Цена развода. Я не отдам вам сына

Глава 25

Спустя два дня мне становится легче, но пребывание в доме Гордея заставляет меня испытывать неловкость. Возможно, если бы он ходил на работу, его присутствие не ощущалось бы так остро, но его желание помочь сокращает между нами дистанцию.

Единственное время, когда я могу вздохнуть полной грудью, это когда он уходит на улицу с Димой, чтобы подышать свежим воздухом и выгулять сына. В такие моменты я чувствую, с одной стороны, какую-то легкость, а с другой — одиночество, от которого уже успела отвыкнуть.

Мария Федоровна приходит каждый день и всегда готовит еду, освобождая меня от стояния у плиты, и к этому я настолько привыкаю, что это вызывает у меня страх. Мне слишком сильно нравится жить в квартире у Гордея, а этого я допустить не могу. Боюсь проявить слабину и наступить на те же грабли.

Хотя я и вижу, что он ведет себя по-другому, но не обольщаюсь, понимая, что это лишь временно, пока мы официально не вместе. Помню, когда у нас был конфетно-букетный период, отношения между нами были совсем иными, чем в браке. Каждый из нас тогда старался казаться лучше, чем есть на самом деле, а уже затем в быту раскрылись наши истинные характеры.

— Гордей Владимирович прямо сияет с тех пор, как вы поселились у него, — вдруг говорит Мария Федоровна, входя на кухню, где я пью чай и смотрю в окно, наблюдая за тем, как Гордей качает Диму на качелях.

Сын смеется, а у меня сердце болит от сознания того, что скоро всё это закончится, и Дима снова начнет спрашивать, почему мы не живем вместе втроем. Ответа на этот вопрос у меня нет, и сил придумать его пока не хватает. Несмотря на то, что я иду на поправку, всё еще чувствую недомогание.

Я поворачиваю голову, услышав вопрос домработницы, и слегка улыбаюсь, не зная, что сказать.

— Я почти выздоровела, поэтому мы больше не будем стеснять его и вскоре уедем к себе. У нас есть своя квартира, — добавляю я и смотрю на Марию Федоровну, замечая на ее лице странное выражение, но не могу понять, о чем она думает.

— Ну как же это? — с недоумением произносит она и даже замирает, прижимая руки к груди. — А как же Гордей Владимирович?

— А что с ним? — спрашиваю я, не совсем понимая, что она имеет в виду. — Он будет жить как прежде, и мы не будем ему мешать.

— Но вы ему не мешаете! — вдруг громко говорит Мария Федоровна, что меня весьма удивляет, так как она довольно тихая женщина. Она даже экспрессивно взмахивает руками, словно не понимает, как я не вижу очевидных вещей.

— Гордей просто воспитанный человек и не скажет, что мы ему мешаем.

— Но он преобразился с тех пор, как вы переехали к нему. Обычно он всегда ходит хмурый и загруженный работой, а тут даже впервые за долгое время взял отпуск. Он наконец стал живым человеком, а не роботом.

Не знаю, какие эмоции вызывают у меня слова Марии Федоровны, но я качаю головой, не желая признавать ее правду. Я уже приняла решение, что мы скоро уедем, чтобы не привыкать жить вместе, так как этого никогда не будет, и ни к чему, чтобы Дима слишком страдал после.

К счастью, наш разговор не продолжается, так как в этот момент звучит стук в дверь. Я догадываюсь, что это Гордей с Димой вернулись с прогулки и хотят позавтракать.

Беседа с домработницей наводит меня на мысли, что нужно закругляться. Если до этого я собиралась съехать чуть позже, через два-три дня, то сейчас принимаю решение сделать это сегодня же.

Мне уже становится лучше, а если даже Мария Федоровна замечает, что Гордей привыкает к нашему присутствию, нужно пресечь это на корню.

Я даю всем спокойно позавтракать, а затем, когда Мария Федоровна уходит на рынок, отправляю Диму смотреть мультики, а сама выразительно смотрю на Гордея, намекая, что нам нужно поговорить.

Он явно чувствует, что разговор ему не понравится, поэтому хмурится, но на кухне за столом остается. И когда мы остаемся наедине, вопросительно смотрит на меня.

— Чем ты себя накрутила, Соня? — вдруг спрашивает он, опережая мою речь, которую я повторяю в своей голове, чтобы не запутаться.

— С чего ты взял, что я что-то накрутила у себя в голове?

— Я слишком давно тебя знаю и хорошо понимаю, когда у тебя меняется настроение. До завтрака ты ходила веселая, а сейчас какая-то загруженная, значит, сама себя чем-то накрутила, пока мы с Димой гуляли. Выкладывай.

Мне не нравится, как он требует от меня ответа, но при этом он не груб, а скорее настойчив, от чего я отвыкла. Нам предстоит непростой разговор, поэтому я просто поджимаю губы и пытаюсь успокоиться. Меня начинает беспокоить то, что мы вопреки моей воле сближаемся.

— Я хотела сказать, что мне стало лучше, поэтому мы с Димой больше не будем тебя стеснять и переедем обратно к себе.

По мере моих слов лицо Гордея мрачнеет, и вид у него становится угрюмым. Ему явно не нравится моя идея с переездом, но повлиять на меня он не может, так как я взрослый человек и сама принимаю решения за себя и сына.

Он молчит, а я накручиваю себя, казалось, придумывая его мысли за него. Он же продолжает молчать, словно пытается собраться с мыслями и не пороть горячку. В отличие от меня, он тщательно взвешивает каждое слово.

— Соня, ты взрослый человек и сама можешь решать, но подумай логически. Тебе только сегодня полегчало, и ты должна быть в курсе, что может быть рецидив. Ангина — это не шутки. С твоей в кавычках регулярностью в приеме лекарств, ты уверена, что тебе не станет хуже через несколько дней?

К сожалению, в его словах есть резон. Регулярность в лечении — не мой конек. Как только мне становится лучше, я начинаю пренебрегать приемом препаратов, но хоть я и признаю его правоту, всё равно упрямо поджимаю губы.

— Я же говорила тебе, что долго и тяжело не болею.

— Свежо предание, да верится с трудом.

— Вскоре всё пройдет, да и Дима уже соскучился по дому.

Я понимаю, что хватаюсь за любую соломинку, чтобы оправдать свое желание сбежать. Несмотря на то, что я пытаюсь донести до Гордея мысль, что я не хочу его стеснять, я вижу, что он понимает, что я просто хочу снова отдалиться. И ему это не нравится.

— Дима соскучился по дому? Это он тебе сказал? А он мне буквально только что во дворе признался, что ему нравится жить здесь. Со мной. С нами.

Гордей перебарщивает, а я не желаю отступать, так как это будет проявлением слабости. Не знаю, к чему мог привести наш разговор — к скандалу или к принятию с его стороны моего решения, но в этот момент раздается дверной звонок.

— Мария Федоровна забыла ключи? — спрашиваю я вслух, а затем звонок начинает буквально разрываться, словно кто-то на лестничной площадке настолько не привык ждать, что его раздражает каждая секунда ожидания.

— У нее есть свои ключи, так что не думаю, что это она, — говорит Гордей, а затем встает, намереваясь открыть дверь.

— Тогда кто? — спрашиваю я, поднимаясь следом за ним.

Меня вдруг взволновал вопрос, кто может приходить к Орлову в его отпуск.

Сердце кольнуло непонятной эмоцией, но подумать об этом я не успеваю.

Гордей в этот момент открывает дверь, и я вижу, как вальяжно и по-хозяйски внутрь заходит моя бывшая свекровь.

Она почти сразу замечает меня, но не смотрит удивленно, словно знает, что встретит меня здесь.

Я прищуриваюсь, уверенная в том, что она пришла специально, чтобы проконтролировать, чем мы тут занимаемся. Я ей как кость в горле, чего она уже даже не может скрыть.