Час абсента

Глава 2

Флаги приспущены в знак траура. Все сидели потупившись и старались друг на друга не смотреть. Только изредка кто-нибудь бросит исподтишка быстрый, вороватый взгляд в никуда и опять шмыг «в себя», и оттуда ни гугу.

С Алексом было безрадостно, а без него, оказывается, еще хреновее.

Все собрались в кабинете Верунчика, теперь Веры Степановны, и ждали прихода Пономаренко. Зачем ждали — непонятно. Кто она им? Какое она имеет отношение к их фирме, к их делам, к смерти Алекса? Но Марина сказала, что Пономаренко приедет, и никто вслух даже не возмутился, какого черта ей здесь делать. На всех словно столбняк нашел. Затаились и ждали, нервно вздрагивая от каждого скрипа.

— Какого черта ей здесь понадобилось? — наконец выразила общее настроение Верунчик.

— Инна сказала, если хотим узнать, кто убил Алекса, то надо собраться у тебя в кабинете и ждать. — Марина отрапортовала не поднимая головы.

— Она приедет и укажет перстом на убийцу? — Верунчик недобро засмеялась. — А мы, как баранчики, дружненько проблеем: «Ату его!»

— Алексу угрожали. Он боялся идти домой. Ты знала об этом? — Марина, наконец, заставила себя посмотреть прямо в глаза Гренадерше. Она и сама не понимала, отчего чувствует себя так неуверенно и так боится смотреть на Верку. Будто Верунчик уже не подруга, а воплощение вселенской совести. — Никто из нас об этом даже не догадывался. Мы были рядом, работали вместе, терлись бок о бок и проморгали, что он скулил от страха. Бежал со своей бедой к первому попавшемуся нормальному человеку.

— К первой попавшейся юбке он бежал. — Гренадерша отбросила пламенную речь Марины как тесное белье.

— Верунчик, как жить дальше будем? — Любаша умоляюще смотрела то на начальницу, то на Марину, то на Надежду. Будто ждала, что кто-то из них успокоит, утешит и вообще посоветует не брать дурного в голову. А потом объявит, что Алекс снова пошутил, и через пять минут откроется дверь, покажется его хитрая физиономия, и он каркающим голосом произнесет: «Ну что, девки, обкакались без меня?» Ах, с каким жаром, с какой радостью Любунчик бы закричала в ответ: «Обкакались!» — и бросилась бы ему на шею.

— Как жили, так и будем жить. Мы давно тянем всю работу.

— Любунчик не о том спрашивала. — Надежда устало помассировала виски. Что и говорить, эта ночь каждой из них далась нелегко. — Алекса запросто могла убить одна из нас. А работать с убийцей, согласись, занятие не из приятных.

— А кто в бассейне кувыркался с резиновой куклой? И пленку с нашими кувырканиями наверняка уже менты изучают.

— А кто снимал? Верунчик, это у тебя дома происходило! — взвилась Марина.

Гренадерша задумчиво жевала любимую ручку.

— Ты чего молчишь, Верунчик? — подключилась к обсуждению щепетильного факта Надежда.

— Думаю, — лаконично ответила Гренадерша.

— Раньше думать надо было! Как ты могла, Верунчик, нас так подставить?

Гренадерша выплюнула «паркер».

— Ты, Марина, не торопись, — сказала она. — Меня в грязи вывалять всегда успеешь. Лучше вспомни, кто в наших игрищах участия не принимал.

— Кто?

Марина задала вопрос автоматически, но голова ее моментально повернулась в сторону Любы. Та испуганно посмотрела в ответ. Их взгляды встретились. Ничего хорошего они друг другу не сказали.

— Это Любкина работа. — Верунчик первый раз назвала ее так вместо ласкового «Любунчик». Будто отсекла от своего покровительства и выбросила на съедение разозленным гиенам.

— Да ты что? — попыталась встать на защиту Любунчика Надежда. — Она же рядом была.

— Притворилась пьяной и спящей. — Теперь и Марина встала на сторону обвинения.

И тут началось что-то непонятное. Любунчик, вместо того чтобы оправдываться, отругиваться, обзываться, начала покрываться красными пятнами в совершеннейшем молчании. Даже кожа на голове сквозь крашеные волосы стала просвечивать розовым. Потом Любаша тихо сползла со стула и растянулась на полу без сознания.

— Ах ты, маленькая сучка! — Марина подскочила к сомлевшей Любе и стала хлестать ее по щекам.

— Она и Алекса могла убить. От себя подозрение отвела, потом пошла и прихлопнула его.

— Как? — Марина перестала приводить Любу в чувство.

— Заманила его в ванну своими телесами, тот, дурак, и поплелся следом. А нас теперь по допросам затаскают. Вот вам и Барби!

Люба лежала без сознания. Конечно, она порешила Алекса, иначе с чего бы ей так стремительно краснеть и сползать со стула на пол? Правда — она штука суровая, по нервам бьет и с ног валит. Быстрее всех согласилась с доводами Верунчика Катерина. Во-первых, по вине Любаши она осталась без жилья, во-вторых, страху натерпелась ночью, когда обнаружила тело. Как не спятила, и сама не поняла. И все из-за кого? Из-за этой крашеной тихони!

— Да я ей сейчас глаза выцарапаю! — ринулась она к телу.

— Катька, на место! — осадила ее Верунчик. — Ты тут на птичьих правах присутствуешь, так что сиди смирно, без тебя разберемся.

Катерина таки пробралась к Любаше и успела пнуть ее ногой под ребра, чем навлекла на себя гнев Гренадерши. Та схватила Катьку за шиворот и, как шкодливого котенка, отшвырнула в угол.

— Убийца она, а достается мне, — заныла Катерина, — всегда так получается.

Верунчик молча погрозила ей пальцем. Дальнейшие события окончательно сбили всех с толку. Гренадерша подошла к распростертой на полу Барби, потрепала ее по белокурой головке и сказала:

— Поднимайся, Любунчик, а то тебя тут совсем забьют.

Любунчик послушно открыла глазки и, опершись на руку Гренадерши, встала.

— Ничего не понимаю! — Марина на всякий случай отошла от Любы подальше.

— И понимать нечего. Мы вас здорово разыграли. — Верунчик ласково посмотрела на несчастную жертву: — Эти звери готовы были тебя растерзать.

— Зачем? Зачем такие свирепые розыгрыши, Верунчик? — Удивлению Надежды, казалось, не будет конца. Она даже забыла обидеться, только удивлялась. Эдакое вселенское удивление.

— А еще недавно клялись до гроба держаться всем вместе. — Верунчик проигнорировала вопрос и продолжала жалеть забитую Барби.

— Ты выбрала неподходящий момент для розыгрышей, — назидательно сказала Марина. — Нервы у всех и так на пределе. Зачем подвергать их лишним испытаниям?

— Затем, дорогие предательницы, чтоб впредь неповадно было по каждому пустяковому обвинению тыкать друг в друга пальцами. Стоило только намекнуть, стоило только указать на виновника, и вы, как последние дуры, клюнули на это просо и чуть не подавились от жадности. Каждая отпихивала других, чтобы самой растоптать бедную Барбюшку. А она, святая простота, не верила, когда я ей твердила, какие вы дуры. Помнишь, Любунчик, как ты отказывалась от своей роли и говорила: «Мы же подруги, они не могут подумать обо мне дурно!» Как же, аж бегом! Щеки горят, Любунчик? Это тебя одна из верных подружек отхлестала.

— Да ладно тебе, Верунчик, я ее в чувство приводила. Устроила тут показательное шоу.

— А сучкой кто ее обзывал? Если бы я не вмешалась, залюбили бы до смерти. Запомните, девки, больше никаких распрей, никаких подозрений. Только так мы сможем сохранить нас, наших клиентов, наше дело и наши бабки. Вы сами увидели, как легко кого-нибудь обвинить.

— Но ведь все правда! — Марина не выдержала назидательного тона Верунчика. — И Алекса Любунчик не топила, и спала… И кто-то же на пленку снимал?

— Мы эту комедию разыграли только с одной целью… — Верунчик оборвала себя на полуслове.

Она словно раздумывала, стоит ли метать бисер перед неблагодарными свиньями. Оценит ли стадо ее усилия по сохранению поголовья?

Пауза затягивалась, а беспокойство в дружном коллективе нарастало. Все вдруг почувствовали в паузе угрозу своему спокойствию. Предчувствие их не обмануло.

— С какой целью? — решилась нарушить молчание начальницы Марина.

— К черту цель. Я хотела вбить в ваши куриные мозги, что у каждой, слышите, у каждой была веская причина убить Алекса. Думаешь, Надюнчик, я не знаю, что ты давеча в ногах у него валялась, умоляла кой о чем, а он, скот, вытер об тебя свои поганые копыта?

Надежда ойкнула и закрыла лицо руками.

— А ты, кающаяся Магдалина, — она повернулась к Марине, — ты разве не орала в его кабинете, что если он еще раз посягнет на…

— Молчи, Верунчик, ради всего святого, молчи. — Марина молитвенно сложила руки на груди и подалась вперед.

— Грозила выбить все мозги из его башки, — спокойно закончила Верунчик.

— Выходит, из нас ты самая праведная? — обрела наконец дар речи Надежда.

— И у меня, и у Любунчика были поводы для сведения счетов, так что, подруженьки, у всех рыльце в пушку. Может, он сам с тоски утопился, потому как понял, что никто его не любит по-настоящему.

— Я его любила, — подала голос Катерина.

— Ты его квартиру любила! — отбрила ее Гренадерша. — Нам впору в ножки поклониться тому смелому человеку, который рискнул ради нас всех. О как!

На этой оптимистичной ноте в кабинет заглянула Пономаренко. И поняла, что ее не ждали.

«Или они сами вычислили убийцу, или топили Алекса всем скопом, — подумала Инна. — Какие гармонично перекошенные лица у всех до одной. Хорошо бы узнать, не заразны ли эти судороги».

Инна заставила себя пошире улыбнуться и зайти в кабинет. Мало того, она осмелилась пригласить в этот кабинет еще одного человека. Если ей хоть как-то кисло улыбались, то его появление было встречено всеобщим шипением.

— Охраннику здесь не место! — заявила Вера Степановна. Она, как глава фирмы, решила поставить на место и журналистку, и ее протеже.

— Роман не просто охранник в вашей фирме, он частный детектив, то есть сыщик. Он согласился принять участие в расследовании по моей просьбе, так как я ценю его профессионализм.

— У нас он работает охранником, его место у входа, а не в кабинете начальника, — настаивала Гренадерша.

Сплоченный коллектив выразил согласие одобрительным гудением.

— Он шпионил за нами! — Марина даже встала со стула, чтобы ее лучше было слышно и видно. Митинговать так митинговать.

Роман под перекрестным огнем невозмутимо следовал за Инной. И так же невозмутимо выбрал себе место около окна, чтобы всех держать в поле зрения.

— Как он пробрался в нашу фирму? — бесновалась Марина.

— Ромочка, народ интересуется, кто тебя нанял? — Инна вытащила из рукава козырную карту и помахала ею в воздухе.

Козыри возымели действие. Все притихли по указке Гренадерши.

— Если вы без утайки расскажете, кто и зачем вас нанял, я выплачу вам… пятьсот долларов, — предложила она сделку.

— Чего ж так мало, Вера Степановна? — Роман вел себя нагло. Слишком нагло.

— Сколько же ты хочешь?

— Штуку.

— Верунчик, гони его в шею! — посоветовала Марина. — Обойдемся без его признаний. Главное, что мы его разоблачили.

— И как это вам удалось его разоблачить? — не без издевки спросила Пономаренко.

— Не хотите платить, вам же хуже. — Роман выразительно посмотрел на журналистку. Так выразительно, что все подумали, будто это она заставила его здесь работать.

— Роман, ты белены объелся? — Тут уж Инна не выдержала такой подтасовки фактов. — Колись, если надумал, я-то тут при чем?

— Хорошо, вы получите свои деньги, — сдалась Верунчик. — Как говорится, кто платит, тот и заказывает музыку. Я хочу услышать громкую музыку.

— Нет проблем, Вера Степановна. Меня нанял Алекс, чтобы я выяснил, что творится в коллективе за его спиной. Кто что говорит, кто что думает, кто метит занять его место и кто сколько ворует.

— Вот сволочь! — Надежда высказалась и перекрестилась. — Прости, Господи, что о покойнике так отозвалась.

— А я думал, вы это обо мне. — Роман как ни в чем не бывало засмеялся.

— С-с-сыщ-щик! — прошипела Надежда.

— Так точно, сыщик, и горжусь этим.

— Вымогатель ты, — подключилась к осуждению Марина. — И много дерьма ты успел накопать?

Инна поняла, что дай волю дамам, они и не вспомнят об Алексе, а с удовольствием начнут расчленение Романа. А этот процесс может затянуться не на один час. Остановить их могло только чудо.

— Давайте перейдем к делу Алекса. — Гренадерша сыграла роль чуда, чем расположила к себе Пономаренко.

— Я считаю… — с готовностью начала Инна.

— Не понимаю, почему мы должны считаться с тем, что вы считаете, — перебила ее Вера Степановна. От такой грубости образ «чуда» несколько потускнел.

— Я считаю… — упрямо повторила Инна и сделала паузу.

Больше никто не возражал. Все терпеливо ждали продолжения. Марина так и вовсе поверила, что Инна сейчас встанет и прямо скажет им, кто убийца. И не только скажет, но и докажет. Она даже рот открыла от волнения. Всегда с ней такое приключалось, еще с детства, когда она отказывалась есть манную кашу и хитрая бабушка начинала читать какую-нибудь сказку и замолкала на самом интересном месте. Марина начинала волноваться, рот открывался, и в него запихивалась очередная ложка каши: «За маму».

— Есть три варианта. Первый: Алекса мог убить кто-нибудь из вас. Второй: это дело рук конкурентов. Третий: с ним свел счеты оскорбленный и униженный клиент. Я, например, когда поняла, что вы со мной… — Инна запнулась, — проделали, готова была задушить Марину собственными руками.

— Мелко вы мыслите, Инна Владимировна. — Гренадерша откровенно издевалась. — Я готова назвать еще дюжину вариантов. Любая брошенная им баба могла его прикончить. Он умел бросать по-хамски.

— Я считаю… — Пономаренко зациклило на этом слове. Она никогда не замечала за собой слабости к менторскому тону, а тут не могла соскочить — и точка. За что была тут же наказана. На сей раз ее перебил телефонный звонок. Так и не суждено было узнать присутствующим, что такого важного хотела сообщить Инна.

Ей пришлось достать мобильный и несколько минут слушать звонящего.

— Ничего себе, — только и услышали присутствующие. Так Пономаренко закончила разговор. Она сложила телефон и углубилась в собственные размышления. Заинтригованные женщины, не говоря уже о Романе, ловили каждый ее вздох и старались разгадать в нем суть сообщения.

— Так что вы считаете, Инночка? — не выдержала Марина и на правах подруги обратилась к Инне. — Мы вас внимательно слушаем.

Пономаренко будто пробудилась ото сна. Она обвела всех затуманенным взглядом и ответила:

— Уже не имеет никакого значения, что я считаю. Никакого значения.

— Да не томите же, Инна Владимировна, мы же чувствуем, вам сказали что-то очень важное.

— Да, очень важное. Звонил капитан Коротич и сообщил, что ваш дорогой шеф покончил с собой. То есть никто его не убивал. Чертовщина какая-то!

— Я знаю Коротича, ему можно верить, — подлил масла в огонь Роман.

— Я верю, но себе я верю тоже. Я видела Алекса. Так себя не убивают. — Инна подперла подбородок рукой и снова впала в спячку.

— Однако вы не экспертиза, Инна Владимировна, — сказал Роман, — экспертизе виднее.

— Ух, как легко на душе стало. — Вера Степановна, как сова в ночи, заухала и засуетилась. — Девки, по этому поводу стоит выпить. Тащите стаканы, коньяк. Нет, пожалуй, коньяк на фиг, тащите абсентик. Он сейчас больше подходит к ситуации. А ты не пошутила, Инночка? — На радостях она обратилась к Инне на «ты» и даже не заметила этого.

— Вообще-то долг платежом красен, — загадочно-стервозно ответила Пономаренко. — Если вы позволяете себе жестоко разыгрывать клиентов, то почему бы и нам, простым смертным, не поупражняться?

— Стоп! Стоп! — закричала Марина. — Я с ума сойду от ваших шуточек! Инночка, откуда у тебя такое бессердечие?

— Учителя хорошие были, а я быстро учусь. — Пономаренко с интересом наблюдала за реакцией окружающих.

Вера Степановна снова рухнула в кресло, Марина схватилась за голову, а остальные и так уже давно не шевелились.

— Вы серьезно, Инна Владимировна? — спросил Роман — единственный, кто сохранил дар речи.

— Серьезнее не бывает. Заключение медэкспертизы гласит, что Алекс… покончил жизнь самоубийством.

— Ну ты и штучка! — выдохнула Вера Степановна, но из кресла на всякий случай не встала, чтоб не падать. — Когда тебя выгонят из газеты, я возьму тебя к нам на работу. Надеюсь, концерт закончен? Девки, тащите выпивку, пока она снова чего-нибудь не придумала.

Народ суетился со стаканами и закусками, неведомо откуда возникшими в кабинете, а Роман подкрался к Пономаренко и зашептал ей на ухо:

— Первый раз вижу, как вы блефуете, что это на вас накатило?

— А на тебя? Ты на моих глазах опустился до примитивного шантажа. Ведь это Верунчик наняла тебя на сыскную работенку, а ты устроил тут цирк, вымогатель!

— Мне жить на что-то надо? — стал оправдываться Роман. — Это мое выходное пособие, заслужил. Но какова мадам? Как быстро сориентировалась и выбрала правильную тактику поведения.

— Что там было выбирать? У тебя на лбу высвечивался доллар.

— Я никогда и не скрывал своей любви к зелененьким бумажкам. А вот вы удивили! Я так до конца и не понял, как же он помер? Что за комедию вы тут разыгрываете? Мне-то можете шепнуть? Я же свой? — Роман смотрел на Инну преданными глазами. — Я никому ни гугу.

Видя, что Пономаренко и не думает ничего говорить, он умоляюще сложил руки. Ангелок, да и только.

— Страдания обогащают душу, — изрекла неумолимая Пономаренко.

— Я же шкурой чувствую, что Коротич вам еще кой-чего подкинул.

— Инна Владимировна, о чем вы там секретничаете? — Вера Степановна пришла в себя, опять превратилась в начальника и вернула способность к легкому, но отнюдь не фамильярному общению. — Гоните его от себя, а то он и вас ограбит. Хватка у мальчика хорошая, современная. Присоединяйтесь к нам. Выпьем!

Все уже стояли с бокалами.

— За что пьем? — спросила невинно Инна.

— Признайтесь, Пономаренко, ведь вы меня подозревали в убийстве, а? — Верунчик подмигнула Инне и вручила ей бокал с абсентом. — Ведь первое правило в поисках убийцы — ищи, кому это выгодно. Так? Мне выгоднее всех. Я получила в наследство фирму. По вашим глазам читала приговор себе. Доказывай потом, что ты не верблюд. Так вот, мой тост. Чтобы мы никогда не подозревали человека в преступлении только на том основании, что ему это на руку. Он может оказаться невиновным. Выпьем за справедливость.

Выпили по первой, потом по второй. Инна помнила, что встретилась с Любунчиком после третьей или четвертой. Точнее сказать не могла. В голове осел плотный туман, хотелось ясности и прохлады. Инна пошла искать холодную воду и наткнулась на Любу, которая стояла упершись лбом в зеркало и плакала.

— Люба, ты чего плачешь? — нашла в себе силы спросить Инна. Она чувствовала, что и ей хочется пристроиться рядом и тоже поплакать всласть. Устроить эдакую местную стену плача. И не важно, есть причина для рыданий или нет.

Люба молчала, а Пономаренко не настаивала на ответе. Инна закрыла глаза, стукнулась лбом в зеркало, да так и застыла, наслаждаясь свежестью. Зеркало оказалось прохладным, то, что надо. Потом пришли слезы. Легкие, безумные, беспричинные. Сколько они простояли бок о бок, неизвестно. Но вдруг Любу пробило на ответ.

— Я дура набитая, — сказала она расслабленно.

Инне до смерти не хотелось реагировать на откровения. Хотелось стоять и лить слезы.

— Мне себя жалко, — добавила Любунчик.

Инна понимала, что от нее ждут сочувствия, но смогла выдавить из себя только невразумительное «угу». Она даже глаза не открыла. Только отодвинулась слегка в сторону и успокоилась, когда нашла ненагретое место. Благо зеркало было во всю стену.

— А ты почему плачешь? — Любушка ревниво закипала. В ее вопросе явно сквозило раздражение: «Пришла тут на мое место, обезьянничает, а ко мне никакого внимания. Только я имею право плакать, а ты уходи вон, если не хочешь слушать и утешать».

Инна поерзала лбом в поисках прохлады и ничего не ответила.

— Как ты смеешь плакать, когда я плачу? — не на шутку разозлилась Люба и стала трясти Инну за плечо. — Почему ты плачешь? Почему? Почему?! — Ее толчки становились все более чувствительными. Еще немного — и Любунчик впадет в бешенство и с пеной у рта добьет расслабленную Пономаренко. Пора было переходить к защите.

Инна встряхнулась и открыла глаза.

— А ты чего плачешь? — спросила она и постаралась сфокусировать взгляд на собеседнице.

Та мгновенно успокоилась. Ей только и надо было — привлечь к себе внимание. Услышав важный для себя вопрос, она тут же стала на него отвечать. Размазывая тушь, плаксиво и жалобно выплевывала саднящие душу обиды:

— Я дура, дура набитая. Мне себя так жалко. Я не знаю, что мне делать…

Инна постаралась не закрывать глаза. Она неимоверным усилием воли заставляла себя смотреть на растерзанную страданиями Любу, но вникнуть в слова ей никак не удавалось. Слава богу, Любунчику было достаточно внешних проявлений внимания.

— Я сама себе вырыла огромную яму и сама туда прыгнула. Это ты понимаешь?! Я нищая! Я потеряла все бабки. Понимаешь?!

— Понимаю, — на всякий случай поддакнула Инна.

— Ни хрена ты не понимаешь, крыса беременная! — вдруг выкрикнула Люба. Услышать такое от тихой интеллигентной Любочки — все равно что из обыкновенной новогодней хлопушки получить в морду пушечным ядром. Инна поняла, что под действием абсента даже невинные души мутируют и впадают в буйство. Пора сваливать.

Пономаренко, ни слова не говоря в ответ, пошла к выходу. Не тут-то было. Любунчик ее догнала и стала бить по спине острыми кулачками, выкрикивая:

— И Алекс, скотина, умер, и деньги я потеряла!

Инне надоели эти тычки под лопатки, она круто развернулась и в пьяном угаре рявкнула:

— Ну и дура!

Люба не ожидала такого решительного ответа, она отскочила и будто прозрела.

— Это вы? — спросила она в ужасе.

— Я! — еще не успокоившись, ответила Пономаренко. — И запомни, что я не крыса беременная! Поняла?!

— Извините, — сникнув, промямлила Люба, — я думала, это… Извините.

Инна вернулась в толпу и разыскала там Романа. Окрыленный успехом у женщин, он сидел между Верунчиком и Надюнчиком и млел от их восторженного пьяного лепета. Она попыталась его вытащить и поговорить по душам, узнать, кого Люба могла обозвать беременной крысой, но Роман бессовестно от нее отмахивался. Медные трубы оглушили его не на шутку. Инна поискала, к кому бы пристать с подобным вопросом. Катерина опустила голову в бутерброды и сладко спала, а Марина, где же Марина? Марина либо исчезла с попойки, либо мирно пристроилась где-то под столом. Наклониться Инна не рискнула — голова временами плыла и норовила «приземлиться».

С кем же Любунчик говорила в туалете? Инна присела поближе к столу и поискала что-нибудь кислое и отрезвляющее. Лимон, нарезанный толстыми крупными ломтями, будто кричал, исходя соком: «Съешь меня!» Инна пришла в себя, как только проглотила первый кусочек. Тут же явилась трезвая мысль: «Пора отсюда сваливать». О беременной крысе она успеет навести справки завтра.

Инна покинула вечеринку по-английски, не прощаясь. Не потому, что была приверженцем такого стиля, а потому, что прощаться было не с кем. Все настолько погрузились в себя, что извлечь их оттуда прощальными речами и поцелуями было нереально.

— Жизнь продолжается, — твердила Инна оптимистично, вдыхая жаркий летний воздух, — жизнь продолжается, несмотря ни на что.

Тут она споткнулась о молодого человека. Ее вежливо поддержали под руку и даже согласились:

— Совершенно верно, Инна Владимировна, жизнь продолжается.

— И я о том же, — обрадовалась Инна родственной душе. Потом ее несколько смутило обращение к ней по имени-отчеству. Душа душой, но откуда первый встречный знает, как ее зовут?

Жаль, что она не проглотила весь лимон, сейчас была бы куда сообразительней. Инна стояла и размышляла, а незнакомец продолжал ее держать под локоток.

— Да отпустите вы меня, — решила возмутиться Пономаренко, — я и сама отлично могу стоять! Откуда вы взялись на моем пути и что вам нужно?

— У меня к вам поручение, Инна Владимировна. Во-первых, мне приказано отвезти вас домой, а во-вторых, вручить приглашение.

— Какое приглашение? — опешила Пономаренко.

— Меня предупредили, что вы забудете об этой дате. Поэтому я должен вам напомнить, что сегодня годовщина смерти вашей подруги, Лики Медведевой.

— О господи! Лика! Как я могла забыть?

— Немудрено, такие события. — Посланец туманно улыбнулся.

— На что вы намекаете? — оскорбилась Пономаренко, выдернула руку и чуть было не загремела на асфальт. Все же резкие движения ей пока были противопоказаны. Потом она устыдилась собственного поведения.

Середина рабочего дня. Нормальные люди еще вкалывают, а она уже успела надраться, да еще и пытается буянить. Что о ней могут подумать? Не объяснять же, что все это случайность. Что журналистка Пономаренко, как правило, не позволяет себе таких расслабонов. Что она в основном ведет добропорядочный, трезвый образ жизни. А сегодня… сегодня… просто так получилось.

— Везите меня домой и ни о чем не спрашивайте. Я буду в назначенный час.

— Вас ждут в шесть часов вечера в ресторане…

— Я знаю, в каком ресторане родители Лики…

— Дело в том, что Амалия Никифоровна изменила место встречи.

— Что? За десять лет это первый раз. Мы всегда встречались на годовщину смерти Лики в ресторане «Север». Это был любимый ресторан Лики. Почему? Что случилось? Ресторан закрылся?

— Не знаю. Мне приказано отвезти вас в другое место. Амалия Никифоровна и Борис Иванович будут ждать вас в «Испанском дворике».

Инна подозрительно разглядывала спину водителя. Последнее время она стала недоверчивой и мнительной. Ошибаются, когда говорят: пьяному море по колено. Пономаренко вдруг почувствовала себя страшно неуютно в незнакомой машине.

У Амалии Никифоровны была «вольво», она это точно помнила. В прошлом году она ей все уши прожужжала, что «вольво» не только самая безопасная машина, но и самая теплая, потому как у нее не печка, а зверь. И еще год назад Амалия убежденно твердила, что до конца дней своих будет ездить только на шведских машинах. Откуда же взялся «мерс»?

В трезвом состоянии этот факт Инну не довел бы до паники. Но сейчас, находясь под сильным влиянием абсента, Пономаренко, как только осознала, что везут ее на «мерседесе», в ужасе закричала:

— Остановите машину! Я выйду!

Водитель, ничего не понимая, притормозил.

— Что-то случилось? — вежливо спросил он.

И эта вежливость только укрепила Инну в мысли: «Пора бежать». Она судорожно дергала дверцу, пытаясь ее открыть. Водитель некоторое время молча наблюдал за ее действиями. Понял, что уговаривать или помогать не имеет смысла, и принял единственно правильное решение — он позвонил.

— Амалия Никифоровна, — обратился он к хозяйке по телефону, — Инна Владимировна мне не доверяет, поговорите с ней сами.

Инна перестала терзать обитую кожей дверь. Почему ей самой не пришло на ум такое простое действие? Позвонить и рассеять все подозрения. Старушка могла «вольво» и разлюбить — все состоятельные старушки капризны и непостоянны.

— Абсент не мой напиток, — объяснила она водителю открывшуюся ей истину, — и вы, молодой человек, никогда его не пейте, — закончила назидательно.

Водитель молча протянул ей телефон.

— Деточка, кто тебя так напугал? — услышала она знакомый прононс. Амалия страдала хронической аллергией непонятно на что, и у нее почти всегда был заложен нос. — У тебя нервный голос.

Между прочим, Инна еще не произнесла ни слова.

— Мне показалось странным, что у вас «мерседес» вместо «вольво», — совершенно успокоившись, ответила Инна. Прозвучало по-идиотски, зато честно. К чему ей было что-то скрывать от Амалии, которую она знала лет двадцать.

— Спасибо, девочка, спасибо, что помнишь мои старческие брюзжания годичной давности. Теперь мне нравятся немецкие машины. Прости, что забыла о твоей наблюдательности. И все же ты чрезмерно взбудоражена. Кто тебя так напугал, мой водитель?

— Нет, нет, он более чем вежлив и находчив.

— Ты дурно себя чувствуешь?

— Дурнее не бывает.

— Ни-ни. Мы с Борей и слушать не желаем. В шесть часов ждем тебя в «Испанском дворике». Приедешь, все расскажешь.

Вот так всегда. Амалия сначала вежливо спрашивала о самочувствии, но, если оно не вписывалось в ее схему разговора, слушать ответ не хотела и бросала трубку на полуслове.

— Мы можем ехать? — напомнил о себе водитель.

Инна кивнула. Ей было не по себе. Амалия права, последнее время Инна действительно чересчур взбудоражена. И началось это с «Гуинплена». Ужас, который она пережила, никуда не ушел, он и не собирался покидать жертву. Забрался поглубже, укоренился и стал диктовать условия поведения. «Ты ничего не боишься? — издевался он. — Вот тебе мертвый Алекс, смотри, любуйся. Смеешь сопротивляться страху? Не та концентрация? Без проблем. Я тебе подброшу еще что-нибудь».

Инна на животном уровне испытывала тревогу. Будто разладился какой-то механизм внутри, отвечающий за душевное спокойствие.

Она откинулась на сиденье и погрузилась в воспоминания.

Лика Медведева… Их школьная дружба плавно перетекла во взрослую, университетскую, сумасшедшую жизнь. Но в какой-то момент Лика «впрыгнула» в новую, богемную компанию, а Пономаренко осталась в прежней. Мама Лики, старомодная и чопорная Амалия Никифоровна, которую Инна упрямо именовала за глаза Кефировной, пеняла Инне за своеволие Лики.

На последнем курсе Лика выбросилась из окна одиннадцатого этажа. По собственному желанию, как и положено, с пространной предсмертной запиской, в которой убеждала родителей и, как ни странно, свою прежнюю подругу Инну Пономаренко, что смысла в жизни она более не видит и поэтому решила напоследок немного полетать. Бред или не бред, кто знает? Результат плачевный. Размазанную по асфальту Лику похоронили в закрытом гробу, а ее родители ежегодно устраивают посиделки в ресторане, на которые неизменно приглашают Пономаренко. На вечере памяти существует одно-единственное условие — ни слова о Лике. Довольно трудное условие, учитывая повод для встречи. Никто до конца так и не разгадал поступок Лики. Ни родители, ни знакомые, ни бывшая лучшая подруга Инна Пономаренко.

— Вы не знаете, почему Амалия Никифоровна изменила место встречи?

— Нет, — коротко ответил водитель.

— А кто еще будет?

— Не знаю.

— А что вы вообще знаете? — почему-то оскорбилась Инна.

— Свои обязанности: доставить вас в определенное место к назначенному часу.

Инне стало неловко. Чего она пристала как банный лист к водителю? Ответ был. Ей смертельно надоели обязательные ежегодные встречи. Разговоры ни о чем, но с глубоким подтекстом — была бы Ликочка жива…

Однажды Амалия разыскала ее вообще чуть ли не на Крайнем Севере, спецрейсом доставила на посиделки и в тот же вечер, опять спецрейсом, отправила обратно на Север. Амалия могла себе позволить подобное чудачество. Борис Иванович всегда занимал ответственные посты и теперь не бедствовал, вовремя сориентировался.

Увильнуть от почетной обязанности Инна не имела никакой возможности. «Неужели из-за фразы в предсмертной записке Лики?» — терялась в догадках Инна. Лика просила мать никогда не оставлять Инну. Что бы это значило, уже не спросишь. Но странная нить, на которой Амалия держала Пономаренко, с каждым годом все больше становилась похожа на строгий ошейник с болезненными шипами.

«Последний раз, — решила Инна, — я иду на встречу в последний раз. На следующий год спрячусь так, что она меня не найдет. Хоть на Луну, только бы не достала».

Но это в будущем, а в настоящем ровно в шесть часов вежливый водитель привез ее к ресторану и провел к заказанному столику.

Сюрприз. За столом в смокинге и при бабочке восседал Серпантинов собственной персоной. Инна смотрела на него как на привидение. Вот уж кого не ожидала увидеть! Хотя если поразмыслить, то ничего удивительного. Серпантинов продал Амалии дачу, именно Борис Иванович, отец Лики, просил Пономаренко побеспокоиться, куда запропастился Алешенька, прекрасный молодой человек. Борис Иванович так и выразился — прекрасный молодой человек.

Она и побеспокоилась. И даже стремглав побежала на кладбище и откопала молодого человека из могилы.

Серпантинов явно нервничал. Смокинг был на него слегка великоват, а бабочка слегка «придушивала». Алексей подкашливал, отчего на шее вздувалась жилка. Прежде чем заговорить, Инна суеверно обернулась — нет ли поблизости всезнающей мамочки, Анастасии Назаровны. Чур! Чур!

— Вы прекрасно выглядите, Инна Владимировна, — решился на комплимент Серпантинов, кашлянул, запустил пальцы под бабочку и попытался ее ослабить.

— Что именно вам нравится в моем гардеробе?

Серпантинов занервничал. Он никак не мог отважиться на уточнение. Хотелось угадать. А вдруг ошибется? Ляпнет какую-нибудь ерунду, вроде «черный цвет платья вам к лицу», или промямлит: «Шарфик, такой легкий и невесомый…» — и все пропало. Вдруг Инна терпеть не может черный цвет или ее изначально раздражают легкие и невесомые шарфики?

Инна насмешливо смотрела на него в упор. Знал бы Алексей, что она сама от него защищалась. Будь он ей безразличен, она бы просто посоветовала снять эту чертову удавку и спрятать в карман до лучших времен. А так — смотрела, как мучается, и наскоро выстраивала собственную оборону.

— Все, все нравится, — вздохнул Серпантинов. — Вина? — спрятался он за невинное предложение. И угадал. При упоминании о вине Инна напрочь забыла все колкости, которые придумала в ответ.

— Нет, нет, — в легкой панике закричала она, — мне на сегодня хватит!

— Вино очень хорошее! — Серпантинов уже держал в руках бутылку и уже наклонял горлышко к бокалу.

— Даже если бы вы предложили мне «Кьянти классико», я бы отказалась.

— О! Вы тоже разбираетесь в хороших напитках? — Алексей не желал сдаваться. — Это лучше, чем кьянти. Это красное вино из Риохи, урожая 1995 года. Виноделы считают его лучшим за последние сто лет. Верьте мне, Инна, я кое-что понимаю в винах и испанской кухне.

— Верю, но лучше в другой раз.

— Жаль, — искренне огорчился Алексей. — От красного вина из Риохи еще никто из моих знакомых не отказывался. Как же без вина есть паэлью?

— Паэлью? — Инна оживилась. Пить ей не хотелось, абсент отбил охоту напрочь, а вот пожевать что-нибудь вкусненькое, тем более такое экзотическое, как испанская паэлья, она всегда за.

— Мы же в «Испанском дворике», — гордо произнес Алексей и неуловимым движением запустил процесс. — Как я рад, что вы согласились. Сейчас я перенесу вас в Валенсию. Это родина настоящей паэльи. Вот только сниму бабочку, вы разрешите?

— Давно пора, — смягчилась Инна, — без бабочки вы лучше говорите.

— Тогда я спрячу ее в карман. Как она мне надоела! Надел ее только ради вас.

А вокруг уже началось действо. Появился официант, очень радостный и оживленный. Приговаривая незнакомое «Гуапа! Гуапа!»[2] и подмигивая Инне, он водрузил на середину стола красивую керамическую подставку.

— Он из Испании? — изумилась Инна.

— Коммерческая тайна, — уклонился от прямого ответа Алексей. — «Гуапа» значит «отлично». Приготовьтесь, сейчас принесут паэлью. Вы знаете, что такое…

— Понятия не имею, — сглотнув голодную слюну, ответила Инна.

— Классическая паэлья — это куриное мясо, креветки, моллюски, кальмары, фасоль, бобы, помидоры, перец чили, перец сладкий, чеснок, шафран, много шафрана, и рассыпчатый рис.

— Боже мой, когда же ее принесут?

Алексей улыбнулся:

— Вот уж не думал, что путь к сердцу женщины тоже лежит через желудок.

Наконец появился официант. Впрочем, на официанта Пономаренко не обратила никакого внимания. Для нее появилась пышущая жаром огромная сковорода. Она отметила все до мельчайших подробностей. И салфетки с веселенькими «ушками», которые прикрывали две ручки, и кокетливые дольки лимона с надрезанной кожурой, которые гордо опирались на стенки сковороды, и желто-оранжевый колорит шафрана. А внутри… внутри неправдоподобно огромные креветки, между ними с распахнутыми раковинами неизвестные моллюски, кальмары, нарезанные кольцами и маленькие, хрустящие…

— А это что? — спросила Инна, увлекшись, как ребенок, разглядыванием паэльи.

— Это каламаритос.

Инна ничего не поняла и совсем не расстроилась. Потому как увидела кусочки цыпленка, кролика и много всякой всячины. А запах! Запах!!!

— Я хочу попробовать паэлью. Не томите.

Алексей ловко разложил по тарелкам мясо, рыбу, присыпал рисом и сбрызнул соком лимона.

— Приятного аппетита, — только и успел сказать он.

Инна и не заметила, как потребовалось запить жар паэльи красным риохским вином. Хитрый Алексей и не думал заострять внимание на таких мелочах.

Огромная паэлья закончилась ровно тогда, когда Инна поняла, что больше не сможет проглотить ни кусочка.

— Кто вы, Алексей Вадимович? — с величайшим уважением и прекрасным ощущением сытости спросила Инна.

— Я простой ресторатор и горжусь своим «Испанским двориком».

— Вы волшебник, — убежденно поправила его скромную речь Инна. — То, что я испытала, нельзя назвать прозаическим приемом пищи, язык не поворачивается. Это праздник. О господи, — тут же спохватилась Пономаренко. Она вспомнила, по какому поводу тут находится. Какой там праздник! И естественно возник следующий вопрос: — А где, собственно говоря, Амалия Никифоровна с Борисом Ивановичем? Они же никогда не опаздывают.

— Спасибо Амалии Никифоровне, чудная женщина, — сказал Алексей. — Это она устроила нашу встречу.

— И где же она сама?

— Здесь. Я уговорил их посетить мой «Дворик». Они согласились. Мы в Валенсии, а они в Севилье.

— Почему не наоборот? — спросила Инна наобум. Собственно говоря, ей было все равно, лишь бы подальше от Амалии. Но для Алексея, судя по всему, заявление оказалось знаковым.

Он задумался. Видя такую реакцию на невинное замечание, она тоже задумалась — чего такого крамольного она спросила?

— Я что-то не так сказала? — не выдержала она долгих раздумий Алексея.

— В Испании есть поговорка: «Мало кто может не согрешить в Севилье!»

— О, не волнуйтесь, такими глубокими познаниями о Севилье я не грешу. Давайте лучше поговорим о вашем приключении.

— В такой вечер не хочется снова вспоминать тот ужас. — Алексей поежился, вытащил из кармана смятую бабочку и зачем-то стал водружать ее на место.

Очевидно, о трудном и неприятном он мог говорить только с удавкой на шее.

— Рано или поздно с этим придется разбираться, — вздохнула Инна. — Мне многое непонятно. Желательно выслушать все с самого начала.

— Это надолго. — Серпантинов кашлянул, выпил глоток вина и, наверное, впервые не почувствовал вкуса любимого риохского.

— Вы говорите, вспоминайте, но отстраненно, например через призму вкусной паэльи. Такое смещение очень помогает.

— Началось все со странного письма. Там было написано следующее: «Можно с уверенностью сказать, что никакая иная судьба не уготовила человеку столь безысходные телесные и душевные муки, как погребение заживо. Невыносимое стеснение в груди, удушливые испарения сырой земли, холодные объятия савана, давящая теснота последнего жилища, мрак беспросветной ночи, безмолвие, словно в пучине моря, незримое, но осязаемое присутствие Червя-Победителя, — все это и вдобавок мысли о воздухе и зеленой траве над головой, воспоминания о любимых друзьях, которые поспешили бы на помощь, если б только узнали о твоей беде, и уверенность, что этого им никогда не узнать, что ты обречен навеки покоиться среди мертвецов, — все это, говорю я вам, исполняет еще трепещущее сердце леденящим и нестерпимым ужасом, перед которым отступает самое смелое воображение»[3].

— Откуда это? — Пономаренко с интересом слушала, как Серпантинов шпарил наизусть отрывок из какого-то литературного произведения.

— Из письма, которое я получил недели две назад.

— Что еще там было?

— Ничего. Советовали выучить его наизусть. — Серпантинов снова приложился к вину и нервно сорвал бабочку.

— Алексей, почему я из вас клещами вытаскиваю информацию? Говорите, что дальше было.

— Вам бы такое испытать, посмотрел бы я на вас! Я не хочу больше это вспоминать, понимаете? Страх, что ты останешься там навсегда и скоро умрешь… Бездна!

— Выпейте вина и успокойтесь. Я не прошу вспоминать те минуты, меня интересует прелюдия. Вам кто-нибудь угрожал или что-то требовал?

— Попробовали бы! Я бы нашел способ разнести их в клочья. Слава богу, есть друзья.

— М-да! А если пригрозят, что зароют еще раз и надолго, то есть навечно?

Серпантинов поперхнулся и промолчал.

— Они нашли ключ от вашего упрямства. Лихо работают ребята. Поняли, что угрожать вам бесполезно, и решили для начала обработать вас по полной программе. Разыграть, а заодно и напугать, чтобы посговорчивее стали. Так что вас еще о чем-то попросят, непременно.

Серпантинов побледнел.

— В следующий раз они меня так запросто не возьмут.

— Ну-ка, процитируйте еще раз письмо.

— Ни за что! — Серпантинов отрицательно замотал головой. — Вы надо мной издеваетесь?

— Нет. Кажется, я знаю, откуда взят отрывок. Там были слова «погребение заживо»?

— Были.

— Это рассказ Эдгара По. Он так и называется, «Заживо погребенные». Хотите, перечитайте на досуге.

— Нет уж, увольте. Я это на собственной шкуре испытал.

— А как вы оказались в фирме Алекса?

— Ну, мне было не по себе от письма. Я стал наводить справки, кто занимается погребениями заживо. Мелькала мыслишка, что это просто розыгрыш. Чья-то злая шутка. Узнал, что подобный аттракцион давно практикует эта контора, и пошел туда на разведку. Может, кто-то меня заказал? Познакомились, выпили, нормальный мужик оказался. Клиентов хоронят на полном серьезе, с помпой, в стеклянном гробу, с процессией. Все как полагается: с венками, музычкой, прощальными речами. И даже специальных плакальщиц приглашают, чтобы рыдали и пощипывали нервишки «усопшему». Он так зажигательно рассказывал, что и мне захотелось попробовать. Говорят, впечатления потрясающие, адреналина хватает на год. Он так уговаривал, что я почти согласился. Кстати выяснил, что такими письмами они не балуются.

— То есть это не Алекс.

— Нет, определенно не его контора.

— Мне Алекс вскользь сообщил, что вас перехватили конкуренты. Придется выяснить, кто еще занимается подобными шуточками. Хотя я уверена, что ваш случай солиднее. И как дальше развивались события?

— Никак. Я выбросил письмо в корзину и постарался больше не вспоминать о нем.

— Однако содержимое выучили?

— Выучишь тут. Меня забросили в машину, привезли куда-то, и я еще три или четыре дня зубрил этот текст как «Отче наш». Потом в гроб уложили и заколотили. Ужас! Я все слышал. Каждый гвоздик в сердце забивали, сволочи! Я когда там лежал, понял одну истину — все суета!

— Да, сначала ты заглядываешь в бездну, а потом бездна заглядывает в тебя.

— Как-как? — быстро отозвался Алексей. — Сначала ты заглядываешь в бездну, а потом бездна заглядывает в тебя? Верно. Полностью с вами согласен.

— Это сказал Ницше.

— Я вернулся другим. Не хочется спорить, доказывать, не хочется экстрима, понимаете? Хочется покоя, хочется жить. Я, как вас увидел, понял, что…

— А как ваша жена узнала о месте захоронения? — поспешно перебила его Инна.

— Просто: меня заставили написать ей записку. И никакой надежды, что она меня найдет, у меня не было.

— Однако вы живы.

— Я знаю цену собственной женушке. Это вы меня спасли. Вот только не пойму, каким образом вы узнали о моем существовании.

— Ко мне обратились Амалия и Борис Иванович с просьбой разыскать вас. Они волновались. Согласитесь, повод был: продали дачу, получили большие деньги и пропали.

— А жена, конечно, сидела и не рыпалась!

— Сами виноваты, довели женщину до такого аморфного состояния, а потом возмущаетесь.

— Что-то разговор у нас пошел не в то русло. — Серпантинов вновь попытался нацепить бабочку.

— Да оставьте вы ее в покое, — раздраженно бросила Инна. Она и сама понимала, что после изумительной паэльи и чудесного вина можно быть и поснисходительней. Но ее куда-то несло, и остановиться она уже не могла.

Вспомнила, как мямлила его жена, как боялась шагу ступить, как испуганно твердила, что он ее обязательно бросит, если только она обратится в милицию, а этот… корчит из себя несчастного.

«Все мужики такие, — скатилась она до банального обвинения, — ведут себя по-хамски с женами, а потом удивляются: «Отчего это она у меня такая безынициативная?» И чем он только мне понравился? Смазливая физиономия, да и только».

— Понятно. Вы разговаривали с моей женой, и она сыграла роль невинной овечки. Поверьте, Людмила — волк в овечьей шкуре, ее только моя мамуля может поставить на место.

— Кстати, об Анастасии Назаровне… Кто ее может урезонить?

— Я рад, что вы познакомились, — дипломатично ответил Алексей. — Она просила меня передать вам подарок.

«Не иначе, живых тарантулов», — испугалась Инна.

Серпантинов куда-то удалился, а Инна с удовольствием занялась изучением бутылки из-под вина. «Маркиз де Виттория Гран Резерва», — прочитала она и повторила несколько раз, чтобы запомнить, уж очень приятное послевкусие оставляло красное риохское, жаль только, что быстро закончилось.

Алексей вернулся и торжественно положил перед Пономаренко длинный футляр.

— Это вам от моей мамы, — скромно сказал он. — Откройте. И постарайтесь сохранить лицо, — добавил загадочно.

Инна хмыкнула, но футляр в руки взяла.

— Что это? — спросила она, хотя спрашивать не имело смысла. Все было слишком узнаваемо.

— Сигара. Лучшая сигара от «Davidoff».

— Я не курю вообще и терпеть не могу табачного дыма! — отрезала Инна. Выражение лица у нее действительно изменилось, Серпантинов как в воду глядел.

— Не курили, потому что никогда не пробовали настоящей сигары.

— И не подумаю! — Решительность, с которой Инна отбивалась от сигары, выдала ее с головой. Любопытство — штука непредсказуемая и в малых дозах неуправляемая.

— Первую сигару нельзя курить в одиночестве. Обаяние сигарной культуры передается из рук в руки. Это ритуальное действо.

— Да не хочу я приобретать еще одну плохую привычку.

— Какая прелесть, — услышала Инна голос Амалии Никифоровны, — сигара. Мы как раз мимо проходили, смотрим, а вы за столиком. Решили подойти, попрощаться. Инночка, деточка, не думала, что ты приобрела такие изысканные манеры. Учись, Боренька, жизни. Отменный ужин и в заключение — чудесная сигара. Что может быть прекрасней? Инночка, деточка, уступи. Борис Иванович, как всегда, забыл о сигарах. А я дурно себя чувствую, если не выкурю хорошую сигару.

— Мамочка, успокойся, — Борис Иванович вяло оправдывался, — приедем домой, сядешь в кресло, тогда уж и сигару выкуришь.

— Зачем же откладывать? Для сигары нужна хорошая компания и задушевный разговор. Это какая у тебя сигара? «Davidoff»? Прекрасный выбор. Удивительно гармоничный вкус и аромат.

Амалия расхваливала сигару, а у Инны начинался приступ «собакосенства». Она и сама не хотела «пачкаться», но и отдавать за здорово живешь подарок не собиралась. Ситуацию разрядил хозяин. Серпантинов, как волшебник, из ниоткуда извлек еще одну сигару. Стало ясно — от Амалии избавиться не удастся.

— Амалия, может, домой пойдем? — без особой надежды предложил Борис Иванович.

— Иди, Боренька, иди. Думаю, Инночке нужна моя поддержка. Сигару нельзя курить как паршивую сигарету. Ее нужно погладить, почувствовать бархатистость, оценить цвет. Понюхай, Инна, чувствуешь аромат? Теперь можно ее обрезать…

Амалия с осуждением уставилась на Серпантинова. Тот страдал. Ему явно хотелось послать к черту незваную Амалию и самому играть роль учителя.

— Алексей, где каттер? Где кедровые щепки? Не прикуривать же сигару зажигалкой.

Серпантинов, как ошпаренный, вскочил из-за стола и исчез в неизвестном направлении.

— Запомни, Инна, сигару нельзя курить в затяжку.

— Да не собираюсь я курить! — Инна тоже разозлилась. Ее раздражала бесцеремонность Амалии.

— И нельзя стряхивать пепел с сигары, — как ни в чем не бывало ликбезничала Амалия. — Он сам должен упасть. Позволь рассказать тебе хитрость, к которой прибегал Уинстон Черчилль.

— В другой раз, Амалия Никифоровна.

— Через год? Мы же видимся только один раз в году. За это время историю успеет рассказать тебе кто-то другой. Она очень распространена среди любителей сигар. А я хочу быть первой. Хитрая бестия, он вставлял в сигару разогнутую скрепку. Через полчаса беседы его визави уже не могли ни о чем думать, кроме как упадет, наконец, этот чудовищной длины пепельный столбик или нет?!

— Мамочка, пойдем домой. — Борис Иванович, как ни странно, первый почувствовал неуместность словоохотливости жены.

— Боря, у тебя сплошная истерика! Ты не понимаешь, сигара в руках — это готовый сюжет для беседы. Кстати, Инночка, ты разобралась, что случилось с Алексеем? Прегадко закапывать человека в землю и забывать о нем! Прегадко! Кто на это способен, Инночка? Надо узнать. Похлопочи, Инна, похлопочи. Где же Алексей?

— Я здесь, Амалия Никифоровна, к сожалению, каттер не нашел.

— Как, нет хорошего каттера? Не могу же я залихватски откусывать кончик сигары, как бандерильеро на сельской ярмарке!

Серпантинов стоял красный как рак и растерянно разводил руками.

— Борис, мы идем домой, — скомандовала Амалия. — Мы завсегда вами очень благодарны, Алексей, только подлостев таких мы слушать не желаем.

Разгневанная Амалия решительно продвигалась к выходу, а Инна благодарно смотрела Серпантинову в глаза, и он отвечал ей искренней улыбкой. Эдакая тихая радость заговорщиков за спинами истязателей. И тут Амалия резко повернулась. Как почувствовала. Повернулась и погрозила пальцем.

Нашкодившие, не сговариваясь, рассмеялись.

— Ух, женщина-танк, переедет кого захочет. — Серпантинов потер лоб. — Честно, я струхнул, когда она застала меня с идиотской улыбкой. Запросто могла подумать, что я безмерно счастлив, что она уходит.

— Разве это не так?

— Ну, ей об этом знать не обязательно. Покидая любую компанию, Амалия Никифоровна привыкла слышать рыдания. И поверьте, все рыдают.

— Что же делать с подарком Анастасии Назаровны? Как я поняла, каттера в этом заведении нет.

— Да все у меня есть. Просто не хотел задерживать Амалию Никифоровну. Это не просто подарок, Инна. — Алексей стал многозначительно серьезным. — Это приглашение.

— Куда?

— В закрытый женский сигарный клуб. Анастасия Назаровна — его глава. Даже я не могу там присутствовать.

— Ого, за что такая честь?

— Мало того, она приказала мне проводить вас домой.

— Что бы это значило? — наивно спросила Инна и заторопилась к выходу.

Потом была луна, не замутненная тучами, прохладный ветерок, кофе, разговоры по душам, сигара и момент «или — или». Алексей остро его почувствовал и мгновенно стал серьезным. Инна тоже прониклась торжественностью момента. Но когда Серпантинов открыл маленькую бархатную коробочку, где на красной подушечке гордо возлежало кольцо, она растерялась. Первый раз в жизни ей дарили кольцо. Она тут же вспомнила, что давно перестала следить за ногтями и ограничивалась домашними средствами. Ножницы да пилочка — вот и весь доморощенный инструментарий. А всякие там ванночки, примочки, лопаточки находились вне сферы ее интересов. И вот теперь презираемая ею сфера повернулась к ней ехидной мордой и наблюдала за тихой паникой. Инстинктивно Инна спрятала руки за спину.

— Я не могу принять такой дорогой подарок. — Первая попавшаяся на язык отговорка выглядела нелепой и банальной.

— Это не подарок. — Серпантинов встал на одно колено. Инна с легким ужасом смотрела на «онегинскую» позу. — Это предложение.

Тут он замялся. Наверное, как перед прыжком с головокружительной высоты, набрал побольше воздуха в легкие.

— Предложение, — голос у него мгновенно охрип, — стать моей женой.

Так уж устроены мужчины. Даже при добровольном решении, когда со стороны женщины нет и малейшего намека на давление, такие слова даются им с большим трудом. Казалось, чего хрипеть? Никто за язык не тянет и жилы на кулак не наматывает. Молчи и наслаждайся жизнью. Так нет, и говорит и хрипит одновременно.

Это уж слишком! Инна вспомнила наличие жены Людмилы и оскорбилась:

— Вы что, Серпантинов, расширяете свой гарем?

Алексей поморщился. Встал с колена и теперь отряхивал брюки.

— Какой женой вы предлагаете мне стать: старшей или младшей? А?

— Такой момент испортили. Я первый раз в жизни такие слова произносил. — Алексей захлопнул коробочку. — Не хотите замуж — не выходите. Я душу вам открыл, а вы…

— Алексей, вы, очевидно, запамятовали. Я знакома с вашей женой. Ее Людмилой, кажется, зовут?

— Я не женат.

— Но Люда таки существует.

— Вот именно, существует! Говорила мне мама: «Не торопись!» А я, дурак, думал, что ты особенная, что ты поймешь меня. Главное в отношениях — внутреннее согласие. Я как увидел тебя из гроба, так меня будто прожгло — вот женщина, которая создана для меня. А ты цепляешься за Люду, Валю, Надю, за условности, за правила, которые созданы холодными чужими людьми. Да мы с Людмилой в постели лежим как труп с трупом, понимаешь? Все отношения умерли еще год назад. Понимаешь? Возьми меня за руку! Возьми! — Алексей сам схватил руку Инны и крепко сжал. — Чувствуешь? Чувствуешь?!

Руку жгло сумасшедшее тепло.

Еще мгновение — и Пономаренко бы прошептала: «Да».

Однако в дверь позвонили. Инна вздрогнула и выдернула руку. Кого принесло в такой поздний час? В дверях стояли хмурые Олег и Роман.

— Мы водочку принесли, — сообщил Коротич.

— И закуску, — добавил Роман, потрясая палкой колбасы.

— Чего пришли? — У Инны были совсем другие планы.

— О нашем трупе поговорить.

— Завтра. На ночь глядя я про трупы слушать не хочу.

— Завтра может быть поздно. — Роман с голодными глазами мечтательно понюхал колбасу. — Пахнет как…

— Предполагаете, оживет?

— Я оценю твой юмор после первой рюмочки и второго бутерброда. — Коротич рванул в квартиру, Роман просочился следом.

— Никакой личной жизни! — Инна захлопнула дверь и отправилась на кухню резать колбасу. А вечер так прекрасно начинался: романтический ужин, коленопреклоненный мужчина, бархатная коробочка…

— Ба-а, да у нее уже сидит один оживший трупик, — услышала она из кухни начало мужского разговора. Заходить в комнату расхотелось совсем.

Почесав языки, вновь прибывшие мужики вспомнили о пустых желудках и по запаху, как собачки Павлова, нашли кухню.

— Ну что вы за люди! — Инна поставила рюмки. — Человека испугали! — Нарезанная колбаса перекочевала на тарелку. — Явились без звонка…

— А хлебушек? Где у тебя хлебушек? — Коротич заглянул в хлебницу и разочарованно присвистнул.

— У меня на сегодня были совсем другие планы! — Инна достала из холодильника соленые огурцы.

— Говорил тебе, Рома, надо хлеба купить! — Олег огорченно прикрыл хлебницу. — У Инны никогда ничего нужного нет.

— Куда Серпантинова дели? — Инна помахала ножом перед носом капитана милиции.

— Мы спросили его, хочет ли он есть, — послушно стал отвечать Коротич, уклонившись от ножа.

— А он ответил, что не голоден. — Роман решил разделить ответственность на двоих.

— Тогда мы намекнули, что сытый голодного не поймет.

— Ну да, сытый голодному не товарищ.

— Вы заставили его уйти?! — Инна бросила нож на стол. Тот завертелся волчком и угрожающе пополз к краю. Коротич поймал его уже на лету. — Убирайтесь сейчас же! Оба! Вы мне жизнь испортили! В кои-то веки мне понравился человек, а вы его взашей! Вы меня спросили? Видеть ваши физиономии не могу!

Мужчины переглянулись. Роман стал открывать бутылку, а Коротич — жевать кусок колбасы.

— Выпей, станет легче. Мы же не звери. Обещаем: сдадим важную информацию, выпьем, перекусим и вернем твоего донжуана. Слово двух ментов. — Олег между жеваниями и глотаниями пытался вести душеспасительную беседу. — Из-под земли разыщем и вернем, не хнычь. Все объясним: мол, сохнет по тебе наша подруга…

— Идите к черту, варвары! Не вздумайте только хватать человека из теплой постели и закидывать в «воронок». Сама справлюсь!

— В смысле, хватать из теплой постели или наоборот?

Роман получил подзатыльник.

— Говорите, зачем пришли?

— Вот это разговор не мальчика, а мужа. Значит, так. Я тебе звонил днем по поводу Алекса? — Коротич с удовольствием хряпнул водочки.

— Помню, помню. Странный звонок.

— Потому как звонил находясь буквально под дулом пистолета. Блинов прижал к стенке и приказал позвонить тебе и слить дезинформацию. Чтобы ты не вздумала копаться в этом деле.

— Значит, Алекса таки убили?

— Без сомнения. Но Блинова кто-то попросил, чтобы официальная информация подтверждала версию самоубийства.

— Блинова? Блинова купить невозможно.

— Да никто ему взятку и не совал. Это стратегия. Стена, за которой мы, бравые сыщики, должны землю рыть и до истины докапываться, а нам никто бы не мешал.

Инна вспомнила всеобщее ликование в фирме. Пир во время чумы. Но никто не знал, что чума у порога. Потом Инна вспомнила пьяную Любу, ее истерику. «Кого она обозвала беременной крысой? И почему она так испугалась, когда меня узнала? Да какая разница». Инна попыталась откреститься от собственного вопроса.

— Пономаренко, ты где витаешь?

— Вы насытились, орлы? По домам, а мне срочно нужно увидеться с одной особой.

— Пономаренко, уймись! Ночь на дворе. Нормальные люди спят. Уж лучше мы тебе Серпантинова вернем. И не вздумай Блинову на глаза показываться.

— Ладно, потерплю до завтра, — согласилась Инна, подумала-подумала и выпила водочки. — Что за день сегодня такой? Все время приходится пить: то с радости, то с горя. Так и спиться недолго.

— Представляешь, до чего дело дошло. — Олег налил по второй. — Блинов поручил расследование Роману, частному детективу, а меня к нему в подручные определил. Так что теперь Рома у меня начальник. Давай, начальничек, пей, пора и честь знать. Завтра на работу. Ты уж прости нас, Инночка, за вторжение. Надеюсь, ты оценила, какую мы тебе информашку доставили? На белой тарелочке с голубой каемочкой.

— Куда? Вы мне обещали Серпантинова вернуть!

— Промашка вышла, Инна, уж извини. Ты нас не провожай, сами дорогу найдем. Сиди закусывай, завтра Серпантинова выкрадем и на тарелочке с голубой каемочкой… — Увидев, что Инна взяла в руки пустую рюмку и явно с недобрыми намерениями начала ею покачивать, Олег быстренько оборвал свою «тарелочную» песню и добавил: — Сами дверь откроем, сами закроем, сами…

Инна поставила рюмку на стол и со вздохом сказала им в спины:

— Оболтусы, дверью не хлопайте, соседи спят.

Роман с Коротичем тихохонько открыли замок и так же собирались его защелкнуть, но не тут-то было.

— Минуточку, — как из-под земли возник Серпантинов и подставил ногу, чтобы дверь не захлопнулась. — Я вам дал возможность поговорить?

— Ну?

— Вы поговорили?

— Ну?

— Вот и хорошо, до свидания.

— Слушай, правильный ты мужик, — оценил поведение Серпантинова Коротич.

— И кажется, она тебя ждет, — добавил Роман.

Серпантинов улыбнулся и исчез в квартире.

— Олег, давай подождем и посмотрим, выгонит она его или нет. — Роман прислонился к стенке и попрочнее уперся ногами.

— Я те подожду, начальничек, а ну, марш на улицу, частник паршивый.

Роман замялся:

— Ну так интересно же…

Коротич молча вытолкал его взашей.

Такси резко вывернуло к неосвещенному подъезду и остановилось. Из машины вышла молодая женщина.

— Вам придется вернуться обратно, впереди дорога перегорожена, — предупредила она водителя.

— Знаю, — буркнул водитель и стал сдавать назад. Фары выхватили из темноты фигуру женщины.

«А ножки ничего, — машинально отметил водила, — надо было денег с нее не брать, а…»

Женщина открыла подъезд и зашла внутрь. Тут же раздались три хлопка.

Водитель заглушил двигатель и прислушался.

— Показалось мне, что ли?

Из подъезда не спеша вышел мужчина, оглянулся на такси и пошел вдоль дома. Уже через пару шагов он растворился в темноте. Водитель посидел в машине несколько минут, решая, выходить или не выходить. Если выйдет, то что он увидит — закрытый подъезд? А если уедет?

Пока он раздумывал, в подъезде раздался женский крик. Потом дверь открылась и на улицу выбежала пожилая женщина. Она кричала: «Убили! Убили!» За ней с громким лаем выскочила овчарка. Водитель понял, что ему не показалось, и по рации попросил вызвать «скорую» и милицию. Потом закрыл машину и пошел посмотреть.

Женщина, которую он только что подвозил, лежала на ступеньках, раскинув руки. Легкая юбка задралась и обнажила красивые ноги, на которые он глазел всего несколько минут назад. Со ступеньки тонкой струйкой стекала кровь. Водитель отвернулся. Рядом с собой он увидел овчарку, которая молча сидела и скалила зубы.

— Куда подевалась твоя крикливая хозяйка? — спросил водитель.

Собака зарычала.

Водитель понял, что уйти без проблем он не сможет.

— Вот черт! — выругался он и порылся в кармане. Где-то у него была конфета.

Овчарка перестала рычать и заинтересованно наблюдала за поисками. Она ждала.

Водитель обшарил один карман, полез в следующий. Собака от чрезмерного внимания наклонила голову. Пусто. Конфета, неизвестно как и неизвестно куда, испарилась.

— Нету, — наконец признался человек и показал пустые руки.

«Не подмажешь — не поедешь, — ответила овчарка рыком. — Хрен отсюда уйдешь».

— Вот страна, даже собаки взятки вымогают, — выругался водитель.

На улице хозяйка призывно кричала:

— Бася! Ба-а-ася! Ты где? Бася!

— Дуреха! — крикнул водитель. — Здесь твоя волчара!

Но хозяйка не услышала. Так и пришлось ждать появления милиции в компании с собакой и мертвой девушкой.

— Поделом мне, — ругал себя водитель, — вызвал ментов — и ходу.

Милиция приехала раньше «скорой». Ребятки деловито прошли в подъезд, стали осматривать труп и место происшествия. Хитрая псина и не шелохнулась.

— Вы свидетель?

— Я таксист, я привез эту девушку, потом услышал выстрелы и решил посмотреть.

— Вы кого-нибудь видели?

— Видел. Кто-то вышел из подъезда и скрылся. Темно было.

— Оставьте свой адрес, и можете работать дальше. Кто такая, не знаете?

— Откуда?

— Собака ваша?

— Тут хозяйка где-то бродит. Она девушку первой и увидела, кричала громко.

Водитель еще раз посмотрел на стройные ноги, вздохнул и пошел к машине. Овчарка мирно поплелась следом.

«Не хочется, а надо, — твердила себе Инна. — Не лежит душа, но придется еще раз с ними встретиться. Во-первых, узнать у Любунчика, кто «беременная крыса». Во-вторых, выяснить, из-за чего могли убить Алекса. Об этом можно спросить Марину. А лучше Верунчика, она уж точно знает все обо всех».

Инна удивилась — на входе не маячил охранник. Заходи, кому не лень. «Видно, после хамского поведения Романа Верунчик решила извести охранников как класс, — подумала Инна, — чтобы больше не попадаться на шантаж».

Странности продолжались и дальше. В офисе стояла тишина. Ни телефонных трелей, ни тихих разговоров, ни стука каблучков.

Инна покрутила головой, стараясь угадать, в каком направлении пойти, чтобы встретить хоть одну живую душу. Решила зайти к Марине. Если хозяйку не застанет, то хоть кактусами полюбуется.

Кактусы никуда не исчезли. Они сидели в горшках и созерцали, как инопланетяне.

Пономаренко негромко позвала:

— Марина!

Никто не ответил.

— Эй, маммилярия длиннососочковая, куда хозяйка подевалась? — обратилась Инна к знакомому кактусу.

Маммилярия сделала вид, что не поняла вопроса.

— Что за черт? Вымерли они все, что ли? — Пономаренко оглянулась и краем глаза успела выхватить чью-то убегающую фигуру. Журналистка бросилась следом. Коридор закончился дверью. Инна, не раздумывая, толкнула ее. Дверь открылась. В углу комнаты, прямо на полу, скорчившись, сидела Марина и испуганно смотрела на Инну.

— Марина, ты от кого прячешься? — спросила Инна.

— От вас, Инна Владимировна.

Пономаренко удивилась официальному «вы». Ей, конечно, хотелось узнать, отчего это она снова превратилась в Инну Владимировну, но она решила не зацикливаться на мелочах.

— Что у вас произошло? Отчего вы такие перепуганные?

— У нас несчастье. И не спрашивайте меня ни о чем больше. Вы и так все знаете сами! — Кажется, Марина впадала в истерику.

— Да ничего я не знаю! — крикнула Инна. Крикнула громко, чтобы излишней эмоциональностью выбить из Марины хоть часть страха.

— Как не знаете? Верунчик говорила, что у вас вся милиция куплена.

— Интересно, — Инна подошла ближе к Марине и села рядом, — за какие такие бабки я ментов покупаю? Откуда они у меня? Подумай, Марина, головой. Что случилось?

— Любунчика вечером умертвили, — выдавила из себя Марина.

Слово «умертвили» Инне совершенно не понравилось. Чужеродное какое-то словцо, неуместное, противное.

— Любунчика — что?

— Застрелили в подъезде. Верунчик говорила, она не мучилась. Сразу умерла. Три раза стреляли. Крови много было.

— О-хо-хо! — Такого поворота Инна не ожидала. Почему Алекса убили, еще можно раскопать, мерзкий был человек. Но вот Любунчика? За что?

— Верунчик шутку придумала: «Любовь умирает первой». — Марина посмотрела на Инну жалобными глазами и шумно вздохнула. Она ждала сочувствия. Инна услышала алкогольный запашок.

— Ты что, напилась?

— Чуть-чуть. Помянули Любунчика. Полагается так.

— Полагается думать, искать причины, а не пить!

— Верунчик шутку придумала: «Любовь умирает первой, потом умирает Вера… а Надежда умирает последней».

— Хороши шуточки, ничего не скажешь.

— Надька совсем испугалась. Бутылку абсента сама выпила и отрубилась, не знаю, как жить дальше будет, когда протрезвеет. Верунчик говорит, в каждой шутке есть доля правды.

— Лучше бы она поведала, за что убили вашу подругу.

— Может, Любунчик умерла от горя?

— Ее же застрелили.

— Бывает. Человек хочет умереть, а самому страшно на себя руки наложить, вот и просит друзей помочь…

— Ты, Марина, совсем поехала. — Инна поняла, что после очередного «часа абсента» поговорить ей ни с кем толком не удастся.

Она никого больше не искала. Решила вернуться сюда попозже.

День обещал быть жарким. На небе ни тучки, в воздухе ни ветерка. Мужички кучковались около пивных ларьков и требовали бутылочку непременно запотевшую, из холодильника. Инна мельком глянула на очередь, и что-то привлекло ее внимание. Она присмотрелась. В хвосте очереди маячила знакомая фигура, которая тщательно воротила от нее физиономию. Инна подошла ближе. Так и есть. Роман изображал из себя замученного жаждой пьяницу. Потертая бейсболка, грязные шорты, матерчатая сумка, из которой торчат горлышки бутылок.

— Ромочка, как ты докатился до жизни бомжатской? — тихонько спросила Инна.

Роман отвернулся и сделал вид, что не узнает старых знакомых. Потом и вовсе постарался сбежать.

— Куда? — спросила Инна и успела приклеиться к сумке.

Роман дернулся, бутылки зазвенели. На них стали обращать внимание.

— Хотите со мной — поторопитесь, Инна Владимировна, — скороговоркой выпалил Рома, — некогда мне объясняться.

Пономаренко не надо было приглашать дважды. Она постаралась не отставать. Роман завернул за угол. И тут Инна удивилась снова. Оказывается, за углом у бомжа-пьянчужки припаркована приличная машина. Роман быстро юркнул на водительское сиденье и по-джентльменски позволил Пономаренко сесть рядом. А мог бы коварно скрыться.

— Ух, расшевелили вы гнездышко, — по-охотничьи азартно высказался Роман. — Посмотрим, посмотрим, куда она поедет.

— За кем ты следишь? — успела спросить Инна.

— Вон ее машина. Только бы не отстать. Я еще не очень уверенно чувствую себя за рулем.

— Так давай поменяемся местами. Ты будешь следить, а я водить.

— Поздно, прозеваем, она баба шустрая. Водит рисково, на грани ДТП.

— Кто? Кого ты пасешь, Роман, колись!

— Вера Степановна куда-то намылилась. Посмотрим, куда путь-дороженька ее приведет.

Инна увидела, как темно-вишневая легковушка резко ввинтилась в поток машин. Роман замешкался, он все ждал, что его кто-нибудь пропустит. Эх, аккуратист! Машина Верунчика быстро удалялась.

— Меняемся! — крикнула Инна и выскочила из машины.

Роман нехотя расстался с рулем. Но когда увидел, как Пономаренко лихо настигает Верунчика, смилостивился и даже похвалил.

— Мы с вами отличная пара в сыскном деле, — сказал он. — О! Пришло время послушать, с кем беседует наша подопечная.

— Ты и до этого додумался? А санкция есть?

— Я частный сыщик. Считайте это моей самодеятельностью. Тише, она кому-то звонит. Нажму-ка я кнопочку магнитофона, запишем на всякий случай разговор.

— Петя, я сейчас подъеду, — услышали они голос Верунчика.

— Зачем, Вера Степановна? Не о чем нам с вами разговаривать, — ответил мистер Икс по имени Петя.

— Ты мне не груби, мальчик! Мне надо у тебя кое-что узнать.

— Не собираюсь я оправдываться, так Любе и передайте.

Петя рассердился. А Верунчик не обращала внимания на тон, которым с ней разговаривали. Она настаивала на встрече.

— Я уже рядом, выходи! — приказала она, и Петя, наконец, согласился.

Верунчик безо всяких поворотных сигналов вильнула в правый ряд, затормозила и ловко пристроилась между двумя джипами. Это было единственное свободное место.

Пономаренко пришлось проехать мимо.

— Что вы делаете, Инна Владимировна, сейчас же остановитесь! — закричал Роман.

— Я могу пристроиться только на крыше джипа. — Инна и сама судорожно искала, куда приткнуться. Как назло, машины стояли плотно. Инна ползла на первой скорости, отчаянно мигая правым поворотником.

— Не останавливайтесь! — вдруг закричал Роман.

— Черт, черт! — выругалась Инна. — Что случилось?

— Она посадила его в машину, и они едут за нами. — Роман засмеялся. — Если бы вы иногда смотрели в зеркало, как и положено водителю, то и сами бы заметили.

— Только без ехидства, пожалуйста. Ты бы на месте водителя потерял Верунчика еще в самом начале.

— Ладно, мир. Сейчас я вас порадую. — Роман чем-то пощелкал, и Пономаренко услышала голос Верунчика:

— Петенька, я знаю, что вы расстались с Любой две недели назад. Она мне рассказала, я ведь была ее старшей подругой.

— Это наше дело! — упрямо твердил Петр.

— Почему? Почему ты ее бросил?

Петя молчал.

— Роман, ты преступник, — Инна покосилась на сыщика, — подслушивать противозаконно.

— Тише, не мешайте. Я должен раскрыть два убийства любыми способами.

— Петя, я не отстану. — Верунчик, судя по всему, закурила. — И ты знаешь мои возможности, не заставляй вытряхивать признание силой. Ты же не хочешь потерять хорошую работу?

— Я узнал, что Люба не сможет иметь детей. Никогда. Вероятно, для кого-то это пустяки, но не для меня. Я хочу иметь детей.

— Кретин. Ты ей так и заявил?

— Она сама виновата. Не надо было делать первый аборт.

— Не тебе судить, мальчишка. Ты ее заставил мстить. Бедная девочка совсем запуталась.

— О чем вы, Вера Степановна?

— О том. Алекса убили.

— Ну и что?

— А то, что первая беременность у Любунчика от Алекса. Понимаешь теперь, на что ты ее толкнул?

— Вера Степановна, вы ужасная женщина. Я не удивлюсь, если это вы ей и присоветовали, по-дружески.

Верунчик засмеялась:

— Петенька, а может, это ты Алекса приговорил? У тебя тоже мотивчик есть.

— Мы расстались с Любой, и я встречаюсь с другой девушкой.

— Бедная Любунчик. Все ее предали. Пусть земля ей будет пухом.

— Что вы сказали?

— Любунчика застрелили вчера ночью. Прощай, Петька, живи, если сможешь. Выходи из машины. Надоел ты мне, праведник.

— Кто ее убил? — после долгого молчания спросил Петя.

— Да может, и ты, чтоб под ногами не путалась!

— Что вы такое говорите, Вера Степановна, я даже комара убить не могу.

— В наше время убивать самому не обязательно. Киллеров развелось как собак бездомных. — Гренадерша, кажется, снова закурила. По крайней мере, потребовала у Пети огоньку.

— Скорее это Алекс мог постараться, чтоб не ныла и не напоминала о грехах, — Петр щелкнул зажигалкой, — или его друзья, например вы.

— Я сыщика-частника наняла, бешеные бабки ему плачу, чтобы он нашел убийцу Любунчика, а ты с дурацкими обвинениями выступаешь.

— Не верю я ни вам, ни вашему сыщику продажному. — Петя снова щелкнул зажигалкой, теперь, очевидно, прикуривал сам.

Верунчик ничего не ответила. Она остановила машину. Петя понял намек и безропотно, не прощаясь, вышел вон.

— Скотина неблагодарная, — прошипела ему в спину Гренадерша.

Дальше она ехала нервно, то и дело разгонялась без надобности и притормаживала без причин. И все время громко, на весь салон высказывалась, скорее, выплевывала накопившуюся злость. В отфильтрованном виде все сводилось к двум тезисам: «Все мужики дебилы!» и «Делай людям добро — они в ответ тебя же и обгадят!».

— Как сработано, Инна Владимировна? — Роман явно ожидал хвалебных слов. Ведь это он догадался организовать прослушку, и сразу такой результат.

— По-моему, Верунчик возвращается на работу. — Инна не оправдала надежд Романа.

— Суровая вы женщина, — разочарованно промычал Роман. — Нет чтобы похвалить партнера за смекалку и проворство. Что стоило сказать: «Какой ты, Ромочка, сообразительный!» Похвальное слово и кошке приятно.

— Не ты ли тот чудо-сыщик, которого наняла Верунчик? — в ответ поинтересовалась Пономаренко.

Роман только вздохнул.

— Рома, ты берешь деньги у Гренадерши?

— Вы же знаете, я хороший специалист и все равно копаюсь в этом дерьме, так почему бы мне не получить достойную зарплату за свой нелегкий труд? Ничего зазорного не вижу. Человеки моей квалификации на вес золота, а золото нынче в цене.

— Человекам с такой беспринципностью морды бьют.

— Еще накаркаете, Инна Владимировна, тьфу, тьфу, тьфу. — Роман сплюнул через левое плечо.

— Слуга двух господ! — не угомонилась Инна.

— Берите круче, я слуга трех господ!

— Трех?

— А то вы не в курсе. Я думал, Серпантинов вам первой доложил.

— О чем?

— О том, что предложил мне работу. Я, честно говоря, считал, что это вы ему посоветовали обратиться ко мне. Мол, Роман ценный и толковый работник, любое гнилое дельце раскопает, не то что могилу.

— Нам было о чем поговорить и без тебя. — Инна от неожиданности чуть было не пропустила нужный поворот. — Ну ты и прохвост, Роман.

— Зато я, наконец, смогу купить себе машину. Вы же знаете, что менты платят мизер, а отказаться от предложения полковника Блинова все равно что подписать себе приговор. Вот и приходится крутиться. Я оказался прав, Вера Степановна приплыла обратно на работу. Пойдемте, Инна Владимировна, посидим за столиком в кафешке, обсудим добытую информацию.

— Алеше посоветую гнать тебя в шею. Я сама попробую разгадать его захоронение. В кафе угощаешь ты, как более состоятельный.

— Ну конечно, я его обязан величать Алексеем Вадимовичем…

Они устроились в тени зонтика, заказали по мороженому и коктейлю. Под бодренькую музычку энергично работали ложечками и лениво перебрасывались словами.

— Благодаря моей находчивости мы получили мотив преступления. — Роман снова нарывался на комплименты.

Инна держала паузу и с удовольствием ела мороженое.

— Согласна, — наконец ответила она, уменьшив свою порцию мороженого наполовину. — У Любунчика были основания ненавидеть Алекса. Теперь понятно ее раздражение на вечеринке.

— На какой вечеринке?

— Пока ты наливался абсентом и нежился в обществе двух дам, я разговаривала с Любой в туалетной комнате. Она обозвала кого-то «беременной крысой». И сказала это с такой ревностью к чужой беременности, что я испугалась. Да, она могла убить Алекса.

— А Петя-Петушок? — Роман раздумывал, не заказать ли еще порцию мороженого.

— Скорее Верунчик. — Инна доела мороженое и выразительно посмотрела на Романа. — Не жадничай, заказывай еще, — подтолкнула она сыщика к правильному решению. — Гренадерша и сама могла замочить Алекса, и могла по-дружески подтолкнуть к убийству Любунчика. Кстати, откуда Верунчик узнала, что Алекса убили? Кажется, все пили от радости, что Алекс сам себя порешил от тоски и интеллигентской меланхолии. Ты ей сказал, чтобы получить у нее непыльную работенку?

Роман не успел ответить. К ним подошли несколько мужчин. Короткий ежик, бычьи шеи и квадратные плечи. С одного взгляда прочитывались род занятий и биографии.

— Ключи от той тачки у тебя? — в лоб спросил один из них.

Рома уже понял — бить будут независимо от ответа. У них руки непроизвольно в кулаки сжимались. Они только ждали сигнала.

— Дорогая, принеси бутылочку пивка, — попросил он Пономаренко и мотнул головой в сторону телефона.

— Твоя баба нас не интересует. Ключи от тачки у тебя?

— У меня.

— Ты попал, парень, конкретно попал. Эту тачку у меня неделю назад сперли. Верни ключики.

— Какие проблемы, мужики, забирайте. — Роман добровольно бросил на стол ключи. — Какие проблемы, — повторил он в надежде, что свершится чудо и все обойдется.

— Проблемы у тебя, парень. — Главный хрустнул пальцами, взял ключи, положил их в карман и только потом размахнулся, чтоб одним ударом отправить Романа в ад.

Сыщик не стал ждать. Он головой боднул главного под дых. Процесс развивался не в пользу Романа. Трое на одного. Такой расклад вскоре привел к плачевному результату: Роман валялся на полу, а мужички отделывали его ногами.

Пономаренко воспользовалась всеобщей занятостью и позвонила в милицию. Менты опоздали всего минут на пять. Роман размазывал по лицу кровушку, Инна пыталась облегчить его страдания, прикладывая к носу прохладный стаканчик с мороженым, а бычки сели в машину Романа и уехали в неизвестном направлении.

— Морду таки мне набили. — Роман поморщился. — Это вы накаркали, Инна Владимировна. Ну ничем похвастаться нельзя. Только порадуешься, сразу завистники появляются. Как вы думаете, на что они пытались мне намекнуть?

— Ребра не сломаны? — деловито спросила Инна, ощупывая Романа.

— Ой, щекотно! Последний раз меня так били в пятом классе. Я подложил одной девчонке в портфель живых лягушек. Она визжала на всю школу. Потом пожаловалась старшему брату. Он с дружками меня и отметелил за милую душу. За каждую лягушку по паре ударов я принял.

— Жить будешь, вставай. Пора объясняться с милицией.

— Лучше бы вы их не вызывали. С самого начала было понятно — убивать не будут. Они били деловито, но беззлобно. Им заплатили, они свою работу сделали. При чем тут милиция? И машину наверняка через пару кварталов найдем.

— Думаю, тебя за любопытство отколошматили.

— Оперативно работают, гады. — Роман пошевелил челюстью и удивился: — Надо же, болит, но функционирует. Кто же их послал? Дельце у нас интересное. Мы следим, за нами следят, и, кажется, за теми, кто за нами следит, тоже следят. Тотальная слежка, а по морде получаю я один. Несправедливо. Ух, доберусь я до главного кукловода, задницу ему надеру.

— Для начала свою подними и на стул попытайся сесть, — посоветовала Инна.

Роман со стонами и причитаниями стал собирать себя по частям. Как только ему удалось сесть за стол, зазвонил мобильник.

— Алло, — без особого удовольствия отозвался Роман. Никуда идти, тем более бежать, он был не в состоянии.

Инна старалась услышать хоть словечко из разговора. Роман слушал, мрачнел и, наконец, сказал:

— Я подумаю, что можно предпринять. Не спускай с нее глаз.

— За кем ты еще хвост пустил? — не удержалась от вопроса Пономаренко.

— За всеми. Мне не нравится этот союз любящих сердец.

— Красиво сказано, Ромочка: союз любящих сердец.

— Это не мое изобретение, это из лексикона американской мафии, она заключала контракты любящих сердец. Наша серая мышка зашевелилась. Надюнчик выскочила с работы и помчалась пленки проявлять.

— Надюнчик? Вот это да! По моим сведениям, еще полчаса назад она была пьяна в стельку. Что-то в этой конторе быстро трезвеют! Или рядятся в шкуры пьянчужек, а потом разбегаются по неотложным делам. Гренадерша за руль села, Надюнчик бегает по городу.

— Причем, заметьте, выбрала дальнюю точку, а не ближайшую. Если фотки обычные, то какого рожна ей лишние километры наматывать? Значит, на пленочках что-то тайное имеется. Вот бы изучить! Как вы на это смотрите, Инна Владимировна?

— Почему я? — догадалась Пономаренко, куда клонит Роман.

— Потому что вы с ней знакомы. Невзначай повстречаетесь, невзначай разговоритесь, невзначай поинтересуетесь.

— Рома, ты уже свое получил, теперь меня толкаешь под чьи-то кулаки?

— Хорошо, сделаем по-другому. Мой человек исхитрится и вытащит у нее номерок, или что там дают, а вы по этой бумажке получите фотки. Это выход.

— Не хочу, — отбрыкивалась Инна.

— Да что с вами такое делается, Инна Владимировна? Мы идем по следу, а вы буксуете, когда такое было?

— Гонорары не вдохновляют.

— Так, некогда болтать, я звоню и приказываю Надюнчика пощипать.

— Не надо, говори, где она, сама что-нибудь придумаю.

— Вы только фотографии добудьте, не важно как, хоть силой, но принесите. Чувствую, там кое-что есть. Здесь потеряли, там найдем.

Инна шла в заданном направлении и ругала себя за покладистость и мягкотелость. Ну почему она не смогла сказать «нет»? Жила бы себе спокойно, могла бы пойти на работу, или домой, или к друзьям, или разыскать Серпантинова. Они пообедали бы в каком-нибудь уютном ресторанчике, поговорили бы о приятных вещах. Алексей оказался совершенно не похожим на озабоченных бизнесом роботов. Вчера поделился, что купил себе золотую рыбку. Она плавает в аквариуме, и он может смотреть на нее часами и мечтать.

Эх, вместо приятного собеседника ей придется встречаться с Надюнчиком и клянчить у нее фотографии. Инна представила реакцию Надежды, и настроение окончательно испортилось. И еще Пономаренко поняла, что она ничего не знает о Наде. Обо всех уже можно было что-то сказать, а Надежда всегда держалась в тени, отмалчивалась, когда другие высказывались.

«Серая мышка или хитрая лиса? — размышляла Инна. — Вполне возможно, что она бережет нервы и здоровье, потому что… потому что беременна. А что, если подойти и в лоб сказать: «Что-то ты бледненькая сегодня, ну не волнуйся, с беременными это бывает». Если побледнеет или смутится, значит, это с ней Любунчик разговаривала. Тогда фотографий мне не видать как собственных ушей».

Надежда появилась довольно быстро, очевидно, договорилась о срочном выполнении заказа, а Пономаренко так ничего и не придумала. Она выбрала самый простой вариант — пристроилась сзади, вошла следом и пряталась за витриной, пока Надежда получала фотографии. Из своего укрытия Инна видела, как лихорадочно Надежда просматривает снимки, как у нее дрожат руки и выступает пот над верхней губой. Недолистав стопку, Надя тихо ойкнула, испуганно оглянулась на девушку-приемщицу, бросила фотографии в пакет и быстро пошла к выходу. Инна — за ней. Что говорить, как действовать, уже не важно, теперь главное для Пономаренко было заполучить фотографии.

Они выскочили на улицу, и журналистка буквально перегородила Надюнчику дорогу.

— Покажите фотографии! — приказала Инна.

— Ни за что! — Надежда спрятала пакет за спину. — Вы не имеете права!

— Я знаю, что там, — нагло блефовала Пономаренко, — не упрямьтесь. Отдайте!

— Так это вы мне их прислали? — побледнела Надежда. Она так испугалась, что даже не уловила несоответствия в утверждениях журналистки. Если та знала содержимое фотографий, на кой черт ей требовать их обратно?

Что говорить дальше, Инна не знала. Надежда в свою очередь не знала, как действовать. Так они и застыли посредине тротуара: Инна — с протянутой рукой, Надежда — с фотографиями за спиной. Насколько бы затянулась немая сцена, неизвестно.

Неожиданно из-за угла выскочил парень на роликах. Инна его видела, Надежда нет. Он быстро подкатил к Надюнчику, выхватил пакет с фотографиями и на скорости умчался прочь. Та даже закричать не успела. Она тупо посмотрела на свои пустые руки и прошептала.

— Мне плохо, мне плохо…

Инна подхватила слабеющую на глазах Надежду и поволокла на ступеньки фотомагазина.

— Вы что, в положении? — спросила Пономаренко, как и наметила раньше, прямо в лоб.

Надя отрицательно покачала головой.

— Кто украл у меня фотографии? — Надежда хватала ртом воздух и с трудом выдавила из себя вопрос.

— Это мой человек, — не моргнув глазом соврала Инна, — вы же не хотели отдать их добровольно.

Пономаренко решила, что если не суждено увидеть фотографии, так надо хоть выудить из Надюнчика побольше информации.

— Вы чудовище, вы даже страшнее, чем я предполагала. — Надежда смотрела на журналистку как смертельно раненный зверь на гладиатора: убила бы, да силы на исходе.

— Что это за фотографии?

— Сами знаете! Чего спрашивать? Вы же мне пленку подкинули.

— Надя, ну подумайте, если бы эти фотографии были мои, на кой черт мне их у вас клянчить?

Надежда задумалась. Потом встрепенулась, удивленно посмотрела на Пономаренко, будто видела ее в первый раз.

— Если ворюга подослан вами, то зачем вы меня пытаете? Найдите его, и все дела!

Инна поняла, что ее раскусили. Но беседу продолжать надо было.

— Вижу, вы пришли в себя и можете логично размышлять. — Инна прокашлялась. Не часто она попадала в такое идиотское положение. Когда прибегаешь ко лжи — противно, но когда тебя ловят на вранье — противно в квадрате. — Сейчас дорога каждая минута, — с трудом продолжила Инна разговор. — Расскажите мне сами, что вы увидели на фотографиях, и, может, еще не поздно исправить ужасную…

— Да вы обманываете. Вы все придумали! Это мерзко! — Надежда прямо расцвела на глазах. Откуда только взялся румянец на щеках? Появилась сила, энергия! Она уже наступала, уже обвиняла и почему-то торжествовала.

— Чему вы радуетесь? — перебила ее Пономаренко. Ей тоже надоело ломать комедию. — Фотографии попали непонятно кому в руки. Еще неизвестно, как он ими распорядится!

— Вы думаете, он меня шантажировать будет?

— Откуда я знаю, может, вас легче убить, как Любунчика, чтоб молчали!

Это был грубый, запрещенный прием. Угрожать Пономаренко не имела никакого морального права. Но, как ни странно, именно после угрозы Надюнчик сломалась и заговорила:

— Господи, мне страшно, я ни в чем не виновата. Помогите мне!

— Обещаю, что помогу, если это будет в моих силах. Откуда у вас фотографии?

— Вы должны мне поверить.

— Откуда фотографии?

— Не знаю. Сегодня утром мне кто-то прислал пленку.

— И все?

— Была записка. «Последний день Алекса».

— И вы сразу помчались делать фотографии. Значит… значит, вы замешаны в убийстве Алекса. Так?

Надежду стало трясти.

— Я не убивала!

— Вы видели, кто убийца?

— Нет!

— Так что же на фотографиях?

— Я была там. Я выходила из дома, и меня кто-то сфотографировал.

— Вы были в квартире, где убили Алекса? Как вы туда попали?

— Дверь была открыта. Я зашла, увидела там Алехандро и убежала. Очевидно, захлопнула дверь, не помню. Я бежала в панике.

— Он был уже мертв?

— Да, да, лежал в ванной.

— А может, он был еще жив?

— Не знаю, я к нему не притрагивалась.

— А зачем вы туда пошли, Надя?

— Он меня позвал. Позвонил и попросил, чтобы я приехала.

— Алекс попросил?

— Ну да, сказал, что он боится один оставаться и чтобы я все бросила и приехала к Катьке.

— И вы?

— Я послала его к черту.

— А потом поехали. Зачем?

Надежда замолчала. Видно, закончился эликсир правды.

— Не знаю, привыкла подчиняться. Шеф приказал, и я поехала, — ответила Надя. Она очень старалась смотреть журналистке прямо в глаза, не мигая.

— Наденька, отчего вы так его не любили?

Надя снова забуксовала. Пономаренко показалось, что она все поняла про эту женщину. Сама себя кормила, сама в жизни пробивалась, утверждалась, интриговала, выкручивалась и никогда никому не прощала обид, а тем более угроз.

— Надя, ведь вы хотели его убить, поэтому и пришли? Да?

Надежда опустила голову.

— Я не смогла бы его утопить, никогда. У меня смелости бы не хватило. У меня яд был. Да и какая теперь разница? Алекс мертв.

— Но вы-то под подозрением. Так что придется думать вместе, у кого смелости хватило.

— У Верунчика, — тут же выпалила Надежда, — и смелости, и сил хватило бы. Но это не она.

— Почему? Она как раз первая на подозрении.

— Вот поэтому. Она далеко не дура.

— Кто у вас на фирме в положении? — задала Инна мучающий ее вопрос. Она и сама не понимала, почему ее зациклило на нем.

— В каком смысле, беременная, что ли? Вы меня удивляете, Инна, вопросы странные…

— Любунчик на вечеринке перепутала меня с кем-то и назвала беременной крысой, вот я и подумала…

— Ерунда. Любунчика уже нет, могу все рассказать. Бедной Любочке уже все равно. У нее в жизни трагедия случилась. Знаете, по неопытности такое бывает: залетела, сделала аборт, неудачно. Она так страдала от своей бездетности, что на нервной почве всех обзывала беременными крысами, в отместку. Оскорбление у нее такое в ходу было. Мы на нее никогда не обижались. Понятно же, откуда оно взялось.

— По-моему, мы тут засиделись. — Инна встала и помогла подняться Надюнчику.

— Что мне делать, Инна? Я не убивала Алекса, а на меня могут повесить это убийство.

— Надежда умирает последней, — неуклюже успокоила Пономаренко испуганную женщину. Потом до нее дошло, какую глупость она сморозила. Ведь Марина ей доложила о шуточке Верунчика. Надя сникла, но на ногах удержалась.

— Умеете вы обнадежить страждущего, — попыталась она посмеяться над собой.

— Идите на работу, а я займусь пропавшими фотографиями. — Инна хоть как-то попыталась исправить положение.

— А меня на рабочем месте не арестуют? Может, лучше в бега податься? Чем позже найдут, тем меньше отсижу. Вы ведь убийцу не завтра найдете.

— Я, между прочим, никого искать не должна. — Пономаренко вдруг надоело нянчиться с кем бы то ни было. Ей показалось, что Надюнчик победила в их словесной баталии. Именно она подкинула мысль, что не виновна, и заставила поверить в эту байку Инну. И теперь обязывала Пономаренко встать на защиту несчастной жертвы и выражала недовольство, что журналистка медлит и колеблется.

— Так какого черта вы мне мозги промывали? — оскорбилась Надя.

Расстались они весьма недовольные друг другом. Пошли в разные стороны, не оглядываясь, хотя им было по пути.

Инна скользнула взглядом по тумбе с театральными афишами, вспомнила, когда в последний раз была в театре, ужаснулась и в очередной раз позавидовала коллегам, «сгорающим» на культурной ниве. Уж они-то из театров не вылезают, да еще и на халяву. Пономаренко клятвенно пообещала себе, что перестанет бегать по квартирам, в которых «случаются» убийства, перестанет якшаться с подозреваемыми и ментами и займется, наконец, чистым, светлым делом.

Она надолго застряла на одном месте, но ей так и не удалось выбрать театральное действо, с которого она начнет собственное возрождение.

Какой-то нахальный водитель все время сигналил за спиной. Инна обернулась и увидела Романа. Он не только сигналил, но и энергично жестикулировал, приглашая Инну в машину.

— Инна Владимировна, садитесь, подвезу.

— Где ты нашел свою машину? — Инна обрадовалась появлению Романа. Перспектива тащиться по жаре через весь город удручала. А на машине пусть не прохладнее, но все же быстрее.

— Как и предполагал, через пару кварталов. Эти парни вежливее, чем я думал. Аккуратно забрали то, за чем пришли, и свалили. Даже ключи оставили в машине.

— И что же они забрали?

— А вы не догадываетесь? Конечно, аппаратуру для прослушки, ну и пленку. — О потерях Роман говорил легко и даже с радостью. Будто потерял неразменный пятак, который тут же окажется в его кармане.

Инне о своих потерях рассказывать не хотелось. Фотографии она прошляпила, а на них, судя по всему, было что-то существенное, и даже Надюнчик вряд ли могла до конца оценить всю их важность.

— Что теперь намерен делать слуга трех господ? — спросила она.

— Что, что! Вместе с вами изучать фотографии. — Роман засмеялся, чрезвычайно довольный собой. — Похвалите меня за предусмотрительность. Мне показалось, что вы не справитесь.

— Нарцисс, хватит красоваться, делись добычей! — Инна схватила фотографии и быстро их просмотрела. Ничего нового. Да, она увидела Надюнчика выходящей из квартиры, где убили Алекса. На остальных фотографиях был Алекс: Алекс в кабинете, Алекс в кафе с каким-то мужиком, Алекс заходит в дом, Алекс разговаривает с Инной, Алекс, Алекс, Алекс…

«Надо же, и меня в историю занесли», — подумала Пономаренко.

— Посмотрели? Ну и как?

— Никак. Для меня ничего интересного. Надюнчик сама мне рассказала о том, что была там.

— Не скажите. По крайней мере, одного типа я знаю. Он в кафе с Алексом. Присмотритесь к нему. Не знаком? Скользкий мужик. Он запросто мог замочить. Но разговаривают они мирно. Такое впечатление, что Алекс просит его утопить себя в ванной. Я уже озадачил ребят, они найдут его. Он может рассказать нам кое-что интересненькое.

— Рома, тебе не кажется, что за этими событиями просматривается чья-то фигура? Кто-то умело руководит и убийствами, и расследованиями убийств. Будто игрушками забавляется.

— Или разыгрывает всех и вся, — подхватил Роман.

— Кто? Кто это?

— Кто, кто! Конь в пальто. Больше ничего о нем сказать не могу.

— Это я уже слышала от Алекса. Ну что ж, примем определение «конь в пальто» как рабочее название нашего дела.

«Ну вот, уже нашего дела». Роман ревниво посмотрел на Пономаренко. Делиться лаврами победителя, а тем более гонорарами он не собирался. Но заговорить о своих амбициях сыщик не рискнул. «Само собой устаканится», — решил он и быстро сменил тему:

— Кстати, вас разыскивал Серпантинов, предлагал ужин в «Севилье».

— Тебе предлагал? — засмеялась Инна.

— Издеваетесь, Инна Владимировна? Я, между прочим, не отказался бы от хорошей жратвы, а его ресторан все хвалят. Кухня там, — Роман мечтательно вздохнул, — язык проглотишь.

— Ромочка, отвези меня на работу, пора там появиться, а то выгонят без выходного пособия. Ты ужика из моего кабинета унес?

— Сократика? Он, бедняга, до сих пор рыдает, разлуку с вами тяжело переносит. Ему так понравился ваш голосок. Учтите, может сбежать из клетки…

Голубой конверт лежал на рабочем столе, и Верунчик взяла его машинально. Она разговаривала по телефону, и просто что-то попалось под руку.

— Мы выполним все ваши пожелания, — сказала она дежурную фразу и положила трубку. И только потом осознала, что конверт выглядел странно — на нем не было ни штемпеля, ни обратного адреса.

— Что за фигня? — процедила она и ножницами вскрыла конверт. Оттуда выпал лист бумаги. Развернув его, Верунчик удивилась еще больше. — Что за фигня? — повторила она и зачем-то посмотрела на потолок, будто именно там тщательно скрывался ответ. Под потолком около лампы метался мотылек. Ему было не до вопросов, он пытался обжечь крылышки.

«Уж ночь, — подумала Верунчик, — надо закрыть окно».

Сентиментальность у Верунчика была не в чести. Она презирала эту слюнявую черту характера. А тут вдруг расчувствовалась, стало жалко мотылька. Мотылек упорно, безрассудно продолжал биться крылышками о горячую лампу. Верунчик не поленилась, поднялась и выключила свет.

Стоя в полной темноте, она пыталась разобраться в себе. «Вот так и я, как мотылек, бьюсь, бьюсь, а конец может быть один — обожгусь и упаду на землю. И никто, никто меня не спасет».

Еще чуть-чуть, и она довела бы себя до слез, но вовремя спохватилась. Раздраженно мотнула головой и приказала: «Не раскисать!» Решительно щелкнула выключателем и вернулась за стол. Еще раз прочитала письмо:

«Учи наизусть, стерва! Пригодится.

«Еще миг — и я приковал его к граниту…

— Амонтильядо! — вскричал мой друг, все еще не пришедший в себя от изумления.

— Да, — сказал я, — амонтильядо.

С этими словами я повернулся к груде костей. Я разбросал их, и под ними обнаружился порядочный запас обтесанных камней и известки. С помощью этих материалов, действуя моей лопатой, я принялся поспешно замуровывать вход в нишу… Я выложил первый ряд, второй, и третий, и четвертый; и тут услышал яростный лязг цепей… Когда лязг, наконец, прекратился, я снова взял лопату и без помех закончил пятый, шестой и седьмой ряд. Теперь стена доходила мне почти до груди…

Громкий пронзительный крик, целый залп криков, вырвавшихся из горла скованного узника, казалось, с силой отбросил меня назад…

Была уже полночь, и труд мой близился к окончанию. Я выложил восьмой, девятый и десятый ряд. Я довел почти до конца одиннадцатый и последний, оставалось вложить всего один лишь камень и заделать его…»[4]

Гренадерша побарабанила пальцами по столу. Ей угрожали. Странный способ, непонятный и поэтому действенный. Она испугалась. И еще она почувствовала нечто близкое, знакомое. Подобный трюк мог прийти в голову человеку, который близок к их работе.

Верунчик быстро прошерстила остальную почту. Из кипы газет и журналов выпал еще один голубой конверт без обратного адреса. Верунчик вскрыла и его, прочитала первую фразу: «Учи наизусть, стерва. Пригодится!» Дальше слово в слово шел тот же текст. Адресовано письмо было Марине.

Гренадерша задумалась. Кто пытается их разыграть? А если это не розыгрыш? Надо сообщить Марине.

Верунчик еще раз, более тщательно, просмотрела почту. Она искала третий конверт — Надюнчику, по логике, тоже должны прислать нечто подобное. Ничего не нашла. Пощадили Надежду или для нее приберегли нечто другое? «Время покажет», — решила Верунчик.

Она еще раз прочитала письмо и теперь старалась угадать подтекст, если он был. Она ничего не почувствовала, кроме злобы и желания запугать. Если бы Алекс был жив, ей не пришлось бы гадать, кто автор. Стиль Алекса выдержан досконально. Только его извращенный, испорченный ум мог додуматься до такого.

— Марина, зайди ко мне и прихвати Надюнчика, разговор есть. — Вера решила посоветоваться.

На зов явилась только Марина.

— Верунчик, что случилось? У тебя такой голос был по телефону, — спросила Марина с порога.

— А где Надька?

— Не знаю. Еще днем выскочила на пять минут и больше не возвращалась. Телефон молчит.

— Черт, что она себе позволяет, а кто работать будет? — Верунчик, совсем как покойный Алекс, стукнула кулаком по столу и даже не заметила сходства. Зато Марине все стало ясно.

— Верунчик, может, это не Алекс был монстром, может, это кресло делало его таким? — невинно спросила она и постаралась улыбнуться.

Гренадерша проигнорировала выпад Марины, но помрачнела. Она поняла намек, и еще она поняла, что это начало конца их панибратских отношений.

— Ладно, появится, когда в себя придет. Крыша у всех едет от таких событий, — недовольно пробурчала она. — Садись, у нас еще одна проблема появилась. Читай. Это пришло тебе.

Марина взяла голубой конверт, поморщилась, увидев, что он вскрыт, но промолчала.

— Что это? — спросила она, прочитав содержимое.

— Откуда я знаю? Мне точно такую же писульку прислали.

— Нас пообещали замуровать заживо в какой-то заброшенной нише. Но за что? — Марина выронила листок. — Верунчик, я боюсь.

— Надо выяснить, кто стоит за этим маразмом.

— Я позвоню журналистке? — робко предложила Марина. — Она…

— К черту эту проныру. Ей плевать на наши проблемы, ей бы только жареное раскопать и статейку толкнуть. Я наняла охранника, тьфу, ну этого, частника, Романа, чтобы он нашел убийцу Любунчика, пусть и подметными письмами займется, отрабатывает гонорар.

— Ты наняла сыщика? А милиция?

Верунчик отмахнулась:

— Он из бывших ментов, так что их приемы знает.

— Надюнчику тоже пришло письмо? — Марина решила не вступать в споры.

— Нет! Вот тебе и первая загадка. Почему только нам двоим? Марина, займись нашими клиентами. Вполне возможно, кто-то обиделся на розыгрыш или остался недоволен и придумал, как ему кажется, клевую шуточку. Позвони каждому, поговори, пощебечи, узнай, как здоровье, как настроение, — ну, сама знаешь. Разливайся соловьем. Если это кто-то из них, сразу станет ясно. Начни с этого бугая, как его, Сергея, забыла отчество, который в отместку тебе придумал розыгрыш со смертью Алекса. Помнишь, как ты от страха руку в кактус совала? Позвони ему. Он злопамятный. Столько бабок отвалил, чтобы увидеть, как ты обкакалась!

«Еще одно словечко из лексикона Алекса, — про себя отметила Марина. — Да она его скоро переплюнет».

— Можно и Колобков прощупать, вдруг их от жары на развлекуху потянуло, — предложила Марина.

Колобками они между собой называли конкурентов, агентство «Колокол». Те сначала придумали идиотское название, а теперь всем объясняли, что «колокол» — это не от идиотизма, а от глубокого внутреннего содержания. Колокол, дескать, еще со времен Герцена — во загнули! — призван был будить спящий народ. «Агентство «Колокол» поможет вам освежить восприятие мира, ощутить радость жизни во всей ее полноте», ну и тому подобная дребедень.

Колобком обзывали и директора. Эдуард Петрович был маленьким, толстеньким и стремительным. Он, как колобок, быстро вкатывался, шумно что-то рассказывал и так же быстро исчезал.

Как он умудрялся держать фирму на плаву, никто ответить не мог. Разговаривать с клиентами не умел, коллектив держать в узде у него кишка была тонка, но… но время от времени именно от Колобков прикатывали такие классные сценарии, что Алекс исходил от зависти желчью. Откуда что бралось?

— Колобку я позвоню, — согласилась Верунчик. — Может, и правда, от них ноги растут. Алекса бог прибрал, они обрадовались и проверяют нас на вшивость. Думают, спеклась Верка, чуть-чуть поднажмут и сольют в помойку. А вы к ним приползете…

— Верунчик, думай, что говоришь. — Марина обиделась. — Я возьму письмо, выучу, как советуют, наизусть.

Гренадерша махнула рукой, мол, убирайся куда хочешь, не до тебя.

Оставшись одна, в раздумье погладила телефон — звонить сейчас Эдику или отложить до завтра? «Не дождется, — наконец решила она. — Если это его рук дело, то мой ночной звонок его очень обрадует. Явно будет хвастаться: «Я ее так напугал, что она среди ночи меня разбудила!» Не дождется».

Верунчик посмотрела на потолок. Как там ее мотылек? Все летает? Мотылька и след простыл. «Значит, и мне пора домой», — подумала она.

Гренадерша не спеша закрыла кабинет и пошла на стоянку, где была припаркована ее красавица, ее гордость, новехонькая «ауди». На ходу стала искать в сумочке ключи и никак не могла их найти.

— Что за день сегодня? — ворчала она. — Где же ключи? Ведь помню, бросала их в сумку.

И тут она увидела такое, от чего разозлилась еще больше, разозлилась и на день дурной, и на дуру Марину, и на еще большую дуру Надюнчика, и на идиотскую угрозу, и даже на обращение «стерва» в письме. Досталось не только живым, досталось и мертвым: и козлу Алексу, и растяпе Любунчику. Причина для такой неуемной злости была перед глазами: два передних колеса ласточки «ауди», спущенные до дисков.

— Какого че-е-ерта! — завопила она и заметалась по стоянке.

Никому до ее метаний дела не было. Пусто. Пнув в сердцах спущенные колеса, Верунчик пошла ловить такси.

Она никак не могла успокоиться. Кипела и брызгала слюной, рассказывая водителю такси о своих бедах. Тот проникся пониманием. И даже пару раз выматерился, вспоминая, что ему тоже на днях прокололи заднее колесо и он видел из окна этого подонка, но не успел выскочить на улицу вовремя, а то накостылял бы, мало не показалось бы.

— Дорогой, куда мы едем? — спохватилась Верунчик. — Я живу в другой стороне.

— Знаю, — весело сказал водитель, — сейчас выверну, не волнуйтесь. С кем не бывает. Извини, на секунду выскочу, сигареты куплю в киоске.

— Я тебя угощу, — успокоилась Верунчик.

— Дамские не употребляю. Мне «Приму» подавай, чтоб горло продирало.

Гренадерше в общем-то было все равно, когда она приедет домой. Кроме одинокой золотой рыбки в круглом аквариуме, ее никто там не ждал. Сидя в машине, ей вдруг захотелось отправиться в какой-нибудь закрытый клуб. Выпить абсента, посмотреть на мужской стриптиз, выбрать себе мужика на ночь… Нет, не греет.

Она вспомнила, как когда-то играла на саксофоне, и ей до слез захотелось именно в тот маленький, убогий, прокуренный джаз-клуб. Ни саксофона, ни друзей из той жизни у нее не осталось, да и существовал ли тот полуподвальный клуб?

Водитель вернулся с каким-то мужиком. Тот бесцеремонно уселся на заднее сиденье и принес с собой тошнотворный запах перегара.

— Шеф, я тебе что, мало плачу? — еле сдерживая раздражение, спросила Верунчик.

— По пути, — объявил водитель.

— Не собираюсь я терпеть его перегар! — возмутилась Гренадерша.

— А придется, — услышала она наглый ответ мужика.

Она развернулась к хаму и увидела у него в руках револьвер. Тот взвел курок и навел оружие прямо в лицо Верунчику.

— Поехали, чего стоим? — приказал он.

Гренадерша выронила сумочку из рук. Первые секунды она оцепенело смотрела прямо в дуло и ничего не соображала. Потом появились шальные мысли. Физически она сильнее мужика, который как хозяин развалился на заднем сиденье и козырял оружием. Что, если внезапно выбросить руку и кулаком заехать в наглое рыло? Помутнение разума гарантируется. Не зря же она накачивала мускулы лет семь. Мужик хлипкий, свалить можно одним ударом. Следит за ней невнимательно, иногда смотрит в окно, иногда оглядывается. Думает, если в руках оружие, то ни одна баба не решится сопротивляться.

Верунчик начала подготовку к атаке. Будто вытирая слезы, подтянула руку к лицу, опустила голову, сгруппировалась. Осталось только «выстрелить» рукой и на выдохе достать сволочную физиономию. Она измерила расстояние для удара, и взгляд ее уперся в черную дыру ствола. Было в ней нечто пустое и страшное.

«Черт, а если он успеет выстрелить? — содрогнулась Верунчик, и рука сама собой обмякла. — Надо прежде попытаться узнать, куда и зачем они меня везут. Может, удастся откупиться? Все же переговоры безопаснее. Ну прихлопну я этого гада, так останется водитель. Нет, начинать надо с бабских слез».

Гренадерша прокашлялась и спросила:

— Куда мы едем?

Ей никто не ответил.

— Если вы хотите меня ограбить, то я сама все отдам: мобильник, деньги, часы. — Она подняла сумочку и начала ее открывать.

— Руки! — окрысился мужик.

— Зачем вам мои руки?

— Держи так, чтобы я их видел.

— Хоть объясните, зачем я вам? — забеспокоилась Верунчик.

— Амонтильядо, — коротко сказал водитель. Он бросил это слово так небрежно, как сытый барин швыряет кость голодной бездомной собаке.

Гренадерша похолодела. Письмо. Оказывается, все дело в письме. А она так легкомысленно полезла в ловушку. Где была ее осмотрительность? Да получив такое послание, надо было на воду дуть. Идиотка, да и только. Хотя, может, не так уж все и страшно. Это розыгрыш. Конечно, розыгрыш, а кому, как не ей, знать, что клиента, безусловно, напугают, но не до смерти, чтоб потом у него хватило сил посмеяться над своими страхами и сомнениями. Жить он, во всяком случае, будет.

— Вы от Эдика? — решила она блеснуть знанием фактов.

Мужики проигнорировали вопрос.

— У вас ничего не выйдет. Я на розыгрышах собаку съела. И такими дешевыми приемчиками меня не пронять.

Молчание. Мужики, казалось, ее не слышали. Будто она разговаривала на китайском. Верунчик решилась на борьбу. Если это розыгрыш, значит, стрелять они не посмеют, да и патронов в револьвере быть не должно.

«Вот и проверю их нервы», — решила Гренадерша.

Она снова незаметно подняла руку и покрепче сжала ее в кулак. Мужик как раз завертел головой, провожая встречную машину.

— Васька! Смотри в оба! — на долю секунды опередил ее водитель.

Мужик встрепенулся, и дуло револьвера жестко застыло на уровне ее лба.

— Лох! Она тебя в порошок сотрет, если достанет, смотри, какие бицепсы у этой бабы.

Вот теперь Верунчик испугалась не на шутку. По сценарию они должны расписывать клиенту ужасы, которые его ждут, нагнетать напряженность, давить психологически, ну и тому подобные штучки. Уж в них-то она разбиралась! Здесь — с точностью до наоборот. На вопросы не отвечают, информации никакой — ни плохой, ни хорошей, только упрямое движение к намеченной цели. Запланировали убить и тащат овцу на бойню, не спрашивая ее согласия.

— Ребята, отпустите, я заплачу, — предложила она. — Вы же наемники, вам же все равно, на чьи деньги гулять. Назовите, сколько?

— Приехали, — перебил ее водитель. — Выходи.

— Никуда я не пойду! Завтра подам на вашу фирму в суд, номер машины я запомнила, ваши физиономии тоже! — Верунчик сама не понимала, что говорит.

— Прострели ей руку, чтоб не дурила, — буднично посоветовал водитель, и Васька послушно приставил револьвер к предплечью.

Гренадерша в испуге выпорхнула из машины. Темень непроглядная, ни звезд, ни луны на небе.

«В такие глухие ночи хорошо убивать, но плохо умирать», — подумала Вера.

Водитель включил фонарь, подсветил дорогу и подтолкнул женщину в сторону какого-то заброшенного недостроя.

— Вы меня убьете? — простонала Вера. — За что?

— Амонтильядо, — с готовностью пояснил водитель. — Шагай!

— При чем тут амонтильядо?

Мужчины сопели, чертыхались, спотыкаясь о кочки, и не собирались отвечать на дурацкие вопросы. Выглядело это так, будто они понятия не имели, что значит слово «амонтильядо», и, по большому счету, им было начхать на свою дремучесть. Приказали, чтобы перед смертью человек услышал непонятную абракадабру, они и повторили ее два раза. Хватит. Пора заканчивать эту тягомотину.

— Пришли. Поставь ее вон в ту нишу, — приказал водитель Ваське, — и пристегни наручниками, там два кольца в стену ввинчены.

Вера замычала и уперлась руками в стену.

— Не надо! — запричитала она.

— Упирается, падла! — выругался Васька.

Услышав ругательство, Верунчик чуть не потеряла сознание. До нее дошло, что это не розыгрыш. По неписаным законам клиенту во время розыгрыша можно угрожать, его можно запугивать, долго расписывать, что его ждет впереди, но ни в коем случае не грубить, не обзывать, не оскорблять.

Очнулась она от секундной слабости уже прикованной к холодной кирпичной стене. Пахло пылью и ржавчиной.

— Давай работай, — снова командовал водитель. Очевидно, он был главный в этой похоронной команде. — Быстрее начнем — быстрее закончим.

— Может, кляп ей засунуть, чтоб не орала?

— Пусть орет! Кто ее тут услышит?

Мужики по-деловому стали размешивать цемент и так же сноровисто стали укладывать кирпичи, замуровывая Верунчика в нише.

«Я выложил первый ряд, второй, и третий, и четвертый; и тут услышал яростный лязг цепей…» — вдруг наизусть повторила про себя Вера отрывок из письма.

«Все совпадает. Они выложат и пятый, и шестой ряд, и седьмой… сколько их здесь уместится? Чтоб у них руки отсохли, у скотов бесчувственных! Господи, я не хочу умирать!»

И она закричала, громко, визгливо, по-бабьи.

— Я ж сказал, что будет кричать, уши глохнут. Подавай быстрей кирпич.

— Стой! — вдруг скомандовал водитель. — Забыли бочку принести.

— Да ну ее на хрен! Кто узнает?

— Не, иди к машине, принеси бочку, — настаивал водитель.

— Ты забыл, ты ее и тащи! — огрызнулся Васька. — Я тут отдохну немного. Может, того… успею трахнуть бабу.

— Только тронь, евнухом отсюда уйдешь! — пригрозил водитель.

— Чего-чего?

— Яйца отстрелю! Марш за бочкой!

Васька хоть и возмущался, но в темноту пошел. Верунчик затихла. Последний шанс уговорить палача.

— Пожалуйста, спасите меня, — тихо попросила она, — если не можете сейчас, то хотя бы шепните завтра кому-нибудь. Я продержусь несколько дней. Ну что вам стоит? Вы же не злой, я вижу. Вы получите свои деньги, а меня найдут «случайно». Я заплачу сколько скажете. И никому ничего не скажу. Клянусь. Зачем вам брать на душу грех?

Водитель ничем не выдал своего присутствия. Будто Верунчик разговаривала с истуканом.

— Несправедливо умирать в таком возрасте, мне еще рожать детей надо… Женщине очень нужно почувствовать себя матерью, у вас же была мама, вспомните ее. А мой ребенок еще не родился…

Если бы кто рассказал Верунчику, какие слова она будет говорить, как будет вспоминать и о Боге, и о грехе, и о предназначении женщины и что все это будет вылетать из нее искренне, — ни за что бы не поверила.

Водитель зашевелился в темноте, и Верунчик замолчала. Вернулся Васька. Он притащил бочонок и бросил его в нишу к ногам женщины.

— Ты не бросай как попало. Переверни отверстием вверх, выдерни пробку, протяни шланг через наручники. Примерь, чтоб до рта дотягивался.

— Шизанутые у нас заказчики, — ворчал Васька.

— Не твоего ума дело. Баба должна выпить это перед смертью. Понял?

— А что там, водка? — Василий оживился и стал принюхиваться.

— Вино. Э-э! Не трогай. Оно может быть и отравлено.

Васька быстро выплюнул то, что успел втянуть в рот.

— Бочонок амонтильядо, — прошептала Вера, — действительно, шизанутые заказчики.

— Готово! Шланг прямо перед физиономией. Пусть пьет, если захочет сдохнуть раньше, — с удовольствием брякнул Васька.

Мужчины с рвением продолжили закладывать нишу. Когда осталось положить пару кирпичей, водитель посветил фонарем в глубь ниши. Задержался несколько секунд на бледном лице жертвы. Верунчик, сжав зубы, не проронила ни звука.

— Жаль бабу, может, пристрелим, чтоб не мучилась? — по-своему пожалел Гренадершу Васька.

— Нет, приказано замуровать живьем.

И водитель положил на цемент два последних кирпича.

Секретарша Светочка на своем секретарском веку повидала всякого люда. В приемную главного редактора еженедельника «Криминал-экспресс» робко заходили, нагло вваливались, открывали двери ногой, а однажды пьяный в стельку мужик приполз на четвереньках, чтобы журналисты его защитили от побоев разъяренной жены. И такие здесь бывали. За пять лет работы в горячей точке, как называла Светочка свое место за столом, она довела до совершенства умение с первого взгляда определять, что собой представляет человек, чего хочет и чем дышит.

Женщина, которая заглянула в приемную сегодня, поразила Светочку в самое сердце. Черное элегантное платье, черный воздушный шарф, утомленное страданием лицо. Печать горя облагораживала и заставляла трепетать окружающих.

— Мне хотелось, бы увидеть Пономаренко Инну, — тихо и безжизненно проронила женщина. Она поправила на голове невесомый шарф и тоскливо посмотрела на Светочку.

— А Пономаренко сейчас нет, — растерянно ответила Света. Ей хотелось вскочить, придвинуть прямо к двери стул и усадить женщину. Хотелось сказать что-то ласковое, ободряющее.

«Горе у нее, по всему видно, страдает женщина. Какое прекрасное платье, как ей идет», — без всякого перехода подумала Света.

— Я подожду, — вздохнула женщина.

— Конечно, конечно, — засуетилась Светочка, — могу предложить чай, кофе…

— Спасибо, спасибо, не беспокойтесь, я тихо посижу в уголке. — Женщина приложила к глазам платок.

«Молодая, а уже в трауре, умер у нее кто-то, наверное, — сделала заключение Светочка. — Где же носит Пономаренко? Ее такие люди ждут, а ее, как всегда, на работе нет!»

Света приготовила чай и даже поставила перед женщиной конфеты, которые предлагала только самым важным посетителям. Женщина сделала маленький глоток, горестно вздохнула и спросила:

— Что за человек Пономаренко?

— В каком смысле? — растерялась Светочка.

— Она добрый человек?

— Ну да, кажется, добрый. — Светочка внимательно посмотрела на посетительницу. К чему та клонит? Уж не засадила ли Инна Владимировна в тюрьму кого-нибудь из ее близких? Если так, то надо держать язык за зубами. Но ох как любопытно!

— Это хорошо, что добрый. Значит, должна меня понять. — Гостья сняла с головы ажурный шарфик и обдала Светочку облачком дорогих духов.

— У вас горе? — Светочка знала, что не должна задавать подобных вопросов, но сдержаться не могла.

— Пономаренко Инна Владимировна мужа у меня украла, — тихо сказала женщина и приложила платок к глазам. Глаза у нее были сухие-пресухие. «Очевидно, от нервности», — решила Света.

— Как это «украла»? — вырвалось у Светы.

— Счастливая вы, девушка, если не испытывали подобного унижения. Инна Владимировна змеей проползла в нашу счастливую семейную жизнь и отравила мужа.

— Как «отравила»? — Светочка застыла с открытым ртом.

— Вы еще дитя, дорогая моя. Бывают такие хищницы. Муж бросил меня, выгнал из дома, и все по милости госпожи Пономаренко.

— Ой, мамочка, страсти какие! — Светочка прижала руки к груди.

— Пришла с трудом, — продолжала женщина в трауре, — хотелось в глаза ей посмотреть. Да видно, не судьба, пойду оплакивать себя… Извините…

И тут в приемную заглянула «змея-отравительница», которая только что приехала и решила доложиться, что она уже на работе.

— Светочка, я в кабинете, — с лету сообщила она, совершенно не обращая никакого внимания на женщину в черном.

Ошалевшая Света только переводила глаза с Пономаренко на обманутую, изгнанную из семейного очага жену и обратно, на развеселую, энергичную журналистку.

— Свет, что-нибудь случилось? — Пономаренко почувствовала неладное. Слишком поведение секретарши-хохотушки отличалось от обычного.

Светочка вытянула руку в сторону посетительницы и промычала:

— Во-от. Вас ждут.

Та неожиданно обрела резвость и быстро отвернулась от Пономаренко к окну. Светочка услышала, как траурная леди прошипела:

— Вот дура!

Кого она имела в виду, Светочка не догадалась.

— Кто меня ждет? — Пономаренко прошла в глубь приемной.

Женщина куталась в шарф и старалась натянуть его по самые брови.

Тут в приемную ввалилось еще одно действующее лицо. Мужчина оттеснил журналистку, затормозил между двух женщин и растерянно развел руками:

— Ну вы, Инна, и шустрая! Только задумался, а вы шмыг мимо — и уже тут.

— Андрей, какими судьбами? — Пономаренко удивилась.

Андрея она видела только один раз, когда спасали Серпантинова. Бравый начальник охраны тогда им здорово помог, но с тех пор Инна и думать о нем забыла. Что его заставило дежурить у входа и караулить ее появление, непонятно.

— Вот незадача! — Андрей махнул рукой и бросился к женщине в черном. — Люд, ну прости ты меня. Не уследил. Только задумался, а она тут как тут — и в лифт. Я по лестнице бежал, взмок весь. Не успел!

— Да замолчи, идиот! — в сердцах крикнула брошенная жена.

— Люда? — еще больше удивилась Пономаренко. — А вы что здесь делаете?

Вместо ответа, Люда бочком-бочком, прячась за спину Андрея, продвигалась к выходу. Это было похоже на бегство.

— Явилась не запылилась, — напоследок со злостью бросила она и выскользнула за дверь.

— Эх, бабы! — добавил Андрей. — Вы уж извините меня, Инна, за комедию. Ромке только ничего не говорите, засмеет. Хорошо? Лады?

Андрей, качая головой и размахивая руками, тоже сбежал из приемной.

Светочка рухнула на стул, не переставая удивляться:

— Такая элегантная женщина и такая аферистка! Подумать только, такое красивое платье, а шарфик какой — супер, и такая стерва!

— Светочка, ты хоть не раскисай! Что здесь произошло?

— Представляете, она явилась, сухие глаза терла, будто рыдания ее душат, и заявила, что вы змея-отравительница и украли у нее мужа.

— Очень логично, — оценила ход Пономаренко. — А ты уши развесила, всему поверила и уже была готова бежать к душенькам-подруженькам, поделиться сногсшибательной новостью. Да, расчет верный. К моему приходу вся редакция была бы в курсе…

— Инночка Владимировна, я же не такая трепачка, извините!

— Знаю я вас! Побежала бы только к Тамарочке, верстальщице, так?

— Ну, разве только к Тамарочке….

— Этого достаточно, чтоб за моей спиной полгорода шушукалось!

— Ну, простите меня, дуру. Ругает меня Виктор Петрович за доверчивость, ругает, а я такая тюха. Поверила этой аферистке, этой авантюристке, простите. Вы же кристально чистая женщина, вы просто не способны на такое коварство…

Светочка остановилась на полуслове. Дверь в приемную отворилась, и в нее вошел мужчина. Красивый, холеный, одетый с иголочки, с букетом. Ах, это был не букет, а настоящая икебана.

«Какой мужчина, — мелькнуло у Светочки, — зря я сегодня не надела свою французскую блузочку».

— Инночка, наконец-то ты появилась, — произнесла голливудская мечта.

— Серпантинов! У меня к тебе серьезный разговор. — Пономаренко с места в карьер бросилась выяснять отношения. — Твоя жена явилась сюда…

— Понял, понял, я встретил ее на выходе и уже все уладил.

Светочка, бедная Светочка! На нее без слез нельзя было смотреть. Она совершенно ничего не соображала.

— Можешь уходить следом за нею! — Пономаренко скатывалась к обыкновенным женским капризам.

— Солнышко, это тебе. — Серпантинов выставил впереди себя, словно щит, прекрасный букет.

— Пойдем в мой кабинет, — спохватилась Инна, — там поговорим.

На зависть Светочке, мужчина безропотно согласился. Пономаренко на выходе обернулась и с улыбкой сказала секретарше:

— Впрочем, кажется, к Тамарочке ты сбегать можешь.

Светочка не нашлась что ответить.

Родные звездочки на небе выручали как могли. Дождика не обещали, и на том спасибо. Потому что торчать на улице под моросящим дождем удовольствие сомнительное. Два человека замерли в подворотне и таращились на пустынную улицу.

— Ты уверен, что он появится?

— А куда ему деваться!

— И сколько нам тут торчать?

— Самому надоело.

— Вот и прислал бы сюда своих ребят, а то заладил: «Возьмем без свидетелей», теперь стены обтираем.

— Не ворчи, Роман. С ребятами пришлось бы все формальности соблюдать, а нам, как я понимаю, надо не только его взять, но и быстренько выбить признание.

— Да уж хотелось бы, чтобы Шпунтик добровольно рассказал, что знает.

— Тогда затихни и терпи. Должен он где-то ночевать?

— Я тоже не прочь поспать. Давай по очереди дежурить…

— Поздно, кажется, я его вижу. — Олег Коротич затормошил присевшего на корточки Романа.

— Не тряси, я в норме. Он не один, что делать будем?

— Ты отвлекаешь женщину, а я беру на себя Шпунтика.

— Почему на мне женщина? — Роман возмутился только для проформы. Если выбирать между Шпунтиком и женщиной, то какие проблемы?

— Иди, ты первый, — скомандовал капитан и подтолкнул Романа.

Сыщик пошел на сближение. Пойти-то он пошел, но понятия не имел, как отвлечь женщину.

Хорошо Олегу, все ясно как божий день: подходи и заламывай руки, для профилактики можно дать в морду. Такие, как Шпунтик, к этому давно привыкли. Сколько раз за свою никчемную жизнь он так здоровался — и не счесть.

Роман, пошатываясь, приближался к парочке. Когда осталось два шага, он вдруг раскинул руки и во всю глотку радостно закричал:

— Зайка моя, как я рад тебя видеть! Надо же, какая встреча! — Роман сгреб ничего не понимающую спутницу Шпунтика в объятия и чуть не придушил.

— Шпун, я его не знаю, — заверещала женщина, пытаясь вырваться.

Шпунтику хватило двух секунд, чтобы принять решение. Он круто развернулся и дал деру.

«Где же Олег? — мелькнуло у Романа. — Быстро бегает, гад!»

Шпунтик с усердием наматывал метры. Коротича видно не было. Роман отпустил женщину и сам бросился за беглецом.

— Стой! Стрелять буду! — Роман на ходу вытаскивал оружие.

Шпунтик запетлял, как заяц, но скорость не сбросил.

— Стой, Шпунтик, ты окружен! — Роман чуть не споткнулся об урну, чертыхнулся. «Где же Олег? Мы так не договаривались, и женщину, и Шпунтика мне кинул…»

Беглец уже почти добежал до угла дома. Если он успеет завернуть, то может исчезнуть в любой подворотне, ищи тогда ветра в поле. Роман это понимал и поднажал.

Шпунтик, услышав топот, оглянулся, чтобы оценить расстояние, и с размаху налетел на препятствие. Препятствием оказался Коротич, внезапно вынырнувший из-за угла. От неожиданности Шпунтик отпрянул и тут же получил по морде. А когда переварил удар, уже был в браслетах. Бег закончился.

Запыхавшийся Роман дружески похлопал Шпунтика по плечу.

— Олег, как ты догадался, в какую сторону он побежит?

— Психология, сыщик, психология. Вспугнутый зверь бежит в ту сторону, откуда прибежал, и подальше от того, кто преследует.

— А если бы ты ошибся?

Коротич не ответил, только снисходительно улыбнулся.

— Шпунтик, два мента за тобой гонялись. Как ты думаешь, зачем?

— Вам виднее, гражданин начальник. — Шпунтик шмыгнул носом. — Я за собой вины не знаю.

— Тогда объясни, чего ты в бега подался?

— Как вы только что говорили — психология, она, проклятая. Ловят — беги.

— Так, понятно. Разговаривать с нами на нейтральной территории ты не желаешь. — Коротич вздохнул. — Поехали в отделение. Там оформим сопротивление представителям власти, ну и кое-что по мелочам…

— Что вы, гражданин начальник, я всегда готов ответить на ваши вопросы, я чист перед законом. Свое отсидел, на работу устраиваюсь.

— Собственно говоря, ты нам пока не нужен, так, пара пустячных вопросов. — Роман достал фотографию Алекса, поднес к глазам Шпунтика и подсветил фонариком. — Узнаешь клиента?

Шпунтик долго изучал фотографию.

— Нет, первый раз вижу, — наконец изрек он.

И тут же получил от Романа хороший пинок.

— Еще раз соврешь, пристрелю! — пообещал Роман.

Шпунтик застонал, а Роман подсунул под нос следующую фотографию, где Шпунтик разговаривал с Алексом.

— Что скажешь?

— Темно, не разглядел, — стал неуклюже вилять Шпунтик, — конечно, это директор фирмы Александр…

— Я и сам знаю, кто это! О чем разговаривали? И не дай тебе боже запамятовать. — Роман решительно взвел курок и приставил пушку прямо к паху задержанного.

— Алекс предложил мне работу. Повертеться около его баб.

— Зачем?

— Он боялся, что его могут замочить, и подозревал, что его бабы будут искать исполнителя, ну, чтоб я им подвернулся.

— И сообщил хозяину, кто замышляет против него худое, так?

— Да, деньги обещал за работу немалые.

— Ты выяснил, кто?

— Не-а, не успел. Алекса замочили, я остался не у дел.

— Шпунтик, из-под земли достану, если соврал.

— Я знаю, гражданин начальник. Что я себе, враг? Тем более Алекса уже нет, все, что знал, сказал как на духу.

— Гуляй пока, — сообщил Роман Шпунтику радостную весть и снял наручники.

Шпунтик, не веря своему счастью, уходил боком. Он боялся повернуться спиной, но и опасался споткнуться обо что-нибудь. Вот таким кандибобером и скрылся с глаз.

Серпантинов был счастлив. Его не прогнали. Его выслушали. Ему поверили. Он долго убеждал Инну, что расстались они с Людой по взаимному согласию. Что квартира осталась за бывшей женой, что на ее счете лежит немалая сумма. То есть он ответил на два самых главных ее вопроса: где она будет жить и на что? Теперь он свободный бомж. Подленький поступок Людмилы с показушной трагедией и лживыми слезами считает обычным: если она не подложит кому-нибудь свинью, то будет сама не своя.

Алексей постарался красочно описать свою прежнюю жизнь и для колорита даже привел восточную мудрость:

— Один мудрец увидел на ногах другого мудреца расшитые золотом туфли и воскликнул: «Какие красивые туфли!» Второй ответил: «Только никто не знает, как они мне жмут». — Серпантинов замолчал и легонько сжал руку Инны.

И Пономаренко не отняла руки, она запрокинула голову и мечтательно произнесла:

— Звезды чистые и огромные.

Таково уж предназначение у звездного неба — принимать частичку счастья от людей. Алексей обнял ее и поцеловал.

— Звезды и впрямь огромные, но все равно я не хочу провести ночь под звездным одеялом. Может бездомный рассчитывать на приют?

Инна засмеялась:

— С одним условием. Мы отключаем телефоны…

— И не спеша, в тишине, пьем хорошее вино, — подхватил Алексей, — и рассказываем друг другу истории со счастливым концом.

Вино было терпким и ароматным, беседа лилась, как песня. Инна не помнила случая, чтобы ей так хотелось выговориться. Она вспоминала детство, рассказывала забавные приключения молодости, а Серпантинов потягивал вино, слушал, без причин улыбался и в свою очередь нырял в прошлое, выуживая оттуда потешные эпизоды.

Первой нарушила договоренность — ни слова о делах текущих — Инна. В какой-то момент она зацепилась воспоминаниями за Эдгара По, и тут же выплыли мрачные сцены захоронения Серпантинова. Она не выдержала и спросила:

— Ты что-нибудь узнал новое о своем деле?

— Ну вот, — заныл Алексей, — я не хочу говорить о неприятностях.

— Я слышала, ты нанял Романа? Хороший выбор, у него хватит профессионализма.

— Я не только позаботился о расследовании, я и сам быть в стороне не намерен. Сегодня был на приеме у директора фирмы развлечений «Колокол». Некий Эдуард Петрович долго убеждал, что только у них я найду все, что захочу. Странное впечатление… Я поставил диагноз этому человеку.

— Какой? Последняя стадия шизофрении?

— Хуже. Он стопроцентная подсадная утка. Причем абсолютно неудачная. Дешевая ширма, за которой прячутся истинные хозяева. Теперь я хочу узнать, кто дергает за ниточки.

— Зачем ты туда пошел? Не лезь ты в эту кашу! Хватит и Романа. Не дай бог, нечаянно попадешь в точку, и моргнуть не успеешь, как голову продырявят. — Пономаренко и сама была не рада, что начала этот разговор. Все было так приятно и безмятежно, и на тебе, разбудила страх и тревогу.

— Ты меня уговариваешь? — Серпантинов поставил бокал с недопитым вином на столик. — А сама? Роман докладывал, что ты начала свое расследование убийства Алекса и его сотрудницы. Можешь объяснить, тебе это зачем?

— У меня моральные обязательства.

— А если из-за этих обязательств тебя возьмут на мушку?

— Все под Богом ходим. В отличие от тебя у меня опыт в подобных делах. Я осторожна, привыкла оглядываться и дверь по первому стуку нараспашку не открываю.

О дверях только вспомни, они тут же откликнутся. В квартире Инны раздался настойчивый звонок.

— Вот и проверим твою осторожность. — Серпантинов взял ее за руку и прошептал: — Тебя нет дома, хорошо?

Инна дернулась, но подчинилась. В конце концов, может она отсутствовать? Если бы они так рано не ушли из ресторана, то и не услышали бы этот звонок.

— Лучший способ замаскироваться — напиться! — шептал змей-искуситель. — Знаю еще один способ — целоваться!

И правда, звонок утих. Но ненадолго.

— Не открывай, — просил Серпантинов.

— Не буду, — согласилась Инна. — Но осторожно в глазок посмотреть надо. А вдруг это Коротич… или Роман.

Серпантинов пытался ее удержать. Он интуитивно чувствовал, что вечер полетит в тартарары, как только они себя обнаружат. А было так приятно, тепло и радостно.

Инна на цыпочках подкралась к дверному глазку и, не касаясь двери, заглянула в него.

Секунд пять она разглядывала звонящего, потом обернулась к Серпантинову и произнесла:

— Ничего не понимаю, это соседка Алевтина Николаевна. Что ей надо?

— Наверное, за солью или сахаром пришла.

— Нет. Эта за сахаром не пойдет, этой душу подавай, не меньше. У нас с ней отношения напряженные.

— Так пошли ее к черту! Отползаем, — обрадовался Алексей.

— Она заступит на дежурство. Наблюдательный пункт у нее оборудован по последнему слову техники, каждый мой шаг будет зафиксирован и запротоколирован. Алевтину лучше не злить.

— Мы забаррикадируемся и неделю из квартиры не выйдем.

— Она наверняка знает, что я дома. Придется открывать.

— Пономаренко! — вдруг раздался голос из-за двери. — Открывайте, я слышу, как вы шушукаетесь. — Соседка перешла к решительному штурму крепости.

Инна вздохнула и дверь отворила. Алевтина Николаевна, в строгом костюме, при туфлях и прическе — гульке, аккуратно закрученной на затылке, стояла на пороге разъяренной фурией.

«Сейчас начнет меня воспитывать, — с тоской подумала Инна. — И зачем я Алексея не послушала?»

— Стыдно, молодой человек, стыдно так поступать, — начала Алевтина Николаевна пламенную обвинительную речь.

Серпантинов растерялся. Он первый раз видел соседку Инны и уж никак не ожидал от нее нападок.

— Вы не ошиблись, уважаемая?

— Я никогда не ошибаюсь, — отрезала Алевтина. — И не совестно вам так себя вести? Закрылись, скрываетесь…

— От кого я скрываюсь?

— Да, от кого он скрывается? — встряла Пономаренко.

— А вы не вмешивайтесь, Инна Владимировна, у меня к вам отдельный разговор.

— Ничего не понимаю. — Серпантинов удивленно рассматривал Алевтину Николаевну.

— И понимать нечего. Скрываетесь от родной матушки! Она покой потеряла! И вам стыдно, Инна, так пагубно влиять на чужого мужа. — Алевтина добралась-таки и до Пономаренко. — Устроили тут… — Эх, как хотелось Алевтине Николаевне использовать крепкое словцо, потому как понимала женщина, что завидный жених для ее несчастной дочери уплывает в чужие руки. И к кому?! К никчемной, недостойной такого сокровища Пономаренко.

— Алевтина Николаевна, успокойтесь и нормально поведайте, с чем пришли, — прервал гневную речь соседки Серпантинов.

— Матушка ваша, Анастасия Назаровна, никак дозвониться вам не может! — выпалила старушка. — Вот, ко мне за помощью обратилась! Я по-соседски обещала вас вразумить! Подумали бы, вдруг матери плохо со здоровьем стало, а вы тут развлекаетесь, телефоны все отключили!

— Понятно! Так бы сразу и сказали. Спасибо, сейчас же отзвонюсь. Спасибо большое за беспокойство.

Серпантинов ловко погасил продолжение словесной бури. Старушка вынуждена была сделать паузу, собираясь с мыслями, а Алексей успел закрыть дверь.

— Уф, кто она такая? — смеясь, спросил он.

— Совесть нашего общества. И она права, телефоны пора включить. А то устроили себе необитаемый остров, а в наше время это непозволительная роскошь. Звони Анастасии Назаровне. Я ей и так не очень понравилась, а после сегодняшней выходки она заявит, будто я украла у нее сына.

— Странно, мама собиралась на балет, а в театре она, как воспитанный человек, мобильный отключает. Пожалуй, действительно случилось что-то неординарное.

Серпантинов отправился на кухню разговаривать с матерью, а Пономаренко все никак не решалась «оживить» свой телефон. Чувствовала, что, как только она его включит, судьба подбросит ей предложение, от которого она не сможет спрятаться в объятиях Алексея.

— Инна, иди сюда, — позвал ее Алексей. — Тут такая информация, ушам не верю.

Заинтригованная Пономаренко помчалась на кухню. Серпантинов закончил, судя по всему, неприятный разговор и теперь охлаждался под струей воды.

— Полотенце подай, — попросил он.

— Досталось тебе?

— Нет. У меня гениальная мама. Ты знаешь, что она раскопала? Она выяснила, кто истинный хозяин фирмы «Колокол». Ну, проверь сообразительность. Какие варианты?

— Неужели покойный Алекс?

— Мимо. Отбрось несколько очевидных кандидатур и остановись на самой невероятной.

— Самая невероятная версия — ты. Сам руководил, сам себя закопал.

— Только если бы знал, что с тобой познакомлюсь, а так — ни за что. Ладно, сдавайся. Наш Эдуард Петрович является племянником Амалии Никифоровны.

— Между прочим, не удивил. У нее всегда была тяга к экстремальным развлечениям. Великий мистификатор, вот кто такая Амалия. Но как об этом догадалась Анастасия Назаровна?

— В театре она встретилась с Амалией, а ту сопровождал не кто иной, как Эдуард Петрович. Ну, его и представили как племянника. Я рассказывал маме о моем впечатлении: фирмой кто-то руководит и ее кто-то финансирует.

— Почему ты решил, что это Амалия? Это может быть и Борис Иванович.

— Ивановичу не до таких мелочей. Он мыслит глобально, по-государственному.

— У меня возникла идея. Давай встретим твою маму из театра, заодно постараемся повидать Амалию Никифоровну и поговорить с нею. Не уверена, что она расколется, но попробовать можно. Представляешь, вдруг Алекса замочили конкуренты? Такая версия существует. И теперь мы должны подозревать старушку Амалию?

— А как насчет моего погребения заживо? У меня в голове не укладывается, она знает мою мать, бывает в моем ресторане…

— С удовольствием бывает? — перебила его Инна.

— Да, хвалила кухню, положительную энергетику. — Серпантинов задумался. Он теребил полотенце, потом закрыл им лицо. — С ума сойти можно, — пробормотал он. И снова стал комкать ни в чем не повинное полотенце. — Ты намекаешь… Да нет, я не могу так плохо думать об Амалии. И зачем ей «Испанский дворик»? Она, если захочет, скупит два десятка таких ресторанчиков.

— Вполне возможно, она и глотает их десятками.

— Инна, ты меня испытываешь? Хочешь измерить, как низко я могу пасть?

— Нет, Алеша, я хочу познать собственную сущность. Ведь в моей жизни Амалия находится гораздо дольше.

— Ты хочешь сказать, что люди меняются, особенно с появлением больших денег?

— Я думаю, не стоит вешать на Амалию всех собак. Одно дело — убийство Алекса и Любунчика, другое — твое лежание в гробу.

— Ты сама себе противоречишь. Сначала намекаешь, что Алекс и Амалия конкуренты. Причем Амалия более удачливая, потому как Алекс уже устранен. Говорила? Потом тычешь меня носом в то, что Амалия не прочь прибрать к рукам «Испанский дворик». Так? И наконец, теперь ты разделяешь эти два преступления. Бедная девочка, ты совсем запуталась.

— А ты хочешь, чтобы Амалия выглядела монстром? И Алекса с Любунчиком убила, и тебя закопала. И до меня доберется, потому как я самая пронырливая да сообразительная и рано или поздно обо всем догадаюсь.

— Я хочу? — Серпантинов перешел на крик. — Я хочу? Да это ты делаешь дикие выводы!

— Я просто размышляю, а ты позволяешь себе на меня кричать.

Серпантинов спохватился и сбавил тон.

— Мы просто запутались. «Обое рябое»… Прости меня, дурака.

— В театр поедем?

Алексей замялся. Ему явно не хотелось выползать из дому. Тем более по такой скользкой причине. Он представил себе встречу с Амалией, а потом разговор, полный намеков, недомолвок. Да он со стыда сгорит, если только услышит от Амалии убийственное: «Мы завсегда вами очень благодарны, только подлостев таких мы слушать не желаем!» И что тогда?

— Мы в театр едем? — переспросила Инна.

— У нас нет никаких доказательств вины Амалии Никифоровны, — кисло ответил Алексей.

— Никто и не собирается ее обвинять. Просто хочу поговорить. Сделаю вид, что знакома с ее племянником. Как его зовут, Эдуард Петрович? Удивлюсь их родственным связям. Похвалю его фирму, поделюсь мыслями о нынешнем повальном увлечении розыгрышами, доложу, что недавно и сама оказалась в роли Гуинплена. Он наверняка слышал о таком сценарии, — глядишь, разговор и вырулит в нужное русло. И ни слова об убийствах. Если Амалия проявит интерес к моему трепу, она рано или поздно увязнет в нем и уж, зацепившись, от меня не уйдет.

Серпантинов слушал Инну и сникал все больше. Его заботило странное несоответствие. Имея сумасшедшее желание, прилагая титанические усилия, чтобы провести с Инной хоть один прекрасный романтический вечер, он так этого и не сделал. Все время кто-то вмешивался, наслаивались обстоятельства, обнаруживалась масса неотложных проблем и звонков. Во всем обвинять Инну Серпантинов не мог. Ведь он и сам ворвался в ее жизнь как проблема, со своими дикими приключениями. Мало того, он видел, что, как только Инна откликалась на его чувства, между ними обязательно вклинивалась некая третья, разрушающая, сила. Причем соперник был соткан из множества важных и разнообразных безотлагательных причин. То Роман с Олегом нагрянут выпить водки, то Алевтина Николаевна пожалует «повоспитывать», а теперь вот надо бежать в театр. И прощай нежность. Требуются решительные действия и незамедлительные разборки.

— Давай завтра поедем? — сделал последнюю попытку удержаться в лирическом настроении Алексей.

Увы.

— Куда мы завтра поедем? На деревню к дедушке? Театр сегодня. Более подходящего случая не будет.

Он безо всякого энтузиазма чмокнул Инну в щеку — эдакий братский поцелуйчик — и покорился:

— Иду заводить машину.

Приехали как раз вовремя. Еще минута-другая у них оказались в запасе. Алексей успел найти машину Амалии и даже поздороваться с водителем.

— Здравствуйте, Амалия Никифоровна, — услышал он радостный возглас Инны и обернулся.

Амалия шла под руку с племянником и пребывала в ужасном настроении. Это прочитывалось по поджатым губам и гневно приподнятой брови.

— Что это вам вздумалось тут околачиваться? — спросила она без малейших признаков радости.

— О, и Эдуард Петрович здесь! Какими судьбами? — как ни в чем не бывало продолжала свою ликующую песнь Инна.

— Мой племянник, — сухо пояснила Амалия. — Не думала, что вы знакомы.

— Как же, как же, ну кто не знает директора фирмы «Колокол»? Недавно меня так круто разыграли мои сослуживцы, что я вовек не забуду. Говорят, этот забойный сценарий впервые появился у Эдуарда Петровича.

— Что за сценарий? Да говори, я в курсе Эдичкиных дел.

— «Гуинплен», — как можно тише произнесла Инна. И загадала: если заинтересуется, если переспросит, значит, истинная хозяйка она. Причем не только финансовый держатель, а и идейный, так сказать, вдохновитель.

— Как-как, говоришь? У тебя, Инна, прегадкая дикция.

— «Гуинплен»! — на радостях оглушительно выпалила Пономаренко.

Эдуард Петрович пожал плечами.

— Моя организация никакого отношения к такой низкопробной самодеятельности не имеет, — выпятив губы, ответил он.

— Помолчи, болван! — оборвала Амалия заносчивые высказывания племянника.

— По-моему, прекрасный сценарий, — гнула свою линию Пономаренко. — Жаль только, что никакого будущего у этой фирмы нет. Директора на днях убили, а одну из сотрудниц застрелили в собственном подъезде. Слышали? За конкурентами, наверное, присматриваете?

— Я сегодня в гнусном настроении, — перевела разговор на себя Амалия. — Актеры безголосые, оркестр звучал тускло, грубо, так что давай, милочка, пройдемся. Подышим свежим воздухом, приду немного в себя. Мужики без нас обойдутся.

Амалии никто не смел перечить. Она уцепилась за Инну и стала подталкивать ее на прогулочную аллею.

— Стало быть, ты хочешь поговорить, девочка. — Амалия семенила рядом и легонько сжимала локоть журналистки. — Слушаю тебя.

— С чего это вы взяли, Амалия Никифоровна? — пыталась блефовать Инна.

— Ты старалась сделать много шума, деточка. — Амалия Никифоровна улыбнулась. — Я старая Яга и все вижу.

— Я не готова к разговору, — честно призналась Инна. — Мне хотелось удостовериться, что фактическая хозяйка «Колокола» вы, вот и все.

— Мыслишь мелко. Никакого профиту нету владеть только «Колоколом». Но об этом позже.

— Зачем вам, человеку состоятельному, заниматься такими крошечными, незначительными делами?

— Крошечными? Да ты слепа, дорогуша! — Амалия остановилась и беспардонно высморкалась. — Позволь открыть тебе глаза. Посмотри вокруг. Что ты видишь? Народ закис в однообразии…

— Вы какой народ имеете в виду, Амалия Никифоровна? Тот, что икрой давно объелся и медведей всех споил на корпоративных вечеринках, или тот, который на паперти с протянутой рукой стоит?

— Все равно — и тот и другой закис. Что у него в жизни нового? Все приелось, все на пределе. Так вот, розыгрыш — это выход в другой мир, это как свежий ветер после смрада.

— Не знаю. Мне хотелось убить виновников моего страха, когда поняла, что жива-здорова и что все это — розыгрыш.

— Вот поэтому необходимо изучать технологию и последствия розыгрышей. За это мне и платят, и многое прощают.

— Не поняла, — будто резко протрезвев, сказала Инна.

— Чего уж тут лукавить? Даже ты, девочка, не поняла, что мы давно живем в мире глобальных розыгрышей. Та же ваучеризация — что это, как не розыгрыш?

— Это скорее обман или грабеж.

— Грабеж — это когда отнимают что-то твое, кровное. Народ ведь не просил дарить ему ваучеры. Его просто схватили, мордой в ваучеры окунули, потом оттуда вынули. Каким был он голодранцем, таким и остался. Таким, да не совсем. Эмоции обогатили его жизнь. Он встряхнулся, краски заиграли, глаза стали видеть по-иному. Сколько впечатлений новых возникло и навсегда с народом осталось!

— Ну, так далеко я не…

— А ты ведь не худший представитель нашего общества, — сделала сомнительный комплимент Амалия. — Мы вынуждены жить в мире розыгрышей. Все розыгрыш — от выборов президента до самой жизни. Жизнь… Что такое жизнь? Задумайся: приходим в мир ненадолго, черт-те как живем, не понимая смысла, и уходим из мира тоже непонятно куда и зачем. Когда-то я внезапно поняла, что наше коротенькое никчемное существование — это просто розыгрыш, малый отрезок времени, который встряхивает человека, возбуждает, активизирует для той неизвестной нам жизни, которая идет за пределами нашего мира и понимания. Это что-то вроде лечения от скуки. Своеобразная терапия.

— Фантастика! — только и смогла произнести Инна.

— Я привела масштабные розыгрыши. Но последствия манипуляции людьми можно и нужно изучать на мелких розыгрышах, таких, как твой «Гуинплен». Отрабатываются технологии, изучается поведение, настроение, реакции и так далее. Поняла меня, девочка?

Они уже никуда не шли. Инна от удивления застыла на одном месте как вкопанная. После таких всеобъемлющих идей было как-то слишком мелко задавать вопросы об Алексе, о погребении заживо, об убитой Любе. Инна боролась с противоречивыми чувствами в душе и никак не могла обрести почву под ногами. Она ничегошеньки не могла выразить словами. Просто стояла с открытым ртом — и все.

— Инна, ты дурно себя чувствуешь? — поинтересовалась Амалия. — Ничего страшного, у тебя несварение. Переваришь — пройдет. Я создала целую сеть таких маленьких фабричек иллюзий. У меня высокие покровители, и платят мне большие деньги за мой скромный труд.

— Кто? Кто ваши покровители? — задала самый идиотский вопрос из всех возможных Инна.

И получила такой же идиотский ответ. В устах Амалии он звучал вызывающе грубо.

— Кто, кто! Конь в пальто! — И Амалия засмеялась.

— Я третий раз слышу эту присказку.

— Не задавай непозволительных вопросов, — назидательно сказала Никифоровна, — не провоцируй на грубость.

— И все же?

— Для меня «конь в пальто» — это Бог! Он диктует, он и спрашивает. Довольна ответом?

— Вы все шутите, Амалия Никифоровна!

— Понимай как хочешь. Бог все видит. Устала я. Все это прелестно, но зачем же перегреваться? — Амалия вытерла капельки пота, выступившие над верхней губой, и пошла к машине. Только теперь Инна заметила, что за ними по пятам следовали две легковушки: одна ждала Амалию, другая — ее.

— Что она тебе сказала? — накинулся с вопросами Серпантинов. — Я умираю от любопытства. Это она меня похоронила заживо?

— Мелко мыслишь, Алеша, — почти словами Амалии ответила Инна.

— А как не мелко? Что может быть важнее жизни и смерти? — Серпантинов почувствовал какое-то отчуждение. Инна сидела замкнувшись в себе и не желала продолжать разговор.

— Инна, скажи хоть что-то. Ты выяснила, кто хозяин «Колокола»?

Пономаренко представила, как она сейчас начнет грузить Серпантинова идеями всеобщего розыгрыша и представлять Бога в образе «коня в пальто», и ей стало смешно. Что ее так поразило при разговоре с Амалией? Теперь, когда Никифоровна не давила, ее слова казались нереальными, кукольными и нелепыми.

— Такая ерунда все эти розыгрыши, — легкомысленно поделилась она собственной растерянностью.

— Не скажи. — Алексей был настроен серьезно. — Я не поленился и покопался в словарях. Родственное понятие розыгрыша — хохма. А «хохма» с древнееврейского значит «мудрость». Вот так. Выходит, хохмач — это мудрец. Мудрость не может быть ерундой.

— Ты меня убедил, — очнулась от наваждения Пономаренко. — Амалия — хозяйка «Колокола». Она фанатично предана идее розыгрыша. Мало того, во имя идеи она способна на убийство непокорных подчиненных. Да что там такая незначительная сошка, как Алекс? Она готова устранить полмира, если будет противиться ее воле. А мы для нее только песчинки. Дунет — и нет нас.

— Инна, какие страшные вещи ты говоришь. Она что, сумасшедшая?

— Нет. Она идейная. Вспомни, скольких людей перемолола идея всеобщего равенства и братства?

— Ты меня пугаешь, Инночка. Поедем домой, отдохнешь, выспишься. Для успокоения выпьешь рюмочку коньячку, станет легче. — Алексей говорил ласково, убаюкивающе, будто с больным любимым ребенком.

— Спасибо за заботу, Алеша, но я должна позвонить.

Инна включила, наконец, свой телефон, и тут же раздался звонок.

— Наконец-то! Я с ума схожу! Я боюсь! А вы телефон отключаете! Как вам не стыдно!

Инна поморщилась: никакого уважения к чужим перепонкам. Чего так орать?

— Кто звонит? — спросил Алексей.

Инна прикрыла рукой телефон.

— Марина в истерике, кто-то ее напугал до смерти.

— Тебе не кажется, что нас затягивает в водоворот? Ты хорошо плаваешь, Инна? — Серпантинов вздохнул. — Очень хочется послать ее подальше.

— Рыцарского в тебе, Алексей, не осталось ни капли. Дон Кихот помчался бы спасать даму со всех копыт.

— Дон Кихот у нас ты, — парировал Серпантинов, — а я у тебя всего лишь Росинант. Рулю, куда скажешь.

Инна слабо улыбнулась шутке, в которой, как известно, всегда есть доля правды, и снова включилась в слушание телефонных воплей.

— У меня крыша едет! — продолжала орать Марина. — Я не могу из кабинета выйти! У меня галлюцинации!

— Марина, что случилось? — Инне с трудом удалось вставить вопрос. Первые секунды Марина, казалось, не услышала его. Она еще не выговорилась.

— Я прячусь под столом! Меня хотят убить!

— Если ты сейчас же не успокоишься, я отключаюсь, — пригрозила Инна, — говори, что произошло.

— Верунчик исчезла, Надюнчика нигде нет, я одна осталась в живых. Я чувствую это. Я боюсь шевельнуться…

— Росинант, поворачивай на фирму Алекса, — скомандовала Инна.

— Все так запущено? — Алексей все еще цеплялся за мечту о тихом, спокойном вечере.

— Марина, мы к тебе сейчас подъедем. Ты можешь успокоиться и нормальным тоном рассказать…

— Верунчика убили, Надюнчика убили, Любунчика убили, и меня убьют! — кричала Марина.

— Жди! — коротко бросила Инна в трубку и отключилась. — Алеша, нажми на газ, там что-то серьезное произошло. У нее истерика. Или белая горячка.

Они долго стучались в закрытые двери. Им никто не открывал. Только зрачок камеры наблюдения отслеживал их метания. Инна подумывала о настоящем взломе. Все равно они уже засветились по полной программе. Но дверь наконец-то открылась. Бледная Марина быстро замахала руками, призывая их быстро заскакивать внутрь.

— Рассказывай, — приказала Инна.

— Видели машину на стоянке? «Ауди» с буквами «Вера» вместо номеров?

— Ну видели.

— Это машина Верунчика. За этот номер со своим именем она заплатила бешеные бабки. Стоит с проколотыми шинами. Это диверсия. Это сделали похитители. Они и меня хотят убить, я боюсь нос высунуть…

— Давай без эмоций, Марина. Только факты.

— Могу вообще молчать. — Марина обиделась. Ей стало заметно лучше после приезда «скорой помощи» в лице Пономаренко и Серпантинова. — Читайте сами. Все началось с этого письма.

— Бочонок амонтильядо… — Инна посмотрела на Алексея. Догадался ли он, что это тоже из Эдгара По?

Серпантинов перечитывал письмо по четвертому разу и заметно волновался. Что и говорить, ужасные воспоминания. Марине только грозили, а он уже пережил кошмар погребения заживо.

— Второе письмо? — побелевшими губами произнес он.

— Верунчик получила точно такое же письмо, и с тех пор я ее больше не видела. — Марина выхватила письмо, бросила на пол, стала его топтать и приговаривать: — Меня не убьешь! Я не попадусь!

— С чего ты взяла, что Верунчика убили?

— Ее машина стоит на улице со спущенными шинами. Новенькая машиночка без колес. Я, как увидела такое, сразу испугалась и обратно в офис впрыгнула. И знаете, мне показалось, что за мной охотились. У них аж зубы щелкнули, когда я ускользнула.

— У кого «у них»?

— У тех, кто проколол шины.

— Это не факт. Хулиганья по улицам шляется достаточно.

— Факт, что без машины Верунчик не человек. Куда она без машины может деться? Только домой. А дома ее нет. Ночь на дворе. Я звоню каждые десять минут. — Марина еще немного потопталась на письме и удовлетворенно плюнула на пол.

— Марина, пойди выпей чего-нибудь, а то на тебя противно смотреть. Истеричная трезвая баба глаз не радует. — Инна взглянула на Серпантинова. Тот выглядел не лучшим образом. — Тебе тоже стоит глотнуть успокоительного, — добавила она, — Марина, чем можно отпоить мужчину?

— Абсентом, — без колебания ответила Марина. — Но мне пить нельзя. Я вызвонила Романчика-сыщика, он обещал приехать, и Зиту-всевидящую, а она на дух не переносит запаха спиртного.

— Ничего себе оперативность! Это ночью-то. Ладно Роман, он человек наемный, Верунчик его купила с потрохами, а зачем здесь эта Зита-всевидящая, гадалка, как я понимаю? Она почему ночами не спит?

— Она хорошая знакомая Верунчика, экстрасенс. Говорят, людей лечит одним взглядом. Я подумала, она сможет защитить меня. Тут, не иначе, чертовщина какая-то замешана. Зита лучший специалист по темным делам. Верунчик рассказывала, что она пропавших людей по фотографиям ищет.

«Пропавших — по фотографиям, — промелькнуло у Инны в мыслях. — А ведь у меня тоже есть знакомая, которая так себя и величает — Раиска-ведьма».

Познакомились они при странных обстоятельствах. На глазах у молоденькой изумленной журналистки, какой лет десять назад была Инна Пономаренко, Раиса Ивановна, только взглянув на фотографию пропавшей девушки, верно указала место, где убийцы закопали ее труп. Если бы Инна не была очевидцем, она бы ни за что не поверила в такие чудеса. Она честно написала о своем расследовании, за что получила первый в жизни нагоняй от редактора, зато на Раису свалилась невероятная популярность.

С тех пор Раиса словно взяла шефство над Инной. Они больше не встречались, но Раиса Ивановна время от времени звонила и давала странные советы. Она могла разбудить Инну среди ночи и поинтересоваться, не снился ли ей бородатый мужчина в черной шапке-боярке, который на перекрестке просит у нее милостыню? Если нет, то все нормально и Пономаренко может завтра спокойно приниматься за новое дело — успех гарантирован. Инна чертыхалась, ворочалась с боку на бок, посылала Раиску подальше, да и кто бы не послал? Перебила сладкий сон, напугала, и теперь из-за ерунды, из-за причуд страдающей бессонницей ведьмы, она не выспится и с помятым лицом потащится на работу. А у нее, между прочим, запланирована очень важная встреча. И как она в таком виде… Стоп! Откуда Раиса могла знать о ее планах? Инна вздыхала и, подумав, соглашалась, что у Раиски интуиция — а может, это как-то по-другому называется — работает без сбоев и надо не злиться, а хоть раз сказать спасибо человеку, который не спит ночами и беспокоится о ней.

Пока Инна стояла в сторонке, погрузившись в воспоминания, в офисе образовалась компания. Приехали Роман с Коротичем. Долго собирали клочки бумаги по полу, ругали Марину за уничтожение вещдоков, кажется, досталось и Пономаренко с Серпантиновым, которые, по их версии, стояли как статуи и не сделали даже попытки сохранить письмо для дальнейшей работы. Потом, по спасенным клочкам, пытались прочесть содержимое, возмущались, а Марина с Алексеем в два голоса им письмецо цитировали.

Но настоящий цирк начался, когда прибыла всевидящая Зита. Ни Роман, ни Коротич рука об руку с всевидящими еще не работали. Поэтому не знали, как себя вести. То ли оттеснить, то ли просто игнорировать. Не выслушивать же бред, в самом-то деле? А пришлось. Потому что Зита энергично взялась за дело. Допросила Марину, довольно профессионально. Выяснила, как, когда, при каких обстоятельствах было получено письмо. Потом подозрительно проутюжила взглядом Романа с Коротичем и принялась вытряхивать душу из них. Что сделали, почему не отреагировали сразу, и далее в том же духе. Парни взмокли. Им действительно показалось, что Зита «сверлит» их насквозь.

— Думаю, надо прочесать все стройки и заброшенные дома, — наконец изрекла она. — Свежевыложенную стенку всегда можно найти. Правильно, господа милиционеры?

— Так точно! — отрапортовали ребята.

— Так чего вы стоите? Ноги в руки — и по объектам. Главное, чтобы у Веры Степановны воздуха хватило продержаться. Сколько времени потеряли зря! — сокрушалась она, неодобрительно посматривая на присутствующих.

— Так ночь на дворе. Темно. На стройках хоть глаз выколи. С фонарем даже слона не найдешь.

— Через пару часов светать начнет, — не унималась Зита.

— Может, обратиться к экстрасенсу? — неожиданно предложила Инна. — По фотографии можно указать место поточнее.

— Да, правда, — согласилась Марина.

— Чушь собачья! — Зита отмахнулась от них, как от душевнобольных, которые рассуждают на темы психического здоровья нации.

— Но вы же сами утверждали…

— Это я на кусок хлеба зарабатывала, — отрезала Зита, — а на Вере Степановне я халтурить не собираюсь. Понятно? Тут каждая минута дорога.

Инна согласилась с Зитой по всем пунктам, будто она сама говорила такие правильные речи. Но за Раису было обидно. Ведь на ее глазах Раиса нашла пропавшую девушку по фотографии. Это — правда, и почему какая-то самозванка охаивает способности других? Если сама не умеет, то нечего других в шарлатанстве обвинять. Инна не выдержала и брякнула прямо Зите в лицо:

— Я знаю человека, который умеет работать с фотографиями пропавших людей. И предлагаю прежде всего обратиться к ней за помощью. Обыскивать вслепую все заброшенные дома — напрасная трата времени. Представьте, сколько их в городе!

Всевидящая, как ужаленная, крутанулась вокруг себя и уставилась не мигая на Инну.

— Вы хотите смерти Верочки, — безапелляционно заявила она. — Вы враг?

— Я? — Инна растерялась, так убедительно прозвучало обвинение. Даже Роман посмотрел на нее как-то отстраненно, будто впервые видел. Да что там Роман! Сама Инна стала себя подозревать во враждебных чувствах к Верунчику. Вот что значит сила внушения!

— Мы теряем время, — гнула свою линию Зита, — и можем потерять Веру Степановну! Пока выслушиваем бредовые теории, Верочка задохнется в темнице.

Все зашевелились, забегали и совсем затолкали Инну, которая застыла на своем месте и единственная не принимала участия во всеобщей суете.

— Я настаиваю, — голос ее срывался от волнения — нелегко идти против всех, — я настаиваю, чтобы мы обратились за помощью к Раисе Ивановне. Она экстрасенс, а не шарлатан, как некоторые. Она сможет указать нам примерную область поисков.

Выпалила и испугалась. С чего это она взяла, что Раиса бросит все свои дела и кинется разыскивать какую-то неведомую ей женщину? Тем более бесплатно. Инна никогда не обращалась к Раиске-ведьме с наглыми просьбами. А глубокой ночью просьбы звучат особенно нагло и беспардонно. Но сказанного уже не воротишь.

«Хоть бы они отказались от моей бредовой идеи. Согласна на клеймо «враг Верунчика», — подумала Инна.

— Вы знаете Раису Ивановну? — Священный ужас светился во «всевидящих» глазах Зиты. Она подняла руку к небу, и все, как заколдованные, замерли.

— Немного знаю, — скромно ответила Инна.

— Великая женщина, — выдохнула Зита. — Звони, — приказала она.

— А фотография? Есть фото Верунчика? — Инна цеплялась за последнюю отговорку.

— А как же! — Роман, как Иудушка, хотя об этом и не подозревал, с радостью достал пачку фотографий, которые запечатлели последний день Алекса. На них Верунчик, крупным планом, вела с Алексом беседу.

Инна вздохнула и приготовилась испить чашу позора. В ее ушах уже звучала гневная отповедь Раисы: «Иди к черту, Инна, мне не до тебя!» Или еще что-нибудь похлеще. Раиса могла и матерком «сдуть» назойливых просителей.

— Алло, Раиса, это Пономаренко, — выдавила из себя Инна и замолчала.

— Говори, чего тянешь. Опять влезла в сомнительные разборки? — Голос Раисы был на удивление мягким, да и речь казалась почти приветливой.

— Пропала знакомая женщина, ее замуровали живьем в стену. Помоги найти, — осмелев, выпалила Инна просьбу.

Зита слыла всевидящей, но, очевидно, не «всеслышащей». Она, желая не пропустить ни одного слова, буквально прилипла к Пономаренко. Будь ее воля, она бы и телефонную трубку отобрала.

— Перезвони, я карты брошу, посмотрю, что скажут, — ответила Раиса.

— Великая женщина, — повторила Зита. — Откуда вы ее знаете?

Инна не собиралась посвящать «всевидящую» в свои тайны.

Пока Раиса гадала, произошло еще одно событие. Громкое событие. В коридоре раздался оглушительный собачий лай и следом — истеричный женский визг. Собака и женщина, казалось, соревновались между собой за приз самого голосистого существа. Когда все без исключения вывалились в коридор, то увидели, что незнакомый мужчина еле сдерживал на поводке огромного ротвейлера и орал:

— Фу, Бен! Фу!

Собака не слышала команды, потому что увлеченно лаяла на ужа довольно приличных размеров. Уж вытянул чешуйчатое тело вдоль стены и замер, изображая из себя кусок толстого каната.

Над змеей, остервенелой собакой и ее хозяином разливался визг испуганной до смерти молодой женщины.

— Катька, заткнись! — Мощный вопль Марины перекрыл всех.

Катерина послушалась. Перепонкам стало легче.

Хозяин обрадовался, что, наконец, его голос тут главный, дернул за поводок и приказал:

— Бен! Заткнись!

Собака рявкнула пару раз и перешла на рык. Ужик, а это был Сократ, понял, что снова можно двигаться по своим делам. Он приподнял голову и начал плавно изгибаться. Бен и Катерина приготовились к новой голосовой атаке.

— Прекрати орать! — упредила всех Марина. И собака и женщина «примерили» команду на себя.

— Я испугалась жутко. Кто это? — Катерина осторожно пробиралась поближе к людям.

— Это Сократик, а мы свиньи. Забыли его покормить, вот он и выполз за пропитанием. А что ты здесь делаешь? И что за зверинец ты притащила с собой?

— Это Максик, — совершенно успокоившись, ответила Катя, — а это его собака, Бен, они будут искать Верунчика. Я подумала…

— Лучше бы ты не думала, — оборвала Марина.

— Максик, я же говорила, что они меня терпеть не могут, — капризно произнесла Катерина. — Зря мы решили им помочь, неблагодарные они какие-то. Мы ночами не спим, тепленькую кроватку покинули, трясемся по темным улицам, и никакого тебе спасибо. Бенчик, бедненький, и тебе досталось, — засюсюкала Катя, — и хозяина твоего они не любят…

За хозяина Бен был готов постоять. Он оскалил клыки и рванул на Марину. Макс и не думал укорачивать поводок.

Теперь визжала Марина. Катерина, одержав моральную победу над врагом аморальными методами, заговорщически сообщила ничего не соображающей от страха Марине:

— Кстати, тебе звонил какой-то пупсик. Так и сказал: «Я твой пупсик». А когда понял, что это я, а не ты, испугался очень.

— Эй, хозяин, приструни собачку, — вмешался в гвалт Коротич, — если не можешь, покинь помещение.

— Почему не могу, легко, — ответил Макс и отстегнул поводок.

— Ты что делаешь, урод? — закричал Роман. — Твоя зверюга сейчас тут всеми закусит.

Макс засмеялся. Бен, почувствовав свободу, тут же прекратил лай и стал мирненько обнюхивать Сократа.

— Он злой, когда на поводке, а на свободе что домашний котенок. Бенчик, покажи команду «хвостик»!

Ротвейлер поднял морду, растянул пасть в улыбке, расставил лапы, оттопырил куцый хвост и быстро-быстро им задергал из стороны в сторону. Комично до ужаса. Даже Марина перешла с визга на безудержный смех.

— С хвостом все понятно, а как у него с нюхом? Людей может искать? — стал задавать Коротич интересующие всех вопросы.

— Еще как! — гордо ответил хозяин. — Мы с ним в горячих точках не раз бывали. Из-под завалов народ спасали. Бенчик молодец, он лучший!

Зазвонил телефон. Раиса. Все замолчали, кроме Катерины. Та продолжала говорить:

— Пупсик, когда понял, что ошибся, просил передать, что у него большие неприятности. Просил тебя позвонить ему срочно.

— У кого сейчас нет неприятностей, — вздохнула Марина.

— Тишина! — шикнула на них Зита.

Раиса заявила, что карты благоприятны и она готова помочь, но с одним условием.

— Какое условие, Раиса? — спросила Инна.

— Чтоб духу твоего не было в этом деле! — выпалила Раиса. — Беги за тридевять земель! Нашла своего принца и остановись. Баста! — гремела Раиска. — Кто тебя может заменить?

Спорить с Раисой — бесполезное занятие. Инна почти никогда не спорила. Она подумала, чье имя назвать, и остановилась на Зите. «Экстрасенс экстрасенса всегда поймет», — наивно решила она.

— Зита-всевидящая, — сообщила она Раисе.

Зита схватилась за сердце и закатила глаза.

— Тамарка, что ли? — переспросила Раиса. — Дай ей трубу!

— Тамара? Кто такая Тамара? — спросила Инна.

— Это я, — скривилась Зита, — только не надо лишних вопросов.

Зита слушала наставления с благоговением. Кивала, поддакивала и, кажется, уменьшалась в росте.

— Действовать будем так, — стала командовать она сразу после разговора. — Я с фотографией еду к Раисе Ивановне. Мужчины-милиционеры разделятся и поедут в разные стороны. Марина начнет поиски с собакой. А Пономаренко, по приказу Раисы Ивановны, гнать взашей. Она принесет одно несчастье.

— Да что вы себе позволяете, Зита-Тамара?! — возмутилась Инна.

— Если Пономаренко вмешается в поиски, удача от нас отвернется! — кликушествовала Зита.

Все молчали.

— Вы с ума тут все посходили, — вступился за даму сердца Серпантинов. — Инна, едем домой, — скомандовал он.

— Идиотизм, никуда я не поеду, а Раиса не имеет права диктовать мне…

— Она советует нам, а не тебе. — Зита торопилась прекратить прения. — Поехали, ребята, по объектам. А ее закроем тут, чтоб не сбежала.

Инну обходили стороной, как чумную.

— Предатели, — бросила она вслед уходящим.

— Поехали домой, Инночка, пусть что хотят, то и делают.

Серпантинов бережно подхватил Инну под локоток и повел к машине. Кажется, он единственный был рад такому повороту событий. У него снова появилась надежда на тихий, спокойный вечер вдвоем, при свечах, с хорошим вином под хорошую музыку. Хотя, он посмотрел на часы, какой уж тут вечер, скоро утро. Правда, он и на утро был согласен, лишь бы вдвоем.

Совершенно противоположные чувства бурлили в душе у Инны. Она сидела в машине, наблюдала, как предатели, среди которых находились и ее друзья, как выясняется, ложные, вороватенько рассаживались по машинам и разбегались во все стороны.

— Мутанты, — шипела Инна, — ложные грибы. Только внешне съедобные, а сами ядовитые и опасные. Предатели!

— Инночка, успокойся, все мы нынче суеверные, не расстраивайся. Пусть едут, а мы домой, посидим, отдохнем. Целее будем. Вдруг и правда тебе грозила какая-нибудь опасность во время поисков? Твоя знакомая, Раиса Ивановна, гениальная женщина. Поехали?

— Нет, подождем. Не верю, чтобы Коротич вот так запросто меня предал.

— Да он уже уехал.

— Он вернется. Должен вернуться. Он мой характер знает.

Инна выскочила из машины и нервно стала ходить взад-вперед. Серпантинов молча наблюдал за ее метаниями и терпеливо ждал.

Дождался.

Пономаренко вдруг остановилась как вкопанная.

— Что, Инночка, домой едем? — с надеждой спросил Алексей.

— Где машина? Алексей, где машина Верунчика? Когда мы приехали, она стояла под этими окнами, а теперь ее нет. Сыщики хреновы. Они так торопились от меня избавиться, что не заметили исчезновения машины.

Алексей вылез из машины и удивленно озирался.

— Тут стояла, без колес. Что за фокусы?

— Никаких фокусов. Сколько минут уходит, чтобы сменить колесо?

— Ну минут пять, а может, меньше.

— На два колеса уйдет минут десять, все просто. — Инна в азарте размахивала руками. — Пока мы выясняли отношения, кто-то привел машину в порядок и умыкнул со стоянки. Понимаешь?

— Ничего не понимаю. — На Алексея было жалко смотреть. Он понял, что в голове у Инны рождается очередной гениальный план, который с легкостью проглотит его наивные надежды на тихий романтический вечер при свечах.

— Никто всерьез Верунчика убивать не собирается. Это розыгрыш. Согласна, розыгрыш дьявольский, на грани риска. Кунштюк, одним словом. Тут и искусство и проделка, все вместе, все друг с другом переплетается. Кто-то развлекается, не обращая внимания на побочные действия. Мало того, если Верунчик умрет, то это — тоже только издержки дерзкого розыгрыша. Главное, чтобы нервишки щекотались, чтоб адреналин цистернами, а если кто захлебнется этим адреналином, то так тому и быть, ничего не поделаешь — развлечения без тормозов иногда требуют жертв. Отбраковка, не более того. С тобой играли по тому же сценарию. Розыгрыш, риск, адреналин. Ты выжил — ну и славненько, если бы ты задохнулся — тоже славненько. Розыгрыш с добавлением перчика — и все.

— Кто с нами так играет, кто?

— Кто, кто! Конь в пальто.

— Если вычислю шутника-трюкача, закопаю в землю, как он меня, живьем, и забуду место, где закопал.

— Сейчас надо угадать, где спрятали Верунчика. Именно угадать. Искать уже нет времени. Да и безнадежное это дело — рыскать по всем стройкам города, на это месяцы могут уйти. Тут нужны другие навыки, тут надо включать соображаловку, как говорит один мой знакомый. Алексей, как у тебя с соображаловкой?

— Если это не убийство, значит, спрятали недалеко, в ближайшем подходящем месте, — с готовностью ответил Алексей. С логическим мышлением у него всегда был полный порядок. Почему бы не распустить хвост перед любимой женщиной?

— Правильно, и я такого же мнения. Если это розыгрыш, то могли и подсказать, где искать. Конечно, это не лобовой вульгарный звонок: «Ищите там-то и там-то». Не-е-ет. Подсказка ненавязчивая, можете воспользоваться, а можете и прошляпить, — ваша беда, сами виноваты. Если Верунчик задохнется, значит, часть вины ляжет на нас, тупых и несообразительных.

— А подсказкой служит машина Верунчика, — почти выкрикнул Серпантинов.

— В точку! Машина должна стоять неподалеку от места розыгрыша. Это опознавательный знак.

— Это значительное сужение ареала поиска, — вторил за ней Алексей. — Если мы правильно все поняли, Верунчику воздуха должно хватить. У меня есть знакомый чиновник от архитектуры, надо звонить и спрашивать, где ближайшая стройка.

— Или нежилые дома под снос, — добавила Инна и тут же спохватилась: — Алексей, нормальные люди сейчас спят.

— Этот ненормальный. Он завсегдатай моего «Испанского дворика» и числится в последних посетителях. Официанты уже под стойку валятся от усталости, а он сидит себе, музычку слушает да брюхо набивает. Частенько и до утра торчит.

— Когда же он работает?

— Его родитель прикрывает. Короче, Инна, будить или не будить — это мои проблемы. — Алексей отправился в машину за телефоном.

Инна подняла голову к небу. Звезды как звезды, чего это она недавно ими так восхищалась? А Коротич все же предатель. Не вернулся. Она ему это припомнит. Если повезет и найдут Верунчика они, то будет издеваться над ним сколько душа пожелает. Проходу ему не даст! Всем расскажет.

Алексей вернулся расстроенный.

— Послал к черту? — спросила Инна.

— Да нет, с архитектором все в порядке. Тут другое. Я как телефон в руки взял, так и вспомнил о…

Алексей в испуге замолчал. Он мялся и никак не мог выговорить мучившее его.

— Не записывайся в шизофреники! — Инна догадалась, о чем не решался сказать Алексей.

— А вдруг она права? Слышала, как Зита о ней отзывалась: «Великая женщина»? Раиса Ивановна хотела уберечь тебя от опасности.

— Ты знаешь, сколько раз Раиса меня предостерегала? И я никогда ее не слушала. Ну почти никогда.

— И что?

— Как видишь, жива-здорова!

Инна не стала посвящать Серпантинова в свои похождения. Сколько раз она, не послушав Раису, попадала в смертельные ловушки, из которых только чудом вырывалась? Иногда в роли чуда выступал Коротич. Именно он ее вытаскивал полуживую из подвалов, куда ее забрасывали обстоятельства. Но Алексею знать об этом не обязательно.

— Давай я один поеду. Я справлюсь.

— Куда едем? — Инна ясно дала понять, что разговор о пустяках закончен.

— Тебе выбирать, — покорился Серпантинов. — На юге от нас, в десяти километрах, строится дом. Стены уже стоят, крыши еще нет. Рабочие появятся после выходных. На запад, в получасе езды, стоят два заброшенных дома. Сносить их будут через пару месяцев.

— Эх, сейчас бы кости бросить: как лягут, так и будет. — Инна вспомнила об одном знакомом, который любил повторять присказку «Как кости лягут, так и будет» и всегда делал выбор по желанию кубиков.

— Ты о чем задумалась? — поразился Алексей нерешительности Инны. — Какие кости? Не суши себе голову. Если не угадаем, времени хватит, чтобы вернуться и поехать в другую сторону.

— Тогда едем к стройке. Там хоть какое-то освещение должно быть. Держись, Верунчик. Если мы не ошиблись, то успеем тебя вытащить.

На такой оптимистичной ноте они загрузились в машину.

Увы. Оптимизм растаял, как туман под утро. Они несколько раз объехали стройку, машины Верунчика не было. Опознавательный знак отсутствовал, и в душу заползли сомнения. Соображаловка, конечно, хорошо, но не увлеклись ли они самолюбованием в ущерб истине? А вдруг ничего из того, что они себе понапридумывали, не соответствует действительности? И тогда… тогда, как это ни страшно, Верунчика придется хоронить. Сейчас Инна как-то не думала о помощи Раисы. Себе она доверяла больше, но сомнения истерзали, пока они на всех парах, благо пустынные ночные улицы позволяли не ограничивать скорость, неслись к заброшенным домам.

— Машина, машина, должна быть машина, — как заклинание, твердила Инна.

— Приехали, — сообщил Алексей и сбавил скорость. — Будем ехать медленно и смотреть внимательно.

Инна приникла к окну. Сердце ее стучало, а глаза выхватывали из темноты освещенное фарами пространство.

— Машина! — заорали они вместе.

И не просто машина, а именно «ауди» Верунчика, которую они так жаждали увидеть. Это подтвердил и пижонский номерной знак «Вера». Алексей больше не заикался об опасности. Он суетливо схватил фонарь и, поддерживая Инну, ринулся в темное чрево заброшенного дома.

— Верунчик! — заорала Инна.

Тишина. Луч одиноко прыгал по старым ободранным обоям, под ногами валялись какие-то ящики, банки, палки.

— Осторожно, Инночка, тут можно и ноги переломать. Я тебя на верхние этажи не пущу. Вдруг лестницы обветшали или их специально сломали, чтоб бомжи не лазили?

— Искать надо на первом этаже, — убежденно ответила Инна.

— Да, — вздохнул Алексей, — искать будем до утра. — Может, позвоним Бену?

— Кому?

— Ну собачке, Бенчику, то есть хозяину, конечно. Собачий нюх тут бы пригодился.

Как по волшебству, они вдруг услышали отчетливый собачий лай. Так не бывает, но так случилось.

— Эта наша собачка или одичавшая? — успел спросить Алексей и поднял увесистый кусок кирпича, для обороны.

В темный проем ворвался сначала сноп света, потом они услышали топот множества ног и уж затем услышали:

— Бен, стоять! Бен!

От сердца отлегло. Наши. Инна с Алексеем обрадовались, чего нельзя сказать о вновь прибывших. Всеобщее возмущение выразила Зита:

— Какого черта вы здесь делаете? Вы тут все следы затопчете! Бенушке условия для работы нужны.

— Это ты им позвонил? — спросила Инна сурово.

Алексей открещивался как мог.

— Как же, вы бы позвонили! — Зита никак не могла обуздать свое недовольство.

— Мы сами нашли это место, — радостно сообщила Катерина. Она с гордостью посмотрела на Максика. Именно он теперь главная фигура в поисках. Он и его верный друг Бен. Что бы они сейчас без них делали? А ведь это она привела Макса с Беном!

— Раиса действительно великая женщина, — громко сказала Инна. Она ясно дала понять, кто в действительности тут заслуживает похвалы.

— Бенчик, ищи, — скомандовал Макс. Он понял, что бабам только дай волю, они будут неделю препираться.

Ротвейлер был такого же мнения. Он засопел и деловито стал обнюхивать помещение. Спор стих сам собой. Вся команда заинтересованно следила за собакой.

— Бен, ищи! Бен, ищи! — как заводной твердил Макс.

— Не мешайте собаке работать! — вмешалась Пономаренко. — Она и так хорошо ищет.

Макс послушно замолчал. Теперь слышно было только усердное сопение Бена. Собака перебегала из комнаты в комнату, за ней дружной толпой со всех ног понеслись люди.

— Ох, не найдет, — не выдержала напряженного ожидания Катя. — Нету здесь Верки, обман все: и Раиса, и машина, и фотография…

— Да замолчи ты! Истеричка! Не изображай горе, ты только обрадуешься, если Верунчик задохнется. — Марина выплюнула из себя раздражение и на время успокоилась.

— Ты сама готова ее живьем закопать. Тоже мне, нашлась праведница! — Катерина фыркнула. — Кто Бена притащил? — бросила она в публику последний аргумент.

— Тише, вы! — шикнула на них Зита. — Кажется, Бен что-то нашел. Видите, крутится на месте и стену обнюхивает.

— Не что-то, а кого-то, — уточнил Макс. — Алексей, посвети, — попросил он.

Два фонарика соединили свои лучи, осветили кусок стены, ничем не выделяющийся, и собаку, которая стояла, упершись большой головой в стену, и царапала лапой старые обои.

— Бен, нашел? — не веря собственным глазам, спросил хозяин.

Ротвейлер сел, поднял голову и сказал: «Гав-гав!»

— Тут! — перевел Макс.

— Где «тут»? — возмутилась Марина. — Здесь старые обои и больше ничего. Где кирпич? Где свежий цемент?

— Веру-у-унчик! — затянула громко Катерина.

Все прислушались. Тишина.

— Бен, ищи! — приказал Макс.

Бен упрямо сидел на одном месте.

— С собакой не поспоришь, — первым согласился Алексей. — Давайте поковыряем, там видно будет.

Он поднял с пола камень и со всего маху стал долбить стену.

— О, да тут что-то мягкое, по-моему гипсокартон. Женщины, помогайте. Бен не ошибся.

Вдохновленные первыми успехами, все принялись за дело.

И вдруг из глубины, будто из бездны, раздались звуки.

— Та, та-та-та, та-та, та-та-та-а-а! — кто-то пел.

— Что это? — со страхом спросила Катерина.

— По-моему, это знаменитый «Караван». Джаз, одним словом, — просветил всех Алексей.

— Она еще и поет? — восхитилась Зита.

Через десять минут совместными усилиями стену раздолбали. Славный Бенчик не ошибся. Верунчик, прикованная к стене, как Прометей, с серым от пыли лицом, с закрытыми глазами продолжала довольно сносно выводить мелодию «Каравана». Она не замолчала, даже когда ее освобождали от пут и тащили на воздух.

— Она пьяная в дым, — со знанием дела объяснил Макс. — Я сам не пью, но мой брательник, когда напьется, тоже горланит песни. У него голос тогда классно звучит. Хоть в артисты подавайся.

— Согласна с версией Макса. В нише стоял какой-то бочонок. Ну конечно, розыгрыш так и назывался: «Бочонок амонтильядо». — Инна похлопала Верунчика по щекам. Безрезультатно.

— Откуда здесь амонтильядо? — Марина тяжело дышала. Все же тащить полубесчувственное тело нелегко. — Скорее это абсент. Верунчика всегда после него на пение тянет. Хоть бы она похудела, — высказала всеобщее пожелание Марина.

— Давайте передохнем, — предложила Зита. — Все уже позади. Мы ее спасли.

Все рухнули на землю и хватали ртом воздух, как рыбы. Только ротвейлер бодро подпрыгивал. Конечно, сделал дело — гуляй смело.

— Советую и нам глотнуть по чуть-чуть абсентику, заслужили. — Марина нашла в себе силы подняться и пойти к машине за выпивкой. Никто не возражал. Пикник на восходе солнца — прекрасная идея.

Верунчик напевала, бутылка с абсентом, как трубка мира, шла по кругу в третий раз, солнце вставало, настроение у всех поднималось. Еще немного, и запели бы все. Помешали гости. На дикой скорости примчались Роман и Олег.

— Вот так всегда, — громко провозгласила Пономаренко, — менты приезжают, когда дело уже сделано.

Компания подвыпивших спасателей одобрила замечание смехом.

— Могли бы и позвонить, чтобы мы не мотались напрасно по окраинам. — Роман, не спрашивая согласия, экспроприировал бутылку и приложился к горлышку.

— Предателей не предупреждаем! — с удовольствием выкрикнула Пономаренко.

— О, да ты уже пьяненькая, подруга, — беззлобно ответил Коротич. — Вы все тут уже хорошенькие. На радостях, да?

Он подошел к распевающей джазовые мелодии Верунчику, присел на корточки и легонько похлопал ее по лицу.

— Вера! Верунчик! Расскажи, как дело было?

Вера замолчала, открыла глаза и почти членораздельно ответила:

— Страшно. У меня уже душа на губах лежала.

— Кто это так тебя разыграл? За что?

— За предательство. И поделом!

Тут уже и Пономаренко подскочила:

— Кого ты предала, Верунчик? Алекса? Любашу? Отвечай!

— Джаз! — выдохнула Верунчик и заплакала.