителей исполнительной власти различных уровней. Вполне естественным стало стремление различных политических сил (в том числе и национал–радикальных) воспользоваться сложившейся ситуацией и если не возглавить протестное движение под своими, националистическими, лозунгами, то хотя бы в очередной раз громко о себе напомнить. Правительственные чиновники поспешили объявить это антигосударственным заговором, который организован некими враждебными России силами.
Вскоре от абстрактных конспирологических намеков исполнительная власть перешла к конкретным обвинениям. Так, в Алтайском крае, воспользовавшись тем, что националисты участвовали в протестных митингах, «Единая Россия» объявила, что социальный протест был организован фашистскими движениями. Инициирование местными единороссами процесса импичмента в отношении губернатора края Михаила Евдокимова мотивировалась, в том числе, неправильной кадровой политикой губернатора. Напомним, М. Евдокимов был избран в 2004 году, победив поддержанного «Единой Россией» экс–губернатора А. Сурикова, а заместителем себе он выбрал известного в крае антисемита С. Григорьева[137].
Но если в заявлении алтайских единороссов был хотя бы формальный повод для подобных действий, то совсем уже тревожным выглядят инициативы последних дней февраля.
Спикер Совета Федерации Сергей Миронов 28 февраля 2005 г. в интервью газете «Известия» в очередной раз выступил с инициативой продления президентских полномочий, причем не исключил, что это может произойти уже в ближайшее время — в случае нарастания в стране фашистской угрозы. При этом С. Миронов заявил, что рост ксенофобии в России провоцируется «сидельцами в одной из столиц Западной Европы, которые обладают огромными финансовыми ресурсами и хотят реализовать некий сценарий».
А накануне, 27 февраля, в Подмосковье состоялась учредительная конференция нового политического молодежного движения «Наши». Организовано оно было на базе и отчасти вместо полностью дискредитировавшего себя движения «Идущие вместе» того же Василия Якеменко. Движение сразу же выступило с заявлением о намерении противостоять нарастающей ксенофобии и фашизму в России. При этом в качестве объекта борьбы, помимо национал–большевиков (часть региональных организаций которых действительно придерживается национал–радикальных взглядов, и их идеологический конфликт с руководством партии начинает постепенно выплескиваться наружу), были названы Ирина Хакамада и другие политики, не скрывающие своей непримиримой оппозиционности по отношению к существующему политическому режиму и лично к президенту Путину. Ни один из аналитиков не рассматривает возможность превращения движения «Наши» в серьезную политическую силу. Однако не может не тревожить декларация «нашистов», как их немедленно начали называть, о намерении создания неких боевых отрядов по борьбе с фашистами — особенно памятуя о том, что несколько лет назад активно обсуждалась прямая связь движения «Идущие вместе» с все теми же скинхедами. Воспоминания об этом сотрудничестве тем более актуальны, что летом 2005 года Виталий Якеменко заявил о намерении привлечения скинхедов в ряды «нашистов»[138]. Да дело не только в воспоминаниях: «нашим» с большими или меньшими основаниями приписывается уже длинный ряд насильственных акций, в первую очередь — против НБП.
«Политический подтекст», к сожалению, все отчетливее проявляется не только в риторике, но и в действиях правоохранительных органов. Все заметнее становится тенденция преследования не реальных экстремистских проявлений, а довольно безобидных активистов леворадикальных организаций. Например, 9 мая и накануне в качестве «превентивной меры» были задержаны активисты НБП (которая в последнее время выступает преимущественно не с националистическими, а с левацкими лозунгами), АКМ и СКМ, в то время как национал–радикалы беспрепятственно митинговали у Белорусского вокзала[139].
В январе 2005 года дело по обвинению в публичных призывах к экстремистской деятельности было возбуждено по факту публикации в газете «Право–Защита» Нижегородского общества прав человека обращений Аслана Масхадова и Ахмеда Закаева с призывами к мирному урегулированию чеченского конфликта. После того, как экспертиза никакого «экстремизма» в публикациях не усмотрела, дело было переквалифицировано на ст. 282. Деятельность же самой организации была приостановлена на полгода под надуманным предлогом.
Подводя итоги первого полугодия 2005 года, можно констатировать следующее.
Все основные тенденции в развитии радикального национализма, отмеченные нами в 2004 году, не только сохранились, но и получили новые черты. Волна расово мотивированного насилия продолжает расти, хотя и не столь стремительными темпами, как в 2004 году. При этом она все шире распространяется не только на людей «неславянской» внешности, но и на идеологических противников, а также представителей государства, приобретая черты не только националистического, но и политического террора.
Заметно активизировалась деятельность идеологически активных группировок, которые все отчетливее стремятся преодолеть маргинальный статус, поддерживая, а иногда и возглавляя социальный протест политически пока не ангажированной части граждан в условиях жестких и непродуманных социальных реформ. Маргинальность преодолевается также путем коалиционных, правда, пока единичных, выступлений с парламентскими партиями (как это случилось с «письмом пятисот»), а также проникновением в «респектабельные» СМИ (прежде всего на телевидение).
По–прежнему наблюдается отсутствие четкой позиции государства в отношении пропаганды национальной ненависти. Несмотря на рост количества предъявленных обвинений, наказания по большей части остаются символическими, хотя в некоторых регионах все–таки наблюдается реальное стремление пресекать этнонационалистическую пропаганду.
Однако самым тревожным, на наш взгляд, является то, что борьба с реально существующими в России национализмом и ксенофобией становится элементом политической игры, направленной, с одной стороны, на дискредитацию стихийного и массового протеста, первоначально имевшего исключительно социальный мотив, а с другой — на обоснование борьбы с политической оппозицией, свертывания демократических свобод в стране и, в конечном итоге — изменения Конституции под предлогом «борьбы с фашистской угрозой».
Однако есть и важные позитивные тенденции в борьбе с распространением радикального национализма.
Во–первых, скинхедские выходки постепенно начинают встречать отпор со стороны рядовых граждан.
Во–вторых, и это нам кажется главным, заметно изменение отношения правоохранительных органов к насильственным преступлениям на почве национальной ненависти. Возросло как количество обвинительных приговоров, так и число возбужденных по этой классификации дел. Причем очень важно, что юридическая квалификация преступных действий национал–радикалов стала заметно более грамотной. И это, похоже, сказалось, в уменьшении количества убийств на почве ненависти.
Одна из причин недостаточной эффективности противодействия криминальной ксенофобии и, в частности, возбуждению в обществе национальной, расовой и религиозной ненависти и вражды (ст. 282 Уголовного кодекса РФ) со стороны правоохранительных органов связана с объективными трудностями, возникающими при предварительном расследовании и судебном разбирательстве уголовных дел данной категории. Эти сложности обусловлены, помимо прочего, недостаточной разработанностью уголовно–правовой теории применительно к данной норме закона. Сказанное относится и к другим правовым дисциплинам: уголовному процессу, криминалистике, теории судебных экспертиз и пр.
Основной проблемой здесь является сама специфическая природа преступлений такого рода. Подобные преступные деяния совершаются только и исключительно посредством устной или письменной речи, путем использования продуктов речевой деятельности, то есть рукописной, печатной, аудиовизуальной продукции (а также невербальных средств коммуникации — жестов, мимики, фотографий, рисунков и пр.). Никаких иных объективных поведенческих признаков преступного деяния, как это имеет место, например, при посягательствах на жизнь и чужое имущество, экономических, транспортных, воинских и других преступлениях, здесь не возникает.
В самой публичной речи или публикации заключен весь Corpus delicti, то есть объективные признаки преступления. Именно текст и невербальные компоненты обнародованных материалов являются главным предметом исследования и основным источником доказательств по делам рассматриваемой категории. Определение смыслового содержания текста, его враждебной направленности является предварительным и непременным условием юридической оценки деяния как противоправного.
В результате доказательства зачастую базируются лишь на материалах и выводах судебных экспертиз, в которых анализируется смысловая направленность спорных материалов СМИ, публичных выступлений. Вместе с тем вплоть до последнего времени не было опубликовано серьезных научных работ, посвященных теории, методологии и методике проведения таких экспертиз. Ученые и практики высказывали различные точки зрения о том, какой должна быть подобная экспертиза по профилю (предлагались варианты социогуманитарной, лингвистической, текстологической экспертизы), что является ее предметом, специалисты какой науки должны проводить подобные исследования, какие вопросы целесообразно ставить правоприменителям перед экспертами и др.
Проблема оценки смысловой направленности спорных материалов СМИ, публичных выступлений изучалась юристами и психологами отдела юридической психологии НИИ проблем укрепления законности и правопорядка при Генеральной прокуратуры РФ и в теоретическом, и в практическом плане в течение последних пятнадцати лет. К настоящему времени разработана теория, методология и методика анализа подобных материалов в рамках судебной экспертизы, внепроцессуального консультирования правоприменителей. В настоящей статье кратко приводятся основные положения данного подхода[140].
Объектом экспертного исследования здесь выступает сообщение СМИ, материалы публичного выступления, а предметом — смысловая направленность этого материала, поскольку эксперту необходимо определить и обосновать, используя при этом специальные познания, направлен ли данный материал на разжигание вражды по отношению к той или иной указанной в норме закона группе: расовой, религиозной и пр.
Следующим шагом при создании методики экспертной оценки ксенофобских материалов является разработка системы общих критериев оценки, позволяющих выявить смысловую направленность таких текстов, а также унифицировать результаты анализа, проведенного различными исследователями. В этой связи необходимо отметить, что еще десять лет назад А. Р. Ратиновым была предложена система признаков возбуждения национальной, расовой и религиозной вражды и нетерпимости[141]. В нынешнем виде эта классификация выглядит следующим образом.
1) Ложная идентификация — формирование и подкрепление негативного этнического стереотипа, отрицательного образа нации, расы, религии путем:
переноса различного рода негативных характеристик и пороков отдельных представителей на всю этническую или религиозную группу;
приписывания всем представителям этнической или религиозной группы стремления следовать древним обычаям, верованиям, традициям, негативно оцениваемым современной культурой;
утверждения о врожденном или историческом превосходстве одной нации, расы, религии и неполноценности или порочности других.
2) Ложная атрибуция — приписывание враждебных действий и опасных намерений представителям какой–либо нации, расы, религии по отношению к другим путем:
возложения вины и ответственности за деяния отдельных представителей на всю этническую, расовую или религиозную группу;
утверждения об изначальной враждебности определенной нации, расы, религии по отношению к другим;
утверждения о полярной противоположности и несовместимости интересов одной этнической или религиозной группы с интересами других;
утверждения о наличии заговора, тайных планов одной национальной или религиозной группы против других;
объяснения бедствий и неблагополучия в прошлом, настоящем, будущем существованием и целенаправленной деятельностью определенных этнических, расовых и религиозных групп.
3) Мнимая оборона — побуждение к действиям против какой–либо нации, расы, религии путем:
поощрения, оправдания геноцида, депортаций, репрессий в отношении представителей какой–либо нации, расы, религии;
требования вытеснить из различных сфер деятельности лиц определенной национальности, расы, конфессиональной принадлежности;
требования ограничить права и свободы граждан или создать привилегии по национальному, расовому, религиозному признаку;
высказывания угроз и подстрекательства к насильственным действиям в отношении лиц определенной национальности, расы или по признаку религиозной принадлежности.
При проведении исследования смысловой направленности конкретной публикации СМИ, материала публичного выступления данные признаки используются в качестве критериев оценки.
Эта классификация в последние годы все более активно применяется на практике как правоприменителями, так и экспертами при проведении исследований материалов СМИ, направленных на возбуждение национальной, расовой и религиозной вражды, она зарекомендовала себя как валидный и надежный инструмент для выявления смысловой направленности продукции масс–медиа подобного рода. Данные критерии могут быть использованы и для оценки смысловой направленности сообщения масс–медиа, публичного выступления на унижение национального, расового или религиозного достоинства человека. Кроме того, большая часть признаков применима и для определения смысловой направленности текстов, возбуждающих вражду к различным социальным группам[142].
Приведем краткие примеры интолерантных высказываний, встречающихся в сообщениях СМИ, и их соотношение с приведенными группами признаков. Так, к признакам первой группы («ложная идентификация») относятся такие утверждения, как: «нация воров и убийц», «еврейская (кавказская, азербайджанская, цыганская) мафия», «кровопийцы», «чурки», «хачики», «черные», «жиды» и т. д.
Признаки второй группы («ложная атрибуция») могут проявляться в таких суждениях, как: «азербайджанцы захватили рынки», «евреи захватили банки», «турки–месхетинцы (мигранты) захватили земли», «кавказцы насилуют русских женщин, занимаются работорговлей», «цыгане занимаются мошенничеством и наркоторговлей», «евреи спаивают и губят русский народ», «мировая закулиса», «сионо–масонский заговор», «тайные планы мусульман по захвату России» и т. д.
К признакам третьей группы («мнимая оборона») можно отнести такие призывы, как: «дадим отпор кавказским (еврейским и др.) оккупантам», «защитим Родину от скверны», «чемодан — вокзал — Баку», «запретить представителям некоренных народов управлять страной», «правильно их Сталин (Гитлер) прижимал к ногтю», «Россия для русских» и т. д.
Указанный выше предмет экспертного исследования определяет и профессиональную компетенцию специалистов, привлекаемых для ее производства. В целом можно выделить три подхода к анализу смысловой направленности материалов подобного рода, сложившиеся в рамках различных наук. Первый — лингвистический подход, объектом которого является язык сообщения, словесные средства, использованные автором для формирования определенной смысловой направленности сообщения. Второй — психолингвистический подход, анализирующий особенности речи автора. Наконец, третий — социально–психологический — направлен на изучение коммуникации между автором и аудиторией (посредством сообщения СМИ) как элемента человеческого общения в структуре массовых коммуникативных процессов. Отметим, что два последние подходы несколько шире первого, поскольку включают в орбиту анализа помимо вербальных, словесных, и различные невербальные компоненты речи и коммуникации. Их исследование часто бывает крайне значимо для определения смысловой направленности, например, видео- и аудиоматериалов.
Таким образом, подобные экспертизы должны проводиться специалистами–психолингвистами, филологами и социальными психологами, специализирующимися в области изучения средств массовой информации. Экспертизу может проводить как один специалист, профессионально владеющий знаниями и методами психолингвистики и социальной психологии, так и комиссия из специалистов в области социальной психологии и лингвистики. В этом случае назначается проведение комплексной экспертизы.
Учитывая малочисленность ученых, обладающих специальными познаниями одновременно и в социальной психологии, и в психолингвистике, а также отсутствие у многих из них опыта производства судебных экспертиз по делам указанной категории, более целесообразным представляется проводить именно комплексные психолингвистические экспертизы, привлекать для совместного исследования, с одной стороны, специалистов по социальной психологии, имеющих достаточную подготовку в области изучения массовых коммуникаций, психологии пропаганды, межгрупповых, в частности, межнациональных, отношений, а с другой — филологов, владеющих научным аппаратом лингвистики и семантики, специальными методами исследования продуктов речевой деятельности.
Специфика материала, предоставленного для исследования, может существенно влиять на состав специалистов, привлекаемых для производства экспертизы. Так, например, если сообщение СМИ не содержит вербальных компонентов, а представляет собой рисунок или карикатуру, то нецелесообразно привлекать для его изучения филологов: в данном случае наряду с социальными психологами необходимы специалисты в области живописи. Вместе с тем отметим, что на практике объектом экспертного исследования в подавляющем большинстве случаев выступает материал СМИ или публичного выступления, выраженный в вербальной форме (напечатанный текст, аудио- или видеозапись публичного выступления, радио- или телепередачи), иногда сопровождающийся невербальными компонентами (музыкальный и видеоряд телепередачи, рисунок, иллюстрирующий статью в газете, и т. д.)
Кроме того, следует учитывать, что ксенофобскую направленность может иметь не только сообщение СМИ или публичное выступление, но и произведение искусства (литературное произведение, художественный фильм, произведение изобразительного искусства и пр.) Его распространение или публичная демонстрация также является противоправным действием и влечет ответственность по ст. 282 УК РФ. Для определения смысловой направленности подобных произведений правоприменитель также нуждается в использовании специальных знаний. В этом случае экспертизу должны совместно проводить социальные психологи и искусствоведы соответствующего профиля (киноведы, литературоведы и др.) Соответственно, здесь должна назначаться комплексная психолого–искусствоведческая экспертиза.
В целом следует отметить, что проблема компетенции специалистов, привлекаемых для производства экспертиз смысловой направленности ксенофобских материалов, является наиболее сложной и дискуссионной. Так, при необходимости к проведению подобных экспертиз могут привлекаться представители и других наук. Формы их участия мы рассмотрим ниже.
Применяемый при проведении судебных психолингвистических экспертиз или научных консультаций основной метод исследования — качественный критериально ориентированный социально–психологический и психолингвистический анализ сообщения СМИ (его содержания, структуры, языка, невербальных компонентов, и др.) При этом признаки возбуждения вражды и ненависти, как уже отмечалось, выступают в качестве ведущих критериев оценки смысловой направленности материала. При необходимости в качестве дополнительного метода может использоваться качественно–количественный анализ (контент–анализ) материалов СМИ и публичных выступлений.
Учитывая изложенное, представляется целесообразным в общем виде определить данный вид экспертиз как психолингвистическую экспертизу смысловой направленности материалов СМИ и публичных выступлений.
Назначение судебной психолингвистической экспертизы по уголовным делам осуществляется в порядке, определенном ст. 195 УПК РФ. Экспертиза может назначаться лицом, проводящим расследование по делу, и судом. В постановлении о назначении экспертизы указываются: основания назначения судебной экспертизы; фамилия, имя и отчество эксперта или наименование экспертного учреждения, в котором должна быть произведена судебная экспертиза; материалы, предоставляемые в распоряжение эксперта; а также вопросы, на которые должен ответить эксперт.
Судебная экспертиза производится государственными судебными экспертами и иными экспертами из числа лиц, обладающих специальными познаниями. При решении вопроса о привлечении того или иного специалиста к исследованию правоприменитель должен заранее выяснить его компетентность в области знаний, необходимой для производства экспертизы (психолингвистике, социальной психологии, лингвистике, искусствоведении и т. д.)
Обязанности и права эксперта приводятся в ст. 57 УПК РФ. Согласно ей эксперт вправе знакомиться с материалами уголовного дела, относящимися к предмету судебной экспертизы; ходатайствовать о предоставлении ему дополнительных материалов, необходимых для дачи заключения, либо в привлечении к производству судебной экспертизы других экспертов; давать заключение в пределах своей компетенции, в том числе по вопросам, хотя и не сформулированным в постановлении о назначении судебной экспертизы, но имеющим отношение к предмету судебной экспертизы; отказаться от дачи заключения по вопросам, выходящим за пределы специальных знаний, а также в случаях, если предоставленные ему материалы недостаточны для дачи заключения. Таким образом, основной обязанностью эксперта является своевременное предоставление всестороннего, полного и объективного заключения (в пределах своей компетенции), отвечающего на все поставленные перед ним следователем или судом вопросы. При этом эксперт несет личную ответственность за исполнение этих обязанностей.
Остановимся несколько подробнее на праве эксперта ходатайствовать о предоставлении дополнительных материалов. В некоторых случаях данное право выступает как прямая обязанность эксперта. Так, крайне важно, чтобы психолог или лингвист, оценивающий смысловую направленность сообщения СМИ, имел полное представление о том, в каком контексте был опубликован данный материал (в какой газете напечатана анализируемая статья, частью какой книги является изучаемая глава и пр.)
Эти требования диктуются чисто практическими соображениями. Так, весьма нередки случаи, когда содержательно нейтральный текст сопровождается броским заголовком, фотографиями, иллюстрациями (или подписями под ними), которые в значительной степени (а иногда и полностью) изменяют восприятие смысла сообщения читателями. В ряде ситуаций подобный эффект оказывает пространственное расположение текста анализируемой публикации по соседству с другими крайне острыми материалами, написанными на ту же или сходную тематику. При этом на оценку и интерпретацию аудиторией влияет «эмоциональное эхо» от прочтения предыдущей публикации.
Правоприменителю необходимо учитывать подобные моменты, поэтому недопустимо предоставлять специалисту для анализа, например, лишь ксерокопию фрагмента печатного текста без точного и подробного указания его выходных данных. Исследуя изъятое из общего смыслового контекста сообщение, можно упустить крайне важные для оценки его смысловой направленности моменты. В подобных случаях специалист должен обращаться к лицу, назначившему производство экспертизы, и требовать дополнительные материалы, необходимые для анализа.
Основным результирующим документом при проведении экспертизы, согласно ст. 204 УПК РФ, является заключение эксперта. Оно должно включать три основные части: вводную, исследовательскую и выводы. Во вводной части излагаются все необходимые реквизиты заключения.
В исследовательской части дается характеристика материалов СМИ, направленных на экспертизу, указываются использованные при производстве экспертизы методы, приводится подробный анализ содержания и смысловой направленности указанного сообщения. Для этого эксперту необходимо сопоставить различные разделы сообщения, выделить его ключевые компоненты, установить в отдельных фрагментах информации общую мысль, контекст сообщения, его латентный смысл, соотношение вербальных и невербальных компонентов сообщения.
Анализ должен вестись на различных структурных уровнях сообщения — на уровне слова, фразы, предложения, а также и на более высоком уровне — целостного текста, подборки статей, газетного выпуска, книги и т. д. Кроме того, необходимо учитывать общественно–политический и культурный контекст, в рамках которого данный материал создавался и подается читателям (зрителям, слушателям). Сопоставление всех полученных таким образом содержательно–смысловых блоков сообщения позволяет установить общую направленность материала.
Маскировка пропагандируемых идей, многократность обращения к ним, разнообразие специальных приемов и средств, используемых для внушения или убеждения аудитории в правильности этих идей, длительность такого рода пропагандистской деятельности чаще всего указывают на целенаправленность организации информационного воздействия и на преднамеренный характер действий коммуникатора (автора сообщения).
В заключительной части экспертизы представляются ответы на поставленные следствием или судом вопросы либо излагаются причины, по которым эксперту не удалось ответить на них. Выводы экспертизы должны формулироваться четко в соответствии с поставленными вопросами. Если это возможно, они должны носить категорический характер — утвердительный или отрицательный. Если же проведенное исследование не позволяет сделать однозначных выводов, эксперту следует специально оговорить это обстоятельство. Необходимо подчеркнуть, что выводы экспертизы должны базироваться на положениях психологической науки и результатах проведенного исследования, а не носить характер психологического эссе или общежитейских рассуждений с элементами морализаторства. Оценочным суждениям вообще не место в экспертном заключении. Изложение некоторой научной информации без специального анализа конкретного случая также не является экспертным исследованием.
Заключение судебной психолингвистической экспертизы (как и любой другой) не имеет заранее установленной силы и не является обязательной для суда. Оно подлежит полной, всесторонней и объективной проверке и оценке наряду с другими доказательствами по делу. Суд оценивает квалификацию, объективность и компетентность эксперта, научную обоснованность, полноту и правильность заключения, включая использованные методы исследования, их адекватность материалу, убедительность выводов и их соответствие исследовательской части заключения, а также проверяет соблюдение норм процессуального права при назначении и проведении экспертизы. В случаях, когда речь идет о специальных вопросах, суд также оценивает их в меру своего разумения. Подчеркнем, что экспертиза, проведенная с нарушением установленного законом порядка, и заключение эксперта, не отвечающее соответствующим требованиям Уголовно–процессуального кодекса РФ, не имеют юридической силы и согласно ст. 75 не допускаются как доказательства.
В ряде случаев (при недостаточной ясности или полноте заключения эксперта, возникновении новых вопросов в отношении ранее исследовавшихся обстоятельств) следствием или судом в соответствии со ст. ст. 207 и 283 УПК РФ может быть назначена дополнительная судебная экспертиза, которую поручают провести тому же эксперту. Эти же статьи регламентируют порядок назначения повторной экспертизы, проводимой в тех случаях, когда у следственных или судебных органов возникают сомнения в обоснованности заключения эксперта, обнаруживаются противоречия в содержании экспертного заключения или между различными экспертными заключениями, либо противоречия экспертизы иным материалам дела. В этих случаях проведение судебной экспертизы поручается другому эксперту или экспертам.
Особую проблему, требующую специального обсуждения, представляет привлечение к производству психолингвистической экспертизы специалистов из разных областей науки (помимо психологов, филологов, а в ряде случаев — искусствоведов различной специализации). Анализируя ее, необходимо ответить на следующие вопросы: в каких случаях и с какой целью необходимо приглашать подобных специалистов, каковы границы их профессиональной компетенции, а также какие вопросы целесообразно ставить перед ними правоприменителю. Речь в данном случае идет об этнологах, генетиках, антропологах, историках, религиоведах, политологах и представителях других наук, на практике регулярно принимающих участие в производстве судебных экспертиз по уголовным делам, возбужденным по ст. 282 УК РФ.
В первую очередь отметим, что само по себе изложение тех или иных подлинных или ложных фактов и сообщение сведений исторического, религиозного, политического характера еще не означает направленности текста на возбуждение национальной, расовой, религиозной или социальной вражды. Вообще подлинность, достоверность приводимых сведений или, напротив, их ложность, фиктивность, неправильность сами по себе не служат критерием правомерности или юридической уязвимости текста. Определяющей является смысловая функция таких сообщений, то, ради чего, в подтверждение каких взглядов и идей они используются, какие представления и установки и какими средствами пропагандируются аудитории.
В некоторых случаях вопросы подлинности приведенных фактов и достоверности сообщений лежат за пределами психолингвистического анализа и относятся к компетенции других специалистов. Если подобные сведения исторического, экономического, антропологического и прочего характера являются широко известными и не требующими разъяснения и уточнения либо если правоприменителю или эксперту–психологу доступна специальная справочная литература из указанных областей знания, то назначать комплексную экспертизу не требуется. Если же ответы на данные вопросы являются существенными для определения смысловой направленности сообщения СМИ, публичного выступления и одновременно требуют специальных познаний для их анализа, тогда правоприменителю необходимо привлекать к проведению комплексных экспертиз историков, религиоведов, экономистов, политологов, генетиков, антропологов, этнологов и др. (или поручать им проведение отдельных самостоятельных экспертных исследований в пределах своей компетенции). В то же время возможны случаи, когда подлинность либо ложность приводимых в материале СМИ данных практически не влияет на общую смысловую направленность сообщения, которая выявляется экспертом–психолингвистом на основе анализа других элементов текста и их сочетания, например, положений, приводимых коммуникатором «от первого лица», использованных иллюстративных материалов и пр.
Так, например, в книге, посвященной истории христианства, может приводиться множество примеров убийств, насилия, изощренной жестокости, совершенных сторонниками этого вероучения в эпоху крестовых походов, действий инквизиции, охоты на ведьм и др. При этом каждый приведенный факт может являться исторически достоверным (или считаться таковым с позиций современной исторической науки). Однако ксенофобская, антихристианская направленность подобного произведения будет заключаться не в приведении этих сведений как таковых, особенно если рассматривать каждый исторический факт по отдельности, сам по себе, а в тенденциозной и односторонней подборке подобных материалов, в особенности если они сопровождаются соответствующим и авторскими комментариями и эмоционально окрашенными оценками.
Можно привести и противоположный пример, когда гипотетический учебник по истории христианства будет написан в уважительном ключе и с выраженной симпатией автора к этой религии и ее приверженцам, но основан на хронологии А. Т. Фоменко и Г. В. Носовского. Большинство историков традиционных школ сочтет, что сведения, содержащиеся в такой работе, недостоверны, не соответствуют современным научным представлениям. Однако и в данном случае это никак не повлияет на оценку смысловой направленности подобного произведения в целом.
Во всех подобных случаях, независимо от истинности/ложности приводимых сведений, цитат, проведения специальной религиоведческой (этнологической или какой–либо другой) экспертизы не требуется.
Иная ситуация складывается, когда без определения степени достоверности приводимых в сообщении СМИ (публичном выступлении) сведений эксперту–психолингвисту затруднительно либо просто невозможно установить смысловую направленность данного материала. Для того чтобы четко разграничить эти случаи, следует обратиться к социально–психологической теории общения, в которой выделяют три позиции коммуникатора в коммуникативном процессе. Первая из них — открытая: коммуникатор прямо объявляет себя сторонником излагаемой точки зрения, приводит различные факты для ее подтверждения; вторая — отстраненная: коммуникатор держится подчеркнуто нейтрально, сопоставляет противоречивые точки зрения, не исключая ориентации на одну из них, но не заявленную открыто; третья — закрытая: коммуникатор умалчивает о своей точке зрения, даже прибегая иногда к специальным мерам, чтобы скрыть ее[143]. Обычно необходимость дополнительного исследования текста специалистом иного профиля возникает в случаях, если коммуникатор выбирает закрытую или отстраненную позицию, тщательно скрывает, маскирует собственную точку зрения и якобы безоценочно приводит различные взгляды на обсуждаемую проблему, ссылаясь при этом на компетентное мнение специалистов, ученых, а его сообщение выдержано в подчеркнуто нейтральном, «объективистском» ключе.
К примеру, в публикации могут приводиться данные научных исследований из области генетики, антропологии, истории, культурологии и др., обосновывающие наличие существенных биологически или исторически детерминированных различий между представителями определенных этносов (рас), их врожденной или исторически приобретенной неравноценности в тех или иных сферах деятельности. В этом случае определение достоверности и научной обоснованности подобных данных, общепринятости положений, на которые ссылается коммуникатор, оценка научного авторитета авторов цитируемых источников является необходимым элементом определения смысловой направленности сообщения масс–медиа, а привлечение специалистов соответствующего научного профиля для проведения комплексного экспертного исследования — целесообразным и оправданным шагом. При этом важно, чтобы специалист–историк (этнограф, религиовед и др.) действовал строго в рамках своей компетенции и не пытался оценить смысловую направленность материала в целом, как это нередко случается на практике.
Следует подчеркнуть, что недостоверность, заведомая ложность исторических, генетических, культурологических и прочих сведений, приводимых коммуникатором, может служить одним из показателей преднамеренности его действий, направленных на возбуждение вражды и ненависти. Такие действия автора (оратора, публикатора) можно расценивать как использование им приемов манипулятивного воздействия на аудиторию.
Формулировать вопросы для специалистов иных научных дисциплин следует таким образом, чтобы каждый имел четкое задание в пределах своей компетенции. Они могут быть поставлены следующим образом:
— Соответствуют ли данным современной науки (истории, религиоведения, антропологии, генетики, источниковедения и др.) приведенные в публикации положения?
— Являются ли эти положения научно обоснованными, доказанными?
— Правильны ли утверждения и выводы, основанные на приведенных в публикации данных (исторических, экономических, политических и др.)?
В этих случаях комплексная экспертиза распадается на ряд специальных объектов, самостоятельно исследуемых каждым из специалистов. Такая экспертиза может быть назначена одним общим постановлением, но состоит из нескольких исследований и завершается либо составлением нескольких заключений, либо общим заключением. При этом каждый эксперт в пределах своей компетенции подписывает только часть исследования и собственные выводы, за которые по закону несет личную ответственность.
В случае несовпадении мнений экспертов одной и той же специальности совершенно недопустимо составление «компромиссных» заключений. В то же время данные о достоверности или ложности сведений, содержащихся в публикациях, объективно установленные заключениями различных проведенных по делу экспертиз, могут быть использованы специалистом–психологом при подготовке его экспертного заключения (как пример использования специального манипулятивного приема — подтасовки фактов автором сообщения для оказания психологического воздействия на аудиторию).
В подавляющем большинстве случаев этнологическая, религиоведческая, историческая, антропологическая и др. экспертизы материалов масс–медиа и публичных выступлений, направленных на возбуждение вражды и ненависти, носят вспомогательный характер. Они ни в коей мере не должны заменять собой проведение психолингвистической экспертизы, поскольку лишь специалисты–филологи и социальные психологи (либо психолингвисты) могут компетентно оценить смысловую направленность публикации СМИ и использованные в ней специальные языковые и иные средства, применявшиеся автором приемы коммуникативного воздействия на аудиторию. Таким образом, экспертизы, выполненные другими специалистами, являются дополнительными по отношению к основному — психолингвистическому экспертному исследованию.
Центральное место в постановлении о назначении судебной психолингвистической экспертизы занимают вопросы, поставленные перед экспертами. Именно они определяют содержательную направленность психолингвистической экспертизы, ракурс анализа экспертами представленного материала.
В соответствии с требованиями УПК РФ вопросы формулируются правоприменителем, однако на практике этому часто предшествует либо их обсуждение с лицом, назначаемым в качестве эксперта, либо проведение предварительной внепроцессуальной научной консультации по ксенофобскому материалу. В ходе таких консультаций, как правило, определяется список вопросов, которые следует ставить перед экспертами, уточняются их формулировки.
При постановке вопросов перед экспертами правоприменителям необходимо учитывать следующие общие требования к ним:
1. Формулировки вопросов должны быть адекватны предмету экспертизы. Отвечая на них, эксперт должен раскрыть смысловую направленность изучаемого материала, определить, нацелен ли тот на возбуждение вражды и ненависти по отношению к той или иной группе (этнической, конфессиональной, социальной) и ее представителям, на унижение человеческого достоинства, а также выявить, какими средствами пользовался коммуникатор для достижения поставленной цели.
2. Формулировки вопросов должны быть адекватны материалу, представленному эксперту для исследования и подготовки заключения. Тип материала, его содержание, объем, форма подачи во многом задают специфику вопросов, которые следует ставить перед экспертами.
3. Вопросы должны быть четко и ясно сформулированы, что необходимо для точного и однозначного понимания экспертом своей задачи. Неопределенные, двусмысленные, стилистически небезупречные формулировки усложняют задачу, стоящую перед экспертами, могут их неверно сориентировать при анализе материала.
Представляется, что по делам данной категории перед экспертами целесообразно ставить следующие вопросы:
1. Выражают ли использованные в данном материале словесные (изобразительные) средства унизительные характеристики, отрицательные эмоциональные оценки и негативные установки в отношении какой–либо этнической, расовой, религиозной, социальной группы (какой именно) или отдельных лиц как ее представителей?
2. Содержится ли в данном материале информация, побуждающая к действиям против какой–либо нации, расы, религии, социальной группы (какой именно) или отдельных лиц как ее представителей?
3. Использованы ли в данном материале специальные языковые или иные средства (какие именно) для целенаправленной передачи оскорбительных характеристик, отрицательных эмоциональных оценок, негативных установок и побуждений к действиям против какой–либо нации, расы, религии, социальной группы или отдельных лиц как ее представителей?
Возможен и другой подход к постановке вопросов экспертам, когда их формулировки практически дословно повторяют отдельные признаки возбуждения вражды, например:
— Содержатся ли в данном материале утверждения, в которых всем представителям этнической или религиозной группы приписывается стремление следовать древним обычаям, верованиям, традициям, негативно оцениваемым современной культурой?
— Содержатся ли в данном материале требования ограничить права и свободы граждан или создать привилегии по национальному, расовому, религиозному признакам?
В этом случае вопросы являются более частными и одновременно более конкретными, а их перечень существенно увеличивается.
В зависимости от типа изучаемого материала, его объема, особенностей содержания, формы подачи и др., правоприменитель, назначивший проведение судебной психолингвистической экспертизы, может задавать и иные дополнительные вопросы, существенные для определения смысловой направленности исследуемого материала. Так, возможна, например, постановка следующих вопросов:
— Могут ли высказывания, содержащиеся в данном материале, оказывать влияние на формирование или изменение массового сознания и служить мировоззренческой основой для ультрарадикальных социальных, религиозных или националистических устремлений (каких именно)?
— Может ли содержание данного материала оказать влияние на сознание аудитории путем формирования или подкрепления негативных стереотипов, предвзятых представлений о тех или иных нациях, расах, религиях, социальных группах, возбуждения чувства враждебности, неприязни по отношению к ним?
— Содержатся ли в данном материале положения (какие именно), оправдывающие либо доказывающие правомерность применения насилия в межнациональных, межрасовых, межрелигиозных, социальных отношениях либо способствующие формированию таких установок в сознании людей?
Естественно, что именно особенности материала задают необходимость в тех или иных дополнительных вопросах, ответы на которые являются существенными для юриста при правовой оценке деяния. Так, например, вопрос о влиянии ксенофобского материала на формирование или изменение массового сознания, мировоззрение аудитории целесообразно задавать в случаях, когда на психолингвистическую экспертизу направлено крупное художественное или публицистическое произведение (роман, драма, художественный фильм, цикл теле- или радиопередач, серия печатных публикаций). Но этот и подобные ему вопросы вряд ли стоит ставить, если речь идет об анализе короткой газетной заметки, информационного сообщения в новостной радио- или телепередаче.
В настоящее время, к сожалению, наблюдается острый дефицит квалифицированных специалистов, способных на достаточно высоком научном уровне проводить психолингвистические экспертизы, давать теоретически обоснованные и методически грамотные заключения, отвечать на поставленные перед ними вопросы, оставаясь в рамках собственной профессиональной компетенции. Привлечение в качестве экспертов для проведения судебной психолингвистической экспертизы лиц, компетентных в своей предметной области, но не обладающих знаниями в сфере судебной экспертологии, нередко приводит к нарушениям требований закона при производстве экспертиз. Специалисты–психологи и филологи, не занимающиеся экспертной практикой, зачастую не информированы в вопросах, касающихся правового регулирования экспертной деятельности. Более того, они зачастую не имеют представления и о том, что подобные ограничения вообще существуют.
В связи с этим на лицо, назначающее экспертизу, накладываются дополнительные обязательства по правовому информированию специалистов, привлекаемых в качестве экспертов, обо всех процессуальных требованиях к проведению и оформлению заключения экспертизы. В противном случае качественно проведенное экспертное исследование может быть отвергнуто судом на основании того, что осуществлялось или оформлялось с нарушением процессуальных норм. При этом либо ценная информация, полученная психологом и значимая для справедливого разрешения дела, не будет принята судом во внимание, либо может быть назначена повторная или дополнительная экспертиза.
Сказанное в первую очередь относится к экспертизам, проводящимся вне экспертных учреждений, сотрудники которых обычно проходят специальную подготовку и являются достаточно сведущими в правовых вопросах. В то же время, как справедливо отмечает А. А. Леонтьев, психолингвистические экспертизы обычно проводятся не в экспертных учреждениях, а осуществляются отдельными крупными специалистами «за письменным столом»[144], при этом исследования подобного рода до сих пор считаются нетрадиционными.
Подобное положение дел уже не соответствует ни объективной ситуации, ни запросам практики. Рост экстремистских выступлений и ксенофобии в стране вынудили власти и правоохранительные органы признать наличие острого неблагополучия в сфере межнациональных и межконфессиональных отношений. Соответственно резко увеличилось и число обращений к ученым с просьбами о проведении анализа и оценки смысловой направленности материалов СМИ и публичных выступлений. В условиях крайнего дефицита специалистов возникла острая потребность в надлежащем научном обеспечении практики, расширении круга специалистов, способных проводить исследования подобного рода, их обучении, координации, обмене опытом.
Представляется, что оптимальным выходом было бы создание в системе Министерства юстиции РФ специализированных подразделений, проводящих психолингвистические экспертизы и научные консультации. При этом могут быть достигнуты следующие цели:
1. Унификация алгоритмов и критериев оценки материалов СМИ и публичных выступлений (как это уже сделано, например, применительно к экспертизе состояния аффекта). При этом свелся бы к минимуму дилетантизм и вкусовщина в оценках и суждениях специалистов, экспертные заключения отвечали бы требованиям научной обоснованности, достоверности и верифицируемости данных.
2. Обучение и лицензирование специалистов, проводящих экспертные исследования. В результате этих мероприятий произойдет отсев некомпетентных и политически ангажированных лиц, снимутся претензии к экспертам в небеспристрастности и субъективности выводов.
В первую очередь, необходимо объяснить, почему автор, не будучи ни исламоведом, ни знатоком истории и деятельности организации Хизб ут–Тахрир, вынужден был написать эту статью.
Систематические и достаточно серьезные преследования, которым подвергается эта организация в России, являются, возможно, самым масштабным применением закона 2002 года «О противодействии экстремистской деятельности».
Хизб ут–Тахрир (которую мы далее для краткости будем именовать просто Хизб, как это делается в ее документах) была включена в список из 15 организаций, признанных террористическими известным решением Верховного суда РФ от 14 февраля 2003 г.[145] Поскольку террористическая деятельность входит в определение экстремистской деятельности, данное в Законе 2002 года, Хизб, наряду с остальными перечисленными судом организациями, автоматически признается и экстремистской организацией, то есть запрещен в соответствии со ст. 9 Закона. Соответственно, любая деятельность от имени Хизба является продолжением деятельности запрещенной организации, что представляет собой состав преступления по ст. 2822 УК, добавленной в кодекс тем же Законом 2002 года, и влечет санкции обычно, по ч. 1 или 2 этой статьи, до, соответственно, четырех или двух лет лишения свободы.
Более того, в соответствии с законом «О борьбе с терроризмом», активистам Хизба время от времени предъявляют обвинения по ст. 2051 («вовлечение в террористическую деятельность») только по факту вовлечения в Хизб. Эта статья гораздо тяжелее, санкции по ней от четырех до восьми лет лишения свободы[146].
Чаще всего тахрировцев (так обычно именуют членов Хизба) судят именно по этим статьям, а не за какие бы то ни было иные конкретные деяния. Таким образом, суды не рассматривают экстремистскую и террористическую сущность деятельности Хизба по существу, ссылаясь только на решение Верховного суда.
Однако обоснованность этого решения вызывает большие сомнения. В нем фактически нет мотивировочной части. В том, что ее заменяет, во фрагменте, относящемся к Хизбу[147], нет буквально ни слова о какой–либо его противозаконной деятельности на территории России, равно как и об актах терроризма, совершенных членами Хизба или от его имени. И это неудивительно: фактов таких нет или они неизвестны специалистам; одним из основных положений учения Хизба является именно отказ от насилия на современном этапе (подробнее об этом — см. ниже).
Ни известные факты об активности Хизба в России, ни текст судебного решения не соответствуют определению террористической деятельности, данному в действующем законе «О борьбе с терроризмом» 1998 года. Само по себе это не отменяет решения Верховного суда, но снижает доверие законопослушного гражданина к этому решению практически до нуля.
Отсутствие обоснованного судебного решения в сочетании с вполне основательной судебной практикой и с естественными подозрениями, связанными с деятельностью любой исламистской организации, заставляет самостоятельно задуматься: может быть, если не в практических действиях, так в пропаганде Хизба есть что–то неприемлемое для демократического общества; что–то, что мы сами согласились бы назвать экстремистским и на основании чего далее готовы были бы задуматься о том, какие санкции могут и должны быть применены со стороны государства.
Экстремизм в пропаганде может, в принципе, заключаться в возбуждении ненависти и в прямых или косвенных призывах к насилию, включая призывы к мятежу. Защитники Хизба из числа мусульманских деятелей (например, муфтий Нафигулла Аширов) с такими оценками категорически не согласны[148]. Мы же, если хотим составить собственное мнение, не можем доверять критикам Хизба, так как они могут ошибаться, например, путая Хизб с другими исламистскими организациями или просто принимая на веру утверждения Верховного суда в России или президента Каримова в Узбекистане. Но не стоит верить на слово и защитникам Хизба, так как у них могут быть свои резоны заступаться за Хизб: того же муфтия Аширова самого не раз обвиняли в экстремизме и ему гипотетически может быть выгодно защищать «больших экстремистов».
К сожалению, единственным источником для нас являются официальные документы Хизба[149], а практика устной пропаганды остается неизвестной. Но это не так уж важно: в идеологизированной организации идеи, зафиксированные письменно, обычно не сильно расходятся с проговариваемыми устно[150].
Несомненно, что официальные тексты Хизба основаны на специфичной для ислама манере интерпретации священных текстов, и поэтому в полной мере могут быть поняты только при хорошем знании мусульманской традиции. Но те, кому адресованы эти тексты, не обладают таким знанием, так что буквальное понимание смысла текстов Хизба является основным для большинства его реальных и потенциальных адептов. Фактически документы Хизба функционируют не в качестве вероучительных, религиозных текстов, а в качестве текстов политических, которые тоже можно интерпретировать с разной степенью углубления в разные контексты, но в которых в первую очередь принято прочитывать буквальный смысл. Следовательно, и мы можем обратиться к этому буквальному смыслу как к пропагандистскому содержанию текстов.
Очень важно при этом, что обсуждаемые далее тексты Хизба написаны совсем недавно, не позже двадцати лет назад, так что они рассчитаны на образ мышления, информированность и ассоциативный ряд современного человека, в отличие от большинства религиозных текстов, используемых сейчас в пропаганде радикальных идей (например, от книги «Основы единобожия» аль–Ваххаба, написанной в XVIII веке и запрещенной Савеловским судом города Москвы в 2004 году как экстремистская[151]).
Партия Хизб ут–Тахрир (Партия исламского возрождения[152]) — это одно из целого ряда движений за возрождение «чистого ислама», то есть идеализируемого государства времен Мухаммеда и первых, «праведных», халифов (такие движения обозначаются термином «салафийя»). Партия возникла в 1953 году и развивалась с тех пор преимущественно на арабском Ближнем Востоке, где рассчитывала своей проповедью призвать мусульман к воссозданию Халифата; более привычный для региона путь заговоров и подготовки восстания партия отвергла. Нелояльность Хизба нынешним арабским властям повлекла повсеместные и жестокие преследования: ни одного режима, способного терпеть радикальную критику, в регионе не оказалось. Для репрессий против Хизба не требовались доказательства подготовки мятежа и тому подобных преступлений: арабские режимы жестко подавляют всякий намек на оппозиционное исламистское движение, так как именно в таких движениях они видят наибольшую угрозу.
С тех пор Хизб широко распространился по мусульманскому миру; проник он и в постсоветскую Среднюю Азию, а затем и в мусульманские регионы России. В Средней Азии Хизб, наряду с другими исламистскими движениями, заметнее всего развивался в Узбекистане и вместе со всей оппозицией подвергался и подвергается жестоким преследованиям режима Каримова: тахрировцев или тех, кого заподозрят в причастности к Хизбу, часто арестовывают, дают заметные сроки, нередко подвергают пыткам. Власти Узбекистана обвиняют Хизб в организации беспорядков в Андижане в мае 2005 года и в целой серии терактов в предыдущие годы. Однако хорошо известно, что события в Андижане были организованы совсем другой группировкой, «Акрамия»[153], не появилось и реальных доказательств причастности Хизба к иным террористическим акциям в Узбекистане[154]. Между тем репрессированы были тысячи людей, многие бежали за границу, в частности, в Россию.
Пропаганда Хизба в России вскоре тоже встретила сходную реакцию властей, хотя, конечно, далеко не столь жестокую ввиду очевидной разницы политических режимов. Начиная с 2001 года узбекских тахрировцев экстрадируют в Узбекистан, а с лета 2003 года начинаются аресты и суды уже в России — по делам сперва граждан среднеазиатских государств, а затем уже и российских граждан. Их обвиняют по ст. ст. 2822 и 2051 (см. выше), но появляются и обвинения в хранении оружия, хотя в ряде случаев у сотрудников Правозащитного центра «Мемориал» возникали основания считать, что оружие было подброшено. Если «террористические» обвинения не предъявлялись, приговоры обычно условные, но со временем они становятся жестче. В ряде случаев к обвиняемым и свидетелям применялись пытки[155].
Последовательности судебная система не демонстрирует. Например, за распространение листовок Хизба в июне 2005 года три человека в Казани были осуждены по ст. 2822 к 4 годам и 7 месяцам лишения свободы каждый, а через неделю за то же самое и по той же статье в Ижевске два человека были осуждены на год условно.
Последний пример на момент написания этой статьи: 4 августа 2005 г. в Уфе девять человек были приговорены к срокам от 3,5 до 8,5 лет лишения свободы, и лишь один из них — условно. Трое были признаны виновными в хранении боеприпасов («Мемориал» считает, они были подброшены), зато ко всем девятерым применена также ст. 210 УК («организация преступного сообщества»), предполагающая до 10 лет лишения свободы участникам и до 15 — организаторам. Применение ст. 210 — мощный инструмент, ранее использованный только в приговоре узбекскому эмигранту Юсупу Касымахунову и его жене Анне Дроздовской (по приговору, вынесенному 11 ноября 2004 г. Мосгорсудом, первому, кстати, вступившему в силу в России (после утверждения Верховным судом 13 января 2005 г.), Ю. Касымахунов осужден к 8 годам лишения свободы, а А. Дроздовская — к 4,5 годам).
Итак, судя по материалам Правозащитного центра «Мемориал» и даже по сообщениям СМИ, весьма маловероятно, что российские группы Хизба хотя бы готовятся к насильственной деятельности (если кто–то к ней и готовился, то крайне неудачно), так что нельзя говорить о какой–то чрезвычайной опасности, которая могла бы послужить «оправданием» для необоснованного решения Верховного суда, для насилия, издевательств и фальсификаций при расследовании дел. Защита жертв произвола в данном случае — явно необходимое правозащитное действие, и этот тезис можно далее здесь не обсуждать.
Но правозащита (в отличие от работы профессионального адвоката) не исключает критического и публичного анализа деятельности жертвы произвола. Вот только об этом и будет речь далее.
Хизб ут–Тахрир — это пропагандистская организация, так что анализировать мы будем именно ее пропаганду: не подстрекает ли она к насилию и не возбуждает ли ненависть. (Если где–то кого–то вне России эта пропаганда приводила к применению насилия — это аргумент, но мы не будем к нему прибегать, так как аргумент этот слишком уязвим.)
Следует отвергнуть обвинение Хизба в возбуждении ненависти по религиозному признаку. Все религии и идеологии, кроме ислама, отвергаются Хизбом и называются ложными[156], но такое утверждение, безусловно, остается в рамках допустимого в светском обществе (и в этом нельзя не согласиться с заключением Аширова).
Особо оговаривается, что мусульманин должен следовать исламу как целостному мировосприятию, а не увлекаться отдельными идеями, включая мораль, науку, «великие свершения» и т. д. — такой ход мысли характерен для религиозных фундаменталистов, к каковым безусловно относится Хизб. Хизб выделяет всего три последовательных, всеобъемлющих и достаточно глобальных идеологии: ислам, социализм и капитализм. И все три понимаются в тотальном смысле как всестороннее регулирование жизни людей. То есть «капитализм» включает не только экономическую систему, но и всю систему жизнеустройства, присущую западному миру. Конечно, здесь делается весьма широкое обобщение (западные страны сильно различаются, да и границы «Запада» неясны; но эти нюансы не имеют значения для авторов, да, надо думать, и для их читателей); фактически речь идет о либерализме в том его широком понимании, которое используют российские антилиберальные публицисты, но мы будем придерживаться тахрировской терминологии (по возможности избегая религиозной терминологии, которая практически ничего не добавляет для понимания текстов Хизба).
Выбирать, естественно, предлагается ислам, причем в том его понимании, которое исповедует Хизб, то есть без изменений, внесенных после «праведных халифов» (первых четырех, правивших после Мухаммеда) — и это тоже классическое фундаменталистское восприятие. Любое объединение мусульман на идеях, отличных от верного понимания ислама, объявляется греховным деянием и даже вероотступничеством[157].
Нас интересует именно отвержение капитализма, так как современная Россия, по тахрировской классификации, живет именно по идеям капитализма. Капитализм предлагается отвергнуть тотально, но в особенности такие его основные характеристики, как секулярность общества (то есть полное или частичное вытеснение религии в сферу приватного, что, с точки зрения Хизба, противоречит «инстинкту поклонения», присущему человеку), гражданская и политическая свобода (обычно часто поминаемый имморализм капитализма Хизб рассматривает оригинально — как его защитный механизм). Отдельно перечисляются противоречащие исламу принципы: «свобода вероисповедания, свобода мысли, свобода собственности и свобода личности». Подчеркивается, что «ни при каких условиях мусульманин не должен принимать эту систему (демократию — А. В.) и призывать к ней».
Ибо править (в идеале) должны воля Аллаха и шариат через правильно избранного халифа (избирается он уммой, а отстраняется имамами за нарушение шариата). Грядущий Халифат, как и во времена «праведных халифов», един и не предполагает национальных государства или федерации. Он будет тоталитарным государством, управляемым строго по шариату (особенно впечатляют планы экономического устройства этого государства; например, деньги должны быть только золотыми и серебряными). Именно создание такого Халифата, в перспективе всемирного, и является целью Хизба.
В книге «Хизб ут–Тахрир» сказано:
«Если все люди договорятся о том, чтобы дозволить ростовщичество, организации монополии, прелюбодеяние, пьянство и т. п. — этот договор не будет иметь никакой реальной силы, ибо он противоречит принципам Ислама. Если они продолжают упорствовать в этом соглашении, то в их отношении должна быть применена сила».
Итак, Хизб категорически отвергает демократию и политическую свободу. Он считает правомерным применение силы против их реализации. Но партийные документы удивительным образом эту тему не развивают. Можно, конечно, предположить, что это делается из конспиративных соображений. Может быть, отчасти это и так, но более правомерно будет, наверное, исходить из того, что Хизб не революционная организация, он мыслит переход ко всемирному Халифату как долгий многоступенчатый процесс. Так что оправдание насилия против демократии как таковой дается, но «замораживается» до момента, когда это станет актуально. Далее мы увидим, что актуальным это станет с началом джихада который будет вести Халифат.
Хизб также полагает отступничеством любой конформизм с секулярным миром («мусульманин должен признавать только исламские идеи и мысли. Других идей и мыслей у него быть не должно»[158]). Ясно, что санкции за такой конформизм возможны лишь в каких–то крайних случаях, при выполнении каких–то дополнительных условий: иначе пришлось бы карать чуть ли не всех мусульман. Но о дополнительных условиях не говорится, то есть перед нами — еще одна «замороженная» агрессивная норма.
В «Хизб ут–Тахрир» подчеркивается:
«Государство, в котором мы сегодня живем — государство куфра (то есть не мусульманское — А. В.), так как на его территории действуют кафирские законы. Оно напоминает Мекку времен Пророка Мухаммада (благословение и мир Аллаха ему). Поэтому мы должны здесь распространять призыв к Исламу тем же методом, что и Посланник Аллаха в Мекке, не оружием и материальными средствами, а политическими методами. В то время Посланник Аллаха ограничился одним лишь призывом, не используя физическую силу. Так как его целью было не изменение предводителя невежественного общества, а преобразование всего общества в целом с его законами и мыслями. А такое преобразование возможно лишь в том случае, если реформировать мысли, чувства и законы общества, как делал это в Мекке Пророк Мухаммад (благословение и мир Аллаха ему)».
Когда возникнет реальный Халифат (не существующий с 1924 года, с момента низложения турецкого султана), то и методы изменятся, как это было в мединский период деятельности Мухаммеда — «призыв и джихад» будут сочетаться. В частности, предписывается применение силы против впавшего в вероотступничество правителя исламского государства. Но пока последнее, в терминологии Хизба, еще не существует, в том числе в исторически мусульманских странах, ибо там правят не по шариату или не вполне по шариату[159].
Разумеется, слово «джихад» в исламе отнюдь не обязательно должно означать именно войну, но в текстах Хизба это практически всегда так. Вот один, но далеко не единичный пример: в проекте «конституции» будущего Халифата говорится:
«Статья 56: Джихад является обязанностью мусульман. В соответствии с этим военная подготовка является обязательной. Каждый мусульманин мужчина, достигший пятнадцати лет, обязан пройти военную подготовку и быть готовым к джихаду»[160].
В «Хизб ут–Тахрир» сказано:
«Джихад не является оборонительной войной, но это борьба за возвеличение слова Аллаха. И мы должны вести джихад с целью распространения Ислама и исламского призыва даже тогда, когда неверные на нас не нападают».
Правда, эту агрессивную политику должен вести только будущий Халифат. Настоящее время, в котором ведется изложение, не должно вводить в заблуждение: речь идет, напомним, о чем–то вроде конституционных основ будущего государства. Правда, не исключено, что в Хизбе надеются на скорое появление Халифата: он ведь может быть изначально небольшим по территории, как это было и во времена Мухаммеда — так что осталось только найти стартовую площадку.
С другой стороны, несомненно, что проект идеального будущего существенно влияет на мировосприятие в настоящем, поэтому не следует вовсе игнорировать такие проекты, исходя из их утопичности. Для нас важно, что в будущем Хизб видит разные формы отношений Халифата с немусульманскими странами (немусульманскими по устройству, вне зависимости от количества мусульман): они подразделяются на мирные, агрессивные и актуально ведущие войну. Со странами третьей категории, разумеется, ведется война, со странами второй Халифат должен находиться в чем–то вроде «холодной войны». Здесь есть различие:
«Те государства, у которых нет с нами никаких договорных отношений, например, такие колониальные державы, как США, Великобритания, Франция, или, с вожделением смотрящая на богатства мусульманских стран, Россия — такие страны рассматриваются как враждебные государства, находящиеся с нами в состоянии войны.
…Подобные Израилю государства, которые ведут войну. Во всех отношениях к ним применяются законы военного положения. Независимо от того, был до этого заключен с ними договор или нет, отношение к ним должно быть как к врагам. Въезд их гражданам в исламские страны запрещён и разрешено (халял) проливать кровь и отбирать имущество у тех из них, которые не являются мусульманами.
Если с ведущим войну государством заключается мирное соглашение, оно должно быть временным, на определённый срок, но никак не постоянным. Ибо мирное соглашение на постоянной основе препятствует джихаду. Однако если это государство захватило территорию одной из мусульманских стран, например, подобно тому, как Израиль завоевал Палестину, то с таким государством нельзя (харам) заключать мирный договор даже на пядь земли, ибо оно является захватчиком и агрессором».
Здесь важно обратить внимание на некоторую непоследовательность в концепции Хизба: современные мусульманские страны не рассматриваются как таковые, ибо в них не господствует шариат, но сами понятия «мусульманских стран» и «мусульманской земли» существуют: нападение на такие страны или оккупация такой земли воспринимается как ведение реальной войны с уммой, ответом на которую должен быть военный джихад.
Независимо от того, какую политику проводил бы в действительности гипотетический Халифат, уже сейчас пропаганда Хизба рассматривает страны, воюющие на «территории ислама» как вражеские. Бесспорно, это относится, помимо Израиля, к странам, чьи войска присутствуют в Ираке[161]. Известно, что Хизб распространял в Узбекистане листовки, в которых военная операция США и их союзников (под эгидой ООН) в Афганистане после 11 сентября рассматривалась как война против ислама[162]. Трудно представить себе иную интерпретацию в глазах Хизба.
Сложнее сказать, включается ли Чечня в туманное понятие тех земель, из которых нельзя отдавать «ни пяди». Иначе говоря — воюющая ли страна Россия? Сама книга «Хизб ут–Тахрир», цитата из которой приведена выше, написана в 1985 году, так что под Россией понимался еще СССР, воюющий в Афганистане. Чечня, чья территория никогда не входила в состав Халифата, в отличие от Афганистана, может и не воспринимается как casus belli. Кроме того, отказ от конфронтации с Россией вполне вписывается в представление о поэтапности и постепенности создания Халифата[163].
В одном из документов Хизба, посвященном изложению истории российско–чеченского противостояния, сказано:
«…территории Кавказа были открыты мусульманами со времени халифа Усмана ибн Аффана и большинство населения этих земель приняли Ислам, став этим самым частью исламских регионов, а русские находились там лишь небольшой промежуток времени»[164].
Но далее в документе не делается вывода о том, что мусульмане должны вести войну за эти «регионы». Говорится, что на помощь Чечне должны были бы выступить «армии мусульман», но этого не происходит, поскольку до сих пор не воссоздан Халифат.
Хизб, разумеется, полностью на стороне чеченских сепаратистов (и терминологии Хизба — на стороне чеченского народа в его войне протии России и русских), но известные теракты, то есть нападения на мирных граждан, осуждает и отрицает причастность к ним чеченцев и их вооруженных союзников (например Хаттаба). При этом для Хизба сепаратизм является лишь средством в долгой борьбе за создание Халифата[165].
Таким образом, Хизб выстраивает всю необходимую теоретическую базу для того, чтобы провозгласить Россию страной, воюющей с мусульманами, но все–таки не делает этого, фактически откладывая такое решение до момента создания Халифата.
Но, конечно, представление о списке стран, находящихся де–факто в состоянии войны с мусульманами, формируется руководством Хизба, так что оно всегда может измениться. Поэтому важно понимать, что с такими странами Хизб считает нужным бороться силой уже сейчас, хотя и не призывает к этому своих членов. Поскольку классических военных действий, за исключением быстротечных ближневосточных кампаний, в последние десятилетия не ведется, речь идет о партизанской или террористической деятельности. Сам Хизб такими понятиями не оперирует, полагая, что любые силовые действия против военного врага — это просто военные действия.
Именно в таком духе выдержано решение Хизба о захвате самолетов, датированное 1988 годом, которое так и озаглавлено: «Исламское правило о захвате самолетов»[166]. Там говорится, что нельзя захватывать самолеты не только исламских стран, но и иных стран, если они не находятся в состоянии войны с мусульманами (не сказано «с мусульманской страной», а именно «с мусульманами»). А если находятся, как Израиль, то захватывать такие самолеты, в том числе гражданские, вполне допустимо, и можно убивать пассажиров, так как граждане этих стран и их имущество — законная цель во время войны.
Таким образом, Хизб рассматривает то, что практически единодушно называется терроризмом, как правомерные партизанские действия во время войны. Различия между мирными жителями и комбатантами со стороны противника при этом не проводится. Вероятно, это связано с представлениями о вовлеченности всего населения враждебных стран в обеспечение военных действий против мусульман. Неудивительно, что Хизб одобрял и современную суицидальную практику палестинских террористов[167]. Религиозное оправдание и одобрение являются, в сущности, призывом к действию в тексте фундаменталистской организации, но буквальных призывов к своим членам Хизб все–таки почему–то избегает (вероятно, стремясь сохранить их для пропагандистской деятельности).
Мы же можем (не уклоняясь в другое время и в другом месте от дискуссий об определении терроризма) считать, что оправдание воздушного пиратства и подрывов террористов–самоубийц является формой поддержки терроризма. Следует подчеркнуть, что тексты Хизба всегда изложены довольно ясно и в них нельзя спутать прямое оправдание и поощрение терроризма от «понимающих» рассуждений о бедности стран «третьего мира» и тому подобных «причинах» террора (такие объяснения терроризма сами по себе не должны считаться его оправданием в юридическом смысле, хотя и могут оказаться таковыми в смысле моральном).
Обсуждаемый текст был удален с англоязычного сайта Хизба несколько лет назад, но заявлений, дезавуирующих его, не последовало, так что в данном случае скорее следует предполагать конспиративные соображения, чем перемену точки зрения организации.
Можно задаться вопросом: не готовит ли Хизб, прямо или косвенно, мятеж или государственный переворот? Из документов Хизба непонятно, как на территориях современных государств может возникнуть Халифат. Парламентский путь Хизб отвергает в принципе, да и далеко не во всех странах он возможен. Фактически, остается только переворот того или иного вида. Правда, альтернативой может быть создание Халифата какими–то другими силами, не столь последовательно ненасильственными. Например, в одном из относительно недавних текстов есть такое обращение к армиям исламских стран:
«Поистине Аллах вменяет вам в обязанность удалить эти престолы, и этих правителей, договорившихся с врагами Аллаха на крови мусульман, а также помочь вашим братьям, просящих вас о помощи в Палестине»[168].
Готовится ли к перевороту Хизб практически, нам неизвестно[169]. Можно только сказать, что в документах партии говорится об исторически мусульманских странах и их негодных правителях, стакнувшихся с иноверцами. Именно в исламском мире должен быть первоначально воссоздан Халифат, так что в России такой переворот готовиться не должен.
Это прямо утверждается в анонимном интервью: «Под исламским миром не подразумевается Россия, Европа, Китай или Америка, но имеются ввиду Арабские страны и страны с преобладающим мусульманским населением»[170].
В интервью говорится, что Хизб лишь ведет в России пропаганду своего учения: «Члены Хизб–ут–Тахрир, находясь в России, разъясняют ислам без всякой, пусть даже отдалённой мысли о том, чтобы изменить существующую систему в этой стране». Это, конечно, лукавство: в отдаленной перспективе Халифат все–таки должен распространиться на весь мир. Но вполне можно поверить, что в столь далекой от шариата стране, как Россия, Хизб заинтересован де–факто в сохранении определенных свобод, дающих и ему возможность вести свою пропаганду.
Таким образом, в реальной перспективе деятельность Хизба в России не направлена на свержение ее конституционного строя, и в этом смысле должна быть терпима.
Остается вернуться к вопросу о том, возбуждает ли пропаганда Хизба религиозную или этническую, расовую ненависть. Повторимся, речь должна идти не о вероучительных тезисах о пороках других религий. По смыслу ст. 282 УК, речь должна идти о возбуждении ненависти к людям на основании их религиозной или этнической принадлежности.
И здесь Хизб есть в чем упрекнуть. Единственный замеченный по доступным документам, но зато очень уж заметный объект возбуждения ненависти — это евреи.
Как это свойственно и ряду других мусульманских организаций, антисемитизм Хизба базируется на антиизраильских настроениях. В исламском мире (хотя и не только в нем, конечно) политическое отвержение Израиля, от критики тех или иных его действий до полного отрицания его права на существование, легко переносится на евреев, живущих в Израиле или хотя бы поддерживающих его или сочувствующих ему по принципу причастности. Хизб рассматривает войну Израиля с рядом соседей как колониальную и жестокую войну с мусульманской уммой в целом, так что отношение к Израилю и его симпатизантам примерно такое же, как в СССР к нацистской Германии во времена Великой Отечественной войны; собственно, и сравнение Израиля с гитлеровской Германией, а сионизма с фашизмом — общее место мусульманской антиизраильской пропаганды.
Антисемитизм Хизба вызвал определенные проблемы у партии в Западной Европе (в частности, партия запрещена в Германии). Вероятно, поэтому с сайтов Хизба удален ряд документов. Но эти документы не аннулированы и не осуждены. Поэтому мы вполне можем считать, что соответствующие взгляды в руководстве Хизба не изменились. Тем более, что и убраны документы с сайтов всего несколько лет назад.
Вот что говорится, например, в тексте, датированном 1999 годом:
«Американский народ не любит евреев, равно как и европейцы, поскольку евреи по своей природе не любят никого вокруг. Они даже смотрят на других людей как на диких животных, которых нужно выдрессировать себе на службу. Так что можем ли мы представить, чтобы мусульманин или араб любил евреев при таком их характере.
…Знайте, что евреи и их узурпаторское государство в Палестине будут, при помощи и по милости Аллаха, разрушаемы, «пока камни и деревья не скажут: о мусульманин, раб Аллаха, вот предо мной еврей — приди и убей его». Знаки показывают, что это время уже близко. В приближающиеся дни мусульмане завоюют Рим и господство уммы Мухаммеда (мир и благословение да будут над ним и его семьей) будет над всем миром…»[171]
Распространение более позднего текста, 2002 года, даже привело к осуждению одного из активистов Хизба в Дании, после чего этот текст под названием «И убивайте их, где бы вы ни нашли их» был также снят с английского сайта Хизба[172], но зато он остался на русском сайте[173].
Этот текст еще радикальнее (в целом он посвящен осуждению арабских лидеров, не готовых положить все силы на бескомпромиссное уничтожение Израиля). В этом тексте, по форме — воззвании, евреи обвиняются во множестве пороков, от лживости до убийств. Текст восхваляет террористов–самоубийц в Израиле как шахидов, призывает «ликвидировать государство мерзких евреев», а завершается призывом к джихаду против евреев и «всех, кто помогает им в их агрессии», что может толковаться довольно широко[174].
Под «евреями» понимаются не только «евреи–израильтяне»: документы Хизба ясно разграничивают эти понятия. Как сказал один оратор Хизба, «в Коране не говорится о сионистах, там говорится о евреях»[175].
На русском сайте Хизба можно также прочесть:
«Мусульмане должны не только ограничиваться отказом от нормализации отношений с евреями и противодействием этому, но должны и воевать с евреями–захватчиками, где бы они ни были, пока они не изгонят их с земли мусульман. Отношение, которое должно быть сейчас между мусульманами и евреями — это военное отношение, а не нормализация отношений и мир с ними, до тех пор, пока мы не искореним их вместе с их государством с земли мусульман»[176].
Антисемитская пропаганда такого рода (в том числе если она антиизраильская по форме и по контексту) безусловно является возбуждением ненависти, причем в весьма радикальной форме.
Если признать, что снятые с сайтов документы отражают реальную позицию Хизба, то нет сомнений также и в том, что Хизб в этих документах призывает к насильственной и даже к определенно террористической деятельности (к захвату самолетов). Неважно, что речь идет об «агрессорах»: любые призывы к террору вполне подходят под определение «экстремистской деятельности» в смысле закона 2002 года, поскольку терроризм, согласно его ст. 1, есть разновидность экстремизма, а любые призывы к экстремистской деятельности, по тому же закону, также являются таковой деятельностью. Но даже если критически относиться к формулировкам Закона 2002 года, все равно документы, содержащие столь явную и директивную по форме апологию насилию, как описанные выше, очевидно противоправны.
Но эти призывы не являются террористической деятельностью в смысле Закона 1998 года «О борьбе с терроризмом», так как в нем таковой деятельностью называется либо собственно осуществление теракта, либо подстрекательство к нему, а термин «подстрекательство» в нашем праве предполагает непосредственный призыв к конкретному действию, а не призывы в общей форме. Таким образом, можно сказать, что согласно сегодняшнему российскому законодательству[177], Хизб не должен признаваться террористической организацией. И соответственно, решение Верховного суда по Хизбу было неправомерно, как и применение ст. 2051 УК к его членам за факт вовлечения в Хизб.
Итак, мы можем считать Хизб ут–Тахрир не террористической, но экстремистской организацией, то есть организацией, прямо призывающей к насилию и ненависти.
Другое дело, насколько все это применимо к российской действительности. В России Хизб явно не может призывать к свержению властей, как он это может делать (см. выше) в арабских странах. Лишь теоретически можно предполагать, что констатация сговора России и США[178] влечет за собой отношение к России как к военному противнику, по отношению к которому оправдано насилие; никаких подтверждений, что такой вывод делается в пропаганде Хизба, мы не знаем[179]. Неизвестны также документы, в которых тахрировский антисемитизм как–то применялся бы к России, а не к Ближнему Востоку. Таким образом, можно предположить, что в России и применительно к России Хизб на данном этапе не призывает к насилию и не возбуждает ненависть.
Конечно, дело следствия — найти документы или свидетельства, опровергающие такой вывод. Если они будут найдены и приняты судом и общественным мнением, можно будет счесть, что российский Хизб ут–Тахрир — экстремистская организация, в том числе в терминах Закона 2002 года. В частности, интересно было бы выяснить, насколько распространена в деятельности российского Хизба антисемитская пропаганда, нет ли каких–то форм поддержки реальных террористических групп со стороны групп Хизба.
Более сложный вопрос — как относиться к российскому Хизбу, пока таких фактов и доказательств нет. Во–первых, российские группы — это часть международной экстремистской организации. Во–вторых, совершенно ясно, что пропаганда Хизба общественно опасна: в перспективе она грозит и ростом насилия на почве ненависти, и переходом партии или части ее актива к прямой пропаганде ненависти и насилия в стране. Но не всякая потенциальная опасность должна непременно становиться предметом для санкций. (Например, явно противоречащая Конституции цель — установление всемирного Халифата — не может сама по себе быть основанием для санкций, как и стремление к восстановлению самодержавия или диктатуры пролетариата.)
Современное демократическое общество не придумало (и, наверное, не может придумать) всеобщий рецепт ограничения или исключения влияния радикальных антидемократических пропагандистов. Но вряд ли нужно придумывать какой–то специальный рецепт именно для Хизба: это далеко не самая значительная и не столь уж необычная антидемократическая сила в России. Вполне можно использовать существующую законодательную базу для того, чтобы удерживать активность Хизба в определенных рамках.
Не следует задаваться утопической целью полностью искоренить Хизб: как и любое идеологическое течение, он искоренению не поддастся. Более того, чрезмерные, и явно несправедливые, репрессии могут лишь привести к росту популярности течения[180]. Поэтому, в первую очередь, необходима отмена решения Верховного суда от 14 февраля 2003 г. в части, касающейся Хизба.
Это само по себе еще не означает легитимацию деятельности партии. Ее активистам, если они захотят зарегистрировать свои организации, следует разъяснить, что в соответствии с Законом 2002 года от них потребуют отказа от явно антиконституционных положений ряда партийных документов. При должном контроле со стороны Министерства юстиции можно добиться либо полного лишения Хизба регистрации, либо модификации его документов (например, отказа от отдельных заявлений), что было бы позитивным результатом во взаимоотношениях общества в целом и такой радикальной группы.
Конечно, и впредь будет требоваться постоянный мониторинг деятельности этой потенциально опасной организации и ее сторонников. Повышенное внимание со стороны правоохранительных органов в данном случае вполне правомерно. Эффективны будут не широкие аресты, а единичные административные и уголовные санкции в случаях, когда правонарушения действительно имеют место — когда в устной или печатной форме звучат призывы к насилию и/или ненависти. Не исключено, что такие правонарушения действительно окажутся не единичными, так что органы юстиции или прокуратуры смогут снова обратиться в суд с требованием запретить Хизб как экстремистскую организацию — но уже с вескими и убедительными для общества основаниями.
Эта статья является существенно обновленной версией рабочего материала, подготовленного к семинару по проблемам «антиэкстремистского» законодательства, который Центр «СОВА» проводил 1 июля 2005 г.
Прошло три года с момента вступления в силу закона «О противодействии экстремистской деятельности», и можно уже подвести некоторые итоги его применения.
Определение экстремистской деятельности явно затрагивает ряд норм права, прямо не упомянутых в этом законе. Речь идет о ст. 282 УК и о различных преступлениях на почве ненависти. Мы будем рассматривать соответствующие этим нормам права деяния тоже как экстремистскую деятельность в смысле ст. 1 Закона 2002 года (далее слово «экстремизм» и производные от него употребляются только в этом смысле).
Мы не будем рассматривать здесь преступления террористического и даже пропагандистского характера, связанные с деятельностью чеченских сепаратистов. Эти деяния вполне подпадают под определение экстремистской деятельности (так как понятие «терроризм» включено в понятие «экстремизм» той же ст. 1 Закона), однако, по политическим причинам, они образуют совершенно другую область правоприменения. Более того, антитеррористическое законодательство образует смежную, но все–таки другую юридическую сферу.
Закон «О противодействии экстремистской деятельности» вступил в силу 30 июля 2002 г. Здесь мы будем рассматривать действия правоохранительных органов и судов именно с этого момента и до времени написания статьи (то есть до сентября 2005 года), причем только по отношению к противоправным эпизодам, имевшим место также после 30 июля 2002 г., за исключением дел по интересующим нас статьям УК, не затронутых Законом 2002 года (здесь и далее так будут называться в совокупности сам закон «О противодействии экстремистской деятельности» и сопряженные с ним поправки в другие законы).
Обзор структурирован по юридическим нормам, применяемым в отношении преступлений экстремистского характера.
Если не оговорено иное, вся используемая информация представлена в обзорах и новостях сайта Центра «СОВА» (http://sova–center.ru). Все основные события 2004–2005 годов описаны в этом сборнике в обзорах Г. Кожевниковой, а также в статьях авторов на эти же темы[181], охватывающих события 2002–2003 годов, так что здесь мы эти подробности по возможности не повторяем.
Организация может быть названа экстремистской, только если она ликвидирована в соответствии с Законом 2002 года. Нам известно очень мало таких случаев, хотя Закон, как утверждали в 2002 году, принимали в первую очередь ради этого.
Первый случай — закрытие в Омске именно по нормам Закона 2002 года городской (а затем и областной) организации РНЕ. 10 октября 2002 г. Омский областной суд удовлетворил иск областного прокурора и ликвидировал городскую организацию РНЕ, так как ее деятельность противоречила трем законам «Об общественных организациях», «О противодействии экстремистской деятельности» и «Об увековечении Победы советского народа в Великой Отечественной войне». Претензии прокуратуры сводились к нарушениям устава и к использованию символики, сходной с нацистской.
Решение в Омске открыло дорогу к почти автоматической ликвидации организаций РНЕ: ведь все они используют тот же коловрат. Действительно, несколько региональных организаций РНЕ с тех пор ликвидированы, но нам неизвестно, всегда ли применялся ли при этом Закон 2002 года или суды ссылались на более ранние законы. В частности, использование коловрата припомнили РНЕ в Татарстане, когда Верховный суд республики 21 мая 2003 г. ликвидировал местную организацию.
Следует отметить случай ликвидации религиозной организации — за пропаганду расовой дискриминации и использование свастики в качестве символа организации 5 мая 2004 г. в Омске была ликвидирована «Славянская община Капища Веды Перуна» (она же так называемая церковь староверов–инглингов[182]; строго говоря, ликвидированы были сразу три связанных друг с другом организации[183]).
Использование символики (тем более разнообразных вариантов древнего символа свастики) как самостоятельной причины для санкций потенциально чревато злоупотреблениями по отношению как к светским, так и, по понятным причинам, к религиозным организациям. Но единственный известный нам случай такого злоупотребления — попытка преследования национал–большевиков по соответствующей ст. 20.3 Кодекса об административных правонарушениях. Районный суд в Нижнем Новгороде в июле 2003 года признал, что флаг НБП (такой же, как нацистский, но с серпом и молотом вместо свастики) нарушает Закон 2002 года, но областной суд вернул дело на пересмотр, и 11 сентября 2003 г. тот же районный суд прекратил производство по делу.
Возможно и злоупотребление иного рода. Поправки, внесенные закон «Об общественных объединениях» изменили порядок ликвидации и приостановления деятельности организации по любым причинам, а не только по связанным с экстремистской деятельностью.
В 2002 году была приостановлена на полгода деятельность Краснодарского правозащитного центра. Уже в начале июня 2005 года была также приостановлена деятельность Нижегородского общества прав человека (НОПЧ). Претензии в обоих случаях не касались экстремистской деятельности, хотя и имели соответствующий контекст: в Краснодаре правозащитников публично обвиняли в подрыве безопасности в крае, в Нижнем Новгороде НОПЧ формально связано с Обществом российско–чеченской дружбы, которое фигурирует в деле, заведенном по ст. 280 УК 1 позже переквалифицированном на ст. 282 УК (см. ниже).
Что касается собственно организаций, практикующих экстремистскую деятельность (или хотя бы подозреваемых в этом правоохранительными органами), то они, как правило, ликвидируются на основании нарушений общего характера, не имеющих отношения именно к экстремистскому характеру деятельности. Нередко это происходит в рамках широких проверок общественных организаций местными управлениями юстиции, и какая–либо связь решений о ликвидации с содержанием пропагандистской деятельности организаций прямо отрицается властями.
В этом же ряду важно отметить известную ликвидацию Национально–державной партии России (НДПР) в 2003 году. Широко распространено мнение, что НДПР была «закрыта за экстремизм», однако это не так. Вместо того, чтобы подать иск об антиконституционной деятельности НДПР, Минюст лишил партию регистрации за нехватку зарегистрированных региональных организаций, хотя сама нехватка на тот момент еще оспаривалась в целом ряде региональных судов[184].
Особая ситуация складывается с организациями, признаваемыми террористическими. Таковыми они признаются по закону «О борьбе с терроризмом» 1998 года, но по определению экстремизма они оказываются и экстремистскими — с вытекающими из этого последствиями. Следовательно, список 15 террористических организаций, утвержденный решением Верховного суда от 14 февраля 2003 года, является одновременно и частью списка запрещенных экстремистских организаций. Большинство из этих 15 организаций мало представлены в России, некоторые являются сугубо чеченскими (по месту возникновения и основному базированию) группировками, которые мы здесь не рассматриваем. Реально в России в целом заметно распространена и ведет реальную пропаганду своих взглядов только одна из 15 организаций — Хизб ут–Тахрир. В соответствии с решением Верховного суда она и не предпринимает попыток официальной регистрации.
Нам мало известно о случаях прямого применения законодательства о выборах, то есть обращения избиркомов (или иных субъектов) в суд в связи с нарушением правил ведения агитации (в смысле экстремистской деятельности).
Такой иск был подан против Германа Стерлигова, баллотировавшегося в декабре 2003 года на пост мэра Москвы. В бесплатных телевизионных роликах Стерлигов прямо призывал к депортации из Москвы азербайджанцев и иных этнических групп и даже грозился их расстреливать. Интересно, что Мосгоризбирком собирался подать иск в суд, даже отправил ролики на экспертизу, но иск так и не подал, а подал его другой кандидат — Александр Лебедев. Однако 28 ноября 2003 г. Мосгорсуд отклонил этот иск.
Случаи, когда избиркомы не признают ксенофобную пропаганду таковой и дело до суда вообще не доходит, не так редки. В 2004 году известны как минимум два таких обращения: на выборах Псковского губернатора против Алексея Митрофанова и на выборах Волгоградского губернатора Евгения Голубятникова (оба ЛДПР).
Зато 8 апреля 2005 г. в Ханты–Мансийском автономном округе (ХМАО) перед вторым туром выборов мэра города Мегион именно за возбуждение национальной розни был снят кандидат, набравший в первом туре наибольшее число голосов (49,53%) Александр Кузьмин. Жалобу на него подавал имам регионального Духовного управления мусульман ХМАО, а конкурентом на выборах был действующий мэр Мегиона. 29 июня Верховный суд отменил это решение, но не по существу, а из–за процессуальных нарушений. На 11 сентября было назначено переголосование второго тура, но отменено коллегией по гражданским делам Верховного суда как не соответствующее законодательству о выборах.
Предупреждения СМИ за экстремистскую деятельность могут выносить органы и правительства, и прокуратуры, но традиционно это делают преимущественно первые. До реформы исполнительной власти в 2004 году Министерство печати и его окружные управления, сейчас Федеральная служба по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия (обычно называемая Росохранкультура).
В 2003 году было вынесено около 30 таких предупреждений как маргинальным националистическим, так и обычным СМИ. В 2004 году, очевидно, в связи с реорганизацией правительства, Росохранкультура, унаследовавшая интересующую нас функцию, была очень пассивна, но в 2005 году предупреждения снова стали активно выноситься.
Собственно по этому Закону были приняты решения о закрытии двух газет (некоторые СМИ были закрыты за экстремистскую деятельность еще во второй половине 2002 года, но по старым эпизодам и с применением прежнего законодательства). Одна из них, «Русская Сибирь», была закрыта в 2003 году, ее главный редактор Игорь Колодезенко параллельно был осужден по ст. 282 УК (и тут же подпал под амнистию). Стоит пояснить, что в двух этих делах рассматривались разные публикации газеты, так что процессы развивались независимо. Впрочем, Колодезенко тут же перерегистрировал газету под названием «Родная Сибирь» и в 2004 году раздавал ее выпуск на заседаниях суда, вновь осудившего его по ст. 282 УК по старым публикациям «Русской Сибири». Но осужден он был условно, права заниматься издательской деятельностью не лишен, новая газета закрыта не была и продолжила свою деятельность. Второе решение о закрытии газеты было принято недавно — 4 июля 2005 г. суд первой инстанции решил закрыть газету НБП «Генеральная линия», но решение на момент написания этой статьи в силу не вступило[185]. А если и вступит, газета, безусловно, будет выходить и дальше, скорее всего под тем же логотипом «Лимонки», закрытой еще в 2002 году.
В ст. 8 Закона 2002 года заложен крайне жесткий и практически неотвратимый механизм закрытия СМИ: если издание не оспаривает в суде вынесенное ему предупреждение или оспаривает, но проигрывает, оно не просто может, но даже должно быть закрыто. Но механизм этот ни разу не применялся. И, наверное, это хорошо: ведь этот механизм, по сути, приравнивает предупреждение к закрытию. Все то же самое, кстати, можно сказать и об установленном Законом 2002 года механизме ликвидации организаций.
Нам неизвестно какое бы то ни было рациональное объяснение, почему прокуратура и Росохранкультура не подают иски о закрытии крайних расистских изданий, хотя это вполне позволяет закон и об этом не раз говорили сами руководители этих ведомств. Вероятно, их смущает столь жесткая форма ограничения свободы слова: даже крайне неугодную властям «Генеральную линию» решили закрыть только после трех предупреждений[186]. Но этот мотив, равно как и любой иной, не проговаривался публично.
Можно было бы обсуждать попытки ограничения экстремистской деятельности в интернете, но для этого нет материала. Ст. 12 Закона 2002 года носит фактически отсылочный характер, а разработать технически и юридически грамотный закон о регулировании содержания интернета пока не удалось и вряд ли удастся в близком будущем, так как и международный опыт в этой сфере не вызывает оптимизма. Случаи закрытия сайтов экстремистского содержания связаны с неформальным давлением на провайдеров со стороны правоохранительных органов или общественности.
Закон 2002 года дает два различных определения (!) материалов, которые подлежат судебному запрету Согласно ст. 13 Закона, запрещенные таким образом материалы сводятся в федеральный список, который регулярно публикуется.
Список этот не публиковался ни разу, и есть серьезные основания полагать, что он и не существует. Более того, известно очень мало решений о признании того или иного материала экстремистским. Видимо, за признанием человека виновным в пропаганде экстремизма по ст. 280 УК должно было бы следовать признание соответствующих материалов экстремистскими, но почти полное отсутствие практики по ст. 280 (см. ниже) оставляет эту гипотезу без проверки. Неизвестно также, чтобы суды принимали решение считать экстремистскими материалы запрещенных за экстремизм организаций[187] и закрытых изданий.
В результате ст. 13 Закона почти не работает. Например, РНЕ после всех ликвидации региональных организаций распространяет те же материалы, что и ликвидированные организации. Самостоятельное применение ст. 13 возможно, в первую очередь, в связи с изданием книг или публикациями в интернете, но такие дела единичны.
Почему–то так сложилось, что понятие «экстремистские материалы» ассоциируется в сегодняшнем правоприменении с текстами религиозными, вероучительными и, как правило, довольно старыми. Первое известное судебное решение о признании печатного материала экстремистским было принято в апреле 2004 года: Савеловский суд города Москвы признал экстремистской книгу основателя ваххабизма, написанную в XVIII веке, и тем самым запретил любое ее распространение. Согласно ст. 13 Закона 2002 года, изготовление и распространение таких материалов влечет уголовную или административную ответственность. Но еще в сентябре 2003 года Московская прокуратура закрыла, за отсутствием состава преступления, уголовное дело по ст. 282 УК в отношении выпустившего книгу издательства, и позже это дело не пересматривалось. Получается, что распространение трактата «Основы единобожия» — не уголовное преступление, а административное правонарушение; правда, ответственность за такое правонарушение не установлена КоАП, так что запрет повисает в воздухе.
Судебный запрет старинного религиозного трактата — весьма сомнительное деяние. Очевидно, что к религиозным текстам до новейшего времени совершенно бессмысленно предъявлять требования веротерпимости и толерантности. Обходя гораздо более сложный вопрос о том, насколько такие требования правомерны применительно к текстам современным, следует признать, что принцип свободы совести не позволяет требовать от религиозных общин отказа от их исторических вероучительных текстов. Судить о современных людях следует по тому, что они пишут и делают сейчас. В этом смысле более оправданной была попытка наказания за издание трудов турецкого фундаменталиста XX века Сайда Нурси, но суд, рассмотрев заключения серьезных экспертов–религиоведов, признал эти книги не противозаконными, и обвиняемый в их распространении Джамбул Исабаев был в апреле 2005 года признан невиновным по ст. 282.
Решение Савеловского суда имело печальные общественные последствия. Первыми воспользовались ситуацией московские неоязычники — они потребовали от Генеральной прокуратуры запретить Библию за крайне интолерантные высказывания в адрес язычников, а заодно — «проверить на экстремизм» РПЦ как организацию, опирающуюся на Библию. Прокуратура фактически проигнорировала это требование. Но она не смогла проигнорировать аналогичное по сути требование пятисот (а потом пяти тысяч, пятнадцати тысяч) граждан, включая 19 депутатов Госдумы, о таких же мерах по отношению к еврейскому религиозному трактату «Кицур Шульхан Арух» и еврейским организациям. Выпущенный в конце XIX века «Кицур Шульхан Арух» — это краткий конспект трактата «Шульхан Арух», написанного в XVI веке на основе Талмуда и его средневековых комментариев, и его не намного осмысленнее оценивать в терминах современного российского права, чем Библию или «Основы единобожия». Уголовное дело, которого требовали авторы «письма пятисот», так и не заведено (равно как и дело против авторов явно антисемитского по содержанию письма), но в отказном постановлении прокуратура отметила, что в «Кицур Шульхан Арух» содержатся противозаконные по сути интолерантные высказывания, и дело не заведено по причине отсутствия преступного умысла у современных издателей. Совершенно ясно, что такого рода судебные тяжбы будут длиться еще очень долго и могут быть, в принципе, начаты еще по многим историческим вероучительным текстам.
Статья 282
Ст. 282 УК составлена таким образом, что подразумевает в качестве состава преступления преимущественно пропаганду, но в некоторых случаях и насильственные действия (ч. 2 п. «а»). Применение ст. 282, таким образом, фактически распадается на две не сообщающиеся сферы.
Поскольку пропаганда ненависти довольно распространенное и беспокоящее общественность деяние (здесь нет смысла описывать многообразие пропаганды ненависти), заявлений в прокуратуру по этому поводу поступает немало. Как правило, дело не заводится. Но все же в производстве начиная с 2002 года находится каждый год более 80 уголовных дел по ст. 282. Всего по Российской Федерации в 2003 году было передано в суд 8 уголовных дел, по которым обвинялось 9 человек. В 2004 году по 24 уголовным делам в качестве обвиняемых было привлечено уже 40 человек. По различным причинам целый ряд дел по данной статье был прекращен и не доведен до суда. В 2003 году таких дел, по которым проходило 20 человек, было 15, а в 2004 году — 9 (в качестве обвиняемых проходило 9 человек). Обвинительных же приговоров очень мало. В 2002 году их было 4, в 2003 году — 8, в 2004 году — 11 (данные НИИ Генпрокуратуры).
Большинство расследуемых дел, похоже, связано с пропагандой ненависти. Их довольно легко вычленить и из цифр приговоров (кроме 2002 года).
В 2003 году за пропаганду были осуждены пять человек, известных нам поименно. Из них только один был приговорен к лишению свободы и не подпал при этом под амнистию: основатель саратовского патриотического объединения «11 февраля» Виталий Соснин получил два года лишения свободы с отбыванием наказания в колонии–поселении за организацию антисемитского по содержанию митинга, посвященного 620–летию Куликовской битвы (его подельник Юрий Бабиков был осужден условно). За насильственные преступления по ст. 282 были осуждены трое[188].
В 2004 году поименно известны четыре человека, осужденных именно за пропаганду ненависти: уже упомянутый Колодезенко, Виктор Корчагин в Москве, Михаил Трапезников в Ижевске (все освобождены от наказания; дело Корчагина окончательно завершилось уже в 2005 году) и Павел Иванов в Новгороде, приговоренный к штрафу.
Ни один из этих людей, даже повторно судимые Колодезенко и Корчагин, не был приговорен к ограничениям на занятия издательской и/или журналистской деятельностью. Такое наказание, присужденное Иванову, было отменено вышестоящей инстанцией и заменено на штраф.
За насильственные преступления в 2004 году было осуждено по этой статье от трех до восьми человек.
Особый случай — приговор одному из идеологов радикального ислама в Дагестане Магомеду Тагаеву. 12 июля 2004 года он был осужден на 10 лет лишения свободы по совокупности нескольких статей, включая, помимо ст. 282, преступления, связанные с оружием и подделкой документов, а также разбой.
За восемь месяцев 2005 года подводить итоги еще рано, так как информация часто поступает с большим опозданием. В девяти процессах за пропаганду ненависти осуждено 11 человек, и трое из них (В. Корчагин во второй инстанции и упомянутые ниже активист НБП А. Николаенко и интернет–пропагандист Д. Чупрунов) освобождены от наказания за истечением срока давности[189]. Наказание понесли три члена РНЕ в Новгороде (см. ниже о ст. 2821), два члена РНЕ в Орле, лидер НБП в Хабаровске Рэм Латыпов, лидер кировского отделения ННП Е. Тепляшин (см. ниже), еще один интернет–пропагандист (см. ниже) и один расклейщик листовок в Новокузнецке. Последний был приговорен к полугоду исправительных работ, Тепляшин — к штрафу, остальные получили условные приговоры.
За насильственные преступления в январе–августе 2005 года с применением ст. 282 в четырех процессах (в Тамбове, Липецке, Сургуте и Екатеринбурге) было осуждено 13 человек, 11 из них были приговорены к лишению свободы от года до 9 лет.
Статья 282 УК раньше очень мало применялась к насильственным преступлениям на почве ненависти, а с 2004 года применяется все чаще. Но это само по себе не является однозначно позитивным явлением.
Состав ст. 282 подразумевает публичную пропаганду, пусть и сопряженную с насилием. В случае обычного нападения такая пропаганда (в виде громких и многим слышимых лозунгов) либо отсутствует, либо не может быть доказана. Нередко обвинение предъявляет найденные у обвиняемых неонацистские материалы как доказательство их мотивировки, но суды отвергают эти доказательства, так как они еще не доказывают, что мотивировка проявлялась в практическом пропагандистском действии. Например, в апреле 2003 года в Курске был вынесен приговор группе подростков, избивавших на улицах города иностранных студентов — выходцев из Африки и Азии. Найденные в их квартирах нацистская символика и литература послужили основанием для обвинения, помимо хулиганства, еще и по ст. 282. Все обвиняемые получили условные сроки наказания от 10 месяцев до 2 лет, а обвинение пост. 282 было отклонено, поскольку, по мнению судьи, «их действия не носили ярко выраженного публичного характера и не были обращены к широкому кругу граждан, направленного на возбуждение национальной, расовой и религиозном вражды»[190] (грамматика цитаты сохранена).
Совершенно непонятно, почему обвинение и суд применили ст. 282 УК, например, в деле сургутских скинхедов, избивавших и убивавших «инородцев» на улицах: ведь в ст. 111 УК, по которой их и осудили, есть мотив ненависти как квалифицирующий признак. Применение этого признака было бы более корректным юридически. Добавление ст. 282 не повлекло и более сурового наказания: все равно убийцам дали срока ниже максимума по ст. 111.
Стоит отметить одну специфическую тему применение ст. 282 к публикации текстов в интернете. В феврале 2005 года в Сыктывкаре был условно осужден студент, размещавший на своем сайте и порнографию, и нацистские материалы. См. также ниже интернет–дело в Кемерово по ст. ст. 280 и 282. Такие приговоры — большая редкость, но не новость: еще в сентябре 2002 года некий А. Питилимов в Воркуте был приговорен штрафу в 9000 руб. по ст. 282 ч. 2 за призывы к насилию в интернете[191].
Ст. 282 может применяться и явно вопреки своему смыслу, когда некий текст, посвященный национализму, этнической или религиозной интолерантности и ненависти, неверно интерпретируется как возбуждающий такую ненависть. Ярким примером такого неверного применения было обвинение по ст. 282 УК, предъявленное в 2002 году профессору Виктору Авксентьеву, возглавлявшему тогда кафедру социальной философии и этнологии Ставропольского государственного университета. Инкриминировались ему фрагменты интервью с жителями края, приведенные в обширном этноконфликтологическом исследовании ситуации в Ставрополье. Лишь после нескольких месяцев процесса и рассмотрения нескольких экспертиз из авторитетнейших научных учреждений Виктор Авксентьев, успевший к этому времени получить инфаркт и потерять кафедру, был признан невиновным.
Другой пример — признание 28 марта 2005 г. виновными по ст. 282 двух из троих обвиняемых по делу о выставке «Осторожно, религия!» (суд второй инстанции подтвердил приговор). На наш взгляд, обвинение не доказало, что экспонаты выставки возбуждали вражду или ненависть по отношению к людям, исповедующим ту или иную религию. Если согласиться, что экспонаты возбуждали враждебность к православной вере, то ведь по смыслу ст. 282 УК возбуждение враждебности к самой религии не является уголовно наказуемым деянием, равно как и оскорбление и осквернение религиозных символов (для этого есть ст. 5.26 КоАП).
Наконец, в момент написания статьи расследуется дело по обвинению директора Общества российско–чеченской дружбы (ОРЧД) Станислава Дмитриевского по ст. 282. Дмитриевский обвиняется в публикации текстов обращения Ахмеда Закаева к российским гражданам и обращения Аслана Масхадова к Европарламенту. Можно спорить о правомерности публикации таких обращений, можно даже попробовать доказать наличие в факте публикации косвенного призыва к сепаратизму или к экстремизму, но чего уж точно нельзя найти в этих текстах и в их опубликовании — так это возбуждения ненависти на религиозной или этнической почве. Однако предварительная экспертиза, проведенная по заказу ФСБ, обнаружила признаки преступления не по ст. 280, а именно по ст. 282, и уже заведенное по ст. 280 дело было переквалифицировано.
Статья 280
С принятием Закона 2002 года ст. 280 УК стала столь же широкой, как и определение экстремизма: вместо призывов к насильственному захвату власти или свержению строя теперь состав этой статьи включает любые «призывы к экстремистской деятельности». Это привело к тому, что возбуждением дела по этой статье грозили многим людям, особенно национал–большевикам. Иногда дело действительно заводили, но оно закрывалось или переквалифицировалось.
Характерный пример. В 2003 году в Чувашии велось дело по ст. 280 против национал–большевика Кирилла Корнилова за выкрикивавшиеся им на первомайской демонстрации лозунги, из которых наиболее похожими на криминальные были: «Янки Вовку не спасут, банду Путина под суд!» и «Зачистим Ичкерию по методу Берии! Свернем чеченцам головы по методу Ермолова!». Дело было закрыто, а Корнилов осужден на пять суток за мелкое хулиганство.
Конечно, переквалификация со ст. 280 происходила не только в отношении нацболов. То же было по упомянутому ниже делу Пекина и других в Новгороде, и по вышеупомянутому делу ОРЧД.
17 марта 2005 г. Заводский суд города Кемерово вынес обвинительный приговор местному студенту юридического факультета Денису Чупрунову по ст. 280 УК за публикацию материалов не в печатном виде, а на веб–сайте — а именно в интернет–издании «Русское знамя». Он был признан виновным также и по ст. 282, но по ней истек срок давности. Вероятно, это первый из трех известных нам приговоров по ст. 280 УК в ее нынешнем виде.
Лидера НБП в городе Белово Кемеровской области Александра Николаенко обвиняли, судя по сообщениям сайтов НБП, в написании ряда текстов в местной газете «Курс», в частности, в том, что он «поощряет и оправдывает репрессии и депортацию цыган», а также, видимо, в каких–то высказываниях на митингах 2004 года. По этим фактам против Николаенко велось два дела, и оба по ст. ст. 280, ч. 2 и 282 ч. 1.
26 апреля 2005 г. по первому делу он был признан виновным только по ст. 280 ч. 2 и приговорен к двум годам лишения свободы условно с лишением права заниматься в этот период журналистской деятельностью. (Вероятно, обвинения по ст. 282 отпали по сроку давности, так как рассматривались эпизоды 2000–2003 гг.) По второму делу, по фактам 2004 года, приговор был вынесен 6 июля и Николаенко был приговорен к полугоду заключения в колонии–поселении, но нам неизвестно, был ли он признан виновным по обеим статьям обвинения. (Интересно, что самой газете «Курс» Управление Федеральной службы по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций по Сибирскому федеральному округу вынесло предупреждение с редкой формулировкой — «возбуждение гражданской розни, вражды, свержение существующего конституционного строя».)
Однако во множестве серьезных случаев призывов к экстремистской деятельности, а именно в случаях призывов к погромам или к организации банд для таковых, ст. 280 УК не применялась. Пока только один приговор относится к активисту действительно опасной расистской организации — в августе 2005 года по ст. ст. 280 и 282 был приговорен к штрафу в 80 тыс. рублей руководитель Кировского отделения Народной национальной партии Евгений Тепляшин.
Статья 2821
В начале ноября 2003 года в Санкт–Петербурге впервые была предпринята попытка применить новую ст. 2821 УК («организация экстремистского сообщества»). Эта статья вместе со статьями 280, 150 («вовлечение несовершеннолетних в совершение преступлений») и 213 («хулиганство») инкриминируется лидеру и организатору скинхедской группировки «Шульц-88» Дмитрию Боброву. Однако суд над Бобровым до сих пор не закончился, и мы не знаем, войдет ли ст. 2821 в приговор.
С тех пор ст. 2821 включали в обвинение еще несколько раз, но единственный пока приговор по этой статье был вынесен только 31 мая 2005 г. по совокупности со ст. 282 ч. 2 (был подтвержден во второй инстанции 26 июля 2005 г.). Три члена РНЕ в Новгороде обвинялись в написании и распространении бюллетеня «Новгородец», тексты которого были признаны возбуждающими ненависть. Поэтому эти трое были сочтены следствием, а потом и судом, экстремистским сообществом, а их действия были квалифицированы по ст. 282 ч. 2 и по ст. 2821: лидер группы Михаил Пекин был осужден по ее части 1, а двое других по части 2. Приговор (к 4, 3 и 2 годам лишения свободы) был вынесен условный, но всем троим суд запретил на 3 года распространять СМИ, а Пекину на тот же срок — еще и заниматься журналистской деятельностью.
Мы считаем этот приговор новгородского суда лучшим приговором по делу о пропаганде ненависти за все последние годы.
Статья 2822
Вся практика по этой статье связана только с членами организации Хизб ут–Тахрир, включенной Верховным судом в список террористических[192]. Этого решения достаточно, чтобы предъявлять обвинение любому, кого есть основания подозревать в членстве в Хизб ут–Тахрир. Есть и другие организации, запрещенные в соответствии с Законом 2002 года, но по отношению к их членам эта статья УК не применялась.
В январе и феврале 2005 года по два тахрировца были приговорены к штрафам. В апреле пятеро — к одному и двум годам лишения свободы условно, в июне еще двое к году условно. 9 июня 2005 г. три жителя Казани получили по ст. 2822 реальные сроки по 4 года и 7 месяцев каждый. Впрочем, условные сроки тахрировцы получали и позже. Последний на момент написания статьи приговор, вынесенный 8 сентября, — 4,5 года условно.
Ряду тахрировцев предъявлялись обвинения в хранении боеприпасов и в вовлечении в террористическую деятельность (ст. 2051 УК; так, в свете указанного решения Верховного суда, интерпретируется агитация за вступление в Хизб ут–Тахрир). Но эти обвинения лежат вне специфически антиэкстремистского законодательства, относятся скорее к антитеррористическому, и мы их здесь не рассматриваем. Возможны, в частности, ситуации, когда обвинение по ст. 2822 отвергается судом, но принимается обвинение по другим статьям: так, 2 июня 2005 г. в Казани гражданин Узбекистана Алишер Усманов был признан виновным по ст. 222 ч. 1 («незаконные приобретение, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношение оружия, его основных частей, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств») и приговорен к лишению свободы на девять месяцев, но оправдан по ст. ст. 2051 и 2821.
Стоит особо отметить еще один приговор. 4 августа 2005 г. девять человек были осуждены в Уфе на сроки от 3,5 до 8 лет лишения свободы (один из них условно). Трое были признаны виновными в хранении боеприпасов (ст. 222 ч. 2 УК). Интересно, что двое были признаны виновными в участии в запрещенной организации, то есть по ст. 2822 ч. 2, а семеро остальных — в вовлечении (этих двоих?) в террористическую деятельность. А сверх того все девять осуждены по ст. 210 («организация преступного сообщества»).
Этот приговор создает подозрительную коллизию. Ведь ст. 2822 вводилась в УК именно потому, что ст. 210 охватывает организационную деятельность, направленную на совершение только тяжких и особо тяжких преступлений, а ряд преступлений, упомянутых в ст. 2822, таковыми не являются — так что ст. 2822 является де–факто «антиэкстремистским расширением» ст. 210. И применение этих двух статей вместе довольно странно (хотя формально оно и не противоречит закону, так как в Уголовном кодексе ст. 210 защищает общественную безопасность, а ст. 2822 — конституционный строй и безопасность государства).
Более того, применение ст. 210 возможно, если организационная деятельность была направлена на совершение именно тяжких (и особо тяжких) преступлений, к каковым в приговоре относятся ч. 2 ст. 222 и ст. 2051. Но составом ч. 2 ст. 222 является организованное совершение преступления, предусмотренного ч. 1 той же статьи, то есть налицо двойная квалификация деяния. Если же сопоставить состав ст. 210 и тот факт, что ст. 2051 применяется за само вовлечение в Хизб ут–Тахрир, получается, что ст. 210 была применена за организацию вовлечения в организацию.
Применение квалифицирующего признака мотива ненависти
Этот признак формулируется в УК как совершение преступления «по мотивам национальной, расовой, религиозной ненависти или вражды» и присутствует в ряде серьезных насильственных преступлений, а также в ст. 244 («надругательство над телами умерших и местами захоронений»).
Наши данные о применении квалифицирующего признака по ст. 244, вероятно, неполны, но нам известно очень мало случаев. Так, в ноябре 2004 года были приговорены к двум годам лишения свободы условно двое участников осквернения еврейского кладбища в Калуге. В августе того же года в Пятигорске за то же самое один вандал получил два года с отбыванием в колонии–поселении и двое несовершеннолетних — по полтора года в воспитательной колонии. В мае 2005 года были приговорены к полутора годам в колонии–поселении трое чеченцев за осквернение могил по мотиву национальной ненависти в селе Яндыки Астраханской области, однако в августе суд второй инстанции заменил наказание на условное. Это решение стало одной из причин массовых столкновений чеченцев и калмыков в Яндыках, после которых 1 сентября приговор был отменен и дело направлено на новое рассмотрение.
Гораздо заметнее правоприменение по насильственным преступлениям. Вряд ли можно сравнивать статистику всех нападений, совершенных по мотивам ненависти, со статистикой наказаний: большинство таких нападений остается неизвестно. Ясно только, что исчисляются они сотнями. Правоприменение по насильственным преступлениям на почве ненависти количественно отстает на порядок (точных цифр и тут нет). Но зато наблюдается хорошая динамика в качестве выносимых приговоров.
Нам неизвестны случаи применения квалифицирующего признака в августе–декабре 2002 года. Это не значит, что за расистские нападения не осуждали вообще, но мотив ненависти в приговорах не учитывался, в том числе в приговоре участникам крупного погрома рынка в Царицыно.
За все время исследований по данной теме не удалось найти ни одного приговора, использующего ссылку на мотив ненависти как отягчающее обстоятельство согласно ст. 63 п. «е» УК.
В 2003 году, судя по имеющимся у нас неполным данным, суды применяли только ст. 282 как дополнительную к основной статье (убийство, хулиганство и т. п.). И таких приговоров было всего три, по которым были осуждены, видимо, три человека.
В 2004 году было три или четыре приговора по ст. 282 УК за «прямое действие» (нападения и одно подкладывание муляжа бомбы; осуждено до пяти или даже до восьми человек), а в четырех или пяти приговорах применен более правильный способ: учтен мотив ненависти как квалифицирующий признак для основного преступления (четыре дела об убийстве квалифицированы по ч. 2 п. «л», один случай точно неизвестен; по этим пяти делам осуждено 27 или 30 человек, но с правильной квалификацией, скорее всего — лишь небольшая часть из них).
Итого, в 2004 году мотив ненависти был учтен в приговорах по восьми делам. Но, конечно, во многих случаях преступников осуждали по–прежнему и без учета мотива ненависти.
Первые восемь месяцев 2005 года принесли заметную активизацию правоохранительных органов по отношению к насильственным преступлениям на почве ненависти: по неполным данным, за убийства и избиения осуждено до 31 человека в 10 процессах, из которых в четырех делах об убийстве была применена ст. 105 ч. 2. п. «л», в четырех процессах — ст. 282 ч. 2 и еще в двух процессах мотив ненависти был учтен, но нам пока неизвестна статья УК[193].
И, главное, за первые пять месяцев года нам неизвестны случаи, когда насильственные преступления на почве ненависти квалифицировались бы судами без учета этого мотива. Летом такие случаи появились, однако в целом тенденция очень позитивна.
Важно не забывать (что порой случается), что применение квалифицирующего признака возможно только в тех статьях, где он есть. Например, его нет в ст. 115 («умышленное причинение легкого вреда здоровью») и ст. 116 («побои»). В подобных случаях суд обычно квалифицирует нападение как хулиганство, так как какие–то предметы нападающие почти всегда используют (а именно это является, по диспозиции ст. 213 УК, определяющим признаком хулиганства). А поскольку нападающих практически всегда несколько, применяется ч. 2 ст. 213, максимальное наказание по которой — до семи лет лишения свободы — оказывается даже выше, чем если бы вред здоровью был оценен как «средний» и дело рассматривалось по ч. 2 ст. 112 УК. С точки зрения обвинения, стремящегося пожестче наказать преступника, это разумное решение (например, по делу о нападении на раввинов в январе 2005 года). И добавлять ст. 282 часто нет оснований (см. выше). С точки же зрения общественного интереса противодействия расистскому насилию важнее было бы признать мотив ненависти отягчающим обстоятельством согласно ст. 63 п. «е» УК.
Мы видим, что росту насилия на почве ненависти соответствует и количественный рост уголовных санкций. Однако, чтобы сбить волну насилия, пропорционального усиления противодействия недостаточно.
Усиленное применение ст. 282 УК к насильственным преступлениям, начиная с 2004 года, наводит на мысль, что прокуратуры по всей стране действовали в соответствии с полученной сверху неофициальной директивой. Позже, видимо, ввиду неэффективности применения ст. 282 в таких делах, следствие и суд начали наконец применять то средство, которое и должно применяться в таких делах — квалифицирующий признак ненависти.
Для развития этого явного успеха следовало бы также научиться применять мотив ненависти как отягчающее обстоятельство по всем подходящим для этого статьям УК.
Очень вероятно, что определенный прогресс в правоприменении косвенно связан с принятием Закона 2002 года, точнее — с попытками политического руководства и общественности активизировать его применение. Но сами нормы, применяемые к насильственным преступлениям, этим законом изменены не были, они существуют в УК уже давно.
Основные предполагаемые объекты воздействия Закона 2002 года — действующие с экстремистскими, антиконституционными целями организации и СМИ — от Закона не пострадали.
Практически во всех случаях организации ликвидировали либо по совершенно формальным причинам, как это делалось и в 90–е годы, либо за использование свастики и подобной символики (ряд организаций РНЕ и община инглингов), которая была запрещена еще законом 1995 года «Об увековечении Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов». Видимо, давление органов юстиции и прокуратуры на национал–радикальные организации в последние годы действительно усилилось, но с самим Законом 2002 года это связано очень слабо. Зато Закон дал основания для неправомерного давления на иные оппонирующие властям организации, а именно правозащитные.
Что касается экстремистских организаций, действующих без государственной регистрации, то для пресечения такого рода организационной деятельности в УК были введены ст. ст. 2821 и 2822. И первая из этих статей — потенциально очень мощный инструмент против скинхедских и им подобных группировок. Но, как мы видели, эта статья пока применена всего один раз, а другая применяется только с этого года и только в отношении Хизб ут–Тахрир, что политически лежит де–факто скорее в русле антитеррористической, чем антиэкстремистской деятельности.
Изменение закона «О политических партиях» существенно ограничило перспективы роста для радикальных националистов. Но в остальном их организации не подвергаются достаточно существенному давлению со стороны государства.
В соответствии с Законом 2002 года СМИ, ведущие пропаганду ненависти, закрывают даже реже, чем это делалось прямо перед этим. Обзор приговоров по ст. 282 УК за пропаганду ненависти ясно показывает, что эти приговоры практически не ограничивают такую пропаганду (единственное исключение — дело группы Пекина в Новгороде), а ведь еще гораздо больше дел не дошло до приговора из–за непрофессионализма и волокиты в предварительном и судебном следствии. Зато ст. 282 уже использовалась для явно неправомерных преследований.
Можно определенно сказать, что Закон 2002 года ни на йоту не ограничил пропаганду ненависти в России.
Итак, закон «О противодействии экстремистской деятельности» не принес почти никакой пользы. Успехи, достигнутые в деле противодействия национал–радикализму, достигнуты на старой юридической базе, новая же, вследствие низкого качества Закона, лишь запутала правоприменителя: в чем–то нормы стали только хуже, а те, что стали лучше, почти не применяются, хотя прошло уже три года с момента вступления этих норм в силу.
Эта статья является расширенной версией рабочего материала, представленного на семинаре, который Центр «СОВА» проводил 1 июля 2005 г. с целью предварительного обсуждения возможностей улучшения так называемого антиэкстремистского законодательства, то есть совокупности норм, имеющих прямое отношение к противодействию преступлениям экстремистского характера[194].
Дискуссия на семинаре показала, что фундаментальные перемены в этом законодательстве сейчас нереальны по причинам политического характера, и реформирование законов, если и возможно, будет касаться только некоторых частностей. Но мы считаем необходимым заявить собственную позицию по этому вопросу.
Основным недостатком Закона «О противодействии экстремистской деятельности» (далее этот закон вместе с параллельно внесенными поправками в другие законы называется Законом 2002 года) является чрезмерно широкое определение такой деятельности, особенно в сочетании с весьма жесткими санкциями за такую деятельность. Само по себе такое сочетание обычно контрпродуктивно для правоприменения, что и показали три прошедших года.
Практическая проблема, порождаемая широким определением, заключается в том, что неизбежно возникает непонимание, является ли конкретное действие экстремистским. Так, например, нигде не очерчен круг действий, направленных на «подрыв безопасности Российской Федерации».
Наибольшие сомнения вызывают несколько пунктов в определении экстремизма (ст. 1 Закона), относящиеся к проявлениям интолерантности[195]. Содержание этих пунктов гораздо шире состава соответствующей ст. 282 УК. При этом совершенно непонятно, как эти два определения сходных действий соотносятся друг с другом. Да и может ли хоть кто–то утверждать, что всякое «унижение национального достоинства» является экстремизмом и заслуживает серьезных санкций: оно же может быть и мелким конфликтом. Здравый смысл подсказывает, что отнюдь не всякая «пропаганда превосходства граждан» по тому или иному признаку является экстремизмом: можно счесть спорными постоянно встречающиеся утверждения, что христиане особо выделяются милосердием, горцы — гостеприимством, а русские — душевной отзывчивостью, но вряд ли кто–то сочтет эти утверждения экстремистскими. При этом нет никаких общепризнанных представлений о том, где пролегает граница между спорным и настолько недопустимым и опасным, что требуется применение серьезных санкций, предусмотренных Законом 2002 года. Само наличие таких, идеологических по сути, юридических норм нарушает стройность правовой системы и не позволяет ей нормально функционировать.
Есть и сугубо юридическая, но важная коллизия: столь широкое определение противоречит Шанхайской хартии, подписанной Россией практически одновременно в июне 2002 года, где экстремизм отнесен к категории «преступной деятельности», в то время как Закон 2002 года включил в понятие экстремизма широкий круг действий, которые являются правонарушениями, но не преступлениями[196].
Чтобы устранить возникшее противоречие с международно–правовыми обязательствами России и чтобы решить или хотя бы смягчить описанную выше практическую проблему, требуется изменение определения экстремистской деятельности, данное в ст. 1 Закона.
Нам представляется, что обе указанные задачи были бы успешно решены, если бы под экстремизмом в Законе понималась только преступная деятельность, подпадающая под действие УК. Это могло бы объяснить и повышенную жесткость санкций в адрес организаций и СМИ, предписываемую Законом 2002 года, и сделало бы его нормальным рамочным законом, более пригодным к применению по отношению к действительно опасным деяниям. Это также ограничило бы стремление к произвольному применению Закона, обладающего явным репрессивным потенциалом.
Изложенные ниже предложения исходят из понимания того, что принципиальная переделка закона проблематична и лучше идти путем внесения немногочисленных поправок.
Чтобы свести определение экстремизма к списку уголовно наказуемых деяний, нужно определить перечень статей УК, которые можно назвать «экстремистскими». При этом само определение экстремистской деятельности в ст. 1 не следует заменять на буквальное перечисление статей УК, так как это сделает определение нечитаемым для большинства граждан, которым и адресован закон. Во многом нынешнее определение уже следует такому подходу. Поэтому изменения в списке, данном в п. 1 ст. 1 Закона, могут быть не столь значительны.
Во внесенной Законом 2002 года ст. 2821 УК («организация экстремистского сообщества») есть перечень преступлений, которые названы «преступлениями экстремистской направленности». Это ст. 148 («воспрепятствование реализации свободы совести и вероисповеданий»), ст. 149 (то же в отношении свободы собраний), ст. 213 («хулиганство»), ст. 214 («вандализм»), ст. 243 («уничтожение или повреждение памятников истории и культуры»), ст. 244 («надругательство над телами умерших и местами их захоронения»), ст. 280 («публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности») и ст. 282 («возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства»). Но, конечно, не любые преступления по этим статьям должны считаться экстремистскими, а, согласно ст. 2821, только те, которые совершены по мотиву ненависти.
Здесь и далее мы опускаем перечень объектов этой ненависти «идеологической, политической, расовой, национальной или религиозной», а равно «в отношении какой–либо социальной группы». Хотя такое определение объекта, как «социальная группа» очень смутное, зато в этом определении присутствуют мотивы идеологической и политической ненависти, которые пока не представлены в других статьях УК. Нам представляется, что это дополнение, сделанное в ст. 1 Закона и в ст. 2821 УК, является очень точным и должно быть применено в УК повсеместно, включая определение отягчающего обстоятельства в ст. 63 п. «е». Пока же этого не произошло, мы исходим из наличествующих списков объектов ненависти и далее их не указываем.
Несомненно, к этому списку можно добавить насильственные преступления, для которых в УК уже предусмотрен квалифицирующий признак мотива ненависти (с учетом желательного расширения использования этого признака, см. ниже). Кроме того, в списке есть огрехи (вызванные, очевидно, спешкой при подготовке Закона), касающиеся ст. 282 (явной тавтологией является возбуждение ненависти по мотиву ненависти) и ст. 280 (призывы к экстремистской деятельности, несомненно, являются экстремистскими независимо от их мотива).
Список «преступлений экстремистской направленности» должен быть приведен не в ст. 2821 УК, а в самом законе «О противодействии экстремистской деятельности» в качестве продолжения его ст. 1. Тогда этот список будет применим и в диспозиции ст. 2821, и в других случаях. Мы здесь не ставим задачу создать сам список — но лишь указываем, как он мог бы составляться.
При составлении такого списка необходимо учесть, что отбор статей должен осуществляться в соответствии с определением, данным в ст. 1 Закона. Не всякое опасное деяние, в том числе то или иное покушение на права граждан (см. гл. 19 УК), следует добавлять к определению экстремистской деятельности. Ограничение прав граждан — опасное деяние, но в определении экстремистской деятельности оно даже не упоминается. Наверное, следовало бы записать, что любое преступление, совершенное по мотиву ненависти, должно рассматриваться как экстремистское, и это сильно упростило бы задачу составления списка. Но можно в дополнение к этому специально отметить некоторые, потенциально не очевидные для правоприменителя, статьи, что, видимо, и имел в виду законодатель, специально выделивший ст. ст. 148 и 149.
Некоторые позиции в п. 1 ст. 1 Закона относятся к деяниям, безусловно, очень опасным и заслуживающим наименования «экстремизм»: «насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации», «создание незаконных вооруженных формирований», «осуществление террористической деятельности», «осуществление массовых беспорядков, хулиганских действий и актов вандализма по мотивам» той или иной вражды и ненависти. И практически все это уже есть в УК. Другие, как вышеупомянутые пункты об интолерантности, нуждаются в изменении формулировки, чтобы приблизить ее к близким по сути нормам уголовного права. Правильнее всего, на наш взгляд, было бы воспользоваться действующей формулировкой ст. 282 УК.
Есть в определении экстремизма понятия, близкие к понятиям УК, но не тождественные им. Например, термин «вандализм» в Законе сейчас отсылает, надо полагать, не только к ст. 214 («вандализм»), но также к ст. ст. 243 («уничтожение или повреждение памятников истории и культуры») и 244 («надругательство над телами умерших и местами их захоронения»); и это, видимо, понятно и гражданам, и правоприменителю. Если же мы говорим о «захвате или присвоении властных полномочий», то, очевидно, имеется в виду не ст. 330 («самоуправство»), а только ст. 278 («насильственный захват власти или насильственное удержание власти»). Чтобы устранить двусмысленность (трудно представить, что такое экстремистский, но не насильственный захват власти), достаточно добавить в этот пункт определения слово «насильственный».
Сложнее всего с пунктом «подрыв безопасности Российской Федерации». Подрыв безопасности страны, если он, конечно, реален, является опасным и, следовательно, уголовно наказуемым деянием. Речь может идти о части преступлений, описанных в гл. 29 УК («Преступления против основ конституционного строя и безопасности государства»), но не обо всех, так как некоторые из них все–таки не могут называться экстремистскими — хотя бы ст. 284 («утрата документов, содержащих государственную тайну»). Если затем исключить статьи, уже соответствующие другим пунктам определения, и статьи, состав которых сам является производным от определения экстремизма, то есть ст. ст. 280, 2821 и 2822, останутся только действия, связанные с нарушением государственной тайны, помощь врагу («государственная измена») и диверсия. Но мы исходим из того, что понятие экстремистской деятельности относится к деятельности внутриполитической, а не к помощи иным государствам, враждебным нашей стране (например, в виде шпионажа), так что остается только диверсионная деятельность, которая вполне возможна из экстремистских, в политологическом смысле слова, побуждений.
На основе проведенного анализа можно предложить следующую модификацию п. 1 ст. 1 Закона (изменения выделены курсивом). Экстремистская деятельность должна определяться как:
«1) деятельность общественных и религиозных объединений, либо иных организаций, либо средств массовой информации, либо физических лиц по планированию, организации, подготовке и совершению действий, направленных на:
— создание незаконных вооруженных формирований;
— осуществление террористической и диверсионной деятельности;
— осуществление массовых беспорядков, иных насильственных преступлений и актов вандализма по мотивам идеологической, политической, расовой, национальной или религиозной ненависти либо вражды, а равно по мотивам ненависти либо вражды в отношении какой–либо социальной группы;
либо действий, сопряженных с насилием или прямой угрозой насилия и направленных на:
— изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации;
— захват или присвоение властных полномочий;
либо публичных действий, направленных на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой–либо социальной группе».
Проблематичным представляется п. 2 той же статьи, относящий к экстремистской деятельности использование той или иной символики как таковое. Использование нацистской или иной идеологической символики, конечно, проясняет цели и намерения человека или группы, в некоторых случаях может быть средством совершения преступления по ст. 282 УК, но не может быть преступным само по себе. Хотя бы из–за наличия очевидных исключений: свастика на обложке научной книги о нацизме, в религиозном или художественном орнаменте. Описание исключений утяжеляет закон и вряд ли может быть исчерпывающим.
Правильнее вообще отказаться от п. 2 этой статьи. Конечно, таким образом у правоприменителя будет отобран очень удобный инструмент, зато правоприменителю придется доказывать экстремистскую суть деятельности человека или организации по более серьезным основаниям, и это гораздо полезнее для противодействия идеологии ненависти.
А вот ст. 20.3 («пропаганда и публичное демонстрирование нацистской атрибутики или символики») в КоАП следует оставить. Само использование нацистской символики (а нацистской ее делает не только сам контур свастики, но и контекст применения) запрещено еще законом «Об увековечении Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов» от 19 мая 1995 г.
Есть очевидный изъян и в п. 4 определения экстремистской деятельности, где говорится о разных формах содействия таковой. Здесь правильно было бы добавить слово «умышленное», так как очевидно, что не всякое техническое содействие преступной деятельности является виновным.
В определении экстремистских материалов в той же ст. 1 есть явное внутреннее противоречие. Вначале дается общее определение, затем, упреждая судебные решения, даются примеры. Такая конструкция вполне возможна, но тогда примеры должны быть ясными и конкретными. Они и являются таковыми (например, труды нацистских вождей), за исключением фразы: «публикации, обосновывающие или оправдывающие национальное и (или) расовое превосходство». Эта фраза не создает конкретного определения, более того, она воспроизводит удаленный ныне фрагмент состава ст. 282 УК, то есть законодатель более не считает это деяние само по себе преступным (хотя оно, бесспорно, предосудительно и может быть частью иного преступного деяния). Поэтому эту фразу следует убрать.
С другой стороны, следует объединить определения экстремистских материалов, данные в ст. 1 и ст. 13 Закона. Проще всего это сделать, перенеся текст п. «а» («официальные материалы запрещенных экстремистских организаций») из ст. 13 в ст. 1.
В целом, запрет распространения экстремистских материалов должен иметь исключения. Иначе возникают нежелательные ситуации, когда признаки экстремизма обнаруживаются в исторических текстах, в том числе весьма распространенных. Да и любые материалы должны иметь хотя бы ограниченное хождение, иначе они становятся в принципе недоступными даже для научного изучения.
Возможно, следует допустить распространение экстремистских материалов в библиотеках или их издание с критическими комментариями. Этот вопрос остается совершенно непроясненным. Требуется изучение зарубежного опыта таких ограниченных запретов.
При сужении определения экстремистской деятельности до криминальной становится более понятным жесткий механизм ликвидации/закрытия организаций (общественных, религиозных, профсоюзных) и СМИ за такую деятельность.
И все же, по отношению к организациям и СМИ следует исключить сверхжесткий — и ни разу не примененный — механизм, заложенный ст. ст. 7 и 8 Закона. Ведь по смыслу этих статей организация (аналогично и СМИ) «подлежит ликвидации», если не обжаловала вынесенное ей предупреждение в суде или обжаловала его, но проиграла суд. То есть правомерное предупреждение потенциально является не предупреждением, а завуалированным закрытием.
Предложенное выше сужение определения экстремизма в ст. 1 Закона само по себе приводит к тому, что противозаконными для организаций и СМИ становятся только такие виды пропаганды расовой, этнической, религиозной розни и вражды, которые соответствуют формулировке, тождественной ст. 282 УК. Может показаться, что ликвидация организации или закрытие СМИ возможны только в связи с вынесением уголовного приговора за акт такой пропаганды. Между тем до сих пор дело обстоит совсем не так: хотя закрывают организации и СМИ редко, но предупреждения им выносят относительно часто и без всякой связи с уголовными делами. И это правильно: уголовные санкции соответствуют более высокому уровню общественной опасности деяния, чем санкции административные, каковыми и являются предупреждение и даже ликвидация.
Представляется, что такое различение уровней общественной опасности не следует явным образом из формулировок законов, как не следовало и до принятия Закона 2002 года, но — исключительно из судебной практики. Скажем, до середины 2002 года законы об организациях и СМИ повторяли формулировку ст. 13 Конституции «разжигание розни», а ст. 282 УК повторяла ст. 29 Конституции «возбуждение ненависти и вражды», но некоторые комментаторы полагают, что эти две конституционные формулировки синонимичны[197], во всяком случае, не выявлено их явное для всех различие.
Было бы правильнее юридически зафиксировать сложившуюся двухуровневую систему санкций. Технически это сделать довольно просто: в закон «О противодействии экстремистской деятельности» (в ч. 2 ст. 9 для организаций и ч. 2 ст. 11 для СМИ) нужно добавить оговорку, что СМИ или организация подлежат санкциям, если экстремистский характер деятельности «доказан во вступившем в силу приговоре за преступление экстремистской направленности». А вот предупреждение может (и даже должно) выноситься до того, как уголовное преступление уже свершилось.
Но это не означает, что газета или организация не могут быть наказаны, например, за пропаганду этнической интолерантности, если суд не усмотрел в этой пропаганде уголовного преступления и, соответственно, не признал ее экстремистской. Ведь в законах об организациях и СМИ и сейчас прописан механизм ликвидации в случае нарушений не экстремистского характера.
Нужно только вернуть в эти законы существовавший там ранее отдельный запрет на «разжигание розни». В ст. 4 закона о СМИ есть запрет использования СМИ «в целях совершения уголовно наказуемых деяний», поэтому при предложенном определении экстремизма как разновидности преступной деятельности нет смысла сохранять там запрет на «осуществление экстремистской деятельности». А вот в аналогичных статьях разных законов об организациях в списке запрещаемых действий возникает кажущееся дублирование между возвращенной формулировкой «разжигание розни» и стоящей там с 2002 года «экстремистской деятельностью». Но мы понимаем, что эти две формулировки описывают пересекающиеся, но разные действия, и поэтому их сосуществование допустимо. Вероятно, возникнет и спор, какого рода «рознь» должна запрещаться: национальная, этническая, расовая, религиозная, классовая, социальная — ведь ранее в разных законах список прилагательных к слову «рознь» был разным. Что же, этот вопрос заслуживает общественной дискуссии.
В ст. 15 Закона заложен механизм отмежевания организации от действий члена ее руководства. Этот механизм страхует организации от ответственности за противоречащие их принципам выступления отдельных активистов. А вот для СМИ подобный механизм не предусмотрен, хотя СМИ несут ответственность за высказывания не только членов своего «руководства», но за все свои публикации. Это делает СМИ чрезмерно уязвимыми из–за, например, одиночной и случайно пропущенной в печать публикации. Следует предусмотреть более мягкие санкции для СМИ, чем закрытие (предупреждение санкцией, собственно, не является). Ситуация, в которой единственным наказанием для субъекта правонарушения является его ликвидация, порочна в принципе.
Самой мягкой санкцией может быть обязательное опровержение, как это практикуется в гражданских исках. Несомненно, очень эффективна такая мера, как штраф (также налагаемый судом). Размер штрафа, в отличие от ситуации с гражданским исками, будет ограничен законом и, соответственно, не должен стать финансовым заменителем ликвидации.
Все это требует внесения соответствующих поправок в закон о СМИ. Их следует дополнительно продумать с участием представителей самих СМИ.
Следует отказаться от внесудебного приостановления деятельности организаций, предписываемого сейчас ст. 10 Закона. Внесудебное решение может быть оправдано только крайней срочностью, например, при пресечении экстремистской деятельности на митинге, но такой срочности не может быть применительно к деятельности организации. Зато резко возрастает вероятность совершенно произвольного наказания.
Конечно, какая–то степень срочности может быть. И можно в ст. 10 записать, что судебные решения о приостановлении деятельности организации принимаются по запросам прокуратуры или органов юстиции, например, в 10–дневныйсрок (по аналогии с сокращенным сроками рассмотрения в ситуации избирательной кампании).
Мотив ненависти
Мотив ненависти как квалифицирующий признак присутствует лишь в немногих статьях УК: 105 («убийство»), 111 («нанесение тяжких телесных повреждений»), 112 (то же «средних»), 117 («истязание»), 244 (осквернение могил и памятников). Вероятно, законодатель считал, что в остальных случаях будет применяться соответствующее отягчающее обстоятельство согласно ст. 63 п. «е» УК. Но этого не происходит. Следовало бы соответствующим федеральным органам (Министерству юстиции, Генпрокуратуре, Верховному суду) разъяснить необходимость применения этого пункта следствию, обвинению и судам. Но реализация этого пожелания остается пока сомнительной.
Между тем на практике мотив ненависти очень часто присутствует в не столь тяжких насильственных преступлениях — по ст. ст. 115 («нанесение легких телесных повреждений»), 116 («побои»), 119 («угроза убийством или нанесением тяжких телесных повреждений»), 212 («массовые беспорядки»), 213 («хулиганство»), и внесение в них такого же квалифицирующего признака было бы уместно. Все эти преступления, если они квалифицируются именно с таким признаком, становятся преступлениями экстремистской направленности.
Такое изменение УК позволило бы отказаться от часто сомнительного дополнения обвинения ч. 2 ст. 282, так как факт каких–то публичных призывов и возбуждения ненависти в момент нападения очень редко доказуем[198] (далеко не всегда он и присутствует), а для учета в приговоре мотива ненависти существуют соответствующие квалифицирующие признаки и отягчающие обстоятельства.
И, наконец, повторим, что было бы правильно расширить формулировку ст. 63 п. «е» и соответствующего квалифицирующего признака мотивами политической и идеологической ненависти и вражды.
Предлагаемое более широкое внедрение квалифицирующего признака ненависти служит, таким образом, не цели ужесточения наказания, а цели правильной публичной квалификации преступления, что может способствовать сокращению преступности на почве ненависти.
Статья 280
Сейчас ст. 280 УК представляет собой своего рода казус: она предполагает суровые наказания за призыв к действиям, которые сами по себе могут вовсе не быть уголовным преступлением. Но и если экстремистская деятельность станет пониматься только как преступная, сохранится диспропорция тяжести ст. 280 и иных «экстремистских» статей.
По существу, состав ст. 280 аналогичен понятию подстрекательства к преступлению, но подстрекателя наказывают в соответствии с конкретным преступлением, а обвиняемый по ст. 280 может быть наказан в соответствии с самыми разными преступлениями. Чтобы ответственность призывающего к преступлению не оказалась больше, чем у того, кто совершил преступление, можно было бы установить, что наказание по ст. 280 не может превышать некоторой доли (например половины) того, которое суд признал бы уместным за преступление, к которому призывал обвиняемый.
Статья 282
Текст этой статьи УК много раз менялся, и нынешняя формулировка также подвергается критике. Наиболее основательный пункт этой критики — включение крайне неопределенного понятия «принадлежность к социальной группе» в определение объекта ненависти[199]. Замысел законодателя в этом случае понятен, но реализация не очень удачна. С другой стороны, очевидно, что социальная ненависть ничуть не менее опасна, чем религиозная или расовая, и вовсе не упоминать этот вариант ненависти в УК было бы неверно. Пока нам неизвестны предложения об улучшении этого элемента ст. 282.
Основные проблемы преследования пропаганды ненависти взаимосвязаны — это трудности с реализацией экспертизы[200] и затягивание предварительного и судебного следствия. Решение этих проблем никак не связано с реформированием самой статьи. Хотя улучшить ст. 282, наверное, можно, пока мы не знаем удовлетворительных предложений в этой сфере.
Мы не принимаем, в частности, такого решения проблемы затягивания следствия, как повышение верхней планки наказания с целью удлинения срока давности по этой статье[201]. Нужно не ужесточать и так почти никогда не применяемые санкции, а улучшать качество работы следствия и суда.
Мы сами ранее предлагали использовать применительно к ст. 282 «накопительный принцип»: учитывать неоднократность преступления, а также предусмотреть аналогичное правонарушение в КоАП и учитывать ранее вынесенные приговоры по нему[202]. Сейчас такие меры тоже предлагаются. Но они противоречат сегодняшним общим принципам построения УК (в частности, реформа конца 2003 года отменила понятие неоднократности преступления), и ради одной статьи эти общие принципы изменены быть не могут.