Церковь, Русь, и Рим

1. Русь до Крещения

Неточность западных историков, писавших о возникновении и распространении христианства на земле, где позже образовалась Российская империя, а также антицерковные сочинения советских авторов принуждают нас начать с краткого обзора до-Владимирской эпохи.

Равнины, с глубокой древности населенные скифами и сарматами, а затем разными славянскими племенами, с III в. н. э. подверглись нашествиям германских и азиатских кочевников, стремившихся в Европу. Там чередовались самые разнообразные народы: готы, гунны, авары, угры, хазары, печенеги, половцы и, наконец, в XIII в. — татары. Влияние, ими оказанное на завоеванные края и их население, зависело от степени культурности самих завоевателей. Судя по недавним исследованиям проф. Н.Т.Беляева, опубликованным в "Кондаковских Сборниках", немалый след оставили готы. Их историк Иорнанд (VI в.), описывая могущество короля Германариха (350-375), замечает, что ему были подвластны почти все народности, населявшие тогда Европейскую Россию, а именно: венды, анты, языги, роксоланы, эсты, финны, черемисы, мордва, меря, пермь, весь и чудь.

Первоначально выходцы из Скандии (Скандинавии) — готы — заселили южное побережье Балтийского моря, затем прошли до Черного моря и Дона, где они разделились на вестготов, или тервингов ("жителей лесов"), и остготов, или грейтунгов ("степных жителей"). Остготы обосновались на востоке от Днестра и заняли Крым. Любопытно, что южная часть Крыма, между Балаклавой и Судаком, до XVI в. называлась Готией и ее жители долго сохраняли свои традиции и православную веру, находясь под татарским владычеством. Греческие миссионеры, давно проникшие в древнейшие азиатские колонии в Крыму, преуспели в проповеди среди готов и основали там епархию, подчиненную Константинопольскому патриарху, о чем свидетельствовал еще в VI в. греческий историк Прокопий, написавший историю готских племен. Готские епископы, затем митрополиты, всегда оставались в юрисдикции Византийской Церкви, даже после падения столицы в XV в.

Памятники готского искусства (золотые и серебряные уборы, пряжки, оружейные оправы, знаки отличия и т.д.), изображавшие преимущественно зверей и птиц и относившиеся к IV-VI в., были найдены на Кубани, в Крыму и на берегах Черного моря. Проф. Беляев, отмечая влияние готов на развитие западноевропейской культуры, колыбель их искусства считает южнорусскую равнину, откуда эти завоеватели Европы перенесли его в Галицию, Италию и Испанию. Готское искусство, несомненно, оказало влияние на древнеславянское. Готское государство было сметено нашествием тюрко-монгольских орд гуннов, которые за время непродолжительного пребывания на юге России оказали известное влияние на славян в области военной организации.

Наконец, хазары, появившиеся в VII в., заслуживают больше внимания, ввиду их крупной роли в истории Древнейшей Руси. Про этих тюркских кочевников впервые упоминают византийские историки в 626 г., именуя их "восточными турками", тогда как арабский писатель Эбн-эль-Этир считает хазар племенем скифского происхождения,родственным грузинам. Несомненно, в хазарской государственности находились не только тюркские, но и арабские, византийские и иудейские элементы.

Хазары были первоклассными торговцами и, основав свое царство, они наладили торговые пути между Европой и Азией, причем приложили все старания для того, чтобы оберегать их от степных кочевников. Покорив славянские племена вятичей, северян, радимичей и полян, хазары занялись внутренним устройством своего государства, которое простиралось от Буга до Урала. Вытеснив волжских болгар к Каме, хазары обложили их данью, как крымских готов и славян. Расположенные по торговым путям в Азию, хазарские города играли роль не только сторожевых постов, но и рынков, где встречались арабские, греческие и болгарские купцы; хазары возили в Болгарскую столицу на Волге, болгары — свои товары, главным образом, серебряную утварь в обмен на шкуру и меха, доставаем ые болгарами от финских северных звероловов. Таким образом, хазарские торговые центры: Саркель (Белая Вежа) на Дону, Семендер на Кавказе, столица Итиль на Каспийском море (прозванном арабами Хазарским) приобрели крупное экономическое и культурное значение.

Надо сказать, что хазарская династия ханов, или "каганов", и их аристократия с VIII в. исповедовали иудейскую религию, которая с первых веков распространялась в ряде восточных государств от Йемена до Абиссинии посредством широкой миссии, и Хазария являлась северным звеном иудаизма. Византийские историки пишут о столице полян — Киеве, называя его хазарским именем Самбат. Хазарское влияние настолько укрепилось там, что, как свидетельствуют летописи, киевские князья и св. Владимир продолжали носить хазарский титул "кагана" после падения хазарского владычества. Хазары оказались прекрасными организаторами и наладили управление своего государства, разбив его на территориальные общины, с которых взимали дань ханские наместники — "тудуны", назначенные в главных городах, например, в Киеве36. Эти тудуны позже стали вроде удельных князей, подчиненных ханскому авторитету. Общины устраивались по принципу самоуправления, причем, там впервые оказался введенным для решения общих дел вечевой порядок, вскоре распространившийся повсюду у русских славян.

Хотя правящий хазарский класс и исповедовал иудаизм, народ преимущественно держался магометанства, но были и язычники, а впоследствии и христиане, т.к. хазары постоянно соприкасались в торговле с арабами и греками, знакомясь одновременно с Православием и исламом. Кроме того, как мы видели, в Крыму с древних времен существовали православные епархии, зависящие от Константинополя. Надо сказать, что к своим магометанам и к языческим славянским племенам каганы проявляли большую веротерпимость.

В середине VIII в. греки уже настолько сблизились с хазарами, что сын императора Льва III Исавра, Константин, прозванный Копронимом (741—775), женился на дочери хазарского кагана, принявшей Православие под именем Ирины. Их сын, в свою очередь, царствовал в Византии — Лев IV Хазар (775— 780). Напомним, что этот период церковной истории печально ознаменован был, во-первых, зарождением в Византии иконоборческой ереси, которой положил начало отец Константина V, Лев Исавр. Во-вторых, на Западе этим воспользовались папы, чтобы политически отделиться от Византии, приняв как дар франкского короля Пигина Короткого принадлежавшие императору Равенский экзархат и Пентаполис благодаря чему римские епископы, начиная со Стефана II (752—757), сделались государями "церковных штатов", т.е. средней Италии и Римского герцогства. В Хазарии брак Ирины не остался без последствий.

Когда иконоборческая ересь была изжита и осуждена VII Вселенским Собором, в Византию прибыло в 858 г. хазарское посольство, радушно принятое императором Михаилом III (855— 867) и знаменитым патриархом Фотием37. Хазарские каганы, видимо, тяготились уже своей иудейской верой, понимая ее несовершенство по сравнению с греческой; кроме того, западные миссионеры, присланные из Германии императором Людовиком I (814—840), не встретили успеха в славянских странах38, но побудили хазар, помнивших об Ирине, обратиться к Византийской Церкви.

Ханские послы стали просить императора прислать к ним какого-нибудь ученого мужа для того, чтобы ознакомить народ хазарский с истинной верой, т.к. каган и его приближенные этого искренно желали. По совету патриарха Фотия, в Хазарию был отправлен ученый философ Константин и брат его Мефодий, будущие святые Кирилл и Мефодий, просветители славян.

По примеру хазар, немного позже, не желая принимать христианство от западных миссионеров, к патриарху Фотию обратился Болгарский князь Борис. Он и его народ благодаря усердию греческих проповедников принял крещение в 863 г., причем преемником Бориса, нареченного Михаилом, был сам император.

Святые братья, тем временем, начали свою проповедь на юге России. Около трех лет пробыли они у хазар, пользуясь благосклонностью кагана. Они изучили досконально хазарский язык, одновременно ознакомившись и со славянскими наречиями, что облегчило их труд по составлению славянской азбуки. Около полугода прожили они в городе Херсонесе (Корсунь), древней греческой колонии, находившейся в окрестностях теперешнего Севастополя. Там они открыли 30 декабря 861 г. мощи св. Климента, папы Римского (91-100), умученного в Крыму в первые века христианства. Многие хазары и язычники крестились, а каган, убедившись в добродетелях братьев, завязал с ними самые дружеские отношения. При дворе всякий оказывал им особый почет, что, конечно, благоприятствовало их проповеди. По их просьбе, каган разрешил всем своим подданным свободно креститься в православную веру, тогда как проживающим в Хазарии грекам он запретил переходить в ислам и иудаизм. Желая поддерживать выгодный ему мир с Византией, каган объявил святым Кириллу и Мефодию, что он освободил от неволи многих греческих пленных. Разумеется, такие мероприятия не замедлили дать самые хорошие результаты и многие "тудуны" крестились.

К сожалению, проповедь братьев, которая при их способностях могла бы на целое столетие приблизить крещение Руси и привлечь к Церкви язычников-славян, преждевременно прервалась. Дело в том, что в 862 г., по примеру хазар и болгар, в Константинополь приехало еще посольство от Моравского князя Ростислава и племянников этого славянского государя, Святополка и Коцела, удельных князей Моравии. Эти западные славяне с 855 г. порвали сношения с властным Германским императором, желавшим их поработить, и с тех пор воевали за свою независимость с немецкими феодалами. Князья и народ вся чески противились проповеди латинских миссионеров, насильно насаждавших среди них христианство, следуя в этом примеру императора Карла Великого, крестившего саксонцев огнем и мечем. Моравы не желали, кроме того, молиться на непонятной для них латыни и, чтобы избавиться от немцев, решили просить императора Михаила III и патриарха Фотия об оказании им содействия. Послы обратились к императору следующим образом: "Земля наша крещена, а нет учителя, который бы наставил нас и научил и сделал для нас понятными Божественные книги, потому что мы не разумеем греческого языка, ни латинского. Пошлите к нам учителей, которые истолковали бы нам книжные словеса и смысл их, потому что из Вашей земли во все стороны исходит и распространяется добрый закон".

Император и патриарх согласились помочь моравам и отправили в Велиград свв. Кирилла и Мефодия, воспользовавшись их пребыванием в столице. Этот выбор объясняется тем, что в Хазарии свв. братья, как было сказано, усвоили славянский язык и изучили быт славянских племен. О деятельности этих апостолов мы рассказали в I части, как и о вражде к ним со стороны латинского духовенства и немецких принцев. Добавим, что, уезжая из Корсуни, свв. братья увезли с собой в Константинополь найденные ими мощи св. Климента, кроме головы мученика. Когда в 867 г. они были приглашены в Рим папой Адрианом II, одобрившим их труды, они подарили ему эти мощи, которые были положены в церкви, посвященной св. Клименту. Голова же св. мученика стала на Руси величайшей святыней.

Вслед за хазарами, болгарами и моравами,в 871 г. к греческому императору обратились сербы, в свою очередь, прося греческих проповедников.

Благодаря азбуке, составленной свв. братьями, и их переводам Св. Писания и богослужения на славянский язык, западные и восточные славяне присоединились к Православию. Эти переводы на народный язык позволили им глубже и сильнее восприять христианскую веру, чем в западных государствах, подчиненных Риму, где подобные переводы стали запрещаться и постепенно вводились различные новшества, в конце концов приведшие Церковь к римской схизме XI в. Для славян Православие стало фундаментом славянского быта и национального развития, а во время многовекового турецкого ига — силой и поддержкой в несчастии.

Для Велико-Моравской державы невзгоды начались весьма скоро: в 907 г., после битвы при Пресбурге, это славянское государство пало и римские проповедники стали всемерно вытравлять там православные обычаи, и латынь заменила переводы, сделанные свв. Кириллом и Мефодием.

Вернемся к хазарам. Пока эти талантливые коммерсанты богатели и расширяли свои торговые операции, с Востоком и с греками, на севере укреплялись выходцы из Скандинавии — варяги, родные братья норманнов, обрушившихся на Европу в IX в., а в XI в. завоевавших Англию. Обложив данью север, варяги спустились на юг и завладели Киевом, освободив полян от платы дани хазарам.

Среди славянских племен эти пришельцы стали называться "русью" или "варяги-русь", как их именуют древние летописи. Греческие историки прозвали "русью" народ, живший у Черного моря, в составе которого были и славяне и норманны (акад. Платонов). Это название за ними и осталось за территорией, где проживали эти племена.

В 860 г. варяжские князья Аскольд и Дир сделали из Киева нападение на Византию, но были отбиты. Варяги все теснее и теснее сближались со славянами, которые стали рассматривать их как сожителей то мирных, то враждебных, причем с точки зрения развития и те и другие стояли на приблизительно одинаковом уровне. Они вместе торговали с Византией, пользуясь водным путем "из варягов в греки" (т.е. от Финского залива до Черного моря). Постепенно славяне, пользуясь миролюбием хазар, стали в их землях основывать большие колонии, где заодно с варягами они учились торговать с греками, болгарами, арабами и т.д. Северные славяне со своей стороны стали распространяться среди финских племен и основали в их земле свои города, напр.: Ростов, Муром и др.

На северо-западе ильменские славяне издавна владели крупнейшим торговым центром — Новгородом, который благодаря своим водным путям в VIII в. был уже известен и у немцев, и у арабов, и у греков. Новгородские славяне оказались достаточно сильными, чтобы отказаться от платежа дани варягам и даже выгнать их из своих пределов. Однако им же, по словам летописи, принадлежала инициатива приглашения в 862 г. варяжских князей, которым славяне обязаны своим объединением в одно государство и независимостью.

Недавно стало известным сочинение арабского историка X в. — Ибн Хаукаля, в котором он описывает свержение Русью хазарского владычества, указывая на разделение Руси на три области: Куяба (Киев), Славия (Новгород) и Артания (Тмутаракань). Эти области являлись на самом деле тремя крупнейшими культурными центрами русских славян в IX в. Тмутаракань у Азовского моря (по-гречески—Таматарх?) — нынешняя Тамань — образовалась из областей, находившихся между Кубанью и Доном, и с начала VIII в. там осели славяне, варяги, готы, хазары, греки и кавказские племена. Основным занятием этого смешанного населения, в котором главную роль играли русские, была торговля, преимущественно с Византией. Православная вера проникла туда гораздо позже, чем в Киев. Таковы были в ту эпоху главные очаги русской национальной интеграции.

В Византии зорко следили за развитием Руси. Патриарх Фотий, мужество и энергия которого немало способствовали удачному сопротивлению греков напавшим на столицу "россам", не удовольствовался посылкой к хазарам свв. Кирилла и Мефодия. Просчитывая будущее значение Киева, он просил императора после подписания мирного договора с варяжскими князьями Аскольдом и Диром отправить и туда опытных проповедников.

Император согласился и послал в Киев епископа Алексия и двух священников — Афанасия и Кирилла (ставшего потом епископом Катанским в Сицилии). Проповедь их так подействовала на князей, что они приняли крещение в 865 г. вместе с одним хазарским князем и многими киевлянами. Греки основали в Киеве первую церковь во имя св. пророка Илии. Однако росту Православия в Киеве еще мешали немалые препятствия.

Варяжский князь Олег, родственник умершего в Новгороде Рюрика и опекун сына его Игоря, решил оставить эту первую варяжскую столицу и двинуться на юг. Покорив кривичей, взяв Смоленск и Любеч, Олег с Игорем завладели Киевом. Объявив князей Аскольда и Дира самозванцами, т.к. они самовольно оставили Рюрика, при котором были простыми дружинниками, Олег предал их казни.

Киев, с его красотами и многоводным Днепром, настолько понравился князю, что он сделал его столицей вместо Новгорода, назвав "Матерью городов русских" (882 г.). Ввиду того что Олег и славяно-варяжская дружина его поклонялись идолам, православная вера долгое время должна была остаться религией меньшинства.

Тем временем проповедь у хазар не прекращалась. На знаменитый Собор в Св. Софии (879-880), оправдавший св. Фотия и подтвердивший неприкосновенность Символа веры, из русских земель прибыло четыре святителя: архиепископы Лука Воспорский, Павел Херсонский и епископы Ваанес Тмутараканский и Павел Зикхийский (Зикхия находилась на юго-восток от Новороссийска).

Олег предпринял объединение под своей властью русских племен, которых он освободил из-под хазарского владычества. Хазария, увлеченная торговлей, неожиданно столкнулась с шедшими с Востока страшными кочевниками — печенегами. На борьбу с ними хазары мобилизовали все свои силы, чем воспользовался Олег для освобождения русских племен. Преуспев в этом, князь построил на восточных границах своих владений ряд городов-крепостей. В 907 г. он напал на Константинополь и разорил окрестности столицы.

Греки поспешили запросить мира, дали Олегу богатый откуп и заключили с ним выгодный торговый договор, подтвержденный в 912 г., благодаря которому наладились регулярные сношения между Киевом и Византией.

В 911 г. основана была Аланская епархия для крещения в православную веру алан, предков теперешних осетин, кочевавших в X в. между Волгой и Доном. Греки назначили к ним первым епископом Петра39.

Тем временем угроза печенегов русским землям все увеличивалась. Летописцы относят первое их появление к 915 г., когда в Киеве правил Игорь. Хазарское царство постепенно расшатывалось. Арабский писатель Мисхавейки описывает набег русских на берега Каспийского моря и их поход по реке Куре на Азербайджан в 943—944 гг., а Ибн-Хаукаль со своей стороны говорит о появлении русских дружин на Волге. Эти экспедиции отправлены были Тмутараканской Русью.

Князь Игорь дважды ходил на Царьград, причем во втором походе принимали участие и печенеги, с которыми он примирился. При заключении договора между греками и Игорем в 915 г. следует упомянуть о любопытном эпизоде: греческие послы, прибывшие в Киев, присягали в церкви св. Илии, а Игорь и его языческие друзья клялись Перуном, полагая к ногам этого идола свои щиты и мечи. Из этого можно заключить, что Игорь не разрушал церквей и относился к Православию терпимо.

Об его супруге, св. княгине Ольге, наш древний летописец — преподобный Нестор пишет: "Она предшествовала христианству в земле нашей, как утренняя заря пред светом полуденным. Как луна в нощи, так светила она между людьми неверными. Она и по смерти молит Бога за Русь. Ее славят все сыны русские, видя ее лежащую в теле".

Св. Ольга стала первой христианкой в роде Рюрика. В 957 г. она поехала в Константинополь и крестилась при императорах Константине Багрянородном и Романе и патриархе св. Полиеакте, получив имя Елены в честь супруги императора Константина. Об ее приезде с племянником, послами, гостями и переводчиками и об оказанном им приеме пишет император Константин Багрянородный в своей книге "Об обрядах Византийского двора". Еще до крещения Ольга была расположена к православной вере, но не желала креститься в Киеве, опасаясь язычников. Вернувшись в Киев, она пыталась убедить сына своего князя Святослава последовать ее примеру, но тот ответил, что "дружина его станет над ним смеяться" и, по словам летописца, сердился на мать.

Историк С. Соловьев приводит любопытный случай хитрости Киевских варягов, современников Ольги. В западных летописях говорится, что послы Ольги, княгини Русской, крестившейся в Константинополе , Отгон прислал на Русь епископа Адальберта, который, однако, был изгнан с бесчестием40. Оказалось, что эти послы- варяги, учитывая ревность Оттона к распространению веры, попросили западных миссионеров лишь для того, чтобы при императорском дворе получить для себя богатые дары! Княгиня Ольга, разумеется, вовсе об этом их не просила, и Соловьев приводит текст латинской летописи, свидетельствующий об обмане, а также подтверждающий факт крещения св. Ольги в Константинополе: "Послы Елены, княгини Русской, которая при Константинопольском императоре Романе была крещена в Константинополе, просили, обманно, как оказалось потом, у короля епископа и священников для своего народа".

Св. равноапостольная княгиня Ольга скончалась в 969 г. и была погребена по христианскому обряду. Мощи ее св. Владимир перенес в Десятинную церковь в Киеве. В "Кондаковском Семинарии" В.А.Мошин приводит любопытный исторический документ, а именно: "Записку готского топарха". По ней следует, что крымские готы, под влиянием русских соседей, не входивших в состав Киевской Руси, обратились с жалобой на хазар к "могущественному государю Севера". В.А.Мошин доказывает, что, во-первых, соседями являлись тмутараканцы, а во-вторых, что государем Северным был Святослав, так как астрономические указания "Записи" совпадают с рассказом летописца о подготовке похода Святослава на хазар в 964 г.

Киевский князь, покорив вятичей на Оке, разгромил хазарское государство, взял их главные города Саркел и Итиль, а затем победил камских болгар после сдачи их столицы Болгары. Таким образом, Киевскому государству подчинились все восточные области, в которых раньше господствовали хазары. Одновременно к Киеву присоединилась и Тмутараканская Русь, управлявшаяся до тех пор самостоятельно. От прежнего хазарского государства оставался лишь клочок земли в Крыму: от Керчи и Перекопа до Калки (теперешняя р. Кальмиус) по берегам Азовского моря. В 1016г. греческий полководец Мелиссен с помощью русского князя Тмутараканского Мстислава окончательно уничтожил Хазарию. Последний каган — Георгий Цул, христианин, скончался в Византии, а Киевские князья приняли титул "кагана".

2. Русь святого Владимира

В 988 г. князь Владимир Святославович принял крещение после долгих колебаний. Как повествуют летописи, крестился он в г. Корсуни (греч. Херсонес) и, таким образом, южное побережье Крыма, с древних веков получившее христианство, прославилось навеки. Оттуда Владимир проследовал в столицу вместе со своей супругой, греческой царевной Анной, и греческим духовенством Корсуни, перенося мощи свв. Климента и Фивы, а также церковную утварь. Велев уничтожить идолов, в первую очередь Перуна, которого, привязав к конскому хвосту, сбросили в Днепр, Владимир решил крестить киевлян. Это таинство было совершено в присутствии князя и княгини на берегах Днепра греческими священниками. Язычники — мужчины, женщины и дети — толпами погружались в воду и крестились. На месте, где возвышался идол-Перун, Владимир выстроил храм Трех Святителей, а там, где идол был брошен в Днепр, позже был построен Выдубицкий монастырь. Там, где, по преданию, св. ап. Андрей водрузил на горах крест, возник храм св. Андрея Первозванного41. Памятник св. Владимиру был поставлен против того места, где крестился народ: Владимир изображен молящимся, держа в левой руке крест, а у подножья памятника отлиты сцены крещения.

Это важнейшее событие, положившее начало русской культуре и явившееся решающим фактором распространения православной веры с Востока Европы до Азии, за последние десятилетия дало повод некоторым кривотолкам. Появились авторы, пожелавшие злонамеренно умалить роль Византии и, вопреки истории, приписать заслугу Крещения Руси и установления в Киеве православной иерархии не грекам, а болгарам, а именно Охридскому болгарскому патриархату. Эти авторы пытаются изобразить св. Владимира оппортунистом, желавшим, прежде всего, независимости, а поэтому выбравшим вовсе не греческую, а болгарскую юрисдикцию. Действительно, подобный случай имел место в истории, но до Владимира, с болгарским князем Борисом.

Как было нами сказано в первой части (см. ч. I, гл. III, § 2), крещенный при патриархе Фотии князь Борис (Михаил), под влиянием латинских интриг, воспользовался юрисдикционными спорами между Римом и Византией, чтобы потребовать от патриарха независимой иерархии для своей новокрещеной страны и царского титула для себя. Получив отказ, в августе 866 г. он отправил послов одновременно в Рим и Регенсбург, т.е. к папе Николаю I и к германскому императору Людовику II. Как известно, папа немедленно же послал ему епископов и проповедников, ставших вытравлять все сделанное в Болгарии греческими священниками Фотия. Введенные там новшества и лжеучения были в 867 г. осуждены в Константинополе четырьмя патриархами, а Николай I был предан анафеме и низложен. Эта строгая мера, а также отказ и папы признать независимость болгарской кафедры, заставили Бориса одуматься и уже в 870 г. его послы вновь запросили Византию о возврате Болгарии греческой юрисдикции, вследствие чего Борису были посланы из Константинополя епископы. С тех пор, несмотря на политические осложнения, Болгария пребывала православной, а епископы ее подчинялись греческому патриарху вплоть до 1017г., когда Болгарская Церковь была признана автокефальной. Следовательно, в то время, когда св. Владимир собирался креститься, ни о каком "Болгарском патриархате" не могло быть и речи.

Что же касается волжских болгар, соседей Киевского Государства, по словам летописца, предлагавших Владимиру в 986 г. перейти в их веру, то они были магометанами. Значит, речь могла идти только о западных болгарах, но было бы абсурдно предполагать, что Охридская епархия сочла бы канонически возможным дать в 988 г. Киеву независимую от Византии иерархию, тогда как она сама должна была дожидаться автокефалии еще 30 лет после Крещения Руси.

С точки зрения политической эта гипотеза еще менее приемлема: византийская культура (государственная и религиозная) была в то время единственным светочем для погруженной во мрак невежества и суеверия Европы. Греческий императорский двор, школы, академии и искусство поражали современников, как бы они ни были расположены к грекам; не менее поражен ими был и Владимир. Смелый князь не побоялся бы, подобно Олегу, "прибить свой щит на врата Цариграда", но он сознавал, что одной силы и удали своих дружин недостаточно, чтобы укрепить внутренне и цивилизовать юное варяго-славянское княжество. Таковой цивилизацией могло быть только греческое Православие, которое исповедовала его бабка — княгиня Ольга.

От своих послов, бывших в западных государствах, он знал о низком культурном уровне, по сравнению с греками, не только принцев, но и духовенства: на папском престоле бесчинствовали либо ставленники германских императоров, либо крайне недостойные иерархи; а немецкие государи, исповедовавшие латинскую веру, притесняли западных братьев-славян. Все это убедило Владимира, что креститься он мог лишь в "греческую веру".

По византийским и арабским сведениям, в 987 г. Византия заключила с Русью союз для подавления мятежа Варды-Фоки. Киевский князь согласился содействовать грекам, но попросил за свою помощь руку царевны Анны, сестры императоров Василия II и Константина IX Порфирородных, обещав сам креститься. Мятеж был усмирен, но императоры уклонились от исполнения договора. Тогда Владимир напал на Корсунь и после осады взял ее, пригрозив грекам, что пойдет на Константинополь, если императоры не отдадут за него Анну. Императоры, наконец, согласились, но настояли на том, чтобы сперва Владимир принял христианство, что он и исполнил, как было сказано, втойжеКорсуни.

Женившись на Анне, он совершил крещение киевлян. Какой же смысл был ему, породнившемуся с императорским домом, креститься у враждебных Византии болгар, которых, кстати, жестоко смирил его шурин — Василий II (974-1025). Для чего было ему тогда брать Корсунь у греков и возвращать ее после крещения. Почему Владимир, крестившись от греков, выбрал бы для Руси чужую иерархию по своему собственному желанию и возможно ли было это с канонической точки зрения?

Предположить, что Владимир по политическим соображениям предпочел болгарскую иерархию греческой, значило бы, что он крестился только ради политической выгоды и сразу же нарушил канонические правила Греческой Церкви, его принявшей. Однако мы знаем, что Владимир был не только дальновидным политиком (прозванным на Западе "Северным Карлом Великим"), но и ревностным православным государем, за свои деяния после крещения нареченным Церковью святым и равноапостольным42.

Русская Церковь, с самого своего зарождения, была причислена к Византийскому патриархату, как 70-я епархия, или митрополия. Вселенский Патриарх в 988 г. установил в Киеве "Митрополию Киевскую и всея Руси". Столь велико было для России значение Киева, что даже после перенесения из разрушенной столицы кафедры во Владимир, затем в Москву, митрополиты, управлявшие Русской Церковью, продолжали до 1461 г. именоваться "Киевскими и всея Руси". Митрополиты поставлялись Константинопольским патриархом.

Приведем их список вплоть до татарского ига:

Св. Михаил I 988-991

Леон (Лев) I 991 -1007 (грек)

Иоанн I 1008-1035 (грек)

Феопемт 1035- 1049 (грек)

Кирилл I 1050

Иларион 1051 -1054 (русск.)

Ефрем I 1055

Георгий I 1067- 1077 (грек)

Св. Иоанн II 1077- 1089 (грек)

Иоанн III 1089-1091 (грек)

Ефрем II 1092- 1097 (грек)

Николай 1097- 1102 (грек)

Никифор I 1103-1121 (грек)

Никита 1122- 1126 (грек)

Михаил II 1127- 1145 (грек)

Климент Смолятич 1147-1154(русск.)

Константин I 1155- 1158 (грек)

Феодор 1161-1163 (грек)

Иоанн IV 1164-1166 (грек)

Константин II 11 67- 11 77 (грек)

Никифор II 1182- 1198 (грек)

Гавриил

Дионисий 1205

Матфей 1209- 1220 (грек)

Кирилл II 1224- 1233 (грек)

Иосиф I 1237 (грек)

Только после взятия Константинополя турками, когда возникло опасение, что из-за этого греческий патриарший престол окажется стесненным в своих действиях, Россия испросила у Патриарха Геннадия II разрешение епископам поставлять митрополитов по собственному выбору. Митрополиты и после этого продолжали канонически зависеть от Византии, вплоть до учреждения Московского патриархата в 1589 году. Вся история Русской Церкви с первых ее дней свидетельствует о верности ее иерархов Византийскому престолу. Это ничуть не умаляет заслуг ни русских государей, ни епископов.

Не следует забывать, что Православие в корне переменило языческий варяго-славянский быт, ввиду того, что греческая культура нашла в Киеве самую благоприятную почву. Киев вовсе не превратился в копию Византии или, как думается некоторым, в ее колонию, но благодаря заимствованной у греков культуре, сумел создать свою собственную на основах сохраненного у греков в первобытной чистоте Православия.

Первой задачей Владимира и присланного Патриархом митрополита Михаила I, кроме распространения веры и постройки храмов, стало просвещение. Греки привезли с собой богослужебные книги и Свящ. Писание, переведенное с греческого свв. Кириллом и Мефодием, и по ним стали учиться в открытых для всех школах под руководством преподавателей-священников.

Напомним, что немецкие принцы и латинское духовенство воспрепятствовали распространению этих переводов в западноевропейских странах, им подвластных, и ученики свв. Кирилла и Мефодия были ими заключены в тюрьмы или изгнаны. Некоторые из них получили возможность продолжать свою просветительскую миссию в Богемии, но в этой стране, где прославилась крещенная св. Мефодием княгиня св. Людмила (t 921 г.), начались, как и в Моравии, насилия латинского духовенства. Ученики свв. братьев — Климент и Наум — наиболее потрудились в Болгарии, свободной от римского влияния. Там уже царил церковно-славянский язык, на который с греческого был переведен "Номоканон", выработанный в VII в. на Трульском Соборе. "Номоканон" стал на Руси первым сборником законов под его болгарским названием "Кормчей книги". Возможно, что эти-то переводы и дали повод незадачливым историкам тенденциозно приписывать крещение и просвещение Руси не Византии, а болгарам, забыв, что первые памятники болгарской древнеславянской письменности, проникшие в Киев, являлись не болгарскими сочинениями, а точными копиями греческих оригиналов, переведенных для славян свв. братьями и их болгарскими и моравскими учениками. Этот язык церковно-славянский, или болгарский, был единственным доступным для русских, и поэтому он вошел в употребление в Киевской Руси.

Митрополит Михаил ревностно занялся распространением веры. Вместе с греческими епископами он сам предпринял путешествие вверх по Днепру до Новгорода. Другие проповедники дошли до Ростова. Всюду стали строиться церкви и многие крестились. Древнейшие русские епархии были основаны в Новгороде, Чернигове, Белгороде (около Киева), Ростове и Владимире Волынском. С 991 г. по 1035 резиденцией митрополита был город Переяславль.

Вместе с первыми православными пастырями в Киев пришло из Византии монашество, скоро привившееся настолько, что монахам принадлежит главная заслуга проповеди веры по всей Руси. Монастыри мужские и женские утверждались на строгих уставах греческих обителей. Первым и славнейшим из русских монастырей стала Киево-Печерская Лавра, основанная в XI в. преп. Антонием и Феодосием Печерскими. По преданию, на правом берегу Днепра издревле существовали пещеры, в которых варяги укрывали награбленную во время походов добычу. Это место понравилось преп. Антонию и он вырыл себе пещеру для уединенного жития. Но вскоре его подвиги привлекли туда учеников и возник монастырь, ставший знаменитым не только мощами угодников, погребенных в пещерах, но и как источник православной культуры.

Пещеры делятся на Антониевы, или Ближние, и Феодосиевы, или Дальние. Кроме монастырской братии, начиная со времен преп. Антония, в них заживо погребались затворники, всю жизнь питавшиеся просфорами и водой и жившие в тесных пещерах, ими вырытых, до самой смерти. Затворничество особенно усилилось в XII в. В соборном Успенском храме с 1073 г. хранилась привезенная греческими каменщиками из Константинополя древнейшая на Руси чудотворная икона Успения. В Лавре находилось 18 церквей.

Толчок к интенсивной миссионерской деятельности иноков дал особенно преп. Феодосии, кроме своих аскетических подвигов прославившийся как писатель и проповедник. Под его руководством учились иноки, будущие пионеры монашества и цивилизации, основавшие впоследствии монастыри в самых диких и пустынных краях России.

Монастыри становились центрами целых округов, к ним стекались привлеченные святостью иноческой жизни язычники. Монахи организовывали при обителях школы, библиотеки, больницы, заботясь о народном просвещении и одновременно о крещении в истинную веру. Вследствие этого становится понятным, отчего почти все известные писатели Киевской Руси принадлежали к монашеству. Для расширения таковых центров монастырям стали дарить не только церкви и драгоценные украшения, но и земли, на которых строились монастырские поселки и велось хозяйство, согласно византийским законам. Законы эти, касающиеся церковного землевладения, были настолько продуманны и веками испытаны, что монастырское хозяйственное управление стало образцом для частных и городских хозяйственных учреждений.

Проф. Г.В.Вернадский, подчеркивая влияние Православия на развитие древнерусской общественности, указывает на эволюцию "семейно-родовой общины"43. Община эта являлась родовым союзом не только членов рода, проживавших вместе, но и не родных по крови, а принятых в общину людей для усиления после войн, эпидемий и т.д. Эти чужие принимались на договоренных предварительно условиях и назывались складниками или сябрами.

Преследуя обоюдную выгоду, нередко общины объединялись между собой, но без слияния, и составляли, таким образом, "волостные общины". С древних времен таковые же союзы образовывались вокруг промышленников или военных вождей. Так, например, варяжские дружинники являлись содружеством вокруг князя, участвуя в его походах и завоеваниях, а в мирное время образуя княжеский двор там, где князь обосновывался. Из этих княжеских дружин понемногу стали выходить бояре-вотчинники44, т.е. владельцы дарованных имений. С укреплением династии Святослава в отличие от хазарского порядка варяги узаконили раздачу вотчин дружинникам, а также даровали им право суда.

Нравы славян были суровы, как и их законы, но некоторые черты их быта поражают своим благородством в отличие от многих современных нам явлений: выступая в поход, язычник — князь Святослав Игоревич, открыто оповещал своих врагов до начала военных действий: "иду на вы"; неприятельские парламентеры считались неприкосновенными; при заключении договоров обязательно признавалась полная равноправность сторон и т.д.

"Право Древней Руси, — пишет Вернадский, — не отличалось еще от религии и нравственности. Не случайно слово "правда" означало в Древней Руси и правду-истину, и правду-справедливость, и право, и закон"45.

Православная вера, смягчив или уничтожив древние языческие законы, содействовала развитию вышеуказанных черт русского быта. Св. Владимир не на словах, а на деле стал проводить истинно христианские реформы. Как мы сказали, первым сборником законов Киевской Руси стал "Номоканон", или "Кормчая книга". В нем содержались дополненные на Трульском Соборе Апостольские правила, постановления Вселенских Соборов и гражданские законы Византийских императоров. К этому основному каноническому сборнику в VIII в. прибавили "Эклогу", а в IX — "Прохирон".

С самого крещения "Номоканон" был принят полностью и оставался долгое время главнейшим юридическо-каноническим пособием Древней Руси.

Духовенство было освобождено от податей, гражданского суда и всяких служб и, кроме своих церковных обязанностей, занималось педагогической работой в открытых повсюду школах. Митрополит и епископы приняли самое деятельное участие в организации Киевской государственности. Как писал митрополит Иларион, Владимир часто с ним советовался по различным вопросам, между прочим, при выработке земельного устава.

Компетенция церковного суда была Владимиром значительно расширена по сравнению с греческим и римским правом, т.к. ему подлежали дела семейные, например тяжба о наследстве, родительская власть, имущественные разногласия между супругами и т.д. Возрастало постепенно значение и самого князя: благодаря Церкви на него перестали смотреть лишь как на вождя, которого можно было прогнать, если им не довольна дружина, или даже убить (как Игоря). Княжеская власть все более и более приобретала ореол Божественного избрания. Церковь направляла князей "на казнь злым, а добрым на помилование", ибо "всякая власть от Бога и князь есть слуга Божий". Из посланий митрополита Никифора явствует, как Церковь понимала княжескую власть: в них видно влияние византийской теории о гармонии-"симфонии" между Церковью и государем и указывается, каковы должны быть в православном государстве сношения митрополита с князем. Митрополит — главный советник князя — с древних времен пользовался правом "печалования" перед ним, т.е. ходатайства, призывая к милосердию в различных житейских случаях46.

Церковь подчеркивала неоднократно нравственные обязательства князей в отношении подданных, а также призывала подданных чтить и любить своего князя. Это наиболее убедительно сформулировано в пастырском поучении епископа Новгородского Луки Жидяты († 1060 г ): "Бога бойтесь, князя чтите''

Моральный авторитет православных иерархов настолько укрепился при княжеском дворе, что нередко в летописях мы находим случаи, когда они открыто порицали самого князя или его приближенных за неправду или дела, противные заповедям. Духовенство смело выступало для усмирения народных брожений, для примирения друг с другом часто воюющих княжеств и городов, для посредничества между князьями и народом, не говоря уже о моральной и религиозной поддержке, оказываемой во время войн, болезней и различных бед.

Еще большим влиянием и уважением пользовались монахи и подвижники, подлинно выковавшие русский социальный быт, отсеивая от него понемногу все языческое. В летописях мы читаем следующее: "Подвиги святых монахов сияют чудесами больше мирской власти и ради их мирские вельможи преклоняют главу свою перед монахами". Особенно отмечается всеобщее уважение, заслуженное иноками Печерского монастыря. Епископ Симон писал игумену Поликарпу Печерскому: "Смотри, как уважают тебя здесь князья и бояре и все друзья твои"47.

После Печерского, главными духовно-просветительными центрами считались обители мужские и женские в Турове, Переяславле, Чернигове, Владимире Волынском, в княжестве Галицком, Полоцке, Смоленске, Ростове и Новгороде.

Начиная со св. Владимира, князья стали отчислять в пользу Церкви десятую часть от своих доходов — "десятину", откуда название построенной Владимиром Десятинной Богородичной церкви. Доходы от дарованных Церкви земель и сел вовсе не служили только для содержания епископов и игуменов, как это имело место на Западе, а шли на украшение и ремонт храмов, на пропитание причта, а также на больницы, богадельни, школы, созданные духовенством и находящиеся под его попечительством.

Замечательно, что под покровительством и на иждивении Церкви находились еще так называемые "божьи люди". В эту категорию входили вообще все "деклассированные", разорившиеся промышленники, выгнанные по разным причинам мастеровые, нищие, странники, убогие и т.д. Все лица, лишившиеся своего социального положения, назывались "изгоями", прибегали к Церкви и пользовались ее содействием, что доказывает колоссальное социальное значение православного духовенства в Древней Руси. Церковному иждивению подлежали также объединения "крылошан", т.е. лиц, поющих на клиросе и работающих в храме, и их семей, а кроме того, союзы людей, обслуживающих тюрьмы, богадельни, больницы и т.д.48

Примеру жертвенности князей стали следовать их приближенные, строившие храмы на свои средства и от своих имений отчислявшие суммы на их содержание, ремонт, причт и т.д. Это объясняет огромное число церквей, процветавших в Киевскую эпоху.

Летописи подчеркивают стремление русского общества, от князя до простолюдина, жить согласно церковным правилам — "по Божьи". В них полностью отражена Киевская Русь, кажущаяся нам в XX в. столь далекой и легендарной, как, например, монашеские подвиги князя Святослава Давыдовича Черниговского, религиозность кн. Ростислава Мстиславовича, праведная кончина кн. Ярослава Галицкого и т.д. Действительно, эти князья уже были тогда не похожи ни на варяжских "конунгов", ни на "каганов" хазарской эпохи, а приближались скорее по типу к царям православным, помазанникам Божиим.

Итак, Владимир и его преемники, вместе с епископами, старались искоренять языческие обычаи и суеверия, устраивая общественную жизнь. Постепенно семейные нравы смягчались и под влиянием Церкви исчезло многоженство, обычай покупки жен мужьями, изгнание жен и т.д. Для облегчения участи рабов Церковь с самого начала взывала к милосердию и справедливости хозяев. Все люди, подаренные Церкви, становились свободными; кроме того, они попадали в категорию лиц, о которых всячески заботилось духовенство. Это был поразительный пример социальной мудрости, равного которому мы не находим в истории западного феодализма той эпохи.

Проводя систематически в языческое славянское общество христианские принципы, греческие митрополиты и епископы вовсе не посягали на политическую гегемонию и не пытались затмевать ими же возвеличенный авторитет князя. В Киевской Руси было бы совершенно странным и не понятным спорить о правах епископата или об ограждении власти митрополита от посягательств светских людей: византийские законы попали, как мы уже заметили, на исключительно благоприятную, девственную почву, и насаженный св. Владимиром порядок развил русскую государственность, в то же время расширяя Церковь. Гармония, царившая между правителями и епископами, была столь полноценной, что можно без преувеличения утверждать, что в эту эпоху Церковь и Престол идеально сотрудничали, созидая государство Российское. Князьям не приходила в голову мысль черпать деньги на войну из монастырских сокровищниц, как было при Карле Великом, или боярам захватывать церковные земли для увеличения своих угодий. Как пишет проф. Вернадский, неприкосновенность церковного имущества была тверже гарантирована в русском правосознании святыми, покровителями церкви или обители, чем на Западе королевскими и герцогскими хартиями.

Глубокая вера сквозит в древнерусских юридических актах, купчих грамотах, завещаниях и т.д. Посредниками и поручителями о выполнении принятых сторонами обязательств приводятся те же святые. Тут уже дело идет не об отвлеченной букве закона, а о вере, о восприятии правды самой жизнью народной49. Так именно понимали свои обязанности в отношении Церкви князья, преемники Владимира Святого, какие бы ни были их личные пороки и недостатки: первой заботой для них была Церковь, ее благосостояние и расширение. О том свидетельствуют "Уставная грамота кн. Всеволода Мстиславича", данная церкви св. Иоанна Предтечи на Опоках; "Устав кн. Святослава Ольговича Новгородскому Софийскому собору" (1137г.); "Уставная грамота кн. Ростислава Мстиславича Смоленского" Смоленской епархии и т.д.

Не только в актах, но и в грамотах того времени, к Богородице и к святым обращаются как к живым людям, прося их заступничества и содействия в разных делах. В грамотах 1130 г. великого князя Мстислава и сына его князя Всеволода св. Георгий означается как юридическое лицо, которому отдается княжеское имение и тридцать гривен серебра.

В XIII в. некий новгородец Климент, благочестивый муж, дарит в полную собственность "св. Георгию и игумену Варлааму с бритией" два села с обилием, лошадьми и т.д.50.

Понятно, что неприкосновенность таковых имений являлась вполне гарантированной.

Народ глубоко воспринял христианство, его церковные порядки и традиции. Доказательством этого служат летописи монастырские, послания иерархов и дошедшие до нас сочинения опять-таки духовных писателей. В поучениях преп. Феодосия Печерского, например, видно насколько только что принявшее Православие киевское общество интересовалось церковными правилами. Преп. Феодосии отвечает на запросы: следует ли в воскресенье убивать животных и есть их мясо? как правильнее поститься? и т.д. Кстати, споры о постной пище в положенные дни долго занимали современников, что весьма характерно для той эпохи51.

Благодаря непрерывной связи с Византией примеру св. Владимира, женившемуся на царевне Анне, последовали и другие князья. Греки, со своей стороны, стали родниться с ними, что еще более укрепило государственные сношения.

Вскоре стало наблюдаться всеобщее стремление к паломничеству52. Богатые и бедные отправлялись в Иерусалим и дошло до того, что духовенство должно было запрещать давать обеты идти ко Гробу Господню!

В 991 г. скончался митрополит Михаил I, святые мощи которого покоятся в Киево-Печерской Лавре. Его преемником был назначен в Константинополе Леон I. При этом митрополите следует отметить завершение проповеди в Новгороде, особенно благодаря трудам св. Иоакима Корсунянина, первого епископа Новгородского (922-1030).

Описывая развитие православной культуры на Руси, следует сказать несколько слов и о преображении самой столицы — Киева. Один из крупнейших иерархов того времени — митрополит Иларион — писал, что Владимир "не в худой и не в неведомой стране властвовал, но в русской, известной и прославленной во всех концах земли".

В 1007 г. проездом из Гурии (Венгрии) в черноморские степи прибыл к св. Владимиру в Киев латинский епископ Бруно. Германский император Отгон III отрядил его туда для проповеди среди печенегов. Великий князь встретил его очень радушно и целый месяц Бруно гостил в Киеве, о чем восторженно донес императору Оттону. Владимир лично проводил его до пограничной укрепленной линии, прося "ради Бога не погубить, к моему безчестью, жизнь свою понапрасну". Вернувшись, Бруно снова получил в Киеве радушный прием.

О красоте и великолепии Киева остались беспристрастные суждения иностранных гостей, посетивших столицу. Епископ Дитмар Мерзебургский (976-1018) писал, что в Киеве жило много иностранцев, было уже 400 церквей и 8 рынков. Большой пожар 1070 г. уничтожил 700 церквей, что показывает темп, с каким строились и украшались храмы! Каноник Адам Бременский, описывая величие киевских палат и церквей, построенных лучшими греческими мастерами и расписанных знаменитыми художниками, считал Киев соперником Константинополя. Греки принесли в Киев, помимо чудесной мозаики и фресок, архитектурное искусство. Храмы, ими созданные, явились первыми каменными строениями на Руси, т.е. язычество не знало храмов, а лишь изваяния богов. Под руководством византийцев, вскоре выучились строить и писать русские мастера, положившие начало русско-византийской школы.

Одновременно родились различные художественные ремесла, например ювелирное дело, производство эмали и т.д. Русские мастера сделались талантливыми художниками, о чем можно судить по древнейшим Евангелиям на славянском языке, сохранившимся от Киевского периода.

В то время, когда весь Запад, объятый суеверным страхом, ожидал конца света в 1000 г., когда люди бегали, как исступленные по большим дорогам и гибли от моровой язвы и голода, Киев действительно мог внушать иностранцам зависть и уважение. В этот год (1000) Владимир издал закон, требующий, чтобы все дружинники и "вящие" люди посылали своих детей в школы, учрежденные при церквах. В этих школах, между прочим, хранились образцы мер и весов. Особенное внимание князь обращал на постройку дорог, а также на закладку новых русских городов, по примеру Олега. Им были заключены важные договоры с Константинополем, благодаря которым еще больше оживились торговые сношения с греками.

После смерти равноапостольного князя Владимира скоро появились на Руси народные былины и песни о нем и его "богатырях", причем в этих эпических произведениях подчеркивается ревность Владимира ("Красного Солнышка") и богатырей для защиты православной веры от внешних и внутренних врагов, "поганых" язычников-печенегов и разбойников ("Соловей-Разбойник"). В этих былинах заметно еще смешение древнеязыческих элементов с христианскими. Всем известны легендарные образы богатырей Алеши Поповича, Добрыни Никитича, а особенно Ильи Муромца.

Песенные сказания, более поздние, уже не носят больше языческого отпечатка, а преисполнены чисто христианским духом, отражая в своих плавных музыкальных ладах, напоминающих поэмы Гомера, глубоко впитанное народом религиозное мировоззрение. Это чувствуется в легенде "О голубиной книге", "О Страшном Суде" и т.д. Эпические древние легенды, как и стихи Гомера, распевались "каликами перехожими" и собраны были для печати только в XIX в.

Наконец, Киев положил начало русской словесности. Древнейшие памятники нашей литературы — это летописи, составленные поколениями "трудолюбивых монахов", вместе с другими духовными произведениями. Со второй половины XV в. монастырская летопись исчезает и заменяется уже дворцовой.

Историк Русской Церкви проф. Голубинский весьма ограничивает культурно-просветительную роль св. Владимира. По его мнению, Русь не знала просвещения от дней Ярослава Мудрого до... Петра Великого!!!

Весьма странное утверждение это основывается на том, что Голубинский напрасно связывает просвещение с существованием государственных школ с определенной программой. Просвещение на Руси было другого типа, чем западное, глубоко своеобразное и во многих отношениях более высокое, чем средневековое латинское.

В моральном же отношении, как мы видели, киевская культура была несравненно выше латинской.

3. Расцвет православной культуры53

О деятельности св. Владимира и сына его Ярослава Мудрого для просвещения Руси летописец пишет: "Подобно тому, как если бы кто-нибудь распахал землю, а другой посеял, а иные стали бы пожинать и есть пищу обильную, так и князь Владимир распахал сердца людей, просветивши их крещением. Сын его, Ярослав, насеял их книжными словами, а мы теперь пожинаем, принимая книжное учение. Велика бывает польза от учения книжного; из книг учимся путем покаяния, в словах книжных обретаем мудрость и воздержание; это — реки, напояющие вселенную, это исходища мудрости; в книгах несчетная глубина, ими утешаемся в печали; они — узда воздержания" ("Полное собр. русских летописей", т.1, с. 66).

Русские настолько привязались к своей новой вере, что поездки в Византию, еще недавно имевшие целью коммерческие интересы или грабеж, приобрели совершенно иной характер: туда отправлялись для лучшего ознакомления с Православием. На Св. Гору Афон поехал Антипа из Любеча и там постригся в монашество под именем Антония. После ряда испытаний афонские монастырские власти, учитывая пользу, которую этот первый русский монах мог принести в своем отечестве, вернули его обратно. Как мы уже рассказали, Антоний поселился в пещерах киевских, на берегу Днепра и вместе с Феодосией основал Киево-Печерскую Лавру в 1051 г. С 1159 г. Лавра стала ставропигиею Константинопольского патриаршего престола. Ставропигиальными назывались церкви и монастыри, подведомственные Патриарху, хотя и находились в чужих странах. Ставропигией называется обряд водружения в церкви креста, присланного Патриархом в знак подчинения, с особой надписью.

Распространение христианства, встретившее столь благоприятную почву на Юго-западе Руси, наткнулось на препятствия у языческих диких племен Севера и Востока. Летописи рассказывают о трудностях проповеди в Ростовской области, где миссионеры подвергались яростным нападкам со стороны волхвов; там был ими замучен св. Леонтий Ростовский. Также кудесники пытались противиться крещению на финском севере, в Белоозере, в Ярославле и т.д. Из славянских племен одним из самых упорных и потребовавших от проповедников наиболее крови и терпения, оказались вятичи, жившие вдали от всяких путей сообщения; у них был замучен монах св. Кукша. Крещение вятичей относится ко второй половине XI в.; однако еще в XII в. у них сохранялись некоторые языческие обряды, например сжигание умерших. Это считалось Церковью большим грехом и весьма удивительно, что в XX в. в некоторых западных государствах воскрес этот языческий обычай.

Жители Мценска крестились окончательно лишь в XV в.: в Вологодском крае проповедовал в 1147 г. монах св. Герасим Киевской Глушинской обители, новгородские миссионеры проповедовали на Северной Двине и в Камской области; князь Ярослав Всеволодович крестил дикое племя корел ("Полное собрание рус. летописей", т.1 с. 191; "Русская вивлиофика" Полевого, с. 361).

Как замечает проф. Платонов, "настоящее единовластие на Руси явилось, прежде всего, в Церкви, что сообщало церковному влиянию внутреннее единство и силу". Действительно, власть Киевского митрополита простиралась на всю страну, главными центрами которой становились города и области, просвещенные миссионерами; там возникали новые епархии по указам митрополита. Церковь была едина, тогда как после смерти св. Владимира между князьями начались ссоры и междоусобицы, усилившиеся в XI в. введением удельно-вечевой системы , эти междоусобицы являлись одной из главных причин ослабления Руси перед татарским нашествием, как это подчеркнуто в "Слово о полку Игореве". Следует отметить, что Церковь всемерно стремилась бороться против княжеских неурядиц.

Вот список пятнадцати древнейших епархий, входящих в Киевскую митрополию:

Новгородская (Хв.)

Черниговская (Хв.)

Белгородская (Хв.)

Ростовская (Хв.)

Владимиро-Волынская (Хв.)

Переяславльская (XI в.)

Туровская (XI в )

Полоцкая (XII в )

Смоленская (XII в.)

Рязанская (XII в )

Холмская (XIII в.)

Юрьевская (XIII в.)

Галицкая (XIII в.)

Перемышльская (XIII в.)

Владимирская-на-Клязьме (XIV в.)

Первым митрополитом русского происхождения, выбранным русскими епископами на соборе 1051 г., при Ярославе, был Иларион (1051-1054). Этот святитель был священником села Берестова, около Киева; он прославился как оратор и выдающийся духовный писатель; особенно ценны с богословской точки зрения его труды "Изложения веры", "Слово о законе и благодати с похвалой кагану Владимиру", а также краткое "Слово", свидетельствующее о высокой образованности Илариона.

Длинное княжение Ярослава (1019-1054) справедливо расценивается как редкий в истории пример христианско-культурного развития. Ему принадлежит заслуга инициативы законодательного сборника "Русская Правда", явившегося самым гуманным нравственно-бытовым памятником того времени. Сборник этот был впоследствии дополнен и законы еще более смягчены; в этой переработке приняли участие три сына Ярослава и три старших дружинника, по одному из дружины каждого князя. В "Русской Правде" наглядно выражен православный принцип, примененный к государственности: по византийскому образцу, юридические правила тесно связаны с религиозно-нравственными. По "Русской Правде" можно судить об эволюции княжеской власти: князь, согласно закону, становится главным защитником правды и справедливости в государстве, а также и судьей. Одновременно и от него самого требуется пример справедливости и нравственности, как это выразил игумен Поликарп Печерский, говоривший, что обязанность князя — "правду деяти на сем свете, в правду суд судити" (Ипат. И68). Так, Владимир Мономах предписывает своим детям ежедневно "людей отправляти", то есть рассматривать судебные дела (Проф. Вернадский. "Звенья русской культуры"). Княжеский двор становится первой судебной палатой, а "посадники" князя получают от него полномочия судить от его имени. Замечательно, что это стремление смягчить законы наблюдалось в суровый для Европы XI в. Владимир Мономах (1113—1125) уже старался уничтожить в своем государстве смертную казнь, о чем и не помышляли на Западе.

Русское законодательство боролось с древними славянскими обычаями, например кровавой местью за убийства и самосудом. Сыновья Ярослава Мудрого вместо мести вводят в "Русскую Правду" закон, устанавливающий "виры" (штрафы) и "головничество", то есть вознаграждение в пользу семьи пострадавшего. Законодательство приводит тариф таких штрафов в зависимости от социального положения или пола убитого или обиженного, так как закон ограждал всякую личность не только от преступления, но и от обид, а личную собственность — от грабежа (Платонов). Штрафы, взымаемые церковными судами, по уставу Ярослава, шли на содержание церковного причта.

Немало усилий Церковь и государство приложили для искоренения языческого обычая "судебного поединка", где победитель считается правым, а побежденный — виноватым.

В отличие от тогдашних западных традиций и некоторых папских декретов54. Русская Церковь строго карала такие поединки, тогда как во франкском праве они допускались вместе с целым рядом пыток. Заметим, кстати, что в Византийской империи впервые узнали об этом варварском обычае с появлением крестоносцев. Что касается вообще дуэлей, они воспрещались Церковью; в грамоте митрополита Фотия новгородцам (1040 г.) мы читаем следующее: "Позванному на поле, а потом явившемуся к священнику, не давати Св. Причащения и целовати креста, подобно псу; который же священник удостоит его Божественных Таинств, то за сие лишится сана". Так боролась Древняя Русь со всяким насилием и произволом, причем, как отмечает проф. Вернадский, священники-юристы давали советы и княжеской канцелярии и городскому вечу (op. cit, с. 223 и др.). Под влиянием христианского закона существовавшая у славян присяга "рота" (заклинание) заменена была целованием креста, то есть церковной присягой, и мы знаем, какое значение эта клятва имела в русской истории. Так же постепенно упразднялись пытки и жестокие испытания, применяемые для дознания преступников водой, огнем и т.д. Епископ Серапион Владимирский (XIII в.) резко осуждал испытание водой.

Юридическое образование все более и более развивалось по примеру самих князей. Вслед за Киевом и в других городах появились опытные юристы, например в Новгороде, Пскове и Смоленске. "Псковская судная грамота" (XIV в.) указывает уже на высокую технику судопроизводства.

Столь развившийся у язычников-славян культ предков, которым, как и в Древнем Риме, каждая семья оказывала почести, довольно быстро заменился после Крещения Руси почитанием святых. Вместо предка каждое семейство или даже "семейно-родовая община" выбирали своим покровителем святого, которого торжественно праздновали. Этот обычай "славы" сохранился до наших дней на Балканах, например в Сербии, где почитается покровитель целого рода.

Постепенно языческие божества уступали место святым в народном быту. Так, пророк Илия заменил громовержца Перуна; св. Власий — бога Волоса, покровителя скота; вместо Лады стала праздноваться в пятницу св. Параскева ("Пятница") и т.д.

Секретари княжеских канцелярий, редактировавшие законы, стали позже называться "дьяками"; они оставили ценные юридические сборники, например "Мерило праведное" (XIII-XIV вв.). Из дьяков особенно известен Владимир Гусев, составивший в 1497 г. знаменитый московский "Судебник" при Иоанне III.

Как мы видим, расцвет Киева еще при Владимире стал привлекать в столицу иностранцев — купцов и путешественников, дивившихся красотой ее зданий. Тесные торговые сношения давно существовали с Волжскими болгарами, западными славянами, мадьярами, поляками, литовцами, немцами и скандинавами, не говоря о греках. При Ярославе Киев обменивался посольствами с Германской империей и австрийскими герцогами; западнорусские княжества сближаются с Чехией, Литвой, Польшей, Венгрией, Тевтонским орденом и т.д. Среди послов нередко посылались на Запад духовные лица. Дипломатическое искусство русских послов поражало всех и свидетельствовало о высоком культурном развитии Руси; при заключении с немцами в 1229 г. Смоленского договора русский посол Михалевич отличался своим знанием всех тонкостей латыни; в числе смоленских послов, приехавших на Готланд и в Ригу для заключения этого торгового договора, был священник Иеремия.

Киев времен Ярослава считался культурным центром Европы; западные рыцари восхищались его блеском, государи считали за честь породниться с великокняжеской фамилией. Ярослав был женат на Ингигерде, дочери шведского короля Олафа; княгиня, получившая на Руси имя Ирины, стала ревностной христианкой, а затем приняла монашество с именем Анны и прославилась как святая. Король Олаф предпочел выдать ее за Ярослава, а не за соседнего норвежского короля, считая Ярослава более знатным государем. Семеро детей великокняжеской четы породнились с высшей королевской знатью того времени: Изяслав женился на королевне Марии, сестре польского короля Казимиpa I; Всеволод — на дочери греческого императора Константина Мономаха, Анне; все дочери Ярослава стали королевами: Елизавета вышла замуж за норвежского короля Гарольда Строгого; Анастасия — за Андрея I, короля Венгерского; Анна — за короля Франции Генриха I; а внучка Ярослава — Евдокия (Аделаида) вышла замуж за германского императора Генриха IV и короновалась в Кельне в 1088 г. Генрих IV известен в истории борьбой против абсолютизма папы Григория VII.

Позволим себе сделать небольшое отступление по поводу брака княжны Анны Ярославны. Король Франции Генрих I в 1048 г. выслал в Киев посольство во главе с Рогиром, епископом Шалонским, и епископом Горье де Мо, чтобы просить руки Анны. Тем временем, как мы рассказали в первой части (см. гл. III, § 4), под влиянием Гильдебранда папа Лев IX устраивал Соборы в Германии и Италии с целью утвердить в Европе папскую гегемонию. Когда в 1049 г. папа задумал созвать Собор в Реймсе, Генрих I, не желая полностью подчинить Риму французское духовенство, чего добивался Гильдебранд, уклонился от Собора и отговорил от участия в нем многих епископов и игуменов. Вследствие этого между французским престолом и папами возникла ссора, продлившаяся до коронации сына Генриха, Филиппа I. Несмотря на оппозицию короля и большинства духовенства, Собор все же состоялся в Реймсе в 1049 г. и произвольно провозгласил папу "Апостольским Примасом Вселенской Церкви". Это было нужно Гильдебранду и курии для следующих действий против Византии, приведших к Римской схизме 1054 г. Анна Ярославна, приехав во Францию в 1052 г., поразила всех своей образованностью, тогда как сам король едва умел подписывать свое имя! Брак их состоялся в Реймсе в торжественной обстановке, причем в сокровищницу Реймского Собора впоследствии положили как редкостное художественное произведение Евангелие, привезенное Анной из Киева ("Evangile du Sacre"). После смерти Генриха королева Анна долго управляла страной во время малолетства Филиппа! вместе с графом Балду ином Фландрским. Вплоть до 1065 г. ее печать значилась на всех государственных актах; умерла Анна в 1075 г.

Просветительная деятельность Ярослава Мудрого простиралась на всю Русь, которую он сумел объединить под своей властью и освободить от печенегов, им окончательно побежденных. При нем были выстроены поразительной красоты храм Св. Софии в Киеве и Софийский же в Новгороде. Софийский собор в Киеве, по отзывам современников, считался одним из самых прекрасных и богатых в Европе. Ярослав для его постройки выписал из Византии лучших мастеров и на украшения не пожалел средств. Собор этот, уцелевший после разгрома Киева татарами, попал впоследствии в руки "униатов". Много лет после возвращения Киева России, во второй половине XIX в., случайно были обнаружены мозаики и фрески греческой работы III и IV вв., представляющие Богородицу, Тайную Вечерю и святых! Оказывается, эти чудесные произведения, уцелевшие от татар, были униатами нарочно замазаны толстым слоем извести. Так сделали турки в Св. Софии с византийской мозаикой.

При Софийском соборе Ярослав открыл библиотеку, всем доступную и приобретшую большую славу. Заботясь о народном образовании, он выстроил много новых школ и принял меры для их благосостояния; как покровитель искусства Ярослав увеличил число художественно построенных каменных зданий, а площади столицы украшал статуями греческих и римских скульпторов. В Ватикане хранятся пять икон, поднесенных Петром Великим графу Капони и писанных в Киеве в XII в.; они не уступают по технике работам итальянских примитивистов. Ярослав чеканил монету, строил новые дворцы, много читал и детей своих учил иностранным языкам; сын его Всеволод свободно говорил на пяти языках. Русская великокняжеская семья благодаря своей культуре выделялась среди современников; по примеру Ярославичей, князь Роман Ростиславич Смоленский интересовался науками, составлял ценные библиотеки, основывал училища для изучения древних языков! Ярослав бдительно относился к Церкви, заботился о ее пастырях, строил новые монастыри и всячески охранял Православие от проникающих в Киев лжеучений. Свое благочестие князь постарался передать и своим детям. Сын его Всеволод построил в Киеве в 1086 г. Андреевекий монастырь, где поселилась его дочь, княжна Янка, собравшая вскоре вокруг себя много монахинь ("Поли. собр. рус. летоп.",т. 1,с. 88).

Благодаря Ярославу киевская культура распространилась и в другие города; так, князь Мстислав Владимирович, в свою очередь, занялся украшением Чернигова, Новгорода-Северского и т.д.

О Владимире-Волынском сохранился отзыв короля Венгерского, сказавшего, что среди немецких городов он не знал ни одного столь благоустроенного города; он особенно дивился его укреплениям.

При князе Данииле Галицком в Холме славилась огромной высоты башня, построенная на каменном фундаменте, с которой можно было стрелять по всем направлениям.

Однако города тогда славились на Руси не столько великолепием зданий, сколько числом и благоустройством церквей. При Ярославе Киевская Русь гармонически развивалась во всех отношениях: нравственно, духовно и культурно.

Продолжателем дела Ярослава Мудрого явился внук его — Владимир Всеволодович, прозванный Мономахом (1113-1125). Прозвище это он получил в честь своего деда со стороны матери — императора Константина Мономаха, причем Алексей I Комнин прислал ему в дар драгоценный венец и золотые бармы (оплечья), которыми русские цари стали венчаться на царство. Кроткий, благочестивый, в то же время храбрый и справедливый, Мономах дополнил "Русскую Правду" мудрыми законами. Летопись называет его "братолюбцем, нищелюбцем и добрым страдальцем за Русскую Землю". Стараясь искоренить междоусобицы, происходившие от ссор удельных князей между собою, Мономах оставил детям своим знаменитое "Поучение", свидетельствующее об его облике; в "Поучении" особенно подчеркивается необходимость соблюдать клятвы, никого не убивать, не обижать народ и всем оказывать помощь и милосердие во всех случаях жизни.

Связь Русской Церкви с Византией не прерывалась из-за ссор греков с киевскими князьями. Когда Изяслав II воспользовался самовольным отъездом в Грецию митрополита Михаила II, и некоторые русские епископы избрали его преемником Климента Смолятича, другие епископы обратились к Клименту с такой речью: "Нет того закона, чтобы ставить епископам митрополита без патриарха, а ставит патриарх митрополита; не станем мы тебе кланяться, не станем служить с тобою, потому что не взял благословения в Св. Софии и от патриарха; если же исправишься, благословишься у патриарха, тогда и мы тебе поклонимся". Климент вместо того был поставлен "главою св. Климента", по примеру греков, ставивших рукою св. Иоанна, но патриарх такое избрание каноническим не признал, а прислал в Киев после смерти Изяслава митрополита Константина I. Однако Константин повел себя на Руси чересчур властно и даже проклял память покойного князя. Патриарха стали просить об его удалении и в Киев был прислан тогда другой митрополит — Феодор (1161-1163). Из этого эпизода видно, насколько Византийский патриарх считался с юной Русской Церковью и старался поддерживать с ней налаженную св. Владимиром гармонию.

Что касается избрания русских епископов, греческие митрополиты всячески поощряли порядок местного выбора, не желая пользоваться своей верховной властью, кроме особых случаев, когда нельзя было утверждать выбранного кандидата. Например, в Новгороде в совещании об избрании обычно участвовали игумены обителей, белое духовенство, князья и софияне, т.е. миряне, принадлежавшие к ведомству Софийского собора; в случае разногласия, бросали жребий. Избранный не мог получить хиротонию без утверждения митрополита. Так поступали и в других случаях, согласно древним апостольским правилам и святоотеческим православным традициям. Митрополит имел право суда и расправы над епископами, а также в важных случаях, например при возникновении сект или ересей, право созывать Соборы в Киеве; ведение таковых Соборов, также следовало древним обычаям.

Разрушение Киева в 1240 г. положило конец этому исключительно блестящему периоду русской истории. Покорив северовосточные княжества, хан Батый выслал в Киев внука ЧингисХана, Менгу, дабы он воочию мог убедиться в красоте и мощи этой знаменитой столицы. Менгу был поражен Киевом, его храмами и дворцами, а также огромной каменной стеной окружавшей столицу; он послал к жителям знатного татарина, который предложил киевлянам ультиматум: "Или они безоговорочно сдадутся Батыю, или город их будет разрушен". Киевляне единодушно постановили защищаться до последней капли крови, что и исполнили. Столица была разрушена и из всех храмов ее уцелело два: Софийский собор и церковь св. Михаила.

4. Русь на перепутье

Руси выпала неблагодарная роль аванпоста Европы в силу своего географического положения. Не следует забывать, что Европа, наконец, стала оправляться от непрестанных нашествий диких кочевников, когда развилось и окрепло Киевское государство: теперь все удары их приняла на себя Русь.

Самым страшным ее врагом оказались монгольские выходцы — татары, предводительствуемые внуком Чингис-Хана, Батыем. Несомненно, татары, подобно древним гуннам, были в силах победить и подчинить всю Европу, если бы русские князья, даже разрозненные, не оказали бы Батыю столь мужественное и отчаянное сопротивление. Дошедшие до Карпат, татарские отряды повернули назад главным образом потому, что силы их оказались подорванными кровопролитными битвами на Руси.

Не следует забывать, что в отличие от прежних азиатских орд татары явились одним из наиболее организованных войск средневековья. В XIII в. это монгольское племя проделало чудеса под предводительством Чингис-Хана (1155-1227). Его гению принадлежит первое законодательство, составленное для кочевников,— знаменитый "Ясак". На печатях преемников Чингис-Хана красовалась горделивая надпись: "Бог на небе, хан, Его поверенный, на земле — Печать Хозяина Людей". Хан Кубилай проживал в покоренном татарами Пекине как настоящий китайский богдыхан. К концу XIII в. весь азиатский материк находился в зависимости от татар, кроме Индостана, Сирии и берегов Эгейского и Мраморного морей. Любопытно, но монгольское завоевание открыло западным путешественникам и торговцам путь в Индию и Китай; всем известна экспедиция венецианца Марко Поло. Когда же впоследствии путь этот закрылся, пришлось искать других, пока не нашли мыса Доброй Надежды.

Военная организация татар была, несомненно, блестящей для той эпохи. Прежде всего, татары до того, как отправляться в поход, всегда производили очень тщательно разведку вражеской страны посредством многочисленных шпионов, своих и китайских торговцев, изучавших все ресурсы противника.

Само войско было снабжено легко переносимым провиантом, как, например сухое молоко, сушеное мясо и т.д. Татарские отряды были очень практично обмундированы, а стрелы их были рассчитаны для трех расстояний.

Во главе армии, которая завоевала Русь, находился лучший полководец Батыя — Субутай-Бохадур, покоритель 32 народов и выигравший 65 сражений; татарские силы насчитывали приблизительно 150.000 воинов.

Уцелевшие после татарского страшного погрома русские земли, то есть западные княжества и Новгород со Псковом, неожиданно подверглись жесточайшим ударам со стороны своих европейских соседей, коварно воспользовавшихся исчезновением Киевского государства для захвата русских земель. Как мы увидим, Новгородским и Псковским областям пришлось одновременно защищаться против немцев, литовцев и ливонских рыцарей. Своим чудесным спасением эти земли обязаны Новгородскому, а затем Владимирскому Великому князю св. Александру Невскому.

С.Соловьев приводит любопытную статистику в своей "Истории". В половине XV в. главным препятствием для благосостояния русского народа он считает, кроме мора, эпидемий, неурожаев, землетрясений и т.д., междоусобицы и нашествия врагов. На Севере он насчитывает 90 усобиц, от которых пострадали больше всех Владимирская область (16 раз), Новгородская (15 раз), Московская (14 раз), Тверская (13 раз) и т.д. Значит, в среднем Владимир подвергался опустошению каждые 15 лет.

От нападений врагов внешних пострадали больше всех Новгородская область (29 раз), Псковская (24раза), Рязанская (17 раз), Московская (14раз), Владимирская и Нижегородская (11 раз), Северская (8 раз), Смоленская и Тверская (7 раз) и т.д. Следовательно, Новгород терпел от врагов в среднем каждые 8 лет. Общее число вражеских нашествий — 133, из коих 48 татарских опустошений. Сложив число усобиц и нашествий, выходит, что в среднем Северная Русь переносила по одному опустошению в год!

Из этого можно заключить, что в XIII в. молодой русской нации угрожала смерть, так как спасения от татар ей невозможно было искать у тех западных соседей, которые сами ополчились на русские земли по причинам, о которых мы расскажем позже. Следовательно, спасения и освобождения от иноверных России пришлось искать исключительно в себе самой.

Киев пал, но культура его не исчезла. Ее сохранила Церковь, благодаря своим иерархам и монахам. Русская Церковь, столь претерпевшая от погрома, лишившаяся множества прекрасных храмов и обителей, стала для народа хранительницей духовных ценностей и опорой в постигшем его бедствии. Непобедимые ханы Золотой Орды — "Улуса Джучи" — принуждены были с этой силой считаться и относиться к Церкви с уважением. Во-первых, ханы сразу убедились в невозможности заставить русских людей отречься от православной веры. Когда Батый призвал в Орду князя Михаила Черниговского и приказал ему только пройти между двух огней и поклониться на юг тени Чингис-Хана, князь ему ответил: "Христианам нельзя идти сквозь огонь и поклоняться тому, чему кланяются здесь, такова христианская вера! Она запрещает кланяться твари и идолам". За это, пишет летописец, Михаила стали терзать и топтать, а затем отсекли ему голову; так же замучен был и укреплявший его боярин Феодор. Произошло это 23 сентября 1246 года. Мощи их были привезены в Чернигов, а в 1572 г. перенесены в Москву.

Батый был настолько поражен такой непоколебимостью, что решил относиться с терпимостью к религии, способной вдохновлять русских на мученичество. Уже в 1250 г. митрополит Киевский Кирилл III (1243-1281)55 беспрепятственно смог совершить длительное путешествие в Чернигов, Рязань, Суздальскую землю, Новгород Великий и т.д., укрепляя и наставляя свою паству. В 1255 г. митрополит посетил новую великокняжескую столицу Владимир, а в 1263 г. он похоронил в ней св. Александра Невского, после чего вернулся в разрушенный Киев.

Церковная жизнь повсюду восстанавливалась в прежних формах и в 1274 г. Кирилл смог созвать во Владимире Собор по случаю восстановления в столице архиерейской кафедры. Избранный на нее Киевский архимандрит Серапион был известным церковным писателем, автором четырех "Поучений"; в последнем из них Серапион обличает суеверов, убивавших волхвов и волшебниц по самым нелепым причинам.

Митрополит поручил Собору заняться искоренением некоторых непорядков, замеченных им во время своих путешествий. Как дополнение к основным правилам "Кормчей Книги" Собор принял следующие решения:

Крещение совершать непременно через троекратное погру жение, а не обливание; допускается последнее только в случае крайней нужды.

До оглашения маслом смазывать особо, а по крещении — миром те же самые чувства.

До поставления священников или диаконов епископы дол жны осведомляться о жизни кандидатов и спрашивать соседей, знающих их с детства.

Кандидатов в причетники, канонархи и чтецы обучать в соборе под руководством старших. В диаконы посвящать с 25 лет, в священники — с 30 лет.

Тем временем авторитет Церкви настолько вырос в глазах татар, что в 1261 г. Кирилл III учредил архиерейскую кафедру в самой столице ханов, Сарае, и первым ее епископом назначил Митрофана. Ханы не только не препятствовали митрополиту продолжать сношения с Византийским патриархом, но и сами изъявили желание через его посредство угождать греческим императорам. Так, в 1279 г. Феогност, епископ Саранский, три раза ездил в Константинополь с грамотами от митрополита и дарами от хана Менгу-Тимура императору (С.Соловьев. "История России").

Преемник Кирилла митрополит Максим (1223-1305) совершил, наконец, задуманное его предшественником перенесение Киевской кафедры во Владимир. Однако, как замечает С.Соловьев, государственные и церковные центры начинали постепенно тянуться с Южной Руси на Северную. Митрополит св. Петр (1308-1326) чувствовал неустойчивость Владимирского центра русской жизни и, путешествуя по Руси, как бы искал, где окончательно обосновать свою кафедру. Он не пребывал постоянно во Владимире, жил то в Брянске, то в Москве, где он сблизился с Московским князем Иваном Даниловичем (Калитой). Св. Петр, несомненно, провидел в нем будущего "Собирателя Земли Русской". В Москве митрополит пребывал в общей сложности дольше, чем в других городах, и там завещал быть похороненным.

Связь с Византией не прерывалась. В 1311 г. Тверской епископ Андрей пожаловался патриарху Афанасию I на митрополита Петра и патриарх велел срочно созвать Собор. Епископы собрались в Переяславле-Залесском, рассмотрели донос на Петра, признали оный неосновательным и митрополит полностью оправдался перед Византией.

Кроме того, сохранившая свою органическую связь с патриархом и признанная татарами, Русская Церковь приняла на себя ответственную государственную роль, призвания лучших из князей к изысканию путей национального единения Руси, по примеру ненарушенного единства церковного.

Как было сказано, одной из основных причин татарского ига явились политическая разрозненность удельных княжеств, их междоусобицы и ссоры. Этот суровый урок не пропал даром и Церковь Русская приложила все свои усилия, чтобы добиться воссоздания давно утраченного государственного единства. В 1270 г. митрополит Кирилл III написал в назидание бранящимся между собой князьям: "Мне поручил Бог архиепископию в Русской Земле, а вам должно слушать Бога и меня: не проливайте крови!"

Прежде всего необходимо было придерживаться в отношении азиатских "'оккупантов" политики осторожности и гибкости, в то же время не идя на компромиссы в самом важном вопросе — православной веры. Благодаря татарской терпимости, можно сказать, что за редкими исключениями русские князья в этой политике преуспели, причем церковная иерархия и монастыри явились для них постоянной опорой и наставлением. Наиболее способными оказались, как известно, Московские князья, которые завершили окончательное объединение Земли Русской.

Изучая историю этого переходного периода, от разрушения Киевской Руси до начала Московской государственности, невольно поражаешься мужеством и преданностью Православию русского народа. Перечисленные С.Соловьевым народные бедствия, достаточные для полного уничтожения любой нации, сроднили между собой целые области, укрепили русский национальный дух и еще более приобщили народ к церковной жизни, ставшей для него неотъемлемым элементом бытия. Живя жизнью Церкви и святоотеческими традициями, русский человек, несмотря на тяжкое иго, не утратил, а усовершенствовал свои природные качества, а народное творчество этой эпохи, как мы увидим, свидетельствует об успехах, достигнутых в области культуры и искусства. Оторванная от Европы, эта русская культура явилась вполне самобытным отражением народной души, ее верований и идеалов. Истоки ее оставались, как и встарь, в Православии, столь ревностно воспринятым Киевской Русью.

С точки зрения экономической следует подчеркнуть благоденствие богатейшего русского города того времени — "Господина Великого Новгорода", которому посчастливилось ни разу не попасть в руки врагов восточных и западных.

Ввиду значения в русской истории этой первой варяжской столицы, ее культуры и политической самобытности мы позволим себе вкратце рассказать о Новгороде.

По свидетельству византийских хроник, за сто лет до Рюрика знали уже о "Новом Городе", населенном славянами, торговавшими с греческим колониальным городом Ольвией, находившимся близ нынешней Одессы. Один из торговых путей вел от Оль-вии к Новгороду. Очевидно, до "Нового Города" когда-то существовал и "Старый Город", как предполагают некоторые ученые. Первые строения Новгорода были деревянными, так как камень стоил дорого, а вокруг изобиловали леса. Однако, судя по недавно произведенным раскопкам, древний Новгород имел вымощенные улицы и канализационные стоки уже в XI в., усовершенствования, не существовавшие тогда ни в одном европейском городе.

Летописец, повествуя о призвании варягов, пишет: "Реша Руси чудь, словени и кривичи: вся земля наша велика и обильна" и т.д. Следовательно, в призвании князей участвовали и финны под именем чуди. Историк Беляев говорит, что славяне не обращали финнов в рабство, а принимали их в свое общежитие, одновременно влияя на них нравственно. Путем смешанных браков оба племени настолько сроднились, что в IX в. их общественные интересы стали одинаковыми.

Как столица варяжских князей Великий Новгород превратился в царственный град и для славян и для финнов, причем оба племени пользовались одинаковыми правами (И.Беляев. "Рассказы из русской истории", 1866). Итак, на Севере произошло с финнами то же, что и с варягами на юге — постепенное слияние во единую русскую семью.

С древнейших времен Новгород славился своей торговлей со всем миром. Готские купцы издавна считались лучшими его клиентами, а с расширением Ганзейского союза (XIII-XIV вв.) немцы образовали там собственную общину. На Востоке новгородцы вели оживленную торговлю с хазарами, арабами и болгарами, одновременно с греками и их колониями.

Когда столицей Руси сделался Киев, Новгород стал управляться наместниками Киевских Великих князей, вплоть до смерти Владимира Мономаха. Ввиду княжеских междоусобиц и удельных ссор за Киевский великокняжеский стол главное политическое управление в Новгороде перешло к "вечу", по решению которого стали выбираться князья, угодные городу. Духовенство избирало "владыку" (сперва епископа, затем — архиепископа), которого посылали на утверждение к Киевскому митрополиту.

Древнейший Новгородский монастырь был основан св. Антонием Римлянином. Этот святой родился в Риме в 1067 г. и там изучил латынь и греческий. Желая удалиться от ересей и новшеств, вызвавших Римскую схизму XI в., св. Антоний стал скитаться и в 1108 г. на камне приплыл в Новгород по Неве и Волхову. Приютил его сперва некий купец Готфин (гот из Крыма) и он основал первый Новгородский монастырь, где и скончался. В XII в. св. игумен Вар-лаам основал в десяти верстах от города Хутынский Спасо-Преоб-раженский монастырь. Умер Варлаам в 1193 г.

Великий Новгород владел обширной территорией, разделенной на пять провинций, или "пятин", от Чудовского озера до Ильмени и Вятки, охватывая весь север Руси. Колонизаторами этого великого края были первоначально монахи, а также дружины "ушкуйников" (ушкуй — лодка). На Руси издавна существовали такие товарищества промышленников или просто любителей приключений и вольной жизни, промышлявших грабежами. Дружинами такого типа в юго-западных степях были "бродники", объединенные в своего рода корпорации во главе с выборным "ватаманом" (от слова "ватага") или "атаманом". На востоке и юго-востоке существовали казачьи "ватаги", или артели промышленников и казаков, хозяйничавших на Днепре, Тереке, Яике и Дону; из их числа впоследствии вышли славные товарищи Ермака Тимофеича, покорителя Сибири. Как указывает проф. Вернадский ("Звенья русской культуры"), задолго до учреждения Петром I цеховой организации в России существовали те же цехи, или, по-западному, — корпорации, только под названием артелей, ватаг и т.д. Древнерусские акты XII и XIV вв. отмечают существование и развитие артелей для рыбного промысла, для охоты (охотники на кречетов, например, входили в ватаги "помытчиков") и т.д. Постройкой храмов, как на западе, ведали артели каменщиков, плотников и других мастеров. За качеством работы артели следили выборные "старшины". Темпы построек кажутся нам невероятными: многие каменные храмы, например церковь св. Михаила Архангела в Москве, закладывались и строились в течение одного года, а деревянные или "обыденные" церкви зачастую строились и освящались в один день! (С.Соловьев).

Новгород, присоединенный к Московскому великому княжеству в 1478 г. при Иоанне III, славился великолепием своих храмов и искусством своих мастеров.

Как было сказано, Ярослав Мудрый выстроил в Новгороде знаменитый каменный собор св. Софии на месте, где в 1045 г. сгорел дубовый храм "о тринадцати верхах", поставленный первым Новгородским епископом, св. Иоакимом Корсуняниным в 989 г.

Самым распространенным типом новгородских и вообще северных деревянных церквей была "шатровая" или, как называлась она в летописях и актах: "церковь древяна вверх". Из более чем 150 храмов, выстроенных в Великом Новгороде с XIII по XV век, не считая выстроенных заново, было сто каменных.

Новгородцы особенно умело и блестяще восприняли греческое архитектурное искусство, а также создали самобытную Новгородскую школу живописи.

В XIV в. в Новгороде славились мастера Иван, Климент и Алексей; в Пскове в 1420 г. — мастер Феодор с дружиной (т.е. артелью) обили свинцом храм Св. Троицы, причем, по словам летописца, пришлось из Москвы выписывать мастера по литью свинцовых досок; мастера прислал в Псков митрополит Фотий, и Феодор научился этому искусству.

Епископ Евфимий Новгородский покрыл чешуей Ладожскую церковь св. Георгия. Новгородские мастера-золотильщики покрывали золотом не только купола и маковицы, но и гробы, например гробницы кн. Владимира Ярославича и матери его — княгини Анны в Софийском соборе.

Епископ Тверской Феодор соорудил медные двери для церкви Спаса в Нижнем Новгороде. Епископ Игнатий Ростовский вымостил Богородичную церковь красным мрамором, подобно Тверской церкви Спаса.

Греки расписали живописью Успенскую соборную церковь в Москве в 1343 г., а их русские ученики мастера Гойтан, Семен и Иван — монастырский храм Спаса.

Феофан Грек и Даниил Черный расписали в Кремле церковь Рождества Богородицы и св. Лазаря в 1395 г., а тот же Феофан в 1399 г., расписал церковь св. Михаила и в 1405 г. — храм Благовещения на княжем дворе вместе со "старцем из Городца" — Прохором и знаменитым "чернецом"-иконописцем Андреем Рублевым.

Рублев и иконописец Даниил расписали Владимирскую церковь Богородицы,Троицкую церковь в Сергиевой Лавре и церковь Андроникова монастыря в Москве.

Летопись упоминает также об известном новгородском мастере Исайи Гречине, а в 1385 г. отмечает гибель во время пожара в Павловой монастыре русского мастера-иконописца Иваша.

К этому длинному перечню древних шедевров русского церковного искусства, разумеется, можно было бы прибавить еще много.

Опишем также развитие искусства литья колоколов. В 1345 г. мастер Борис Римлянин отлил в Москве три больших и два меньших колокола, а в Новгороде — большой колокол для св. Софии.

Интересно, что в 1404 г. некий монах Лазарь построил в Москве, за церковью Благовещения, на дворе Великого князя — часы, которые летопись описывает следующим образом: "Сей же час-ник наречется часомерье; на всякий же час ударяет молотом в колокол, размеряя и расчитая часы нощные и дневные; не бо человек ударяше, но человековидно, самозванно и самодвижно, страннолепно некако сотворено есть человеческою хитростью, преизмечатно и преухищрено".

В 1436 г. Новгородский епископ Евфимий тоже устроил звонящие часы (С.Соловьев, op.cit, т. IV, гл. Ill, с. 1236-1239).

Так, несмотря на все бедствия, произрастало русское искусство, строились и украшались храмы, свидетельствующие о любви к вере и благочестию всех русских людей. Искусство этих древних мастеров поражает отделкой и законченностью работы: малейшие детали архитектуры, украшение дверей, окон, сводов храмов изумляют своим совершенством. Щедро жертвуемые Церкви драгоценные камни, золото и серебро покрывали престолы, царские врата, иконы, ризы, Евангелия и т.д.

Одновременно продолжалась повсюду проповедь православной веры — другое свидетельство жизнеспособности Церкви во время татарского ига.

На Северо-востоке прославился апостол зырян, или пермяков, св. Стефан. Родом из Устюга, он принял монашество и, изучив зырянский язык, подобно свв. Кириллу и Мефодию, составил для зырян азбуку и перевел богослужебные книги и Св. Писание. Будучи поставлен епископом в Перми, св. Стефан выстроил множество храмов и открыл при них школы. Друг преп. Сергия Радонежского, о котором будет сказано особо, св. Стефан приобрел на всем Севере такой авторитет, что даже самовольные новгородские "ушкуйники" питали к нему любовь и уважение. Преемником Стефана в Перми был епископ Исаак, затем Пити-рим, замученный вогулами, среди которых он проповедовал.

Наконец, Православие оказывало влияние и на самих татар. Летопись рассказывает, как в 1390 г. к Великому князю Московскому Василию Димитриевичу явились три ханских придворных, прося крещения, которое совершил сам митрополит Киприан.

Вышеуказанные артели, промышленные и ремесленные, почти всегда возникали при церковных приходах. Артельщики заботились о "своем" храме и его благосостоянии; храмовой праздник являлся праздником всей корпорации и торжественно справлялся ("почесть сотворити"). Так, в Новгороде вокруг церкви св. Параскевы-Пятницы объединялось "заморское купечество", при храме св. Иоанна Предтечи на Опоках — другое купеческое товарищество и т.д. В Новгороде и Пскове каждая улица, или "конец", имела свой приход, являвшийся главным центром "кончанской жизни".

В монастыри, о которых будет сказано особо, шли лица из разных сословий; как известно, св. Алексий, митрополит Московский, происходил из боярского рода Плещеевых; преп. Сергий Радонежский — из бояр Ростовских и т.д.

Духовенство бесстрашно боролось против разных татарских обычаев, например, "кабальной зависимости", то есть обращение в рабство за долги до выплаты процентов (по-арабски "кабала" — долговая расписка). Этот обычай, происходивший из Уйгурского права, впервые упоминается летописцем в 1262 г. ("Звенья русской культуры", с. 123). Кроме того, Церковь Русская, со своего зарождения всячески старавшаяся облегчить участь рабов или "холопов", достигла в этой области значительных успехов: многие хозяева стали отпускать на волю рабов по духовному завещанию, перед смертью. Число таких вольноотпущенных, или "задушевных людей", благодаря Церкви сильно увеличилось повсюду.

В то же время Церковь строго карала торговлю людьми, особенно продажу их в рабство иностранцам ("поганым"). Суровые епитимий налагались духовенством за всякое убийство "холопов". Уже в XII в. митрополит Георгий писал в своем "Правиле": "Аще кто челядина убиет, яко разбойник епитимию приемлет".

Проф. Е.В.Спекторский пишет: "Русский народ принял христианство не как схоластическую систему, а как руководство к праведной жизни и добротолюбию, согласно с Евангельской правдой... На Западе христианство столь слабо проникало в деревню, что деревенщина стала даже синонимом язычества (paganus от pagus — paysan). На Руси же деревня столь быстро усвоила христианство, что земледельцы из смердов превратились в крестьян (христиан), а "погаными" ("поганус" — язычник) именовались иноверные кочевники. Весьма знаменательно, что после принятия христианства в западной культурной Германии героем народных сказаний был Этцель (хищный вождь гуннов — Аттила), тогда как героем древнерусских былин — кроткий Илья Муромец, богатырь, защищавший мирное крестьянство от всяких злых сил, истый христианин, которого народная память смешала даже с канонизированным в XVII в. преподобным Илией Печерским ("Чоботком")".

Таков был уклад жизни русского общества в тяжкие века татарского владычества.

1. Изяслав и папа

Европейские историки, пишущие о Древней Руси, слишком часто замалчивают или сознательно уменьшают, во-первых, ее быстрый культурный расцвет благодаря приобщению к Православию, а, во-вторых, заслуги князей и духовенства в деле распространения христианства среди языческих племен. Казалось бы, приведенные нами примеры из истории Киева до монгольского завоевания, достаточно свидетельствуют о культурном уровне Руси времен Ярослава, т.е. о полном преобразовании языческой варяго-славянской психологии за каких-нибудь 70 лет после Крещения. Киевское законодательство, сложившееся благодаря греческому влиянию, несомненно, явилось в ту эпоху самым гуманным и передовым, образование расширялось и суровые языческие обычаи постепенно исчезали из русского общества, уступая место христианским. У русских, как и у других народов, были свои коренные недостатки, явившиеся причиной ссор, междоусобиц и войн, но таковые же наблюдались тогда повсюду в не меньшей степени.

Историки Запада, столь усердно подчеркивающие русскую "отсталость", русскую "азиатщину" и т.д., как-то вскользь упоминают о Киевском периоде, хотя похвалы Адама Бременского и других путешественников достаточно красноречивы. Крупнейший французский историк Мишлэ именует Ярослава царем! Кроме таких промахов, удивляющих нас у известных историков, имеется целый ряд писателей, совершенно сознательно отрицающих роль Византийского патриархата в развитии православной культуры на Руси; больше того, "Послание народам России" от 7 июля 1952 г. папы Пия XII, утверждает что Россия всегда пребывала в единении с Римской церковью, вплоть до 1448 г.! Налицо ни на чем не основанное огульное суждение, исходящее, как ни странно, от главы церкви, славящейся своими учеными историками и архивами. Это доказывает стремление Рима всячески умалить Вселенское Православие либо тенденциозными сочинениями, либо клеветой.

Причина этих явлений вполне ясна: культурный расцвет Киевской Руси, канонически зависевшей от Византийского патриарха, по времени совпал с прискорбным отделением Западной церкви от Вселенской в 1054 г. Как и в других православных епархиях, латинские заблуждения и новшества оказались осужденными и в Киеве. Игнорируя это, римские писатели предыдущих десятилетий задались целью доказать, что Русская Церковь не только оставалась в единении с Римом, но и признавала "вселенский" авторитет римского епископа — папы. Как и в рассмотренном нами "болгарском вопросе", тут поражает каноническое невежество таких писателей: как могла Русская Церковь, являясь зависимой от Византии епархией, а не автокефальной Церковью, произвольно признавать или нет чужую юрисдикцию, не имевшую никакого к ней отношения? Как могла Русь, только что принявшая Православие во всей его чистоте, неожиданно принять "филиокве" и все осужденные новшества Рима? Разумеется, это — полный абсурд, и утверждающие его писатели просто рассчитывают на полное невежество своих читателей, воспитанных на столь же невежественных сочинениях о Руси, изобилующих в Европе и в Америке. К сожалению, к ним приходится причислить такого известного католического востоковеда, как о. Жюжи (см. "Schisme Byzantin", Париж, 1941 г.).

Несомненно, Киев — культурный европейский центр, к которому стекались принцы и рыцари XI в., явился бы в ту эпоху для пап ценнейшей находкой и, кроме того, незаменимой опорой на Востоке Европы. Вместо Руси, непоколебимо православной, Рим принужден был опереться на насильно втянутую в его орбиту Польшу, что и явилось главной причиной бед, впоследствии обрушившихся на Восточную Европу.

Помимо указанной нами разницы между Киевской Русью и западными феодальными государствами в области законодательной и культурно-просветительной, существовала между ними весьма существенная разница и в их отношении к религии. В первой части (см. гл. III, § 4; гл. IV, § 5) мы вкратце коснулись пропасти, постепенно углубившейся между латинским духовенством и народной массой. В XI в., по примеру пап, преимущественно заботившихся об увеличении "земель св. Петра", епископы и игумены превратились уже в феодалов-вельмож, присвоивших себе все права светских господ, жестоко обращавшихся с рабами, воюющих и бесчинствующих. Даже после введенной Гильдебрандом реформы безбрачия духовенства во Франции епископы продолжали открыто жить с женами, причем в некоторых областях архиерейская жена имела первенство перед женой графа. Повествуя о высшем духовенстве XI в., историк Мишлэ приводит примеры нравов женатых епископов, занимавших следующие кафедры в Бретании: Кимпер, Ванн, Ренн и Нант. Григорий VII принужден был приказать монахам возмутить народ, дабы заставить епископов, под угрозой восстаний, отказаться от своих жен и наложниц. Уже в IX в., при Карле Великом, от епископа прежде всего требовались храбрость и удаль; Мишлэ рассказывает, как император Карл хвалил только что назначенного им архиерея за то, как тот ловко вскочил при нем на коня. За робость, германские епископы сместили Христиана, архиепископа Майнского, и папа одобрил его низложение. В XI в. нередко кафедры раздавались детям или подросткам из знатных семей, в качестве прибыльных угодий; так, Атто дэ Вереей (Atto de Verceil) стал архиепископом... в шесть лет! (Michelet. "Histoire des Croisades", p. 140-144 et suiv.). Едва ли стоит говорить, что в Киевской Руси, да и во всей истории Русской Церкви, таковых безобразий не существовало; в Киеве о них говорили с омерзением.

Расцвет Православия в Киеве поразил Рим как несомненный успех ненавистной Византии. Мы видели, что, укрепившись всеми способами как государи, папы стали расширять свою церковь за счет славянских православных государств. Вслед за Моравией, в конце X в. латинскому духовенству подчиняется

Венгрия, а затем и Польша, откуда король Мечислав II в угоду Риму изгнал православное духовенство в 1025 г.56 Оставалась Русь, поражающая западный мир своим всесторонним развитием. Русские князья, пока существовала крепкая центральная власть в Киеве, были для Рима недосягаемы путем оружия, поэтому начались попытки соблазнить их мощью папы.

Когда Киевское государство пало, Рим, зорко следивший за событиями, немедленно завязывает сношения с татарскими ханами и папа Иннокентий IV посылает в Монголию своего легата. О легате этом — Плано Карпини — мы расскажем своевременно, заметим лишь, что он присутствовал при торжественном возведении на трон хана Гаюка, выбранного татарским "курултаем "(курултай— общее собрание, избиравшее ханов), в 1246 г. на озере Геука. Убедившись в том, что татары не ослабили Русскую Церковь и не уничтожили национальное чувство, а, как мы видели, принуждены был и в самой Орде разрешить русским основание епархии, латиняне решили прибегнуть к насилию. Потерпевши фиаско в Св. Земле, папа бросил на русские окраины подчиненных ему рыцарей-крестоносцев — шведов и немцев. Однако это насилие, примененное Римом в XIII в., достигло не большего успеха, чем льстивые приманки князей в эпоху Киевской Руси. Вернемся и мы к этой эпохе.

В Древней Руси, славившейся своим гостеприимством, с давних пор наблюдалась большая терпимость в отношении различных религий, вследствие наличия разноплеменных народов, с которыми Русь сожительствовала или торговала. Немецкие и скандинавские купцы, обосновавшиеся в Новгороде, естественно, придерживались латинских верований: издавна шведы основали там свою церковь св. Олафа, а немцы — церковь св. Петра; кроме того, эти последние и на Ладоге имели свой храм св. Николая, с примыкающими к нему землями и кладбищем. В XI в. летописи приводят строгие осуждения, высказанные Киевскими иерархами по поводу латинских заблуждений и пороков, приведших к расколу; из летописей мы знаем также о некоторых знатных иностранцах, добровольно отказавшихся от латинства. По словам летописца, некий вельможа Шимон Варяг, родственник Норвежского короля, явившийся на службу Киевскому князю, "оставил латинскую буесть и истинно верова" (т.е. принял Православие) вместе со своей челядью и дружиной, всего до трех тысяч человек (Проф. Вернадский. "Звенья русской культуры"). Вскоре после Римской схизмы, киевские митрополиты обнародовали послания, резко осуждающие отступников-латинян. Около 1073 г. митрополит Георгий (1067-1077) написал трактат, перечисляющий не менее семидесяти латинских заблуждений; его преемник — св. Иоанн II (1077-1089) запретил всякое общение с Латинской церковью, объяснив причины отвержения оной от Вселенского Православия; митрополит называет Римскую церковь "гнилым членом, отрезанным и отброшенным от Соборной Церкви" ("Летопись церковных событий" епископа Арсения Новгородского, 1898 г.). Подобно ему и митрополит Никифор I (1103-1121) в Послании к Владимиру Мономаху особенно осуждал Рим за приставку "филиокве" и писал: "злую мысль держат они (латиняне. — Прим. авт.) испорченным и скудным смыслом, делая прибавления в Святом Правиле, т.е. "Верую". Св. Отцы написали так: "и в Духа Святаго Господа Животворящаго, иже от Отца исходящаго", а они прибавили: "иже от Отца и Сына" .Это есть великое зловерие, приводит к жидовству и Савелиевой ереси. Прибавкою этою они отвергают веру Св. Отцов I и II Соборов и слово Христово, сказанное апостолам о ниспослании Святаго Духа: "Егда приидет Утешитель, Дух Истины, иже от Отца исходит". Если Христос не сказал: "иже и от Сына", то как они дерзнули прибавить?... Латинские отступления укоренились с тех пор, как старый Рим заняли немцы и овладели тою землею... Старые люди, хранившие закон Христа, апостольский и святоотеческий, скоро перемерли; по смерти их, молодые и неопытные последователи прелести немцев и вошли в различные отступления. Несмотря на увещевания и советы других Церквей, они не хотели отстать от зла, творимого ими и потому были отринуты нами" (курсив наш).

Преп. Феодосии Печерский с предельной резкостью осуждает латинскую веру и пишет: "Вера их зла и закон их не чист; они икон не целуют, а пост мясо едят, на опресноках служат... Множеством ересей своих они всю землю обесчестили... Нет жизни вечной живущим в вере латинской..." и т.д.

Сын Ярослава Мудрого, князь Изяслав I, был дважды изгнан из Киева, сперва киевлянами, затем своими братьями Святославом и Всеволодом. Желая всеми способами вернуть свой престол, он обратился за помощью к иностранцам, сперва к королю польскому Болеславу, затем к императору Генриху IV, врагу Болеслава. Оба государя приняли от Изяслава богатые дары, но помочь ему отказались, опасаясь киевского войска. Тогда Изяслав отправил сына своего Ярополка просит содействия у папы, знаменитого Гильдебранда, незадолго до этого принявшего римскую кафедру под именем Григория VII (1073-1086). Историк С.Соловьев пишет, что как в Майнце Изяслав обещал Генриху IV в благодарность за помощь признать его власть, так Ярополк в Риме обещал подчиниться римскому престолу. Единственным результатом ходатайства Ярополка было письмо Григория VII к польскому королю Болеславу, прося его вернуть Изяславу взятые у него дары; король не исполнил этой просьбы.

Иной помощи Изяслав не получил. Когда брат его Святослав умер в 1076 г., Всеволод примирился с Изяславом на Волыни и уступил ему княжий стол. Разумеется, Изяслав, как и сын его Ярополк, вернувшись на родину, скоро позабыли о своих мытарствах при иностранных дворах. Тем не менее, этот не лестный для Изяслава эпизод оказался в наше время совершенно извращенным Римом и в упомянутом нами послании папы Пия XII от 7 июля 1952 г. истолкован как доказательство признания Киевскими князьями папской верховной власти в Церкви. В послании приводится любопытный документ — письмо Григория VII от 1075 г., адресованное Изяславу и его супруге. Папа пишет, что Ярополк "пожелал принять ваше царство из наших рук, как дар св. Петра после того, как он принес присягу верности св. Петру, Главе Апостолов... и мы вручили от имени св. Петра правление вашим царством" . Из этого следует, если письмо папы не является очередным римским подлогом, что Григорий VII, очевидно, совершенно игнорировавший киевский порядок княжеского престолонаследия, почему-то вручил "царство" вовсе не Изяславу, аЯрополку, хотя миссия его в Риме была именно снискание содействия для своего отца, а отнюдь не для себя. Как бы то ни было, попытка папы, мнившего себя вправе раздавать царства во всем мире, совершенно провалилась: Ярополк никогда не предъявлял никаких прав на Киевский стол и скончался православным в 1086 г. Что касается оппортуниста Изяслава, получившего в третий и последний раз Киевское княжение, он также оставался всегда верен Церкви, причем, его современником был митрополит св. Иоанн II, писавший поучения, столь резко обличавшие латинство.

Митрополит Никифор, как было сказано, написал трактат в 20 пунктов на запрос Владимира Мономаха: "Почему латиняне отвергнуты были от Святой Соборной Церкви?" Перечислив главнейшие римские отступления, митрополит заключает трактат следующими словами: "Прочитай это, князь, и не раз, но два раза и больше, сам и сыновья твои; князьям как от Бога избранным и призванным на правоверную веру надобно разуметь слова Христовы и основание церковное твердое на свет и наставление порученным им от Бога людям".

Никифор оставил подобное поучение и другим князьям, как бы предчувствуя готовившиеся для Руси испытания от латинян.

Сохранилось любопытное письмо епископа Матфея Краковского, в котором польский архипастырь пытается заманить крестоносцев на Восток Европы, именно на Русь, злонамеренно представляя русских как неких варваров. В Польше узнали о готовившемся в Европе II крестовом походе, и Матфей счел своевременным указать вдохновителю крестоносцев, известному Бернарду Клервосскому (1091 -1153), на пользу, могущую быть Риму от обращения русских в латинскую веру. Вот выдержки из этого послания: "Русские многочисленны, как звезды, и живут как бы в ином мире: им знакомо лишь имя Спасителя ...Смягчите сердца этих варварских народов и вы станете вторым Орфеем, новым Амфионом.... Русский народ не желает сообразовываться ни с латинской, ни с греческой церковью, но отделяясь от той и от другой, не пребывает ни в одной из них в общении таинств". Таковы были ложные сообщения Матфея, провокационно адресуемые латинскому Западу. Однако Киевская Русь тогда еще была слишком сильна, чтобы крестоносцы могли обрушиться на нее без риска.

В Западной Руси княжил Роман Мстиславич Волынский, затем Галицкий (1199-1205). Он отличился своими походами против поляков и венгров, и Волынский летописец величает его даже "великим самодержцем всея Руси", собравшим Волынь и Галич в одно государство; летописцем подчеркивается храбрость его как воина, и мудрость как правителя. Слава Романа простиралась далеко за пределы Галича; он был известен в Византии и на Западе как выдающийся государь. Папа Иннокентий III, желая оградить верные ему польские земли от столь предприимчивого соседа и заодно увеличить церковные владения Рима присоединением к ним Галицкого княжества, отправил к Роману своего легата. В 1203 г. этот легат прибыл ко двору русского князя и стал красноречиво доказывать ему превосходство латинской веры над "схизматической". Летописец, приведший эту любопытную беседу, сообщает, что Роман совершенно поразил папского легата своими богословскими аргументами. Легат, судя по лживым польским наветам, думал легко сразить "варвара" своей ученостью, но неожиданно сам оказался разбитым по всем статьям умным и образованным противником, бывшим, кроме того, искусным диалектиком. Видя, что Романа невозможно убедить в догматическом превосходстве романизма, легат прибег к иному средству. Он стал говорить о папе как о могущественном государе-властелине Запада, о его дворе, о послушании Римскому престолу всех других государей и, наконец, дал понять Роману, что, взамен обращения в латинство, Иннокентий готов даровать ему многие города и земли; "Мечем св. Петра, папа сделает тебя великим королем". — прибавил легат. Однако, эти лукавые речи не обольстили Романа; он вынул из ножен свой мечи ответил: "Имеется ли у папы подобный меч? С ним мне иного меча не нужно". Сконфуженный легат принужден был удалиться.

Вскоре посте этого эпизода, как известно, крестоносцы захватили Константинополь и в течение почти 60 лет "Латинская империя", с благословения Иннокентия III, угнетала всячески ненавистных Риму "схизматиков"-греков (см. ч. I, гл. IV, § 2). Несмотря на хитрости и всевозможные интриги латинян, имеющие целью прервать наложенную св. Владимиром связь русской митрополии с патриархатом, патриаршая кафедра, перенесенная из захваченной крестоносцами Византии в Никею, продолжала, как и в древние времена, окормлять Русскую Церковь и поставлять ее митрополитов, даже после падения Киевской Руси.

2. Св. Александр Невский и рыцари-монахи

Иннокентий III не смутился поражением своего легата перед твердостью Романа Галицкого. Не имея еще возможности прибегнуть к насилию, папа написал в 1207 г. льстивое послание русским, призывая "дочь вернуться к матери и член к главе" ("Ut filiam reducat ad matrem et membrum ad caput").

Папа собирался также отправить на Русь особого легата, но раздумал и ограничился посланием. Усилия его преемников убедить русских князей и духовенство признать римское главенство и отказаться от греческой юрисдикции оставались тщетными. Напрасно латиняне изощрялись всячески умалить покоренную ими, как они думали, навсегда Византию и представить ее русским в самом жалком виде, уверяя, что церковная зависимость от этой униженной нации недостойна славного русского народа. Папа Григорий IX (1227-1241) сделал последнюю попытку в таком духе в своем послании к Великому князю Владимирскому, Юрию II Всеволодовичу, незадолго до того, как князь погиб на берегах реки Сити (1238), сражаясь против войск Батыя ("Historica Russiae Monum", III, № , XXXIII).

Повторим, что татарское иго дало надежду Риму воспользоваться ослаблением Руси для того, чтобы навязать силой оружия нежеланную русским латинскую веру.

Уже в VIII в. Карл Великий предпринял завоевания славянских народов, населявших западную часть Прибалтики. Один из его преемников — император Конрад ІІІ (1138-1152), организовал крестовый поход, чтобы покорить племена бодричей, любичей и поморян57.Славяне отважно сражались со своими заклятыми врагами-немцами, но потерпели поражение из-за отсутствия единения между племенами, что являлось коренным недостатком вообще всех славян как восточных, так и западных. После своей победы немцы постепенно стали продвигаться дальше на Восток, где лежали русские земли. Земли эти с глубокой древности были населены языческими народностями, принадлежавшими к двум крупным разветвлениям: литовцами (ливы, куры, летты, земигола, или жмудь, и т.д.) и финнами (чудь, эсты, водь и др.). Племена, расположенные на Севере, относились к Новгородским владениям, а южные зависели от князей Полоцких.

В 1158 г., повествует Нечволодов, в устья Западной Двины бурей занесло немецкое судно. Немцы были встречены туземцами (ливами) недружелюбно и принуждены были силой добыть себе пристанище. Вскоре, однако, между ними завязались торговые сношения. Бременские торговцы стали возить товары в устья Двины и основали там два поселка-крепости—Укскуль и Дален.

Когда папа Александр III (1156-1181) узнало язычниках-ливах и о проникновении к ним немцев, он отправил в их земли монаха Мейнгарда для проповеди. Мейнгарду удалось получить разрешение от князя Полоцкого на постройку в Укскуле церкви и он начал свою работу среди ливов. Язычники отнеслись к этому крайне враждебно и стали угрожать самому миссионеру; те, кого Мейнгарду случалось крестить, погружались в Двину, желая этим "смыть" крещение и отослать его обратно немцам. Монаха Феодориха, спутника Мейнгарда, ливы чуть было не принесли в жертву богам за случившееся во время его пребывания солнечное затмение. Опасаясь печального исхода для своей миссии Мейнгард, ставши епископом, попросил папу объявить крестовый поход против строптивых язычников. Как известно, крестовые походы позже сделались весьма действенным, хотя и крутым, способом укрощения всяких внутренних расколов и неурядиц, опасных для латинства, а попутно — и методом прозелитизма; так, на юге Франции крестоносцы Иннокентия III в потоках крови потопили еретиков альбигойцев.

В 1193 г. на место умершего Мейнгарда папа послал к ливам епископа Бартольда и, наконец, объявил крестовый поход с отпущением грехов для всех его участников. Тем временем у эстонского берега утвердились датчане короля Канута VI и их священники стали крестить язычников. Ливы, встретив приплывший к ним немецкий корабль крестоносцев, обратились к Бартольду с такой речью: "Отпустите войско домой, а ты ступай с миром на свое епископство; кто крестился, тех можешь принудить оставаться христианами; других же убеждай словами, а не палками" .Произошла битва, Бартольд был изрублен ливами, но немцы победили. Опустошив страну, воины окрестили насильно язычников, оставив для них священников, и уехали обратно. После их отъезда ливы сразу же стали окунаться в Двину, а священников выгнали с позором (А.Нечволодов. "Сказанья о Русской Земле". СПб, 1913, ч. II, с. 234, и др.)

Мы нарочно подробно описали эти первые шаги латинских миссионеров в Прибалтике, чтобы подчеркнуть разницу между методами прозелитизма латинского и православного приблизительно в то же время. Нам также показалось интересным рассказать, каким образом в Прибалтике обосновались немцы.

Вместо погибшего епископа Бартольда Иннокентий III прислал в Прибалтику еп. Альберта Бугсгевден, который оказался опытнее своих двух предшественников. Он основал в 1200 г. город Ригу, ставший вскоре форпостом латинства для действий против язычников и русских "схизматиков". Альберт, еп. Ливонский и Рижский, желая окончательно закрепить Ливонию за немцами, прежде всего обнес Ригу толстой стеной, чтобы предохранить свой город от всяких случайностей, затем поехал в Германию набирать наибольшее число поселенцев. Чтобы облегчить немцам заселение этой области, Иннокентий III, кроме щедрых индульгенций и отпущения грехов для участников нового крестового похода, разрешил распределить между немцами завоеванные ими языческие земли, по мере обращения туземцев в латинство. Эта приманка, разумеется, сильно увеличила число новых колонистов и миссионеров.

Альберт также получил одобрение папы на созданный его трудами из рыцарей, прибывших в Ригу, новый орден воинов-монахов. В 1202 г. Иннокентий официально утвердил устав "меченосцев" (Gladifers), родственный по духу статуту тамплиеров (храмовников). Меченосцы носили белый плащ с нашитыми красным мечом и крестом на плече и двумя красными мечами на груди; впоследствии вместо креста, они стали носить звезду. Во главе ордена стоял магистр, находившийся в ленной зависимости от Рижского епископа.

Долгое время рыцари опасались трогать русских князей, которых Альберт уверял, что орден предназначен лишь для обращения туземцев-язычников. Немцы значительно расширили свои владения "огнем и мечом". Вскоре слух о возможности обогатиться в балтийских краях, с легкой руки папы, стал распространяться в Германии среди рыцарей и мелкопоместных баронов. Многие давно завидовали богатствам, приобретенным на Востоке некоторыми удачливыми крестоносцами; всем известны были и сокровища, собранные тамплиерами, но вести из Св. Земли приходили неутешительные: в 1187 г. франки потеряли Иерусалим и стало ясно, что дело проиграно окончательно. Пока венецианцы, французы, фламандцы и прочие участники 4-го крестового похода наживались в захваченной ими Византии, немцы, поощряемые папами, толпами переселялись в Прибалтику, где они рассчитывали завоевать себе богатые земли у неверных, будь они язычники или "схизматики", что для немцев было одно и то же.

В 1225 г. на Балтийском побережье между Неманом и Вислой, появились завидовавшие лаврам меченосцев тевтонские рыцари-монахи. Они носили черную тунику и белый плащ с черным крестом на левом плече. Тевтонский орден утвержден был папой в 1192 г.; согласно их уставу, близкому тэмплиерскому, но более суровому, орден состоял исключительно из немцев, принадлежавших к старинным рыцарским фамилиям. Кроме общих монашеских обетов, тевтонцы обязывались, вступая в орден, ухаживать за больными и драться против врагов латинской веры. Орден располагал в то время значительным недвижимым имуществом, подаренным государями. Хотя рыцари эти были сперва предназначены для Св. Земли, как и прочие воинские ордена, однако, вследствие неудач Рим разрешил им, как и меченосцам, двинуться на Восточную Европу. Тевтонским рыцарям принадлежит заслуга покорения литовского племени пруссов, которые издавна делали набеги на польские земли; это и дало мысль польскому князю Конраду Мазовецкому обратиться за помощью к тевтонцам. После долголетней войны прусские земли были покорены орденом и превратились в немецкое государство, вошедшее в ленную зависимость от германского императора.

После того как немцы укрепились в устьях Зап. Двины, Вислы и Немана, между рыцарями-монахами началась рознь. Ливонский епископ Альберт Буксгевден умер в 1229 г., так и не дерзнувши напасть на русские владения.

Напав на земли князей Полоцких, немцы, рассчитывая на поддержку императора, наконец сбросили маску и, пользуясь своим числом, захватили некоторые русские владения: по Двине — Кукейнос и Герсик, а в Новгородской области — Юрьев, который они переименовали в Дерпт.

Теснимые со всех сторон немцами, литовские племена, тем временем, объединились и, воспользовавшись нападением рыцарей на Полоцкое княжество, литовский князь Миндовг, в свою очередь, захватил некоторые русские области. Любопытно, но немецкое нашествие явилось толчком к образованию Литвы из разноплеменных вышеупомянутых нами народностей. Князь Владимир Полоцкий, учитывая угрозу для своих владений со стороны Запада, попытался воспротивиться натиску меченосцев, но потерпел неудачу при осаде Кирхгольма, а кроме того, флот, высланный Вальдемаром королем Датским, доказал ему численное превосходство врагов-латинян. Пользуясь княжескими междоусобицами, рыцари и литовцы стали продвигаться, каждые со своей стороны, вперед, несмотря на ожесточенное сопротивление русских. Татарское нашествие с Востока, латинское — с Запада, казалось, должны были раздавить совместными действиями разрозненное русское государство.

К счастью, в Новгороде княжил в это время Ярослав Всеволодович, умный и энергичный государь. Заботясь о распространении Православия во всех краях обширного Новгородского государства, он в 1227 г. отправил проповедников в Карельскую землю. Когда он увидел грозную опасность для Новгорода и для Православия со стороны наступающих меченосцев, он принялся за тщательную реорганизацию своего войска. В 1234 г. новгородская рать ударила на меченосцев с такой силой, что немцы, не ожидавшие подобной удали от русских, потерпели полное поражение. Лучшие ливонские рыцари погибли и магистр ордена — Волквин — приписал эту катастрофу отказу тевтонцев соединиться с меченосцами, что заставило этих последних сражаться с русскими без поддержки. Как бы то ни было, победа новгородцев была полной и немцы запросили мира под Юрьевом. Ярослав обложил этот город данью, с условием выплачивать оную даже его преемникам. Как отметил С.Соловьев, договор этот, впоследствии нарушенный орденом, дал повод Иоанну Грозному начать действия против Ливонии в XVI в., обвинив ее в неуплате дани.

Победа Ярослава лишь временно приостановила наступление папских воинов на Русскую землю. Вскоре старший брат Ярослава, Великий князь Владимирский Юрий II, погиб в битве при Сити. Батыевы полчища, опустошив Рязань, Суздаль и другие земли, устремились к Новгороду и не доходя ста верст до города, неожиданно повернули на юго-восток. Новгород чудом спасся от ига. Ярослав унаследовал в 1238 г. Владимирский стол и, понимая неминуемую гибель для Руси, от одновременных нападений татар и латинян, решился обеспечить свой тыл с Востока. Он изъявил покорность Батыю, к которому поехал в Золотую Орду, и получил от хана ''ярлык" (грамоту) на великое княжение во Владимире.

Ливонский магистр Волквин настолько поражен был победой русских, что стал опасаться за немецкие земли, принадлежавшие ордену. Он принялся взывать к тевтонцам о помощи и в 1235 г. попросил еще раз магистра Германа фон Зальц согласиться на слияние их орденов. Тевтонцы не стремились к этому, будучи сами чересчур заняты колонизацией захваченных земель, а кроме того, меченосцы пользовались у них плохой репутацией. Все-таки в ответ на призыв Волквина Герман, наконец, отправил в Ливонию двух своих командоров, дабы произвести следствие о поведении меченосцев и проверить слухи об их безнравственности. Командоры, вернувшись, заявили перед орденским капитулом, собранным в Магдебурге наместником магистра в Пруссии Людвигом фон Оттинген, что меченосцы насильники, воры и корыстолюбцы. Тогда капитул признал слияние с ними невозможным.

В 1236 г. на меченосцев напали литовцы, разбили их, и в этой битве погиб сам Волквин. Уцелевшие от этого поражения меченосцы отправили на этот раз послов прямо в Рим, умоляя папу Григория IX ускорить, его властью, слияние с тевтонским орденом. Папа, поняв безвыходность положения ливонских рыцарей- монахов и слабость их, а также учитывая грозящую им опасность со стороны русских, которых до тех пор считал парализованными татарами, поспешил принять необходимые меры. В 1237 г. папа совершил объединение меченосцев с тевтонами58и провинциальным магистром в Ливонии был им назначен Герман Балк, прославившийся при покорении прусских земель. Папа принужден был также убедиться в недостойном поведении меченосцев в Прибалтике: оказалось, что, помимо весьма безнравственного поведения, рыцари-монахи превращали жителей завоеванных областей в своих рабов и позволяли себе крайне грубо с ними обращаться. Григорий приказал своему легату в Риме епископу Моденскому обращенных в христианство жителей впредь не порабощать и дозволять им ходить в церковь!

Насколько меченосцы послушались этих папских требований можно судить по новым порицаниям, высказанным в 1318 г. Авиньонским папой Иоанном XXII: он резко осуждал бесчинства и насилия, которые продолжали творить в Прибалтике ливонские рыцари.

Объединив немецких рыцарей-монахов, папа опубликовал в 1237 г. буллу, объявляя новый крестовый поход для обращения в латинство северных областей, обещая отпущение грехов всем участникам. Король Швеции, Ерик Картавый, завидуя датчанам, а особенно немцам, давно хлопотал о подобной булле и, в свою очередь, напал на Новгородские земли и на Карелию

Рассчитывая на скорое падение Руси вследствие татарского нашествия, западные враги, одно время озадаченные поражением меченосцев, снова стали теснить русских, стараясь до татар захватить независимые области. Рим, как было сказано, поспешил завязать дипломатические сношения с Ордой, закрывая глаза на только что совершенные татарами разрушения церквей и на христианскую кровь, ими пролитую.

Наконец, татарским нашествием воспользовались литовцы для того, чтобы подвинуться по направлению к Смоленску. Великий князь Ярослав, укрепив дипломатические сношения с Ордой, в 1239 г. напал на литовское войско, разгромил его и захватил много пленных. Следующие военные операции он уже предоставил вести своему сыну Александру Ярославичу, заменившему его на Новгородском княжеском столе. Ярослав получил предписание от татар отправиться в Монголию к великому хану и умер в Азии в 1246 г., не успев вернуться на Русь.

Итак, в 1240 г. на Новгородские земли напали почти одновременно немецкие рыцари, шведы и литовцы. Князь Александр не растерялся и, не дожидаясь подмоги со стороны владимирских полков, с небольшой дружиной двинулся сперва навстречу шведам. Ими командовал знатный вельможа Биргер, основатель столицы Стокгольма и один из наиболее воодушевленных папской буллой шведских полководцев. Шведы находились уже на Неве при впадении в нее Ижоры и приготовлялись идти на Ладогу. Неожиданно 15 июля 1240 г. на них напал Александр Ярославович и после жестокой битвы разбил на голову шведских крестоносцев. По преданию, накануне битвы русскому воину Пелгусию явились святые князья-мученики Борис и Глеб, плывшие на ладье, и сказали, что идут на помощь их сородичу князю Александру. Победа эта особо отмечена в летописях как победа Православия над латинством, причем шведы в них прозваны римлянами. После этого блестящего дела князь Александр получил прозвище "Невский".

Воспользовавшись отсутствием князя, немецкие рыцари-монахи взяли город Изборск, затем, путем измены — Псков (некстати находившийся в то время в ссоре с Великим Новгородом) и прошли в Водскую Пятину. Когда, наконец, враги приблизились меньше чем на 30 верст, новгородцы отрядили во Владимир своего Владыку с посольством, прося срочного возвращения к ним Александра Ярославича. Князь поспешил им на выручку, в 1241 г. отнял у немцев все взятые ими города, а в 1242 г. отобрал и Псков.

Чтобы очистить окончательно русские земли от латинян, Александр Невский, призвав благословение Божие на свое правое дело, сумел так воодушевить войско, что всюду русские сражались блестяще и по пятам рыцарей вошли в земли самого ордена. На льду Чудского озера 5 апреля 1242 г. произошло знаменитое Ледовое побоище, закончившееся полным поражением рыцарей- монахов, или "божьих дворян", как звал их народ. Потери рыцарей убитыми и попавшими в плен были настолько значительны, что крестоносцы не посмели больше касаться русских областей. Интересно, что в рыцарском стане находились, кроме немцев, крестоносцы-французы, итальянцы и англичане, наживы ради и в угоду Риму напавшие на Русь.

Покончив с немцами и шведами, Александр Невский устремил свои войска против литовцев, упорно осаждавших полоцкие и новгородские окраины. Русские одержали над ними ряд побед и окончательно разбили их в 1245 г. у озера Жизца. Освободив Русь от страшного западного врага, коварно рассчитывавшего воспользоваться ее ослаблением для латинизации западных областей, Александр Невский, после кончины Ярослава, в 1246 г. стал Великим князем Владимирским.

Политически Александр последовал примеру Ярослава и старался всегда изъявлять покорность хану, видя в этом единственное средство для спасения Руси. Несколько раз он ездил в Орду, чтобы выхлопотать прощение для провинившихся князей и горожан.

Слава о его чудесных победах над немцами, шведами и литовцами распространилась во всем мире; хан Батый пожелал даже устроить в честь победителя крестоносцев прием в Орде и милостиво отнесся к Александру; такое же уважение сумел снискать он и у брата Батыя, хана Берке.

По поводу сношения Александра Невского с Ордой, куда он ездил как ходатай за Русь, подобно св. Алексию, митрополиту Московскому, следует отметить, что он никогда не делал татарам уступок в вопросах веры. Никогда Александр не позволил себе и другим князьям идейно общаться с ханами. Эта твердость, как и описанная нами мученическая кончина св. князя Михаила Черниговского, только возвысила престиж Православной Церкви в глазах монголов. Благодаря этому, как мы видели (см. гл. I, § 4), с 1261 г. ханы разрешили открытие архиерейской кафедры в столице Сарае. О татарской веротерпимости свидетельствуют интереснейшие записки, оставленные уже упомянутым нами Плано Карпини.

Францисканский монах Карпини был послан папой Иннокентием IV59 легатом к монголам, чтобы изучить их нравы и заручиться на всякий случай их союзом. Легат после торжеств при выборе в Монголии великого хана Гаюка прожил два года в Золотой Орде (1246-1247). Он писал, что свобода вероисповеданий была татарами введена законом. Действительно, даже среди родственников хана впоследствии появились крещеные, а сами ханы стали выплачивать содержание духовенству, находившемуся в Орде. Услышав о святости митрополита Алексия, хан Чанибек испросил его молитв за ханшу Тайдулу и она исцелилась60. В 1313 г. хан Узбек даровал св. митрополиту Петру особый ярлык, гласивший: "Кто дерзнет порицать Веру Русскую, кто обидит церковь, монастырь, часовню, да умрет!" Историк Елпатьевский насчитал двести монастырей, выстроенных на Руси во вторую половину татарского ига.

Все это свидетельствует, прежде всего, о крепости и жизненности русского Православия, сумевшего не только в столь краткий исторический период создать своеобразную русскую культуру, но и предохранить ее от татар. В этом главная заслуга и признак достоинства православных архипастырей и пастырей, а также доказательство их примерной жизни и благочестия: будь русское духовенство порочным или бесчестным — погибло бы навсегда дело св. Владимира, а с ним и мечта о национальном возрождении Руси.

Вернемся к Александру Невскому. Когда в Риме узнали об окончательном провале крестового похода и о жестоких потерях, понесенных немецкими рыцарями-монахами, после гнева, охватившего папский двор против "схизматиков", пробудилось невольное уважение к князю-полководцу. В XIII в. в Европе больше всего уважали храбрость и силу, и хотя в пятилетний срок Александр разрушил долголетнюю подготовительную работу Рима, все же папа не смог не подивиться этом подвигом, совершенным, несмотря на татарское иго. Следовательно, папа Иннокентий IV (1243—1254) решил круто изменить свою политику в отношении русских и попытаться иным путем воздействовать на Александра. В 1248 г. папа отправил в Россию чрезвычайное посольство во главе со знатными кардиналами Гальдом и Гемонтом.

Прибыв во Владимир, послы вручили Великому князю папское послание, помеченное 8 февралем 1248 г. Иннокентий IV предлагал Александру перейти в латинскую веру со всем русским народом, утверждая, что покойный отец его — Ярослав высказывал это желание перед смертью в Орде папскому легату Плано Карпини; Ярослав будто бы соглашался признать главенство папы, только смерть помешала ему перейти в латинство и, наконец, он обещал легату перевести и всю Русь в его веру. В послании усердно превозносились достоинства Александра и, между прочим, говорилось следующее: "Слышали мы о тебе, князь, что ты честен и дивен и велика земля твоя; поэтому прислали мы к тебе от 12 кардиналов двоих хитрейших, Гальда и Ремонта, да послушаешь учения нашего" ("Historica Russ. Monum."l,#LXXVIII).

Это был чистейший вымысел, в дошедших до нас записках Карпини говорится о смерти Ярослава, но нет и намека на то. что писал Иннокентий IV.

Возмущенный этим, Великий князь обвинил папу и кардиналов в коварной лжи. Тогда послы стали хвалить латинскую веру и убеждать Александра принять ее. уверяя, что этим путем он не только получит дружбу и союз всех западных государей, но и найдет среди них союзников, чтобы победить татар! Кардиналы наивно предложили в качестве таких помощников... только что разбитых Александром рыцарей-монахов.

Выслушав все это и с трудом сдерживая справедливый гнев на клевету, возводимую папой на его покойного отца, Александр грозно ответил: "Слышите, посланцы панежетни и прелестницы преокаянные: от Адама и до потопа и от потопа и до разделения язык и от разделения язык и до начала Авраамля и от Авраамля до приития Израилева сквозь Чермное море, а от начала царства Соломона до Августа царя, а от начала Августа до Рождества Христова и до страсти и до Воскресения Его, а от Воскресения Его и на небеса Восшествия и до царствования Великаго Константина и до Перваго Собора и до Седьмого Собора — сия вся сведаем добре, а от вас учения не принимаем" .

Посрамленным послам пришлось уехать ни с чем...

Александр Невский умер, возвращаясь из Орды, в 1263 г. Вся Русь оплакивала его как доброго "страдальца" за Русскую Землю. Церковь причислила его к лику святых.

3. Галицкая Русь и Литва

Древнее Галицкое княжество, бывшее юго-западной окраиной, или украиной, Киевской Руси, простиралось от восточных Карпат до Западного Буга. Столицей его был Галич на Днестре. Равнинная часть княжества называлась "Червенскими городами", в честь старого города Червеня с его пригородами. Географическое положение Галича в XI в. было, как пишет Платонов, неустойчивым, т.к. на Карпаты нападали угры (венгры), на Червенские города — поляки, а с юго-востока Галичу всегда угрожали беспокойные степные кочевники — половцы. Поэтому Галич считался в Древней Руси незавидным княжеством и из Киева посылали туда преимущественно самых молодых князей и изгоев. Учреждение княжества было решено на Любечском съезде, в конце XI в. Расцвет Галича начался при князе Ярославе Осмомысле (1152—1187). Благодаря соседству с Западной Европой и своим плодородным землям галицкие города завязали выгодную торговлю с венграми и поляками и в княжество устремились иностранные и русские поселенцы. Ярослав сумел настолько объединить и укрепить Галич, что из незавидного княжества выросло благодаря его гению государство, сносившееся самостоятельно с Византией, Болгарией, Венгрией, Польшей, угрожавшее беспокойным половцам и влиявшее даже на Киевскую княжескую политику. Недаром в старейшей русской эпической поэме "Слово о полку Игореве" автор обращается к Ярославу следующим образом: "Галичский Осмомысле Ярославе! Ты высоко сидишь на своем златокованном столе, подперши горы Угорския своими железными палками, заступив путь королю угорскому и затворив ворота Дунаю... Ты отворяешь ворота Киеву и стреляешь с отцов золотого стола салтанов (половецких. — Прим. авт.) .

Когда род Ярослава пресекся, княжеством овладел в 1199 г. уже знакомый нам Волынский князь Роман Мстиславич, соединивший оба государства во едино и прославившийся своими походами против западных врагов, к которым в начале XIII в. присоединились еще литовцы; Литва, как мы видели, образовалась государственно из разных языческих племен, которых стали теснить и покорять папские крестоносцы-немцы.

Сын Романа Даниил Галицкий, несмотря на долгую борьбу со своими строптивыми боярами, желавшими всячески ослабить княжескую власть, получил даже Киевский стол, что свидетельствует о его способностях. Только ему удалось сломить лютую боярскую оппозицию, как разразился татарский погром. Даниил укрылся в Польше и, вернувшись, нашел Волынь и Галич разоренными Батыем. Тотчас же он энергично принялся за постройку новых городов и восстановление старых, в княжество стали возвращаться бежавшие от татар жители и стекаться приглашенные Даниилом иностранные колонисты: немцы, венгры и поляки.

Даниил сильно опасался новых столкновений с татарами и решил искать союза у западных государей для похода на Орду. Его иностранные соседи посоветовали ему обратиться в Рим, не будучи в силах сами выступить против свирепых монголов, наводивших страх на всю Европу.

В 1246 г. Даниил обратился к папе Иннокентию IV, уже нам известному, прося содействия. Папа в течение четырех лет убеждал Даниила принять латинство и написал в Галич в этот период больше 16 посланий, суля князю королевский венец. Напрасно князь возражал папе, говоря, что ему важно получить реальную помощь, а не королевский титул. Иннокентий IV прислал в Галич епископа Альберта с миссией "возглавить русское духовенство". В 1249 г., так и не получив никакого положительного ответа от папы, Даниил изгнал латинского епископа из Галича.

В 1253г. снова князь стал просить папу о помощи, и в следующем году папа прислал ему в качестве своего легата грека- униата из Мессины с королевской короной для князя в качестве наиболее убедительного аргумента; однако о содействии ничего точно сказано не было. Начинались те же унизительные торги, что и в XV в. между Византийскими императорами и папами по поводу помощи против турок (см. ч. I, гл. IV, § 2).

Даниила стали уговаривать его польские соседи — король Болеслав, князь Мазовецкий и др., доказывая ему, что принятие латинства являлось непременным условием для благоприятного разрешения в Риме вопроса о содействии против татар.

Скрепя сердце, в 1255 г. Даниил, наконец, принял королевский венец и короновался в г. Дрогичине, объявив, что признает папу своим отцом и "наместником св. Петра". Когда же легат стал требовать от него обращения всего княжества в латинство, Даниил отказался, до "имеющего быть Вселенского Собора"; совесть ему не позволяла совершить насилие над православным народом, ненавидящим латинскую веру. Разумеется, Иннокентий IV, как позже и Евгений IV, никакой реальной помощи оказать не мог, а на его воззвание к крестовому походу против татар, обращенное к Чехии и Польше, никто не отозвался, настолько силен был страх перед монголами.

Когда, тем не менее, в Галич прибыл прусский архиепископ с намерением привести к присяге папе самого Даниила и всех его подданных, новоиспеченный король, наконец раскусивший грубый маневр папы, объявил, что прерывает всякое общение с Римом.

Тогда папа, чтобы покарать строптивого князя, прибег к оригинальному действию: он "подарил" Галицию сопернику Даниила — литовскому князю Миндовгу! Дело в том, что Миндовг в 1252 г. использовал то же средство, что и Даниил, т.е. перешел в латинство, чтобы спасти Литву от ливонских меченосцев. Однако Миндовг оставался язычником в душе и, обезопасив свое княжество от рыцарей и укрепившись, в момент, когда папа преподнес ему Галицию, уже успел отбросить латинскую веру, принятую из расчета! Но даже если бы он и захотел принять странный "подарок" папы, он не смог бы справиться с Даниилом и русским войском. Этот эпизод сильно уронил авторитет Рима, как и описанный нами подлог в послании к св. Александру Невскому, совершенный Иннокентием IV.

Даниил Галицкий остался православным, успешно воевал с литовскими племенами и покорял их благодаря своей отваге. Заставив литовцев платить ему дань, Даниил согласился, наконец, на примирение. Миндовг принял Православие вместе со своим сыном Войшелком, и дочь его вышла замуж за кн. Шварна Даниловича.

Верность Православной Церкви Даниил сохранил до самой смерти; скончался он в 1264 г. Наследники Даниила не смогли уберечь Юго-западную Русь. Пользуясь их междоусобицами, снова подняло голову властолюбивое боярство, и в XIV в. Волынь была захвачена Литвой, а Польша овладела Галицией.

Вернемся к Литовскому юному княжеству. Мы уже рассказали о враждебности литовских племен к обращавших их "огнем и мечом" немцам. Интересно отметить, как раз обратное отношение их к русским православным проповедникам, с конца XII в. проникшим в литовские земли. Проповедниками этими являлись смиренные монахи из соседних княжеств. Объединенные княжеской властью, литовцы стали одновременно с рыцарями завоевывать русские земли и в 1240 г. овладели Новогрудком (Новогородок), Слонимом, Брестом и т.д. Уже тогда среди литовских удельных князей некоторые стали принимать православную веру, но язычество держалось крепко. Отбитые от Новгорода и Пскова св. Александром Невским, литовцы захватили ряд русских областей Полоцка, Витебска и Смоленска; от Волыни и Галича Миндовга отбил, как мы видели, князь Даниил Романович. Миндовг задался целью спаять воедино русских и литовцев для образования государства, достаточно сильного, чтобы воспрепятствовать передвижению на Восток немцев. Русские, подпавшие под власть Литвы, смирились с этим, предпочитая Литву татарскому владычеству.

После убийства литовскими князьями в 1263 г. чересчур гибкого Миндовга в Литве начались смуты, продлившиеся около 50 лет. За этот промежуток времени стало заметно расширение и укрепление среди литовцев русского культурного влияния. Благодаря своему этническому превосходству в новом государстве русские почти всюду заняли "ключевые позиции", перенося в Литву сложившуюся в Киевской Руси цивилизацию. Грубые методы немецких колонизаторов и миссионеров вселили в литовцах неподдельное отвращение к западноевропейской системе, что, разумеется, облегчало проникновение русской культуры. Помимо непрестанной проповеди Православия среди язычников, русские ввели в Литве свой порядок городского и волостного управления, стратегию, осадное искусство, школы и т.д. Князь Гедемин, с 1316г. давший "Русско-Литовскому Великому Княжеству" крепкое единовластие, был женат на русской, семья и придворные его говорили по-русски, а в Европе титул Гедемина гласил: "Rex Litwinorum Ruthenorumque" ("Король литовцев и русских"). Ставши свободным от татарского ига и на две трети русским центром, Литва безболезненно достигла при Гедемине присоединение юго-западных русских княжеств от Полоцка до Киева, а сын Гедемина Ольгерд подчинил себе Киев, занял Волынь, Чернигово-Северскую область и Брянск.

Литовской столицей при Гедемине сделалась Вильна на реке Вилии, приток Немана. Узнав про крещение в православную веру двух своих придворных Круглеца и Кумеца, которых крестивший их русский священник Нестор назвал Антонием и Иоанном, Ольгерд велел их повесить на дубе вместе с другим крестившимся придворным Евстафием. Наконец, он сам внял увещеваниям своей жены — православной княгини Витебской и в 1360 г. принял крещение; над телами трех повешенных им мучеников он выстроил Св. Троицкий Виленский монастырь. Про Ольгерда русская летопись отзывается с похвалой за то, что он строил свое государство "не столько силою, елико мудростью".

В связи с политическими переменами менялась и церковная юрисдикция. По просьбе Галицких князей, патриарх Исайя Византийский (1323—1333) дал Галицкому епископу титул митрополита. Когда же Галиция после смерти князя Юрия в 1337 г. отошла к Польше, св. Феогност, митрополит Киевский и всея России, получил в сентябре 1347 г. от патриарха извещение через императора Иоанна VI Кантакузена о том, что Галицкая митрополия упраздняется и переходит в его юрисдикцию. Феогност в 1348 г. совершил поездку в Галич и принял дела. В 1356 г., когда Православная Церковь в Литве укрепилась, патриарх Каллист I передал митрополиту Роману, жившему в Новогрудке, следующие кафедры: Галич, Владимир-Волынский, Перемышль. Холм, Луцк, Полоцк и Туров. В то время св. Алексий, митрополит Киевский и всея Руси, правил в Москве. Последним митрополитом Всероссийским, носившим титул "Киевского и всея России", был св. Иона, умерший в 1461 г. Преемники его, начиная с Феодосия (1461—1464), стали величаться уже "Московскими и всея Руси", а титул "Киевского" остался за Литовским митрополитом.

По просьбе Литовских князей, в 1376 г. патриарх Филофей (1362-1376) поставил им митрополитом серба Киприана, который впоследствии по просьбе Вел. кн. Василия Димитриевича переехал в Москву, где стал митрополитом всея Руси.

Епископ Арсений Новгородский в своей "Летописи"61 упоминает про удельное княжество Бырладское, находившееся между реками Серетом и Прутом, в которое входили города Бырлад, Текуч и Малый Галич (теперешний Галац). В марте 1360 г. Феодор Кориатович, князь Мукачевский, внук Гедемина, пожаловал дарственной грамотой монастырю св. Николая, построенному им близ Мукачева, два селения и право сбора "десятины" с других имений. В грамоте этой говорится следующее: "...В монастыре сем братии постановляем быть из монахов русских, да служат в нем непрестанно Господу Богу". В 1354 г. Феодор, теснимый Ольгердом, уступил свои права на Брацлав и Подольские земли королю Людовику I Венгерскому взамен Мукачева, находившегося на границе Галиции.

Последний Галицкий митрополит Антоний, поставленный по требованию Казимира Польского, умер в 1391 г., посвятив двух молдавских епископов — Иосифа и Игнатия.

Расширению Литвы за счет русских областей при Ольгерде и других Гедеминовичах стала препятствовать возросшая и укрепившаяся Москва; в ней Русь, наконец, обрела тот естественный государственный центр, которым не суждено было стать ни Киеву, ни Владимиру-Суздальскому и на который претендовала, пользуясь татарским игом, Литва.

В судьбах "Русско-Литовского Великого Княжества" внезапно произошли коренные перемены, повлиявшие на весь дальнейший ход истории Восточной Европы.

Король Людовик I Венгерский, унаследовавший польский престол от дяди своего, короля Казимира Великого, умер в 1382 г., оставив единственной наследницей дочь Ядвигу, которой присягнули вельможи, собравшиеся в Радоме.

В 1385 г. в Польшу прибыли послы от сына Ольгердова — Ягайло (на крещении Якова), просить руки Ядвиги. Поляки очень надеялись на этот брак, дабы путем совместных действий с Литвой сдерживать немцев, которые, отрезав Польшу от моря, все время теснили ее земли. Литва, со своей стороны, потеряв захваченную рыцарями-монахами Прибалтику, издавна считала немцев опасными соседями, а поэтому надеялась на союз с Польшей.

Латинское духовенство, приобретшее большое влияние при польском дворе, убедило Ядвигу согласиться на брак с литовским князем, предвидя от этого громадную выгоду для Рима. Действительно, брак Ядвиги оказался чреватым немаловажными последствиями.

Ягайло в отличие от своего отца был человеком беспринципным и честолюбивым, и возгорел желанием стать королем. Он даже изъявил готовность отречься от Православия, принять латинство и отдать Польше без откупа всех пленных, взятых во время польско-литовских войн.

Приняв имя Владислава, он перешел в латинство вместе со своими братьями и двоюродным братом Витовтом, и свадьба его с Ядвигой была торжественно отпразднована в Кракове в 1386 г.

Литва и Польша соединены были в одно государство.

Латинский мир с ликованием узнал о совершенной "унии" и польское духовенство обрадовалось долгожданной возможности вступить в деятельную борьбу с ненавистной православной "схизмой".

Прежде всего началась жестокая война с язычеством. Литва, как мы видели, была государством полуязыческим, полуправославным. Витовт, назначенный королевским наместником в Литве, дал волю польским миссионерам в языческих областях, которые они принялись крестить "огнем и мечом". Особенно потерпело от них племя жмудь: народ стал переселяться, лишь бы не попасть в руки проповедникам. Положение стало до того серьезным, что сам Витовт принужден был попросить некоторых миссионеров покинуть тот край62.

Ввиду крепкой позиции, занятой в Литве Православием, латиняне не посмели сразу применить к русским методы насилия. Православные стали постепенно лишаться разных гражданских прав; желающим вступить в брак с католиками предлагалось переходить в латинскую веру и т.д.

Несмотря на численное превосходство в Литве русских, поляки, с разрешения Владислава, стали всячески притеснять "схизматиков", устранять от крупных должностей и заменять латинцами. Насильное ополячивание Литвы введением вместо русских польских обычаев, латыни и т.д. не замедлило породить сильнейшую культурную и национальную междоусобицу. Зная врага. Православная Церковь бдительно ограждала свою паству.

В Киеве до самой смерти отличался своей твердостью и преданностью Церкви князь Владимир Ольгердович. В 1440 г. Киев превратился в удел литовских князей, а в 1471 г. после смерти Симеона Олельковича, последнего удельного князя из Ольгердова рода, Киев стал простым воеводством. Заметим, что князь Симеон прославился своими заботами по восстановлению древней Печерской церкви. Понимая важность сохранения Киевской кафедры как центра Православия в Западной Руси, Византийский патриарх восстановил там митрополичью кафедру Киевскую и Галицкую.

Витовт, чтобы наладить хорошие отношения с немцами, отдал им жмудь, упорно противящуюся латинской проповеди. В 1399 г. великий магистр тевтонского ордена, усиленный прибытием западных крестоносцев во главе с Карлом, герцогом Латорингским, напал на это племя. Крестоносцы стали крестить язычников насильно, своими методами, одновременно обращая их в немецкое подданство. Устрашенные язычники устремились обратно в Литву, и Витовт предупредил рыцарей об опасности народного восстания. Действительно, угнетенные жмудины вышли из лесов и устроили страшную резню, беря немецкие замки приступом и уничтожая целые гарнизоны крестоносцев. Жмудины послали к Витовту делегатов, прося его заступничества в следующих выражениях: "Орден ищет не душ, а земель наших. Кто хочет других умывать, должен быть сам чист. Сжальтесь над нами, мы просим крещения, но вспомните, что мы люди тоже, сотворенные по образу и подобию Божию, а не звери какие... От всей души хотим быть христианами, но хотим креститься водою, а не кровию'" . Однако польское духовенство не было мягче рыцарей и несчастные жмудины оказались между молотом и наковальней.

Рыцари устремились на Литву, захватили окраины Гродно, а жмудины тем временем взяли Мемель. Витовт сделал набег на Пруссию, но в 1404 г. заключил с немцами мир, причем несчастных жмудинов он снова уступил немцам, обещав к тому же содействовать их покорению!

Наконец, в 1410 г. войска Ягайла и Витовта разбили рыцарей под Грюнвальдом; особенно отличились в этом деле русские полки: Смоленский, Полоцкий, Витебский, Киевский, Пинский и др. Немцы потеряли 40.000 убитыми и 15.000 пленными, весь обоз и во время битвы погиб сам великий магистр ордена Ульрих фон Юнгинген. Тевтонский орден был почти уничтожен.

Что же касается меченосцев, то после почти 20-летней борьбы с Новгородом и Псковом они принуждены были в 1420 г. запросить у русских заключения "вечного мира".

Витовт всячески старался расширять Литву с востока и усиленно вмешивался во внутренние дела Московского государства. Таким образом, благодаря княжеским междоусобицам и желанию некоторых князей укрыться от ханской власти, коренные русские земли отошли к незначительному вначале ядру — Литовскому княжеству, ставшему отдельным от Руси государством. Пока этим княжеством правили такие государи, как Ольгерд, можно было с уверенностью предсказать постепенное приобщение Литвы к тому государственному порядку, который укоренился на Руси в Киевскую эпоху. После унии с Польшей все радикально переменилось. Мероприятия Ягайлы-Владислава и польских чиновников превратили Литву в очаг антиправославной агитации, а вместе с тем и антирусской, поскольку национальные чувства отделенных от Руси областей немедленно воспротивились указанным мероприятиям. Вместо укрощенной Риги, политической и религиозной угрозой для Руси стала Литва. Взглянув на карту XV в., когда границей между Москвой и Литвой была река Угра (левый приток Оки), менее чем 150 верст от Москвы, можно представить себе, какой Дамоклов меч тяготел над Русью. С большим трудом Московский Великий князь Василий I, женатый на дочери Витовта Софии, смог договориться с тестем относительно этой границы.

Дабы закончить обзор набегов крестоносцев на Русь, ознаменовавших XIII—XIV века, отметим еще попытку шведов добиться латинизации областей, которые папские буллы приравнивали к языческим. Вернемся к Швеции.

При юности короля Магнуса Эрихсона Шведского уже готовилось войско для нового крестового похода на Россию. В 1348 г. Магнус выступил в поход и прислал в Новгород своих послов, которые обратились к гражданам со следующим словом: "Пришлите на съезд своих философов, а я (король) пришлю своих, пусть они поговорят о вере. Хочу узнать, какая вера будет лучше; если ваша будет лучше, то я иду в вашу веру, если же наша — то ступайте вы в нашу веру и будем все, как один человек. Если же не хотите соединяться с нами, то иду на вас со всей моей силой".

На такой ультиматум Владыка Василий, посадник Феодор Данилович, тысяцкий Авраам и все новгородцы ответили: "Если хочешь узнать, какая вера лучше, наша или ваша, то пошли в Царьград к патриарху, потому что мы приняли от греков православную веру, а с тобою нам нечего спорить о вере. Если же тебе есть какая-нибудь от нас обида, то шлем к тебе на съезд". К королю были отправлены тысяцкий Авраам с боярами. Магнус ответил им: "Обиды мне от вас нет никакой; ступайте в мою веру, а не пойдете, так иду на вас со всей моей силой". Все стало ясно.

Когда послы удалились, шведы осадили Орешек и силою пытались крестить ижорян в латинство. Всем противящимся король велел стричь бороды, т.е. по тогдашнему обычаю бесчестить. Однако русские сумели снова прогнать шведов (С.Соловьев, op. cit, т. III, гл. VI, с. 948).

Историк Соловьев пишет, что своим нападением Магнус нарушил крестное целование о мире, желая, отчасти, в угоду папе, а главное, в своих интересах, захватить русские области под предлогом крестового похода.

Потерпев поражение на русском севере и северо-западе, латинство задалось целью использовать максимально захват Польшей православною юго-западной Руси, вошедшей в Литовское государство. Эта трагическая история будет нами вкратце изложена: ни чести Риму, ни конечной выгоды Польше она не принесла и не принесет.

Одним из уродливых плодов польско-латинского ига над русскими людьми, несомненно, является так называемый "сепаратизм" украинских шовинистов. Так как этому псевдо-национальному "самостийному" движению давно сочувствуют враги Российской империи, желающие ее расчленения, а крометого, и Римская церковь издавна поддерживала украинское течение, нам кажется полезным прибегнуть к свидетельству истории. Самые ярые "украинцы"-галичане, как мы видим, ведут свое начало от княжества, входившего в систему Киевской Руси, как и прочие юго-западные княжества63.

Как замечает проф. Зызыкин, в Древней Руси существовало много местных патриотизмов: киевский, новгородский, суздальский, черниговский и т.д. Однако все областные летописцы, т.е. современные историки, всегда прежде всего считали эти области русскими. В Ипатьевской летописи, например, слова: "Русь", "Русская земля", "русский" и т.д. встречаются много сотен раз; слово "Украина" встречается всего три раза. Украинами назывались окраинные части русских княжеств или сами окраинные княжества, и вовсе не какое-то отдельное государство или нация. Таковых "украин" в домонгольский период было несколько: в той же Ипатьевской летописи значатся Украина Переяславская, Украина Полоцкая, Украина Волынская, что отвечало географическому положению описанных нами княжеств. Летописи не упоминают ни о каком украинском национальном патриотизме в этих областях, окраины которых явились лишь украиной или окраинной часть единого целого Русской Земли . Все летописи, напротив, изобилуют утверждениями национального единства Руси, причем одним из органов, скреплявшим это единство, являлась единая Русская Церковь (Проф. М.В.Зызыкин. "Древние русские летописи, как истоки и основа великого русского православного государства", 1951).

История отвергает вымышленные сепаратизмы, которыми жонглируют враги православного российского государства.

1. Преп. Сергий Радонежский (1314-1392)

В нашу эпоху воинствующего безбожия и материализма трудно представить себе и правильно осознать психологию русского общества XIV в.

Гордящиеся современными открытиями в области науки и техники, погруженные в бесплодные споры и пререкания, мы совершенно упускаем из вида основу, на которой строилась веками Русь и которая остается фундаментом ее быта.

Православие, столь ревностно воспринятое всем русским народом, оказалось, как мы видели, достаточно мощным, чтобы одновременно побороть воинствующее латинство и добиться уважения со стороны монголов. Несомненно, объяснение этого совершенно исключительного явления следует искать в самом духе Русской Церкви. Наши иерархи не претендовали на политическую гегемонию и не старались захватить светскую власть или завоевать себе всяческие мирские привилегии у князей. Они неукоснительно выполняли свою миссию кормчих и молитвенников своих епархий.

Государственные основы, заложенные Киевскими князьями на Руси, оказались жизненными, потому что источником русского закона стало в X в. церковное право. Гражданский закон, таким образом, возник из православных церковных канонов.

Когда под ударами татар нарушился государственный порядок, Церковь Русская, оставшаяся единым цельным организмом страны, стала естественным стержнем национальной жизни и залогом возрождения Руси.

Русская культура — наследие Киева — ушла временно в подполье, скрылась в лесных дебрях, в пустынных местах, где и сохранилась для лучшей поры. Хранителями ее оказались не князья и не бояре, а смиренные иноки, спасавшиеся в этих глухих местах.

Народ, подавленный татарщиной, стонущий под игом, устремился в эти дебри, инстинктивно ища у монахов и отшельников прибежища, света и утешения. Народная легенда о скрывшемся от татар на дне озера прекрасном граде Китеже совершенно точно символизирует это. На самом деле, роль таковых обителей, хранительниц православной культуры, была несравненно крупнее, чем мы себе можем представить: это были подлинные центры перевоспитания и морального совершенствования русских людей XIV в. Монахи вдохновляли их на служение отечеству, подвиг духовный наставляя на подвиги мирские.

Говоря о Киевской Руси, мы вкратце рассказали о воспитательно-просветительной работе иноков, по примеру Печерских, сочетавших отшельничество с апостольской проповедью. Киевские монахи были пионерами православной культуры в самых диких местах Древней Руси. Крестя язычников, они заботились об их просвещении и благосостоянии, вследствие чего основанные ими монастыри превращались в центры селений и городов. Происходило это помимо действий высших церковных или гражданских властей, исключительно благодаря духовному авторитету и святости жизни иноков, к которым шел народ самотеком и возле которых селился. Из крупных монашеских центров начала XIV в. следует назвать Валаам, основанный на диком острове Ладожского озера преп. Сергием и Гарманом в честь Преображения Господня.

Перемещение центра русской национальной жизни с опустошенного юга на север и постепенный рост Москвы, совпали с перенесением в этот город митрополичьей кафедры. Как отмечает историк Ключевский, укреплению Москвы немало содействовали в XIV в. три монаха: сын черниговского боярина Алексий, представлявший старый Киевский юг, сын устюжского причетника Стефан, представлявший север, и Сергий, сын ростовского боярина-переселенца, представлявший Великороссию. Эти три святые, каждый в своей отрасли, действительно оказали решающее влияние на возрождение национальной государственности: Алексий — как митрополит и ближайший советник трех великих князей; Стефан — как апостол Пермской земли и Сергий — как основатель нового великорусского центра монашества возле новой столицы Руси, значение которой предвозвестил еще св. митрополит Петр.

Свят. Алексий призван был в сфере политической способствовать, как определил Ключевский, "сосредоточению династически раздробленной государственной власти в Московском княжеском доме", свят. Феофан Пермский — приобщению восточных инородцев к Православию и русской культуре, а преп. Сергий — нравственному воспитанию народа и приготовлению его на подвиг.

Всем хорошо известно житие преподобного Сергия Радонежского, в котором гармонично сочетались высшие христианские добродетели, любовь и смирение. Будучи настоятелем монастыря, им самим созданного, преп. Сергий исполнял в нем все должности, трудясь поочередно поваром, мельником, портным, дровосеком, плотником и т.д. Кротость его оказалась лучшим методом руководства своими братьями и поражала всех, прибегающих к его советам. Так, преп. Сергий предотвратил даже междоусобную войну Рязани с Москвой, умилив князя Олега Ивановича Рязанского по просьбе Великого князя Димитрия Ивановича.

Точно так же, когда князь Борис отнял у Димитрия Суздальского Нижний Новгород, митрополит Алексий попросил содействия преп. Сергия. Святой поехал в Нижний, и по его просьбе Борис вернул похищенный город!

Несмотря на внешнюю нищету и убожество Сергиевой обители, построенной в густом лесу, неоднократно голодавшей и бедствовавшей, порядок, заведенный игуменом, и праведное иноческое житие скоро привлекли к ней толпы народные. К Сергию стекалась вся Русь: князья и бояре, наравне с нищими и обездоленными, и число его учеников быстро увеличивалось.

Не внимая просьбам Великого князя Московского, почитавшего его как великого подвижника и мудрого советника, Сергий решительно отказался от митрополичьей кафедры, по смирению, хотя на эту высокую должность его призывала вся русская общественность. Приобретенное им влияние было настолько велико, что Вел. кн. Димитрий, решившись на неслыханную доселе дерзость — поход против татар, — предварительно испросил благословения и совета преп. Сергия. Игумен ответил ему: "Иди на безбожников смело, без колебания, и победишь", а кроме того, чтобы особенно отметить важность для России предстоящей битвы, отправил Димитрию двух своих иноков, в миру бывших воинов, — Пересвета и Осляба, погибших на Куликовском поле в 1380 г.64 Этим актом преподобный от лица Церкви желал как бы лишний раз подчеркнуть смысл борьбы, предпринятой для православного и национального возрождения Руси. Куликовская битва явилась первым толчком к окончательному освобождению от ига благодаря Москве; вдохновил же Москву на подвиг преп. Сергий. Проф. Ключевский пишет: "Преп. Сергий с своей обителью и своими учениками был образцом и начинателем в оживлении монастырской жизни, "начальником и учителем всем монастырям, иже в Руси", как называет его летописец. Колонии Сергиевской обители, монастыри, основанные учениками преподобного или учениками его учеников, считались десятками, составляя почти четвертую часть всего числа новых монастырей во втором веке татарского ига и почти все эти колонии были пустынные монастыри, подобно своей митрополии. Но, убегая от соблазнов мира, основатели этих монастырей служили его насущным нуждам. До половины XIV века масса русского населения, сбитая врагами в междуречье Оки и Верхней Волги, робко жалось здесь по немногим расчищенным среди леса и болот полосам удобной земли. Татары и Литва запирали выход из этого треугольника на запад, юг и юго-восток. Оставался открытым путь на север и северо-восток за Волгу, но то был глухой, непроходимый край, кое-где занятый дикарями-финнами; русскому крестьянину с семьей и бедными пожитками страшно было пускаться в эти бездорожные дебри. "Много было тогда некрещеных людей за Волгой..." говорит старая летопись одного заволжского монастыря о временах до Сергия. Монах-пустынник и пошел туда смелым разведчиком. Огромное большинство новых монастырей с половины XIV в. до конца XV в. возникло среди лесов Костромского, Ярославского и Вологодского Заволжья: этот Волжско-Двинский водораздел стал северной Фиваидой православного Востока. Старинные памятники истории Русской Церкви рассказывают, сколько силы духа проявлено было русским монашеством в этом мирном завоевании финского языческого Заволжья для Христианской Церкви и русской народности. Многочисленные лесные монастыри становились здесь опорными пунктами христианской колонизации: монастырь служил для переселенца-хлебопашца и хозяйственным руководителем и ссудной кассой и приходской церковью и, наконец, приютом под старость. Вокруг монастырей оседало бродячее население, как корнями деревьев сцепляется зыбучая песчаная почва. Ради спасения души, монах бежал из мира в заволжский лес, а мирянин цеплялся за него и с его помощью заводил в этом лесу новый русский мир. Так создавалась верхневолжская Великороссия дружными усилиями монаха и крестьянина, воспитанных духом, какой вдохнул в русское общество преподобный Сергий" ("Благодатный воспитатель русского народного духа", речь проф. Ключевского, произнесенная в Московской Духовной Академии 26 сент. 1892 г.).

Преп. Сергий, не оставивший после себя ни сочинений, ни уставов, тем не менее перевоспитал целое поколение, которое Ключевский условно называет "Куликовским". Задавшийся целью возродить монашество и вернуть его на славный путь миссионерства и колонизации, проложенной до татарского ига печерскими иноками, преп. Сергий еще при жизни узрел плоды своих стараний. Если за первое столетие ига (1240—1340) на Руси основано было лишь тридцать новых монастырей, то в период 1340—1440 гг. их возникло сто пятьдесят.

Когда мы говорим о преп. Сергии как об основателе обителей, не забудем подчеркнуть, что он собственноручно строил кельи своей Лавры, а также сам построил Благовещенский монастырь на Киржаче. Ученики его скоро последовали его примеру. Авраамий, после пустынного жития на горе у Чудского озеpa, едет по приглашению Галицкого князя в Галич, везя в лодке через озеро найденную им чудотворную икону "Умиление", и в Галиче основывает Успенский монастырь, затем в тридцати верстах оттуда — обитель Положения пояса Богородицы, а далее — на реке Воче — монастырь Собора Богоматери.

Другой ученик, "пустыннолюбивый Мефодий", подражая Сергию, построил сам за рекой Яхромой Пешношскую обитель; название это было дано в память трудов Мефодия, на себе таскавшего бревна, через реку пешим нося их.

Под Москвой, на реке Яузе, выстроил монастырь преп. Андроник и в нем прославился русский гений — иконописец Рублев, написавший образ Св. Троицы в соборе Сергиевской Лавры.

Преп. Феодор, племянник и любимый ученик преп. Сергия, основал за Москвой-рекой Симонов монастырь; преп. Савва Сторожевский — монастырь Рождества Богородицы в Звенигороде; преп. Афанасий Высоцкий — монастырь в Серпухове, на песках, на фоне сосен. Преп. Григорий основал Голутвенскую обитель. Все Подмосковье быстро покрылось монастырями; прославились также Боровенский монастырь в Калужской губернии, Ферапонтов, Кирилло-Белозерский и др.

Большое историческое значение приобрел Белозерский монастырь, основанный преп. Кириллом, постриженником Симоновского архимандрита Феодора. Кирилл стал одним из покровителей северо-восточной Руси, где он, подобно преп. Сергию, вразумлял и наставлял князей в правде и справедливости.

Преп. Григорий Вологодский, игумен обители на Пелшме, строго увещевал князя Юрия Димитриевича и сына его — Димитрия Шемяку, врагов Василия Темного.

Преп. Димитрий Прилуцкий основал монастырь близ дорог, шедших от Вологды до Северного океана. К нему толпами приходили купцы и странники просить благословения "торговать с погаными народами югрою и печорою". Он пользовался огромным авторитетом.

Клопский монастырь был основан преп. Михаилом Клопским и в нем кормились толпы голодающих во время неурожаев, а также многочисленные странники.

Невозможно перечесть всех миссионеров-подвижников, учеников преп. Сергия и учеников его братьев, покрывших монастырями самые отдаленные русские области: Павел Обнорский, Пахомий Нерехтский, Афанасий Железный Посох, Сергий Нуромский и т.д.

Хозяйственный расцвет этих обителей, как и самой Троице- Сергиевой Лавры, начался после кончины преп. Сергия; при его жизни ученики его были такими же нищими, как и их авва. Лавра, благодаря трудам и самопожертвенности его иноков, а главным образом, привлекая со всей Руси несметные толпы богомольцев, идущих поклониться мощам преподобного, превратилась в очень крупный центр. Она располагала десятками тысяч обработанных десятин земли, селами, солеварницами, мельницами и т.д. В трудные минуты государственной жизни архимандриты Лавры даже давали в долг Московским государям из кассы монастыря, а келари управляли хозяйствами целых областей.

К старости преп. Сергий считался как бы учителем всей страны: кроме своих учеников-игуменов, у него постоянно чередовались за советами князья, воеводы, бояре, наравне с крестьянами, купцами и священниками.

Так юноша Варфоломей, ушедший спасаться в дикие леса на "Маковицу", превратился во всероссийского наставника, сумевшего убедить русских людей в том, что они не ханские рабы, а свободные духом граждане. Преп. Сергий и его ученики, укрепив в народе веру, превратили русских в воинов. Вместе с тем, будучи и советником князей, и чудотворцем, и целителем, преп. Сергий оставался тем же смиренным "старичком", которого пришедший в обитель крестьянин принял за работника. Преподобный всю жизнь являл пример смирения, чем завоевал себе всеобщую любовь.

Дело преп. Сергия и учеников его легло в основу всего последующего развития государства Российского.

2. Московское княжество и Литва

Москва как вотчина князя Юрия Долгорукова впервые упомянута летописцем в 1147 г. Став княжеством при младшем сыне св. Александра Невского — Данииле, она увеличилась старинным городом Переяславлем-Залесским, затем при Вел. князе Юрии Даниловиче, княжившем во Владимире, — Можайском и Коломною. Брат Юрия, Иоанн I Калита (1328—1340), стал первым великим князем в Москве и с него началось политическое укрепление новой столицы.

Напомним, что св. митрополит Петр (1308—1326), сам уроженец Волыни, чувствовал неустойчивость великокняжеского престола во Владимире и долго живал в Москве, подружившись с Калитой.

Св. митрополит Петр, убеждая великого князя построить в Москве кафедральный собор, сказал ему следующее: "Если послушаешь меня, сын мой, то и сам прославишься с родом своим паче иных князей и град твой славен будет перед всеми градами русскими и святители поживут в нем и взыдутруки его на плещи врагов его". Нередко Московский князь советовался с митрополитом о государственных делах; по его указанию он выстроил Успенский собор, подобно Успенскому собору во Владимире. Св. Петр скончался в Москве и погребен был в этом соборе на выбранном им самим месте.

Преемник Петра св. Феогност-Грек (1328—1353) уже окончательно переселился в Москву, которая сделалась церковной столицей всей Руси; как мы видели, митрополиты продолжали еще носить титул "Киевских и всея Руси" до 1461 г. (т.е. до кончины св. митрополита Ионы).

Одновременно с перенесением в Москву митрополии Калита, будучи великим князем Владимирским, первым из князей назван был "Великим князем всея Руси". Государственный центр был, наконец, найден и к нему стали постепенно прибавляться прежние удельные княжества. Калита, задавшись целью объединения русских земель, "собрания" — как говорит летописец, проявил в этом большое умение. Войдя в доверенность к хану, он получил от него право собирать дань для отправления в Орду, минуя ненавистных народу татар-баскаков (сборщиков). Это дало ему возможность пополнить заодно московскую казну, а главное, увеличило его престиж в глазах населения. Собирая дань, Калита пресек другое общественное зло той эпохи — разбои, благодаря усобицам и беспорядкам развившиеся в центральных княжествах; "тати" были переловлены и в московских землях водворился мир. Летописец, говоря о княжении Иоанна I, пишет: "...Бысть оттоле тишина велика во всей Русской Земле на сорок лет и престаше татарове воевати Русскую Землю".

Митрополиты Петр и Феогност всячески поощряли мероприятия Калиты, подобно первым святителям Киевским, советникам Владимира и Ярослава. Церковь Русская, как и в далекий X век, продолжала на севере свою роль наставницы князей и авторитет митрополита стал в Москве еще выше, чем в Киеве. Св. Феогност поселился во дворе св. Петра в Москве после того, как Калита расправился с Тверью и утвердил свое первенство.

После Феогноста роль советника играл при нем св. Алексий, поставленный митрополитом в Константинополе.

Калита дельно употреблял собственную казну, покупая для увеличения Московского княжества деревни, села и даже города; так он купил у обедневших князей Углич, Галич, Белозерск и т.д.

Кроме того, энергия Калиты и привилегированное положение его в Орде привлекало к Москве многих именитых вотчинников, добровольно приходивших на службу к Великому князю, признавая его хозяином Земли Русской и народным государем. Так стали объединяться вокруг Московских князей "служилые люди", потомки древних киевских дружинников и предки царских служилых дворян. Летопись отмечает, что в 1332 г. к Иоанну I на службу поступил "от киевских благоплеменных вельмож Родион Несторович и с ним княжата и дети боярские и двора его до тысящи и до семи сот".

Самые тесные политические сношения завязались между Москвой и Византией, по примеру единения царящего между патриархами и русскими митрополитами. Обрадовавшись возрождению крепкой государственной власти на Руси, император Мануил II Палеолог (1391—1425) пожелал возобновить прерванные татарским погромом брачные узы между Константинополем и русскими государями и сосватал в 1414г. сына своего Иоанна — Анне, дочери Вел. князя Василия I Димитриевича(1389— 1425). Русскую княжну с почетом встретили в Византии, но предполагаемому браку не суждено было совершиться, так как Анна Васильевна внезапно скончалась в 1417 г. от моровой язвы.

Св. Киприан, митрополит, родом серб, был ближайшим советником Димитрия Донского, а также Василия I. Этому ученому святителю русская Церковь обязана переводами на славянский язык "Сборника церковных правил", "Лествицы преп. Иоанна" с толкованиями, "Творений св. Дионисия Ареопагита" и т.д. Св. Киприан пересмотрел и исправил богослужебные книги, содержавшие некоторые неточности. Скончался он в Москве в 1406 г.

Как было сказано в предыдущей главе, с конца XIV в. крепнувшему Московскому княжеству стала угрожать с Запада соединившаяся с католической Польшей Литва. Еще до брака своего с Ядвигой властолюбивый Ягайло решил выступить против Москвы. После того как Вел. князь Димитрий Иванович разбил татар в Рязанских землях на реке Воже (1378), Мамай стал собирать свои войска, чтобы наказать его за подобную дерзость и выступил в поход на Москву. Узнав об этом, Ягайло поспешил войти в сношения с ханом и заверил его в содействии литовского войска против русских. Обе рати должны были соединиться 1 сентября 1380г. Мамай обрадовался столь неожиданной подмоге и, вместо того, чтобы идти на Москву через Рязань, двинулся сперва на запад, дабы соединиться с литовцами. Однако о коварном замысле Литвы успели вовремя предупредить Димитрия Ивановича, который поспешил настичь татар до их соединения с Ягайлой. Этот маневр ему удалось провести блестяще, и на Куликовом поле Мамай потерпел полное поражение; неизвестно, каков бы был исход битвы, если бы Ягайло, находившийся всего в одном дне пути от поля сражения, успел примкнуть к татарам...

Двоюродный брат Ягайлы, Витовт (1392—1430), ставший Великим князем Литовским в 1392 г., в свою очередь задумал подчинить себе Москву. Несмотря на то, что Василий Димитриевич был женат на его дочери Софии, Витовт воспользовался походом на Русь Тамерлана, чтобы присвоить Смоленское княжество (1395г.).

Это разбойничий акт был совершен в момент, когда вся Русь была объята ужасом и ожидала своей окончательной гибели. Василий Димитриевич решил защищаться до последней капли крови и стал готовиться к обороне. Московское войско собралось на берегу Оки, ожидая страшного монгольского хана; весь народ во главе с духовенством горячо молился. Св. митрополит Киприан совершил перенесение в Москву Владимирской святыни — иконы Божией Матери, находившейся во Владимире с тех пор, как Андрей Боголюбский привез ее с юга. По преданию, в тот самый день, когда москвичи встречали крестный ход с иконой, Тамерлан, не доходя до Оки, повернул совершенно неожиданно от Ельца назад, и Москва оказалась чудом спасенной от монголов. С тех пор Владимирская икона находилась в Московском Успенском соборе.

Несмотря на коварство Литвы, захватившей новые русские земли на верховьях Днепра и Западной Двины, пользуясь постоянной угрозой Москве со стороны татар, Василий Димитриевич вынужден был примириться с тестем, которому даже поручил опеку над своим сыном Василием Васильевичем. Как было сказано, границей обоих государств была тогда признана река Угра в Тульской губернии, находившаяся в менее чем 15 верстах от Москвы. Желая всемерно расширить Литву, Витовт попытался даже завоевать Золотую Орду, пользуясь татарскими внутренними раздорами; мурза Эдигей положил конец этой затее, разбив литовцев на реке Ворскле.

Как замечает проф. Платонов, Витовт, возведший свое государство на небывалую высоту, мог бы стать соперником Московских государей и объединить вокруг себя русские земли, если бы он придерживался православно-русской политики и опирался на сильнейшую часть своего населения, исповедавшую Православие. Народ литовский, в значительной мере приблизившийся к русской культуре, одинаково отвергал польские и немецкие законы и обычаи, одинаково ему чуждые. Витовт понимал это, но считал необходимым поддерживать союз с Польшей, чтобы противиться немцам; с другой стороны, не желал всецело зависеть от Ягайлы, мечтая сам стать королем. До конца своего княжения он придерживался политики равновесия между тремя основными течениями: польско-католическим, русско-православным и старолитовским. Подобная политика привела к постепенному ослаблению Литовско-Русского княжества, раздираемого борьбой этих партий.

В 1405 г. Витовт не препятствовал проповеди среди литовцев православного епископа Антония Туровского, который окрестил многих. Со своей стороны, польские миссионеры, посланные в Литву королем Ягайло, употребляли разные приманки, дабы привлечь язычников. Так, за каждое крещение язычникам давалось платье из белого польского сукна, что прельщало многих. Польский историк XVI в. Стрыйковский пишет, что из-за платья католики окрестили больше 30.000 литовцев!

Как мы видели, самыми закоренелыми язычниками оказались жмудины (жившие на территории Ковенской губернии). Туда латинству удалось проникнуть лишь в 1415 г.

Польское духовенство, поощряемое Ягайло-Владиславом, приступило и к антиправославной работе в Литве. Не смея прямо атаковать православное население, латиняне придумывали разные способы, дабы ослабить Церковь. Так была задумана уния с Римом. Препятствовало полякам подчинение Западно- Русской Церкви митрополиту, жившему в Москве, решительному противнику всякого сближения с Римом. Следовало непременно добиться отделения Литвы от русской юрисдикции путем создания своей, западнорусской митрополии.

Несмотря на сопротивление православного духовенства, Ягайло самовольно попытался учредить западнорусскую кафедру и предложил сан митрополита честолюбивому епископу Луцкому Иоанну, но дальше обещаний дело не пошло.

Под влиянием своих католических советников он обратился в Константинополь к патриарху Матфею I (1397—1410), прося поставить для Литвы митрополита. Патриарх отказал, и в 1408 г. поставил общерусски м м итрополитом грека Фотия (1408— 1431), вместо умершего в Москве св. Киприана. В 1410 г. Фотий прибыл в Москву и совершил в 1411—1412 гг. окружное путешествие по южным епархиям, посетив Киев, Галич, Луцк и т.д., повсюду укрепляя Православие. Разумеется, это очень разгневало латинское духовенство и польская партия стала влиять на Витовта, чтобы непременно добиться отдельной митрополии.

В 1413 г. на польско-литовском съезде в Городле были провозглашены условия государственной унии, причем, литовским подданным дарованы были те же права и привилегии, что и польским, но взамен принятия ими католичества . Так как на новые должности по этим правилам могли назначаться только католики, то польская партия в Литве усилилась честолюбцами, изменявшими вере ради выгод. Пользуясь этим, латинское духовенство стало внедряться в литовско-русскую среду и распространять польское влияние, чему не противился Вел. князь Витовт.

Витовту удалось устроить собор в Новогрудке, где в 1414 г. южнорусские епископы в противовес Москве избрали митрополитом Киевским болгарина Григория Цамблак. Узнав об этом, патриарх Евфимий II (1410—1416) поспешил объявить избрание незаконным, а Григория лишил священнического сана. Цамблак, проживший в Вильне, остался верен Православию, хотя и не отказался от неканонично принятого им звания. В летописях упоминается, что Цамблак запрашивал даже Витовта: почему он католик, а не православный? И будто бы Витовт ответил ему, что если Григорий поедет в Рим и оспорит папу и его мудрецов, то он со всем народом тотчас же перейдут в Православие (Никон, V, 70).

Любопытно, что Витовт не являлся открытым врагом Православной Церкви, хотя и желал унии под главенством папы. Узнав про учение Гуса, он решил использовать его как приемлемую для обеих сторон базу для соединения. С этой мечтой он уговорил Григория и нескольких епископов отправиться на знаменитый Констанцский Собор (1414-1418), провозгласивший, как мы знаем, превосходство Соборов над папами (см. ч. I; гл. IV, § 3-4). Однако литовское посольство с митрополитом на Собор прибыло уже после свержения Гуса и план Витовта оказался невыполнимым, тем более, что отцы Собора отвергли для мирян древний обычай причащения под обоими видами. То, что литовские послы узрели на Западе: скандальные распри, порожденные двоепапством, недостойное поведение и распущенность духовенства и т.д., убедили Витовта, что о соединении церквей нечего было и мыслить.

После смерти Цамблака (1420 г.), Литва снова признала юрисдикцию проживавшего в Москве митрополита всея Руси Фотия.

Заметим, что сильно теснимый турками греческий император Мануил Палеолог решился, в свою очередь, отправить послов в Констанц, дабы выяснить возможность получения от Западных государей помощи против ислама. Ввиду других, более важных для латинства вопросов отцы Собора не коснулись темы о соединении церквей. Опоздав, как и литовцы, греки прибыли в Констанц к концу Собора, 18 февраля 1418г. (Собор закончился в мае). Собор подтвердил право совершать богослужения по иным обрядам, кроме латинского, однако, несмотря на доводы чешских делегатов, решено было в Чехии служить только по-латыни. Это было принято под давлением немецких государей, владельцев чешских земель, насильно веками искоренявших у несчастных славян обряды и традиции древнего Православия, насажденные свв. Кириллом и Мефодием и столь мужественно защищенные в Констанце Гусом. Интересно, что сожженный в Констанце ученик его Иероним Пражский был, кроме ереси, Собором обвинен также и в общении с русскими "схизматиками" во время его пребывания в Витебске.

Заметим еще, что незадолго до Собора, в 1412 г., польское духовенство отняло у православного архиерея собор в Перемышле, где поставлен был латинянин. Из древних склепов с позором и поношением были выброшены в мусорные ямы останки русских князей и иерархов, погребенных в соборе, что усугубило ненависть против латинства среди православного населения.

После примирения Витовта с Вел. князем Василием Димитриевичем и признания Литвой русской юрисдикции митрополит Фотий в 1421 г. совершил новое большое путешествие и посетил епархии Львова, Владимира, Вильны и др.

После смерти Василия 1, великим князем стал его сын Василий Васильевич. В 1427 г., по приглашению деда своего Витовта, Василий II прибыл в Луцк на чрезвычайный съезд государей. Присутствовали: короли Ягайло (Владислав) Польский, Этих Датский, император Сигизмунд, Ливонский магистр, митрополит Фотий, папский легат, удельные князья литовские и русские и некоторые польские вельможи, в том числе Мазовецкие.

Первым вопросом было дарование Витовту королевского титула, вторым — уния Православия с Римом. После горячих споров литовские сенаторы ответили папскому легату: "Мыслить об этом в надлежащее время нет никакой надобности, потому что исповедующие греческую веру гораздо многочисленнее в Литве, чем римские католики, а в святости догматов одна вера не уступает другой" (очевидно, литовские сенаторы мало знали о религии).

Император же сказал следующее: "Я понуждаю папу, чтобы он созвал Собор для примирения с гуситами и для преобразования Церкви65; отправляюсь туда сам, если он согласится; если же не согласится, созову Собор собственною моею властию. Не должно пренебрегать также и соединением с греками, потому что они исповедуют одну веру, отличаясь от нас только бородами, да тем, что священники у них женатые. Но этого, однако, не должно ставить им в порок, потому что греческие священники довольствуются одною женою, а латинские держат их по десять и больше". Слова эти обрадовали русских, но сильно раздосадовали поляков и католиков.

Поляки, минуя Витовта, стали убеждать папу, что, в случае отделения Литвы от Польши, Православие снова возьмет верх как вера, издревле исповедуемая в этих странах, и подавит насаждавшееся в Литве латинство. Тогда папа запретил Витовту принимать корону от императора, а тому написал запрет посылать ее.

В 1430 г. Витовт пожаловался польским прелатам и вельможам на интриги против него короля Владислава, чернящие его перед папой, и умер в том же году, не сделавшись королем.

Незадолго до смерти Витовта митрополит Фотий и Василий II снова получили от него приглашение и приехали погостить в Троки и Вильну, где им оказан был особый почет.

Много потрудившись для единства Церкви Русской, св. митрополит Фотий скончался в 1431 г. Следует отметить, что приехавший с ним из Морей монах Акакий основал в 70 верстах от Рязани пустынный монастырь — Радовицкий, и в память своей родины дал название этому краю "Морейской Радовицы".

Воспользовавшись смутами, происходившими в Москве из- за притязаний на престол дяди Василия II, Юрия Димитриевича, литовцы под влиянием латинского духовенстваснова захотели поставить себе отдельного от Руси митрополита. Они послали в Константинополь Смоленского епископа Герасима и патриарх Иосиф II (1416—1439) дал ему в 1433 г. сан митрополита всея Руси, несмотря на то, что кандидатом Москвы был епископ Рязанский Иона.

Герасим вернулся в Смоленск, но в Москву ехать побоялся (в Москве продолжались смуты из-за притязаний на престол Юрия Шемяки). Тем временем, известный уже нам папа Евгений IV испытывал всякие огорчения от отцов Базельского Собора, старавшихся, как и на Констанцском, ограничить абсолютизм пап и приблизиться к древним апостольским традициям.

Нуждаясь в поддержке всех европейских государей, папа зорко следил за предпринятой польским духовенством латинизацией "полусхизматической" Литвы. Когда он узнал о совершившемся разделе русской митрополии и о выборе Герасима в противовес Москве, он послал в Литву епископа Самогитского и некоторых польских сановников, дабы оказать давление на Герасима и склонить его к унии с Римом. Евгений рассчитывал на литовских князей для латинизации Руси, как в свое время папы XIII в. рассчитывали на немецких и шведских крестоносцев.

В ноябре 1434 г. папа послал грамоту "Достопочтенному брату нашему Герасиму, архиепископу провинции русской", радуясь готовности митрополита войти в унию с Римом. Об этом уведомили Евгения Самогитский и польские разведчики. Литовского Вел. князя Свидригайло папа также восторженно благодарил за усердие его к присоединению народа русского к латинству.

Радость Евгения оказалась преждевременной и разведчики эти явно ввели Рим в заблуждение.

В 1437 г. еще раз миновав Иону, патриарх назначил в Москву митрополита Исидора.

3. Василий Темный и Флорентийская уния

Позволим себе небольшое отступление по поводу пресловутых крестовых походов.

Папа Григорий VII в своих письмах, между прочим, к императору Генриху IV заранее предначертал смысл крестовых походов. Он писал: "...Нужно притянуть схизматиков-греков к единству веры, установить родственные сношения между Римом и его дочерью Восточной Церковью... Греки должны покориться власти Наместника св. Петра и признать его главенство" .

Папские воины действительно показали себя достойными чемпионами идеи "единства" церквей.

В Салониках, захваченных ими в 1185 г., рыцари предались невероятным зверствам. Описание их находится в особом труде митрополита Евстафия Фессалоникийского "О завоевании Салоник латинянами". Не входя в подробности, заметим, что крестоносцы, терзая греков, производили над их голыми телами неслыханные ругательства. Трупы православных, выброшенные на улицу, они перемешивали с дохлыми ослами, собаками и кошками в самых неприличных позах. Ярость латинян была таковой, что женщины и дети бросались в колодцы, дабы избежать их насилий.

Греческий историк XIII в. Никита Хониат оставил нам подробное описание бесчинства крестоносцев в Константинополе. Они бросали на землю и топтали иконы, танцевали на престоле. В храме св. Димитрия банками черпали миро, вытекавшее из гробницы мученика, наполняли им кастрюли с рыбой, мазали свою обувь и т.д. Врываясь в православные церкви, латиняне прерывали пение непристойными песнями, кидались на молящихся и душили их.

Латинское духовенство отличалось своей алчностью в грабеже древних святынь Византии. Аббат Мартын Литц из Парижа особенно неистовствовал. Мощи и драгоценности греков тут же отправлялись на Запад. Так был похищен терновый венец Христа, глава св. Иоанна Крестителя, перевезенная в Амьенский собор, и т.д. В Константинополе мощи святых бросали в нечистые места, так же выбрасывали Св. Дары, и из святых сосудов пили вино. Драгоценный престол Св. Софии, вылитый из золота, серебра и драгоценных камней, они изрубили на части и поделили между собой. Животных вводили в храмы для вывоза из них сокровищ. Наконец, позорная женщина вошла в алтарь Св. Софии и в нем плясала и пела непристойные песни. Латинские монахи расхитили там драгоценные святыни: чудотворные иконы и мощи святых были ими увезены в Рим и другие западные города; между прочим, крест из Животворящего Древа, мощи св. Григория Богослова и св. Иоанна Златоуста.

В Восточных патриархатах крестоносцы продолжали те же грабежи и насилия, пользуясь полной беззащитностью православных, скоро разочаровавшихся в своих западных "братиях во Христе".

В 1098 г. ими была взята Антиохия, из которой были вывезены главные святыни в латинские страны. Папе Урбану II было послано победное извещение: "Христос дал всю Антиохию под власть Римской веры".

На место патриарха Иоанна IV (1092-1098) они поставили Бернарда, принудив православного первоиерарха переехать в Константинополь.

Только после изгнания латинян из Сирии в 1267 г. Антиохийский патриарх смог вернуться в свою епархию. В 1268 г. Антиохию опустошил египетский султан и патриаршей резиденцией стал город Дамаск. Как замечает митрополит Иларион, крестоносцы открыли путь египтянам.

Взяв Иерусалим в 1099 г., крестоносцы и там выбрали латинского патриарха на место изгнанного Симеона II.

Как было уже указано нами, латинские псевдопатриархи, учрежденные папами при крестовых походах, стали с тех пор представителями "вселенскости" на созываемых Римом последующих соборах. Резиденцией же их был Рим. Патриарх Александрийский жил при храме св. Павла, Антиохийский — при св. Марии, Иерусалимский — при св. Лаврентия, Константинопольский — при св. Петра. Лишь с 1874 г. Иерусалимский псевдопатриарх проживает в Иерусалиме.

Кроме того, при курии содержатся униатские "малые" патриархи: греко-мелкитский, маронитский, сиро-яковитский, халдейский, армянский и коптский (см. Ил. Огиенко. "Поділ Единой Христовоі Церкви". Виннипег, 1952 г., с. 222, 227-229, 235 и др.).

Прежде чем говорить о вероломном Исидоре, следует вернуться несколько назад и описать тяжкое положение Византии.

В июне 1421 г. султан Мурат II, опустошив и предав огню окраины, предпринял осаду столицы.

В то самое время император Мануил II Палеолог был тяжело болен и предоставил защиту Константинополя наследнику своему Иоанну.

Силы турок во много раз превосходили греков и положение становилось катастрофическим. По вечерам турки кричали грекам: "Где ваш Бог, темные ромеи? Где ваш Христос? Где ваши святые заступники? Вот, утром мы возьмем ваш город и увлечем вас в рабство, обесчестим ваших жен и детей; ваших монахинь отдадим дервишам; так сказал наш пророк!"

Византийское духовенство совершило торжественное перенесение чудотворной иконы Богоматери из Одигитриевского монастыря в обитель Христа Жизнодавца, крестные ходы вдоль городских стен воодушевляли защитников и вселяли в них бодрость.

23 августа мужчины, и женщины, и даже дети с отвагой отбросили приступ турок, которые вскоре бежали от столицы, т.к. неожиданно султан получил известие о вспыхнувших в Азии восстаниях.

Знаменитый проповедник, монах Иосиф Вриений провозгласил, что чудесное избавление от врагов пришло благодаря заступничеству Одигитиевской Богоматери и молитвам всего народа, заполнившего храмы. Тогда же Иосиф резко обличил клевету, распространяемую латинянами — врагами Византии, — согласно которой Бог прогневался на греков и отринул их от Лица Своего. Клевета эта восходила к эпохе папы Иннокентия III, затем была повторена в 1350 г. на острове Крите путешествовавшей в Иерусалим знатной шведкой Бригитой66, напророчившей, будто греки погибнут, если не подчинятся папе! С тех пор эта нелепость повторялась почти при каждом переговоре греческих императоров с папами. В 1365 г. папа Урбан V (1362—1370) писал об этом императору Иоанну V Палеологу, а в 1373 г. это повторил папа Григорий XI.

Избавившись от опасности, император Мануил отрекся от престола в 1423 г. и постригся в монахи под именем Матфея. Его преемником стал Иоанн VII.

Начало его царствования не было радостным, так как турки захватили Морейские земли и, чтобы спасти Солунь, Иоанн VII продал этот город Венеции за 50.000 дукатов. Не ожидая помощи от равнодушного Запада, император принужден был в 1424 г. откупиться от султана и получил мир, взамен уступки ряда городов и обязательства выплачивать ежегодно 30.000 дукатов туркам.

Чувствуя приближение смерти, Мануил призвал к себе Иоанна VII и сказал ему следующее: "Сын мой! Твердо и несомненно знай, что нечестивцы-турки весьма опасаются, как бы мы не согласились и не соединились с западными христианами. Им представляется, что в таком случае западные нанесут им великий вред из-за нас. Посему ты не оставляй мысли о Соборе и даже ищи его, особенно, когда будешь иметь повод бояться нечестивцев, но не старайся приводить его в исполнение , потому что, как я вижу, наши не согласны найти другого способа и образа единения, согласия мира, любви и единомыслия, как чтобы сами западные обратились и мы с ними были в тех же отношениях, в каких существовали в старину. Но это совершенно невозможно и я боюсь, как бы не произошло худшее разделение и, таким образом, мы будем выданы нечестивцам".

Слова умирающего императора, тщетно изъездившего всю Европу для снискания помощи против турок, рисуют нам трагичное и безвыходное положении Византии, народ которой предпочитал терпеть ежечасную угрозу от неверных всякому компромиссу с Римом, требовавшим позорной унии.

Как было нами рассказано в первой части (см. ч. I, гл. IV, § 5), начиная с 1433 г., папа Евгений IV стал прельщать Иоанна VII помощью, которую на самом деле он оказать не был в силах. Папа сулил грекам деньги и флот и нетерпение его перехватить Византию до соперников своих — отцов Базельского Собора — было таково, что папа соглашался даже сам ехать в Константинополь для переговоров.

Турецкая угроза и льстивые обещания Евгения IV, наконец, побудили колеблющегося императора согласиться участвовать на устраиваемом папой Соборе. В марте 1438 г. на присланных папой кораблях Иоанн VII прибыл в Феррару с патриархом Иосифом II, епископами, монахами и блестящей свитой; туда же прибыл и митрополит Киевский и всея Руси Исидор.

Исидор не впервые участвовал на латинском Соборе. Будучи еще игуменом св. Димитриевского монастыря в Константинополе, он был послан в 1434 г. на Базельский Собор в числе греческих делегатов. Весьма удивительно было его выступление на этом Соборе в пользу соединения церквей, причем он приравнивал греков к гуситам, которых базельские отцы желали приобщить к Римской церкви. Речь Исидора была произнесена 24 июля 1434 г. в ответ на обращение легата Евгения IV — кардинала Юлиана Цезарини (Mansi, XXX, с. 680).

Грекам не понравилось сравнение с гуситами и в Константинополе витиеватая речь Исидора была порицаема многими. Это не помешало Иосифу II назначить Исидора в Москву.

Как мы видели, предшественники Исидора своими добродетелями и мудростью завоевали себе такое уважение при Московском дворе, что никто и не мог помышлять о возможности измены митрополита Православию. Видя приготовления Исидора к отъезду, Василий II, не сочувствовавший Собору, созываемому латинянами, попытался отклонить митрополита от поездки в Феррару. Митрополит возражал, что он только следует примеру патриарха, главы Церкви, к которой принадлежала русская митрополия, и настаивал на непременном участии своем на Соборе.

Совершенно ясно, что втайне Исидор был сторонником унии задолго до своего назначения в Москву и являлся тайным сторонником Рима в той же мере, как и пресловутый Паисий Лигарид, митрополит Газский, два века спустя отправленный папой и иезуитами к легковерному царю Алексею Михайловичу, чтобы возмутить в Москве церковно-государственную гармонию.

Перед настойчивостью Исидора Висилий II сказал ему: "Смотри же, принеси к нам древнее благочестие, какое мы приняли от прародителя нашего Владимира, а нового, чужого не приноси; если же принесешь что-нибудь новое и чужое, то мы не примем" (Соловьев. "История России", т. IV, гл. III, с. 1259). Исидор пообещал Великому князю твердо держаться Православия.

Однако спутники его, епископ Авраамий Суздальский и суздальский иеромонах Симеон, вскоре разочаровались в своем митрополите. В Юрьеве (Дерпте) Исидор сперва подошел к немецкому духовенству, встречавшему его с латинским крестом, а потом только к русскому.

В Феррари с июня начались длительные прения между греками и латинянами. Император Иоанн, перед отъездом из столицы обещавший не допускать никаких изменений в догматах веры, присутствовал на соборных заседаниях и обе стороны, казалось, ничем не желали поступиться; особое ожесточение вызвали вопросы о "филиокве" и "чистилище". Ничего не решив, Собор вынужден был в феврале 1439 г. переехать во Флоренцию, т.к. в Феррари вспыхнула эпидемия чумы.

Истощив свои аргументы, чтобы переубедить греков, папа и его богословы, спекулируя на безвыходности положения империи, принялись шантажировать Иоанна VII и его придворных, угрожая не только отказать им в помощи против турок, но даже лишить содержания и пропитания на Соборе всех противников унии! Эти бессовестные маневры вынудили несчастного императора, против своих убеждений, уговаривать непреклонных иерархов в пользу унии. Патриарх Иосиф II, к счастью, не дожил до этого позорного решения и умер 10 июня. Большинство греков, наконец, согласились подписать приготовленный папой акт и на последнем заседании 6 июля 1439 г. были приняты следующие определения Собора, торжественно оглашенные: исхождение Св. Духа от Отца и Сына, как от одного начала, существование чистилища, совершение литургии на квасном хлебе, либо на опресноках и, наконец, всемирное главенство Римского папы; причем, в текст соглашения латиняне сознательно ввели подделку (см. ч. I, гл. IV, §5).

Несколько иерархов во главе с митрополитом Ефесским отказались подписать эти определения и тут же их опротестовали в самой резкой форме. Заметим, что Марк Евгеник, митрополит Ефесский, явился самым горячим защитником Православия на этом соборе. Его непреклонность вынудила даже Иоанна VII запретить Марку являться на заседания. Ученость Марка была настолько велика, что, когда папа Евгений узнал, что митрополит не подписал соборный акт, он воскликнул с досадой: "Значит, мы ничего не достигли!" По возвращению греческой делегации в Византию Иоанн VII предложил Марку патриаршество, но митрополит непременным условием поставил немедленное полное отвержение унии и тем дело кончилось.

Исидор же выказал себя ревностным сторонником унии, каковую подписал за Русскую Церковь и за патриарха Досифея I Антиохийского (1453—1462), имевшего несчастье ему довериться. Другим ярым приверженцем унии, кроме Исидора, оказался митрополит Виссарион Никейский; вскоре оба за это получили кардинальское достоинство от папы.

Епископ Авраамий Суздальский унии не подписал и был за это посажен в тюрьму разгневанным Исидором. Другой спутник его — Симеон — оставил интересное описание Флорентийского Собора под названием: "Повесть инока Симеона, иерея Суздальца, како Римский папа Евгений составил осмый собор67 с своими единомышленники". Симеон строго осуждает Исидора и был им гоним за свое сопротивление. Он пишет: "Исидор митрополит остался в Венеции и пересылался (переписывался) с папой, да, ходя по божницам, приклякал (приседал) по фряжски и нам приказал то же делати; но я много раз с ним спорил и он меня держал в большой крепости. Тогда я, видя такую неправду и великую ересь, побежал в Новгород, а из Новгорода в Смоленск". Смоленский князь выдал, однако, Симеона Исидору, который посадил инока в тюрьму и заковал в кандалы; там он просидел целую зиму в одной свитке, босым, пока из Смоленска не был отправлен в Москву ("Сборник библ. гр. Уварова", с. 408). Так вероломный митрополит думал закрыть рот спутникам, свидетелям его измены.

Как было нами рассказано в 1-й части, император был нагло обманут папой: помощь Рима выразилась в обещании ежегодного пособия в 12.000 дукатов для найма отряда в триста человек на охрану столицы, причем деньги должны были быть выданы при условии действительного проведения унии в жизнь в Константинополе. Получилось то же, что и с Лионской унией 1274 г.: греческий народ и духовенство в самой резкой форме осудили унию, как предательский акт, а епископы сразу покаялись публично, оправдываясь тем, что их насильно принудили подписать. Еще будучи в Венеции, епископы служили, не прибавляя к Символу "филиокве" и не поминая папу. Латинский архиерей вернулся в Рим в феврале 1440 г. и известил папу о полном провале унии, так как униатами остались лишь император и несколько придворных, а униатский преемник Иосифа — Митрофан II (1440—1443)68, не получил никакой поддержки среди духовенства. Вскоре, как известно, патриархи торжественно прокляли унию, низложили Митрофана, а Константинопольский Собор 1484 года признал латинян еретиками второй категории .

Вернемся к Исидору. Сразу после Собора папа даровал ему титул "Легата от ребра апостольского" в землях Лифляндских, Литовских и Русских. Евгений IV писал Василию II следующее, указывая на роль Исидора в Соборе: "Для этого соединения Церквей мы получили большую помощь и труд от всечестнаго брата нашего Исидора, твоего митрополита Киевскаго и всея Руси, легата Апостольскаго Престола, славно потрудившагося для единства".

Заметим, что отцы Базельского Собора, заседавшие вопреки Евгению IV, заклеймили его Ферраро-Флорентийский Собор как незаконный и антиканонический. Получив особые полномочия, Исидор только в октябре 1440 г. прибыл в Литву, где стал вести тайную латинскую пропаганду. Лишь в апреле 1441 г. он вернулся в Москву. Въезд его был торжественный: впереди несли четыреконечный латинский крест, затем три серебряные палицы. Была Вербная неделя. Исидор в первое же свое служение в Успенском соборе велел вместо Вселенских Патриархов поминать папу, а себя величать папским легатом. После литургии он приказал огласить грамоту о соединении Церкви под главенством Рима. Можно себе представить возмущение, вызванное таковыми действиями! Узнав, что Исидор учит, что Св. Дух исходит от Отца и Сына, что можно служить на опресноках и т.д., Василий II стал гневно обличать изменника и назвал его "латинским ересным прелестником" и "волком в овечьей шкуре". Митрополита свели с его двора и посадили в Чудов монастырь под стражу. В Москве был созван Собор в 1441 г., из епископов, архимандритов, игуменов и монахов; Русская Церковь первая заклеймила Флорентийскую псевдоунию и лишила сана Исидора, справедливо рассудив, что случившееся в Италии отвергается как дело рук папы и несогласное с православным вероучением.

Исидор бежал из монастыря в Тверь, думая там интриговать против Москвы, но в марте 1442 г. проехал в Литву, а оттуда в Рим, где и поселился у папы.

Накануне падения Константинополя император Константин XII снова стал умолять Рим о помощи, находясь на краю гибели. Папа послал к нему кардинала Исидора, дабы предварительно добиться утверждения унии. Прибыв в столицу 12 ноября 1452 г., Исидор был резко обличен монахом Пантократорского монастыря Геннадием Схоларием (ставшим вскоре патриархом Геннадием II). Все же,ему удалось совершить в Св. Софии литургию с поминовением папы Николая V и бежавшего в Рим униатского патриарха Григория Мамма. Для чести и славы несчастных греков отметим, для даже в эти предсмертные дни Исидоровские речи в пользу унии были отвергнуты всеми с негодованием; им внимали несколько придворных и желавший спасти столицу обреченный император.

Проповеди Схолария в защиту чистоты Православия горячо воспринимались верующими, народ единодушно проклинал унию с Римом. Греческий писатель Дука замечает: "Если бы явился ангел с неба и обещал грекам спасение под условием унии с латинянами, то они все-таки отвергли бы ее".

Когда, преодолев ожесточенное сопротивление греков, турки, наконец, ворвались в столицу и убили сражавшегося в передних рядах императора, кардинал Исидор переоделся рабом и на другой день после взятия города сумел выкупиться за несколько монет и бежал в Рим.

Папа Пий II (1458— 1464) даровал ему титул патриарха Константинопольского и он умер в Риме в 1463 г. Исидор нашел ревностных защитников и апологетов среди латинских историков. Его измена изображается ими как подвиг, а Флорентийская уния — как свободный акт всей Восточной Церкви, признавшейся добровольно в своих вековых заблуждениях! В числе наиболее хвалебных сочинений, назовем повествование поляка Длугощ (Dlugosz. "Hist. Pol.". Lipsiae, 1711-1712; т. XII, с. 727). Хвалят также Исидора иезуит Пиерлинг, Пастор и, наконец, наш современник кардинал Меркати, бывший префект Ватиканской библиотеки.

Итак, Василию II пришлось пережить два крупнейших события, оказавших немалое влияние на ход истории: падение Византийской империи и Флорентийскую унию. Хотя и анафематствуемая Православной Церковью, пресловутая уния так искусно истолкована Римом, что до наших дней на нее ссылаются латинские писатели и богословы, как на знаменитейшее событие.

Уния сыграла большую роль в польско-литовском государстве и отразилась на русско-польских взаимоотношениях.

Велика заслуга перед Церковью русских иерархов 1441 г., единодушно ее отвергнувших! Велика слава и несчастного слепца, Василия Темного, испытавшего и 20-летнюю борьбу со своими родичами за Московский престол, и татарский плен, и увечье от Шемяки и, несмотря на это, мудро и блестяще содействовавшего Русской Церкви достойно выйти из труднейшего канонического положения. Представьте только, что изменили Православию веками чтимый митрополит "Киевский и всея Руси", патриарх Царьградский, высший церковный авторитет для Руси, и сам император Царьградский, бывший нареченный жених Анны Васильевны, светский блюститель Церкви!

За два года до Иерусалимского Собора, созванного против унии патриархами, Московский поместный Собор 1441 г. смело проклинает совершенный произвол, и Василий Темный обличает предателя. Единодушие русских иерархов в стоянии за истину, несмотря на измену своих духовных вождей, свидетельствует о высоком нравственном уровне, на который взошла Русская Церковь, вскормленная с Киевских времен своими первоиерархами и в татарское страшное время одухотворенная преп. Сергием Радонежским.

Историк С.Соловьев пишет: "Исидор, в звании митрополита всея Руси, подписывает во Флоренции акт соединения, но в Москве этот акт отвергнут, здесь решили остаться при древнем благочестии. Одно из тех великих решений, которые на многие века вперед определяют судьбы народов! Если борьба между католицизмом и протестантизмом, борьба, предвозвещенная в описываемое время Гусом, определила надолго судьбы Западной Европы, то борьба между католицизмом и Православием, борьба, условленная отринутием Флорентийского соединения в Москве, определила судьбы Европы Восточной. Верность древнему благочестию, провозглашенная Вел. кн. Василием Васильевичем, поддержала самостоятельность Северо-Восточной Руси в 1612 г., сделала невозможным вступление на Московский престол польского королевича, повела к борьбе за веру в польских владениях, произвела соединение Малой Руси с Великою, условила падение Польши, могущество России и связь последней с единоверными народами Балканского полуострова" (Соловьев. "История России", т. IV, гл. III, с. 1345)

Не зная еще, что сам император перешел в унию, Василий II отправил патриарху следующую грамоту: "Прошло уже с лишком 450 лет, как Россия держит древнее благочестие, принятое от Византии при св. Владимире. По смерти митрополита Фотия, мы понудили идти к вам епископа Рязанского Иону, мужа духовного, от младенчества живущего в добродетельном житии: но не знаем почему вы нашего прошения не приняли, грамотам и послу нашему не вняли и, вместо Ионы, прислали Исидора, за которым мы не посылали, которого не просили и не требовали: мольба императорского посла, благословение патриарха, сокрушение, покорение, челобитие самого Исидора едва-едва могли заставить нас принять его. Нам тогда и в мысль не приходило, что со временем от него станется! Он принес нам папские новизны, приехал легатом, с латински-изваянным распятием, и злочестиво двоеженствовал, называя себя учителем и настоятелем двух церквей — Православной и Латинской. Мы собрали наше православное духoвенство и всем Исидорово поведение показалось чуждым и противозаконным. Вследствие всего этого, просим твое Святейшее Владычество, пошли нам честнейшую твою грамоту, чтобы наши епископы могли избирать и поставлять митрополита в Русь, потому что и прежде, по нужде, так бывало; а теперь у нас нашествие безбожных агарян69, в окрестных странах неустройство и мятежи. Притом же, нам надобно сноситься с митрополитом о важных делах, и когда митрополит — грек, то мы должны разговаривать с ним через переводчиков, людей незначительных, которые, таким образом, прежде других будут знать важные тайны".

Узнав, что греческий император сам принял латинство, Василий II велел послов своих вернуть; таким образом, грамота его не достигла Константинополя. Видя вред долгого отсутствия митрополита на Руси, чем воспользовались отчасти и враги Василия — Шемяка и Можайский, русские епископы, наконец, нарекли митрополитом Иону Рязанского70.

Однако, даже узнав об измене православного императора и о событиях, потрясших Византию, Василий не счел себя в праве прерывать каноническую зависимость, унаследованную Русской Церковью со времени Крещения Руси, и после Ионина наречения он пишет следующее: "После кончины Фотия митрополита мы, посоветовавшись с своею матерью, великой княгиней, и с нашей братиею, русскими князьями, великими и поместными, также и с государем Литовской Земли, со святителями и со всем духовенством, с боярами и со всею Землею Русскою, со всем православным христианством, избрали и отправили с нашим послом Рязанского епископа Иону к вам в Константинополь для поставления; но прежде его прихода туда, император и патриарх поставили, на Киев и всю Русь, митрополитом Исидора; Ионе же сказали: "Ступай на свой стол — Рязанскую епископию; если же Исидор умрет или что-нибудь другое с ним случится, то ты будь готов благословен на митрополичий престол всея Руси". Так как в наших благословенных державах произошло разногласие в Церкви Божией, путешественники в Константинополь претерпевают на дороге всякого рода затруднения, в наших странах неустройство великое, нашествие безбожных агарян, междоусобные войны, мы сами не от чужих, но от братьев своих претерпели страшное бедствие, — то при такой великой нужде, собравши своих русских святителей, согласно с правилами, поставили мы вышеупомянутого Иону на митрополию Русскую, на Киев и на всю Русь. Мы поступили так по великой нужде, а не по гордости или дерзости. До скончания века пребудем мы в преданном на Православии , наша Церковь всегда будет искать благословения Церкви Цариградской и во всем по древнему благочестию ей повиноваться. И отец наш Иона митрополит, также просит благословения и соединения, кроме нынешних новых разногласий, и молим твое святое царство, будь благосклонен к отцу нашему Ионе митрополиту. Мы хотели обо всех этих делах церковных писать и к святейшему патриарху православному; требовать его благословения и молитвы, но не знаем, есть ли в вашем царствующем граде патриарх или нет. Если же, Бог даст, будет у вас патриарх по древнему благочестию , то мы будем извещать его о всех наших положениях и просить благословения".

Читая эту грамоту Великого князя Василия, изумляешься его тактом и выдержанностью его стиля. Зная, что император сам изменил вере, что патриарх Григорий бежал в Рим, как и присланный в Москву Исидор, Василий II, вместо заслуженного укора своим учителям и наставникам, сам винится в том, что обстоятельства вынудили необходимость самим русским епископам поставить себе митрополита, и чуть не умоляет принять Иону с честью. Замечательно, что Великий князь всюду подчеркивает, что поставление это состоялось "согласно правилам", тогда как он сомневался — был ли в самой Византии законный патриарх или нет. Вся эта грамота полна истинно христианского смирения и братского сочувствия к попавшему в беду императору.

Не так мыслили в эту эпоху западные государи, не так соблюдали они свои древние традиции, а что касается духовенства, то на какое же моральное уважение могли претендовать от европейских государей эти гордые феодалы-епископы, владельцы несметных богатств, игумены-корыстолюбцы, превратившиеся в вельмож? Наконец, сами папы, только что давшие миру непотребное зрелище трех "непогрешимых Христовых викариев", друг друга проклинающих?

С той поры как римские епископы попрали соборный принцип во имя земной политической власти, с тех пор, как они кощунственно превознесли свой сан над Христовой Церковью вопреки апостольскому учению, на Западе исчез дух смирения, присущий истинному Православию. Тем ценнее эти, дошедшие до нас памятники, подобные приводимой грамоте Московского Вел. князя. Заметим, насколько гуманно Великий князь отнесся к самому предателю: после его бегства из Чудова монастыря Василий даже не велел его догонять, пишет С.Соловьев! Не так относились к измене на Западе в те времена, но для Василия II Исидор был прежде всего митрополит, хотя и против воли русских епископов посланный от Вселенского патриарха, но принадлежавший к Царьградской Церкви, которой Россия была обязана своей православной верой.

Но вот в 1453 г. турки взяли Константинополь и император Константин XII геройски погиб. Узнавши от бежавшего из столицы грека Димитрия о страшном бедствии, постигшем греков, митрополит Иона немедленно пишет окружное послание ко всем православным об этом горе и призывает их к братской помощи — жертвовать на выкуп из турецкого плена несчастных греков. Иона посылает дары зависимому от турок патриарху Геннадию II и пишет ему: "Не прогневайся за наши малые подарки потому что и наша земля от поганства и междоусобных войн очень истощилась. Да покажи нам, господин, духовную любовь, пришли к моему сыну , великому князю, честную свою грамоту к душевной пользе великому нашему Православию; сколько у нас ни было грамот от прежних патриархов, мы все их держали за земскую честь, к своей душевной пользе. Но все эти грамоты погибли от пожаров во время земских нестроений".

Грамота, вероятно, нужна была митрополиту как доказательство того, что патриарх не считал прежнее единение Руси и Византии нарушенным поставлением Ионы. Отметим, что между митрополитом и Великим князем Московским завязались уже гармонические взаимоотношения, столь соответствующие православному государственному идеалу: для Василия II Иона — отец, для Ионы Великий князь — сын. Таким образом, Россия, вопреки позднейшим латинским утверждениям, совершенно отвергла Флорентийскую унию.

Теперь нужно сказать несколько слов о последствиях Флорентийской унии на Руси Литовской, управляемой католическими государями.

В 1443 г. Владислав Ягеллович, король польский, пожаловал грамоту русскому духовенству. В ней значилось, что, так как Церковь Восточная присоединилась к Риму, русскому духовенству, доселе терпевшему "некоторое утеснение", жалуются те же права и вольности, которыми пользуются католики ("Акты Запад. Росс.", I, № 42).

Преемник Владислава, убитого в 1444 г. под Варною, Казимир IV отправил к митрополиту Ионе посла в Москву, дабы он убедил Вел. кн. Василия в желании Польши быть в мире с Москвой; Казимиру Иона ответил следующее: "Благодарю твое господство за доброе расположение и благословляю тебя на любовь с братом твоим вел. кн. Василием Василиевичем,который желает того же; я же ваш общий богомолец , по своему святительскому долгу, рад Бога молить и стараться о мире между вами; за великое ваше жалование и поминки благодарю и благословляю" ("Акты арх. эксп.", I, № 42). Король действительно сдержал слово и подчинил юго-западную Русскую Церковь Ионе, который совершил путешествие в Литву в 1451 г.

В Риме папа вознегодовал на Московского князя за смещение Исидора. В 1945 г. папа Пий XII в своей энциклике писал, что в 1458 г. патриарх Константинопольской Григорий Мамма в Константинополе поставил Григория Болгарина митрополитом для русских в Литве.

Папа не упоминает о том, что сам Мамма был латинским патриархом, ставленником папы, тогда как законным был в Константинополе Геннадий II. Кроме того, Мамма был проклят как униат Собором 1451 г. Поставлен же Григорий был не в Константинополе, разумеется, а в Риме, и Пий XII умалчивает о позднейшем возвращении Григория из унии в Православие.

Узнав об этой новой дерзости Рима, Василий II попросил Казимира не принимать Григория, так как общий митрополит всея Руси был Иона, и не "нарушать старины". "Старина же наша, — писал Вел. князь, — которая ведется со времени прародителя нашего Владимира, крестившего Русскую Землю, состоит в том, что выбор митрополита принадлежит нам, а не великим князьям Литовским , кто будет нам люб, тот и будет у нас на всей Руси, а от Рима митрополиту у нас не бывать , такой мне не надобен. И ты, брат, ни под каким видом не принимай его. Если же примешь, то ты Церковь Божью разделишь, а не мы" ("Акты арх. эксп.", I, № 80).

Со своей стороны, Иона отправил в Литву двух послов с грамотой к духовенству и мирянам, дабы стояли твердо за православную веру, установленную на Седми Соборах ("Акты Ист.", I, № 45).

Кроме того, предчувствуя козни со стороны Литвы, Иона созвал Собор в Москве в 1459 г. из епископов Северной Руси, которые торжественно обещали ему повиноваться, оставаясь верными Святой Соборной Церкви. Решено было Григория рассматривать как самозванца и никаких сношений с ним не иметь. Заметим, что в соборной грамоте впервые Москва названа престольным градом русской митрополии.

Иона все же тут назван еще не Московским, а просто "Митрополитом всея Руси" или "русским"; решено было также поставлять митрополитов в Москве, независимо от Константинополя, плененного турками.

Северные епископы, участвовавшие на Соборе, т.е. Ростовский, Суздальский, Коломенский, Саранский и Пермский, составили грамоту, увещевавшую не принимать митрополита от латинян, и отправили ее литовским епископам Черниговскому, Полоцкому, Смоленскому, Туровскому и Луцкому (ibid., № 672).

Католик Казимир не мог противостоять папе и в Древнем Киеве поселился Григорий; таким образом, Ионе не удалось остаться единственным митрополитом для всех русских и на Руси стало две митрополии: Московская и Киевская. Планы Исидора и пап, к счастью, не удались; в Литовской Руси было еще слишком сильно Православие, и Григорию было невозможно заставить их сделаться униатами.

Взятие Константинополя турками отразилось и на западных православных народах. Сербы, в свою очередь, завоеванные турками в 1372 г., обратились в 1456 г. за помощью в Вену и Будапешт. Папский легат Иоанн Капистран ответил деспоту Юрию Бранковичу, что прежде всего сербы должны перейти в латинскую веру. Бранкович ответил ему: "В исповедании и законе Восточной Церкви я прожил вот уже 90 лет, как и мои предки, от коих сие учение насажено и вкоренено в моем народе и в моей душе. Хотя я теперь и в несчастии, но остаюсь непреклонным в вере, как и прежде. Ты хочешь, чтобы другие подумали, будто я на старости лет лишился рассудка, но лучше пусть я потеряю и владения и самую жизнь, чем отрекусь от прародительского закона и сделаюсь отступником". Такова была сила православного духа в XV в.

4. Москва — Третий Рим

Падение Византии потрясло всю Европу и особенно болезненно было пережито в России, оставшейся, таким образом, единственным государством, свободно исповедающим Православие.

Это возвышение, кроме почета, налагало на Великих князей Московских большую ответственность перед Церковью и народом.

Еще преп. Кирилл Белозерский так поучал Вел. князя Василия I: "Я грешный с братией своей рад, сколько силы будет, молить Бога о тебе, нашем государе, и о княгине твоей и о детях твоих и о всех христианах, порученных тебе Богом! Но будь и сам внимателен к себе и ко своему княжению, в котором Дух Святы и поставил тебя пасти людей, искупленных Кровью Христовой. Чем больше удостоен ты власти, тем более строгому подлежишь ответу. Воздай Благодетелю долг твой, храни святые Его заветы и уклоняйся от путей, ведущих к погибели. Как на корабле, если ошибается наемный гребец, вред оттого бывает неважный, если же ошибается кормчий, то губит весь корабль. Так, государь, бывает и с князьями. Если согрешил боярин, наносит пакость себе, а не всем, но если согрешит сам князь, причинит вред всему народу".

Печалясь о порабощении Царьграда, летописец записал следующее: "Царство без грозы есть конь без узды. Константин и предки его давали вельможам утеснять народ, не было в судах правды, ни в сердцах мужества; судии богатели от слез и крови невинных, а полки греческие величались только цветной одеждой. Гражданин не стыдился вероломства, а воин — бегства, и Господь казнил властителей недостойных, умудрив царя-Магомета, коего воины играют смертию в боях и судьи не дерзают изменять совести. Уже не осталось теперь ни единого царства православного, кроме русского. Так исполнилось предсказание св. Мефодия и Льва Мудрного, что измаилтяне (турки) овладеют Византией; исполнится, может быть, и другое, что россияне победят турок и на семи холмах ея воцарятся".

Ученый инок Филофей71 (при Василии III) в свою очередь напророчествовал, что Москве как наследнице Нового Рима — Византии — надлежит стать Третьим Римом, а что Четвертого Рима не будет.

Филофей писал Великому князю: "Иже от вышняя и отвсемощная вся содержащая Десница Божия, Имже царии царствуют и Имже велиции величаются и сильнии пишут правду, тебе, пресветлейшему и высокостольнеишему государю великому князю православному, христианскому царю и владыке всех, браздодержителю святых Божьих престол Святыя, Вселенския и Апостольския Церкви Пресвятыя Богородицы честнаго и славнаго Ея Успения, иже вместо Римския и Константинопольския просиявшу.

Стараго убо Рима Церкви падется неверием и Аполлинариевой ересью, Второго же Рима Константинова града Церкви агаряне внуци секирами, оскордами разсекоша двери.

Сии же ныне Третьяго Новаго Рима державнаго твоего царствия Святая Соборная Апостольская Церковь, иже в концах вселенныя в православной христианской веры во всей поднебесной паче солнца светится.

И да весть твоя держава, благочестивый царю, яко вся царства православныя христианской веры снидошася в твое едино царство. Един ты во всей поднебесной христианский царь... вся христианская царства снидошася во твое едино, яко два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти уже твое христианское царство иным не достанется, по Великому Богослову" (Пр. Соб., 1863, 1).

Архиепископ Никанор писал: "Православная Церковь принесла на Русь из православной Византии идею великого князя как Богом поставленного владыки, правителя и верховного судии подвластных народов, устранив славяно-варяжскую идею князя как старейшего в роде атамана удалой покоряющей огнем, железом и дубьем, дружины. Церковь перенесла на Русь из Византии идею государства с устранением варяжской идеи земли с народом, которую княжий род может дробить без конца как удельную свою собственность. Церковь утвердила единство народного самосознания, связав народы единством веры как единокровных, единодушных чад единого Отца Небесного, призывающих Его Пренебесное Имя на едином языке, который с тех пор стал для всех славянских племен единым, родным и священным языком. Церковь создала сперва одно, потом другое дорогое для народа святилище в Киеве и Москве, закрепив там своим благословением, своими молитвами, сосредоточением там высших церковных учреждений, местопребывание всесвязывающей государственной власти. Церковь принесла на святую Русь грамоту и культуру, государственные законы и чины Византийского царства. Единственно только Церковь была собирательницей разрозненных русских княжеств, разделенных еще более, чем старинные племена славянские, удельными усобицами. Единственно только Церковь спервоначала была собирательницей русских людей, князей, городов и земель, раздавленных татарскими погромами. Церковь выпестовала, вырастила слабого Московского князя сперва до великокняжеского, а потом и до царского величия. Пересадив и вырастив на Русской Земле идею византийского единовластительства, Церковь возложила и св. миропомазание древних православных греческих царей на царя Московского и всея Руси. Церковь же оберегла народ и царство и от порабощения игу ляшскому в годину смут самозванцев и общего шатания умов"72.

Умный и энергичный Иван III Васильевич (1462—1505) еще при жизни своего слепого отца — Василия II помогал ему в управлении государством. Присоединив к Москве самые крупные уделы Северо-востока Руси — Новгород, Тверь, а также ростовские, ярославские, верейские и, частично, рязанские земли, Великий князь превратился в первого русского народного государя-самодержца. Политика Ивана III и его преемников из удельной возросла в национальную и великодержавную. Окружавшие его бывшие удельные князья должны были повиноваться ему, государю, как прочие подданные.

Как хозяин Земли Русской, Иван III добился независимости Руси от Золотой Орды и прогнал в 1480 г. ханских послов, требовавших уплаты дани хану Ахмету. Конец татарского ига можно считать с момента, когда посланные разгневанным ханом войска, простояв против московских на реке Угре, без боя покинули пределы России 23 июня 1480 г.

Как хозяин Руси Иван 41 потребовал от Литвы возвращение земель, отошедших к ней во времена Гедемина. Именуясь "государем всея Руси", он простирал свои права на все русские территории. Новгород дал Москве моральное право добиваться и его присоединения с тех пор, как партия Борецких заключила союз с Литвой и Польшей, направленный против Ивана III; будь поляки решительнее, это древнерусское вольное государство рисковало подпасть под пяту западных врагов Руси и в дальнейшем превратиться в аванпост воинствующего латинства. Москва выступила в поход, и вояьный город в январе 1478 г. целовал крест Ивану Васильевичу, именуя его "государем".

Миссионерская работа не прекращалась.

В начале княжения Ивана III епископ Пермский Иона преуспел в окончательной христианизации Великой Перми и крестил ее князя Михаилом. В пермском городе Чердыни Иона основал монастырь. Язычники вогулы убили Михаила; преемник его — Владимир прославился, как деятельный миссионер. О нем сказано в Новгородском синодике: "Благоверному князю Владимиру Великия Перми, идолы поправшему и просветившему Великую Пермь святым крещением, вечная память".

На Белом море в 1478 г. скончался преп. Зосима, преемник преп. Савватия, умершего в 1438г., основатель Соловецкого монастыря на пустынном острове.

Тем временем, на западных окраинах, в Литве и русских землях, принадлежавших Ливонии, начались постепенно преследования православных. Так, в Юрьеве, немецком Дерпте, латиняне напали на русский крестный ход в день Богоявления и схватили священника Исидора Нового и 72 верующих. Немцы потребовали, чтобы они перешли в латинство, а когда те отказались, ' то их утопили в реке Омовже. Их мученическую кончину описал, по благословению митрополита Макария, инок Варлаам.

В Риме сильно досадовали на неудачу Флорентийской унии и готовили новые пути для латинизации дерзкой Московии.

Папа Павел II (1464-1472) задумал использовать для этой цели греческую царевну Софию Палеолог. Она была дочерью Фомы Палеолога, брата погибшего последнего императора Константина XII. Фома после падения столицы поселился в Риме, пользуясь папским гостеприимством. София воспитывалась там же и, по-видимому, считалась униаткой. Кардинал Виссарион, о котором мы говорили, как о ревностном стороннике папы Евгения IV, внушил Павлу мысль выдать ее замуж за Ивана III, дабы благодаря этому браку дать возможность латинству укорениться в Москве. Разумеется, для этого следовало обмануть Ивана III и скрыть от него униатство Софии. Виссарион стал посредником между папой и Великим князем, которому он написал, что будто бы царевна уже отказала двум женихам: королю Франции и герцогу Миланскому из-за преданности вере своих отцов (С.Соловьев, op.cit., т. V, гл. II, с. 1402).

В Москве предложение Виссариона было найдено весьма лестным, и Иван послал в Рим монетного мастера-итальянца Ивана Фрязина73 — за портретом царевны Софии. Фрязин, принявший в Москве Православие, обманул папу и Виссариона, прикинувшись рьяным католиком, и таким образом узнал от них, что истинная причина сватовства — желание восстановить Флорентийскую унию с Москвой и добиться союза против турок.

Не подавая виду о том, что им известен план папы, Иван III и Фрязин дали согласие на брак, а в июне 1472 г. София выехала из Рима в сопровождении кардинала Антония74 и греческой свиты. Узнав, что невеста его вступила в русские земли, предшествуемая латинским крестом, Иван III смутился и созвал совещание, на которое пригласил митрополита Филиппа, свою мать и бояр. Митрополит сказал Великому князю: "Нельзя послу не только войти в город с крестом, но и подъехать близко; если же ты позволишь ему это, то он — в одни ворота в город, а я, отец твой, другими воротами — из города; неприлично нам и слышать об этом, не только что видеть, потому что кто возлюбит и похвалит веру чужую, тот своей поругался".

Подчеркнем лишний раз авторитетный тон митрополита Московского и всея Руси, безбоязненно и твердо поучавшего государя, говоря с ним, как отец, об обязанностях его в отношении православной веры. Филипп чрезвычайно строго относился ко всему латинскому, видя в одном только ношении чужого креста поругание древнего благочестия. Гордый и властный Иван III беспрекословно послушался владыку и отрядил одного боярина навстречу Софии. Когда шествие приблизилось к Москве, боярин попросил кардинала спрятать крест в санях и Антоний уступил.

Венчание состоялось 12 ноября 1472 г. и на другой день кардинал был торжественно принят Иваном, которому он вручил дары от папы. Антоний начал было говорить о соединении церквей по поводу Флорентийской унии, но митрополит выставил против него книжника Никиту Поповича и открылся диспут. Попович своими вопросами и ответами не замедлил поставить кардинала в тупик и он принужден был закончить спор, промолвив с досадой: "Нет книг со мной!" И вскоре уехал обратно.

Попытка Рима повлиять на Москву посредством этого брака провалилась еще потому, что София оказалась вполне преданной Православию. Как известно, Иван, женившись на Софии, стал рассматривать себя как бы наследником Византийских императоров, принимал в сношении с иностранцами титул "царя", ввел обряд царского венчания и московский герб, изображающий св. Георгия, поражающего дракона, соединил с византийским гербом — белым двуглавым орлом. За двести лет до Петра I Иван широко открыл двери иностранцам. В Москву стали наезжать мастера, особенно из Италии, к большому неудовольствию русских, приписывавших это влиянию Софии. Великий князь, понимая, что за время татарского ига Русь значительно отстала от Европы в области техники, поручал иностранным мастерам постройку крепостей, дворцов, литье пушек, чеканку денег и т.д. Фряжские (от слова "франк") архитекторы обстроили Московский Кремль и дворцы, Грановитую палату и т.д. Медицина была в руках немцев.

Тверской купец Афанасий Никитин проделал путешествие в Индию в XV в., за 28 лет до Васко де Гама. Умер он на обратном пути, в 1472 г., оставив замечательное сочинение "Хождение за три моря" (Черное, Хвалынское, т.е. Каспийское, и Индийское).

Государь ввел особый дворцовый церемониал — "чин", между прочим, для приема послов. Со всем этим Иван III крепко держался Церкви, во всем советовался с митрополитом и не вводил в старый быт никаких вредных новшеств. Когда римский император вздумал почтить его титулом короля, Иван III отказался. Когда возникла ересь "жидовствующих", Великий князь счел своим долгом лично присутствовать на Соборах 1488,1490 и 1504гг., осудивших еретиков на заточение и проклятие.

Во время его правления состоялся, также в Москве, Собор 1492 г., на котором присутствовали все без исключения русские иерархи, определившие продолжить "пасхалию" на восьмую тысячу лет. Наконец, вместе со своим наследником Василием Ивановичем, Иван III принимал участие в Соборе 1503 г. в Москве. На нем обсуждался вопрос внутрицерковного благочестия и дисциплины, причем постановили: в священники поставлять в возрасте не менее 30 лет, не менее 25 — в диаконы75 и 20 — в иподиаконы. Там же возник вопрос относительно монастырских вотчин. Игумен Троицко-Сергиевого монастыря Серапион и преп. Иосиф Волоколамский на основании исторических и юридических примеров доказали право обителей на владение селами и необходимость этого для существования монастырей. На Западе такие споры показались бы вельможам-игуменам и архиереям смешными и лишенными всякого смысла...

Что касается ереси жидовствующих, главным обличителем отступников явился также Иосиф Волоколамский. Государь и митрополит поддерживали взаимную полную гармонию между Церковью и государством по древнему примеру, унаследованному со времен Константина Великого. К этой гармонии властей мы вернемся.

Карамзин так описывает посвящение игумена Симеона Троицкого в митрополиты: "'Когда владыки российские в великокняжеской думе нарекли Симеона достойным первосвятительства, государь пошел с ним из дворца в церковь Успения, провожаемый сыновьями, внуками, епископами, всеми боярами и дьяками; поклонились иконам и гробам святительским; пели, читали молитвы и тропари, Иоанн взял будущего архипастыря за руку и, выходя из церкви, в западных дверях предал епископам, которые отвели его в дом митрополитов. В день посвящения Симеон ехал на осляти, коего вел знатный сановник Михаиле Русалка. Совершились обряды и новый митрополит должен был идти на свое место. Вдруг священнодействие остановилось, пение умолкло, взоры духовенства и вельмож устремились на Иоанна. Государь выступил и громогласно сказал митрополиту: "Всемогущая и Святая Троица, дарующая нам государство всея Руси, подает тебе сей великий престол архиерейства руковозложением архиепископов и епископов нашего царства. Восприими жезл пастырства; взыди на седалище старейшинства во имя Господа Иисуса; моли Бога о нас — и да подаст тебе Господь здравие с многоденствием". Тут хор певчих возгласил: "ис полла эти деснога" Митрополит ответствовал: "Всемогущая и вседержащая Десница Вышняго да сохранит мирно твое Богопоставленное царство, самодержавный владыко! Да будет оно многолетне и победительно со всеми повинующимися тебе Христолюбивыми воинствами и народами! Во вся дни живота твоего буди здрав, творя добро, о государь самодержавный!" Певчие возгласили Иоанну многолетие" (Карамзин. "История Государства Российского",т. IV, гл. III).

Когда же государь не решался из чрезмерной осторожности сразиться с татарами, накануне выступления против Ахмета духовные пастыри смело обличили его. Московский митрополит Геронтий, архиепископ Ростовский Вассиан, игумен Троицкий Паисий и другие пристыдили Ивана III, и Вассиан сказал ему следующее: "Вся кровь падет на тебя за то, что, выдавши христианство, бежишь прочь, бою с татарами не поставивши и не бившись с ними. Или боишься смерти? Не бессмертный ты человек, смертный. А без року смерти нет ни человеку, ни птице, ни зверю. Дай мне, старику, войско, увидишь, уклоню ли я лицо свое пред татарами?"

Таковые речи дали Ивану III решимость. Русская Церковь устами своих святителей побудила государя на скорейшее прекращение татарского ига!

Как мы видели, латинянам удалось добиться учреждения в Киеве отдельной от Москвы митрополии. Присланный из Рима Григорий, ученик Исидора, не преуспел в своих попытках распространить лжеучение, настолько сильно было среди русского населения Православие. Осужденный соборно в Москве в 1459 г., западный митрополит, в конце концов, подчинился Константинопольскому патриарху и умер православным в 1473 г. Преемник его Мисаил (1474-1480), принадлежавший к княжескому роду Пеструцких-Друцких-Соколинских, стал всемерно противодействовать антиправославным мерам, вводимым поляками в Литве, и начавшимся преследованиям.

Король Польши Казимир IV, подталкиваемый латинским духовенством, волей-неволей принужден был исполнять директивы Рима и бороться со "схизмой". В его письме к папе Павлу II король признался в 1468 г., что число сторонников романизма б это невелико, тогда как количество "схизматиков" в Литве возрастало. По приказу свыше, из Кракова король вызвал монахов бернардинов и основал для них монастырь в Вильне с целью поддержания там латинской веры.

Митрополит Мисаил написал папе Сиксту IV (1471-1484), преемнику Павла, "епистолию" от 14 марта 1476 г., жалуясь на притеснения православных и прося папу водворить мир и согласие; документ этот подписан был Мисаилом, духовенством и некоторыми мирянами76. Разумеется, Рим не только не препятствовал преследованиям, но всячески их поощрял. Так, около 1480 г. король издал запрет строить новые православные церкви в Вильне и Витебске.

В 1492 г. литовцы выбрали себе великого князя отдельно от Польши; королем польским стал сын Казимира — Ян-Альбрехт, а литовским государем — его брат Александр Казимирович. От Литвы, тем временем, постоянно отделялись русские князья, не желавшие служить полякам и латинянам и противящиеся проводимым стеснительным мерам. Так перешли к Ивану III на службу князья Вяземские, Новосильские, Одоевские, Воротынские, Белевские, а позже — Вельские, Новгород-Северские, Черниговские и др. Так как вотчины многих из них входили в Литовское государство, то Иван III потребовал их от Александра Казимировича и после войны с Литвой получил, а также заставил его признать свой титул "Государя всея Руси". Заключив мир, Иван согласился выдать свою дочь Елену за Александра, предварительно заручившись его обещанием дать своей супруге полную свободу исповедовать "греческую" веру.

Иван III вручил дочери следующую письменную инструкцию касательно латинской веры: "Память великой княжне Елене: В божницу латинскую не ходить, а ходить в греческую церковь. Из любопытства можешь видеть первую или монастырь латинский, но только однажды или два раза. Если свекровь твоя будет в Вильне и прикажет тебе идти с тобою в божницу, то проводи ее до дверей и скажи учтиво, что идешь в свою церковь".

Александр, вопреки своим уверениям тестю о полной свободе исповедания в Литве, исподтишка продолжал преследования, тем более, что новый митрополит Киевский Иосиф II Белгаринович (1498-1503), бывший епископ Смоленский, проявил себя как ярый сторонник унии с Римом. Иосиф написал папе Александру VI Борджия, что он признает Флорентийский Собор и свою церковь отдает под папское покровительство. Преемники Иосифа, к счастью, строго держались Православия.

Александр Казимирович, в свою очередь, написал Александру VI об обещании, данном Ивану III, не принуждать Елену к принятию латинства. Папа ответил, что Александр не должен был считать себя связанным обещанием, данным тестю-схизматику, а посему обязан приложить все силы для обращения жены. Тогда Александр запретил строить для Елены церковь и удалил из ее окружения православных. Узнав об этом, в 1499 г. подъячий Шестаков обратился с письмом к кн. Оболенскому, Вяземскому наместнику: "Здесь у нас, — писал он, — смута большая между латинами и нашим христианством; в нашего владыку Смоленского дьявол вселился, да в Сапегу тоже. Встали на православную веру. Великий князь неволит государыню нашу, великую княгиню Елену, в латинскую проклятую веру. Но государыню нашу Бог научил, да помнила науку государя-отца и она отказала мужу так: "Вспомнись, что ты обещал государю, отцу моему, а я без воли государя, отца моего, не могу этого сделать. Сделаю, как меня научит". Да и все наше православное христианство хочет окрестить; от этого наша Русь с Литвою в большой вражде".

Узнав об этом коварстве, Иван III послал в Литву Ивана Мамонова к Елене Ивановне, приказывая ей скорее до смерти пострадать, чем изменить вере греческой. В это же время перешли к Москве некоторые названные выше князья, жалуясь на то, что Александр Казимирович присылал к ним ренегата Иосифа, латинского епископа Виленского и монахов-бернардинцев с целью добиться перехода их в латинство.

Разгневанный Иван III начал против зятя войну (1500—1503) и русские войска разбили литовцев и их союзников, ливонских рыцарей, на Ведреше и под Мстиславлем. Через короля Венгрии Владислава Литва запросила мира и Иван III согласился.

Подписывая мирный договор, Иван потребовал, чтобы зять больше не смел принуждать Елену Ивановну к своей вере, построил бы для ее церковь и окружил православными слугами, добавив: "А начнет брат наш дочь нашу принуждать к римскому закону, то пусть знает, что мы ему этого не спустим, — будем за это стоять, сколько нам Бог пособит".

Наконец в 1505 г. папа Юлий II (1503—1513) дозволил Александру жить с иноверной супругой "в ожидании смерти ее отца, уже очень старого, или какого-нибудь другого обстоятельства" (Догель. "Cod. Dipl. Regn. Pol.", VI, 271; "Акты, относящиеся к истории Западной России", I, прим. 115).

Такова была причина второй Литовской войны. В договоре с ливонским орденом также Иван III внес непременным условием неприкосновенность православных церквей в Ливонии. Защита Православия всегда стояла на первом месте в сношениях Москвы с иностранными государствами (Соловьев. Т. V, гл. V, с. 1572).

С.Соловьев пишет, что, поддерживая самые лучшие отношения с восточными патриархами и сочувствуя бедствиям Греческой Церкви, связь с которой не прерывалась, наблюдалось на Руси Иоанна III непреодолимое отвращение к латинству. Некий Филипп Петров из Пскова писал архиепископу Геннадию Новгородскому о спорах с латинскими монахами: "Пришли серые чернецы от немцев в Псков, да стали говорить о вере. Были у священников, а к тебе не захотели идти. Речь их такова: "Соединил веру наш папа вместе с вашими на осьмом соборе; и мы и вы христиане, веруем в Сына Божьяго". Наши священники отвечали им: "Не у всех вера правая; если веруете в Сына Божия, то зачем Богоубийцам жидам последуете: поститесь в субботу и опреснок в жертву приносите? Зачем два Духа беззаконно вводите, говоря: и в Духа Святаго Господа Животворящаго, Иже от Отца и Сына исходящаго? А что говорите нам об осьмом Соборе латинском? То нам хорошо известно! Это сборище окаянное на нашей памяти было и едва убежал кардинал Исидор от нашего государя великого князя Василия Васильевича, царя всея Руси; об этом Соборе мы слышать не хотим, потому что отринут он Богом и четырьмя патриархами; будем держаться семи Соборов всемирных и поместных; они угодны Богу, потому что сказано: "Премудрость созда себе дом и утверди столпов семь"". Такова была твердость в вере новгородцев.

Сын Ивана Васильевича Василий III (1505—1533), последний собиратель Русской Земли, соединил все уделы под своей единодержавной властью и прославился присоединением к Москве Смоленска, более 100 лет пробывшим литовским, и вольного города Пскова. Этим Василий окончил дело своего отца. При нем Московское государство уже совершенно впитало в себя идеал царя — наследника Византии; в этом сказывалось влияние матери Василия Софии и приехавших в Россию многочисленных греков. Иностранцы дивились преображению Москвы и великолепию новых придворных церемоний.

Таким образом, сын Василия Иван IV Грозный действительно был вправе говорить, что он "и родился на царстве". В глазах народа окончательное уничтожение удельных княжеств, конец татарского ига, присоединение русских вольных городов — все это должно было увенчаться царским венцом, что сделал Иван IV.

Оставалось, однако, большое зло: возросшее самоволие бояр и "княжат", возомнивших себя вправе ограничивать власть царскую вмешательством во все государственные дела, а кроме того, "отъезжать", то есть самовольно покидать службу и государство, что Иван IV приравнивал к измене и чересчур жестоко карал. Возникала лютая борьба между государем и боярско-княжеской олигархией и, если победа в конце концов осталась за династией, то обошлась она дорого. Удельно-дружинная попытка олигархического самовластия явилась одной из главных причин бедствий Смутного времени и народных брожений на Руси. В борьбе с этим злом, как и прежде, главной помощницей государей явилась Церковь.

Иван IV торжественно возводился на царство в 1547 г., когда ему минуло 16 лет. Однако, приняв древнюю шапку Мономаха в знак преемственности от Византии, Иван Васильевич, несмотря на униженное положение Греческой Церкви, захваченной турками, попросил ее узаконить свое возведение. Царь воспользовался приездом в Москву в 1557 г. греческого митрополита Иоасафа Евгрипского, чтобы вручить ему грамоту для Константинопольского патриарха, прося соборного благословения. В следующем году Грозный отправил восточным патриархам богатые дары, причем бедность некоторых была такова, что Герман II Иерусалимский (1534 - 1579) писал ему следующее: "...Многие здесь у Св. Гроба носят митры — армяне, абиссинцы и другие, только мы одни не имеем ее". Митра была, разумеется, послана, а кроме того, оказана помощь русскому монастырю св. Пантелеймона на Афоне77.

В 1562 г. Собор греческих патриархов прислал грамоту, признающую Ивана IV достойным царского титула, так как род его ведется от Анны, сестры Василия Багрянородного, вышедшей замуж за св. Владимира, и Константин Мономах прислал с Ефесским митрополитом Владимиру Мономаху царскую утварь (см. гл. I, § 3). Грамота содержала, между прочим, следующее: "Всех сих ради причин и смирение наше, с согласия всех здесь обретающихся священнейших митрополитов и боголюбивейших епископов, действием же и благодатию Всевышнего, Живоначального и Совершителя Духа, преподает и дарует реченному царю, господину Иоанну, быть и называться ему царем законным и благочестивейшим, увенчанным и от нас правильно, вместе и церковно. И сие полезно всему христианству, по всему законно и проведено для утверждения и пользы всей полноты христианской".

Грозный царь, омрачивший свое царствование жестокими преступлениями и пороками, многим обязан был Церкви. Историк проф. Виппер пишет: "Время малолетства Ивана IV — критический момент для Московского самодержавия, которое Герберштейну78 показалось властью, не имеющей себе равной на свете. Если монархия в Москве спаслась от крушения, не потерпела ущерба от "вельмож", как в Польше, то всего более она обязана была своей могущественной союзнице — Церкви. Иерархи с какой-то особой горячностью ринулись в политическую борьбу: князья Шуйские, рассчитывавшие вытеснить правящий дом Калиты, встретили резкий отпор духовенства; в короткие три года им пришлось свергнуть одного за другим двух митрополитов, Даниила и Иоасафа. Но в результате церковники одержали победу: с 1542 г. начинается у правление знаменитого митрополита Макария... Под его влиянием Иван IV был объявлен в 1547 г. совершеннолетним, но поставлен под опеку священника Сильвестра, которая еще на шесть лет (1547—1553) оставляет в тени неоперившегося, не расправившего свои гениальные дарования будущего Грозного" (Виппер. "Иван Грозный", 1922).

Митрополит Макарий, которому Русь обязана защитой самодержавия от боярской олигархии, погубившей, как было сказано, Галицкое княжество, так поучал Ивана IV, им венчанного: "Христолюбивому воинству будь приступен и милостив и приветен по царскому своему сану и чину. Всех православных христиан блюди и жалуй и попечение о их имей от всего сердца. За обидимых стой царски и мужески и не попускай и не давай обидити их не по суду и не по правде — сего бо ради, царю, приял еси правити хоругви великаго царства Российскаго и разсуди и прави люди твоя в правду".

Мы неоднократно подчеркивали гармонию, царившую между русскими государями и митрополитами, что столь благоприятно отзывалось в массах, проникнутых духом Православия. С умилением летописец пишет о юном Иване: "Когда царь и великий князь достиг двадцатилетнего возраста, то, видя государство свое в великой скорби и печали от насилия и неправды79, он советовался с отцом своим Макарием митрополитом, как прекратить крамолу и укротить вражду, после чего велел собрать из городов людей всякого чину".

За все время своего бурного правления Грозный сохранял таковой взгляд на необходимость тесного союза между престолом и своим народом, видя в этом непременное условие государственного благосостояния.

Иван, несмотря на тяжкие падения, твердо помнил это и, кроме того, рассматривал царскую власть как неразрывно связанную с Церковью и ее иерархией. Первая половина его царствования проходит под знаком веры и ознаменована несколькими Соборами, которыми живо интересовался царь. После славного покорения Казани, в котором Грозный принимал личное участие, Москва устроила ему торжественный прием. Карамзин приводит речь царя, обращенную к духовенству: "Собор духовенства православного! Отче митрополит и владыки! Я молил вас быть ревностными ходатаями пред Всевышним за царя и царство, да отпустятся мне грехи юности , да устрою землю, да буду щитом ее в нашествии варваров; я советовался с вами о казанских изменах, о средствах прекратить оные, погасить огонь в наших селах, унять текущую кровь россиян, вывести их из темницы, возвратить отечеству и Церкви. Дед мой, отец и мы посылали воевод, но без успеха. Наконец, исполняя совет ваш , я сам выступил в поле. Тогда явился другой неприятель — хан Крымский — в пределах России, чтобы в нашем отсутствии истребить христианство. Вспомнив слово Евангельское: "Бдите и молитесь, да не внидите в напасть!", вы, достойные святители Церкви, молились и Бог услышал вас, и помог нам, и хан, гонимый единственно гневом небесным, бежал малодушно! Ободренные явным действием вашей молитвы, мы подвигались на Казань, благополучно достигли цели и, милостию Божьей, мужеством князя Владимира Андреевича, наших бояр, воевод и всего воинства, сей град многолюдный пал пред нами: судом Господним в един час изгибли неверные без вести, царь их взят в плен, исчезла прелесть Магометова, на ее месте водружен святой крест; области Арская и Луговая платят дать России; воеводы московские управляют землею; а мы во здравии и веселии пришли сюда к образу Богоматери, к мощам великих угодников, к вашей святыни, в свою любезную отчину, и за сие небесное благодеяние, вами испрошенное, тебе — отцу своему и священному собору мы с князем Владимиром Андреевичем и со всем воинством в умилении сердца кланяемся".

Тут государь, князь Владимир и вся дружина воинская поклонились до земли. Иоанн продолжал: "Молю у вас и ныне, да ревностным ходатайством у престола Божия и мудрыми своими наставлениями способствуйте мне утвердить закон, правду, благия нравы внутри государства; да цветет отечество под сеною мира в добродетели; да цветет в нем христианство; да познают Бога истиннаго неверные, новые подданные России и вместе с нами славят Св. Троицу во веки веков. Аминь!" (Н.М.Карамзин. "История Государства Российского", т. VIII, с. 171).

Добавим, что в Казань святители отправили в 1555 г. первым архиепископом Гурия, снабдив его утварью, книгами и деньгами для построения храмов и основания школ и приютов; ему был дан строгий наказ: никого не обращать насилием, а действовать в духе евангельском, как веками проповедовалась православная вера на Востоке и на Руси. Кроме того, Гурию вменялось в обязанность всегда заступаться за своих пасомых пред воеводами и всячески содействовать водворению среди татар — недавних супостатов Руси — мира и справедливости. Нечего и повторять, кажется нам, насколько прозелитизм эпохи Грозного царя разнился от тогдашних методов латинского миссионерства в Западной Европе, Литве, Южной Америке и т.д.

После покорения Астрахани русское влияние стало простираться до Кавказа. В 1559 г. князья Пятигорские и Черкасские просили Ивана IV прислать им отряд для защиты против набегов крымских татар и священников для поддержания веры; царь послал им двух воевод и священников, которые обновили павшие древние церкви, а в Кабарде проявили широкую миссионерскую деятельность, крестив многих в Православие.

Вообще царствование Грозного ознаменовалось неустанной проповедью Православия в далеких краях государства. Отметим житие преп. Трифона — новгородского уроженца — апостола Печенгских лопарей, и построенный им монастырь Св. Троицы в 1533 г. на реке Печенге за Колою. Этот ревностный проповедник основал еще на самой норвежской границе на реке Паэс храм во имя святых Бориса и Глеба. В 1558 г. преп. Трифон посетил Москву, собирая средства для своей миссии. Умер он в 1583 г. В то же время подвизался среди Кольских лопарей преп. Феодорит, также немало потрудившийся для Церкви. Новгородские архипастыри продолжили проповедь среди язычников, кое-где державшихся на Водской Пятине. Забота об этом видна в послании Макария, архиепископа Новгородского, адресованном в разные уезды Чудской области, где сохранились еще некоторые языческие обряды в народе. Завоевание Сибири Ермаком Тимофеевичем и его казаками и взятие им столицы Сибири — Искера — положили начало обращения тамошних инородцев: войска Ермака сопровождали два священника и иеромонах.

При Грозном скончался в России один из выдающихся ученых того времени преподобный Максим Грек (1470—1556), известный всему Западу гуманист, Михаил Триволис д'Арта. Он был другом Савонаролы и сотрудником ученого Франциска Пик де ля Мирандоль. Убедившись в пороках романизма, он стал обличать папство, особенно после мученической кончины Савонаролы, останки которого он подобрал у костра во Флоренции. Вернувшись на свою родину в Грецию, Триволис стал сотрудником патриархов Иоакима( 1500—1506) иПахомия(1506—1511). Приняв монашество, он поселился на Афонской горе и работал над переводами в Ватопедской обители. После он путешествовал по Балканам, в Египте и т.д.

Услышав о его трудах, Василий III послал на Афон делегацию с приглашением Максима в Россию. Там он приступил к исправлению и переводам священных книг и скоро привлек к себе учеников и последователей, из которых назовем кн. А.Курбского, защитника Православия в Польше. Своей основной задачей Максим Грек считал возобновление прежних сношений между Москвой и патриархом Константинопольским, прерванных пресловутой "Флорентийской унией"; он горячо ратовал также за освобождение греков от турецкого ига.

Максим Грек, автор многих богословских трудов, выступал безбоязненно как обличитель недостатков русского общества и как проповедник истинного христианства, в чем нашел таких известных учеников и соратников, как митрополит Макарий, священник Сильвестр и Адашев.

Его противники всячески старались обвинить Максима в ереси, и на борьбу с ними он потратил немало сил и здоровья. Пять последних лет своей жизни великий гуманист провел в Свято- Троицкой Сергиевой Лавре, где и скончался, окруженный всеобщей любовью и уважением.

Философская, филологическая и историческая деятельность преп. Максима Грека подробно исследована в сочинении И.Денисова "Максим Грек и Запад" (Брюссель, 1943 г., по-французски).

Век Грозного ознаменован также выходом в Москве первой печатной книги. Это был "Апостол" (в 1565 г.)80. Два памятника остались нам от этой эпохи, рисующие нравственный облик древнего русского общества, стремившегося, несмотря на все свои человеческие недостатки, строить жизнь по правде Божьей. Эти писания — "Домострой" и "Минеи" митрополита Макария (1542—1563).

В 1550 г. царь повелел составить новый царский Судебник, в котором особенно караются правители и судьи, обвиняемые в неправедном суде и взяточничестве. Напомним, что в 1497 г., при Иване III, дьяк Гусев составил "Судебник" на основании "Русской Правды", судных грамот и обычаев Московского судопроизводства. Этот "Судебник" Иван IV счел нужным пересмотреть и дополнить. В отличие от княжиного (Гусевского), Судебник 1550 г. назван был "царским".

Собор архиереев, созванный в Москве после возведения Иоанна IV на царство в 1547 г., занялся канонизацией ряда русских угодников и чудотворцев и их празднованием. Тому же был посвящен Собор 1549 г., также прошедший под председательством митрополита Макария. Постановлено было праздновать 12 святых повсюду на Руси, а 9 — только на месте их подвигов и прославления. Имена первых суть: свв. Иоанн, архиеп. Новгородский, Александр Невский, Павел Обнорский, Никон Радонежский, Савватий Соловецкий, Дионисий Глушицкий, Михаил Клопский, Иона, митрополит Московский, Пафнутий Боровский, Зосима Соловецкий, Макарий Калязинский, Александр Свирский. Ко вторым относятся: свв. Максим Юродивый (Москва), Арсений (Тверь), князья Константин, Михаил и Феодор (Муром), кн. Петр и княжна Феврония (Муром), Прокопий и Иоанн (Устюг). Кроме того, установлено было чествование многих святых, прославившихся до первой половины XVI в.

Собор 1551 г. занялся различными воспитательными и образовательными вопросами. На нем были обсуждены: вышеназванный царский "Судебник", церковные суды, богослужения, поведение духовенства белого и черного, отношение Церкви к гражданской власти и т.д. Соборные решения составляли особую книгу 'Стоглав", или "Стоглавник".

Собор 1553г. состоялся в Москве под председательством митр. Макария и в присутствии царя. На нем были осуждены некоторые еретики81 на монастырское заключение. Собором 1564 г. было решено дать Новгородскому и Казанскому архиепископам право носить белый клобук, отличавший прежде одного митрополита Московского.

Московские Соборы 1573 и 1581 гг. снова разбирали вопрос о церковных землях.

Грозный, которого некоторые историки считают воплощением абсолютизма, на самом деле, несмотря на все свои жестокости, был одним из русских государей наиболее чутким к народной воле.

Мы уже сказали о предварительном всестороннем обсуждении на Соборе составленного при нем "Царского Судебника". Желая оградить народ от хищений бояр, царь учредил систему областного самоуправления, которая, не будь Смутного Времени и последующей разрухи, смогла бы предотвратить некоторые пагубные результаты Петровых реформ.

Особенное внимание Иван IV обратил на устройство суда, а по его "Судебнику", в городах и волостях нельзя было судить без общественных представителей. "На суде быть дворскому и старосте и лучшим людям" (Беляев. "Крестьяне на Руси").

Согласно царским грамотам, крестьянам было дано право выбора своих приказчиков, старост, целовальников (т.е. присяжных, целовавших крест), сотских, пятидесятских, десятских. Для уголовных дел или "губных" (от слова "губить") выбирались из их же среды "губные" приказчики, целовальники и дьяки.

Монастыри определяли свои отношения к крестьянам церковных земель "уставными грамотами".

В управительной системе Грозного заметно желание сблизить царский престол с жизнью всех сословий путем привлечения толковых людей, независимо от их рода. Царь, говоривший, что ему — выше других поставленному, тем самым виднее то, что не видит "куриное око", предвидя вред бюрократии, т.е. чиновничества (впоследствии ставшего костью между престолом и народом), хотел опираться на живые силы государства, самоуправляющиеся под верховенством царской власти. Грозный обратил также большое внимание на земские Соборы, созываемые государями для решения важнейших дел. Сам состав Соборов указывает нам на пользу этого характерного для Московской Руси учреждения. В Соборах принимали участие выборные служилые и тяглые люди со всего государства, благодаря чему их мнения, не в пример западным парламентам современных демократий, подлинно выражали народные настроения и чаяния.

Так, в 1566 г. земский собор в Москве призван был решать важнейший вопрос внешней политики — войны или мира с Литвой, и Иван IV поступил согласно соборного приговора. Один этот факт полностью разрушает обвинение Грозного в абсолютизме.

Независимо от своих личных качеств и недостатков самодержавный государь, стоявший выше сословных и социальных делений, черпая силу и полноту власти из своего органического единения с народом и союза с Церковью, несомненно являлся в то время, в этот жестокий для народов Европы XVI век, монархом наиболее совершенного типа.

Россия, выпутавшаяся из-под тяжкого монгольского ига, нуждалась в перестройке многих отраслей своего быта и в экономических и технических усовершенствованиях, введенных на Западе. Вместе с тем, система правления была налажена правильно, отвечая полностью тем идеалам, на которых веками возрастала русская государственность, окончательно оформившаяся в Москве.

Иван IV глубоко сознавал свою ответственность пред Богом за служение русскому народу, как до него сознавали это лучшие князья, создававшие государство. Несмотря на все войны и внутренние потрясения, Россия крепла и одухотворялась, покуда оставалась нерушимой гармония, царившая между Церковью и государством.

1. Иезуиты и русско-польские дела

Польский вопрос с давних пор считался одним из самых болезненных в истории и острота его вызывала часто весьма оживленные и страстные полемики. Нарочито путая причины со следствиями, многие европейские историки обвиняли Российскую империю в грубом произволе над Польшей, учиненном в XVIII в., а католики — в преследованиях униатской церкви в XIX. Как и в своих рассуждениях относительно Древнего Киева, Московской Руси, Русской Церкви и т.д., историки эти сознательно отстраняют целый ряд исторических явлений исключительно потому, что приведение их в корне переменило бы установившийся в западных школах взгляд на русско-польские сношения.

В частности, совершенно неправильно приписывается русскому империализму преднамеренное завоевание Польши. Налицо совершенно необоснованное передергивание исторических фактов. Преемники Калиты имели все права на искони русские земли, отошедшие во время татарского ига Литве и Польше. Единокровное и единоверное население Западного Края веками жаждало воссоединения с русскими под скипетром православного московского царя. Кровавые преследования православных, насильственное "ополячивание" русских, превращение их с легкой руки ватиканских советников польской политики в бесправных изгоев — все это лишь усиливало их тягу к России. Раздел Польши в XVIII в., этот трагический финал, был лишь следствием слепой антихристианской позиции, занятой задолго до Екатерины II врагами православной Руси.

Следовательно, обвинять русских государей в присоединении к России русских земель более безрассудно, чем нам упрекать, например, Германию и Францию в их притязаниях на Эльзас-Лотарингию или Саарскую область. К сожалению, как и в "украинском" вопросе, на Западе в отношении русской истории наблюдается удивительная тенденциозность.

Мы уже знаем, что в XV—XVI вв. Польско-Литовское государство, имевшее свои границы в каких-нибудь 150 верстах от Москвы, несколько раз действительно покушалось на покорение России, а что в Смутное время поляки имели все шансы это победно завершить. Эта страница нашей истории на Западе старательно затушевывается, зато на первый план выставляются зверства русских казаков, алчная политика императоров и т.д.

Принято считать, что виной всех русско-польских настроений был вековой политический антагонизм, тогда как истинная причина вовсе не политическая, а религиозная, позже породившая и политические.

По словам С.Соловьева, двум самым сильным славянским народам — русскому и польскому — история вначале предоставила для охраны славянства две борьбы: Руси — борьбу с азиатскими хищниками, Польше — с немцами. После многовековой страшной борьбы Русь уничтожила господство азиатов на восточной равнине Европы и заняла Северную Азию. Польский народ не выполнил задачи, не поддержал своих западных собратий в борьбе с германскими племенами и дал последнему онемечить польские земли: Померанию, Силезию; не сладив с пруссами, призвал на помощь немцев, которые пруссаков победили и онемечили. Отступая на западе, поляки двигались на восток и стремились здесь вознаградить себя за счет своих же славян, за счет русского народа, заставляя его ополячиваться посредством католицизма (Соловьев, op. cit., т. XVII, гл. III, с. 620-621).

Захватив русский Галичь и овладев древними русскими княжествами путем своего соединения с Литвой, Польша, послушная латинским пастырям, задалась целью вытравить из этих земель православную культуру. Это стремление в конце концов привело Польшу к столкновению с Россией, ставшей тем временем мощной державой, и к концу XVII в. исход борьбы стал уже ясен. Несмотря на это, латинство все еще рассматривало Польшу, даже полуживую, как плацдарм для борьбы со "схизмой" и этим предрешило раздел несчастного, раздираемого внутренними усобицами королевства.

Первые попытки Рима уничтожить православное государство — Византийскую империю — привели, как известно, к постыдному захвату ее крестоносцами в XIII в. В ту же эпоху, пользуясь татарским нашествием на Киевскую православную Русь, Рим попытался латинизировать наши западные и северные княжества мечем рыцарей-монахов, от которых Россию спас св. Александр Невский. Третьей попыткой сразить одновременно Византию и Русь было вынужденное у греков заключение "Флорентийской унии" при коварном участии в ней Исидора. После падения Византии, Московская Русь в глазах Рима превратилась в ее наследницу, окрепла, стала царством и возобновила свои веками прерванные сношения с Западом.

Тем временем под ударами Реформы Рим потерял больше половины своей паствы в Европе; Лютеровы проповеди отделили от папы страну за страной; после Германии ересь овладевает Англией; Франция в короткий срок покрывается гугенотскими храмами. Протестанты завоевывают Пруссию, затем Ливонию, причем латинству изменяют повсюду виднейшие прелаты, кардиналы и игумены и торжественно отрекается от папы сам гроссмейстер тевтонского ордена.

На счастье Римской церкви, в самый критический для нее момент рождается в Испании орден иезуитов и папы снабжают этих новых воинов-монахов неслыханными доселе привилегиями (см. ч. I, гл. V, § 6). Прослышав о том, что протестантизм, захватив Прибалтику, стал распространяться в Литве, папа Пий IV (1559—1565) поспешил отправить туда иезуитов. Основание первой их коллегии в Вильне относится к 1569 г.

Следует заметить, что король Сигизмунд I (1507—1548) проявлял в отношении православных известную терпимость. При нем в 1539 г. была восстановлена православная кафедра в Галиции, упраздненная с 1414 г. (см. гл. II, § 3), и первым епископом в Львове стал Макарий Тучанский, принявший титул "епископа Львовского и Каменецкого и наместника митрополии Галицкой"82. Это назначение состоялось благодаря усилиям православного населения, среди которого главным деятелем был князь Константин Иванович Острожский (1460—1530). Церковь многим обязана его апостольской самоотверженной деятельности, а также сыну его — Константину Константиновичу (1526—1608). Острожские являлись прямыми потомками св. Владимира через Вел. кн.СвятополкаП (†1113 г.). Ярослав Святополкович унаследовал его удел в Турове и Пинске; с кн. Димитрия Юрьевича Пинского († 1292 г.) начался род князей Острожских, из коих кн. Феодор Данилович в 1438 г., инок Киево-Печерской Лавры, прославился своей праведной жизнью.

Король обратил особое внимание на проникновение Реформы в Польшу и издал декрет, лишающий шляхетства (дворянства) всех отступников; он запретил молодым полякам поступать в немецкие университеты и велел устранять учителей-немцев.

При Сигизмунде II Августе (1548—1572), бывшем равнодушным к вере, протестантизм сделал известные успехи и родственник второй королевы, кн. Николай Черный Радзивилл, ревностный протестант, способствовал проповеди реформы в Литве. Отметим, что ренегатами главным образом становились не православные, а латинские верующие; но по сравнению с Германией в Литве и Польше протестантизм получил небольшое распространение.

Епископ Виленский Валентин Проташевич поспешил обратиться к кардиналу Станиславу Гозиушу, епископу Варминскому в Пруссии, бывшему председателю Тридентского Собора, прося прислать ему на подмогу иезуитов, что и было исполнено в 1564г.

Кардинал Гозиуш заявил на Тридентском Соборе следующее: "Защита католицизма должна быть разделена на два фронта: протестантский, с одной стороны, и православный — с другой. Быстрое подчинение протестантизму Руси (западной) может неожиданно привести к объединению двух противников в очень грозную для церкви силу" (К.Николаев. "Восточный обряд", с. 88).

Король быстро подпал под влияние ордена и возобновилась с новой энергией борьба против Православия. Этот успех в Риме приписали нунцию Коммендони, которому в 1565 г. Пий IV даровал кардинальское достоинство. Впрочем, после того как ему не удалось провести в польские короли австрийского эрцгерцога Эрнеста, доверие к нему в Ватикане сильно пошатнулось.

Став ближайшими соратниками польского двора, иезуиты правильно рассудили, что для успешной борьбы со "схизмой" в Литве следовало как можно скорее добиться полной зависимости Великого княжества Литовского от польской короны. Действительно, можно было опасаться, что после смерти Сигизмунда-Августа, последнего короля литовско-польской династии Ягеллонов, Литва отделится от Польши и снова образует независимое государство. На чрезвычайном сейме в городе Люблине было решено окончательно соединить обе страны; таким образом слились воедино сенат, войско, финансы, и т.д. Люблинская уния состоялась 1 июля 1569 г.

Сразу же после съезда латинское духовенство приступило ко всемерному проведению унии церковной, понимая, что Польше не добиться народного единства при наличии в Литве крепкой православной иерархии.

Иезуиты, с разрешения короля, как было сказано, отправились в Вильну по приглашению бискупа (латинского епископа) Валентина Проташевича. Там сразу после Люблинской унии они основали свой первый коллеж (или коллегию) в 1569 г. под управлением Станислава Варшевицкого с целью перевоспитания лучшей молодежи в духе латинской веры. Вскоре прославились там своим рвением и хитростью иезуиты Антоний Поссевин и Петр Скарга. Начавшиеся еще в прошлом веке притеснения русских должностных лиц в Литве сразу усилились, равно как и преследования православных пастырей, терявших все гражданские права в пользу латинян. Острое междоусобие вызвало усиление крепостного гнета панов-католиков, почувствовавших за собой поддержку и одобрение правительства, направляемого иезуитами.

Борьба, сперва с реформой, затем со "схизмой", приняла характер ловкой пропаганды всеми средствами: проповедями, диспутами, литературной полемикой и т.д.

Присоединенный Сигизмундом-Августом к Польше вместе с Вильною и Подольским краем древний Киев — митрополия Западнорусской Церкви, превратился в центр православного сопротивления латинским преследованиям. Став главным городом одного из малых польских воеводств, Киев после Люблинской унии получил своего первого латинского епископа. Древней русской столице предстоял тяжелый подвиг: в течение более ста лет бороться с унией.

В 1576 г. на польский престол был избран Стефан Баторий, из мелких князей, но выдающийся полководец. Под влиянием иезуитов король присвоил право самому избирать и назначать епископов, которых его предшественники имели обыкновение лишь утверждать после выбора. Это нововведение положило начало злоупотреблениям. Короли стали избирать на православные кафедры лиц, заведомо недостойных или неспособных, даже иногда... католиков, дабы дискредитировать иерархию "греческой веры" одновременно в глазах паствы и правительства!

Вслед за этим мирянам было дано право патроната , т.е. контроля и даже администрации церковных имуществ, монастырских хозяйств и т.д. Право церковного патроната узаконило неслыханные вмешательства в церковную жизнь: польские паны- католики стали избирать на должность приходских священников угодных им лиц.

Уже судя по постановлениям Виленского Собора i 509 г. оказывается, что паны ставили священников на свои приходы без благословения епископов и часто вопреки епископам. Бывало, что таковые священники не получали даже рукоположения ! Когда Киевский митрополит Петр Могила стал систематически проверять каноничность сана пастырей, выяснилось, что псевдосвященники не были редкостью.

Получив же "патронат", паны и шляхта стали поручать дела подвластных им православных приходов арендаторам, которыми являлись их старосты и урядники, бывшие католиками, а иногда и евреями! Можно себе представить, как эти поверенные панов распоряжались "схизматическим" имуществом. Они судили, выгоняли из прихода священников, садили их в тюрьмы, разводили браки, присваивали церковные сборы, доходы и т.д., пользуясь полной безнаказанностью. Все протесты и жалобы королю и сейму веками оставались тщетными. Лишь актом 1861 года(!!) Россия положила конец этому феодальному произволу панских помещиков и раскрепостила сельское духовенство.

Инспирируемые Римом подобные мероприятия, естественно, не замедлили пагубно отозваться на бесправной православной пастве.

Убедив короля, что уния церковная скрепит унию государственную, иезуиты, ожидая результатов от первых своих антиправославных мер, думали, что им удастся достичь победы над "схизмой" без применения открытого насилия. С этой целью Петр Скарга издал книгу "О единстве Церкви Божией и о греческом от сего единства отступлении".

В этом сочинении, появившемся в 1577 г., Скарга обвинял Русскую Церковь в дозволении женитьбы священников, в употреблении славянского языка при богослужении (так как молитвенным языком считались лишь латынь и греческий) и, наконец, во вмешательстве светских лиц в дела церковные. Попутно Скарга хвалил унию и первыми условиями оной ставил: утверждение Киевского митрополита папой, а не Константинопольским патриархом, и признание русскими всех догматов Рима, а также папского главенства. Что касается обрядов, то Скарга считал необходимым их сохранить без изменений. Свой труд Скарга переиздал в 1590 г., посвятив его ученику иезуитов — королю Сигизмунду III, которому при этом написал следующее: "Дай Боже соединить всех еретиков, которых уже не очень много остается и каждый бы день убывало, если бы светская власть могла свободно пользоваться своим могуществом и правами . Труднее обратить русских, которые отзываются предками и стариною".

Когда же ожидаемые нестроения обнаружились среди православных, Скарга стал усиленно проповедовать, что конец всем бедам в принятии унии. Увлекшись перспективой пополнения уменьшенных Реформой латинских кадров за счет православных, папа Григорий XIII (1572—1585), реформатор западного календаря, основал в Риме в 1577 г. существующую и поныне "Греческую коллегию". При ней была им основана церковь (в 1581 г.) во имя св. Афанасия, где стали служить согласно греческому уставу и на греческом языке.

Тем временем, учитывая угрозу Православию от вышеприведенных латинских мер, верующие срочно стали организовываться для самозащиты, хотя положение их, оторванных от Москвы, казалось безнадежным. Кн. Константин Константинович Острожский основал в 1580 г. в Остроге училище (Острожское), поставив его на уровне образцовых иезуитских колледжей83; при училище была устроена типография. Там в 1581 г. им была издана полная славянская Библия. Князь готовился к ее изданию в течение десяти лет, сам лично отправляя для проверки текста посыльных на остров Крит, в греческие, сербские и болгарские обители, к патриарху Иеремии II в Константинополь и т.д.

В свою очередь таковую же школу основал в Слуцке кн. Юрий Юрьевич Олелькович, потомок Ольгерда.

О самоотверженной роли православных братств будет рассказано особо.

Между тем Иван Грозный начал войну с Баторием для возврата старых русских земель, захваченных Литвой, продолжая дело Ивана III. Папа Григорий XIII зорко следил за этой войной и, когда убедился, что перевес оказался на стороне Батория, то поспешил отправить в Москву в качестве своего посла иезуита Антония Поссевина. Добавим, что еще в 1561 г. Грозный отказал папе Пию IV отправить русское посольство на Тридентский Собор, а Григорию XIII сообщил, что Баторий — ставленник турецкого султана.

Папа дал Поссевину задачу склонить Грозного к латинству взамен мира с Польшей, ему покорной. Послу была дана следующая инструкция: "Приобретая расположение и доверие государя Московского, приступайте к делу, внушайте как можно искуснее мысль о необходимости принять католическую религию, признать главою Церкви первосвященника римского, признаваемого таковым от всех государей христианских; наводите царя на мысль, как неприлично такому великому государю признавать митрополита Константинопольского, который не есть законный пастырь, но симониан84 и раб турок; что гораздо лучше и славнее, если он, вместе с другими государями христианскими, признает главою Церкви первосвященника Римского; с этой целью возьмите с собою изложение веры, составленное на Тридентском Соборе, в греческом переводе; так как, быть может, монахи и священники московские, частью по грубости своей и отвращению к Латинской церкви, частью из опасения потерять свое значение, будут противиться вашему благочестивому намерению и употребят все усилия, чтобы не допустить государя оставить греческую веру, то старайтесь приобрести сведения обо всем, касающемся веры этого народа.

Внушайте государю, какие великие следствия будет иметь союз христианских государей против турок; внушайте, что на его долю достанется большая часть славы и выгод; что ему как соседнему и могущественнейшему владетелю должны будут достаться многие страны турецкие. Вы должны узнать подробно о количестве и качестве военных сил московских, сколько пехоты, конницы, с какой стороны государь московский думает лучше нападать на турок; нет ли какого соседнего народа, с которым можно было бы ступить в союз85. Но после всех этих разговоров, воспламенивши желание государя к славным подвигам, вы обратитесь опять к главному — к духовному союзу. Если встретите затруднения, не теряйте духа, делайте все, что можете, но употребляйте все средства, чтобы получить от вашего посольства хотя какой-нибудь плод. Вы должны испросить позволение на постройку одной или нескольких католических церквей в Москве для тех католиков, которые будут приезжать по торговым делам; объясните, что иначе никогда не установятся торговые сношения с католическими народами".

Иван IV, зная коварство латинян, приказал приставу, отправленному навстречу Поссевину, следующее: "Если посол станет задирать и говорить о вере греческой и римской, — отвечать: "грамоте не учился!", чтобы ничего не говорить про веру.

Папа прислал с Поссевином царю книгу о Флорентийском Соборе и писал ему: "Посылаю Твоему Величеству книгу о Флорентийском Соборе печатную; прошу, чтобы ты ее сам читал и своим докторам приказал читать: великую от того Божию милость и мудрость и разум получишь; а я от тебя только одного хочу, чтобы святая и апостольская Церковь с тобою в одной вере была, а все прочее Твоему Величеству от нас и от всех христианских государей будет готово"86.

Прежде чем обсуждать дела церковные, Иван отправил Поссевина для устройства мира с Польшей. По мнению С.Соловьева, иезуит видел выгоду для Рима в том, чтобы Ливония была за Польшей, что позволило бы восстановить там падший католицизм. В одной из записок (рапортов) Поссевина, хранящихся в ватиканском архиве, говорится: "Есть надежда, что, при помощи Божией, оказанной католичнейшему королю, вся Ливония скоро отойдет к Польше и тогда не должно упускать случая к восстановлению здесь католической религии при короле, который среди забот военных не оставляет святых мыслей о поддержании и распространении истинной веры. Кроме того, на Руси, в Подоле, Волыни, Литве и Самогитии жители упорно держатся греческого исповедания, хотя имеют господ католиков. Сенат и особенно король, подозревающий их верность, желает обратить их в католиков, ибо найдено, что жители этих областей, по приверженности к своим единоверцам-москвичам, публично молятся о даровании им победы над поляками".

Начав, наконец, беседы с царем о вере, Поссевин, пораженный богословскими познаниями Грозного, сказал ему: "Ты, государь великий, а мне — наименьшему твоему подданному, как бранные слова говорить? Папа Григорий XIII, сопрестольник Петра и Павла, хочет с тобою, великим государем, быть в соединении веры, а вера римская и греческая одна. Папа хочет, чтобы во всем мире была одна Церковь: мы бы ходили в греческую, а славяне греческой веры приходили бы в наши церкви. Если греческие книги не сполна в твоем государстве переведены, то у нас есть подлинные греческие книги — Иоанна Златоустого собственноручные и других великих святителей. Ты будешь с папою, цесарем и другими государями в любви и будешь не только на прародительской вотчине в Киеве, но и в Цариграде государем будешь; папа, цесарь и все государи о том будут стараться".

Иван ответил: "Нам с вами не сойтись о вере; наша вера христианская с издавних лет была сама по себе, а Римская церковь — сама по себе; мы в христианской вере родились и Божьей благодатью дошли до совершенного возраста — нам уже 50 лет с годом, нам уже не для чего переменяться и на большее государство хотеть; мы хотим в будущем принять малое, а в здешнем мире и целой вселенной не хотим, потому что это — к греху поползновение. Нам, мимо своей веры истинной, христианской, другой веры хотеть нечего. Ты говоришь, что ваша вера римская с греческой одна... Мы веру истинную христианскую исповедуем и с нашей верой христианской римская вера во многом не сойдется; но мы об этом не хотим говорить, чтобы не было сопротивных слов. Да нам на такое великое дело и дерзнуть нельзя без благословения отца нашего митрополита и всего освященного Собора. Ты, Антоний, хочешь говорить; но ты затем от папы прислан, а сам ты — поп, так ты и смело говоришь. Папу Григория носят на престоле, а на сапоге у папы крест, и вот первое, в чем нашей вере христианской с римскою будет разница; в нашей вере Крест Христов — на врагов победа; чтим его; у нас не водится крест ниже пояса носить".

Посол отвечал: "Папу достойно величать — он глава христиан, учитель всех государей, сопрестольник апостола Петра, Христова сопрестольника. Вот и ты, государь великий, и прародитель твой был в Киеве Вел. кн. Владимир, и вас, государей, как нам не величать и не славить и в ноги не припадать".

Тут он поклонился Ивану в ноги, но это не произвело хорошего впечатления.

Царь ответил: "Говоришь про Григория-папу слова хвастливые, что он сопрестольник Христу и Петру Апостолу; говоришь это, мудрствуя о себе, а не по заповедям Господним: "Вы же не нарицайтеся учителие" и пр. Нас пригоже почитать по царскому величеству, а святителям всем, апостольским ученикам, должно смирение показывать, а не возноситься превыше царей гордостью. Папа не Христос; престол, на котором его несут, не облако; те, которые его носят, не ангелы. Папе Григорию не следует Христу уподобляться и сопрестольником Ему быть, да и Петра Апостола равнять Христу не следует же; который папа по Христову учению, по преданию апостолов и прежних пап — от Сильвестра до Адриана — ходит, тот папа сопрестольник этим великим папам и апостолам; а который папа не по Христову учению и не по апостольскому преданию станет жить, тот папа волк, а не пастырь".

Поссевин сказал на это: "Если уже папа волк, то мне нечего больше говорить" и замолчал.

После спора царь отказал просьбе посла разрешить сооружение латинской церкви в Москве и отпустить несколько молодых людей в Рим, дабы изучить латынь87 (С.Соловьев, т. VIII, гл. 1,с. 447-448).

Грозный провел с Поссевиным всего три беседы: 21 февраля, 24 февраля и 4 марта 1582 г. Иезуит поразился его твердости, а папа убедился, что никакими царствами и посулами не склонить русских государей к измене истинной вере, как было и в древности.

Придумав другую тактику, Поссевин писал папе Григорию XIII 5 ноября 1582 г.: "Поелику вера Московского государства прежде всего зависела от той части России, которая ныне под державою Польского короля, ибо и не очень давно московские епископы поставляемы были митрополитом Киевским (город королевской России принадлежащий), то весьма бы способствовало к обращению Московского народа, если бы епископы и владыки королевской оной России присоединились к Католической церкви" (Бантыш-Каменский. "Исторические известия о возникновении в Польше унии". М., 1805, с. 18-20).

Это был совет Риму воспользоваться оторванностью от Русской Церкви и русского государства крупных православных центров для совращения их в латинство, используя политическое господство над ними польских государей-католиков.

С той поры силы латинства, олицетворенные орденом иезуитов, сосредоточились сперва не на Москве, которая для них была еще недосягаема, а на подневольных православных центрах — Киеве и Вильне. Поссевин выработал принятый курией план разрушения Православия на юго-западе, убедившись, что "московиты непоколебимы в их вере". На следующий год начались гонения. Стефан Баторийв 1583 г. поспешил угодить Риму, отняв у всех полоцких церквей и монастырей (кроме владычных) земли, которые были переданы... иезуитам. Кроме того, Григорий XIII велел королю декретом ввести в Польше изобретенный им календарь ("григорианский"; это вызвало крупные беспорядки, т.к. православное население взбунтовалось, особенно во Львове. Немедленно же патриарх Константинопольский Иеремия II (1580- 1584) строго запретил духовенству переход на новый стиль.

Новое римское летоисчисление было осуждено в Константинополе Синодом Иеремии II в 1582 г. В 1583 г. им же был созван Собор с участием патриархов Александрийского и Иерусалимского и представителя Антиохийского патриарха.

Собор этот (Сигилион от 20 ноября 1583 г.) угрожал анафемой всем, приемлющим новый стиль.

Последующие Константинопольские патриархи особо осуждали григорианский календарь: Кирилл I Лукарис, Парфений I, Калинник II, Паисий II, Кирилл V, Агафангел, Григорий VI и Анфим(в1848г.).

Баторий вынужден был приказать польским чиновникам не принуждать православных к новому календарю, боясь восстаний.

Накануне Рождества 1584 г. во Львове польский архиепископ натравил своих людей на православные храмы и обители; латиняне стали грубо хватать священников и выволакивать их из алтарей, некоторых уже после освящения Св. Даров! Церкви были опечатаны и службы в них запрещены.

Кроме того, "Акты Западной Руси" свидетельствуют о все усилившихся судебных поборах с православных, о дурной постановке самого судопроизводства, порученного в Литве беспечным вельможам, далеким от народа, но взимающим крупные суммы за разбор дел. К тому же, страдал народ и от евреев, как пишет современник Михалон: "В страну нашу собрался отовсюду самый дурной из всех народов — иудейский, распространившийся по всем городам Подолии, Волыни и других плодородных областей; народ вероломный, хитрый, вредный, который портит наши товары, подделывает деньги, подписи, печати, на всех рынках отнимает у христиан средства к жизни, не знает другого искусства, кроме обмана и клеветы".

Любопытно, что кн. Андрей Курбский, знаменитый своей полемикой с Грозным, после отъезда в Литву (он был из учеников Максима Грека), выказал себя там высокообразованным и ревностным защитником Православия. Ему пришлось столкнуться с проповедниками Реформы, учениками Меланхтона, Лютера, Цвингли и Кальвина. У князя Корецкого он доказывал еретику — пану Чаплию, почему Лютера следует считать лжепророком, и приводил апостольское правильное учение; благодаря его эрудиции и твердости несколько молодых шляхтичей вернулось из ереси в Православие.

Особенно же ратовал Курбский против начинавшейся кампании иезуитов; Виленскому бургомистру Кузьме Мамоничу он писал: "Слышал я от многих людей достойных об этом иезуите, который отрыгал много ядовитых силлогизмов на святую веру нашу, называя нас схизматиками, тогда как сами они совершенные схизматики, напившиеся от мутных источников, истекающих от новомудренных их пап. Но об этом, Бог даст, будем пространнее беседовать не только со своими, но, если случится, и с ними; а теперь одно припомяну, чем они наших несовершенных в писаниях устрашают, говоря: "кто не повинуется папе, тот не спасается". Это ложное их страшилище обличится; а теперь советуйте нашим, чтобы без православных ученых не сражались с ними, не ходили бы к ним на проповеди. Не стыдятся они православных, в седьмостолпных догматах стоящих, ругать и срамить, с еретиками смешивать, лютерами, цвинглианами, кальвинистами, и отводить их от Православия к полуверию, к новомысленной и хромой теологии от истинного богословия. Похвально словесности навыкать и действовать, чтобы правду оборонять; а они, смешавши элокуцию с диалектическими софизмами и придав к тому пронунциацию, на правоверных обращают, истину стараются разорить ораторскими штуками, похлебствуя папе своему, превознося грозного вельможного епископа, оружием препоясанного и полки воинов водящего, и хуля наших патриархов, убогих и нищих, смиренномудрием Христовым украшенных, между безбожными турками мученически терпящих и благочестия догматы невредимо соблюдающих...

О злохитростях иезуитских я уже тебе писал: не ужасайтесь софизмов их, но стойте только в православной вере крепко. Злохитростями своими супостаты не изгубят Восточных Церквей! Что они выдали против нашей Церкви? Книжки, своими силлогизмами погаными изукрашенные, софистически превращая и растлевая апостольскую теологию? Но вот, по Божьей благодати, подана нам книга от Св. Горы, точно самою рукою Божиею принесена, ради простоты и глубокого неискусства русских церквей, не говорю — по лености и обжорству наших епископов. Об этой книге я же тебе говорил, что князь Константин Острожский дал переписать пане Гарабурде и мне. В этой книге не теперешние дудки и пищульки, но все силлогизмы, папою и всеми кардиналами и наилучшим их теологом Фомою (Аквинским) на апостольскую теологию Восточных Церквей отрыгнутые, опровергнуты боговидными мужами Григорием и Нилом, митрополитами Солунскими. Я советую вам письмо мое это прочесть всему Собору Виленскому, да возревнуют ревностию Божиею по праотеческом родном своем правоверии, да наймут писаря доброго и, переписавши книгу, да читают ее трезво, отлучившись от пьянства; в ней готовые ответы блаженных тех мужей. А если будем, растянувшись, лежать в давнообычном пьянстве, тогда не только паны иезуиты и пресвитеры Римской церкви, сильные в Священном Писании, силлогизмами и софизмами погански могут вас растерзать и развести, каждый в свою нору. Итак, не унывайте, не отчаивайтесь, не ужасайтесь софизмов, но выберите одного из пресвитеров или хотя простых людей, словесного в писаниях искусного, и, приняв ту книгу в руки, противьтесь этим непреоборимым оружием" (С.Соловьев, т. VII, с. 510-511).

На письмо к Курбскому княгини Чарторыйской, извещавшей его о своем намерении послать своего сына учиться в Вильно у иезуитов, князь ответил: "Намерение твое похвально, но как слуга и приятель твой я не хочу от тебя утаить, что многие родители отдали детей своих иезуитам учиться свободным наукам, но они, не науча, прежде всего отлучили их от Православия, как сыновей князя Коршинского и других. Впрочем, Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст ездили учиться в Афины к поганским философам, а правости душевной и праотеческого Православия не лишились. Я оставляю это дело на мудрое рассуждение вашей милости и приятелей твоих".

Так Курбский воевал против иезуитских интриг и изощрений, вместе с вышеупомянутым ревнителем Православия кн. Константином Острожским.

Они обменивались между собой письмами, книгами против латинян, обсуждали совместно апологетические приемы в защиту Православия, заботились о переводе святоотеческой восточной литературы и т.д. Не следует забывать о том, что кн. Курбский явился автором истории Флорентийского Собора, которой воспользовались братства в своей борьбе против угнетателей.

Князь Острожский прославился также и своим сотрудничеством со светочем Православия преп. Иовом, игуменом и чудотворцем Почаевским. Родом из Галиции, преп. Иов принял схиму в Угорницком монастыре, где он был пострижен. Кн. Острожский упросил его переселиться в Крестный монастырь, в Дубно. Там в течение 20 лет преп. Иов подвизался как защитник веры против латинян. Став игуменом, он подобрал опытных переводчиков и переписчиков и стал печатать духовные пособия для борьбы с еретиками. После смерти кн. Острожского, около 1604 года, он переселился в Почаев, где продолжал свою энергичную работу во славу Церкви, перенося вместе со своей братией всяческие преследования латинян.

До своей кончины преп. Иов остался деятельным борцом в защиту Церкви, участвовал в Киевском Соборе 1628 г. под председательством митрополита Иова Борецкого. Скончался преп. Иов в 1651 г., ста лет от роду. Он был автором многочисленных сочинений.

2. Брестская уния

Латиняне, полемизируя с православными, особенно укоряли их в зависимости от плененных турками Восточных патриархов. Благодаря развитию торговых сношений европейских стран с Портой латиняне, предводительствуемые отцами иезуитами, пользуясь продажностью турецких визирей, скоро приобрели в Константинополе, в ущерб Православию, немалое влияние. Так как с момента покорения Византии султаны взяли себе право утверждать патриархов, эта зависимость не замедлила породить самые пагубные последствия. Султаны стали пользоваться этим правом для обогащения своей казны, вымогая у православных деньги, прежде чем утверждать кандидатов на патриарший престол. Тариф за утверждение достигал иногда весьма крупных сумм и бедные греки не всегда были в силах таковые собрать. Это привело к всевозможным злоупотреблениям и к открытому произволу турок над беззащитными пастырями.

Иезуиты и другие латинские ордена открыто агитировали против Православия, всеми средствами действуя на султана и его советников, часто прибегая к подкупу для поставления на греческую кафедру недостойных кандидатов; позже в таковые латиняне старались провести своих приверженцев либо воспитанников пресловутого "Греческого колледжа", основанного в Риме Григорием XIII. Можно себе представить, к каким беспорядкам и эксцессам приводили подобные бессовестные методы! Та же тактика применялась Римом во всех православных землях, где господствовали турки, которым взаимная вражда между христианами приносила крупные барыши, одновременно способствуя проповеди ислама на Балканах, островах Греческого архипелага и т.д.

Следовательно, греческая притесняемая иерархия, лишаемая школ, прав и имущества, должна была ежечасно отражать то турецкие, то латинские коварства, чтобы существовать и охранять в чистоте свою веру. Чудо Божие, что из многовекового плена греческое Православие вышло целым.

Однако отделенной от Византии русской митрополии становилось все труднее прибегать к греческой кафедре, что мешало правильному решению многих сложных вопросов, часто требующих изучения местных русских условий. То, что в западных государствах не представляло бы ни малейшего затруднения, например папа Николай I и Гильдебранд, отделение от патриархии на Руси столетиями казалось немыслимым. Многовековая связь Киева, затем Москвы с Царьградским престолом, ряд мудрых и святых греческих митрополитов, воспитавших русское благочестие, органически связали Русь с Византией. Мы видели, что даже заключение греками Флорентийской унии, измена Исидора, неслыханное дело обращения самого императора в ересь, не смогли поколебать Василия Темного в его преданности древней кафедре. Даже турецкое иго не прервало зависимости русских митрополитов от Греческой Церкви.

Все это объясняет с какой осторожностью и осмотрительностью царь Феодор Иванович (1584-1598) и шурин его Борис Годунов приступили к вопросу учреждения патриаршества в единственном свободном от ислама Русском царстве.

Усилившиеся в Польско-Литовском государстве гонения на Православие, коварные происки иезуитов, их сочинения, расхваливающие мощь и независимость римских первосвященников, были хорошо известны в Москве и немало кручинили благочестивого наследника Грозного, кроткого царя Феодора. В Москве, между прочим, аргументами в пользу патриаршества указывали на то, что глаза православных в Литве могли бы обратиться на патриарха Всероссийского, как на общерусского архипастыря.

Летом 1586г. в Москву приехал Антиохийский патриарх Иоаким VI (1586-1587). Пользуясь этим, царь поднял вопрос об учреждения патриаршества во время заседания в Боярской думе и сказал нижеследующее: "По воле Божьей, в наказанье наше Восточные патриархи и прочие святители только имя святителей носят, власти же едва ли не всякой лишены; наша же страна, благодатию Божьей, во многорасширение приходит и потому я хочу, если Богу угодно и Писание Божественное не запрещает, устроить в Москве превысочайший престол патриаршеский". Духовенство и бояре выразили свое одобрение, прибавив, что следовало бы испросить согласие всей Восточной Церкви, "да не скажут пишущие на святую нашу веру латиняне и прочие еретики, что в Москве патриарший престол устроился одной царской властью".

Патриарх Иоаким согласился предложить этот проект Собору Греческой Церкви.

В 1587 г. в Москве узнали о согласии патриархов Константинопольского и Антиохийского, но ожидались еще ответы от патриархов Александрийского и Иерусалимского. В 1588 г. Иеремия II, патриарх Константинопольский, приехал в свою очередь в Москву, где поднялся вопрос о переселении его самого во Владимир в качестве патриарха Всероссийского. Проекту этому помешали незнание языка и русских обычаев, а кроме того, выбор его МОГ быть обидным для митрополита Московского Иова.

Наконец, 26 января 1589 г. из трех кандидатов: митрополита Иова Московского, архиепископа Александра Новгородского и архиепископа Варлаама Ростовского Собором выбранный Иов был посвящен в патриархи. Карамзин так описывает торжство этого избрания: "28 января 1589 г., после вечерни, сей наименованный первосвятитель в епитрахиле, в омофоре и в ризе пел молебен в храме Успения со всеми епископами, в присутствии царя и бесчисленного множества людей; вышел из алтаря и стал на амвоне, держа в руке свечу, а в другой письмо благодарственное к государю и духовенству. Тут один из знатных чиновников приблизился к нему, держа в руке пылающую свечу, и сказал громко: "Православный царь, Вселенский патриарх и Собор освященный возвышают тебя на престол Владимирский, Московский и всея России". Иов ответствовал: "Я раб грешный; но если самодержец, вселенский господин Иеремия и Собор удосуживают меня столь высокого сана, то приемлю его с благодарением". Торжественное посвящение совершилось 31 января на литургии. Когда патриарх, отпев литургию, разоблачился, государь собственною рукою возложил на него драгоценный крест в Животворящим Древом, бархатную зеленую мантию с источниками, или полосами, жезл св. Петра-митрополита и в приветственной речи велел именоваться главою епископов, отцом отцов, патриархом всех земель северных, по милости Божией и воле царской" (Карамзин. "История Государства Российского", т. X, гл. 2).

Заметим, что, в отличие от епископов, восточные патриархи имели следующие знаки отличия: посох, поллиставрии, саккос, стихарь с гаммами и треугольниками.

Патриарх дал звание митрополитов архиепископам: "Новгородскому, Казанскому, Ростовскому и Крутицкому (в Москве); шесть епископов стали архиепископами: Вологодский, Суздальский, Нижегородский, Смоленский, Рязанский и Тверской.

Только в июне 1591 г. митрополит Терновский привез Иову утвержденную всеми патриархами грамоту на Московское патриаршество, в которой Москве отводилось пятое место, после Иерусалима вместо папы Римского.

Царские послы в Литве повествовали об этом событии так: "Из давних лет на семи Соборах уложено быть в Риме — папе греческой веры, а в греческом государстве — четырем патриархам. Но когда Евгений, папа Римский, составил суемысленный восьмой собор (Флорентийский), то с этого времени папы римские от греческой веры отстали. Если бы по сие время в греческом государстве были благочестивые цари христианские, то патриархи поставили бы папу в греческом государстве, а теперь они, все четыре патриарха, советовались со всем вселенским собором греческих государств, дабы вместо папы Римского поставить Вселенского патриарха Константинопольского, а на его место поставить четвертого патриарха в Московском государстве" ("Дела польские", № 21, с. 82).

Разумеется, это объяснение послов было весьма вольным трактованием иерархии древней Церкви и самой схизмы, но назначение Иова патриархом вызвало всеобщее облегчение на Юго-западе. Зато латинское духовенство было этим разгневано до крайности.

Назначенный согласно новым правилам не епископатом, а королем, Киевский митрополит Онисифор всемерно старался потворствовать католикам, забывая о своих священных обязанностях. В 1585 г. этому нерадивому пастырю галицкие дворяне написали с сейма следующую грамоту: "Великому несчастью своему приписать должны мы то, что во время вашего пастырства все мы страшно утеснены, плачем и скитаемся, как овцы, пастыря не имущие. Хотя Вашу Милость старшим своим имеем, однако Ваша Милость не заботитесь о том, чтобы словесных своих овец от губительных волков оборонять, нисколько не заботитесь о благочестии. С жалобою на всякия несправедливости, нам соделанныя, мы приехали на сейм в Варшаву, в надежде на ваше обещание явиться туда же, чтобы вместе бить челом королю, защищать права и вольности закона нашего греческаго. Но Ваша Милость не хотите исполнять своих обязанностей, не хотите быть деятельным при таких великих бедах, больше которых не было и не будет. Во время вашего пастырства вдоволь всякаго зла в законе нашем сталось: насилия святыни, замыкание Св. Тайн, запечатание церквей святых, запрещение звонить, выволакивание от престола из церквей Божьих попов, как злодеев, запрещение мирским людям молиться в церквах; таких насилий не делается и под погаными царями (т.е. турецкими государями), и все это делается в пастве Вашей Милости. Но этого мало: рубят кресты святые, захватывают колокола в замок, отдают их распоряжение жидам; а Ваша Милость листы свои открытые против Церкви Божьей жидам на помогу даешь.

Из церквей делаются костелы иезуитские, имения Церкви Божьей данныя — теперь к костелам привергнуты. Но что еще хуже: Ваша Милость поставля один епископов, без свидетелей и без нас, братии своей, что и правила запрещают, вследствие чего негодные люди становятся епископами... Наставилось епископами много, на одну епархию по два — оттого и порядок сгиб.

Мы по обязанности Вашу Милость остерегаем, молим и просим: Бога ради, вспомни святых предшественников своих, архиепископов Киевских, и возревнуй благочестию их, а на нас не прогневайся — жаль нам души и совести вашей: за все ответ Господу Богу должны вы отдать".

Начинали сказываться последствия коварных антиправославных мер, продиктованных латинскими патерами королю Стефану Баторию.

К счастью, возвращаясь из Москвы в 1589 г., после посвящения Иова, Константинопольский патриарх Иеремия II посетил Литву и деятельно занялся устройством тамошних церковных дел. Онисифор, обвиненный в двоеженстве, к великому неудовольствию поляков, был отправлен в монастырь; на его место патриарх посвятил Минского архимандрита — Михаила Рагозу. Понимая пользу братской деятельности, Иеремия II учредил Виленское братство при церкви Св. Троицы, поручив ему особо печись о школьном образовании, книгопечатании и благотворительности. Он также расширил права Львовского братства (см. § 3).

Князь Константин Константинович Острожский выхлопотал у короля Сигизмунда III (преемника Батория и близкого друга и воспитанника иезуитов) окружную грамоту, подчиняющую патриарху Иеремии иерархию и дела Православной Западной Церкви. Это позволило Иеремии оздоровить церковную жизнь, возмущаемую латинянами, осудить и низложить несколько недостойных пастырей и восстановить древнее правило избрания в архиереи исключительно монахов.

Патриарх до отъезда из Литвы назначил своим "экзархом" для надзора за западнорусской паствой с правом суда епископа Луцкого — Кирилла Терлецкого. Этот выбор не понравился некоторым, особенно Рагозе и епископам Дионисию Холмскому и Леонтию Пинскому. Недовольство это вскоре стало известно иезуитам, которые умело воспользовались им для усиления нажима на епископов, доказывая им, что патриарх-де не имел права распоряжаться в Литве столь своевольно. Соответствующий нажим был ими сделан и на короля, что вызвало новые меры против "схизматиков". Пропаганда унии достигала повсюду огромных размеров, тем более, что иезуиты и Ватикан опасались вмешательства нового патриарха Иова, поставленного в Москве.

Любопытно, что, когда умер Стефан Баторий в 1586 г., некоторые круги выдвинули кандидатурой на польский престол88 царя Феодора Иоанновича. Царским послам в Варшаве были по этому поводу заданы следующие вопросы: приступит ли Феодор к вере римской? Будет ли он послушен папе? Будет ли причащаться опресноками? Соединит ли Церковь Греческую с Римской?

Послы категорически ответили, что государь останется в православной вере, но папу уважать будет; он не станет препятствовать ему в управлении польским духовенством, но не дозволит вмешиваться в дела Православной Церкви. При таких условиях паны сказали послам, что кандидатура Феодора невозможна (С.Соловьев, т. VII, гл. III, с. 569).

Неудачный выбор Кирилла Терлецкого в качестве патриаршего экзарха весьма скоро сказался на церковной жизни. Видя усиление гонений, сопровождаемых иезуитской пропагандой, смущавшей умы, епископ Львовский Гедеон Балабан и Терлецкий стали уговаривать митрополита Рагозу созвать СОБОР в Бельзе, но без участия мирян , для обсуждения нестроений. Михаил созвал Собор в г. Бресте в июне 1590 г. На соборе присутствовали: митрополит Михаил, Мелетий, еп. Владимирский (Хребтович), Кирилл Луцкий (Терлецкий), Леонтий Пинский (Пельчинский), Дионисий Холмский (Збируйский) и Гедеон Львовский (Балабан). Приглашен был также Адам Поцей, Брестский каштелян и все соборные клирики. Собор разобрал притеснения, творимые латинянами, и деятельность некоторых братств, решив собираться в Бресте ежегодно в июне месяце.

Однако незадолго до Собора, тайно от митрополита, в Бельзе совещались уже епископы Кирилл, Гедеон и Леонтий, между собой согласившиеся принять унию. На Соборе эти архиереи жаловались на притеснения; они добились посылки от имени митрополита Сигизмунду III грамоты, прося его прекратить гонения. Прошение это только усугубило преследования.

В 1591 г. к королю обратились с признанием унии как единственного средства избавиться от бед епископы Кирилл, Гедеон. Леонтий и Дионисий, обходя митрополита Михаила. Ренегаты признавали власть папы, но просили Сигизмунда гарантировать им неприкосновенность церемоний, служб и порядков Святой Восточной Церкви. Грамота эта была послана в величайшей тайне, паствы этих епископов оставались в полном неведении. Ничего не говорилось об этом и в грамоте, отправленной Львовским братством Константинопольскому патриарху от 6 февраля 1592 г.

В том же году на место умершего епископа Мелетия Владимирского выбран был Ипатий Поцей, бывший каштелян Адам, ревностный сторонник унии. Заметим, что Поцей, воспитанник Краковской иезуитской коллегии, был сперва кальвинистом, затем перешел в Православие и теперь снова тайно ратовал за романизм. Ипатий сразу сошелся с тайными униатами-архиереями и сделался главным деятелем в пользу Рима; очевидно, этот ученик иезуитов издавна играл роль очередного "троянского коня", пущенного для разложения в ряды православных пастырей.

Сигизмунд III не сразу ответил епископам, но, по совету латинян, в январе 1592 г. запретил светским лицам вмешиваться в церковные дела. Только 18 марта он выслал им свою "привилегию" следующего содержания: "Мы, господарь, им самим, епископам, пресвитерам и всему духовенству Церкви Восточной и религии греческой — обещаемся сами за себя и за потомков наших, что если кто-нибудь из патриархов и митрополитов наложил на них клятву, то эта клятва им и всему духовенству их ни в чем не будет вредить. Обещаем ни по каким обвинениям и клятвам не отнимать у них епархий и другим при жизни их не отдавать; обещаем приумножить к ним ласку нашу, придавая им и каждому, кто склонится к унии, свобод и вольностей в той же мере, в какой имеют их и римские духовные, что обещаем и другими привилегиями нашими утвердить". Грамота эта ясно доказывает творимый в государстве произвол над православными; из нее видно, на какие приманки пошли ренегаты-епископы тайком от остальных. Ответ им Сигизмунда также оставался пока секретным.

В июне 1593 г. кн. Острожский стал советовать Поцею сговориться с митрополитом и другими архиереями, чтобы они поехали в Москву просить царя и русское духовенство "стараться, чтобы больше Церковь Христова смуты, а народ русский такого гонения и ослабления, не терпели" и рассказать в Москве каким крайностям подвергается Православие от латинян. Князь был до такой степени потрясен бедами Церкви, что одно время даже он допускал мысль об унии, при непременной гарантии прекращения безобразий с церковным имуществом и сохранения обрядов Православия. Естественно, Поцей отклонил предложение князя ехать к царю.

Только в мае 1594 г. еп. Терлецкий сбросил маску и объявил своей изумленной пастве, что уния уже состоялась и что Поцей и он, по приказу Сигизмунда III, едут в Рим к "Апостольскому Наместнику Папе". Это вызвало всеобщее возмущение.

В следующем году Гедеон Львовский созвал у себя собрание архиереев, посвященное вопросу о принятии унии. Это заседание снова состоялось тайком от митрополита, от братства и от мирян, в частности от кн. Острожского и другого ревнителя Церкви Скумина.

Послан был королю новый акт, "наказ", датированный декабрем 1594 г., изъявлявший согласие епископов на признание власти папы, но при следующих условиях:

" 1. Чтобы церкви главные, епископии наши, остались навеки нерушимо в своих набожествах и церемониях.

2. Владычество и церкви русские, монастыри, имущества, пожалования и все духовенство должны оставаться навеки в целости, по стародавнему обычаю, под властию. благословением и жалованием епископским, во всяком послушании обычном.

3. Все дела церковные, служба Божия, церемонии и обряды остаются нерушимыми и отправляются по старому календарю.

4. Чтобы был нам на Сейме почет и место в Раде, дабы, находясь под благословением святейшего пастыря Римского, мы тешились и веселились (курсив наш).

5. Чтобы проклятие патриархов нам не вредило.

6. Чтобы монахи из Греции, которые приезжают сюда грабить нас и которых мы признаем шпионами, никакой власти больше над нами не имели.

7. Чтобы уничтожены были все привилегии, данные патриархами братствам, и другие, ибо через них размножились разные секты и ереси.

8. Каждый новый епископ посвящается митрополитом Киевским, а митрополита посвящают все епископы с благословения папы Римского и без всякой платы89.

9. Чтобы все эти артикулы королевская милость подтвердил им своими грамотами, одной на латинском, а другой — на русском языке.

10. Чтобы и святейший папа также подтвердил эти артикулы"90.

Этот акт собственноручно подписали епископы: Ипатий Владимирский, Кирилл Луцкий, Михаил Перемышльский, Гедеон Львовский и Дионисий Холмский.

Михаил Рагоза официально не был в курсе всех этих тайных переписок с королем и продолжал внешне вести себя, как ревнитель Православия. Судя по некоторым источникам, митрополит еще сильно колебался относительно принятия унии.

Тем временем, не подозревая еще этого коварного замысла, кн. Острожский заметил, что Поцей крайне странно ведет себя в своей епархии, и написал ему несколько вразумительных посланий.

Поцей лицемерно ответил, что виной всему польские гонения и невозможность добиться помощи от патриарха. Поведение же другого тайного униата, Гедеона Львовского, заставило митрополита привлечь его к церковному суду, который удалил архиерея в монастырь.

В марте 1595 г., судя по письмам Рагозы к кн. Острожскому, митрополит уже знал о заговоре епископов, и виновником оного считал Терлецкого. Он пишет князю:

"В то время, как я обращал все внимание на обнажение этого скрытного фальша, случилось очень кстати, что в монастыре Слуцком нашел я владыку Львовского (Гедеона), от которого, думаю, не встанет этот пожар, вредный Церкви нашей Восточной и всему православному народу. Он ничего не знает о предприятиях других епископов, совершенно противен их злому умыслу, присягу в том на Евангелии дал и обещал сторожить, что будет делаться в этом отношении в Польше, обо всем давать знать мне и вашей княжей милости. Вследствие этого, счел я нужным уничтожить определение духовного суда, против него выданное. Особенно вашей княжей милости, как православному оку церковному, всяким способом надлежит выведывать об унии; остерегайтесь также этого змея райскаго и лисицы хитрой, о которой я вам говорил (Терлецкаго)".

Как видно, высшая иерархия считалась с влиятельным и богатейшим вельможей Острожским, ценя его положение в государстве, несмотря на приверженность князя к гонимой Церкви.

Раскусив заговор, кн. Острожский открыто обвинил Рагозу в соучастии, что видно из грозного окружного письма, писанного им епископам 24 июня 1595г. Оно гласит: "От преименитых благочестивых родителей, смолоду воспитан я был в наказании истинной веры, в которой и теперь Божьей помощью укрепляем пребываю, известился о Божьей благодатью и уверился в том, что, кроме единой истинной веры, в Иерусалиме насажденной, нет другой веры. Но теперь злохитрыми кознями вселукаваго дьявола, самые главные истинной веры нашей начальники, славою света сего прельстившись и тьмою сластолюбия помрачившись, мнимые пастыри наши, митрополит с епископами , в волков претворились. Св. Восточной Церкви отвергшись, святейших патриархов, пастырей и учителей наших вселенских отступили, к западным приложились , только еще кожею лицемерия своего, как овчиною, закрывая в себе внутренняго волка, не открываются, тайно согласившись друг с другом окаянные, как христопродавец Иуда с жидами, умыслили всех благочестивых с собою в погибель вринуть, как самыя пагубныя и скрытыя писания их объявляют.

Но Человеколюбец Бог не попустит в конец лукавому умыслу их совершиться, если только Ваша Милость в любви христианской и повинности своей пребудете. Дело идет не о тленном имении и погибающим богатстве, но о вечной жизни, о безсмертной душе, которой дороже ничего не может быть, так как многие из обывателей здешней области Св. Восточной Церкви послушники, меня начальником Православия в здешнем краю считают, хотя сам себя считаю я не большим, но равным каждому в Православии стоящему, то из боязни, чтобы не взять на себя вины пред Богом и пред Вами, даю знать Вашим Милостям о предателях Церкви Христовой и хочу с вами за одно стоять, чтобы с помощью Божьей и вашим старанием они сами впали в те сети, которыя на нас готовили. Что может быть бесстыднее и беззаконнее их дела? Шесть или семь злонравных человек злодейски согласились, пастырей своих, святейших патриархов, которыми поставлены, отверглись и, считая нас всех — православных — бессловесными, своевольно осмелились от истины отрывать и за собою в пагубу низвергать! Какая нам от них польза? Вместо того, чтобы быть светом миру, они сделались тьмою и соблазном для всех. Если татары, жиды, армяне и другие в нашем государстве хранят свою веру нерушимо, то с не большим ли правом должны сохранять свою веру мы — истинные христиане, если только все будем в соединении и за одно стоять будем.

А я, как до сих пор служил Восточной Церкви трудом и имением своим в размножении священных книг и в прочих благочестивых вещах, так и до конца всеми моими силами на пользу братией моих служить обещаю".

Православный народ пришел в негодование и начались громкие протесты против зачинщиков обмана. Испуганный Гедеон Львовский публично отрекся от унии и написал в свое оправдание, что его обманул Кирилл Терлецкий; его примеру последовал еп. Михаил Перемышльский.

Князь Острожский, обрадовавшись решению еп. Львовского, попросил Львовское братство примириться с Гедеоном, что и произошло.

Справедливо опасаясь, как бы народная реакция не скомпрометировала бы их — зачинщиков унии — в глазах Сигизмунда и папы, Поцей иТерлецкий осенью 1595 г. поспешили отправиться из Кракова в Рим; предварительно в свою очередь иезуиты, испуганные тем, что может сорваться в один миг вся их работа в пользу унии, убедили короля публично объявить 24 сентября о соединении церквей.

Папа Климент VIII (1592-1605) принял Поцея и Терлецкого в частной аудиенции в ноябре, а в декабре в их честь был устроен блестящий прием в присутствии курии и послов. Грамота об унии была оглашена по латыни и по-русски и папа сказал им: "Не хочу господствовать над вами, но хочу немощи ваши на себе носить". Поцей и Терлецкий вручили папе акт, в котором признавались ими все определения Тридентского Собора. На Рождество оба архиерея сослужили папе в храме св. Петра. Мнимое воссоединение Русской Церкви с Римом было папой ознаменовано особой медалью с надписью "Ruthenis receptis" ("Воссоединение русских"). Бароний описал все это в своих "Анналах".

В это время в Вильне царило возмущение по поводу объявления унии, и православное духовенство написало Скумину послание, обвиняя в предательстве митрополита и епископов. Заметим по поводу Рагозы, что еще 1 сентября в своем окружном послании, он взывал к духовенству и мирянам: "Стойте твердо при своей Восточной Церкви! Не позволяйте себе колебаться, как тростинка, ветром бурливым, а я обещаю при ваших милостях до смерти стоять".

Про митрополита продолжали ходить противоречивые сведения и многие отрицали его причастие к измене Поцея и Терлецкого.

Против унии написал нашумевшую книгу "Книжница на римский костел" священник Стефан Зизаний, бывший учитель Братской школы во Львове, переселившийся в Вильну.

Православное дворянство Литвы отправило в начале 1596 г. своих делегатов на Варшавский сейм, приказав им:

1. Добиваться лишения сана епископов, отступивших от Церкви.

2. На их место просить назначить православных епископов,

согласно лостановлению 1573 г. и жалованным грамотам прежних королей, подтвержденными присягой самого Сигизмунда III.

Король, друг и слуга иезуитов, конечно, на это не согласился. Тогда кн. Острожский и депутаты торжественно объявили королю и сейму, что епископы-ренегаты не будут признаны ни ими, ни русским населением.

Вместе с этим они составили официальный протест против творимых притеснений православной веры. Кн. Острожский настоял на внесении протеста в актовые книги сейма, заклеймив предательство Поцея и Терлецкого.

Однако манифестом от 29 мая 1596 г. Сигизмунд III известил всех православных о совершившемся соединении церквей, утвердил сан Поцея и Терлецкого и принял на самого себя ответственность за состоявшуюся унию. Несмотря на это, волнения в стране все усиливались.

Наконец, в начале октября 1596 г. в Бресте был созван Собор для церковного решения вопроса об унии. Прибыли туда: экзарх Константинопольского патриарха Никифор; экзарх Александрийского патриарха Кирилл Лукарис91; митрополит Михаил с семью русскими епископами, многими архимандритами, игуменами и священниками. Среди православных делегатов были, кроме того: Макарий, архимандрит Афонского Симонопетрского монастыря, делегат епископа Паисия Венчацкого (Сербского); Матфей, архимандрит Пантелеимонского Афонского монастыря; делегат Амфилохия Мукачевского (русского архиерея Венгрии). Всех было больше ста человек. К архиереям следует еще причислить Луку, митрополита Белградского, бежавшего от турецких гонений. Из мирян прибыли кн. Острожский с сыном и многочисленные дворяне с вооруженной свитой. Брест, окруженный шатрами и пушками, имел вид военного лагеря, ожидающего нападение.

Среди делегатов-католиков выделялись Петр Скарга с тремя иезуитами и три вельможи, королевские послы.

Православные представляли большинство, что очень испугало приверженцев унии. Кн. Острожский торжественно обещал, что спокойствие в Бресте не будет нарушено, и сдержал свое слово.

Первое заседание было назначено на 6 октября, но Собор сразу же разделился на два лагеря: православных и униатов, что помешало устройству одного общего собрания в церкви, как было принято.

Заметим, что митрополит Рагоза, на которого рассчитывали как на хозяина съезда, в это время где-то скрывался.

Униаты стали заседать под председательством католического Львовского архиепископа Соликовского в городском соборе; православным же Поцей, к епархии которого принадлежал Брест, запретил доступ в городские храмы и им пришлось расположиться в частном доме. Председательствовал на Соборе экзарх Никифор. Посредине лежало Евангелие. После обычных молитв еп. Гедеон Львовский произнес речь по-русски, которую переводил на греческий язык иеродиакон Киприан. Он сказал, что все собравшиеся намерены до смерти стоять за православную веру и что отрекшиеся от нее и изменившие патриарху поступили незаконно.

Постановили послать за митрополитом Михаилом и четырьмя униатскими епископами, но ни на одно из трех сделанных призывов они не явились. Митрополит сперва ответил, что он намерен "подумать" с католическими епископами, а затем прибудет на Собор, но не явился. На следующий день ответ был более ясным: "Напрасно нас ждете: мы к вам не придем". Наконец, третий ответ рассеял всякое сомнение: "Что сделано, то сделано; хорошо ли, дурно ли мы сделали, поддавшись Римской церкви , только теперь переделать этого нельзя". Так до конца Рагоза не решился открыть своей игры, пока не принял унию.

На вопрос экзарха, когда начались хлопоты об унии, Киево-Печерский архимандрит Никифор Тур ответил: "Патриарх Иеремия, узнавши о беззакониях Рагозы, отлучил его от Церкви, грозя, если не исправится, конечным низложением; он и задумал отступить и отступил". Очевидно, судя по этому свидетельству, Рагоза действовал двулично, пока в Бресте не скинул маску.

Собор опросил делегатов-мирян о данных им наказах. Оказалось, что повсюду требовали только одного: не отступать от Восточной Церкви. Узнав, что в том же доме иезуит Петр Скарга старался склонить к унии кн. Острожского и его сына, экзарх Никифор сказал: "Пусть Скарга придет на Собор и спорит с людьми учеными; зачем в углу стараться убеждать людей, в богословии несведущих?" Скарга на Собор не рискнул показаться.

На четвертый день, 9 октября, Собор, отвергши и проклявши унию, объявил лишенными сана митрополита Рагозу и епископов Владимирского, Луцкого, Полоцкого, Холмского и Пинского за самовольное отступление без ведома Великого Собора и отказ явиться на Собор.

Униатский Собор, со своей стороны, выдал декрет о лишении сана и проклятии епископов Львовского и Перемышльского, прося короля их низложить с кафедр и утвердить унию.

По инициативе экзарха Никифора, Собор,-доведя до сведения ренегатов свои решения, попросил Сигизмунда III назначить на их кафедры других епископов, а в грамоте от 11 октября 1596 г., разосланной повсюду, Никифор повелел поминать, до избрания нового Киевского митрополита, патриарха Константинопольского Гавриила.

Король, игнорируя православный Собор, утвердил унию, окрещенную Брестской, и с тех пор православная вера стала для правительства вне закона и как таковая подверглась уже официальным гонениям, а храмы — грабежам. Цель латинян, наконец, была достигнута.

Добавим, что отлученный от Церкви Рагозой за мнимую ересь смелый проповедник Православия о. Стефан Зизаний был оправдан православным Собором, вместе с двумя братскими священниками, с ним осужденными. Постановление Собора от 8 октября гласило: "Так как митрополит в послушании у Церкви Восточной не хотел быть, то и клятву свою на этих священников положил ни за что другое, как только за книжку, сочиненную на Римскую церковь" (С.Соловьев, т. X, гл. I, с. 1445-1449). Экзарху Никифору дорого обошелся Брестский Собор: в начале 1597 г. король велел схватить его как шпиона и бунтаря, и его удавили в Мариенбургской крепости.

3. Православные братства и их историческая роль

Провозглашение Брестской унии, совершенное в описанной нами обстановке насилия и лжи, открыло двери правительственным гонениям. Наверху король и иезуиты стесняли всячески оставшихся верными православных иерархов; внизу русские крестьяне — рабы польских шляхтичей — силой загонялись в костелы после разрушения и осквернения их храмов. Все это иногда прикрывалось личиной защиты против "москалей", якобы покушавшихся на польское государство. В это время Польша подходила к зениту своей политической мощи, тогда как после смерти царя Феодора Ивановича Руси предстоял длительный период бесправия, вызванный пресечением династии Калиты. Не случайно этот период совпал с разнузданным произволом, творимым в Польше латинянами.

В 1597 г. началась усиленная пропаганда Брестской унии среди православных. Иезуит Петр Скарга выпустил книгу "Синод Брестский и его оборона", пытаясь доказать, что православный Собор не был законным. Православные в ответ опубликовали "Эктезис" и "Апокризис, альбо отповедь на книжки о Соборе Брестском, именем людей старожитной религии греческой". Автор Христофор Бронский, подписавшийся псевдонимом "Христофор Филалет", уничтожил все аргументы иезуита. Он, между прочим, обличал униатов в том, что они своим пасомым не разъясняют члена "Символа Веры" касательно Вселенской Церкви, обманно отождествляя ее с римской.

Униаты ответили книгой "Антиррезис", где, вместо доказательств, сыпалась брань на "схизматиков". Сигизмунд III обратился к православным с новой окружной грамотой, всецело оправдывая "добровольную" унию с Римом, клеймя пастырей Собора, особенно экзарха Никифора, названного "греческим шпионом", и угрожая наказаниями ослушникам. Православные приравнивались к государственным преступникам (С.Соловьев).

Несмотря на твердую защиту князя Острожского, Никифора спасти оказалось невозможным. Вместе с Львовским братством князь организовал тогда оборону гонимой веры. Эта борьба с тайком придуманной унией возбудила нравственные силы западных русских. Одно время была сделана попытка сблизиться с так же гонимыми протестантами, но против этого восстали многие, а в частности, князь Курбский.

Узнав о совершенном беззаконии, русский инок с Афона Иоанн Вишевский отправил в Польшу следующее обличительное послание: "Тебе, в земле Польской живущему, всякаго возраста и чина народу Русскому, Литовскому и Польскому в разных сектах и верах пребывающему, сей глас в слух да достигнет. Извещаю вас, что земля, по которой ногами ходите, на вас перед Господом Богом плачет и вопиет, прося Творца да пошлет серп смертный, как некогда на содомлян, желая лучше пустою в чистоте стоять, нежели вашим безбожием населенную и беззаконными делами оскверненную быть. Ибо, где теперь в Польской земле вера, где надежда, где любовь? Где правда и справедливость суда? Где покорность, где евангельские заповеди? Где апостольская проповедь? Где светские законы? Где хранение заповедей Божьих? Где непорочное священство? Где крестоносное житие иноческое? Где благоговейное и благочестивое христианство? Зачем именем христианским называть себя бесстыдно дерзаете, когда силы этого имени не храните? О, окаянная утроба, которая таких сыновей на погибель вечную породила! Ныне в Польской земле священники все, как некогда Иезавелины жрецы, чревом, а не духом, службу совершают. Паны над подручными своими сделались богами, высшими Бога, вознеслись судом беззаконным над Творцом — образом своим — равно всех почитавших бессловесных естество высшею ценою оценили. Вместо евангельской проповеди, апостольской науки и святого закона, ныне поганские учители, Аристотели, Платоны и другие, им подобные, мошкарники и комедийники во дворах Христа Бога владеют..." Рагозе, Поцею и Терлецкому он писал следующее: "Спросил бы я вас: что такое труд очищения? Но вам и не снилось об этом; не только вы этого не знаете, но и ваши паны — Иисуса ругатели — так называемые иезуиты, о том не пекутся и ответа дать не могут. Покажите мне, соединение церквей сплетающие! Который из вас прошел первую ступень подвижничества? Не ваша ли милость веру делами земными наперед еще разорили? Не ваша ли милость воспитали в себе похоть лихоимства и мирского стяжания? Насытиться никак не можете, а все большею алчбою и жаждою мирских вещей болеете. Не ваша ли милость больных из здоровых делаете, бьете, мучите, убиваете? Постучись в лысую голову, Бискуп Луцкий! Сколько ты во время своего священства человеческих душ к Богу послал? Его Милость каштелян Поцей, хотя и каштеляном был, но только по четыре слуги за собою волочил, а теперь, когда бискуп стал, то больше десяти начтешь; так же и Его Милость Митрополит, когда простою рогозиною был, то не знаю, мог ли держать и двух слуг, а теперь больше десяти держит".

В послании к кн. Острожскому Иоанн пишет: "Латинская злоковарная душа — ослепленная и насыщенная поганским тщеславием и гордыми догматами — Божья премудрости, разума духовнаго, смирения, простоты и беззлобия сместить никак не может. Охраняйте, православные, детей своих от этой отравы; теперь вы явно пострадали, когда на латинскую и мирскую мудрость разлакались. Не принимайте того, кто сам наскакивает, королем называется без вашего избрания, изгоняйте и проклинайте таковаго, потому что вы не в папу крестились и не в королевскую власть, чтобы вам король давал волков и злодеев, ибо лучше сам без владык и без попов, от дьявола поставленных , в церковь ходить и Православие хранить, нежели с владыками и попами, не от Бога званными , в церкви быть, ей ругаться и Православие попирать".

Когда православные в 1598 г. обвинили Поцея и Терлецкого в самовольной поездке к папе, епископы эти оправдывались тем, что патриархи де не способные управлять Церковью и лицемерно прикрылись признанием унии самим Сигизмундом. Приведем два любопытных документа92, обличительных для ренегатов, доказывающих нам, как ценили православные постоянную заботу о них, несмотря на собственные несчастья греческих патриархов.

Вот первый из них, обличающий Поцея: "Бесстыдный язык! Не можешь говорить доброе, будучи злым. Что вы говорите о благочестивых патриархах и учителях своих, как неверные язычники? Вы мудры на злое, а чтобы разуметь доброе — не увидали Истины, как говорит пророк! Не послано ли пророков во все времена? Не посылали ли и патриархи к вам учителей, во все время уча вас? Мало ли грамот присылали к вам патриархи во все времена о многих делах и сами к вам приходили? Вы говорите: "Когда пришел патриарх, то сделал какое-то Братство, попов и проповедников наставил" . Но и Христос то же самое сделал: архиереев обличивши и людей к Себе собравши и учеников, из среды их учителей поставил. Так и патриарх, обличивши митрополита Киевского, Онисифора двоеженца и осудив Тимофея злобу, архимандрита Супрасльского за убийство, митрополита Михаила посвятил и грамотами окружными всюду злость каждого обличил и на суд приготовил. Что еще больше ему было делать? Школу греческую кто заложил, как ни греки и патриарх? Грамматике греческой и славянским письмом не Арсений ли митрополит Елассонский93, во Львове от патриарха приехавши, учил два года? И когда грамматику чрез учеников своих написал, то в типографии греческого и славянского письма размножилось, чего никогда в русском народе не бывало. Зато теперь школы во всех городах закладываются, госпитали и церкви строятся. По приказу Вселенского патриарха, двоеженцы выведены, ереси выкляты, исповедники установлены, соборы духовные собирались, суды сужены, злых карали, владыкам негодным от мест своих отказаться велено.

А вы что сделали? Одного патриарха Антиохийского в Львове бить приказали, другому — Вселенскому патриарху Иеремии домой ехать велели, боясь, чтобы он вас, как преступников, не наказал и от мест не отставил. А теперь — каждый владыка в своей епископии попов-двоеженцев и многоженцев, блудников, убийц имеет; сами владыки людей убивают (о чем свидетельства найдете в книгах судебных), церкви и монастыри разбивают, имущества монастырские, вместе с монастырями, своим приятелям дают; монахов женят, монахинь замуж выдают. А потом, тайком сговорившись, к папе утекли".

Вот и второй документ, обличающий латинские гонения: "Власть древняя Константинопольскаго патриарха нарушается; ни мы с ним, ни он с нами через грамоты и послов сообщаться не имеет права; пусть все патриаршие декреты, а особенно декрет, выданный в Бресте на отступников, остается в своей силе. Митрополита нашего отступника и с ним владык королевская милость защищает и из патриаршей власти изъемлет ; и нам его королевская милость приказывает их против совести нашей слушаться; так, если уже король не хочет исполнить относительно их соборного определения, то пусть дает нам другого митрополита94. Во всех городах, в цехах каждого ремесла, папежники людей греческой веры до равной с собой чести и вольности не допускают и виликия насилия чинят ремесленники-папежники; новыя привилегии у легата себе выхлопатывают против людей греческой веры, а король их конфирмует.

Братства церковныя королевская канцелярия повсюду выставляет нарушителями покоя, чести и вольности городской недостойными, отчего этим братства несносныя терпят беды, особенно в Вильне; так, чтобы братства, как и вся наша религия, оставлены были в покое; попов и проповедников братских и тех, кто их слушает и в церковь братскую ходит, митрополит-отступник проклинает, а король банитует (т.е. изгоняет).

В 1598 г. на самое Святое Воскресение иезуиты сделали великое насилие над церковью Братства Виленскаго. Мандаты разные и грамоты окружныя на братства выданы и некоторые из ; братьев, по немилости пана-канцлера (Сапеги), к смертной казни присуждены были, если бы не Сам Бог и пан-воевода Виленский — Радзивилл (протестант!) не защитили; так, пусть эти мандаты уничтожат и пан-канцлер с братством помирится.

В монастыре Св. Троицы алтарь братский митрополит-отступник, а дом, где братство собиралось, — пан-канцлер отняли. Бургомистры на несколько человек из братства сделали протестацию на ратуше нам и потомкам нашим очень вредную за то, что мы ездили в Брест на синод духовный.

Все эти обиди делают нам папежники для того, чтобы духовную патриаршую власть и благословение патриарха над нами уничтожить и папскому послушанию нас подбить. Вследствие этого их милостям панам-протестантам надобно крепко соединиться вместе с нами и стоять за наши обиды, а нам за их, обороняя вольностей".

Как мы уже сказали, попытка эта не удалась, хотя на общем с протестантами съезде в Вильне в 1599 г. были кн. Острожский и кн. Юрий Сангушко, но епископы Львовский и Перемышльский воздержались от общения с еретиками.

Как видно из приведенных С.Соловьевым документов, православные твердо стояли за истину, боролись за веру, но питали еще много иллюзий в отношении короля и польских сановников.

Эпоха борьбы за Православие выдвинула на первый план его главных чемпионов — церковные братства. Недаром первыми действиями Поцея, ставшего Киевским митрополитом в 1599 г. после смерти Рагозы, было новое осуждение Стефана Зизания — ярого противника унии в Вильне и запечатание церкви Св. Троицкого братства, где Зизания проживал. Эти акты вызвали взрыв негодования.

Постараемся вкратце описать, что представляли из себя братства вообще и какую роль сыграли они в Русской Церкви. Заметим сразу же — к стыду наших историков, — что, по непонятным причинам, работой этих .истинных воинов Христовых чересчур пренебрегали ученые, посвятившие целые тома сравнительно малоинтересным родовым спорам древних удельных князей. История наша в долгу у братств.

Судя по летописям (между прочим, Ипатьевской), о братских общинах знали уже в XII в.; так, в Полоцке упоминаются "церковные братчины" при церкви Богородицы () 159 г.), Иванская Купецкая в Новгороде (1134 г.) и Пскове. Первоначальная цель их была забота о благоустройстве храмов, возле которых они возникали, привлекая в свои ряды наиболее ревностных прихожан. Каждый год выбирались в братстве старосты или судьи для разбора братских дел. В день престольного праздника устраивался братский пир, варился мед и приглашались гости. До начала пира обязательно служили молебен и ставили в храме свечу, сделанную из своего воска, за все братство. Обычай варки меда в эти праздники так укоренился, что долгое время братства даже назывались "медовыми".

Сперва состав братств (северных, как и западных) пополнялся из прихожан одного сословия, затем — по профессиональному признаку, что превратило их в подлинные корпорации, или "цехи" (см. гл. 1,§4).

Летописи упоминают про "купецкие братчины", кушнерские (т.е. скорнячные) братства, ноговичников (т.е. сапожников), чулочников и т.д. Мы уже упоминали о братских артелях строителей и украсителей древних храмов; центром каждого из этих союзов был приход, причем, члены братства присутствовали на богослужениях, стоя пред алтарем с зажженными свечами, и всячески заботились как о храме, так и о причте. Братский суд скоро стал широко известен. Недаром в Судных Грамотах XIV и XV вв. говорится: "братчина судит, как судьи".

В Западной Руси корпоративный характер братств наиболее выделялся благодаря магдебургскому праву, данному в 1257 г. королем Болеславом95. Этим правом воспользовались ремесленники всех родов для объединения в "цехи" (откуда "цеховые братства", сродные вышеуказанным). В 1439 г. в Литовском государстве стало особенно известным братство Львовское, а в 1458 г. — Виленское кушнерское, права которого были особо закреплены королевской грамотой в 1538 г.

По мере их расширения, братства все более и более увеличивают благотворительность: в XVI в. многие из своих средств содержат богадельни и госпиталя. Нередко основывались братства, чтобы получить "душевное избавление и по смерти покой и память вечную предкам и родителям", имена коих заполняли "помянники"; в особые дни ими служились заупокойные обедни, а во Львове похороны членов братств Благовещенского и Николаевского совершались с особо трогательными церемониями и варилась кутья96.

Греческий патриарший престол достойным образом отметил пользу братских общин в краю, где намечались антиправославные государственные действия. Стойкий борец за истину, пострадавший от иезуитов, Константинопольский патриарх Кирилл I Лукарис писал в грамоте Луцкому братству: "поелику как наследственное некое имущество Отец Своим сынам — Избавитель Господь — любовь Свою в завете ученикам благоволил, то мы к сей любви верных Христу привлекая, не новое какое-либо установление, но, поистине, древнейшее, с самого начала учрежденное и утвержденное апостолами, когда у всех было сердце и душа едина, силою Всесвятого Духа поставляем и нынешним нашим посланием навеки утверждаем" .

Виленское братство "Дома Пресвятой Богородицы" ввиду наступающих "лукавых времен" получило от патриарха право служить литургию на подвижном антиминсе, где бы не пришлось быть его членам.

Когда в Литву и Львов приехал вероломный Исидор для проповеди там унии, он встретил горячих противников в Львовских и Виленских братствах, что тогда убедило Рим в крепости православных людей в этих краях. Заметим, что из Львовского же братства вышел епископ Макарий Тучанский, а из Виленского проповедник Стефан Зизаний (см. § 2).

Духовные лица, которых первоначально лишь приглашали братства в качестве гостей либо опекали как членов причта, стали впоследствии играть среди них главную роль: многие священники становились даже основателями братств (напр.: Благовещенского в Львове), их наставниками и руководителями. Братства, со своей стороны, стремились в настоятели своих приходов выбирать пастырей наиболее образованных и твердых.

По уставным грамотам братским мы видим, что на юго-западе входило в обычай собираться в доме священника для чтения Св. Писания и творений святых Отцов Церкви с соответственными пояснениями настоятеля. Братья вскоре связали себя клятвенным обязательством перед Церковью.

Вот начало одного братского синодика: "На сие (т.е. на учреждение братства) мы, все нижепоименованные лица, люди обоих сословий — духовного и светского, согласившись одним сердцем и одними устами и целовав честный Крест, каждыйза каждого, держась Православия и соединившись духом пламенной любви, для соблюдения нижеописанных христианских повинностей и порядков в сей братский список вписываемся".

"Младенкопии", или "младшие братства", образовывались из холостой молодежи обоего пола.

Братства, являясь союзами издавна признанными государственными грамотами, воспользовались данным Стефаном Баторием правом "Патента" (см. § 1) для ограждения православных приходов и обителей от проникновения в них латинян или лиц недостойных, чего добивался король.

Это легальное противодействие вскоре обратило на них удары иезуитов, узревших в братствах опасных для Рима врагов, связанных клятвенно для сохранения догматов Церкви и повсеместного укрепления православной веры в народе.

Отличительной чертой братства в эту эпоху героического стояния за Церковь была радость, как видно из одного братского письма: "Цель наших взаимоотношений мне представляется несмолкаемым гимном Создателю, тем шумом вод многих и голосом гуслитов, который слышал св. Иоанн Богослов. Чем легче поделиться самым сокровенным, тем ярче предвидение этой радости. Братство есть как бы большая радость об этой радости" (В.А.Калашникова. "О русских православных братствах". Париж, 1925). Воодушевленные взаимной любовью, эти энтузиасты гонимой веры действительно сотворили чудеса в крайне неблагоприятных, отчаянных условиях.

Патриархи ввиду совершенно исключительной сложности церковной жизни в литовско-польском государстве даровали братствам весьма широкие права для поддержания нравственно-религиозных устоев не только среди мирян, но даже и иерархии. Когда кое-где епископы под нажимом короля и Рима стали склоняться к компромиссам, Константинопольский патриарх освободил некоторые братства от подчинения епархиальной власти, сделав их ставропигиалъными , зависящими лишь от патриарха; такими стали братства Львовское, Виленское и Могилевское. Запрещенная королем связь с Константинополем не прерывалась благодаря братьям, ездившим туда под видом купцов и возвращавшимся с патриаршими указаниями и благословением, ежечасно рискуя своей жизнью ради Церкви.

Братства стойко защищали гражданские права гонимых православных перед правительством, ездили на сеймы и ходатайствовали перед королем во всех случаях, когда требовалась их помощь. Так, в 1572 г. они потребовали от имени Львовского братства, чтобы король Сигизмунд-Август уравнял права львовских православных граждан с латинянами, дозволив им торговать в городе, заниматься своим ремеслом, владеть домами, отдавать детей в городские школы и т.д. Король под угрозой штрафа запретил преследования в Львове, но это продолжалось недолго. Во всяком случае, был создан прецедент и с тех пор участились выступления братств на сеймах. В 1616 г. в Варшаве поселились даже некоторые из Львовских братьев, опытные по судебным делам, специально для ходатайств за верующих по разным государственным инстанциям.

Состав братств пополнялся из всех классов населения, от ремесленников до князей и митрополитов включительно. К ним записывались даже иногородние православные, даже иностранные, например, молдовские валахи. Иногда вступали целые группы, например в 1591 г. в Львовское братство вступил священник Гологурский со всеми своими прихожанами; в Киевское — запорожский гетман Сагайдачный со всем войском казачьим.

Отмечая благоустройство братского суда, патриарх Антиохийский Иоаким VI (1586—1587) дал Львовскому братству "право обличать и наказывать не покоряющихся истине, а пребывающих в нераскаянии — отлучать от Церкви". Грамота его заканчивалась так: "Мы — Иоаким, Божией милостью патриарх Великой Антиохии, посланный от Собора Патриархов, властию Божией повелеваем ненарушимо вечно хранить сие предание". Грамота эта дана была 1 января 1586 г.

Одновременно со свалившимся на их плечи бременем заботы о церковном порядке, братства продолжали всемерно заботиться о бедных и больных, собирая повсюду средства. "Братская кружка" всегда была доступна всем нуждающимся без различия религии просящего.

Такое истинно христианское поведение заслужило братьям любовь и привязанность народа и даже уважение некоторых латинян, прозвавших братства "крестоносным союзом". Когда поднялся вопрос об избрании, вместо митрополита Киевского — патриарха Юго-западной Руси, на зло Москве, король Владислав IV представил проект на одобрение Львовского и Виленского братств, которые его отклонили как новый соблазн. Эти два братства—Успенское Львовское и Свято-Троицкое (позже Свято-Духовское) Виленское, стояли фактически во главе других. Львовское, как мы видели, славилось своей типографией, выпустившей огромное количество священных книг, учебников, служебников, полемических пособий и т.д. С ним особенно сотрудничал кн. К.К.Острожский.

В 1586г. первая основанная школа во Львове послужила примером для остальных братьев: открытая в Киеве в 1588 г. братская школа, на Подоле при Богоявленском монастыре, превратилась в известную Киевскую Духовную Академию — центр Православия. В Луцке братство открыло в 1617 г. училище для изучения греческого и славянского языков.

Кроме Львовского, Виленского и Киевского, в конце XVI и начале XVII вв. наиболее известными были братства в Луцке, Замостье, Могилеве, Орше, Минске, Пинске, Бресте и т.д.

Каждое возглавлялось четырьмя старшими для ведения дела и хранения имущества, иногда весьма крупного. Братчики платили членские взносы; когда нужно было — штрафы. Собирали пожертвования и т.д. Сходки их были недельные, месячные, годовые и экстренные.

Ревностное отношение братств к своей духовно-просветительной деятельности, кроме гнева латинян, вызывало также неудовольствия в среде православной иерархии, не желавшей уступать мирянам некоторые прерогативы своей власти. Так, Львовский епископ Герасим и духовенство обратились даже по этому поводу с жалобой к Константинопольскому патриарху, но знакомый уже нам Иеремия II (1586—1594) решил спор в пользу братства. Его предшественник Феолепт II (1585—1586) утвердил приведенную выше грамоту Антиохийского патриарха Иоакима VI о даровании права суда Львовскому братству и, "ради церковного устроения", одобрил их школу, типографию и устав для братств других городов, "поспешения ради благочестия".

Постепенно епископы поняли неоценимое значение братской работы и со своей стороны пошли ей навстречу: 2 февраля 1592 г. епископ Перемышльский, Михаил Копыстенский, дал Комарскому братству право обличать противников истинной веры и передал в его ведение школу и больницу.

Михаил Рагоза до своей измены покровительствовал Львовскому братству и делегатам его дал право участвовать на соборах епископов, что послужило примером и для других братств.

Приехавший в 1589 г. патриарх Иеремия II, как мы сказали, еще расширил дарованные Львовскому братству права: братское училище, где преподавали Св. Писание, славянский и греческий языки, патриарх признал официальным православным общественным училищем Львова. Братская типография (создателем которой был Иоанн Смирнов), кроме церковных книг (часословы, псалтири, апостолы, минеи, триоди, торжественники, хроники, или летописцы), получила право печатать и учебные пособия: грамматику, пиитику, риторику и философию.

Ввиду совершенно особенного положения православных в Польше, руководимой иезуитами, епископ Львовский получил приказание благословлять священников, избранных братством для Успенской церкви, безо всяких споров и отговорок, а также смещать тех, которых братство признавало недостойными.

Ставши, как и Виленское братство, патриаршей ставропигией, Львовское, благодаря данным привилегиям, вскоре прославилось на весь православный мир. Судя по его летописям, типография братства выпустила более 300.000 церковных и учебных книг. Заметим, что знаменитый труд против ереси и схизмы патриарха Мелетия Александрийского был издан кн. Острожским с помощью Львовских братских наборщиков; его апологетическая ценность оказалась огромной. Кроме Львовской, известны были также братские типографии в Могилеве, Вильне и Луцке. Между прочим, в задачи братств входила забота о сохранении чистоты русского и церковно-славянского языков, которые стали засоряться польскими и латинскими словами. Братские книги расходились в России, Валахии, Молдавии и т.д.

Иерусалимский патриарх Феофан IV (1608-1644) в свою очередь отметил самоотверженную работу братьев и в 1620 г. дал право ставропигии братствам Крестовоздвиженскому в Луцке, Богоявленскому в Киеве и Преображенскому в Слуцке; однако в 1626 г. эти ставропигии были уничтожены97; в 1633 г. Константинопольский патриарх Кирилл I дал ставропигию Могилевскому братству.

В 1615 г. для расширения Киевской школы при Братском монастыре жена мозырского маршалка Анна Гугулевич-Лозка пожертвовала братьям дом и двор. В Братской Киевской записи говорится так об открытии этого нового центра православной культуры: "Начинаем сей душеспасительный, дружелюбный союз братства церковнаго по благословению святейшаго патриарха Вселенскаго, господина Тимофея (1614-1621), и прочих святейших патриархов — братствам городов Львова, Вильны, Могилева и церквам других городов". Так высоко стоял в XVII в. авторитет гонимых и подневольных патриархов, столь презираемых латинской пропагандой: их поучения и пример твердости в несчастии подлинно явились спасительными для гонимой Римом Юго-западной православной паствы.

В Киевское братство вступил приехавший в 1625 г. молдавский воевода, ставший светочем Православия, — Петр Могила. Став митрополитом, он брал лучших учеников братского Львовского училища и отправлял их за свой счет в разные академии и даже в Рим для всестороннего высшего образования. Эти избранные после окончания полного курса церковных наук становились во главе открытых им в Киеве школ. Из их состава вышли педагоги знаменитой Киевской коллегии. Из самых видных лауреатов братских училищ назовем таких, как Иов Борецкий, Лаврентий Зизаний, Памва Берында98, Захария Копыстенский (из Львовского), Епифаний Славинецкий (из Киевского) и др.

Расцвет киевской Могилянской академии постепенно затмил другие братские училища.

Около трехсот лет братства несли свою неблагодарную службу, преодолевая непрерывные интриги, клевету, происки униатов, процессы и т.д., пока права братств не были уничтожены сеймом 1676 г. при Яне III Собесском.

Наконец, при имп. Екатерине II, с исчезновением Польши, Юго-западные православные воссоединились с Матерью-Церковью. И что же? К этим ревностным борцам за веру было проявлено в России полное равнодушие, а некоторые стали даже коситься на братства как на общества вредные!

До XIX в. из всех городских братств, подвизавшихся для защиты истины в Польше, дожили только Виленское, Могилевское и Белское. Остальные либо закрылись при переходе Западного края к России в XVIII в., либо оказались уничтоженными латино-польскими вековыми гонителями. Зато немалое число братств уцелело в глухих уголках провинции. Историк Коялович, в 1862 г. посетивший Западный Край, насчитал около ста пятидесяти братств (см. Аксаковский "День", 1862 г.) в Литовской епархии. Особенно много мелких братств уцелело в Минской епархии, почти при каждом приходе.

Когда латино-польская антиправославная агитация возобновилась в царстве Польском в 60-х годах XIX в., церковные братства, как и встарь, ревностно поднялись для защиты веры.

Тут, наконец, в России как будто вспомнили о братствах и их деятельности; многие из них получили пожертвования и выражения сочувствия со всей России. Это побудило имп. Александра II высочайше учредить церковные братства в России. Соответственный закон 1864 г. разумел под таковыми общества православных лиц разного звания и состояния, преследующих цели: служить нуждам и пользе Церкви, защищать ее права от иноверцев и раскольников, создание и украшение храмов, благотворительность, а также распространение и утверждение духовного просвещения. Каждое братство получило свой устав, излагающий цели общества и обязанность членов.

Из новых братств, возникших после издания "Положения 8 мая 1864 г." в разных городах, назовем следующие: Кирилло- Мефодиевское — в Чистополе при Николаевском соборе; Св. Креста — в Саратове при Преображенском монастыре; Св. Гурия — в Казани; Митрополита Петра — в Москве; епархиальное братство Богородицы — в Петербурге; Св. Димитрия Ростовского — в Ярославе и др. К 1 января 1893 г. в России насчитывалось 159 церковных братств с 37.000 членами и капиталом около двух миллионов рублей ("Энциклопедия" Брокгауза и Эфрона, ст. "Церковные братства", т. 75, с. 95-98).

4. Самозванец — орудие Рима

Пока Польша по приказу Рима создавала внутри королевства, вопреки всем человеческим и Божественным законам, гонимый класс париев — православных, на Руси нарастали грозные события.

Унаследовавший престол Феодора Ивановича царский шурин — Борис Годунов — наряду с высокополезной государственной деятельностью (развитием торговли с Западом, техники и искусства99), чересчур круто обходился со своим окружением. Дабы укрепить свою династию, царь всячески старался удалить от власти представителей древних родов и дошел до того, что стал, как и Грозный, всюду подозревать измену, прибег к казням, ссылкам и т.д. Вокруг него шептали о приписываемом ему преступлении: убийстве в Угличе малолетнего сына Ивана IV — царевича Димитрия — через подставных лиц. Участие в этом деле Бориса по сей день считается сомнительным; однако в то время в народе это обвинение держалось крепко и послужило главной причиной жестокой расправы толпы над семьей Годунова. Смерть Димитрия-царевича послужила предметом к созданию легенды, будто бы подосланные Борисом наймиты убили другого, а что Димитрию удалось скрыться в народе и он готовился отнять у Годунова принадлежащий ему по праву наследства престол.

Голод, пожары и различные народные бедствия усугубили недовольства в Москве, чем воспользовались бояре, особенно Шуйские, для того, чтобы всячески дискредитировать царя.

В 1604 г. в Литве появился самозванец, некто Гришка Отрепьев, послушник, бежавший из Московского Чудова монастыря в Литву, вздумавший выдать себя за Димитрия.

Поступив слугой к князю Адаму Вишневецкому, католику, Гришка притворился больным и потребовал к себе духовника. Явившемуся иезуиту он поведал на исповеди, будто он царевич Димитрий. Иезуит поспешил рассказать об этом князю, который поверил Отрепьеву и принялся распространять это мнимое чудо по всей Литве. Разумеется, посоветовали ему придать гласности тайну Гришки те же иезуиты, сразу сообразивши, какой козырь даровало им Провидение для борьбы против "схизматиков" и ненавистной Руси. Перспектива использовать самозванца для покорения Москвы одинаково прельстила Ватикан и Сигизмунда III, ради религиозных и политических обоюдных выгод.

Доказательством этого служит совершенно открытая, официальная пропаганда в пользу Отрепьева самого папского нунция в Польше — гр. Рангони. Мнимый царевич принял в Кракове латинство и дал нунцию письменное обязательство за себя и Россию: примкнуть к римской церкви, прося Рангони не отказываться быть его ходатаем в Европе, что тот и обещал.

Королевский секретарь Чилли оставил нам описание трогательной встречи Гришки с нунцием. Он пишет:

"Я сам был тому свидетелем, я видел, как нунций обнимал и ласкал Димитрия, беседуя с ним о России и говоря, что ему должно торжественно объявить себя католиком для успеха в своем деле. Димитрий, с видом сердечного умиления, клялся в непременном исполнении данного им обета и вторично подтвердил свою клятву в доме у нунция, в присутствии многих вельмож. Угостив царевича пышным обедом, Рангони повез его во дворец. Сигизмунд, обыкновенно важный и величественный, принял Димитрия в кабинете стоя и с ласковой улыбкой. Димитрий поцеловал у него руку, рассказал ему всю свою историю. Король, с веселым видом приподняв свою шляпу, сказал: "Да поможет вам Бог, Московский князь Димитрий! А мы, выслушав и рассмотрев все ваши свидетельства, несомнительно видим в вас Иванова сына и, в доказательство нашего искреннеего благоволения, определяем вам ежегодно 40.000 злотых на содержание и всякие издержки. Сверх того, вы как истинный друг Республики вольны сноситься с нашими панами и пользоваться их усердным вспоможением". Сия речь столь восхитила Димитрия, что он не мог сказать ни единого слова. Нунций благодарил короля, привез царевича в дом к воеводе Сендомирскому и, снова обняв его, советовал ему действовать немедленно, чтобы скорее достигнуть цели: отнять державу у Годунова и навеки утвердить в России веру католическую с иезуитами" (Alessandro Cilli. "Historia di Moscovia", VI, 241-242).

Итак, в доме краковских иезуитов Отрепьев тайно от народа отрекся от Православия и причастился; миропомазание (конфирмацию) преподал ему сам нунций. Затем Отрепьев собственноручно написал на латыни письмо папе Клименту VIII, который ответил ему, уверяя в своей готовности помогать ему всей своей духовной властью викария Христа. Это описывает Карамзин, согласно письмам иезуитского общества, найденных в бывшей Полоцкой иезуитской библиотеке и изданных в 1618 г. Описание отречения Отрепьева, приведенное в этих письмах, совпадает с вышеуказанным рассказом секретаря Чилли. Краковские иезуиты писали своим собратьям: "Здесь всегда есть случай служить ближним, когда и двор королевский, и вся земля с жадностью требует нашей помощи. Труды и ревность наших не ослабели: 68 еретиков приведены в недра Церкви и в числе их вел. князь Московский Димитрий. Кажется, что он одушевлен удивительным усердием к распространению религии католической". Учитель у Гришки стал иезуит Савицкий. О грамоте папы Самозванцу указано у Гревенбруха (12, 13 и прим. 252).

Тем временем польское корыстолюбие не дремало. До женитьбы своей на Марине Мнишек, Отрепьев дал отцу ее — воеводе

Юрию — письменное обязательство (25 мая 1604 г.), что он уступит Марине Новгород и Псков "со всеми уездами и пригородами, с людьми думными, дворянами, детьми боярскими и с духовенством, чтобы она могла судить и рядить в них самовольно, определять наместников, заводить школы, строить монастыри и церкви патинской веры" . Другая грамота даровала Марине княжество Смоленское, а Сигизмунду — несколько уездов "в залог вечного, ненарушимого мира между Республикой и Московской Державой" ("Собор Госуд. Грамот", II, 160-165). Так, Польша и иезуиты заранее уговорились с лже-Димитрием орасчленении России, взамен их помощи добыть ему престол. Все было предвидено.

Воспользовавшись царившими в Москве смутами и изменой, Отрепьев, несмотря на анафему, которой подвергли его как еретика, продавшегося папе, патриарх Иов и Русская Церковь, все же восторжествовал над отрядами Бориса Годунова100 и в 1605г. достиг Москвы.

Вместо свергнутого патриарха Иова самозванец велел поставить грека Игнатия, изъявившего ему покорность.

21 июля 1605 г. совершилось венчание лже-Димитрия на царство, после чего, к великому смущению всех, выступил с речью польский иезуит Николай Черниковский, приветствовавший Отрепьева по латыни. Иезуит этот был одним из учителей самозванца в Польше.

С самого начала Отрепьев показался обманутому народу тем, чем он был на самом деле: дерзким самозванцем, продавшимся полякам и латинянам: он глумился над церковными обычаями, называя их суеверием, не желал креститься перед иконами, не разрешал молиться до еды и т.д. Гораздо значительнее были его действия в отношении врагов Православия; в самой ограде Кремля он отвел иезуитам лучшие здания, взял себе в наложницы царевну Ксению, сестру убитого Феодора Годунова, затем нагло постриг ее в монахини. Решив жениться на Марине Мнишек, он не оповестил даже бояр об этом важном деле и советовался только с поляками и т.д.

Польша достигла своего заветного желания и наконец утвердилась в крепос ти православной Руси — царском Кремле. Со своей стороны, Рим праздновал очередную эфемерную победу над "схизмой". Нунций Рангони написал лже-Димитрию: "Мы победили!... Изображение лица твоего уже в руках Св. Отца, исполненного к тебе любви и дружества. Не медли изъявить свою благодарность Главе Верных.., прими от меня дары духовные, и да будешь вторым Давидом!" Дарами духовными была латинская Библия и благословения на скорое завершение церковной унии.

Когда папу Климента VIII заменил Павел V (1605—1621), из Рима приехал в Москву чиновник курии и племянник нунция гр. Александр Рангони. Он привез самозванцу "апостольское благословение" и поздравительную грамоту папы, мнившего себя уже главой Русской Церкви! лже-Димитрий в свою очередь горячо приветствовал нового "викария Христа".

Нунций все же советовал ему вводить латинство осторожно, не раскрывая преждевременно своей двойной игры . Иезуит Савицкий, советник лже-Димитрия, доносил генералу ордена: "Мы наложили на себя молчание: не говорим с царем ни об одном нашем деле, опасаясь москвитян, чтобы царь имел полную свободу в действиях и мог склонить вельмож к своим намерениям".

Кардинал Валентин писал нунцию в Польшу, прося его старательно осведомлять его о московских делах. Сигизмунду III Павел V писал, что он убежден в том, что Димитрий, принявший латинство до своего успеха, останется ему верным и со временем распространит его на Руси. Кардиналу Мацеевскому папа предписывал уговорить воеводу Мнишека поддержать в Самозванце такое радение к латинству.

После коронации лже-Димитрия Павел V писал ему: "Мы уверены, что католическая религия будет предметом твоей горячей заботливости, потому что только по нашему обряду люди могут покланяться Господу и снискивать Его помощь. Убеждаем и умоляем тебя стараться всеми силами о том, чтобы народы твои приняли римское учение; в этом деле обещаем тебе нашу деятельную помощь; посылаем монахов , знаменитых чистою жизнью; а если тебе будет угодно, то пошлем и епископов". В другом письме он ему пишет: "...Верь, что ты предназначен от Бога к совершению этого спасительного дела, причем большим вспоможением будет для тебя твой'благородный брак".

Папа так спешил с браком с Мариной, что даже приказал патеру Савицкому обвенчать их тайно Великим постом. Через кардинала Боргезе он приказал нунцию Рангони поднести Димитрию столь желаемый им императорский (кесарский) титул.

Успех вскружил голову Отрепьеву и он осмелился протестовать, когда хозяева Москвы — поляки— величали его не кесарем или царем, а только господарем и великим князем. Кроме того, Лжедимитрий желал также именоваться "непобедимым".

В своем необузданном чванстве он приказал сделать для себя трон из чистого золота, подпираемый львами, с двуглавым орлом над сидением и кистями из бриллиантов и жемчуга.

Он одевался в польские одежды и в таком виде скакал по улицам столицы, подъезжал к главному входу Успенского собора верхом, всячески оскорбляя своих подданных. Точно так же вели себя поляки, погруженные в бесконечные пиршества и разврат или забавлявшиеся кровавыми, не виданными на Руси охотами на медведей и волков.

Самозванец был большой любитель музыки и оплачивал из казны своих польских музыкантов лучше, чем высших русских сановников. Кстати, впервые на Руси капелла лже-Димитрия ввела симфоническую музыку.

Особенное негодование возбуждали латинские ксендзы, служившие "мессы" в Иване Великом. Самозванец возбудил всеобщее негодование, выгнав из домов Арбатских и Чертольских священников, чтобы поместить в них иностранных своих друзей. Постепенно повсюду проникали слухи о его самозванстве, о продаже его совести ляхам и т.д. Однажды некий дьяк Тимофей Осипов в царских палатах публично назвал его Гришкой Отрепьевым, рабом греха и еретиком, за что и был убит.

Приезд в Россию и пышное венчание Марины в Москве также дало повод к разным недовольствам, так как поляки нагло хозяйничали в столице и вели себя как победители. Вскоре возник против Отрепьева заговор под руководством Василия Шуйского, и 17 мая 1606 г. самозванец был убит вследствие народного бунта. Шуйский едва спас князя Вишневецкого и Мнишека; послам польским было объявлено, что лже-Димитрий обманул Литву и Россию, потому и казнен Богом и народом.

После расправы с лже-Димитрием смута не прекратилась, так как возведенный на царский престол своими сторонниками Василий Иванович Шуйский (1606-1610) не оказался способным править государством. Воспользовавшись успехом первого самозванца, появился из Литвы новый лже-Димитрий, неизвестного происхождения авантюрист. Так как в народе верили в спасение Димитрия, а многие еще и не знали про убийство Гришки, он объявил себя царем, окружил себя поляками и литовцами, казаками и личными врагами царя Василия. Его войско расположилось в десяти верстах от Москвы в селе Тушине, откуда и народное прозвание нового самозванца "Тушинский вор".

Так как для Рима и поляков главной целью было духовное и политическое завоевание Руси, Павел V и Сигизмунд III решили сделать ставку на нового самозванца, видя, что ему удалось благодаря смуте собрать вокруг себя значительную силу.

Король приказал составить для "Вора" особый "наказ" из шестнадцати пунктов, советуя ему отказаться от императорского титула, которым именовался лже-Димитрий I, а кроме того, ускорить унию с Римом, чего первый самозванец так и не добился. Ему предписывалось также: запретить въезд в Россию всем противникам унии, особенно греческим монахам; высшие государственные должности давать лишь униатам; для вида держать при себе малое количество католиков, но всячески отвращать русских от Константинополя, указывая им на рабство греков; учредить униатские церкви и семинарии; посылать молодежь учиться в Рим или к иезуитам в Польшу; при дворе царицы совершать службы по восточному обряду, но исключительно униатами; для царицы и поляков выстроить в Москве особо костел или монастырь и т.д. Этот наказ рисует нам картину, во что превратилась бы Русь в случае окончательной победы над ней Польши и Рима.

Любопытно, что "царицей" предстояло быть снова Марине Мнишек, отпущенной из Москвы после убийства самозванца вместе с отцом своим воеводой Юрием. Марина согласилась выйти замуж за второго лже-Димитрия, разумеется, по настоянию поляков и иезуитов. Ее духовник-иезуит обвенчал ее с "Вором" в стане Яна Петра Сапеги 5 сентября 1606г.

Заметим, что кардинал Боргезе сомневался еще в смерти лжеДимитрия I, а когда в ней убедился, то написал новому папскому нунцию в Польше Симонетта следующее: "О делах московских теперь нечего много говорить, потому что надежда обратить это государство к Престолу Апостольскому исчезла со смертью Димитрия, хотя и говорят теперь, что он жив. Итак, мне остается сказать вам только то, что, когда введется реформа в орден монашеский св. Василия между греками (попытка ввести "восточный обряд"), тогда можно будет со временем воспитать много добрых растений, которые посредством сношений своих с Москвой могут сообщить свет истины ее народу".

Мы не будем пересказывать всем известные фазы Смутного времени, когда только что окрепшему Русскому Царству одновременно грозила гибель и от поляков, чуть было не посадивших на московский престол сына Сигизмунда III, Владислава, после свержения Шуйского, и от шведов, которых Шуйский призвал на помощь, что так дорого обошлось России, и, наконец, от своих же "воров", угрожавших Москве в надежде поживиться, пользуясь анархией.

Единственной реальной силой, как и в трагический XIII век, явилась Церковь. После свержения самозванцем патриарха Иова, сосланного в город Старицу, где он умер слепым после жестокого заключения, грек Игнатий венчал Отрепьева на царство, затем сам попал в ссылку, когда царем стал Василий Шуйский (1606 г.).

На место Игнатия101 был избран один из самых видных русских святителей всех времен Казанский митрополит Гермоген (1606—1612). Св. Гермоген явил Руси пример мужества и непреклонности. Окруженный в Кремле поляками, требовавшими от него покорности их политике, патриарх спокойно переносил поношения и плен, непрестанно своими грамотами воодушевляя русский народ на борьбу с врагами во имя Православия и древних традиций. Именно эта твердость Гермогена заставила Сигизмунда III обещать русским послам, желавшим избрания Владислава, что неприкосновенность веры будет сохранена, как и все обряды, и что не будут учиняться расколы, ни притеснения духовенства.

Когда же Сигизмунд, давши эти обещания, под влиянием своих латинских советников стал сам добиваться московского престола и обманывать послов, патриарх немедленно разрешил всех от присяги Владиславу (январь, 1611 г.). Патриарх допускал кандидатуру Владислава только при обязательном условии перехода королевича в Православие с перекрещиванием. Во всех своих обращениях Гермоген подчеркивал, первым делом, верность истинной Церкви и безбоязненно оспаривал агентов Сигизмунда III, пытавшихся ему в этом мешать.

Следует упомянуть про русское посольство в Польшу.

В октябре 1610 г., посланные из Москвы к королевичу Владиславу во главе с митрополитом Филаретом, были приняты королем и канцлером Львом Сапегой. Среди послов был также Авраамий Палицын, келарь Троице-Сергиевой Лавры, уехавший обратно как только Сигизмунд стал выставлять себя в цари. Спор зашел между Сапегой и Филаретом по поводу веры. Сапега сказал, что Владислав не нуждается во вторичном крещении, каковое требовали послы. Филарет настаивал, что Рим отпал от Святой Апостольской Церкви и нарушил главный догмат Символа Веры о происхождении Святого Духа.

Сапега на это сказал: "Вот что о происхождении Св. Духа короткими словами можно доказать: в Евангелии написано: Сотворитель наш, по возстании от мертвых, пришед ко апостолам и, дунув, рече: "Приимите Дух Свят" и потому Св. Дух и от Отца и от Сына исходит. А в Октоихе написано: Иоанн Дамаскин писал: "Дондеже облечется силою Свыше, седите во Иерусалиме, Аз же яко Себе Параклита иного Духа Моего и Отча пошлю, о Нем же утвердитеся"; убо Дух Святый от Отца и Сына исходит". Филарет на это ответствовал: "Проповедник Христова слова

Иоанн Богослов, объясняя сие, глаголет и Самого Спаса нашего Христа слово предлагает, егда рече: "Приидет Утешитель, Его же Аз послю от Отца, Дух Истины, Иже от Отца исходит, Той свидетельствует о Мне". И паки: "Аз умолю Отца, иного к вам Параклита пришлет, да пребудет с вами Дух Истинный, Егоже пошлет Отец во имя Мое, Той научит вас о всем"; по сему убо ясно разу мим, яко Святый Дух от Отца исходит и на Сыне почивает. А что вы говорите, что Христос, дунув, рече учеником Своим: "Приимите Дух" и сего ради представляете, яко исхождение и от Сына Дух Святый имать, и то не так, Сам Христос глаголет: "Полезно есть вам, да Аз иду: аще Аз не иду, Утешитель к вам не приидет". Се уже яве есть, яко Христосе не бе еще отшел и не бяше дуновение то пришествие Утешителя, но уготовил их на приятие Св. Духа и дар благодати духовныя подал, рекшую бо Христу, "Приимите Дух Свят" и се к тому приложи: "Аще кому оставите грехи, оставится им; аще кому держите, удержани будут". Яве убо есть, яко вязати и разрешить грехи дарование Духовное бяше оно; о сем убо и все вселенские проповедники в деянии своем написали: приимите убо, рече, силу, нашедшу Св. Духу на вы и будете Ми свидетели, и повеле им от Иерусалима не отлучатися, но ждати обетования Отча. А Иаков апостол в своем писании еще глаголет: "Всяко даяние благо и всяк дар совершен свыше есть сходяй от Отца светом", сиречь Христом; и потому есть разумно, что Дух Святый от Отца исходит.

А Иоанн Дамаскин в Ирмосах то слово, что "Дуза Моего и Отча пошлю, о Нем же утвердитеся", написал к соединению Святыя Животворящия и НераздельныяТроицы,анео исхождении Св. Духа от Сына и то вам ведомо буди в первой Иоанновой книге Дамаскина, в седьмой, восьмой и в девятой главе писано о Божественном Существе Духа Божия быти от Отца исходящаго, а в десятой главе ясно описано: "Веруем во единаго Святаго Духа, Господа Животворящаго, от Отца исходящаго и в Сыне почивающаго, с Отцом и с Сыном купно поклоняемаго и славимаго, во всем Отцу и Сыну равнаго, от Отца исходящаго и Сыном подаваемаго и Собою творящаго все" и прочее. По сему разумейте, что Иоанн в книге своей описал ясно, что Святый

Дух от Отца исходит, а в Ирмосах написал свое философское короткое слово, к соединению Святыя и Нераздельныя Троицы, да и иныя многия свидетельства от Богоносных Отец ведаем подлинно, как они в своих книгах проповедали и изъяснили, и Св. Символ утвердили Св. Духа от Отца исходяща и на Сыне почивающаго. Но ныне малым временем неколи всего подробно сказать; о сем Христовым словом затвердим, Сам Господь глаголет: "Горе хулящему на Дух Свят"".

Лев Сапега, побежденный, ответил: "О сем, преосвященный отец, поговорим меж себя иным часом, когда время будет и я к тебе нарочно приеду поговорить". На том и кончили (Ю.Воейков. "Жизнь Святейшего Филарета, Патриарха Московского", 798 г., с. 26-28).

Таким образом, в самые тяжелые для своего отечества часы русские иерархи, не взирая ни на что, среди врагов, не только отстаивали чистоту своей веры, но и пред лицом короля и иезуитов блестяще опровергали казуистику латинян. Подобные примеры нам не следует забывать.

Особо отметим также героическое сопротивление Троицкого монастыря, в продолжении 16 месяцев удачно выдерживающего осаду тушинцев (сам "Вор" был убит в декабре 1610 г.), к которым присоединились отряды поляков Сапеги и Лисовского. Лавра мешала им окружить Москву. Под защиту каменных стен Лавры собралась многочисленная народная масса, спасавшаяся отграбежей и насилий. Самоотверженная монастырская братия и стрельцы творили чудеса, отбрасывая атаки врагов, выдерживая обстрелы их артиллерии и минные подкопы.

На предложения поляков сдаться иноки отвечали так: "Да ведает ваше темное державство, что напрасно прельщаете Христово стадо, православных христиан. Какая польза человеку возлюбить тьму больше света и преложить ложь на истину? Как же нам оставить вечную святую истинную свою православную христианскую веру греческого закона и покориться новым еретическим законам, которые прокляты четырьмя вселенскими патриархами. Или какое приобретение оставить нам своего православного царя и покориться ложному врагу, и вам, латыне иноземной, уподобиться жидам или быть еще хуже их... Десятилетнее отроча в монастыре смеется вашему безумному совету. Не изменим ни вере, ни царю, хотя бы сулили нам всего мира сокровища".

Обитель дала Руси несравненный пример доблести и патриотизма, заставив, в конце концов, отступить ни с чем тридцатитысячного неприятеля.

Выдержав тяжелую осаду, братия, управляемая архимандритом Дионисием, необыкновенно развила свою благотворительную деятельность.

В эти годы господства озлобленного эгоизма обитель призревала больных и раненых, одевала и кормила неимущих, собирая их отовсюду.

Еще до осады иноки снабжали Москву хлебом, и Шуйского — деньгами: келарь Авраамий Палицын выдал царю в общей сложности больше двадцати тысяч рублей.

Когда бессовестные спекулянты подняли в Москве цену на хлеб, продававшийся по 7 руб. за четверть, монастырь вывез на рынок свои запасы до двухсот четвертей и снизил цену до двух рублей за четверть, спасши от голодной смерти многих жителей.

После осады монастырь отдал свои последние запасы и некоторые драгоценности для спасения столицы. На призыв о сборе ополчения монахи снарядили двести пятьдесят своих стрельцов, не прекращая помощи населению, пострадавшему от поляков и воров.

Кроме того, из монастыря повсюду рассылались красноречивые грамоты, призывавшие города идти на освобождение Москвы.

Предав забвению прошлое, всех русских людей монахи одинаково звали на подвиг за веру и отечество, дабы примирить и объединить их в одном патриотическом порыве. В то же время патриарх Гермоген предостерегал русских от самозванщины и воровской вольницы, которая загубила первое ополчение. Считая вольницу главным злом, патриарх всячески призывал русских бороться с ней.

Так, мы видим, что в дни общего уныния и развала, как и прежде, Церковь подняла свой голос на защиту родины.

Однако города ждали вождя, который взял бы на себя объединение земских сил.

Инициативу взяли, наконец, нижегородцы во главе со своим старостой, мясником Козьмой Мининым-Сухоруком.

Получив грамотку Гермогена, нижегородцы начали народное объединение сбором казны для устройства войска. Под влиянием Минина был произнесен приговор, по которому каждый домовладелец обязан был дать на ратных людей "третью деньгу", то есть треть своего годового дохода или товара. Приносились и добровольные пожертвования.

Для заведования казной всем миром был избран тот же Минин. Когда деньги были собраны, воевода нижегородский и соборный протопоп Савва Евфимьев созвали в городской собор весь город: духовенство, служилых и тяглых людей, прочитали Троицкую грамоту, которая как раз дошла до Нижнего, и объявили всем о необходимости очистить государство от терзающих его внешних и внутренних врагов.

В начальники ополчения был избран князь Димитрий Михайлович Пожарский, недалеко от города лечившийся от ран, полученных им 19 марта в первом ополчении.

Дело пошло замечательно быстро: к ноябрю Пожарский был уже в Нижнем и начал устраивать земскую рать, казной и хозяйством которой, по желанию князя, заведовал Минин.

За зиму 1611—1612гг. к нижегородскому ополчению присоединились многие другие города от Казани до Коломны, и Пожарский смог выступить в поход.

Он не пошел прямо на Москву, так как земское ополчение заявило, что оно идет не только против поляков, но и против своих "воров" и голытьбы, с безобразиями которых оно намерено было покончить.

Тем временем в Москве поляки, разграбившие Кремль и города, замучили голодом не сдававшегося их требованиям патриарха Гермогена, который скончался 17 января 1612 г. Не суждено было ему — главному вдохновителю народных ополчений — узреть освобождение столицы, окончательно очищенной от поляков в октябре того же года.

Историк Назаревский писал об этом великом святителе Земли Русской: "Патриарх, за отсутствием государя, при измене русскому народу временного его правительства в качестве начального человека земли Русской счел себя вправе призвать всех к оружию".

Действительно, с 1610г. патриарх воплощал в себе фактически русскую государственную власть и вывел страну из совершенно, казалось, безвыходного положения.

Так Сигизмунд III и Рим потерпели новое поражение на пути латинизации русского народа.

5. Трагедия православных в Польше

Мы видели, что после провозглашения Брестской обманной унии, несмотря на бурное возмущение всей православной паствы, в Польше "схизма" официально была объявлена вне закона и как таковая подверглась правительственным гонениям. Король Сигизмунд III запретил поставление архиереев на кафедры епископов-ренегатов, вследствие чего на всю многомиллионную православную паству осталось всего два епископа: Львовский и Перемышльский, а митрополичья Киевская кафедра оказалась в руках униатов — сперва Рагозы, затем Поцея.

После ареста экзарха Никифора православные лишились всякого руководства, и положение становилось тем более трагичным, что иезуиты всемерно интриговали против оставшихся верными иерархов, монастырей и братств.

Известную моральную помощь оказал гонимым Александрийский патриарх Мелетий Пигас(1590—1601). Мы уже упоминали его полезное апологетическое сочинение, изданное кн. Острожским при помощи Львовского братства (см. § 3).

После кончины Константинопольского патриарха Феофана Карикиса в 1597 г. Мелетий около года выполнял обязанности местоблюстителя престола. Когда из южной России вернулся его протосинкел, ректор Острожского училища, уже известный нам по Брестскому Собору архимандрит Кирилл Лукарис, Мелетий узнал обо всем случившемся в Польше и о трагичном состоянии Церкви после измены иерархов.

В августе 1597 г. патриарх отправил кн. Острожскому и всей пастве замечательное послание, укрепляя их в верности Церкви; оно было позже помещено в знакомом уже нам сочинении "Апокризис" (§ 3), уничтожавшем униатские доводы иезуита Скарги.

Управление церковными делами в Западном Крае Мелетий поручил трем "экзархам": епископу Гедеону Львовскому (ставшему после Брестского Собора одновременно экзархом-наместником патриарха и местоблюстителем митрополичьей кафедры), своему протосинкелу Кириллу и кн. Острожскому.

В своем послании "Боголюбезнейшему епископу Львовскому Балабану, о Господе брату и сослуживцу превожделенному", отправленном из Константинополя в 1598 г., патриарх особенно призывал к согласному сотрудничеству с братствами, в частности со Львовским. Кроме того, Мелетий написал послания и к некоторым братствам (напр., Виленскому от 23 марта 1597 г.), хваля их энергию и твердость.

Патриарх действительно отмечал ценность братств, величая их: "священными общинами, дружинами Царя Великаго, фалангами православными, искушенным торжественным единением братьев, которые записаны на небесах в книге Бога Живаго" и "ковчегом, сохраняющим семена благочестия для приобретения и вожжения утеряннаго света, сынами обетования, для котораго вы несколько искушены, ради своей безупречной веры, и, обнаружив себя достойными Бога, будете приняты вместе с Отцами, верою приобретшими обетование... вы достанете невянущий венец, его возложит Праведний Судия в день оный, подвизающимся согласно Павлу или с Павлом" (И.И.Малышевский. "Александрийский патриарх Мелетий Пигас и его участие в делах Русской Церкви". Киев, 1872 г., т. I-II).

Этими действиями патриарху удалось временно поддержать церковную жизнь в Польше, но враги Православия не дремали. Удаленный султаном в Александрию, Мелетий в октябре 1599 г. написал послание Поцею, занимавшему Киевскую кафедру, обличая его измену и умоляя вернуться к истине.

В начале 1600 г. он достойно ответил королю Сигизмунду III, который смел призывать его к унии с Римом и цинично оправдывать аресты православных и перехватывание писем, посылаемых Восточными патриархами. Посланный к королю для его увещевания Кирилл Лукарис не доехал до столицы и из Львова принужден был вернуться в Египет, где в 1601 г. заменил Мелетия на Александрийском престоле.

Политика Сигизмунда III в Смутное время и его притязания на Московский престол, а также нараставшие в стране неудовольствия повлияли на Варшавский сейм 1607 г. Сандомирское дворянство потребовало уничтожения унии и смещения униатских иерархов, вносящих смуту в православную паству. Этого, конечно, сейм исполнить не был в силах, однако в его конституцию была внесена все же особая статья "О религии греческой". В ней обещалось не нарушать прав народа исповедывать Православие и не запрещать свободное отправление церковных обрядов. Благодаря стараниям иезуитов обещание это, разумеется, осталось призрачным. Поцей продолжал отнимать церковное имущество епархий и монастырей, монахов ловили на дорогах, били и сажали в тюрьмы, гражданские должности отнимались у православных в пользу униатов, церкви запечатывались и т.д. Поцей наложил бы руку даже на древнюю Киево-Печерскую Лавру, но ее отстоял архимандрит Никифор Тур, участник Брестского Собора. Не удалась Поцею и попытка конфисковать Киевский Софийский собор.

Кроме того, как было сказано, Поцей выгнал из Троицкого монастыря Свято-Троицкое Виленское братство, заменив его униатским братством во главе с архимандритом Иосифом Рутским, воспитанником иезуитов. Православные братия переселились в обитель Св. Духа и начали тщетное судебное дело против митрополита.

Результатом действия Поцея в Вильне было отнятие в 1609 г. всех виленских православных храмов в пользу униатов, кроме монастыря Св. Духа. Иосиф Рутский стал преемником Поцея в Киеве (1613-1637).

Любопытно, что для скорейшего завершения унии латиняне прибегли к преобразованию православных храмов: они стали уничтожать иконостасы, ставить органы и т.д.

Гонения достигли сильнейшего напряжения: монастыри опустели, епископов не стало...

Все это подробно изложено в книге Мелетия Смотрицкого, "Фринос",т.е. "Плач Церкви Восточной", написанной в 1610 г. Успех книги был столь велик, что Сигизмунд III наложил запрет на это сочинение как на "возбуждающее бунт против власти духовной и гражданской". Отобранные экземпляры "Фриноса" были сожжены правительством. Положение казалось безвыходным.

Депутат Волыни Лаврентий Древинский изложил сейму 1612 г., что в Литве дети умирают без крещения, покойники вывозятся из города без отпевания, как падаль, ни браков, ни таинств не совершается.

И вдруг неожиданно, возвращаясь из Москвы после посвящение патриарха Филарета, вернувшегося из польского плена (отца первого царя рода Романовых, Михаила Феодоровича), в Киев приехал в 1620г. Иерусалимский патриарх Феофан IV (1608-1644). Прибыл он Великим постом и сразу убедился в ужасном состоянии православной паствы. Его стали упрашивать верующие, в частности ревностный защитник Церкви гетман Запорожского войска Петр Конашевич-Сагайдачный (†1622), срочно поставить им епископов. Для сохранения полнейшей тайны из-за боязни короля и латинян ночью 6 октября 1620 г. патриарх совершил в Киевском Братском монастыре посвящение в епископа Перемышльского Исайи Копинского. Обряд этот происходил при тихом пении одного патриаршего монаха.

9 октября так же был поставлен Киевский митрополит Иов Борецкий, затем в Белой Церкви и других местах102 епископы Полоцкий, Владимирский, Луцкий и Холмский. Авраамий был поставлен на Пинскую кафедру. Так как гетман Сагайдачный пользовался в то время расположением короля, нуждавшегося в казаках, действия Феофана IV, скрытые гетманом, не повлекли за собой неприятностей для патриарха, благополучно вернувшегося на Восток в январе 1621 г.

Заметим, что нерегулярное казачье войско всегда стояло крепко за Православие. Незадолго до этого пострадали за веру противники унии гетман Косинский, схваченный обманом поляками в 1592 г. и замурованный в стену, а также преемник его Павел Наливайко, сожженный поляками в Варшаве в 1597 г.

В 1607 г. запорожцам вернули их вольности благодаря Смутному времени, чем воспользовался для защиты Церкви в Киеве Сагайдачный, на которого Сигизмунд напрасно рассчитывал как на CBOCI о союзника для борьбы с Москвой.

Орден иезуитов, прослышав о совершенных тайных посвящениях, встревожился и про патриарха стали ходить порочащие его слухи: будто он самозванец, шпион и т.д.

Появился королевский указ против новых епископов. Однако казаки пригрозили королю, что не будут содействовать полякам, если епископов не признают законными.

В 1621 г. эти епископы издали "Правила или советование о благочестии", осуждая униатов, с которыми строго воспрещалось какое-либо общение до тех пор, пока они не раскаются на исповеди в своей измене. Рекомендовалось основывать православные школы, подчеркивалась польза работы братств, советовалось посылать верующих на Афон для духовного совершенствования, искать общения со всеми православными церквами и т.д.

Латинское духовенство, боясь выполнения такой программы, сделало все возможное, чтобы обвинить православных в государственной измене.

Под казачьей угрозой сейм 1623 г. все же вынужден был изъявить готовность утвердить права православных, а также содействовать их примирению с униатами. Это сильно раздосадовало Ватикан. Иезуиты повсеместно разжигали страсти против "схизматиков". В то время в Полоцке был епископом иезуит Иосафат Кунцевич, особенно известный своим антиправославным фанатизмом. Он всемерно угнетал полоцкую православную паству, окормляемую новопоставленным епископом Мелетием.

Жителей Витебска Иоасафат просто лишил всех церквей и службы совершались за городом в палатке. Дошло до того, что даже канцлер — Лев Сапега, будучи сам униатом, вынужден был сдерживать неистового иезуита. В послании от 12 марта 1622г. Сапега упрекал епископа в превышении архиерейской власти, вопреки папским и королевским приказам (в частности обвиняя Иоасафата в преследовании казаков, столь нужных королю!), в рукоположении недостойных священников, в закрытии храмов, в издевательстве над верующими и т.д. Сапега ему писал: "Вы потеряли и тех, которые в Полоцке у вас в послушании были. Из овец вы сделали их козлищами, навели опасность государству, а может быть, и гибель всем нам — католикам. Вот плоды вашей хваленой унии, ибо если отечество потрясется, то не знаю, что в то время с вашей унией будет! Если бы Св. Отец видел, какие по причине вашей унии происходят в отечестве нашем неустройства, то без сомнения соизволил бы на то, чему вы так упорно противоборствуете... Жидам и татарам не запрещается в областях королевских иметь свои синагоги и мечети, а вы печатаете христианския церкви!" (курсив наш).

Золотые слова, которые полезно было бы вспоминать полякам в XX веке!

Кунцевич не обращал внимания на увещания канцлера и гонения в Полоцке и Витебске все усиливались. В ноябре 1623 г. в Витебске архиерейские слуги грубо схватили православного священника, шедшего совершать литургию в шалаше. Возмущенные верующие, выведенные из терпения, убили самого Иоасафата во время настоящего бунта в городе.

Немедленно весть об этом убийстве была иезуитами распространена по всему свету, причем Кунцевич ими изображался как мученик за латинскую веру.

Папа Урбан VIII (1623-1644) написал королю следующее любопытное послание от 10 февраля 1624г.: "Враги наши не спят; день и ночь отец вражды плевелы сеет, дабы в вертограде церковном терние произрастало, вместо пшеницы. Следует и нам с не меньшим прилежанием исторгать ядовитые корни и обрезывать безплодныя ветви. Иначе все страны заглохнут, и те из них,которыя должны быть раем Господним, станутразсадником ядовитых растений и пастбищами драконов. Как легко это может случиться в России — научают настоящия бедствия. Непримиримый враг католической религии — ересь схизматическая, чудовище нечестивых догматов вторгается в соседния провинции и, хитро прокравшись в совещания казацкия, осмеливается защищать дело сатаны и грозить гибелью правоверной истине.

Востань, о царь, знаменитый поражением турок и ненавистью нечестивых! Прими оружие и щит и, если общее благо требует, мечем и огнем истребляй эту язву .

Дошла до нас весть, что там устраивают схизматическия братства , издаются новые законы против униатов. Пусть королевская власть, долженствующая быть защитой веры, сдержит такое святотатственное буйство. Так как нечестие обыкновенно презирает угрозы наказаниями невооруженныя, то да постарается твое величество, чтобы лже-епископы русские , стремящиеся возбуждать волнения и господствовать в казацких кругах, достойное такого дерзкого поступка понесли наказание. Да испытает силу королевского гнева факел мятежа и вождь злодеев патриарх Иерусалимский и своим бедствием сдержит дерзость остальных" (курсив наш).

Этот знаменательный папский документ, полностью приведенный С.Соловьевым, был рассчитан для подстрекательства польского короля против Православия. Урбан VIII совершенно ясно предписывал королю, во имя Бога, усилить натиск на "схизматиков", превознося гнусное убийство поляками несчастного экзарха Никифора. Послание это служит неопровержимым доказательством того, что Рим и его доверенные духовные лица с начала до конца руководили политикой Польши в отношении Православной Церкви, рассчитывая на беспредельную преданность поляков римскому престолу, не в пример многим западным королевствам. Рим, посредством иезуитов добившийся нестроений в православной иерархии, путем лжи и обмана породивший унию, теперь всячески толкал поляков "исторгать ядовитые корни", т.е. уничтожать всемерно строптивых "схизматиков". Если польское государство виновно в этом вековом преступлении перед Церковью, то не следует забывать, что главная ответственность за его действия падает на Ватикан, руководивший королями и разжигавший их фанатизм.

Папы и римская курия ответственны за злодейства и кощунства, соделанные в Польше, а не пресловутый русско-польский антагонизм или империализм царей, как пытаются доказать нам некоторые историки.

Этот же папа Урбан патетически писал об убийстве Кунцевича — "мученика" Римской церкви: "Кто даст очам нашим источник слез, чтобы могли мы оплакивать жестокость схизматиков и смерть Полоцкого архиепископа? Где столь жестокое преступление вопиет о мщении, проклят человек, который удерживает меч свой от крови! Итак, могущественный король! Ты не должен удерживаться от меча и огня . Да почувствует ересь, что за преступлениями следуют наказания. При таких отвратительных преступлениях милосердие есть жестокость".

Так, "викарий Христа" Урбан VIII открыто и упорно требовал жестокой расправы над православными, заранее благословляя действия "огнем и мечем", столь щедро награжденные индульгенциями его славных предшественников — пап XIII века. Расправа не заставила себя долго ждать.

Как будто нарочно председателем следственной комиссии по делу убийства Кунцевича назначен был его недавний обличитель — канцлер Лев Сапега! Из боязни казаков поляки прибыли в Витебск с войсками. В три дня суд вынес свой приговор: два бургомистра и 18 граждан погибли на плахе; имения их и ста других обвиненных были конфискованы. Витебск потерял все свои привилегии, городскую ратушу разрушили, колокола сняли и два православных храма были снесены до основания.

Донося об этом кардиналу Бандина, митрополит Иосиф Рутекий писал: "Великий страх после этого напал на схизматиков; начали понимать, что когда сенаторы хотят приводить в исполнение приказы королевские, то не боятся могущества казацкого" (С.Соловьев. "История России", т. X, с. 1470).

Забегая вперед, заметим, что другой иезуит—Андрей Бобола — был за такое же поведение убит казаками возле Пинска 10 мая 1637 г. Любопытно, что о нем долго молчала Римская церковь, тогда как Кунцевич уже 16 мая 1643 г. был признан "благословенным" папой Урбаном VIII, а Пий IX канонизировал его 29 июня 1867 г. Боболе же пришлось дожидаться 1938 года. Канонизацию его совершил Пий XI в день католической Пасхи. Как пишет К.Николаев, иезуитам удалось ценой каких-то уступок советской власти перевезти гроб Боболы из СССР в Рим, откуда иезуиты же перевезли его в свою церковь в Варшаве. По случаю этого торжества, примат Польши кардинал Хлонд написал следующее: "По примеру св. Боболы, мы должны поддерживать работу для единства Церкви среди потомков героических униатов всенародно, искренно, бесстрашно... Нужно идти следами Боболы и стольких, потерявших чувство самосохранения, апостольских безумцев для поддержания на восточных рубежах церковного единства" (К.Н.Николаев. "Восточный обряд", с. 261).

Подобные похвалы по адресу рьяных преследователей Православия в XVII в., возведенных Римом в лик угодников Божьих, доказывают нам, что за триста лет мало что в сущности изменилось у латинян в отношении "схизмы".

В итоге поплатилась за подобные эксцессы и невежество пап Польша, избранная плацдармом для борьбы с Православием.

Вернемся к XVII столетию. Казаки все больше и больше стали выступать в роли защитников гонимой веры в Западном Крае, независимо от удалых набегов и на Московскую Русь, и на Польшу, и на Швецию, и на турецкие земли. Помимо нами упомянутых гетманов, пострадавших за веру, история сохранила еще имена борцов за Православие, казаков Самуила Кошки и Ивана Куцка. Относительно Сагайдачного, заметим, что в 1620 г. он бил челом царю Михаилу, заявляя о желании казаков, как и встарь, служить русским православным государям.

Казацкая угроза, о которой упоминал папа Урбан VIII, действительно сильно страшила Польшу. Поляки привыкли рассматривать казаков, как неизбежное зло. Публицист Пальчовский издал в 1618г. книгу "О казаках — уничтожить их или нет?", признаваясь в заключении, что бессмысленно было бы и мечтать Польше о двухсотлетней войне, которая бы потребовалась для уничтожения казачества.

Митрополит Киевский Иов Борецкий, видя, что поляки стали опечатывать храмы в 1624 г., известил об этом Запорожье.

Гетман Калиник Андреев немедленно прислал ему двух своих полковников с казаками, которые выгнали насильников и открыли церковь народу. Король выступил было против них в Малороссию, но дело закончилось перемирием.

Митрополит Иов обратился в 1625 г. к царю Михаилу, прося его принять Малороссию под свою защиту против латинян, но царь уклонился от этого, не обладая еще достаточной силой, залечивая раны Смутного времени.

Ярый враг Православия Сигизмунд III умер в 1632 г.

6. Митрополит Киевский Петр Могила (1633—1647)

Став патриархом Константинопольским, Кирилл Лукарис вскоре подвергся гонениям турок, подстрекаемых иезуитами. Орден не мог простить Кириллу его самоотверженную работу в пользу истинной веры, защитником которой он проявил себя, будучи ректором Острожского училища, а затем экзархом Александрийского патриарха в Бресте. Пять раз иезуиты в союзе с французским послом Comte de Cesy низвергали Лукариса с патриаршего престола и каждый раз престиж патриарха и его ученость заставляли султана его возвращать, пока турки не прикончили его тайком на корабле, везущем патриарха в новую ссылку.

Иезуиты настолько укрепились в Константинополе, что уже в 1600 г. там открылся их великолепный колледж, тогда как до их появления в 1580г. в столице насчитывалось лишь 15 семейств, исповедавших латинство. Римское золото, расточаемое отцами, оказывало свое действие на Оттоманский двор. Благодаря усердию французского посла, действовавшего по приказанию закулисного агента кардинала Ришелье — отца Иосифа ("Eminence grise"), патриарх Кирилл был впервые смещен в апреле 1623 г. и заменен сперва другом иезуитов Григорием, затем Анфимом. После этого папа Урбан VIII отметил услуги посла следующим к нему письмом: "Дела твои — великие подвиги, совершенные тобой в Константинополе, обрадовали Церковь Римскую. Мы с удовольствием узнали о бедствиях, постигших того сына тьмы и адского борца (Кирилла), и об ударе, нанесенном ереси, когда ты постарался сделать предстателем Константинопольской Церкви почтенного отца Анфима. Мы уверены, что, пока ты находишься на Востоке, Церковь Римская будет иметь там усердного защитника". Таковы были козни, чинимые патриарху Кириллу I в отмщение за его содействие гонимой Церкви в Польше.

Тем временем в Западном Крае готовился к своей великой миссии Петр Могила. Он был сыном молдавского господаря Симеона и, как многие сыновья знатных семей той эпохи, был послан в иезуитскую академию Львова для получения там хорошего воспитания. Петр обманул надежды своих наставников и, прослужив некоторое время в польских войсках, вместо того, чтобы стать униатом, постригся в монахи в Киево-Печерской Лавре. Пройдя суровую иноческую школу, он, как и Лукарис, воспользовался своим юношеским опытом и познанием латинского мира для того, чтобы посвятить себя борьбе за Православие. Став архимандритом Лавры в 1626 г., Могила деятельно принялся за самые неотложные реформы, чтобы укрепить Церковь одновременно для борьбы с унией и для распространения среди верующих правильного понимания Православия. Могила обратил сугубое внимание на повсеместное учреждение духовного образования, на выправление обрядов и традиций в духе древней Церкви и, наконец, на благоустройство приходов.

В 1629 г. он издал "Служебник", приложив к нему им составленное догматическое и обрядовое пояснение литургии. Эта инициатива была встречена с большим интересом как братствами, так и приходами, нуждавшимися в таковых пособиях.

Когда лютый враг Церкви — Сигизмунд III — умер, православное население воспользовалось предстоявшими выборами нового короля для того, чтобы попытаться добиться некоторого облегчения своей участи. По выражению тогдашних писателей, "после длинной ночи открывалась заря новой жизни". Добившись образования особой комиссии под председательством кандидата на королевский престол Владислава, православные послы выхлопотали на сейме следующее103:

1. Дарование православным права избирать митрополита и четырех епископов (Луцкого, Львовского, Перемышльского и Мстиславского).

2. Полная свобода вероисповедания.

3. Утверждение прав братских школ и типографий.

4. Возвращение некоторых отобранных храмов и монастырей.

Владислав IV после коронационного сейма 1632 г. подтвердил своей властью эти определения, и тут же находящийся среди послов в Варшаве архимандрит Могила был выбран митрополитом Киевским, на что король дал свое согласие.

Митрополита торжественно посвятили во Львове 28 апреля 1633 г. епископы: Иеремия Львовский (Тиссаровский), Авраамий Смоленский, Исаакий Перемышльский и Паисий Холмский.

Благодаря содействию короля в 1633 г. Петру удалось отобрать от униатов древний Киевский Софийский собор, уцелевший от татарского разгрома, ценнейший памятник блестящей эпохи Ярослава Мудрого.

Благочестивый митрополит ревностно принялся за ремонт собора. На собранные им средства был надстроен верхний ярус, подведены каменные опоры снаружи, расширены окна, сделаны щиты и купола. Собор превратился в кафедральный монастырский храм. Под куполом, вокруг свода, была сделана следующая надпись: "Изволением Божиим нача сдатися сей Премудрости Божия храм в лето 1037, благочестивым князем и самодержцем всея Руси, Ярославом Владимировичем: совершися же в лето 1039 и освящен Феопемптом, митрополитом Киевским, и даже до лета 1596 православными митрополитами от Востока содержим бысть. В лето же то отступником Михаилом Рагозою в запустение и разорение прейде, и даже до лета 1631 в том пребысть. Благодатию же Божиею, егда царствовати нача Владислав Четвертый, великий король Польский, благочестивый Церкви Восточная сынам возврати и отдаде. В лето же 1634 тщанием и иждивением преосвященнаго архиепископа, митрополита Киевскаго, Галицкаго и всея Руси, экзарха фрону Константинопольскаго, архимандрита Печерскаго, Петра Могилы, обновлятися начат, во славу Бога в Троице славимаго, аминь" (А.Муравьев. "Киев и его святыня". Киев, 1861, с. 71).

Софийский собор был окончательно отделан в конце XVII в. при митрополите Гедеоне (кн. Четвертинском), по возвращении Киевской митрополии в лоно Московской патриархии.

Резко восстали против своего воспитанника иезуиты, объявившие ему беспощадную войну. Могила, как мы видели, основал в Киеве, по примеру иезуитов, коллегию, снабдив ее хорошими педагогами, подбираемыми из братских школ, а также кандидатами, окончившими европейские, даже римские училища. Так выросла славная Могилянская академия, рассадник православной культуры, бастион истинной веры.

Иезуиты принялись клеветать на учителей коллегии, будто бы они все заражены ересями, занесенными из западных школ. Наконец, один из учителей — Сильвестр Коссов — вынужден был пресечь латинские выдумки в своем труде "Exegesis", изданном в 1635 г.

Иезуиты пожаловались на нового короля в Рим и папа велел объявить незаконным все постановления Владислава IV относительно уступок православным. Король возмутился было этим вмешательством в польские дела и ответил папе, что его мероприятия имели целью достичь успокоения в государстве и явились отнюдь не церковным делом, а гражданским.

Однако под нажимом духовенства на сейме 1635 г. король обязался дать те же права униатам, которые объявили, что захваченные ими православные земли и храмы, а также кафедры возврату не подлежат.

Тем временем самоуправство панов в области "патроната" достигло невероятных размеров: в некоторых местах арендаторы-евреи требовали себе платы за совершение православных богослужений! Приднепровские казаки искали убежище в русских землях, т.к. польская шляхта всемерно старалась их закрепостить. Так, около 1638 г. в Малороссии Московской образовались "слободы": Острожек, Чугуев и др. Впоследствии весь этот край стал называться "слободско-украинской областью".

Царь Михаил Феодорович, как было сказано, еще не обладал достаточной мощью, чтобы помочь гонимым. Зато в Москве всячески содействовали несчастным беженцам от латинского террора.

В 1640 г. митрополит Петр Могила попросил царя выстроить в Москве монастырь, где старцы Киевского Братского монастыря могли бы учить детей грамоте греческой и славянской (С.Соловьев, т. X, гл. I, с. 1490).

По Поляновскому миру, к Польше отошел Черниговско-Северский край, куда немедленно приехали иезуиты, и там начались также притеснения православных.

Могила неусыпно заботился о церковном благоустройстве: украшал храмы, строил новые, улучшал братские училища и т.д. Против унии он выпустил свой известный труд "Камень", получивший большое распространение.

Видя, что митрополит Петр своими талантливыми сочинениями и твердостью завоевал себе огромный престиж, униаты вздумали воздействовать на его честолюбие. В январе 1642 г. они предложили митрополиту и братствам проект учреждения в Киеве отдельного патриархата, причем кандидатом намечался Могила. Взамен этого правительство сулило некоторые уступки. Когда же православные ответили, что будущий патриарх никаким образом не может быть в общении с папами, униаты поняли, что проект провалился. Могиле были слишком хорошо известны латинские приемы, чтобы попасться на такую удочку!

Митрополит Петр придавал особое значение епископскому служению, преемственному от апостольского. От архиереев он требовал наиболее ревностное исполнение своих обязанностей. "Св. Писание, — писал он в предисловии к "Служебнику", — усвояет иерархам высокие назначения; оно именует их "светом мира" (Матф. 5,13), "ангелами Господа Вседержителя" (Малах. 2,7). Всеми этими уподоблениями знаменуется не только особенное превосходство этих ' предложенных ' и присвоенные им почести, но нераздельно с этим указывается и на великие обязанности и труды архиерейские. Служение епископов — тяжелый труд: они, по слову Спасителя, должны пасти порученных им овец, т.е. всегда иметь о них попечение, бодрствовать, соприсутствовать овцам, ходить пред ними. Что же касается паствы, то она обязана оказывать епископам послушание и внимать их наставлениям: "Архиереи повинны овца приводити прикладным житием и наукою, а не овцы архиереев"".

Митрополит глубоко сознавал ответственность своей власти как главы гонимой Западно-Русской Церкви, и требовал от паствы послушания своим распоряжениям, вводя повсюду строгую дисциплину. Он ограничивал своеволие некоторых львовских братьев, вмешавшихся в монастырские дела без достаточно веских на это причин.

Мы уже говорили о попечении Кирилла Лукариса о благочестии западнорусской паствы. Как только Могила получил Киевскую кафедру, патриарх написал ему грамоту, давшую Киеву почти полную автономию, уничтожив "много-экзахшество" и некоторые чрезвычайные привилегии ставропигиальных братств, ненужные при наличии митрополичьей власти в Киеве. Митрополит стал, таким образом, единым патриаршим экзархом.

С укреплением и улучшением епархиальной жизни ставропигиальные обители и братства, поминавшие до этого за богослужением одного лишь патриарха Константинопольского, теперь должны были поминать и своих местных архиереев. Преемник Могилы Сильвестр (Коссов) объявил, что ставропигиальные храмы имели право не поминать своих архиереев только в том случае, если таковые оказались бы отступниками, вроде Поцея.

Для усиления дисциплины Петр также запретил непосредственные обращения к патриарху, помимо митрополита.

В периоды вынужденных у султана смещений Кирилла Лукариса лже-патриархи пытались, под влиянием латинян, подорвать власть Могилы, но безуспешно: он слишком хорошо знал методы Рима и иезуитского ордена и умел отличать истинных пастырей от волков в овечьей шкуре. Так, он грозно восстал против одного Константинопольского послания, призывающего Перемышльскую паству признать кандидатуру в архиереи Попеля, вопреки запрету Могилы. Обличительное обращение митрополита подействовало на перемышльцев и в архиереи был выбран Гулевич, которого он считал достойным.

Несмотря на расширение своей митрополичьей власти патриархом Кириллом, Могила никогда не пытался отдаляться от Византии, вопреки столь явным признакам злоумышленного нажима Рима на некоторых патриархов. Одновременно, Могила старался повсюду пресекать вопиющие злоупотребления правом "патроната" над храмами и монастырями, пользуясь своими связями среди польской аристократии.

В области церковной морали он беспощадно боролся с распущенностью и двоеженством, смещая недостойных или не канонично поставленных пастырей, назначаемых врагами для дискредитирования Православной Церкви. Для надзора над клиром Петр учредил "протопопов"-благочинных, а над ними "визитаторов" из числа ученых монахов. Высшими должностными лицами стали его "наместники": один для "земель короны Польской", другой —для Литвы. В каждой епархии Петр учредил ежегодные "епархиальные съезды", или "соборы духовенства", для регулярного рассмотрения всех дел. Снова стали собираться "поместные соборы" Западной Церкви. В них принимали участие архиереи, а кроме того, приглашались представители духовенства и братств, когда дело касалось защиты веры. Светские делегаты на этих соборах не имели права решать и располагали только совещательным голосом, как полагалось по канонам.

Реформа, проведенная Могилой в тяжелый XVII в., оказалась спасительной для Западной Церкви, выведя ее из хаоса и беспорядков, посеянных в ней латинянами104.

Следует отметить, что в начале XVII в. в Киеве, благодаря восстановлению тайно от Сигизмунда III и иезуитов православной митрополичьей кафедры, снова воскресла и соборная деятельность. Поставленный Иерусалимским патриархом Феофаном IV митрополит Иов Борецкий (1620-1631), явившийся ревностным архипастырем, подготовившим реформу Могиле , в 1621 г. созвал в Киеве Собор. На нем было подробно изложено трагическое положение церковных дел в Польше и приняты всевозможные меры для защиты веры от гонений и коварств властей. После всестороннего обсуждения, Собор составил "Сетование о благочестии", состоявшее из 24 правил, о котором мы писали в § 5.

Когда архиепископ Полоцкий Мелетий Смотрицкий под нажимом латинян впал в унию, митрополит Иов созвал новый Собор в Киеве в 1628 г. Мелитий был торжественно отлучен, равно как и сочинение его против Церкви — "Апология". Обвинительный акт составлен был с участием двух высокоученых протоиереев, Лаврентия Зизания (автора известного катехизиса) и Андрея Мужиловского из Слуцка, и под наблюдением Иова и архимандрита Петра Могилы. Этот акт заключал в себе 105 пунктов, разрушающих антиправославные доводы Смотрицкого. Боясь мести казаков за принятие им унии, Мелетий отрекся от "Апологии" и принес перед Собором покаяние, но оно, разумеется, было неискренним. Собором была составлена окружная грамота ко всей пастве, призывающая к твердости в исповедании веры105.

Киевский Собор 1640 г. был созван Могилой из делегатов всей митрополии. Целью его было искоренение беспорядков церковной жизни и повсеместное восстановление прежнего благолепия. Решения касались вероучения, чина богослужения, управления, поведения белого и черного духовенства, братств и т.д. Собор выработал некоторые руководства относительно совершения таинств и обрядов. Особенно подробно рассмотрено было Собором сочинение ректора Киевской коллегии И.Трофимовича "Православное исповедание веры".

В том же 1640 г. Молдавский господарь Василий Лупула, известный ревнитель Церкви, обратился в Константинополь и в Киев, прося прислать в Молдавию проповедников греческих и русских для борьбы с кальвинизмом. Повторим, что иезуиты и там постарались оклеветать патриарха Кирилла I Лукариса, приписав ему некое сочинение в духе кальвинизма на самом деле ими самими тайно составленное, дабы погубить патриарха в глазах православных. На Собор, созываемый в Яссах, прибыли из Константинополя: Порфирий, митрополит Никейский, Мелетий Сириг, ученый иеромонах и 10 греческих епископов, митрополит Варлаам Сочавский и всей Молдавии с тремя своими епископами. Из Киева приехали: игумены Никольский Исайя Трофимович, Иосиф Кононович, ректор Киевской коллегии и игумен Богоявленского монастыря и известный проповедник Игнатий Оксенович.

Рассмотрев это подложное иезуитское сочинение, Собор признал бездоказательными доводы, провокационно сообщенные, о приверженности Кирилла к кальвинизму, объявленному Собором исповеданием еретическим и вредным. Соборная грамота против кальвинизма, подписанная всеми иерархами, была издана Лупулой в своей типографии в 1640 г.

Затем Собор занялся изучением книги Петра Могилы "Катехизис", присланной для этого из Киева в Яссы. Предварительно рассмотрел этот "Катехизис" Мелетий Сириг, протосинкел Константинопольского патриарха, который в октябре 1640 г. представил его сперва своему патриарху Парфению I (1639-1644), а затем Собор послал его и другим патриархам: Иоанникию Александрийскому, Макарию Антиохийскому и Паисию Иерусалимскому. Как Собор, так и патриархи нашли эту книгу вполне православной, что и было подтверждено соответствующими подписями 11 мая 1643 г. Напечатать же "Катехизис" удалось лишь в 1672 г. Православной пастве было дано Могилой лишнее оружие для борьбы с еретиками и для защиты догматов Церкви.

7. Вековой подвиг Карпатской Руси

В продолжение веков, к югу от Галиции, между Карпатами и рекой Прессою, несколько сот тысяч русских уроженцев оставались оторванными от родины. Освобождались, тем временем, от ислама Балканские государства, восстановлялись в них древние поместные Церкви; Турция теряла повсюду свои владения. Российская империя зорко следила за поведением турок во Святой Земле и воскресавшие православные страны пользовались ее постоянной заботой: университеты, корпуса, семинарии и духовные академии обучали на казенный счет множество единоверных братьев, причем Церковь Русская помогала им восстанавливать у себя иерархию.

Несчастные же карпаторосы-русины пребывали в самых тяжких бытовых условиях...

Напомним вкратце, что область эта в XI в. входила в состав древнерусского Галицкого княжества, граничащего с Венгрией. Присоединенная к ней после разгрома Киевской Руси татарами, Угорская, или Червонная, Русь сперва сохранила полную автономию и выбирала своих князей.

С XIV в. этим русским краем владела Литва, установив там свою династию. После слияния Литвы с Польшей древняя русская культура и язык вскоре подверглись гонениям со стороны Рима и ему послушных польских королей.

После нечестивой Брестской унии венгерские крупные политики, ярые католики, призвали на Угорскую Русь из Галиции униатских епископов. Следовательно, законная православная архиерейская кафедра в г. Мукачеве была в XVII в. насильно упразднена. Заметим, что к этой карпаторосской епархии принадлежали многочисленные православные общины, включая и венгерские.

В 1772 г. вследствие раздела Польши Галиция, под именем Галицко-Владимирского королевства, оказалась присоединенной к Австрии; тогда в ней насчитывалось 2,5 миллиона коренного русского православного населения.

Оторванный от России, край этот стойко держался своей веры, языка и обычаев. Австрийцы всемерно вытравляли из народа русскую культуру, повсюду стремясь привить польский язык, а на православные приходы, как и в Польше, право назначения священников подлежало господам-католикам.

Как и в Западном Крае, произвол этот вызвал в несчастном населении немедленную реакцию и возникли восстания, жестоко подавляемые правительством. Богатый, плодородный край постепенно попал в бесправное, рабское положение и угнетаемые жители обнищали. Многие бежали в Запорожскую Сечь, к единородным братьям — казакам, к которым стремились от преследований униатов и польских панов доведенные до отчаяния беженцы из Восточной Польши.

Одним из таких карпатороссов, бежавших на Сечь, был Петр Коношевич Сагайдачный, позже ставший гетманом и героем, про которого в народе слагались былины, стойкий борец за угнетаемых православных.

В невероятно тяжких условиях протекала жизнь на Карпатской Руси под католическим игом. Жители лишались права называться русскими, а были прозваны "рутенами", когда же возникали войны, то они служили традиционно "пушечным мясом"...

Их положение на Карпатах было значительно хуже, чем русских в Западном Крае или в Киеве, где казачество являлось серьезной угрозой для королей и панов, нередко карая своими набегами врагов православной веры и русскости. В Угорской Руси культура и традиции упорно искоренялись с ведома Рима, будь- то венграми, немцами, австрийцами, поляками, румынами, а позже— чехами.

Когда вспыхнула Первая мировая война и в народе блеснула было надежда увидеть облегчение своей участи в случае русской победы, Вена поспешно прибегла к самым жестоким мерам. Возле Граца возник концлагерь Талергоф, куда стали ссылать тысячами карпатороссов обоего пола, а также священников, из коих более 200 были подвержены мучениям и издевательствам, а многие повешены с ведома Ватикана.

Аресты производились преимущественно по доносам украинских самостийников, ненавидевших карпатороссов за их исконную верность своей русскости и вере. Обвиняемые в шпионаже в пользу России, их расстреливали или вешали часто без суда и следствия; так пострадало свыше 60.000 жителей!

Следует подчеркнуть, что "украинизация", как и насильственная "латинизация", проводились в Галиции при полной поддержке Римской курии. Много лет этому посвятили пресловутый митрополит Львова, польский граф Шептицкий, мечтавший стать "патриархом Великой Украины"... Он и его епископы, а также восточнообрядники-иезуиты ответственны за аресты, произведенные в начале войны Австрией. Тогда арестовали почти всю русскую интеллигенцию Галичины, а сосланных и замученных в лагерях насчитывали тысячами. Неудачи Австро-Венгрии на русском фронте влекли за собой жестокие расправы: русских жителей часто вешали по дорогам на деревьях, в хатах и сараях. За карпатороссов, сосланных в глубь Австрии, вступился благородный король Испании, Альфонс XIII, спасший несколько тысяч несчастных от виселицы. Неудивительно, что издавна "папист" и "иезуит" стали бранными словами в этом крае.

Несмотря на произвол и гонения, карпатороссы стойко продолжали держаться своих традиций. Отметим, что в конце XIX и в начале XX вв. многим удавалось пробраться в Россию, где они получали высшее образование и по возвращении выдвигались нередко в разных областях. Немалое число их переселялись и приобретали в России известность. Так, в начале XIX в. стали профессорами: Балудянский, Лодий, Кукольник, Дудрович, Павлович и братья Билевичи.

Карпаторосские писатели, поэты и общественные деятели жертвенно поддерживали в народе любовь к России и своей тысячелетней культуре: Духнович, Добрянский, свящ. Попрадов, Коцак, Лучкай, Жаткович, проф. Геровский и многие другие. В области искусства приобрел известность уроженец Пряшевщины художник Игорь Грабарь. Накануне Второй мировой войны чешские власти, пытаясь нанести удар карпатороссам, стали всячески нарушать их общественную жизнь: в 1937 г. выходящий в Ужгороде "Русский Вестник" был властями конфискован... 17 раз! Однако никакие гонения не сломили стойкость Карпатской Руси.

Не случайно именно там, во Владимировой, на Пряшевской Руси, с 1924 по 1944 гг., в скромных усолвиях возник монастырь преп. Иова Почаевского, прославившийся повсюду своими церковными изданиями. Журнал "Православная Карпатская Русь" стал церковно-народным органом Русской Зарубежной Церкви. Позже он был переименован в "Православную Русь", издаваемую ныне Свято-Троицким монастырем в США, куда после войны переселилась братия.

Источники: О.Грабарь. "Путями истории", 1977; "Галицкая Голгофа", 1964;

В.Кельсиева. "Галичина и Молдавия", 1976.

1. Истоки и последствия Смутного времени

Святитель Гермоген, патриарх Московский и всея Руси, умученный поляками за свою непреклонную патриотическую деятельность, был на пороге XVII в. достойным преемником древних митрополитов, созидателей русской государственности.

Заслуга его еще ценнее, так как он оказался одиноким среди разбушевавшейся смуты, одновременно защищая попираемую веру православную и монархический принцип при отсутствии царя.

Своим примером патриарх сумел пробудить, как в XIV в. преп. Сергий Радонежский, тот национальный дух, который указал лучшим людям путь к единству и вдохновил их на подвиг. Монастыри, особенно Троицко-Сергиевская Лавра, лишний раз проявили себя как неприступные твердыни православной культуры и, по примеру героического патриарха, в свою очередь потрудились словом и делом для спасения Руси.

До того как писать о царствовании Михаила Феодоровича, необходимо вкратце остановиться на предшествовавшей ему эпохе.

Из предыдущих глав явствует с очевидностью, что одним из важнейших факторов образования Московского государства был тесный союз его с Церковью. Историк Ключевский описывает реакцию духовного Собора 1447 г. на нарушение Юрием Шемякой своего договора с Василием Темным. Собор, состоявший из пяти архиереев и нескольких архимандритов, отстаивая права Великого князя, адресовал Шемяке грозное послание, называя его притязания грехом Адама, желанием равнобожества, внушением сатаны.

"Сколько трудов понес отец твой, — писали они, — сколько истомы потерпело от него христианство, но великокняжеского стола он все-таки не получил, чего ему не дано Богом, ни земскою изначала пошлиной" (т.е. старинным обычаем Руси).

После своего посвящения св. митрополит Иона в 1448 г. написал послание ко всем русским людям, призывая все христоименитое людство бить челом Вел. кн. Василию. Он угрожал, что если они допустят Шемяку, то с них взыщется пролитая христианская кровь и в земле их будут затворены все церкви.

Вся Святая Русь во главе с духовенством поддерживала династию Калиты, понимая, что ее интерес совпадал с "общим благом всего нашего православного христианства", как в другом послании писал св. Иона (Ключевский. "Курс русской истории", с. 55 и др.).

Стефану Боторию Иван IV дал понять, что власть царская разнится от власти выборных королей и писал ему: "Мы, смиренный Иоанн, царь и Великий князь всея Руси, по Божию изволению, а не по многомятежному человеческому хотению".

Создатели Московского государства произвели совершенно неслыханное и единственное в истории по своей быстроте чудо: юное, не окрепшее еще княжество, почти сразу развернулось в центр притяжения инородцев, в империю. Еще с Москвой враждовали последние удельные князья, а уже к ней стекались племена и народы, коих культуры должны были, в слиянии с русской, со временем образовать единое имперское достояние. Потомки Чингис-Хана и родственники крымских ханов стой же готовностью становились подданными Московского государя, что и исконные православные отпрыски кавказских древних фамилий. Начиналось гармоническое слияние первых звеньев великого целого — Российской империи, семьи ста сорока народов. Что привлекало их к Москве? В ту эпоху, теснимое Западом, русское государство не имело ни военной мощи, ни богатств, способных прельстить или прикрепить к себе инородцев. Напротив, еще при Иване IV сама столица Руси была настолько уязвима, что ее смог опустошить и поджечь в 1571 г. Крымский хан, "обманувший русских сторожевых воевод", как отмечает проф. Платонов.

Магнитом, притягивавшим инородцев, было Православие Москвы, третьего Рима, наследницы падшей Византии.

Как и во времена Киевской Руси, Русская Церковь в своей проповеди руководствовалась не выгодой и насилием, как латинская, а смиренной любовью и добрым примером. Напомним о строгих инструкциях Стоглавного Собора, посылаемых в Казань епископу Гурию: никого не обращать силой, а заступаться за пасомых перед воеводами и правителями. Подумать только, что этими пасомыми являлись вчерашние злейшие враги России, потомки свирепых Батыевых завоевателей!

Таким духом были проникнуты до и после Гурия все проповедники-миссионеры, бесстрашно несшие Божественное учение в самые глухие уголки нашего отечества.

Издревле в степях, тундрах, тайгах, среди снежных равнин или горных ущелий сотни и тысячи полудиких инородцев, эти осколки древних переселенных народов, раскинутые там и сям, приобщались к русской православной культуре.

Отсутствие элемента заносчивости и алчности в смиренных русских миссионерах чрезвычайно облегчало это сближение, чего не наблюдалось ни тогда, ни позже у испанских "конквистадоров" Южной Америки, ни у английских и французских колонизаторов, не говоря о древних римлянах.

Унаследованное от Киевских князей древнее русское законодательство, краеугольным камнем которого явился церковный закон как в XI в., так и в XVI по своей гуманности превосходило современное западное.

По совершенно неуместной стыдливости или из боязни чем- либо умалить "культурную Европу" наши историки и ученые- западники почти замолчали это превосходство.

История заклеймила Ивана IV за его жестокости, хотя в его эпоху на Западе царил подлинный произвол. Во имя Христа там не прекращали пылать костры инквизиции; в Нидерландах почти поголовно вырезывали протестантов, а монархи и вельможи деспотически управляли крестьянами, доведенными до предела бесправия и нищеты.

Московская Русь, переживавшая чрезвычайно сложные внутренние процессы, географически не защищенная от степных недругов, граничащая с враждебной, управляемой Римом Польшей, жила совершенно иными принципами.

Не следует забывать, что образование Московского государства, как мы показали в III главе, происходило в весьма тяжких условиях. Зародившись под игом татар, Москве пришлось вести почти непрерывную борьбу за жизнь. Как отмечает проф. Ключевский, на европейском фронте русские воевали с Ливонией и Швецией за восточные берега Балтийского моря, а с Литвой и Польшей — за искони русские земли.

В период 1492—1595 гг. Русь выдержала три войны со Швецией и семь с Польско-Литовским государством и ливонским орденом. В общей сложности, пятьдесят лет войны: год войны и год отдыха!

С юга и юго-востока шла непрерывная оборона от монгольских хищников. От Золотой Орды тогда оставались: царство Казанское и Астраханское, ханство Крымское, а за Волгой — ногайские орды.

В 1475 г. Турция завоевала Крым и подчинила себе примыкавшие к нему многочисленные татарские улусы, кочевавшие в степях от Урала до нижнего Дуная. С тех пор Крым стал очагом разбойничьих шаек, нападавших на Москву, Польшу и Литву, иногда со стотысячным войском110, занимаясь доходным промыслом — продажей в турецкое рабство русских пленников, женщин и детей. Эти несчастные наполняли гаремы и войска султановы, а также перепродавались турками венецианским и генуэзским купцам, не стеснявшимся покупать христиан православных для своих галер. Об этой торговле подробно писали историки Флетчер и Михалон111.

Борясь против хищников, Москва тем самым выполняла свою вековую миссию защиты Европы от Азии. Покорение Казани и Астрахани было существенной необходимостью для Руси, а кроме того, завоеванием христианской цивилизацией края, где господствовал воинствующий ислам.

В таких условиях приходилось развиваться Москве, борясь на два фронта: за Православие и свое национальное единство.

Несмотря на все это, задолго до "Царского судебника" Грозного, Московские государи всемерно усовершенствовали правосудие и заботились о народном благосостоянии не речами, а конкретными мероприятиями.

Издревле Московские князья обращали большое внимание на децентрализованное управление. Их областными наместниками являлись выборные, обычно из ратных людей, "кормленщики" или "волостели". При назначении кормленщик получал определенные таксы, или пошлины, с населения, составлявшие его "корм", или доход. Обязанность кормленщика была охранять свою область и одновременно заведовать судебно-административными делами в ее пределах.

Однако Иван III, заметив в некоторых областях злоупотребления, в своем "Судебнике" 1497 года ограничил власть кормленщиков и при суде их учредил обязательное присутствие выбранных населением "сотских, старост, или лучших людей". Это мероприятие дало лучшие результаты.

На Земском Соборе 1550 г. Иван Грозный отметил новые тяжбы между правителями и земскими людьми. Для прекращения непорядков царь прибег к оригинальному способу, весьма характерному для психологии Московской Руси: он "заповедал" своим боярам, приказным людям и кормленщикам закончить свои служебные тяжбы с земскими людьми мировым порядком, по-христиански . Этот неслыханный метод принес плоды, так как на Стоглавом Соборе 1551 г. Грозный объявил отцам, что должностные лица "со всеми землями помирились во всех делах"!

"Отсталая азиатская Московия" гарантировала законом личную и имущественную неприкосновенность всех своих подданных. На Руси спокон веков существовало право обжалования незаконных поступков пред высшей властью. Неприкосновенность же личности, существовавшая в Московской Руси Грозного, в Англии введена была лишь законом 1672 г. "Habeas corpus act"!

"Судебник" 1550 г. запрещал аресты виновных, покуда суд представителей местного самоуправления не признавал их виновности. Эти представители обязательно избирались самим населением: "старосты" и "целовальники" в волостях и селах и "сотские" в городах и пригородах.

Московская Русь не знала рабства и прикрепленные к земле крестьяне отнюдь не являлись холопами. Сравнение русских крестьян с их западными братьями, "taillables et corveables a volonte", не в пользу европейских законов. Московские великие князья и цари, считая себя Богом поставленными для служения народу по традиции, восходящей к Киевской эпохе, в крестьянах видели, прежде всего, "христиан", откуда и само слово "крестьянин". Следовательно, и относились они к крестьянам не по-западному, не по-польски. На Западе и в соседней Польше для "шляхтича", а тем более для выборного короля, крестьянин был бесправным рабом — "быдлом", пушечным мясом. Православная культура и тут, в области социальной, резко отличается от западной.

Не следует, прежде всего, забывать, что сословия русские различались в Московской Руси не правами, как на Западе, а распределенными между ними обязательствами, повинностями. Каждый был должен либо оборонять страну, либо работать, дабы кормить обороняющих, как отмечает проф. Ключевский.

Как правило, внутренние нелады стушевывались, когда Русь подвергалась религиозным или военным опасностям.

В XVI в. крестьянин являлся "вольным хлебопашцем", понятие неслыханное на Западе. Крестьяне работали на чужой земле по договору с владельцем, имея право выхода, или "отказа", т.е. перехода с одной земли на другую. "Судебник" Иоанна III определил срок этих переходов в неделю до "Юрьева дня" (26 ноября) и неделю после, когда все полевые работы были закончены. Борис Годунов отменил этот срок, откуда и поговорка: "вот тебе, бабушка, и Юрьев день!”

Садясь на землю, крестьянин заключал с владельцем письменный контракт, "поземельный договор", условия коего записывались в "порядных грамотах", или "записях".

Подчеркнем, что крестьянин договаривался как вполне свободное юридическое лицо равноправное с владельцем земли.

Часто при этом брал он у владельца денежную "ссуду", или "подмогу", которую выплачивал соразмерным сроком работы.

"Судебник" Грозного подтвердил право крестьян на уход по окончании работы (Ключевский, с. 377 и др.).

Законы эти, поражающие своей гуманностью, вошедшей на Руси в правило со времени "Русской Правды", естественно произрастали благодаря наличию гармонического союза, гармонии между Церковью и государем.

Покуда государи стремились в своих действиях руководствоваться правдой Божьей, законы их отражали закон Христов, закон любви и милосердия, равный для всех подданных.

Вот этот-то православный дух справедливости и милосердия и привлекал к Москве инородцев. Благодаря этому, задолго до Петра I, Московская Русь стала империей.

Не придавая этому термину его узкого, этимологического значения "повелевания", нельзя не признать империей Московскую Русь, составленную из стольких народностей, отличных между собой этнически и культурно. Все они свободно и гармонически развивались под сенью московских законов.

Не ведая рабства, Московская Русь не могла порабощать инородцев. Господствующее основное ядро великороссов, вопреки позднейшим вымыслам сепаратистов, никогда не притесняло живших среди них национальных меньшинств.

При всем величии Московского двора, на Руси отсутствовала также расовая кичливость, присущая древним римлянам, а позже английским колонизаторам. Русские никогда не презйрали инородцев, не считали их ниже себя и не превозносили свою породу, как древние "cives romani".

Наоборот, сквозь всю нашу историю наблюдалось беспримерное в мире, чисто имперское, широкое гостеприимство, за что иногда приходилось расплачиваться, так как среди гостей проникали к нам и "волки в овечьей шкуре" и тунеядцы.

При Иване IV татары Бекбулатовичи, Годуновы и др. равнялись уже с высшей знатью, как позже потомки кавказских князей, всевозможных султанов и шахов восточных, как Гордоны и Лефорты при Петре I, и, наконец, бесчисленные немцы всех мастей, связавшие судьбу свою с Российской империей и совершенно обрусевшие через пару поколений. Эта быстрая ассимиляция самых разнородных этнических элементов доказывает беспримерную силу притяжения русской нации и степень ее культуры.

Поистине трагичной кажется судьба западнорусского населения вместе с купелью Руси — Киевом, угнетаемого в Речи Посполитой. Подумать только, сколько веков потребовалось русским государям, чтобы подлинно раскрепостить эти массы единокровные и единоверные, превращенные в рабов ксендзов и панов, в то время как последний из зырян пользовался на Руси гражданским полноправием и свободой вероисповедания!

Государи Московские, начиная с Ивана III, долгом своим считали раскрепостить это страждущее под иноверным игом население.

Папа Александр VI Боржия, естественно, стоял на стороне Польши, ив 1501 г. его посол приезжал в Москву (от папы и от Венгерского короля Владислава, брата Александра Литовского; см. гл. III, § 4), жалуясь на захват литовских вотчин Иваном III. Послу ответили следующее: "Папе, надеемся, хорошо известно, что король Владислав и Александр вотчичи Польского королевства да Литовской земли от своих предков, а Земля Русская от наших предков из старины наша вотчина. Папа положил бы себе то на разум: правильно ли короли поступают, что не за свою вотчину воевать с нами хотят?”

При мирном договоре с Александром Литовским в 1503 г. Иван III сказал: "... А мне разве не жаль своей вотчины, Земли Русской, которая за Литвой: Киева, Смоленска и других городов?" Он заявил, что не будет прочного мира между Москвой и Литвою, покуда вся его вотчина не будет возвращена.

Увы! Ждать пришлось столетиями!

Последнюю попытку совратить посулами русского царя, как мы видели, Рим поручил сделать иезуиту Поссевину. Наткнувшись на презрительную отповедь Грозного, Ватикан и иезуиты решились на беспощадную борьбу с православным населением, и Брестская уния узаконила этот произвол в Польше.

Более того, на заре XVII в. латиняне задались целью сокрушить "гнездо схизмы", одновременно открыв Польше путь завоевания России. Иезуиты снарядили ополяченных самозванцев, по иронии судьбы выдававших себя за сыновей того самого Грозного, который отверг льстивые приманки Рима, несмотря на то, что тогда он находился в крайне незавидном политическом положении.

Раз Московского царя Риму не удалось обмануть, как несчастных василевсов XV века, то латинство прибегло к насилию.

Увы! Дерзким планам Ватикана способствовали некоторые политически близорукие члены русского общества. Боярские интриги, круто пресеченные Грозным, явились попыткой бывших удельных князей — "княжат" — повернуть колесо истории назад.

Дело в том, что земские реформы Грозного, оказавшегося "демократичнее" многих бояр и политически дальновиднее своих современников, вызвали среди "княжат" сильную оппозицию. Царь пожелал фактически уравнять своих подданных перед законом, привлекая к управлению годных, способных людей, независимо от их родовитости.

Уже Ивана III некоторые из бояр упрекали за то, что он часто советовался с людьми не родовитыми. А Грозный, в юности своей убедившийся в стремлениях олигархов (Глинских, Вельских и др.) урезать царскую власть, разделив ее между собой, решил, как мы видели, освежить правительство притоком новых сил, базируясь, прежде всего, на их пользе для государства. В своем послании Стоглавому Собору, царь умолял "духовенство, любимых своих князей и вельмож-воинов и все православное христианство... помогайте мне и пособствуйте все единодушно".

Вместо помощи, олигархи, недовольные отменой кормленщиков, стали саботировать новые законы "Судебника" или изменнически "отъезжать", например, в Литву! Это возбудило жестокую расправу царя с "крамольниками", перешедшую все пределы. Опричнина, созданная им из "служебной мелкоты", заселила крупные вотчины "княжат", разделенные на мелкие участки, а прежних владельцев, если они были в числе противников царских, переселяли в области, где они не могли вредить государству (см. Проф. Платонов. "Лекции по русской истории", с. 180-181). Так была разорвана связь княжеских родов с их удельными поместьями и предотвращена олигархическая революция, погубившая Галицкое княжество.

Отметим, что вотчинники, добровольно пошедшие за царем, сохранили свои владения (напр., Мстиславские, Пронские, Трубецкие, Шуйские), но, естественно, навсегда потеряли свое политическое значение, включившись в общий боярско-дворянский класс, ставший опорой самодержавного государя.

Прекращение династии Калиты возродило прежние олигархические вожделения, что и явилось одним из источников Смутного времени.

Считая Годунова худородным выскочкой, именитые Шуйские и другие, мирившиеся поневоле с престижем династии Калиты, предприняли против царя систематическую борьбу.

Ведя ее, они посягнули на самый принцип монархии из-за своих личных интересов, не считаясь с политическим моментом, ни с благом народа.

Описывая во II главе причины упадка Юго-Западной Руси, мы подчеркивали подобную же близорукость олигархов галицких и волынских, в конце концов подрубивших дерево, на котором они сами сидели, и в XIV в. превратившихся в подданных королей-иноверцев и своих старых врагов — литовцев.

Недаром в XIII в. писал о них летописец: "Бояре же галичстии Данила князем себе называху, а сами всю землю держаху". Летопись, верная исконному монархическому принципу, осуждала это, но галицкие бояре, ослепленные своей корыстолюбивой борьбой с законными князьями, не прекратили своих интриг до конца.

В XVII в. преступность таковых олигархических притязаний в Москве усугубилась еще тем, что на древнем столе Калиты сидел уже не просто князь, а помазанник Божий, всенародно признанный государь. Кроме того, наличие рядом с ним патриарха Всероссийского придавало царской власти ореол, в то время ни сравнимый ни с каким другим престолом.

Заговорщики знали, что для русского народа Богом венчанный Борис неприкосновенен и неуязвим. Поэтому так старательно платные агенты Шуйских стали распускать в народе самую наглую клевету про царя, используя и небывалые стихийные бедствия, обрушившиеся на Русь с 1601 по 1604 гг.

Наконец, ими же была с целью клеветы вытащена на свет история гибели царевича Димитрия. Они рассчитывали, что народ откажется от царя, пресекшего злонамеренно законную династию коварным убийством. Мы знаем с какой лихорадочной готовностью хватились за самозванца-Отрепьева польские иезуиты. В их лице, сами того не зная, именитые заговорщики получили искуснейших союзников: пропаганде, ведомой в Москве против Годунова-убийцы, вторила пропаганда, шедшая от литовских границ, возвращающая народу чудесное спасение Димитрия, соперника Бориса-узурпатора.

Упоенные борьбой за власть, бояре в своей ненависти к Борису проглядели вместе с Отрепьевым наступающий на Кремль романизм.

Царствование лже-Димитрия, даже кратковременное, позволило все же Риму, выпестовавшему Самозванца, нанести русскому народу моральный удар, дав ему узреть на царском троне еретика-латинца, окруженного не только поляками, но и некоторыми знатными боярами.

Это явилось одной из психологических причин последующей Смуты.

Как замечает Лев Тихомиров, народ прежде всего усматривал в воцарении лже-Димитрия наказание Божье за свои грехи, что видно по одному современному стиху:

"Ты, Боже, Боже, Спас милостивый, К чему рано над нами прогневался, Послал нам, Боже, прелестника, Злого расстригу, Гришку Отрепьева, Ужели он, расстрига, на царство сел?”

Когда хитрый Шуйский на склоне своих лет, наконец, в свою очередь "достиг высшей власти", он сам осознал ее непрочность.

Выбранный не на Земском Соборе, как Борис, а криками своих приверженцев на Красной Площади, Василий Иванович венчался впопыхах, без традиционного обряда коронации, для совершения которого ожидали в Москве прибытия Казанского митрополита Гермогена, выбранного патриархом.

Задачей нового царя стало узаконение в глазах народа своего избрания, что не могло придти в голову прежним государям Московским. В своих грамотах он поспешил старательно подчеркнуть старшинство рода Шуйских перед династией Калиты, что не произвело благоприятного впечатления.

Ища популярности, царь совершил перенесение мощей св. царевича Димитрия из Углича в Москву и всячески поносил убитого Отрепьева, путь которому облегчили его же интриги против Годуновых.

Наконец, с той же целью Шуйский допустил огромную психологическую ошибку, неожиданную со стороны столь опытного политика. Вступив на престол, он дал на себя "запись", то есть присягнул, что будет править по справедливости, никого не казнить, не подвергать опале и т.д.!

Это было неслыханное доселе ограничение самодержавия, выдуманное исключительно в целях снискания в народе доверия, ничто иное, как демагогический прием, говоря современным языком.

Однако именно народу этот прием особенно не понравился.

Романович-Славатинский писал об этом так: "Запись Шуйского и целование креста в исполнении ее возмутили народ, возражавший ему, чтобы он записи не давал и креста не целовал, что того веков в Московском государстве не важивалосъ" .Замечательно, что сам народ, а не бояре, проявил тут наибольшую политическую чуткость. Лицемерно умаляя царский престиж, Шуйский, однако, не обманул никого, но дискредитировал лишь самого себя и свое окружение, влиявшее на своего ставленника, и, в конце концов, его же насильно постригшее в монахи.

Как подчеркивает Тихомиров, народ знал, что каждый царь должен был и без записи соблюдать то, в чем клялся Шуйский, и его монархическое чувство было оскорблено самим фактом превращения обязательности нравственной в юридическую (Л.Тихомиров. "Монархическая государственность", ч.Ш, с. 53). Вот против такого царя и поднялись казачество и искатели приключений и наживы, ознаменовавшие Смутное время.

Чувствовалось каждому, что "все дозволено". Более того, Василий в целях усмирения беспорядков а, главное, для пущей выгоды своих бояр, отменил земское самоуправление.

Так как этот порядок казался олигархам не выгодным, то они убедили Шуйского заменить "земских судей" и "губных старост" своими воеводами, доселе являвшимися лишь военными, а не административными начальниками.

Ставши при Шуйском хозяевами Московских министерств- "приказов", бояре, вытесняя отовсюду служилых дворян, принялись назначать своих людей на воеводства, число которых все увеличивалось.

Используя слабость Шуйского, воеводы стали управлять своими округами диктаторски, угнетая и без того обездоленный смутой народ, наживаясь за счет крестьян и не брезгуя взятками. Все жалобы, шедшие в "приказы" на управление боярских сатрапов, старательно прятались в долгий ящик112 и оставались без следствия. В самих приказах, естественно, все возрастало число чиновников — всяких "дьяков" и "ярыжек", покорных боярской олигархии.

С той поры родилось на Руси страшное зло бюрократизма, то есть чиновный произвол легиона безответственных приказных, действия которых часто шли вразрез с интересами государства и подрывали доверие к трону, отделяя государя от народа.

Приказы Шуйского покрывали бесчинства воевод и просители должны были иногда крупными "посулами" добиваться разбора своих дел, что действовало развращающе на умы.

Таковое наследие пало на плечи юного, с энтузиазмом выбранного всей страной, но неподготовленного к правлению, Михаила Феодоровича Романова.

После смерти св. патриарха Гермогена, патриарший престол оставался вакантным, вплоть до возвращения из польского плена в 1619г. царского родителя, Филарета Никитича (1619—1634).

Ставши соправителем своего сына, патриарх Филарет всю жизнь именовался в государственных грамотах следующим образом: "Великий государь, святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всея Руси". Царские указы он подписывал вместе с Михаилом Феодоровичем, таким же образом.

Филарет немедленно созвал Земский Собор, понимая пагубность порядка, введенного Шуйским взамен земского самоуправления. Тут же царю и патриарху были выражены жалобы на злоупотребление воевод и приказных. Решено было постепенно вернуться к местному самоуправлению. Были приняты к этому меры, но зло оказалось чересчур глубоким. Крометого, пришлось срочно приступить к целому ряду других мер, дабы залечить раны Смутного времени.

Скоро обнаружилась невозможность сразу заменить воевод служилыми людьми ввиду того, что большинство из них уже несли разные ответственные государственные службы. Несмотря на энергию патриарха Филарета, хищения возрастали, и в самой Москве в приказах царила неслыханная доселе "волокита".

В этом можно убедиться на примере Земского Собора 1642 г. Горько жаловались на неправедные деяния, особенно при сборах денег на казну, земские делегаты, заявившие собору: "Разорены мы пуще турских и крымских басурман московскою волокитою и от неправд и от неправедных судов" (Платонов. "Русская история", с. 218). Со своей стороны торговые люди говорили царю: "В городах всякие люди обнищали и оскудели до конца от твоих государевых воевод. При прежних государях в городах ведали губные старосты, а посадские люди судились между собой. Воевод в городах не было: воеводы посылались с ратными людьми только в украинские города для бережения от турецких, крымских и ногайских татар".

По подсчету историка С.М.Соловьева, при царе Михаиле вместо прежних выборных старост и судей в 33 главных городах правили воеводы.

Отметим, что "великие государи", энергично водворяя порядок в стране после разрухи, многократно созывали Земские Соборы113. Эти собрания, совершенно чуждые по духу и по форме тогдашним и теперешним европейским парламентам, помогали государю в управлении. В них принимали участие те лица, в совете которых цари нуждались для разрешения того или иного вопроса, для производства контроля или же обсуждения новых законов. И по своему меняющемуся составу, а главное, по духу, Земский Собор явился не постоянным учреждением, а живым органом связи трона с народом по воле самодержца, созываемым и помогающим ему в нужные моменты.

Как в области административно-экономической царям пришлось ратовать против дозволенного Шуйским произвола воевод, так и на долю Церкви осталось устранить немало плевел Смутного времени.

В Московском обществе нашлись предвестники петровских реформаторов, прельстившиеся Западом. Половина беды, если бы дело касалось лишь платья и бород, но они ополчились и на веру. Некий князь Иван Андреевич Хворостинин открыто объявил себя католиком и позволил себе глумиться над духовенством, называя русских "глупым людом" и отсталыми. После разных попыток воздействовать на князя царь Михаил Феодорович вынужден был сослать его в монастырь на покаяние.

Патриарх Филарет успел за долгие годы своего плена в Польше изучить методы иезуитов и по свежим следам распознал их действия в Москве за время лже-Димитрия, при котором впервые в столице проживал папский нунций. Патриарх был высокообразованным святителем, задолго до принятия сана (еще во времена Грозного) изучивший все тонкости латыни. Мы описали подробно его знаменитый диспут с польским канцлером Львом Сапегой в присутствии Сигизмунда III. К изумлению всех поляков и их духовенства, Филарет поставил своего противника в тупик, разрушив латинский дог мат "Филиокве" (см. гл. IV, § 4).

Пользуясь присутствием в Москве патриарха Иерусалимского Феофана IV (1608-1644), Филарет после своего посвящения поведал ему о трагическом положении православных в Польше. Как мы видели, Феофану IV, из Москвы проехавшему тайно в Киев, православные обязаны чудесным восстановлением в Западном Крае уничтоженного латинянами епископата.

В Москве же обоим патриархам пришлось на Соборе 1619г. разбирать дело справщиков книг — Дионисия, архимандрита Троицкого монастыря, старца Арсения Глухого и священника Ивана Наседки. Собор Московского духовенства осудил их в 1618г., еще до прибытия Филарета, за допущенные ими изменения в тексте Требника. Между прочим, они сочили нужным изъять из водоосвятной молитвы праздника Богоявления слова "и огнем". За совершенные изменения они было тогда же отлучены от Церкви.

Патриархи на Соборе тщательно разобрали воздвигнутые на отлученных обвинения, вследствие чего Собор оправдал всех трех и снял наложенное отлучение.

Гораздо важнее показались Филарету действия митрополита Крутицкого Ионы. Этот святитель, преисполненный добрых намерений, считал вполне достаточным при принятии латинянами православной веры преподавать им миропомазание. Однако в Русской Церкви издавна существовал обычай таковых еретиков сперва перекрещивать, а затем только миропомазать. Из этого видно, насколько в Московской Руси романизм считался извращенным учением, чуждым Церкви, лишенным даже апостольской преемственности в таинствах!

Филарет, перед Сигизмундом настаивавший на перекрещении королевича Владислава, тогдашнего кандидата на Московский престол114, естественно, вернувшись на Русь, не мог попустить такого нарушения древнего обычая Ионой.

Мы видели в IV главе, что на Русь переселялись в ту эпоху целые округа, спасаясь от преследований латинян в Литве и Польше. В частности, переходило немалое число белорусов. На Руси, пережившей хозяйничание иезуитов в Кремле, с ужасом взирали на униатов и ко многим переселявшимся относились с недоверием, опасаясь проникновения новых скрытых агентов Рима.

Имел основание опасаться этого и патриарх, лучше других знавший латинские хитрости. Сочтя поведение митрополита Ионы потворством романизму, он созвал в 1620 г. новый Собор в Москве, предварительно наложив на митрополита запрещение.

Собор одобрил суд патриарха и признал старый обычай перекрещения еретиков обязательным. Тогда Иона, действовавший вовсе не из симпатий к латинству, а лишь для облегчения кающихся еретиков возврата в Православие, не замедлил покаяться. Собор снял с него запрещение на первом же заседании.

На втором заседании Собор точно установил порядок принятия белорусов в Православие: следовало их перекрещивать, кроме тех, которые могли достоверно доказать, что они были уже крещены, причем обязательно через троекратное погружение, и миропомазаны, согласно древним правилам.

Обратим внимание на исключительную щепетильность наших предков к соблюдению обрядов и обычаев, ставшую причиной антиниконовского движения. Постановления Собора 1620г. можно рассматривать как реакцию русских святителей на беззаконные действия латинян в Польше, как преграду к их инфильтрации в Россию.

Патриарх Филарет — умный и энергичный святитель — не покладая рук работал над усовершенствованием образования духовного и светского. Он создал в Москве специальную школу языков, где опытные педагоги, покинувшие Западный Край, преподавали славянский, греческий и латынь. Филарет особо следил за развитием Заиконоспасской духовной академии, находившейся при Чудовом монастыре, состав преподавателей которой тщательно им подбирался.

Под его руководством были собраны редчайшие книги и рукописи, которым он и его ближайшие сотрудники пользовались для проверки духовных изданий.

Заботясь о всеобщем образовании, Филарет не забывал также и миссионерскую деятельность Русской Церкви. Им были тщательно собраны и записаны этапы проникновения русских в Сибирские земли. Желая увековечить память смелых русских пионеров-казаков, патриарх внес в Синодик имена всех погибших воинов.

Для успеха проповеди веры в огромных Сибирских областях он решил образовать первую архиерейскую кафедру в Тобольске — избранным центром миссии. Он назначил туда с титулом митрополита, игумена Хутынского новгородского монастыря — Киприана, посвященного 8 сентября 1620 г.

Благодаря ему многочисленные инородцы получили свет православного учения и крестились.

В 1616 г. царь Михаил Феодорович велел отстроить заново погоревшую Московскую типографию. Филарет бдительно следил за качеством издаваемых ею книг.

Заметим, что благодаря ему русское типографское искусство достигло таких успехов, что иностранцы, жившие в Москве или посещавшие столицу, в восхищении писали, что качество русских изданий ни в чем не уступало европейским.

Возродилось ювелирное искусство, чеканка монет (причем, при царе Михаиле были выбиты первые русские золотые), живопись, архитектура и т.д.

Великие государи задолго до Петра I обратили внимание на развитие заводов под техническим руководством иностранных инженеров, обучавших русских секретам европейской индустрии без принудительных мер Петра. Около Тулы были построены на реке Костроме и Шексне пушечные литейные, а в Москве — стеклянный завод и другие.

Опасаясь, как мы видели, проникновения латинян, русские звали к себе, главным образом, английских и немецких специалистов, которые образовали в Москве свою слободу, насчитывавшую к концу царствования Михаила Феодоровича больше 1000 протестантских семей, свободно молившихся в своих кирках, не вмешивавшихся в верования москвичей, ни в их политику.

Имена многих русских мастеров остаются связанными с реставрацией московских храмов и дворцов, разрушенных и разграбленных во время польского владычества и пожаров 1621 г., поглотивших три четверти столицы115. Царь и патриарх не жалели своих средств на восстановление из пепла московских святынь и сооружение новых храмов и домов.

Михаил Феодорович, нашедший Москву в развалинах, а царские палаты без дверей и лавок, сумел преобразить столицу, не забывая и о других русских городах, пострадавших от Смуты.

Наиболее подробное описание Москвы первой половины XVII в. принадлежит перу астронома и географа Адама Олеария (Олеариус), прибывшего в Россию в 1633 г. послом герцога Гольштинского116. Он нашел столицу уже в цветущем виде, оправившеюся от разгрома. Он описывает оживленные рынки, где изобиловали всевозможные товары. В лавках торговали превосходными сукнами, шелками, ювелирными изделиями, мехами, кожами и т.д. Посол особенно восхищался богатым убранством домов и теремов, школами, садами и вообще всем укладом жизни.

Большое развитие наблюдалось в садоводстве. Садовник Назар Иванов соорудил для царя диковину — висячий фруктовый сад из лучших сортов яблонь и груш. Из Готторпа Петр Марцелиус привез и пересадил туда кусты прекрасных роз.

Не имея возможности перечислить всех мероприятий Михаила Феодоровича, напомним, что в его царствование возобновились прерванные Смутой дипломатические и торговые сношения с западными государствами. Со времени Ивана III Русь обменивалась дипломатическими миссиями с германским императором, Данией, Венгрией, Венецианской Республикой и Турцией, а при Грозном все страны, торговавшие с Москвой, имели в столице свои посольства, в том числе и английская королева Елизавета, переписывавшаяся с Иваном Васильевичем, называя его своим братом. Историк Платонов отмечает, что король Яков Стюарт дал царю Михаилу Феодоровичу 20.000 рублей взаймы из своих личных средств и что торговля с Англией особенно процветала. Австрийские посланники посредничали при заключении царем мирных договоров с Польшей. Расширялись также обмены с Данией и Францией.

Сын короля датского Христиана IV Вальдемар просил руки царевны Ирины, приезжал для этого в Москву, но этот брак не состоялся, так как принц отказался принять Православие, чего требовал царь.

Все это показывает нам, что государи Московской Руси-империи, преодолевая недюжинные исторические препятствия, сумели не только завоевать своей стране достойное место среди прочих государств, но и превзойти их в устройстве социальной жизни народа.

Благодаря плодотворной "симфонии властей" Русь явилась государством со вполне сложившейся национальной культурой, глубоко пронизанной практической, а не формальной религиозностью, незаурядным самобытным искусством и быстро развивавшимся народным творчеством в области ремесла.

Государственным строем Московской империи до Олеария дивился австрийский посол Герберштейн, писавший, что уже Василий III имел власть, несравнимую с другими современными монархами Западной Европы.

2. Царь Алексей и патриарх Никон

Основная цель этого труда — указать путем исторического обзора на влияние православной веры на развитие Российской империи, а также на препятствия, с которыми Русской Поместной Церкви приходилось попутно встречаться. Нам думается, что исторические факты, приведенные нами в предыдущих главах, в достаточной мере свидетельствуют о значении этого фактора в развитии нашей государственности и культуры.

Русь, свободная от иноземного владычества, могла служить наглядным примером государства, сложившегося и развившегося гармонически в обширную империю благодаря вере, добровольно избранной в X в. св. равноапостольным Вел. князем Владимиром. История полностью опровергает голословные утверждения латинян об отсутствии в Православной Церкви творческого духа с момента ее разрыва с Римом.

Однако в каждом человеческом обществе, как бы совершенны не были его основы, наблюдаются, как и в природе, периодические подъемы и спуски. Неизменна и свята лишь Церковь Христова, имеющая обетование Спасителя.

Поэтому нечего удивляться тому, что после восьмивекового прогрессивного подъема Российской империи Провидению угодно было ниспослать тяжкое испытание, которое, впрочем, она переборола благодаря духовным силам, накопленным ею в прошлом.

В настоящий момент Россия переживает гораздо худшее испытание— иго богоборческой сатанинской власти коммунизма, но мы имеем все данные утверждать, что когда-то и это бремя с нее спадет, так как, несмотря на потоки крови и ужасы пыток, русская православная культура живет, как и скрытая в катакомбах гонимая вера.

Наша задача не угадывать исторические процессы и не назначать их сроки, а стараться исследовать причины, вызвавшие те или иные события для грядущих поколений. Признав основой государственного развития Руси ее Православие, мы видели, что Русская Церковь помогла государству избавиться от всех угрожавших ее существованию врагов, стать империей, т.е. центром притяжения и приютом многочисленных иноплеменников, а кроме того, отделенных от родины русских Западного Края укрепить на вековую борьбу с коварным латинством.

Следовательно, мы утверждаем, что непременным условием жизненности русского самодержавия была и будет его гармоническая связь с Церковью. Нарушать "симфонию властей" значит лишать равновесия само здание русской государственности, ставить ее под удары вражеских сил, ослаблять организм русской нации.

Удар, нарушивший в XVII в. эту вековую гармонию, был нанесен царем незлобивым, мягким по природе, "тишайшим" Алексеем Михайловичем. Первой жертвой его оказался оклеветанный историками патриарх Никон, а последствия сказались очень скоро в виде разрухи социальной системы, с таким старанием налаженной московскими государями. В свою очередь, именно эта разруха и привела к мысли Петра I целиком перестроить все здание империи на чужой лад, ломая самые основы прежней Московской Руси117. Такова последовательность событий, развернувшихся вследствие нечестивого дела, затеянного против Никона.

Патриарх Никон (1642-1667), из нижегородских крестьян по происхождению, был замечен царем Алексеем в бытность его архимандритом Новоспасского монастыря в Москве, принадлежавшего роду Романовых. Красивой внешности, прекрасно образованный монах, выдающийся оратор и аскет, Никон так понравился благочестивому молодому Алексею Михайловичу, что царь с ним тесно сблизился, и Никон стал еженедельно бывать во дворце, ведя с царем душеспасительные беседы. В 1649 г. Никон стал митрополитом Новгородским. Там ему пришлось проявить исключительное мужество, когда вспыхнул мятеж, вызванный хищениями бояр и воевод, пользовавшихся юностью царя для продолжения вышеописанных нами злоупотреблений своей властью. Никон своим авторитетом воздействовал на народ и бунт утих, тогда как в соседнем Пскове беспорядки продолжались несколько месяцев.

Новгородский митрополит на этой кафедре проявлял ту же мудрость и способность к управлению делами, что и в своем московском монастыре, продолжая жить строгой иноческой жизнью. В 1652 г. он был призван на Всероссийский патриарший престол.

Заметим, что, как бы предугадывая все горести от своего возвышения, Никон всячески упрашивал духовенство и царя не ставить его патриархом. Долго и униженно все добивались его согласия и уступил он, наконец, лишь послетого, как от духовного Собора и от царя получил торжественную клятву в Успенском соборе.

Почему столь упорно отказывался Никон и что побудило его требовать от всех полного повиновения ему в делах церковных?

Дело в том, что юного царя сумели окружить и подчинить своему влиянию родственники царя — бояре Морозовы, Мстиславские и пр., оттесняя от него мудрых советников, в том числе и Никона, как только царь его полюбил. Эта группа стала в своих корыстолюбивых целях злоупотреблять властью. Еще увеличилось число воевод в ущерб местному самоуправлению; Мстиславские обложили народ тяжкими налогами (напр., на соль), а их ставленники и приказные своим лихоимством вызвали ряд мятежей. Все царствование "Тишайшего" ознаменовалось войнами и мятежами118, эти последние исключительно происходили вследствие хищений негодных правителей.

Дабы восстановить порядок, Земский Собор 1649 г. решил составить новый свод законов, "Уложение". К сожалению, главными авторами "Уложения" явились некоторые бояре во главе с князем Одоевским, противники мирского начала и тайные сторонники обузданной Грозным ретроградной олигархии.

"Уложение" отметало вовсе местное самоуправление, а суд передавало полностью в руки боярских ставленников — воевод. Кроме того, во избежание того, как бы царь не воспротивился незаконным действиям этих правителей, был отменен древний порядок подачи государю "челобитных", т.е. частных прошений и жалоб, коим пользовались все подданные. Отныне челобитные стали подаваться в особый приказ, где чиновники произвольно поступали с просителями, а обиженных просто выдавали воеводам. Понятно, что таковые новшества укрепляли в населении ненависть к бюрократии, боярству и воеводам, справедливо обвиняемых простым людом в том, что они отделяли царя от народа. Олигархическая верхушка, кроме того, всемерно оттирала от правления среднее дворянство, служилых людей, из которых вышла сама династия Романовых. Отметим, что монархический принцип был столь укоренен в народной душе, что такие вожди бунтарей, как Болотников, Разин, Пугачев в XVII и XVIII вв., объявили, что они идут за царя.

Кроме того, "Уложение", вопреки уставам св. Владимира и Ярослава, впервые в русской истории накладывало руку светской влас ги на Церковь! Вопреки церковным Соборам и в нарушении канонов, в гл. XVII, статье 42 "Уложения" перечислялись все духовные власти и учреждения от патриарха до монастырей, которым впредь запрещалось принимать имения по духовным завещаниям на поминки усопших, как водилось в старину, под страхом конфискации в пользу государя. Судебная же власть Церкви переходила в особое бюрократическое учреждение — Монастырский Приказ, созданный в 1649 г. Новые порядки, как замечает проф. Зызыкин в своем капитальном труде о патриархе Никоне ("Патриарх Никон". Варшава, 1934-1938), еще не посягали на отобрание церковного имущества, но произвольно ограничивали расширение церковных земель (хотя в Московском государстве не было недостатка в землях!), а Монастырский Приказ являлся зародышем Петровского Синода, забравшего в свое ведение все церковные дела.

Таков был удар, нанесенный Русской Поместной Церкви, удар никем в то время не ощущенный: столь велико было еще для Руси ее "Святая Святых". Понял по существу и правильно охарактеризовал совершенное мудрый Никон. Знал он, какую ответственность принимал на себя, соглашаясь на патриаршество; поэтому он столько времени и отказывался от этого сана.

Как мы приводили в V главе, его понятие о патриаршестве точно соответствовало святоотеческой вселенской традиции, как о духовной части священной двоицы, неразрывно связанной гармоническим союзом, "симфонией": власти царя и патриарха.

Принять патриаршество он мог, только заручившись гарантией, что светская власть никогда не посягнет на права Церкви, которые защищать придется ему как ее поместному главе и первоиерарху. Он совершенно ясно видел, что нарушение этих прав ему следовало ожидать не от Алексея Михайловича — государя доброго, которого он любил, как сына и друга, но от группы бояр, ослепленных своими олигархическими интересами. Уже в Новгороде Никон на местах убедился во вреде их действий, вызвавших бунты и беспорядки. Об этом можно судить по сохранившемуся суждению патриарха об авторах "Уложения": "А указал государь царь то все Уложение собрать и в доклад написать боярам, кн. Никите Ивановичу Одоевскому с товарищами, а он — князь Никита — человек прегордый, страха Божия в сердце не имеет и Божественнаго Писания и правил свв. Апостолов и свв. Отцов не чтит и не разумеет и жить в них не хочет, и живущих в них ненавидит, как врагов сущих, сам будучи врагом всякой правды, а товарищи его люди простые и Божественных Писаний не ведущие. А дьяки (т.е. чиновники) — ведомые враги Божий и дневные разбойники, без всякой боязни людей Божьих губят".

Став патриархом, Никон приложил все старания к тому, чтобы оградить Церковь от проведения в жизнь вышеуказанных антиканонических мер. Этим он, естественно, навлек на себя злобу авторов "Уложения", рассчитывавших увеличить свои поместья за счет церковных земель и ставших заклятыми врагами патриарха, не упуская случая чернить его перед царем. Олигархам нужен был слабый царь, послушный их коварным замыслам, и немой патриарх. Никон же, оставшийся в душе смиренным иноком, был преисполнен сознания величия своего сана, к которому ото всех требовал подобающего почтения. Благодаря этому патриаршество приобрело в Москве тот же престиж и мощь, что при Филарете. Строгий постник и аскет, Никон поражал всех своим видом и богатством своих облачений при разных церемониях и выходах.

Величие патриаршего двора напоминало изумленным грекам и иностранцам, приезжавшим в столицу, лучшие времена Византийской империи.

Алексей Михайлович высоко ценил и почитал патриарха, прислушивался к его советам, видя в этом необычайно одаренном святителе верного помощника и отца духовного, каковым издревле являлись митрополиты всея Руси, а затем патриархи, для Московских государей, по традиции "симфонии властей".

Как и Петр Могила в Киеве, Никон все старания приложил для усовершенствования церковной жизни, добиваясь повиновения и прилежания от пастырей, соблюдения уставов от монашествующих, сам всегда давая пример справедливости и милосердия к бедным и обиженным. К неудовольствию царедворцев, Никон широко пользовался дружбой царя, "печалуясь" за жертв воеводских лихоимств.

Ему Русская Церковь обязана укреплением того богослужебного чина, который употребляется до наших дней. Удалось Никону этого достичь не без труда, как и реформатору книг и обрядов в Западной Руси — великому Петру Могиле. Книжное исправление, начатое еще Максимом Греком119 в XVI в., шло неудовлетворительно вследствие недостаточного надзора над писцами. Незамеченные ошибки и пропуски со временем укоренялись в обиходе, что вызвало требование отцов Стоглавого Собора при Грозном, чтобы духовенство сличало переписываемые книги срукописями. Книгопечатание, начатое в Москве в 1563 г. диаконом Иваном Федоровым, способствовало пущему распространению ошибок.

В 1649 г. был проездом в Москве Иерусалимский патриарх Паисий I (1645-1661), заметивший некоторые неточности в обрядах и книгах, о чем сделал царю соответствующие замечания. Став патриархом, Никон немедленно отправил на Восток Троицко-Сергиевского келаря Арсения Суханова120 для сличения книг с греческими подлинниками и покупки рукописей. Вскоре из разных греческих и восточных монастырей им было собрано 498 рукописей и сличением их занялся сам патриарх при помощи знатоков греческого языка — ученых монахов, вызванных из Киева: Арсения Сатановского, Епифания Славеницкого и Дамаскина Птицкого. Епифаний, кроме того, возглавил учрежденное патриархом Филаретом Чудовское училище в Москве.

Библиотека, составленная Никоном, поражала своим богатством. В ней находились греческие и латинские издания святых Дионисия Ареопагита, Иустина Философа, Григория Чудотворца, Климента Александрийского, Кирилла Иерусалимского, Афанасия Великого, Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Григория Нисского, Кирилла Александрийского и многих других Отцов. Там же имелись и научные труды по физике, географии, грамматике, логике, космографии, всевозможные лексиконы и карты. Царь Алексей, со своей стороны, всячески покровительствовал распространению технических и научных европейских трудов, искусства, театра, музыки, следуя примеру своего отца. Напрасно недобросовестные писатели изображают допетровскую Русь как азиатскую страну: наша своеобразная культура ничуть не теряла от сравнения с западной, а о столице еще географ Ботер (XVI в.) оставил восторженные отзывы, считая Москву четвертой по величине европейской столицей (после Константинополя, Парижа и Лиссабона), насчитывая в ней 600.000 жителей!

Итак, убедившись в чистоте Православия, сохраненного греками, вопреки обратному мнению, укоренившемуся у многих москвичей после Флорентийской унии, патриарх стал энергично устранять все чины и обряды, не соответствовавшие греческим и восточным. Одновременно его помощники без устали исправляли старые книги и печатали ими просмотренные, согласно источникам. За их трудами следили, с большим неудовольствием, многие, подозревавшие в Киевских ученых тайных врагов Православия, за свое вековое общение с латинянами заразившихся всякими ересями и желавшими привить оные в Москве — крепости православной веры!

Заметим, что коварные враги Никона, хотя и понимали важность затеянной им реформы, но вторили недовольным и разжигали страсти против патриарха, желая погубить своего противника в глазах царя и народа.

Дабы узаконить свою реформу, патриархом было созвано несколько Соборов в Москве. Первый был посвящен делу исправления книг и открылся в 1654 г. в присутствии Алексея Михайловича и в составе пяти митрополитов, четырех архиепископов, одного епископа и многочисленных архимандритов, игуменов и протоиереев.

Открывая Собор, Никон обратил внимание на необходимость сохранять святоотеческое наследие в абсолютной чистоте и целости. Затем было оглашено деяние Собора, состоявшегося в Константинополе по поводу утверждения патриаршества на Руси, согласно которому под угрозой анафемы Русская поместная Церковь обязывалась быть во всем согласной с Церковью Византийской. Патриарх привел примеры некоторых новшеств, вкравшихся из-за недосмотра в московские служебники и доказал, что ни в древнеславянских, ни в греческих рукописях таковых не имелось. После этого он запросил Собор: каким же служебникам следовать? Тогда последовал единогласный ответ: "Достойно и праведно исправити противо старых — хартейных и греческих". То же было постановлено касательно обрядовых различий. Определения этого Собора были утверждены в том же году Константинопольским Собором, созванным патриархом Паисием.

Собор 1655 г. явился продолжением первого. На нем присутствовали патриархи: Макарий Антиохийский (1648—1672) и Гавриил Сербский. Собор занялся сличением книг и рукописей, привезенных в Москву Арсением Сухановым, со славянскими. В заключение Собор заявил, что "древние греческие с ветхими славянскими книгами во всем согласуются. В новых же московских печатных книгах с греческими и древнеславянскими многие несогласия и погрешения". И подтвердили постановления Собора 1654 г. Московского и Константинопольского. Желая положить начало этому важному делу, сами отцы Собора занялись исправлением служебника, который постановили напечатать в том же году, "во всем справя и согласно сотворя древним греческим и славянским".

Несмотря на совершенно ясные решения этих Соборов, враги патриарха стали повсеместно возбуждать против его реформы простой народ, играя на врожденной в русских любви и привязанности к старине.

Главнейшие причины, вызвавшие раскол "старообрядцев", поражают своей мелочностью, если сравнить их с мероприятиями доктринального и обрядового характера, проведенными латинской церковью и закрепленными ею. Во-первых, исправление Соборами ошибки вовсе не затрагивали догматов, в чем можно убедиться из перечня инкриминированных новшеств, отвергнутых Русской Церковью: служение по старым книгам, а не по новым; креститься двумя перстами, а не тремя; употреблять двойную (сугубую), а не тройную (трегубую) аллилуйю; осмиконечный крест, вместо четвероконечного; совершение литургии на семи просфорах, вместо пяти; хождение "по солнцу" (посолон), а не против солнца; произношение и писание имени Спасителя "Исус", а не "Иисус" и т.д. Сами старообрядцы в мелочах делились на разные толки того же свойства. За такие, в сущности, пустяки фанатики "старой веры" пошли в дебри, скиты, дабы не соприкасаться с "Никоновской Церковью", казавшейся им приспешницей сатаны!

Будь на Западе хоть тысячная доля консервативности наших старообрядцев, Европа со времени Гильдебранда превратилась бы в сплошную бойню. Следует подчеркнуть, что для осуждения "двуперстия" потребовался созыв Собора 1656 г., на котором, кроме того, была одобрена переведенная с греческого и изданная Никоном книга "Скрижаль"121.

Так как противники реформы стали в самой резкой форме поносить патриарха и возбуждать народ, пришлось сослать бывших приятелей Никона по "Вонифатьевскому кружку" — протопопов Ивана Неронова и Аввакума Петрова. Второй в 1664 г. вернулся из ссылки и усилил кампанию, ведомую против Никона, приобретая себе сторонников среди бояр и кругов, близких царю.

В том же 1656 г. на Соборе, состоявшемся в крестовой палате патриарха, Антиохийский патриарх Макарий вступил в оживленные прения с русскими епископами по вопросу о перекрещивании принимавших Православие латинян, как было определено Собором 1620 г., созванном патр. Филаретом. Макарий, в конце концов, сумел убедить русских в действительности латинского таинства крещения и Собор принял соответствующее решение: впредь латинян не принуждать ко второму крещению. Об этом же был издан особый указ.

Волнения, вызываемые "старообрядцами", наконец вынудили наложение на них церковной кары. Так как патриарх в то время уже удалился в Воскресенский монастырь (о чем речь позже), Собор 1666 г. был созван в Москве по инициативе самого царя. Отцы приглашались высказать решение "на новоявльшияся раскольники и мятежники святыя православно-кафолическия Церкве".

Начатый в феврале Собор имел 11 заседаний. На первом — в крестовой патриаршей палате — присутствовали исключительно только архиереи. На тройной вопрос: как думать о греческих патриархах, о греческих книгах и о Московском Соборе 1654 г., они ответили, что следует признавать чистоту их Православия, что и засвидетельствовал каждый своей подписью.

На втором заседании, происходившем 19 апреля в царской палате, в присутствии царя и его приближенных, Алексей Михайлович сказал речь о распространении раскола и попросил Собор обратить на него особое внимание. Кроме того, царь сообщил о ценной находке в царской сокровищнице—книги "Хрисовул", присланной царю Феодору Иоанновичу Восточными патриархами в честь утверждения патриаршества на Руси. Он пожелал прочесть книгу на Соборе и, дойдя до находившегося в ней "Символа Веры", встал и, прочтя "Символ", спросил Собор и бояр: так ли они веруют? Последовал ото всех утвердительный ответ122.

Следующие заседания были посвящены расколу. Раскаявшиеся "старообрядцы" — еп. Александр Вятский, Ефрем Потемкин, иеромонах Сергий, старец Серапион и другие были Собором прощены; другие же, как протопоп Аввакум, священник Никита и диакон Феодор, были преданы анафеме, лишены сана и сосланы. На последнем заседании Собор выработал и издал "Наставление благочестия церковного", заповедуя и повелевая пастве держаться во всем Св. Восточной Апостольской Церкви. Кроме того, предписывалось пользоваться исключительно лишь новоисправленными книгами, напечатанными при Никоне, и перечислялись все вышеуказанные раскольничьи заблуждения, представленные как противные православной практике. Против раскола была издана Собором, кроме того, книга "Жезл правления", поясняющая смысл Никоновской реформы. Заметим, что вследствие соборного осуждения, старообрядцы остались без иерархии и без священников, и вскоре потеряли свое единство, разделившись на разные секты, вплоть до изуверов-"хлыстов".

Вернемся к патриарху Никону. Проводя с успехом сложную церковную реформу, он не забывал об оторванной от Москвы западнорусской православной пастве и внимательно следил за событиями в Польше, вызванными казачеством.

В главе IV мы не раз касались роли этих своеобразных рыцарей XVI в., наводивших страх на польских ксендзов и панов. То нападая на всех своих соседей, то заключая с ними эфемерные союзы ради выгоды, казаки отличались, тем не менее, искренней преданностью Православию. Не раз запорожцы устремлялись в Киев на зов гонимых униатами единоверцев.

Короли с 1570 г. тщательно пытались обезопаситься от этих предприимчивых соседей, прикрепляя их в качестве пограничной стражи Речи Посполитой. Первоначально "реестровые казаки" составляли отряд в 300 человек, затем — в 500 (при Стефане Батории). Наконец, в 1625 г. их насчитывали до 6.000.

Зародышем "Запорожской Сечи" проф. Любавский считает крупную казачью артель, еще в XV веке промышлявшую у татар "за порогами". Туда стали стекаться казаки, желавшие вольной жизни, а не холопства у польских панов. Неведомое на Руси, крепостное право процветало в Польше после Люблинской унии, и Сечь явилась убежищем для многих порабощенных русских.

С 1638 по 1648 г., в отместку казакам за их дерзкие набеги, Польше удалось занять всю Малороссию и жестокими мерами превратить население в холопов шляхты. Непрестанно происходили казни казаков наряду с издевательствами над православными храмами и духовенством. Униаты же неистовствовали без удержу.

Как было сказано нами выше, в Московской Руси крестьяне прикреплялись к земле, но не к владельцу, располагавшему землей за его службу государству. Служилые дворяне не имели права судить крестьян, ни продавать их, ни распоряжаться их имуществом. Крестьяне и служилые люди одинаково служили государству. Хлебопашцы имели к тому же право свободного выбора земли, к которой они желали быть прикрепленными для работы. Крепостного права не существовало, тогда как в Малороссии, по польской традиции, шляхта закабаляла крестьян, как рабов, распоряжаясь людьми и их имуществом по своему произволу.

Наконец, в 1648 г. сотник малороссийского реестрового войска Богдан Хмельницкий, бежавший на Сечь от поляков, сумел подготовить по всей Украине ("окраина" — пограничная земля) массовое восстание. Через полгода весь край оказался в руках казаков, поддержанных крестьянами, восставших против своих панов. Хмельницкий стал хозяином Галичины, Подолии и Волыни после блестящих побед, одержанных его войсками над поляками на реке Желтыя Воды и под Корсунем. Брат умершего в 1648 г. короля Владислава IV Ян-Казимир уклонился от перемирия со взбунтовавшимися холопами, каковыми считали поляки казаков и все население Малороссии. Хмельницкий был принят в Киеве Иерусалимским патриархом Паисием I, который благословил его на продолжение борьбы с Польшей.

Со всех сторон возмущались жестокостями униатов. Игумен Брестского монастыря Афанасий Филиппович, твердый защитник веры, был схвачен иезуитами 5 сентября 1648 г., подвергнут страшным истязаниям огнем и наконец обезглавлен. Главная вина Афанасия состояла в том, что он обличал самозванство Лубы, мнимого сына Марины Мнишек, которого отцы иезуиты выставляли кандидатом на Московский престол!

Епископ Могилевский Сильвестр Коссов (1649—1657), выбранный митрополитом Киевским и утвержденный Константинопольским патриархом 18 января 1649 г., горячо надеялся на победу Хмельницкого. По примеру Петра Могилы, митрополит всемерно поддерживал православных в их тяжелой борьбе с унией. Униаты усиленно распространяли изданную в 1648 г. книгу грека-ренегата Льва Аллатия (библиотекаря Ватикана) "О непрерывном согласии церкви западной и восточной", утверждая, что Восточная Церковь всегда признавала вселенское главенство римских пап! Сильвестр издал на польском языке "Патерик".

Тем временем казаки возобновили войну и Хмельницкий разбил поляков, которые вынуждены были заключить с гетманом Зборовский договор. Полякам запрещалось вводить в Малороссию войска, а евреям — селиться в городах, где жили казаки (дабы не были бы они "державцами, откупщиками и закупщиками христиан"). В сенате предоставлялось особое место Киевскому митрополиту, чтобы иезуиты не имели права открывать своих школ в Киеве , а в других местах, рядом с иезуитами, могли бы существовать и православные школы; наконец, уния — "причина несчастий" — должна была быть совершенно уничтожена.

Поляки отказались исполнить условия договора, считая их унизительными. Новая война, начатая в 1650 г., оказалась неудачной для гетмана, которому изменили его случайные союзники — крымские татары.

В невыгодном для него Белоцерковском договоре (1651 г.) мы находим трогательное заявление казаков: "Вера греческая, в которую войско запорожское верует, в давних вольностях и по данным правам имеет быть".

Заметим, что для победы над казаками в Польше пришлось произвести общее вооружение шляхты, а легат папы Иннокентия X (1664—1655) привез полякам (как некогда крестоносцам!) благословение и отпущение грехов, а королю Яну-Казимиру — мантию, освященный папой меч и титул "Защитника веры"!

Хмельницкий, опасаясь нового польского ига для Малороссии, не надеясь больше на татар, решил просить царя принять запорожское войско "под свою высокую руку" как православных братьев.

Через посредство двух греков — Ивана Тофрали и монаха Павла — к царю прибыл посол гетмана в декабре 1652 г., затем в 1653 г. — два посла, посетившие также и Никона с той же просьбой.

Патриарх, хотя и предвидел нелегкую войну за освобождение Малороссии, но приложил все свои усилия, чтобы Алексей Михайлович, еще колебавшийся, смилостивился над просителями, и достиг этого. Для войны с Польшей, благодаря опять же патриарху, было особо отменено местничество123, о чем заявил царь в своей речи в Успенском соборе 23 октября 1653 г. Тогда же сообщил он о своем решении идти против поляков, "посоветовавшись с отцом своим, с великим государем, святым Никоном патриархом".

В январе 1654 г., в Переяславле, войсковой круг выслушал речь гетмана Хмельницкого, сказавшего следующее: "Паныполковники, есаулы, сотники, все войско запорожское и все православные христиане! Ведомо вам всем, как Бог освободил нас из рук врагов, гонящих Церковь Божью и озлобляющих все христианство нашего Восточного Православия. Вот уже шесть лет живем мы без государя в беспрерывных бранях и кровопролитиях с гонителями и врагами нашими, хотящими искоренить Церковь Божью, дабы имя русское не помянулось в земле нашей, что уже очень нам всем наскучило, и видим, что нельзя нам жить больше без царя... Об утеснениях от польских панов нечего и говорить — сами знаете, что лучше жида и пса, нежели христианина — брата нашего, почитали. А православный христианский великий государь, царь Восточный, единого с нами благочестия, греческого закона, единого исповедания, едино мы тело церковное с Православием Великой России, главу имея Иисуса Христа. Этот великий государь, царь христианский, сжалившись над нестерпимым озлоблением Православной Церкви в нашей Малой России, шестилетних наших молений беспрестанных не презревши, теперь милостиво свое царское сердце к нам склонивши, своих великих ближних людей к нам с царскою милостью своей прислать изволил; если мы его с усердием возлюбим, то кроме его царской высокой руки благотишайшего пристанища не обрящем; если же кто с нами не согласен, то куда хочет, — вольная дорога".

Народ единодушно закричал на это: "Волим под царя Восточного, православного! Лучше в своей благочестивой вере умереть, нежели ненавистнику Христову поганому достаться! Боже, утверди! Боже, укрепи! Чтоб мы во веки все едино были!" (С.Соловьев, т.Х, гл. III, с. 1635).

Такова была тяга к Православию и она воссоединила Великую и Малую Русь.

Следствием присоединения Малороссии явилась, естественно, русско-польская война. Этой кампании предшествовали грамоты в королевские области такого содержания: "В Польское королевство и Литовское княжество, матери нашей, Святой Восточной Церкви, сынам, греческого закона православным архиереям, иереям и всего священнаго и иноческаго чина и всем православным христианам всякаго чина и возраста и достояния по городам, местечкам, селам и весям: от многих времен от Святыя Восточныя Церкви к нам — чадам ея — и от всех православных христиан Малыя России моление было, да законным вспоможением елико верным, но верным достоит помогать, поможем.

И вот теперь умилостивились мы, и Малую Россию, православных христиан, под единаго словесных овец Пастыря—Христа Бога нашего — державу решили принять. И вот теперь всем извещаем, что богохранимое наше царское величество за Божиею помощью, собравшись со многими ратными людьми, на досадителей и разорителей Св. Восточной Церкви греческаго закона, на поляков вооружаемся, дабы Господь Бог над всеми нами, православными христианами, умилосердился и через нас — рабов своих — тем место сотворил и Св. Восточным Церкви от гонения освободились и греческими старыми законами красились; чтоб за многие королевския неправды и за нарушение вечнаго докончания воздалась месть. И вы бы, православныя христиане, освободившись от злых, в мире и благоденствии прочее житие провожали; и сколько вас Господь Бог на то доброе дело возставил, прежде нашего царскаго пришествия разделения с поляками сотворите, как верою, так и чином, хохлы, которые у вас на головах постригите, и каждый против супостат Божьих да вооружается. Которые добровольно прежде нашего государева пришествия известны и верны нам учинятся, о тех мы в войске заказ учиним крепкий: да сохранены будут их домы и достояние от воинского разорения" (Моск. Глав. Архив Министерства Иностр. Дел. "Дела польския 1654 года").

Присоединение Малороссии к России вызвало сопротивление среди южнорусских помещиков и магнатов, которых московские порядки прежде всего лишали крепостного труда. Зато народ ликовал. Ватикан, пораженный решением Москвы, усилил свой нажим на польское правительство, дабы униаты не сдавали своих позиций, но на некоторое время гонения приостановились.

По Андрусовскому миру (1667 г.), заключенному после десятилетней русско-польской войны, шедшей с переменным успехом из-за внутриказачьих смут, Россия, наконец, вернула себе древний Киев, Смоленск и Северскую землю, оставив за собой левобережную Украину. Окончательное освобождение Малороссии последовало лишь при царевне Софии в 1686 г., при заключении Московского, так называемого "Вечного мира". Согласно "Вечному миру", Россия получала право заступаться за православных в Речи Посполитой124. Однако, как мы увидим, на практике это ни к чему не привело.

Уже после Андрусовского договора, латинская партия усилила свою агитацию. Ее вдохновителем стал униат Гавриил Коленда, архиепископ Полоцкий, затем митрополит.

На место отказавшегося от престола Яна-Казимира королем стал друг и приспешник Коленды Михаил Вишневецкий. По его настоянию, в законодательство было внесено следующее постановление: "Ариане и отступники от католической веры, равно, как и от унии , перешедшие в другое исповедание, не должны пользоваться покровительством сеймовых конституций, обеспечивающих свободу исповедания. Отступников должно наказывать изгнанием из отечества , если вина их будет доказана судебным порядком".

Отметим, заканчивая о делах внешних, редкий такт и выдержку вдохновителя освободительной войны — патриарха Никона. Летом 1657 г. в Киеве скончался митрополит Сильвестр. В Москве Никона стали со всех сторон убеждать посвятить нового митрополита, т.е. принять Киев в свою юрисдикцию.

Никон отказался, так как Киев находился еще под Константинопольскими патриархами и вмешательство его было бы неканонично. Запомним этот высокий пример деликатности, данный Никоном, хотя он имел и власть и случай воспользоваться политической мощью Москвы, но для него авторитет несчастных Вселенских патриархов — турецких пленников — стоял выше личных успехов. Киев вышел из юрисдикции Константинополя лишь при царевне Софии.

Это решение патриарха было в грубейшей форме осуждено дядей царя — боярином Семеном Стрешневым, заведовавшим Литовским Приказом, врагом Никона.

Весьма любопытно, что, охотно заимствуя на Западе технические знания и полезные искусства, русские продолжали относиться с подозрением к Римской церкви, чувствуя в ней неумолимого врага.

Так, в 1656 г. из Москвы было отряжено посольство в Венецианскую Республику, с которой налаживалась торговля. Во главе посольства был Иван Иванович Чемоданов. Когда русские проезжали через папские владения, прелаты удивили их своим радушным приемом, но от предложения посетить Рим Чемоданов отказался.

Тогда кардинал Роспильони — статс-секретарь папы Александра VII (1655—1667) — распорядился, чтобы нунций в Венеции Караффа всячески содействовал устройству русским самого широкого приема. Дело в том, что Ватикан в то время беспокоился не на шутку о судьбе Польши, теснимой московскими войсками и Хмельницким.

Действительно, посольство было радушно встречено венецианцами. Кроме того, под большим секретом кардинал поручил Караффе добиться свидания с Чемодановым в целях задобрить царского посла "подарком" в 200 скуди, сказав ему "о надежде папы на то, что царь и в дальнейшем не изменит своего милостивого отношения к католикам, тем более, что расхождение Русской Церкви от Римской не столь велико".

Чемоданов деликатно отказался от встречи с нунцием. Заметим, что русское посольство было в Венеции горячо встречено греками, там проживавшими. Их духовенство, приветствуя русских, сравнило Алексея Михайловича с Константином Великим и умоляло русских просить царя поскорее победить нечестивых турок и освободить Византию. Послы были бесконечно тронуты подобными речами.

Позже царский посол Менезиус поехал в Рим к папе Клименту X (1670-1676) с царской грамотой, призывая его к союзу против турок и прося его повлиять с этой целью на Францию и Англию. Перед аудиенцией папский церемониймейстер предупредил посла, что следовало ему поцеловать ногу у папы. На это Менезиус ответил: "Ногу папскую целовать отнюдь мне не велено, потому что великий государь наш католицкому римскому закону не повинуется; да и в прошлых годах, когда греки с латинцами были в соединении веры, и тогда греки папу в ногу не целовали. Когда в 1438 г. приезжал в Феррару к папе Евгению IV Царьградский патриарх Иосиф с митрополитами и епископами,то папа целовался с ними по-монашески и потом митрополиты и епископы и иные чины целовали его в руки".

Церемониймейстер возразил ему: "Если к папе приедет цесарь или какой другой христианский потентат и ногу папскую целовать не будет, то папу видеть не может". Менезиус ответил: "Когда так, то пусть папа велит меня отпустить".

Аудиенция все же состоялась и Менезиуса заставили силой преклонить колено перед папой, за что после он жаловался кардиналу Алтерию — племяннику папы, который сослался на обычай. Папа в ответной грамоте не захотел величать Алексея Михайловича царем, чем Менезиус оскорбился, и посольство закончилось ничем (Соловьев).

3. Гармония и ее нарушение

Дружба, связывавшая царя Алексея Михайловича и патриарха Никона, столь неприятная для некоторых бояр, приносила свой плод. Как мы видели, смелое выступление России в защиту гонимых единоверцев в Польше, сильно озадачившее латинян, дало грекам и другим нациям, угнетенным турками, надежду на возможность их освобождения. Увы! европейская политика помешала русским государям завершить чаемый крестовый поход на ислам.

Благодаря близости Никона к царю, население получило в его лице постоянного защитника и ходатая, а царь — ценного советника в различных делах. Антиканонические пункты "Уложения" касательно церковного имущества и суда пока еще оставались без применения. По своему положению, Никон участвовал в заседаниях боярской Думы, с чем не могли примириться те, которые прощали это Филарету, но не крестьянскому сыну, ставшему вторым лицом в государстве.

В 1653г. царь приказал титуловать Никона "патриархом Московским и всея Великия и Малыя России", а после завоевания Вильны — "и Белыя России", сам принимая одновременно соответствующие титулы.

Более того, когда Алексей Михайлович отправился с войском в поход против Польши в 1654 г., он даровал патриарху особый титул "великого государя", которым, как мы видели, до этого именовался лишь Филарет как царский родитель. Вместе с этим, на время отсутствий царя в столице патриарху поручалось все управление страной как государственному регенту, а также попечение над семьей государя.

Когда в 1654г. в Москве разразилась страшная эпидемия чумы, буквально обезлюдившая большую часть столицы, патриарх немедленно спас царскую семью, перевезя ее в Калязинский монастырь, а оттуда доставил к царю в Вязьму.

Как государственный регент патриарх поражал всех, даже врагов, своим большим умом, работоспособностью и умением разбираться в людях. Тут более, чем раньше, Никону была дана практическая возможность устранять все неправды лихоимцев и, принимая ежедневно бояр с докладами, править согласно христианской справедливости. Как регент патриарх нередко круто и надменно обращался с боярами, никому не позволяя обижать народ или злоупотреблять властью.

Разумеется, некоторые только и ждали случая ему за это отомстить. Павел Алеппский, архидиакон Антиохийского патриарха, в своих записках, восхищаясь красотой и порядком отстроенной Москвы, непрестанно украшаемой, описал чин приемов Никона как регента и величавое обращение его с боярами. Иподиакон его — Шушерин — в своих воспоминаниях о Никоне свидетельствует, насколько в домашнем обиходе патриарх поражал всех своей скромностью и нетребовательностью с тех пор, как стал митрополитом Новгородским и во все время своего патриаршества. Пища его всегда отличалась в частном быту монашеской скудностью. Заметим, что Никон тяготился пышным титулом "великого государя", которым наградил его царь, и говорил о нем, как о "горделивом и проклятом названии". Также не любил он пользоваться своими новыми церковными титулами и на соборных актах обычно подписывался "архиепископ царствующего града Москвы и патриарх всея России". Регентство, как и патриарший престол, были ему даны против его воли и, если в исполнении своих обязанностей Никон и окружил себя торжественным церемониалом и требовал от каждого подчинения, то эту внешность он рассматривал, как подобающую высокому патриаршему сану. Из сочинений Никона и всех его обращений явствует, насколько его понятие о патриаршестве православном соответствует древним традициям Вселенской Церкви и учению св. Отцов125.

Помимо государственных и церковных забот, Никон всячески содействовал, будучи как бы соправителем Алексея Михайловича, развитию народного просвещения, искусства, промышленности и всех отраслей экономики.

Благодаря просвещенному и высокообразованному европейцу — боярину Ордыну-Нащокину, возглавлявшему русскую дипломатию, в Москве появилась первая газета "Куранты", где сообщались, между прочим, все западные новости. Между Россией и Западом было установлено регулярное почтовое сообщение, а в обществе все более и более распространялось изучение иностранных языков, особенно латыни и немецкого.

Из высокообразованных людей той эпохи следует назвать также монахов Симеона Полоцкого (из Киева, выдающегося проповедника и поэта, создавшего вторую типографию в Москве), Епифания Славенецкого и окольничьего Ртищева. Ртищев — любимый советник царя — устроил под Москвой Андреевский монастырь, куда за его счет приехало больше 30 ученых монахов из Киево-Печерской Лавры. Им было поручено переводить иностранные сочинения и преподавать греческий, латынь и славянский языки, философию,риторику и словесность126.

Епифаний Славенецкий, по его просьбе, составил для этой монастырской школы греко-славянский лексикон, а Смотрицкий — славянскую грамматику.

В 1667 г. царь получил челобитную от прихожан монастырской церкви св. Иоанна Богослова с просьбой устроить и при ней подобную школу.

Иностранное влияние шло, как замечает проф. Платонов, с одной стороны, из Западной Европы (преимущественно от немцев), а с другой — от греков и малороссов. Задолго до Петра, как было сказано, еще при Иване III русские государи считали полезным, при обязательном условии сохранения чистоты веры и церковных обычаев, поучиться у иностранцев современной технике, ремеслам и разным наукам.

"Окно в Европу", давно прорубленное, позволяло русским наблюдать за иноземным миром, откуда приезжали к ним всевозможные специалисты, но также перенимались вместе с модами понятия, иногда совершенно чуждые русской культуре. Однако в то время общественные основы были еще настолько крепки, что, переодеваясь в "немецкое" платье или польский "кунтуш", русский человек оставался верен старине127. Ордын-Нащокин, при всей широте своих взглядов, был решительный противник всяких перениманий в бытовой жизни и говорил: "Какое нам дело до иноземных обычаев? Их платье не по нас, а наше не по них".

По подсчету академика Соболевского, еще до прихода киевских учителей, в Москве было много частных школ, а грамотных было: все духовенство и монахи, 70 % землевладельцев и 70 % купцов. Следовательно, Москва в этой области не уступала Западным столицам!

Украшение и расцвет городов выдвинули на первый план многих русских мастеров и художников.

С давних пор русское искусство поражало иностранцев. В XV в. наши мастера приглашались королем Владиславом Ягел-лоном в Польшу. Там, соперничая с итальянскими художниками, они расписали некоторые латинские храмы, и их фрески украшали капеллу и залы Вавельского королевского замка в Кракове.

Построенные при царе Михаиле литейные заводы улучшались технически, новые строились в Туле и Кашире для литья железа, а в Соликамских копях нашли медную руду и медь продавалась на рынках по четыре с половиной рубля за пуд. К концу царствования новые копи обнаружены были около Олонца и на реке Мезене. Стекольная промышленность, начатая по приказу царя в селе Измайловском, скоро прославилась своими изделиями по всему государству, как и образцовая ферма в том же селе, где работали с земледельческими орудиями русского производства, например, водяными и ручными молотилками.

Улучшалось и военное дело. В 1649 г. царь создал пехотные полки, разделенные на роты и вооруженные саблями и мушкетами.

Указом 1667 г. учреждалось кораблестроение. Боярину Ор-дын-Нащокину было поручено создать флот Хвалынского (Каспийского) моря, на первой русской верфи в деревне Дединове на Оке был построен первый русский корабль "Орел". Этот подлинный "дедушка русского флота", к сожалению, был сожжен Стенькой Разиным. Для Каспийского флота царь нанял в качестве "капитана и главного навигатора" голландца Давида Бютлера.

Умный и предприимчивый народ наш быстро осваивал выгоды иностранной техники, в совершенстве овладевал ею и поражал всех своим мастерством. На рынках, богато снабженных, стали появляться самые разнообразные предметы кустарного ремесла, художественные ювелирные изделия и т.д. Умелая рука, несомненно, смогла бы в скором времени помочь России догнать и перегнать Западную Европу, не прибегая к методам Петра I.

Простой крестьянин Иван Посошков ( 1729) в своем труде "О скудности и богатстве" опередил свой век, положив основы политической экономии как науки. Только спустя 50 лет по его смерти наука эта появилась на Западе. Труд его остался забытым и был случайно найден лишь в царствование Николая I.

Улучшая материальный быт, народ продолжал черпать свой нравственный идеал в церковности. Настольной книгой "от хижин до дворцов" был "Пролог", духовная энциклопедия Православного Востока. В нем выражался подвижнический идеал, вытекавший из приводимых святоотеческих поучений и житий святых. Места из "Пролога" читались в церквах и монастырях. Смысл жизни в "Прологе" представлен, как стремление к аскетизму в духе древнего монашества. К "Прологу" приписывались новые поучения, в зависимости от церковных требований. Книга эта так же разнится от Тридентской морали романизма, как и от позднейшей материалистической "Энциклопедии", увлекшей Запад. Патриархальный быт Московской Руси, жившей под влиянием "Пролога", действительно не нуждался в западной морали, изуродованной компромиссным духом латинства. Европа XVII в. ни в духовной, ни в государственной области не могли служить примером для Российской империи, во главу угла поставившей традиционную "симфонию властей".

Любопытно, что для расшатывания этого гармоничного союза, как и при Самозванце, сочеталось два разнородных фактора: Рим и олигархическая фракция боярства при определенной помощи раскольников-старообрядцев. Риму нужно было подорвать мощь России, чтобы присоединение к ней Малороссии не закончилось бы разгромом Польши, а следовательно, и исчезновением "унии". Олигархам требовалось отстранить от царя чересчур проницательного советника, мешавшего их узкородовым замыслам.

Не входя в пространные описания горестных событий, вызвавших окончательный разрыв между царем и Никоном, ограничимся главными эпизодами конфликта. Как ни странно, самым тщательным исследователем дела Никона явился в XIX в. английский церковный деятель В.Пальмер. В наше время, проф.

М.В.Зызыкин, основываясь на Пальмере и разобрав все исторические справки, касающиеся Никона в русских и иностранных архивах, пришел к заключению, что суждение наших историков нем крайне ошибочное и что Никон представлен ими в неправильном освещении. С его выводами нельзя не согласиться.

Вернувшись после похода в Москву, царь, не могший не приветствовать патриарха-регента за его мудрое правление, сразу стал искусно "обрабатываться" враждебной партией. Царю шептали, что Никон принимает свой титул "великого государя" как во всем равняющий его с монархом, что гордыня неприсуща святительскому сану, что он обижает государевых слуг, не считаясь с родовой честью бояр, и т.д. Постепенно царь охладел к своему другу, перестал прибегать к его советам, реже звал ко двору и т.д.

В июле 1658 г. отношение царя к Никону сделалось уже явно неприязненным: вопреки обычаю, его не пригласили на прием грузинского царевича Теймураза, царь демонстративно отсутствовал на патриарших службах (что особенно поразило всех). Наконец, боярин Хитрово грубо побил патриаршего чиновника царь отказался заставить его извиниться перед Никоном. Никон прекрасно понимал, чье влияние отдаляло от него царя и кому это должно стать выгодным. Сделав несколько попыток открыть глаза Алексею Михайловичу на вредный замысел олигархов и на ущерб, наносимый церковной жизни их "Уложением", он прибег к единственному средству, могущему, по его мнению, заставить царя одуматься.

Отслужив обедню в Успенском соборе, патриарх, к общему смущению, объявил, что оставляет столицу и переселяется в выстроенный им Воскресенский монастырь — "Новый Иерусалим". Своим викарием он оставил митрополита Питирима Крутицкого, вменив ему в обязанность сноситься с ним для решения важных дел. Перед отъездом он объявил царским стольникам следующее: "Известно всему государству, что вследствие этого гнева меня царь не ходит в св. соборную церковь и я уйду из Москвы; надеюсь, что царю будет свободнее без меня". Послов же царских он предупредил: "Я ушел не совсем. Если царское вели чество приклонится, будет милостивее, отложит свой гнев в сторону, я вернусь в Москву".

Средство, употребленное Никоном, не являлось историческим новшеством. Так, ев Григорий Богослов, выбранный Константинопольским патриархом, оставил престол, убедившись в зависти к нему одного египетского епископа; св. Иона поступил так же, сказав императору Андронику Палеологу: "Я, видя тебя главой грешников, сделал все, чтобы избежать греха"; наконец, то же сделал Геннадий Схоларий, удалившийся в монастырь св. Предтечи. Согласно канонам, уход с престола не означает лишения епископских прав.

Можно усмотреть в уходе Никона известное сходство с отъездом Иоанна Грозного в Александровскую Слободу в 1564 г., дабы заставить одуматься строптивых бояр.

Как бы то ни было, факт назначения Никоном местоблюстителя и вышеприведенные его заявления ясно доказывают, что уход свой патриарх предпринял как временную меру.

Враждебная ему группа, предводимая кн. Одоевским, кн. Трубецким, дядей царя Семеном Стрешневым и Мстиславскими, не медля приняла меры, чтобы, во-первых, удержать встревоженного царя от сближения с его прежним другом и советником. Во-вторых, понимая опасность для их замыслов возвращения Никона, они немедленно решили добиться снятия с него сана и ссылки.

Для этого они стали царю представлять снова всевозможные обвинения, одно нелепее другого, выставляя Никона как властолюбца, честолюбца и чуть ли не преступника. Вследствие этого митрополиту было запрещено поминать Никона на богослужениях, а также к нему обращаться, несмотря на патриаршее распоряжение.

В 1660 г. под влиянием этих лиц в Москве был созван Собор для разбора дела оставления Никоном кафедры. Постановлено было следующее: "Никону чужду быти патриашаго престола и чести, вкупе и священства, и ничем не обладати". Но единодушия не оказалось и некоторое число участников, из коих Епифа-ний Славенецкий, защищая патриарха, доказал, что он подсуден поместному Собору. Царь, к неудовольствию врагов Никона, согласился с этим мышлением128.

Уходом Никона несказанно обрадовались старообрядцы, ставшие повсюду поносить отсутствующего первоиерарха и приобретать себе новых приверженцев, даже среди царской фамилии (например, царицу Марию Ильиничну).

Сразу же после его ухода между боярами возобновились местнические счеты, с которыми раньше боролся Алексей Михайлович вместе с патриархом. В результате, предводительствуемые неспособными, нородовитыми вождями, русские войска потерпели ряд тяжких поражений. Россия принуждена была отказаться от Белоруссии и от правобережной Малороссии и только внутренние раздоры и крайнее ослабление Польши после 13-летней кампании помешали ей воспользоваться бестолковостью московских воевод. Со Швецией тоже пришлось заключить невыгодный мир в 1661 г., уступая ей города, приобретенные Россией в 1658 г.

Царь Алексей умер до окончания войны с турками, угрожавшими Киеву!

Воеводы повсеместно воспользовались отсутствием проницательного царского советника, чтобы более, чем когда-либо, угнетать население. Вследствие этого возобновились с новой силой разбои и мятежи.

Совпадение отдаления от дел Никона с этими печальными событиями настолько разительно, что вряд ли стоит подчеркивать, насколько преступны перед царем и государством оказались непримиримые враги оклеветанного патриарха.

4. Лигарид — "троянский конь" Рима

Слабость царя Алексея Михайловича обнаружилась уже в созыве им Собора против Никона и в принятии на веру ложных показаний его врагов, якобы доказывавших отречение патриарха от кафедры, и отразилась вскоре и наделах церковных.

Минуя податливого митрополита Питирима, кн. Одоевский129 и его товарищи поспешили возобновить неканоничную деятельность "Монастырского Приказа", которую умело сдерживал Никон. Эта деятельность, естественно, внесла смуту в Церковь.

Удалившийся патриарх со скорбью взирал на происходящие бедствия, тщетно ожидая, что царь одумается, — по его выражению, "отложит свой гнев". Многие бояре сокрушались о размолвке между царем и патриархом, пытались ее прекратить для общего блага, но все их старания встречали немедленный отпор вражеской партии. Из бояр, друзей Никона, поплатившихся за их дружбу, назовем Ордын-Нащокина и Зюзина, бывш. путивльского воеводу.

Узнав о Соборе 1660 г., созванном царем, Никон немедленно объявил его неканоничным, а проведение в жизнь пунктов "Уложения", касающихся Церкви, заслужило, с его стороны, суровые кары. В 1662 г. в Воскресенском монастыре, в торжественной обстановке, правительственные меры эти и их проводники в жизнь были Никоном анафематствованы как посягающие на права Церкви, присущие ей одной. Никон заявил: "Божественные законы не повелевают мирским людям возложенными Господеви обладати движимыми и недвижимыми вещами, ниже судити".

Получив неверные сведения, будто царь его ждет, Никон приезжал в Москву дважды — в 1662 и 1664 г., но враги его использовали это против патриарха и еще более настроили против него Алексея Михайловича.

Заметим, что добросовестные исследователи правды о Никоне Гюббенет, Николаевский и Пальмер неопровержимо доказали, что уход его вовсе не являлся отречением от сана (для чего иначе было ему дважды возвращаться в Москву в качестве патриарха?), а исключительно попыткой архипастырского воздействия на царя, чтобы заставить его пресечь антицерковные мероприятия "Уложения". Заметим, что в январе 1665 г., т.е. через семь лет после ухода Никона, Собор архиереев переговаривался с патриархом, что не могло бы иметь места, считай они Никона отказавшимся от патриаршества.

В том же 1665 г. враги Никона, разгневанные на митрополита Иону — заместителя Питирима—за то, что тот принял благословение от вернувшегося патриарха, отстранили его от местоблюстительства.

Патриарх, вынужденный окончательно покинуть Москву, уехал в свой монастырь, отрясая прах от ног, скорбя за царя и проклиная врагов Церкви. После этого он был уже лишен свободы передвижения, а его друзья сурово наказаны: кто ссылкой, кто конфискацией имущества.

Царь, желая вывести Церковь из неопределенного положения, стал готовиться к созыву "великого Собора". Прежде всего он послал грамоты к патриархам, прося их содействия.

Тут выступает на первый план Паисий Лигарид, о котором нужно рассказать особо.

Пантелеймон Лигарид—грек, уроженец острова Хиоса, крещенный православным, с 14-летнего возраста воспитывался в Риме. Став католиком, он был принят в знаменитую Греческую коллегию св. Афанасия, основанную Григорием XIII для миссионерства среди православных. Богато одаренный от природы, Лигарид скоро выделился среди других учеников. Он удостоился звания доктора философии и богословия и был рукоположен в священники восточного обряда в 1639 г.

Его товарищем по училищу был униат Неофит Родин. Еще в Риме оба стали писать сочинения, и Пантелеймон издал "Апологию Петра Аркудия", восхваляя этого ярого борца за унию среди греков и в Западном Крае.

Курия и иезуиты обратили особое внимание на столь ревностного питомца.

В 1642 г. Лигарид уже отправлен был, на средства "Конгрегации Пропаганды Веры", в командировку, как это видно из письма Льва Аллатия130 Бертольду Нигузию от 1645 г.: "Пантелеон Лигарид три года назад удалился из Рима в Константинополь для посещения своего отечества — Хиоса, и для распространения в той стране римской веры" (курсив наш).

Приезд Лигарида в Константинополь совпал с беззастенчивым хозяйничаньем там латинян.

Только что перед этим патриарх Кирилл Лукарис был низложен с кафедры, благодаря интригам иезуитов.

Лигарид прикинулся ярым православным и некоторое время учительствовал в Яссах. Когда Иерусалимский патриарх Паисий I (1645—1661) после своего кратковременного пребывания на Константинопольской кафедре отправился обратно на Восток, его сопровождал Лигарид, завоевавший доверие святителя.

В Иерусалиме он постригся в монашество под именем Паисия 16 ноября 1651 г., а уже 14 сентября 1652 г. был наречен митрополитом Газским. По свидетельству иезуита Пирлинга, Лигарид продолжал получать субсидии из Рима для своей тайной работы. Восточные патриархаты в то время бедствовали и кормились преимущественно щедротами, получаемыми из Москвы. Лигарид же свободно разъезжал с Востока на Запад, не стесняясь в средствах.

В 1660 г. Паисий проживал в Молдавии, затем — в Польше, потворствуя латинству и служа в костелах.

Никон описал в "Разорении", как Лигарид всячески расшатывал православные обычаи в Молдавии, вдовым священникам разрешал вступать во второй брак, монашествующим — жениться, есть мясо и т.д. Кроме того, Лигарид выпустил в то время книгу "Комментарии на величание", свидетельствующую о его принадлежности к латинской ереси.

Обо всем этом митрополит Молдавский донес Восточным патриархам, но Лигарид умел выкручиваться. Однако преемник Паисия I, умершего в 1661 г., Нектарий Иерусалимский — человек более проницательный, на основании этих жалоб, отлучил Лигарида от Церкви "за многие и великие согрешения" (между прочим, противоестественные пороки, незаконное оставление своей Газской митрополии и тенденциозные сочинения против Церкви). Вскрылись также другие его писания, бросавшие тень на св. патриарха Фотия и восхвалявшие его врагов — римских пап.

Тем временем, Паисий, работая по разложению Православия, подружился в Польше с доминиканским монахом о. Ширецким, папским нунцием, и крупными униатскими деятелями. Благодаря им он изучил новое поприще, на которое Конгрегация Пропаганды Веры направляла своего талантливого агента, скрытого под мантией православного митрополита.

Получив соответствующие инструкции, Паисий отправился в путь и в феврале 1662 г. благополучно прибыл в Москву.

Видный и представительный, митрополит Газский без труда сумел обворожить доверчивого Алексея Михайловича и внушить ему уважение к своей учености. Весьма скоро он дал понять партии врагов Никона, что он ей сочувствует. Все же первое время он очень дипломатично воздерживался от выпадов против Никона и держал себя якобы делегатом Восточных патриархов, с достоинством и сознанием своего превосходства.

Царь определил ему жалование, соответствующее его рангу, а Лигарид истолковал ему пророчество Андрея Юродивого, что "белокурый народ, которому суждено овладеть Константинополем", это — народ русский.

Заручившись благосклонностью царя и изучив обстановку, Лигарид начал открыто действовать против Никона. Уже 29 декабря 1662 г. мы его находим на первом месте во время соборного заседания по делу патриарха. Митрополит Газский объявил, что он разделяет мнение покойного врага Никона — кн. Трубецкого, согласно которому патриарха следовало считать самовольно отказавшимся. 10 мая 1663 г. Лигарид — председатель всего архиерейского Собора, которому он доказал, что Никона нужно предать суду. Одновременно он пустил слух, будто Никон в гордыне своей уподобляет себя римскому папе и даже якобы жаловался в Ватикан.

С бессовестной ловкостью Лигарид стал внушать царю и боярам, что идея симфонии, верным поборником которой являлся Никон, в корне неправильна и что ею маскировался патриарх лишь в целях возвеличить себя наподобие римского папы, в ущерб царского достоинства. Можно себе представить, с каким ликованием ухватились за эту клевету враги Никона, в частности боярин Стрешнев, научивший пса своего благословлять наподобие ненавистного патриарха!

Подумать только, что подобной проповедью цезарепапизма занялся в Москве тайный униат, прибывший туда без всякого канонического полномочия от своего патриарха и без права учить в чужой епархии! Обвинив патриарха в покушении на царскую власть, Лигарид дал, наконец, его врагам повод законно добиваться низложения, чего так и не смог выполнить Собор 1660 г., да и сам колебавшийся Алексей Михайлович тогда воспротивился его решению.

Лигарид придумал сочетать свою теорию о цезарепапизме Алексея Михайловича с существовавшими уже антицерковными пунктами "Уложения" князя Одоевского. Власти царя он отводил безграничное право распоряжаться в церковных делах, прокладывая этим путь Петру I и его советнику — Прокоповичу (см. §6). Став в позу защитника царской власти от мнимого "папоцезаризма" Никона, Лигарид составил ряд лукавых вопросов, содержавших в себе будущие обвинения против патриарха. Вопросы эти он представил патриарху якобы от имени боярина Стрешнева, но Никон сразу раскусил обман и заклеймил Лигаридово учение как ложное и человекоугодническое, а его автора как обманщика.

Проф. Зызыкин подробно разбирает каждое из этих обвинений и пишет, что вопросы были задуманы так, чтобы вызвать Никона на ответы, выставляющие его "неправильно посвященным, получавшим чрезвычайные царские милости, но в гордости своей зазнавшимся, превышавшим свою патриаршую власть по отношению к архиереям, отрекшимся от патриаршества, не признающим соборной власти архиереев над собою, возносящимся в светскую сферу и обидчиком по отношению к царю". По теории Паисия, "царь сам мог созывать Соборы; обязанностью его было озаботиться о прекращении вдовства Церкви, церковное управление и суд исходят от царя, как от своего источника, царь имел право отбирать у патриарха данные ему полномочия по церковному управлению и, наконец, по-своему устраивать церковный суд и вручать его кому угодно" (см. проф. Зызыкин; op. cit.; т. II, с. 46).

Блестящие ответы патриарха, предостерегавшие царя от цезарепапизма, как от духа Антихриста, оказались ловко передернуты Лигаридом, извращены и представлены на суде как опасные для Церкви и престола теории гордеца — Никона.

Став полным хозяином положения, Паисий в 1663 г. использовал также другой козырь в борьбе против Никона. Раздув царскую власть в цезарепапизм и завоевав бояр-врагов Никона своей защитой их "Уложения", он выступил также и как лидер старообрядцев! Паисий принял участие в составлении их петиции против Собора 1660 г., в упреках царю из-за его вмешательств в церковные дела, в названии Воскресенского монастыря "Новым Иерусалимом" и, наконец, в исправлении богослужебных книг. Раскольники ставили Никону в вину то, что он в своей реформе смел сослаться на авторитет патриарха Паисия Константинопольского, "как будто наши пять патриархов-предшественников и цари ошибались". Пальмер пишет, что Лигарид составил эту петицию заодно с Семеном Стрешневым и старообрядцами.

Как мы уже писали, бояре, хотевшие использовать в свою пользу всякого врага Никона, вернули из ссылки протопопа Аввакума, позволив ему приобретать себе новых сторонников. Теперь же и бояр и старообрядцев объединил в стремлении свалить Никона митрополит Газский.

После неудачной попытки Никона вернуться в Моекву в 1664 г., с ведома царя враги лишили патриарха свободы общения с внешним миром и наказали его сторонников. Письма его к Константинопольскому патриарху перехватывались, как и патриаршие письма к Никону. Так, до суда судьба Никона была предрешена. Напрасно Никон еще в 1663 г. пытался раскрыть глаза царю, указывая, что Паисий "не имел доказательств о посвящении и свидетельства от Восточных патриархов о том, что он действительно епископ, что таковых нельзя принимать без удостоверения, согласно божественным законам, что принимающие таких лиц сами низвергаются, по 33 и 37 Лаод. И 9 Карф. Правилам, а "молящиеся с еретиком подвергаются отлучению" (45 Апостольское правило).

Лигарид имел наглость сам произвести следствие в Воскресенском монастыре касательно ухода Никона, и патриарх лично сказал ему, что все знает о его неправославии.

Несмотря на это, царь счел возможным весной 1664 г. назначить Паисия, до Ионы, местоблюстителем патриаршего престола по переводе митрополита Питирима в Новгород, а также утвердить его председателем Собора!

В декабре 1665г. Никон, видя, что Лигарид укоренился в Москве, решил написать о нем патриарху Константинопольскому Парфению IV (1665-1668) следующее: "Я писал царскому величеству, что недопустимо принимать таких лиц без удостоверения, согласно Божественному Правилу, говорящему: "входящий в овчий двор не через дверь, есть вор и разбойник...". Но на это не было обращено внимания и царь следовал ему во всем... Он слушает его, как пророка Божьего, о котором знающие его говорят, что он раскольник... Посвящен в дьяконы и священники папским авторитетом. Здесь ничего не делает, подобающего епископу, ест мясо и пьет перед литургией и совершает содомию. Но всех лиц, так свидетельствующих о Паисии, царь сослал в разные места".

Письмо это было перехвачено, вызвавши ярость Лигарида. Сообщники Лигарида монахи Мелетии131 и Стефан привезли в Москву грамоту о назначении Паисия экзархом Константинопольского патриарха и представителем его для разбора дела Никона.

В 1666 г. царь все же послал секретно клирика Савву в Константинополь проверить это и оказалось, что грамота была подложной. Парфений сообщал царю в ответ, что "Лигарид и не лоза Константинопольского престола".

Однако и это не побудило Алексея Михайловича прогнать Паисия, столь нужного ему против Никона!

Опрошенные письменно, Восточные патриархи, несмотря на то, что Лигарид и его сообщники в своих грамотах постарались всячески оклеветать Никона, ответили уклончиво. Нектарий Иерусалимский прямо написал царю, что основывать суждение на одном свидетельском показании является противно канонам.

В ноябре 1666 г. стараниями царя и Лигарида в Москве открылся так называемый "Большой Собор" (которые продолжался до мая 1667 г.). По канонам, судить патриарха мог лишь Собор других патриархов. В Москву же приехали только Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский. Первый уже год как не находился на своей кафедре, которую занимал Иоаким I (1665- 1667), а истинную причину своего отъезда в Москву он скрыл от Парфения IV, объяснив его обычной поездкой за милостыней. Макария, находившегося в Грузии, куда он тоже ездил за милостыней, уговорил ехать в Москву Мелетий по совету Лигарида от имени Алексея Михайловича.

Одним словом, тут были ловко использованы Лигаридом, с одной стороны, крайняя нищета этих патриархов, с другой — политический престиж царя, их единственного благодетеля, которому нельзя было отказать в просьбе приехать.

Сам же Лигарид поспешил ввести обоих патриархов в заблуждение своим подложным титулом экзарха и представителя патриарха Вселенского Парфения, а также заверив их, что и Константинопольский патриарх осуждает Никона, что было вымыслом.

Судить Никона эти патриархи могли только при согласии двух других, какового не имелось. Следовательно, как и подчеркнул Никон во время суда, вся процедура была незаконной, как и приговор.

Заметим, что патриарх Нектарий Иерусалимский высказал свое мнение о деле Никона царю еще в 1664 г., посоветовав ему позвать Никона обратно на кафедру, которую он оставил "за непослушание некоторых". Нектарий также просил царя "показать Никону свое послушание, Так же и Парфений IV и Дионисий III Константинопольские стояли за примирение царя с патриархом и никогда не уполномочивали Паисия и Макария представлять Константинопольский и Иерусалимский престолы в Москве! Ненормальность положения патриархов, постоянно смещаемых турками в угоду Риму, Лигарид и враги Никона использовали как нельзя лучше.

Царь, настроенный Лигаридом до крайности враждебно к своему бывшему другу, стал главным обвинителем Никона на суде. Патриарха заставили стоять в течение десяти часов, опираясь на посох. Ответы его поражают мудростью, выдержкой и сознанием своей правоты.

Стоит ли говорить, что закулисным "импресарио" недостойной комедии суда был неизменный Лигарид? Им были старательно вычеркнуты из протоколов все обвинения, брошенные Никоном боярской группе, а также его диалог с царем, из которого видно, что Алексей Михайлович старался подавить противоположными чувствами движения своей совести.

Кроме того, патриархам преподносились некоторые обвинения против Никона в толковании Лигарида, в отсутствии самого обвиняемого. Никона непрестанно прерывали в объяснениях, лишая слова, извращая его речи и т.д. Преднамеренно судьи старались главным пунктом обвинения выставить оскорбление и унижение патриархом царя. Среди прочих обвинений, представленных двум патриархам в записке Лигарида, значилась клеветническая выдумка якобы Никон желал возвысить Московский патриарший престол над Александрийским, т.е. захватить третье почетное место в Вселенской Церкви! Эта ложь была рассчитана, чтобы возбудить против Никона Паисия Александрийского.

12 декабря 1666 г. судебный приговор был прочитан Никону в Чудовом монастыре. Он почти дословно выражал обвинения, составленные Лигаридом в псевдострешневских вопросах-ответах. В приговоре значилось, между прочим, следующее: "Он досадил великому государю и возмутил все государство, вдаваясь в дела, не относящиеся до патриаршего сана и власти. Самовольно отрекся от патриаршества и оставил паству; однако продолжал действовать архиерейски. Устроял монастыри с неподобающими названиями: Новый Иерусалим, Голгофа, Вифлеем, Иордан и др., глумяся и ругаяся над Божественными вещами. Явился на Собор несмиренно и поносил здесь патриархов и греческие правила; в своих письмах к патриархам называл царя латиномудрствующим и его мучителем, также синклит и всю Российскую Церковь — впадшею в латинские догматы" и т.д.

Подчеркнем тенденциозность этого последнего обвинения. В перехваченных письмах Никона к патриарху Константинопольскому патриарх действительно обличал в латинстве вовсе не царя и Русскую Церковь, а одного Лигарида, как тайного латинянина, задавшегося целью извратить по-своему русское Православие! Абсурдность таковых обвинений подробно доказана в блестящих анализах Пальмера и проф. Зызыкина.

Никон был судом лишен патриаршего и архиерейского сана и простым монахом отправлен в заточение в Ферапонтов монастырь. Совершившееся беззаконие он оценил по достоинствам, возложив ответственность за приговор на Алексея Михайловича, а главную вину за все на враждебную государству боярскую фракцию.

Любопытно, что совесть мучила царя жестоко. На другой же день после низложения Алексей Михайлович послал к Никону боярина Родиона Стрешнева, прося благословения у своей жертвы! Никон категорически отказался, заявив: "Если бы благоверный царь желал от нас благословения, то не оказал бы нам такой немилости", и отверг богатые царские подарки на дорогу. Во время пребывания Никона в Ферапонтовой монастыре царь несколько раз пытался получить от него прощение, причем, режим заточенного то смягчали, то делали более суровым, дабы достичь от ссыльного патриарха большей мягкости. Однако Никон так и не простил его. Полное разрешение он соглашался дать под епитрахилью лишь при условии возвращения его из ссылки в Воскресенский монастырь.

После многократных просьб царя Никон послал ему благословение и прощение лично за себя , т.е. за обиды, нанесенные ему как человеку, но как патриарх полное прощение он царю обещал при условии аннулирования приговора нечестивого суда. Он повторил ему страшное проклятие, брошенное при последнем их свидании во дворце: "Кровь моя и грех тех буди на твоей голове!”

Мы уже знаем теперь, кто были те главные виновники смуты, потрясшей Церковь и основы русской государственности.

Вернемся к Московскому Собору. На место сосланного Никона патриархом был избран 31 января 1667 г. архимандрит Троице-Сергиева монастыря — Иоасаф II (1667-1672). Собор занялся различными вопросами церковной администрации и принял ряд решений касательно старообрядцев, которых Собор 1666 г. ограничился торжественно призвать к повиновению. Однако как мы видели, враги Никона и Лигарид способствовали усилению раскольников, использовав их как союзников против патриарха. Теперь следовало исправить допущенную ошибку и Собор внес в первую главу своих деяний ("Предел освященного Собора") следующее решение: "Сие наше соборное повеление и завещание (о новоисправленных книгах и обрядах) повелевает всем хранить неизменно и покоряться Св. Восточной Церкви. Аще ли же кто и не покорится Св. Восточной Церкви и сему освященному Собору или начнет прекословить и противиться нам, мы... аще будет от священнаго чина, извергаем и обнажаем его всякого священнодействия и благодати и проклятию предаем . Аще от мирскаго чина, отлучаем и чужда сотворяем от отца и Сына и Св. Духа и проклятию и анафеме предаем , яко еретика и непокорника и от православнаго всесочления и стада и от Церкви Божья отсекаем, яко гнил и непотребен уд, дондеже вразумится и возвратится в правду покаянием". Постановление это было отцами Собора скреплено, подписано и положено в Московском кафедральном соборе 13 мая 1667 г.

Помимо этого решения, завершающего реформу только что осужденного Никона, Собор коснулся и пресловутого Монастырского Приказа. Как было сказано, это учреждение за время отсутствия Никона успело нанести чувствительный вред Русской Церкви, к пущей выгоде нескольких привилегированных бояр132. Собор попытался ограничить права этого Приказа, а также высказался о неприкосновенности церковного суда, что тоже было предметом постоянных забот Никона. Завершая деяния Собора 1666 г., отцы отменили суждения Стоглавого Собора, касающегося сугубой аллилуйи и двуперстия, признанных неподобающими.

Не менее знаменательно было торжественное подтверждение Собором древней "симфонии властей". Любопытно заметить, что Никон, мужественный защитник и проводник в жизнь таковой, за несколько месяцев до этого пал жертвой своей верности гармоническому сочетанию власти патриарха и царя — основы самодержавной русской монархии.

Оклеветанный Лигаридом, он был обвинен в "папоцезаризме" за то, что решился всемерно бороться против антиканоничных мероприятий светской власти, предвещавших Петровский абсолютизм.

И вот, Московский Собор, встревоженный явными злоупотреблениями светской власти, на их глазах мутившими церковную жизнь, разбирает в присутствии царя и двух патриархов ту же теорию симфонии.

Патриархи заявили в заключение: "Да будет признано, что царь имеет преимущество в делах гражданских, а патриарх — в делах церковных, дабы, таким образом, сохранилась целою и непоколебимою во век стройность церковнаго учреждения".

Все члены Собора воскликнули: "Сие есть мнение Богоносных отец! Так мыслим все! Да живет на многие лета добропобедный и непобедимый наш царь!”

Это официальное признание со стороны Русской Церкви святоотеческой теории было отвержением принципа цезаропапизма, проповеданного Лигаридом, и признанием традиций церковно-государственных отношений, установленных византийской "Эпанагогой".

Эта теория царской власти, подтвержденная на Соборе 1667 г., была последним выражением свободного соборного гласа Русской Церкви об этом предмете, а также торжеством заточенного Никона, эту теорию защищавшего.

Осудив Никона, патриархи Паисий и Макарий обратились к царю с просьбой помочь им вернуться на свои кафедры, что удалось сделать через преемника Парфения IV, патриарха Константинопольского Мефодия III (1669—1671). Кое-как объяснили они своим собратьям выпавшую на их долю необходимость судить Никона и, в конце концов, всем пришлось записать в диптихи имя нового патриарха российского Иоасафа II.

Лигарид торжествовал и на радостях попросил царя повысить его жалование.

Однако едва успели патриархи Паисий и Макарий уехать из Москвы, как известный нам Нектарий Иерусалимский, услыхав о действиях Лигарида в Москве, крайне встревожился такими вестями. Он написал Парфению IV, что митрополит Газский, неканонично отсутствующий из своей митрополии, — латинский еретик, которого "следовало бы держать взаперти, чтобы он не ушел к своему старому господину — Римскому папе, выдав ему государственные секреты". Кроме того, оба патриарха разобрали старое сочинение, написанное Лигаридом еще в Иерусалиме: "Историю Иерусалимских патриархов". Оказалось, что тайный униат сумел пропитать и эту книгу латинским духом. В 1668 г. патриархи Константинопольский и Иерусалимский торжественно анафематствовали Паисия как врага Церкви, и Нектарий написал Алексею Михайловичу следующее: "Даем подлинную ведомость, что Паисий Лигарид отнюдь не митрополит, не архиерей, ни учитель, ни владыка, ни пастырь, потому что столько лет, как покинул свою епархию, и, по правилам св. Отец, архиерейского чина лишен. Он с православными православен, а патины называют его своим и папа Римский берет от него ежегодно по двести ефимков; а что он, Паисий, брал милостыню для престола Апостольской Соборной Церкви, то, лютый волк, послал с племянником своим на остров Хиос".

Лигарид пожаловался на патриарха Нектария логофету Константинопольской Церкви, что тот его оклеветал, и просил заступничества перед царем, который действительно написал в Константинополь и в Иерусалим, что "Лигарид принес много пользы и довел царство до доброго конца"(!)... Однако патриарх Иоасаф II получил в 1670 г. от Досифея Иерусалимского — преемника Нектария — сообщение, что Лигарид окончательно отлучен от Церкви не только за латинство, но и за противоестественные пороки. Тут, несмотря на все усилия царя реабилитировать Лигарида, пришлось считаться с фактами. Запрещенный Паисий был удален в Киев.

Таковы были, однако, его заслуги перед царем за осуждение Никона, что, несмотря на постоянные интриги его против Киевского митрополита и назойливые требования от царя прибавок жалования, ему все прощалось.

Удивительно, что составление характеристики Никона и всей истории его дела, в котором Лигарид сыграл столь роковую роль, опять таки были поручены именно ему. Анафематствованному дважды, обличенному латинянину, царь не погнушался поручить такую ответственную задачу! Поэтому не следует особенно удивляться, что наши историки Карамзин, С.Соловьев, Каптерев, Костомаров и Ключевский основывали свои суждения о Никоне ошибочно: их источником была правительственная официальная реляция о всем деле, главным автором которой был Паисий Газский. "Разорение" же, сочиненное Никоном, так и осталось до сих пор лежать неизвестным в Воскресенском монастыре. Рукопись эту видел блаженнейший митрополит Антоний (Храповицкий) — большой почитатель Никона133.

Умерший на покоев Киеве в 1678 г., Лигарид вряд ли особенно тяготился тем, что патриарх Иерусалимский так и не снял с него запрещения. Какое значение это могло иметь для латинского "троянского коня", преуспевшего там, где в течение стольких веков разбивались хитрейшие папские планы?! Цель была достигнута, а что касается средств...

Сразу же после осуждения Никона польские собратья пишут Лигариду восторженные письма, поощряя на новые успехи против схизматиков. Письма эти исходят не только от его старых друзей-доминиканцев, поздравлявших Лигарида от имени нунция папы Климента IX, но и от самого короля Яна-Казимира. Все восхищены были "службой" Паисия в Москве! В ответ митрополит Газский, всю жизнь любивший наживу, прежде всего просит нунция выхлопотать ему от "Конгрегации Пропаганды Веры" ежегодную пенсию в размере 200 дукатов.

В.Пальмер ("The Patriarch and the Tsar", т. V, с. 741-742) приводит письмо нунция от июля 1668 г. к кардиналу Роспильози, просящее поощрения для митрополита Газского, "который все более и более почитается всеми за делание столь священного дела и которому он заставил написать доминиканца о. Ширецкого, хорошо его знавшего". Копия письма о Ширецкого Лигариду была приложена к письму, адресованному кардиналу.

Отец Ширецкий написал Паисию, что рассказал нунцию о работе, проводимой им в Москве, о его радении "за истинную веру", а также о стараниях его соединить Греческую Церковь с Римской!

В своем письме от 25 сентября 1668 г. Лигарид ответил Ширецкому следующее: "Никто здесь не слушает на такие темы (об унии). Я сам — единственное лицо, которое могло бы проводить это дело и который воспламенен самым горячим усердием видеть успех его . Я подавлен несчастьями, преследуем заговорами, окружен клеветами134. Пусть Святая Пропаганда рассмотрит внимательно и определит, как вдохновил ее Святой Дух, через милость и благодать нунция, которого я прошу повлиять в этом деле, помня, что патриарх Московский Иоасаф II сделает все, что может, чтобы лишить меня всякого места в рядах духовенства, выталкивая меня и отсекая всякую нить моей надежды быть выбранным в патриархи . Прошу тебя, как отца, не оставить ни одного камня не перевернутым, чтобы сделать что-либо для меня". Следуют его приветствия архиепископу Николаю — польскому примасу.

Приводя это послание, ясно рисующее нам истинный облик Лигарида, проф. Зызыкин подчеркивает тайный замысел коварного униата — стать, подобно Исидору, во главе Русской Церкви, дабы, наконец, завершить унию с Римом. Это явилось бы неожиданным финалом всего дела Никона, неосмотрительно порученного царем митрополиту Газскому. К счастью, вышеупомянутое послание патриарха Нектария сорвало план Св. Пропаганды. В этом же письме к о. Ширецкому Лигарид жалуется на то, что Нектарий смог написать царю подобное послание, положившее предел его мечтам сделать в Москве столь необыкновенную карьеру. Он умоляет своего друга выхлопотать в Риме пенсию для него, попавшего в беду. На самом деле, как мы видели, царь не забывал Лигарида и не прекращал ему выплаты приличного содержания в Киеве.

Эти знаменательные документы были взяты в архивах Польской Нунциатуры и опубликованы в 1859 г. ученым Тейнером (Theiner) в Риме, в ватиканском сборнике, озаглавленном "Monuments historiques, relatifs an regne d'Alexis Michailovitch". Их приводят в своих трудах В.Пальмер и проф. Зызыкин. Из них видны истинные побуждения Паисия в деле Никона: помимо жажды обогащения, развалить Русскую Церковь, заняв место законного патриарха, им оклеветанного не только на суде, но и перед Историей. Плану захвата патриаршей власти Паисием, к счастью, помешало соборное избрание Иоасафа II.

5. Апофеоз Никона. Крижанич. Время Феодора Алексеевича и царевны Софии

Великая неправда осуждения и ссылки патриарха Никона, совершенная агентом Ватикана в угоду ослепленным ненавистью и жаждой власти олигархам, тяжело отразилась на народе. За исключением непримиримых врагов — старообрядцев, видевших в Никоне антихриста, монашество и простонародье инстинктивно поняли, что пострадал невинный. Это видно из всех исследований о Никоне.

Архидиакон Павел Аллепский, описывая свой приезд в Россию, свидетельствует: "Мы видели во всех воеводах и других вельможах, во всем духовенстве и во всех светских людях московских постоянное выявление молитвы о благоденствии их патриарха, похвалы за его добрые качества, большую благодарность за его щедроты и самое доверчивое упование на его отеческое отношение". Изображение Никона на знаменах Стеньки Разина показывает, что этим разбойник рассчитывал повлиять на народ, любивший патриарха. Во все время пребывания своего в Воскресенском монастыре Никон постоянно принимал преданных ему людей, о чем пишет его иподиакон Шушерин (см. §3), а также Гюббенет. Тот же Шушерин описывает, как после низвержения из сана судьи побоялись взять у Никона мантию и посох "страха ради всенароднаго", а на другой день обманули толпу, что повезут патриарха через Спасские ворота, но во избежание беспорядков повезли через другие.

Разделять суровую ссылку Никона добровольно отправилась целая группа монахов Воскресенского монастыря, откуда многократно братия присылала ему провизию.

Прибыв на место, Никон, отвергнувший богатые дары Алексея Михайловича, принял скудные подношения крестьян и был до слез растроган вниманием толпы, которую грубо разгоняли пристава. Кроме добровольно деливших его ссылку монахов, в Ферапонтовом монастыре пришлось принять до десяти "келейных старцев", пожелавших пожизненно служить Никону в будничном быту.

"Громадная масса народа, — пишет проф. Николаевский, — не посвященная в церковные споры и диалектические тонкости, со своей стороны давно составила и изрекла бесхитростно замечательный отзыв о патриархе Никоне" ("Жизнь патриарха Никона в ссылке и заточении").

В 1668 г. гетман Брюховецкий в своем воззвании казакам объяснил истинную причину заточения Никона злобой бояр, которые "не яко овцы пастыревы были, но его свершили (т.е. свергли), егда не хотя послушными заповеди его быти, чтобы имети милость и любовь к ближним, к братии своей, то есть к убогим и мирским людям".

Во время Астраханского бунта 1670 г. толпа, наложившая руки на митрополита Иосифа, кричала "Он не затруднялся низвергнуть даже своего патриарха Никона!”

Польский посол писал в Варшаву, что большой пожар, случившийся в Москве в 1668 г., народом приписывался тому, что Алексей Михайлович низложил и сослал патриарха и подвергся за это проклятию.

За год до смерти "тишайшего" царя Никону было дано узреть из ссылки исчезновение того самого "Монастырского Приказа", из-за которого начались его столкновения с боярами. Уничтожение (увы! временное) этого антиканонического учреждения произошло вследствие особого решения Собора 1675 г. в Москве, созванного патриархом Иоакимом (1674—1690).

Когда воцарился 14-летний Феодор Алексеевич (1676— 1682), к нему со всех сторон стали посылаться челобитные, прося освобождения ссыльного Никона. Особенно трогательную челобитную царь получил от всей братии Воскресенского монастыря во главе со строителем его, умоляя вернуть им Никона, как некогда царь Феодосии вернул св. Иоанна Златоуста из Коман.

Однако царя окружали старые враги патриарха — Мстиславские, и только в 1681 г. монахи Воскресенского монастыря получили желаемое разрешение. Но было уже поздно. Пока Никона везли на большой лодке ("струге") по Волге, измученный 15-летней ссылкой старец скончался близ Ярославля под стенами Спасского монастыря. Было ему 76 лет.

Тело Никона, одетое в схиму и положенное в дубовый гроб, проследовало от Ярославля до Москвы при огромном стечении плачущего народа. Духовенство всех церквей и обителей выходило навстречу с крестами и иконами и у гроба непрестанно совершали панихиды. В Москве Никона отпевали по патриаршему чину, причем сам царь читал у гроба Апостола; затем совершено было торжественное перенесение останков в Воскресенский монастырь, который так любил покойный. За версту до обители тело было переоблачено в белую греческую одежду, ризу таусанного бархата и архиерейскую мантию с источниками и скрижалями, украшенную золотом и драгоценными камнями; на него надеты были также яшмовая панагия, омофор и клобук.

Проф. Николаевский пишет, что еще при гробе Никона начались чудесные знамения и исцеления, которые вместе с последующими чудесами внесены были в особую книгу. Чудеса эти повлияли на многих раскольников и вызвали их возврат к Церкви.

Константинопольский патриарх Иаков (1679—1682) послал грамоту от 5 мая 1682 ^восстанавливающую Никона в патриаршем сане. В этой грамоте Никон назван: ''Адамант благочестия непоколебимый, Божественных и священных канонов сберегатель преискуснейший, отеческих догмат, повелений и преданий неизреченный ревнитель и заступник достойный".

Гробница Никона в Воскресенском монастыре непрестанно посещалась толпами паломников, служивших панихиды и прибегающих к Никону в своих горестях: специалист по истории XVII в. — Белокуров, написавший "Дела святейшего патриарха Никона", насчитывает 194 чудесных исцелений еще при жизни патриарха. Колосов и проф. Иконников упоминают, со своей стороны, о позднейших чудесах, последнее из которых установлено в 1915 г. ("Приходское чтение", № 14, апрель 1915).

Высшую оценку Никона как патриарха и государственного деятеля дал в своих сочинениях наш знаменитый современник, блаженнейший митрополит Киевский и Галицкий Антоний (Храповицкий), первоиерарх и основоположник Русской Зарубежной Церкви, умерший в Югославии в 1936 г., учитель целой плеяды митрополитов и епископов. Митрополит Антоний называет Никона гением и величайшим человеком русской истории. Его личность им описана подробнее, чем всеми предшествующими историками. Воздав должное Никону как неустрашимому ревнителю славы Божьей, святителю бесхитростному, прямолинейному, стороннику просвещения, смиренно отбросившему национальное самолюбие, дабы учиться у греков, митрополит пишет, что нелепое обвинение в унижении царской власти — боярская клевета, а суд над Никоном называет нечестивым; он призывал благословение Божье на трех архиереев, отказавшихся подписать приговор: Лазаря, архиеп. Черниговского; Симона, архиеп. Вологодского и Михаила, еп. Коломенского.

Митрополит Антоний считал Никона величайшим святителем не только поместной — Русской, но и всей Вселенской Церкви, и писал: "Среди великих вселенских святителей Божьих имя святителя Никона блестит, как яркая звезда первой величины на нашем духовном небосклоне". Судя по примерам, приведенным в "Русском Архиве" за 1893 г., выясняется, что главным жизненным правилом Никона в отношении к людям была действенная любовь.

С падением Никона пала и столь глубоко осознанная им идея "симфонии властей", в течение восьми веков направлявшая русскую государственность. В лице Никона ей был нанесен непоправимый удар.

Митрополит Антоний, как и Пальмер, считал, что за его великие дела Церковь должна в будущем сопричислить Никона с именами свв. Петра, Алексия, Ионы и Филиппа. "Придет время, — пишет он, — когда св. патриарх будет изображен не со смиренным молением кающегося грешника, а с тропарем, прославляющим его высокие доблести и подвиги, подъятые во славу Божью".

Митрополит Антоний не ограничился писаниями во славу Никона. Будучи горячим сторонником восстановления в России патриаршества, неканонично упраздненного Петром I как реакционная мера против никогда не существовавшего у нас ни "папизма", ни "папоцезаризма", митрополит Антоний, ратуя за патриаршество, преимущественно руководился идеями Никона. Начиная со своих речей в Предсоборном Присутствии 1906 г. и до самого Собора 1917 г., он живо воскресил память безвинно осужденного патриарха перед русскими епископами. Под его водительством члены Собора совершали паломничества к гробнице Никона в Воскресенском монастыре и молились о благополучном завершении своего исторического дела.

Закончив наше печальное повествование о подрыве церковного авторитета царем при участии Лигарида, следует сказать несколько слов о другом латинском деятеле в Москве, вернувшись снова к царствованию Алексея Михайловича.

За три года до приезда в Москву пресловутого митрополита Газского в 1659 г. "Конгрегация Пропаганды" папы Александра VII (1 655—1667) делегировала туда же Юрия Крижанича под личиной православного ученого135.

Хорват, воспитанник той же римской Коллегии св. Афанасия, что и Лигарид, Крижанич, будучи в сане каноника Римской церкви, получил задание войти в высшие круги русского общества, дабы приобрести в них влияние на увлекающуюся Западом элиту. Крижанич, как и Лигарид, быстро втерся к Алексею Михайловичу. Играя роль ученого "сербянина",жертвы "поганых" турок и ловко скрывая свою веру, он стал доказывать царю, что все угнетаемые славяне видят в нем единственного государя, могущего их освободить и объединить. Царь — естественный вождь и отец всех славянских народов — обязан готовиться к прославлению славянства.

Помимо турок, Крижанич считал немцев злейшими врагами славян, а следовательно, и России. Он заявил царю о своем желании составить в России "центр славянства", историю славян, дабы в ней опровергнуть все немецкие выдумки, а также сочинить славянскую грамматику и словарь. Целью себе он ставил "обнаружение хитрости и обольщения, которыми чужие народы обманывают нас — славян".

Обольщенный им, царь немедленно определил Крижаничу жалование, и он устроился в Москве весьма удобно в качестве как бы придворного ученого. "Юрий Сербянин" написал ряд сочинений, проповедуя разные реформы московского быта, указывая на отсталость народа, которую он умышленно утрировал, а также возбуждая ненависть против немцев.

В этом заключалось его первое задание — отдалить русское общество от конкурирующего с латинством протестантизма, каковой исповедовали многочисленные немцы-специалисты, заселявшие тогда Московскую Слободу. Книга его "Политические думы" — далеко не литературный образец. Написана она частично по-латыни, частично по-хорватски, с примесью русских слов (Крижанич, между прочим, считается автором слова "чужебесие"). Сочинение это, поносящее немцев, стало настольной книгой Алексея Михайловича. Будь при нем Никон, вряд ли бы он одобрил этот выбор!

Следующим заданием тайного агента было всячески очернить в глазах русского общества греков. Тут он позволил себе перейти всякую границу приличии, представляя их в своих писаниях наряду с евреями и цыганами!

Крижанич не только обвинял греков в невежестве, но и в "схизме"! Кроме того, он не пропускал случая поглумиться над делегатами несчастных Восточных патриархов, приезжавших за милостыней в Москву.

Наконец, совершенно разнахалившийся, воображая себя пророком "невежественных" русских, Крижанич стал критиковать все сочинения, в которых находились осуждения латинской церкви, например "Житие преп. Сергия". Он вздумал утверждать, будто поражения русских войск против Польши были вызваны тем, что "русские грешнее поляков", что "Православие разрушает в Церкви монархию, установленную Христом, как лучшее правление, а вместо этого вводит в Церковь многих вселенских первосвященников" и т.д. Таковые же перлы преподносились Юрием "Сербяниным" в его другом знаменитом сочинении: "Русское государство второй половины XVII века".

Такое бесстыдство вынудило, наконец, царя сослать Крижанича в Тобольск, где он подружился с протопопом Аввакумом. Вернувшись из ссылки при царе Феодоре, он сумел благополучно выехать к себе на родину в 1677 г., внеся, все же, известную смуту в мозги некоторых "передовых" людей.

При Феодоре Алексеевиче был разработан проект церковной академии. Содействовал этому вернувшийся с Востока монах Тимофей, тронувший царя рассказами о бедствиях Греческой Церкви и об упадке в ней пастырского образования, столь нужного. В Москве была открыта в 1682 г. сперва школа с типографией для 30 учеников под начальством Тимофея, с участием двух греков.

Затем царь даровал грамоту на устройство в Заиконоспасском монастыре академии для преподавания в ней наук духовных и гражданских.

На содержание академии были назначены монастыри: Заиконоспасский, Иоанна Богослова в Переяславле Рязанском, Андреевский на Москве-реке и Данилов (там же). Кроме того, царь дал от себя Вышегородскую дворцовую волость и 10 пустошей в разных местах.

Вот выдержки из устава академии: "Блюститель и учителя должны быть благоговейные и от благочестивых родителей рожденные и воспитанные в православной восточной вере российского и греческого народа; но из греков могут быть допущены только те, которые принесут от Вселенских патриархов достойное свидетельство о крепком утверждении своем в Восточной вере; кроме того, они и в России будут крепко в вере свидетельствованы, чтобы кто-нибудь из них не сделал того же, что некогда сделал еретик Исидор, Российский митрополит. Новообращенные из римской веры, так же из лютеранской, кальвинской и др. ересей не допускаются в блюстители училища, потому что они привыкли злохитростным образом ереси свои мало-помалу в учеников вкладывать. Приедут из Литвы, Малороссии и других стран ученые люди и станут искать места блюстительского или учительского, выставляя свое благочестие, то словам их не верить без свидетельства достойных благочестивых людей и не ставить их в блюстители и учители, если бы даже кто из них и на письме правду веры нашей Восточной утверждал, а неправды римлян, лютеран и кальвин обличал и укорял — потому что прелестники сначала притворяются совершенно благочестивыми и по благочестию ревнителями крепкими, а потом мало-помалу развратные слова всевают и непорочную целость веры нашей терзать начинают. Блюстители и учителя должны целовать крест, что будут крепко и нерушимо содержать православную веру, охранять и защищать ее от всяких других вер и ересей".

По проекту царя Феодора, Московская Академия должна была стать крепостью Православия для защиты чистоты учения от посягательств иноверного Запада.

Открытая в 1686 г. академия, куда перевели учеников типографского училища, насчитывала первоначально 233 учащихся.

Официальное введение изучения в России латыни вызвало различные толки.

Проф. Ключевский замечает, что писали тогда следующее: "Прослышав о принятии этого учения в Москве, лукавые иезуиты подкрадутся со своими неудобопознаваемыми силлогизмами и душегубительными аргументами".

Многие опасались, как бы с Великой Россией не повторилось то же, что и с малой (Ключевский. Лекция 55, с. 398).

Влияние группы олигархов, столь пагубно отразившееся на внешней и внутренней политике царя Алексея Михайловича, не ослабилось и при Феодоре, несмотря на распри Мстиславских с Нарышкиными.

В 1679 г. последние дела, которыми еще ведали губные старосты и ямские приказчики, были переданы воеводам, правившим по собственному произволу. Бюрократия все усиливалась.

Победив Никона, олигархи решительно повели атаку против самодержавия. Царю был ими предложен проект учреждения по областям наместников из высших боярских родов. Эти наместники должны были поделить Россию на отдельные части, причем назначались бы они пожизненно ("навечно"), нося титулы: казанского, астраханского и др.

К счастью, в момент, когда Феодор Алексеевич уже подписывал соответствующий приказ, к нему явился патриарх Иоаким, выразивший царю опасение, "как бы по прошествии нескольких лет, обогатясь и пренебрегши московских царей самодержавством, они не отступили и единовластия не разорили" (С.Соловьев. "История России", т. XIII, с. 880-881). Феодор приказа не подписал.

Подобные явления постоянно расшатывали механизм управления и близилась радикальная ломка Петра I.

Вопрос о преобразовании войска, наконец, позволил царю уничтожить пресловутое "местничество", столь мешавшее на войне и отмены которого добился было временно патриарх Никон. На заседании боярской Думы в 1682 г. было сделано соответствующее объявление и все разрядные списки были сожжены. Феодор Алексеевич велел записать для потомства знатные фамилии в особые родословные книги.

При Софии (1682-1689) следует отметить появление в Москве иезуитов, впервые после Самозванца.

В 1687 г. к Софии приехали два польских иезуита с рекомендательным письмом от императора. Они представились ей как опытные педагоги, наслышанные о культурной деятельности царевны, приобщившей Россию к западной цивилизации и т.д. Блеснув перед очарованной Софией своей ученостью, отцы с помощью киевского ученого Сильвестра Медведева и кн. В.В.Голицына доказали ей необходимость устроить в Москве образцовое училище на западный манер. Вместо того, чтобы ответить, что царь Феодор уже позаботился об этом, учредив академию, София согласилась и разрешила иезуитам купить дом в Немецкой Слободе, где открылось их училище для детей! Более того, царевна и Голицын обещали им свое содействие для соединения Церквей. Заметим, что монах Сильвестр Медведев стал серьезно готовиться к патриаршеству, чтобы вслед за тем завершить унию с Римом! Раскрытие заговора Шакловитого в августе 1689 г., к счастью, помешало этим замыслам. София была заключена в монастырь, Голицын сослан, Медведев наказан, а иезуитов по требованию патриарха изгнали.

Однако иезуиты успели заразить своим влиянием кое-кого в Москве, даже из простонародья. Так появилась у нас опасная ересь "хлебопоклонников", считавших, что евхаристическое пресуществление происходит без призывания Св. Духа на Дары (как положено в Православной Церкви), а как у латинян, при произнесении слов: "Сие есть Тело Мое" и "Сие есть Кровь Моя". Во главе "хлебопоклонников" оказались киевские ученые монахи Симеон Полоцкий, а после его смерти вышеупомянутый Медведев, писавшие в пользу этой ереси.

После падения Софии — их главной покровительницы, еретики были торжественно осуждены на Соборе 1690 г., созванном патриархом Иоакимом. Медведев был лишен сана, но покаялся перед патриархом. Книги его были сожжены, а еретики прокляты как "папежники". Многие сочинения западнорусских ученых были запрещены как "имеющие единоумие с папой и западным костелом". Главными противниками латинствующих были Епифаний Славенецкий, ученик его монах Евфимий и преподаватели академии греки братья Лихуды, написавшие в защиту православного обычая книгу "Остень".

Запомним, что с тех пор положено было в русских церквах звонить к "Достойно", дабы указывать верующим на момент пресу ществлен ия.

В 1697 г. вскрылся в Москве еще один тайный разлагатель Православия — диакон Петр Артемьев. Отправившись учиться за границу, он в Венеции попал под влияние иезуитов и принял латинство. Вернувшись в Москву, он стал диаконом Петропавловской церкви. Священник этой церкви многократно жаловался на него престарелому патриарху Адриану (1690-1700) зато, что он восхвалял открыто латинскую веру, "Отче наш" читал по-латыни, говел у иезуитов, а когда тех изгнали из Москвы, — сильно горевал, всячески бранил и поносил Православную Церковь и ее традиции. Только в июне 1698 г. созванный патриархом Собор постановил расстричь Петра и сослать в Важский монастырь к Холмогорскому архиепископу Афанасию, где он все же продолжал свои интриги. Настолько предки наши были терпеливы и умеренны в наказаниях!!!

Тем временем, несчастное православное население Западного Края продолжало нести свой тяжелый крест. Гедеон, еп. Луцкий, в миру кн. Святополк-Четвертинский, был известен в своей епархии как твердый защитник Православия и противник унии. В 1683 г., после ряда неудачных попыток его переубедить, король пригрозил, что заточит его в Мариинбургскую крепость (где умертвили в прошлом веке экзарха Никифора). Гедеон принужден был бежать к казакам в Батурин. В 1685 г. он был избран Киевским митрополитом и посвящен в Москве патриархом Иоакимом. В Киеве он много потрудился над восстановлением православных святынь, поруганных во время униатского владычества.

При нем патриарх Константинопольский официально разрешил Московскому принять древний Киев в свою юрисдикцию. Поводом был "вечный мир", как назвали русско-польский договор апреля 1686 г., прекративший долголетнюю войну за Малороссию.

Разумеется, "вечность" осталась лишь на бумаге. Польский король обязался не принуждать своих православных подданных к принятию унии и оставить неприкосновенными их епархии: Галицко-Львовскую, Перемышльскую, Луцкую и Могилевскую (Белорусскую). Кроме того, Россия получила официальное право заступничества за православных перед польским правительством. Это было поручено русским посланникам (резидентам) в Польше. Однако на практике выходило по-иному. Во Львове сидел униат епископ Иосиф Шумлянский, скрывавший свое латинство с 1681 по 1700 год! В Луцке — брат его, униат Афанасий, а в Перемышле — униат Иннокентий Винницкий. Следовательно, единственной православной кафедрой была Могилевская. Преисполненные ненависти к "схизматикам", эти три униатских архиерея поклялись папе сломить, наконец, "греческую веру" в своих епархиях.

Пользуясь поддержкой вероломного польского правительства, униаты затребовали у православных все церковные имения, принадлежавшие Киевской митрополии, где водворились иезуиты и их ставленники.

Отметим исчезновение единственного законного органа самозащиты, которым еще могли иногда пользоваться гонимые православные. На Варшавском сейме 1676 г. король Ян Собесский добился уничтожения древних привилегий церковных братств, превратившихся, таким образом, в группировки, враждебные польскому правительству и как таковые подлежавшие всемерным преследованиям. Не лучше обстояло дело и в соседних православных епархиях.

В 1688 г. Семиградское княжество с венгерскими провинциями подпало под власть Австрии и кардинал Коллонич в апреле 1690 г. дал Мукачевскую кафедру, которую занимал еп. Мефодий Раковецкий, взятому из Рима Иосифу де Камиллис, родом из Хиоса, титулярному епископу Севастийскому (in partibis infidelium), воспитанному в Риме. Епископ Мефодий, ставши униатом, сделался игуменом Мукачевского монастыря. Иосиф ловкостью и обманом перевел в унию более 300 приходов, требуя лишь формального признания главенства папы. Но недовольство росло в народе и он покинул Мукачево и стал жить в доминиканском монастыре в г. Унгваре.

Вернувшись к Польше, приведем несколько характерных нарушений обещаний, данных России королем.

В 1692 г. во Львове некий Попара жаловался на следующее: "Когда Россия заключила с Польшей вечный мир, в Москве разрешено было распространять латинскую веру, а в Польше католики усилили гонение на Православие, чего не было при Михаиле Феодоровиче. Больше 700 церквей были насильно обращены в униатские и теперь последнюю епархию — Львовскую — принуждают к унии. Нас православных здесь поляки не в чем не слушают и за скотов считают. Нынче призвал меня к себе епископ Иосиф Шумлянский и говорил, что прислан королевский указ о присоединении к унии. Я один и без братства сказал епископу, чтобы он объявил королю нашу русскую раду: никогда мы добровольно в унии быть не захотим . По милости Божьей, у нас вера добрая и никогда мы о вере королевскому величеству не докучали; изволил бы король оборонять нас от татар, а не от веры.

Я в преклонной старости и кончину свою вижу при дверях, так объявляю для христианской веры саму истину, что Львовская епархия в благочестии не устоит, если не в этом году, так все же скоро будет в унии, потому что Шумлянский на епископство водворен силой, обороной и желанием нынешнего короля, когда тот был еще гетманом и при поставлении обещался непременно приступить к унии; а Перемышльского епископа ставил он — Шумлянский — при том же обещании, и прошлого года Перемышльский епископ унию принял. И Шумлянский втайне униат, а явно не присягает, потому что братство еще крепко стоит .

А вся эта слабость сделалась от того, что позволено быть католикам в Москве136: все государство иезуиты вызнали, описали все города и обычаи; и трое французов были недавно в Москве для того же.

У папы, цезаря, королей французского и польского положено: если война с турками и у цезаря с французами прекратится, то всем сообща войной и всякими вымыслами ввести в Московское государство католическую веру; многие иезуиты, которые в Москве были, предложили к тому способы, и многие охотники собираются о том радеть и присягают, что это дело могут в Московском государстве свершить в краткое время. Нам — православным —от этого великая опасность. Верно знаю, что поляки, через иезуитов, папу, цезаря и француза уговорили вводить в Москву католическую веру".

Могилевское духовенство известило русского резидента — стольника Бориса Михайлова, что польские паны-комиссары, приехав из Вильны в Могилев, разорили, по настоянию иезуитов, церковь святых Петра и Павла в Езере и отдали на грабеж близ живущим татарам! Оставшись без церкви, народ стал клониться к унии.

Епископ Перемышльский Иннокентий Винницкий (униат) жестоко гнал Православие: по его велению шляхта напала на церковь Св. Троицы в Коморне, осаждала молящихся в течение трех часов, затем, ворвавшись в храм и не найдя священника, била верующих, затем церковь запечатала и отдала униатам.

В 1693 г. воевода Полоцкий — Красинский — отдал униатам церковь Покрова Богородицы; в Каменце кн. Раздивилл — церковь Рождества Богородицы.

В 1690 г. русскому резиденту Волкову православные жаловались на следующее: в Варшаве коронный канцлер оправдал отступника — Владимирского епископа, на которого жаловалась паства за то, что он хотел обратить в унию две церкви, построенные Владимирским братством. Решение канцлера гласило: "Хотя прежде эти церкви в унии и не были, так теперь будут" . Король подтвердил этот суд!

Униат Перемышльский епископ Малаховский захватил пять церквей, священнические дворы и разграбил имения, причем некоторых священников избили.

С конца XVII в. в иезуитских школах Львова русских учеников стали принуждать к унии и к присяге, а те, кто хотели учиться дальше (философии и богословию), должны были непременно принять унию.

Обо всем этом русские резиденты извещали Москву, но, к сожалению, политическое положение не позволяло вступиться за Православие, что означало бы новую войну с Польшей в то время, как Украина подвергалась крымским набегам. Так 40.000 татар напали на Украину в начале 1693 г. вместе с "сепаратистом" Петриком, тщетно желавшим отделить Малороссию от России. Кроме того, Петр I был чересчур занят шведскими делами. Как отмечает Соловьев, "огромное большинство в Малороссии крепко стояло за единство с Землей Русской, т.е. за союз с Москвой во имя Православия" (С.Соловьев. "История России", т. XIV, с. 1128-1133).

6. Петровское разорение

Настоящим трудом не преследуя цели систематического анализа исторических событий, мы не намерены останавливаться на разборе петровских реформ в их целом. Как остроумно замечает И.Л.Солоневич, в оценке гения Петра неожиданно сошлись Екатерина II, Лев Тихомиров, Вольтер, Маркс, Энгельс и русские революционеры XIX в.! Эти последние приветствовали в нем разрушителя Московской империи.

Предоставленный с раннего детства самому себе, получивший воспитание и образование от думского дьяка Зотова, вынужденный с малых лет бороться с умной и властолюбивой сестрой, мог ли Петр правильно подготовиться к своему царскому служению? Учитывая его характер и живой ум, можно было предугадать многое из его последующих действий. Выросши, Петр столкнулся лицом к лицу с потомками тех бояр-олигархов, которые покушались на самодержавие Ивана Грозного, с теми именитыми царедворцами, которые чуть было не поделили Россию при брате его — Феодоре Алексеевиче. Олигархи эти мечтали и ему навязать свою власть, как навязывали они ее Алексею Михайловичу. С результатами их долголетнего правления, приказной волокитой и хищениями их ставленников-воевод Петр также не замедлил ознакомиться. Правильно учел он и военную опасность, грозившую России со стороны Швеции, что требовало скорейшего устранения внутренних недостатков.

Имей Петр надлежащую подготовку и знания, коими московские государи наделяли своих наследников, несомненно, ход его реформ был бы иным. Возврат к местному самоуправлению, благодаря которому Московская Русь, как мы видели, социально опередила Запад, мог бы при энергичном контроле царя быстро залечить следы бюрократического произвола. После Петра он еще разросся!

Индустрия и торговля требовали лишь умелого поощрения, как и развитие народного образования, военного искусства и т.д.

Церковь Русская в лице своих патриархов никогда не препятствовала государям в их стремлении учиться у других народов всему полезному для России. Единственным условием было всегда нерушимость церковных традиций, священных канонов и гармонии, веками признанной в сношениях Церкви и Престола.

Среди русского епископата петровских времен, среди высокообразованных монахов и священников, воспитанников Киевской академии, успевших в России наладить высшее духовное образование, находилось немало сторонников проектируемых реформ. Принимая во внимание громадное влияние духовенства на русское общество, можно смело утверждать, что Петр в лице клира имел бы, при желании, лучших поборников своих начинаний. Его союз с патриархом Всероссийским завершил и утвердил бы его дело. Вместо этого удары царя направились именно против Церкви, что пагубно отразилось на результатах всего его дела.

Почему и как это произошло?

Благодаря отсутствию всякого руководства и надлежащего воспитания юный царь оказался предоставленным сам себе. Его пытливый ум приковывался ко всему, замечаемому им в Немецкой Слободе. Его первые друзья — голландские и немецкие мастеровые, для которых Москва была выгоднейшим в то время заработком, оставили в его уме неизгладимый отпечаток. Поражаясь их технике в работе, Петр совершенно искренне уверовал в их превосходство над русскими и в иных областях. Как известно, в кальвинизме, как и в лютеранстве, обрядовая сторона религии почти отсутствует как реакция против романизма. Царь уже давно тяготился теми обрядами, которые он должен был выполнять, согласно положенному чину.

При жизни своей матери — царицы Наталии — он соблюдал некоторые обычаи. Например, участвовал в шествии в неделю Ваий, держа за повод осла, на котором сидел патриарх, символизирующий Спасителя. Однако он всячески избегал положенных церковных служб, постов, молебствий и прочих непременных для царя религиозных актов. На все это он стал смотреть глазами своих новых друзей-иностранцев, как на ненужную помеху, на потерю времени.

Сразу же после смерти царицы начались отмены обрядов. Одним из первых было уничтожено участие царя в шествии в Неделю Ваий как якобы унизительное для его достоинства!

Народ не отнесся безразлично к таким новшествам и в Москве начались волнения. Заметим, что мотивом стрелецкого мятежа 1698г. было прекращение крестных ходов на Богоявление и Цветную Неделю и вышеупомянутого обычая в Неделю Ваий. Народ грозился даже разнести Немецкую Слободу!

Желая уронить ненавистный ему авторитет патриарха в глазах населения, Петр решился на невиданные дотоле кощунства. Он учредил при себе конклав из 12 "кардиналов", пьяниц и обжор, и штат "епископов и архимандритов", носящих разные нецензурные прозвища, все вместе именуемое: "Всешутейшим, сумасброднейшим и всепьянейшим собором князя Иоанникиты, патриарха Пресбургского, Яузского и всего Кукуя". Роль "патриарха" выполнял в этом сборище бывший его воспитатель, алкоголик дьяк Никита Зотов! С 1695 г. эта компания, в которой царь не стеснялся выполнять роль протодиакона, стала ездить "Христа славить" к боярам и должностным людям и выкидывать разные публичные штуки. Секретарь австрийского посла Корб описывал в 1699 г., как этот "синод", в составе уже более 200 человек, через всю Москву ехал на 80 санях в Немецкую Слободу.

Эта пародия на патриарха еще глубже смутила и возмутила народ. Весной 1697 г. Петр отправился в свое первое заграничное путешествие. Заметим, что любящий Россию царь, восхищаясь лоском западной культуры, совершенно не отдавал себе отчета в том, насколько русский народ превосходил своих европейских собратьев в нравственном и духовном смысле.

Как подчеркивает И.Л.Солоневич в "Народной монархии", вряд ли Москва когда-нибудь нуждалась в моральном примере "культурного" Запада. Если Грозного упрекают за жестокость, то что сказать о Елизавете Английской — его современнице, при которой казнено было до 90.000 человек! Как раз до Петра, в 1666 г., некий судья Карпцоф в одной лишь Саксонии казнил около 20.000. Мы не говорим уже о повсеместном терроре "Святой инквизиции", вплоть до XIX в. жегшей еретиков и ведьм; последнее аутодафе (публичное сожжение еретика) относится к 1826 г. Современная Петру Франция в "золотой век" Людовика XIV, по свидетельству писателя Жан Клода, Эли Бенуа и других, не отличалась гуманностью. Поощряемые иезуитами жестокие преследования гугенотов королевскими войсками ("драгоннады") в 1685 г. терроризировали целые провинции: еретиков рвали щипцами, сажали на пики, поджаривали, душили, обваривали, вешали за нос и т.д. Перед этим бледнеют всякие русские застенки и даже стрелецкие казни.

Мы уже не говорим о повальном пьянстве, никогда не виданном доселе на Руси, которому предавались в то время высшие круги Европы, начиная с королей и принцев. И это перенял Петр I. Очарованный Голландией, Петр, изучая кораблестроение и точные науки, одновременно советовался с Вильгельмом III Оранским, ставшим королем Англии, как ему поступать с патриархом. Разумеется, этот протестантский государь без труда доказал Петру, что если он желает быть полным хозяином в своей стране, то ему необходимо стать самому главой Церкви137.

Другим советником царя стал известный философ Лейбниц, теоретик всемогущества учреждений, для которого политический строй являлся своего рода механизмом. Когда Петр сообщил ему свое желание перестроить русское государство, Лейбниц сказал: "Такой план должен быть выполнен быстро и прямолинейно творческим умом одного человека. Точно так же город всегда бывает красивее, когда он возникает сразу, чем когда он возникает постепенно в несколько приемов".

Вернувшись в Москву, царь был твердо намерен последовать этим советам, совершенно не считаясь с коренными традициями своего государства, столь отличными от западных.

В протестантских странах, жестоко боровшихся тогда против романизма с переменным успехом, Петр достаточно наслышался о вреде папизма. Папа для протестантов был не только предтеча Антихриста, но и могущественный противник их национальных интересов, всемерно стремившийся нивелировать всю Европу и весь мир под своим духовным и светским владычеством. Папа, кроме того, был в их глазах тираном, желающим все подчинить римскому обскурантизму, давящим всякое проявление человеческой мысли преследованием ученых под предлогом ереси, и т.д.

Избрав протестантское государство как модель для России, Петр, естественно, разделил ненависть реформаторов к Римской церкви как к организму, преграждающему путь мирового прогресса. Столкнувшись у себя на родине с церковной иерархией, требовавшей от царя достойного поведения, казавшейся ему защитницей косных и отсталых порядков, азиатщины и предрассудков, Петр решил ее сломить как преграду к преобразованию России в европейскую державу. Не задумываясь, он отождествил патриарха с папой и на этом основании предпринял с ним борьбу, не считаясь ни с многовековой гармонией властей, ни с канонами Вселенской Церкви, которые были ему безразличны.

Престарелый смиренный патриарх Адриан еще при жизни царицы пробовал вернуть Петра к исполнению своих обязательств, но всякий раз получал крайне грубые ответы. Петр отнял у него древнейшее право "печалования". Произошло это в связи со стрелецким бунтом, вызвавшим поспешное возвращение Петра в Москву. При виде страшных приготовлений к казни патриарх, желая умилостивить Петра, взял икону Богородицы и приехал в село Преображенское. Завидев Адриана, Петр закричал ему: "К чему эта икона? Разве твое дело приходить сюда? Убирайся скорее и поставь икону на свое место. Быть может, я побольше тебя почитаю Бога и Пресвятую Его Матерь". Когда же за стрельцов вступился его любимец Лефорт, Петр приказал остановить казнь.

Кроме того, за ненадобностью отменены были царские выходы, поучение патриарха царю перед коронованием и т.д.

Затем царь стал вмешиваться в чисто церковные дела. Первым делом он начал критиковать Адриана за его управление Церковью, хулить клир за необразованность, а с 1699 по 1700 гг. просто-напросто присвоил себе все назначения на церковные должности!

Желая популяризировать в России свои новые взгляды на Церковь и подготовить почву для своих церковных реформ, царь велел немедленно перевести и распространить привезенные с собой сочинения протестантского юриста Самуила Пуфендорфа. Книга "Введение в историю европейских государств" явилась длинным обвинительным актом романизма, с нападками и на некоторых Отцов Церкви. Приказ распространить эту книгу доказывает замысел Петра отождествить папство с патриаршеством. Более того, ненужное России сочинение Пуфендорфа предназначалось для руководства юного царевича Алексея Петровича!

Когда в октябре 1700 г. скончался кроткий и незлобивый патриарх Адриан, чьи последние годы были отравлены созерцанием постепенной церковной ломки, Петр не велел избирать ему преемника.

Этим актом "цезаропапизма" открылась эра последующих антиканонических мероприятий. Чересчур поглощенный другими вопросами, Петр удовольствовался сперва назначением патриаршего местоблюстителя с титулом "Экзарха святейшего патриаршего престола, блюстителя и администратора", коим стал митрополит Рязанский Стефан Яворский (1700—1721).

Митрополит Стефан, воспитанник знаменитой Киевской академии, был из числа тех иерархов, которые, как мы сказали в начале, готовы были всемерно содействовать царю в его полезных начинаниях. За время его местоблюстительства следует отметить развитие в России духовного образования. В Ростове митрополит Димитрий на свои собственные средства основал в 1703 г. духовное училище для детей причта, причем сам занялся в нем преподаванием. Одновременно такое же училище открыл архиепископ Иоанн Черниговский. Эти две школы явились после Киевских и Московских старейшими русскими высшими церковными училищами; к ним в 1706 г. причислилась еще Новгородская школа, основанная митрополитом Иовом.

Миссионеры русские продолжали свою деятельность на Востоке. В 1714г. Сибирский митрополит Феодор отправился для проповеди в землю Вогульскую, к татарам, тунгусам и якутам, где скоро были основаны приходы и школы. В Казанской губернии следует особо отметить миссионерскую работу архиерейского казначея иеромонаха Алексия.

В 1715 г. неожиданно пришло прошение от китайского императора "прислать в Китай искусного учителя для наставления христиан". Филофей, митрополит Тобольский, благословил якутского архимандрита Илариона отправиться с целым причтом в Пекин, где была основана православная миссия.

Русская Церковь, гонимая Петром, все же продолжала свою вековую миссию источника православной культуры.

Поняв к чему клонился Петр, Стефан сделал все, что мог, дабы предотвратить неизбежное разорение, словом и делом пытаясь вразумить царя и отдалить от него нечестивых советников, но в конце концов принужден был смириться.

Другим попутчиком Петра был великий святитель и чудотворец Митрофан, епископ Воронежский (t 1703 г.). Когда, по желанию царя, Воронеж превратился в главный центр кораблестроения, св. Митрофан принял в этом деле живейшее участие. Он поощрял лично "кумпанства" по постройке судов и даже непосредственно содействовал сооружению двух кораблей и трех галер. Однако, узнав, что дворец Петра в Воронеже украшен был по иностранному обычаю статуями языческих богов, епископ отказался в него войти, несмотря на угрозу смертной казни, брошенную ему царем. Петр, пораженный его стойкостью, велел, наконец, вынести статуи и еще больше проникся уважением к святителю. К сожалению, таких примеров в то время не хватало в окружении Петра.

Только что успели похоронить патриарха Адриана, как царским указом от января 1701 г. был восстановлен тот самый "Монастырский Приказ", который учредил Алексей Михайлович и упразднил в 1675 г. Московский Собор. Соответственно, Петр приказал распустить "Патриарший Приказ" и местоблюстителю Стефану остались подведомственные лишь чисто духовные вопросы. Все назначения, которые еще при Адриане отобрал у него Петр, управление церковными людьми и землями, печатание духовных книг, даже руководство духовными школами — все это было передано Монастырскому Приказу. Мусин-Пушкин, назначенный Петром начальником этого государственного органа, стал объявлять Стефану распоряжения Петра касательно церковных дел!

Несмотря на смелый протест местоблюстителя, в духовный суд были введены правительственные "фискалы", т.е. шпионы, обязанные доносить властям обо всем, что им казалось неправильным.

Указом 30 декабря 1701 г. царь отнял у монастырей право распоряжаться своими доходами, сбор коих был поручен тому же Монастырскому Приказу. Впервые в русской истории православный государь счел возможным наложить руку на церковное достояние, о чем и не помышляли государи династии Калиты, не говоря уже о киевских князьях. Светская власть получила право не только распоряжаться этим неприкосновенным имуществом по произволу своих чиновников, но и священные предметы обращать на военные нужды, например снимать колокола для литья пушек.

Монастырский Приказ, по воле Петра, вмешался и во внутренний уклад монастырской жизни. Велено было устроить перепись монашествующих, переходы из одной обители в другую запрещать, равно как и совершение новых пострижений без разрешения государя! Кроме того, приказано было на вакантные места посылать в монастыри больных, нищих, сумасшедших и даже каторжников, неспособных к работе! После 1715г. в монастыри стали отправляться военные инвалиды на содержание. Петр решил превратить монастыри в богадельни, ясли, приюты, больничные дома, одновременно упраздняя их историческую роль — центров просвещения; особым указом монахам было воспрещено держать бумагу, чернила и перья и что-либо писать в кельях вне присутствия настоятеля. Наконец, в том же 1701 г. Петр запретил строить новые монастыри без своего разрешения.

Стефан Яворский всячески пытался противодействовать этим нечестивым мерам. Так, в своей знаменитой проповеди в 1710 г. местоблюститель сказал следующее: "Сияла Россия — мати наша — прежними времени благочестием, светла и аки столб непоколебимый в вере православной утверждена. Ныне же что? Усумневаюсь о твердости твоей, столпе непреклонный, егда тя вижу, ветрами противными отовсюду обуреваема. Веет на тя ветер иконоборный, иконы святые презирающий; веет натя ветер чревоугодный, посты святые разоряющий".

В 1713 г., в день ангела царевича Алексея, Стефан не только публично осудил введение фискалов в духовные суды — область чисто церковную, но также заклеймил насильственное заточение в монастырь матери царевича — Евдокии Лопухиной. Все это оказалось тщетным.

Учредив сенат, Петр в 1711 г. приказал в свое отсутствие "всем духовным и мирским, военного и земского управления вышним и нижним чинам быть послушным сенату, как нам самому". Это сопровождалось предупреждением, что ослушники будут подвержены жестоким наказаниям, вплоть до смертной казни. Так еще до официальной церковной реформы Петр приравнял русских иерархов к прочим чиновникам.

Насколько протестантские идеи захватили царя, можно судить по отдельным мыслям, высказанным им своим близким. Так, во время своей поездки в 1712 г. Петр, будучи проездом в Вартбурге, остановился перед статуей Лютера и во всеуслышание стал хвалить его, говоря: "Он на папу и на все его воинство столь мужественно наступил для величайшей пользы своего государя и многих князей!" (см. Доброклонский, op. cit., с. 69).

Помимо Пуфердорфа и Лейбница, на Петра, сторонника абсолютизации царской власти для скорейшей перестройки страны, повлияли также и другие западные теоретики-протестанты, решавшие проблему взаимоотношений Церкви и государства в духе философии и естественного права.

Друг Лютера — Капито — учил, что Церковь должна подчиняться государям, одновременно светским и духовным властям. Томас Гоббс и Спиноза фактически сводят все религии к подчинению государству. Для Гоббса, например, монархия является неограниченной властью, абсолютизмом правителя. Он считает, что в совершенной форме монархии государь должен иметь право избирать своего преемника, а не следовать законам престолонаследия. Совершенно то же стал доказывать и Петр. Только с его царствования наблюдается в России совпадение понятий о самодержавии как о власти неограниченной, т.е. абсолютной. Проникшись подобными доктринами, естественно, Петр счел себя вправе переделывать и церковное устройство.

В протестантском понимании, государь располагает неограниченной властью в силу обладания территорией, и в принципе не обязан служением Церкви. Следовательно, он руководствуется идеей утилитаризма, т.е. преследованием государственной пользы (могущей исходить из любой философской системы), а вовсе не стремится согласовывать благо государства с развитием Церкви.

Как замечает проф. Зызыкин, такой взгляд на монаршую власть, по существу, совпадает с языческой, древнеримской концепцией власти императора как "Понтифекса Максимуса". Это для Церкви хуже цезаропапизма, так как в системе цезаро- папизма, хотя государь и узурпирует церковную власть, но он все же признает себя обязанным служить Церкви. Здесь же ему дается право и вовсе не считаться с церковными законами.

Повторим, что неожиданный возврат протестантских учителей к языческой государственной теории вызван был (как и вся Реформа) крайней реакцией против романизма во всех областях. Поскольку папы веками стремились к абсолютизму, духовному и светскому, постольку протестанты противопоставляли им в своих странах до крайности раздутую власть монаршую. Разумеется, эти теории, объяснимые на Западе, вовсе не касались России, не соответствуя ни церковным, ни государственным коренным еетрадициям.

Основанная на апостольских правилах, Православная Церковь наша, чуждая римской теократии, никогда не стремилась подчинить себе государственную власть, а государи руководились принципом симфонии властей, не вмешиваясь в церковное управление. Как мы видели, для русских государей самодержавие являлось прежде всего служением Церкви и народу, за которое они должны были дать ответ перед Богом. Союз равноправных, самостоятельных властей, Церкви и государства, не исключал возможных призывов друг к другу о поддержке и помощи в духе согласной гармонии (см. проф. Зызыкин,ор. cit.,T. I,c. 316 и др.). Церковь была в Московской империи связующим началом престола с народом. Сверху патриарх или митрополит, стоящий в тесной близости с государем, а снизу — приход, главный очаг народного быта.

Отметая самодержавный принцип, Петр решительно стал на путь абсолютизма. Найдя теоретические предпосылки предпринятой им церковной ломки у вышеуказанных иностранных философов, он твердо верил, что его мероприятия спасительны для России.

Не удивительно, что ближайшим советником царя по церковным делам стал человек, наиболее проникнутый духом протестантизма. Феофан Прокопович (1681—1736) был сыном киевского торговца. Избрав духовную карьеру, он, как ни странно, подобно Лигариду и Крижаничу, окончил в Риме пресловутый иезуитский Колледж св. Афанасия. Однако романизм он возненавидел и рано пристал к лютеранствующей интеллигенции. Заметим, что Прокопович принял унию, чтобы поступить в польское училище, а затем в Римскую Коллегию св. Афанасия. В 1702г., вернувшись из Италии в Киев, он получил там разрешение от унии.

По своему складу ума, Феофан был "вольнодумцем в рясе". Став в России епископом Псковским, затем архиепископом Новгородским и, наконец, митрополитом, он горячо содействовал предпринятой Петром ломке Церкви, проводя в Православие протестантский рационализм. Он отрицал авторитет духовенства, обвиняя его в саботаже царских реформ, богослужениям предпочитал проповеди, а в своих проповедях занимался политической пропагандой. Кроме того, писал на всевозможные темы: составил предисловие к морскому уставу, "эмблемы" для придворных фейерверков, сочинял солдатские песенки, стихи и т.д. Отличаясь циничным оппортунизмом, Феофан заискивал у цареких фаворитов, затем их поносил. При Анне Иоанновне он всячески подлизывался к временщику Бирону138.

Всемерно отталкивая от Петра местоблюстителя Стефана, Феофан еще более утрировал в своих сочинениях понятие о царской власти. В своей "Правде воли монаршей", он пытался доказать, что не Церковь накладывает на царя обязательства, а он сам как высший архиерей определяет по своей собственной воле свое отношение к Церкви. Это было оправданием цезаропапистской теории, развитой Вальсамонам в Византии в угоду некоторым василевсам. Как мы писали (в гл. V), против этого лжетолкования монархии восставали тогда истинные учители Греческой Церкви, защищая принцип "симфонии". Феофан же постоянно ссылался именно на Вальсамона.

В своей книге "Розыск" он пишет, что греческие императоры будто бы продолжали носить титул "понтифекса максимус", дабы упрочить свою власть духовную и светскую, подобно языческим государям. Они были, по его толкованию, не только епископами, но и "епископами епископов".

В "Слове о власти и чести царской" Феофан утверждает, что власть царя — это власть высочайшая, "имеющая силу и повеление и крайнего суда и наказаний над всеми подданными чинами и властями как мирскими, так и духовными". Царь все может в Церкви, кроме совершения богослужения!

Умело смешивая папство с патриаршеством, Феофан желал как раз того, что нужно было Петру, то есть возбудить недоверие к патриаршеству как к власти, посягающей на царский абсолютизм.

Он внушил Петру, что патриаршество, зараженное папизмом, должно быть, кроме того, устранено как главная помеха к его великим преобразованиям.Замечательно, что в подкрепление этих нелепостей Прокопович не постеснялся указать царю на патриарха Никона, как на пример таковых, "бывших у нас замашек духовенства"! Разумеется, Петр и Феофан судили о патриархе-мученике лишь по составленной Лигаридом фальшивке и легенде о его "папоцезаризме", созданной в угоду Алексею Михайловичу боярами-олигархами. Вот к чему приводили клеветнические вымыслы митрополита Газского и его недалеких приспешников.

Под эгидой столь своеобразного владыки Петр, убежденный в своей правоте, участил свои удары против Церкви.

Воссозданный им Монастырский Приказ139 с 1701 по 1720 гг. всемерно разрушал церковную жизнь. Без ведома местоблюстителя Стефана Петр назначил в 1712г. архимандрита Феодосия Яновского администратором церковных дел в Петербурге. Его же он взял с собой в заграничное путешествие. Объяснялось это тем, что Феодосии был тех же убеждений, что и Прокопович. Царевич Алексей называл его апостолом лютеранства в России, между прочим, за его непочитание икон.

Увлеченный прежде всего государственным утилитаризмом, царь не понимал великого значения русских обителей, как духовно-культурных центров, считая монашествующих тунеядцами. Он говорил про них: "А что говорят — молятся, то и все молятся. Какая прибыль отечеству от сего? Воистину, токмо старая пословица: ни Богу, ни людям. Понеже большая часть бегут от податей и от лености, дабы даром хлеб есть". Оттуда и стремление его превратить монастыри в богадельни и инвалидные дома, попутно урезывая через Монастырский Приказ монастырское достояние, веками неприкосновенное как дарованное верующими Богу.

Указом от 8 февраля 1716г. царь приказывал следующее: "Всякаго чина мужеска и женска полу людям объявить, чтоб они у отцов своих духовных исповедовались повсегодно. А ежели кто в год не исповедается и на таких людей отцам духовным и приходским священникам подавать в городах архиереям и духовных лиц судьям, а в уездах старостам поповским имянныя росписи, а им те росписи отсылать губернаторам, а в уездах — к лантратам, а им, губернаторам и лантратам, на тех людей класть штрафы". Указ этот был повторен дважды: 17 февраля 1718 г. и 10 февраля 1721 г.

Штрафами также запрещено было разговаривать в церквах, что вечно нуждающемуся в деньгах, Петру представлялось интересным источником дохода!

В 1720 г. Феофан по поручению царя написал дидактический труд для русских детей, озаглавленный "Первое учение отрокам". В нем подвергается критике воспитание детей в духе старинного благочестия, обрядов, преданий, якобы лишающих их подобающих взглядов на жизнь. Насмехаясь над древнерусской верой, он настаивает на необходимости усвоения детьми "новых идей", открывающих путь к прогрессу. Его "Катехизис" предназначался заменить псалмы и молитвы, разучиваемые детьми. В нем Феофан глумится над почитанием икон, мощей, святых мест и т.д., приравнивая это к идолослужению! По заказу Петра в том же духе была им написана еще книга "О блаженствах", направленная против "ханжества".

Наконец, Прокоповичу царь поручил составить "Духовный Регламент" для новой "духовной коллегии", предназначенной на смену патриаршества. Этот "регламент" явился достойным венцом всей предшествовавшей антицерковной деятельности.

Манифестом 26 января 1721 г. Петр возвещал своему народу, что "многие нестроения и великая скудость" в делах духовных заставили его, "да не явимся неблагодарным Всевышнему" (!), учредить "Духовную Коллегию", т.е. духовное соборное правительство. Кроме этих "нестроений", указывалось на то, что в "единой персоне не без страсти бывает", то есть, что глава Церкви — патриарх — скорее может быть причиной нестроений, чем коллегиальное управление.

Это новое учреждение получило название "Святейшего Синода" и составлявшие его духовные лица не отличались чинами от чиновников прочих петровских коллегий. Стефан Яворский получил звание президента, Феофан Прокопович стал одним из двух вице-президентов, остальные члены назывались советниками, асессорами и секретарями. При них состоял штатский оберпрокурор. Синод как и прочие коллегии, подчинен был контролю генерал-прокурора и сената.

Так под влиянием Прокоповича и ему подобных рационалистов возникло в России учреждение, основанное идейно не на Православии, а на древнеримском языческом принципе, усугубленном протестантским взглядом на власть государя в делах Церкви.

Петр поспешил узаконить свое детище, прося Восточных патриархов признать постоянный Собор пастырей равный патриаршеству. В своем письме он так же, как и в Манифесте, настаивал на необходимости этим путем наладить "нестроение в Церкви". Заметим, что сочиненный Прокоповичем "Духовный Регламент", данный Петром Св. Синоду в качестве руководства, был принят совершенно неканонично, не говоря уже о его антиканоничном содержании. Действительно, Русская Церковь была признана поместной и возглавленной патриархом в силу грамоты Вселенских патриархов и Собора Константинопольского, специально на этот предмет созванного в 1593 г. Отмена же патриаршества, замененного царской волей Синодом, произошла без созыва Собора русских архиереев! К каждому из них был просто отправлен царский посланец с требованием подписать "Регламент" под угрозой наказаний.

Как отмечает Л.Тихомиров, реакция русского епископата и народа, пораженного учреждением Синода и последующими его действиями, вызвала крутые усмирительные меры. Он пишет: "За первое десятилетие после учреждения Синода большая часть русских епископов побывала в тюрьмах, была расстригаема, бита кнутом и пр. В истории Константинопольской Церкви после турецкого завоевания мы не находили ни одного периода такого разгрома епископов и такого бесцеремонного отношения к церковному имуществу" ("Монархическая государственность", т. II, гл. XXV).

Проф. Павлов — известный канонист — писал, что для Петра Церковь была ни чем иным, как "служебной силой государства", под влиянием протестантской канонической системы по принципу "куюс регио, иллиус религио" ("кто управляет областью, тот выбирает ее религию"). Предлог же, избранный Феофаном — "церковных нестроении , — являлся совершенным лицемерием, так как именно петровские мероприятия и вызвали расслабление Церкви, впервые пораженной, как мы видели, цезаро- папизмом "Уложения" и несправедливостью, содеянной в отношении патриарха Никона при Алексее Михайловиче.

Историки, пытающиеся оправдать Петра и объясняющие его церковную реформу необходимостью устранить оппозицию духовенства к его преобразованиям, в корне ошибаются. Мы видели, что последний патриарх ни в чем не мог мешать Петру, а в начале царствования многие иерархи сами шли ему навстречу140.

Создание же Св. Синода относится к концу царствования, когда уже не существовало никакой внутренней угрозы делу Петра и когда завершена была "европеизация" государства. Принимая временные меры, чтобы сдерживать сопротивление своим реформам, Петр не имел право превращать их в учреждения постоянного характера, перестраивая Церковь и подчиняя ее светской власти.

Точно так же получилось и в области социальной. В § 1 мы видели, что крестьяне в Московской империи были свободными людьми, вольными хлебопашцами, вполне равноправными со своими хозяевами.

"Уложение" 1649 г. прикрепило крестьян к земле, но во всем остальном оставило им полную свободу, как и прежде. Законом были гарантированы им права на частную собственность, на торговлю, на заключение договоров, на распоряжение своим имуществом по завещанию и т.д.

Петр же, для скорейшего проведения в жизнь своих реформ, мобилизовал на разные труды все население страны.

Эта временная мера, которую он считал необходимой, спасительной для России, получила, однако, постоянный характер. Его указы создали новое сословие — "шляхту", издавна существовавшее на Западе и в Польше; позже оно получило у нас старинное название "дворянства", но вместе с правами совершенно отличными от дворян или "служилых людей" прежних времен. Согласно указу 16 января 1721 г., потомки русских и иностранцев первых восьми рангов петровской "табели", т.е. до майора и коллежского асессора включительно, причислялись "к лучшему, старшему дворянству во всяких достоинствах и авантажах, хотя б они и низкой породы были".

Основной привилегией нового дворянства стало право владеть крепостными, или "крепостное право". Им жаловались уже не земли по заслугам, как в Московской Руси, а "души" и "дворы" крестьянские. Этим Петр превратил государственно-обязанных крестьян в частную собственность. Так, в XVIII в. крестьяне стали особым крепостным сословием, всецело зависящим от "помещиков", которыми, по законам Елизаветы, могли быть только дворяне. Временная система эта продлилась почти полтора века!

Ключевский и Тихомиров правильно расценивают эту петровскую меру как несомненный регресс идейно и по ее последствиям, в отношении порядков, существовавших в Московской империи. Идея же, еще раз, исходила от "культурного" Запада.

Что касается дворянства, то об его развитии можно судить, сравнивая официальный перечень дворянских фамилий при царе Феодоре Алексеевиче, приводящий 2.985 родов, и ревизию 1737 г. при Анне Иоанновне, показавшую наличие в России 100.000 дворянских семей!

Петр нарушил "симфонию властей", дав монарху роль верховного судьи над Синодом. С другой стороны, унижая Церковь в глазах русского народа, Петр, по выражению Тихомирова, "рубил один из самых глубоких и питательных корней, на которых стояло, росло и развивалось дерево самодержавия".

Тихомиров пишет: ""Правда воли монаршей", составленная по поручению Петра Феофаном Прокоповичем, содержите основе идеи Гуго, Греция и Гоббса о монаршей власти и утверждается на договорном происхождении государства. Будто бы "народ воли своей отрекся и отдал ее монарху", и абсолютистский принцип, чуждый Руси: якобы государь может законом повелеть народу все, что ему нравится.

Так и в "Духовном Регламенте" абсолютистский принцип искажает церковное управление, объявив, что "правление соборное совершеннейшее есть и лучшее, нежели единоличное правительство". Общий принцип свидетельствует о церковной бессознательности Петра и неверно приводится как мотивировка упразднения патриаршества.

Народ, поверив этим заявлениям, мог бы спросить: зачем ему "отрекаться своей воли", если соборное правительство лучше единоличного и "соборный приговор" лучше единоличного указа? Это могло бы дать повод к республиканским течениям.

Время Петра, в этом отношении, составляет огромный регресс, сравнительно с Московской монархией" ("Монархическая государственность", т. II, с. 115).

С учреждением Синода посыпались самые неожиданные и оскорбительные для верующих царские указы, которые были отменены только Елизаветой Петровной.

Так, запрещено было "подымать иконы на дом", вопреки древнему обычаю, и прекращены сборы на сооружение церквей ("смотреть, чтобы с образами по Москве, по городам и уездам для собирания на Церковь или на церковное строение отнюдь не ходить, и кто будет ходить — тех брать". Указ 22 фев. 1722 г.).

Запрещено было по всей России не только отливать новые колокола для обителей, но и переделывать разбитые без повелительного указа от Синода (Указ 23 фев. 1722 г.).

Испытывая ложный стыд перед иностранцами за горячую веру своих подданных, Петр особым указом (28 марта 1722 г.) осуждает сооружение часовен как невежественный обычай, могущий заслужить укор от инославных!!

В 1723 г. Синод приказал сочинить "увещание", в котором говорилось, что для подлинного благочестия не нужно ни годового Артоса, ни хранения Богоявленской воды. Осуждалось также сооружение золотых и серебряных окладов для икон, подсвечников и лампад, от которых "особенного славе Божией и благочестию приплода никакого нет". Тут явно выражен вышеупомянутый протестантский взгляд Феофана Прокоповича на Православие.

Под угрозой штрафа верующим запрещалось приглашать священнослужителей на дом для служения вечерни или заутрени, а также, кроме Рождества, ходить по домам со святой водой (Указ 1725 г.) Указ 31 янв. 1724 г. предписывал перестройку монастырской жизни в соответствии с уже упомянутыми нами мерами, превращающими обители в полезные государству заведения. Кроме запрета совершать новые постриги без разрешения Синода, у архимандритов отнималось право держать в монастырях затворников! Наконец, в духовных училищах, вместо греческого, введена была латынь.

Проф. Ключевский писал: "Учреждения Петра, хотя снаружи и имели стройность, столь не соответствовали с живым человеческим материалом государства, что сам Петр принужден был все время переправлять свое строение".

Реформы его вызвали недовольство в массах, главным образом потому, что:

1. Они довели принудительный труд народа на государство до крайней степени напряжения;

2. Они представлялись народу непонятной ломкой вековых обычаев, старинного уклада русской жизни, освященных временем народных привычек и верований.

... Народ мог вынести из событий XVII века:

1. Ряд самозванцев, незаконных правительств, действовавших по-старому;

2. Ряд законных правителей, действовавших не по-старому, разрушавших гражданские и царские порядки, колебля родную старину и вводя в государство немца, а в Церковь—Антихриста.

Поэтому в народе сложились две легенды о Петре: как о Самозванце и об Антихристе.

Его же последователи произвели ломку его порядков и, когда при Екатерине II в 1770 г. митрополит Платон по случаю Чесменской победы, произнося проповедь в Петропавловском соборе, ударил посохом о гробницу Петра, призывая его полюбоваться на его детище-флот, гр. Кирилл Разумовский шепнул окружающим: "Чего он его кличет? Если он встанет, нам всем достанется" (Ключевский. "Курс Русской Истории", лекция LXXIII, с. 449).

1. На путях к решению польского вопроса

В предыдущих главах мы пространно описали скорбные этапы Голгофы Православия в Западном Крае. Приведенные нами факты, взятые из наиболее достоверных первоисточников, вряд ли нуждаются в комментариях. Политика Римской церкви явилась причиной противоестественной, искусственно насажденной ненависти между двумя братскими народами — русским и польским. Ненависть эта привела в XVIII в. к гибели Речи Посполитой, а в XIX в. помешала России вернуть ей независимость вследствие непрестанных мятежей. Снова главными разжигателями страстей явились члены польского духовенства, по указке Ватикана преследовавшие вековую близорукую политику "унии".

Некоторые западные историки из римского лагеря до наших дней твердят о жестокой "империалистической" политике русских государей и государынь в отношении Польши, а Николай I в их освящении был чуть ли не палачом униатов.

Это ничто иное как бессовестная ложь и очередное передергивание исторических фактов. Достаточно пока указать, что в период цариц на трагические донесения русских резидентов в Польше не обращалось почти внимания, вследствие чего с 1732 по 1743 гг. было захвачено насилием в унию 128 православных обителей, причем, пытавшиеся противиться этому монашествующие, предавались всевозможным истязаниям! Мы не говорим уже о сотнях храмов, отобранных посредством вооруженных нападений, ни о землях и церковных имениях, отнятых королевскими судами.

Не в жестокости, а в непонятной, неизменной мягкости, граничащей с безразличием, можно, думается нам, упрекнуть русское правительство в польском вопросе. Соображения международной политики, с одной стороны, материалистическое влияние Запада — с другой, отчасти объясняет это.

Одним из многочисленных примеров такого попустительства является трагедия обители нашей Волынской епархии — Почаевской Успенской Лавры, где веками почиталась чудотворная икона Божией Матери и другие святыни. Там же подвизался светоч православной культуры преп. Иов со своей братией типографов. И вот, в царствование Петра!, в 1721 г., этот центр Православия, доселе отбивавший все нападки, попадает в руки своих врагов — униатов! Новые хозяева водворяют в Лавре свои порядки: латинские праздники и уставы, изображения западных святых заменяют православные, намеленные столетиями, иконы и т.д.

Можно ли себе представить, что Лавра эта — одна из четырех русских Лавр — пробыла под владычеством униатов в течение ПО лет!!

Пала Польша, отгремели победы Екатерининских орлов, пережила Русь нашествие Наполеона, заключен был Священный Союз, а Лавра все еще оставалась во вражеских руках. Только 10 октября 1831г. государь Николай I положил конец этому бесчинству и Лавра вернулась православному духовенству. В память этого события в 1832 г. монахами установлен был обычай читать по субботам акафист перед Чудотворной Иконой в знак благодарности. Множество других монастырей прождали и дольше. Можно ли после этого говорить о жестоких несправедливостях русского правительства в отношении униатов?

Итак, вскоре после воцарения Екатерины I, комиссар Рудаковский, мешавший полякам своими жалобами на бесчисленные несправедливости в отношении православных, был отозван в Санкт-Петербург. Немедленно иезуиты и польские чиновники всюду усилили непрекращавшиеся бесчинства. Единственный православный епископ — Могилевский владыка Сильвестр (кн. Четвертинский) — ярко описал императрице последствия отъезда русского комиссара; Виленский бискуп — Чернявский — постановил, чтобы православные храмы не строились выше школ еврейских!

При кратковременном царствовании Петра II отметим внедрение латинства в высшие слои русского общества. Данный Петром I пример "европеизации" не только внешней, но и внутренней, способствовал римскому, давно желаемому "миссионерству" в самой России.

Епископ Смоленский Гедеон и генерал-майор Алексей Потемкин доносят Верховному Тайному Совету о появлении таковых миссионеров в Смоленской области. Они переодевались православными священниками и монахами для практики "восточного обряда" и смущали умы. Особенно отличался некий русский ренегат Ларин Лярский, в конце концов, уехавший в Польшу и ставший ксендзом. В Смоленской епархии предписано было латинскому духовенству "иг носить другого платья, как того, которое носят ксендзы" и письменно обязаться "не исповедовать и не причащать русских"!...

В 1728 г. в Москву прибыл, вместе с принявшей на Западе латинство кн. Ириной Петровной Долгорукой (урож. кн. Голицыной), французский аббат Жюбэ. Пользуясь покровительством могущественных тогда при дворе семей князей Голицыных и Долгоруких, а также испанского посла герцога Лирия, аббат принялся ловко проповедовать латинство в высшем русском обществе, внушая мысль о "соединении церквей". Жюбэ не постеснялся даже спорить на эту тему с некоторыми иерархами, например, с еп. Феофилактом Тверским, как это описывает гр. Д. Толстой, сам католик, в своем труде на французском языке "Римское католичество в России" (т. I, с. 164).

В 1733 г. русский посол Неплюев доносил Анне Иоанновне о неслыханных зверствах, происходивших безнаказанно в Западном Крае: православным стали в некоторых местах резать уши и носы за противление унии!

При Елизавете Петровне такого же рода сообщения писал посол Кейзерлинг, причем в 1744 г., в ответ на его жалобы, король признался, что "прекращение преследований не в его силе и власти", ясно намекая на всемогущество агентов Ватикана.

Оставались без следствия такие же доклады резидента Голембовского к послов Бестужева и Гросса.

Кроме польских злодейств, императрице приходилось также слышать жалобы представителей других православных народов, прибегавших к русскому престолу как к последнему убежищу здесь на земле.

Еще в 1728 г. Моисей, архиеп. Белградский, просил заступничества за православных Хорватии и Трансильвании, угнетаемых своими австрийскими хозяевами—правоверными латинянами.

К Анне Иоанновне обращался с ходатайствами для защиты преследуемых сербов, принуждаемых австрийцами к унии, архиеп. Новгородский Феофан.

В конце 1749 г., пишет Соловьев, в Москву прибыл из Трансильвании (находившейся под властью Австрийской императрицы Марии-Терезы) протопоп Николай Баломири и подал в Синод, от имени клира и народа трансильвано-волошского, прошение о защите от гонений и бед за непринятие унии с Римом. С самого царствования имп. Леопольда православные пользовались совершенной свободой, имея своих епископов и священников, но вдруг явились от папы духовные особы, сделавшие распоряжения о приведении народа в унию. Императрица также сделала об этом некоторые указы.

По приказу Елизаветы, посол в Вене — гр. Михаил Петрович Бестужев-Рюмин — должен был произвести об этом следствие, и только в июне 1750 г. ответил императрице, что в Вену приезжали в 1749 г. депутаты из Трансильвании с жалобами на гонения и вернулись назад ни с чем; затем оттуда же приезжали монах и священник, подавшие жалобу императрице на притеснения от униатов: не желающих унии бьют, поносят, отнимают имущество, сажают безвинно в тюрьмы, берут двойные подати, на церковь налагают оброки, запрещают службы и таинства. Оттого уже 6 лет, как имеются некрещеные дети, люди остаются без исповеди и причастия, умирающие — без отпевания и т.д. До сих пор никаких решений от императрицы Марии-Терезии.

Бестужев сделал выписку из рескрипта Елизаветы, приложил к нему декрет имп. Леопольда в пользу православных и декрет

Марии-Терезии в пользу унии и отдал гр. Улефельду с требованием прекратить гонения на православных, верных и добрых подданных Ее Величества.

Канцлер опроверг все это, уверяя, что в Трансильвании царит полная свобода вероисповедания, так как православных там больше, чем католиков.

В августе Бестужеву был новый приказ — защитить трансильвано-волошский народ. На новые жалобы посла не последовало никакой резолюции, а Мария-Терезия отдала все челобитные тайному советнику Коловрату, заведовавшему делами православных. Этот чиновник был ханжа и ненавистник Православия. Гр. Улефельд упорно отрицал угнетения православной веры в Трансильвании. Потом Бестужев узнал, что Коловрат обозвал депутатов бунтовщиками и схизматиками, грозя им всячески и запугивая их, упрекая в том, что просили русского заступничества, и велел им выехать из Вены. На их адвоката наложен был штраф!

Бестужев написал императрице следующее: "По всем изображенным обстоятельствам явно видно, в чем состоят здешние духовные желания и происки, и каким опасностям подвержен этот бедный и большей частью простой и безграмотный народ и что к спасению его другого средства нет, как если Ваше Императорское Величество соизволит повелеть австрийскому послу — ген Бернесу — серьезно объявить, что, если гонения на греко-католиков не прекратятся, то вы — по единоверию — будете их защищать; мои же домогательства здесь никакого успеха иметь не могут. В Сербской, Кроатской и местами Венгерской землях, где живет множество народа православного, оказавшего в последнюю войну великую верность и заслуги больше других подданных, римское духовенство делает разные обиды, но православные и просить здесь не смеют, зная наперед, что никакой справедливости показано не будет".

В ноябре Бестужев писал, что приехали православные депутаты из Хорватии с жалобой на притеснения, что не позволяют не только строить новых церквей, но и чинить. Депутатов посадили в глубокие подземные тюрьмы , затем отправили в Хорватию и там рассадили по крепким тюрьмам. Из Трансильвании продолжали поступать вести о жестокостях неописуемых.

Бестужев просил Елизавету разрешить устроить в Вене посольскую церковь, назначив серба-священника Михаила.

В апреле 1756 г. вице-канцлер гр. Воронцов получил письмо от черногорского митрополита Василия Петровича, что в 1755 г. турки и венециане напали с двух сторон на Черную Гору.

Митрополит писал следующее: "Мы ни откуда не чаем помощи, кроме Бога и сильного Российского скипетра. Плачет бедная Сербия, Болгария, Македония, рыдает Албания в страхе, чтоб не пала Черная Гора; уже Далмация пала и благочестия лишается, будучи напоена униатством ; Герцеговина стонет под ногами турецкими. Если Черная Гора будет освобождена, то все к нам пристанут; если же турки Черной Горой завладеют, то христианство во всех упомянутых землях конечно исчезнет".

В ноябре 1757 г. посол в Вене Кейзерлинг получил рескрипт императрицы, повелевавшей ему сообщить австрийскому правительству жалобы православных сербов на гонения за веру. Он сообщил канцлеру Кауницу:

1. В Хорватии и пр. областях в 1754 г.опубликовано, чтобы все исповедующие греческий закон оставили его и приняли римско-католическую веру, не то будут осуждены на виселицу и четвертование.

2. Греческий закон и исповедающих его поносят самым бесчестным образом, называют их неверными и отпадшими.

3. Командующий в Хорватии, Далмации и Трансильвании гр. Петацы отнял у православных Архангело-Михайловский монастырь и оттого:

4. Сербы лишены исповеди и Св. Причастия и живут в отчаянии.

5. Во время освящения Св. Евхаристии католики влезают на алтарь, делают всякие непристойности и в кадило кладут неблаговонные вещи.

6. Службы часто останавливаются, так как приходят в церковь с заряженными ружьями, стреляют и заставляют прихожан покидать храмы.

7. Оскверняют храмы, позволяя себе в них такие дела, которые и в законных супружествах не дозволяются.

8. Всемерно стараются привлечь православных к унии; у несогласных отнимаются жены, дети, имение или они подвергаются смертной казни как государственные преступники.

Канцлер нагло объявил послу, что все эти жалобы — выдумки!

Такими методами в Австрийской империи, покорной Риму, искоренялось Православие среди национальных меньшинств, уже претерпевших вековые гонения от ислама. Однако, несмотря на все усилия врагов Церкви все их старания разбивались о крепкий народный дух.

Из внутренних церковных событий царствования Елизаветы Петровны следует отметить учреждение Петербургской епархии (1 сент. 1742 г.) и назначение архиереем еп. Никодима, бывш. Черниговского.

В 1745 г. в Новгороде скончался архиеп. Амвросий, воспитанник и профессор Киевской академии. Этот выдающийся ученый монах был сперва игуменом Свято-Духова монастыря в Вильне, где он претерпел не только гонения, но и мучения от униатов.

В Москве упомянем об издании в 1751 г. Библии, славянской текст которой был просмотрен еп. Симеоном Псковским. Наконец, в 1752 г. состоялось торжество открытия мощей св. Димитрия Ростовского.

В 1759г. императрица приказала кн. Волконскому препроводить польскому королю энергичный протест на непрестанные обиды, чинимые православным, у которых захвачено земель площадью до 988 кв. верст!

Посол в Варшаве ген.-поручик Федор Матвеевич Воейков, по примеру своих предшественников, подал жалобу на притеснения. Новый рескрипт ему от имени императрицы от 10 авг. 1759 г. побудил посла обратиться к министру Брюлю. Король ответил, как обычно , что сделает все возможное. Воейков написал еп. Виленскому протест против запрета чинить и строить православные церкви. Тот ответил, что надобно отложить дело до сейма, так как он без решения всей республики не может давать позволения на починку и постройку церквей! Воейков на это написал императрице: "Эти пустые отговорки показывают его недоброжелательство, ибо известно, что все почти польские сеймы разрываются".

В октябре Воейков получил рескрипт, требующий исходатайствовать новую привилегию православным, так как Виленский епископ рассылает своих эмиссаров, которые неслыханным образом поступают с православным народом.

По их наущению, епископу Георгию Конисскому в гор. Орше нанесено такое бесчестие и ругательство, что он опасается жить в своем доме и просит Высочайшего заступничества за всех единоверных в Польше и Литве.

Представления Воейкова остались, разумеется, без следствия и он писал в С.-Петербург: "Духовенство здесь в Польше великую имеет силу, отчего надуто такой гордостью, что не только не смотрит на министров, но и королевских повелений мало слушает" ("Дела польские").

Отметим неожиданную попытку папы Бенедикта XIV (1740- 1758) отменить пресловутый "восточный обряд". В конституции "Esti Pastoralis" 1742 г. папа, подчеркивая превосходство латинского обряда над всеми другими как обряда Матери-Церкви, запретил духовенству менять его, например, на греческий. Влияние ордена иезуитов не замедлило предать забвению эту папскую резолюцию.

В 1762 г., при Петре III, в мирном договоре между Пруссией и Россией во II сепаратном параграфе значилось: "Его Импера • торское Величество Всероссийское и Его Королевское Величество Прусское, видя с великим соболезнованием тяжкое угнетение, в котором от многих лет находятся единоверные обеих сторон в Польше и Литве, между собой соединились и обязались помянутых своих единоверных, а именно: под именем диссидентов , разумеющихся греческого исповедания и реформатской и лютерской религии, обывателей в Польше и Литве наилучшим образом защищать и дружескими сильными представлениями у короля и республики польской к тому приводить, чтоб упомянутые диссиденты могли паки достигнуть отнятых у них прав в духовных и мирских делах; или, если этого тотчас получить нельзя, то чтоб соблюдены быть могли в том состоянии, в каком теперь обретаются, до лучших времен и конъюнктур".

Времена эти, наконец, наступили.

2. Возвращение древних русских вотчин и конец унии

На коронацию Екатерины II прибыл епископ Белорусский — Георгий Конисский, в трогательной речи изложивший во всех подробностях трагедию православных в Польше и их бесправное положение. В феврале 1763 г. Синод обратился к императрице, прося ее оказать, наконец, действенную помощь гонимым и утверждая, что еп. Георгию опасно возвращаться в свою епархию, покуда Россия не выступит на защиту православных.

Когда королем Польши был избран в 1764 г. ее любимец — граф Станислав Понятовский, многие действительно стали надеяться на улучшение положения. На сейме был поднят вопрос о православных. Станислав потребовал письменно прекращения гонений от униатского духовенства, настаивая на предоставлении религиозных прав малороссам. Благодаря этому центрами Православия стали Переяславская кафедра епископа Гервасия (Линцевского) и Матронинский монастырь в польской Малороссии. Заметно стало движение возврата из унии в Православие многих приходов.

Мероприятия короля вызвали яростную реакцию латинского духовенства и шляхты, ненавидящих Россию, и гонения на православных повсюду еще усилились.

Вследствие этого, Кейзерлинг и посланник кн. Н.В.Репнин получили рескрипт императрицы от 5 апреля 1764 г., повелевающий им "употребить всевозможные старания, дабы собственные наши единоверные, так и прочие диссиденты, обязанные между собою ко взаимной обороне формальным актом 1599 г., во все прежние права свои преимущества точным и ясным законом восстановлены, да и впредь, как в персонах и имениях своих, так и в принадлежащих им епархиях, монастырях и церквах от всяких нападков римского духовенства охранены и прежде отнятые, сколько возможно, им возвращены были".

Репнин ответил: "Привести их в полное равенство с католиками считаю невозможным без насилия" .

Панин написал ему: "Персональная Ее Императорского Величества слава заинтересована в доставлении диссидентам справедливого удовлетворения".

Кн. Репнин понимал, что католический фанатизм неодолим и что в защиту православных следовало показать силу. Страсти разгорались.

На сейме 1766 г. Краковский епископ Солтык фанатической речью добился признания врагом отечества всякого, кто осмелится выступить в пользу иноверцев (диссидентов). Папа Клим ент XIII, в свою очередь, прислал послание против уступок "диссидентам", что еще более воодушевило латинян. Солтык повсюду рассылал свои пастырские послания, гласящие: "Любезнейшие сыны, пастырству нашему порученные! Упражняйтесь во всякого рода добрых делах, взывайте с сокрушением духа Трону Милосердия, чтобы ниспослал Духа Святаго на сейм для утверждения веры святой — католической, для мужественного отпора претензиям диссидентов, для сохранения основных прав вольности".

Своему другу Виельгурскому же Солтык писал, как политик: "Императрица домогается двух вещей: генерального поручительства за конституцию и восстановления диссидентов. Что касается диссидентов, то покой нации зависит от того, чтобы диссиденты, а именно — не униаты, не были ни в сенате, ни в министерстве" (С.Соловьев, т. XXVII, гл. III, с. 147-148).

Интриги папского нунция Дурини тоже разжигали антиправославные настроения. В ответ на эту агитацию императрица велела двинуть русские войска в польскую Малороссию. На сейме 1767 г. кн. Репнин принужден был арестовать еп. Солтыка, Залусского и других фанатиков. Сейм, пораженный такой решительностью, проголосовал за просимые уступки православным и уравнение прав диссидентов с латинянами, но лишь только русские войска удалились, недовольные королевской политикой и уступками образовали в 1768 г. Барскую конфедерацию.

Договор 1768 г., заключенный с Польшей, вернее, с королем Станиславом, далеко не обладавшим действительной властью в стране, основываясь на законе сейма 1767 г., восстановил права "диссидентов". Он гарантировал неприкосновенность право-

славных и их церковных имуществ, в частности — Белорусской архиерейской кафедры и архимандрий: Слуцкой, Виленской, Минской, Пинской, Брестской, Яблочинской, Вельской и Дрогичинской. Можно себе представить, каким гонениям подвергались православные, когда в 1768 г. в Вильне оставалось всего 67 православных семей! (см. "Виленское Братство". Труды Киевской академии, сентябрь, 1899).

Уравнение прав "диссидентов" с католиками вызвало противодействие со стороны униатов. Усилились бесчинства над малороссийским населением. Пример показывали паны, фанатизированные своими духовниками. За 1768 г. в Малороссии насчитывалось 86 актов насилия над православными приходами, не считая множества единоличных истязаний и оскорблений верующих. Так, один униатский чиновник, обрезывая волосы священнику, глумился над ним, говоря: "Я теперь тебя стригу, а ты, может быть, шкуру будешь с меня лупить" ("Материалы для истории Православия в Западной Украине". Архив Юго-Западной России, т. I, II).

Насилия униатов породили в Малороссии страшную реакцию — "гайдамаков", предводимых Железняком и Гонтой. Они учинили жестокую расправу над латинянами и бунт их пришлось укрощать при помощи русских войск кн. Репнина, что тяжко отразилось на народе.

После усмирения гайдамаков снова возобновились гонения православных.

В 1769г., помимо короля, польские конфедераты предложили туркам заключить с Польшей договор, направленный против России. Султану была предложена вся Киевская область, взамен уступки Польше Смоленска, Стародуба, Чернигова и Ливонии. Туркам уступались все крестьяне "русской веры", диссиденты с их женами и детьми и имуществом (С.Соловьев, т. XXVII, с. 56).

Узнав об этом, императрица Екатерина II писала: "Смешной смысл крестовых походов не помешал польскому духовенству, под влиянием папского нунция, проповедовать крестовый поход против меня, и эти безумные самозванные конфедераты, для опустошения собственных провинций, обещанных ими Порте, одною рукою взяли крест, а другою подписали союз с турками.

Зачем? Затем, чтобы помешать четверти польского народонаселения пользоваться правами гражданства" ("Сборник Русского Исторического Общества", т. X, 1769 г'.).

Однако турки ответили одному из конфедератских вождей — Иоахиму Потоцкому — на его просьбу войск для того, чтобы выгнать из Польши русских, — что прежде поляки должны принять магометанство, а затем только турки им охотно помогут!

Русские войска начали борьбу с "конфедератами", бродившими повсюду, грабившими и без того обездоленное население. Заметим, что под влиянием Ватикана их поддерживала Франция, а Австрия Марии-Теризии давала им приют.

Наконец, внутренние смуты в Польше и победы Суворова положили конец польской независимости. Пруссия и Австрия ввели в Польшу свои войска и воспользовались русскими победами в своих интересах, за счет Речи Посполитой. Фридрих Великий присоединил к Пруссии Померанию и часть Великой Польши, а Астрия взяла искони русский край — Галицию.

Вследствие этого первого раздела Польши в 1773 г., наконец, воссоединилась с Россией Белоруссия, что вполне отвечало самым сокровенным желаниям ее несчастного населения и исторической справедливости.

Вместе с Могилевской кафедрой к России вернулись ее округа: Оршанский, Рогачевский и Мстиславский; к Псковской же епархии присоединены были: Полоцкий, Витебский и Двинский. Архиепископ Георгий Конисский громко выразил радость своих многострадальных пасомых, говоря: "Я, находясь между сим народом, нахожусь, кажется, между израильтянами, от Египта исходящими, между христианами времен Константиновых"141. Многие, насильно обращенные в унию, белорусы, стали возвращаться к Православию.

Тем временем, папа Климент XIV буллой "Dominus ас RedemptorNoster" от 21 июля 1773 г. упразднил орден иезуитов вследствие непрестанных жалоб почти всех католических государей на их интриги и аморальные поступки. Французский парламент Людовика XV еще в 1764 г. обнародовал целый обвинительный акт против антихристианской деятельности иезуитов, что повлекло их изгнание из королевства. Португалия выгнала орден еще в 1759 г.; Испания — в 1764 г.; Парма — в 1768 г. Король Испании — Карл III, возмущенный жестокосердой политикой иезуитов в своих Южно-Американских владениях, изгнал их оттуда в 1767 г. по просьбе своих губернаторов и епископов, а также вождей истребляемых иезуитами индейских племен. В 1773 г. орден насчитывал около 23.000 человек.

Екатерина II, гордившаяся своим либерализмом не менее чем дружбой с Вольтером и энциклопедистами, не замедлила оказать ордену свое покровительство, следуя советам Фридриха Великого.

Прельщенная изяществом манер, светским лоском и живым умом этих культурнейших "воинов-монахов", императрица решила дать им приют в России. Делая это, она сознательно забывала о всех кознях, причиненных орденом западным православным в течение столетий их господства в Польше. Пуская иезуитов в Россию, где они вскоре избрали своего "генерала-викария", Екатерина тем самым открывала путь их антирусской и антиправославной деятельности в обеих столицах.

Вряд ли ей был известен секретный рапорт иезуита о. Фавста, папского агента при короле Станиславе Понятовском, писавшего о ней следующее: "Пока она (имп. Екатерина II) жива, все будет удаваться россиянам, и самые их ошибки будут обращаться же в пользу, а для противников — победы будут равняться поражениям. Когда же Екатерина отойдет в вечность и в ее наследнике не окажется ни ее прозорливости, ни стойкости убеждений, ни умения выбирать себе помощников, ничего такого, что нужно России, а так как возрождение Польши зависит от ошибок и заблуждений России, а благоденствие свое она может почерпнуть только в ослеплении своей вековой соперницы, то наш долг терпеливо ждать перемены и, по мере возможности, подготовлять почву к восприятию того, что пошлет нам судьба".

Судьба послала иезуитам в России некоторое число горячих приверженцев среди придворных и аристократических кругов.

Отсутствие патриаршей власти в России особенно ярко чувствовалось в этот торжественный момент воссоединения веками гонимых православных с Матерью-Церковью.

Либерализм императрицы, принявшей столь радушно злейших врагов Православия, отразился и на ее правлении. Екатерина, продолжая антицерковную политику Петра I, упр,°"~ нила за ненадобностью 252 монастыря, а 161 предоставила жить только на подаяния. К русским святителям она относилась с недоверием и ее блестящее царствование омрачилось недостойными великой императрицы жестокостями в отношении духовенства. Ее "Коллегия Экономии" — наследница "Монастырского Приказа" — попросту отняла у Церкви около миллиона крестьянских душ в пользу государства, а монастыри и епархии были разделены на три категории, получающие соответствующее содержание от "коллегии".

Против таких цезаропапистских мероприятий восстал Арсений (Мацеевич), митрополит Ростовский, обвинив императрицу в "сребролюбии и лукавстве" и в приверженности к материалистическим западным теориям. Арсений был одним из образованнейших иерархов Русской Церкви, равный и по духу и по смелости св. Филиппу, митрополиту Московскому. Екатерина сперва в 1767 г. сослала его в монастырь под Полярный круг, в надежде, что он одумается; затем, переодев в мужицкое платье, с прозвищем "Андрея Враля" заключила его в Ревельскую крепость. Так как Владыка не переставал обличать ее антицерковные меры, он был замурован в Ревельском равелине, где он скончался от холода и лишений в 1772 г.

Естественно, при таких условиях внутренняя церковная политика не могла быть на высоте. Ввиду того что единственная православная Белорусская епархия отошла к России после первого раздела Польши, некому стало поставлять священников для оставшихся в королевстве православных. Вскоре там ощутился недостаток священнослужителей и для треб стали приезжать из Молдавии и Валахии!

Тем временем, в 1773г. императрица вернула из ссылки злейшего врага Православия епископа Солтыка.

Рассуждая о морали в политике, Солтык объявил русскому посланнику Штакельбергу: "То, что вы называете обманом, я называю политической штукою, хитростью, позволенною в подобных случаях, наконец "restrictio mentalis" (см. ч. I, гл. V, § 6). Знайте, что я смолоду учился у иезуитов". Штакельберг ему ответил: "Я не учился у иезуитов и ненавижу макиавеллизм; религию и нравственность я никогда не брал для прикрытия интереса моих страстей" (Соловьев, т. XXIX, с. 43).

Недавние тяжкие поражения и раздел государства не образумили поляков: латинское и униатское духовенство снова подняло гонения против "диссидентов", права которых вновь стали попираться, несмотря на узаконенные решения сеймов 1767 и 1768 гг.

Панин писал Штакельбергу: "По конституции 1768 г. диссидентам должно было возвратить отнятые у них церкви и, если некоторые действительно возвращены, то их не много в сравнении с теми, которые еще находятся в руках католиков и униатов. Мы не можем согласиться, чтобы люди, которым мы покровительствовали с таким усилием, были отданы в жертву их прежним гонителям".

23 января 1774 г. Штакельберг в свою очередь писал Панину из Варшавы: "Начиная с короля до последнего депутата, никто не смеет высказаться в пользу греков-неуниатов и диссидентов, если бы даже в глубине своего сердца был убежден в правоте их дела: фанатизм, вместо того, чтобы уменьшаться, — усилился! Страх теперь не действует, как прежде, по причине ханжества Венского двора... Барон Ревицкий (Австрийский посол в Варшаве) твердит свое, что, особенно при настоящем положении дел, при чрезвычайном уменьшении жителей этого вероисповедания (православного) вследствие раздела, неприлично давать им место на сейме наравне с католиками и, вообще, его двор сделал внушение в Петербурге и особенно в Берлине, где признали справедливость того, что Австрия — государство католическое — не может заступаться за диссидентов. Легко представить себе впечатление, производимое на поляков поведением Венского двора. Приехав в Польшу, я нашел народ исполненным предубеждений против России и ослепленным своею неблагодарностью!"

3 марта Штакельберг писал: "Бенуа (Прусский посланник) мне обещал действовать заодно в борьбе с предрассудками, увеличению которых так содействовали папский нунций и барон Ревицкий. Первый толкует об анафеме, а другой обещает именем своего двора деньги и помощь, хотя мне говорит, что он нейтрален".

Еще 7 мая 1776 г., согласно рескрипту императрицы, Штакельберг попытался заступиться за гонимых: он описал польскому правительству "самым чувствительным образом..." все бедствия православного духовенства, прося помощи и справедливости для гонимых. Ему был дан давно знакомый ответ: без комиссии все труды и ноты останутся бесплодными. Штакельберг заключил, что нужно упомянутую комиссию назначить для выслушивания взаимных жалоб лиц обоих вероисповеданий.

Только в 1785 г., по энергичному требованию архиепископа Георгия Конисского, Екатерина назначила в Польшу епископа Виктора (Садковского) на Перемышльскую кафедру для окормления православных, что следовало бы сделать в 1773 г. Однако таково было могущество латинской партии, что в 1789 г. Варшавский сейм приказал сместить и арестовать еп. Виктора, который был насильно увезен в столицу!

Рим серьезно опасался окончательного развала своей многовековой деятельности в пользу унии. Ведь уже с 1781 по 1783гг. около 120.000 человек добровольно покинули насильно навязанную им унию и вернулись в Православную Церковь.

Наконец, непрестанные провокации поляков, действовавших наперекор своему слабому королю Станиславу, вынудили новую интервенцию России и Пруссии и второй раздел несчастного государства.

В 1793 г. к России вернулись старорусские земли: области Подольская, Минская и Витебская; оставалась еще оторванной Галиция, занятая католической Австрией, а при третьем разделе в 1795 г. были присоединены Литва и Курляндия после взятия Варшавы Суворовым. Несчастный король Понятовский, отказавшийся от престола, переехал на жительство в Петербург, где и умер.

Освобожденный от латинского плена, еп. Виктор был назначен в 1794г. епископом Минским, пробыв некоторое время викарием Киевского митрополита.

Либеральная политика императрицы не позволила уничтожения пресловутой Униатской церкви, хотя момент для этого казался тем более подходящим, что в Риме стали холодно относиться к униатам и добиваться их латинизации. Кроме того, вековые чемпионы православной веры — церковные братства, уцелевшие в некоторых местах, не только не удостоились какой-либо благодарности за их героическое стояние за истину, но были в России встречены с недоверием! Имущество многих из них оставалось в латинских руках.

В 1784 г. униаты обладали двумя митрополиями: в русских областях, где они насчитывали немалое число прежде захваченных обителей и общин, управлял Ираклий (Лисовский), русофил, а в другой — Иасон (Смогоржевский), враг России и сторонник латинизации. Ввиду вышеуказанных массовых переходов из унии в 1794г. Екатерина издала указ, разрешавший свободное присоединение к Русской Церкви всех униатов, одновременно гарантируя законом повсеместную полную неприкосновенность православным, латинянам и униатам. Отметим, что, не в пример полякам, гарантия эта в действительности строго соблюдалась русским правительством.

К концу царствования Екатерины, число добровольных переходов униатов достигло двух миллионов, и единственной униатской кафедрой осталась Полоцкая.

Много содействовал сближению с Православием униатский епископ, вышеупомянутый Ираклий (Лисовский) Белорусский.

Император Павел I, при котором иезуиты сумели расширить свою пропаганду в Петербурге, где в 1801 г. они основали училище, сделал большие уступки латинству. 29 ноября 1798 г. он торжественно возложил на себя корону магистра Мальтийского ордена, выгнанного англичанами из своих владений и получившего гостеприимство императора. Через графа Литта142 Павел Iполучил святыни ордена: крест из Св. Древа Господня, чудотворную икону Богородицы и правую руку св. Иоанна Крестителя, положенные в дворцовую Гатчинскую церковь.

В июле 1800 г. при помощи русских войск смог вступить в Рим папа Пий VII, утвержденный во владении "штатами св. Петра", согласно Люневильскому миру, подписанному с республиканской Францией. Так победы Суворова и его легендарных "чудо-богатырей" способствовали восстановлению светской власти римских пап!

Павел I сделал еще больше, позволив учреждение униатских епархий в Луцке и Бресте, несмотря на возобновление в только что воссоединенных областях латинской агитации. Это являлось уступкой "унии". Бреф папы Пия VII "Католичефидеи" в 1801 г. закрепил занятую иезуитами позицию в России.

Развитие латинской пропаганды вынудило Александра I удалить в 1815 г. их орден из С.-Петербурга в Белоруссию. Там, в Полоцке, иезуиты имели свою академию, а кроме того, немалое число школ и монастырей в Орше, Витебске и Динабурге, где велась их антирусская работа.

Любопытно, что Александру I пришлось вмешаться во внутрилатинские дела. По просьбе архиеп. Ираклия, в 1803 г. он запретил обращать униатов в латинство , чего добивалось польское духовенство под влиянием Рима, не доверявшего, как было сказано выше, униатским деятелям.

Александр I упорно и великодушно мечтал о восстановлении Польши как суверенного государства. В 1819г. историки писатель Карамзин подал государю свою записку "Мнение русского гражданина", доказывая, что он не имел на это права. Он писал следующее: "Не клянутся ли государи блюсти целость своих держав? Сии земли (т.е. Белоруссия, Литва, Волынь и Подолия) уже были Россией, когда митрополит Платон вручал Вам венец Мономаха, Петра и Екатерины. По старым крепостям, Белоруссия, Волынь, Подолия, вместе с Галицией были некогда коренным достоянием России".

Главным доверенным Александра Павловича в польских делах долгое время был поляк — кн. Адам Чарторийский. Долголетний друг государя, он сделался даже русским министром иностранных дел и, наконец, попечителем Виленского учебного округа для западных русских губерний!

Чарторийский использовал доверие государя в интересах польских шовинистов и латинства, как этого и следовало ожидать. В порученных его попечению округах он сумел не только подготовить почву для восстания 1830 г., но и втайне всячески поощрять униатство в ущерб Православию.

При императоре-рыцаре Николае I состоялось, наконец, знаменательное событие во славу Русской Церкви: официальное возвращение униатов в лоно Православия.

В 1827 г. униат Иосиф Семашко, асессор коллегии Луцкой епархии, направил русскому министерству записку о трудном положении униатов, всячески притесняемых их собратьями латинского обряда! Вследствие этого 22 апреля 1828 г. учреждена была особая "Греко-униатская коллегия" для разбора униатских дел. Сам Семашко принял Православие и был хиротонисан во епископа в 1829 г.

С 1835 г., с согласия униатских пастырей, началось уничтожение в их церквах латинских обрядов, органов, колокольчиков и т.д. и водворены иконостасы. Между тем, не желая давать латинянам своих кадров, униаты стали в Польше вводить в своих церквах славянский язык и книги, к большому недовольству Рима.

В 1838 г., после смерти митрополита Иосафата Булгака, еп. Иосиф был назначен председателем вышеуказанной "Греко-униатской коллегии", которая занялась вопросами, связанными с воссоединением униатов. Его главными помощниками были епископы Антоний Зубко и Василий Лужинский.

В своей записке от 1 декабря 1838 г. Иосиф писал: "Народ униатский, за весьма малыми исключениями, ныне почти таков, какой был до обращения его в унию, и будет православным, как скоро пастыри будут православными".

Акт соединения был сперва подписан 21 архимандритами, протоиереями и священниками униатской церкви 12 февраля 1839 г. на Соборе в Полоцке, во главе с названными епископами: Иосифом, Антонием и Василием.

В день соборного решения еп. Иосиф совершил торжественную литургию в Полоцком соборе, вместо папы поминая православных патриархов, митрополитов и епископов. Соборный "Акт" вместе с прошением о воссоединении был затем отправлен государю, который передал его на рассмотрение Синода. Сразу же к этому акту присоединились 938 литовских и 367 белорусских клириков.

25 марта 1839 г. Синод приветствовал "мудрые меры, которыми униатской церкви открыт свободный и беспрепятственный путь к возвращению в недра своей древней и истинной Матери". Великое дело было завершено.

Из всего униатского духовенства, не пожелали вернуться лишь 20 священников, принадлежавших к Холмской епархии. В отрезанной от России Галиции Австрия восстановила Галицкую митрополичью кафедру во Львове с 1808 г. С тех пор и до смерти последнего митрополита Андрея (1865-1944, он скончался во время советской оккупации Польши), там не прекращалась борьба между униатами (среди которых отличались фанатизмом вскормленные австрийским генеральным штабом враги России "украинцы-сепаратисты") и латинским духовенством.

Отметим, что только в 1864 г., вследствие польского восстания 1863 г., русское правительство упразднило пресловутый "церковный патронат", введенный при Стефане Батории! (см. гл. IV, § 1). Указом от 14 июля 1864г. польские паны после многовекового произвола лишились, наконец, права избирать в приходские священники угодных им лиц.

Что касается Холмских униатов, то в 1874 г. оставшиеся 260.000 человек высказались за возврат к Православию. 25 марта 1875 г. к Александру II была отправлена депутация от Холмского соборного духовенства, семинарии и шести благочинных. 22 мая Киевский митрополит Арсений и Варшавский архиепископ Иоанникий торжественно праздновали воссоединение этих униатов в Холмском соборе, а в Петербурге для Люблинской кафедры был посвящен епископ Маркелл.

Православная вера, наконец, была восстановлена в этих многострадальных краях. Отметим, что на определении Синода о принятии униатов Николай I начертал "Благодарю Бога и приемлю". По случаю этой радости, была отчеканена особая медаль с образом Спасителя и надписями: "Такова имамы первосвященника" и "Отторгнутые насилием (1596), возсоединены любовию(1839)".

3. Россия и Кавказ. Акт Священного Союза и его значение

Пока многострадальное население Западного Края освобождалось от векового гнета латинян, наступали лучшие дни и для православного Кавказа.

Мы уже говорили мимоходом в настоящем обозрении о неоднократных ходатайствах к русским государям грузин, армян и осетин, просящих помощи против нечестивых угнетателей их искони православных земель. Так как Кавказ является одной из колыбелей нашей белой расы, а главное, местом прославления целого сонма православных учителей и мучеников, следует хотя бы вкратце коснуться истории его древнейшего христианского государства — Грузии.

В начале IV в. нашей эры, согласно преданию, в одной из римских общин христианок подвизалась благочестивая дева, родственница св. Георгия Победоносца — Нина. Община эта, насчитывавшая тридцать семь участниц, находилась под руководством опытной старицы — Гаяны — и готовилась к проповеди христианской веры среди язычников. После тщательной подготовки эта миссионерская община последовала сперва в Иерусалим для поклонения св. местам, а затем — в далекую Армению, 1де началась проповедь. ЦарьТиридат — свирепый язычник — разгневался за это и предал дев мученической смерти. Однако Нины уже не было среди них, так как она до этого ушла в соседнее государство — Иверию (Грузию). Явившаяся Нине во сне Богоматерь вручила ей крест, сплетенный из лоз дикого винограда и повелела идти в эту страну для проповеди; кроме того, Нина задалась целью найти там хитон Спасителя, унесенный — по преданию — одним из воинов, стоявшим у Креста. Грузия в то время управлялась царями персидской династии Сассанидов.

В Иверском государстве юная миссионерка энергично принялась за апостольскую проповедь и многие язычники крестились. Около Мцхета Нина встретила самого царя Мириана, шедшего в храм поклониться персидскому божеству Ормузду, которому приносили в жертву дев и младенцев.

По молитве Нины, на капище пала молния, сокрушила идола и его жертвенник. Ослепленный ею же, царь в ужасе скрылся. Бесстрашная проповедница поселилась в Мцхете и вскоре чудеса ее привлекли всеобщее внимание. Благодаря ее молитве, исцелился персидский царевич и царевна, и сам Мириан, ослепленный молнией, обрел зрение. Приняв крещение, царь способствовал христианизации своего государства, наставляемый Ниной. Под одним срубленным кедром он сподобился даже найти хитон Христов и на этом месте выстроил чудесный храм. При нем же на высоте 3.000 футов был выстроен древнейший монастырь — Бобдийский, в память св. Георгия Победоносца, где покоятся мощи св. Нины.

Просветив Иверию, святая отправилась с проповедью в Карталинию. Там она крестила царицу Соджу и воздвигла первый великолепный храм близ Сигнаха. Крест, врученный ей Богородицею и перевязанный волосами святой, хранится в Сионском соборе в Тифлисе.

Св. Нина—просветительница Грузии—за свои подвиги была Церковью наречена "равноапостольной".

Наступали страшные времена. В 626 г. завоеватели южнославянских земель — хазары, в союзе с греками имп. Ираклия, берут приступом Тифлис и подвергают его первому разрушению. Каган приказал выколоть глаза правителям столицы (персу и грузину), с живых содрать кожу и, набив ее сеном, повесить на зубцах городской стены.

В 731 г. полководец арабского калифа Омара Мурвин Глухой разоряет Тифлис со своими войсками, куда вскоре через Дарьял снова устремляются хазары, производя новые опустошения и уводя массу пленных.

После хазар в стране водворились (вплоть до XI в.) арабы. Хазары же, как было описано нами (см. гл. I, § 1), к тому времени прекратили свое государственное существование.

С 1042 по 1074 г. в Грузии царствуют потомки древнего христианского рода — Багратиды, но они оказались не в силах защитить свое царство от турок-сельджуков, которые в 1073 г. разрушают Тифлис и жестоко преследуют противников ислама.

В 1122 г. царю Давиду Возобновителю удается отвоевать Тифлис после упорной осады и Грузия отдыхает от бед в течение ста лет. За это время там прославилась св. царица Тамара — мудрая христианка, при которой страна достигла большого культурного и хозяйственного расцвета. Войска царицы сдерживали все нападения ислама; к Грузии присоединилась Армения143 и ей подчинились разноплеменные горные народы.

Заметим, что в XII веке в Армению впервые проникли латинские миссионеры. Им удалось там основать униатскую группу "армяно-католиков", принявших в православный обряд "филиокве", поминовение папы и западную форму архиерейского жезла.

После смерти царицы Тамары в 1226 г. в Грузию вторгается Хорасанский султан Джелал-Эдин, вырезывает целые округа и разрушает столицу. По словам очевидцев, "улицы, овраги и ямы были наполнены телами убитых христиан". В Тифлисе их бросали в реку Куру. Велев разнести церкви, султан снял купол с Сионского собора и на месте его устроил площадку, мостом соединенную с землей. Оттуда он любовался мучениями христиан. Поставив на берегу реки иконы Спасителя и Сионской Божией Матери, султан приказывал подводимым попарно христианам — мужчинам и женщинам — попирать эти святыни и отрекаться от веры. Всем противящимся этому отрубали голову. Число мучеников превзошло 100.000 человек.

Вслед за этим, шедшие на Русь татарские полчища овладели Кавказом, Тифлис подвергся новым разрушениям и монгольские владыки пробыли в нем до половины XIV века. Шесть раз Тамерлан опустошал страну, уводя в неволю взрослых и детей. В 1388 г. Тифлис еще раз претерпел страшные несчастия от Тимура, который увел в плен царя с царицей, а детей их приказал растоптать под конскими копытами. Позже на этом месте был воздвигнут Калаубанский храм св. Георгия.

Только успел царь Александр залечить следы этих опустошений, как столица его разоряется Таврическим ханом Джаханом.

С XVI в. над Грузией снова простирается жестокое персидское иго. В 1518г. шах Измаил берет Тифлис и топит в реке Куре древние святыни, а вместо храмов строит мечети. Тщетно несколько раз пытаются грузинские цари сбросить персов и оградить Тифлис от их кощунств. Наконец, царская семья принуждена была принять мусульманство. Юные царевичи воспитываются в традициях персидского двора и Грузия становится вассальным государством, данницей шахов, поставляющих ее царей. Однако гонимая православная вера живет в сердцах многих. Священники и монахи укрепляют народ на подвиг.

В 1616г. шах Аббас делает набег на Грузию и, несмотря на геройское сопротивление, более 70.000 грузин гибнут в боях, а 100.000 отводятся в персидскую неволю. На место уведенных, шах поселяет татар из Малой Азии и повсюду усиливает проповедь ислама.

Только в XVIII в., в эпоху Петра I, царю Вахтангу VI удалось перейти в Православие, пользуясь внутренними беспорядками в Персии и рассчитывая на поддержку России. Однако, узнав об этом, на Грузию нападают мусульмане-лезгины и царь со своим семейством принужден был спастись в Россию, где он и умер.

Тогда начался длительный период анархии. Грузией владели воюющие между собой Турция и Персия, а Тифлис раздирался грузинскими же князьями, соперничавшими друг с другом за свои земли.

Победы Румянцева и Алексея Орлова над турками наносят первый удар Порте: на Бухарестовском конгрессе в 1772 г. одним из условий мира Россия выставляет полную амнистию грузинам и прочим христианским народам, принявшим участие в русско-турецкой войне, а также оказание покровительства православным церквам, находящимся в турецких областях. Кроме того, Россия требовала немедленного избавления Грузии от подати христианскими девицами и детьми, взимаемой турецкими пашами. Вследствие русских побед в 1783 г. состоялось присоединение к России Крыма под именем Тавриды, благодаря чему юг империи навсегда избавился, после стольких веков, от нашествий диких орд и граница наша дошла до Кубани и Терека.

Желая обезопасить свои земли от постоянной угрозы персов и турок, цари Ираклий II Грузинский и Соломон Имеретинский приняли русское подданство и попросили у Екатерины II оказать им содействие.

В том же 1783 г. императрица согласилась взять Грузию под покровительство империи. Мир царил в ней покуда русские войска находились в Тифлисе. Лишь только в 1795 г. они из него вышли, свирепый шах персидский Ara-Магомет-Хан, бывший евнух шаха Надира, напал на Грузию и несчастная столица была им разрушена и сожжена. В течение 6 дней персы грабили Тифлис, наполняя Куру трупами, рубя пополам христианских детей для пробы остроты своих сабель. Современники нашли в одной из башен до 1000 тел, разрубленных персами. После такого погрома в Тифлисе и его окрестностях разразилась страшная эпидемия чумы. Тем временем, горцы-мусульмане всячески теснили жителей Карталинии и Кахетии.

Видя, что не может быть жизни для Грузии без постоянной поддержки единоверной России, царь Георгий XIII (сын Ираклия II), наследник тысячелетней династии Багратидов, в 1800 г. завещал свое царство русскому императору.

Манифест о присоединении Грузии к империи был подписан Павлом I 18 декабря 1800 г. После смерти царя Георгия 8 мая 1802 г. духовенство Грузии, царевичи, князья, дворяне и весь народ принесли присягу верности государю. С тех пор и до нашей эпохи грузины не только показали себя достойными наследниками своей многовековой православной культуры, но и вернейшими сынами России, где, начиная с бессмертного героя Отечественной войны Багратиона, они заняли почетное место среди ее народов, беззаветно и стойко служа Православию и Престолу.

Со своей стороны, русские государи приняли к сердцу завещание последнего царя Грузии и приложили все силы, дабы обеспечить этой многострадальной нации мирное существование, новый культурный расцвет и благоденствие.

Для полного усмирения их врагов — диких горцев, за которыми стояли Турция и некоторые другие враждебные державы, потребовалось немало русской крови. Война с ними не прекращалась во время почти всего царствования Николая I и лишь при Александре II удалось сломить сопротивление "мюридов" имама Шамиля после взятия неприступного аула Гуниба. Кстати, не прошло и десяти лет после этого, как горцы, убедившись в милости победителей и преимуществах православной культуры, превратились, в свою очередь, в преданнейших сынов Российской империи!

Итак, на пороге XIX в. России было суждено спасти от ислама восточных единоверцев и почти одновременно своих западных братьев, преодолевших тяжелую борьбу с "унией".

Политически вынужденное вмешательство России в восточные дела возбудило против нее зависть европейских империалистов, эксплуататоров так называемых "колоний". Зато, справедливое христианское отношение русских к инородцам, в имперской семье народов не стесняемых в своих верованиях и культурных традициях, завоевало навсегда "Белому Царю" совершенно исключительный во всех странах Востока престиж, коего не имел ни один западный государь144.

Что касается взаимоотношений Церкви и Престола, необходимо особо отметить значительную поправку, внесенную Павлом Петровичем в закон о церковном устройстве, столь опрометчиво искаженном Петром I. В 1797 г. Павел I внес в составленные при нем "основные законы империи" следующую статью (64- го): "Император, яко христианский государь, есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры и блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния". Этим Павел I145 сгладил абсолютистский характер Петрова "Регламента", согласно которому император является последним судьей над Синодом. Новая формула приблизилась уже к византийскому древнему принципу, канонически допустимому (правда, при наличии патриаршества), согласно которому царь является высшим стражем или "епистимонархом" Православной Церкви (см. гл. V).

Принцип этот лег в основу главнейших мероприятий всех последующих императоров Всероссийских, вплоть до восстановления в 1917г. церковного канонического строя, нарушенного Петром.

Бдительное отношение русских государей к вере, которой, как и встарь, жило подавляющее большинство подданных, возымело огромное значение в этот судьбоносный XIX век. Отличительной чертой внешней политики русских государей, начиная с мученически убиенного Павла I, является рыцарское благородство и идеализм. Черта эта настолько поражает на фоне царствовавшего в прошлый век эгоизма, умственного и политического, что ее следует подчеркнуть. Поразительно еще и то, как русские императоры — помазанники Божий — в отличие от прочих западных правителей, взирали на свое служение, во главу угла ставя не личные интересы, а христианские принципы.

Государи наши жили и руководствовались теми же идеалами Православия, что и глубоко верующий их народ, с древних лет прежде всего искавший Правды Божьей на земле. Особенно ощущалось это духовное единение в дни тяжких испытаний для России, когда, минуя всякое вредное средостение, русский царь имел возможность непосредственно соприкасаться с народом. Способствовали этому, столь ценному контакту, и походы, в которых царь не раз принимал участие вместе с войсками. Ведь в солдатских массах жил тот же дух, что в народе.

Наш великий Суворов, давший девяносто сражений и выигравший все девяносто, многими своими успехами обязан был правильному пониманию этого духа. Живя душа в душу с солдатами (что прочие генералы считали чудачеством), Суворов лучше других своих современников понял и оценил те несравнимые ни с какими другими народами качества русского воина. Гениальный полководец, победам которого завидовал сам Наполеон, был прежде всего ревностным и искренним верующим. Все его заветы и лозунги, столь родные для русского воинства, были проникнуты горячей верой. Глубокий смысл Суворовской "науки побеждать" кроется, например, в кличе его: "Мы русские — с нами Бог!", столь отличном по смыслу от казенного немецкого: "Готт мит унс!"; "Без молитвы ружья не заряжать, ничего не начинать, за все прежде благодарить Бога", — вот чем побеждал Суворов, и солдаты, обожавшие такого начальника, подлинно преображались в древних "богатырей" и с ним творили чудеса, наперекор всем штабным регламентам.

В отличие от многих европейских войск, христолюбивое воинство русское, воспитанное Суворовым, славилось также своим милосердием к гражданскому населению вражеских стран, своим добродушием и отзывчивостью. В этих редких качествах своих солдат смог лично убедиться Александр I, многократно живший среди них. Ему же дано было пережить в Москве—сердце России — несравненные минуты, когда в самый критический момент, перед наступающим на столицу Наполеоном, все население, от вельможи до простолюдина, восторженно предоставило себя и свое имущество царю для спасения отечества. Так началась Отечественная война, возведшая Российскую империю на первое место в освобожденной ее самопожертвованностью Европе.

Из всех стран, воевавших с Наполеоном, Россия понесла наибольшие потери людьми, и имуществом, и пожаром Москвы. Нашествие "двунадесяти языков" не пощадило даже церкви. Кроме бессовестного грабежа храмов и монастырей, армия императора, который с презрением говорил о русских, как о "варварах и скифах", варварски отнеслась к русским святыням: по приказанию Наполеона, с колокольни Ивана Великого был снят крест, Кремль подготовлен к взрыву, а многие церкви стали конюшнями (между прочим, и Успенский собор!).

Следует по этому поводу заметить, что, в отличие от русского царя, Наполеон — повелитель западного мира — меньше всего интересовался духовными вопросами. Выдвинувшись в революционной Франции благодаря своим талантам, только что казнившей благочестивого короля Людовика XVI, ген. Бонапарт был духовно близок к цареубийцам. Он разделял их атеистические идеи, разносимые по Европе войсками, вверенными его команде. Не забудем, что среди корифеев Конвента находились и такие ренегаты из латинского духовенства, как еп. Талейран, с которым так сблизился Наполеон, иезуит Серутти, монах-сулпцианец Фушэ—долголетний наполеоновский министр полиции и др. Оставаясь в душе сыном революции, став императором, Наполеон, по чисто политическим соображениям, приказал папе себя короновать в Нотр-Дам, в подражание Карлу Великому. Это не помешало ему цинично заявлять впоследствии: "Став католиком, я выиграл в Вандее; став мусульманином, я завладел Египтом, а если бы я царствовал над евреями, то я бы отстроил заново храм Соломона".

Император Запада, продержавший римского папу в унизительном заточении и вызвавший новое разделение в Латинской церкви, созвал в Париже в феврале 1807 г. "великий синедрион", впервые (о котором мы знаем) за 15 веков, из виднейших еврейских законоучителей, рассчитывая благодаря этому приобрести влияние на мировое еврейство (Chateaubriand. "Memoires d'Outre-Tombe", т. Ill, с. 143).

Победитель его — Александр I, какие бы ни были его недостатки как человека, отнесся к побежденному и его государству с рыцарским благородством. Благодаря ему Франция избежала расчленения. Встреченный в Париже как избавитель, русский царь приказал своим войскам не только не обижать населения, но и довольствоваться походной кухней146. Тут же, в центре Парижа, пораженные короли и союзные принцы с изумлением присутствовали при необыкновенном для них зрелище: могущественный царь после парада своих победоносных войск горячо молился вместе с солдатами на молебне, а затем, подойдя ко кресту, он поцеловал руку скромного священнослужителя — полкового священника.

Как известно, не в пример алчным и мстительным союзникам — немцам и австрийцам, грабившим и всячески унижавшим французов, русское войско до самого конца оккупации поражало всех своей дисциплиной, добротой и сердечностью к недавним страшным разорителям первопрестольной столицы.

Кроме того, Александр I стал единственным заступником перед Европой за семью Бонапарта, выхлопотав пенсию ее членам, а Наполеону предложив достойное убежище в России. Ему же, несмотря на резкую оппозицию всех государей и самого Талейрана, Наполеон был обязан своей почетной и незаслуженно милостивой ссылкой на остров Эльбу. Такова была политика, поражающая нас своим великодушием, имп. Александра Павловича Благословенного.

Не довольствуясь, однако, умиротворением столь обязанной ему Европы, Александр I пожелал закрепить еще этот мир навеки. Какие бы ни были влияния на русского государя, ставшего кумиром Европы и арбитром ее судеб, в душе он оставался тем же глубоко верующим христианином, какового воспитали Павел Петрович и его мудрый наставник — Московский митрополит Платон (Левшин, t 1814 г.). Государь счел своим долгом утвердить мир в Европе единственно верным путем — по-христиански. Свидетель чудесного избавления России от гибели; свидетель стольких жертв, бестрепетно понесенных его народом; свидетель глубокой веры своих солдат, вдохновлявшей их на бессмертные подвиги, государь решил, что мир на земле возможно установить лишь с Божьего благословения.

Так, недавно вовлеченная Петром I в европейскую политику, Российская империя — духовная наследница Византийских традиций — в начале XIX в. дошла до принципа христианизации международных отношений. Другими словами, через Александра I впервые Западная Европа соприкоснулась с православным мировоззрением на организацию общества, ищущим, прежде всего, правды Божьей.

Таким образом, принцип "Священного союза", задуманного государем еще в 1804 г., прежде всего, по времени явился антитезой губительной материалистической утопии революции 1789 г., соблазнившей современный мир ложью мишурного равенства и псевдосвободы. Еще больше, конечно, разнится "Священный союз" от современных Лиг Наций, УНО и пр. говорилень, основанных на принципах так называемого "естественного права", или юридического равенства людей, как это провозгласил Версальский пакт Лиги Наций, исходящий из идей все той же Французской революции.

Акт "Священного союза" 1815г. гласил следующее: "Во имя Пресвятой и Нераздельной Троицы! Их Величества, Император Австрийский, король Прусский и Император Всероссийский, вследствие великих происшествий, ознаменовавших в Европе течение последних трех лет, наипаче же вследствие благодеяний, которые Божию Провидению было угодно излиять на государства, коих правительство возложило свою надежду и уважение на Единаго Бога, восчувствовав внутреннее убеждение в том, сколь необходимо предлежащих держав образ взаимных отношений подчинить высшим истинам, внушаемым вечным законом Бога Спасителя, объявляют торжественно, что предмет настоящаго акта есть открыть перед лицом вселенныя их непоколебимую решимость, как в управлении вверенными им государствами, так и в политических отношениях ко всем другим правительствам, руководиться не иными какими-либо правилами, как заповедями сея святыя веры, заповедями любви, правды и мира, которыя не ограничивались приложением их единственно к частной жизни, долженствуют, напротив того, непосредственно управлять волею царей и водительствовать всеми их деяниями, яко единое средство утверждающее человеческиея постановления и вознаграждающия их несовершенство. На сем основании Их Величества согласились в следующих статьях:

Ст. 1. Соответственно словам священных писаний, повелевающим всем людям быть братьями, три договаривающиеся монарха пребудут соединены узами действительнаго и неразрывнаго братства, и почитая себя как бы единоземцами, они во всяком случае и во всяком месте станут подавать друг другу пособие, подкрепление и помощь; в отношении же к подданным и войскам своим, они, как отцы семейств, будут управлять ими в том же духе братства, которыми они одушевлены для охранения веры, мира и правды.

Ст. 2. По сему единое преобладающее правило да будет, как между помянутыми властями, так и поданными их, приносить друг другу услуги, оказывать взаимное доброжелательство и любовь, почитать всех себя как бы членами единаго народа христианскаго, поелику три союзные государя почитают себя, яко поставленными от Провидения для укрепления тремя единаго семейства отраслями, а именно Австрией, Пруссией и Россией, исповедая, таким образом, что Самодержец народа христианскаго, коего они и их подданные составляют часть, не иной подлинно есть, как Тот, Кому собственно принадлежит держава, поелику в Нем едином обретаются сокровища любви, ведения и премудрости безконечныя, т.е. Бог, наш Божественный Спаситель, Иисус Христос, Глагол Всевышняго, Слово Жизни. Соответственно сим, Их Величества с нежнейшим попечением убеждают своих подданных со дня на день утверждаться в правилах и деятельном исполнении обязанностей, в которыя поставил человеков Божественный Спаситель, яко единозвенное средство наслаждаться миром, который истекает от доброй совести, и который один прочен.

Ст. 3. Все державы, желающия торжественно принять изложенныя в сем Акте священныя правила, и кои почувствуют сколь нужно для счастья колебленных долгое время царств, дабы истины сии впредь содействовали благу судеб человеческих, могут всеохотно и любовно быть приняты в сей Священный Союз".

Вопреки тогдашним и позднейшим клеветническим вымыслам, Александр I не соединял с Актом" никаких задних мыслей и планов, преследуя исключительно цель перестройки европейской политики, согласно христианской идеологии. Не абсолютизм, а отеческое правление христианских государей должно было стать принципом внутренней и внешней государственной политики европейских стран.

Смысл "Акта" государь пояснил в Высочайшем манифесте 25 декабря 1815 г.: "...Познав из опыта о бедственных для всего света последствиях, что ход прежних политических между державами соотношений не имел основанием тех истинных начал, на коих Премудрость Божья в Откровении Своем утвердила покой и благоденствие народов, приступили Мы, совокупно с Их Величествами Августейшим Императором Францем-Иосифом I и Королем Прусским Фридрихом-Вильгельмом, к установлению между нами союза, приглашая к тому и прочие державы, в котором обязуемся Мы взаимно, как между собою, так и в отношении к подданным Нашим, принять единственным ведущим к оному средством правило, почерпнутое из словес и учения Спасителя нашего Иисуса Христа, благовествующего людям жить, аки братьям, не во вражде и злобе, но в мире и любви. Мы желаем и молим Всевышняго о ниспослании благодати Своей, да утвердится Священный Союз сей между всеми державами, к общему их благу, и да не дерзнет никто, единодушием всех прочих воспрещаемый, отпасть от него. Сего ради, при сем список сего Союза. Повелеваем обнародовать оный и прочесть в церквах".

Современный швейцарский писатель Роберт де Траз пишет: "Акт ни в какой степени не имел характера деспотизма и реакции, которые ему несправедливо приписывали сначала современники, а потом потомство. По началу, прежде еще, чем установилось смешение между текстом и подписанным государями и политикой их правительств, манифест Священного Союза, одновременно замечательный и непризнанный, хочет обеспечить мир для всех в справедливости и дружбе" (R. de Traz. "De 1'alliance des rois vers la lique des peuples", p. 70).

Отметим, что благородный почин русского государя встретил подобающий западной психологии отклик: австрийский император Франц-Иосиф отнесся к "Акту" скептически, заявив: "Если это документ религиозный, то это дело моего духовника; если политический — то Меттерниха". Бесстрастный формалист — Фридрих-Вильгельм подписал "акт", дабы доставить удовольствие Александру, воскресителю Пруссии; а вольнодумец Людовик XVIII — чтобы поставить Францию на уровень стран- победительниц.

Таким образом, только русские императоры Александр I и Николай I, одни в поглощенной чисто материалистическими интересами Европе, сочли себя обязанными руководствоваться этим "Актом"!

Оставив в стороне вытекшие из этого политические последствия, невыгодные для России, подчеркнем же высокий идеализм этих государей, достойных сынов Павла Петровича и, волею судеб, последних палладинов Европы... Благодаря им "Священный Союз" не превратился для России в "клочок бумаги", подобно стольким последующим пактам и договорам, и память о нем для грядущих поколений останется, как о честной попытке оградить мир от нависших над ним темных сил именем Пресвятой и Нераздельной Троицы. Акт "Священного Союза" выразил непреклонную веру Русской православной державы в Божественную Правду, возвещенную Евангелием, без которой не может созидаться ничего прочного на земле.

Добавим, что на бескорыстный идеализм этих государей союзники и прочие западные правители не замедлили ответить черствейшей неблагодарностью и ненавистью. Это вполне соответствовало планам темных сил, для которых русский император — помазанник Божий — являлся главной помехой на путях дезорганизации и ослабления христианского мира.

Николай I, государь-рыцарь, вступил на престол именно в момент, когда этими темными силами был устроен бунт "декабристов" в 1825 г., главной целью которого было поголовное уничтожение императорской фамилии147.

И тут впервые проявилось благородство государя, столь оклеветанного перед историей. Вместо примерной, суровой казни, заслуженной этими изуверами из гвардии, после тщательного и беспристрастного разбора их дела при непосредственном участии государя только пять человек были казнены. Другие были отправлены на поселение в Сибирь, где их житье поражает нас своим комфортом, если сравнить его с тогдашними французскими острогами на Острове Дьявола или английской каторгой на Гвиане, не говоря уже о современных немецких и советских концлагерях. Несмотря на это, интеллигенция и западные писатели сделали из них... мучеников!!!

Николай Павлович искренно любил свой народ и неоднократно для него рисковал своей жизнью. Так было во время петербургских наводнений, когда он спасал погибших; в Москве, во время страшной холеры 1830 г., и во многих других случаях. Кроме того, государь, подобно московским царям, любил лично разбирать прошения на Высочайшее имя и многим, попавшим в беду, оказывал широкое содействие. Не следует забывать, что почти все реформы Александра II, начиная с уничтожения крепостного права, были задуманы и всесторонне рассмотрены по его инициативе, но смерть помешала Николаю Павловичу привести их в исполнение.

Глубоко верующий христианин, государь способствовал развитию церковной жизни, восстановив немалое число обителей, упраздненных Екатериной II. В его царствование было построено 43 новых.

В 1838 г. он заложил в Москве храм Христа Спасителя в память избавления России от Наполеоновского нашествия и для увековечения имен героев Отечественной войны. Этот величественный храм-памятник был окончен лишь при Александре III и разрушен Советами, употребившими его мраморные плиты на постройку Московского метро.

Огражденная государем от врагов внешних, укрепленная воссоединением с ней бывших униатов, Церковь Русская николаевских времен не оставалась инертной.

Прежде всего, следует отметить в эту эпоху житие и подвиги одного из величайших русских подвижников — преп. Серафима, Саровского чудотворца, к которому стекалась тогда вся православная Русь. В его поучениях и заветах, расточаемых с любовью всем, подчеркнем высокое значение, придаваемое преподобным власти царя как помазанника Божьего, коему надлежит служить верой и правдой.

Николай I говорил, что он спокоен за судьбы Русской Церкви пока в ней находятся такие святители, как два митрополита Филарета, его современники: благочестивый — в Киеве (Амфитеатров) и мудрый — в Москве (Дроздов), оба члены Св. Синода, мудрые пастыри и учители.

В 1830 г. была учреждена Алтайская миссия для просвещения инородцев — калмыков и татар. Во главе миссии много потрудился архимандрит Макарий (Глухарев), переведший на алтайское наречие Евангелие и чин богослужения и многие молитвы.

В 1840 г. миссионер американских областей архимандрит Иннокентий (Вениаминов) был посвящен во епископа Камчатского, Курильского и Алеутского. Его труды заслуживают особого внимания. Этот самоотверженный святитель — автор книги "Указания пути в Царствие Небесное", изучил инородческие наречия Сибири и Аляски, перевел на них свое сочинение, которое выдержало пятнадцать изданий. С точки зрения лингвистической и этнографической, большую ценность представляют его труды "Записки об островах Уналашкинского Отдела", "Записки об Атзинских алеутах и колошах" и "О состоянии Православной Церкви в Российской Америке" (1840 г.). Епископ Иннокентий, кроме того, составил "Грамматику алеутско-лисьевского языка" и "Российско- колошский словарь", изданный Академией Наук в 1847 г.

Изучив, кроме того, якутский язык, на который он также перевел службы и священные книги, Иннокентий содействовал крещению более 300.000 якутов! В Приамурском крае, отданном России Китаем, архиепископ Иннокентий поселился в г. Благовещенске, и его трудами в 1858 г. там были созданы две викарные кафедры в Новоархангельске и Якутске. Этот самоотверженный проповедник, которому столько полудиких народностей обязаны крещением, скончался Московским митрополитом в 1879 г.

Из инославных соседей отметим обращение в православную веру в 1841 г. лифляндских латышей, которых Рижские епископы Иринарх и Филарет стойко защищали от притеснений немцев-протестантов.

В 1847г. наш крупный церковный ученый — епископ Макарий (Булгаков) — издал "Введение в Православное Богословие" и "Православное Догматическое Богословие".

Архиепископ Иннокентий Херсонский, ревностный сберегатель древних христианских памятников Крыма, содействовал в 1850 г. учреждению обители около Бахчисарая, на Успенской Скале, а также постройке церквей и часовен святым, прославившим Крым, святым Косме и Дамиану, Клименту, Георгию, Стефану Сурожскому и другим.

Что же касается деятельности Николай Павловича в защиту угнетенных исламом восточных и западных христиан, она тесно связана с так называемым "восточным вопросом" и заслуживает особого рассмотрения.

4. Николай Первый и крестовые походы XIX в.

В предыдущих главах настоящего очерка мы мимоходом коснулись взаимоотношений Запада с Оттоманской Портой. Гибель Византийской империи и порабощение греков, а затем захват турками древних балканских государств встречены были латинянами чуть ли не со злорадством. Преследуя выгодную экономическую политику на Востоке, налаженную еще с крестовых походов, западные государства завязали дружеские сношения с султанами, извлекая максимальную пользу из исчезновения своих греческих конкурентов. Выгода стала главным импульсом их политики. Одновременно проникшее в Константинополь латинское духовенство, с ведома и благословения пап, лицемерно старалось всячески унизить и ослабить православную иерархию, зависящую от турок. Потребовалось бы особое сочинение для описания постепенного упорного внедрения романизма в страны, подпавшие под власть ислама. Посулы, подкупы, интриги, клевета являлись там главным орудием ватиканской политики. Мы видели, что не раз патриаршая кафедра в Константинополе попадала в руки недостойных кандидатов, назначаемых подкупленными визирями в угоду иезуитам и их приспешникам. Возникавшие в связи с этим непорядки немедленно использовались латинством для лицемерного обличения Вселенского патриарха в глазах или русских государей, чтобы достигнуть разрыва Руси с Византийским престолом148, или среди угнетенного православного населения в Польше. Пропаганда эта, как было сказано, способствовала, в известной мере, осуществлению пресловутой "Брестской унии", а кроме того, успеху проповеди ислама в порабощенных славянских странах.

Интригуя в Константинополе, романизм приложил все старания для искоренения Православия также в Центральной Европе. Тут послушным орудием курии стала Вена, столица Священной Римской империи, в состав которой вошли многие искони православные народы. Умело направляемые Римом, австрийские императоры предприняли против славян жестокие гонения и всевозможные притеснения, выставляя из них православные традиции заодно с национальным самосознанием. Эта политика, свойственная германским феодалам и принцам еще со времен святых Кирилла и Мефодия, обескровила целые округа Богемии и Моравии, православное население которых веками продолжало сопротивляться инквизиторскому прозелитизму Рима. Приходится лишний раз подчеркнуть крепость православной веры, сохранившейся, несмотря на все усилия врагов, у многих русинов, чехов и других национальных меньшинств, претерпевших неописуемые гонения. Зажатые в тиски ислама и Рима, славянские народы Европы прошли поистине крестный путь. На смену кострам инквизиции явилась жестокая и коварная политика Венского двора: во время кровопролитнейших европейских войн (как, например, Тридцатилетняя Война) славяне, составлявшие наиболее боеспособную часть имперских армий, понесли огромные потери. Всегда несчастные использовались Веной как надежное "пушечное мясо", в мирное время превращаясь в бесправных рабов. В предыдущей главе мы показали, каково было их положение в империи в конце XVIII в. при царствовании "благочестивейшей" Марии-Терезии!..

Естественно, эти народы, как и греки, взирали на Россию, как на единственное государство, способное вернуть им свободу. Этим святым делом и занялись русские цари, побуждаемые не "империалистическими" интересами, каковыми руководствовались западные "колонизаторы", а защитой правды. Войны, начатые Россией на Востоке при Александре I, явились подлинно крестовым походом XIX в. во имя тех же идеалов, совершенно непонятных современному миру, каковые побудили Александра Павловича на заключение "Священного Союза" после освобождения им Европы от Наполеона. То, к чему веками взывали порабощенные балканские народы, стало, наконец, в XIX в. возможным исключительно благодаря жертвенности русских государей. Следует отметить, что не так называемая "интеллигенция", а преимущественно народные массы, как ив 1812 г., горячо откликнулись на призыв царя заступиться за единоверных братьев. Этому жертвенному порыву, охватившему все классы русского общества и собравшему многочисленные добровольческие отряды, — Греция, Румыния, Сербия, Болгария и Черногория обязаны своим освобождением.

Среди клеветнических сочинений западных историков о политике царей счастливое исключение составляет англичанин Чарльз Саролеа, написавший следующее: "Как наследница Византийской империи и естественная покровительница своих единоверных братьев-славян Россия имела возможность преследовать политику, выгодную для своих интересов. В конечном же итоге, балканская политика русского царства привела к освобождению от турецкого ига: статуя царя-освободителя Александра II и этот титул более, чем заслужен. Английские публицисты, критикующие "агрессивность" русской монархии на Ближнем Востоке, ставят себя в смешное положение: им не следует забывать того, что в продолжении ста лет британская политика149 способствовала порабощению турецкими тиранами беззащитных балканских народов. Русская же политика принесла свободу Греции, Румынии, Болгарии и Сербии. Следовательно, "тираническое" московское государство освободило четыре нации. Что могло быть лучше этого!" ("The English Review", июнь, 1925).

Наконец, тем же духом самопожертвования руководствовался и царь-мученик Николай II, в 1914г. вступив в явно невыгодную для России войну, чтобы спасти Сербию от уничтожения ее австро-германской коалицией.

Как мы видели, в Московской империи поддержка подневольных Восточных патриархов стала традицией; без Москвы эти апостольские кафедры давно бы прекратили свое существование. Цари рассматривали эту помощь как обязанность, присущую их сану, вытекавшую из их основной миссии, унаследованной от Византии: защиты и покровительства православных. Патриарх Иерусалимский Досифей II (1669-1707) в 1689 г. писал так царям Ивану и Петру Алексеевичам: "Понеже Промыслом единых православных царей и самодержцев, вам убо и подобает подвизатися в настоящем деле всяким образом, якоже и Великий Константин с царем Сиваром Персидским и потом Малый Феодосии, Лев Великий, и Анастасий, и Устин, и Устиниан, и Маврикий и иные многие учинили великия и многия войны православных ради" (Катерев. "Сношение Иерусалимских патриархов с Русским правительством", с. 280). Служение великому Православию являлось, следовательно, первым долгом царей— помазанников Божьих.

Практически, осуществление идеи заступничества за подневольных началось уже в конце XVIII в. В русском договоре с Турцией 1774 г., подписанном в Кучук-Кайнарджи (§7), содержится обязательство Порты защищать христианский закон и церкви, признавая за Россией право заступничества за храмы и священнослужителей в Турции и в святых местах. Подобными правами уже двести лет пользовалась римская церковь в ущерб Православию!

Договоры в Яссах (1791 г.) и в Бухаресте (1812г.), подтвердившие эти права, естественно, вызвали недовольство Франции, давно укрепившейся при дворе султанов, и Англии, напуганной победами русского оружия и расширением русского престижа на Востоке.

Персия не могла примириться с присоединением Грузии к империи, что лишало ее столь выгодного и доступного источника человеческого товара. Первая война с шахом произошла при Александре I и закончилась укреплением России на Кавказе и на западном побережье Каспийского моря. При Николае I в Тегеране персы напали на русское посольство и вырезали почти весь его состав, во главе с послом — писателем Грибоедовым. Возникла вторая война с Персией (1826—1828), закончившаяся новым окончательным поражением шаха, с тех пор не дерзавшего более нападать на Кавказ. Зато почти сразу же началась жестокая сорокалетняя борьба с горскими племенами, пользовавшимися поддержкой против России тех же турок и персов.

Кровавые зверства Турции в Афинах150 вызвали императора, в союзе с Англией и Францией, к объявлению войны Турции. Султану Махмуду IV был послан ультиматум, требующий прекращения истязаний несчастных греков. Турция оставила ультиматум без внимания и новая война разразилась. Участие доблестного русского флота в Наваринской битве (1827 г.), а также победы Паскевича и Дибича заставили султана просить мира.

В 1829 г. в Адрианополе был подписан мирный договор, дававший внутреннюю автономию Сербии, Валахи и Молдавии и независимость Греции.

В 1848 г., считая себя еще связанным актом Священного Союза, Николай I послал фельдмаршала гр. Паскевича на помощь австрийскому императору для подавления Венгерского восстания, чем и спас империю Габсбургов. Не желая признавать законным правительства, приобретавшие власть путем революции, Николай Павлович снискал неприязнь Наполеона III, ставшего императором Франции вследствие переворота. Рыцарская преданность государя легитимному принципу настолько поражала всех в этот век оппортунизма, что современники прозвали его "жандармом Европы". Никто не хотел верить его идеализму. Перед войной с Турцией (на Лондонской конференции) представитель государя заявил следующее: "Главное — это отречение союзных дворов от завоеваний и всяких исключительных преимуществ как торговых, так и политических. Его Величество готов подтвердить это обязательство, если нужно, в форме отдельного трактата". Иными словами, кроме освобождения порабощенных славянских народов от разложения Порты ("больного человека Европы"), Россия не желала для себя ни малейшей выгоды, требуя того же и от союзных держав. Николай I доказал это, выступив на помощь угнетенным Турцией христианам безо всяких корыстных целей. Его же недавние союзники — Англия и Франция, завидовавшие победам царских войск, принялись интриговать против России при дворе султана!

Тем временем, папа Пий IX151 под давлением иезуитского ордена сделал в 1848 г. попытку привлечь к унии с Римом православных патриархов. Его послание "Litterae ad Orientales", переданное через посредство митрополита Сидонского, призывало православных к признанию папского главенства над Вселенской Церковью и "филиокве". Романизм в ту пору готовился к последнему акту для укрепления папского авторитета — догматическому обожествлению римского епископа. В Италии, Франции и Австро-Венгрии лихорадочно работали "конгрегации", направляемые главным образом иезуитами, для подготовки общественного мнения к должному восприятию этого дерзновенного догмата. Следствием этих усилий явились сочинения де-Местра, Ньюмана и др. римских панегиристов. Так, кардинал Ньюман писал, что верить в Церковь — это то же, что верить в папу.

Канонист Филипс утверждал, что "не Церковь дает непогрешимость папе, а она сама получает ее от него, ибо Церковь покоится на папе, как на своем основании, а не папа на Церкви" ("Церковное право", т. II, с. 225). Софисты же, вроде гр. де-Местр, уверяли, что если бы не было пап, то Бог не смог бы сохранить единства веры, и поэтому папа представляется необходимостью во взаимных отношениях между Богом и людьми!

Патриархи, естественно, не могли оставить без ответа столь вопиющие искажения древнего Православия. В "Окружном послании ко всем православным" от 6 мая 1848 г. они подчеркнули, что непогрешимость почиет единственно во Вселенской Церкви, объединенной взаимной любовью, что неизменность догмата, равно, как и чистота обряда, вверены охране не одной иерархии, но всего народа церковного, который есть Тело Христово152. Послание это подписали патриархи Анфимий VI Константинопольский, Иерофей Александрийский, Мефодий Антиохийский, Кирилл II Иерусалимский и тридцать один епископ. Кроме того, к папе лично обратились с увещательными посланиями многие православные иерархи и богословы, а наш великий А.С.Хомяков издал на французском языке ряд брошюр о церковном единстве и о нарушении его романизмом, который он приравнивает к рационализму.

Все это страшно разгневало Рим. Более, чем когда-либо, западная пресса стала обвинять царя и его правительство в жестокостях по отношению к "униатам" Польши и т.п. Кроме того, из-за враждебности Ватикана, расстроился намеченный брак вел. княж. Ольги Николаевны с австрийским эрцгерцогом.

Антирусская партия в царстве Польском, а также фанатики- эмигранты, подзуживаемые пресловутым кн. Адамом Чарторыйским, издавна вели яростную клеветническую пропаганду против Николая Павловича.

В целях возбуждения общественного мнения и Рима, в 1845г. ими было ловко инсценировано самозванство Макрины Мечисловской. Это была простая кухарка — Винчева, служившая у сестер-бернардинок в Вильне. В Париж она приехала как "игуменья Базилианского монастыря в Минске" и как жертва царского правительства, якобы разогнавшего ее монахинь, подвергая их всевозможным истязаниям при непосредственном участии митрополита Иосифа (Семашко). Макрина была привезена и подучена неким патером Еловицким, польским революционером, доверенным кн. Чарторийского.

Ужасы, рассказанные ею, быстро облетели всю Европу и вызвали настоящую сенсацию, подогреваемую антирусской прессой. Макрина путешествовала по Франции и Италии как "мученица", в Риме беседовала с кардиналами и папами Григорием XVI и Пием IX как представительница "угнетенной" Польши! Скончалась она в Риме и чуть было не была канонизирована.

О самозванстве Макрины русскими сразу же даны были Ватикану соответствующие доказательства, но опубликованы они не были, так как тогда было выгодно травить государя и Православную Церковь. Только сто лет спустя иезуит Ян Урбан, поляк, поведал об этой провокационной истории, назвав Макрину обманщицей. Так орудовали Рим и Запад, дабы дискредитировать Царскую Россию (см. К.Н.Николаев. "Восточный обряд", с. 28-36).

Заметим, что папа Пий IX канонизировал в 1867 г. злейшего гонителя Православия в Витебске иезуита Иосафата Кунцевича! Всевозможные выдумки, вроде истории с Макриной, распространялись про Россию на Западе польскими патриотами и русскими революционерами и нарочито раздувались. К таковым клеветникам следует причислить и французского маркиза де- Кюстин, написавшего карикатурные мемуары о царствовании Николая Павловича.

Тем временем, появился грек-ренегат Яков Питципиос, с помощью иезуитов получивший от султана титул "бея" (князя). Он задумал основать "Христианское Восточное Общество" с целью "возродить Восток" путем соединения церквей (т.е. унии с Римом). Папа благословил его начинание, и общество это было основано в Риме в 1853г. с помощью тех же иезуитов и под верховным покровительством Пия IX. В его состав вошли два кардинала, два римских князя, двое ученых из мирян и двое от белого духовенства, а также представители всех крупных орденов. Труд Питципиоса "Восточная Церковь", изданный в 1855 г., проводит мысль, что между Римом и Востоком не существовало никаких различий, кроме "личных мнений греческого клира", т.к. Восток де признал Флорентийскую унию! Автор считает необходимым созыв Вселенского Собора для воссоединения церквей при непосредственном участии в этом деле императоров Наполеона III и Николая I. Разумеется, мы привели эти фантазии лишь как иллюстрацию предельного ослепления Рима в отношении Вселенского Православия, невзирая на только что полученную папой строгую отповедь от патриархов.

Почин Питципиоса повис в воздухе, зато идея его была вскоре использована под иной формой: в 1856г. в Париже был основан новый "Восточный комитет", первым директором которого стал знаменитый французский миссионер в Африке Лавижери, основатель "Белых Отцов". Под покровительством пап, комитет этот до наших дней собирал во всех странах огромные суммы на чисто миссионерскую работу среди православных. Более 80 монашеских конгрегации и орденов, а также латинские "патриархи" получают от него субсидии для устройства школ, больниц, приютов и церквей в "схизматических" странах. Под "Востоком" подразумеваются области от Дуная до Индийского океана и от Москвы до Абиссинии. Так, истощив все иные средства, Ватикан решился на открытый прозелитизм среди православных, ведомый приблизительно теми же методами, что и среди язычников Африки!

Критику о подобном миссионерстве и о его безнравственности написал Анатолий, архиепископ Могилевский, издавший в 1857 г. сочинение "Об отношении Римской церкви к другим христианским".

Давно таивший обиду на государя, Наполеон III был ловко вовлечен ватиканским духовенством в хитрую антиправославную акцию. Всеми средствами следовало сломить престиж царя помазанника Божия, освободителя балканских христиан. Клевета прессы не была достаточно сильным орудием для достижения этой цели. Наполеон III, бывший революционер-"карбонарий", был совершенно безразличен к религии, но интересы династии заставляли его считаться с могущественными конгрегациями, со времени Реставрации умело проводившими ватиканскую политику во Франции.

По его требованию, французские агенты в Константинополе добились от султана изменения оттоманской политики в Святых Местах. Дело в том, что благодаря русскому покровительству всем православным турки в XIX в. вернули грекам ключи от Вифлеемской церкви, до этого времени находившиеся в руках латинян, господствовавших, как было сказано, при дворе султана. В 1808 г. греки выстроили новый храм, вместо сгоревшего при Гробе Господнем старого, и несметные толпы паломников получили возможность благодаря русским государям беспрепятственно молиться в Иерусалиме.

Итак, в 1853 г., уступая требованиям Франции, турки отобрали от греков ключи Вифлеемского храма и передали их латинянам, что явилось нарушением обещаний, данных России, и ударом для всех восточных христиан. Расчет Ватикана и Франции оказался правильным: Николай I немедленно объявил протест Порте, так как в Иерусалиме начались беспорядки, жестоко усмиряемые турками. Испуганный султан склонился уже было к уступке России, когда в дело вмешались, кроме Франции, Австрия и завистница России — Англия, тайно заверившие Порту в их поддержке против Николая Павловича. Державы эти вызвались играть роль посредников между Россией и Турцией, на что Николай I согласился. Тем временем, западная пресса подняла настоящую травлю против России, более чем когда-либо оперируя клеветой. На требование царя соблюдать условия договора 1774 г. Турция, заручившись втайне поддержкой вышеназванных держав и... Сардинии, весной 1854 г. объявила войну России.

После разгрома турецкого флота в бухте Синопа союзники открыто выступили на стороне Турции.

Нет надобности пересказывать всем известные фразы геройской обороны Севастополя, стоившей столько жертв России, но и явившейся одной из славнейших страниц ее истории.

Спровоцированный Ватиканом конфликт этот заставил Николая I сражаться против почти всей Европы за то правое дело, которому он столь благородно служил с первых дней своего царствования. Отметим, кстати, наличие среди союзников неблагодарной Австрии, в 1848 г. спасенной исключительно благодаря Николаю I.

Насколько неопровержимой была в этом конфликте роль Ватикана, видно из послания, которое огласил с кафедры в момент объявления войны Францией России Мария-Доминик-Огюст, кардинал Сибур, "милостью Святого Престола Апостольского архиепископ Парижский". Приведем наиболее характерные выдержки: "Война, в которую вступила Франция с Россией, не есть война политическая, но война священная . Это не война государства с государством, народа с народом, но единственно война религиозная. Все другие основания, выставляемые кабинетами, в сущности, не более как предлоги, а истинная причина, угодная Богу, есть необходимость отогнать ересь Фотия; укротить, сокрушить ее . Такова признанная цель этого нового крестового похода и такова же была скрытая цель и всех прежних крестовых походов, хотя участвовавшие в них и не признавались в этом". Золотые признания.

Кстати, одним из объектов бомбардировок союзного флота в 1854 г. явилась древняя Соловецкая обитель на Белом море.

Так, крестовому походу, предпринятому Николаем I (скончавшимся во время Крымской войны), ответил "крестовый поход", вдохновленный непримиримыми врагами Вселенской Церкви, против царя — единственного в мире стража и защитника Православия.

Однако жертвы, принесенные царем-рыцарем, не пропали даром: освобождение Балканских государств завершено было Александром II, а Турция все же принуждена была загладить в отношении православных непристойности, содеянные ею в 1853 г., и вновь признать их права в Святых Местах.

Весьма любопытно, что Соединенные Штаты Америки, ее северная часть, в значительной степени обязаны сохранением своего суверенитета Александру II. Во время предпринятой войны против работорговли, процветавшей в южных штатах153, Англия приняла сторону южан. Это явилось серьезной угрозой для США как независимого государства. Военное вмешательство Англии сильно увеличило бы шансы рабовладельцев. Русский император не медля вступился за правое дело и послал к берегам Америки эскадру под командой адмирала Лесовского, что заставило англичан одуматься. Благодаря России северяне смогли одержать победу и рабство было уничтожено.

5. Архимандрит Паисий Величковский и возрождение православного монашества. О старчестве. Пророчества о. Иоанна Кронштадтского о православной монархии

Крупнейший мыслитель нашего века гр. Кейзерлинг в 1934 г. писал: "Как только представитель Божьего Агнца (папа) превратился сам в цезаря, протестантство вступило в жизнь. Если когда-либо возникнет новое христианское Возрождение, то оно, несомненно, возникнет в России" ("La Revolution Mondiale". Париж, 1934, с. 188).

Мысль эта, высказанная в то время, когда православная Русь находилась (как и сейчас) под ярмом богоборческой власти Советов, должна заставить нас призадуматься.

Как и итальянский экономист, профессор Гиллельмо Ферреро (о котором речь позже), гр. Кейзерлинг, в лице России, перед западным миром открыто подчеркнул огромное значение Православия. Этих западных мыслителей никто не может упрекнуть в "русском шовинизме" или предвзятости, как любого из русских, который дерзнул бы утверждать что-либо подобное. Ведь сколько критики навлек на "Дневник писателя" провидец Достоевский за подобные высказывания в XIX веке! Кстати, Кейзерлинг в упомянутом сочинении отдает должное этому русскому и всемирному гению.

Наша задача, как мы уже говорили, не состоит в самовосхвалении или апологии Православия. Если в предыдущих главах этого труда, говоря о православной культуре, мы особенно остановились на России, это потому, что прочие православные народы находились под инославным игом и описание процесса выкристаллизовывания среди них этой культуры было бы менее наглядно. Отмечая этапы развития России как православного государства, мы не умолчали ни о трудностях этого пути, ни об ошибках, допущенных при этом.

Роковой ошибкой было нарушение в XVIII в., под инославным влиянием на Петра I, плодотворной гармонии, существовавшей на Руси между Церковью и Престолом. Ослабив значение иерархии, государство лишало себя огромной поддержки и духовной помощи, которую могла бы ему оказать Церковь, канонически возглавленная своим патриархом. Союз царя с патриархом явился бы, несомненно, непреодолимой преградой для проникновения на Русь материалистических веяний, отдаливших постепенно интеллигенцию от русской культуры. Сильная церковная организация парализовала бы всякие попытки разложения умов атеистическими принципами Мардохая Маркса, приведшими русское общество к духовному нигилизму, задолго до революции. Уже в середине XIX в. трагический вопль Гоголя, предостерегавшего Россию от гибели, вызвал лишь саркастическую отповедь Виссариона Белинского, тогдашнего корифея западничества, поднявшего травлю против автора "Мертвых душ". Гоголь, взывавший в "Переписке с друзьями" к сближению общества с Православием, к возвращению Руси на ее традиционный путь, скончался с кличкой сумасшедшего в мистическом пророческом ужасе о грядущих судьбах России. Белинский же продолжал поносить русскую культуру и глумиться над верой ("довольно нам этих молебнов"), как над неким анахроничным и смешным явлением. Наследники его превзошли самих себя в клевете на царскую власть, в самооплевывании и лакействе в глазах европейского общества. Герцены, Кропоткины, Чернышевские и Добролюбовы сознательно служили темным силам, добивавшимся гибели Российской империи. Цареубийство 1918г. завершило этот мрачный период русской истории, за который Россия заплатила уже миллионами трупов, а Западу, быть может, предстоит еще большая расплата.

И вот, несмотря на все эти неоспоримые факты, Кейзерлинг и Ферреро смело высказывают восторженные, парадоксальные, казалось бы, суждения о России и о возможности возглавления ею (т.е. Православием) нового христианского Возрождения. Повторим, что под общим термином Россия, очевидно, подразумевается, представленное ею Восточное Православие, так как Кейзерлинг противопоставляет России западный духовный кризис, раскол Западной церкви, породивший протестантство.

Православие, действительно, уже не раз доказывало свою жизненность.

Мы видели, как благодаря жертвенным выступлениям русских государей, в прошлом веке воскресли несколько европейских государств, освобожденных от ига турок. Государства эти в основном, сохранили нетленным учение, преподанное им в далеком IX в. при св. патриархе Фотии, трудами святых Кирилла и Мефодия. Дух Православия восторжествовал над многовековыми преследованиями, над рабством и разрушениями святынь, над бесправным существованием этих несчастных народов.

В Греции, Румынии, Болгарии и Югославии возобновилась нормальная церковная жизнь, появились академии и семинарии и завязалась прерванная исламом связь с остальным православным миром. Расцвет богословской науки в этих странах ознаменовался появлением многочисленных трудов, свидетельствующих о жизненных силах, накопившихся за долгие годы духовного гнета. Среди наших современников подчеркнем имена греческого профессора Аливизатоса, болгарина — проф. Цанкова, сербов еп. Иринея Ново-Садского и архимандрита Иустина Поповича и других. Расширяются и крепнут также заокеанские миссии этих церквей, вслед за эмигрантами-славянами стремящиеся во все концы земного шара. Также и в Святой Земле и на Святой Афонской горе продолжают вести свое подвижническое житие разноплеменные монашеские общины, несмотря на тяжкие лишения и преследования врагов Церкви.

Видимо, мысль гр. Кейзерлинга далека от парадоксальности и Вселенское Православие еще не сказало своего последнего слова.

В начале этого труда мы писали, что одной из отличительных черт Православия — это его монашество. Роль монастырей в создании и развитии Византийской, Киевской, а затем Московской государственности была нами достаточно подчеркнута. Благодаря монахам-миссионерам, познали христианство и его культуру миллионы азиатских инородцев; монастыри же арабские, греческие, кавказские и проч. самоотверженно поддерживали православие, угнетаемое на Востоке.

Прозелитизм этих монахов отличался своим бескорыстием от прозелитизма западного.

В ту эпоху, когда в связи с петровскими реформами русскому многочисленному монашеству грозила опасность, Промысел Божий воздвиг архимандрита Паисия Величковского.

В 1722 г. у Полтавского протоиерея Величковского родился сын Петр. Желая дать Петру духовное образование, по окончании епархиального училища, отец поместил сына в Киевскую академию. Благодаря описанным нами трудам митрополита Петра Могилы, академия эта являлась в то время бастионом Православия Малой Руси и учение в ней не уступало лучшим латинским духовным училищам, учрежденным иезуитами (см. гл. IV, § 6).

Величковский отличался в Киеве своими способностями, а также благочестивым и смиренным поведением. Уже на третьем курсе учения он подумывает о монашеской жизни.

Окончив академию, он отправляется сперва в Любечский монастырь на Днепре для ознакомления с монашеством, затем принимает постриг с именем Платона в Медоедовской обители в Польше. Вскоре униаты выселяют монахов, и Платон переезжает сперва в Киевскую Лавру, затем едет на Афон.

Под руководством опытных старцев там он проводит сперва четыре года, в полном уединении перенося всякие лишения. Затем в 1758 г. получает священство. Святость жизни и ученость о. Платона привлекают к нему целую группу молдаванских монахов и он организует своими силами новый скит св. Илии, где под его руководством братия занимается переводами и переписыванием разных духовных сочинений. Как игумен, о. Платон требовал от братии послушания и аскетического образа жизни. Когда скит стал тесен для его пятидесяти монахов, о. Платон переселился сперва в Симонопетровскую обитель, затем после 17-летнего жития на Св. Горе вместе с большинством братии переехал в Молдавию154. Там, благодаря его энергии, скоро основалась обитель в Драгомирне на юге от Буковины. Этот новый монастырь, в свою очередь, превратился в крупный центр с благословения Молдавского митрополита Анастасия (Крымка), одобрившего представленный Платоном устав, им самим выработанный.

Одновременно с физическим трудом Платон большое внимание уделял общему образованию монахов. Изучая церковные науки и древние языки, они продолжали делать переводы, повсюду разыскивая старинные рукописи, упражняясь в риторике, одним словом, всесторонне готовясь к широкой миссионерской работе, столь нужной в ту эпоху гонений на веру. Там же о. Платон принял схиму с именем Паисия.

В 1778 г. началась война, и архимандрит Паисий, не желая попасть в руки вражеской латинской Австрии, еще раз переселился со своей многочисленной братией в монастырь Нямец. Там он развивает крупную деятельность, ведет обширную переписку со всем православным миром, напутствует своих учеников в разные страны для основания новых монашеских центров, по образцу его обители. Число монахов в Нямеце достигает до семисот.

Румынский профессор Орлович насчитывает двести двенадцать архимандритов, игуменов и игумений среди бывших учеников и учениц Паисия. Еще при жизни его было основано по его уставу сто семнадцать обителей в разных православных странах!

Кроме указанных нами уставных особенностей, Паисий ввел крупные реформы в тогдашний монастырский быт. Продолжая хорошо изученное им в Киеве дело Петра Могилы, он способствовал возрождению и моральному развитию монашества в эти трагические для Православия годы преследований и соблазнов "унии".

Как и преп. Сергий в XIV в., Паисий повсюду возродил любовь к аскетизму и отшельничеству, запретил участившиеся за последние годы переходы монахов из одного монастыря в другой, усилил дисциплину и послушание старшим. Большое значение придавал он "Иисусовой молитве", а также добивался более радивого отношения монахов к службам. Наконец, Паисий создал знаменитый институт "старчества".

Скончался Паисий 72 лет в Нямеце 15 ноября 1794г. от полного истощения сил, окруженный всеобщим уважением и любовью.

Среди русских переводов, сделанных Паисием с греческого, следует отметить творения святых отцов Антония Великого, Исаака Сирина, Ефрема Сирина, Иоанна Лествичника, Аввы Дорофея и др. Еще при жизни его переводы эти получили в России большое распространение, и в Нямец потянулись толпы русских монахов и мирян, дабы у него поучиться.

Так, целая группа офицеров, вместе с Ушаковым, возгорелась желанием иноческого жития и посетила Паисия в Молдавии. Вернувшись в Россию, офицеры эти избирают глухое место в Рославлевских лесах около Брянска, где основывают скит, во главе которого стал подвизаться старец Феодор (Ушаков). Примеров таких было немало.

Старчество, или наставничество в духовной жизни опытными иноками, быстро привилось в России и получило широкое распространение. Одним из крупных центров старчества стала Оптина Пустынь в Калужской губернии, возле города Козельска, основанная, по преданию, в XV в. покаявшимся разбойником Оптой. Монастырская жизнь была там в XIX в. восстановлена по устапу Паисия монахом Моисеем (Путиловым). В Оптину Пустынь же переселились рославльские пустынники, вместе со своим старцем Феодором, и Пустынь вскоре стала известной по всей России. Из наиболее прославившихся там своей святостью и прозорливостью старцев назовем Леонида (в схиме Лев), Макария, Амвросия, Анатолия, Иосифа и нашего современника — Нектария. Старец Макарий, кроме духовного руководства, известен еще как ревнитель печатания святоотеческой литературы. Часто посещал Оптину Пустынь знаменитый славянофил- писатель Петр Киреевский, а Константин Леонтьев и епископ Игнатий Брянчанинов там приняли монашество. Вообще, вместе с развитием старчества повсюду стала заметна тяга к обителям и святым местам. Этому особенно способствовал преп. Серафим Саровский, своими подвигами и наставлениями всколыхнувший всю верующую Русь, как некогда преп. Сергий.

Очень любопытно это возрождение монастырской жизни благодаря реформе Паисия, совпадавшей по времени с уродливым беснованием части русской интеллш енции, поклонявшейся Западу. Расцвет этот показывает, насколько вера народная сохранилась в своей чистоте и неприкосновенности, являя в тот век материализма подобные примеры святости и благочестия. Реформы Петра I и Екатерины, чуть было не удушившие монашество, оказались нейтрализованными реформой архимандрита Паисия, а кроме того, бдительным отношением к Церкви государей XIX в.

При Александре II в 1861 г. состоялось всенародное прославление св. Тихона, епископа Воронежского (t 1783 г.), умершего в Задонском монастыре, автора сочинения "Сокровище Духовное, от мира собираемое", приобретшего всеобщую любовь.

Незадолго до этого в Палестине вновь стало укрепляться (благодаря заботам государя), прерванное Крымской войной, православное влияние.

В 1858 г. в Иерусалим был отправлен еп. Кирилл Мелитопольский с миссионерами. Купив у арабов участок земли, они основали там "Русскую Миссию" для призрения многочисленных паломников, беспрерывно приходивших в Иерусалим для поклонения святым местам.

Несмотря на то, что русские пришли туда позже других, вскоре им удалось приобрести участки и памятные места, связанные с жизнью Спасителя. Среди таких участков приобретен был Мамврийский дуб, часть Гефсиманского сада; основан был монастырь на Елеонской горе, храмы в Хевроне, Яффе, Вифании, Иерихоне и, наконец, храм св. Александра Невского недалеко от Гроба Господня. Странноприимные дома, церкви и обители, огромной исторической и земельной ценности, стали имуществом "Русского Палестинского Общества", утвержденного государем в 1882 г., существующего и поныне. Много там потрудился в сложных условиях наших дней для спасения этих бесценных сокровищ митрополит (тогда архиепископ) Анастасий.

В 1870 г. отметим учреждение православной миссии для Японии и основание храмов в Токио, Нагасаки, Едо и Хеого, откуда впоследствии вышло православное японское духовенство. Одновременно, в том же году основанное "Православное Миссионерское Общество" усилило проповедь в американских землях, в частности на Аляске. Новому епископу, утвержденному в Сан-Франциско, был дан титул "Алеутского и Аляскинского", для окормления семи приходов с семью тысячами верующих. Как известно, Аляска была Россией продана США в 1867 г.

Для Туркестана в ноябре 1871г. также была отправлена особая миссия и еп. Софроний получил титул "Туркестанского и Ташкентского" с кафедрой в г. Верном. Заметим, что его перу принадлежат ученые труды "Современный быт и литургия яковитов и несториан", "Из дневника по службе на Востоке и Западе" и др.

В 1878 г. умер в Троице-Сергиевой Лавре игумен Парфений, бывший настоятель Гуслицкого монастыря, автор "Сказания о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Св. Земле" (1856), ревностный проповедник Православия.

Отметим при Александре III кончину в Персии в 1888 г. другого миссионера, прот. Евгения Попова, выдающегося проповедника. Он основал "Пермское братство св. Стефана" и издал "Письма по православно-пастырскому богословию".

Юбилей 900-летия Крещения Руси ознаменован был большими торжествами в Киеве и по всей империи. Александр III по этому случаю учредил повсюду благотворительные заведения, старческие и инвалидные дома.

Первая церковь в Южной Америке открыта была в 1889 г. в

Буэнос-Айресе (Аргентина), куда был перевезен иконостас и утварь из посольской церкви в Мадриде.

В 1894 г. отметим праведную кончину епископа-затворника Феофана, известного всей России подвижника и духовного писателя, оставившего обширную переписку с его многочисленными духовными чадами и почитателями.

В 1898 г. часть Восточно-Сирийской церкви, в лице урмийских несториан, присоединилась к Русской церкви, в результате чего Святейшим Синодом в Урмию была отправлена русская православная миссия, открывшая в этом городе духовную семинарию для подготовки священников ассиро-халдеиского языка. Жестоко преследуемые турками в период Первой мировой войны за их симпатии России, несториане Урмии принуждены были, по окончании войны, поголовно выселиться в Россию и в США. У последних ассиро-халдейская колония возглавлялась епископом Иоанном Урмийским и Самайским, проживавшим в Чикаго, впоследствии в Ново-Дивеевском женском монастыре в г. Спринг- Валлей,Н.1. Преосвященный Иоанн, родом из Урмии, где был в молодости переводчиком русской миссии и где окончил семинарию, был посвящен в епископы в Белграде митрополитом Антонием и стал членом нашего Архиерейского Синода за границей.

Присоединение урмийских несториан к Вселенской Церкви побудило православное население Малабара в Индии обратиться к Святейшему Синоду с просьбой о воссоединении; однако последний, по причине остатков несторианства, которых продолжали еще придерживаться христиане Индии, нашел вопрос о воссоединении преждевременным.

Согласно данным Всеподданнейшего отчета, приводившего статистику о состоянии Русской Церкви, в 1891 г. в Российской империи насчитывалось всего 724 монастыря — 496 мужских и 228 женских155. Среди мужских четыре Лавры: Киевская, Почаевская, Троице-Сергиева и Александро-Невская. Общее число монашествующих было 40.194, из коих 12.722 монаха и 27.474 монахини.

Более чем четверть указанных в отчете монастырей, а точнее: 182 , — учреждены были в XIX в.

Приведем для наглядности следующую таблицу:

Царствование Александра I — 9 монастырей,

Царствование Николая I — 43 монастыря,

Царствование Александра II —107 монастырей,

Царствование Александра III (до 1891) — 23 монастыря

Итого —182 монастыря

Излюбленной темой революционной и вообще безбожной пропаганды всегда было обвинение православного духовенства, в частности монашествующих, в тунеядстве и лени.

К сожалению, некоторые западные писатели, в особенности католики, до наших дней вторят этой бесстыдной лжи.

Отметим, что церковно-приходские школы и школы грамотности при монастырях входят в общее число церковно-приходских школ России, которых в 1891 г. насчитывалось 14.680. Для помощи и сбора средств на приходские школы работали "церковно-приходские попечительства" численностью в 13.424. Кроме того, духовенство белое и черное заведовало в 1891 г. 936 богадельнями и больницами.

В 1911 г. в Российской империи насчитывалось 4 духовных академии, 57 семинарий, 184 духовных училища, 61 епархиальное училище и 13 женских училищ духовного ведомства, состоявших под Высочайшим Ее Императорского Величества покровительством (Прот. Петр Смирнов. "История Христианской Православной Церкви". СПб, 1911, с. 146).

В 1913г. было, крометого, 37.641 начальных церковно-приходских школ, в которых обучалось около двух миллионов детей.

Указанные нами цифры говорят сами за себя и не нуждаются в пространных комментариях касательно места, занимаемого Церковью в области воспитания.

Относительно общего развития народного просвещения, от-

метим особо блестящие результаты, достигнутые при императоре Николае II до Мировой войны.

"Едва ли кто станет отрицать, что наука находилась под особым покровительством трона: все высшие учебные заведения носили имя государя или одного из его предков; путем многочисленных стипендий, созданием общежитий и дешевых столовых; освобождением от военной службы до конца образования и другими льготами, правительство облегчало жизнь студентам. Профессора вне очереди получали чины и их знание ставилось так высоко, как ни в одной другой стране; поощрялись съезды, командировки за границу, научные экскурсии и т.п." (проф. Ф.В.Вербицкий).

Вот число учащихся в средних школах:

1899г.1914 г.% увеличенияМужские лицеи и гимназии89.410228.550155Женские гимназии54.102328.800507Семинарии63.250100.09058 Поражает рост женского образования, а кроме того, увеличение числа студентов на 400% за время последнего царствования. Анкета 1920 г., проведенная Советами, установила грамотность 86% детей от 12 до 16 лет, начавших учиться при "отсталом" царском режиме.

Последнее царствование было ознаменовано выдающейся пастырской деятельностью провидца и чудотворца — протоиерея Кронштадтского, праведного о. Иоанна (Сергиева). Этот величайший пастырь и молитвенник (1829—1908), благодетель и наставник Всероссийский, был особенно почитаем государями Александром III и Николаем II. Сослуживший при бракосочетании и венчании на царство царя-мученика, св. Иоанн напутствовал перед смертью его августейшего отца.

Он был ревностным сотрудником этих императоров в их благотворительных начинаниях. В 1882 г., благодаря содействию его почитателей, св. Иоанн основал в Кронштадте первый "дом трудолюбия". В этих домах св. Иоанн учредил начальные и ремесленные школы для детей и подростков (бесплатно для бедных), мужские и женские мастерские, библиотеки, музеи и т.д. Для взрослых там находилась воскресная школа, читальня и устраивались лекции на религиозные, исторические и литературные темы. Инициатива эта сразу встретила живейший отклик повсюду.

Вскоре такие же дома возникли в других местах, и государыня-императрица возглавила эти полезные учреждения, для которых император основал особое попечительство. 1 сентября 1895 г. Николай II выпустил указ о безработных, заботясь об оказании им действенной помощи.

В столице имелось 635 благотворительных учреждений, отдельные из которых (например, "Приют для заброшенных детей", на попечении которого находилось 32.267 призреваемых) вели свое начало еще со времен Екатерины II; среди них: 142 детских приюта; 90 убежищ для отсталых; 23 яслей; 35 бесплатных столовых; 16 домов для рабочих; 6 бесплатных ночлежных домов; дешевые летние колонии.

Благотворительностью занимались 334 общества.

Эти все цифры взяты из испанского Энциклопедического словаря Эспаза-Кальпе (т.53), в котором глава о Петербурге составлена, главным образом, по немецким источникам. Едва ли можно их заподозрить в преувеличении и пристрастном отношении к русскому царскому правительству!

Пророчески предвидя самые трагические последствия для России от вышеуказанной враждебности русской интеллигенции к Церкви и помазаннику Божьему, о. Иоанн в своих вдохновенных проповедях неустанно призывал общество одуматься, пока еще было не поздно.

Он был, как и патриарх Никон, горячий сторонник и ревнитель гармонического союза Церкви с государством, убежденным монархистом, считая русских императоров, получивших особую благодать Божью через помазание на царство, — единственными монархами на земле, могущими еще "удержать" темные силы зла, предвестников Антихриста.

6 мая 1902 г., в день рождения государя Николая II, о. Иоанн сказал: "Да через посредство державных лиц Господь блюдет благо мира Церкви Своей, не допуская безбожным учениям, ересям и расколам обуревать ее, и величайший злодей мира, который явится в последнее время — Антихрист, не может появиться среди нас по причине самодержавной власти, сдерживающей беззаконное шатание и нелепое учение безбожников . Апостол говорит, что дотоле не явится на земле Антихрист, доколе будет существовать самодержавная власть. Тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды, удерживающий теперь (2 Сол. 2, 7). И тогда откроется беззаконник, которого Господь Иисус убьет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего... (2 Сол. 2,8)".

Осуждая искажение самодержавия через учреждение конституции, в 1905 г. о. Иоанн сказал следующее: "Царство русское колеблется, шатается, близко к падению. Если в России так пойдут дела и безбожники и анархисты-безумцы не будут подвержены праведной каре закона и если Россия не очистится от множества плевел, то она опустеет, как древние царства и города, стертые правосудием Божиим с лица земли за свое безбожие и за свои беззакония. Везде измена, везде угрозы жизни и государственному имуществу. Бедное отечество, когда ты будешь благоденствовать? Только тогда, когда будешь держаться всем сердцем Бога, Церкви, любви к царю и отечеству и чистоты нравов... И чем бы мы стали, россияне, без Царя? Враги наши скоро постарались бы уничтожить и самое имя России, т.к. носитель и хранитель России после Бога, есть государь России, царь самодержавный, без него Россия не Россия . Царь, как получивший от Господа царскую державу, от Самого Бога есть и должен быть самодержавен...

Умолкните же вы, мечтательные конституционалисты и парламентаристы! "Отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн! потому что думаешь не о том, чтo Божье, но чтo "человеческое" (Матф. 16, 23), сказал Господь Петру, пререкавшему. Отойдите и вы, противящиеся Божию велению. Не вам распоряжаться престолами царей земных. Прочь, дерзновенные, не умеющие управлять и сами собою , но препирающиеся друг с другом и ничего существенного, полезного для России не сделавшие. От Господа подается власть, сила, мужество и мудрость царю управлять своими подданными...

Да бежат от престола все те, у кого сожжена совесть, у коих нет света правого, мудрого и благонамеренного. Бог призывает вас к этому великому делу благоустроения отечества. При этом помните, что отечество земное с его Церковью есть преддверие Отечества Небесного, потому любите его горячо и будьте готовы душу свою за него положить, чтобы наследовать жизнь вечную там" .

Так говорил этот великий праведник накануне крушения Российской империи. Слова его должны указать правильный путь нам, ревнителям возрождения православной Руси.

6. В преддверии мировой катастрофы

С памятью царя-мученика Николая II, павшего жертвой русских и международных сил за свое непоколебимое служение правде и верность союзникам, неразрывно связаны имена о. Иоанна Кронштадтского и Владыки Антония (Храповицкого).

Владыка Антоний был одним из образованнейших и культурнейших иерархов того времени. Молодым иеромонахом, по окончании академии, он уже начал свою педагогическую деятельность, одновременно отличаясь редким талантом проповедника и писателя. Нет области, которой не коснулся бы его живой ум и каждая строка творений Владыки Антония носит отпечаток его сильной и цельной личности. Для разбора его богословских, философских и апологетических сочинений потребовался бы особый труд. Как почитатель гениального автора "Бесов", Владыка Антоний написал "Словарь к творениям Достоевского", с эпиграфом: "Не должно отчаиваться", подчеркнув в нем пророческие мысли о России, его духовность, а также значение, придаваемое им Православию. Существует предание, что светлый образ Алеши Карамазова был навеян Достоевскому юношей Алексеем Храповицким156.

Владыка Антоний особенно ревностно содействовал повышению образовательского ценза духовенства. Через его руки прошли многочисленные будущие иерархи, русские и иностранцы. Среди них назовем, например, Сербского патриарха Варнаву, митрополита Михаила, митрополита Анастасия, митрополита Сергия Нижегородского (ставшего советским патриархом) и др. Имя Владыки Антония не замедлило прославиться не только в Восточной Церкви, но и в западном мире, где писания его стали широко известны и возымели большой авторитет.

Владыка Антоний, разбирая творчество Достоевского, не мог пройти мимо его идеи вселенскости Православия, сопоставленной с латинским принципом вселенскости папской власти. "Старец Зосима и монашество, — пишет он, — вот та организующая, но лишенная внешней гарантии сила, через которую по преимуществу Церковь простирает свое возрождающее влияние на жизнь . То и замечательно, что Достоевский противопоставляет организации Великого Инквизитора не силу организованной православной иерархии, не Правительствующий Синод и даже не Восточных патриархов, не русских ученых архиереев, а совершенно вне их активного влияния, выросшую из недр самой Церкви и народа, скромную монашескую общину близ уездного города".

Отступление и вырождение Латинской церкви он находит в том обстоятельстве, что она провозгласила гражданскую власть папы и тем выразила свое недоверие к пастырскому правлению нашего Вечного Первосвященника , Который, по Апостолу, всегда жив и может спасти приходящие через Него к Богу, имея непреходящее священство, то есть управлять Церковью и охранять ее непоколебимо от врагов.

А так как Христос близок там, где соединяются преимущество подвига и любви, то и благодатное влияние Церкви сосредотачивается не там, где высшая церковная власть или ученость, а где высшая святость157.

Заметим, что его современник писатель Владимир Соловьев, не в пример своему отцу — историку — использовал свой талант частично во вред Православию. В своих богословско-философских трудах, заманчивых по форме, Соловьев нередко высказывал еретические мысли, в частности о Софии, Премудрости Божией, позже претворившейся в богохульные теории о. Сергия Булгакова158. Так же увлекшись идеей воссоединения христианского мира, он за границей попал под влияние латинян и стал проповедовать в своем французском труде "Россия и Вселенская Церковь'" необходимость признания авторитета римского папы! Его глубокие мысли о грядущем Антихристе и конце света ("Три разговора") до самой его смерти († 1900) переплетались с подобными соблазнительными взглядами. Хотя умер Соловьев православным, писания его в пользу Латинской церкви до сих пор неустанно приводятся деятелями "восточного обряда" и многими римскими авторами как образец для русских, упорствующих в "схизме". Умирая же Соловьев ревностно молился... за еврейский народ!

Вл. Антоний в III томе "Полного собрания сочинений" (СПб, 1911) особенно сурово осуждает Соловьева, называя его униатом, плагиатом, хвастуном и... пьяницей.

Мы отметили в предыдущей главе, что Вл. Антоний высоко чтил патриарха Никона, как выдающегося первосвятителя не только Русской, но и всей Вселенской Церкви, особенно за его твердость в защите Церкви, канонического строя и знаменитой "симфонии властей".

Восстановление патриаршества, незаконно упраздненного Петром I, он считал чрезвычайно важной и неотложной задачей. Условия для выполнения этого казались весьма подходящими.

Действительно, к концу царствования Александра III — царя- миротворца — Россия была в зените своей славы и мощи. Достигнув после Русско-турецкой войны 1877—1878 гг. окончательного освобождения Балканских государств, Россия заканчивала век "крестовых походов", став общепризнанным фактором мирового равновесия. Под эгидой царей — помазанников Божьих — ширилась и укреплялась повсюду православная культура. Воссозданные в XIX в. монастыри и храмы свидетельствовали, как и расцвет старчества, о глубине веры народной, столь ревностно оберегаемой русскими государями.

Политически Российская империя подлинно могла рассматриваться всеми, как фактор мира, за сто лет ни разу не обнажив меча в корыстных целях. Обширная империя стала единственной европейской державой, чуждой каких-либо притязаний за счет других государств.

Оплакивая кончину Александра III, историк Ключевский говорил в 1894 г. следующее: "Европа признала, что царь русского народа был и государем международного мира и порядка, и этим признанием подтвердила историческое призвание России, ибо в России, по ее политической ориентации, в воле царя выражается мысль его народа, а воля народа становится мыслью его царя".

Эта "паксруссика" и побудила императора Николая II последовать примеру Александра I и укрепить навсегда мир среди народов. В 1898 г. государь поручил своим посланникам при западных дворах предложить свой проект созыва Мирной конференции. Главным предметом конференции было укрепление мира путем создания международного органа арбитража, долженствующего, в принципе, решать все спорные вопросы, могущие вызвать вооруженные конфликты между государствами. Проект был принят с известным скептицизмом и с характерным для западных наций недоверием к идеалистическим побуждениям русских государей. Как бы то ни было, в 1899 г. в Гааге представители 28 государств одобрили предложение Николая II и создали Международный Трибунал. Государства эти (за исключением Англии и Германии!) обещали воздерживаться от увеличения своих войск и прибегать к Гаагскому Трибуналу во всех случаях, угрожающих нарушению мира. Заметим, что инициатива государя встретила самый живой отклик в Ватикане.

Статс-секретарь папы Льва XIII кардинал Ромполла заявил, что "Европа совершила ошибку, положив в свое время (в XVII в.) за основание международных отношений право, основанное на силе: система эта и привела в тупик. Институция посредничества и арбитража является наиболее подходящим средством. Она во всех отношениях отвечает желаниям Св. Престола". В свою очередь, Лев XIII написал королеве Голландии следующее: "Мы полагаем, что такое дело входит в нашу компетенцию. Мы призваны не только давать моральную поддержку в этом случае, но и активно содействовать , ибо дело это чрезвычайно благородное по своей природе и интимно связано с нашим августейшим служением, в которое входит и посредничество мира, по воле Божественного основания Церкви и в силу многовековых традиций".

Что же касается места, занимаемого Россией в церковном мире, то оно к концу XIX в. было не менее значительным.

В первой части этого труда мы привели краткую справку касательно новых разделений, возникших в Латинской церкви в связи с провозглашением догмата непогрешимости римских пап.

Одной из крупных новых церквей, возникших из групп латинян, с Ватиканским догматом не соглашавшихся, была "Старокатолическая церковь". Отметим, что при образовании ее в Кельне в 1875 г. среди православных делегатов, особо приглашенных, находились и русские.

Расцвет православной культуры в Российской империи не мог не быть подчеркнут в этом новом родственном по духу лагере. Так, проф. Овербек написал на немецком языке сочинение: "Свет с Востока", приглашая всех обратить особое внимание на Православную Восточную Церковь и от нее одной ожидать великого религиозного обновления. Сам Овербек присоединился к Православию, после чего написал еще сочинение: "Назначение, указываемое Промыслом Православной России и ее признание к восстановлению Западной Православной Кафолической Церкви".

В Париже еще в 1867 г. появилось сочинение порвавшего с Римом священника Буассара — "Русская Церковь", в котором он пишет: "Если древность веры может свидетельствовать в пользу истины учения, то преимущество в этом отношении принадлежит Церкви Восточной. После пережитых ею превратностей судьбы, после перенесенных ею испытаний, эта Церковь вправе дать себе свидетельство, что она осталась неизменно верной своему исповеданию, неизменно сохранившую учение Апостолов и определения Семи Вселенских Соборов. Рассеянная от берегов Адриатического моря до отдаленных берегов Восточного океана и Америки, от льдов, окружающих Соловецкий монастырь на Белом море, до знойной равнины Египта и Аравии, где возвышается Синайский монастырь, Восточная Церковь представляет для размышления историка страницы, полные интереса, высоких уроков добродетели, благородных преданий и христианского героизма".

Для успешного завершения миссии, выпавшей на долю России, — одновременно обеспечить "мир всего мира" и охранять Православие, необходимо было восстановить патриаршество и нарушенную Петром "симфонию властей", без патриарха немыслимую. Об этом уже давно толковали в Восточных Церквах.

Когда благодаря Владыке Антонию вопрос о патриаршестве был поднят официально, государь немедленно изъявил на это свое полное одобрение. Николай II был ревностным христианином, глубоко верующим, прекрасным семьянином и преданным своему долгу правителем.

Для проведения в жизнь проекта Всероссийского Собора было созвано сперва Предсоборное Присутствие (6 марта 1906 г.), работа которого продлились почти два года. Главнейшие решения его были следующие: автономность Церкви; предоставление епископам права избрания патриарха и состоящего при нем Синода в расширенном составе; патриарху быть подсудным только всем другим патриархам, а не собору своих епископов; восстановление древнего патриаршего права "печалования" перед государем и т.д.

Измененная же при Павле I (см. § 3) статья 64 основных Законов (42, издания 1892 г.) получила следующею окончательную форму: "Император как православный государь есть защитник господствующей Церкви и охранитель ее благоустройства", а 65 гласила: "В отношении Православной Церкви, самодержавная власть действует в согласии с признанным ею Всероссийским Церковным Собором, постоянным Священным Синодом и предстоятелем Православной Церкви — патриархом".

Так было навсегда отброшено установление Синода светской властью и церковное управление вновь согласовалось с канонами Вселенской Церкви. Проект этот был рассмотрен и одобрен профессорами-канонистами: Бердниковым, Остроумовым, Алмазовым и Красноженом.

Государь проявлял большое участие и интерес к работам Предсоборного Присутствия.

Тем временем, как бы готовясь к предстоящему торжеству, соборному избранию патриарха — Земля Русская украшалась новыми святыми, в ней просиявшими. В их прославлении так же деятельно участвовал государь. Приведем список этих святых в хронологическом порядке. При Николае II состоялись прославления:

1896 г. — св. Феодосия Углицкого, архиепископа Черниговского;

19 июля 1903 г. — преп. Серафима Саровского (в присутствии царской семьи);

1909 г. — св. Анны Кашинской;

1910г. — преп. Евфросинии Полоцкой;

1911 г. — св. Иоасафа, еп. Белгородского;

1913 г. — св. Гермогена, патр. Московского;

1914г. — св. Питирима, еп. Тамбовского;

1916г. — св. Иоанна, митр. Тобольского и Сибирского.

Кроме того, в 1897 г. было установлено местное празднование пресвитеру священномученику Исидору и 72 мученикам, с ним в Юрьеве в 1472г. от латинян смерть приявшим, а в 1911 г. восстановлено церковное почитание преп. Евфросина Синозерского.

Рескриптом от 12 января 1909 г. митрополиту Антонию С.- Петербургскому государь выразил свое желание установить ежегодное поминовение о. Иоанна Кронштадтского, только что скончавшегося; в рескрипте о. Иоанн величается: "великий светильник Церкви Христовой и молитвенник Земли русской, всенародно чтимый пастырь и проповедник".

Придавая большое значение деятельности церковных братств, Николай II особенно ее поощрял. Под его высочайшим покровительством развивались следующие братства: древнее Виленское Свято-Духовское, Холмское Свято-Богородицкое, Острожское Кирилло-Мефодиевское, С.-Петербургское Николаевское, Костромское Александровское, Костромское Свято-Никольское и др.

В 1912 г. для разработки важнейших решений, вынесенных Пред- соборным Присутствием, было назначено особое совещание.

Увы! война и революция помешали Всероссийскому Собору собраться до падения царского престола. Революция, подготовленная бессовестными заговорщиками в угоду международным темным силам, был предрешена задолго до отречения 1917 г., равно как и гибель помазанника Божьего, православного императора. Вопреки выдумкам наших революционных писателей, а также иностранцев, русская революция вовсе не произошла из- за того, что якобы земля принадлежала помещикам-дворянам.

Согласно советской статистики, дворянство владело всего 10% земель, тогда как французской знати в 1788 г. принадлежало 50%!

Поместный Собор Русской Церкви — предмет долголетних попечений государя и Владыки Антония — был, наконец, созван летом 1917г. До избрания патриарха Вл. Антоний прочел членам Собора ряд подготовительных докладов, подчеркивая ответственность совершаемого торжественного акта. Темой докладов было 34-е Апостольское правило (см. ч. I, гл. 1), а также житие и значение для Церкви патриарха Никона, пострадавшего за те самые канонические права, которые ныне восстановлялись.

Владыка Антоний обратил внимание архиереев на глубокое понимание Никоном сущности патриаршей власти, вполне тождественное учению св. Отцов Церкви и Вселенских Соборов. Наконец, под его водительством члены Собора совершили паломничество в Воскресенский монастырь на гробницу патриарха-страстотерпца.

При выборах трех кандидатов в патриархи, четыреста голосов получил митрополит Харьковский Антоний, двести — архиепископ Арсений Новгородский и сто пятьдесят митрополит Московский Тихон. Слепой схимник, старец Алексий, специально вызванный из затвора, во время богослужения в храме Христа Спасителя вынул жребий Владыки Тихона.

Новоизбранный патриарх был облечен в зеленую мантию патриарха Никона и белый куколь, и митрополит Антоний от лица российского епископата горячо его приветствовал. Так после 217- летнего перерыва завершено было великое историческое дело восстановления канонического строя Русской Поместной Церкви.

Одним из первых актов Святейшего Тихона было торжественное проклятие большевистской власти. В своем послании к верующим от 19 января 1918г. патриарх самоотверженно провозгласил следующее: "Заклинаем вас — верных чад Православной Русской Церкви — не вступать с такими извергами рода человеческого в какое-либо общение: "измите злого от вас самих" (1

Кор. 5,13). Враги Церкви захватывают власть над нею и ее достоянием силою смертоносного оружия, а вы противостаните им силою веры вашей, вашего властного народного вопля. А если нужно, то и пострадать для дела Христова зовем вас, возлюбленные чада Церкви, зовем вас на эти страдания вместе с собой".

Так для Русской Церкви началась жестокая эра мученичества, не закончившаяся еще до сих пор. Воодушевленные патриархом иерархи, монахи и священники, а также и паства, смело исповедовали пред слугами сатанинской власти свою непоколебимую веру, идя на страшные мучения и в ссылку, и давно сияют, как драгоценные камни пред Престолом Всевышнего, свидетельствуя, что они "подвигом добрым подвизались" до конца.

Не менее ярко сияют там и имена царственных мучеников, изменою преданных изуверам и прошедших тягчайший крестный путь безропотно, поражая жестоких палачей своей неизменной любовью, благочестием и всепрощающим смирением.

Узнав об убийстве царской семьи, патриарх Тихон открыто заклеймил большевиков кличкой палачей в смелой проповеди, произнесенной им в Московском Казанском соборе.

Так, из величайшего замысла государя и Владыки Антония — восстановления нарушенной "симфонии властей", волею судеб, удалось провести в жизнь лишь первую ее часть. Вторая остается заветом царя-мученика будущей воскресшей царской власти в обновленной покаянием Российской империи.

Не суждено было также митрополиту Антонию, главному борцу за патриаршество, занять патриарший престол, на который его призывала вся русская Церковь. Очевидно, Провидение сохранило его для не менее ответственного служения — стать в изгнании основоположником и первоиерархом русской Зарубежной Церкви. Господь продлил дни его, видимо, для того, чтобы спасти до лучших времен традиции Русской Церкви и дух ее, плененный безбожной властью в СССР.

До самой смерти своей в 1936 г. в гостеприимной Югославии короля-мученика Александра I митрополит Антоний не переставал взывать к мировой совести, указывая на необходимость всеобщей борьбы с сатанинской властью Советов, полонившей Россию. В своих посланиях он неустанно предупреждал о страшной опасности, грозящей всему миру в лице коммунизма.

Своих же духовных чад — русских эмигрантов — митрополит призывал к единению вокруг Соборной Церкви и исторической монархической идеи, в которой веками жила и крепла Святая Русь.

Большим вниманием и уважением митрополит пользовался до самой смерти у своего бывшего ученика — святейшего патриарха Сербского Варнавы. Ценные воспоминания о митрополите Антонии написал известный проф. Ф.В.Вербицкий, долголетний лейб-медик короля Александра, а также архиепископ Никон (Рклицкий), написавший многотомное "Жизнеописание" блаженнейшего митрополита Антония.

Благодаря митрополиту Антонию и преемнику его — ученику и другу — митрополиту Анастасию (кстати, ближайшему его сотруднику по предсоборным комиссиям), русское Зарубежье сохранило в большинстве незапятнанной свою веру, несмотря на все горести и испытания беженского бытия. Соборная Церковь, вдохновленная митрополитом Антонием, все же остается по его заветам главным стержнем единения всех русских людей "в рассеянии сущих", чающих воскресения своей многострадальной родины.

Что же касается последствий крушения царской России для мира, теперь они для всех становятся очевидными.

Винстон Черчилль пишет в своей книге "Русская катастрофа — Россия и царь": "Ни к одной нации судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну уже в виду пристани. Отчаяние и предательство похитили власть как раз в то время, когда труд был завершен. Теперь принято поверхностно отметать царский режим как близорукую, испорченную и неспособную тиранию. Но наблюдение за тридцатимесячный период войны должно исправить это неглубокое мнение и уяснить действительное положение. Мы можем судить о могуществе Российской империи по тем боям, которые она выдерживала, по пережитым ею бедствиям и по тому, как она оправилась. В жизни государя на его главу ложится позор или честь результата борьбы за существование государства. Почему же в этом строгом испытании отказывать императору Николаю II? Он совершал ошибки, но какой же правитель их не совершал? Он не был ни великим полководцем, ни великим властелином, но был лишь обыкновенным человеком, правдивым, милостивым, поддерживаемым во всей своей повседневной жизни верою в Бога. Но тяжесть высших решений сосредоточивалась на нем. Ему приходилось быть компасной иглой: война или мир? Наступать или отступать? Демократизировать или держать крепко?Уступить или настаивать — вот поле сражений императора Николая II. Почему же он за это не заслуживает чести? Несмотря ни на какие ошибки, режим, который он собою олицетворял, и собою завершал, и придавал ему жизненную силу, в то время уже выиграл войну для России. Но его решили свергнуть. Вмешалась темная рука, управляемая предательством и безумием. Ушел царь. Предайте его все и всё, что он любил, предайте его ранам и смерти, преуменьшайте его заслуги, извращайте его поступки, предавайте его поруганию... но скажите: кто другой оказался способным после него? Кто повел русское государство? Оно упало после него навзничь!"

Как по пророчеству св. Иоанна, с исчезновением "удерживающего" для России настали худшие испытания, так и во всем мире, с гибелью России сразу же ощутилось нарушение всеобщего равновесия. Войны, революции, невиданные доселе экономические кризисы и катаклизмы, а вместе с этим — упадок всякой общественной и политической морали, озверение и человеконенавистничество привели сегодняшний мир к апокалиптическим временам. Люди изверились и готовы стать жертвой любого политического обмана.

Особенно красноречиво выразил это состояние растерянности итальянский профессор Гилиельмо Ферреро, написавший в 1933 г. в статье "Прежняя Россия и мировое равновесие" следующее: "Мы слишком забыли, что Россия с 1815 до 1914 г., в течение ста лет была великой силой Европейского равновесия . Никто больше не думает об империи царей, как если бы она исчезла совершенно на подобие Римской и Византийской. Однако следствие ее крушения едва только еще начинает чувствоваться. То, что важно для мира, это не то, что в Кремле засели Советы, а то, что там нет больше царей . Чтобы в основе переделать дух и установления современной цивилизации, надо что-то другое, а не их законы, их полиция и их экзегезы в марксизме.Но уже в течение пятнадцати лет, как цари не дают Европе и Азии в дар ежедневно мир и порядок, страх войны и беспорядок только растут.

Европа и Америка ничего не находят, чем заменить политику равновесия, которая в течение столетия 1814-1914 регулировала жизнь Европы. Я повторяю: дезориентация всего Запада, вызванная крушением империи царей , есть событие тем более важное, что оно проходит почти совершенно незамеченным. На Западе еще не дали себе в этом отчета; дипломатия и правительства его, по-видимому, игнорируют. Не стараются ли они восстановить старое равновесие, как будто еще существуют условия, делавшие его возможным в 1814-1914 гг.?

Это только новое доказательство той мысли, что и Европа, и Америка должны понять, если хотят обрести путь спасения (хотя бы эта истина была малоприятна для нашего самолюбия), что Запад в течение столетия жил, в смысле мира и порядка в мире, всецело непризнанным и не принятым наследием Венского конгресса. Ибо оттуда вышла политика царей; последняя сопутствовала истории XIX в. до самого порога мировой войны, но Россия еще в 1914г. была последним пережитком этого конгресса, единственным из великих европейских государств, конституция которого с 1814г. не подвергалась никаким существенным изменениям.

Очевидно, что одним из оснований, почему великая политика равновесия 1814-1914 гг. была легка и плодотворна, это то, что ее проводило правительство, облеченное полнотой власти во всех вопросах иностранной политики. Эта огромная военная держава, основанная и управляемая мечом, наполовину западная, стала также на страже порядка и мира в Азии" ("Illustration", 21. 1.1933).

Так этот авторитетный западный экономист, касаясь лишь политической, а не духовной сущности России, совершенно объективно подчеркнул ее значение для "мира всего мира". Как мы показали, Россия приобрела таковой вес в мировом масштабе, преимущественно благодаря христианской культуре, ее создавшей, и православной монархии. Следовательно, непременным условием для чаемого всеми умиротворения и возврата утерянного миром с 1918 г. равновесия является возрождение православной Российской империи.

В настоящий момент подобное утверждение может показаться утопией, тем более, что мир прогрессивно поглощается теми же темными, сатанинскими силами, что погубили Россию. Мы находимся накануне катастрофы. Однако пути Господни неисповедимы и сила молитвы беспредельна, следовательно, и чудодейственна.

Кроме того, разве не чудо и не признак особой благодати Божией сохранение в русском народе, столько лет гонимом, веры в Бога, несмотря на все изощрения антирелигиозной пропаганды? Разве не чудо — сохранение в этих чудовищных условиях семейной морали, совести и даже монархического самосознания? Во всем этом весь мир смог убедиться после Второй мировой войны, когда на Запад проникли сотни тысяч русских Д.П.

Да, Видя это, можно верить в конечную победу православной идеологии, чудом сохранившейся где-то в недрах новой Катакомбной Церкви, как некогда в символическом граде Китеже — русской легенде.

Повторим же с верой завет великого аввы, нашего блаженнейшего митрополита Антония: "Не должно отчаиваться, ибо мы русские — с нами Бог