Чара силы

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Следы всадников не успели остыть, когда нежить- гонец мягко опустилась на камни над развороченной пещерой Ехидны. Не складывая крыльев, она огляделась по сторонам. Чуткое обоняние улавливало запах людей и лошадей, но они уже покинули это место. Тот человек тоже был здесь, и не один.

Нежить обреченно вздохнула и обернулась — сзади уже подъезжали всадники. Несколько десятков наемников — настоящая нежить никогда не сядет на лошадь — ехали сомкнутым строем, а вперед вырвались еще двое — молодой мужчина в темном доспехе и красивая стройная женщина в мужском наряде с рассыпавшимися по плечам медно–блестящими волосами.

Кощей и Яблоня издалека заметили место приземления нежити и торопили коней.

— Она правильно вывела, — кричала на скаку женщина. — Ехидна должна жить где‑то здесь! Это ее любимые места — горы и река рядом! Скоро ты получишь своего Даждя!

На всякий случай часть всадников обогнали повелителя, первыми выезжая к реке. Когда Кощей и Яблоня осадили коней на склоне, несколько слуг уже спустились к воде.

— Мой повелитель! — крикнул один из них. — Здесь только что были люди!

— Ну и что? — откликнулся Кощей.

— Но их следы ведут оттуда. — Воин указал на склон горы.

Вдруг лицо его перекосилось от удивления и ужаса.

— О боги! — прошептал он и опрометью бросился куда‑то в сторону. Остальные поспешили за ним.

Кощею сверху, с крутого обрыва, была видна только россыпь камней. Сердито ворча, что ему достались непонятливые слуги, которые, как дети, бросились на что‑то смотреть, и никто не удосужился объяснить своему повелителю, что к чему, он осторожно стал съезжать вниз. Непривычная к подобным спускам — лошадь оседала на задние ноги и упиралась. Яблоня поступила умнее — она спешилась и свела своего скакуна вниз в поводу, вскочив в седло лишь на террасе.

Там уже столпились наемники, во все глаза глядящие на что‑то в камнях. Перед Кощеем и Яблоней расступились молча, давая дорогу.

Конь Кощея сделал всего несколько шагов и остановился сам, не слушая повода. Но всадник и не думал пришпоривать<его — он смотрел на открывшееся ему зрелище.

Поотставшая немного Яблоня поравнялась с ним и ахнула, закрывая лицо руками.

Перед ними на камнях лежало тело молодой сильной женщины в изодранном розово–белом платье с золотистым узором. Светлые, почти белые волосы рассыпались, образуя настоящий ореол вокруг ее бледного, искаженного ужасом и болью лица. Видно было, что с нее силой срывали украшения — серьги вырывали из ушей с кровью, стаскивали браслеты и, ломая пальцы, сдирали перстни.

Но страшнее всего было ее изуродованное горло — оно представляло собой настоящее кровавое месиво, из которого торчали обломки костей и хряща.

— Кто это?.. — выдохнула Яблоня, когда нашла в себе силы взглянуть. — Кто это сделал?..

— Это она? — почему‑то спросил Кощей. Он никогда не видел Ехидны раньше.

Яблоня только кивнула, стискивая зубы. На глазах ее появились. злые слезы.

— Я отомщу, — прошептала она, сжимая кулаки. — Я найду его и отомщу…

— Кому? — спросил Кощей, хотя догадывался об ответе.

— Ему! Этому твоему Даждю! — зло выкрикнула женщина. — Я разыщу его и уничтожу! Он мой! Он узнает, что такое убивать сестру Яблони! Он узнает, каково это — убить дочь самой Змеихи!.. Он на коленях будет умолять меня о прощении! Он…

Она еще что‑то выкрикивала, захлебываясь слезами, но Кощей не слушал ее. Он во все глаза смотрел на мертвое тело. Ехидна была его сестрой. Теперь Даждь был виновен перед ним еще в одном преступлении, и он не отделается легкой смертью.

Решившись, Кощей натянул повод коня. Храпящее животное попятилось прочь от трупа.

— Захоронить, — отдал Кощей короткий приказ воинам. — А потом в путь. Мы должны нагнать его во что бы то ни стало!

— Нагнать и уничтожить! — закричала Яблоня, первая галопом направляя своего скакуна вверх, на равнину.

Через несколько минут были обнаружены следы, и отряд отправился в погоню. На сей раз вперед вырвалась жаждущая кровной мести Яблоня.

Дикие горы встали перед тремя всадниками неожиданно, хотя накануне все указывало на то, что дорога пошла вверх. Но их не зря называли Дикими — они появились, как лихие люди выскакивают из засады, разом перегородив дорогу.

Три всадника натянули поводья, останавливая коней. Горы стояли перед ними, словно стены. Внизу, у их подножия, теснились кусты и. деревья, образуя непроходимые заросли, но за каменные стены цеплялись только хилые кривые кустики. Зелень виднелась и на самом верху, куда добраться было делом уж вовсе немыслимым.

— С лошадьми не пройдем, — сказал Даждь. — Я родился в горах — знаю. Мы оставим их тут — мой Хорс присмотрит за ними лучше любого табунщика.

Он уже вынул ногу из стремени, готовый спешиться, когда над ним зашумели крылья.

— Погоди, хозяин! — заорал Гамаюн заполошно, снижаясь, как хищник, кругами. — Посиди! Я живо проход сыщу! Я скоро!.. Эх, куда вы без меня!

— Эй, мы тебя не звали! — прокричал ему вдогон Даждь, но Гамаюн его не слушал.

Эта полуптица преследовала их всю дорогу, исчезая только затем, чтобы поохотиться. Порой остатки трапезы Гамаюн приносил к костру — в такие ночи он на правах спутника сидел на каком‑нибудь дереве и дремал, совершенно не замечая, что на него посматривают косо.

Индрик белым пятнышком маячил где‑то наверху — когда он успел взобраться, никто не заметил, но теперь он терпеливо ждал людей на вершине.

Шелест крыльев был сигналом возвращения Гамаюна. Он летел к троим всадникам стрелой, словно хотел врезаться в них.

— Нашел! — верещал он. — Нашел!.. Хитрая зверюшка этот Индрик! Сам по боковой тропе влез! Она тут недалеко — даже я на своих кривых ногах по ней пройду, а ваши кони — так запросто! Пошли, покажу!

Гамаюн шумел и суетился так, словно сам проложил эту тропу. В течение всего подъема, даже сбивая дыхание, он упорно ковылял подле Хорса и трещал без умолку, при этом стараясь следить за всеми тремя людьми. Иногда он вылетал на разведку, потом возвращался и докладывал, сколько еще осталось до вершины. При этом ему было решительно все равно, что люди не разговаривают с ним.

Индрик встретил их на вершине в начале извилистой тропы, уходящей куда‑то в беспорядочное нагромождение скал. Глаза его мерцали загадочным алым огнем, но он молчал. Смерив запыхавшихся людей и полуохрипшего от болтовни Гамаюна оценивающим взглядом, он развернулся и рысью потрусил по тропе.

— Эй! Так нельзя! — завопил вслед ему Гамаюн. — Хоть бы отдышаться дал! Ему‑то хорошо, — продолжал возмущаться он, тяжело, как глухарь, взлетая в воздух, — отдохнул в холодке. А нам‑то каково, а? Он о хозяине моем подумал? Зверь!

Индрик остановился и через плечо обернулся на болтуна. Он не издал ни звука, только недовольно покачал головой, и Даждь не выдержал.

— Слушай‑ка, ты! — окликнул он Гамаюна.

Тот немедленно шлепнулся под копыта Хорса.

— Да, хозяин? — весело воскликнул он.

— Спасибо тебе за тропу, — ледяным тоном промолвил Даждь, — и за то, что ты кое–чем… помогал нам в дороге. Но не будешь ли столь любезен пообещать мне кое‑что?

Агрик сбоку взглянул на Даждя — у всегда спокойного витязя на скулах играли желваки, а пальцы судорожно тискали повод. Но Гамаюн не заметил и расшаркался, загребая крыльями по земле:

— Да все, что угодно! Хоть убить родную мать!

— Этого не надо! — торопливо остановил его Даждь. — Так и быть, следуй за нами, но потом, когда мы наберем воды, ты можешь убираться. Считай, что ты сполна отплатил нам за спасение. Обещай мне это!

Гамаюн открыл рот, но овладел собой и фыркнул.

— Что ж, — самоуверенно заявил он, — так и быть, хозяин! Была не была! Я согласен!

Кивнув ему, Даждь тронул коня и поскакал за Индриком.

Тот вел трех всадников нехожеными тропами, легко, как пушинка, прыгая с камня на камень. Лошади еле поспевали за ним.

Горы окружали их, поднимаясь все выше и выше. Скоро они казались бесконечными стенами, смыкающимися у всадников над головой. Ни единой травинки не росло на голых камнях — на дно ущелья не попадало ни капли солнца. Только где‑то наверху виднелся слабый свет.

Индрик спешил, предоставив своим спутникам самим выбирать дорогу в россыпях валунов. Ущелье ветвилось, образуя лабиринт, и приходилось следить в оба, чтобы не свернуть куда не надо.

Но вот стены раздались, стали ниже. На дно ущелья упали лучи закатного солнца, выкрасив скалы в розовый и алый цвета. Оно становилось все шире и шире. Индрик уже не прыгал по камням в свое удовольствие, а рысил впереди, гордо подняв голову.

Вдруг он приостановился, на мгновение обернулся назад, убедился, что спутники следуют за ним, и припустил таким отчаянным галопом, что всадники едва не потеряли его из виду.

Как белая молния он вырвался из ущелья и помчался к одинокой скале, что поднималась впереди. У всадников не было и мгновения, чтобы окинуть гору взглядом — припав к гривам лошадей, они мчались за единорогом.

У подножия горы им пришлось сдержать коней — здесь разрослись стланики. Индрик исчез в зарослях. Впереди в тишине что‑то тихо звенело, как звенит только падающая струнка воды. Перейдя на шаг, лошади осторожно пробирались на звук.

Заросли расступились, и первым, кого всадники увидели, был Гамаюн. который с независимым видом сидел на камнях, греясь в лучах заката. Он услышал топот копыт, обернулся и задорно подмигнул Даждю:

— Не подвел, хозяин! Вывел, куда надо!.. А ты сердился…

Даждь глянул туда, куда Гамаюн указывал крылом.

Откуда‑то с вершины горы, уходящей под облака, по камням прыгала тонкая блестящая струя. Ударяясь в огромный гладкий валун, она разбивалась на сотни мельчайших брызг с тем самым звоном, на который и выехали всадники. Капли скатывались по бокам валуна в неглубокое озерко, вокруг которого кольцом свернулась пестрая змея.

Увидев ее, Агрик побелел и отшатнулся.

— Еще одна, — прошептал он.

Но остальные не успели ни приготовиться к бою, ни испугаться — подле змеи на валуне как изваяние стоял Индрик. Голова змеи лежала у копыт зверя, а тот склонился к ней. Со стороны казалось, что они о чем‑то тихо беседуют.

— Насколько я знаю, — открыл рот Гамаюн, — змея сторожит источник в отсутствие Индрика. Они вечно спорят между собой, кто более достойно исполняет это дело…

— Тебя не спрашивают, — тихо молвил Даждь.

— Но пока и не прогоняют, — ухмыльнулся Гамаюн.

В это время Индрик вскинул голову и обратил ~ взгляд своих непроницаемых глаз на людей. Змея тоже посмотрела на них и вдруг медленно сползла с валуна.

— Ждите, — послышался голос Индрика.

Шурша чешуей, змея проползла мимо всадников п исчезла в зарослях. Индрик проводил ее долгим взглядом и улегся на валуне. Капли воды упали на его шкуру и она заблестела сотнями искр.

— Подойдите, — позвал он.

Даждь немедленно спешился, нашел в тороках чару и, прижимая ее к груди, подошел к озерку. За ним приблизились Дунай и Агрик. Индрик смотрел в небо.

— Отдавая вам, смертные, воду Горы, — прозвучал его голос, — я нарушаю закон. Не должно поворачивать вспять время, возвращать к жизни тех, кто однажды умер. Сама мысль об этом — есть нарушение закона мира. Я должен исполнить мой долг перед вами, ибо та, что держала меня взаперти, совершила больший грех, нежели вы. Но она, — Индрик, очевидно, имел в Виду змею, — может решить, что вы совершили преступление. Тогда вам придется плохо — она покарает вас, и я не смогу вас защитить, а убить сторожа источника нельзя… Берите воду, но помните мои слова!

Даждь молча поклонился зверю, принимая его суд, и встал на колени. Индрик вдруг наклонил голову.

— Слушай, что скажу я, — окликнул он витязя. — Ты не сможешь исполнить задуманного, если не будешь знать главного. Я вижу, что ты пытался уже наполнить сию чару, но тебе это не удалось.

— Ты прав, — ответил Даждь. — В нее наливали вино…

— Это все равно. Запомни — оживить чару эту может только то, что наполнит ее до краев. Я не знаю, что это будет — вода из этого источника, кровь или роса. Если не получится сразу, попробуй что–ни- будь иное, но лишь сама чара знает, что пробудит ее к жизни. Понял ты меня?

Даждь двумя руками взял чару и опустил ее в озеро.

— Я понял, — сказал он. — И готов.

Погрузив Грааль в воду полностью, он почерпнул ею из озера и поднял — для того, чтобы увидеть, что чара осталась пустой. Только внутри, на дне, мерцала крошечная, как росинка, капелька. Еще дважды повторил то же Даждь — но чара так и не наполнилась.

Подошедший сзади Дунай пристально следил за ним через плечо.

— Но если живая вода не способна оживить эту чару, — вымолвил он, — то что тогда?

— Не сомневайся — это та самая вода, что нужна тебе, — ответил ему Даждь, — но не та, что нужна мне. Мой путь еще не закончен.

Не спуская глаз с пустого дна чары, он встал и пошел к лошадям. Дунай быстро достал небольшой кувшин, зачерпнул воды и, обмотав горлышко тряпицей, поспешил следом за Даждем.

Индрик проводил их долгим взглядом.

— Берегитесь змеи, — прозвучало его напутствие, когда все трое повернули прочь.

Обратный путь оказался длиннее. Кончился второй день пути, а вокруг все еще вставали горы, но уже не те ущелья, по которым они явились сюда, а просто склоны, поросшие низкорослым лесом.,

Наутро третьего дня, когда всадники только- только пустились в путь, тишину гор внезапно нарушил далекий низкий звук, напоминающий раскат грома.

Все трое разом вскинули глаза на небо, но оно было чисто и безмятежно. Ни единого облачка не виднелось в яркой синеве.

Звук повторился, но теперь он прозвучал гораздо ближе и напоминал что‑то очень знакомое.

— Змея! — первым воскликнул Дунай, подпрыгивая в седле. — Дождались!

Он выхватил меч, перекинул щит вперед и завертел коня на месте, уже ожидая нападения.

— Ты в этом уверен? — окликнул его Даждь.

— Конечно! Помните, что Индрик нам на прощание у озера сказал?.. Змея могла рассердиться на единорога и пойти по нашим следам. Тебе приходилось сражаться с большими змеями?

— Да, случалось, — тихо ответил Даждь. Выпрямившись в седле, он настороженно слушал — странный звук неуловимо приближался, но трудно было понять, откуда он исходит.

Гамаюн, хотя его никто не просил, опять вылез вперед.

— Я слетаю? — крикнул он, поднимая пыль крыльями. — Гляну, что и как?.. Ну, я полетел!

И, не дожидаясь ничьих слов, он сорвался с места.

Агрик нерешительно потянул из ножен меч.

— Будем драться? — спросил отрок.

Не знаю, — промолвил Даждь. — Если у Гамаюна хватит ума не попасться преследователю на глаза, то, может, все и обойдется. Послушайте — шум идет прямой полосой. Можно просто посторониться!

Всадники прислушались — из‑за склонов доносились раскаты громового рева, перемежающегося хриплыми стонами. В них уже явственно слышалось что‑то знакомое, но эхо искажало голос. Зато можно было определить направление — рев и вой доносились сбоку, поперек хода всадников, из леса на склоне.

В небо взмыл с истошным воплем Гамаюн и закружил над приближающимся гостем, сопровождая его. Он что‑то кричал на лету, но разобрать его вопли было трудно.

— А ведь он ведет его прямо на нас! — догадался Дунай. — Вы только посмотрите!

Но уже и так было видно, что птица приближается, а вслед за нею сквозь чащу движется какая‑то огромная масса. Теперь, с близкого расстояния, звуки напоминали рев взбешенного быка.

— Вот дрянь! — не выдержал Даждь. — Предал, пернатый болтун!

— Ты поговоришь с ним потом, — оборвал его Дунай, — а пока надо со змеей кончать. Чур, я первый!

Подхватив копье и поудобнее взяв щит, он всадил шпоры в бока своего коня и с криком поскакал навстречу темной массе.

Агрик тревожно оглянулся на Даждя:

— А мы что, хозяин?

Даждь достал из ножен меч.

— Придется помочь.

В это время Гамаюн обернулся через плечо, вымеряя расстояние, и увидел несущегося на него во весь опор Дуная. Застыв в воздухе, он в следующую минуту ринулся с отчаянным криком.

— Стой! Не сметь!

Сложив крылья, он камнем упал на скачущего витязя я вонзил когти в его кольчугу. Дунай покачнулся, роняя копье. Мчащийся жеребец его запнулся на бегу, завизжал и рухнул вместе с седоком и его противником.

Потрясенные его падением, Даждь и Агрик поскакали туда и явились в тот самый момент, когда Дунай уже поднялся. Его дрожащий жеребец отбежал в сторону, вздрагивая всем телом, а Дунай отчаянно наскакивал на Гамаюна, который оборонялся от его выпадов крыльями и голосил при этом так, словно на него напали убийцы.

— Хозяин! — заверещал он, заметив Даждя. — Спаси! Я не виноват!

Но витязь не успел и пошевелиться. Как раз в этот миг полог леса раздался, и к сражавшимся вышла огромная корова, черная как ночь. Остановившись на опушке леса, она вскинула лобастую голову — и прозвучал тот самый рев, который путники слышали накануне.

Гамаюн и Даждь увидели ее одновременно, но если витязь просто застыл, не веря своим глазам, то полуптица ринулась к корове с отчаянным воплем:

— Вот они! Вот они! Я про них говорил!

Дунай круто развернулся, готовый к новой схватке.

— Смотри, как я разделаюсь с твоим змеем… — начал он, но увидел корову и остолбенел, хлопая глазами.

Черная корова была почти на локоть выше в холке самого Хорса и в три раза толще. Ее огромные рога, лирообразно изогнутые, грозно торчали вверх, фиолетовые глаза строго оглядели всех по очереди и остановились на Дажде.

— Как я понимаю, здесь кто‑то хочет со мной сразиться? — прозвучал неожиданно высокий грудной голос.

Дунай, стоящий в боевой стойке с оружием наготове, ахнул и выронил меч и щит, безвольно опустив руки.

— Не может быть, — прошептал он пораженно. — Корова…

— И не просто корова, — откликнулся Гамаюн с оскорбленным видом, обращаясь к Дунаю, — а сама владычица Земун–небесная… А ты — «змей, змей»!.. Чуть меня не прирезал… Хозяин, да скажи хоть ты ему!

Даждь спешился, приблизился на несколько шагов и отвесил корове почтительный поклон.

— Приветствую тебя, Земун! Честью прошу — не сердись на нас. Не со зла мы, от незнания!

Черная корова свысока поглядела на его склоненную голову.

— Я не сержусь на вас, — промолвила она кротко. — А на тебя в особину — я знаю, как ты к Велесу относишься…

— Я нарочно ее к вам вывел, — бесцеремонно перебил Гамаюн. — У нее беда, ей помочь надо!

Люди опять вскинулись на болтуна, но, услышав про несчастье, забыли о нем. Корова глубоко вздохнула, понурившись. Огромная слеза повисла на ее реснице.

Даждь подошел вплотную и осторожно снял слезу.

— Поведай нам твое горе, — попросил он. — Ты всегда была добра ко мне, я постараюсь тебе помочь.

— Конечно, я благодарна тебе за эти слова, — ответила корова, — но помочь мне никто не в силах… Ты же знаешь, витязь, что ежегодно по весне рожаю я дочь, телочку, Велесу сестру. В этом году все повторилось, как всегда. Родилась у меня телочка — как и я, черная, лишь на лбу белая звездочка. Росла она здесь, в горах, на сочной траве да материнском молоке, а три дня назад налетели всадники — люди и нежить вместе. Меня отогнали, а дочку мою–убили и с собой унесли…

Земун замолчала и отвернулась.

Пораженный Даждь сжал кулаки.

— Кто мог сотворить такое? — воскликнул он. — Мать–владычица, знаешь ты их? Хоть раз видела ль?

— Нет, — вздохнула Земун.

— Ну хоть что‑нибудь! Как мне найти их, чтобы отплатить? Хоть одну примету!

— Примету? — Земун грозно подвигала челюстями. — Имя предводителя я вроде слыхала, хотя и не уверена… О каком‑то Кощее они все твердили, хотя мне не до этого было. Вот разве это. Но поможет ли?

— Даждь задумчиво потер лоб. — Где‑то я уже слышал это имя, — произнес он. — Вспомнил!.. Ехидна мне говорила, что ее братец, Кощей, за мной охотится! Зачем — того она не ведала, но если это так, то в горы он по моим следам пробрался… Благодарствуй, Земун–влады- чица, и не горюй. Повстречаю Кощея — отплачу за твое горе!

Еще раз поклонившись корове, он решительно направился к своему коню.

— Погоди‑ка, друг, — остановил его Дунай. — Да ты, никак, решил за этим Кощеем охоту устроить? А твое ли это дело? Ты ж вроде как должен сыскать, чем чару свою наполнить?.

— Чару? — встрепенулась Земун. — Какую чару?

Не отговариваясь, Даждь достал из тороков Грааль, показал его корове и поведал ей всю историю, все приключения вплоть до сегодняшнего дня. Земун внимательно осмотрела чару.

— После гибели моей дочери осталось в моем вымени молоко, — молвила она. — Никому оно теперь не нужно, течет бесполезно на землю. Освободи меня от лишней тяжести — авось оно поможет тебе!

Корова развернулась боком, давая всем возможность увидеть полное вымя. Оно едва не трескалось от переполнявшего его молока и казалось каменным от натуги. Из сосков тонкими струйками капала белая жидкость и впитывалась в землю.

Даждь оценивающе посмотрел на Грааля, потом на вымя, подошел к корове и опустился подле нее на колени.

Освобожденная от молока, Земун тепло попрощалась с людьми и ушла в горы. Ее опустевшее вымя свободно болталось под брюхом, уменьшившись почти втрое, но чара была по–прежнему пуста — только опять на дне блестела капелька, на сей раз молока.

— Ничего, — жизнерадостно улыбнулся Гамаюн. — Еще что‑нибудь попробуем!

Словно очнувшись, Даждь оглянулся на него:

— Как? Ты еще здесь?

— А что? — Гамаюн мигом нахохлился, поставив дыбом перья. — Нельзя? Камень ничей, горы пока тоже!

— Ты наш разговор третьего дня помнишь?

— Какой? — невинно поинтересовался Гамаюн.

— Ты обещал, что покинешь нас после того, как мы наберем воды, — напомнил Даждь. Лицо его стало непроницаемым, как всегда, когда он разговаривал с Гамаюном. — Не помнишь?

— Помню, — храбро заявил тот, — но воды ты, хозяин, не набрал. Не хочет чара ее принимать. А вот когда она наполнится, тогда…

— Нет! — оборвал его витязь. — Ты уже достаточно с нами побыл. Я должен был тебя прогнать еще в тот день, да вое откладывал — думал, ты сам сообразишь. Но теперь хватит. Ты свободен и лети куда хочешь!

— Но я хочу с вами! — закричал Гамаюн, кидаясь к Даждю. — Возьми меня с собой, хозяин!

— Я больше тебе не хозяин, — прикрикнул на него Даждь. — Прощай, и не вздумай мне мешать! Не хочу тебя прогонять, но приходится, раз ты сам не понимаешь…

Гамаюн сгорбился, повесив голову. Казалось, даже перья его потускнели.

— Понимаю, — мрачно буркнул он. — Прощай.

Он вдруг резко снялся с места и взлетел, круто ввинчиваясь в небо. Вскоре он уже казался маленькой черной точкой в синеве.

— А все‑таки ты мой хозяин! — донеслось издалека.

После нескольких дней пути трое всадников наконец спустились с гор и окунулись в леса.

Это был узкий перешеек между краем болот и холмов Невриды, которую вдоль и поперек когда‑то изъездил Даждь, и огромной землей племени ванов, родичей венетов, к которым принадлежал Агрик. Где‑то чуть южнее прошли детские и юношеские годы Дуная, откуда он начал свой путь, — в общем, места были по разной причине близки всем троим, и не зря они поневоле задержались в пути.

На поляне ярко горел костер, освещая бродящих поблизости лошадей. В его свете чернела одинокая. фигура сторожа — он стоял у огня, задумчиво глядя на пламя.

Дунаю не хотелось спать. Приближалась макушка лета, заветная Купальная ночь, когда он должен был окропить живой водой тело жены и вернуть жизнь ей и нерожденному ребенку. Если они поторопятся, то как раз в нужный день приедут в заветное место. Только бы не задержало ничего — меньше семи дней осталось!

Думы о будущем так сильно занимали воина, что он не заметил внимательных глаз, следивших за ним из ближних кустов.

Кощей сам решил взглянуть на неуловимого врага, за которым он столько лазил по горам и лесам, но не мог приблизиться. Даждь был сильным и опасным чародеем — он смог свернуть горы и ухитрился одолеть саму Ехидну, с которой никто не был в состоянии справиться. А потому его можно было взять только обманом.

Сейчас самое подходящее время — если бы не этот сторож. Убить его — так он и умирая поднимет тревогу, а с проснувшимся Даждем совладать будет трудно.

Однако зачем убивать? Дунай так поглощен собственными думами, что даже Кощею было понятно, о чем он размышляет. Дело за малым — как ни слаб Кощей в колдовстве, но внушить часовому покинуть пост он сможет.