Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером

Приступ

В наступившей желтизне широко разинутым пересохшим ртом Д.Д. хватал воздух, голова не держалась и заваливалась куда-то вправо. Сквозь муть он смотрел на мягко покачивающееся солнце и нетерпеливо ожидал, когда ледяная игла войдет под лопатку поглубже. По своей привычке Д.Д. не хватался за грудь. Обеими руками он судорожно царапал троллейбусное сиденье.

— Вы что же прислоняетесь, гражданин? — спросили рядом. — Вам плохо стало?

— Нет, не-ет!.. — выдавленное слово стоило ему сломанного ногтя, прорвавшего от боли кожзаменитель старенького сиденья. В следующий момент солнце лопнуло и желтизна сухо загустела на глазах.

— Зачем вы говорите, я же вижу, вы бледный какой, — женский голос назойливо звенел у правого уха. — Товарищи, посмотрите, он умирает! — это она уже прокричала.

На секундочку он увидел сверху над собой белую полоску лица. Кривящаяся малиновая капля вздрогнула, готовая упасть на колено, испортить отутюженные брюки. Д.Д. бессознательно хотел подставить руку и поймать напомаженные женские губы тыльной стороной ладони, но тут игла вошла под лопатку до конца, встала в сердце, приостановив его. Она прорвала на груди плащ и вышла наружу тонким железным острием. Он уловил, как острие звонко ударило в троллейбусное стекло прямо под солнце.

Квадратное стекло троллейбуса добавило в своей геометрии: превратилось в огромный и легкий желтый куб, после чего долго переворачивалось — вокруг неподвижно закрепившейся головы мелькали шесть прямых граней.

Голоса звучали за пределами обморока:

— Был уже такой случай. Он играл по ночам на музыкальных инструментах, на рояле, кажется, очень тихий был старичок… Одинокий был такой старичок, за пенсией поехал…

— Да что вы говорите? Он еще живой, этот!..

— Пенсию неделю назад давали…

— Воевал, наверное… Передайте водителю, пусть остановит. Водитель, остановите, здесь человеку плохо!

— Сердечного в аптеках ничего нет, вот и пожалуйста… А смотрите, пальцы какие тонкие, может, действительно музыкант?

— Вот, возьмите… Под язык надо засунуть, под язык ему!..

По скользкому металлу, просунутому между зубов, Д.Д. догадался: добровольный коновал раздвигает ему челюсти маникюрными ножницами. Во рту появился вкус болгарской помады и пудры. Вероятно, ножнички болтались в дамской сумочке вперемешку с просыпавшейся косметикой. От резковатого запаха в ноздрях зачесалось.

Куб распался на прозрачные фрагменты, и за еще двоящимся троллейбусным стеклом выплыл знакомый городок. Разноцветные кирпичные кладки, чистенькая улица, голые густые ветви узором замерли над темно-синим свежим асфальтом.

— Смотрите, глаза открыл! Дышит он. Ну молодец, музыкант!

Чужая горячая рука потрепала Д.Д. по обеим щекам.

— Очухался!..

Троллейбус стоял на месте. Была видна белая точка на стекле. От точки разбегались тоненькие паутинки трещин.

«Как от удара иглы, — подумал Д.Д. Он ощущал еще удушье, но мерзостный вкус во рту покрывал текучий холодок валидола. Он повернул таблетку, и она, твердая и жгучая, легла точно под язык. — Спасибо, губу не отрезали, благодетели!»

Он ощупал плащ на груди. (Движение, вполне объяснимое для человека после сердечного приступа.) Никакого разрыва в ткани, конечно, не оказалось. Привычная иллюзия.

По резиновому черному полу троллейбуса рассыпались помидоры. Улыбающиеся пассажиры с удовольствием давили их ногами. Бледная тетка в дешевом плаще, из-под которого неряшливо торчала грязно-синяя кофта, судорожно нагибалась, пыталась что-то спасти. Тетка была очень толстая, и у нее плохо получалось. Она болезненно морщилась, и малиновая капля ее губ будто выпрыгивала наружу.

— Не нужно! — шептала она в отчаянии. — Пожалуйста, не ходите здесь, товарищи! Посидите немножко, пока я томаты-то соберу…

Но никто не обращал внимания на беднягу. Всем было интересно, выживет ли старичок музыкант.

— «Скорую» вызовем? — спросил коновал, наклоняя к Д.Д. большое лицо. Шея благодетеля была плотно укутана черным полосатым шарфом. Отчего-то Д.Д. хотел увидеть именно его шею. Но ни кадыка, ни напряженной жилы, ничего не видно.

— Нет, не станем мы «скорую» вызывать. Незачем! Мне уже хорошо! — опершись на спинку сиденья, Д.Д. поднялся. — Это я, кажется, виноват? — сказал он, обращаясь к несчастной женщине, но тетка, при резком торможении упустившая помидоры, от горя не поняла извинения. Она только посмотрела на старика, сощурилась, и в глазах ее Д.Д. увидел будто два маленьких оранжевых огонька.

— Извините, — повторил он неуверенным голосом. — Извините меня!

Город в окошке, лица и фигуры людей — все сохраняло еще желтоватый оттенок. Д.Д. медленно поворачивал голову, он выбирал жертву. Прибрав шарф под воротник элегантного пальто, коновал устроился на сиденье. Побледневшей тетке удалось подхватить несколько красных твердых плодов, один за другим она опускала их в кремовую мягкую сумку, откуда уже торчала костяная ручка зонтика.

Никакого выбора. Очкастый пенсионер, заподозрив неладное, в мгновенной своей мимикрии закрылся широко газетой. На том месте, где только что было молодое ухмыляющееся лицо, оказалась молодая, затянутая в лайковый плащ широкая спина, даже воротник поднял парнишка, только коротко стриженный затылок испуганно торчит.

Чтобы окончательно стряхнуть со своих глаз тонкий песчаный налет, нужно было немножечко разозлиться. Д.Д. хорошо знал: легкая злость смоет с картины мира желтизну, оставленную сердечным приступом, как спирт смывает жировое пятно с полировки. Он поискал вокруг, но ни один из этих людей не мог вызвать нужного чувства. Он ненавидел их всех разом, но ненависть эта более всего походила на отвращение к изгаженному пьяным праздником шикарному столу.

Прошло совсем немного времени, но для того чтобы остановиться на каком-то из лиц, потребовалась продолжительная внутренняя работа. Наконец Д.Д. сделал свой выбор.

— Помогите мне, — попросил он, уверенно завладевая острым локотком, одетым в белый рукав, и сразу перенося на него весь свой вес.

Девушка посмотрела неуверенно, поморгала глупыми глазками, тоненькие пальчики попробовали застегнуть тугой замочек на сумочке. Он правильно угадал, она не сумела возразить.

Троллейбус гуднул. Звонкие длинные искры полетели с дуги, двери захлопнулись. Синий и медленный, троллейбус укатил. Сквозь пыль заднего стекла смотрели на оставленную пару сплющенные удаляющиеся лица. Д.Д. не отпускал маленький женский локоть.

— Извините. — Голос его уже обрел силу и звучал естественно. — Пойдемте, проводите старичка. — Пальцы все крепче вцеплялись в мягкую ткань ее пальто. — Будьте милосердны…

Они стояли как раз между двумя троллейбусными остановками. Девушка неуверенно поворачивала свою маленькую аккуратную головку, переступала на месте. Подошвы ее были испачканы раздавленными помидорами, и на асфальте оставались красные отпечатки.

— Далеко вам? — слабые пальчики нажимали, давили, уже побелев, на замочек сумочки. Наконец он защелкнулся.

Д.Д. вытащил из кармана кожаный потертый бумажник.

— Простите. Одну минуту… Сейчас я проверю.

Но страничка записной книжки, на которой его собственным бисерным почерком был много лет назад записан адрес, загнулась, и случилось это довольно давно. Д.Д. помнил свои записи почти наизусть. Укладываясь в поездку, он сунул бумажник во внутренний карман плаща и не проверил. Номер дома оказался как раз на изгибе и полностью стерся.

— Пойдемте. Я, кажется, и так помню. Пойдемте, это здесь… Это рядом.

— Ну конечно, — девушка заглянула в лицо старика. — Конечно, пойдемте, пойдемте, только давайте постараемся скорее. — Она подправила каштановые волосы, посмотрела на часы. — Вы как, вообще-то, можете идти, дедушка?

— Вполне!

Желтизна уходила. Возвращались ясность и цепкость. Профессионально Д.Д. отметил, что на руке у девочки дорогие часики — треугольнички вместо цифр, стрелочки — такие же остроконечные треугольнички. Часики, во-первых, золотые, а во-вторых, достаточно древние. В другое время, лет двадцать пять — тридцать назад они могли бы заинтересовать его. Не ценность, конечно, но вещь приятная, хороший подарок. Такой подарок можно сделать женщине, перед тем как провести с нею ночь.

Память после приступа немного гуляла, и нужный дом они нашли не скоро, поблуждали по проходным дворам, но Д.Д. плотно держал несчастную девушку за рукав, никак бедняжке от мерзкого старика не избавиться. Он не хотел оставаться один и потащил ее с собою наверх.

В квартире за грязной зеленой дверью оказалось пусто. И это было совсем уже нехорошо. Д.Д. нажимал кнопку, и внутри квартиры — отчетливый и мелодичный — раздавался звонок.

— Там никого нет, перестаньте! — безнадёжным голосом везде опоздавшего человека сказала девушка. — Да не нужно, да перестаньте, я прошу вас!

Упрямо Д.Д. еще пару раз надавил кнопку звонка, после чего осмотрел замок и пожалел, что на этот раз не имеет при себе никакого инструмента. Замок был примитивный, магазинный, новый и своей незамысловатостью никак не походил на хозяина квартиры.

«Нет, не станет Чекан вот так свою хату оставлять», — отметил Д.Д.

Он хотел открыть квартиру ногтем и какое-то время разглядывал собственную правую руку. Нужный ноготь оказался сломанным, пальцы неприятно мелко подрагивали. В горле опять пересохло. Кафель площадки, прямоугольная дверь, ступеньки вниз, лицо девушки — все опять приобретало желтоватый песочный оттенок. Д.Д. медленно повернулся.

Сломанный лифт висел в сетчатой ржавой клетке, как черный ящик с открытыми стеклянными дверями. К окошку, выходящему на лестничный пролет седьмого этажа, приклеилась серая рваная звезда — обрывок газеты. Кусок газеты отлепился от стекла.

— Водички бы попить, — сказал Д.Д., не имея никакого желания напугать свою несчастную провожатую.

Наверное, он покачнулся. У девушки был беспомощный детский голос:

— Что же теперь мы будем с вами делать? Вам есть куда поехать? — Она уже держала старика за плечи и заглядывала ему в лицо. — Ну послушайте меня, только не теряйте сознания!.. Послушайте меня, я спросила, вам есть куда поехать? У вас есть какие-нибудь родственники, знакомые в нашем городе?

— Только вещи.

— Какие вещи? Где?

— Вещи в чемодане, а чемодан на вокзале, — криво усмехнулся Д.Д. и, прислонясь спиной к зеленой двери, медленно сполз на холодный кафельный пол. Совсем издалека до него донесся отчаянный крик:

— Ну при чем же здесь чемодан?! Я спрашиваю, вам есть куда поехать?!

Маленький праздник

Д.Д. ждал удара, но на этот раз его грудь не прожгло ледяным острием. Игла, входящая в сердце, не была обязательной атрибутикой приступа. Он чувствовал только свой позвоночник, он не чувствовал ни рук, ни ног.

Не отрываясь, Д.Д. смотрел в лицо девушки, и это лицо перед его глазами неприятно и быстро пожелтело, растворилось в иной перспективе. Со всех сторон возникли огромные пространства.

Вокруг двигались гигантские стены, прогибались. Д.Д. знал по опыту: сейчас стены станут прозрачными и вложатся одна в другую. Все знакомо. Все почти как всегда. Через минуту все прекратится. Только непонятно, сколько прошло времени снаружи. Может быть, минута, а может быть, и несколько часов.

Все тело слегка тряхнуло, затылок уперся во что-то достаточно упругое. Он опять услышал голоса рядом и понял, что сидит в машине на заднем сиденье. По запаху сразу определил: такси.

— Ну подождите, пожалуйста, я схожу и вынесу вам деньги. Я одолжу. — Д.Д. отметил, голос у девочки был какой-то скованный. — Там сейчас полно народу, мне одолжат.

Она лгала. Даже не лгала, а просто убеждала сама себя в том, что говорит правду. Д.Д. сразу понял: никто ей денег не одолжит.

Приподнявшись на заднем сиденье идущего по городу такси, Д.Д. увидел в зеркальце жесткую ухмылочку коротко стриженного шофера.

— А зачем нам деньги?

— Как же без денег?

— А хочешь без денег? — и он почти промурлыкал: — Сыграем в «Ласковый май»?

Машина казалась совсем новенькой, но шоссе дрянь, и «Волгу» подбрасывало, брызгами летели мелкие камушки из-под колес. Солнце уходило, и город освещал только белый легкий ореол, растаивающий за домами.

— Конечно, хочу, а как без денег?

У Д.Д. возникло желание сразу ударить, как он умел, точно в этот затылок, в отчетливую круглую макушку, в розоватую маленькую плешь — место будущей обширной лысины, ударить кулаком, резко, сверху вниз.

— Натурой! — Мерзкая улыбочка шофера расширилась, и в ней появилась пара золотых зубов. — Ты симпатичная! — Он даже чмокнул. — А старичок пусть пока еще поспит. Старикам вообще сон полезнее всего. Он для них — лучшее лекарство. — Золотые зубы таксиста отражали вечерний свет и блестели влажно. — Как валидол. Он спит, и сердце не болит.

«Как же она меня из подъезда вытащила, такая маленькая? — с удовольствием размышлял Д.Д. — Машину поймала. Я, наверное, тяжеловат для нее».

Он опять разглядывал белое пальтишко, останавливался глазами на часиках, на тоненьких пальчиках.

— Ну так как? — спросил шофер. — Поиграем?

Девочка дернулась и крепко завернулась в свое пальто.

— Пожалуйста, сюда — направо.

По знаку ее руки машина вошла во двор.

После приступа Д.Д. испытывал легкую эйфорию. Была прекрасная погода. Небо голубое. Краски вокруг сочные, пестрые.

— Ну так мы споем с тобой, детка?

Светлый глаз шофера смотрел из зеркальца.

Машина не успела еще остановиться, девочка рванула дверцу и выскочила. От белого пальто отлетела верхняя пуговица.

«Иди, иди… — сказал про себя Д.Д. — Я тебя догоню».

Дверь подъезда хлопнула, и он не спеша тоже выбрался из машины. Реальность немного вибрировала. Неприятно покачивались вокруг темнеющие кирпичные дома, дома возвышались большим квадратом. Д.Д. ощутил взгляд таксиста на своей спине и почти улыбнулся.

— Эй, старичок, ты куда? — Щелкнула дверца, и за спиной раздались шаги. — Эй, стой! Стой, паралитик!

Д.Д. не обернулся.

Он вошел в подъезд, здесь был слабенький электрический свет. Лифт все еще с гудением взбирался вверх. Потом он со стуком остановился, жирный трос за сетчатой дверью покачивался. Кабина открылась на четвертом этаже. Окатив сзади сквозняком, скрипнула дверь подъезда. Таксист вошел и опять смотрел на его спину.

Хватаясь за перила, Д.Д. поднялся на полпролета вверх. Игра доставила ему удовольствие.

— Старичок, ты куда? — спросил таксист. — Эй, паралитик, номер квартирки-то скажи? Не напрягайся, а то умрешь от инфаркта, где я свои бабки искать буду?

Д.Д. остановился. Он ждал.

Ботинки таксиста застучали по ступеням. Когда эти ботинки оказались рядом, осторожно, как хрупкую игрушку, старик повернул свое тело, чуть опустил голову и заглянул в противные светлые глаза.

— Квартира какая? — подсознательно ощутив опасность, уже спокойнее спросил таксист. — Ты плохо про меня подумал, старичок? Так ты не обижайся, я пошутил, ты не понял, наверно. Пошутил я…

Ударил Д.Д. так же аккуратно, как только что повернулся, открытой легкой ладонью в плотную шею. Пальцы скользнули под плохо выбритый подбородок и вернулись на перила.

Несколько секунд верзила стоял, покачиваясь, он даже не хрипел. Потом закатил глаза и повалился мешком на ступеньки. Упал лицом вниз. В последний момент Д.Д. подставил колено, чтобы мерзавец не разбил рожу. Через секунду таксист пришел в себя, но подняться не смог, только жалко возил ногами по пыльным ступенькам. Убедившись, что любитель «Ласкового мая» очнулся, Д.Д. вынул четвертную бумажку и сунул ее комком в нагрудный карман коричневой кожаной куртки.

Старик воспользовался лифтом (иначе лестницу было не осилить) и поднялся на четвертый этаж. Два приступа один за другим — это серьезно. В квартире Чекана никого нет, да, судя по замку на двери, вообще следует усомниться, что Чекан живет именно по этому адресу. Нужно было серьезно подумать, где провести сегодняшнюю ночь. Не в гостиницу же идти.

Дверь квартиры была распахнута. Отражаясь в стекляшках разбитых общественных лампочек, из нее падал свет. В квартире хрипло надрывался магнитофон. Когда Д.Д. вышел из лифта, музыка прервалась и зашуршала через усилитель перематывающаяся лента.

За топотом и пьяным ржанием отчетливо звенел отчаянный голос девочки.

— Ну ребята, ну кто-нибудь, всего восемь рублей!

Ее белое пальто лежало на полу в прихожей. Д.Д. поднял его и пристроил на переполненной вешалке.

— Ну, миленькие мои, ну я же не шучу, ну пожалуйста!.. — она всхлипнула. — Он же изнасилует меня за эти восемь рублей. Ну что, правда, отдаться я ему должна, что ли?

Маленькая рука ухватила Д.Д. за полу плаща, и детский голос спросил:

— Дядя, это тебе Лилька деньги обещала?

Один мальчик в таком же белом, как пальто девушки шерстяном комбинезончике заглядывал снизу в лицо старика, другой прятался за полуоткрытой дверью в темноте кухни.

— А ты здесь живешь? — спросил Д.Д., наклоняясь к ребенку.

— Не тут, — потянул носом малыш. — Дома. Мы на день рождения пригласились с братом.

— Как же вы пригласились?

Мальчики были совершенно одинаковые, второй вышел из укрытия и встал рядом с первым в качестве подкрепления.

— Мама в киношку отправилась, — объяснил он. — А мы воспользовались приглашением тети Лили. Дядя, а ты водку пить будешь?

Мальчик смотрел весело, но с испугом.

— А есть водка?

Д.Д. подхватил ребенка на руки. Мальчик весил немного, и это не составило особого труда.

Когда он вошел в комнату с ребенком на руках, Лиля, стоя посреди разгула, неуклюже подламывая тупоносую лакированную туфлю, уже ничего не просила, а только обводила плачущими глазами нахальных гостей. Вероятно, девушка позабыла, что это ее квартира, что это ее собственный маленький праздник. Одетая в черное шелковое платье, она выглядела очень жалко.

— Не нужно больше никаких денег. Не нужно никого ни о чем просить, — сказал Д.Д. Он подбросил мальчика вверх и посадил на платяной шкаф. — Я заплатил за такси.

— Заплатили? — она повернула к нему заплаканное лицо. — Он уехал?

— Да, уехал. Он остался доволен.

Д.Д. поискал глазами место, куда лучше опуститься. В комнате, где праздновали день рождения, большое уютное кресло было одно. Кроме него, только неудобные стулья и плотно занятый диванчик. В кресле широко развалился очень худой молодой человек с прыщавым лицом допризывника.

— Простите меня, Лиля, у вас есть еще таблеточка валидола?

— Вам плохо? — спросила девушка, и в ее голосе прочитывалось отчетливое «опять».

— Нет, просто старость. Устал немного.

Прыщавый допризывник, не хотел уступать кресла какому-то старику, но под укоризненным взглядом хозяйки, взвесив свои шансы, он выпил рюмку водки и все-таки поднялся.

Д.Д. с удовольствием занял прогретое место, откинул голову на мягкую спинку и полуприкрыл глаза, не засыпая, но сознательно замедляя собственное внутреннее время. Стало совсем шумно. Кажется, пили за здоровье доброго таксиста. Молодой человек, уступивший свое кресло, предпринимал одну за другой безуспешные попытки снять со шкафа отбивающегося ребенка. В какой-то момент он получил маленькой ножкой по уху, смущенный отошел, устроился на стуле. Сидел он криво, покачивался, чудом не падал. Он был пьян, как, впрочем, и остальные гости.

Под левой лопаткой Д.Д. чесалось, будто невидимая медсестра примеряла иглу для неожиданного болезненного укола, но нового приступа все не было. Образовалась пауза без музыки.

Лиля под общий шум выпила штрафную, лицо ее покраснело, она требовала музыки и нетерпеливо щелкала пальцем по столу, желая танцевать. Как же быстро молодежь перескакивает из одной крайности в другую. Вот только что девочка плакала от обиды, а вот она уже бесится, не знает, что еще такое придумать, кого бы ради шутки побольнее ущипнуть.

Зажав в руке пустую рюмку, Лиля весело подмигнула старику.

«„Ласковый май“? — подумал Д.Д. — Почему? Неужели теперь это так называется? Следует запомнить».

Несколько человек нелепо топтались посредине комнаты, покачивались, как тяжелые куклы. Д.Д. рассматривал публику. Молодые люмпены, несколько студентов, молоденькие девочки, наверное, медсестрички. Ничего интересного. Ни одного стоящего лица.

Под скрип обуви и сдержанные смешки можно было отчетливо уловить, как дробит нетрезвая рука бутылочным горлышком о край стакана. Музыка грохнула, но сразу сделалась тише. Пары топтались посреди комнаты, заваливаясь друг на друга. Общая неловкость возрастала. Три пары танцевали со стаканами в руках, прихлебывая понемногу между мокрыми поцелуями.

Д.Д. заинтересовал стол посередине праздника. Какая-то колбаса, какой-то сыр, початая бутылка водки… Рядом с тарелками — Д.Д. не мог не заметить — хорошее серебро… Салат в облупившейся эмалированной миске… Остатки двух грильных куриц сразу в нескольких тарелках, похоже, их рвали руками, и обглоданные кости валялись тут же, на скатерти…

В углу, на низенькой кухонной табуретке возле музыкального комбайна сидел широкоплечий парень. Одетый в отутюженный светлый костюм, он немного выделялся среди остальных. Он не снимал с головы большие красные наушники и выглядел трезвым. Толстые пальцы ловко работали с тумблерами и кнопками, парень смешно дул в свои рыжие усы, отчего усы топорщились. Он просто-таки навязывал свои музыкальные вкусы угрюмо веселящейся компании, издевался над всеми. Определенно ему доставляло удовольствие это общее замешательство.

В короткой музыкальной паузе голоса собравшихся звучали неестественно: то смущенно, то нарочито развязно:

— Ну, может, хватит надираться по одному? Коллективно! Коллективно надо выпить. Может, кто-нибудь тост скажет?

— Ребята, давайте лучше танцевать!

— Дедушку забыли!

— А дедушка не танцует, он только смотрит.

— Лиль, где ты такого симпатичного предка отрыла?

— Мы вместе путешествовали… в троллейбусе.

— А она у нас в принципе гуманистка!..

— Точно, — крепкие женские ногти щелкнули по столу. — Угадал. Гуманистка!

Лиля на минуту вырвалась из общего веселья и исчезла на кухне. Скоро вернулась с широкой глупой улыбкой. В руке ее было небольшое голубое блюдечко. На блюдечке стояла маленькая рюмочка с корвалолом. Лиля протянула Д.Д. лекарство.

— Извините, — она поежилась от смущения. — Забыла на минуточку.

Д.Д. кивнул и хитро подмигнул девушке. Он запил корвалол большим глотком теплого томатного сока. Капля сока упала на брюки. Д.Д. даже не огорчился, хотя сохранить эти брюки в порядке в поезде стоило немалого труда.

— Спасибо, это было очень кстати.

В динамике потрескивало. Голоса звучали все громче и возбужденнее. Разноцветные лампочки музыкального комбайна весело подмигивали.

Мешая танцевать, с визгом и криками носились среди дергающейся под музыку молодежи два одинаковых мальчика в белых комбинезонах. Они прятались за мебель, повторяя чужие движения, прятались за живыми людьми и с большой точностью стреляли друг в друга из игрушечных пистолетов.

Сквозь щелочки полуприкрытых век Д.Д. с удовольствием наблюдал за мальчишками. В отличие от остальных собравшихся здесь людей они хотя бы не вызывали в нем раздражения. Но он не успел увернуться, когда детские возбужденные глаза сверкнули, и граненый пластмассовый карандаш с присоской влепился в стену рядом с ухом. Следующий выстрел выбил из его рук стакан.

Тонкий стакан, не разбившись, покатился по полу.

Больше никто к старику не приставал. Он отдыхал в кресле после своих приступов и, если бы не близнецы, мог бы и подремать. Но он и не хотел заснуть, он находился в чужом доме, и всякое могло случиться, близнецы помогали удерживаться в сознании. Но через некоторое время раздался звонок, за ними кто-то пришел. Кажется, их забрала мать.

— Вы извините, — Лиля опять остановилась перед Д.Д. Но вы не думайте, я про вас не забыла.

Она присела на подлокотник кресла. От нее пахло духами и водкой. Лицо горело. Локтем Д.Д. ощутил горячий поворот женского бедра под шелковым платьем.

— А я думаю там, в троллейбусе, ну куда вас?.. — Щеки девушки пылали от возбуждения. — А меня ждут, сами видите… Можно было «скорую», конечно, вызвать… — Она улыбалась, и ее пьяненькие глупые глаза смотрели совсем близко через стакан. — Но, наверное, вы бы обиделись, если бы я «скорую помощь»?..

Д.Д. кивнул.

— Обиделся бы.

— Да, а между прочим, мы с вами и незнакомы.

Она вскочила. Встала перед креслом по стойке смирно, шаркнула туфлей и приставила синие острые ногти к виску.

— Разрешите представиться, — она расхохоталась, и следующие слова выговаривала уже с трудом сквозь приступы смеха. — Меня зовут Лиля Павловна, а вас, дедушка, как зовут?

Она хотела еще что-то спросить, но опять сменилась музыка, и пьяную хохочущую хозяйку потащили танцевать сразу несколько рук. Тут же в прихожей коротко позвонили.

— Извините, — Лиля указала в сторону входной двери, ей явно хотелось вернуться, присесть на ручку кресла рядом со стариком. — Извините, но вы видите!.. Кто-то пришел! Гости какие-то еще!

Чувствуя слабость во всем теле (после двух за день приступов слабость — дело обычное), Д.Д. неподвижно сидел в кресле. Его почти не заинтересовали громкие пошлые поздравления ворвавшихся в квартиру солдат. На грязном столе рассыпали цветы и тут же, добивая бутылку водки, наперебой кричали тосты, потом звонил телефон, кажется, соседи по дому.

— Чего они хотят?

— Соседи снизу! — зажимая микрофон рукой, объяснила Лиля. — Говорят, чтобы мы потише…

В ответ, потеребив кончиками пальцев свои рыжие усы, парень, сидящий возле музыкального комбайна, повернул какую-то рукоятку, и новый прилив звуков оживил танцующих.

Пьяные гости все более расходились, они дергались перед глазами Д.Д. так, будто в эти неустойчивые тела подавали ток переменного напряжения. Они плохо держались на ногах и падали друг на друга, хватались за стены, обрушивая застекленные фотографии и оставляя на обоях жирные отпечатки пальцев. Ему надоело разглядывать эту компанию — пустое место, стандарт. Д.Д. смотрел в окно. Теперь он не хотел слышать ничего и не слышал, ему стало тихо.

Окно выходило во двор, видно было плохо освещенную кирпичную стену противоположного дома, кусочек черного звездного неба над ней и сбоку, почти под шторой, часть пожарной лестницы — круглые черные металлические перекладины. Разглядывая эту лестницу, Д.Д. вдруг ощутил опасность.

Вечный одиночка, находящийся в постоянном конфликте с миром, он привык доверяться своим предчувствиям.

«Нужно сейчас же подняться и уйти отсюда, — сказал он себе. — Нужно искать ночлег в другом месте».

Некоторое время он взвешивал свое состояние и пришел к заключению, что не сможет этого сделать. Слишком слаб. Если нельзя уйти, значит, нужно понять причину беспокойства. Д.Д. попытался еще раз профильтровать набившихся в комнату гостей, рассмотреть их по одному, перепроверить детально каждую мелочь.

Народу было вокруг много. Кто-то сидел за столом, допивал последние капли водки (когда очередная бутылка исчезала со стола, на ее месте неизменно оказывалась следующая), кто-то лежал на диване лицом вниз, человек шесть дергались в танце. В целом сцена выглядела стандартно — банальная пьянка, день рождения.

Выделялось шелковое черное платье Лили, золотая искорка часов на ее запястье и рядом с хозяйкой бешено изгибающийся и размахивающий руками молодой солдатик. Д.Д. прищурился, опять подступила сухая тошнота. Комната чуть покачивалась. Он ухватился за ручки кресла. Но, почти теряя сознание, Д.Д. сосредоточился на этом солдате. Ему показалось, он увидел то, что искал, то, что напугало его. Солдатик на одно мгновение повернулся к старику лицом, и Д.Д. отметил свою правоту.

На горле солдата, почти под самым подбородком, а парень здорово задирал голову и было довольно хорошо видно: кольцо — тоненькая розовая полоска, похожая на свежий шрам, на след шелкового шнурка.

Д.Д. закрыл глаза. Теперь он был совершенно уверен: смерть рядом, и может быть, уже не спастись. Нужно было уходить. Но теперь он настолько ослаб после приступа, что просто не мог уйти. Нужно было ждать, пока веселье задохнется и можно будет попросить Лилю о помощи. Пусть он нарушит свои правила, но лучше в гостиницу поехать, чем так рисковать. Под левой лопаткой будто щекотала игла, дышать становилось все труднее и труднее, рукой не шевельнуть, но вот так сидеть в кресле и ждать развязки было очень опасно.

Когда музыка ненадолго прервалась, старик неожиданно для всех поднялся на ноги (Д.Д. вложил все силы в этот рывок) и крикнул как смог страшнее и громче. Обратив на себя внимание собравшихся, он повалился лицом вниз на черный затоптанный паркет, выбросив изо рта сгусток крови.

Он не собирался при этом на самом деле потерять сознание (спектакль имел совсем другую цель), но не рассчитал.

Промежутка никакого. Д.Д. лежал в маленькой комнате, наверное, смежной с той, где гуляли. За дверью все еще грохотала музыка.

«Он меня не заметил, — подумал Д.Д. — Или все-таки заметил? Кто он, этот молодой идиот? Может быть, я ошибся? Может быть, это просто шрам? — Осторожно передвинув правую руку, Д.Д. потрогал пальцами след на собственной шее, такой же, как у молодого солдата, только старый и почти незаметный. — Просто совпадение? Да нет, в этом деле не бывает совпадений. Да и шрамов таких не бывает. Подобное украшение можно только специально сымитировать… Но кто же будет имитировать? Меня перенесли в соседнюю комнату. Я не смогу даже подняться. Даже если он и не нападет на меня, он не остановится. Он не может остановиться… В любом случае никто не должен видеть у меня на горле этого украшения. Если кто-нибудь заметит шрам на моей шее, все усложнится… Нужно что-то предпринять…»

Не открывая глаз, Д.Д. ощупал себя. Он нашел в складках одежды осколок стакана и вложил его себе под воротник. Все так же не поднимая голову с подушки, сильно надавил сверху вниз справа налево и почти не почувствовал боли. Когда полилась кровь, он громко застонал.

Тикали часы. Шторы в этой комнате были закрыты. Горел ночник. Маленькая зеленая лампочка в абажуре — Дюймовочка. Поблескивала небогатая лакированная мебель. Пахло так, как могло пахнуть только в комнате молоденькой девушки. Д.Д. вспомнил вкус пудры и болгарской помады, оба запаха присутствовали в немного спертом воздухе.

Лиля появилась быстро, как по заказу. Тихо открылась дверь.

— Как это вы умудрились?! — спросила она. В ее руках появились бинт и баночка йода. — Вы сесть можете? Давайте, не балуйтесь, садитесь. Я вас нормально перевяжу. Как же вас угораздило?!

Д.Д. вынул из-за воротника осколок стакана, показал его и щелчком отбросил окровавленное стеклышко подальше, куда-то на ковер, в мягкий угол.

Перевязывая его, девочка шептала:

— Через часик все разойдутся, будет тихо, — в голосе ее был пьяный испуг, хотя скорее всего Лиля просто доигрывала этот испуг. — Мы с вами вдвоем будем. — Она зубами разорвала бинт и, перекрутив, завязала концы. — Приставать, надеюсь, не станете?

— Нет, не стану!

— Ну вот и хорошо.

В эту минуту хлопнула дверь. Д.Д. опустился на спину, он больше ничего не мог сделать. Он сделал максимум возможного, чтобы защитить себя.

Он сразу уснул, хотя и понимал, что как раз теперь засыпать не имеет никакого смысла.

Во сне он сознательно и последовательно взвешивал происшедшее. Сорокалетний опыт помогал сосредоточиться. В то время как тело отдыхало и набиралось сил, Д.Д. просчитал все варианты и возможности сложившейся ситуации. Прежде чем проснуться и встать с постели, он уже, знал, что будет делать.

Два трупа

Судя по неосвещенной занавеске, была еще глубокая ночь. Отдаленно прогремел по улице мотоцикл без глушителя. Тихо Д.Д. поднялся, открыл дверь. В комнате среди разгрома на диванчике спала маленькая хозяйка. Шелковое платье неприлично задралось, и видны были прищепки резинок на черных чулках, коричневая взлохмаченная голова зарылась в подушку. Среди осколков на полу валялись лакированные туфли. Тихонечко гудел не выключенный музыкальный комбайн, на его панели перемигивались лампочки. Д.Д. нажал кнопку, комбайн смолк, лампочки погасли.

Выбрав среди мусора на столе то, что ему было необходимо, старик прошел сначала в третью смежную комнату, потом на кухню. Убедившись, что ошибки никакой нет, он, прежде чем разбудить Лилю, долго и тщательно в ванной мыл руки. Он разглядывал собственное морщинистое лицо в зеркало и поправлял немного сбивающийся бинт, подумал, что лучше, конечно, было самому перевязать, чем звать хозяйку, но ошибка была уже допущена. Ничего не переделаешь.

— Проснитесь, Лиля, — потребовал тихо он и тряхнул девушку за горячее плечо.

— Зачем? — она присела и помотала головой, отчего волосы растрепались окончательно. — Извините меня, — она похлопала себя ладошками по щекам. — Ничего не соображаю, — попробовала улыбнуться. — Я напилась, да? — мутными глазами осмотрела комнату. Ее, кажется, мутило от вида съеденного и заплеванного стола. — А еще ночь? — спросила она. — Давайте, еще поспим немножечко, — и стала опускаться назад на диванчик, но Д.Д. удержал ее за плечо.

— У вас в квартире два трупа, — сказал он. — Не хотите посмотреть?

— Чушь какая! Не хочу! Какие трупы?! Давайте еще поспим… Я устала пить… — Лиля продолжала опускаться на диван и сонно смотрела на него. — Глупости все это. Ну пожалуйста, ну давайте поспим, ну хоть немножечко, ну пожалуйста!..

Д.Д. взял девушку за руку и, сильно потянув, поднял на ноги. Лиля оказалась легкой, как надувная кукла, и как надувная кукла, не могла удерживать равновесие.

— Вам просто необходимо посмотреть, — сказал Д.Д., поддерживая и одновременно подталкивая ее. — Пойдемте!

Лампочку на кухне, наверное, не гасили со вчерашнего вечера. Матовая, лишенная абажура, она ярко горела и потрескивала. Д.Д. еще раз подтолкнул Лилю в спину, и та вошла, еще полусонная, похмельная. Вошла и в первый момент ничего не увидела.

Раковина, забитая грязной посудой, принесенной из комнаты, засорилась, налилась почти до краев, в ней плавали окурки. Д.Д. вынул из буфета стакан и набрал воды. Он смотрел на девушку.

— А-а-а, а он спит, что ли? Он заснул здесь? — голос Лили был еще растерянным, это был голос непроснувшегося человека, и в голосе этом не было ужаса. — А я думала, он ушел, а он здесь заснул! Вот дурак!

Она протянула руку, взяла за волосы и приподняла голову полулежащего на столе лицом вниз человека. Пальцы с синими острыми ногтями молнией отдернулись назад. Курчавая голова со стуком повалилась обратно в густую лужу крови.

— Посмотрите, он же мертвый! — девушка повернулась к Д.Д.

Д.Д. кивнул, но ничего не сказал.

Лиля трясла головой, будто никак не могла проснуться. Опустившись на табуретку, взяла с подоконника сигареты, прикурила.

— А что же нам теперь с вами делать? Вы сказали, в квартире два трупа, значит, еще один есть?

На Д.Д. сквозь растекающийся сигаретный дым, выброшенный толчками из тонких ноздрей, смотрели увеличенные страхом глаза.

— В маленькой комнате, — сказал он и протянул ей стакан.

— Не надо, — она отвела стакан рукой с зажженной сигаретой. — Давайте милицию вызовем, а? Давайте позвоним?

— Нет.

Вопросительно Лиля посмотрела на Д.Д.

— Почему?

— Пойдемте-ка в комнату, — Д.Д. приподнял девушку и вывел из кухни. Он чувствовал, как плечи Лили под шелком мелко дрожат. — Спокойно!

Лиля упала в кресло. Сам Д.Д. устроился на стуле рядом.

— По-моему, вам нужно опохмелиться.

— Опохмелиться? — глаза девушки еще расширились. В голубых круглых этих зеркальцах старик видел отражение собственного напряженного лица.

— Того парня на кухне, кудрявого, я осмотрел. Вы закололи его в спину. Умер сразу, совсем не мучился. А тот, что в комнатке, — Д.Д. указал на дверь, — удушен вашим шарфиком. Наша страна еще не подписала конвенцию об отмене смертной казни. Я немного знаком с процедурой. Поверьте, более двух месяцев это не займет.

— Что? Какая процедура? О чем вы говорите?

— Посудите сами. Два трупа в квартире, — сказал Д.Д. тем же бесчувственным голосом. — Орудия убийства, сам убийца… — он немного склонился к Лиле. — Вы убийца! Вас расстреляют через два месяца, — он пожевал губами. — Пожалуйста, звоните, — он поднял стоящий на полу синенький телефонный аппарат и поставил его девушке на колени.

Голые коленки от прикосновения холодного металлического донышка вздрогнули. Секундочку помедлив, Лиля схватила аппарат обеими руками и кинула его об пол. От удара тот раскололся.

— Понимаете, я спала!.. — Рука с острыми ногтями глубоко вошла в растрепанные коричневые волосы, сжалась и дернула. — Я все хорошо помню! — Лиля не отрывала напряженных глаз от лица Д.Д. — И, кроме того, какое ваше дело?! Уходите, я разберусь! — Она поднялась с кресла. — Почему обязательно я их поубивала? — Она поворачивала голову, осматриваясь в разгромленной комнате. — Здесь вчера было достаточно пьяных, здесь вообще было много народу!.. Уходите!..

Д.Д. успел уже облачиться в свой серый плащ, он уже взялся пальцами за головку замка, он уже демонстративно покрутил ее, а Лиля так и стояла в середине разгромленной комнаты в черном мятом платье, с взлохмаченными волосами, она почему-то разглядывала содержимое большого серванта. Фигура ее находилась точно в высокой и узкой раме двери, а слева в другой раме сидел задом к старику, облокотившись на кухонный стол, курчавый покойник.

— Спасибо за ночлег, я ухожу, — сказал Д.Д. и опять повернул головку замка, но он не открыл дверь и не вышел.

Шаркая по черному паркету черными капроновыми чулками, девушка подошла к старику.

— А почему вы решили, что это я их убила? — тихо спросила она. Осторожно она взяла руку Д.Д. — Почему вы подумали?

— Вы считаете, это сделал кто-то другой?

Хозяйка с надеждой смотрела на старика.

— А посмотрим, — Д.Д. поднял ее руку к глазам. — Давайте посмотрим, что у вас под ногтями.

Глядя на собственную руку, Лиля заметила под синими ногтями отчетливые красные полосочки крови, а под одним из ногтей застряла бледная полосочка кожи.

— Он приставал к вам, была драка и вы его убили? Верно?

— Кто, Шурик приставал?.. — На лице ее выступил болезненный румянец. — Ну приставал, предположим, — она рассматривала свои ногти и глупо улыбалась. — Мы ведь пьяные были оба, лизались, а потом он без спросу под юбку полез… — Она перевела взгляд со своей руки на желтую сухую руку старика. — Я в морду ему и вцепилась, но я его не убивала!.. — Голос Лили сорвался и превратился в хриплый шепот. — А что, правда, я его убила?.. Вон там, — она показала на закрытую дверь маленькой комнаты. — Там тоже кто-то есть? — Она зажмурилась, из-под сдавленных болезненно век наконец полились слезы. — Я ничего не помню, только не уходите, не уходите, прошу вас! — Зубы ее защелкали. — Не уходите, у вас может случиться приступ, вы на улице упадете и никто вам не поможет… — Она опять посмотрела на Д.Д. — Вы не уйдете?

Д.Д. снял плащ и повесил его на крючок рядом с белым и мягким пальто, после чего прошел в комнату и устроился в кресле. Лиля стояла рядом с ним, не решаясь присесть.

— А там кто? — Она покосилась на закрытую дверь в маленькую комнатку. — Там Славик? Я угадала?

— Простите, я не запомнил, как его зовут, но это не солдат.

Д.Д. вынул из внутреннего кармана пиджака записную книжку, открыл и положил ее на колени перед собой.

— Вы хотите позвонить?! Куда? В милицию?

Д.Д. набирал уже телефонный номер.

— Куда я звоню?.. — Он усмехнулся. — Мне кажется, нужно прибрать трупы.

— Кого убрать? — Зубы Лили щелкнули. — Куда убрать?..

— Нет трупов, и нет преступления, — охотно объяснил Д.Д.

— Что вы хотите сделать? — почти крикнула Лиля.

— Я же объясняю, должен же кто-то их отсюда унести, если этим не занимаются официальные органы.

— А кто же этим будет заниматься? — но вопрос Лили на этот раз остался без ответа.

Лампочки в небольшой люстре горели с неодинаковой яркостью, и лицо девушки, побелевшее от ужаса и напряжения, было отличным холстом для рисующей тени. Ноги, уже одетые в туфли, переступали по битому стеклу, выпавшему из фотографий.

— Мама в командировку уезжала, как чувствовала!.. — Лиля всхлипнула. — Как чувствовала!..

— С мамой вдвоем живете? — спросил Д.Д. и хитро посмотрел на нее.

От этого ехидного взгляда девушка немного успокоилась.

— С мамой, — сказала она. — Вообще я мертвых не боюсь… Насмотрелась на практике, во!.. — Она чиркнула себя ногтем по горлу. — Выпить бы чего-нибудь.

Пока Д.Д. изучал телефонную книжку, Лиля взялась сливать остатки из бутылок в один высокий и узкий стакан, потом разбавила получившуюся рубиновую смесь приличной порцией томатного сока из кувшинчика, вытянув предварительно горелую спичку. Она резко выдохнула воздух и залпом проглотила адский коктейль.

— Только я никого не убивала! — выдохнула она и закусила маленьким кусочком оплавленного засохшего сыра.

— Это можно было не говорить, это как раз понятно, — пальцами Д.Д. разглаживал стертый листок. Кроме того, что потерялся номер дома, не хватало еще и двух последних цифр телефонного номера. Палец его задержал уже повернутый диск. — У вас есть машина?

— Машина?

— Ну конечно. Откуда у вас? Вы можете одолжить где-нибудь машину?

— Какую машину?

— Легковую машину. Лучше, конечно, «рафик» или фургон.

Д.Д. восстановил в памяти цифры и отпустил диск, тот с треском пошел назад, и в трубке громко прозвучал первый гудок.

— А зачем вам машина?

— Во-первых, не мне, а вам. А во-вторых, вы же видите, я стар и болен. Или вы считаете, я в состоянии на себе их перенести? — Он подсчитывал гудки в трубке. — Может быть, вы сами в состоянии? Поверьте, мы с вами даже по лестнице вашего Шурика не спустим.

— Ну, если очень нужно…

— Очень нужно.

— Ладно, — Лиля пожала маленькими плечами. — У брата можно попросить на пару дней, даст, наверное. Только все равно я плохо поняла, зачем.

Д.Д. сделал ей знак замолчать, потому что на том конце провода сняли трубку. Голос на том конце провода не был сонным, но нарочито изображал раздражение разбуженного человека.

— Ало, Чебрисов слушает! Ало, кто это? Ну зачем же было звонить, если вы молчите?!

— Чекан, это я, — сказал Д.Д. — Ты меня узнал?

— Боже! — голос на том конце демонстративно обрадовался. — Давид Денисович!.. — Он подышал, посопел в трубку, так он выражал восторг. — Сколько мы с тобой?..

— Тебе лучше знать, — сказал Д.Д. — Догадываешься, зачем я приехал?

— Как тут не догадаешься, — голос сразу скис. — У тебя, надеюсь, все хорошо, все в порядке? Здоровье как?

— Это не важно, — Д.Д. смотрел на Лилю, пытаясь проследить за ее реакцией. Микрофон был сильный, и она все слышала. — Я, собственно, по делу, мне, понимаешь, нужно в течение этой ночи обслужить двух товарищей.

— Прямо-таки сразу двух? — на этот раз искренне удивился голос. — И в течение ночи? А товарищи не будут возражать?

— Товарищи спокойные, против ничего иметь не будут, — сказал Д.Д. и перевел взгляд с лица Лили на ее руки, руки дрожали.

— Ну ты меня прямо в самое сердце поразил! — голос Чекана уже никак не напоминал голос только что проснувшегося человека. — Столько лет не виделись, и сразу дела, дела, никакого спасения от этих дел. Где товарищей нужно взять? В том смысле, если они действительно уже спокойные, то где они меня ждут? Можно их к Высоцкому, а можно и дешевле… Надеюсь, таксу ты помнишь? — Д.Д. кашлянул. — Так вот, она теперь вчетверо.

Когда Д.Д. повесил трубку, телефонный аппарат бесшумно распался в его руках прямо по трещине. Подобрав под себя ноги, Лиля устроилась на диванчике. Она ни о чем больше не спрашивала. Д.Д. взял в руку и осмотрел ее пустой грязный стакан. Улыбнулся.

— Зачем вы улыбаетесь? — спросила Лиля.

Д.Д. запустил руку назад за спинку кресла и вытянул початую бутылку коньяка. Поднялся, взял в серванте пару чистых рюмочек. Ботинок попал на застекленную фотографию, сорванную со стены во время пьянки, стекло хрустнуло. Д.Д. поднял фотографию и пристроил на место на стене. Освещенные люстрой, в паутине трещин на фотографии барахтались разноцветные пушистые котята. Он плеснул коньяк в рюмки и одну вложил в руку девушки.

Лиля проглотила коньяк и спросила:

— А что означает «к Высоцкому»?

— В Москве так говорят, — усмехнулся Д.Д. — Подхоронить к Высоцкому — это значит зарыть бесхозный труп на кладбище, в соседстве с каким-нибудь великим человеком. — Медленно сухими тонкими губами он высосал свою рюмочку. — Ну, насчет Высоцкого не скажу, он с краю, у ворот лежит, а у Есенина точно приличная компания собралась…

Лиля протянула руку, поставила пустую рюмочку рядом со стаканом и повернулась лицом к окну.

— Зачем вам все это? Вам-то опасаться чего? Вы можете встать сейчас и уйти, — к губам девушки возвращался естественный цвет.

Ответил Д.Д. не сразу, он поудобнее устраивался в кресле, под левой лопаткой невыносимо чесалось. На этот раз при всей усталости глаз комната не имела ни крупицы желтого. Нужно было лгать, а лгать с чувством он не любил. Но вариантов не было. Если без чувства, то девочка просто не поверит ему.

— Понимаете ли, я старичок, — сказал он и похлопал себя по колену, по испорченной томатным соком брючине. — Зачем мне бояться? Я и так скоро умру.

Лиля не поворачивала головы, смотрела в окно.

— Все у меня было в жизни, до всего добрался, но ты представляешь, — он опять хлопнул себя по колену, — желаний больше нет, ты, если хочешь, можешь считать придурью все мои действия. Почему бы и не удовлетворить старческий последний каприз?! Лиля, мне хочется тебе помочь, просто хочется… Не веришь?

— Нет, не верю. — Лиля поднялась и вышла в коридор. Оттуда, уже распахивая дверь ванной, она добавила: — Не верю, но не стану мешать. У меня нет вариантов! — Д.Д. услышал, как она включила воду. — У меня знакомых, способных по первой просьбе подхоронить к Высоцкому, нет! — она захлопнула дверь и накинула крючок.

Все так же сидя в кресле, он подумал:

«Совершенно не обязательно, чтобы она мне верила. Все равно сказать ей правду я не могу. Да если б и мог, что это меняет? Вряд ли ей захочется думать о судьбе всего человечества. Кого вообще в подобной ситуации интересуют глобальные проблемы? Если сказать правду, это не подвигнет ее к действию. Совсем другое дело — спасение собственной шкуры. Буду врать!»

Будильник показывал без пяти четыре. Часы на руке Д.Д. — без десяти. Золотые часики Лили, оставленные в мусоре на столе, — пять минут пятого. Пришлось проверить по телефону время. Когда Лиля вышла из ванной, Д.Д. сидел, придвинув кресло к столу, и разглядывал лежащие на скатерти два паспорта, вынутые из карманов убитых.

— Убийцу будем искать? — спросила Лиля. После контрастного душа она немного протрезвела и набралась сил. — Я думаю, при вашем опыте найдем? — голос ее звучал довольно бодро.

Д.Д. поднял глаза. Девушка запахнула коротенький ситцевый халатик, накинутый на голое тело. Халатик был узкий, в обтяжку, наверное, сел после стирки. Она повела шеей, пытаясь застегнуть верхнюю пуговицу.

— Нет, — сказал Д.Д. — Любви у нас не будет. Если хотите, только платоническая. — Он листал странички чужого паспорта.

— А что же будет? — настойчивым голосом спросила Лиля.

— Прибраться здесь надо… Смотри, как интересно, — он провел пальцем по страничке одного паспорта, потом по страничке другого. — Что может быть у этих людей общего, скажи?

— Точно, ничего общего, — Лиля застегнула пуговицу и пошла на кухню за веником. — Один студент-физик из Москвы, другой электромонтер, — слышался ее голос из коридора. — А вообще-то, я ничего совершенно не помню. Если душ не помог, то уже и не вспомню, такая у меня специальная голова. Если сразу нет, то и вообще памяти нет. Вычистило.

— Скоро мама приедет? — спросил Д.Д.

— Через неделю. — Она со звоном заметала осколки. — А что, мы должны найти убийцу до ее возвращения? Впрочем, я понимаю, конечно, — она вздохнула. — Я понимаю, не мешало бы его найти, я не против…

Минут сорок ушло на приведение квартиры к приличному виду. Лиля выпила еще рюмочку коньяка. Прикасаясь к трупам, она не испытывала особенных неудобств. У нее только чуть ослабли ноги, когда курчавая голова стукнулась о черный паркет.

— Понимаете, я их и не знаю толком, ни того, ни другого, — расстилая посередине тщательно вымытой комнаты свежие крахмальные простыни и по очереди затаскивая трупы на эти белые квадраты, объясняла она. — Обычные дурацкие знакомые. Такие же, как и вы. — Она сдула с глаз волосы и покосилась на старика. — Вот этот в автобусе ко мне привязался… Вчера на день рождения я вообще всех позвала, кто попался под руку… — Она закрутила второе мертвое тело в простыню и села рядом с ним на полу. Я так поняла, одного ножом, а второго задушили, что ли? Только вот странно, — она улыбалась неприятной улыбкой, — у Шурика, хоть он зарезанный, такой же след на горле, как у удушенного.

Д.Д. пощупал на своей шее бинт, давая понять, что намек принял.

— А вы что, совсем покойников не боитесь?

— Вы не спрашивали, я санитаркой в больнице работала. И вообще, будущий медик. В тюрьме буду ниткой зубы бабам рвать!..

— Там это не так делается.

— Вы, значит, были? Вы, значит, знаете, как это там делается? — Она подползла по полу, не вставая, и заглянула снизу в глаза старика. — Долго сидели?

— С сорок седьмого по пятьдесят третий, — Д.Д. сложил паспорта вместе и засунул во внутренний карман. — Не я один такой.

— А куда мы поедем, когда я достану машину?

Лиля еще сильнее приблизила лицо, глаза у нее были красными, зрачки, несмотря на видимое спокойствие, как от боли, расширены. Тугой воротничок стягивал шею.

— Убийцу искать поедем? Руки у вас какие красивые! — Она опять взяла Д.Д. за руку, тот не сопротивлялся. — Пальцы музыкальные. Такие у профессиональных пианистов бывают, если человек на струнных инструментах играет, то у него мозоли… Вы что, в тюрьме на скрипке играли?

«Это истерика. Нужно напоить ее или лучше напугать, — соображал Д.Д. — Ерунда, так обойдется! Без водки и без испуга, девчонка крепкая. Нужно только как-то сделать, чтобы не догадалась, нужно, чтобы сама предложила к солдатику поехать в часть. Про машину я зря, конечно, рано сказал».

— А выпьем еще? — Она вскочила на ноги и наполнила рюмочки. — Выпейте со мной!

За окном по красному кирпичу противоположного дома заскользил свет фар.

— Выпьете?

Машина остановилась возле подъезда.

— Я спросила.

Водитель не выключил мотор. Внизу хлопнула дверь.

— Один он, что ли, приехал? — прислушиваясь к гудению лифта в подъезде, сказал Д.Д.

— А сколько их должно приехать? — шепотом спросила Лиля и выпила коньяк, налитый для старика, потом выпила налитый для себя.

В дверь не позвонили, в дверь негромко, очень аккуратно постучали.

Чекан появился в квартире жизнерадостный и оживленный. Пухленький коротышка с красным веселым лицом. Он был точно таким же, каким Д.Д. видел его в прошлый раз, десять лет назад.

— Все улицы битым стеклом завалены, шину проколол, колесо пришлось менять, вот и опоздал. — Он кивнул Лиле. — Очень приятно, чрезвычайно!.. — Он приподнял галантно круглую, как и ею лицо, серую шляпу. — Чебрисов Анатолий Александрович к вашим услугам. — Он посмотрел на два белых куля, лежащих у стены. — Боже мой, какие они большие?! Мужчины? — Он обернулся к Д.Д. — Я так и предположил, так давно не виделись, и сразу работа, и сразу тяжелые мужчины!.. Понимаешь, никого из ребят не нашел, никого… Антоша, правда, ждет, я ему позвонил, тачка у подъезда, а вот кто их понесет? — Он скривил смешную вопросительную гримасу. — Я так думаю, вам самим придется, ну и я помогу, конечно.

Антоша

Прежде чем окончательно, в третий раз за полчаса спуститься к машине, Лиля обошла квартиру, везде погасила свет, открыла окно на кухне. Все тело ее ныло. Перенести вдвоем два трупа по лестнице оказалось делом очень тяжелым. Пользоваться лифтом Чекан категорически запретил.

На небольшой скорости «Волга» бежала по городу, а сидящий за рулем Чебрисов все говорил и говорил, не останавливаясь. Он почти захлебывался собственной речью, так, что слова было не вставить.

— Ты пойми, Давидик, у нас здесь не столица. Следует учесть: городок небольшой, провинциальный… Знаменитых людей захоронено немного, и у каждого из них уже приличная компания подобралась, но они бы и еще к себе пустили, обычно они не возражают. Вот только кто копать будет? Копать, видишь, некому… И я, видишь, лопату не взял… Давай мы их лучше кремируем? И надежно, и просто… А это вот наличные, — он повторил веско. — Наличные, Давидик.

— Пойдет в счет моей доли, — сказал Д.Д.

— Твоей доли? Я своей доли десять лет не видел, а увидел — обомлел! Ты помнишь, сколько там было резаной бумаги, ты помнишь, сколько у нас было резаной бумаги, так нет больше резаной бумаги, сгнила!..

— Золото тоже истлело?

— Почему истлело, золото я выкопал. — Осторожно «Волга» заворачивала в какой-то неосвещенный двор. — Если совсем по чести, то твоя доля выходит пятьдесят штук, — пухлой ладошкой он стукнул по рулю. — Пятьдесят и все. — Он вышел из машины и сказал уже в открытое окошко. — Погодите здесь, а я пока пойду посмотрю! — Он исчез во мраке, но скоро вернулся и замахал рукой. — Понесли, понесли, ждет!

На просьбы помочь Чекан никак не отреагировал. Он сразу сел в машину и уехал. Лилю все-таки вырвало. Она не смогла смотреть, как кочегар в рваном ватнике и таких же пропитанных нечистотами толстых штанах запихивает головой вперед, в узкую ревущую пламенем топку котельной голый мужской труп. Она вышла и присела на скамью во дворе, ждать.

Во дворе не было ни одной лампочки, не светилось ни одно окно, сияла только широкая щель под дверью в кочегарку.

Антоша разбил длинной кочергой кости студента-физика и отправил в ту же топку молодого курчавого электрика. Он сел пересчитывать выданные Чеканом деньги. Д.Д. устроился напротив, на ящике. Ему захотелось угостить истопника куском антрацита в лоб и отправить в пламя следом за физиком и электриком.

С некоторых пор даже сама мысль о расправе над подобной дрянью в человеческом обличье доставляла старику немалое удовольствие. Он вспомнил, что во дворе его ожидает девочка, и захотел удержаться. Но не получилось. Слишком сильно было желание раздавить этого черного гнилого человека. Настолько сильно, что на несколько минут за ним пропали все остальные чувства.

— А ты одежду сохранил?

Антоша утвердительно крякнул.

— И правильно, — одобрил Д.Д. — Там в кармане джинсов кошелечек.

— Где? — остроносое старческое лицо, возбужденное огнем, повернулось к горе одежды, сорванной с мертвецов. Тощие желтые пальцы забегали, выворачивая карманы. — А нету! — он повернулся, удивленный, к Д.Д. — Нету кошелечка-то!.. Ошибочка вышла?..

Д.Д. всмотрелся в это темно-желтое лицо. Прицелившись, он ткнул ногтем в известную точку на подбородке.

— Ты чего? — отнимающимся языком спросил Антоша. — Я работу знаю… Ты зачем, гнида? Ты это почему?

Шумело пламя. В черном проеме было видно — пламя разлагает легкую человеческую плоть. От знакомого запаха Д.Д. поморщился. Антоша, неподвижный, парализованный ударом, сидел на полу у стены. Его рука, попавшая на кучу антрацита, подергивалась, как от легких ударов электрического тока.

Почти тем же движением, что кочегар выворачивал карманы чужой одежды, Д.Д. залез в телогрейку, где на голом теле Антоши лежал пришитый к ватнику карман, и, вывернув его, извлек толстую пачку коричневых купюр. От пачки исходил запах свежих денег, и это был другой запах. Пододвинув ящик поближе к огню, Д.Д. опустился на него и разъял пачку. Очень медленно, по одной купюре, по одному плотному прямоугольничку он опускал деньги в топку. В горячем вихре сотенные закручивало, и они растворялись в пыль.

Не в состоянии шелохнуться, Антоша смотрел старческими слезящимися глазами. Трудно было понять, что эти глаза выражают более: сожаление или ненависть. Кочегар был значительно моложе самого Д.Д., лет, наверное, на двадцать, но во внешности это не прочитывалось. Когда, в пламя скользнула оптом вся оставшаяся пачка, Антоша весь напрягся и страшным голосом замычал.

— Да тихо ты, — сказал Д.Д. — Видишь, разорался! — Он взял кочергу и разбил кости электрика, после чего вышел к Лиле во двор.

Было почти что светло. Вокруг в домах горело много окон, можно было услышать первые звуки радио. Ухо Д.Д. не застало последнюю бравурную фразу гимна. Еще два часа назад он думал исключительно о том, как спасти собственную жизнь, теперь мысли и желания старика зеркально переменились. На одной чаше весов были несколько скучных лет (какой бы ни был у него жизненный заряд, все равно долго не протянуть), так называемая спокойная старость в достатке, на другой — последняя возможность резко переменить все, может быть, не для себя, для других постараться. Рискнуть? (Чем? Жизнью? Да разве она теперь имеет хоть какое-то значение, его жизнь?) Попробовать вырваться за пределы смыкающегося уже круга, разорвать кольцо… Вдохнув свежего ночного воздуха, Д.Д. уже твердо определился:

«Рискнуть! Найти мальчишку со шрамом, а там посмотрим, что дальше!»

Когда он поднялся из кочегарки, далекий голос диктора сообщал о подготовке праздничного парада и новом президентском указе. Лиля давно уже вскочила со скамейки и стояла неподвижная, замерзая.

— Все в порядке? — спросила она.

Д.Д. кивнул.

— Пошли, — сказал он и спросил сам: — А у вас в городе тоже бывает демонстрация?

— Конечно, — Лиля вяло кивнула. — Каждый год демонстрация. Почему не быть? Будет, точно. А куда мы теперь? — Она приостановила старика. — Знаете, что я подумала? Нужно к Славику съездить в часть. Он, наверное, что-то помнит.

Все же она первой предложила поехать. Д.Д. поймал девчонку, но в голосе его не было ничего, кроме скучного вопроса. Он спросил так, как можно спросить у ребенка, вымыл ли тот руки перед едой.

— Это далеко?

— Двадцать километров по шоссе… Он вчера был почти трезвый, понимаете?.. Понимаете, я видела…

— Ну, говори, — не удержался Д.Д.

— Понимаете, у него на шее… — Лиля показала ногтем. — Как у них… Что это может быть?.. Почему это…

— Не знаю.

— А вы что, правда, преступник? — сменила она тему. — Скажите, я никому не скажу, вы зачем сюда приехали? Вы уголовник, да?

Осторожно Д.Д. посадил девушку на скамейку, сам опустился рядом и терпеливым голосом заговорил с ней. Он говорил сдержанно, тщательно подбирая слова, но, нажимая голосом, не давал себя нигде перебить. На этот раз ему почти не нужно было лгать, и правда доставляла старику удовольствие. Правда веселила его.

— Ты видела эту жестокую желтую мартышку там, в кочегарке? Его зовут Антоша, и он, не поморщившись, зарежет тебя и сожжет твой труп. Фактически, я такой же точно Антоша, мы люди одного положения в мире, одного круга… — Он сделал нарочито длинную театральную паузу, но Лиля не перебивала. — Мне все равно уже ничем повредить нельзя, пожалуйста, вот тебе вся правда. Десять лет назад в Москве ограбили ювелирный магазин. Тогда взяли всех, кроме меня. Но «котел» сохранился. Чекан перед арестом у себя на родине в этом городе спрятал. Где-то зарыл, потом и его менты прихватили. Сейчас Чекан вышел, и я приехал получить свою долю. Надеюсь, тебе все понятно? Если не все, можешь задать пару вопросов.

— Что такое «котел»? — деревянным голосом спросила Лиля.

— Яма в лесу, — усмехнулся Д.Д. — Понимаешь ли, девочка моя, деньги мне не нужны. — В нарастающем утреннем свете он не без любопытства разглядывал окаменевшее женское личико. — Скучно в Москве пенсионеру сидеть, вот езжу, собираю старые долги. — Неожиданно он сдавил ее руки в своих. — А знаешь ты, сколько стоила эта кремация?

— Сколько же? — Лиля щелкнула зубами.

— Десять штук, и не известно, сколько ты мне, девочка, еще будешь стоить. — Он опять сделал длинную паузу. — Так что договорились, поехали к твоему солдату. Ты сказала, можно взять где-то машину на пару дней?

— Можно, у брата. Я сейчас позвоню, если она не в ремонте, если на ходу, он даст попользоваться, он не жадный… Только я права дома оставила, придется заехать.

— А заезжать-то не хочется?

— Не хочется, — согласилась Лиля. — Вы ведь еще что-то знаете. — Она показала глазами на бинт, накрученный на шее Д.Д. — Ну не можете сказать, не говорите, не надо. Я вам и так верю. Верю, потому что у меня выхода другого нет.

Д.Д. ждал, пока Лиля, переминаясь с ноги на ногу в телефонной будке, выпрашивала машину, потом они проехали пару остановок на троллейбусе. Старая «Волга», грязно-кремовая, бросалась в глаза своими вмятинами на кузове и вдрызг стертыми покрышками. Она стояла прямо во дворе, возле подъезда. Лиля вошла в дом и через десять минут вернулась с ключами от машины.

— Может быть, сразу и поедем? — спросил Д.Д. Он опустился на переднее сиденье рядом с девушкой и рассчитывал дать телу продолжительный отдых. — Если аккуратно вести, кто нас остановит? Рискнем, пожалуй.

— Я совсем забыла, — сказала Лиля, — все равно сразу не получится. Не выйдет у нас с вами рискнуть.

— Что еще?

— Ничего, так. Мне Тамара Игнатьевна утром близнецов приведет.

— У нее что, ключи от вашей квартиры?

— Ну а кто, вы думаете, вчера гостей впустил, пока я с вами возилась?

Машина кружилась по улицам просыпающегося города. Д.Д. закутался в плащ, задремал, опустив голову на грудь. Во сне он продолжал анализировать сложившуюся ситуацию. Раскладывал все факты по полочкам, взвешивал, перетасовывал, опять раскладывал. Решения не было. Фактов явно недоставало. Картина не склеивалась. Голос девушки звучал за пределами сна, и он не мешал мыслям.

— А я до сих пор не могу поверить, не могу осознать… Все какая-то бессмыслица: трупы, кочегарка… И вот вы — рецидивист, приехали за своей долей! Никогда не думала, что бандиты бывают полные старики!.. Возитесь со мной, как с ребеночком!..

— Бывают, — буркнул сонно Д.Д. — Всякие бывают. И дети-убийцы и старцы-мокрушники… Всякие…

Неожиданно для себя проснувшись и потеряв логическое построение сна, он пытался сообразить, очухался ли уже Антоша, и если очухался, то успел ли нажаловаться.

«Они, конечно, сочтут за счастье от меня избавиться, а это — повод. В этих обстоятельствах нельзя было трогать кочегара. Что со мной произошло? Почему я не удержался? Зачем ударил его? Зачем сжег кучу денег? Хотя это как раз понятно… Слишком я уже стар, когда еще увижу, как отражаются горящие купюры в глазах мерзавца? Но удовольствие удовольствием, а нужно держаться поосторожнее! Если Чекан захочет, чтобы я объяснился, договоримся как-нибудь, не в первый раз, кореша все-таки были. Хуже, если молодого пошлют. Ведь паспорта не попросит — замочит, и девчонку за компанию пришибет, молодые, они пьяные — дурные, слов не чувствуют. Новое поколение».

В квартиру он поднялся вместе с девушкой.

— Все равно не понимаю, зачем этот толстый заставил по лестнице тащить? — спросила Лиля.

Д.Д. ощутил легкое беспокойство. Медленно опускался за сетчатой дверью масляный трос, шумел мотор наверху.

— Или я совсем дура, или я совсем ничего не понимаю?.. На лифте же проще…

— Он боится, — Д.Д. надавил ручку, распахнул дверцу и пропустил ее вперед. — Застрять с грузом боится. Это у него давно, с тех пор как один раз застрял.

Лифт пошел вверх. Было слышно уже с площадки второго этажа, что близнецы действительно в квартире и не теряют времени, такой стоял грохот и визг. Д.Д. ощутил некоторое облегчение. Если дети смеются, значит, пока все в порядке. Не прочухался еще Антоша.

— Застрял, и его арестовали?

— Нет, — Д.Д. пожал плечами, и от этого чуть кольнуло под лопатку. Проплывающее перед глазами бетонное перекрытие скачком пожелтело. — Просидел с тремя мертвыми проститутками в узкой кабине девятнадцать часов, теперь не рискует.

В квартире был кавардак. Не хуже, чем тот, что Лиля ликвидировала за несколько часов до того. Два одинаковых ребенка с воплями носились друг за другом, опрокидывая стулья и фотографии котят. Они поливали все вокруг и друг друга из водяных пистолетов.

От ужаса Лиля даже приостановилась в дверях.

— Образцовый у вас тут порядок, ребятки, — улыбнулся Д.Д. и прикрыл дверь на лестницу.

Он прошел через комнату, по дороге отобрав у одного из маленьких разбойников водяной пистолет. Игрушка была не кооперативная, фирменная, тяжелая, и с трех шагов браунинг можно было принять за настоящий. Д.Д. сунул его в карман плаща.

— Дядя, отдай! — завопил ребенок, но Д.Д. даже не услышал его. Он смотрел в окно, наблюдал, как во двор въехала небольшая синяя машина, плохо покрашенный и облупившийся старенький «Запорожец».

«Следовало ожидать. Хорошо, если сразу стрелять не станут! — Он сдавил в кармане пластмассовую рукоятку водяного пистолета. — Хорошо, если не станут. С ножом я еще справлюсь».

Он встал сбоку, так, чтобы снизу его не было видно, и наблюдал за тем, как из машины выбрался Антоша.

Антоша с трудом держался на ногах и не был опасен, но к нему присоединился еще один работник котельной — большого роста верзила в брезентовом плаще.

— Значит, вас двое, — сказал Д.Д. — Очень хорошо. То, что вас двое, меня вполне устроит. Поднимайтесь, ребята. Поговорим.

— Права не найду, — высовывая язык, Лиля выдвигала ящики комода. — Куда же я их дела?.. Ага, вот! — Она вынула из целлофанового пакета пластиковый чехольчик. — Можно ехать.

— Погоди, — Д.Д. остановил ее движением руки.

— Что-то еще случилось? — на старика смотрели три пары глаз.

— Ничего страшного. — Он наклонился к мальчикам. — Вы, ребята, меня увлекли. Знаете, как говорят, старики и дети — одно и то же. Я хочу с вами играть.

— Как это? — удивился один из близнецов.

— А во что будем играть? — задал вопрос второй малыш. — В войну?

— Будем играть в индейцев, — сказал Д.Д. — Нет, даже лучше. Еще интереснее: мы будем играть в пожарников. Лиля, здесь есть шланг?

— Что случилось? — пытаясь сложить упругую пластиковую корочку, повторила Лиля.

Д.Д. не стал ей ничего объяснять, да он и не успел бы ничего объяснить. Взял тонкий шланг, сплюснул молотком эмалированный рассекатель и, прежде чем на этаже с грохотом остановился лифт и большое плечо кочегара ударило в дверь, успел передать шланг одному из близнецов.

Усталым взглядом наблюдая за происходящим, Лиля не задавала больше вопросов.

Все получилось точно по плану. Второй мальчик открыл дверь и спрятался за ней. В эту же секунду Д.Д. в ванной открутил на полную силу горячий кран. Раздался крик ошпаренного человека. Без жалости, как может только ребенок, мальчик направил тонкую струю кипятка прямо по глазам нападающих. Д.Д. вышел из ванной с пистолетом в руке.

— Уходи, Антоша, — сказал он погромче. — Деньги я тебе компенсирую, а за моральный урон еще две штуки сверху накину. Согласен?

Верзила в мокром брезентовом костюме тер глаза и тупо смотрел на ствол пистолета. Антоша осторожно высовывался из-за его спины.

— Когда деньги отдашь? — спросил он, показывая нож.

— Завтра устроит? Я понимаю, что у вас такие шутки не имеют успеха, — он повел стволом пистолета, и Антоша вжал голову в плечи. — Но я тебе на штуку больше дам, и ты позволишь мне плюнуть себе в рожу.

— А за полторы — хоть десять раз плюй! — Антоша, вероятно, разглядел наконец пистолет и метнул нож. Нож вонзился в раскрытую дверь ванной слева от уха Д.Д. — Завтра буду ждать, — крякнул Антоша и потащил за собой растирающего глаза верзилу. — Ножичек можешь себе оставить, это подарок. — Громыхнул лифт, и они исчезли.

— Тамара Игнатьевна, голубушка? — ныла Лиля в телефонную трубку, — ребят вам придется забрать, я сегодня ну совсем не могу! Занята выше крыши!.. Через полчаса вы можете?

— Ну? — полюбопытствовал Д.Д., когда девушка уже пристраивала трубку на разбитый аппарат.

— Не заберет, она не может.

— А теперь в кого будем играть? — спросил мальчик, дергая старика снизу за плащ.

— У вас снотворное в доме есть? — спросил Д.Д., поворачиваясь к Лиле, та отрицательно качнула головой. Она вынимала крупные осколки из фотографической рамки, обнажая котят, и складывала стекло горкой на столе.

— Придется до вечера потерпеть. — Она разглядывала очищенную фотографию. — Их нельзя оставить, сами видите.

— А посидеть никого нельзя попросить? — Лиля отрицательно качнула головой. Близнецы, затворив за собой дверь, что-то уже громили на кухне.

Д.Д. осторожно обеими руками взял телефон и опустился вместе с ним в кресло. Минуту он оставался в задумчивости, потом набрал тот же номер.

— Чебрисов? — спросил он в трубку и покашлял.

— Да, в курсе, в курсе я. — Забулькал на том конце голос Чекана. — Баловство это, доиграешься ты, Давидик! Понимаю, молодые были — баловались. Годы твои не те — силу показывать. Пришибут ведь. И я тебя не спасу. Теперь и авторитет не сила.

— Да я не поэтому…

— Ах да. Ясненько, но помилуй, Давидик, насчет нашего общего дельца — это ты рано, ты завтра позвони, или еще какая работа наметилась?

— С детьми посидеть нужно, — хрипло сказал Д.Д.

— С чем посидеть? Слушай, Давидик, ты же знаешь, это не мой профиль — идиотов лечить!

— Из моей доли, — сказал Д.Д. — Сумму назначишь сам, но минут через сорок по тому же адресу, будь любезен, пришли какую-нибудь бабу!

— Ну, если из твоей доли, тогда ладно, — чуть подумав, согласился Чебрисов. — Я к тебе Людмилу Петровну отправлю, — и спросил на всякий случай: — А ты со мной не шутишь, Давидик? — Д.Д. почувствовал даже, как поморщилась на другом конце города пухлая морда Чекана. — Ты шути с Антошей, со мной не надо.

Минут через сорок появилась Людмила Петровна, дама лет шестидесяти, с совершенно прямой спиной и высокой прической, венчающей желтоватое остроносое лицо. Лиля еще покружилась по квартире, объясняя ей, где что находится, чем кормить близнецов и как позвонить на работу их матери. Она бы не остановилась в бесконечных своих объяснениях, но Д.Д. взял с вешалки мягкое белое пальто и, подступив сзади, укутал девушку почти насильно.

Эпидемия

На шоссе оказалось пустовато. Предпраздничное солнце превращало осенний лес по обочинам в разноцветную шумящую карусель. Лиля пристегнулась ремешком и выжимала из старенькой «Волги» все возможное. Д.Д. с любопытством наблюдал за ней. Он отметил, что девушка хоть и держит себя в руках, но мысленно все возвращается и возвращается к происшедшему. Цикл ее неприятных воспоминаний легкой тенью проходил по лицу, и, присмотревшись, можно было заметить, как вздрагивают губы. Лилей руководил страх. Она действовала, как может действовать зверь, всеми четырьмя лапами угодивший в западню, то есть вне всякой логики, и это устроило Д.Д. Девушка таким образом оставалась в его власти.

Ни одного милицейского поста, и Лиля в истерике вкладывала все раздражение, весь свой страх в скорость машины. Когда «Волгу» обошел на прямой огромный военный грузовик с обширным крытым брезентом кузовом, она разозлилась и еще прибавила скорость, чего делать уже не следовало.

Обошлось без аварии. Довольно скоро резина проскрипела по гравию, «Волга» срезала угол и вышла на новенькую асфальтовую дорожку, замкнутую зелеными военными воротами.

— Вы подождите, — попросила Лиля, скидывая ремень. — Я пойду узнаю, можно ли его вызвать, скажу — невеста. — Она попыталась изобразить на лице кокетливую улыбку.

— Давай, — сказал Д.Д. — Погоди-ка. — Он придержал девушку за край пальто.

— Что? — Она обернулась. Лицо ее было бледно, глаза блестели от с трудом сдерживаемых слез.

— Остынь, — попросил Д.Д. — Невеста должна улыбаться. Улыбнись, иначе тебе никто не поверит.

«Если все пройдет нормально, — наблюдая за фигуркой в белом пальто, приближающейся к воротам, спокойно размышлял Д.Д. — Если он не успеет понять, в чем дело. Если его выпустят за пределы КПП. Не стану я с ним здесь объясняться. Здесь опасно. Ударю его. Свяжу руки, и на заднее сиденье. — Девушка исчезла в дверях проходной, внутренний отсчет времени пошел. — Сколько ей нужно? Полчаса? Час? Глупо мы машину поставили. Неудачно. На виду. Нужно было сразу соображать. Если выйдет, если все получится, отъедем куда-нибудь, в лес свернем. Он молодой, он, если понимает, то по-своему. Справлюсь как-нибудь. У него опыта нет. Теперь важно, чтобы он вышел».

Ворота бесшумно отъехали в сторону, гуднула машина. Д.Д. прикрыл глаза ладонью, потому что пришлось смотреть против солнца. Он хотел получше разглядеть водителя за рулем «вольво» и пассажира, спрятавшегося на заднем сиденье. Под лопаткой сильно кололо.

Он ясно увидел горло пассажира, туго укутанное шарфом. Когда «вольво» промелькнул почти рядом, Д.Д. заметил нервную руку, подтыкающую этот шарф, но больше ничего рассмотреть не удалось. Темная куртка и кепка водителя, черное пальто и мягкая черная шляпа пассажира… «Вольво» покатил по дороге, мелькнули его квадратные мигалки в зеркальце заднего обзора.

«„Оба штатские“, — отметил Д.Д., поправляя бинт на собственной шее, так же, как пассажир „вольво“ подправлял свой шарф. — Будем надеяться, что это просто совпадение. Ох, не стоит рассчитывать на совпадения. Еще один фрагмент, не укладывающийся в схему. — Он был спокоен. Сидел с закрытыми глазами, пытался увязать новые факты в общую линию. — „Вольво“ появился через несколько минут после нас… Все равно я не могу ничего изменить. Нужно просто ждать, пока невеста приведет мне своего солдатика».

Лиля вышла из ворот КПП довольно скоро, не прошло и десяти минут. Она была раздражена и сильно шарахнула дверью.

— Что-то у них случилось, — закурила, стоя рядом с машиной. — Вроде ЧП… Не говорят… — Отбросила щелчком пепел. — В общем, не выпустят его. Что будем делать?

— Отгони машину метров на сто и жди меня. Я сам все сделаю. Если через час не вернусь, уезжай.

«Если у меня ничего не выйдет, вряд ли она сумеет уехать. Но ей про это знать совсем не обязательно».

Он вышел из машины и, стараясь не шаркать ногами, направился к пропускному пункту. Он не оборачивался. Услышал, как мотор «Волги» завелся. Лиля выполнила указание беспрекословно.

Д.Д. вошел в проходную КПП и остановился. Осторожно прикрыл за собой дверь. Он было уже положил руку на перила механического турникета, но передумал. Дежурный солдат за стеклом — красномордый сибиряк с квадратными плечами. К счастью, внутренний телефон висел по эту сторону проходной и был снабжен списком. Д.Д. вернулся на шаг. Прочертив пальцем по стеклу, выбрал из десятка номеров один и снял трубку.

— Анатолия Николаевича попрошу к трубочке, деловым голосом потребовал он. Можно было изобразить военные интонации, но Д.Д. остановился на штатском варианте. Тон жесткий, требовательный, в меру развязный.

— Повторите вопрос? — мужской молодой голос не скрывал волнения.

— Анатолия Николаевича, — напористо повторил Д.Д.

— Полковник занят, — раздалось в ответ, — пятиминутка. Кто его спрашивает?

— Городская санэпидстанция вас беспокоит, — сказал Д.Д. Он уже понял, что будет говорить. — Вы уж меня извините, но дело сугубо штатское. — Солдат дышал в трубку. — Штатское, но срочное. Дело не терпит отлагательства. — Д.Д. нажал голосом. — Поймите, люди могут пострадать. Соедините немедленно.

Солдат поколебался несколько секунд, но соединение произошло.

— Полковник?.. — спросил Д.Д.

— Слушаю вас, — голос оказался приятным.

— Анатолий Николаевич, миленький, — Д.Д. изменил интонацию, — городская санэпидстанция беспокоит. Очень срочно.

— Слушаю!

— Видите ли, я нахожусь у вас, здесь, на КПП. Не могли бы вы, Анатолий Николаевич, уделить мне буквально несколько минут, несколько минут вашего личного времени. Дело очень серьезное.

По приказу полковника его пропустили. Пронзительно скрипнула несмазанная вертушка.

«Только бы девочка не наделала глупостей в мое отсутствие, — размышлял Д.Д., пересекая спортивную площадку части. — Если она струсит, может глупостей натворить. Если девчонка не подведет, все у нас получится».

На перекладине, вызывая в старике зависть, крутился мокрый от пота, полуголый солдат. Старик задыхался. Ботинки немного испачкались в глине и оставляли на свежевымытом асфальте мерзкие отпечатки. Не замедляя шага, Д.Д. поднялся по ступенькам штабного корпуса. Он отворил дверь, коротким властным взглядом остановил солдата, попробовавшего преградить ему путь, и, тяжело дыша, поднялся по казенной лестнице на второй этаж. В кабинет его пропустили уже без вопросов.

— Я весь внимание.

Полковник сидел напротив двери за столом, освещенный солнцем. Поблескивали звездочки на погонах. Аккуратно уложенные волосы, яркие губы. За окном внизу маршировали, громко чеканя шаг, солдаты. Внимание Д.Д. привлек стоящий на столе зеленый импортный селектор. Белая рука военного лежала на клавишах.

— Анатолий Николаевич? — Д.Д. вопросительно смотрел на хозяина кабинета, тот смотрел на Д.Д. Губы полковника улыбались, но глаза были неподвижны.

— Итак, я вас слушаю. — Длинный палец слегка постучал по клавише селектора, однако не надавливая на нее. — Пожалуйста, присаживайтесь.

Д.Д. подвинул стул и не без удовольствия опустился на него. Лицо попало в полосу солнца. Небо за стеклом было чистое. Д.Д. опять прищурился, изучая что-то невидимое там, в голубой пустоте.

— Вы бы хотели видеть мои документы? — сказал он. В ответ кивок. — Собственно, никаких документов я вам показать не смогу. — Без труда Д.Д. придал своему голосу нужные интонации. — Мы не заинтересованы в огласке. — Он перестал смотреть в небо и посмотрел в глаза хозяину кабинета. — Но и вы в ней не заинтересованы.

Яркие губы сжались, палец щелкнул по клавише селектора.

— Да погодите вы, Анатолий Николаевич. — Д.Д. положил свою руку поверх его руки. — Я не шпион НАТО, и я пришел к вам вовсе не с целью получить или дать взятку. Сразу хочу сказать… — Он сделал небольшую паузу. Полковник не перебил t — В вашей части эпидемия, и у меня, и у вас могут быть неприятности.

— Эпидемия? Насколько это серьезно?

— Увы. Это очень серьезно. Это очень серьезно, Анатолий Николаевич. — Он опять сделал короткую паузу. — Естественно, городская санэпидстанция возьмет на себя большую часть ответственности, чем вы, но поверьте, и вам достанется как следует. Я человек штатский, но я полагаю, что выплыви это дело наружу, и растворится ваша большая звездочка. — Д.Д. с трудом сдержался от ироничной улыбки.

— Холера? — на этот раз Д.Д. отрицательно качнул головой. — Чума? Что? — Губы полковника продолжали сжиматься, но рука соскользнула с кнопки. — Что-то новое? Какой-то новый вирус?

— Вы угадали, Анатолий Николаевич.

Полковник смотрел не мигая. Д.Д. откинулся на стуле, спинка скрипнула. Одновременные удары сапог во дворе замерли. Резкая команда:

— Кру-гом!

Общий разворот, и синхронные удары сапог возобновились.

— Официальной информации нет и не будет, — сказал Д.Д. — Можете считать, что я в личном порядке. Задача у нас с вами проста, изолировать зараженных.

— Изолировать здесь, в части? Сколько их?

— Точной информации у меня нет, но по меньшей мере один солдат у вас в части заражен.

— Действительно это представляет серьезную опасность?

— Это в достаточной степени опасно. Впрочем, инфекция распространяется медленно. Анатолий Николаевич, вы не поняли, вы должны изолировать всего лишь одного солдата. Изолировать и оставить здесь, у себя. Я не знаю, как это у вас называется: санблок? Губа? Гауптвахта?

— Его фамилия? — Палец опять надавил на клавишу селектора.

— Дурасов Святослав Юрьевич. Как я понимаю, рядовой, первый год службы, из Киева парнишка.

Д.Д. внимательно следил за лицом полковника. Даже минимальные изменения в выражении этого лица не ускользнули от его глаз. Губы сжались еще чуть-чуть сильнее, а глаза потеряли свою статичную улыбку.

— Так вы в курсе уже? — удивился Д.Д.

— Каковы внешние проявления, симптомы болезни? — спросил полковник. Сапоги за окном опять на мгновение приостановились. В голубом стекле неба наметилась легкая желтизна.

Д.Д. игривым движением чиркнул себя ребром ладони по шее.

— Тонкая розовая полоса на горле, похожая на свежий шрам от бритвы или на след шелкового шнура, если им хорошо придушить.

— Понял, — полковник достал из кармана носовой белый платок и вытер несуществующий пот со лба. Было видно, что он хочет сохранить спокойствие и не может. — Ничем помочь вам пока не смогу, — сказал он. — Спасибо, конечно, за предупреждение.

Полковник всмотрелся в Д.Д. Конечно же, он ни на минуту не поверил, что перед ним санинспектор, пришедший по собственной инициативе. Но теперь уже не имело значения, что он подумал. Глядя в глаза хозяину кабинета, Д.Д. напрягся, завладевая вниманием и волей этого симпатичного военного. Он давно не прибегал к прямому внушению, хотя раньше это получалось на хорошем профессиональном уровне. Еще лет десять назад Д.Д. мог одним усилием воли воздействовать на психику собеседника и на некоторое время подчинить его себе, но он состарился, ослаб. Теперь-то силы совсем не те.

Сосредоточившись, старик смотрел на хозяина кабинета. Взгляд полковника под его нажимом смягчился, реснички запрыгали. Анатолий Николаевич, на счастье, оказался вполне гипнабелен. Теперь он отвечал на вопросы, не понимая, зачем это делает.

— Дурасов сегодня утром ушел в самоволку, — сказал он. — Мы его, конечно, ищем. Но пока безрезультатно.

— А он у вас как, один ушел? — продолжал допрашивать Д.Д. — Или табельное оружие с собой прихватил?

Полковник кивнул.

Профессиональный военный, он привык отдавать приказы и рапортовать только старшему по званию. Покорившись в первую минуту, он что-то почувствовал и сопротивлялся внушению. Всецело подчинить полковника все-таки не удалось. По лбу хозяина кабинета пробежала морщина, и он хоть и с трудом, но сдержался, не сказал следующей фразы.

— Нужно выяснить контакты с другими солдатами, — предложил Д.Д.

Полковник на секундочку прикрыл глаза, потер левый висок большим пальцем, как при сильной головной боли, и уже другим голосом спросил:

— Эта эпидемия, этот вирус, эта болезнь… Быстро приводит к летальному исходу? Как она протекает?

Д.Д. хотел солгать, но им самим навязанный контакт не дал этого сделать. Он разглядывал шею полковника. Никакого следа на шее не было. Плотное, хорошо выбритое горло с развитым кадыком. Судорожно кадык пополз вверх. Полковник сглотнул и откашлялся.

— Зараженный чувствует себя вполне прилично, — сказал Д.Д. На столе загудел селектор. — Но через пять дней погибает, — добавил он шепотом, чувствуя приближение приступа.

— Что с вами? — спросил полковник. — Вам плохо? — и его голос прозвучал будто издалека…

Небо за окном то желтело, то опять принимало свой естественный хрустально-голубой вид. Некоторое время Д.Д. боролся с подступающей желтизной, но приступ победил его. Мысль все еще работала четко, а ощущения смешались. Лицо полковника, стол, ярко-желтое, песочное небо за окном.

Он сидел в пустом кабинете и держался обеими руками за край стола. Полковник обещал быстро вернуться. Он был вынужден отлучиться по какому-то срочному вызову. Селектор на столе продолжал тихо гудеть.

Минут через десять Д.Д. поднялся со стула и подошел к окну.

Солдаты больше не маршировали, и он сразу увидел полковника, нервным шагом возвращающегося в штабной корпус. За полковником спешил молодой офицер. Офицер что-то выкрикивал и чуть не размахивал на ходу руками, что явно противоречило любым уставным отношениям.

Посмотрев внимательно на эту пару, Д.Д. понял, что видеть Анатолия Николаевича ему больше не хочется. Он с трудом отнял руки от стола, поднялся на ноги и уже с прямой спиной вышел из кабинета. К счастью, дежурного не было на месте, только жалобно звонил на пустом столе красный телефон.

Д.Д. прошел через приемную и скрылся за дверью в маленьком туалете. Ему хорошо было слышно, как тут же пробухали шаги и раздался голос полковника.

— Где он?! Куда он делся? Он тут сидел!.. — Голос перешел на крик. — Искать старика!

Кафель в туалете был белый, стандартный, но свеженький, похоже, его положили совсем недавно. На ледяном кафеле конденсировались мелкие капельки воды. Д.Д. прижал ладонь к этой стене. Холод помогал старику преодолевать головокружение.

— Как он выглядит? — спросил снаружи за дверью молодой голос, принадлежащий, по всей видимости, офицеру.

— Ну, совсем такой, старый! Сволочь! Эпидемия, говорит!.. — Это был уже голос полковника. — Будет у тебя эпидемия, если сначала шнурком задушить, а потом выстрелить в голову!..

— Стреляли из пистолета с глушителем, — отозвался голос молодого офицера. — В части нет такого оружия. Вы думаете, старик?

Д.Д. знал, что они не сделают этого шага. Обыскав абсолютно все, каждый сантиметр ковра, заглянув под все кресла и стулья, они не войдут сюда, в офицерскую уборную. Так и оказалось, не заглянули.

— Да нет, он только что пришел, он бы не успел. Погоди!.. Кто выезжал через КПП? — Он бил ладонью по столу. — Срочно установите, кто выезжал за пределы части в последние полчаса? — Он орал уже, похоже, в селектор. — Без специального распоряжения никого за пределы части не выпускать!

Окончательно справившись с недомоганием, стоя в живительной прохладе, старик из общего гама и разговоров пытался в деталях уяснить происшедшее.

Выбраться за территорию части оказалось для Д.Д. делом на удивление несложным. За последние сорок лет заборы и колючая проволока не особенно видоизменились, и здесь всего этого добра было несравнимо меньше, чем в лагере. Кроме того, бегущие в самоволку солдатики проложили не одну тропу и не одну новую калитку создали в ограждениях.

Когда он, продравшись через щель в заборе, вышел на свободу, то увидел, что потрепанная «Волга» стоит, зарывшись глубоко в кусты на обочине.

«Правду говорят, у наших военных одна извилина, и та от фуражки. Внутри устроили такую свалку, что и слона можно незаметно провести, а за ворота вообще посмотреть забыли».

Лиля завела мотор, как только Д.Д. опустился рядом с ней на сиденье.

— Что там случилось? — спросила она одними губами.

Набирая скорость, машина пошла по шоссе.

— Плохо, — Д.Д. откинулся на сиденье. Он прижимал руку к порванному о колючую проволоку плащу. — Бежал ваш Славик и автомат с собой прихватил, сегодня утром бежал. Наверное, его задержать пытались, троих уложил в помещении подсобки. Вот такая экспозиция.

— Насмерть? — спросила Лиля. Д.Д. кивнул. — Он совсем свихнулся?! — Она прикусила нижнюю губку. — А что нам теперь делать?

— Я не знаю, что нам теперь делать. Думаю, будем его искать.

— Вероятно, его ищут уже?..

— Вероятно, ищут. А мы должны найти его раньше. — Д.Д. закрыл глаза. — Ты, Лиленька, постарайся вспомнить, изо всех сил напрягись, всех ваших общих знакомых, каждую мелочь вспоминай. Телефон, адрес, номер дома… Может быть, вы где-нибудь в подвале пили, скверик уютный, излюбленный стол в лесопарке, беседка… — Сквозь закрытые веки наплывала густо желтизна. — Вспомни, Лиленька!

Через несколько минут девушка сухо сообщила:

— Нет у нас общих знакомых. — Судя по голосу, она напрягалась изо всех сил. — А он что, из автомата их расстрелял?

«Хороший вопрос, — отметил Д.Д. — Не из автомата и вообще не он, но это тебе знать пока не обязательно. Стрелял, скорее всего, тот тип в черном пальто с шарфом на горле. — Д.Д. попытался припомнить лицо, выглядывающее белой полоской из-под шляпы. — Нет, я не смогу его опознать, если только шофера… „Вольво“ беспрепятственно пропустили на территорию части, я сам это видел. И так же, вероятно, выпустили. Полковнику о штатских гостях при этом никто не доложил. Здесь можно зацепиться».

— Я не знаю, — сказал он. — Если он стрелял, то из автомата, из чего он там еще мог стрелять? Другого оружия рядовым не полагается.

— Значит, из автомата, — Лиля от напряжения с трудом выговаривала слова. Д.Д. открыл глаза и увидел, что лицо девушки скривилось, как от боли. — Посмотрите-ка, по-моему, они за нами едут?

— Почему ты так решила?

— Они только что проскочили навстречу, а теперь, видите, догоняют?

Д.Д. не без труда повернулся на сиденье и глянул через заднее стекло. Казалось, навек потерянный «вольво» действительно догонял «Волгу». Д.Д. даже тихо присвистнул от неожиданности. Как же это он так проморгал встречную машину. Нельзя расслабляться. Нельзя дать приступу овладеть телом. Если приступ накроет, то сразу конец. Проиграл.

— У них мотор помощнее, но по крайней мере я могу попробовать… — сказала Лиля.

— Не нужно пока, — возразил Д.Д. и тут же пожалел о своих словах. Пуля, выпущенная из преследующей машины, чиркнула по дверце «Волги». — Тормози!..

Заскрипели тормоза. Идеальная была у девушки реакция. Лиля подчинилась приказу старика, не задумываясь, рефлекторно. Деревья по обочинам прыгнули, встали неподвижно. «Волгу» резко занесло, но она довольно удачно встала на обочине. «Вольво» проскочил мимо.

— Холера! — выплюнул только одно слово Д.Д.

— Что вы делаете, вы с ума сошли? — Лиля попыталась удержать Д.Д., хватая его за плащ, но старик уже выбрался с трудом из машины.

— Они не оставят нас. Понимаешь, не оставят. Они сейчас вернутся!

Небо было тяжелым и желтым. Шоссе — гладко-оливковым. Он вынул из кармана водяной пистолет и, расставив ноги, сдавил игрушку в двух руках, будто готовясь к прицельной стрельбе. Сквозь пелену он отчетливо разглядел, что не ошибся, «вольво» действительно развернулся. Он даже услышал шипение новеньких шин при резком развороте. От этого шипения, как от контакта с холодным кафелем, в голове его стало ясно. Перед глазами старика больше не было ни крупицы тумана, и Д.Д. видел, как высовывается из несущейся уже навстречу машины человек. «Вальтер» в руке, спокойный взгляд из-под полей шляпы.

«Пугают! — понял Д.Д. Он отметил черную полоску шарфа на горле и почувствовал облегчение. — Конечно, пугают. Не собираются они нас убивать. Хотели бы убить — убили бы уже!»

Ствол водяного пистолета не дрожал. Если бы оружие было настоящим, Д.Д. без труда уложил бы этого человека. На мгновение он пожалел, что пистолет пластмассовый, но и пластмассового было достаточно. Угроза на угрозу. Как раз ровно столько движений навстречу друг другу, сколько требуется для первого знакомства.

Он не ошибся. Через секунду дверца «вольво» захлопнулась, машина развернулась, проскочила мимо и вскоре исчезла на спуске дороги. Д.Д. хотел утереть пот, но, во-первых, пота не было, а во-вторых, он не сразу смог расцепить пальцы.

С трудом подволакивая ноги, он вернулся в «Волгу» и опустился на сиденье рядом с Лилей.

— Что это было? — спросила она. — Нас хотели убить?

— Не думаю, — Д.Д. не мог даже закрыть глаза. — Скорее всего нас хотели только немножечко напугать.

Несмотря на полуобморочное состояние, Д.Д. вычленил из общего шума дороги и шороха листвы звук еще одного мотора.

— А вот теперь поехали, — попросил он тихо.

«Волга» все еще стояла на месте. С ревом пролетел мимо грузовик. Брезентовый кузов его сильно колыхался и дрожал. Д.Д. проводил грузовик взглядом.

— Нет, я больше не могу, — Лиля стукнула себя кулачком в лицо. — Я ничего не понимаю. Объясните мне наконец, что происходит!

Д.Д. молчал.

— Ладно, поехали, — сказала Лиля.

Она уже развернула машину, выводя на шоссе.

— Правильно, — сказал Д.Д. — А я ничего тебе и не стану объяснять. Не время теперь. Будешь много знать, будешь бояться, будешь делать глупости. Да если бы я и рассказал тебе все, ты бы не поняла, во-первых, и не поверила бы ни одному моему слову, во-вторых. Доверься старику, девочка. Я в эту яму ради тебя полез. Главное, ты должна теперь вспомнить все, что у тебя связано с этим солдатиком. Наша задача его найти. Найти раньше патруля, раньше милиции, раньше…

— Да ничего у меня с ним не связано! — крикнула Лиля и увеличила скорость.

— А если еще припомнить? Где ты с ним познакомилась? Где встречалась?

— Говорила я, в автобусе, как с вами, познакомилась! Клеился он ко мне!.. Через десять минут мы будем в городе. Куда поедем?

— Домой, — сообщил Д.Д. — Чем раньше домой вернемся, тем дешевле получится!

— Дешевле?

— А как ты считаешь, сколько с меня эта старая карга берет за час? Только за то, что присматривает за неизвестно чьими бешеными детишками…

— Ну и сколько же? — Лиля сквозь слезы улыбнулась. — Ну правда, скажите, сколько?

— Сколько-сколько? — прогнусавил, стараясь, как мог, насмешить девушку, Д.Д. — Сотню в час, вот сколько! Мало?

— Много!

Лиля тряхнула головой, вытерла слезы и, придерживая руль одной рукой, слегка причесала волосы. Она немного успокоилась.

— Действительно, хорошо быть здоровым и богатым, — сказала она.

Солнца зашло за тучу. Ветер понес по шоссе сухую листву. Боль отступала, машина бежала ровно. Д.Д. увидел гаишника с жезлом, только когда «Волга» поравнялась с ним. Жезл показывал на поворот, на проселок.

— В чем дело, товарищ милиционер? — спросила Лиля, останавливая машину и выглядывая в окошко.

— Авария, — с удовольствием поделился гаишник. Бляха на его груди неровно сверкала. — Военный грузовик на «вольво» наскочил, так что придется вам, девушка, два километра в объезд, но тут дорога ничего, хорошая!

Послушно свернув на проселок, Лиля надолго замолчала, вцепившись в руль. У Д.Д. опять нашлось время отдохнуть.

«Волга» подскакивала на рытвинах «хорошей» дороги. Ветки чертили по стеклам, скребли по железному кузову. Здесь было узко, двум машинам никак не разойтись. Д.Д. напряженно смотрел сквозь ветровое стекло. Кто-то здесь проехал совсем недавно, может быть, минут пятнадцать назад. На это указывали следы колес в измерзшей земле.

«Как по заказу, — думал Д.Д. — Неужели полковник послал солдат расправиться с этими из „вольво“? По крайней мере еще час назад он ничего не знал. Час назад у него имелся только один беглый солдат с автоматом. Чтобы дать указание остановить „вольво“, у полковника должны были найтись веские причины. Здесь серьезным скандалом пахнет. Чтобы такое дело замять, нужны связи на самом верху. И, кроме того, почему я вдруг перестал интересовать Анатолия Николаевича? Совсем не сложно было организовать погоню, а ведь не случилось. Не организовали. Похоже, сообщения по милицейским постам не было. Нас просто выпустили. Об этом тоже следует подумать. Почему нас выпустили?»

«Волга» сделала круг, опять вышла на шоссе и через пятнадцать минут была уже в городе.

— Останови-ка здесь, — попросил Д.Д., увидев знакомое место. Он вышел из машины. — Я тебе через час позвоню. Постарайся вспомнить хоть что-нибудь об этом Славике.

Лиля кивнула.

Телохранители

Он успел отдохнуть, и в теле наличествовал даже некоторый запас бодрости. Наверное, целую троллейбусную остановку Д.Д. прошел пешком.

В знакомом подъезде лифт, как и в прошлый раз, не работал, но довольно легко Д.Д. поднялся на седьмой этаж. Он повернулся лицом к окну, почему-то он опять ожидал увидеть серую газетную звезду, приклеенную к стеклу, но звезды не было. В стекле дрожало белое осеннее солнце.

«Скоро праздник, седьмое ноября скоро, — подумал Д.Д. После прогулки и лихого подъема лестничная площадка кружилась перед его глазами. — Только бы вот так по глупому не свалиться, не упасть. Совсем немного осталось, найду эту заразу, и конец. Больше ничего не будет нужно!»

Палец надавил кнопку. Д.Д. прислушивался, он чувствовал кожей лица, как замирает внутри квартиры за зеленой дверью звонок. Он уже собирался повернуться и идти вниз по лестнице, подумал, что, если тут и есть кто-то, все равно не откроют, но услышал в глубине квартиры шаги.

— Кто тут? — раздался приглушенный знакомый голос.

— Это Давид. Открой, пожалуйста.

Дверь после длительного скрежета и щелчков отворилась, и Чекан впустил Д.Д. в квартиру. Наличие слабого наружного замка вполне объяснилось, Д.Д. даже усмехнулся про себя, он еще собирался вскрывать этот «бункер» ногтем! За бутафорской зеленой дверью с примитивным замочком были еще две двери, снабженные специальными автоматическими реле.

— А чего ж металлическую себе не поставишь? — спросил Д.Д. Добравшись до кресла, он опустился в него, даже не сняв плаща.

— Коньяк? — вежливо предложил хозяин. — Может быть, валидол?

— Один черт! Коньяк. Я знаю, ты плохого не пьешь.

— Верно, дряни не употребляем, — Чекан достал из бара круглую темную бутылку и пару хрустальных стопочек. — А насчет бронированной двери, так это глупости, их, бронированные, в первую очередь сегодня режут! Есть на эту тему умельцы. — Он наполнил стопочки, поставил на столик. — Ходят по подъездам с миноискателем в портфеле, где наткнутся на железную дверь, туда, не разбирая, с автогеном сразу!.. У меня одного приятеля так сделали. Да ты его помнишь, наверное, Ряха?

Д.Д. кивнул и взял коньяк. Комната ходила перед глазами поворотами живописных холстов, сливающихся в полосы, поворотами горящих отраженным солнечным светом полировок. Д.Д. постарался смотреть только на большой ковер с витязями, занимающий пол стены.

— Он, дурак, еще сопротивлялся, заработал две дырки в теле. Одна дырка в животе, другая в башке, но выжил, крепкий был, теперь лечится. А у меня, видишь, как хорошо сделано, откроешь замок, войдешь, пружинка щелкнет, и сидишь ты, как мышь в мышеловке, между двух дверей, ждешь!.. Я в отпуск уезжал в Анапу, а один такой забрался. Представляешь, я парня только через три недели достал. Пришлось все двери стерилизовать. Вонь страшная.

— В Анапу ездил? А ты давно освободился? — спросил Д.Д.

Толстяк плюхнулся в кресло напротив. В коротких пальцах Чекан крутил полную хрустальную рюмочку.

— Амнистия, брат. Дело не дешевое, но доступное. Тебя это, конечно, удивит и, может быть, огорчит, но я уже шесть лет, как откинулся. Видишь, коньяк хороший кушаю, воздухом дышу. И напрасно ты решил, что я только оттуда. Не узнаю тебя, Давидик, с твоим-то чутьем так ошибиться! Кстати, что у тебя с горлом? — Д.Д. так на него посмотрел, что Чекан вздрогнул, взмахнул пухленькой рукой, будто прикрывая лицо, и совершенно переменил тон. — Ладно, ладно, это я напрасно спросил. Но все-таки скажи, Давидик, что тебе от меня нужно? Зачем пришел? Мы же до всего договорились, кажется? Хочешь, можно еще кого-нибудь подхоронить, это запросто! С детишками посидеть!.. А то поехали в баню? Финская банька, все условия, на семь лет помолодеешь, на год дольше проживешь после такой баньки. Я понимаю, бабы в твоем возрасте — это уже неинтересно, но скажи честно, ты когда в последний раз по-настоящему жизни-то радовался? Скажи, Давидик. Скучный ты стал, и лицо у тебя — сухое. Зачем?..

Неожиданно на полуслове Чекан замолчал. Это было в его привычках. Любимый прием — запутать собеседника, сбить с толку, заставить переключиться. Д.Д. несколько минут сидел неподвижно, потом сказал:

— Мне нужен какой-нибудь человек из местной прокуратуры. Есть у тебя человек в прокуратуре?

— И что, очень нужен?

Давид не кивнул, он только посмотрел в глаза хозяина квартиры.

— Почему же нет, есть человечек, но ты знаешь, сколько это стоит!?

— Сколько?

— А это по тому, что тебе надо, в зависимости от обстоятельств.

— Да ерунда, справочка по архиву. Сделаешь?

— Почему нет? — Чекан поднялся из кресла, достал из низенького полированного секретера записную книжку. — Сейчас и позвони. Только сам. — Розовым пальцем он перелистал странички, наконец нашел номер. — Зовут человечка Павел Викентьевич, на меня сошлешься. Это, конечно, если тебе только справочка и нужна. Но давай договоримся, я ничего тебе больше не должен.

Давид кивнул.

Новая игла медленно втыкалась ему под лопатку, он начинал задыхаться, но старался этого не показать. Лицо Чекана перед глазами становилось желтым и твердым.

— А то, если деньги нужны, может, в дело войдешь? По старой памяти возьмем! Чутье-то твое собачье пенсионная книжка не отбила? У тебя феноменальное чутье, Давидик!

Лицо уплыло куда-то назад, к ковру, комната качнулась, обращаясь опять в желтый непрозрачный куб. Издали раздался голос Чекана:

— Ты нас всегда поражал. Как ты все это чувствовал?! И как теперь нам этого не хватает, в особенности перед праздничком!.. Ты еще слышишь меня, Давидик?

Плотная желтизна вокруг потеряла стеклянный блеск и медленно остановилась во времени, она сделалась какой-то пористой и зашелушилась струпьями. Струпья эти сыпались вокруг лица, задевая щеки. Д.Д. показалось, что обрушиваются большие пласты пыли. Моментально пыль набилась в ноздри. Игла, более не проникая под лопатку, встала сверху вниз в горле. Она расширилась, лишая дыхания. Д.Д. закашлял и сквозь обвалившийся желтый фрагмент увидел незнакомое круглое лицо.

— Очухался? Вот умница, — сказал где-то невидимый Чекан.

Вдохнув против воли порцию нашатыря, Д.Д. увидел, как от его ноздрей отнимают стеклянный флакон. Незнакомое лицо подвинулось, и картинка прояснилась вся целиком. Вокруг была другая, незнакомая комната. Д.Д. лежал на широкой софе с запрокинутой головой. На белых стенах довольно плотно размещались иконы. Была еще какая-то живопись маслом, малогабаритная и сочная, в основном натюрморты.

— Коньяку хочешь?

— Нет, не стоит, — собрав все силы, Д.Д. повернулся и сел на софе. — Он у тебя, конечно, хороший — коньяк… — Он нарочно напоказ потирал ладонью шею.

В комнате, кроме Чекана, находились еще двое людей, до странности одинаково одетых в серые длинные и гладкие плащи. Д.Д. исподлобья разглядывал их.

— Отличные у тебя ребята, — сказал он, обращаясь к Чекану, завинчивающему пузырек. — Я так понимаю, это подарок?

Чекан кивнул и поставил пузырек себе на колено. Отпустил руку, нашатырь не упал.

— А они как у тебя — вооружены?

Чекан посмотрел на Д.Д. укоризненно.

— Давидик, ты обижаешь старого приятеля. Или ты думаешь, я не в состоянии сообразить, что без оружия они тебе ни к чему?! Я же тебя знаю, ты парень шустрый, из одного любопытства в моем подъезде сложишь их китайским штабелем, как только выйдешь!.. Скажи, и зачем это мне?

«Теперь главное — собрать силы и выйти из квартиры. Все остальное буду решать на ходу, потом. Отсюда меня могут и в морг сразу отправить. Рюмка отравленного коньяка, и точка. Впрочем, если бы Чекан хотел меня убить, то уже сделал бы это! Зачем-то я им еще нужен? Может быть, меня спас порез на горле? Может быть, тот, на „вольво“, как-то связан с местными бандитами. Конечно, они не могут знать всего. Но что-то же они знают?»

Д.Д. поднялся. Он неплохо держался на ногах, даже сам удивился. Нарочно задев за плащ одного из телохранителей, он прошел в ту комнату, где они с Чеканом пили коньяк, взял со стола полную хрустальную рюмочку, залпом проглотил ее, запрокинув голову.

— Может, еще и доведется, съездим в баньку, попаримся! — сказал он почти шутливым голосом. — И ты зря думаешь, что женщины меня уже совсем не интересуют. Может быть, сил и поменьше стало, зато вкус развился. Знаешь, как с возрастом вкус утончается на баб?

— Как же?

— Да как у тебя на коньяк. Ты же, наверное, когда школьником был, «белый аист» от «наполеона» не отличил бы, а теперь?.. — Д.Д. демонстративно поднес к ноздрям пустую рюмочку. — Теперь совсем другое дело. Знаток! Пойду, пожалуй, засиделся я у тебя. Коньяк хороший, но и времени жалко…

— Не держу, — Чекан убрал рюмочки. — У меня тоже, знаешь, дел по горло.

Давид довольно покивал, и Чекан проводил его до двери, сам отпер деревянную мышеловку. Шурша плащами, телохранители разделились. Один, тяжело ставя ноги, побежал впереди, второй двинулся сзади на расстоянии в полпролета.

«Конечно, он плохо посчитал. Действительно, я мог бы избавиться от этих парней здесь же, на лестнице, это несложно, — размышлял Д.Д., послушно следуя за своим сопровождающим. — Но нужно ли мне теперь от них избавляться? Если от этих избавиться, не известно, чего еще ждать? А так все ясно, вот они — два серых квадрата: один впереди, другой позади. Кроме того, функцию телохранителей они тоже исполнят, и не придется тратить лишние силы».

Возле телефонной будки Д.Д. остановился. Идущий впереди плащ тоже остановился, но назад не пошел. Задний сделал еще пару шагов и стал, упершись спиной в кирпичную стену. Д.Д. вошел в будку и набрал номер Лили. Он был просто уверен, что после пережитого шока девушка вспомнит какие-то обстоятельства, какие-то необходимые детали. Если она ничего не вспомнит, рассчитывать больше не на что. Тупик.

— Это я, — сказал Д.Д. в трубку. — Как себя чувствуешь, девочка? Голова не болит?

— Я вспомнила, — зазвенел в телефоне ее возбужденный голос. — Вы просили вспомнить! Вы когда вышли из машины, я и сообразила сразу. Дура я совсем. Как я могла забыть?

— Что ты вспомнила?

— Ездили мы со Славиком к одной его знакомой. Лена ее зовут! — Было слышно, как там по квартире с визгом и грохотом носятся близнецы. — Вы меня слышите?

— Да слышу, слышу… Адрес какой у твоей Лены?

— Возьмите чем записать, я продиктую.

— Говори, так запомню.

Каждое слово, сказанное девушкой, отпечаталось в памяти Д.Д. фотографически, иногда это еще получалось. Теперь он мог представить себе этот адрес как напечатанный на машинке листок. Старый трюк уголовника, игра в прятки с одолевающим старческим склерозом.

Задний верзила покачнулся, отделился от стены и двинулся к телефонной будке. Круглое его лицо с бесцветным ртом и светлыми бровями было абсолютно невыразительно.

— А у вас вышло что-нибудь? — спросила Лиля. Д.Д. по звуку ее голоса догадался, в голове девочки в эту минуту опять прокрутилось от начала до конца все происшедшее, и она, наверное, сильно побледнела. — Я дура, я глупость спросила?..

— Глупость, — подтвердил он и повесил трубку. Рука в серой кожаной перчатке распахнула дверь автомата.

— А все, я закончил, — сообщил Д.Д. и послушно вышел наружу. — Поехали, ребята! Где тут у нас останавливается пятый троллейбус?

Рука в перчатке указала направление. Судя по движению, рука эта была тяжеловата излишне, и уж точно в перчатку был зашит свинец.

«Стало быть, Людмила Петровна? не ушла, — уютно устроившись на боковом сиденье медленно ползущего троллейбуса, размышлял Д.Д. — Вероятно, ее приставили к девочке так же, как этих ко мне?.. — Без особого любопытства он изучал застывших на детских местах своих верзил. — Впрочем, все это ерунда. Главное, чтобы беглый солдатик оказался именно по этому адресу. Он, конечно, запуган. Он, конечно, все уже понимает. Он уже, наверное, перед выбором, так что теперь главное — встретиться со Славиком и узнать, кто ему подарил всю эту прелесть, а там уж можно действовать!»

Грязно-желтые двухэтажные домики смыкались вокруг довольно обширного двора. Двор был густо обсажен тополями. Летом здесь можно было задохнуться от теплого тополиного пуха, но сейчас было опрятно и между деревьями пусто.

После поездки в троллейбусе телохранители немного изменили тактику. Вероятно, им просто надоело. Теперь оба они держались позади, но интервал уменьшили до трех-четырех шагов. Д.Д. прислушался.

Строение, куда он вошел, с трудом отведя тугую дверь, было очень старым и имело классический черный ход, что Д.Д. очень устраивало. Он даже хотел попросить одного из своих соглядатаев сделать крюк и зайти с другой стороны, но воздержался. По чисто вымытым потертым каменным ступеням он поднялся на второй этаж и сразу нашел кнопку звонка нужной квартиры.

Где-то была допущена ошибка. Со всею ясностью Д.Д. вдруг понял это. Неправильно сказанное слово, неверно понятый жест. Где-то нужно было остановиться и повернуть назад. Но он не понимал, где, и поэтому не мог остановиться.

Окна, выходящие на лестницу, — маленькие пыльные квадраты — плохо пропускали свет. Телохранители топали ногами и оба кашляли.

За дверью, за тонким слоем высохшей краски, за прогнившей деревянной панелью что-то происходило. Д.Д. зачем-то поднял руку, прислушиваясь. Шаги, голоса, звон расколовшейся рюмки, женское истерическое всхлипывание. Д.Д. надавил кнопку еще раз и, приняв решение, коротко приказал:

— Мальчики, давайте-ка сюда. Ломайте дверь!

Один из телохранителей по-военному сразу подчинился. Какие все-таки у Чекана вышколенные ребята! Он отошел, ленивый и крупный, в другой конец площадки, не без удовольствия сделал несколько порывистых шагов и широким плечом ударил в дверь, в шелушащуюся краску. Гнилая древесина треснула, но сразу не поддалась. Очень хороший, крепкий замок.

«Сейчас, — Д.Д. ощутил азарт охотника. — Сейчас я опоздаю!»

— Помогите! — крикнул в квартире женский голос. С другой стороны двери приблизились мужские шаги. — Помогите!

Чьи-то руки не могли справиться с щелкающим замком. Женский голос затих.

Тяжелое плечо еще раз налетело на преграду, где уже образовалась трещина, но дверь держалась.

— Ты, стой! — крикнули внутри, и тут же ударили один за другим четыре одинаковых выстрела.

Пули прошли сквозь дверь, как сквозь мягкую бумагу, они с визгом отрикошетили от пола во тьме лестничной площадки. Телохранитель отряхнул стружку со своей щеки, вытащил пистолет. Д.Д. отступил за угол и опять приказал:

— Давай ломай! Чего замер, как на похоронах тещи? Чего задумался? Работать надо!

При следующем ударе плеча серый плащ расстегнулся, и кожаная кобура из подмышки съехала почти на грудь. Телохранитель смотрел почему-то весело. У него были круглые глаза идиота.

Наконец дверь упала. Из темноты квартиры в лицо пахнуло тяжелым запахом пота и гари.

Присев на корточки, Д.Д. разглядывал труп, лежащий на полу у самого входа. Это был очень молодой человек, коротко стриженный, прыщавый, в выгоревшей военной форме. Старик провел пальцем по небритой щеке мертвеца и закрыл ему глаза. Веки мальчишки были еще теплыми, казалось, они сейчас вздрогнут.

«Ну что же ты, Славик? — подумал Д.Д. — Как же ты допустил, чтобы они убили тебя? Это ты должен был их убить. Или ты был еще совсем свежий? Может быть, ты еще и не знал, что должен кого-то убить? Может быть, они застукали тебя в самый счастливый, в самый интимный момент твоей жизни? В любом случае ты дурак. Пожил бы еще пару минут, ответил бы мне на пару вопросов, потом бы и умер».

Непонятно зачем телохранители подняли дверь и приспособили на место. Это была небольшая отдельная квартира, когда-то перестроенная, видимо, из разрезанной на куски огромной коммуналки. Д.Д. прошел через комнату в маленькую кухоньку.

Возле узкой двери, выходящей на черный ход, на полу валялся автомат Калашникова. Д.Д. носком ботинка постучал в дверь. Она оказалась заперта снаружи.

«Еще два трупа, — думал он, возвращаясь в комнату и разглядывая мертвую женщину, лежащую в кресле. — Еще два трупа и никаких следов. Где их теперь искать, эти следы!?»

Он тщательно осмотрел мертвую.

Школьница, лет семнадцати, не больше. Черная мятая блузка и вытертые, штопаные джинсы выдавали ее детские пристрастия. Убили ее сразу, похоже, одним выстрелом, но крови нигде не видно. Маленькая головка запрокинута на круглую мягкую спинку кресла, и глаза смотрят с испугом и недоверием. Маленькая ручка вцепилась в подлокотник.

Д.Д. протянул руку и ощупал тонкое горло — шрама не было. Он вышел в коридор.

Дезертир лежал на боку, растопырив руки. Чтобы как следует его осмотреть, пришлось зажечь лампочку. Это был тот самый солдат — никакой ошибки. Горло Славика пересекал знакомый розовый шрам. Первая пуля попала солдату в голову, вторая пробила сердце. Один из телохранителей профессионально обследовал труп, другой из комнаты звонил в прокуратуру. Отчетливо раздавался его голос:

— Да тут двое, — бубнил он. — Пацан и баба его. Оба дохлые. Точно, пацан тот самый… Автомат есть, такое дело… Да ерунда. Глупости… Мы подежурим… Не стоит беспокойства…

«Из деревни он что ли вчера приехал? — расчленяя на два потока смысл и форму, думал Д.Д. — Может, и из деревни, но позвонил-то сразу в прокуратуру. Не в милицию. Но почему же в прокуратуру, почему? Похоже, они вообще не боятся? Позвонил он просто проинформировать о случившемся. Поставить в известность. Совсем ничего не боятся. А ведь дело-то — не шутка. Худо-бедно двойное убийство…»

Покашливающий верзила набрал еще какой-то телефонный номер, и все повторилось. Пока его напарник, перевернув тело солдата, прикладывал к нему маленький складной сантиметр, он вызывал опергруппы, на этот раз более подробно приводя необходимые детали, указывая кратчайший проезд, поворот во двор. Мелькнуло знакомое имя: Павел Викентьевич, и Д.Д. сообразил, почему они не боятся.

— Я пойду, пожалуй, — сказал Д.Д. — Во дворе посижу. — Голос его был совсем слабым.

Телохранитель долгим взглядом посмотрел на него снизу вверх, после чего кивнул.

— Только ты, папаша, от подъезда далеко не отходи, — попросил он. — Опасно здесь.

Осторожно переставляя ноги с одной стертой ступеньки на другую, Д.Д. спустился во двор. Преодолев дверь с тугой пружиной, он вышел на воздух, постоял немного возле подъезда, после чего сделал несколько шагов и устроился со всеми удобствами на круглой зеленой скамеечке. Полузакрыв глаза, он ожидал дальнейшего.

Спустя какое-то время подошел один из телохранителей, помедлив, присел рядом. Он ничего не говорил, только курил и смачно сплевывал.

«Нормальная мафия, — размышлял Д.Д. — Все у них в городе схвачено: и прокуратура, и милиция, и воинская часть своя… Впрочем, насчет воинской части, может, я и ошибаюсь… Полковник ничего не знал! Что-то со мной случилось. Как я мог подумать, что Чекан только что освободился?.. Он давно уже на свободе, и чутье у него, как у собаки, как у ста собак! Стоп! Если чутье?.. Если у него от этого чутье, то должен быть и шрам. Десять лет назад он даже не знал, что это такое. А теперь он знает, и, похоже, сам перенес… — Впервые за многие годы Д.Д. ощутил нечто похожее на страх. Не предчувствие, не болезненный приступ будущего — обычный человеческий страх исколол мгновенно холодными иголочками мозг старика. — Если Чекан перенес болезнь и жив, — быстро успокаиваясь, соображал Д.Д., — это может значить только одно: он заразился сознательно и сознательно остался в живых. Но если здесь, в этом маленьком провинциальном городке, местные бандиты заражаются специально, то возникает сразу несколько серьезных вопросов. Предположим, у них все схвачено, и они могут убивать, в таком случае вопрос: куда девают лишние трупы? Если предположить, что регулярно, раз в пять дней им приходится убивать несколько человек. Выходит геометрическая прогрессия — маленькая война. Даже если допустить, что их изначально было человек пятнадцать-двадцать, все равно ни одна городская прокуратура столько не перемелет, да и населения в этом городе просто не хватит на подобные жертвоприношения».

В воздухе повис шум сразу нескольких моторов. Завоняло выхлопной трубой. Д.Д. сидел совершенно неподвижно, не открывая глаз.

— Ну вот и опергруппа пожаловала, — сказал он.

— Они! — довольно хрюкнул телохранитель. — Оперы! Дедуля, а ты что — их по запаху что ли отличаешь?

— По запаху, точно.

Он так глубоко погрузился в свои размышления, что нелегко оказалось разомкнуть каменные веки.

Во двор одна за другой въезжали машины.

— Они, — буркнул верзила и затушил свою сигарету о скамейку. Он поднялся и ожидал стоя, приветствуя опергруппу как высшее начальство.

Закрыв цветные домики детской площадки, затормозила серая «Волга». Дверца ее распахнулась.

Д.Д. показалось, что мальчику, вышедшему из «Волги», предполагаемому следователю прокуратуры, не более семнадцати лет. Стрижка, походка, куртка, даже улыбка принадлежали безобидному юнцу. Свою ошибку Д.Д. определил, только когда следователь подошел к скамейке.

Из остановившегося фургона выпрыгивали милиционеры. Все спокойно, тихо, как-то по-домашнему. Будто не на убийство приехали, а демонстрацию охранять. Из третьей машины — округлого, белого, импортного микроавтобуса — появились несколько человек в штатском. Оживленно обсуждая что-то, кажется, футбольный матч, они взяли свои чемоданчики, фотоаппараты и быстро скрылись в подъезде.

— Вот он, — сказал телохранитель и показал на Д.Д. пальцем.

— Отойди, — мягко, как ребенка, попросил его следователь. — Не мешай.

— Добрый день, — угрюмо сказал Д.Д. — Насколько я понимаю, Павел Викентьевич? — Человек из прокуратуры кивнул и присел рядом вместо верзилы.

Конечно, это была подставка с самого начала. Можно было предположить, что Чекан обманет, вот и обманул.

— Вы хотели меня о чем-то спросить? — молодой человек лукаво улыбался. — Были какие-то вопросы? Я слышал, вам нужна какая-то справка?

— Вопросы? — Д.Д. посмотрел удивленными глазами. — Были какие-то. — Он с трудом поднялся со скамьи. — Но больше нет.

— Да постойте вы, куда же вы? Если хотите, я вас подвезу.

С трудом переставляя ноги, немного задыхаясь, Д.Д. прошел через, двор. Никто не преследовал его. Сзади раздавались оживленные голоса и звуки невыключенных моторов. Человек из прокуратуры догнал старика только на троллейбусной остановке.

Отражая всеми своими квадратными стеклами осеннее солнце, как раз подкатил троллейбус. Раскрылись двери-гармошки. Д.Д. сделал быстрый шаг. До раскрывшейся прямо перед ним двери было только два шага, но следователь, удержав за рукав плаща, не дал уехать.

Д.Д. нарочно засопел, будто от злости, хотя он уже полностью взял себя в руки и никаких чувств больше не испытывал.

— Ну зачем нам друг друга пугать? — спросил человек из прокуратуры. — Зачем вам убегать от меня? Честное слово, я знаю ваш вопрос! Вы же очень опытный человек. Вы должны понимать ситуацию.

— Вы знаете мой вопрос?! — удивился Д.Д., провожая глазами яркий троллейбус.

— Ну конечно, вы хотели свериться с картотекой убийств, я угадал?

— Угадал, не угадал, — буркнул Д.Д. — Все вы знаете! — Д.Д. вырвал свой рукав из цепких длинных пальцев. — Вы извините, но меня ждут.

— Ну, конечно, я вас отпущу, хотя и не имею на это права, вы единственный свидетель убийства. — Человек из прокуратуры поправил волосы. — Конечно, поезжайте! И, мой хороший совет, возьмите ваши вещички на вокзале, а то уведут! — Он подмигнул. — Камера хранения, она автоматическая, она сама откроется, если долго не платить!

— И это вы тоже знаете, — вздохнул Д.Д. — Но это все равно. Пустите руку!

Троллейбус подошел и опять укатил. Подуло. Д.Д. крепче завернулся в плащ. Настроение его отчетливо исправилось. Боль под лопаткой прошла.

— Что вы от меня хотите? — спросил он.

— Я знаю ваш вопрос. — Молодой человек будто получал удовольствие от этого разговора. — Вы хотели бы узнать что-нибудь о случаях нераскрытых убийств, когда на горле потерпевшего обнаруживается след удушения, как от шелкового шнурка. — Павел Викентьевич чиркнул себя по чистому горлу ребром ладони. — Вот здесь. — Шрама у него самого никакого не было, как не было шрама и у Чекана. — Должен вас проинформировать, подобные случаи не зарегистрированы, по крайней мере, как мне известно, за последние восемь лет, не считая, конечно, сегодняшнего случая — три солдата и все убиты из огнестрельного оружия. Если хотите, могу подтвердить все сказанное документально. Вы мне не верите?

— Верю, не нужно подтверждать.

— А вы уезжайте из города. Ваши деньги мы вам привезем сами в Москву, все в целости, до копеечки, без никаких вычетов. А хотите, билет вам купим? А хотите, я вас сам на служебной машине на вокзал отвезу?

Бессмысленный этот разговор продолжался еще некоторое время. Солнце бегало в тучах и, радостное, слепило старика, грело сухое лицо.

«Почему они не хотят меня убить? — Опять рассматривая город из окна троллейбуса, размышлял Д.Д. — Мое любопытство им мешает, оно их раздражает, это понятно. Куда уж проще заставить потерять чувство любопытства к жизни вместе с жизнью, нежели уговаривать. Почему же они меня уговаривают? Ну, тут все ясно, от меня уже и не пытаются скрыть, что я на правильном пути… Вот только они просят, чтобы я поехал домой, а у меня совсем другая идея!»

Платная нянька

Везде были заметны приготовления к празднику. Удивляли привычные транспаранты, еще не закрепленные, не поднятые на стены домов, а стоящие на тротуарах. Рабочие в черных новеньких ватниках лениво красили фасады домов.

«А ведь до даты еще четыре дня, — отметил Д.Д. — Как к сороковинам готовятся, загодя. Молодцы, коммунисты!»

Недоукрепленная гирлянда из красных лампочек, изображающая цифру «семьдесят три», позвякивала над полупустой магистралью. В лампочках, в каждой отдельно, отражалось солнце. Д.Д. прищурился, и это множество жестковатых белых солнц показалось ему неприятным, как множество человеческих лиц. В одном месте ремонтировали дорогу, двигался каток, наполняя воздух запахом горячего асфальта. Рабочие раскидывали черное жирное месиво, так же лениво заравнивали остриями своих штыковых. В этом месте пройдут танки.

«Здесь, наверное, и парад предполагается? Городишко — дрянь, провинция, а какую-нибудь ракету протащат. Найдут и протащат, длинную, белую! Через проспект, под солнцем, через толпу, через всю эту серую скуку!»

Но обстановка в городе была привычной, такой она бывала на протяжении всей его жизни, каждый раз в этих числах появлялись транспаранты и танки. Танки в праздник на улице были необходимы, как пуговицы на штанах.

В столице все было иначе. Когда Д.Д. садился в поезд, к празднику готовились как к погрому — перестроились! Во взгляде каждого прохожего каменная баррикада. Иногда Д.Д. чувствовал будущее. Не знал, не угадывал, а физически чувствовал его в изменяющихся предметах, в нарастающем шуме вокзала и улицы. Уезжая из столицы, он был почти уверен: скоро, очень скоро из этих танков будут стрелять, но ему было все равно. Ему было наплевать, что произойдет, ему было одинаково неприятно как прошлое этой страны, так и ее будущее. Он видел, как еще не поднятый транспарант побьют камнями и растопчут… Видел дым, серо-черными флагами льющийся с телевизионных экранов прямо в мокрое столичное небо…

«Они тоже знают! — думал он. — Знают, поэтому все спрятано. Но это в Москве. А здесь еще ничего не началось, не докатилось сюда. Здесь, в провинции, до безумия все гладко и чинно. Никаких перемен».

Привычка к постоянному анализу своих мыслей и чувств заставила вернуться немного назад, порыться в себе. Д.Д. понял — на этот раз, как никогда, предстоящая демонстрация, этот большой всенародный праздник волнует его, он ждет нарядной толпы, которая последует за танками, он хочет ее увидеть, глаза в глаза, один на один. Почему? Ведь всю жизнь это разляпистое людское месиво, эти гогочущие пьяные рожи, эти сверкающие репродукторы и одинаковые песни раздражали его, они были частью другого лагеря — лагеря врага. Почему он теперь замирает от ожидания?

Двери троллейбуса захлопнулись за его спиной, и он сразу потерял предыдущую мысль, упустил ее. Не нужна. Д.Д. чувствовал себя опять стариком. Отмечая движение своих шаркающих ног, он заковылял по уже знакомому маршруту от остановки к дому Лили.

По старой привычке память удерживала ненужные детали: номера домов, дверные ручки, вывески. Булочная-кондитерская, газетный ларек, матерная надпись на стене, открытый канализационный люк, дальше парикмахерская… Парикмахерская находилась на темной стороне улицы.

Отражения в черном стекле двигались. Подкатил желтый милицейский «Жигуль» (вероятно, все это время он следовал за троллейбусом), из него вывалились два телохранителя. Оживленно они что-то обсуждали между собой, размахивали руками в перчатках.

Поднимаясь в лифте, Д.Д. щелкнул пальцами, когда, подтверждая маленький расчет, хлопнула дверь подъезда.

Он улыбнулся и прислушался. Навязчивые мальчики, не торопясь, вероятно, знали номер квартиры, поднимались по лестнице, а в квартире навстречу старику, будто он и не выходил никуда, кричали радостные детские голоса. Похоже, близнецы так увлеклись игрой в пожарников, что до сих пор так и не смогли остановиться.

Все еще улыбаясь, Д.Д. поднял руку к звонку, но кнопку не нажал. На этот раз он ясно почувствовал опасность.

Глубоко в квартире, почти перекрытый детскими воплями раздавался незнакомый женский голос. Позади, внизу топали по лестнице телохранители. Они продолжали свой разговор, но таким простым существам прервать сальный анекдот на полуслове и выстрелить по живому старику труда на составит.

С сожалением Д.Д. рассматривал свой сломанный ноготь. Нашел в кармане плаща обломок бритвы, без труда, тихо, почти как ногтем, открыл замок. Он знал, что дверь не скрипнет, и она скрипнула еле слышно.

Бесшумно ступая, он прошел в комнату. Никого. Близнецы вопили на кухне. Д.Д. заглянул в маленькую комнатку, где в предыдущую ночь Лиля перевязывала ему горло, разрезанное осколком стакана.

Лиля сидела лицом к нему. Лицо девушки было испачкано кровью. Она была крепко привязана к небольшому креслу. Веревки перетягивали запястья. На шее опытный глаз старика разглядел продолговатое синее пятно — след от удара, такое же и на предплечье. Нетрудно было понять — ее долго и очень умело избивали.

Лиля сидела лицом к двери и поэтому сразу увидела Д.Д. Глаза ее, переполненные слезами, казалось, вспыхнули.

Старик приложил палец к губам, девушка чуть кивнула. Ей было трудно удержаться, чтобы не выдать его. Лиля прикусила губу, дернулась будто бы в приступе неожиданного горя и ненависти, после чего голова ее безвольно упала на грудь.

Платная нянька Людмила Петровна стояла к двери спиной, и старческие острые лопатки натягивали тугую шелковую блузку. Под высокой прической слева в маленьком ухе болталась золотая с бриллиантиком серьга, на четыре карата штучка, Д.Д. даже облизал губы.

— Ну, я понимаю, тебе неприятно, — сказала Людмила Петровна. Голос у нее был сорванный, как у преподавателя младших классов. — Я понимаю, что тебе тяжело. Но ты не о том думаешь.

Одной рукой платная няня ухватила Лилю за подбородок, а другой наотмашь хлестнула по лицу.

— Ты должна подумать, что скажет твоя мама! Ведь не ты убила этих ребят! Скажи, убила?

— Нет, не я.

— Ну тогда кто их убил?

— Я вам скажу, а вы меня зарежете? — Лиля с трудом сдерживалась, чтобы не выдать присутствия Д.Д.

— Не зарежу. Ну так кто их убил? Говори!

Последовал новый удар, удар достаточной силы для такой маленькой, по виду непрофессиональной руки. Бриллиантик в ухе дернулся и замер.

— Ты будешь говорить?

— Не знаю… Я не знаю… Не бейте меня… — Лиля шептала с закрытыми глазами. — Я не знаю… — Она мотала головой, уворачиваясь от ударов.

Маленький дамский пистолетик, такой новенький, будто его только что вынули из фирменной упаковки, лежал открыто на туалетном столике среди разбросанной пудры и помады и так же, как и карандаш для бровей, отражался, черный, в зеркале. Вероятно, наемная нянька начала с того, что пугала Лилю оружием.

«Как в лагере, первая степень устрашения, — подумал Д.Д. — Ствол вкладывается в рот жертвы и жертва чувствует вкус холодного металла. Эффективная мера. Похоже, здесь, в провинции, времени не теряют. Всему научились, и интересно, ради чего? Во что они здесь играют? Должна же быть какая-то цель».

Оружие, снятое с предохранителя, вероятно, не привело к желанному результату, а потом помешало дальнейшей экзекуции, и теперь пистолет было очень легко взять со стола.

Д.Д. прикинул необходимый шаг, быстрое движение.

— Не знаю, — простонала Лиля. — Я не знаю! Не знаю!..

Платная нянька была совершенно холодна. Она умела допрашивать. Поражала ее жестокость. Людмила Петровна работала обеими руками, наносила крепкие профессиональные удары по щекам. Если бы она не положила пистолет, то, вероятно, ударила бы тяжелой рукояткой. С краешка рта девушки потекла тоненькая струйка крови.

— Дура! — крикнула Лиля. Она смотрела в глаза Д.Д. — Дура! Не бей меня, дура!

— Что ты сказала? — удивилась платная нянька.

Лиля мотнула головой.

— Отвяжись! Дура!

Было слышно, как щелкнул в передней замок. По звуку шагов Д.Д. определил: в квартиру вошли один за другим оба его телохранителя.

«Ох, как не вовремя вы, ребята!» — подумал он, делая необходимый шаг и завладевая оружием.

— Тихо, — он ткнул стволом под лопатку Людмилу Петровну. — Совсем тихо, а то убью, мне тебя не жалко!

Острые лопатки няньки даже не вздрогнули.

— Повернись.

Он хотел спрятаться за женщиной. Дверь в комнату широко распахнулась. Лиля неприятным голосом вскрикнула. У телохранителя было круглое, почти детское лицо идиота, лицо это улыбалось. В большой волосатой руке стволом вниз свисал пистолет Макарова. Идиот еще шире растянул губы и попросил:

— Старичок, ну ты чего?! Брось, брось пистолетик, — у верзилы не хватало одного переднего нижнего зуба, а остальные зубы в улыбке были влажными и классически желтыми. — Брось, а то хуже будет! Застрелю! — На шее его не было шрама.

— Гоша, — сказала Людмила Петровна. — Гоша. — Она дернула спиной, пытаясь избавиться от неприятного прикосновения ствола. — Гоша, убери от меня этого психа! Откуда он вообще взялся?..

— Что, неприятно? Не нравится, а, Людмила Петровна? — телохранитель хохотнул. — Мне тоже не нравится, когда стволом в жопу тычут. От этого срать охота. Ну че, старичок, шлепнуть тебя, что ли?

Лиля снизу смотрела на Д.Д.

«Что же это такое? — спрашивала одними губами она. — За что?»

Глаза ее были напуганными и влажными, как тоща, ночью.

«Пожалуй, наглую няньку я могу застрелить, но больше ничего, — подумал Д.Д. — Он прикинул расстояние до окна, прикинул расстояние до шкафа, на котором ровно тикал будильник. — Определенно, ничего не получится из этой композиции. Еще бы пару минут!..»

Ствол «Макарова» медленно поднимался, определяя мишенью голову старика. Мысль Д.Д. была ясной, и никакой боли в теле. Он прищурился и посмотрел прямо в черную дырочку ствола, ему стало почти весело. Мгновенно в голове пронеслись все комбинации. Он остановился на единственно возможной.

В соседней комнате что-то передвинули, что-то упало и покатилось, тяжело затопали ногами, раздался крик. Д.Д. подвигал коротким стволом пистолета. Людмила Петровна дернулась, и ствол оказался прижатым не к лопатке няньки, а почти к ее шее.

Только на долю секунды отклонилась черная дырочка «Макарова». Д.Д. легонько толкнул Людмилу Петровну в затылок железной рукояткой и выстрелил из-за ее плеча.

Пуля впритирочку скользнула по черепу телохранителя, выдрав клок волос и парализовав верзилу. Д.Д. хорошо знал, где располагаются нервные центры, но былой меткости не было. К счастью, он не промахнулся, пуля прошла точно, как инструмент хирурга, не убивая, но лишая возможности двигаться. Парализованный бандит даже не потерял сознания. Улыбка на его лице закрепилась судорогой, губы, как под током, задрожали и вскипели пеной. Пистолет Макарова в его руке дергался и с грохотом выпускал пули в пол, пока комната не наполнилась гарью.

Потом стало тихо.

Согнутый палец все еще держал собачку, но обойма вышла. Телохранитель все еще стоял на месте, только чуть клонился вправо, а платная нянька лежала на полу, закатив глаза. Д.Д. легонечко толкнул рукой в грудь своего стража, и тот осел у стены. Д.Д. выглянул в соседнюю комнату. Телохранитель номер два стоял возле диванчика и был совершенно безопасен. Обеими руками он прикрывал лицо.

«Ничего не боятся, — ухмыльнулся про себя Д.Д. — Черти!»

Телохранитель номер два был весь мокрый, а в дверях коридора, все с тем же шлангом в руках подпрыгивал один из близнецов. Шок оказался сильнее пули, неожиданный удар кипятка парализовал бандита не хуже удачного выстрела.

— Закрой воду! — крикнул Д.Д.

Мальчуган, высовывая язык, еще несколько раз подпрыгнул на месте, и белая струя, бившая в грудь бандита, иссякла.

Д.Д. сделал два шага и ударил ошпаренного телохранителя рукояткой в затылок, так же, как и няньку. Тот упал.

— Умница моя, — сказал Д.Д., обращаясь к ребенку. — Ты настоящий пожарник. Милиционером будешь! — Он ласково потрепал мальчика по курчавым волосам. — А сейчас пойди, пожалуйста, развяжи Лилю.

— Не хочу милиционером, — отозвался мальчик и крикнул в сторону ванной. — Открывай воду!

Обжигая пальцы, в последний момент Д.Д. успел выхватить из рук ребенка брызнувший кипятком шланг.

— Пойди развяжи Лилю, — строго повторил он. — Если не хочешь быть милиционером, будешь санитаром.

— А с этим что делать? — Мальчик показал на лежащего бандита. Всю потасовку он воспринимал явно как продолжение игры. Для него эта ситуация выглядела естественной и требовала только соблюдения определенных правил. — Может, пристрелить его, чтобы не мучился?

— Мы его свяжем, — сказал Д.Д. — И тех двоих тоже можно связать. Задание понял?

— Так точно, задание понял. — Ребенок вытянулся по струнке и козырнул.

Откуда-то с антресолей близнецы вытащили огромный клубок бельевых веревок. Бешено размахивая этими веревками, под истошный пронзительный вопль «Ура!» они забрались на диван и в полное свое удовольствие подпрыгивали на нем.

Но они и не подумали помочь девушке. Д.Д. сам разрезал веревки на руках Лили.

— Ты очень испугалась?

Лиля массировала свои посиневшие, затекшие запястья и молчала. Потом она подняла голову и посмотрела в глаза старика.

— Испугалась я или нет, это не важно. Это эмоции. Тут вот какой вопрос, — сказала она и стерла кровь со щеки краем кресельного чехла. — Я хочу знать, кто убил этих ребят? У нее, — Лиля ткнула носком туфли все еще неподвижное тело няньки, — был один вопрос: кто это сделал? Вот и мне интересно. — Она отвела глаза. — Я хочу знать, кто это сделал! — Она всхлипнула. — Я вообще не понимаю, что происходит!..

Д.Д. молчал. Лиля стояла перед зеркалом, расчесывая слипшиеся волосы.

— Я хочу знать, кто это сделал, — повторила она.

Близнецы перевернули первого телохранителя на живот, связали ему ноги и теперь крепко вязали за спиной руки. Верзила очнулся и, как крупная свинья, сочно похрюкивал. Мальчики от восторга и напряжения облизывали губы.

— Господи, — прошептала Лиля. Она вынула из расчески клок волос, улыбнулась сама себе, опустилась в кресло и закрыла лицо руками.

Впервые за долгое время Д.Д. снял свой серый широкий плащ, пристроил его на вешалке в передней и заперся в ванной комнате. Когда он согнулся над умывальником, заломило в позвоночнике.

Он устал, он просто отвык от подобных перегрузок. Он почти отключился, раз за разом пригоршнями бросая в лицо себе теплую мыльную воду. Опустился на край ванны и положил мокрые ладони на колени. От усталости не было ни одного желания, кроме желания заснуть или, может быть, умереть. Потом до сознания дошло, что в комнате звонит телефон. Он закрутил кран, и стало слышно, как Лиля сняла трубку и говорит с кем-то.

Недолгий отдых вернул ему силы. На коленях, на брюках остались два темных узких пятна, это раздражало. Д.Д. промокнул лицо свежим полотенцем, отметив на щеках неприятную неряшливую щетину. Теперь ему расхотелось умереть и заснуть, ему захотелось побриться, но на бритье не было времени, как не было и бритвы. Бритва лежала в камере хранения на вокзале.

Тихо он открыл дверь и незаметный вернулся в комнату. Лиля рыдала в телефонную трубку.

— Все в порядке, все в порядке, мамочка!.. Почему я плачу? Я не плачу! Приезжай, мамочка!.. Пожалуйста, приезжай!

Один из близнецов сидел на груди крепко связанной Людмилы Петровны, а другой, пристроившись в головах воспитательницы, обеими руками заталкивал ей в рот огромный кляп, сделанный из цельной газеты. Людмила Петровна уже очнулась и вращала глазами.

— Да нет же, все хорошо. — Глядя на лицо Лили, можно было подумать, что действительно все хорошо. Она входила в роль. — Ну, что я ем?.. День рождения отпраздновала без тебя, — она всхлипнула. — Все в порядке, мама! Приезжай! Что? Не слышу!.. Когда?..

Разбитый телефонный аппарат громко всхлипнул в ее руках, девушка быстро взглянула на Д.Д.

— Разъединили, — сказала она и постучала пальцем по обнаженным серебряным скобкам рычажков. — Это моя мама звонила.

— Я понял.

Д.Д. опустился рядом с ней на диван. Опять его охватил приступ слабости. Предметы в комнате медленно приобретали гадкий желтоватый оттенок. Котята на фотографии будто завозились в разбитом стекле.

— У вас бритва есть?

— Какая бритва?! — испугалась Лиля.

— Обыкновенная, я хочу побриться, — непроизвольно Д.Д. поправил на шее немного подмокший бинт. — Лезвие в этом доме есть?

— Нет, лезвия нет.

— Жаль.

Желудок Д.Д. был пуст, и пустота желудка составляла часть слабости. Он подумал, что если что-нибудь съесть, то, может быть, обойдется без приступа. Спустя некоторое время, с трудом разгоняя желтизну, он спросил:

— У тебя найдется какой-нибудь обед? — пожевал губами. — Нужно пообедать, что ли?..

— Скорее уже поужинать. Пойдемте на кухню, я приготовлю.

Сидя на табуретке на кухне, Д.Д. не без удовольствия разглядывал Лилю. Быстрые чистые руки работали ножом, поварешкой, что-то сдвигали, что-то протирали тряпочкой, сыпался порошок. Казалось, напугать эту девушку уже невозможно. Но когда среди тишины разнесся по квартире звонок в дверь, длинные пальцы дернулись, и тарелка полетела в раковину, раскололась.

— Не бойся, — сказал Д.Д. — Иди открой.

Он заканчивал свой ужин, состоящий из остатков праздничных салатов. Лиля кинулась открывать, и он попросил:

— Не забудь прикрыть двери в комнаты, чтобы с лестницы кто-нибудь не заметил, что у нас тут делается.

Близнецы, к удивлению пришедшей за ними матери, против всякого своего обыкновения подчинились приказу отправляться домой, и в квартире стало совсем уже тихо. Потом захрипел и закашлял один из связанных бандитов, наверное, выплюнул кляп, а на помощь позвать не рискнул.

Вернувшись на кухню, Лиля опять взялась за грязную посуду. Опять она была спокойна.

— Они же все расскажут, — предположила она.

— Ну и пусть расскажут. — Д.Д. с удовольствием, но как-то уже совсем по-стариковски облизал десертную ложечку. — В общей сложности что они могут рассказать? Ну расскажут, что утром пришли два бандита, что бандитов встретили доблестные пожарники и окатили кипятком, один бандит кинул нож, но не попал. А вечером пришли еще два бандита, их тоже полили кипятком и связали, и они так и лежат! А еще связали тетю Люду?..

Д.Д. задал правильный тон. Лиля уже улыбалась, и старик продолжал:

— Тетю Люду положили на пол и кляп в рот засунули. Я думаю, сегодняшняя история мало чем отличается от вчерашней или позавчерашней, я думаю, они каждый день такое рассказывают…

Все-таки он пересолил. Лиля не сдержала истерический смешок.

— Не надо, — старик поднялся со своего табурета. — Лиля расхохоталась, она била себя сама ладонями по щекам, хваталась за горло, задыхалась, но не могла остановиться. — Перестань, девочка!

Стоять Д.Д. было тяжеловато, в ослабевших ногах никакой уверенности. Коротко размахнувшись, он ударил девушку по скуле. Та сразу замолчала, только продолжала вся дрожать.

— Извини, но ты устала, — сказал он. — Я тоже устал. По-моему, нам обоим нужно отдохнуть.

— Отдохнуть? — Лиля взглянула с ужасом. — Разве мы можем отдохнуть?

— Не знаю, девочка…

Д.Д. попытался увидеть ближайшее будущее, полуприкрыв глаза, попытался понять, что подсказывает ему чутье, но головокружение, желтизна и тошнота не давали сосредоточиться.

— Ну хотя бы час, — сказал он неуверенно. — Час у нас есть. — От собственной беспомощности ему тоже сделалось смешно. — Мне необходимо прилечь хотя бы на сорок минут.

— А потом?

— А потом увидим, что потом. Помоги мне, дай руку! Видишь, старику дурно. — Он оперся на ее локоток так же, как сделал это в первый раз в городском троллейбусе, и сказал шепотом: — Мне нужно лечь.

Допрос

Летели в глаза длинные горячие желтые искры. И за хаосом этих уколов, поражающих зрачки, он видел стеклянные стены, а за стенами огромного куба бушевал праздничный уродливый карнавал. Вместе с приступом тошноты Д.Д. на миг ощутил свое тело, попытался шевельнуться, но кусочек мрака клейкой лентой обернулся вокруг лица.

Он попытался представить себя в пространстве комнаты и тут же ощутил затылком спинку кресла. Поморгал слезящимися прозревающими глазами, пытаясь соединить свое воспоминание о комнате с ее подлинным видом.

Напротив, совсем рядом сидела Лиля. В первую очередь он увидел ее губы. Растресканные губы девушки были измазаны кровью.

— Это он, — сказала Лиля. Лицо ее вытянулось и закачалось в мутном стекле его больных глаз.

— Кто — он? — прошептал Д.Д. и попробовал улыбнуться.

— Тот, что сидел в машине, в черном шарфике, помните! Они еще хотели нас с вами убить. Там, на шоссе, помните?! — Д.Д. кивнул. — Он вломился в квартиру. Вы заснули, я ничего не смогла сделать…

— Чего он хочет?

— Кажется, он хочет с вами поговорить… Он ждал, пока вы очнетесь… — Голос Лили опять был деревянным.

Д.Д. хотел выпрямиться в кресле, в котором сидел, и при первом движении по шее скользнуло что-то теплое и металлическое. Он почувствовал запах перегара и антрацита и все понял. Сбоку и сверху вошли в поле зрения один глаз и омерзительная улыбка Антоши.

— Ну, привет! — все-таки улыбнулся Д.Д.

— Ты сиди, сиди тихо! Больной! — попросил Антоша. — Сиди, а то я тебя прирежу.

Д.Д. ничего не ответил. В уголке кривых губ блестел шарик слюны, как кусочек стекла. По чьему-то знаку Лиля поднялась. Д.Д. понимал, что даже если ему удастся увернуться от ножа, потому что Антоша слаб против него даже в такой преимущественной позиции, то встать на ноги и пройти нужное количество шагов он все равно не сможет. Ног он все еще не чувствовал. Кроме того, непонятно, сколько их вообще вокруг. Троих, что были связаны, уже, наверное, развязали. Антоша — это четыре, следователь — пять, это как минимум. И все вооружены.

Скрипнул стул, на котором до того сидела Лиля, и в мутной линзе картинки реальности, с трудом держащейся перед глазами старика, выплыло знакомое лицо следователя. Лицо показалось интересным. Что-то в этом уже виденном лице обозначилось новое.

— Шарф! — с облегчением вздохнул Д.Д. — Как же я сразу, дурак, не понял, что это были вы!? Старый стал совсем, ничего не вижу.

Тонкая, почти такая же тонкая, как и у самого Д.Д., рука развернула на горле черный длинный шарфик, и под твердой кривящейся улыбочкой, совершенно не открывающей зубов, под маленьким холеным подбородочком, задравшимся непристойно напоказ вверх, стал виден на шее следователя розовый рубец, похожий на след от шелкового шнурка.

— Ну что же вы, Давид Денисович? Что же вы делаете?.. Я же просил вас уехать из города, — говорил следователь негромко и очень мягким голосом. Подбородок его опускался и опускался, закрывая рубец. — Ну как теперь с вами прикажете разговаривать? Конечно, я буду опять вас просить. Но поймите меня правильно, сколько же можно упрашивать?!

Д.Д. прислушался. В квартире раздавались шаги. В подъезде гудел лифт. Внизу, во дворе кто-то никак не мог завести машину. Взревывал с периодичностью старого будильника хрипло стартер, взревывал и замолкал, и еще в комнате тикали часы.

Нож пощекотал щетину на горле Д.Д., и слюна с краешка губ Антоши отлетела на брюки, капля почти точно попала на грязное пятнышко — кружочек от томатного сока.

— А хочешь, я тебя побрею? — спросил шепотом в самое ухо Антоша.

Д.Д. дернул плечом и попросил, обращаясь к следователю:

— Уберите это чучело!

— Значит, ты хочешь, чтобы я ушел, — зашептал в ухо Антоша. — Значит, ты меня совсем не любишь?

Белое лицо с твердой улыбочкой уплыло в глубину линзы, уменьшаясь, и тот же мягкий голос приказал:

— Выйди отсюда, ты мне не нужен! — Тонкая рука обернула шарф вокруг горла.

В глазах прояснилось, и Д.Д. увидел, что Павел Викентьевич не снял даже пальто, а шляпу держал на худых сдвинутых коленях. Здесь в квартире он чего-то опасался, этот следователь.

— Выйди, — повторил он еще жестче.

Нож скользнул по горлу Д.Д. Антоша пожал плечами.

— Как будет угодно, — сказал он. — Но я предупреждаю, старичок весьма опасен. Если не хотите неприятных случайностей, следите за его руками.

Дверь закрылась.

— Я опасен?! — удивился Д.Д. — Да что я могу? — Он подмигнул следователю. — Что я могу против ваших головорезов?

— Что вы можете? Вы многое можете, — вздохнул следователь. — К сожалению. Это даже неестественно, сколько вы всего можете! Скажите, Давид Денисович, он переложил шляпу с одного колена на другое. — Сколько лет прошло после вашего освобождения от болезни?

— Все вы знаете, — Д.Д. поднял руку и прикрыл ладонью глаза. Машина под окном наконец завелась и уехала. — Освобождения… Около сорока лет, если хотите точно, тридцать восемь. Но разве это имеет для вас значение?

Он медленно и демонстративно развязывал бинт, медленно сматывал его со своей шеи.

— Не нужно, — попросил его Павел Викентьевич. — Среди нас больше нет человека с подобным стажем. Больше нет, он умер. Видите, мы тоже смертны и не скрываем этого.

— Разве за это дело пенсию дают? — не удержался, съязвил Д.Д. — При чем тут стаж? — и вдруг он сообразил: — Вы что же считаете?.. Вы что думаете здесь: если ты инфицирован, то уже и бессмертен…

— Увы, это не так. Мы с вами не бессмертны.

— И кто же умер?

— Не важно, Давид Денисович. Не важно. Впрочем, вы можете присутствовать на похоронах. Весьма торжественное мероприятие. Хотите? — Д.Д. кивнул. — Вы сможете посмотреть, после чего мы просим вас уехать. Мы все просим вас уехать. — Он говорил почти по слогам. — Допустима любая сумма, если хотите, то и в валюте…

Д.Д. смотрел на этого жалкого человека, на его тонкие, как у вора, руки, на напряженные губы, на масляный холеный подбородок, выдающий безвольное и сытое существование. Он почему-то представил себе этого чиновника, Павла Викентьевича, на трибуне над толпой во время надвигающегося осеннего парада, почти услышал его многократно усиленную мегафоном, лающую речь.

— Мы?

— Да, мы!

— И много вас здесь?

Не получив ответа, Д.Д. задал следующий вопрос. Он просто не мог удержаться от этого вопроса, хотя, конечно, его вовсе не следовало задавать:

— Так вы себя за высшую расу посчитали? — Он опять не удержался от сарказма.

Твердые губы дернулись, но не издали и звука. Д.Д. снял бинт, скомкал и отбросил его.

— Хорошо, я уеду. — Он старался не смотреть в глаза своему собеседнику. — Вот посижу немножко здесь в кресле, встану и уеду. — Он помолчал. — При условии, конечно, что вы не тронете девочку, пальцем к ней не прикоснетесь. — Д.Д. похлопал себя ладонью по испорченной штанине. — Устраивает?

— Вполне.

— И вот еще что, деньги мне не нужны. — Он резко изменил тембр голоса и посмотрел в глаза Павла Викентьевича. — Насколько я понимаю, вы остановили прогрессию, но все равно выходит каждый раз излишек, а это четыре мертвеца с каждого нового члена вашей общины, или как вы там еще называетесь? Я хочу знать, куда вы деваете трупы и кого убиваете?

— А вы неплохо проинформированы! — В голосе следователя Д.Д. не без удовольствия ощутил испуг. — Откуда вы знаете?

— Ничего я не знаю, я предположил. Косвенные факты при соответствующем подходе всегда дают приблизительную, но в целом верную картину. Неужели вы еще не освоили этого элементарного приема? Ну так куда вы деваете трупы? Впрочем, не важно. Если хотите, это чистой воды платонический интерес. Можете не отвечать, думаю, вы и не имеете возможности ответить, кто вам, в конце концов, это разрешит?

Д.Д. хотел обидеть своего собеседника и обидел.

«Так просто, — подумал он. — За кого себя не держи, даже если на тебя вдруг свалилась целая вселенная, если ты мелочь, то все равно остаешься маленькой эгоистичной дрянью!»

— Я вам скажу, — голос у следователя был внешне довольный, какой-то сытый. — Никаких мертвецов нет, никаких убийств нет, то, что произошло за последние дни, — случайность, накладка!

— Накладка? — наигранно удивился Д.Д.

— Понимаете, просто процесс на секундочку вышел из-под контроля, а теперь все в порядке! Все в порядке, понимаете? — Он приблизил свое белое лицо, обрамленное снизу черным шарфом, и задышал. — Все в полном порядке, вы слышите меня? Все в порядке, слышите?!

Скрипели выдираемые шпингалеты, стучали рамы. Лиля открывала окна по всей квартире. Прохладный осенний воздух раскачивал край покрывала, край скатерти, двигал по полу глину, осыпавшуюся с ботинок и сапог. Д.Д. видел, как Лиля открыла дверь на лестницу и мыла, драила стены, полы и столы.

Девушка жестко прикусила нижнюю губу и молчала. В провале открытых окон было звездно, и крутящиеся вихри ледяного ночного сквозняка высушивали следы ее мокрой тряпки.

Наверное, через час, вымотав себя уборкой, Лиля закрыла окна и двери, ушла на кухню, исчезла с глаз старика. Было слышно, как она там возится и гремит, потом девушка вернулась в комнату с небольшой горячей кастрюлей в руках. Моментально распространился острый запах глинтвейна.

Д.Д. все еще не мог подняться из кресла. Серебряным соусником девушка разлила горячий напиток по чашкам. От острого запаха спирта и корицы в горле и ноздрях стало жарко.

— Откуда же вино? — принимая чашку из ее ледяных рук, спросил Д.Д. — Ты купила или это остатки? — Он пригубил глинтвейн.

— Нет, это не остатки, — Лиля сделала большой глоток. — Презент. Этот принес, в шарфике!.. Сказал, вас нужно подлечить, сказал, если я открою рот, где не надо, или буду плохо за вами ухаживать, то устроит меня на казенное довольствие лет на семь. Такая сволочь. Удостоверение показал! — Она сделала еще один большой глоток. — Красивая красная такая книжечка, впечатляет! Он на самом деле следователь, настоящий.

— Он выродок, — сказал Д.Д., и они оба замолчали.

За окном в разрезе штор нависал красный кирпич противоположного дома. Далеко по улице прогромыхал троллейбус. Лиля сидела на стуле, сдавив вместе голые острые коленки. Она не двигалась, наклоняла голову над чашкой, волосы падали на глаза и покачивались — темные большие колечки.

— А много убитых? — наконец, прерывая молчание, спросила она. — Скажите. Я хочу это знать.

Казалось, что котята на фотографии затеяли игру. В разбитом стекле кувыркались их серые и черные пушистые тела. Стены чуть дрогнули. Д.Д. почувствовал, как реальный мир ускользает от него, теперь можно было расслабиться, отдаться на волю нового приступа, сбросить напряжение, но ему захотелось ответить. Захотелось поделиться с этой девушкой. Чекан и этот малохольный мерзавец в черном плаще, они-то все знали, почему же не рассказать? Рассказать все невинному человеку. Это было похоже на растление малолетних.

«Если девочке не открыть хотя бы часть правды, то ничего не получится, он не выполнит свою задачу. Она будет слепо и послушно выполнять приказы, но не всегда ведь успеваешь отдать приказ. Когда ей придется действовать самостоятельно, ничего не зная, неизбежно она либо замрет и все погубит, либо допустит какую-нибудь ошибку. Самому не справиться, без помощника не обойтись».

— Убитых, — задумчиво повторил Д.Д. — Убитых много… Их более двухсот миллионов…

Лиля вздрогнула, но видно было по глазам, не поняла.

— Я попробую объяснить, — продолжал Д.Д. — Хотя сам знаю далеко не все. Если смотреть объективно, то ни одного убийства не было. Никто никого не убивал. Это эпидемия…

— Эпидемия?!

— Да, если бы твоего Славика не застрелили, он все равно бы умер через пять дней. Чтобы не умереть, нужно самому стать убийцей. Не каждый на это способен.

Девушка все время пыталась его перебить, но он не делал паузы между фразами, говорил очень медленно, тщательно отфильтровывая то, что можно сказать, от того, чего говорить категорически нельзя:

— Человек слабеет, у него возникает головокружение, он чувствует эйфорию, это похоже на небольшую дозу морфия, после чего наступает ясность, бодрость, силы умножаются. В этот отрезок болезни мозг зараженного способен на решение невероятно сложных задач. Знание становится всеобъемлющим, настолько, насколько оно вообще может быть всеобъемлющим в несовершенном человеке… В общем, это похоже на любую болезнь. Когда поднимается температура, когда человек на краю смерти… Все точно так же, но есть разница, все в сотни тысяч раз слабее. Например, вышедший из воспаления легких вспоминает свое просветление как мутный горячечный сон, здесь же все абсолютно ясно. Ясно, как за тщательно промытым бронированным стеклом. Все видишь, все понимаешь, ничего не можешь изменить.

Д.Д. не смотрел на Лилю, он смотрел в окно на красную кирпичную стену. Голос его звучал монотонно:

— Все болезни различны. Если легочный больной лежит в жару, не в силах оторвать голову от подушки или поднять руки, то здесь, напротив, зараженный во всей полноте владеет всеми своими физическими возможностями. Как никогда в жизни, он крепок и силен, вынослив и быстр. От воспаления легких, холеры или инфаркта человек либо умирает, либо возвращается к жизни, и в любом случае моментальное прозрение, постигшее его на вершине болезни, утрачивает всякий смысл, здесь же эйфория не проходит, счастливое приподнятое состояние удерживается в одной верхней точке, но очень скоро становится ясно, чем придется платить. Ты понимаешь, что болен. Ты понимаешь, что умрешь на пятый день после заражения. Строго на пятый день, ни минутой позже. В этот момент ты также понимаешь, что единственный способ спастись — это заразить пять человек. Заразив пять человек, ты избавляешься от болезни. Такова особенность этого вируса, в нем заложена геометрическая прогрессия смерти… Ты заражаешь пять человек… Все заражают пять человек… Ведь это не преступление, переложить бремя выбора с себя на других? Потом ты выздоравливаешь и начисто забываешь обо всем. Не помнишь. Ты чист перед своей совестью, потому что забыл о своем преступлении…

Красный кирпич стены за окном будто отслаивался, горел, колебался, подобно багровой материи флагов. Д.Д. молчал. Молчала и девушка.

— Двести миллионов, — наконец повторила Лиля.

И никто ничего не помнит? Я не верю вам!..

— Почти не помнит. Заражая пятую, последнюю свою жертву, человек излечивается и забывает о своей болезни. Он забывает о том, что был болен, о том, что он видел во время своего откровения, о том, что для собственного спасения заразил других. Иногда в нем остается смутное чувство вины, но не больше… Не больше…

— Но вы же помните, — прошептала Лиля. Удивительно она сразу поверила ему на слово.

— Я помню. — Д.Д. кивнул. — Существует нюанс, — пальцем он разглаживал маленькое красное пятнышко у себя на штанине и не смотрел больше ей в глаза.

— Какой нюанс? — спросила Лиля.

— Если больной убивает все пять своих жертв или как-то иначе они умирают на его глазах, то память о болезни сохраняется, сохраняются и некоторые способности ума, сохраняется и вот это. — Д.Д. снял руку с томатного пятнышка и показал пальцем шрам на своем горле.

Коленки девушки чуть задрожали, а лицо сделалось еще более неподвижным. Хотя для нее это все еще продолжало быть «фильмом ужасов», правдой чудовищной, но абстрактной.

— Но неужели, неужели такое знание… — Лиля не могла сформулировать. — Неужели такая свобода понимания позволяет убивать людей? — Теперь она поверила ему абсолютно и смертельно испугалась. — Неужели всепонимание не ведет к гуманности, к самопожертвованию, к любви?!

Д.Д. покачал головой, он с трудом удерживался от того, чтобы отключиться и откинуть голову назад на спинку кресла. Навсегда, может быть, от боли закрыть глаза.

— Всепонимание развязывает руки, — сказал Д.Д. — Когда ты видишь вселенную всю сразу, когда видишь как линии на собственной ладони, все ее взаимосвязи и следствия этих взаимосвязей, то, что мы называем человеческой моралью, оказывается лишь жалкой паутинкой — волоском, закрученным в спираль. Человеческая жизнь ничего не стоит…

— Это значит, можно убивать людей? Убивать — и не остается ничего? Ничего святого? Никакой цели, никаких сдерживающих центров?

— Ты не поняла, — сказал он. — Тут другая проблема.

— Какая проблема? — почти крикнула Лиля. — Какая может быть здесь проблема?!

— Выбор. — Д.Д. все-таки не закрыл глаза и не откинул голову на спинку кресла. — На пятый день перед человеком появляется выбор: либо ты становишься убийцей и осознанно несешь свой грех всю оставшуюся жизнь, либо делаешь убийцами других пятерых человек и счастливо забываешь обо всем этом кошмаре.

— А если самому умереть? Такое в голову не приходит?

— Я уже сказал, в момент просветления человек знает все, по крайней мире все, что касается его собственной жизни, вариантов его судьбы, он видит все будущие и прошлые завязки на десятки поколений назад и вперед… В этот момент человек обретает невероятные способности… Возможности гения!..

Д.Д. закашлялся, и Лиля перебила старика:

— А что же потом с этими «оставшимися способностями»? Потом, после убийства?

— Не знаю. Остается далеко не все. Остается совсем немого. Скажем так, остается только талант. Я, например, этот талант использовал как наводчик для крупных ограблений… Я сохранил возможность просчитать будущее…

— Значит, вы сами убивали?! Вы зарезали этих пятерых человек? — Лиля больше не повышала голоса, она смотрела на старика не мигая, блестящими, сухими, злыми глазами. — Вы их убили? Я не верю. Вы лжете. Ничего этого нет. Вы хотите меня свести с ума. Зачем вам это нужно? Это извращение, да?

— Семерых, — Д.Д. все-таки не выдержал ее взгляда. — Пятерых тогда и двоих позавчера, здесь. Не обижайся, девочка, у меня не было иного выхода.

Тихо-тихо звонил где-то у его ног разбитый телефонный аппарат.

— Я испугался нового распространения эпидемии. Убив этих двоих, я, может быть, спас миллионы других жизней. Сними трубку.

Он еще услышал, как звякнули серебряные дуги, после чего желтизна вспыхнула вокруг и на сей раз, бесформенная, закрутилась, лишая зрения, запахов, вкуса и осязания. Наваливалась с каждым ударом сердца и придавливала лицо огромным стеклом вселенская ледяная пустота.

Похороны

Он пытался соединять кусочки своего сознания в привычный цельный орнамент. Потом ему это удалось. Д.Д. открыл глаза, увидел знакомую маленькую комнату, край занавески, угол потолка, услышал голос Лили, и опять сознание распалось развернутым желтым круговоротом. Он возвращался в комнату много раз, и каждое следующее возвращение было чуть длиннее предыдущего.

— Я вызову врача? — спросила Лиля.

Хватило сил даже отрицательно качнуть головой. Опять и опять кто-то не мог запустить мотор своей машины под окном, но звук часов в комнате, казалось, не прерывался. Д.Д. лежал на спине. По запаху крахмального белья он определил, что раздет и лежит в чистой постели.

— Сколько времени? — спросил он.

— Да уж сутки почти прошли. Ночь.

— Есть кто-то еще здесь?

— Никого, все ушли, мы с вами вдвоем.

Пахло хлоркой. Девушка сидела на табуретке в головах постели… Д.Д. попробовал приподняться и сразу увидел разложенные на белой салфеточке шприц и пару пустых ампул.

— Что ты мне колола? — спросил он.

Лиля пожала плечами.

— Может, не надо было? Кардиамин.

Д.Д. опустился обратно, погружаясь головой в подушку. Он лежал с открытыми глазами и молчал.

— Я не знаю, — Лиля поморщилась. — Вы без сознания лежите, все кровью залито… А потом пришел этот ваш, как его?..

— Чекан? — беззвучно сложились губы Д.Д.

— Принес билеты на поезд. — Она поднялась и сняла откуда-то с серванта бумажный желтый билет.

— Мама твоя больше не звонила? — шепотом спросил Д.Д.

— Нет, мама не звонила, мама приедет скоро.

Д.Д. не двигался, Лиля поднесла билет почти к самым глазам старика.

— Пятнадцать тридцать, завтра, — сказала она. — Вещи ваши сюда принесли! Я вас сама отвезу!

Д.Д. почувствовал, что девушка что-то недоговаривает, но не спросил. Тело требовало сна, и он погрузился в этот сон, как в теплую воду, без боли и ожидания.

Через несколько часов он почувствовал, что вот-вот зазвонит будильник. Он лежал и ждал, не открывая глаз, не разгоняя остатки счастливого сновидения. Потом сосредоточился. Только теперь Д.Д. припомнил:

«Я ведь рассказал ей? — И спросил себя: — Зачем? Нужно было рассказать. Она поверила, и это невероятно. Никто не верит… Нужно подняться. Нельзя, чтобы она решила, что я без сил. Нельзя, чтобы она воспринимала меня как живой труп. Если в ней пропадет надежда, она уже ничем не сможет мне помочь…»

Зазвенел будильник. Хорошо было слышно, как Лиля проснулась где-то в соседней комнате, откинула одеяло. Было слышно, как она умывается в ванной, как скрипит распахнутый шкаф.

Возле батареи стоял его чемодан. Его, вероятно, вынули из камеры хранения еще вчера. Коричневый, истертый, с железными заклепками, он отражался в узком трюмо. Когда Лиля вошла, чемодан, уже открытый, стоял на постели, а Д.Д. перед зеркалом пытался завязать на себе галстук.

— Давайте, я помогу, — сказала Лиля. Она подошла сзади, и пальцы ее ловко перебросили плоский матерчатый конец. Ладонь легла на шершавую щеку старика. — Вы хотели побриться?

— Хотел, — согласился Д.Д., — но мы, кажется, опаздываем?

— Почему опаздываем? Десять часов. — Она смутилась. — Посмотрите, какой дождь на улице. — Она подошла к окну. — И эти в машине сидят…

По стеклам действительно хлестали мутные длинные струи затяжного октябрьского дождя. Старик уже все понял и не требовал объяснений. В двадцать минут одиннадцатого, когда они вышли из дома, небо оставалось черным, но дождь прекратился, только что-то в глубине этой воздушной ямы почти беззвучно вспыхивало над дальними кровлями.

Опускаясь на переднее сиденье «Волги» рядом с Лилей, Д.Д. подумал, что, вероятно, «отцы города» использовали военную технику и ракетами расстреляли облака, как это делается обычно при необходимости в канун демонстраций.

— Они угрожали тебе? Они обещали тебя убить? — спросил Д.Д., разглядывая стекло, усеянное мутными каплями. — Куда мы едем?

— На вокзал, — сухо ответила Лиля.

— На вокзал без чемодана?! — ухмыльнулся Д.Д.

«Ну если они без явного повода использовали ракеты против грозы, — размышлял Д.Д., через ветровое стекло он разглядывал набегающую в лицо мокрую серую улицу, измокшие и оттого жалкие приготовления к большому празднику, — если у них есть возможность использовать ракетные установки, то куда же я полез, не лучше ли действительно сесть в поезд и отбыть, хоть и без чемодана».

Он опустил руку в карман плаща и нащупал сложенный вдвое билет.

— Через час мы вернемся и возьмем вещи, — сказала Лиля. — Они обещали, что больше часа вас не задержат. — Девушка говорила сквозь зубы, и было ясно, что она чувствует себя предателем.

Не скрываясь, бесстыдно скользя по лужам новенькими покрышками, следом за «Волгой» бежал ядовито-зеленый «Запорожец», тот самый, что стоял у подъезда, когда они вышли. Д.Д. с улыбкой разглядывал глупого преследователя в зеркальце.

«На все они плевать хотели! А собственно, почему они должны стесняться? Немного опасаются, что я убегу. Явно им не нужен мой труп, непонятно только, зачем я им вообще теперь понадобился? Если они причисляют себя к высшей расе, к элите человечества, то, вполне возможно, меня пощадили лишь потому, что я, так же как и они, перенес инфекцию. Нельзя же своих убивать, даже если они вдруг и оказываются неудобны. Похороны? Любопытно, на чьи это похороны меня вот таким странным образом пригласили? Что я должен еще увидеть, перед тем как сяду в поезд?»

«Волга» свернула на узкую улицу с односторонним движением. Было уже достаточно светло. Зеленый «Запорожец», вихляя, следовал сзади. После поворота по правой стороне оказалась высоченная железная ограда. По небу чиркнула уже бесполезная еще одна ракета, Лиля проследила ее глазами. Ракета оставляла за собою отчетливый след.

— Приехали, — сказала Лиля. — Вы идите. Идите, а я посижу в машине.

«Запорожец» аккуратно объехал «Волгу» и тоже остановился. Д.Д. рассматривал кладбище за оградой, ухоженное, разноцветное, как игрушечный городок.

Немного впереди на стоянке возле распахнутых ворот замерли неподвижно с два десятка машин. В основном ведомственные черные «ЗИЛы» с торчащими в небо железными нитками антенн. Они влажно блестели. Казалось, вся верхушка города пожаловала сюда.

Д.Д. заметил в щели между двумя плоскими никелированными боками знакомый силуэт «вольво». В левой фаре трещина, вмятина на капоте — явно следы столкновения с военным грузовиком.

Отдаленно звучала печальная музыка. Хлопнула дверца «Запорожца».

«Идиотизм какой-то, — подумал Д.Д., трогая кончиком пальца свою щетину. — Следовало мне все-таки побриться!»

Двое парней из «Запорожца» подошли и распахнули снаружи дверцы «Волги».

— Пойдемте, — предложил незнакомый верзила — этой рожи Д.Д. еще не видел.

Когда, сделав с десяток шагов, он посмотрел, назад, Лиля сидела неподвижно в своей машине, положив голову на руль. Лица не видно, только взлохмаченные волосы.

За воротами кладбища оказался испачканный глиной новенький асфальт, глина прилипала к ботинкам. Было прохладно и сыро. Кружилась между могил мелкая цветная листва, и невидимые руки будто стягивали с мраморных черных и белых памятников тонкую пленочку влаги. Музыка придавала пространству кладбища тот единственный своеобычный ритм, с которым человек сталкивается лишь прощаясь с усопшими.

— Кого хороним? — спросил Д.Д. и подмигнул одному из телохранителей.

Парень не ответил, а только развернул старика за локоть, подталкивая в нужном направлении. Его, вероятно, предупредили, чувствовалось, что он опасается Д.Д.

Музыка прекратилась. Толпа, собравшаяся проводить усопшего, замерла и сосредоточилась перед актом последнего поцелуя. Здесь было человек шестьдесят. Д.Д. опустился на скамеечку в оградке чьей-то могилы и наблюдал за церемонией.

Холодный запах гнилой листвы почему-то успокаивал старика, солнце припекало лицо. Откинувшись на спинку скамейки, он почти лениво разглядывал толпу. В основном черные деловые костюмы колыхались перед ним. Он заметил почти у самого гроба Антошу. Он с трудом узнал кочегара: волосы прилизаны, дорогой костюмчик, запонки в накрахмаленных манжетах. Антоша подошел, склонился и поцеловал покойного, и в этом движении, в этом наклоне было что-то большее, чем простая формальность. Д.Д. нашел также и следователя прокуратуры, нашел платную няньку. Он уже хотел отвернуться, но неожиданно встретился с блестящими глазами Чекана.

Шепотом извиняясь, Чекан выбрался из толпы и присел рядом с Д.Д. Наверное, он подал какой-то знак, теперь каждый отходящий от гроба считал своим долгам повернуть голову и пристально посмотреть на Д.Д. В этих взглядах не было ничего, кроме болезненного любопытства.

— Кого хороним? — повторил свой вопрос Д.Д.

Чекан продолжал улыбаться, и Д.Д. спросил:

— Ты зачем меня сюда притащил? Только для того, чтобы они могли убедиться? Вы желаете убедиться, что бывают среди нас такие старики? Вы жаждете себе доказать?!

Как ему очень хотелось стереть эту улыбку с полного лица Чекана.

— Вы жаждете убедиться, что человек, имеющий на горле шрам, может дожить до такого преклонного возраста? А что если я сейчас умру от сердечного приступа или перережу себе горло у всех на глазах? Тогда как?

— Не надо, — попросил Чекан. Улыбка исчезла с его лица.

Продолжая разглядывать толпу, Д.Д. заметил знакомые погоны.

Полковник стоял неподвижно, но почему-то казалось, что он чувствует себя здесь не в своей тарелке, не на месте. Д.Д. понял, что именно с этим человеком ему нужно теперь поговорить, что именно из полковника он вытащит недостающее звено, но встать со скамейки и подойти к нему было невозможно.

Чекан, вероятно, проследил взгляд Д.Д.

— С ним все в порядке, — кивком показывая на полковника, сказал он и сразу поправился: — С ним будет все в порядке…

«Будет все в порядке! — повторил про себя Д.Д. — Хорошо бы понять роль полковника во всей этой истории. С кем он? Что произошло там, на дороге? Понятно, Павел Викентьевич примчался в часть для того, чтобы убрать случайно инфицированного солдата. Он опоздал, солдата в части уже не было. Выходит, полковник здесь ни при чем, не знал он ничего, иначе бы раньше меры принял. Я пробыл в части довольно долго… — Д.Д. скосил глаза, лицо Чекана было до неприличия довольным, на пухлых щеках — румянец очень здорового и бодрого человека. — Так что остается один вопрос: грузовик с солдатами. Если этот грузовик, послал полковник — это одно, а если…»

— А в общем, спасибо, — сказал Д.Д., поворачиваясь к Чекану. — Ты мне жизнь спас для того, чтобы сюда привезти, чтобы устроить эти смотрины?

Чекан ответил не сразу, он надувал щеки и улыбался. Лицо его дрожало, как красный расцветающий огромный бутон.

— Чертовы солдатики, — сказал он. — Чуть не грохнули нашего Павла Викентьевича вместе с его иномаркой. — Он прищурился, хитро глядя на Д.Д. — Помнишь грузовик на шоссе? Ты, наверное, думаешь, его полковник послал? — Он покачал головой. — Должен тебя огорчить, не он, вольные мстители-первогодки, а он, знаешь, их только удерживал. Но за них отвечать все равно ему придется, так что никуда он теперь от нас не денется!..

— Мысли мои читаешь, Чибрисов? Раньше, вроде, ты не умел?

— Теперь, видишь, научился! — Улыбка на полном лице стала опять широкой и раздражающе циничной. — Мы все чему-то научились… Не ты один такой гениальный. Прошло то время.

— А кого все-таки мы хороним? — после длительной паузы спросил Д.Д.

— Это первая естественная смерть, — сказал Чекан. — Сам пойми, сколько народу перепугалось. Нужно же было как-то успокоить общество?..

— А по-моему, ему просто надоело на вас смотреть, — сказал Д.Д.

Гроб уже накрыли крышкой, и рабочий вколачивал гвозди. Полковник, выбравшись из толпы, быстро зашагал между могил в сторону кладбищенских ворот. На одну только секунду он повернулся, глаза его встретились с глазами старика. Совершенно определенно: полковник тоже хотел что-то сказать, и тоже не мог сделать этого здесь, прилюдно.

— Ну я пойду, — сказал Д.Д. Он поднялся со скамьи. — Спасибо за спектакль. Спасибо за билет. Я поеду домой, не буду больше путаться у вас под ногами. Надоело мне. Я, кажется, все понял и не буду больше мешать. Незачем это. Живите как хотите. — Он демонстративно прикоснулся пальцами к виску и щелкнул каблуками на мокрой дорожке. — Прощай, высшая раса. Сюда я больше не ездок!

Уже в воротах он остановился. Двое вышедших из «Запорожца» следовали сзади. Полковник как раз садился в свою машину. Просчитав все необходимые движения, Д.Д. сделал семь шагов и схватился за сердце. Он увидел, как телохранители побежали к нему, как выскочила из машины Лиля. Прикрывая своим телом ветровое стекло военной машины, делая вид, что опирается на нее, Д.Д. быстрым движением пальца нарисовал прямо на влажном стекле перед неподвижными глазами полковника телефонный номер и тут же, хватаясь за сердце, смазал его рукавом плаща. На лице полковника не отразилось никаких эмоций.

— Вам плохо?! — Лиля уже держала его под руку, бережно, почти так же, как там, в троллейбусе.

— Уже отпустило, ничего. Поехали, заберем чемодан, а то я опоздаю на поезд.

Когда они вошли в квартиру, на часах было 14.20. Под окном опять заводили мотор. Д.Д. остановился у окна. Небо снова затягивало тучами. Из «Запорожца» вышел один из парней. Он закурил и посмотрел вверх, на старика.

— Пойдемте, — Лиля стояла в середине комнаты. В руке ее был чемодан. — Пойдемте, а то мы опоздаем.

— Я не могу так ехать, — сказал Д.Д. — Я должен побриться! Я похож на покойника на третий день после похорон. Дай-ка сюда чемодан, там бритва.

— Мы уже опоздали, — через пятнадцать минут заглядывая в ванную, где он тщательно выбрил щеки и с удовольствием полился одеколоном, каким-то безвкусным голосом сказала Лиля.

— Как я, ничего? — спросил Д.Д., поворачиваясь к ней с улыбкой.

— Вы красавец, — сказала Лиля. — Только теперь они меня убьют. Я обещала, что посажу вас на поезд.

По стеклу дребезжали крупные дождевые капли. Опустившись в большой комнате в кресло, Д.Д. смотрел на разбитый телефонный аппарат. Лиля присела на стул и уставилась на старика.

«А что если просто не работает звонок? — подумал Д.Д. — Молодец девчонка, ничего не спрашивает! Боится, а ничего не спрашивает!..»

Телефонный аппарат издал непродолжительный резковатый звук. Лиля наклонилась и сняла трубку, высвобождая серебряные скобки. На лице ее сквозь бледную маску проступило явное облегчение, но тут же облегчение сменилось раздражением и злостью.

— Это вас, — сказала она и ткнула телефонную трубку в ладони Д.Д.

— Давид Денисович?

Он не узнал этого голоса, хотя именно его ждал. Собеседник сорвался на кашель и сухо произнес извинения.

— Кто говорит? — спросил Д.Д.

В трубке послышался скрежет и опять кашель.

— Анатолий Николаевич. Забыли? Мы с вами час назад виделись. Вы же хотели, чтобы я вам позвонил? Вы ждали звонка? — Д.Д. молчал. — Я хотел с вами поговорить еще в первый раз, в части. Вы напрасно ушли, я вас искал.

— И не нашли! — усмехнулся Д.Д.

— Не нашли.

— А может быть, меня и не было?

— Ну что же вы такое говорите? — В голосе полковника все-таки возникло сомнение. — Это были вы. Вы меня запутываете.

В аппарате опять затрещало. Отчетливо было слышно еще одно дыхание, кто-то третий внимательно слушал их разговор.

— А там, в части, вы меня задержали бы? — спросил Д.Д.

— Нет.

— Почему?

— Потому что я не могу выполнять бессмысленных приказов.

— Кто вам приказал задержать меня?

— Я честный человек, — сказал полковник, ему было трудно говорить. — Я честный человек, и я хочу вас предупредить. Они вас убьют и девчонку!..

«Они его не тронули. Почему? — подумал Д.Д. — Он ничего не знает. Он просто испугался, он испугался того, что не может понять происходящего. Он привык исполнять приказы, но приказы потеряли всякую логику. Теперь он, как честный человек, просто пытается вырваться из парадоксальной ситуации. Он пытается объяснить себе то, что объяснить в принципе невозможно».

— А вы не ошиблись? — спросил Д.Д. — Вы уверены, что обратились по адресу?

Полковник какое-то время молчал, потом сказал:

— Напрасно вы думаете, что я не в курсе… Мне уже предложили это… Мерзавцы… Я уверен… Точно, по адресу…

— Хорошо, — сказал Д.Д. — Давайте спокойно. Вы можете ответить на несколько моих вопросов?

— Наверное, могу.

— Вам дали конкретное указание протаранить нашу «Волгу»? — В трубке в ответ слышалось только тяжелое дыхание. — Я понял, вы не можете сказать, и искренне вам за это благодарен…

— Нужна мне ваша благодарность!..

— Ну, вероятно, нужна, если вы все-таки позвонили.

Д.Д. прислушался. Мотор «Запорожца» замолк, хлопнула дверь подъезда внизу, телохранители поднимались по лестнице. Теперь за него возьмутся уже серьезно. Но прервать разговор было нельзя. Нельзя было даже сократить его.

— Вы, наверное, про эпидемию хотите спросить? — сказал Д.Д. заранее приготовленную фразу. — Ну, так я ее придумал.

— Да не могли вы ее придумать! — раздраженно крикнул полковник. — Были шрамы на убитых, на горле под подбородком, как у удавленников. Все трое — одинаковые!

— И еще такой шрам был у того вашего начальника, приказ которого вы отказались исполнять? — усмехнулся Д.Д. — На этот вопрос вы можете не отвечать. Вы честный человек, и вы запутались, и вы не знаете, что теперь делать.

— Издеваетесь?

— Вы, Анатолий Николаевич, пожалуйста, сделайте одолжение, если хотите себе помочь, установите, с кем общался и где находился ваш дезертир за сутки до совершения всех этих преступлений. Вы можете это сделать?

— Я попробую, но вы уверены, что телефон не прослушивается?

— Уверен, что он прослушивается, но позвонить вам придется именно по этому телефону. Поймите, нам с вами, — Д.Д. нарочно покряхтел по-стариковски. — Нам с вами уже нечего терять. Мы оба влипли в это дерьмо по самые ноздри.

Д.Д. почувствовал, как мягко, но быстро подкрадывается приступ. Рука, сжимающая телефонную трубку, стала деревянной, и в это время на лестнице загрохотала дверь лифта.

Он увидел губы Лили:

— Они идут, — прошептала девушка.

— Это вам нечего терять! — закричал полковник. — Я все узнаю и позвоню! В конечном счете существует закон! Закон!.. Я обращаюсь…

«Если они инфицировали высших военных, и армия в их руках… — Мысли Д.Д. путались. — И милиция, и КГБ в их руках, партаппарат… Глупости! Расширяя круг инфицированных, они опять вызовут массовую эпидемию, а им этого не надо».

Уже в загудевшую короткими гудками трубку Д.Д. грустно заметил:

— В самом конечном счете какой-нибудь закон, вероятно, есть, но прошу вас, не нужно никуда обращаться…

Вошедшие в квартиру открыли дверь отмычкой, бесшумно. Прежде чем потерять сознание, Д.Д. увидел огромные испуганные глаза Лили.

Утренняя газета

Она смотрела в стену, наконец расслабившись в кресле. Ей казалось, что тело отдыхает, но, сама не замечая того, Лиля ногтем рвала старую обивку. Ноготь вошел так глубоко, что через какое-то время при нажиме сломался. В опустевшей квартире громко тикали часы. Почувствовав боль, Лиля осмотрела палец, слизнула кровь.

«Дура! — сказала она себе. — Никуда это не годится! — Она подняла телефонную трубку, набрала цифру „один“. Никакого дополнительного фона. — Не подслушивают, — сама себе кокетливо сообщила она и спросила: — А почему?»

Лениво прошла в ванную. Включила воду, настроила так, чтобы была чуть теплая. Показала себе в зеркало язык, после чего медленными движениями очень усталого человека разделась.

В квартире теперь, кроме нее, никого не было, и она все пыталась осознать это свое новое положение. Но мысль соскальзывала все время на какое-нибудь кошмарное событие из последних часов или дней. Стоя под душем и глядя сквозь брызжущую воду в мокрую кафельную стену, Лиля вдруг подумала о старике. Кафель был крупный и неровный, местами ветвились трещинки, как морщинки на желтом лице.

Д.Д. унесли на носилках два санитара. Санитары никак не напоминали бандитов, обычные ребята со «скорой». А «скорая» была самая обыкновенная. Она не подошла к окну, не посмотрела, просто, когда закрылась дверь, опустилась в кресло, больше ничего не смогла, и услышала, как стукнул лифт.

Теперь под шорох воды она вспомнила, как ругались санитары, спускаясь с носилками по лестнице. В лифт с неподвижным стариком они не уместились, а потом внизу, за окном завелся мотор. Тут не перепутаешь, конечно, это был мотор обыкновенной «скорой помощи» Значит, его отвезли в больницу.

«В больницу… — Сквозь шум воды до ее слуха наконец добрался телефонный звонок, непонятно, который уже по счету. — В больнице его будет совсем нетрудно убить. Один укол или просто отключить аппарат, одно нажатие клавиши. И труп спрятать нетрудно. А там его и прятать не надо. — Звенело в ушах. — И меня тоже убьют!..»

Прихватив с собою полотенце, она, ступая мокрыми ногами, прошла в комнату и сняла трубку.

— Алло!

Мокрые следы блестели на полу, оставляя узкие лужи. Зачем-то она пыталась их подсчитать.

— Старик еще у вас? — спросил мужской голос.

— Нет, а кто это?

— А где он?

— Его увезли в больницу, кажется… С кем я говорю?

— Это Анатолий Николаевич, — голос сразу стал тише и суше.

— Полковник?

— Вы в курсе дела?

— Какого дела? — И вдруг сообразив наконец, что происходит, она накинула полотенце на плечи (ей стало холодно) и попросила: — Пожалуйста, только трубку не бросайте.

Полковник не бросил трубку, но молчал.

— Вы для него что-то узнали? — спросила Лиля, непроизвольно двигая полотенцем. — Узнали?!

— Не по телефону, — после длинной паузы выдавил полковник.

— Хорошо… Хорошо… Конечно… Вы можете ко мне приехать…

В ванной все еще шумела вода. Лиле стало совсем уже холодно стоять вот так посреди комнаты с телефонной трубкой в руке и с полотенцем на плечах. Она глянула на незашторенное окно и почувствовала неловкость от того, что кто-нибудь из соседнего дома может ее увидеть, подвинула полотенце, прикрывая грудь.

«Куда я лезу?.. Зачем? — подумала она, туго закручивая краны. — Ведь зарежут, как кролика!.. Все равно… И так и так зарежут. — Она с неожиданной силой растирала и растирала собственное тело. — Любое дело нужно доводить до конца. — Кожа покраснела, а руки с мазохистским упорством продолжали водить по ней полотенцем. — Все-таки это были обыкновенные санитары… Может быть, я преувеличиваю? У страха глаза велики. Наверное, его отвезли в областную больницу. Со „скорой“ в это время можно только туда. Она вспомнила отчетливо, как старик медленно падал ей на руки и как почти бесшумно входили в дверь эти самые санитары. Самые обыкновенные, только непонятно, кем они были вызваны. Так что разыскать будет нетрудно, если еще есть кого разыскивать…»

Думать о вирусе, от которого погибли десятки миллионов людей, она не хотела. Она почти полностью поверила старику, но возвращаясь мысленно к рассказу Д.Д., чувствовала, что сию же минуту сойдет с ума, и отметала эту проблему, вытесняла ее из головы, оставляла на потом.

Прежде чем открыть дверь Анатолию Николаевичу, Лиля, уже одетая в тщательно выглаженное белое платье, поискала туфли в цвет, не нашла и сунула ноги в желтые высокие босоножки. Она опустила шторы на окнах и только после этого шагнула к двери и дернула замок.

Полковник — он прошел по двору очень быстро, от машины к подъезду, это Лиля успела увидеть в окно — стоял очень-очень долго внизу в ожидании лифта, потом долго поднимался. Теперь она была совершенно спокойна. И когда металлическая дверца лифта распахнулась, невозмутимым взглядом встретила гостя. Ни слова не говоря, пригласила его пройти в квартиру.

— Хотите что-нибудь выпить?

По его лицу можно было понять: полковник испытывает сильное неудобство, может быть, страх и пытается это скрыть.

— Нет, не хочу!

— Тогда я поставлю чайник.

Лиля сидела в кресле, закинув ногу на ногу. В полутьме раскачивалась желтая босоножка. Она поднималась и опускалась напротив начищенного блестящего сапога.

Полковник встал посреди комнаты. Лиле было смешно: такой сильный и такой напуганный.

— Вы, наверное, спешите?

— В общем, да. Я узнал, о чем вы просили.

— Я лично вас ни о чем не просила. — Она понизила голос. — Сильно боитесь?

Почему-то в правой руке полковник нервно комкал свежую газету. Было такое впечатление, что газета обжигает его грубоватые длинные пальцы.

— Бояться уже нечего, — сказал он и вдруг опустился на стул. — Но хотелось бы хоть что-то сделать… — Он продолжал комкать газету, и было ясно, что, кроме белого пятна платья, он ничего не видит, настолько погружен в свои мысли и ожидания.

— Что вы узнали? — спросила Лиля.

— Да, конечно… — Газета оказалась зажатой между двумя руками. — Инфицированный солдат накануне ездил в областную больницу в качестве сопровождающего.

— Кого же он сопровождал?

— Раненных во время учебных стрельб.

— Во время учебных стрельб бывают раненые?

— Да, это случается. Допустимый процент погибших на учениях около трех.

— И это все, что вы хотели мне сказать?

Тонкая кривая улыбка вдруг исказила официальное лицо и напугала Лилю. Полковник протягивал ей газету.

— Что это?

— Прочтите… Это ничего… Это я достал из почтового ящика… Ее туда, вероятно, положили утром. Но вот незадача… — Голос его не по-военному дрожал. — Вынул только час назад…

Сделав над собою усилие, Лиля взяла газету.

— Почитайте, почитайте… Может быть, вы мне что-нибудь объясните?.. Вы почитайте пока, а я, если разрешите, сам поставлю чайник.

Он двигался по квартире, как слепой. Было слышно, как сапоги задевают за что-то. Что-то сыплется. Потом он заперся в ванной и включил воду. Лиля развернула газету. Это был «Знаменосец», орган местного Совета. Датирована газета была сегодняшним днем, и на первый взгляд ничего особенного собой не представляла. Речь Горбачева на первой полосе, заметка о подготовке демонстрации, заметка о юбилее в Доме архитекторов.

«Нужно как-то его выпроводить вежливо, — подумала Лиля, разглаживая и переворачивая газету. — Несчастный мужик, он так напуган, что, наверное, и чайник поставить не сможет».

Ее внимание привлек вовсе не заголовок (статья называлась «Сокровища пирамид» и шла под рубрикой «Листая архивы…»), взгляд задержался на траурной рамке вокруг фамилии автора статьи. Чуть позже она обнаружила, что в такую же траурную рамку заключена фамилия главного редактора газеты.

В ванной шумела вода, и она почему-то подумала, что этот свихнувшийся полковник может вот так прямо в ее ванной комнате, прямо сейчас пустить себе пулю в лоб. Тогда в квартире появится еще один труп.

Лиля пробежала глазами статью, ничего не поняла. Ей было очень трудно сосредоточиться, и, прикусив губу, она стала читать медленно, по слову.

«Причиной нашего расследования явилась заметка на седьмой странице „Провинциальных ведомостей“ за четырнадцатое сентября 1913 г.». — Лиля сама не замечала теперь, что читает не про себя, а шепотом произносит вслух. Губы ее шевелились.

В заметке говорилось, что 21 августа 1913 года в шесть часов сорок минут у себя дома скончался доктор исторических наук Мясов В. С., что обстоятельства его смерти не ясны. Мясов не был болен, а умер в считанные минуты. На горле профессора был обнаружен красный тонкий рубец, какой может оставить струна или шелковый шнур-удавка.

Свидетели утверждают, что во время обеда Мясов неожиданно захрипел, будто был отравлен столовым вином, и упал лицом на скатерть. Было произведено вскрытие. Яда в организме, однако, не нашли. Также врач не нашел и инфаркта. У Мясова оказалось на редкость здоровое сердце. Никак иначе, нежели новой неведомой болезнью, объяснить смерть профессора Мясова B. C. нельзя.

При более глубоком изучении архивных материалов мысль о болезни подтвердилась. Автор статьи, фамилия которого была заключена в траурную рамку, со всей ответственностью утверждал, что в Россию в 1913 году была завезена эпидемия. Внешние признаки заболевания выглядели так: пять дней инкубационного периода, потом медленно проступающий на шее красный рубец, и — мгновенная смерть. Этот красный рубец, этот след неизвестной болезни, появившейся в 1913 году, прослеживался до нашего времени.

«Есть показания очевидцев, — писал автор, — есть фотоматериалы. Но поиски в данном направлении затруднены. Работая а архиве, я установил, что часть материалов безжалостно уничтожена: вырваны страницы, перечеркнуты имена. Но еще больший интерес представляет как бы „невидимая рука“, следящая за нераспространением информации».

Если информация об эпидемии попадала в газету, уничтожался весь тираж, если проходила по радио, тут же следовало опровержение, а слухи об эпидемии загадочным образом сходили на нет. Эпидемия распространялась по стране со скоростью лесного пожара, а информации ни у населения, ни в медицинских кругах не было.

«Что же за болезнь подарил нам доктор Мясов?» — спрашивал автор статьи.

«Провинциальные ведомости» от четырнадцатого сентября 1913 года сообщали, что за день до смерти профессор Мясов вернулся из археологической экспедиции. «Он был в Египте, где довольно глубоко проник в одну из пирамид, в какую именно, не установлено. Известно лишь то, что уехал из Египта он шестнадцатого августа, а двадцатого был уже дома. Он умер, но успел посеять болезнь. Не остается никаких сомнений: губительный вирус проник в тело профессора еще в Долине мертвых внутри гробницы.

Не исключено также, что вирус этот гнездится в нас постоянно, мы просто еще не нашли его, не узнали, не вытащили под электронный микроскоп. Вирус этот спит. Вполне допустимо, что под воздействием чего-то или кого-то там, в недрах пирамиды, профессор Мясов разбудил в себе вирус и заболел.

Наша работа в архиве дала основание предположить, что это заболевание делает человека всезнающим и всемогущим, оно дает возможность глубокого проникновения в суть вещей, в суть самого космоса, в суть самого себя, но, увы, слабый человек не выдерживает подобного напряжения и на пятые сутки после заражения умирает. Спасти себе жизнь можно одним единственным путем: сбросить бесконечно выросшее напряжение биополя на других, разбудить в пятерых людях вирус смертельной гениальности, то есть заразить их. Мясов умер, но, по всей вероятности, успел выпустить джинна из бутылки. Нетрудно представить себе цепную реакцию, если один заражает пятерых, а эти пятеро каждый еще пятерых в течение каких-то пяти дней…

Может быть, приписывая развитие войн и революций этого века также, как чудовищные репрессии, концлагеря и массовое истребление людей каким-то политическим играм, каким-то историческим процессам и человеческой жестокости, мы глубоко ошибаемся? Материалы нашего исследования дают повод полагать, что все репрессии, концлагеря и войны, все двести миллионов человек, погибших в России, — есть явление совершенно иного рода. На основе наших данных мы готовы утверждать, что происшедшее в двадцатом веке в России — это эпидемия.

Сегодня принято говорить о том, что цифры жертв преувеличены, сфальсифицированы, мол, подлинные исторические реалии не столь уж и кровавы. Теперь можно смело утверждать обратное: число жертв как раз подлинно, сфальсифицированы реалии. Они сфальсифицированы теми, кто перенес болезнь и выжил, и сохранил память.

Здесь не имеет никакого значения, кто ты — простой рабочий, генеральный секретарь или служащий НКВД, если ты уже виновен в убийстве, ты пытаешься это скрыть. И нетрудно скрыть истинные события, если этого желают все. Вполне ясно и происхождение „железного занавеса“, закрывшего Советский Союз от мира. Сталин пытался избежать заражения остальных наций. Не раскрывая подлинный смысл происходящего, он выдал величайшее дело своей жизни за величайшее зло.

На сегодняшний день это всего лишь версия, но версия, уже подтвержденная фактами и анализом.

Возникает вопрос: почему же мы все не вымерли? Если доктор Мясов разбудил вирус в 1913 году, то к нашему времени население, бережно укрытое „железным занавесом“, должно было просто истребить само себя. Ответов здесь может быть несколько. Возможно, изменился за эти годы штамм вируса, может быть, эпидемия шла по очаговой схеме, оставив несколько здоровых участков, а эти участки в свою очередь восстановили численность населения. Многое здесь еще предстоит изучить и понять.

Если принять нашу версию за основу, то вся история Советского Союза должна быть переписана. Хотя очень маловероятно, что кто-то решится на огласку данных фактов, это так же маловероятно, как и то, что найдутся желающие добровольно испытать на себе вирус гениальности»…

Услышав шумное, частое дыхание, Лиля испуганно посмотрела в полутьму. После долгого чтения болели глаза.

— Вы обратили внимание, что это сегодняшняя утренняя газета? — сказал полковник. — Представляете, что теперь произойдет? Будет настоящий взрыв! Ничего не останется. Все сметет!

— Это «утка»? — спросила неуверенным голосом Лиля.

Полковник опять стоял посередине комнаты, только теперь лицо его влажно блестело.

— Вы лучше меня знаете, что это, — сказал он и, развернувшись, шагнул к двери.

Лиля инстинктивно подалась за ним, зачем-то ухватила за плечи. Под руками ее оказались холодные металлические звездочки погон, и она ощутила неловкость.

— Не нужно, — сказал полковник, не поворачиваясь. — Я не пущу себе пулю в лоб, по крайней мере в вашей квартире.

Все так же не поворачиваясь и не прощаясь, он открыл замок и вышел на лестницу. Было слышно, как он медленно сошел по ступенькам, на этот раз не воспользовавшись лифтом, и Лиля подумала, что почему-то лифтом пользуются в последнее время только нормальные люди, калеки и мертвецы спускаются исключительно по ступенькам.

Все-таки полковник успел поставить чайник, и он как раз закипел. Присев на табуретку, довольно долго, ни о чем не думая, она пила горячий крепкий чай. Лиля откусывала сахар и долго перекатывала острый сладкий кусочек во рту, перекатывала до тех пор, пока он не растаял. Чашка стояла на том самом месте, где еще недавно лежала голова мертвеца.

Громко за стеной хлопнула дверь чьей-то квартиры. Лиля выронила из рук кусочек сахара. Ей показалось, что несчастный полковник все-таки застрелился где-то рядом, не дотерпел до дома.

«Значит, все это правда. Все, что рассказал старик, — правда. Значит, не было никаких тотальных репрессий, а были миллионы и миллионы частных убийств, каждое из которых вполне можно оправдать болезнью. Нет злодеев, истреблявших нашу страну, а напротив — наша страна населена только злодеями. Злодеями, забывшими о своем преступлении, злодеями, помнящими свое преступление. Злодеями и их детьми, — Лиля попробовала успокоиться. Она хотела сосредоточиться, и вдруг припомнила главное. — Что он сказал? — подумала она. — Он сказал, что тот солдат ездил накануне в больницу, сопровождал раненных во время учебных стрельб. Это значит, Славик заразился в больнице… Старика увезли в больницу…»

Смятая газета валялась в комнате на полу. Лиля уронила ее, кинувшись за полковником. Теперь она наступила на газету ногой, надавила и растерла шуршащий лист желтой босоножкой. В телефонной трубке не было никаких щелчков. Соединило сразу, и сразу на том конце ответили.

— Больница? — спросила Лиля. — Пожалуйста, к вам должен был поступить в течение последних нескольких часов старичок. Фамилии его я не знаю, зовут Давид, инициалы Д.Д. — Она припомнила. — Давид Денисович, кажется, диагноз — предположительно острая сердечная недостаточность. Я хочу узнать, в каком он состоянии.

Стараясь успокоиться, Лиля снова переоделась. После звонка в больницу ее охватило что-то похожее на лихорадочный азарт, а белое платье показалось почему-то кощунством. Этот наряд послужил лишь для приема свихнувшегося полковника.

Лифт был занят. Трижды он прошел, освещенный изнутри мимо нее сначала вверх, а потом вниз. Но Лиля заставила себя дождаться кабины, она заставила себя идти по улице быстрым, но ровным шагом, хотя ей хотелось бежать.

Она прошла мимо работающего газетного киоска, освещенного изнутри, как лифт. Шагов через сорок остановилась, подумала и вернулась к нему, спросила, склонившись к окошечку:

— У вас есть сегодняшний «Знаменосец»?

Ей захотелось показать статью Д.Д. А ту газету, что принес полковник, смятую и растоптанную, она оставила в квартире на полу.

Киоскер почему-то глупо улыбался. Лиля схватила протянутый листок и побежала. Только в приемном покое больницы развернула, чтобы взглянуть. В первый раз она читала в полутьме, теперь — при желтом электрическом свете.

Газета была та же: та же речь Горбачева, та же заметка о подготовке к празднику. Перевернула страницу в поисках траурной рамки, но траурной рамки не было. Под рубрикой «Листая архивы…» находилась статья «Вчера и завтра».

Газета была та же самая, но статьи в ней не было.

Стоя посреди сверкающего кафелем приемного покоя, среди стонов больных и резковатых голосов медперсонала, среди белых халатов и открытых рам, среди медленно заполняемых регистрационных журналов, Лиля наконец поняла, что сюда уже не привезут полковника. Газета, которую он вынул из своего почтового ящика, была фальшивкой, изготовленной в единственном экземпляре для одного-единственного читателя. Таким образом вероятность его самоубийства равнялась нулю.

В больнице

Вокруг было почти темно. Глаза открылись легко и сразу. Было тихо. Над высокой белой дверью горел круглый желтый глазок ночника.

«Я в больнице, — подумал Д.Д. и попробовал повернуться. Он лежал в небольшой одноместной палате, накрытый по грудь тонким шерстяным одеялом. Правая рука откинута, и над ней высокая башенка капельницы. В колбе будто что-то шевелится. — Хорошо хоть не в реанимации. Вероятно, я потерял сознание, и эта дура вызвала „скорую“? Ну а „мальчики“? Позволили меня увезти?.. И обработали уже здесь…»

Боли под лопаткой никакой не было. Только что-то громко тикало рядом. Не без труда Д.Д. повернул голову и сразу увидел девушку. Она сидела на стуле в головах кровати, почти так же, как там, в комнате. Тонкая рука лежала на коленке, и на запястье в темноте поблескивали знакомые золотые часики.

— Лиля, который час? Прости, я не вижу стрелок.

— Ночь уже. Хорошо, что вы проснулись. Я думала, так и придется уйти, не поговорив с вами.

— Пожалуйста, вытащи иглу, — попросил Д.Д., покосившись на полупустую капельницу.

— Нельзя. Меня к вам вообще бы не пустили, Тамара Игнатьевна выручила.

— Тамара Игнатьевна, кто это? Ага, я вспомнил, — Д.Д. удалось улыбнуться. — Очень занятая мама двух совершенно одинаковых мальчиков!.. Но почему вы вообще со мной, со стариком, возитесь? Если потребуется, я дам все необходимые показания. Иди домой, девочка, иди домой. Это я убил твоих гостей. Иди, я прошу тебя. Уходи. Здесь опасно. Рядом со мной не нужно оставаться…

— Я помню… Вы говорили, — Лиля не изменила тона, но слова ее теперь звучали быстрее. — Вас увезли на «скорой», а через час где-то позвонил полковник. По-моему, они сняли «прослушку» после того, как вас увезли, по крайней мере в трубке ничего не щелкало.

— Что он тебе сказал?

— Он попросил позволения приехать и приехал… Он просил передать вам, что инфицированный солдат накануне ездил сюда, в эту больницу.

— Зачем? Цель?

— Я тоже спросила… Он сопровождал раненных во время учебных стрельб.

Д.Д. сосредоточился на круге ночника. Он хотел понять, хватит ли сил. Круг пульсировал, он то расплывался, то, напротив, становился резким, то уплывал, обращаясь в точку. Глаза в порядке. Сердце болит не переставая, но боль вполне переносимая. Мысленно осматривая свое тело, сантиметр за сантиметром, Д.Д. пытался определить, остался ли резерв? Сможет ли он вынести это напряжение? В другой ситуации он сказал бы себе: нет. Конечно, сердце не выдержит подобных перепадов, но теперь следовало рискнуть. Шанс все-таки оставался.

— А Тамара Игнатьевна, она здесь кто? — спросил он.

— Она здесь обыкновенный врач… Я забыла вам самое интересное рассказать.

Д.Д. смотрел на нее, ожидая. Головоломка-схема наконец сложилась в изящную композицию, концы сошлись, не хватало какого-то небольшого завершающего штриха.

— Полковник принес газету, — продолжала Лиля. — Свежую. «Знаменосец» сегодняшний. В этой газете огромная статья обо всей этой чертовщине… Забыла, как его?.. Вот, Мясов, археолог, профессор какой-то, завез эпидемию в Россию в 1913 году…

Д.Д. закрыл глаза, больше ничего, только закрыл глаза. Последний штрих лег точно и красиво, завершая картину. Теперь он знал все.

— Они этого не издавали, — сказала Лиля. — Я купила в киоске такую же, там ничего об этом нет. По-моему, они напечатали один-единственный фальшивый экземпляр и сунули в почтовый ящик полковнику. Только я не понимаю, зачем.

— Это, вероятно, ритуал посвящения, — не открывая глаз, отозвался Д.Д. — Сперва газета. Потом…

— Ритуал?

— У любой мало-мальски приличной организации есть свой ритуал… Сначала газета, потом приказ… Потом первое заражение… Потом соответствующим образом тебе приходится убивать… Впрочем, уже при заражении ты, вероятнее всего, являешься свидетелем ритуального убийства.

— Вот еще, — Лиля зачем-то вынула и положила на постель чистую газету. — Здесь ничего нет, а там имя автора и имя редактора были взяты в траурную рамку.

— Правильно… Если статья написана черт знает когда, наверное, много лет назад, если ею украшают только один экземпляр свежей газеты, для того чтобы был ритуал посвящения… Сама подумай, что должны были сделать с журналистом, написавшим статью, и редактором, подписавшим номер в печать?

Д.Д. повернулся на бок, игла больно шевельнулась в его открытой руке. Газета соскользнула на пол.

— Негодяи! Высшая раса! Хорошо они все здесь устроили, по всем правилам. — Отражаясь от стен тихим эхом, голос его звучал в маленькой палате. — Ладно бы всех уничтожить… Миллионы… У них какое-то утонченное извращение, на гробах пляшут! Впрочем, на коммунистов это похоже. Одна кровь — те же уголовники — нечисть!

— Это мы сами, — так же, как и старик, обращаясь неизвестно к кому и отвечая на неизвестно кем поставленный вопрос, всхлипнула Лиля. — Всех сами убили, каждый!.. И революция тут ни при чем, и война ни при чем… Из обыкновенного самосохранения, сами себя. Не они нас, а мы сами себя…

— Сами, — эхом отозвался старик.

Д.Д. почувствовал, как пересыхает у него в горле, и замолчал. Ночник чуть расплылся над дверью. Он очень хотел сказать, что был выбор. Что у каждого из них был выбор, что каждый из них мог сохранить память. Можно было очень многое сохранить, если нарушил главную христианскую заповедь и не дал болезни дальнейшего распространения. Но он почему-то не мог этого сказать.

Белая дверь тихо открылась, и вошла медсестра.

— Лилечка, вам пора, — сказала она. — Я не разрешаю вам больше ни одной минуты. Совесть надо иметь, полтора часа уже сидите! А он, я вижу, еще и в сознание не приходил.

Сквозь полуприкрытые веки Д.Д. увидел, как Лиля поднялась послушно со стула и вышла вслед за медсестрой. Он долго прислушивался к ее шагам, удаляющимся по коридору, потом шаги затихли и очень далеко звякнула стеклянная дверь на лестницу.

«Они меня устроили в отдельную палату. Это очень хорошая палата, не для простых смертных. Тут, наверное, и телефон стоял, и телевизор?.. Унесли, конечно!.. Значит, иногороднего старичка-пенсионера с сердечным приступом устроили в наилучшие апартаменты?.. Очень простая мысль — меня привезли сюда, чтобы рассчитаться! Но жизни они меня не лишат, жизни лишить меня побоятся, не рискнут, потому что я — меченый! Это понятно. Пристрелив одного меченого, они рискуют создать ситуацию, при которой начнут стрелять друг в друга. Любопытно, сколько их здесь всего в городе, перенесших болезнь? Ведь у Чекана на горле следа не было? У Антоши тоже на было. Но действовали они оба строго в правилах одной игры. Высшая раса! Это следователь Павел Викентьевич говорил про высшую расу?..

Или это я ему говорил?.. Но у него-то шрам как раз был. Стоп. Я видел его в машине возле воинской части. Тогда на горле у него был шарф. Шарф — это ничего не значит, под шарфом могло ничего не быть… А вот когда мы разговаривали с ним на скамеечке, шрама точно не было. Шрам появился позже… В квартире у Лили Павел Викентьевич сам показал его мне».

Д.Д. открыл глаза и посмотрел в темный потолок. Потолок был неподвижен. На таком неподвижном квадрате он когда-то мысленно уже написал пять имен. Прислушиваясь к тишине коридора (за дверью палаты в любой момент могли прозвучать шаги), Д.Д. последовательно восстановил в памяти ход событий.

Он приезжает к Чекану, чтобы получить свою долю. По его расчетам, Чекан как раз должен освободиться (но тот освободился много раньше). В троллейбусе случился приступ. Чекана дома не оказалось. Девушка повезла его на день рождения, на маленький праздник!. И вот тут он видит знакомый след на горле солдатика. Солдатик пьяный скачет в танце и, похоже, сам еще ничего не понимает. Здесь он запаниковал, испугался. Много лет он был единственным в своем роде. Зараза ушла, рассосалась, исчезла, казалось, навсегда, и вот опять!.. Что это? Новая волна эпидемии? Сколько всего зараженных? Почему именно здесь, в этом маленьком городе?

Пытаясь замаскировать собственный шрам, он порезал себе горло осколком стакана. Лиля сделала ему перевязку, она ничего не знала.

Утром в квартире он находит девушку спящей и здесь же двух новых зараженных. Они неподвижны, только что получили вирус и находятся в полной эйфории. И две противоречивые мысли: возможно, новое распространение болезни — цепная реакция, эти двое опасны, и одновременно с тем — нельзя упустить счастливого случая заполучить то, о чем мечтал последние тридцать лет. Он пытается расшевелить сначала одного парня, потом другого, пытается вынудить их к действию, но ничего не получается, слишком ранняя стадия, способность к заражению других людей возникает только на третьи сутки болезни. Тогда он убивает сначала одного, потом другого. После чего убеждает девушку, что нельзя обращаться в милицию.

Он пытается найти солдата со шрамом, в поисках его попадает в воинскую часть, где тот служит, и вместо него обнаруживаются три свежих трупа. Отсюда следует: солдат заразился случайно, и теперь все зараженные им еще на первой стадии убиты, да и сам долго не протянул.

Ухватиться не за что, концов никаких нет. Вероятно, он и уехал бы, но к нему приходит следователь прокуратуры и просит (довольно невежливо) убраться из города. Дальше — простое логическое построение, из которого понятно, кто в этом маленьком городе был заинтересован в смерти солдата. Остались без ответа два вопроса: каким образом происходит заражение? И в том случае, если четверо лишних зараженных должны были умереть, то где эти трупы?

«Полковник оказался все-таки честным парнем, — подумал Д.Д. — Если ему кто-нибудь прикажет двинуть на город танки, он, наверное, еще подумает! Скорее всего его напугал след на горле какого-то своего вышестоящего начальника. Что сказала девочка? Она сказала, что звонил полковник, она сказала, что солдатик ездил накануне сюда, в больницу. Вывод: он здесь и заразился, и совершенно понятно, где искать».

От удовольствия Д.Д. даже поворочался в постели, потерся щекой о свежую крахмальную наволочку, обтягивающую подушку. Было слышно, как причалил скоростной лифт, в тишине отчетливо прозвучал щелчок. С недолгим гудением открылись двери. Д.Д. повернулся на спину, замер и закрыл глаза. Шаги приблизились. По коридору шли двое. Дверь палаты приоткрылась, кто-то заглянул внутрь, и послышался шепот.

— Вроде спит, нужно попросить, чтобы сделали ему еще снотворное на всякий случай. Хорошо не будет, если он встанет.

— А завтра его сантранспортом домой в Москву отправим. Все документы оформили уже, за малым дело.

— Лучше бы его ликвидировать, к чему все эти сложности?

— Ну ты же знаешь…

— Знаю, знаю… — в голосе раздражение.

— А зачем спрашивать?! Ладно, пошли. Где сегодня это будет?

Дверь закрылась, и голоса звучали уже в коридоре, удаляясь. Д.Д. напрягся, боясь пропустить даже полслова.

— Я спросил, где сегодня будет?

— Во второй и в четвертой операционной.

— Сколько их?

— Пока двое. Подготовили еще одного старика, сам напросился, тяжелая форма рака.

Голоса почти растворились за замыкающей коридор стеклянной дверью, почти погасли в шорохе открывающейся лифтовой двери, но Д.Д. вложил все свои силы в то, чтобы услышать.

— Ну и как же тогда?

— А остальных внизу ждать придется, ты же знаешь, у меня осталось всего двадцать часов.

Двери захлопнулись, и далекий лифт с шипением ушел вниз.

«Все правильно, заражение происходит здесь, в больнице. Это делается так: заражаются где-то в другом месте, видимо, у них существует соответствующий ритуал, на пятый день после получения инфекции „избранный“ приходит сюда и избавляется от своего излишка, перенося болезнь на и без того умирающих послеоперационных больных.

В первые сутки зараженный не может сделать свой выбор и поэтому безопасен, а если он проживет лишнего, то ему, конечно, помогают умереть. Таким образом — никакой прогрессии, никаких миллионов жизней… Только элита, связанная круговой порукой. Сохраняя вирус, они заражают очередного „своего человека“, и еще четыре трупа в больничном морге. Можно копаться в картотеке прокуратуры сколько угодно, и не найдешь ни одного следа».

Размышления были прерваны. Отчетливо Д.Д. уловил, как разбудили спящую на вахте ночную сестру, ей давали какие-то указания.

«Сейчас они мне вкатят снотворное! И я буду лежать здесь, как труп. А завтра отправят без сознания в Москву. Ни к черту не годится! Из Москвы я сюда уже никогда не доберусь. Нужно сейчас же встать, нужно выйти из палаты до появления сестры, нужно где-нибудь спрятаться».

Он открыл глаза и осмотрелся. Дверь одна, она выходит в коридор. На окне голубые шторы. Судя по свету фонаря, идущему снизу, палата не ниже пятого этажа. Д.Д. подтянул локти и приподнялся на постели. Панцирная сетка упруго ушла вниз, горло перехватила сухая тошнота. Квадрат потолка сдвинулся влево и вниз. Игла выскочила из вены, и теплая жидкость побежала по коже. В глаза толкнуло густой желтой струей, руки ослабли, и он повалился головой на подушку.

Когда возможность видеть и слышать вернулась к Д.Д., в палате горел яркий свет, а рядом на стульчике, там, где раньше сидела Лиля, сидела медсестра.

— Очнулся, мой миленький? — устало и ласково спросила она. — Болит? Ну ничего, укольчик сделаем сейчас и будем отдыхать. — Было видно, как она подняла шприц и двинула поршень. С тонкой иглы брызнуло вверх лекарство. — Тебе лучше еще поспать, миленький, ночь на дворе.

«Вот и все, вот и конец, — подумал Д.Д. — Теперь не выкрутиться!»

Игла нащупала вену, медсестра что-то прошептала, и лекарство потекло в мозг.

«Ничего у меня не выйдет! Так и гнить в московской квартире пенсионеру, и больше ни о чем не мечтать!»

Память

Одной из возможностей, подаренных ему смертельной болезнью и сохранившихся после выздоровления, была возможность заменить сон на ясную сознательную мысль. Не всегда Д.Д. удавалось управлять этим процессом, чаще он просто видел яркие картинки прошлого, еще раз проходящие перед глазами, но всегда он сохранял полную память и адекватную оценку.

Когда лекарство потекло в мозг и перед глазами окончательно потемнело, неожиданно раскрылась где-то в самой глубине его сознания маленькая дверца. Д.Д. хотел защитить себя от ненужного воспоминания, но было нечем.

В дверцу хлынул грязноватый серый свет, похожий на воду, и он опять увидел тундру. Он увидел ее своими глазами с высоты своего роста, увидел и почувствовал пустынную легкую смерть вокруг.

Так же, как и другие триста заключенных, он стоял, вмерзая босыми ступнями в колкий снежок, а солнце висело низко, в нем не было тепла. Теперь во сне так же, как и тогда наяву. Он помнил, что охране строжайше запрещено приближаться. Одетые в серые полушубки убийцы маячили вокруг окаменевшей плоти, бродили, как сытые собаки могут бродить вокруг гнилого отталкивающего мяса.

Толпа неспособна была уже больше кричать, она только постанывала, и тяжелые автоматы с деревянными некрашеными прикладами пока что молчали. Каждый здесь знал — финская варежка с двумя вшитыми пальцами не остановит руку, когда кто-то не выдержит, крикнет и побежит.

Теперь, стоя в этой толпе и опять переживая боль в молодом теле (боль эта была почти радостью, она была как режущий восторг, бегущий по венам), Д.Д. понимал все происходящее совсем иначе. Тогда, в прошлом, он не знал, а теперь знал точно, что какой-то чин НКВД заразился, вероятно, от приезжавшего перед тем уполномоченного, других свежих лиц в лагере в те дни не было.

На пару дней палач исчез из поля зрения зеков, лежал, вероятно, в кайфе, притворялся больным, а потом нежданно утром явился на перекличку и сгоряча заразил пятерых заключенных. Быстро понял, сволочь, что каждый из них заразит еще пятерку, и додумался, приговорил на всякий случай к смертной казни все триста человек, подонок!

Свежий и сухой холодный воздух, в котором низко висело над огромной плоскостью тяжелое небольшое солнце, просто опьянял Д.Д., будоражил всю его молодую кровь. Залп. Молодой Д.Д., охваченный страхом, закрутился на месте и, потеряв ориентацию, с криком рванулся сквозь толпу, он стал другим.

Под пулями люди падали, как частокол. Обмороженные, сгорающие на холоде эти тела с хрустом и стонами обрушивались в снег. Он выбрал направление и побежал в сторону солнца. Автоматной очереди он не слышал, горячо ударило в спину, несколько раз толкнуло. Со всего размаху он пролетел метра три вперед и ударился лицом в вечную мерзлоту.

Сознание не покинуло Д.Д. ни тогда, в реальности, ни теперь, во сне. Наверное, я умер, подумал он тогда, в прошлом. Он ничего не видел. Теплый мрак вокруг. Мрак тугой, как резина. Мрак, накрывающий, как вода. Сколько Д.Д. пролежал замертво, ни тогда, в прошлом, ни теперь он не смог бы точно определить.

Сработанную десятью автоматчиками братскую могилу невозможно было потом найти, невозможно было потом, сорок лет спустя, поставить памятник. Он лежал лицом вниз, и уже тогда, в прошлом, понимал это. В первой эйфории, вызванной болезнью, он будто увидел будущее. Теплые еще трупы сгрызут шакалы и волки и растащат кости на десятки километров, а конвой вернется в лагерь.

Он очнулся от смрадного дыхания возле уха. Он все еще лежал на животе, но уже скреб ледяными и оттого железными пальцами вокруг себя землю, уже впился в нее зубами. Волк медлил, почему-то не решался сразу взяться за горло, наверное, полуподвижный, но еще живой человек был для него необычной добычей.

Собственное тело хрустнуло, когда Д.Д. сел, согнувшись. Он открыл глаза. Вокруг полярный день, назойливое солнце. Побелевшие кучи сваленных пулями мертвецов. Убийц в полушубках уже не было, они сели в машину и уехали.

Среди трупов и белой поземки волки ныряли, как акулы в воде, серые, хищные от обилия крови. Вытянутая морда находилась прямо против лица Д.Д., желтые, как светильники, тусклые, как тяжелое солнце, глаза. Зверь тихо зарычал. Д.Д. ударил волка кулаком в шершавую морду и не почувствовал собственной окостеневшей руки, тот совсем по-собачьи заскулил и, приседая на задние лапы, подался назад. В масляных желтых глазах не было памяти. Волк сделал какой-то приниженный рывок и вцепился зубами в руку человека.

Тундра покосилась и пожелтела, руку резал невидимый скальпель. Легкими толчками желтизна перешла во мрак, и Д.Д. опять ощутил себя лежащим на кровати беспомощным стариком. Ощутил движение в своих венах, от этого движения он открыл глаза, мрак отступил, пролился с глаз черной теплой водой, и обозначилась палата, желтый ночник. Над постелью склонялось лицо Чекана.

— Тебе больно… Но это немножко, — сказал Чекан. — Извини, я не специалист по этому вопросу… — Д.Д. покосился на свою левую руку, в которую только что был сделан еще один, на сей раз отрезвляющий укол. — Поговорить надо! — Лицо Чекана расплылось в сальной улыбке. — Ты должен понять меня, вопрос серьезный, целая проблема. — Он выдернул иглу из вены, тоненькая струйка крови брызнула на одеяло. — А свидетели, понимаешь, не нужны. Вот и пришлось самому тебя уколоть. — Улыбка расплылась еще шире.

— Больно, — сказал Д.Д. и закрыл глаза. — О чем ты хочешь со мной еще поговорить? По-моему, все ясно. Уходи, ты мне противен, Чибрисов. Не могу на тебя смотреть.

Ему захотелось так же кулаком ткнуть в это круглое лицо, как он ткнул сорок лет назад кулаком в волчью морду, но рука, неподвижная и теплая, лежала поверх одеяла. Он даже не сжал пальцы, нельзя было показать раздражения. Если теперь он проснулся, то это шанс, маленький, но шанс, его нужно использовать.

— Посмотри, — Чекан медленно разматывал белый шелковый шарф, укутывающий его горло. Д.Д. чуть повернул голову. Горло Чекана пересекал знакомый розовый, рубец.

— Ты тоже? — спросил Д.Д.

— А ведь не было его, — Чекан от удовольствия чуть не показывал язык. — Ты смотрел, ведь не было! А знаешь, почему так?

— Догадываюсь, — Д.Д. опять закрыл глаза. — Говори, я слушаю, зачем пришел?

— Ты правильно догадался, после второго заражения шрам исчезнет, он появляется снова после третьего и пятого, — голос его звучал негромко, но возбужденно. — А ты думал, ты один такой остался?! Ты перенес болезнь один раз, а я уже шестьдесят пять… Ты знаешь, что я могу?..

«Ничего ты не можешь, — подумал Д.Д., он точно почувствовал это. — Напрасно вы пытаетесь вывести в провинции высшую расу. Эффект только от первого заражения. Заражаясь во второй и в третий раз, вы же ничего не получаете нового… Абсолютно ничего. С тем же успехом вы могли бы прививать себе сибирскую язву и вылечиваться от нее…»

— Вы меня не убили, потому что боитесь, что начнете резать друг дружку? Посвященный не может пострадать от руки посвященного? — вслух сказал он. — Вы по кругу заражаете друг друга и сбрасываете болезнь на своих, а излишки оставляете здесь в больнице умирающим?

— Я всегда знал, что ты умный. — Чекан все-таки показал кончик розового языка. — Но и я умный, — поросячьи его глазки светились. — Не глупее тебя. И знаешь, что я тебе скажу? — Но он больше ничего не сказал, маленькие чистые зубки подхватили кончик языка.

— Ладно, — наигранно вздохнул Д.Д. — Говори, зачем пришел? Зачем ты меня разбудил? Вы же меня, кажется, хотели сантранспортом в Москву отправить, тихо, без проблем? Зачем разбудил?

Довольно долго Чекан молчал, тикали часы на его руке, и раздавалось ровное дыхание очень здорового человека. Потом он сказал ласково.

— А помнишь, Давидик, как ты нас на ювелирку в Москве водил? Не помнишь? А я вот помню, про тебя говорили — гений! Откуда мне было знать тогда, что вся твоя гениальность — это вирус?.. А теперь, видишь, как вышло-то.

— Как вышло? — Д.Д. уже сознательно старался затянуть разговор.

— Ты вот на кровати лежишь, почти что мертвый, а я в изголовье твоем сижу, как добрый ангел, — сказал Чекан. — Оцени позицию!

— Уйди, — попросил Д.Д. — Толку не будет. — Он постарался, чтобы голос его прозвучал раздраженно и болезненно. — Сверхчеловек, смешно! Ты, Чибрисов, сверхчеловек!

— Сомневаешься, Давидик? Ладно. Ты вот послушай-ка, что я тебе расскажу, я теперь от тебя ничего не скрою, зачем мне от тебя что-то скрывать? Мы ведь здесь остановили эпидемию, она, правда, и сама бы захлебнулась, но можно считать, что мы остановили, а теперь сохраняем ее в себе.

«Все-таки они чувствуют, что не ладится, не склеивается их высшая раса. Как же падок человек на любую заразу. Провели статистическую выборку, установили, что в Германии в 1927 году великих математиков оказалось на душу населения в полтора раза больше, чем в других странах, и вот тебе — в тридцать третьем вспышка коричневой чумы. Ницше сказал: новый человек, а они услышали совсем другое. Среднему человеку-обывателю вообще свойственно увлекаться, обыватель готов построить целое общество на самом гадком ритуале. Так и здесь, они уже чувствуют, что нет никакого толка в бесконечных заражениях, нет никакого волшебства и приумножения способностей, нет никакого изменения мира, а остановиться не могут, потому что кровью повязаны».

— А если поконкретнее? — сказал он вслух. — Наверное, ты, Чибрисов, хочешь знать, что происходит с человеком через сорок лет после заражения?

Чекан облизал губы и кивнул. Он уже не был похож на того волка, он был похож на тощего шакала, которого Д.Д. просто убил одним ударом промерзшего кулака.

— Очень хочу. Расскажи…

— Ничего интересного не происходит, понимаешь ли, совсем ничего. Голова становится пустая, как коробка, из которой вынули ботинки. Я прошу тебя, уходи, Чибрисов! Ничего нового я тебе не скажу. Можете меня ликвидировать, можете отправить на сантранспорте в Москву, что, впрочем, одно и то же. Я готов и к бессмысленной старости, и к самой смерти. Только, пожалуйста, переведи деньги мне на сберкнижку, ту часть, что мне причитается со всеми вычетами.

— Зачем тебе? — просипел сладко Чекан. — Ты же старенький! Зачем тебе столько денег?

— Скажи, перешлешь?

— Перешлю, если узнаю зачем? На что тратить будешь, Давидик?

Д.Д. с трудом отвернул голову, чтобы не видеть этого пухлого лица.

— Я на эти деньги киллера найму! — сказал он. — Хочу, чтобы тебя пристрелили. Понимаешь, Чибрисов, надоел ты мне очень…

Он предполагал реакцию на эти слова. Чекан всегда был вспыльчив, и многочисленные заражения, похоже, не изменили его характера. Расчет оказался верен. Чекан хрюкнул в кулак, помолчал с минуту, потом, пошарив где-то на тумбочке, взял приготовленный шприц со снотворным.

«Они меня так случайно и убить могут, — отметил Д.Д. — Трудно выжить с больным сердцем, когда тебе с интервалом в полчаса колют снотворное, потом допинг, потом опять снотворное».

Чекан делал укол, почти не глядя, поршень не прошел еще и трети объема, когда Д.Д. осторожно подвинул руку, игла вышла из вены, и под кожей заметно вспух темно-синий водяной волдырь. Тут же Д.Д. закрыл глаза и выпрямился на кровати.

Он прислушивался одновременно к удаляющимся шагам и к своей подступившей изнутри тяжелой сонливости. Часть лекарства все-таки попала в кровь. На этот раз сознание покинуло его не сразу. Стараясь продержаться как можно дольше, лежал не шевелясь.

Что-то скрипнуло, он открыл глаза. Сквозь возрастающую пелену увидел отворяющуюся дверь палаты. Он даже не был уверен, что это не галлюцинация, что он не принимает желаемое за действительное.

— Пожарник?! Каким образом ты здесь? — спросил он, вглядываясь в детское лицо. — Уходи…

— Нас мама с собой на работу таскает, боится, что мы квартиру подожжем, — сказал один из близнецов. — Знаете, вас бандиты охраняют, на лестнице двое стоят!

— Брат-то где?

— В коридоре на стреме остался.

Ребенок склонился над постелью. Глаза Д.Д. уже зализал черный мрак сна. С трудом шевеля сухими губами, он прошептал:

— Пожалуйста, пойди позвони Лиле, скажи, что я просил ее прийти, любой ценой, скажи, что я должен ее еще раз увидеть, скажи, что, если она не сможет меня растолкать, пусть не боится, пусть колет чем-нибудь покрепче, чтоб только проснулся. Это очень важно. Только отсюда не звони, спустись в холл. Оттуда из автомата позвони Лиле…

Развиваясь, болезнь прибавляла и прибавляла телу ненормальной бодрости. Как молодой зверь, Д.Д. бежал по тундре. Равномерное дыхание, злость во всех мышцах, хлещущий в лицо животворящий воздух… Он не чувствовал голода, не чувствовал жажды, не было никакой усталости. Избыточное поначалу понимание мира было не просто бесплатно полученным озарением, не просто пониманием космических законов, это было — руководство к действию, инструкция по собственному спасению. Теперь он понимал, как нужно рассчитать энергию тела, как впитать воду, содержащуюся в морозном воздухе прямо через легкие. Он управлял своими мышцами, как водитель автомобилем, и шел не останавливаясь.

Направление тоже оказалось нетрудно выбрать, он знал уже и сколько километров нужно пробежать, и что он найдет в конце пути. Знал, что не будет пойман, но не знал еще, что его новое состояние рассчитано лишь на пять дней, не знал, что очень скоро придется платить, что перед ним встанет выбор: собственная смерть в уплату за «космос» или смерть других не повинных ни в чем людей.

Почти сутки он отсыпался, лежа под грубым одеялом. На короткие минуты приходя в сознание, разглядывал хозяев дома, укрывших его. Симпатичная семья: молодой мужик небольшого роста и очень широкий в кости, лохматая рыжая баба лет на пять постарше своего мужа и трое малолетних ребятишек, старшему из которых в лучшем случае было лет семь. Д.Д. ощутил ненависть к этим людям. Теперь, сорок лет спустя, прокручивая события вторично, он ясно понимал, что ненавидеть своих благодетелей расстрелянному и бежавшему зеку было не за что, но тогда, впервые, это чувство было искренним и сильным.

Очнувшись на третьи сутки, он понял — наступила расплата. Теперь, много лет спустя, он знал: перед подобным выбором за последние семьдесят лет вставали миллионы людей, но тогда он оказался один на один со своим вопросом. Это было единственное, чего он не знал тогда. Он не знал, что не одинок, и был уверен в исключительности своей ситуации. Выбор был невелик: вариант первый — не сопротивляться и честно умереть; вариант второй — передать болезнь этим пятерым, чтобы они понесли ее дальше в мир, передать и забыть, оставить в себе как напоминание только легкое чувство вины; и вариант третий, самый страшный — не дать распространиться болезни, убить этих пятерых и остаться при своей памяти. Теперь, через сорок лет, Д.Д. видел, что трех вариантов не было, их было всего два: не любой человек способен на самоубийство, а здесь выходило в тысячу раз больнее, нежели от отчаяния или по необходимости прикончить самого себя (свою обреченность он тогда воспринимал не как привнесенную извне, но как собственное решение, собственный выбор). Разогнанное болезнью тело не в состоянии принять смерть.

Он опять видел себя: одетый в чужое белье, он сидит на деревянной скамье и смотрит на женщину. Убить было очень трудно. Он разговаривал с мужиком, что-то отвечал детям, жадно ел и все время думал о том, как спасти свою жизнь и одновременно с тем не дать заразе распространиться дальше. Он прокручивал в голове целую Вселенную со всеми ее скрещенными звездами. Теперь, сорок лет спустя, он вглядывался в лица этих людей, лица были добрые.

Первым он убил мужика, в сенях, топором, вонзил тяжелое лезвие глубоко в переносицу. Тот даже не крикнул.

Женщина пятилась, глядя испуганными глазами, пока не уперлась спиной в стену избы. Он запомнил, как она перед самой смертью убрала с глаз волосы, запомнил ее взгляд. Она тоже умерла быстро.

Детей Д.Д. не стал рубить, а по одному задушил.

Третий вырвался, и за ним пришлось бежать по снегу. Нагнал, свалил ударом кулака и воткнул лицом вниз. Надавил и нажимал до тех пор, пока тело не перестало дергаться. Когда он перевернул теплый труп, на лице мальчика сияло блаженство. Он умер счастливым в первой стадии заражения, успев осознать мир таким, как он есть, огромным, но не успев его принять.

Д.Д. показалось, что опять колют в руку, но он не очнулся. Картинка перед глазами свернулась и погасла. Он услышал отдаленный голос, но не разобрал слов. Он представлял, по порядку восстанавливал в памяти, как после избавления от болезни тогда, в пятьдесят третьем, потерял способности, как немного позже понял: некоторое чутье сохранилось — способность к внутреннему расчету, пригодному как в драке, так и в крупном деле. В основном он занимался наводкой.

Через несколько лет Д.Д. обнаружил в себе какую-то неестественную неприязнь к людям, к любым людям. Однажды он поймал себя на мысли, что хотел бы покончить разом со всеми существующими людьми. Не то что возвышенные идеи или низменные страсти, обычная человеческая логика, простые жизненные стимулы раздражали Д.Д. Самое простое, самое естественное казалось бессмыслицей.

«Нетерпимость? — спрашивал он себя. — Вовсе нет. Скорее неприятие самой формы биологического существования. Человек по определению не разумен. Это всего лишь маленькая примитивная схема. С точки зрения холодного разума, род людской — это пятно от томатного сока на черном бархате вселенной».

Он ненавидел человечество. Он хотел его уничтожить, но это не было желанием убивать, это было желанием прекратить.

Взять на себя

Мысль его еще работала, выстраивая окончательную логическую конструкцию, мысль еще занимала сознание, а перед глазами Д.Д., давно уже открытыми, опять проступали очертания больничной палаты.

«Не нужно даже принимать решения. Я ведь знаю, чего хочу. Я всегда могу отступить. Но если играть дальше, от меня ничего не зависит, — подумал Д.Д. — Как карта ляжет».

Опять очнувшись и увидев себя лежащим на кровати, он попробовал пошевелиться и не смог. Он даже не мог подвинуть голову. Рядом кто-то стоял. По дыханию нетрудно было догадаться, кто это.

— Это ты? — спросил он и тут же потребовал: — Девочка, сделай мне еще один укол. Я должен подняться на ноги…

— Вам нельзя с вашим сердцем…

— Не важно, коли! Я уже старенький, если умру, не страшно, много хуже будет, если мы с тобой дело до конца не доведем. Коли! Ты можешь достать лекарство?

— Конечно, могу… Конечно, я сделаю вам укол, если вы так считаете. Но я ни за что не отвечаю… Это очень опасно…

Он так и не видел лица Лили. Прошло какое-то время, девушка ненадолго отлучилась, вернулась, присела рядом. Жгут перетянул руку выше локтя, и игла опять вошла в вену.

— Я не отвечаю за вашу жизнь! — сказала Лиля.

— Я сам… Сам за все отвечу!..

Лекарство проникло в кровь и быстро разбежалось внутри тела. Ощутив возможность двигаться, Д.Д. сел на кровати и спустил ноги вниз.

Укол подействовал таким образом, что он чувствовал себя опять достаточно бодрым. Вопрос, надолго ли?

— Ну вот и хорошо! Можно идти.

— Куда идти?! — испугалась Лиля.

— Слушай-ка, ты в этой больнице работала?

— Работала, да.

— Значит, ты все здесь должна знать. Прошу тебя, не задавай лишних вопросов. Поверь, я делаю все правильно. Сейчас мы с тобой пойдем в операционную, но очень осторожненько, так, чтобы нас по дороге никто не заметил.

Покачиваясь на еще слабых ногах, Д.Д. вышел из палаты.

В коридоре пусто. Он слабо освещен редкими ночниками. В палате не нашлось не то что пижамы, а даже белья. Д.Д. хотел взять простыню и завернуться в нее, но передумал. Вынужденная нагота даже подбадривала старика.

«Простыня будет связывать движения. В любом случае нельзя попадаться на глаза персоналу, а девочка потерпит».

Бесшумно ступая босыми ногами по теплому линолеуму, старик направился к стеклянной двери. Там за дверью был лифтовый холл. Узкие пластмассовые двери, телефоны-автоматы, на подоконнике пепельницы — плоские банки из-под консервированных ананасов. Лиля последовала за стариком, но опомнилась, вернулась в палату, сняла с постели простыню, догнала Д.Д. и, не спрашивая, накинула эту простыню ему на плечи. Старик поморщился.

— Зачем, зачем нам операционная? — шептала она, подвязывая на старике накрахмаленную ткань и заглядывая ему в лицо. — Вы что, сумасшедший?.. Вы с ума сошли!

— Тише, — попросил Д.Д. — Конечно, я сумасшедший. Разве вы еще этого не поняли?

— Ладно, ладно… молчу… Я молчу и ни о чем не спрашиваю.

Ночники, желтый или зеленый кружок над дверью в каждую палату, давали рассеянный слабый свет. Сами двери были закрыты. В стеклянном кубике, положив голову на руки, спала дежурная медсестра. Д.Д. склонился и посмотрел, именно она делала ему первый укол. Вероятно, ничего не знала, а просто выполнила предписание врача.

Операционные находились двумя этажами ниже. Во избежание лишнего шума лифтом пользоваться не стали. Дверь пожарного хода оказалась заперта.

— Сюда, — позвала Лиля. — Можно пройти через балкон. Только, пожалуйста, осторожнее. Там скользко. Только что прошел дождь…

Они прошли метров пятнадцать по внешнему узкому балкону. На улице было холодно, и на низком небе ни одной звезды. Сырой тяжелый воздух охватил укутанное в простыню тело. Вошли внутрь, в тепло и оказались на лестничной площадке, спустились еще на этаж и остановились. Д.Д. осмотрелся.

О подоконник был затушен окурок. Старик проверил: окурок мягкий и теплый. Еще штук пять окурков валялось на полу, на красном чисто вымытом кафеле.

Сердце не подвело, приближения приступа он не чувствовал, но собственные движения казались замедленными. Увлекая за собой Лилю, Д.Д. шел по лестнице вниз. Они не производили никакого шума.

Ощутимо стукнул и завелся мотор в лифтовой шахте. Лиля приложила палец к губам. Оба остановились. Было слышно, как с легким скрежетом лифт движется в шахте. Наконец он остановился на этаже операционной. Д.Д. взял руку девушки в свою и сжал, приказывая не дышать и не двигаться.

Уже один он спустился еще на несколько ступеней и посмотрел. Сквозь металлическую сетку сверху хорошо был виден квадратный лифтовый холл. Из кабины вышли двое и остановились перед стеклянной дверью с красной надписью крупными буквами: «ОПЕРБЛОК». Один из прибывших был одет в военную форму — толстый плешивый коротышка, погоны Д.Д., как ни силился, разглядеть не мог.

Через какое-то время без вызова и стука стеклянная матовая дверь отворилась, и в холле появился еще один человек. Человек был одет в белый медицинский халат и бахилы, под тканью которых явно обрисовывались остроносые ботинки. На голове его почему-то не было шапочки.

— Все в порядке? — спросил коротышка. — Добрый вечер.

— Скорее уж спокойной ночи, — отозвался человек в бахилах. — Ничего не получится. — Он сделал паузу. — По крайней мере в операционной ничего не получится…

— Почему же не получится? — спросил коротышка.

— Мы не учли, сегодня работают две медсестры-практикантки из Киева, они ничего не знают. Они ничего и не должны знать, при них нельзя.

— А как же тогда? — в голосе военного возникло беспокойство. — Ты же знаешь, у меня пятый день, у меня осталось всего четыре часа.

«Все-таки они пролезли в армию, — подумал Д.Д. Находясь за решеткой в темноте, он оставался совершенно невидимым. — Я все правильно рассчитал: и в армию, и в милицию… Вероятно, они уже везде… Высшая раса, подобранная из жизнерадостных кретинов!»

Немного подумав, медик сказал:

— Давайте мы сделаем так: опустим реципиента в морг еще живого, а оформим, будто он умер на операционном столе. Сегодня там дежурит один студент, мы его вызовем. Так что придется вам несколько дискомфортно, но уж что поделаешь…

— Когда? — спросил коротышка военный.

— Ну, предположим, через час, товарищ в сущности безнадежен, рак горла. В любом случае это не будет убийством.

— Мне все равно, — сказал коротышка. — Часы-то тикают. Через три часа я и вас могу убить. Любого, кто рядом окажется…

— А как же вскрытие? — спросил второй, до сих пор не принимавший участия в разговоре.

— А это, простите, уже не наше дело. — Голос у врача был звонкий и сытый. — Ну зачем вы беспокоитесь, все будет в порядке, в первый раз, что ли?! — убеждал он. — Они на этот лишний рубец и внимания не обратят. У него и без того вся шея исполосована будет.

Перед тем как вернуться к себе за матовые стеклянные двери, он добавил:

— А пока вы можете в холле подождать. Я выйду и скажу, когда нужно будет спуститься.

Второй, вероятно, адъютант и телохранитель, надавил кнопку вызова лифта. Матовые двери с красной надписью «Операционная» закрылись, замок защелкнулся.

Спиной Д.Д. ощутил, что Лиля стоит совсем рядом. Он услышал дыхание девушки возле самого своего уха.

— Ничего не поняла, — шепотом сказала она. — Что теперь делать?

— Мы сможем незаметно пройти в помещение морга?

— Морга? — она уже потеряла способность удивляться. — А зачем?

— Мы должны там оказаться первыми и как-то спрятаться. Ты представляешь, как это сделать?

— Представляю, — фыркнула Лиля. — Пойдемте.

Долгий переход по мокрому балкону и спуск по полутемным лестницам измотал Д.Д. Старик вспотел, и простыня приклеилась к его хилой сгорбленной спине. Следуя за девушкой, он с трудом переводил дыхание.

Лиля ненадолго оставила его в кафельном боксе на первом этаже и вскоре вернулась с ключами.

— Иначе не войти, — объяснила она и позвенела связкой. — Я их украла.

— Тебя никто не видел?

— Нет, они все дрыхнут, — девушка даже улыбнулась. — Я тоже дрыхла здесь в ночную смену. В морге хорошо спится. Чужие сны снятся.

Они спустились по узкой очень темной лестнице вниз, прошли по коридору, освещенному единственной слабой лампочкой. Приходилось пригибаться, здесь был очень низкий потолок. Ворованными ключами Лиля открыла одну за другой две двери, и они оказались в помещении морга.

Здесь от света ламп, от отражения этого света в белом крупном кафеле, покрывающем стены до самого потолка, у Д.Д. заболели глаза. В обширном помещении было пусто. На железном стуле валялась синяя куртка, а на столе, покрытом дешевой клеенкой, стоял недопитый стакан чаю, рядом со стаканом холодный кипятильник.

Все помещение наполнял легкий гул мотора. Кипятильник мелко вибрировал. Д.Д. подошел к столу и зачем-то попробовал подушечкой пальца нетронутый бутерброд с маслом и розовым кусочком ветчины. Лиля шла вдоль стены, распахивая холодильники. Она дергала длинную металлическую рукоять и заглядывала внутрь, в ледяной замкнутый мрак.

— Совершенно пусто, — сказала она.

— Что? — не расслышал Д.Д.

Кафельные квадраты раскачивались перед его глазами. Тело, еще не просохшее от пота, прохватывало холодом, идущим из морозильников. Он опустился на стул.

— Что там?

— А ничего, неурожай сегодня. Ни одного мертвеца.

— Почему?

— А не умер никто, наверное. — Она захлопнула очередной холодильник.

Далеко над головой за толстым белым потолком опять громыхнул лифт. У Д.Д. перехватывало дыхание. Капельки пота на лбу остыли, и он растер их пальцами.

— Нужно спрятаться, — сказал он.

Из деревянного углового шкафа Лиля вынула ширму, влезла на стул, сняла плафон и выкрутила одну лампочку, вернула плафон на место. За ширмой образовался темный угол.

— Вот, больше ничего не придумаешь, идите сюда!

Д.Д. не смог подняться на ноги, он только кутался в простыню и хрипел. Преодолев себя, при помощи Лили он перешел за ширму и присел на подставленный ею стул, прижался спиной к белой металлической поверхности холодной камеры.

Лиля присела на корточки рядом. Она взяла в руку ледяную ладонь старика. Со стуком причалил лифт. Рука Лили вздрогнула.

— Сейчас, — прошептала девушка.

Двери лифта открылись, они здесь не были автоматическими. Из обширной грузовой кабины вышли два санитара, выкатили носилки. Д.Д. подсматривал в щелочку. На носилках неподвижно лежал человек, накрытый простыней.

— Ты смотри, дышит! — сказал один санитар другому и приподнял уголок простыни. — Точно, рот открыл!

— Брось, не наше дело, — возразил другой. — Сейчас кончится. Ты хочешь его обратно тащить? — Он тоже наклонился и посмотрел. — Видишь, как горло исполосовали! Не жилец. Пошли отсюда, — и он потянул товарища обратно в лифт.

Грузовой лифт с санитарами пошел вверх, и тут же к звуку его мотора прибавился другой звук. Д.Д. сосредоточился на узкой, отделанной пластиком двери другого, скоростного лифта. Он сдавил руку девушки и заглянул ей в глаза. Она готова была уже разрыдаться.

«Погоди, милая, — подумал Д.Д. — Не сейчас. Сейчас ты должна слушаться. Погоди, очень скоро я тебе все объясню. Потерпи немножко».

Он уже сам, без помощи поднялся на ноги и вышел из-за ширмы. Опять вокруг было тихо, только гудели лифты. Д.Д. прошел по кафельному полу и склонился над умирающим.

Этот человек только что перенес тяжелую операцию, он еще дышал. С минуту старик изучал приговоренного. Он увидел его горло, так изуродованное скальпелем, что следа уж никак не заметить, ни при какой экспертизе. Приняв окончательное решение, Д.Д. потянул лежащею на каталке за теплые руки, но не рассчитал свои силы. Умирающий оказался тяжелым, как мертвец.

— Помоги мне, — властно потребовал он.

Лиля не задавала больше вопросов. Ее парализовала полная уверенность старика. Не обменявшись и словом, вдвоем они перенесли тело в один из холодильников.

В последний момент умирающий шевельнулся, белая рука упала на железную белую решетку. Д.Д. заглянул в черную холодную пустоту и сам захлопнул дверцу. Он тяжело дышал. Повернувшись, он посмотрел в лицо девушки. В глазах ее прочитывалось: «Зачем?», — но искривленные усмешкой губы оставались сжаты. В ожидании Д.Д. смотрел на отделанные пластиком двери и был удивлен, когда уловил отдаленные тихие голоса и шаги. Гости спускались по лестнице.

Теперь нельзя было ошибаться. Он действовал быстро и точно, без скидки на старость и усталость. Он указал, и Лиля послушно спряталась за ширмой. Только секунду он стоял над каталкой, потом легко забрался на нее, накинул простыню, выпрямился и замер в ожидании.

Железные носилки прожигали холодом его спину. Конечно, этого он не учел. Лежать было просто больно, а он должен был выглядеть человеком, только что перенесшим тяжелую операцию и еще не восстановившимся после наркоза.

«Если обнаружат подмену, я проиграл», — подумал он.

Судя по звуку шагов, вошли двое. Д.Д. не закрывал глаз, но сквозь простыню видел только свет лампы. Слух его впитывал каждый шорох. Это были те самые двое, что говорили в лифтовом холле с врачом.

— А ты уверен? — продолжая уже начатый разговор, спросил, кажется, военный.

— Уверен, — отозвался другой. — Ты напрасно беспокоишься, сейчас остался один зараженный, он на первой стадии, я его видел, морда счастливая, у тебя такая же была пять дней назад. Но ты, наверное, и себя не видел. В том состоянии никто себя не видит…

— А кто это? — шаги по кафелю приблизились.

— Да ты знаешь, известная личность, Антоша-кочегар, — он усмехнулся.

Д.Д. замер, рука приподняла простыню на его лице.

— Слушай, а ты уверен, что этот еще живой? — теплая мягкая рука коротышки взяла запястье Д.Д. и пощупала пульс.

— Дрожит сердечко-то, немножко, но дрожит!.. — Сквозь полуприкрытые веки Д.Д. видел его напряженное, почти испуганное лицо. — Слушай, отойди, будь любезен. Я так не могу.

Опять прозвучали шаги, хлопнула дверь.

Всем телом Д.Д. чувствовал стоящего над ним человека, слышал его дыхание. Теперь следовало расслабиться, чтобы принять удар, он хорошо знал, как это делается. Он помнил, как это происходит с той, другой стороны. Чтобы передать болезнь другому человеку, следует специальным образом сосредоточиться и, когда почувствуешь вязкое тепло в голове, перевести взгляд с какого-то постороннего предмета на жертву, как бы соединив это тепло, переполняющее голову, с другой головой. Здесь происходит вспышка.

Д.Д. помнил лицо рыжеволосой женщины, отступающей к стене, помнил, как он сам это сделал. Это было почти счастье. Теперь должны заразить его, заразить во второй раз.

Чужой взгляд прилепился к лицу Д.Д., и этого нельзя было не ощущать. Чужая рука вцепилась в металлический край носилок. Вот сейчас это произойдет. Старик ощутил легкий толчок в лоб, больше ничего. Коротышка военный тяжело вздохнул, будто вынырнул после долгой задержки дыхания, после минуты под водой, и на лицо Д.Д. опять упала простыня.

С продолжительным скрипом открылась дверь.

«Только бы они девчонку не заметили, — подумал Д.Д. — Ведь застрелят обоих, а это будет жаль. — По телу, наполняя каждую клеточку, пропитывая резью и теплом, лились уже знакомые потоки. — Не застрелят, он понял это со всей определенностью. — Не увидят! — И только теперь он осознал свою ошибку. — В любом случае он должен убить меня. Чтобы сохранить память, он должен убить».

— Ты уверен, он умрет? — слабым голосом спросил человек, только что распрощавшийся с пятой, последней долей своей болезни.

— В любом случае ты должен помочь ему. Давай сюда…

Щелкнул замок холодильника, и старик понял, что сейчас его просто заморозят насмерть. Каталка пошла, покачиваясь, по кафельному полу, и через минуту он ощутил удар холода.

— А этого достаточно?

— Достаточно, достаточно… Мы часто так поступаем! Считай, что ты его прикончил, вот только сам дверцу захлопни. Ведь нет разницы, как ты это сделаешь, важно, чтобы это сделал именно ты.

Сквозь простыню на веки старика падал свет. Когда дверца холодильника закрылась, свет померк.

Д.Д. еще услышал:

— А этого, Антошу, его тоже сюда, в клинику привезли? Зачем?

— Точно не знаю, но, по-моему, они хотят провести небольшой эксперимент, хотят заставить его заражать с первого дня! — Раздался неприятный смешок. — Как я понял, клиент уже на операционном столе.

Дверь захлопнулась, шаги удалились.

Новый человек

Их шаги еще не затихли на лестнице, а Лиля уже кинулась к холодильнику. Она распахнула дверцу, подставила каталку и вытянула на нее неподвижное тело старика. Прилив ясности разрушил полную неподвижность. Д.Д. мелко дрожал. Кожа прогрелась изнутри, она стала влажной и упругой. Ровные удары сердца разгоняли кровь по его обновленному телу. Железо носилок не ощущалось уже как холодное.

— Вы как, живы? — спросила Лиля, с трудом переводя дыхание.

— Жив.

— Зачем вы это сделали с собой?

Он ненавидел эту девушку. Но уже и сама ненависть стала иной. Если несколько минут назад Д.Д. готов был многое простить, то теперь ему был ненавистен не только этот глупый молодой голос, ему был ненавистен ее запах, шорох ее платья, ее испуг. Она подошла и склонилась к его лицу. Она повторила:

— Зачем вы это сделали?

Д.Д. откинул простыню и легко сел на каталке. Он покачал босыми ногами в воздухе, не касаясь каменного пола, посмотрел на Лилю. Он больше не чувствовал в своем теле унылой старости. Подмигнул. Отвращение быстро угасало в старике. Взгляд его скользнул оценивающе по фигуре девушки.

— Все отлично!

— Нет, я не понимаю… — Ощутив его жадный взгляд, Лиля немного отступила. — Я не понимаю… — Она хотела закрыть лицо руками, но только прижала на миг напряженные ладони к груди. — Неужели это все правда?

— А ты сомневалась до сих пор?

— Да! — выдохнула девушка. — Я дура! Я не верила вам… Я сошла с ума… Что мы теперь делать будем?

— Мне нужно одеться, — сказал Д.Д., и Лиля вздрогнула от его изменившегося голоса. — Сама подумай, не могу же я вот так, в простыне, по улице идти.

— Я просила, чтобы взяли вашу одежду. — Девушка отвернулась. — Должно быть, ее принесли в палату. Я сбегаю?

— Да нет, — Д.Д. сошел с каталки. — Вместе пойдем.

«Никто ничего не заметит, если сейчас сделать еще один укол снотворного. Тогда они отвезут меня в Москву, на это уйдет не больше двух дней. В Москве можно будет развернуться по-настоящему. Нет, снотворного я не хочу. Если принесли одежду, значит, надо одеваться, а одетому человеку в постели делать нечего! Нужно бежать».

Созревающий за стенами больницы в городе большой праздник, как сочный плод, манил старика на улицу. Хотелось выйти скорее куда-нибудь на балкон, поближе к этим бессмысленным транспарантам, к развевающимся знаменам, поближе к этой ревущей толпе.

Он уже определенно знал, что собирается делать. Он принял решение еще до того, как был заражен, но теперь оно укрепилось в Д.Д. и стало ориентиром, руководством к действию. Силы бурлили в нем. Он бежал по ступеням.

В конце коридора светилось окно, наступило утро. Ночники еще горели, но белые двери палат отражали небесный свет. Лиля шла впереди, Д.Д., не оборачиваясь, быстрым шагом следовал за ней. Они миновали стеклянную дверь, прошли мимо пустующего места дежурной сестры, вошли в палату. В палате никого, горит ночник. На стуле сложены его вещи, все вплоть до плаща.

— Вот, пожалуйста, — сказала Лиля. — Если, конечно, все это вам еще впору?..

— Спасибо, спасибо! Впору. — Д.Д. насколько мог быстро одевался. — Восхитительное состояние, — не удержался он. — Может быть, и вы когда-нибудь попробуете… Вы правы, после заражения человек меняется. Иначе протекают химические процессы в крови… Но вес и размеры тела остаются те же самые, как и моя память. Каждая морщинка при мне, все мои болезни при мне….

— Это со всеми так?

— По-разному, по-разному бывает. Каждый человек строго индивидуален. Я все тебе расскажу, не теперь… — Застегивая рубашку, он бодро поглядел на девушку. — Все будет в порядке! Не нужно бояться. Не нужно задавать преждевременных вопросов. Кстати, я что действительно с виду так сильно помолодел? Нет! — он остановил ее быстрым движением руки. — Не отвечай.

Пришел лифт. Д.Д. нажал кнопку. С шорохом кабина скользнула вниз. Старик смотрел в небольшое прямоугольное зеркало. Лиля, стоящая за спиной старика, смотрела в то же зеркало.

На узком табло бежала световая линия — отметка этажей. Зажглась и замерла цифра «4», лифт остановился раньше времени. Д.Д. хотел ударить пальцем пр кнопке первого этажа и не дать дверям раздвинуться, но почему-то не сделал этого. Его мозг, как и много лет назад, безошибочно моделировал каждую следующую секунду. Он не знал, что произойдет с другими людьми, это было только его собственное будущее. Будущее с точностью до мельчайшей подробности, до удара пульса.

Створки разошлись, и в их резиновой твердой рамке на фоне противоположной стены появилась темная физиономия Антоши. Глаза Антоши были влажными и часто мигали. За спиной кочегара стояли еще двое. Лиля непроизвольно повернулась и подалась назад. Она взвизгнула и задержала дыхание. Лицо ее посерело.

— Ну, здрасьте, Давид Денисович, — сказал Антоша. — Вот видите, опять мы с вами встречаемся! — Он поставил ногу в мятом ботинке, не давая двери закрыться. — Хочу спросить, как там мои денежки поживают? Запамятовали, небось? Хорошо, встретились…

Больше кочегар ничего не сказал. Д.Д., ухватив его за руку, втянул в кабину и, парализовав коротким ударом в грудь, прислонил спиной к пластмассовой стенке. Антоша улыбался. Глаза кочегара были ясными, как у годовалого ребенка. Д.Д. обеими руками взял его за горло, сильно сжал, и Антоша захрипел, задергался…

Никто не успел достать оружия. Лиля ударила по кнопке, двери захлопнулись. Лифт пошел. Сжимать пальцы на дергающемся кадыке кочегара было приятно. Было приятно смотреть на затягивающиеся пленкой большие, быстро мутнеющие глаза Антоши. Ноги его долбили в пол лифта, и эхо этих ударов уходило вниз, в шахту, с частотой сердцебиения.

Кабина двигалась вниз. Сквозь стенки лифта было слышно, как бухают по ступенькам запасного хода тяжелые ботинки преследователей.

— Не давай открыться дверям, сразу нажимай «стоп», потом верхний этаж, — приказал Д.Д. — Посмотрим, как они вверх побегут.

Послушно Лиля подняла руку, готовая в нужный момент ударить по кнопке. Д.Д. не мог отвести взгляда от золотых часиков, от тонкого нежного запястья, от обработанных пилочкой маленьких ноготков. Даже время притормозилось в нем. На поднятой кисти, как нарисованные, выделялись тоненькие синие жилки. Наверное, уже тридцать лет он не замечал женских рук, не чувствовал женского запаха, был безразличен к повороту бедра, к объему женской груди. Это было не вовремя, это было совсем ни к чему, но именно в эти мгновения, сжимая горло кочегара, старик ощутил прилив страсти. Отвлекшись, он ослабил хватку. Антоша очнулся, присел и вывернулся из объятий Д.Д. Размахнуться кочегару было негде, и привычного ножа не было при себе. Это спасло старика.

Кулак кочегара саданул Д.Д. в скулу. Антоша истошно, бессмысленно закричал. Темный лоб его был мокрым от пота, а растянутые в крике губы казались совсем черными. Вряд ли он понимал, что делает. Второй удар пришелся в грудь девушки, и Лиля, отброшенная назад, не успела нажать кнопку.

Двери открылись.

— Ложись!

Подчинившись рефлексу, Д.Д. бросился на пол, на четвереньки, прижался щекой к линолеуму. Падая, он увидел на ярком кафельном фоне два длинных ствола с насадками глушителей. Парни были необученные, и стреляли они, вероятно, не глядя. Многократно раздалось слабое шипение. Антоша вопил еще громче, видимо, очень не хотел умирать. Руки его крестом раскинулись в узком пространстве. Воспользовавшись кочегаром как прикрытием, Д.Д. приподнялся и нажал кнопку.

Двери захлопнулись. Кабина пошла вверх.

Из семи выпущенных пуль только две достигли свой цели, четыре оставили маленькие дыры в пластиковой обивке лифта, а одна пробила зеркало. Антоша был ранен в ногу. Он орал, как пьяный, матерился, брызгая слюной. Он сидел на дне кабины, выставив покалеченную ногу, из которой хлестала кровь.

— Больно! Больно… — стонал он. — У-у-у, суки! Больно!

Д.Д. склонился к кочегару.

— Ну хватит. Надоел! — Руки старика сомкнулись на дрожащем горле.

Антоша уже не мог кричать, он только хрипел. Д.Д. нажимал изо всей силы. Глаза кочегара выпучились, он весь задергался и через несколько секунд утих, замолчал навсегда. Медленно отняв руки от горла Антоши, Д.Д. увидел рядом с синими следами собственных пальцев отчетливый алый рубец.

— А ведь ты был последним? — спросил Д.Д.

Антоша ничего не ответил. Он сидел неподвижный, с раскрытым ртом, голова откинута назад, а рядом с ним лицом вниз лежала Лиля. Пуля ударила ее под левую грудь и прошла навылет. На натянутом халате чуть выше поясницы было рваное красно-черное пятно.

Во рту старика образовался холодок. Он даже попробовал перевернуть языком несуществующую таблетку валидола, он вспомнил прикосновение металлических острых ножниц там, в троллейбусе, вкус пудры и помады из женской сумочки. Тонкая рука с золотыми часиками почему-то хваталась за темную, бурую от крови штанину кочегара.

«Он был последним. Теперь я в полной безопасности, — устало подумал Д.Д. и отметил эту собственную усталость как что-то неестественное. — Похоже, я уже выиграл… И похоже, старость возвращается… Недолго же я был молодым… Только и хватило времени, чтобы заполучить два человеческих трупа…»

Почти с безразличием Д.Д. наблюдал, как сначала девушку, а потом и кочегара вынимали из заклиненного лифта. Безмолвные сонные санитары уложили их обоих на одну каталку, накинули сверху простыню и увезли вдаль по узкому белому коридору.

Чекан стоял рядом и тоже наблюдал.

— Куда их теперь? — спросил Д.Д.

— А какая разница куда? — Чекан пожал круглыми плечами. — Наверное, в холодильник, куда же еще?! Здесь без нас разберутся как-нибудь. Пойдем, что ли? — Он сделал приглашающий жест. — Поговорим?

Они сидели в процедурной на белых металлических стульях. Заступившая на смену дежурная сестра принесла чай. Блестел кафель, блестело зеркало над чистым умывальником.

— А я вижу, тебе девочку жалко, — Чекан прихлебывал из узкой высокой чашки. — Ну, не переживай, мы вас в один холодильник устроим!

«Дурак, — подумал Д.Д. — Ничего не понимает. Похоже, от многократного заражения они только тупеют. Но если так… — Он опять чувствовал себя стариком, но в голове этого старика было необычайно ясно. — Но если так, у них у всех должна быть мания власти, чем глупее человек, тем больше хочет управлять другими… Все это совсем не похоже на то, что я помню… Совсем не похоже».

— О чем ты думаешь? — спросил Чекан.

— Ни о чем.

— Ты, наверное, думаешь, Давидик, что мы и теперь тебя оставим в живых? Ты на это рассчитываешь?

— Думаю, что оставите. — Он сделал еще один глоток из своей чашки.

— Напрасно ты так думаешь. — Глаза Чекана не выражали ничего. — У нас, конечно, есть предрассудки, но мы их перешагнем.

— Вы не сможете обойтись без моей доброй воли, — объяснил не без удовольствия Д.Д. Ему хотелось разбить чашку и перерезать осколком это жирное горло. Провести тонкую линию крови вдоль выпуклой синеватой шелковой линии — отметки.

Чекан попытался изобразить на своем лице удивление, но это у него плохо получилось.

— Зачем же нам твоя добрая воля понадобится?

— Ну как?.. Вы же не хотите остаться без вируса? Вы же предполагаете здесь, в маленьком советском городишке, занюханной провинции, вывести нового человека? И я думаю, да, получится. Если сто раз переболеть одной и той же неприличной болезнью, то вполне может быть, что на сто первый уже и не захочется. Вы же везде пролезли: вы и в руководстве, и в органах посеяли свою идею, как же, например, мэр города может обойтись без вируса? А убить вы меня не можете. — Д.Д. нахально показал Чекану язык. — Ну никак не можете!.. Потому что на данный момент я последний и единственный носитель. Собственно, последним был Антоша, но я его задушил. И вы должны усвоить — это моя добрая воля с кем-нибудь из вас поделиться или спокойно умереть. Ты посмотри на меня, видишь, какой я старенький, мне умирать не страшно…

— Значит, думаешь умереть? — спросил Чекан.

— А я не решил еще, но если вы будете за мной ходить, если вы будете меня просить, умолять и на коленях передо мной стоять, то, конечно же, умру вам назло. А если приставать не станете, то я еще подумаю, жить мне сволочью или умереть с честью. Выбор-то, он всегда есть. До самой последней секунды есть. Вот только беда, после того как секунда эта щелкнет, выбор пропадает.

Д.Д. поднялся и вышел в коридор. Чекан последовал за ним, но только для того, чтобы дать распоряжения своим головорезам. Д.Д. пропустили беспрепятственно.

Большой праздник

Близнецы сидели нахохленные, похожие на серых воробушков, забравшись на высокую круглую скамейку. Д.Д. вышел из стеклянных дверей больницы, постоял на ступеньках, с наслаждением вдыхая густой сырой воздух новой, наверное, последней осени, потом подошел и опустился на скамейку рядом с мальчиками.

— Ну, как наши дела? — спросил он.

— Спать хочется. — Один из близнецов потянулся.

— На демонстрацию пойдем, — сказал другой. — Некогда нам спать!

— А меня возьмете с собой на демонстрацию? — спросил Д.Д.

— А чего на нее брать? Она везде будет, везде, где хочешь, куда от нее денешься? Обязаловка!..

К ним подошла высокая сухая женщина.

— Тамара Игнатьевна? — спросил Д.Д. Женщина кивнула. — С праздником!

— С праздником, — лицо женщины было усталым, но она улыбалась. — А вы тот самый приезжий старичок?

— Вроде он.

— Напрасно вы из больницы убежали. Впрочем, ваше дело, не мое. Иногда в больнице только хуже. — Она взяла за руки своих близнецов. — А вы куда теперь?

— Да вот не знаю, праздник, — Д.Д. тоже поднялся.

«Значит, она не знает про Лилю, и хорошо, что не знает».

— Лиля на смене, — вслух сказал он, — а мне ехать только вечером.

— Пошли с нами, — предложила женщина. Увлекая за собой детей, она шла по асфальтовой дорожке между корпусами. Д.Д. медлил. — Ну что же вы, — обернулась она. — Пойдемте!

Он попытался припомнить то первое состояние сорок лет назад, сравнить с теперешним, но сопоставить не получалось. Конечно, было понятно, что теперь и эйфории почти что нет и дополнительные возможности мозга какие-то сомнительные. Силы вернулись только на несколько коротких минут. Д.Д. больше не чувствовал себя молодым, его кровь остывала и густела, как остывал и густел воздух вокруг. Но своей цели он достиг. Возможность заражать других была теперь неотъемлемо с ним.

У женщины были рыжие волосы, они выбивались из-под белого мехового берета. Д.Д. обратил на это внимание уже в подъезде, когда она своим ключом открывала дверь квартиры. Женщина сняла берет, и иллюзия сходства увеличилась. Она тряхнула головой в полумраке передней, и он почти увидел перед собою то, сорокалетней давности, напуганное лицо.

Мальчики, с криками и визгом ворвавшиеся в квартиру и уже опрокидывающие что-то, сразу пропали из поля зрения. Женщина была ласкова, так же как и сорок лет назад. На какие-то мгновения он даже терял связь, и ему казалось, что это одна и та же женщина, что она все еще жива, а это значило, что не прошло еще пяти дней, во-первых, и, во-вторых, это значило, что придется умереть. Он ненавидел ее.

Послушный Д.Д. прошел в комнату, устроился в кресле, скрестил ноги, даже взял со столика газету. Это была та самая газета, что Лиля приносила ему в больницу. Непроизвольно Д.Д. даже поискал поддельную статью. Но ритуальный знак отсутствовал. Листок, который он держал в руках, был обыкновенным тиражным листком, а вовсе не особой подделкой для особого случая — посвящения в высшую расу.

— Вы, наверно, есть хотите? Сейчас накрою на стол, и позавтракаем. — Женщина склонилась к нему, иллюзия рассыпалась. От той женщины в прошлом пахло парным молоком, от этой исходил явственный запах больницы. Это был другой человек.

Д.Д. вытянулся, положил руки на подлокотники кресла, попытался расслабиться. Перед ним раздувалась под напором ветра освещенная солнцем балконная занавесь. Он почувствовал приближение приступа. Зачесалось под левой лопаткой, во рту пересохло, но болевой атаки пока не было.

«Главное, чтобы они вышли на улицу в массе, одновременно много людей перед глазами. — От ненависти Д.Д. сжал подлокотники кресла. — Я уничтожу их всех, разом, одним ударом! Никто не умер от самой болезни… Либо сбросить и забыть, либо сбросить и убить и запомнить, зафиксировать свою вину! Им всем незачем жить, — под словом „всем“ он объединял теперь для себя все человечество в одно существо. — Они все либо жалкие подонки без памяти, либо убийцы!.. Пусть сами себя уничтожают, сотрут по своему обыкновению в порошок!»

Он попытался вспомнить лицо Лили и не смог, вспомнил только золотые часы — блестящие треугольнички и, может быть, еще голос девушки. Как она спрашивала его: «Неужели это правда?» Голос Лили прозвучал отчетливо, будто она находилась рядом в комнате.

«Наверное, она тоже предпочла бы забыть, — усилием воли оттесняя галлюцинацию, подумал Д.Д. — Она такая же, как все. Я должен сделать это. Стереть красное пятнышко со штанины… Чем больше их удастся сразу заразить, тем лучше. Но если не выйдет заразить более пяти человек, не страшно!.. Насильственный восторг праздника заставит их еще до вечера перезаражать друг друга. Коммунисты будут заражать демократов, а демократы будут заражать всех подряд. Юноши будут заражать любимых девушек, родители — детей, дети — родителей… Это не столица, это провинциальный городишко. Через несколько часов он превратится в ад. Он превратится в центр новой эпидемии…»

Он ненавидел людей и на этот раз отдавал себе отчет даже в том, что ненависть эта — страсть, всего лишь результат болезни, но страсть была столь сильна, что не отдаваться ей он не мог.

— Идут, идут! — кто-то из близнецов закричал это первым. — Идут!

За окном уже раздавались звуки духовой музыки, негромкий рев приближающейся толпы.

Д.Д. поднялся из кресла, покачиваясь, шагнул к балконной двери. Он рванул широкий чистый тюль, и в скомканной занавеси запуталось солнце. Распахнув дверь, Д.Д. вышел на балкон. Холод ударил по лицу. Он вцепился в холодное железо, в балконный поручень и, чувствуя нарастающую боль под лопаткой, ожидал, когда шевелящаяся толпа поплотнее войдет в узкую улицу под его ногами. Игла проколола рубашку и медленно вдвигалась в сердце, приостанавливая его толчки.

— Ничего… Успею… — шептал старик, перегибаясь через поручни. — Когда-то я уже справился с этим… Справлюсь и теперь! Я справлюсь! Справлюсь!..

Двигались транспаранты, плескался алый кумач, блестела медь оркестра. Можно было уже разглядеть лица шаркающих под балконом людей. Лица людей — землистые и румяные, молодые и морщинистые, оскаленные от голода и сытые, пьяные и трезвые бессмысленные лица — мягкий калейдоскоп — сдувающийся розовый шарик…

— Сейчас… — прохрипел он. Он попробовал напрячься, но медь солнца потускнела перед глазами. — Сейчас!..

В голове у старика стало тепло. Оставалось только последнее движение. Он шарил полуслепыми глазами, но не мог из толпы вычленить отдельную жертву, так он ненавидел их всех, этих людей.

Праздничный город вокруг неприятно пожелтел. Хватая воздух мгновенно пересохшим ртом, Д.Д. еще что-то прошептал.

Музыка, шум голосов, шорох шагов — все это шло волнами снизу, а сверху на него наваливалась огромная желтая плита.

Ледяная игла прошила тело и, неимоверно вытянувшись, с тихим звоном ударила тонким острым концом в оконное стекло на противоположной стороне улицы.

Последний очаг эпидемии погас.

«Я не смог», — было последнее, что подумал Д.Д. В густеющем навсегда мире он поймал последний блеск. Блеск оконного стекла, в которое ударила игла, лишившая его жизни. По стеклу расползлись трещинки, но в темной глубине квартиры за ним было пусто, ни одного человека. Все ушли на демонстрацию.