Цену жизни спроси у смерти

Глава 6 Кому рай, а кому пекло

– Прибыли, – доложил водитель, жилистый мужик с бравыми полубаками рыжеватого окраса. – Это и есть гостиница «Бриз». В прошлом сезоне открылась. Невеста на выданье, х-хэх!

Громов высунул голову в открытое окно лимонной «Волги» и полюбовался обтекаемыми формами многоэтажного здания, высящегося над морем зелени. На фоне голубого неба оно казалось прямо-таки белоснежным.

– Сколько с меня? – спросил он, возвратив голову в автомобильный салон, провонявший бензином и чесноком.

– Я ж говорил! – напомнил водитель с капризными интонациями в голосе. – Тысяча рублей.

– Разве я ответил, что меня это устраивает? – Громов вопросительно приподнял бровь.

Владелец «Волги» напрягся:

– Ну, так… Молчание – знак согласия, нет?

– Молчание – это знак молчания, и не более того. Например, один человек сморозит какую-нибудь глупость, а второй сделает вид, что не услышал. Из деликатности.

– Платить будем или басни рассказывать? – водитель продемонстрировал, как здорово он умеет играть желваками. Его правый бачок, обращенный к пассажиру, заходил ходуном.

– Басни ты сам мне рассказываешь, – усмехнулся Громов. – Про тысячу рублей, которые я якобы должен тебе за дорогу из Адлера в Сочи.

– Некоторые приезжие, – произнес водитель, уставившись в мутное лобовое стекло перед собой, – некоторые приезжие строят из себя важных персон. Потом им приходится об этом пожалеть. Здесь Сочи. Свои законы, свои обычаи.

Громов вздохнул.

– Вот что, приятель, – сказал он. – В одном кармане у меня лежит бумажник, а в другом – одно очень любопытное удостоверение. Ты что предпочитаешь увидеть, первое или второе?

Рыжий полубак перестал шевелиться, замер. Через пару секунд его обладатель нашелся с ответом:

– Пять сотен.

– Вообще-то ты заработал ровно четыре, и ни рублем больше, – сказал Громов, доставая бумажник. – Но за сообразительность сотенную я тебе накину. Держи и впредь веди себя скромнее, сухопутный пират.

Подхватив дорожную сумку, он выбрался на свежий воздух. Возмущенно фыркнув, «Волга» развернулась, чуть не задев кормой кипарис, и умчалась прочь. Громов двинулся по широкой лестнице ко входу в гостиницу.

В костюме, который он не успел переменить после утренней аудиенции на Лубянке, Громов чувствовал себя среди легкомысленно одетой публики несколько скованно. Преобладающее большинство мужчин, сновавших по просторному вестибюлю, красовалось в шортах, футболках и сандалиях на босу ногу. Современный спортивный стиль молодил даже самых пожилых из них, но выглядеть заправскими атлетами им мешали накачанные пивом животы и слабо развитые ноги с бугрящимися коленками. Женщины, в независимости от возраста и комплекции, носили на себе тряпочек меньше, чем надевают на себя балерины. Каждая старалась поразить воображение окружающих: кто – голыми веснушчатыми плечами, кто – просвечивающимися сквозь тонкую ткань молочными железами, кто – ягодицами, не умещающимися в тесных шортах. На затесавшийся в общий бал-маскарад мужской костюм отдыхающие поглядывали с откровенным недоумением.

Громову хотелось поскорее исчезнуть со сцены. Не очень приятно попадать с корабля на бал. Тем более на бал-маскарад.

После коротких переговоров с дежурным администратором ему был предложен любой номер, на выбор. Он, недолго думая, решил вселиться в тот самый 713-й полулюкс на седьмом этаже, где еще недавно проживал гражданин Болосов. Конечно, никаких особых преимуществ это Громову не давало. Но с чего-то ведь надо было начинать, вот он и начал.

Номер ему неожиданно понравился. Вместительный холодильник, заполнять который было абсолютно нечем, необшарпанная мебель, телевизор, исправно показывавший все существующие в природе цвета, кроме синего. Понаблюдав пару минут за какой-то непринужденно почесывающейся ведущей молодежной программы, Громов сбросил с себя костюм и отправился в ванную.

Вскоре он, посвежевший после душа, гладко выбритый, тщательно причесанный, стоял на балконе в удобных голубых джинсах и курил, поглядывая на пляж, раскинувшийся внизу.

День незаметно клонился к вечеру. Маленькие и коричневые, как муравьи, мужские фигурки выволакивали на берег надувные «бананы», водные мотоциклы и лыжи, на которых уже не было желающих прокатиться. Инвентарь загружался в скособоченный павильон, украшенный изображением Микки-Мауса, сильно смахивающего издали на свирепого гималайского медведя. Сюда же отдыхающие волокли свои складные зонты и деревянные лежаки, благодаря которым стойко продержались на пляже еще один день своего отпуска.

Громов давно не выбирался на Черноморское побережье, и с тех пор здесь мало что изменилось. Главное новшество заключалось в почти полном отсутствии голосистой голой детворы. Зато на пляже появилось множество эмансипированных амазонок, вызывающе сверкающих накремленными титьками. «То, что женщины сняли с себя лифчики, не так уж плохо, – решил Громов после недолгого раздумья. – Жаль только, что паранджи тоже вышли из обихода. Некоторым они явно не помешали бы».

В этот момент его внимание привлекла стройная девичья фигурка, изящно очерченная белыми полосками купальника. Загорелая, светловолосая, она выделялась среди всех прочих.

Девушку сопровождал плотный мужчина с косолапой походкой и покатыми плечами бывшего борца. «Мохнатый шмель на душистый хмель», – эти незабвенные строки из старой песни были придуманы про него.

Пара добралась до темно-серого мола, выступающего в море на добрую сотню метров, и зашагала по нему дальше. Девушка то и дело приотставала, а потом догоняла своего спутника и шла как бы рядом, но все равно поодаль. На дальнем конце мола эти двое остановились, сделавшись почти неразличимыми на фоне морской глади, переливающейся мириадами солнечных бликов. Как Громов ни щурился, он не смог хорошенько разглядеть ни девушку в белом купальнике, ни ее косолапого кавалера.

Пока он прикуривал новую сигарету, пара вообще исчезла из виду. «Купаются», – догадался Громов. А может, и не только купаются, раз им вздумалось уединиться. Сигаретный дым, которым он затягивался, показался вдруг горьковатым. Так часто случается. Когда смотришь на красивую молодую девушку и вспоминаешь, что тебе уже за сорок, привкус горечи почти неизбежен.

Впору было возвращаться в номер и принимать еще один холодный душ. Громов уже оторвался от балконных перил, когда увидел, что по молу в направлении пляжа движется тот самый кривоногий мужчина, который увел за собой спутницу в белом купальнике. Теперь он шел один. Наметанному глазу даже издалека было видно, что походка незнакомца слишком размашиста для прогулочного шага и слишком замедленна для делового. Так ходят люди, которые спешат, но опасаются привлечь к себе внимание. А стройная светловолосая девушка исчезла, как будто просто пригрезилась Громову.

– Ч-черт!

Схватив со спинки стула рубаху, он выбежал из номера.

Если кривоногий мужчина действительно утопил девушку, то спасать ее было поздно. Если же с ней все было в порядке, то и мчаться на ее поиски не имело никакого смысла. Но в том-то и дело, что Громов уже не надеялся увидеть ее живой. Слишком часто ему доводилось видеть, как ведут себя на людях убийцы, только что расправившиеся со своей жертвой. А он почти не сомневался, что заинтересовавший его объект покидал место преступления.

Не став дожидаться одного из двух медлительных гостиничных лифтов, которые словно специально созданы для того, чтобы испытывать нервы торопящегося человека, Громов понесся вниз по лестнице, преодолевая каждый пролет в три прыжка. На четвертом этаже он едва не столкнулся с молодым человеком, который успел прижаться к стенке, уронив при этом редкостной красоты арбуз. Сочное «чаф» настигло Громова уже на следующем пролете. Пока он размышлял, стоит ли ему извиниться, лестница закончилась.

Переведя дух и кое-как застегнув наспех наброшенную рубаху, он толкнул дверь, пересек холл и вышел из гостиницы, стараясь придать себе вид беззаботный и даже несколько скучающий.

С пляжа вели две пешеходные дороги, обхватывающие здание с обеих сторон. Вместо того чтобы устремиться по одной из них вниз, Громов остался на распутье, решив дождаться мужчину здесь.

Зачем он был ему нужен? Скорее интуитивное, чем рассудочное, решение. До недавнего времени в гостинице «Бриз» проживал человек, которого прихлопнули только за то, что сложением он походил на Аркадия Сурина. Теперь Громов, как он полагал, случайно стал свидетелем еще одного убийства. В обоих случаях жертв утопили. Разве этого мало, чтобы заинтересоваться личностью подозрительного незнакомца?

Тот появился минут через пять, попивая на ходу пиво из запотевшей бутылки. Был он настолько волосат, что напоминал большую обезьяну, обряженную для потехи в человеческую одежду. И походка у него была соответствующая. Вот только растительность на голове не соответствовала общему облику. Волосатые мужчины встречаются в природе в изобилии, а лысые обезьяны науке пока что неизвестны.

Громов двинулся за мужчиной следом, когда тот, проворно переставляя кривоватые ноги, свернул на подъездную аллею, где находилась также и автостоянка. К счастью, спешно искать машину для преследования не пришлось – мужчина явился на пляж на своих двоих и удалялся точно таким же незатейливым способом.

Держась тенистых тротуаров, он прошел несколько кварталов, изредка засматриваясь в магазинные витрины, а один раз даже изменив маршрут следования на сто восемьдесят градусов. Громов был готов к подобным маневрам, и застать его врасплох мужчине не удалось. Кончилось тем, что тот выдул еще одну бутылку пива под раскидистым платаном, удовлетворенно отрыгнул и свернул за угол, где его путешествие и завершилось.

РОВД – вот как было обозначено здание, в котором скрылся мужчина. На табличке имелась и подробная расшифровка этой аббревиатуры, да только отделение милиции, оно и в Африке отделение милиции, и в Сочи.

Проходя мимо, Громов пытался понять, что бы это значило. Явка с повинной? Как же, разогнался убийца на своих кривеньких ножках каяться и давать показания! Прежде чем войти, он обменялся рукопожатием с милицейским лейтенантом, скучавшим возле патрульной машины. Этот человек работал здесь, причем сверхурочно, как понял Громов, посмотрев на часы. За свой ненормированный рабочий день он мог успеть не только утопить девушку, но и приступить к расследованию обстоятельств ее гибели. Очень удобно и необременительно. Называется: сам пью, сам же и гуляю.