Час абсента

Глава 3

«Кто убил Алекса? Кто убил Любунчика? Кто закопал живьем в могилу Серпантинова? Кто разыграл Верунчика? Почему в обоих случаях использовали Эдгара По? У кого такое больное воображение? За что, за какие прегрешения их так жестоко разыграли? Кто «беременная крыса»? Действительно ли Надюнчик не убивала Алекса? Куда она исчезла? Кто попросил полковника Блинова подать убийство Алекса как самоубийство?

Теперь о хронологии. Сначала «пошутили» с Серпантиновым. Потом утопили Алекса. Затем пристрелили Любунчика. Следом разыграли Верунчика».

Инна Пономаренко наконец-то добралась до редакции. Теперь сидела мышкой в своем кабинете и старалась на глаза начальству не попадаться. Ей, слава богу, никто не мешал. И она черкала вопросы на бумаге для приведения мыслей в порядок. Мысли от количества вопросов в порядок не приводились, а наоборот, будоражились. Инна взяла чистый лист и снова принялась за свое.

«Шутка», — написала она и обвела слово рамкой. «Убийство» тоже попало в рамку. Еще раз «Убийство». «Шутка». Четыре рамочки. Четыре слова. Похоже на «точку-тире-тире-точку». Азбука Морзе. Дебри.

— Меня несет не в ту сторону, — сказала Инна.

Прислушалась. Никто не возражал. Некому.

— Меня несет в заумные дебри, — провозгласила она.

После этих здравомыслящих выводов нужно было свернуть листочек пополам, потом в четвертушку, затем, в назидание, скомкать как попало и точным движением руки выбросить в мусорную корзину.

Инна побарабанила пальцами по столу. Проблема выбора ей не в новинку. Всегда приходилось выбирать между нормальными, обычными, сумасшедшими и очень сумасшедшими поступками.

Лист на столе с четырьмя прямоугольниками — «точка-тире-тире-точка» — тоже затаился и ждал своей участи.

«А проверю-ка я эти символы, от меня не убудет, да никто и не узнает», — уговорила себя Пономаренко.

Она взяла книгу символов, нашла страничку с азбукой Морзе и быстро отыскала искомую комбинацию.

«Точка-тире-тире-точка» означали букву «П».

Само собой вышло, что Инна тут же произнесла:

— По. Эдгар По.

Сказала и испугалась сказанного. Такое совпадение было слишком даже для Инны. Потому что глаза мимо воли скользнули к букве «О» и выхватили ее обозначение: «тире-тире-тире».

Инна быстро отвернулась, но ничего исправить уже не смогла. «Тире-тире-тире» по ее логическим выкладкам значили «убийство-убийство-убийство». Заглянув в такое страшное, пусть и гипотетическое будущее, каждый бы струхнул. Три трупа впереди. Вспомнилось предостережение Раисы. И шуточка Верунчика насчет умирания сначала Любви, потом Веры и, напоследок, Надежды. Совсем некстати.

— Ерунда! — очень громко выкрикнула Инна и бросила книгу с азбукой Морзе в корзину.

— Громко сам с собою я веду беседу! — услышала она веселый голосок Романа. — С чего бы это, Инна Владимировна?

— Крыша у нее поехала! — поставил диагноз Коротич. — Слышал, как она нас вчера позорила перед людьми: «Менты всегда приезжают…» Когда мы приезжаем, Инночка?

— Явились! — не обрадовалась Инна визитерам.

— Она совсем забыла, сколько раз я появлялся как раз вовремя, чтобы она не успела коньки отбросить. Веришь, Романчик, спасал ее раз десять от верной погибели. А в благодарность получал одни плевки в душу. Обыдно, да-а?

— К спасению Инны Владимировны от рук оголтелых бандитов и я руку прикладывал, — подхватил Роман, — и тоже получил порцию яда в нежную ранимую душу.

— Пономаренко, почто черную неблагодарность терпим?

— Инна Владимировна, вас совесть не мучает?

— Меня мучают предчувствия, — вздохнула Инна. — А чего это вы тут расселись? — спохватилась она.

Роман и Олег уже уютненько расположились в креслах и явно ожидали проявлений гостеприимства — чая с бубликами, кофею с пряниками, на худой конец водицы колодезной.

Дождались.

— И что это вы за мешок с собой притащили? — не унималась Пономаренко.

— Инночка, какие предчувствия тебя мучают? — игнорируя нервные вопросы хозяйки, спросил Олег, а Роман, от греха подальше, ногой задвинул странный мешок за кресло, с глаз долой.

— Предчувствия? — переспросила Инна, провожая взглядом исчезающий за креслом мешок. — Нехорошие предчувствия. Три убийства впереди.

— Откуда у тебя такие мрачные прогнозы? — Коротич перестал улыбаться. Он знал способность Пономаренко предугадывать события. Можно было сколько угодно недоверчиво подсмеиваться и подтрунивать над ее пророчествами, но очень часто Инна оказывалась права.

Роман еще не ощутил перемену в настроении Олега. Он решал мешочную проблему. Мешок сам по себе снова выдвинулся в пределы видимости. Роман незаметно пнул его ногой на прежнее место и, продолжая ерничать, сказал:

— Если найду Шпунтика, я один труп обещаю. Своими руками задавлю эту лживую задницу. Хотя задницу лучше шомполами отделать.

— Роман, помолчи, — шикнул на него Олег. — Инна, откуда ждать неприятностей?

— Не знаю. Мне кажется, что мы вовлечены в какой-то нешуточный по размаху розыгрыш. А розыгрыш, как всякая игра, должен подчиняться сценарию, сюжету, логике… Как хотите это назовите.

— И что? — перебил ее Роман не вовремя. Он снова боролся с упрямым мешком, который то и дело «выпадал» из-за кресла.

Инна замолчала и продолжить уже не смогла. В самом деле, как двум здравомыслящим реалистам-ментам растолковать собственные заморочки с рамочками, точками-тирушками, азбукой Морзе и Эдгаром По? Бред сумасшедшего получается, а не нормальное доходчивое объяснение.

— Ничего, — сдалась она.

— Рома, ты идиот, — обрушился Коротич на сыщика. Он понял, что от Пономаренко теперь ничего не добьешься и виноват в этом несдержанный на язык Роман. — Ты сначала ляпаешь языком, а потом думаешь!

— При чем тут я? Мне думать мешает эта… эта в-вещь. Все время ерзает.

— Если у тебя там то, что я думаю, — тут же пошла в атаку Инна, — то один труп образуется в моем кабинете сию минуту. Ты, Роман, зачем сюда его притащил?

— Инна Владимировна, а куда его девать? Фирма опустела. На работу никто не ходит. Он там один, бедняжка. А он к общению привык. Он может заболеть от одиночества. — Роман бил на жалость. — Выходи, Сократик, — ласково позвал он. — Смотрите, какой он умница.

— Роман, не испытывай судьбу. Почему ко мне? — отбивалась Инна. А хитрый уж быстро сообразил, кто здесь главный, тихонько подкрался к Пономаренко и, почти как собака, положил ей голову на ноги.

— Мужик ползает у твоих ног, обнимает их, а ты такая черствая. Инна, сжалься! — вступился за ужа Олег.

— Что я с ним делать буду? Я ужей с детства не люблю, я их боюсь!

Сократ поднял голову, тихо зашипел, будто застонал, и отвернулся.

— Ну почему ко мне?

— А что? К Олегу? Его жена выбросит с десятого этажа. Ко мне? Да я сутками дома не бываю!

— Меня тоже сутками дома нет!

— Дорогая Инночка, а кто говорит про дом? У вас в редакции всегда полно народу. Вспомни, как тепло о нем отзывалась Светочка, секретарша.

— По-моему, она чуть в обморок не грохнулась, — защищалась Инна.

— Ну эта, корректорша, Василиса Илларионовна. Она вообще чуть целоваться к нему на шею не бросилась. Сократик умница. Все к нему привыкнут, будет что-то вроде домашнего кота.

— Ну да, в редакции газеты появится кот ползучий.

— У вас же не простая редакция, а с криминальным уклоном. У вас и коты должны быть необычные. Сократ мяукать научится. А ежели чего, так и посетителя с пальцами веерными на место поставит. Вытянется во весь росточек, пасть откроет и зашипит. Сократ, враги! — скомандовал Роман.

Уж поднялся повыше и, действительно, сделал молниеносный бросок к дверям и зашипел.

— Смотри, Инна, какой красавец! Какой защитник! — восхитился Олег. — Ну не обрекать же его на вымирание? Придумай что-нибудь.

Сократик успокоился, пристроился около кресла Романа и постарался не мешать Пономаренко устраивать его судьбу.

— Ладно, попробую, — сдалась Инна. Ей и самой понравился уж.

— Светочка, ты не могла бы зайти ко мне на минуту, — попросила она секретаршу по телефону. — И захвати с собой Василису Илларионовну.

Роман понял, что дело сдвинулось с мертвой точки. «Чем меньше сюрпризов, тем лучше», — благоразумно решил он и попытался ужа на время спрятать. Сократ был другого мнения и в мешок залезать отказывался.

Их возня могла рассмешить кого угодно.

— Сократик, если ты понравишься Светочке и Василисе Илларионовне, ты будешь как сыр в масле кататься. Они дамы хозяйственные, авторитетные, так что защита, кормежка и всеобщее уважение тебе будут обеспечены до конца дней.

— Слышал, Сократ? — подхватил Роман. — Быстро полезай в мешок и до поры до времени сиди тихо, чтоб не испортить себе жизнь. За то, чтобы не выгнали, можно пострадать.

— Кстати, чтобы вас не выгнали, рассказывайте, чем вам насолил некий Шпунтик? Кто это? И вообще, зачем вы пожаловали?

— Возникли первые версии, Инночка, — взял на себя объяснения Олег. — Шпунтик разговаривал с Алексом в кафе. Ты видела на фотографии этого субъекта. Так вот, мы с Романом его нашли, допросили и отпустили. Как оказывается, зря. Он нас, если говорить вежливо, обманул, а если по-простому, развел как лохов.

— Ух, попадется мне этот козляра, — не выдержал Роман, — я с него шкуру спущу.

— Сначала его найти надо, — вставил Олег, — он смылся. Но его уже ищут. Его рассказ был вполне правдоподобным. Он сообщил, что Алекс просил его сыграть роль киллера, если таковой понадобится его дамочкам, то есть Верунчику, Надюнчику и остальным. А поскольку разговор произошел в последний день, то Шпунтик быть полезным Алексу никак не смог. Мы ему поверили и отпустили.

— А на самом деле, — перехватил инициативу Роман, — Вера Степановна, после того как мы ее спасли, в благодарность за подаренную свободу рассказала, что Алекс перед смертью поделился с нею забавными сведениями. Будто к нему явился некий Шпунтик и рассказал, что его наняли убить Алекса. Что завтра утром он должен Алекса застрелить и так, мол, и сделает, если тот не выкупит свою жизнь.

— Кто нанял Шпунтика? — не выдержала Инна.

— В том-то и штука, — вздохнул Олег. — Верунчик понятия не имеет, Алекс мертв, а Шпунтик в бегах. Он понял: рано или поздно мы докопаемся до истины, поэтому залег на дно. Ищем.

— Ух, доберусь я до этой шкуры! Я с него шкуру спущу, — пообещал Роман.

— Значит, Алекса заказал кто-то из женщин? Шерше ля фам. Кто же? — стала вслух рассуждать Инна. — Любунчик убита, Верунчик вне подозрений, потому что сама об этом рассказала, значит, не она. Остаются Марина и Надежда. Кто из них? Марина или Надежда?

— Марина сидит на месте. А Надюнчик исчезла, — произнес Коротич. — Ее ищут. Что она тебе сказала? — неожиданно спросил Олег. — Ты разговаривала с ней последней. После вашего разговора ее никто больше не видел. Инна, это ты ее надоумила скрыться?

— Зачем мне? — Инна отмахнулась, но потом внимательно посмотрела на Коротича. Ей не понравились его подозрительный взгляд и намеки. — Ты меня в соучастницы записал? Как у тебя мозги могли придумать такие гадости?

— Не кипятись, Инна. Ничего я не придумывал. Ты у нас сердобольная. Она тебе в жилетку поплакала, ты расчувствовалась и пожалела…

— Расстались мы с Надеждой довольно холодно, так что твоя версия ложная. Вы сами маху дали, упустили ценного свидетеля — Шпунтика, так что не ищите виновных на стороне, в зеркало посмотрите…

В кабинет вошли Пат и Паташонок. То есть внушительных габаритов Василиса Илларионовна и Светочка, которая хоть и была пышкой, но Илларионовне в вопросах веса и роста конкуренцию составить никак не могла.

— Инночка Владимировна, что случилось? — громко спросила корректорша и метнула молнию в сторону мужчин. Те как-то сразу съежились и затаили дыхание.

Инна решила слегка пошутить и чуть-чуть отыграться на Коротиче за его намеки, хотя с Илларионовной шутки плохи.

— Да вот этот гражданин, — она указала на Олега, — опустился до шантажа. До садистского шантажа. Если я не напишу о его соседях, которые ему спать мешают, то он на моих глазах убьет безобидного ужика. Посмотрите, какой красавчик. Какие у него желтые пятнышки, а какой умница, все понимает, как Сократ. Сократик, поверни головку, пусть Василиса Илларионовна оценит твои пятнышки.

Уж пошевелился. Светочка дрогнула и спряталась за спину корректорши.

— И такого лапочку он хочет убить, а из шкуры сделать ремень, — закончила Инна.

Приняв все за чистую монету, Света выглянула из-за широкой спины. Она не могла допустить кровопролития.

— Бедненький, — запричитала она.

Василиса Илларионовна улыбнулась. Она поняла замысел, но Светочку сдерживать не стала.

— Его нельзя убивать. Какие пятнышки, какой красивый. — Светочка переставала бояться и стремительно проникалась теплыми чувствами к Сократу.

— Ты, Светочка, забирай ужа к себе. У тебя в приемной он прекрасно будет смотреться. И посетители будут вести себя потише и поскромнее. Да он у тебя вроде швейцара станет. Имя у него есть — Сократ, ливрею мы ему пошьем.

— Вы смеетесь, Василиса Илларионовна, но, если я его не заберу, этот садист его и вправду убьет. — Светочка нежно погладила Сократа по головке. — Он у меня в шкафу пока поживет, а там посмотрим.

— Рома, помоги Светлане доставить Сократа в приемную и расскажи, чем его кормить, а мы с Василисой Илларионовной гражданина шантажиста держать будем.

— Инночка Владимировна, у вас что-то случилось? — заботливо спросила Василиса Илларионовна.

— Все в порядке, — ответила Инна.

— Ох, вы обиделись, — вздохнула Василиса, — вы ведь знаете, я всегда готова вам помочь.

— Пока справляюсь сама, — сухо ответила Инна.

— Обиделись. Обиделись за розыгрыш, я знаю, — продолжала стонать Илларионовна, — а мне бы так хотелось помочь вам.

Инна молчала. Конечно, осадок от розыгрыша у нее остался.

— Скажите, Василиса Илларионовна, а кто надоумил коллектив поздравить меня таким образом?

— Светочка в курсе, но, кажется, позвонил директор фирмы и сам предложил. Светочка рассказывала, что представился Алексом.

— Значит, сам позвонил, сам предложил? А вы только согласились?

— Выходит, что так. Простите, Инночка, и на мне часть вины лежит. — Василиса извинялась, а Пономаренко выразительно смотрела на Коротича.

Что-то здесь было не так. С какой стати Алексу беспокоиться насчет какой-то журналистки? Невелика сошка. Журналистов хоть пруд пруди. Кто его подвел к такому решению?

— Алекса убили, — резанула Инна.

Василиса замолчала. Она умоляюще смотрела на Инну. Мечта всей ее жизни — поучаствовать в интересном расследовании. Уж она бы постаралась. Землю перерыла, стога сена переворошила, а иголку нашла бы. Явно Пономаренко уже занялась этим делом. Не зря же у нее в кабинете капитан милиции сидит, — Олега Коротича Василиса узнала, у нее память на лица феноменальная. Ну что стоит Инне дать ей хоть малюсенькое задание?

— Как занятно. Подозреваются в убийстве, очевидно, его коллеги. Его заместители. Слово-то какое — «за-ме-сти-те-ли». Убили и заменили. Надо поискать мотивчик. — Василиса Илларионовна очень старалась заинтересовать Инну размышлениями. — Я бы могла…

— У вас так много работы, — прервала ее Инна, — спасибо за Сократика, его действительно некуда было девать.

— Обиделись, — вздохнула Илларионовна.

Верунчик понимала, каким идиотизмом несет от ее собственного поведения. Но ничего с собой поделать не могла. Она затаилась у ворот таксопарка и зорко отслеживала каждую выезжающую на маршрут машину. Всматривалась в лица водителей, вглядывалась в окраску машин и жаждала увидеть ту самую легковушку.

Таксопарков в городе десятки, водителей тысячи, частников, занимающихся извозом, десятки тысяч — найти тех, кто ее замуровал в стену, стоя у первого, наугад выбранного, таксопарка нереально. Все понимала и продолжала стоять. И даже не спрашивала — хочет она простоять тут всю оставшуюся жизнь, окаменеть, превратиться в памятник глупости? Если хочет, тогда — пожалуйста, никто не запрещает. Торчи на ветру, на солнце, под дождем, под звездами, теряй время, теряй жизнь, теряй рассудок. Хочешь — всматривайся. Верунчик не хотела, но все равно стояла.

— Смотри, Тань, баба с утра стоит. — Дежурная на проходной толкнула сменщицу и указала на Верунчика. — Может, в милицию позвоним? Вдруг сумасшедшая, гранату бросит или пояс шахидки взорвет?

— Не иначе, мужика своего ждет. — Татьяна глянула в окно дежурки. — Мой когда загулял, я тоже бегала, на работе его караулила, два дня ловила, думала, хоть часть зарплаты спасу.

— Спасла? — лениво спросила сменщица.

— Подчистую пропил. Зато домой явился. Может, и эта ждет своего. Не знаешь, кто у нас гулящий?

— Не похоже на наших. Она из богатых будет. Ну ладно, я побегу домой, ты тут за ней присматривай.

Сменщица собрала сумку и помахала рукой Татьяне.

Верунчик видела, как из ворот таксопарка вышла женщина, несколько раз посмотрела в ее сторону и, будто решив что-то, повернула к ней.

— Ждешь кого, милая? — спросила она. — Я тут всех мужиков знаю.

Верунчик чуть не расплакалась. Такого сочувствия она не ожидала. Что она могла ответить сердобольной женщине? Рассказывать, как ее чуть не замуровали живьем? Не поймет. Трудно объяснить, на кой черт все так усложнять. Если схватили, обокрали и изнасиловали — это доступно. Такого вокруг навалом. А вот хватать бабу, тащить ее на окраину, долго замешивать цемент, ряд за рядом кирпич к кирпичу укладывать, да еще и вина бочонок оставить — взять в толк вряд ли сможет.

Вера покрутила головой, наваждение исчезло. Стоять тут бессмысленно. Не таксисты они были, это и ребенку ясно.

— Жду, у моря погоды жду, — ответила Верунчик. — Спасибо, что спросили, — добавила она и быстро, чтобы не расчувствоваться, побежала к своей машине.

У дежурной глаза на лоб полезли, когда она увидела, в какую тачку садится «болезная».

Верунчик рванула с места так, что шины завизжали. Она поняла, с кем следует потолковать. Толстый Эдик ей все скажет. Если это его рук дело, то она Колобка в лепешку раскатает. Она разнесет его гадючье гнездо на атомы. Как она раньше о нем не вспомнила! Колобок давно зубы точил на их фирму. Он и Алекса испытывал на прочность. А теперь обрадовался, что Алекс на кладбище, и решил сожрать конкурентов? И кто у него сейчас главный враг? Правильно, она, Вера Степановна.

— Ну, Эдик, держись. Если мои мучения на твоей совести, ты у меня похудеешь. — Верунчик давила на газ. Ей хотелось побыстрее удостовериться, вычислила она гниду или нет.

Секретарша Эдика сонно клевала носом. Жарко, душно, скучно. Больше всего ей хотелось лечь на диван, который так соблазнительно стоял напротив ее стола. Но нельзя. У директора клиент сидит. Крутой, пальцы веером, уже полчаса сидит, договаривается о чем-то. В любую минуту Колобок может потребовать кофе, чай или коньяк. Эх, а диванчик такой удобный, такой мягкий. Хочется лечь, закрыть глазки и представить, что она лежит на пляже, а в трех метрах плещется прохладное Средиземное море. Рядом сидит красивый итальянец. Такой страстный, мускулистый, загорелый плейбой. У него яхта, на яхте обитая красным деревом каюта, в каюте диван, покрытый леопардовой шкурой, бар с тысячью напитков. Он бросает к ее ногам и себя, и яхту, и диван, и бар, а она томно говорит: «Немного мартини со льдом и устриц».

Секретарша в полусне забеспокоилась об этикете. Подходят ли устрицы к мартини со льдом? Но быстро успокоилась. Какая разница? Если она такая неотразимая, то может позволить себе любую прихоть. «Хочу устрицы с мартини, и все тут!» Она улыбается и погружается в сказочный мир. Музычка негромкая, сексуальная, яхта покачивается, влюбленный, возбужденный желанием итальянец все ближе, ближе… его глаза горят, влажные губы прикасаются к ее…

— У себя? — вдруг слышит она вопрос. Грубый, бестактный, сволочной вопрос.

«Мы у себя, — пытается секретарша задержаться в волнующей сказке. — Где же нам быть, наша яхта, наш диванчик, наша каюта, обитая красным деревом…»

И вдруг удар, страшный, сокрушительный удар. Яхта покорежилась и растаяла или утонула. Секретарша открыла глаза. Вместо чудесной люстры от Тиффани, над ней нависла огромная туша. Секретарша открыла глаза пошире. Туша обрела черты Веры Степановны, директора конкурирующей фирмы.

Вера Степановна грохнула кулаком по столу. Помогло. Безмозглая курица, наконец, проснулась. Что за порядки? Сидит на рабочем месте и мух не ловит. Как они не разорятся при такой дисциплине? Если бы у нее секретарша только подумала вздремнуть. Нет. У нее такого безобразия никогда не будет.

— У себя? — переспросила Верунчик.

Секретарша испуганно моргала — так стремительно и резко ее выдернули из сладких грез в серую душную реальность.

— Бардак! — высказала свое мнение Верунчик и двинулась к дверям кабинета.

Секретарша встрепенулась.

— Подождите, он занят, — закричала она, придя в себя. Где те море, яхта и каюта? А работу можно потерять вмиг. Она вскочила и грудью перекрыла дорогу.

— Некогда. У меня срочное дело. Скажи, Вера Степановна хочет поговорить о работе.

— Х-хорошо, — заикаясь, сказала секретарша и, не поворачиваясь спиной к нервной посетительнице, проскользнула в кабинет.

Эдуард Петрович страдал. Уже полчаса он пытался втюхать дубоголовому клиенту хоть какой-нибудь сценарий. Тот развалился в кресле, потягивал коньяк, между прочим «Хеннесси», и на все предложения цедил сквозь зубы: «Фуфло!»

Эдик вытирал пот, подливал клиенту очередную порцию коньяку и шелестел бумагами, искал что-нибудь «задиристое, подкувырное и шелабудное». Эдик и слов-то таких не знал в русском языке, но бабки у клиента немереные, поэтому приходилось рыскать по папкам и вселять уверенность, что вот сейчас-то сценарий будет отпадный. Только для ВИП-клиентов, настоящий эксклюзив, подкувырный и шелабудный.

— Представьте, человека хватают посреди улицы, швыряют в машину, завязывают глаза, затыкают уши, везут на аэродром, сажают в самолет. Клиент ничего не видит и не слышит. Самолет набирает высоту, и человека сбрасывают с парашютом. А? Какой адреналин! Какая острота, внезапность! Он заново родится.

— Фуфло! Ты кого хочешь «закубулькать», бывшего десантника? Да он парашюты и самолеты по запаху чует.

«Все, сил моих больше нет, клиентяра поганый! — ругался Эдик про себя. — Хоть бы захлебнулся моим коньяком!»

Он заставил себя вежливо улыбнуться.

Секретарша с одного взгляда поняла — не вовремя.

— Я занят! — рявкнул Эдуард Петрович.

— К вам посетительница, — оправдывалась секретарша.

— Я занят!

И тут дверь отлетела в сторону и в кабинет ворвалась Верунчик. Ей надоело ждать решения Колобка. В приемной на нее нахлынули острые, жуткие воспоминания о том, как ее заставили прощаться с жизнью. Темнота, духота, страшные мысли о смерти — и все это дело рук Колобка, который заставляет ее ждать аудиенции… Вот он, обидчик, только толкни дверь — и вышибай мозги!

У Верунчика вмиг поехала крыша, она рванула дверь и услышала последние слова Эдуарда: «Я занят!» Раздражение, с которым Эдик бросил эти слова, волной ударилось об Верунчика и отлетело, многократно усиленное ее яростью.

Она молча отшвырнула секретаршу, сжала кулаки и пошла на Эдуарда. Мышцы под легкой безрукавкой напряглись. Вид был угрожающим.

— Это вы, Вера Степановна? — испуганно пробормотал Эдуард. Ему захотелось раствориться, стать невидимкой или забиться под стол, бесшумно проползти под его прикрытием к выходу и незаметно выскользнуть из кабинета. Он не чувствовал за собой никакой вины, но Вера, по всему видно, пришла бить ему морду. Вытряхнуть душу из обрюзгшего, рыхлого Эдика для такой тяжелоатлетки, как Верунчик, было делом нескольких секунд.

— Ах ты, гнида ползучая! — невзирая на посторонних, заорала Вера. — Ты меня! Меня решил разыграть?! Ты меня решил запугать?!

— Что вы такое говорите? — перешел на писк хозяин кабинета. Он слез с кожаного безразмерного кресла и, махнув рукой на приличия, скрылся под столом. Надо было спасать шкуру, а не думать об имидже.

— Куда, гнида?! Ты меня замуровал в стену! Думал, я там сдохну?

Верунчик легко, как устрицу из раковины, извлекла Эдуарда из укрытия, подняла на могучих руках и потащила на открытое пространство.

— Я к этому не имею никакого отношения, — оправдывался Эдик, стараясь уцепиться за край стола.

— Живьем, кирпичами замуровать в стену! Меня?! — исступленно выкрикивала обезумевшая Верунчик. — Садюга! Для издевательства еще вина бочку оставил! Чтоб я упилась перед смертью?! Чтоб ты сам подавился этим вином! Я тебе его волью в глотку, я тебя утоплю в этом вине!

Эдуард Петрович, прижатый к стене, закрывал лицо руками и всхлипывал:

— Это не я! Это не я, поверь!

— Вот тебе! За стенку! Вот тебе за кирпичи! Вот тебе за мой страх! Вот тебе за вино! — Верунчик впечатывала обвинения кулаками.

Эдуард Петрович опустился на колени.

— Вера! Верочка! Верь мне, это не я! — кричал он.

— Я беру это! — вдруг услышали они голос клиента. Тот без труда перекрыл и хозяина, и Верунчика, и секретаршу, которая от страха рыдала у дверей.

Верунчик остановилась. Эдуард затих.

— Я беру этот прикол! Сколько стоит замуровать в стенку? — деловито спрашивал «фуфлыжный» клиент.

Минуты две и «боксерша», и ее «груша» молча смотрели на заказчика. Переваривали деловое предложение.

— Отвалю любые бабки! — добавил он и щелкнул пальцами. — Это клево! Пацанов вставит!

Эдуард кашлянул, достал платок и наскоро вытер кровь под носом.

— Мы обсудим, — начал он.

— Только вместо вина бочку водяры! — уточнял детали заказчик.

— Без проблем, — заискивающе сказал Эдик.

— Заткнись! — посоветовала Верунчик. — Это я там замурованная сидела. Я на своей шкуре новый сценарий испытывала.

Что ни говори, а дело превыше всего.

— Но клиент пришел ко мне? — робко пытался отстоять свои позиции Колобок.

— А сценарий мой! — парировала Верунчик. — Или ты настаиваешь на авторстве?

Эдуард предпочел перейти на кашель.

«Надежда. Теперь нужно разыскать эту пугливую гусыню, Надюнчика. Она боится. Но кого? Или чего? Боится, что ее обвинят в убийстве Алекса? Это понятно. Ночью она выходит из подъезда дома, где только что убили шефа. А кто-то сидит в засаде и фотографирует. Кто-то знает, что Надюнчик должна прийти в этот дом. Сидит и ждет, зажав фотоаппарат в потных руках. А потом, после всех убийств, этот «кто-то» решил пустить в дело пленку и приступить к шантажу. Зачем шантажировать несчастную Надежду? Или она не такая уж и невинная? А если фотограф точно знал, кто убьет Алекса, и сфотографировал убийцу? Надежда — убийца? Надежда — жертва подставы? Кто она?»

Инне казалось, что еще немного, еще чуть-чуть поплутать по дебрям, подумать, и все станет ясно как божий день.

«Кто фотографировал? Совершенно точно, что не Надя. Себя она бы не снимала. Логическая задачка. Марина? Люба? Вера?»

Инна погрызла карандаш и приписала еще одно имя — Алекс.

«Почему бы Алексу не посадить в кустах фотографа? Он всего боялся. Мог и подстраховаться. Фотограф видел, кто убийца.

Марина, Люба, Вера, Надя. Кто из них? Вполне возможно, фотографировала Любунчик. Версия правдоподобна. Допустим, она видела, как Надежда выходила из дома. Намекнула об этом, ее и убили, чтоб молчала. А пленка пришла по назначению уже после смерти Любунчика. Все может быть. Если замешано так много женщин, причем с креативными мозгами, простеньким поворотам тут не место».

Она все больше запутывалась, как муха в липкой паутине. Мерзкое ощущение. Инна решила передохнуть и выпить чашку кофе.

«Заварю кофе и приглашу Василису Илларионовну, — пообещала себе Инна. — Посидим, поболтаем…»

Как только по кабинету разнесся кофейный аромат, народ повалил в гости сам. Причем меньше всего Инна желала общаться именно с теми, кто пришел. Появились бездомная Катерина, угрюмый Макс и настороженный ротвейлер Бен.

Бену запах не понравился. Если бы тут пахло мясом или мозговой косточкой, можно было бы примириться с хозяйкой. Но здесь в нос бил зловонный, настоянный дух черного пойла. У Бена от кофе глаза наливались кровью, и он был готов грызануть первого попавшегося незнакомца.

Катерина, наоборот, кофе обожала, но сейчас она была смертельно обижена. Она пришла жаловаться и советоваться и поэтому принесла с собой кое-что покрепче — абсент. Макс являл собой убежденного трезвенника. Он ни капли в рот не брал со школьной скамьи. После того, как первая юношеская попытка выпить и заняться любовью закончилась сильнейшим отравлением, промыванием желудка и дикой головной болью.

У трезвенника Макса имелась своя беда: он был голодным. Зверски голодным. Казалось, дай ему тазик салата оливье, он вмиг проглотит салат и тазик вылижет до блеска. Но намекать об этом Катерине бесполезно. У нее обида, нервы и отсутствие аппетита.

Инне хотелось просто выпить кофе. Не судьба.

— Какой козел этот Алехандро! — с порога заявила Катерина. — Какой козел!

— О мертвых или ничего, или только хорошее, — машинально сказала Инна.

— Вы не представляете, Инна Владимировна, какую подлянку он мне устроил! — Катерина поставила на стол бутылку абсента и деловито протерла пальцем пустую чашку. — Максик, открывай, — приказала она.

— Я не пью, — грустно сказал Макс. — Мне бы поесть…

— А тебе никто и не предлагает. Я знаю, Бенчик не любит запаха спиртного. — Катерина умильно посмотрела на собаку. — Но какой гад Алекс! Этот козел подарил мою квартиру Надюнчику! Какие нервы тут выдержат?!

— Надежде? — Инна заинтересовалась.

— Ну да. Я осталась с голым задом, а Надька ни за что ни про что получила квартиру. — Катерина налила абсента в чашку, понюхала, скривилась и сделала большой глоток. — Фу, противно как, — задохнулась она.

— Не пей! — назидательно вставила Инна.

— Говорят, абсент хорошо нервы лечит, — выдохнула Катерина, — а у меня внутри все дрожит от злости.

Зазвонил телефон. Катя схватила трубку и тут же нажала на рычаг.

— Поговорить не дадут, — рассердилась она и положила трубку на стол. — Я Надюнчика по всему городу ищу. Где я только не была!

В планы Пономаренко тоже входили поиски Надежды, поэтому она стерпела вольное обращение с телефоном.

— Она могла у подруги остаться? — осторожно подкинула идею Инна.

— У какой подруги? Нет у нее подруг. Все обыскала. На квартире дежурила, в деревню к родителям съездила, в гостиницах искала. Нету. Прячется, стерва. Знает, чье сало съела. А вдруг ее тоже замуровали? Верунчика можно, а ее нельзя? Я и Бенчика прихватила на всякий случай, авось надумаем и ее искать. Представляете, Верунчик в одной стене, а Надюнчик напротив замурованная. Мы Верунчика отковыряли, а Надька там сидит. Так ей и надо, стерве.

Катерина подлила себе абсенту. Речь ее становилась все быстрее и все бестолковее.

«Замуровывание» Инна отмела сразу. И направила мысли Катерины в нужное русло.

— Откуда ты, Катя, узнала насчет квартиры? — спросила Инна.

— Маринчик обрадовала. Она искала что-то в ее столе и нашла бумаги. Эта крыса меня ненавидит, поэтому и доложила, чтоб мне больно стало. Я, дура, верила этому козлу. Он мне квартиру обещал, мне!

— Странный поворот. Как ты думаешь, за какие заслуги Алекс мог подарить квартиру Надюнчику?

— Вот! Вот и меня это мучает. — Катерина икнула. — Мне он говорил, что противнее Надьки он бабы не знает. А вдруг это она его утопила? — Катерина испуганно посмотрела на Пономаренко.

— Зачем ей убивать человека, который подарил ей квартиру? В благодарность?

— Тут и собака зарыта. Он ей подарил только после своей смерти. Не знаю, как там юридически это звучит, но до его смерти в квартире живу я, а после — Надюнчик. — Катерина на нервах глотнула еще абсента. Инна поймала себя на мысли, что она тоже не прочь выпить за такие известия.

— Собака не собака, а мотив хиленький налицо, — согласилась Инна.

— И я о том же! Сделала черное дело и смылась. Страшно стало. Выпьете, Инна Владимировна? — предложила Катя, и Пономаренко не отказалась.

Как спиваются женщины, Макс и Бен смотрели неодобрительно, но на них никто внимания не обращал.

В кабинет заглянула секретарша Светочка. Увидев ротвейлера, она замерла в дверях.

— Что у тебя, Света? — нетерпеливо спросила Инна.

— Эта собачка тоже у нас поживет? — поинтересовалась секретарша.

Собачка подняла голову и засопела. От Светочки пахло котлетой и куриным бульоном. «Вот это правильный запах, — шевельнул хвостом Бен и призывно посмотрел на хозяина: — Давай сходим в гости!»

Макс хоть и был голодным, но запах котлеток не учуял, поэтому остался глух к разумным предложениям ротвейлера.

— Нет, хватит с тебя и Сократа. У тебя ко мне дело? — успокоила Инна.

— Главный хочет поговорить, а у вас телефон все время занят, — сообщила Светочка. — Я и не волнуюсь, мне собачка понравилась, красивая, — добавила она.

— Освобожусь — позвоню, — пообещала Инна.

— Куда она могла спрятаться? — вспомнила Катерина мучающий ее вопрос. — На квартире нет, в гостиницах нет, на работе нет, где ее искать, ума не приложу. Где она может быть?

— Вы в больнице поищите, — вторглась в разговор Светочка. — У меня соседка вышла за хлебом и пропала. Нашли в больнице. Сознание по дороге потеряла…

— Точно! — ухватилась Катька за подсказку. — В больницах я еще не искала. Выпить хочешь? — в благодарность за идею предложила она Свете.

Инна поморщилась. Светочке пить нельзя. Она в приемной сидит. Она лицо редакции. Если посетители увидят красные пятна на лице и услышат заплетающуюся речь, что они могут подумать? Что подумает главный редактор, Инне и представлять не хотелось. Он учинит допрос с пристрастием, и ниточка приведет к Пономаренко. Вывод: ценных работников спаивает она. Результат плачевный.

— Я не пью, — сказала Светочка.

— Вот и умница, — облегченно вздохнула Инна.

— Но я попробую, чуть-чуть, — соблазнилась чистая и «беспорочная» Светочка.

— В больнице, говоришь, поискать? Правильно, — Катерина щедрой рукой налила Светочке абсента, — она психованная в молодости была. Мне ее школьные подруги рассказали.

— Что? — встрепенулась Инна. — Ну-ка, поподробнее о психованности Надюнчика.

Катерина от неожиданности чуть не выронила чашку с абсентом.

— Что вы так кричите, Инна Владимировна? Ну, порезала она себе вены в десятом классе. Любовь у нее безответная была. Какой-то пацан ее бросил. Месяц в психушке отлеживалась. С кем не бывает. Вы разве по молодости не травились?

— Я не травилась. А вот то, что ты сейчас мимоходом поведала, — серьезнее не бывает.

— Подумаешь, — легкомысленно отмахнулась; Катерина. Головка у нее уже кружилась, приятное опьянение действительность приукрашивало, поэтому Катерина никак не могла взять в толк, отчего это журналистка так нервничает.

— Хватит пить! — приказала Инна. — Светочка, марш на рабочее место!

Пономаренко схватила телефонную трубку. Она звонила Коротичу. Надо срочно проверить версию Светочки. Надюнчик вполне могла скрыться в больнице. Причем в той, откуда ее не так просто вытащить. Психушки всегда хранили свои тайны.

— Олежек! Надежда в молодости побывала в психушке, — сообщила она. — Надо проверить, вполне вероятно, что она спряталась там, по старой памяти. Ты понимаешь, какая картина вырисовывается?

— Не дурак. Я тебя тоже могу кое-чем порадовать. — Коротич засмеялся. — Мы нашли Шпунтика и вытрясли из него душу. Роман старался как мог. Шпунтик раскололся. Угадай с трех раз, кто заказал Алекса?

— Надюнчик, — выдохнула Инна.

— Точно! Круг, кажется, замкнулся. Хитрая баба. Заказала убийство шефа, потом Верунчик ей по дружбе поведала, что Шпунтик оказался иудой и продал ее Алексу с потрохами. Она решила сама его угробить, пришла и утопила. И главное, у нее на всякий случай имеется справочка — больная на голову с детства. Что с психа возьмешь, так?

— Ищи ее, Олежек, ищи, — попросила Инна. — А Шпунтик не соврал? Слишком складно все получается.

— Не думаю. Трусливый он.

— И лживый, — напомнила Инна. — Вы его отпустили?

— А зачем он нам? Крови на нем нет, честно все рассказал — пусть бегает. Если понадобится, мы его еще раз отыщем. Инна, ты чего такая подозрительная? Мы на финише, а ты не рада.

— Олег, разыщи Надюнчика, потом поговорим.

Инна оценила обстановку в кабинете. Две пьяные молодые женщины, скучающая собака, трезвый мужик, хозяйка — ни то ни се, а вокруг алкогольные пары.

«Не кабинет, а притон, — подумала Инна. — Ну как главный редактор заглянет? Катерина начнет приставать и предлагать выпить абсенту. Это будет последней каплей. Выгонит, как пить дать выгонит».

Только она обозрела перспективу, как в кабинет постучались. Вежливый, робкий стук заставил Инну развить лихорадочную активность. Она смела со стола чашки, схватила бутылку, но спрятать не успела. Все равно, куда денешь порозовевшие, расслабленные лица Катерины и Светочки?

Дверь приоткрылась. Бен сказал: «Гав!» Дверь захлопнулась.

— Спасибо тебе, дружище! — поблагодарила она пса. — А ну, девчонки, руки в ноги и бегом отсюда. Я все же на работе, а пить в рабочем кабинете не позволено.

Она спрятала бутылку в стол и вздохнула. Катерина не сопротивлялась. Тем более Светочка предложила договорить в приемной.

— И собачку котлетками угощу, у меня от обеда остались, мама много положила.

Стоит ли говорить, что Бен не возражал. Слово «котлетки» он знал не хуже, чем команду «фас», а Макс надеялся, что Бен поделится добычей с хозяином.

Компания шумно выкатилась из кабинета. Инна облегченно вздохнула. Если они и нарвутся на главного редактора, то без нее.

В дверь снова постучали.

Инне очень хотелось крикнуть: «Не входить!» — потому что хотелось подумать. Схемы преступления требовали завершения: Надюнчика надо было вписать между Алексом и Любунчиком.

— Войдите, — сказала она. Такова уж женская логика.

Пожаловал Серпантинов, хотя они договаривались встретиться только вечером. Дел у каждого накопилось по горло.

— Я не вовремя? — спросил вежливый Серпантинов, повел носом и уверенно заключил: — Абсент, пили абсент. Час абсента как час обеда.

— Пришла Катерина, обвинила Надюнчика в убийстве Алекса и принесла бутылку. Ей под абсент лучше думается, — оправдывалась Пономаренко.

— С абсентом не думается лучше, с абсентом легче живется, — философски изрек Алексей. — Так это тихоня Надюнчик всех порешила?

— Выходит так. Она в молодости лечилась в психдиспансере. Она наняла киллера. А когда поняла, что киллер ей не помощник, утопила Алекса сама.

Инна пересказывала Алексею последние новости и чувствовала всю их искусственность. Слишком смахивало на «сделанную» кем-то детективную историю.

— За что она бедного Алекса?

— Он ей квартиру подарил.

— Я Людмиле тоже квартиру подарил, — вздохнул Серпантинов. — У баб в моду вошло убивать мужиков, которые квартиры дарят? Слушай, а вдруг это она меня закопала живьем? А что, читать она всегда читала. Вот писатели и подсказали выход: закопай мужика — и все твое.

Инна некоторое время молча смотрела на Серпантинова. Она вспомнила мелодраму, которую разыграла Людмила, ее фальшивый траур, ее мелкое коварство. У женщины явно артистические задатки и авантюрный ум, разъеденные бездельем и скукой. Такая могла и Эдгара По поставить на службу собственным интересам. И муженька любимого разыграть. Да, очень заманчиво обвинить во всем Людмилу, но Пономаренко справилась с собой и не позволила опуститься так низко — обвинить брошенную женщину. Хотя желание мстить распирало Людмилу, и она его не скрывала.

— А Верунчику кто подбросил письмецо? Тоже Людмила? Ее-то за что?

Серпантинов улыбнулся.

— Я увлекся, — доложил он. — Собственно говоря, не за тем пришел. Главное — квартира. Поехали.

— Какая квартира?

— Я квартиру присмотрел для нас, поехали, посмотришь.

— Не могу. Меня шеф искал. Он уже забыл, как я выгляжу, и понятия не имеет, чем я занималась. А для начальства что главнее всего? Чтоб подчиненные работали в поте лица, с энтузиазмом.

— С Виктором Петровичем я договорился, — вдруг объявил Серпантинов. — Не беспокойся.

— Ты знаком с нашим главным редактором?

— Только что познакомился. Я красочно описал ему свои приключения и попросил посоветовать толкового журналиста, который помог бы разобраться в этом деле. Он порекомендовал мне вас, уважаемая Инна Владимировна, как самого опытного, знающего, профессионального…

— Ну ты и хитрюга, — перебила она Серпантинова.

— Горжусь тобой, любимая, — искренне произнес Алексей. — Ты теперь можешь вполне официально ехать со мной, куда я захочу. И все во имя дела. С благословения главного редактора, я похищаю вас.

Инна посмотрела на недочерченные схемы, на сырой план дальнейших действий и махнула на все рукой. Она человек, и ничто человеческое ей не чуждо, хотя это ох как непрофессионально.

Серпантинов светился от гордости.

— Квартира недалеко от твоей работы, — вводил он ее в курс дела, — уютная, с хорошим видом из окна, даже мамочка одобрила.

— Ты успел показать ее Анастасии Назаровне? — с легким оттенком обиды спросила Инна.

Серпантинов замялся. Дернул его черт ляпнуть такое! Ведь он знал, что женщины народ ревнивый. Не первый год живет, мог бы и догадаться. И как теперь выпутываться?

— Правильно сделал, что показал маме. Она женщина мудрая, а я ничего не смыслю в новых квартирах. — Инна постаралась выговорить все искренне. Ведь она действительно не разбиралась в квартирных тонкостях, и Анастасия Назаровна действительно женщина мудрая. Все так, но почему же так мучительно дались эти разумные слова? Инна открывала в себе нечто новое, и это новое было далеко от совершенства. Какие, оказывается, меленькие, первобытные и низменненькие инстинкты дремали в ней до поры до времени.

«Хоть бы не превратиться в мелкую пакостницу», — испугалась Инна.

— Очень хорошо, что ты посоветовался с Анастасией Назаровной, — закрепила Пономаренко победу над собой.

— Я не испортил праздник? — опасливо спросил Алексей.

— Ну что ты, я бесконечно счастлива, что ты так любишь маму… — ляпнула Инна. «Господи, ну куда меня несет? — тут же выругала она себя. — Я ведь не хочу обабиться! Не хочу, а прет из меня такое…»

Серпантинов задумчиво переваривал услышанное. Он даже остановился, хотя до машины осталось несколько шагов, стоял и вертел в руках ключи от зажигания.

— Я осел, — тихо сказал Серпантинов.

«Ты осел, — мысленно согласилась Инна, — и я ослиха, а вместе мы пара ослов». Вслух же принялась успокаивать:

— Глупости, ты все правильно сделал.

Инна подошла к нему и взяла за руку.

— Поехали, очень хочется увидеть твой выбор.

Серпантинов кисло улыбнулся:

— Поехали, надеюсь, ты меня простишь…

Они так увлеклись собственными переживаниями, что не заметили, как сзади к ним подошел молодой человек. Некоторое время он прислушивался к разговору и, наконец, тихо сказал:

— Инна Владимировна, вам придется поехать со мной.

Инна обернулась, увидела незнакомого субъекта, крепче вцепилась в руку Серпантинова и ответила:

— Никуда я с вами не поеду.

— Это очень важно, — настаивал незнакомец.

— Молодой человек, кто вы и что вам нужно? — Серпантинов шагнул вперед, отодвинув Инну себе за спину.

Молодой человек потупил глаза и молчал. К ним подошли еще двое прилично одетых мужчин. На грабителей или бандитов они не были похожи. Инна скорее определила бы их в сотрудники солидного банка.

— Я не могу посредине улицы открывать тайны. Давайте сядем в машину, хотите в вашу, Алексей Вадимович, и поговорим.

— Еще чего! — возмутился Серпантинов. — Или вы называете свои имена, или мы расходимся в разные стороны.

Молодой человек вздохнул.

— Извините, если чем обидел, но у меня больше нет возможности уговаривать вас, — сказал он, быстро полез в карман брюк, извлек оттуда какой-то баллон и уже без всяких разговоров нажал на распылитель. Струя неизвестного газа попала прямо в лицо Алексею. Тот мгновенно свалился без сознания на руки парней.

— Что вы делае… — Инна не успела договорить, получила свою порцию газа и тоже потеряла сознание.

Инна проснулась легко: просто открыла глаза. Поняла, что лежит на спине, почувствовала запах дыма и, повернув голову, увидела недалеко от себя огонек сигареты. Кто-то сидел рядом и курил.

В комнате было темно. Пономаренко полежала несколько минут, понаблюдала, как некто затягивается сигаретой, потом осторожно провела рукой, ощупывая пространство вокруг себя. Очень хотелось найти тяжелую гантель или револьвер с полным барабаном, чтобы резко встать и достать до тлеющей табачной точки гантелью, либо прицельно выстрелить, опять же в сторону сигаретного огонька.

Кроме прохладной простыни, туго натянутой на матрац, рука ничего не нашла. Инна приподняла голову и, схватив подушку за уголок, резко выбросила ее в сторону курящего.

Некто закашлялся. Пономаренко вскочила с кровати и бросилась вон. Куда вон? Безумие. Что делать дальше, она не знала.

С самого начала Инна ошиблась в выборе направления, вместо двери наткнулась на другую кровать, или стул, или стол — в темноте не разберешь — и свалилась на пол.

Зажегся свет.

— Говорил, надо ее связать, — услышала она мужской голос.

— Надо было ей объяснить, куда ты ее везешь! — возразил другой голос, женский.

— Сама же требовала, чтобы я сохранял тайну.

Инна открыла глаза. Поднялась и увидела мужчину и женщину.

Женщину она узнала. Надюнчик, в больничном халате и с подушкой в руках. Оказывается, это она курила у изголовья и это ей достался удар.

— Инна, я хочу поговорить, — обратилась она к Пономаренко.

— Надюнчик, тебя вся милиция ищет! — зачем-то сказала Инна.

— Догадываюсь, поэтому ты здесь.

— Твои преданные друзья могли сообщить мне правду, и я бы поехала добровольно. — Инна обиженно потерла ушибленное колено.

— Артем, оставь нас, — попросила Надежда мужчину.

Тот покорно попятился к двери.

— Постойте, — крикнула Инна, — где Серпантинов?

— Ваш знакомый в смирительной рубашке сидит. Буйный очень.

— Надежда, сначала давайте освободим Серпантинова, — предложила Инна.

Их впустили к Алексею. Спеленатый, как младенец, он лежал, привязанный к кровати, и от бессилия дергал ногами. Инна начала смеяться. Увидев улыбающуюся Инну, Алексей успокоился. А когда развязали, кинулся обниматься.

— Инночка, я так беспокоился! Ты в порядке? — Серпантинов гладил ее, как ребенка, а Инна млела от нежности. Но, глянув нечаянно в сторону Надежды, она увидела в ее глазах откровенную зависть.

— Нас пригласила в гости Надя, — отстранилась Инна. — Довольно экстравагантным способом, но что сделано, то сделано.

— Надежда, а если бы мы коньки от страха отбросили?

— Да я не виновата, это братишка намудрил. Перестарался. Он за меня голову готов положить. — Надя закурила. — Теперь вы можете меня выслушать?

Инна кивнула, а Серпантинову ничего не оставалось, как принять предложение брата-врача отдохнуть в его кабинете.

Надежда глубоко затянулась и стала мерить шагами палату.

— Он тебя любит, — изрекла она на ходу.

Что тут скажешь?

Инна ждала откровений, ей даже показалось, что Надежда сейчас признается во всех убийствах. Вот так побегает-побегает по палате, покурит-покурит, потом остановится, посмотрит на Инну невидящим взглядом и буднично скажет, что она убила Алекса, за то, что он скотина, а потом убила Любунчика, за то, что она много знала, много на себя брала и давно ее доставала. Скажет и изобразит приступ шизофрении. Никто ее отсюда в тюрьму не заберет, наоборот, государство возьмет на себя обязательство лечить ее за свой счет. Надюнчик защищена, и опасаться ей нечего. А облегчить душу, видно, хочется, вот она и пригласила Инну в исповедники. Лучшей кандидатуры не найти.

— Я слушаю тебя, Надя, — нетерпеливо сказала Инна.

— Не могу так жить, не могу! Видишь, как руки дрожат? — Надежда закрыла глаза и вытянула перед собой руки. — Дрожат?

— Дрожат, — согласилась Инна и чуть не прибавила: «Не тяни, не томи, не мучай себя и меня, скажи, что убила Алекса, признайся, что угробила Любунчика, сразу станет спокойнее, глядишь, и руки перестанут дрожать, и ум за разум не будет заскакивать».

— Я на последней грани! Я боюсь сойти с ума. Помоги мне, Инна. — Надежда снова забегала по комнате, чуть ли не по стенкам, как мышь в закрытой наглухо банке.

«Что мне, сутану для исповеди надеть, крестом ее осенить и заголосить: «Покайся, раба Божия, покайся!»

— Наденька, прими успокоительное, — услышали они голос.

Инна оглянулась. Никого, кроме них, в палате не было.

«Может, это я посоветовала и не заметила? — подумала Инна. — Значит, тоже крыша едет. Славненько мы тут с ней заживем».

— Иди к черту, братец! — совсем не удивилась Надежда. — Не помогут мне твои лекарства. Вот кто мне сейчас врач! — Она указала на Пономаренко. — Ты мне поможешь, Инна?

— Ну да, постараюсь.

— Меня подставили! — выпалила Надежда и снова забегала по комнате. — Сволочи! Сволочи! Подлюки!

Она тяжело дышала, как загнанная лошадь, но продолжала ускорять шаг. И вдруг Надежда остановилась, повернулась к Инне, подняла над головой сжатые кулаки и пошла прямо на Инну, потрясая кулаками и выкрикивая: «Сволочи! Сволочи! Сволочи!»

«Да она безумна!» — испугалась Инна.

— Инна Владимировна, стойте и не шевелитесь! — приказал невидимый голос. Очевидно, за палатой наблюдали.

Инне стало спокойнее. «Спасут, ежели чего», — подумала она.

Надежда подошла совсем близко. Вид ее был ужасен: перекошенные судорогой губы, остановившиеся глаза, учащенное дыхание. Инна стояла как вкопанная, и это подействовало на больную женщину благотворно. Надежда вдруг улыбнулась и опустила руки.

— Вы мне поможете? — спросила она и обессиленно опустилась на колени.

— Да, да, да, — несколько раз повторила Инна для убедительности.

— Я верю вам, присаживайтесь, — пригласила она Инну сесть на пол рядом с собой.

Инна подчинилась.

— Расскажите, что вас тревожит, Надя.

— Меня подставили. Всем очень хочется, чтобы я убила Алекса и Любунчика.

— Почему вы так решили?

— Фотограф. Если он снимал всех, то должен был сфотографировать и убийцу. Я чувствовала взгляд. Он смотрел вот сюда. — Надежда пальцем ткнула себя в переносицу. — Я поняла, что он наблюдает за мной. И я испугалась.

— Кто наблюдает?

— Фотограф. Найдите фотографа. Меня подставили. Все знали, что мне нельзя нервничать, что я могу потерять равновесие. Кто-то воспользовался знаниями обо мне. Я идеальная кандидатура для убийцы.

— Но вы не убивали?

— Нет, я не смогла. Его уже убили. А фотограф все снимал. Я чувствовала, он смотрел на меня. Он всех видел, он все знает. Фотограф главный. Я хочу выпить.

— Надя, ты знаешь, что Алекс подарил тебе квартиру? — спросила Инна.

— Он скорее удавится, — равнодушно ответила Надежда. — Хочу выпить, у тебя нет?

— И все же дарственную на квартиру нашли в твоем столе.

— Меня хотят подставить, мотивчик налицо. Выпить нету? — Надежде уже надоело разговаривать всухую. — Мне все равно что: абсент, водку, коньяк. — Она перешла на шепот: — За мной тут следят и выпивку не дают, а мне напиться надо.

— Надя, мы не договорили. — Инна пыталась удержать собеседницу в трезвых рамках. — Ты подозреваешь кого-нибудь? Кто мог убить Алекса и Любунчика?

— А нальешь? — спросила Надежда.

— Да, — не моргнув, соврала Инна.

— Алекса и Любунчика убили Алекс и Любунчик. — Надежда засмеялась.

Инна отшатнулась. Безумие Надежды ее испугало.

— Они мертвы, — выдавила она из себя. — Других кандидатур у тебя нет?

— А что ты принесла, абсент или коньяк? Я хочу абсента. Как Любунчик его хорошо разливала, помнишь? — Надежда не отрываясь смотрела на руки Пономаренко. — Да у тебя нету ничего. Где ты прячешь абсент?

— Надя, сосредоточься. Кто убил Алекса? — Инна сделала строгое, учительское лицо.

— Сказала же — Любунчик, и правильно сделала, он сволочь! — Надежда отвечала четко, как на уроке.

— Кто убил Любунчика?

— Алекс! Потому что он сволочь! — Надежда вздохнула. — Зря я тебе поверила, ты тупая, никого ты не найдешь. И абсент ты не принесла. Обманула. Вот попрошу брата, чтобы он тебя здесь оставил, будешь тогда мучиться вместе со мной. А отсюда просто так не выйдешь. Тут решетки на окнах, охрана, тут тебе психушка, закрытое засекреченное заведение. И будем мы тут друг друга лечить. Из любого человека можно за неделю сделать больного.

Надежда засмеялась. Звонко, весело, открыто, так смеются дети, когда смотрят смешной мультик. Какая мультяшка крутилась сейчас в ее мозгу? Смешной ужастик, не иначе.

— Алекс не мог убить Любунчика. — Инна сделала последнюю попытку выудить хоть что-то.

— Ты сказки читаешь? Волки от испуга скушали друг друга. Вот и у них так. Алекс узнал от серого волка, что его хотят жизни лишить, и послал гонца, чтобы убить убийцу. А пока гонец ехал, Алекса и убили.

— Ты хочешь сказать, что Алексу донесли, будто Любунчик хочет его убить, и он нанял киллера, чтобы тот пристрелил Любунчика? В результате Алекса утопили, а киллер все равно совершил дело, за которое ему заплатили, то есть убил Любунчика?

Инна вспомнила фотографию, на которой Алекс разговаривал со Шпунтиком. О чем шел разговор? И так ли уж был правдив Шпунтик? Потому и указал на Надюнчика, чтобы следы замести. Мол, договаривались, но не успел, взятки гладки. Никакого преступления. Обманул двух опытных ментов и был таков, ищи его теперь.

— Волки от испуга скушали друг друга, волки от испуга скушали друг друга, — мирно напевала Надюнчик.

«Слава богу, о выпивке забыла», — перекрестилась Инна.

— А кто фотограф? — спросила Пономаренко. Вдруг она с такой же легкостью получит еще одну версию?

— Фотограф главный, — встрепенулась Надежда. — Где мой абсент? Хочу абсента. Хочу абсента, хочу, хочу, — как ребенок шоколадку, стала клянчить она.

— Кто фотограф? — Инна не обращала внимания на капризы Надежды и старалась задавать вопросы четко и отрывисто.

— Фотограф? А кто угодно: и Верунчик, и Маринчик, и Любунчик, и даже Катька. Все могут, все сволочи, все меня толкают в петлю. Атомные кошки!

Пономаренко вздрогнула. Об атомных кошках она уже слышала.

— Оставайся тут, Инна, тебя тоже съедят, ты глупая. Ты в шахматы играешь?

— Играю.

— Я же говорю, что ты глупая. Зря играешь в шахматы. Надо учиться играть в шашки. Оставайся, я тебя научу.

— Почему играть в шашки лучше, чем в шахматы? — просто так спросила Инна. Но ответ ее поразил.

— В шахматах, где фигуры неравноценны и где им присвоены самые разнообразные и причудливые ходы, сложность ошибочно принимают за глубину. В шахматах все решает внимание. Стоит отвлечься, и ты совершаешь оплошность, которая тут же приводит к просчету и поражению.

Инна насторожилась. Смутно, очень смутно ей эти размышления, этот строй мысли, даже подбор слов что-то напоминали. Что-то похожее она уже где-то слышала.

— Шашки требуют куда большего умения размышлять и задают уму более полезные задачи, чем мнимая изощренность шахмат. В шашках шансов на недосмотр куда меньше, успех зависит главным образом от сметливости. Победа в шашках зависит от удачного хода, от неожиданного и остроумного решения, а не от внимания и расчета.

«Откуда такие обороты речи, откуда это старомодное «задают уму более полезные задачи»? Надежда обычно так не разговаривает, — мучилась Инна в догадках. — Я это уже где-то читала».

— Очень верное замечание, — похвалила Инна, — я согласна с тобой.

— Не со мной. Читай Эдгара По, «Убийство на улице Морг». Я преклоняюсь перед гением этого писателя. Он, конечно, мрачный, но его наблюдения…

— Ты любишь Эдгара По? — Инна не смогла скрыть изумления.

— Удивлена?

— Не то слово.

Инна не стала посвящать Надежду в некие совпадения. Зачем? Надюнчик могла и не знать, что и Серпантинов, и Верунчик перед злыми розыгрышами получили письма-предупреждения, где цитировались отрывки именно из Эдгара По. Хотел ли неизвестный шутник указать на Надежду или просто так сложилось? Кто знает?

— Читайте По, — простодушно советовала Надюнчик, — мне он помогал найти себя. Выпить у тебя нет? — перескочила она на другую тему. — Нет, обманула. Все меня обманывают, и ты обманываешь, обещала найти фотографа и не нашла, обещала принести абсент и не принесла. Буду спать, сон как абсент… спишь, будто выпил…

— Инна Владимировна, пожалуйста, оставьте Надю в покое, уходите, она устала, — услышала Пономаренко голос и подчинилась.

Инна вышла из палаты. Ее ждала медсестра и тотчас же провела в кабинет врача.

— Артем Иванович, — представился тот. — Извините моих ребят. Они перестарались, но я не мог им всего объяснить, извините. Как вам разговор с Наденькой? Что-нибудь важное она сказала?

— Вы ее брат? — только и спросила Инна.

— Да, старший брат, ответственность на мне. Поверьте, я сумею поставить ее на ноги, но необходимо убрать раздражитель. Она требовала, чтобы я пригласил вас для разговора, она вам верит. Найдите человека, который так нагло, так расчетливо использовал ее. Списать преступление на слабую женщину, изощренно подвести к нервному срыву — это бесчеловечно. — Он немного помолчал. — Если нужна моя помощь, я готов, я и мои ребята, вы их видели в деле. Если нужна будет защита, обращайтесь. Только найдите этого чертового фотографа. И как можно быстрее. Мне показалась интересной ваша реакция на упоминание Наденькой Эдгара По. Это что-то значимое?

— Не знаю, но, кажется, к нервному срыву Надю действительно кто-то старательно подталкивал.

— Отыщите его. Чего хочет эта нелюдь?

— Думаю, услышать, что Наденька безвозвратно сошла с ума, а затем списать на нее все преступления.

— Может, пойти на хитрость? Я могу объявить ее душевнобольным человеком.

— Тогда настоящий преступник обязательно расслабится и ошибется.

— Подстроим ему ловушку! Согласны?

— Это не так просто, — вздохнула Инна. — Мы имеем дело с очень опасным, очень расчетливым и очень хитрым человеком. Это не человек, это машина, а машины редко ошибаются.

— И все же он простой смертный. — Артем взял книгу, которая лежала на столе, раскрыл на закладке — очевидно, готовился к разговору с Инной. — Послушайте, как верно об этом сказал Зигмунд Фрейд: «Ни один смертный не способен хранить секрет. Если молчат его губы, говорят кончики пальцев; предательство сочится из него сквозь каждую пору». Рано или поздно он ошибется. Как только почувствует себя в безопасности, предательство начнет выходить из него через каждую пору явственней. Надо только заманить его в ловушку спокойствия. — Артем захлопнул книгу и положил ее на место. — Фрейд великий наблюдатель. Я ему верю, — сказал он. — Вы всех знаете, вы опытны…

— Вы опасный человек, — улыбнулась Инна. — Прекратите захваливать. Тщеславие — не самое лучшее человеческое свойство. Я могу позвонить?

— Да, конечно. — Артем придвинул к ней телефон.

Инна звонила Коротичу. Олег ответил быстро, на ходу. Он торопливо дожевывал какой-то бутерброд и недовольным голосом спросил, чего понадобилось Пономаренко.

— Приятно поговорить с вежливым человеком, — сдержанно съязвила Инна.

— Я с ног валюсь, твою Надежду разыскиваю, а ты, судя по всему, снова с поручением!

— Угадал. С Наденькой я уже поговорила, — с превеликим удовольствием доложила Инна.

Коротич поперхнулся:

— Ты хочешь сказать, что нашла ее?

Инна молчала, наслаждаясь произведенным впечатлением. Она не стала посвящать Олега в подробности. Пусть думает что хочет, воображение у него богатое.

— Неужели нашла? Уела ты нас с Романом! Хорошо, твоя взяла, говори, чего надо на этот раз. — Приятно было слышать, что Коротич признал собственное поражение.

— Необходимо разыскать Шпунтика и задать ему один-единственный вопрос, даже не вопрос… — Инна задумалась. — Надо заставить его сознаться в том, что он убил Любунчика. Расколоть его так быстро, чтобы он и опомниться не успел. Есть подозрение, что на фотографии Алекс договаривается со Шпунтиком именно об убийстве Любы. Советую разговаривать с ним таким образом, чтобы этот пройдоха почувствовал, что вы и сами все знаете. Хорошо бы выбить из него явку с повинной.

— Не учи ученых, — буркнул Коротич.

— Как это «не учи»? Вы дважды его ловили и дважды с ним разговаривали. Больно много он вам сказал. Олежек, вы все время гоняетесь за одним и тем же человеком. Он, наверное, уже помирает со смеху, рассказывая, как умудрился оставить с носом опытных сыскарей.

— Пономаренко, не добивай, — взмолился Олег. — Между прочим, еще неизвестно, кто прав. Ты тоже можешь ошибаться. Ведь это только догадки, так?

— Разыщи Шпунтика и проверь.

Что еще могла ответить Инна? Конечно, это была лишь гипотеза, гипотеза безумной Надежды, но безумцы очень часто оказываются правы.

— Поговорили? — ожил Артем Иванович. Во время разговора он усиленно занимался изучением бумаг на своем столе.

— Спасибо, а где Серпантинов? — Инна вдруг вспомнила, что он отправился пить чай с Артемом.

— Его заинтересовали наши порядки, он сейчас осматривает некоторые палаты.

— О господи, а ему зачем?

— Ну, уважаемая Инна Владимировна, говорят: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся». В нашем мире я бы добавил: и от психдиспансера тоже. Кто знает, куда может занести нелегкая? Алексей Вадимович поступает мудро, присматривается.

— Нам пора. Нельзя ли его выудить побыстрее!

— У меня один вопрос. — Артем пристально посмотрел на Пономаренко. — Вы верите, что Наденька не виновна?

— Я постараюсь найти виновных, — дипломатично ответила Инна.

— Хорошо, примите от меня подарок. — Артем достал из ящика стола уже знакомый баллончик. — Возьмите, на всякий случай. Успокаивает мгновенно, любого. Вы убедились, он безвреден и весьма эффективен в действии. Приятный запах, дизайн флакона как у дезодорантов, держите его всегда при себе, вдруг пригодится. Нужно только слегка нажать; на пульверизатор и постараться не дышать. Пусть дышит тот, на кого он направлен. И если понадобится моя помощь, обращайтесь.

— Спасибо, Артем Иванович, жаль, что у вас нет эликсира правды. Очень бы пригодился, — засмеялась Инна.

Но врач не смеялся. Он раздумывал о чем-то. И смех у Пономаренко прекратился. Кто знает, чего ждать от этих засекреченных субъектов в белых халатах?

— Отчего же, можно обсудить, — то ли в шутку, то ли серьезно ответил Артем. — А пока действуйте по Фрейду, Инна Владимировна. Помните? «Ни один смертный не способен хранить секрет. Если молчат его губы, говорят кончики пальцев; предательство сочится из него сквозь каждую пору».

С ними разговаривали вежливо и предупредительно. Отвезли туда, откуда похитили, на служебной машине с мигалками и сиреной. Долго извинялись за применение спецсредств, расшаркивались и заглаживали вину, как могли. Но холодок в желудке исчез, только когда Серпантинов и Пономаренко оказались в собственной машине.

— Ух, не хотел бы я там оказаться, — поежился Алексей.

— У Надюнчика мощная защита, — размышляя о чем-то, произнесла Инна. — Ей повезло. Повезло.

— Повезло нам, что мы оттуда выбрались. Ну что, поедем смотреть квартиру?

— Сначала звонок другу, — отмахнулась Инна.

Бедный Коротич. Похоже, он никак не мог доесть все тот же бутерброд.

— Капитан Коротич, — давясь, ответил он.

— Я вот подумала, Олег, хорошо бы изучить окружение наших атомных кошек.

— Каких кошек? — раздраженно переспросил Коротич. — Ты мне поесть дашь?

— Ну, ближайшее окружение Верунчика, Марины, Катерины…

— С тобой не соскучишься! Они же бизнесвуменши, да у них тысячи знакомых, десятки бой-френдов. А нас всего двое с Романом.

— Шпунтика нашли?

— Иди к черту, Пономаренко. Ищем, ищем, он как сквозь землю провалился. А тут ты еще со своими гениальными прозрениями. По мере возможностей изучаем их круг общения, изучаем. И дай мне поесть спокойно.

— Заодно узнайте, кто из них «беременная крыса», — не сдавалась Инна.

Коротич зарычал, как голодный зверь, и отключился.

— Так мы едем смотреть квартиру? — без всякого энтузиазма спросил Серпантинов.

— Ты, Алеша, посмотри сам, — виновато сказала Пономаренко. — Я, пожалуй, еще поработаю. Извини, у меня возникли некоторые соображения, хочу проверить. Я побежала, а ты посмотри, посмотри сам. Как ты решишь, так и будет. — Она чмокнула его в щечку, вылезла из прохладного салона машины и умчалась куда-то в полуденное пекло.

Серпантинов недовольно ворчал: «Я уже и так квартиру смотрел. Что за жизнь?» — но его уже никто не слышал.

Инна со всех ног бросилась в родной кабинет. Ей очень хотелось заняться решением одной проблемы. У нее блеснула простая, до гениальности, догадка. До кабинета оставалось несколько метров. Она так быстро бежала, не видя никого в округе, что чуть не сбила с ног женщину.

— Инна, вы как вихрь летите. Смерч, так и убить недолго.

Пономаренко присмотрелась. Перед ней, потирая плечо, стояла Зита-всевидящая.

— А вы что тут делаете?

— К вам пожаловала. О, какая вы растрепанная, надо успокоиться, чакры прочистить. Так недолга и до язвы добегаться. Все от излишней нервозности в организме. Чакры забиты, энергия уже не целитель, а разрушитель.

— Зита, не морочьте мне голову вашими теориями, вспомните, что я знакома с Раисой. — Инна нашла кратчайший путь для обуздания «всевидящей». Она помнила, с каким пиететом та относится к Раисе-ведьме.

Зита заткнулась, но только на время.

— Я к вам по делу. Чакры — это по ходу.

— Пойдемте в кабинет, там поговорим.

Инна первым делом написала пару слов на бумаге, чтобы не забыть о своих блестящих догадках. При общении с Зитой всего надо опасаться. Может так задурить голову, что не вспомнишь, как тебя зовут.

Зита-Тамара с интересом рассматривала рабочую обстановку. Принюхивалась, вздыхала, качала головой, водила руками по рабочим шкафам и снова вздыхала.

Инна стала беспокоиться. Зита явно учуяла нечто недоброе, враждебное.

— Как у вас тут запущено, — наконец поставила диагноз Зита, — столько негативной энергии скопилось, у-у-у, надо чистить. Рабочее помещение необходимо чистить как квартиру — регулярно. — Зита задергала руками, сбрасывая невидимую, но пакостную субстанцию.

Чтобы не съехать с катушек и не поддакивать Зите с глупейшей улыбкой висельника, Инна решила выстроить защиту.

— Да уж, ходят маньяки и убийцы, в грехах признаются. А какая у них энергия? Сами понимаете — черная. Вот и накапливается.

— Забросила вас Раиса Ивановна, забросила, — качала головой Зита, — я со своими клиентами так не поступаю. Пришел ко мне человек со своей бедой, доверился мне, так я всю жизнь о нем забочусь, присматриваю.

— Ближе к делу, — подсказала Инна. Она поняла, что неудачная шутка только усугубила проблему.

— Куда уж ближе! — Зита возмутилась. — Разве можно спокойно разговаривать с человеком, который стоит над пропастью и не видит опасности.

— Это вы обо мне?

— О вас, о вас! — Зита поводила руками вокруг Инны.

— Зита, или вы излагаете мне цель визита, или немедленно уходите. — Инна отмахнулась от назойливых рук.

Зита обиделась и сидела надувшись как сыч.

Обстановку разрядила Светочка. Она забежала в кабинет и с порога затараторила:

— Вам письмецо пришло, Инна Владимировна, а Сократик такой лапочка. Пришел к Виктору Петровичу Курлаков из налоговой, вы же знаете, как я ненавижу этого типа! Жирный, бородатый, на носу бородавка, брр! Редактора нет, и неизвестно, когда приедет, а этот сидит и сидит, уже весь чай выпил, лимон съел, конфеты переполовинил и все «ля-ля, ля-ля!». Будто у меня дел никаких нет, кроме как его болтовню слушать. Уже не знала, как его выставить. И тут Сократик, лапочка, как почувствовал: тихохонько из своего ящика выполз, — я ему ящичек из буфета принесла. Девчонки как узнали, кто у меня будет жить, самый лучший, из-под вина импортного освободили, так что Сократику там уютно… — Она вдруг остановилась с открытым ртом, увидев выражение лица Инны.

— Ты говорила о письме, — напомнила Пономаренко.

— Да, правильно, — схватила Светочка на лету мысль. — Этот Курлаков мне надоел, как горькая редька, а Сократик подкрался к нему и как зашипит… Вы бы видели, как вонючка Курлаков подскочил, затрясся и пулей из приемной! Даже «до свидания» не сказал! Сократик, лапочка, сделал дело и полез обратно в домик. Умничка мой, теперь Курлаков десять раз подумает, прежде чем заявиться снова. Я ужика никому не отдам!

— Светочка, ты что-то насчет письма говорила. — Инна поморщилась. Что за день сегодня: все сваливаются на голову и всех тянет поделиться ерундовиной.

— Ну да, письмо странное, без обратного адреса.

Светочка положила на стол голубой конверт и приготовилась снова защебетать, какой Сократик умничка.

Но ее никто не слушал. Инна от одного взгляда на конверт мгновенно побледнела. Зита тоже всполошилась не на шутку.

— Воды, воды! — закричала она. — Принесите воды! Ой, как плохо!

— Вам плохо? — спросила растерянно Светочка.

— Да не мне! — Зита разозлилась. — Инне Владимировне воды принеси. Видишь, с лица сникла женщина.

— Не надо воды, — отмахнулась Инна.

— Я, пожалуй, пойду, — ретировалась Светочка. — Может, позвать Василису Илларионовну?

— Иди, Светочка, иди, — простонала Пономаренко.

Конверт, голубой конверт! Точно такой демонстрировала Марина, такой, по слухам, получила Верунчик. Конверт с кошмарным посланием от Эдгара По. Инна с первого взгляда поняла, что они близнецы-братья, что и ее не миновала чаша сия.

Зита, сгорая от нетерпения, выкрикнула:

— Такой же конвертик получила Вера Степановна и чудом осталась жива!

Что и говорить, Зита-всевидящая нашла самые подходящие слова для ободрения испуганной Пономаренко.

Инна, придя в себя, наконец взяла в руки конверт. Зита затаила дыхание.

— Зита, вы же всевидящая, что меня ждет?

— Да не тяните вы, открывайте поскорее, вместе и узнаем. — Зита отбросила всякое «потустороннее» кривляние. Перед Инной сидела обыкновенная любопытная женщина, без всяких оккультных закидонов.

В кабинет ворвалась Василиса Илларионовна. Она недобро покосилась на Зиту, очевидно, Светочка доложила, что Пономаренко стало плохо и всему виной посетительница кавказской национальности.

— Что случилось, Инночка Владимировна? Помощь нужна? — без обиняков спросила Илларионовна.

— Инна Владимировна получила письмо с угрозами, — влезла с объяснениями Зита. Ей очень хотелось отвести от себя всякие подозрения.

— Доигрались!.. Чувствовало мое сердце, в опасную историю вы попали. И ведете себя глупо. Дайте, я открою.

Василиса Илларионовна решительно вскрыла конверт.

«Учи, стерва!» — прочитала она первые строки, ахнула и схватилась за сердце.

— Отдайте, — перехватила письмо Инна, — все же адресовано оно мне.

«Учи, стерва!

Инна дочитала. Все молчали.

— «Покров гробовой» — это значит, вы должны умереть? — спросила Зита, будто Инна могла знать ответ. — А что делает Червь-победитель?

— Он меня ест. — Инне очень захотелось поступить как Марина. То есть бросить письмо на пол и топтать, топтать клочок бумаги ногами. Теперь она понимала порыв Марины. Какие там соображения, какие там вещдоки? Порвать, затоптать, уничтожить, избавиться и забыть.

— Шли бы вы, дамочка, по своим делам. — У Василисы от гнева раздувались ноздри. Такой бестактности она простить не могла. — Мы тут сами разберемся, что к чему.

— Предлагаю сообщить об угрозе Раисе Ивановне. — Зита проигнорировала предложение корректорши.

Пономаренко еще раз перечитала послание и отхлебнула водички.

— Хорошо, что это не Эдгар По, — пустилась она в размышления. — Стихов еще никто не получал. Мы не знаем начала стихотворения, возможно, оно более оптимистично.

— Почему вы решили, что это не Эдгар По? — Василиса тоже внимательно перечитала письмо. — Стихов у него много. По теме, по стилю, по мрачности как раз очень похоже на По. Я попытаюсь найти источник. Вы не возражаете? — Василиса быстро переписала содержимое на листочек. — Ну, я побежала, — сказала она и величественно удалилась.

— Я, пожалуй, тоже откланяюсь, — заторопилась Зита.

Инна струхнула. Ей очень не хотелось оставаться в одиночестве. Еще секунда, и она бы смалодушничала и стала бы приставать к Зите с просьбой почистить все чакры, всю ауру и ей, и кабинету.

— Зита, а зачем вы, собственно, приходили? — нашлась о чем спросить Инна.

— Э-э, пустяки, Инна Владимировна, пустяки, я в другой раз.

Всевидящая буквально бежала из кабинета, что не прибавило оптимизма Пономаренко. Вдруг Зита все же предвидит будущее? Тогда оно, судя по поведению экстрасенсихи, ужасно.

У Веры пропала вера. Она готова была землю рыть, горы сворачивать, фирму держать на плаву. Мало того, она была уверена, что поднять работу на качественно новый уровень — раз плюнуть. Только дунь, плюнь, чихни — и все покатится как по маслу. Ан нет. Ушла вера в свои силы, ушла в песок, в абсент, в дым сигарет и джазовый шабаш.

Верунчик безвылазно торчала в клубе. Напивалась, обкуривалась и тупела. Она заливала кошмар воспоминаний.

Оказывается, все вранье. Никаких оживлений рецепторов, обновлений восприятий, вторых рождений, неподдельных «счастьев» после крутых розыгрышей нету. Все, что они втюхивали клиентам, было всего лишь новомодной лапшой. Никакого кайфа после розыгрыша у нее не наблюдалось. Только ужас, пустота, желание утопить душу… в ванне.

Испытанная на собственной шкуре, — схема любимой работы рассыпалась как карточный домик.

— Верочка, хватит глушить это зеленое пойло. — Хозяин клуба, Данило Михайлович, по прозвищу Дан, присел за ее столик и выпил остатки абсента. — Видишь, как я о тебе забочусь, сам пью, только чтоб тебе не досталось.

— Счастливый Алекс, какой Алекс счастливый, — поделилась с ним Верунчик. — Он лежит в земле, и там ему спокойно, как в танке.

— Как в гробу. — Данило Михайлович вытащил из-за пазухи новую бутылку. — Видно, ты еще не добрала нужную дозу, раз мертвому завидуешь.

— Он там спит, а мы в аду кувыркаемся. Знаешь, что со мной сделали? Знаешь? В стенку замуровали, живьем!

— Знаю, пей! — Данило налил в бокал абсент.

— Дан, мне страшно, я не знаю, кто это придумал. — Могучая Верунчик заплакала как ребенок.

— Девочка плачет, мячик улетел.

— Какой мячик? Душа у меня улетает, гробится, корчится, в землю хочет тело зарыть.

— Ну-ну, поплачь. Пей и плачь, ничего не бойся. Ты же со мной как за каменной стеной.

— Не хочу больше стен, ни каменных, ни кирпичных! — заныла Верунчик. — Знаешь, как там страшно, темно, тихо и выхода нет. Умрешь, и никто никогда не найдет, не похоронит по-человечески, и могилы не будет… Через тысячу лет мой скелет найдут случайно. Он будет висеть на крюках, и все подумают, что преступника заковали…

— Вот не думал, что стальная Верочка такая сентиментальная дурочка. — Данило улыбнулся. — Что тебе сыграть? Заказывай!

— Фьюжн хочу слушать, может, последний раз в жизни. Вдруг меня снова замуруют живьем?

— Да за что тебя замуровывать? Не говори глупости! — Дан растерялся. Теперь он не знал, убирать от Верки абсент или, наоборот, подливать, чтобы напилась до бесчувствия.

— Кто-то думает, что это я убила Алекса, я знаю, кто-то меня подозревает.

— Вы все там под подозрением. — Дан отмахнулся. — И ты не меньше и не больше, чем остальные. Так что успокойся и пей абсент, девочка. Пусть у ментов голова болит.

— Нет, ты не понимаешь, я подозреваемая номер один. Я главная.

— У тебя мания. За что тебя в первые номера?

Верунчик подняла бокал, окунула туда два пальца, облизала их, поморщилась, выпила до дна и безумно расхохоталась.

— Ты не знаешь? Ты не знаешь?! Все так думают! Потому что от саксофона до ножа — один шаг. Идеология такая, понял? Если сейчас в твоем клубе кого-нибудь грохнут, ты будешь подозреваемый номер один. Ты, потому что в руках у тебя саксофон. И играешь ты сумасшедший джаз.

— Э, совсем девка рехнулась, — вздохнул Данило. — Это ж когда было, во времена Сусловых да Хрущевых. Нынче не то что давеча, запомни. И лучше пей, не философствуй. А то и я подумаю, что на воре шапка горит. И тебя именно от этого корежит.

— Я не убивала его, Данчик, не убивала, веришь? Веришь?

— Верю. Шефа утопили, а не зарезали, так что саксофоны и ножи тут ни при чем, на том и закончим. Пошел я, забацаю фьюжн, как ты и просила. Лады?

Верунчик выпила и тяжело опустила голову на стол.

Данило только головой покачал: для нее играть уже бесполезно. Но все же пошел на сцену. Достал сакс, переглянулся с музыкантами и заиграл.

Чужака в этом клубе видно за версту. Жмется к стенкам, щурится, всего боится.

Женщина, очевидно, попала сюда первый раз. Данило сразу ее приметил. Встала у входа и закашлялась. Конечно, сколько раз он пытался бороться с курением в зале. Выгонял, штрафовал, вывешивал плакаты с запретами. Не переломил. Чадили все как паровозы. Человеку непривычному выжить тут трудно. Но женщина упорно стояла и вглядывалась в полумрак.

«Стойкий оловянный солдатик», — приклеил ей ярлык Данило.

Женщина немного освоилась и начала пробираться вглубь. Она держалась независимо, прокладывала себе дорогу даже иногда грубовато. Просто толкала в бок кого-нибудь и требовала лыжню.

«Нормальное поведение, — отметил Дан. — Что же ей здесь понадобилось? Джаз ее совсем не интересует. Она ни разу не глянула на сцену. Могла бы хоть из вежливости обратить внимание».

Женщина закурила.

«Ага, свой человек, курящий. Уже легче. Кто же она?» Дан чуть не пропустил свое соло. Он так увлекся наблюдением, что играл почти на автомате. Ему вдруг захотелось выдать что-нибудь эдакое, чтобы незнакомка услышала и посмотрела в его сторону.

Дан был в ударе. Сорвал шквал аплодисментов. Привел в дикий восторг музыкантов. Те, кто понимал, а таких в клубе было большинство, ревели от восторга. Женщина не обращала внимания ни на аплодисменты, ни на крики «браво», ни на того, кому они предназначались. Полнейшее равнодушие к главному — к джазу. Она стояла спиной к сцене и рассматривала посетителей. Такое наплевательское отношение задело и обидело Данило. После соло он дал понять, что должен свалить со сцены. Никто не возражал: хозяин — барин. Тем более после такого куража.

Дан сложил сакс в кофр и протолкался к незнакомке.

— Вы кого-то ищете? — спросил он.

— А вы здесь всех знаете? — сразу оценил его положение в этом заведении «стойкий оловянный».

— Я хозяин, это моя обязанность. — Он зачем-то выпятил грудь и стал напускать на себя важность.

— Хозяин так хозяин. Я ищу женщину, Веру Степановну.

— Данило Михайлович, — представился Дан.

— Вера у вас? — спросил «солдатик».

— У нас, но можно сказать, и нет.

— Я пришла за ней.

— Мало ли что. — Дан обиделся. Он давно не был так неинтересен дамам. — Сначала хотелось бы с вами познакомиться, потому что Вера мой гость и она не желала ни с кем встречаться.

— Понятно. Достойна я или нет предстать пред ее наглыми очами? — Женщина полезла за следующей сигаретой.

«Да она нервничает», — отметил Дан.

— Меня зовут Марина. Я работаю с Верунчиком в одной фирме. То есть сейчас я работаю практически одна, и мне это изрядно надоело. Пока некоторые расслабляются, числясь в начальниках, я пашу как вол. Хватит! Так дело не пойдет! Ездить на мне никто больше не будет. Так что без Верунчика я отсюда не уйду. Где она?

— Ух, какой натиск. — Дан залюбовался. Наглая, злая, нахрапистая — огонь, а не баба. Такая мужика в бараний рог согнет, и он еще в согнутом состоянии будет ей ноги целовать. Ему никогда не нравились такие женщины. Вернее, всегда нравились, но инстинкт самосохранения помогал держаться от них подальше.

Держался-держался, а первая жена была именно такой горячей стервой. Влип мгновенно, и опомниться не успел, как рыдал и просил ее руки. Испил полную чашу. Расхлебывал долго. Развод пережил мучительно, впадал в депрессию, травился и с трудом выполз на свет божий.

Да вот, видно, время лишает рассудка, подзабыл уроки жизни. Снова подполз и набивается на знакомство. Ведь невооруженным глазом видно, что перед ним за фифа. Чего проще — беги от нее сломя голову и не оглядывайся. Так нет. Еще секунда — и будет предлагать выпить.

Дан забегал глазами, в какой бы уголок потащить добычу. Он уже хотел ляпнуть: «А не выпить ли нам по одной за знакомство?» — но последним проблеском сознания, последним усилием воли прикусил себе язык.

— Вы что, язык проглотили? — мгновенно разгадала его переживания Марина.

— Я? — Дан жестом пригласил ее за свободный столик. — Придется объяснить вам положение вещей.

— Меня не интересует ваше положение вещей, — отрезала Марина, — в этой забегаловке меня интересует только Вера Степановна.

— Ну уж, забегаловка — это чересчур. Вы несправедливы. — Дан облизнул пересохшие от волнения губы. — У меня нормальное заведение, народу битком, музыканты приличные, джаз, знаете ли, не любит профанов, он не всем дается, только избранным. Джаз — это не музыка, это стиль жизни.

— Извините, если что, — пошла на попятную Марина. — У меня мало времени, и к тому же это не мой стиль жизни.

Тут она увидела Верунчика, спящую за столиком.

— В другой раз поговорим, — бросила она и кинулась к Вере.

Дан поплелся, как привязанный, за ней. Он знал, что сейчас от Веры толку никто не добьется.

— Я же вам пытался объяснить, что девочка пока не в себе. — Дан улыбнулся. Теперь он понял, почему ему хотелось напоить Веру. Тогда он думал, что это единственный способ облегчить ее страдания, но, оказывается, судьба была гораздо прозорливее и глубже. Вера напилась для тога, чтобы у Дана было время поговорить и познакомиться с Мариной. Он уже почувствовал, что та без Веры не покинет его клуб.

Марина не обратила внимания на его слова. Она решительно взялась за дело.

— Верунчик, просыпайся! — пристала она к спящей.

Как и предполагал Данило, ее приказы оставались пустым звуком. Верунчик даже глаз не открыла. Марина погасила сигарету и принялась тормошить Гренадершу. Дело дошло до пощечин.

— Оставьте вы ее в покое, — вмешался Дан, — пусть немного поспит, придет в себя.

— Не верю, чтобы она смогла так надраться. Чтобы она свалилась с ног, надо корыто вылакать.

— Но вы же сами видите…

— Она просто не хочет работать! Она ломает комедию! Я ее приведу в чувство. Верунчик! Вставай, клиенты ждут! — проревела она, отпустив для убедительности увесистую пощечину.

Та и ухом не повела.

— Да что же это такое! — в сердцах выпалила Марина. — Чем вы ее опоили?

— Верочка была в ужасном состоянии. Она два дня без передыху пьет абсент, а от него еще больше дуреешь.

— Два дня? — Марина возмутилась. — И вы ей позволили столько пить? Она должна работать! Подписи ставить, в конце концов. Какая безответственность! Что же делать? — Марина, перебушевав, явно обращалась за помощью.

— Вам тоже не помешает отдохнуть, и Верочка проспится. Ей было очень плохо. Первый раз видел ее в таком надломленном состоянии. Согласен, и вам несладко тянуть всю работу, но обещаю, как только Вера сможет открыть глаза, я поставлю ее на ноги. Есть у меня чудодейственное средство, мертвецки пьяных поднимает. Будет как огурчик. — Дан выложил последний свой козырь — он улыбнулся.

Все знакомые дамы говорили, что улыбка у него обаятельнейшая. Марина, кажется, тоже не устояла.

— Вы действительно хозяин этого заведения? — спросила она примирительно.

— Собственной персоной. Не хотите выпить чего-нибудь?

— Апельсиновый сок, — заказала Марина.

Дану пришлось рассмеяться, чтобы скрыть за смехом катастрофическую неспособность выполнить это простенькое пожелание. Сока апельсинового в клубе отродясь не водилось. Пива десять сортов — пожалуйста, водки, виски, абсента и тому подобного пойла — хоть залейся, но соков…

— Извините, не держим-с! Хотите пива? Чешского, немецкого, какого угодно…

— Абсент! — сдалась Марина.

Она и сама вымоталась в поисках Верунчика. Ведущие сценаристки одна за другой вышибались из строя чрезвычайными обстоятельствами. Либо фирму закрывай, либо начальницу разыскивай — вот такая альтернатива. Марина уже подумывала о приеме новой волны молодняка, но без Верунчика не решилась.

— Вера в ужасном состоянии.

— Все мы в таком состоянии. Думаете, мне легко?

— Но вас же не испытывали на прочность, не замуровывали.

— О, значит, вы в курсе наших дел. — Марина выпила порцию абсента. — И что вы обо всем этом думаете?

— Я не думаю, я играю, я музыкант…

Верунчик с трудом подняла голову, посмотрела вокруг мутными глазами и почти членораздельно сказала:

— Я тоже хочу быть только музыкантом.

Марина быстро налила себе еще абсента, выпила и решила тащить Верунчика в машину, пока та в сознании. Вдвоем с Даном они успешно справились с задачей. Данило попытался было пристроиться рядом в машине, но Марина воспротивилась.

— Приезжайте, когда захотите, я буду ждать! — успел прокричать он вслед.

Марина вела машину и злилась. Чего это она должна возиться с этой коровой? Привезет на работу, а там? Как затащить Гренадершу в офис, чтоб никто из подчиненных не видел такого безобразия?

Верунчик, как назло, стала хныкать и орать на весь салон, какая она несчастная и как ей хреново.

— Заткнись, лошадь! — Марина обернулась и запустила в Гренадершу пачкой из-под сигарет.

Верунчик притихла.

«Вот сволочь, опять заснула», — подумала Марина, подъезжая к офису.

Она остановила машину и с омерзением глянула на обузу, в которую превратилась Верунчик. Глянула и обомлела. Она напоролась на совершенно трезвый, жесткий взгляд.

— За «лошадь» ответишь, — произнесла Верунчик. — А теперь выноси тело из машины, сама я еще не ходок.

Марина выдавила из себя смешок:

— Верунчик, пойми, я же без тебя как без рук.

— Ты хотела сказать, как без головы. Где Надюнчик?

— А черт ее знает, прячется где-то. Представляешь, ей Алекс квартиру подарил.

— Бедная Надька. А ты откуда знаешь? И вообще, откуда ты все знаешь, Мара?

Марина засмеялась как можно непринужденнее. Не помогло. Верунчик повисла на руках и ждала ответа.

— Тебя я разыскала благодаря своей незаурядной памяти. Ты сама когда-то хвасталась джазовыми закидонами и, если помнишь, водила меня в этот прокуренный притон. Я сбежала через секунду, но место запомнила и вычислила, что раны зализывать ты поползешь именно туда. А с квартирой еще проще — нашла документы в столе у Надюнчика.

— Так она знала?

— Понятия не имею. Верунчик, перебирай ногами, у меня силы на исходе, в офисе поговорим. И хватит пить, давай работать.

— Я не пью, я размышляю. — Верунчик чертыхнулась. Ее снова повело в сторону, и она судорожно схватилась за Марину. — Размышляю, кто меня так подло разыграл.

— Ну и как, вычислила? — Марина выстояла и даже протащила Гренадершу вперед еще на несколько шагов.

— Да может, и ты. Ты разыграешь — недорого возьмешь. Вот только не пойму, на кой черт тебе это нужно?

— И мне непонятно. Перебирай ногами, Гренадерчик, перебирай, немного осталось. Уф, наконец добрались. Садись в кресло, я тебе кофе сварю.

— Не надо кофе, у меня есть способ получше. Накапай мне в воду пару капель. — Верунчик достала из кармана пузырек с какой-то жидкостью.

— Что это? Ты не отравишься? — Марина с опаской посмотрела на флакон.

— Не дождешься! — Гренадерша погрозила пальцем. — Это нашатырь. Запомни, вернейшее средство для опохмела. Мозги включаются с одной капли.

Марина зажала нос и с брезгливостью накапала в воду вонючую жидкость.

Верунчик выпила, крякнула и сказала:

— Теперь давай поработаем. Надо разыскать Надьку, хватит по медвежьим углам прятаться. Подыщи из молодых кого-нибудь на место Любунчика. Позвони Роману-сыщику, что там у него, зря я ему деньги платить не собираюсь.

Марина слушала, запоминала и удивлялась. Надо же, какая скорость: за считаные минуты от пьяного бесчувствия к трезвой активности.

Новенький охранник заглянул в кабинет и старательно затараторил:

— Вера Степановна, в ваше отсутствие какую-то кассету принесли. Хотели в офис пробраться, но я их перехватил, допросил, они ничего толком объяснить не смогли, откуда кассета, от кого? Я велел на проходной оставить, мало ли чего. Сказали только вам отдать, лично в руки. Я ее снаружи осмотрел, визуально никаких… ничего подозрительного не заметил. — Парень явно хотел, чтобы его служебное рвение оценили по достоинству.

— Когда принесли?

— Да вчера, вы отсутствовали, я ждал, они просили лично в руки. Подумал, вдруг что-нибудь важное.

— Чего же раньше не отдал? Я в офисе уже полчаса нахожусь. — Верунчик, как начальник, понимала, что похвалить она всегда успеет, а вот на место поставить никогда не повредит. Пусть трепещет перед начальством.

Охранник замялся.

— Я видел, как вы прошли, но… решил подождать немного.

— Давай кассету и проваливай, кто тебе разрешил оставить рабочее место? Пока ты треплешься, сколько бомжей в клозет набежит? Запомни: о любом происшествии ты должен научиться докладывать в две секунды, понял?

— Понял, — буркнул охранник. Он понял только одно: эту мымру не ублажишь никаким рвением.

Когда они остались с Мариной одни в кабинете, Верунчик сбросила с себя маску стервы начальницы и теперь опасливо разглядывала кассету. Страх после пережитого, оказывается, никуда не исчез, он просто затаился и готов был наброситься на жертву при первом удобном случае.

«Удобный случай» лежал на столе. Верунчик не решалась взять кассету в руки, будто это была спящая кобра.

— Как ты думаешь, что там? — Гренадерша указала пальцем на кассету, словно было непонятно, что ее мучает.

— Не знаю, может, какой-нибудь рекламный ролик, — выдала Марина первое попавшееся объяснение. — Сейчас много клоунов развелось. Придумали себе рекламный трюк и развлекаются. Не иначе, агитируют купить зубную пасту или эксклюзивный стиральный порошок… А может, секс-услуги предлагают? — Она засмеялась. — Проведали, что мы — девушки незамужние, горячие, вот и подослали гонцов. А что? Если мальчики на кассете понравятся, пойду в их клуб, расслаблюсь.

— Давай посмотрим, — предложила, немного успокоившись, Верунчик. — Чего тянуть кошку за хвост?

Марина взяла кассету, вытряхнула ее из упаковки и вставила в видик. Пульт протянула Гренадерше.

— Нет-нет, сама. Не лежит у меня душа к этому дерьму.

Марина нажала на пуск, пошли первые кадры, какие-то размытые, черно-белые, непонятные.

— Что за херня? — выругалась Верка.

— Это съемка скрытой камерой. — Марина прошлась по настройкам, изображение перестало дергаться и стало четче.

— Поняла, не дура. — Верунчик откинулась в кресле и затянулась сигареткой.

— Подожди, подожди, кажется, я знаю, где это снято. — Марина подалась вперед, Верунчик, наоборот, поглубже вжалась в кресло.

Квартира, входная дверь. Она открывается, в прихожую заходит женщина. На ней легкая кофточка с капюшоном. Удачно падает тень. Капюшон скрывает лицо. Женщина вертится перед зеркалом и кого-то ждет. В квартире тишина. Женщина поднимает голову, капюшон падает…

— Это Надюнчик! — закричала Марина.

— Чего орать, я давно догадалась, что это она. — Верунчик плеснула себе в бокал. Марина скосила глаза: так и есть, Гренадерша опять за свое — наливает из бутылки абсент.

— Верунчик, хватит пить!

— Заткнись!

Надюнчик поправляет волосы. Идет в комнату.

— Алекс, — зовет она громко, — ты здесь?

Тишина. Надежда проходит гостиную, опять смотрит на себя в зеркало, трет нос, вытирает от помады подбородок и снова зовет Алекса.

— Вот идиот, — тихо говорит она сама себе, — позвал и спрятался, что он еще за игру придумал?

Надя заглядывает за ширму, продвигается дальше, на кухню. На кухонном столе стоит бутылка коньяку, нарезанный лимон, ананас и соленые огурцы, два пустых бокала. Надежда улыбается. Кто бы не улыбнулся? Сочетание коньяка с ананасом и солеными огурцами можно встретить только на русской кухне. «Изысканный» вкус Алекса всегда был поводом для шуток.

Подумав немного, она хрустнула огурцом.

— Хороши огурчики, с чесночком, с хреном, — сказала она громко. — Эй, Алекс, выходи, не то я обижусь и напьюсь сама.

Тишина.

Надежда снова завертелась перед зеркалом. Подкрасила губы, состроила несколько ужимок, кокетливо причмокнула.

— Алехандрик, я пришла. — Голос ее зазвучал ласково и призывно.

— Вот сучка! — выругалась Гренадерша.

Надежда, повертевшись в одиночестве, пошла в спальню. Кровать смята, видно, Алекс успел немного подремать.

— Сдаюсь, — игриво возвестила она всему свету, кобылицей проскакала к шкафу и открыла его. Алекса там не было.

Надежда пошла дальше.

— Боже мой, — прошептала Марина, — она сейчас зайдет в ванную и найдет там утопленника. Ужас какой!

— Так ей и надо! — прошипела Верунчик. — Задницей вертит, глаза сальные, а ведь в бассейне топила его вместе с нами, притворщица!

— Ты ревнуешь? Верунчик, пожалей Надьку, ей сейчас такой кошмар предстоит увидеть.

Верунчик выпила еще абсента и затянулась.

Надя, кокетливо виляя попой, шла дальше. Перед ванной она остановилась. Прислушалась. Поскреблась ногтем в дверь.

— Алехандрик, я иду, — объявила она и приложила ухо к двери.

Никто не ответил.

— Алекс, хватит игр, сейчас повернусь и уйду!

В подтверждение серьезности своих намерений, она толкнула дверь. Та открылась, Надежда зашла в ванную.

Изображение зарябило.

— Черт! Черт! На самом интересном месте! — выругалась Марина. — Что она там нашла?

— А то ты сама не знаешь. — Верунчик забулькала абсентом.

— Не знаю. Алекс там живой или уже мертвый? — Марина манипулировала над пультом. — Если живой, значит, его убила Надька. Она так на него разозлилась, что утопила?

— Он ее не удовлетворил, — мрачно буркнула Верка. — Что заслужил, то и получил.

— Подожди ты злиться. А если Алехандро уже мертвый, то кто его прикончил? Черт, где же конец пленки?

— Да выключи его! — раздраженно прикрикнула на нее Верунчик.

— Нет, пленка еще крутится. Вдруг там продолжение?

— Выруби или я его сама разобью! — Гренадерша попыталась встать, но рухнула в кресло.

— Верунчик, зачем нам прислали эту грязь? — Марина пленку не остановила, она упрямо пялилась на экран.

— Это прислали не нам, а мне. Ты смотришь случайно. Выключай. Пленку надо сжечь.

— Но ведь это улики!

— Это компромат на Надьку. Вот почему она прячется. Идиотка, пришла бы, все рассказала, мы же не звери…

— Ты веришь? Ты веришь, что это Надюнчик его замочила? — Марина смотрела на Гренадершу внимательно, так внимательно, как изучают книгу судеб, где указаны все даты отпущенной тебе на земле жизни.

— Дай мне пленку! — приказала Вера и защелкала зажигалкой.

— Постой, снова пошли кадры. — Марина, испугавшись того, что увидит, перешла на шепот.

Надежда зашла в ванную. Алекс лежал лицом в воде. Надюнчик на несколько секунд онемела, потом заорала, даже не заорала, а по-звериному завыла и бросилась вон из квартиры.

— Кошмар! Кошмар! Кошмар! — твердила Марина.

Верка застонала и налила себе зеленого пойла.

— Верунчик, только не напивайся! — взмолилась Марина. — Что я одна тут буду делать?

— Отстань! — огрызнулась Гренадерша.

— Смотри, смотри, что дальше было! — вдруг закричала Марина.

— Не ори, вижу! Вот сволочь!

— Не то слово! Сволочь конченая! — солидарно поддакнула Марина.

Сволочью они дружно обозвали Алекса. После безумного бегства Надюнчика мертвый Алекс вдруг зашевелился, вытащил морду из воды и захохотал. Он вытерся полотенцем и, продолжая заливаться недобрым смехом, выполз из ванны. Пошел на кухню, налил полный стакан коньяку, выдул его крупными глотками и захрустел соленым огурцом.

— Падаль! Какая же он падаль! — Марина всхлипнула. — Он ее разыграл, Надюнчика разыграл! Притворился мертвым, скотина, а та орала как резаная. Верунчик, что скажешь?

— Скажу, что правильно его угробили!

— Согласна, но кто, кто топил?! Кому мы руки должны целовать?

Алекс на пленке снова налил себе коньяку и снова залпом выпил.

— Уф, хорошо повеселимся завтра! — сказал он сам себе.

Нет, не сам себе. Кто-то вошел в квартиру. В прихожей было темно, и камера работала отвратительно. Видна была только тень человека. Он зашел, свет не включал, повозился немного и прошел в гостиную. Когда он появился в освещенной комнате, Верунчик и Марина дружно ахнули. Это был их бывший клиент.

— Неужели он убил Алекса? — спросила Марина.

Верка молчала. Она пожирала глазами изображение.

— Я подозревала у него садистские наклонности. Он и меня чуть в гроб не вогнал, помнишь, Верунчик? А вы ему активно помогали.

— А что нам оставалось делать? Алекс приказал, мы и держали форму.

— Так они на моей крови сдружились! — Марина закачала головой. — Верка, дай хлебнуть, у меня во рту все пересохло. Ох, мать их! Меня разыграли, теперь взялись за Надюху. Ее-то за что? — Марина влила в себя абсент и даже не почувствовала его горечи.

— Я сама не пойму, каким образом там оказался Сергей Анатольевич. Не в правилах Алекса поддерживать отношения с бывшими клиентами. Отыграли — и в архив. И Надька к нему никакого отношения не имела. Сценарий его розыгрыша ты писала. Понимаю, заело козла, захотел на тебе отыграться. Заплатил, получил кайф, пока наблюдал, как ты руку в кактус совала. Посмеялись, ну и отвали. Что-то тут не так.

— Все так. Он заплатил Алексу и запланировал над всеми нами поиздеваться. А эта скотина за деньги мать родную заживо похоронит. Смотри, смотри: сидят, пьют, смеются. Шеф огурцом закусывает, чтоб он им подавился, а этот гурман лимончиком заедает, лимончиком, яду ему в этот лимончик.

— Тише, они о чем-то разговаривают.

— Ты все успел снять? — спросил Алекс.

— Снимочек классный, никаких бабок не жалко. Она так орала, выбежала с такими выпученными глазищами, я думал, ее кондрашка на месте хватит, до машины не добежит. Ничего, резвенько уехала. Не иначе, до первого дерева. Какие эмоции, какой адреналин! Я в кустах сидел, прямо ссал от кайфа. Завтра с утречка ей все сообщим, снимочек покажем. Она у нас как обезьяна на горячей печке будет подпрыгивать.

— Ну давай, еще по одной и разбегаемся. Сейчас Катька придет, я ей тот же фокус хочу проиграть. Хочу услышать, как она верещит. Она после мандража трахается по первому классу.

Мужики выпили еще по одной. Алекс поставил пустую бутылку под стол, достал следующую, уже с абсентом, и решительно ее откупорил.

— Не-а, я коньяк с абсентом не мешаю, я за рулем, — отказался Сергей Анатольевич.

— Ты смотри, какой осторожный. — Марина закурила. — Когда же он его топить по-настоящему будет? Чувствую, сейчас Алекс надерется, с ним тогда и младенец справится. Главная задача — дотащить до ванны, а там просто — окунуть и подержать: Он сам захлебнется и даже трепыхаться не будет, он даже не поймет, отчего это воздуха нет, отчего это он уже труп.

Бывший клиент забросил в рот лимон, скривился и поднялся.

— Фотоаппарат не забудь, — напомнил он, — ну я пошел, до завтра.

Сергей встал и действительно ушел. Слышно было, как хлопнула входная дверь. Алекс остался один.

— Ничего не пойму.

Марина встала и прошлась по кабинету.

— Кто ж его утопил, в самом деле? Может, он сам? А, Верунчик? Напился как свинья, до хрюка. Потом решил испугать Катьку, дотащился до ванной, опустил голову и захлебнулся, заснул в воде, — такое бывает. Пить меньше надо было. Он же пьяный, смотри, смотри, с первого раза встать не может. Второй раз на стул падает. Вот идиот! Куда ж он поперся?

В квартиру снова кто-то зашел. В прихожей вновь прибывший просматривался очень плохо. Тень от человека, и только. Человек прошел в гостиную. Изображение резко улучшилось, но… но над пленкой явно поработал неизвестный мастер. На фигуру человека была наложена маска, так чтобы не было никакой возможности узнать, кто пришел. Видны были только нечеткие контуры.

— Вот он, убийца, — прошептала Марина.

Верунчик молча пила абсент.

Фигуру искусно замаскировали, и определить наверняка, мужчина это или женщина, было невозможно. Мистер или миссис Икс осторожно двигался по квартире. Иногда останавливался и прислушивался.

— Неужели нам покажут, как он его топил? — Голос Марины от волнения противно дребезжал.

Человек, наконец, добрался до ванной комнаты. Зашел. Алекс распластался в любимой позе — мордой в воду — ни дать ни взять утопленник.

Никакого визга. Никакого заламывания рук. Человек, скрытый под крупной грубой рябью, просто стоял и смотрел. Чего он ждал? Дождался. Алекс, едва не задохнувшись, пошевелился и, отфыркиваясь, вылез из воды.

— Не думал, что у тебя такие стальные нервы, — сказал он, открыл глаза и удивился. — О, тебя я не ждал! Дай полотенце, — приказал он.

Алекс вытерся.

— Ты меня звал! — сказал человек. Голос на пленке тоже был изменен до неузнаваемости.

— Смотри, смотри, Верунчик, он знает этого Икса, — вклинилась Марина.

— Какого черта! Никого я не звал. Можешь проваливать. — Алекс бросил полотенце на пол.

— Ты допился до шизы. Посмотри на свое отражение в воде, на кого ты стал похож? — Человек медленно приближался к Алексу. — Мешки под глазами, щетина трехдневная, нос как у пьяницы… полюбуйся…

Алекс послушно наклонился над водой и уставился на свое изображение.

— Трехдневная щетина — это модно. Настоящий мужик должен быть волосатым и…

Каким должен быть настоящий мужик, он договорить не успел. Человек резко прижал Алекса к борту ванной и двумя руками окунул его голову в воду.

Алекс задергался, засучил ногами, забил руками по воде…

— Он его топит, топит, смотри, Верунчик, Алекса топят! Кто же это?

— Заткнись! — Верка судорожно затянулась сигаретой. — Сама вижу.

— Все, все, он уже не трепыхается. Захлебнулся. Был Алекс — и нет Алекса! Смотри, Верунчик, он сам себе придумал смерть. Сам себя разыграл…

Человек, наконец, отпустил голову Алекса. Стряхнул с рук капли воды, поднял полотенце и вытер руки досуха.

Фигура Алекса была неподвижна.

— Верунчик, как ты думаешь, кто это? — Марина старательно вытряхивала из пачки сигарету, руки ее дрожали.

— Не знаю.

— Может, это тот же ублюдок?

— Какой ублюдок?

— Ну, Сергей Анатольевич. Сначала ушел, потом вернулся. Он знал, где искать Алекса. Тот ему сам сказал, что будет караулить Катьку в ванной, чтобы ее напугать, помнишь?

— Помню. Зачем ему убивать?

— Да просто чтобы не платить лавэ за розыгрыш. Может, еще какие причины выплывут, может, они бабу не поделили, может, его Алекс надул или оскорбил, да мало ли? Алекс, скотина, на все способен. Надо пленку ментам показать.

— Там же ничего не видно.

— Ты, Верунчик, снова напилась, ничего не соображаешь. Если пленку отдать на обработку, то изображение запросто можно почистить. Технически это несложно, поверь. Личико этого убийцы увидеть проще простого…

— Ничего никому мы отдавать не будем, — жестко сказала Верунчик.

Марина замолчала, подумала немного о чем-то своем и согласилась:

— Правильно, мы этому человеку должны быть благодарны. Сжечь ее — и дело с концом.

Марина вытащила пленку и стала вскрывать кассету.

Верунчик не вмешивалась в процесс раскурочивания вещдока. Она курила и морщилась от каждого звука.

Марина никак не могла разломать кассету. На минуту она остановилась, обернулась к Верунчику и сказала:

— Я думаю, что это была женщина.

— Почему ты так думаешь?

— Помнишь, когда она утопила Алекса, то поднимала полотенце с пола? Мелькнула рука, мне показалось, что женская. Давай посмотрим еще раз.

— Ничего там не было видно, — пробурчала Верунчик. — Я уверена, я смотрела внимательно.

— Давай еще раз прокрутим, Верунчик.

— Любуйся, если хочется, я эту мерзость больше переживать не желаю.

— Ну что ж, «перекапываем» Алекса на бис, — усмехнувшись, сказала Марина и засунула кассету обратно в видик.

Верунчик демонстративно отвернулась к окну. Марина с удвоенным вниманием изучала материал. Вот зашел кто-то, разговаривает с Алексом, потом заплескалась вода, это Алекс забил руками. Конец.

— Нет, — вздохнула Марина, — ты права, ничего не видно. Но мне все равно кажется, что это была женщина.

— Не сочиняй! — возмутилась Гренадерша. — Уничтожь ее!

— Точно женщина, она его держала с усилием, она прикладывала слишком много усилий, она боялась, что он вырвется. Мужику было бы легче. Много излишней напряги. Да и что толку, если мы раскурочим? Явно это копия. У кого-то наверняка остался оригинал. И как он им распорядится, неизвестно.

— Ты права, Марина, ты права. А ты знала, что квартира напичкана камерами? — вдруг спросила Верка.

— Понятия не имела. Сволочь Алекс, наверное, поставил, чтобы за Катькой наблюдать. Катька… Слушай, Верунчик, а может, это Катерина Алекса утопила?

— Все может. И Катька, и ты, и я, и Любунчик. — Гренадерша налила полный бокал абсента и теперь задумчиво наблюдала, как зеленая жидкость облизывает хрусталь.

— Нет, Любунчик не смогла бы, кишка тонка.

— А то ты смогла бы! — съязвила Верунчик.

— И ты, и я, и Катька.

Верка мелкими глотками выпила абсент.

— Верунчик, не напивайся, что за идиотизм.

— Идиотизм, — согласилась Гренадерша. — Еще больший идиотизм — чувствовать себя дурой. Ты знаешь, кто снимал?

— Понятия не имею.

— Вот. И ты идиотка. Никто не знает, кто дергал за ниточки и все обо всех знал.

— Точно, как это мы прошляпили? Надо же было понатыкать в квартире камер, потом их снять, ведь менты ничего не нашли. Обработать изображение на пленке — тоже мастерство немалое… Зачем он нам все подсунул? А, Верунчик?

— Думаю, не только нам. Ее получили все заинтересованные лица. Позвони Роману, я хочу с ним поговорить. И вот еще что: разыщи журналистку, Пономаренко, выясни намеками, смотрела ли она некую пленочку?

Марина кивала, кивала, а тут запротестовала:

— А ей зачем? Нужна она больно. Она же журналистка. Вцепится, как клещ, и, пока крови не напьется, не отвалит.

Верунчик не успела ответить. В дверь просунулся охранник.

— Вера Степановна, вам курьер письмо доставил, — сообщил он.

Гренадерша вспомнила, кто ей принес пленку, и напустилась на парня не на шутку:

— Ты знаешь, как в старину поступали с гонцами, которые приносили плохие вести?

— Нет, — растерялся охранник.

— На кол сажали живьем.

— Верунчик, по-моему, просто голову рубили, — встряла Марина со своими историческими познаниями.

— Не важно. Я его просто выгоню! К чертовой матери! Может, неприятностей меньше станет.

— Так мне письмо выбросить? — вконец растерялся парень.

— Давай сюда, — приказала Марина, — и топай на место. Вера Степановна не в духе.

Охранник протянул письмо, и вдруг обе женщины отпрыгнули от него, как от кобры.

Парень держал в руках голубой конверт. Слишком свежи были воспоминания о голубом конверте и его содержимом.

— Это мне? — испуганно спросила Гренадерша.

— Курьер сказал: лично в руки. — Охранник так и застыл с вытянутой рукой. Он не знал, что теперь делать.

— Обратный адрес там стоит? — спросила Марина.

— Не знаю, — промямлил охранник. Он никак не мог понять, отчего это две бабы боятся куска бумаги.

— Так посмотри, идиот! — крикнула Гренадерша.

Охранник не шевелился. До него дошло. Точно, в конверте какой-нибудь заразный порошок! Например, споры сибирской язвы или еще какая-нибудь гадость. И начальницы сами не хотят рисковать. Они его подставили! И теперь он заболеет и умрет, а эти две мымры останутся живы.

— Не буду я смотреть! — огрызнулся он, швырнул конверт и опрометью кинулся вон, в туалет, смывать с себя заразу.

Делать было нечего. Первой подошла к письму Марина.

— Обратного адреса нет, как и в тот раз.

Она подняла конверт, раскрыла его и вытащила лист бумаги. Быстро пробежала глазами текст.

— Читай, — попросила Верунчик, — у меня что-то со зрением.

— Не могу читать тебе такую пакость. — Марина вздохнула. — Давай выбросим в урну.

— Что там, угроза? — Гренадерша тяжело задышала. — Так же как в прошлый раз? Да читай, не тяни! С ума можно сойти!

Марина поднесла лист бумаги к лицу. «Учи, стерва, знай, что тебя ждет!» — прочитала она.

— Ох, то же самое. — Верунчик задохнулась от страха. — Кто же так издевается? Кто этот шутник? Может, этот хмырь, Сергей Анатольевич? Нахватался у Алекса, теперь развлекается?

— Мне читать дальше? — спросила Марина.

Верунчик молча поедала глазами письмо.

«Взмахи маятника шли под прямым углом к моему телу. Я понял, что серп рассечет меня в том месте, где сердце. Он протрет мешковину, вернется, повторит свое дело опять… опять…

Вниз — все вниз сползал маятник. Вправо — влево — во всю ширь! — со скрежетом преисподней к моему сердцу, крадучись, словно тигр! Я то хохотал, то рыдал, уступая смене своих порывов. Вниз, уверенно, непреклонно вниз! Вот он качается уже в трех дюймах от моей груди… Я жмурился, когда он спускался, хотя смерть была бы избавленьем, о! Несказанным избавленьем от мук! И все же я дрожал каждой жилкой при мысли о том, как легко спуск механизма введет острую сверкающую секиру мне в грудь»[6].

— Как страшно, — прошептала Марина.

Верунчик сломалась. Это было видно по сгорбленной спине, по осунувшемуся лицу, по запавшим глазам. Из Верунчика мгновенно ушла энергия, надувавшая паруса жизни.

— Значит, меня разрежут на две части?.. — Гренадерша то ли спрашивала, то ли утверждала, Марина не поняла.

— Не бери дурного в голову, — неуклюже попыталась она ее успокоить.

Легко посоветовать «не брать дурного в голову», теперь бы открыть формулу, как этого достичь. Таблеток от страха еще не изобрели.

— Все! Мне конец! Я не выдержу! — бормотала Верунчик. — Это конец. Мой конец. Не буду ждать, пока меня распилят пополам! Не дождутся! — Она перешла на скороговорку.

Марина испугалась не на шутку.

— Гренадерчик, успокойся, мы наймем тебе телохранителей. Они круглосуточно будут рядом с тобой. Никто к тебе и близко не подойдет незамеченным. Все будет в порядке.

— В порядке? От всех страхов меня телохранители не спасут. — Гренадерша схватила бутылку и прямо из горла стала жадно пить абсент, будто это была простая вода.

Она глотала до тех пор, пока в бутылке ничего не осталось. Пустой бутылкой Верунчик с размаху запустила в стену. Осколки шрапнелью просвистели мимо Марины, та в страхе согнулась и полезла под стол.

Верка стояла прямо. Она, казалось, ждала, жаждала, чтобы самый острый осколок отскочил от стены, набрал скорость и вонзился ей прямо в сердце. Она провоцировала несчастный случай. Он казался ей избавлением от унизительных, непереносимых страхов.

— Ты что, Верунчик, так и убить можно, — проблеяла из-под стола Марина.

Поняв, что смерти от «собственного» осколка она не заслужила, Верунчик без сил опустилась на пол, села рядом с Мариной и в отчаянии сказала:

— Мне конец! Мне конец! Конец. Спеклась Гренадерша. — Смех неожиданно стал сотрясать ее, как лихорадочный кашель.

— Верунчик, тише, тише, Верунчик, поплачь, станет легче, — лепетала Марина.

— Мне теперь никто не поможет, — с трудом сквозь смех сказала Гренадерша. — Никто не поможет, никто, я сама во всем виновата. — Потом она обняла Марину за голову, притянула к себе и прошептала ей на ухо какие-то слова.

От этих сказанных сквозь смех слов Марина как ужаленная вскочила и побежала вон из кабинета. Она бежала не оглядываясь, как от прокаженной. Первое, что она сделала, попав в свой кабинет, — бросилась к телефону.

— Роман, Ромочка, пожалуйста, приезжай к нам в офис, быстрее! — закричала она по телефону. — С Верунчиком плохо, очень плохо. Ей еще одно письмо пришло с угрозами, она сама не своя, она такое несет. Приезжай!

— Ладно, вечером подъеду, — согласился тотчас же Роман.

— Вечером поздно будет! — вспылила Марина. — Ты немедленно приедешь! Слышишь! Она тебе платит! — уже совсем сорвавшись на крик, закончила она.

— Ну хорошо, хорошо, мы с Олегом подъедем! — пошел на попятную Роман. Хотя такая стремительная ломка планов была равносильна удару под дых.

Они выследили Шпунтика, осталось только подкараулить и взять. А получалось, что надо на все плюнуть, отступить и подарить Шпунтику свободу. А вдруг он ею воспользуется на всю катушку и смоется? Ищи тогда ветра в поле.

Конечно, можно было поручить операцию кому-нибудь постороннему.

Но во-первых, посторонний, скорее всего, отнесется к поимке Шпунтика, фигуры в криминальном мире мелкой, спустя рукава. А у напуганного Шпунтика могут проснуться недюжинные способности по сохранению собственной шкуры. Если он улизнет от облавы, вряд ли его удастся скоро выковырять из какой-нибудь щели.

Во-вторых, если его возьмут другие, наверняка исчезнет эффект внезапности. У него появится время на обдумывание пламенной речи в защиту собственной персоны. А хотелось его взять неожиданно и в первые же секунды, так сказать на чистой психологии, выбить признание. Шпунтик мелкий, но увертливый, дай ему малейшую лазейку, и он уползет в нее, как уж.

Марина, после того как выжала из Романа согласие на приезд, немного успокоилась, прошлась по кабинету, полюбовалась несгибаемыми, гордыми кактусами и даже поговорила с любимым кактусиком Псюшей.

— Псюша, что делать? — спросила она совета у кактуса. — Может, полечим Верунчика немного?

Кактус не возражал.

— А что, это идея. Помнишь, как я совала руку в твою макушку и даже не чувствовала боли? Да, — протянула она и улыбнулась, — боли не чувствовала, а легче стало. Может, пойдем к Верунчику? Ты подставишь макушку, навостришь иголки, чтоб чувствительнее было…

Псюша проявил понимание и готовность.

— Ох она и взвоет! Сразу забудет о своих закидонах. Какой там страх от мифического маятника! Маятник далеко, да и будет ли он? А твои иголочки тут, рядом, в ладони, торчат и болят. И еще как болят. Помнишь журналистку, Пономаренко, ей тоже было чертовски больно. Кстати, Пономаренко, как я о ней забыла? Спасибо, Псюша, за напоминание.

Марина отошла от окна и снова принялась нажимать кнопочки телефона.

— Инночка, как хорошо, что ты на месте, — обрадовалась она, — у нас снова неприятности. Приезжай, только немедленно. Верунчику совсем плохо. Она такое несет, ни в какие ворота не лезет.

— Что случилось? — устало спросила Инна.

— Ей второе письмо пришло с угрозой.

— И ей тоже? — заинтересовалась Инна. — И что там? Содержание знаешь? Тоже из Эдгара По?

— Эдгар или не Эдгар, сказать не могу. В литературе я не сильна, особенно в такой ужасной.

— Перескажи, — коротко приказала Инна.

— Ну, там намеки на какой-то маятник, который якобы должен перерезать Верунчика пополам, прямо сердце на части должен разрезать. Откуда маятник, где он находится, почему у маятника лезвие на конце — не знаю. И почему Верунчик не сможет убежать, тоже непонятно из отрывка…

— Потому что она будет лежать накрепко привязанной. Лежать и ждать, пока опустится маятник, — тотчас же ответила на все вопросы Инна.

— Какая ты начитанная, — только и смогла сказать Марина.

— Это рассказ Эдгара По «Колодец и маятник». Как себя ведет Верунчик?

— Ужасно, просто ужасно. У нее от страха крыша совсем поехала. Она такое несет, такое несет.

— Что она несет?

— По телефону не могу сказать, не телефонные это новости. Приезжай, сама все услышишь. Я и Романчику уже позвонила. Он обещал подъехать, так что поторопись.

— Я приеду раньше, — пообещала Инна.

И действительно, Пономаренко опередила мужчин минут на пять. Но бездарно проторчала эти минуты на входе. Фору сожрал рьяный охранник. Новенький, из шкуры вон лез. Причем не имело значения, приглашенный это человек или сам по себе бьется в дверь. У него одна установка — не пущать! Как Пономаренко ни возмущалась, как ни юлила, как ни доказывала, что ее ждут, ждут с нетерпением, — пробить глухую оборону не смогла. А мобильник она в спешке забыла на работе.

Только когда подоспели Роман с Коротичем, Дела пошли живее. Охранник уставился на милицейское удостоверение Коротича, долго изучал и дрогнул. Инна чертыхнулась. Она тоже пыталась совать под нос маниакально подозрительному охраннику журналистскую корочку, но эффект получился прямо противоположный — охранник угрюмо процедил:

— Приказано никого не впускать!

А на лице было написано продолжение фразы: «Тем более журналистов!»

Все же милиция у нас в почете. Лед тронулся: охранник решился доложить о скопившемся у входа народце.

Через минуту появилась Марина.

— Что же вы так долго? — закричала она.

Инна хмыкнула:

— Мы-то быстро, охрана медленно. Произнеся такую загадочную фразу, Пономаренко гордо прошла мимо растерявшегося охранника.

— Марина, если ты нас зря вызвонила и у Верунчика очередной нервный припадок на почве чрезмерного возлияния… — Инна многообещающе замолчала.

Эстафету подхватил Роман:

— Эдакое женское занудство: никто меня не любит, никому я не нужна, а вот поплачу-ка я всласть, пусть вокруг меня побегают да поутешают, — Роман не нашел ничего лучшего, как погрозить пальцем, — а то я рассержусь всерьез. У нас очень важное мероприятие сорвалось. Понимаешь?

— Что вам ответить? — Марина как будто задумалась. — В обиде не будете. Хозяйка постаралась на славу. Получите по полной программе.

— А если серьезно? — Роман никак не мог смириться с тем, что пришлось отложить поимку Шпунтика и бежать сломя голову сюда.

— Куда серьезней. Пойди и поговори с ней. Пока Верунчик не успела надраться до бесчувствия.

— Нет, первой буду разговаривать с ней я, — решительно перехватила инициативу Инна.

Причем она даже не объяснила почему. Не объяснила, и, странное дело, никто не посмел ей возразить. Хотя могли бы, ох как могли и имели бы все козыри на руках. Она без их помощи даже в офис не могла зайти.

— Что, она так безнадежна? — спросил Роман у Марины.

— Пусть лучше первой идет Инна, — дипломатично ответила Марина.

Инна вежливо постучала в кабинет Верунчика. Ей никто не ответил. Пришлось на свой страх и риск заходить без приглашения.

Вера сидела за столом, раскачивалась в кожаном кресле и задумчиво смотрела в окно. За окном шелестело дерево, на дереве сидел обыкновенный серый воробей и громко чирикал о чем-то своем. Поражали воробьиная эмоциональность и надрыв. Наверное, Верунчик заслушалась и лучше этой «музыки» для нее сейчас ничего не существовало. На Пономаренко она не обратила никакого внимания.

— Здравствуй, Вера, — нарушила идиллию единения с природой Инна.

Верунчик недовольно поморщилась и оторвалась от окна.

— Ты по мою душу? — спросила она бесцветным голосом.

— Я понимаю, тебе трудно справиться со страхом, сочувствую, — начала Инна наводить мосты для дальнейшего общения по душам.

— Что ты можешь понимать?! — взвилась Верунчик. — Ты и сотой доли не испытывала, что довелось хлебнуть мне!

Инну задела такая безапелляционность. Подумаешь, разыграли, подумаешь, в стенку замуровали. А сами они скольких людей пропустили через розыгрыши? Один «Гуинплен» чего стоит. До сих пор она просыпается по ночам и лихорадочно ощупывает свое лицо. А Серпантинову каково было в гробу лежать и каждую минуту умирать от страха остаться там навсегда? В конце концов, не только одной Гренадерше приходят письма в голубых конвертах.

— Я тоже получила письмо с угрозой, — зло процедила Инна. — И ничего, не позволяю себе так раскисать.

Верунчик посмотрела на Пономаренко как на идиотку. Налила себе абсента, потом подумала немного, взяла еще один бокал и плеснула на донышко.

— Пить будешь? — спросила она.

— Буду, — ответила Инна.

Верунчик наполнила бокал доверху и подала Инне.

Пономаренко не отказалась. Пить не хотелось, но не пить не хотелось еще больше.

Верунчик подождала, пока Инна начнет пить, и сказала:

— Я убила Алекса.

Пономаренко чуть не захлебнулась. Она закашлялась, упустила стакан, абсент разлился по столу и теперь растекался зеленой лужей.

Верунчик смотрела на Инну, Инна не отрываясь изучала лицо Гренадерши. Оно было совершенно спокойно. Какая-то застывшая маска спокойствия.

«Может, мне показалось?» — подумала Инна.

— Я убила Алекса, — повторила Верунчик. — Мне теперь так хреново.

Лицо ее не изменилось ни на йоту. Ни один мускул не дрогнул. Будто у Верунчика и не было лица, а была только посмертная гипсовая маска.

— Успокойся, Вера, — наконец нашлась Инна. Но слова звучали так нелепо и так не вязались с лицом Верунчика, что Пономаренко всхлипнула и чуть не заплакала от непонимания и собственной растерянности.

— Теперь я спокойна, — замогильным голосом ответила Гренадерша и допила абсент.

— Ты уверена, что совершила преступление? — казенным тоном спросила Инна.

— Преступление? Какое преступление? — закричала Гренадерша в каком-то внезапном бешенстве. — Я убила подонка, скотину, мерзкого скунса, никому не нужного, отвратительного вонючку, который позволял себе пакости, который из нас соки пил, которого убить — сорок грехов простят! И это преступление?!

— Да, ты убила Алекса, — вдруг поверила Инна. И чуть не добавила: «И правильно сделала», но вовремя сдержалась.

— И ничуть об этом не жалею. — Верунчик снова успокоилась и натянула на лицо маску невозмутимости.

— Вера, почему ты призналась? — Вот он, самый нужный для Гренадерши вопрос. Именно он ее мучил и терзал.

Она встрепенулась навстречу этому вопросу, и Пономаренко, наконец, увидела истинное ее состояние. Будто судорога прошла по лицу Верунчика. Какие-то тайные мысли скрутили ее волю, ее разум в бараний рог. Спеленали, как мумию, и теперь она задыхалась без воздуха и без опоры.

— Я боюсь дьявола, — прошептала Верунчик и опасливо оглянулась.

— О господи! — воскликнула Инна. Ей совсем не хотелось стать свидетелем безумия Гренадерши. Хватит с нее Надюнчика. Бацилла, что ли, бродит по фирме? Все в конце концов сходят с ума. Даже такая несгибаемая на вид Гренадерша.

— Я боюсь дьявола, — повторила Вера. — Мне кажется, это он заставил меня убить Алекса. И он теперь заставляет меня признаться. И письма в голубых конвертах он шлет. И ослушаться его нельзя.

— Какая чушь! — выругалась Инна. — Какой дьявол? Называй вещи своими именами. Ты просто раскаиваешься. Вот и все. И боишься своего раскаяния. Оно тебя пугает. Знаешь, что говорил Ларошфуко? «Раскаяние — это обычно не столько сожаление о зле, которое совершили мы, сколько боязнь зла, которое могут причинить нам в ответ».

— Плевать мне на Ларошфуко! Противно, когда думаешь о себе, что ты арфа, а кто-то играет на тебе, как на простой балалайке. Но вот кто этот музыкант? Поздно я прозрела, поздно. Я уже не узнаю, не успею. Но ты, Пономаренко, должна его вычислить. Должна. Выдери из панциря и растопчи эту гадину. И пожалуйста, просьба у меня к тебе: не побрезгуй, сообщи мне за колючую проволоку его имя. Меня это греть будет там, на зоне, поверь.

— Ты преувеличиваешь, Верунчик, — пыталась протестовать Инна. — С чего ты взяла, что кто-то за этим стоит?

— Пленку посмотри — тогда и поговорим, — устало сказала Вера. — Все, я шарик сдутый, а ты еще можешь побарахтаться. Я тебе это завещаю.

— Девчонки, вы тут не поумирали? — Голова Коротича просунулась в дверь. — Мы вас заждались.

— Заходи, Олег, — пригласила Инна. — Вера Степановна хочет сделать сообщение.

— Уволь, — запротестовала Верунчик, — сама им все скажи. Противно повторять два раза.

— Вера Степановна созналась в убийстве Алекса, — выдавила из себя Инна. Действительно, говорить такие слова было как-то не по себе.

На мужчин жалко было смотреть. Они слышали каждое слово, но быстро переварить услышанное не смогли.

— За что она его убила? — очень неуверенно спросил Олег. Ему вдруг показалось, что женщины решили их разыграть и сейчас, как только он позволит себе поверить в сказанное, рассмеются в лицо и будут потешаться над его глупейшим видом.

— Потому что он скунс, — ответила Инна.

— За это сейчас топят? — уточнил Олег.

— Вот менты пошли! — Верунчик взорвалась. — По-человечески посадить не могут.

— Ну вы даете, Вера Степановна, — высказался Роман. Потом почесал тыковку и тихо добавил: — Плакали мои денежки.

Капуста белокочанная. Незаменимый овощ для салата. Если хорошенько очистить от вялых листов, добраться до хрустящих «лаптей», то можно жевать и так, не нарезая. Но Инна сегодня решила потратить время и нашинковать капусту особым ножом в тонкую-претонкую соломку. Посолить, поперчить, помять руками, пока сок не пустит, сбрызнуть лимончиком, чуть полить маслицем подсолнечным и поставить на стол — пусть минут пять-десять настоится, вкуснее будет. А самой добраться до кочерыжки и уж ее-то, голубу, сразу сгрызть подчистую. Любовь к кочерыжкам у нее с детства.

— Съешь, маленькая, сердцевинку, — упрашивала бабушка, — сердечко будет здоровым и добрым.

А Инночку и упрашивать не надо было.

В доме капусту уважали и умели ее на рынке выбирать, чтоб не рыхлая была внутри, чтоб не мерзлая, не гнилая. Да, и мама и бабушка нутром чуяли, какой кочан купить. У Инны этого умения, увы, не было. Ну никак не удавалось ей угадать, сладкой ли будет кочерыжка. Казалось, выбирала самую лучшую капустину — и огромная и белая, — принесет домой, разрежет, а внутри гниль.

Сегодня на рынке она даже не пыталась выбирать, она поступила хитрее. Подошла к продавцу, который ей приглянулся, и попросила его взвесить кочан на его усмотрение.

— Да бери любую, какая на тебя смотрит, — отмахнулся продавец, — вся хорошая.

— У меня сегодня друзья в гостях, я хочу самую лучшую, — кротко улыбнулась Инна. — Выберите, пожалуйста, сами.

Продавец бросил жевать яблоко, вздохнул и полез на машину. Он долго топтался по куче, брал капусту в руки, давил ее, похлопывал, подбрасывал и, наконец, нашел то, что надо.

— Вот эту бери, не пожалеешь. Завтра еще прибежишь, обещаю.

Инна обрадовалась, но подумала: «Если вся хорошая, то отчего так долго сам выбирал?»

На кухне, обрывая верхние листья, Пономаренко не могла нарадоваться. Что и говорить, мастер выбирал. Капуста упругая, хрусткая, аппетитная.

— Для кого я так стараюсь? — задавала в пространство вопрос Инна.

— Для меня, — неслось издали.

— Разве я могу конкурировать с твоим шеф-поваром?

Серпантинов только посмеивался. Вернее, Инна представляла, как развеселится Алексей, увидев, какую хозяйственную активность развила противница рутинной домашней работы.

— Зато я съем вкусную кочерыжку, — утешила себя Пономаренко.

Только-только Инна вырезала сердцевину, только-только ее почистила и поднесла ко рту, как заявился Серпантинов.

— Чем это у нас так вкусно пахнет? — с порога заинтересовался он и, подчиняясь древнейшему инстинкту, потащился на кухню.

Увы, мужика овощами не порадуешь. Он совершенно равнодушно посмотрел на салат из капусты. Это чудо кулинарного мастерства, тонко-претонко нашинкованное, не произвело на него впечатления. Он ринулся к духовке, где запекалась курица.

— О, какой аромат! — оценил он. — Я голодный как зверь!

— Кто тебе поверит? — хмыкнула Инна. — Голодный ресторатор — это нонсенс.

— Ты же намекнула, что готовится сюрприз, я старался как мог и сохранил себя в чистоте и пустоте… И вот результат: перед тобой не человек, а голодное животное, которое при виде зажаренного мяса вот-вот завоет!

— Все готово, — повеселев, доложила Инна. — Мой руки — и за стол, — приказала она ему, как ребенку.

— Придется немного подождать, — вдруг сказал Серпантинов. — Сюрприз так сюрприз. Я рискнул пригласить маму. Ты же так старалась! Чего ж старанию пропадать? Маме будет приятно.

— Ты шутишь? — упавшим голосом спросила Инна.

— И не думаю, с моей мамой не шутят. Она захотела познакомиться с тобой поближе, и я считаю, что лучшего момента и быть не может.

— Ты подумал, ты считаешь, ты пригласил! А меня ты спросил? — Инна завелась. Она чувствовала, что ее будто кто-то подталкивает и нашептывает обидные слова. Она готова была разрыдаться, разругаться, выгнать Серпантинова, самой отравиться любимым капустным салатом и подавиться кочерыжкой.

Серпантинов растерянно оглядывался, соображая, что говорить и что делать — спасать себя позорным бегством или пуститься в долгие и тяжкие уговоры.

Инна остановилась сама. Она нечаянно глянула на себя в зеркало, и то, что она там увидела, ей решительно не понравилось.

«О, какая я стерва, — подумала она, трезво изучая плотно сжатые губы, глаза, полные слез, и гримасу раздражения на лице. — Что это я так разошлась? Ну, подумаешь, пригласил маму. Рано или поздно все равно пришлось бы встречаться, а так хоть курица удалась на славу и салат — пальчики оближешь, да и квартиру я вычистила. Он прав, лучший момент вряд ли в скором времени сыщешь. Не часто со мной бывают такие приступы хозяйственности. Она первой сделала шаг навстречу, — уговаривала себя Инна, — подарила сигару, пригласила в свой клуб. А я, неблагодарная, даже спасибо ей не сказала».

В тот момент, когда Серпантинов решил ретироваться, Инна вдруг произнесла:

— Мама так мама. Ты прав, что пригласил Анастасию Назаровну. Славненько посидим, поговорим, узнаем друг друга поближе, она очень интересная женщина, я давно хотела с ней познакомиться.

— Э-э-э, — только и смог протянуть Алексей.

И в этот момент Инна почувствовала неладное.

— Курица! — закричала она. — Курица подгорает! Что ж ты меня так отвлек!

Большей трагедии и придумать нельзя было. Ее гордость, ее удача — запеченная в духовке курочка, обмазанная майонезом и чесночной приправой, — могла за считаные минуты превратиться в кусок обгорелого неаппетитного мяса. Вот это настоящая беда, и приход Анастасии Назаровны сам собой переместился в разряд мелочей жизни.

Инна опрометью бросилась к духовке. Алексей, как лицо заинтересованное, толкался рядом и заглядывал через плечо. Совместные переживания сплотили и заставили забыть разногласия.

— Кажется, все обошлось, — втягивая носом соблазнительные запахи, возвестил Алексей, и был прав.

Курица приобрела изумительную поджаристую корочку, пузырящуюся кипящим жирком. Пора, пришла пора вынимать готовое блюдо. Ни секундой раньше, ни секундой позже. Вовремя помирились и спохватились.

— Готова, — согласилась Инна. — Где же Анастасия Назаровна?

Только Инна задала вопрос, как прозвучал звонок.

— Вот она, — торжествуя, ответил Серпантинов. Он был рад, что вопрос прозвучал одновременно с ответом, и помчался встречать мать.

Инна переложила курицу на блюдо и подумала, что ради такой важной гостьи стол придется накрыть по-парадному, со скатертью, салфетками, ножами и свечами. Короче, дополнительная головная боль на ближайшие полчаса обеспечена.

«Что-то Серпантинов там застыл? — забеспокоилась Инна. — Он что, уговаривает ее переступить порог?»

Как Инна была далека от истины! Серпантинов действительно застыл у двери, но совершенно по другой причине.

Нежданно-негаданно в гости заявился Коротич с вечным спутником Романом. Они последнее время, как Земля и Луна, везде появлялись вместе. Куда один, туда и другой.

Алексей, не щадя живота своего, пытался их удержать на пороге.

— Ребята, не вовремя вы пришли, — в лоб говорил Алексей.

На что незваные гости невозмутимо отвечали:

— А когда мы вовремя приходили? Так что смирись и посторонись.

— Тем более у вас так вкусно пахнет, — мечтательно добавил Роман. — Неужели тебе удалось загнать Инну Владимировну на кухню? Молодец! Или ты сам готовить умеешь?

— Ребята, поймите, вы не просто не вовремя, вы очень не вовремя: у нас маленький семейный праздник. У нас помолвка. — Серпантинов стоял насмерть.

— Чего-чего? — Коротич от удивления заикаться стал.

— Деревня! Помолвка — это значит, что наша Пономаренко официально объявляется невестой господина Серпантинова. — Роман дружески похлопал жениха по плечу, чтоб Коротич ненароком не перепутал, кто здесь господин.

— Ну, тогда мы как раз вовремя! Такое мероприятие не может проходить без свидетелей. А лучших свидетелей, чем мы, вам не найти. Мы, ежели чего, ежели кто из вас на попятную пойдет, быстро пальцы в дверь зажмем и докажем, что помолвка была. Нет, мы очень ценные свидетели. Соглашайся, Серпантинов, без нас ты Пономаренко до загса не дотащишь, сбежит. А свидетели, то есть мы, ее поймают, свяжут и доставят в нужное место.

— Хватит трепаться, — перебила пламенную речь Инна.

— Инна Владимировна, поздравляем! — бурно стал отрабатывать статус гостя-свидетеля Роман.

— Алексей, они все равно не уйдут, — смеясь, сказала Инна, — так что придется их впустить.

Серпантинов погрустнел, но отступил. Ему было над чем грустить. Как он объяснит маме присутствие посторонних, да еще таких буйных и неуправляемых? Он понятия не имел, как Анастасия Назаровна относится к ментам.

— Мы голодные как волки, — сразу решил взять быка за рога Коротич. — Запах — обалдеть. Я точно вычисляю. Это курица гриль.

— Э-э, хочу вас огорчить: курица одна и на вас рассчитано не было, — осадила их голодный пыл Пономаренко.

— Обижаете, Инна Владимировна, мы же не босяки какие-то. Мы харчами затарились, знали, куда шли. У вас в холодильнике всегда пусто. Пирожков накупили, чебуреков, на всех хватит, вот и водочку принесли.

Серпантинов схватился за голову. Он представил свою мамочку, которой предстоит наблюдать, как два мужика пьют водку и закусывают чебуреками… Ему стало дурно.

— Какие пирожки? — возопил он к небесам.

— Нормальные: с горохом, с картошкой и даже с ливером, — успокоил его Коротич.

Алексей мрачно смотрел, как незваные свидетели активно включились в подготовку застолья. Но стоять в сторонке ему позволили недолго.

— Давай, господин жених, покажи умение рестораторов, — пристал к нему Роман и помахал перед носом приборами. — Куда класть нож, вилку? У меня с этикетом проблемы с детства.

Серпантинов вздохнул, и они вдвоем стали наводить порядок. Инна с Коротичем уединились в уголке и о чем-то оживленно перешептывались.

«Кто тут жених? — вопрошал Алексей, раскладывая ножи и вилки. — Хорошо, что мамочка не видит».

— Как ведет себя Верунчик? — спрашивала Инна.

— Нормально, во всем призналась, все добровольно рассказала. Дело обычное. Алекс грозил выгнать с работы. Достал ее тем, что расписывал, как он выпрет ее не только с работы, но и из этого бизнеса вообще. Причина банальная — бабки. Верунчику, как соучредителю, показалось, что он тратит слишком много и не желает делиться, а шефу это не понравилось. Верунчик говорит, что приняла решение давно, только ждала удобного случая. И дождалась. Алекс сам позвонил и рассказал, что к нему пришел киллер, это был наш Шпунтик, и поделился сведениями, что ему заплатили, чтобы он его пристрелил. Алекс был уже пьяным в стельку, еле шевелил языком, поэтому ляпнул, что киллера наняла одна из его баб и что он завтра устроит показательную порку для этой стервы. А поскольку он точно знает, что это не Верунчик, то поэтому с ней и делится информацией. Ну и так далее. Вера Степановна решила взять инициативу в свои руки. Приехала, утопила и тихо исчезла. Вот и все.

— А некто снимал ее на пленку. Кто-то оказался хитрее. Это либо Любунчик, либо Марина, либо Надежда, либо Катька. Больше некому.

— Да, возможно, Люба, за это ее и убили. Вдруг это многоходовая комбинация? Представь, что Люба нанимает лжекиллера, задача которого — припереться к Алексу и убедительно сообщить, что его «заказала», например, Надежда. Алекс жалуется Верунчику, та решает воспользоваться ситуацией и отправляет его на тот свет. Между тем Любунчик тихохонько фиксирует все события на пленочку и шантажирует Верунчика. А?

— Не похоже. Пленка оказалась полнейшей неожиданностью для Верунчика. И Любу убили гораздо раньше.

— А тебе не кажется, что Верунчик просто ошиблась? Думала, что, устранив Любунчика, заодно и пленку уничтожит, а тут появляется копия. Может, Люба себя обезопасила и отправила улику по почте, ну или еще что-нибудь растянутое во времени. Ты учти, с кем имеешь дело. Эти бабы такие сценарии проворачивали… Придумать нечто особенное для них — раз плюнуть. Тем более когда дело касается собственной шкуры.

— Выходит, мы знаем, кто убил Алекса, но ясности в этом деле не прибавилось, так?

— Совершенно точно, Инночка, никакой ясности. И чистосердечное признание Гренадерши только больше тумана напускает.

— Кто-то за этим стоит. Кто-то ловко подвел Верунчика к признанию. Сломал ее. Смотри: угрозы по почте выработали своего рода условный рефлекс — увидела голубой конверт без обратного адреса — и бух в панику. А нервы после убийства, что ни говори, на пределе, натянуты как струна. Лишняя нагрузка, даже незначительная, — и пошла в разнос. Чтобы паника была внушительней, ее заставили пройти через испытание страхом. Замуровали в стену и продержали там некоторое время. Достаточно, чтобы испугать на всю оставшуюся жизнь.

— Понял. Потом подбросили пленочку с убийством Алекса. И добили мелочовкой — следующим письмецом с угрозой. И все, Верка спеклась.

— Кто за вас так старался? Всю работу сделали, только принимай на руки убийцу и сажай.

— Что ни говори, Инночка, к признанию подвели ювелирно. Сама она никогда бы рта не открыла.

— Олег, раз ты такой умный, объясни, зачем меня пугают голубыми конвертами? Я-то тут при чем? Ты же читал послание ко мне? При чем тут «покров гробовой», который опускается, и Червь-победитель? Мне ведь ясно намекнули, что сожрут меня черви и бледнеющие ангелы скажут: «Был человек». Был! Слышишь? Был! Я не хочу, чтобы меня не стало. При чем тут я? Кто втянул меня в эту карусель?

— Инна, ну откуда я знаю? Будем разбираться. — Олег вздохнул.

— А за что Серпантинова живьем похоронили? Он-то уж вообще не влезал ни в какие их внутренние разборки. Он и знать не знал ни о Верунчике, ни об Алексе, ни об их сволочных отношениях.

— Ты уверена? А вдруг подводное течение существует? Ты у него спрашивала?

— Кажется, да.

— С пристрастием спрашивала? — не отставал Олег.

— Кажется, нет.

— Ну вот! Надо спросить. Не верю я в мистические совпадения. Не верю. Рыльце должно быть в пушку. Это сейчас нам кажется все странным и необъяснимым. Непонятно, зачем пришел злой волк и задрал пару овечек, а еще нескольких утащил к себе на ужин? Все понятно. Волк голодный, а овечки вкусные и сытные. Я обещаю, что разберусь в этих загадках природы. Дай время. Нет в этой истории случайных людей, нет.

— Ты зачем пришел, чтобы мне праздник испортить? — разозлилась Инна. Ей не понравилась убежденность Коротича в виновности всех и вся. Признаваться в том, что Коротич прав, не хотелось. Не хотелось сомневаться в Серпантинове, очень не хотелось.

— Инна, не я все придумал. — Коротич замялся. Он и сам понимал, что не к месту его теоретические выкладки, но разговор пошел, и остановиться на полдороге не получилось. — Я не специально.

— Ладно, поговорим завтра. — Инна вымученно улыбнулась. В таком настроении встречать Анастасию Назаровну — портить себе жизнь. Ведь она могла принять кислое выражение Пономаренко на свой счет.

Стол получился на загляденье торжественным и красивым. И Анастасия Назаровна не заставила себя долго ждать.

Прибыла царица, и все засуетились, все пришло в движение. Мужчины выстроились в ряд для торжественного приема, Инне пришлось открывать дверь и принимать на руки сумочку, зонтик и шаль, которые Назаровна величественно сбросила ей, как горничной.

— Прими на хранение, — подкислила она пилюлю. И Пономаренко проглотила барское отношение.

А что ей оставалось делать? Не закатывать же скандал с первых секунд!

Анастасия Назаровна поправила седые волосы перед зеркалом и повернулась к мужчинам. Будто принимая парад, горделиво прошлась и остановилась около Коротича.

— Остальных я знаю, — изрекла она. — А ты кто будешь?

— Олег Викторович Коротич, капитан милиции, — отчеканил тот и, к ужасу Пономаренко, наклонился и приложился к ручке.

Таких манер Инна у Олега отродясь не наблюдала. Ей он руку никогда не целовал.

— Женат? — продолжала допрос Анастасия Назаровна.

«Ей бы в милиции работать!» — подумала Инна.

— Женат, есть дочь, — отрапортовал Олег.

Пономаренко показалось, что он добавил: «Ваше величество».

«Тоже мне подхалим». Мысли у Пономаренко были не радужными.

— Молодец. Пойдем, проведешь меня в дом. Ты понадежнее моего сыночка будешь.

Увидев чистую квартиру, накрытый стол, она улыбнулась. Выбрала самый крепкий стул и села к столу.

— Хорошо тут, — оценила она обстановку.

У Инны отлегло от сердца. Что ни говори, принимать в доме будущую свекровь — дело нервное и хлопотное.

Тут на авансцену вылез Роман и все испортил.

— А где же наши пирожки и чебуреки? — громко обратился он к хозяйке. — И водочка куда исчезла?

А получилось вот что. Как только Роман слегка отвлекся, Серпантинов воспользовался случаем и тихонько пирожки с водкой со стола убрал — подальше на кухню, чтоб не попались на глаза матери.

— Нет, я же помню, что они стояли вот тут, на краю стола, — размахивал руками Роман, — и водочка была…

Серпантинов краснел. Инна давилась от смеха. Мудрая Анастасия Назаровна все поняла.

— Алеша, ты все спрятал? Принеси обратно. Ты думаешь, я с милицией водки не выпью? Выпью и пирожками закушу, и обязательно байки их послушаю. Это ты ведь Алешу спасал? Пирожки с чем?

— С горохом, — гордо ответил Роман, — и с картошкой. И еще чебуреки есть.

— Ну, чебуреки ты сам будешь употреблять, а я пирожками ограничусь.

Дальше началось нечто странное. Анастасия Назаровна абсолютно вписалась в компанию Романа и Коротича. Чего не могло быть по определению. Но Инна видела собственными глазами, как неприступная Серпантинова сидела между двумя ментами, пила с ними водку, закусывала пирожками и с удовольствием хохотала над байками, которыми ее наперебой потчевали то Роман, то Коротич. Эта троица отлично себя чувствовала. Мало того, и Коротич и Роман из кожи вон лезли, чтобы только понравиться Назаровне.

— А был еще такой случай. — Роман быстро вставил слово, потому как Коротич все время его опережал. — Пришла оперативная информация, и группа отправилась на задержание бандитов. Как и полагается, первым пошел героический спецназ. Дверь вышибли мгновенно. В квартире, как и ожидали, бандиты с бритыми затылками. Наши стали укладывать их на пол, тем это не понравилось, и они стали сопротивляться. Началась драка. Пять минут деремся, десять минут, пятнадцать, — что за черт, ни одна из сторон верх взять не может. Наконец это нам надоело, и кто-то крикнул: «Стоять! Милиция!» И что бы вы думали, уважаемая Анастасия Назаровна? — Роман светился от счастья, что он оказался в центре внимания. — Нам в ответ тоже гаркнули: «Это мы милиция! Стоять!» Оказывается, районные менты тоже получили наводку на эту квартиру и приехали раньше нас. Ну, вот мы и волтузили друг друга за милую душу. Кто-то в окно вылетел не по своей воле, у кого-то морда в крови… А бандиты успели смыться. И такое бывает в нашей нелегкой жизни.

Назаровна смеялась от души.

— Ну, повеселили, мальчики, повеселили, — приговаривала она сквозь смех.

— Инна, а ты чего молчишь? — Коротич, наконец, вспомнил, кто тут виновник торжества, и дипломатично предоставил слово даме. — Тебе тоже есть что рассказать.

Инна с Алексеем сидели рядом, плечом к плечу и сосредоточенно жевали салат с курицей.

Мысли у Пономаренко были отнюдь не радостные. «Понаехали тут со своими пирожками, — про себя ворчала она, — людям поговорить не дают. Травят байки идиотские, время занимают…»

— Инна Владимировна, точно, расскажите и вы что-нибудь. — Роман почуял настроение хозяйки.

И слепой увидел бы, что Пономаренко вот-вот разозлится окончательно, еще выгонит их взашей. А не хочется. Пирожки не все съели, курица еще осталась, да и водочка не оприходована.

— Ничего веселого вспомнить не могу, — мрачно ответила Инна, демонстрируя, что они с Алексеем им не товарищи: у вас своя свадьба, а у нас — своя.

«До чего Пономаренко вредная, — завертелось в голове у Коротича. — Нет чтобы спасибо сказать: стараемся как можем, обстановку разряжаем. Если бы мою тещу так развлекали, я и спасибо бы сказал, и поклон до земли отвесил. Это ж какая непосильная задача на наших плечах лежит — и ничего, мы с Романчиком справляемся. И где благодарность?»

— Не отмалчивайтесь, Инна Владимировна, — приставал Роман. — Еще когда я в милиции служил, у нас легенды ходили о вашей коллекции протокольных приколов.

Инна промокнула рот салфеткой и сделала глоток вина. Они с Алексеем демонстративно не опускались до простецкой водки и пили благородное белое вино. Именно его полагалось в приличном обществе подавать к птице.

— От ваших протоколов плакать хочется, а не смеяться, — съязвила она. — Например, в одном я прочитала: «Одна нога трупа была подвернута, другая откинута в сторону, а левая — вытянута вдоль тела». Комментарии излишни, не правда ли?

Наступила тишина.

— Очень смешно, — отчеканила Анастасия Назаровна.

— В протоколах еще не то можно прочесть, — взялся исправлять ситуацию Коротич. — Помнишь, Роман, кто-то принес: «Гражданка Кузнецова вела себя буйно, шумела, кричала, мешала гражданам спокойно отдыхать в вытрезвителе».

— Или приметы описываются: «Глаза большие, голубые, сросшиеся на переносице». — Роман заразительно засмеялся. Где только силы брал и энергию?

Назаровна не удержалась и заухала как сова. Это она так хохотала.

— А помнишь, кто-то из экспертов написал: «Представленная на исследование бутылка изготовлена из стекла зеленого цвета, имеет этикетку «Кагор Кавказ» и три граненых стакана».

Анастасия Назаровна отсмеялась, хлопнула в ладоши, призывая к вниманию, и произнесла краткую тронную речь:

— Спасибо, мальчики, доставили удовольствие старухе. Теперь моя очередь одаривать. Алеша, принеси мою сумочку, — тоном, не терпящим возражения, попросила она.

Алексей нехотя отлепился от Инны и потащился в прихожую.

— Инночка, не сидите сиднем, — не унималась старуха, — приготовьте кофе и не вздумайте бросать в чашки растворимый, это дурной вкус, только молотый и только заваренный в джезве.

Инна растерялась. Кофе в доме, кажется, и в помине не было. Но как в таком просчете признаться, Инна не знала.

— Да мы и на растворимый согласны, — не к месту сказал Роман и тут же получил отпор.

— Мой царский подарок решительно невозможен без настоящего, хорошо заваренного кофе, — возмутилась Назаровна.

Алексей принес сумочку, и оттуда Анастасия Назаровна жестом волшебницы извлекла золотистый пакет со свежесмолотым кофе. Его запах тотчас защипал носы и вызвал эйфорию у мужской части населения. Затем на свет появились медная джезва и серебряная ложечка.

— А теперь, мальчики, откройте пошире глаза, — торжественно приказала Назаровна, — вы превращаетесь в джентльменов.

И она достала из сумочки сигары.

— Это настоящие? — глупо спросил Роман.

— Настоящие гаванские сигары, настоящие «Habano». — Анастасия Назаровна осталась довольна произведенным эффектом. — Я научу вас, джентльмены, отличать настоящие сигары от подделок. А для начала обратите внимание на скромную надпись «Long Filler». Она означает, что это сигары ручной работы. И мы их с удовольствием выкурим, разумеется после кофе.

— Инна, ты чего сидишь? — Коротич в нетерпении сверлил Пономаренко глазами. — Кофе тащи!

Роман, захваченный перспективой почувствовать себя британским премьер-министром, с сигарой в зубах, тут же вскочил с воплями:

— Я помогу вам, Инна Владимировна, это будет быстрее.

— Сидеть! — вдруг приказала старуха, и Роман рухнул на стул как подкошенный.

— Вам бы генералом быть, — восхищенно сказал он.

«Скорее фельдфебелем», — подумала Инна.

— Инночке поможет Алешенька, это его обязанность, а вы, джентльмены, будете слушать мои наставления.

— «Минздрав предупреждает»? — спросил Олег.

— Кстати, эта надпись появилась в нашей стране совсем недавно. Годов эдак двадцать пять назад.

— Я думал, она существует вечность.

— Вечность существуют табак и сигары. Сегодня вы приобщитесь к немногочисленной партии афисионадо, так называют во всем мире любителей сигар. Вы попробуете на вкус любимые сигары Фиделя Кастро, а он знает в них толк.

Все было чудесно. Джентльмены с удовольствием выдули литр кофе. И с не меньшим удовольствием постигали науку прожигания жизни. То есть вальяжно развалились на диване — в их представлении, именно так должны вести себя афисионадо — и под присмотром Анастасии Назаровны правильно обрезали сигары, правильно их зажигали и правильно курили, ни в коем случае не затягиваясь.

Ароматный дым заволок квартиру и добрался до кухни, где Пономаренко демонстративно мыла посуду. Но ее демонстрация тяжелой женской доли ни на кого не произвела должного впечатления. Даже Серпантинов не устоял перед соблазном потягаться в обычном сигарном соревновании — чей пепел дольше продержится на кончике сигары.

— Не спешите, подержите дым во рту, — вещала Назаровна, — «покатайте» его, почувствуйте аромат, попробуйте описать свои ощущения.

— А что вы чувствуете? — спросил осторожный Коротич.

— У меня… начало с ароматами ореха и кожи, есть нотки легкой остроты… окончание будет, думаю, стойкое и вкусное.

— Я слышал, что, если обмакнуть кончик сигары в коньяк, она станет ароматнее. — Роман с надеждой уставился на Анастасию Назаровну: а вдруг похвалит за глубокие познания и достанет из сумочки бутылочку «Хеннесси».

— Ни в коем случае! Никакого контакта с жидкостью! Даже самый дорогой коньяк способен испортить вкус сигары. Я не позволю вам приобретать дурные привычки на моих глазах! — отрезала старуха.

Пузатая бутылочка «Хеннесси» на глазах превратилась в хищного ястреба, больно клюнула Романа в темечко и улетела в неизвестность.

— Но я слышал, Черчилль всегда так поступал, закуривая сигару! — не сдавался Роман.

Ястреб снова закружил невдалеке. Роману показалось, что это старуха щелкает хитиновым клювом.

— Сэр Уинстон Черчилль поступал так по необходимости и никогда не выставлял этого напоказ. Поскольку он выкуривал в день до двадцати сигар, его постоянно мучило раздражение на губах, вызванное маслами и смолами, которые содержатся в покровных листьях. Он старался незаметно, слышите, незаметно обернуть кончик сигары бумагой и смачивал ее коньяком, чтобы смягчить неприятный привкус бумаги.

Больше своей эрудицией никто блистать не пытался. Вечер догорал, как гаванская сигара.

Мужчины как-то сразу почувствовали, что пора и честь знать. Тем более, что ни водочки, ни пирожков, ни кофе с сигарами уже не осталось.

Было решено, что доблестная милиция в знак величайшего восхищения и благодарности сопроводит Анастасию Назаровну к самому златому крыльцу. Они, конечно, учли, что родная кровинушка, Серпантинов, провожать мать не стремился, ибо от Инны отлипать решительно не хотел.

Инна высчитывала секунды, когда компания уважаемых гостей покинет ее гостеприимный дом.

Но, уже протопав к выходу, Коротич вдруг задержался на секунду и прошептал, что ему надо сообщить ей нечто очень важное.

Инна видела, как Алексей и Роман повели ее будущую свекровь к машине. Она облегченно вздохнула и готова была выслушать от Коротича все, что угодно, лишь бы Анастасия Назаровна не вернулась.

— Инна, не хотел говорить, — помялся Олег, — но моя обязанность сообщить, что эксперты поработали над твоим письмом.

— Каким письмом? — устало спросила Инна.

— Ты что, Пономаренко? Очнись! Тебе нельзя так глубоко расслабляться. Письмо с угрозами, помнишь, там гробовой покров, Червь-победитель!..

— Вы нашли, кто его писал? — Инна побледнела.

— Нет, но эксперты обнаружили на бумаге частицы сигарного пепла.

— Что?!

— Что слышала. — Коротич опустил голову. — Ну, я пошел.

И, не оглядываясь, быстро спустился по ступенькам.

Инна застыла как вкопанная. «Сигарный пепел? Что он хотел этим сказать? Неужели письмо подбросила Анастасия Назаровна? За что? Неужели она меня так ненавидит? Она мне не может простить Алешку?»

Отвечать на ее вопросы было некому.

«И Коротич скотина. Ужалил, как скорпион, и удалился».

Дождь. С утра идет дождь. Серое небо, мрачные тучи, низкое давление, головная боль. Виски и затылок бьет, как кувалдой, пульс. Каждый поворот глаз отзывается резью. Даже тихий стук каблуков по коридору раздражает. От боли нельзя скрыться, убежать, отвлечься… Сегодня она всюду с тобой.

Инна осторожно массировала затылок и вспоминала все, что ей удалось узнать об Анастасии Назаровне. Вчера она не давала Алексею продыху и выуживала из него биографию родной матушки.

Алексей дивился такой любознательности, но потом, очевидно, признал за Инной право узнать о свекрови побольше и даже обрадовался столь живому интересу. Он без утайки выложил все, что знал.

Все у Анастасии было как у всех. Трудное голодное детство, война, учеба. Но… еще девочкой она научилась шить и со временем превратилась в известную портниху. Она обшивала знаменитостей и партийных работников. На почве отлично сшитого костюма она и познакомилась с Серпантиновым Вадимом Алексеевичем, крупным хозяйственником. Он был старше ее на двадцать пять лет. Жену к тому времени похоронил, детей не нажил.

Настя прекрасно одевалась, имела вкус к красивой жизни и, что немаловажно, высшее образование. Замуж пошла не раздумывая. Любила она отца или нет, Серпантинов-младший не знал, да и никогда таких вопросов себе не задавал. Став женой обеспеченного номенклатурщика, Настя Серпантинова жить тихо и спокойно за его широкой спиной не захотела. И настояла на своем. Очень скоро она заняла директорское кресло на одной из трикотажных фабрик. Не только заняла, но и удержала в своих цепких ручках даже после рождения Алексея. Как показала жизнь, правильно она поступила. Поскольку Серпантинов-старший вскоре умер, и с тех пор Анастасия Назаровна сама ковала собственное счастье и благополучное детство любимого сыночка.

Ничего, ничего крамольного не нашла в биографии Серпантиновой Инна. Ничего, кроме неистовой, почти животной любви к сыну.

Теперь, массируя затылок, Инна задавалась вопросом: могла ли старуха таким образом отомстить ей за кражу самого дорогого?

«Могла она узнать от Алексея о письмах? — спрашивала сама себя Инна. — Могла. Он сам ей рассказал о содержании письма, о том ужасе, который он пережил, находясь в гробу. А могла она воспользоваться этим обстоятельством, для того чтобы изрядно попортить кровь и нервы будущей невестке? Запросто. А потом указать Алешеньке, на какой шизофреничке он собирается жениться. Поэтому и явилась ко мне в дом, чтобы насладиться местью и подметить страх в моих глазах».

Тучи опускались все ниже. Дождь усиливался. Головная боль нарастала.

«Ладно, будем находить в этом положительные стороны. Допустим, письмецо состряпала Серпантинова. Вряд ли она приступит к исполнению угроз. Напугала — и довольно. Значит… значит, по большому счету мне ничего не грозит. Чем не положительный вывод?»

Телефонный звонок тихонько затренькал. Пономаренко специально убавила, чтобы не донимал. И все равно показалось, что взвыла пожарная сирена, так больно звук ударил по вискам.

— Алло, — устало сказала она.

— Это Раиска-ведьма. Что у тебя там случилось, Инна? Чего это ко мне Тамарка прибежала вся в соплях и требует, чтобы я тебя защищала? Мне что, делать больше нечего? Мне что, силы некуда тратить? Сколько людей нуждается в моей помощи, а ты с пустяками пристаешь!

— Раиса, не кричи, — попросила Инна, — у меня голова раскалывается.

— Рассказывай, да покороче, — не унималась Раиса. Иногда она бывала несносной.

— Можешь спать спокойно, Раиса. Я, между прочим, тебе не звонила и просьбами не донимала. — Инна злилась, отчего виски буквально взрывались от пульсации. — У своей Зиты-всевидящей и спрашивай, на нее и кричи!

— Ладно, ладно, не кипятись. — Раиса сбавила тон. — Тамарка баба хорошая. Экстрасенс хреновый, а так — добрейшей души человек. За тебя тревожится. Я тут картишки раскинула, со светлыми посоветовалась и могу тебя успокоить — ничего в ближайшее время тебе не грозит. Так что живи в свое удовольствие. Благородный король, вижу, у тебя появился. Человек надежный, так планеты говорят, а они редко ошибаются, если их правильно понимать. Смотри не упусти. Ты по мужикам растяпа.

— Да иди ты, Раиса, у меня сейчас башка болит, а ты с пустяками.

— Хороший мужик — не пустяк. За них знаешь какая борьба идет? А тебе частенько дорогу перебегают. Но на этот раз, кажется, повезет.

«С мужиком еще не знаю, а вот со свекровью мне, кажется, действительно повезло», — уныло подумала Инна.

— Раиса, а что тебе Зита сказала? — Инне захотелось услышать версию всевидящей Тамары.

— Не суши себе голову и не зацикливайся на письмах. Прими за шутку и забудь. Никто убивать тебя пока не собирается, никто тебе вреда не желает. Поняла?

— Поняла. Шутка так шутка, — согласилась Инна. Она и сама пришла к такому выводу. Так что слова Раисы только подтвердили ее догадки.

— Ну, будь здоровенькой и держи мужика при себе. — Раиса чмокнула в трубку.

Инна прислушалась к вискам. Удивительно: боль утихла. Забралась поглубже и оттуда слегка порыкивала.

«И ливень прекратился, легкий дождик накрапывает, вот-вот солнышко выглянет». Инна расправила плечи и с удовольствием потянулась.

«Что ни говори, жизнь прекрасна и удивительна. Благородный король — это, конечно, Алеша. Человек надежный, по словам Раисы, а ей можно верить.

Насчет растяпы она краски сгустила, не такая уж я и тюха, чтобы хорошего жениха другим дарить. Буду ее слушать и за него держаться. Пусть только кто попробует отбить!»

Инна засмеялась.

«Слышал бы Алексей мои мысли. Вот удивился бы. А Назаровна перебесится и успокоится. Мы с ней еще подругами станем. Она женщина с характером, сильная, а такие долго не злятся. Подумаешь, письмо, подумаешь, гробовой покров. Шутка. Розыгрыш. Ничего страшного. Да и не Эдгар По это. Чувствую. Сейчас зайдет Василиса Илларионовна и скажет: «Инночка, я перерыла всего По и не нашла ничего подобного».

В дверь постучали.

— Заходите, Василиса Илларионовна! — уверенно прокричала Инна. Она была так уверена, что даже не посмотрела на вход.

Дверь открылась. Но зашла совершенно другая женщина. Зашла, тихо поздоровалась и заплакала. Инна от неожиданности вскочила:

— Надежда, что случилось?

Вот уж кого она не ждала, так это больную и несчастную Надю, на которую кто-то пытался повесить всех собак.

— Случилось, Инна, случилось, — вытирая слезы, отвечала Надежда. — Я выздоровела. Вот какие чудеса в решете. Пришла сказать спасибо. Брат говорит, вы постарались…

— Я тут ни при чем. — Инна говорила чистую правду. Она действительно не прикладывала никаких усилий для того, чтобы найти убийцу Алекса. Просто оказалась в нужном месте в нужное время. — Верунчик сама созналась в убийстве.

— Верунчик никогда бы сама не раскололась. Ее заставили.

Собственно говоря, Инна была того же мнения. Ведь заставлять можно разными методами: и горячим утюгом по физиономии, и шантажом по нервам. И еще неизвестно, что действенней.

— Надя, у тебя есть предположения, кто мог заставить Верунчика сознаться?

Надежда пожала плечами.

— Я даже не знаю, кто Любунчика убил. Поймали того киллера, который меня подставил? — спросила она.

— Ловят.

— Очень хочу ему в глаза посмотреть. Как он додумался невинного человека оговаривать? Чтоб он сдох в подворотне!

«Ничего себе овечка, — подумала Инна. — Да все они в этой фирме девочки непростые. И все способны на многоходовые комбинации. Абсента тяпнут — и вперед, на подвиги, подставы сочинять. И Надюнчик не лучше и не хуже остальных».

В кабинет как вихрь ворвалась энергичная Катька. Она оттолкнула Надежду и ринулась к Инне.

— Представляете, Инна, Верунчика посадили! — затараторила она. — Верка сама во всем призналась. Вот баба! Не баба, а мужик: это ж надо — утопить бугая Алекса и не поморщиться! — Катерина явно бежала под дождем без зонтика. С волос капала дождевая вода, лицо раскрасневшееся, джинсы мокрые по колено, но сама счастливая от важных новостей и гордая, что узнала все из первых рук.

Инне не понравилось, что Катерина приобрела привычку врываться в ее рабочий кабинет по собственному усмотрению. Что за вольности позволяет себе эта взбалмошная особа?

Катерина, видя, что ее сногсшибательное сообщение ни на кого не произвело должного впечатления, оскорбилась.

— А вы чего не удивляетесь? — разочарованно спросила она. — Вы уже знаете? Кто вам успел сказать?

Катерина повернулась к двери, чтобы посмотреть, кого это она толкнула, пробивая себе дорогу, и узнала Надежду.

Быстро забыв, о чем только что говорила, она радостно закричала:

— Надька, как здорово, что ты нашлась! — Катерина бросилась на шею ошалевшей от таких бурных проявлений чувств Надежде.

«А еще совсем недавно она готова была ее в грязь втоптать, — подумала Инна. — С чего бы это такие быстрые перемены?»

— Осторожней, Катерина, ты мокрая, — отстранилась Надежда.

— Я счастливая! — заявила Катя. — Документы оказались фальшивкой, так что ты не виновата.

— Какие документы? — опешила Надя.

— Так ты ничего не знала? — Катя всплеснула руками. — Инна, представляешь, она ничего не знала! Я на нее злилась, как на последнюю шкуру, а она не виновата! Дарственная Алекса на квартиру оказалась подделкой. Вот скотина этот Алекс, всех успел грязью замазать. Спасибо Верунчику, что его утопила. Слушай, Надька, а давай к ней в гости сходим? Ей в ментовке сейчас, наверное, тошно, а мы тут как тут. Мы же подруги. Заявимся с визитом, ей станет легче. Слушай, классная идея.

Катька трещала об этом не переставая, а Инна диву давалась, какой безмозглый молодняк пошел. В тюрьму им сходить будто в кафешку забежать. Да кто их пустит в СИЗО?

— Решено, идем, у меня генерал знакомый есть, он мне не откажет, — объясняла Катька положение вещей.

«Вот тебе и безмозглый… — подумала Инна. — Не безмозглый, а пронырливый. Все на всех уровнях у них схвачено. От кинологов с собачками до генералов с пропусками».

— И правда, надо Верунчика поддержать, — согласилась Надежда. — Я знаю, как трудно быть в одиночестве.

Они ушли, а Инна придумала сногсшибательный план действий. Без предупреждения явиться к Анастасии Назаровне и радостно сообщить, что она догадалась, кто стоит за письмом с угрозой. Что она ее прощает и желает если не мира, то хотя бы перемирия. Наверняка Анастасия оценит такой смелый поступок. Это в ее духе. Если план сработает, она посмотрит на Инну другими глазами, лучше ее поймет. Потом они выпьют кофе и выкурят сигару или трубку мира, как получится. Не будет старуха злиться и расстреливать ее тут же, на месте. Инна ничего не боялась. Сама Раиса предсказала, что ничего опасного ей не грозит. Сверхъестественными силами ей выдан карт-бланш на безоблачное существование, а с ними не поспоришь.

Безумный план так понравился Пономаренко, что она тут же вскочила и бросилась навстречу неизвестности. Она ловко перепрыгивала через лужи, но не учла, что машины несутся как угорелые по таким же лужам. Зазевавшись, попала под раздачу грязной воды из-под колес какой-то легковушки. Результат плачевный — окатило с ног до головы. В таком виде к Анастасии Назаровне не побежишь.

— Идиот! — закричала Инна, чуть не плача. — Скотина! Чтоб у тебя колеса отвалились!

Машина резко затормозила. Потом остановилась. Инна, закрыв рот, наблюдала за действиями водителя. Случай небывалый. Чтоб у нас, при всеобщем дорожном хамстве, водитель решился остановиться после содеянного?..

«Неужели цивилизация докатилась и до нас? — задавала себе вопрос Инна. — Я даже не знаю, как себя вести, если он вдруг начнет извиняться. Да нет, не будет он извиняться. Услышал мои проклятия и идет, чтобы набить физиономию. Это по-нашенски. Это понятно».

Инна непроизвольно нащупала в кармане баллончик с чудо-газом, подарок Артема, брата Надежды. В него она как-то больше верила, чем в извинительные речи водителя.

Тем временем из машины вышел молодой парень. «Явно день-деньской приседает со штангой и на тренажерах качается, — определила Инна. — Такой извиняться не будет. Остается «нашенский» вариант».

И она сжала в кармане единственное оружие — баллон.

— Я дико извиняюсь, — разлепил рот водитель, — дико извиняюсь.

От его извинений, сказанных сквозь зубы мрачным тоном, Инне стало не по себе.

— Ничего страшного, — пролепетала она. Ей показалось, что этого кабанчика никакой газ не возьмет.

— Вы, наверное, куда-то спешили, раз так получилось, я вас подвезу, — предложил водитель.

— Никуда я не спешила, — отбрыкивалась от услужливого водителя Инна. Никогда в жизни она не сядет в машину такого мрачного типа. — Спасибо за заботу.

— Нет. Я виноват, значит, я должен вас отвезти…

— Уверяю вас, вы ничего не должны. Просто впредь замечайте пешеходов и тормозите перед лужами, — не удержалась от нравоучений Инна.

— Она еще учить меня будет! — зло фыркнул кабанчик, подскочил к Инне, без лишних разговоров схватил ее за руку и поволок в машину.

— Что вы делаете? — пыталась сопротивляться Инна. — Я закричу!

— Пасть порву! — коротко пригрозил кабан. И Пономаренко поняла, что он не шутит.

Самое время переходить к обороне. Инна исхитрилась, достала баллончик и брызнула струей газа в физиономию водителя. Тот с удивлением глянул на Пономаренко и, не успев изменить выражения лица, рухнул как подкошенный. К сожалению, рухнул на Инну, как на ближайший «столбик». «Столбик» такого веса не выдержал и подогнулся. Теперь Инна лежала в луже, а на ней — бесчувственный водитель.

В это время зазвонил мобильник. Как раз вовремя.

— Алло, — отпихивая тушу водителя, ответила Инна.

— Пономаренко, ты где? — услышала она голос Коротича.

— В луже, — честно призналась Инна.

— Все шуточки шутишь, — не поверил Олег и обиделся.

— Для кого шутки, а для кого — сермяжная правда.

— Перестань плакаться, — своеобразно пожалел ее Коротич. Было очевидно, что Олег воспринял все как очередной прикол. — Лети к нам. Мы Шпунтика поймали. Он пока молчит, но Ромочка очень старается, так что с минуты на минуту наш горе-киллер заговорит. Ему деваться некуда, Роман свое дело знает.

— Хорошо, сейчас буду, — пообещала Инна. Из лужи пора было выбираться.

Оттаскивая с проезжей части дороги тяжеленного водителя, Инна вспоминала обнадеживающие прогнозы Раисы и злилась на собственную доверчивость.

«Это называется «ничего тебе не грозит»? — чуть не кричала она. — Да он почти меня похитил! Явно собирался убить и труп выбросить на ближайшую помойку! А Раиске это кажется безоблачным существованием! Я, дура, поверила, бдительность потеряла. Кому поверила? Картам? Экстрасенсам? Звездам? Идиотка! А если бы у меня баллончика под рукой не было? Спасибо Артему, вовремя подарил. Вот кого надо благодарить, а не Раиску-ведьму! Оклемаюсь, подсушусь, я ей обязательно позвоню. Посмотрю, как она выкручиваться будет. Как же, с нее как с гуся вода. Оправдается. Что со звезд возьмешь? Скажет, что Меркурий неожиданно зашел за Венеру, или еще какую-нибудь ахинею, и все. Взятки гладки, а меня чуть не убили. Что же теперь с ним делать? Лежит, как бревно».

Инна обшарила карманы налетчика, нашла водительские права. Удивление ее возрастало. Права были выданы женщине, и машина, судя по документам, принадлежала некой Гусевой Наталье Викторовне.

— Ба! Да это бревно, похоже, машину умыкнуло?

Бревно отвечать за свои действия не собиралось, поскольку даже не слышало вопроса. План дальнейших действий созрел мгновенно. Пономаренко решила воспользоваться машиной для доставки собственной, подмоченной в лужах персоны прямо к Коротичу, то есть к отделению милиции. Там и одежду удастся подсушить, и признание Шпунтика услышать, и машину вернуть почти по назначению — ментам. Пусть разбираются. Хорошо бы еще и этого бугая доставить, но он все-таки тяжеловат. По словам Артема, в отрубе ему находиться не меньше часа, потому Инна решила оставить водителя лежать на обочине и при первом удобном случае натравить на него милицию.

Решено — сделано. Инна смело села за руль незнакомой машины и отважно проехала мимо постов ГИБДД.

«Ну и службы у нас хреновые, — торжествуя, подумала она. — Еду на угнанной машине, а они хоть бы хны. Впрочем, возможно, хозяйка еще не хватилась пропажи. Такое тоже может быть».

Когда она заявилась в отделение, Коротич не скоро пришел в себя от удивления.

— Ты смотри, не соврала, — сказал он, порылся в шкафу и выдал ее кой-какую одежонку со своего плеча, припасенную на черный день. — Лужа, судя по всему, была глубокая и лежала ты в ней долго. Пономаренко, неужели с перепоя?

Инна переоделась и с удовольствием сообщила, что приехала на ворованной машине. И машина эта стоит перед входом в отделение. И хозяйские права находятся в бардачке, а ключи от машины лежат перед ним.

Коротич только покрутил пальцем у виска, выражая свое отношение и к Пономаренко, и к ее выходке.

— Клептоманка, — выругался он, схватил ключи и пошел улаживать навороченные Инной дела.

— Да, забыла сказать, меня хотели похитить. Похититель лежит без сознания на обочине около издательства. Ты уж постарайся, Олежек, его найти и расспросить, чего он, собственно, от меня хотел! — вдогонку закричала Инна.

Коротич ушел, а в кабинет заглянул Роман.

— Олег где? — спросил он. — О, Инна Владимировна, что за маскировочка?

— Обстоятельства, — пояснила Инна, развешивая свои джинсы на дверце шкафа. — Шпунтик раскололся?

— Как бы не так. Молчит, собака.

— Ты ему задавал вопрос о Любунчике?

— Не то слово, и задавал и вбивал. — Роман потер кулаки. — Только мычит и глаза таращит. Вот пришел с Коротичем посоветоваться, может, он что придумает.

— Может, я что-нибудь придумаю. — Инна осмотрела себя критически. — Любой урка испугается моего вида. Хочу посмотреть ему в глаза.

Роман засмеялся:

— Если хотите, пойдемте, только не вмешивайтесь в наш разговор.

Шпунтик сидел на стуле и затравленно крутил головой. При виде Романа он собрал глаза в кучку и упрямо сжал губы. Весь вид его говорил: «Убейте меня, ничего не скажу».

— Ну что, Шпунтик, молчишь? — Роман спросил для проформы, как-то устало, не грозно.

Инна поняла, что Шпунтик не расколется, и стала изучать кабинет. Увидела огромный аквариум с большими, в ладонь, рыбами. Залюбовалась ими, постучала пальцами по стеклу. Рыбки вымуштрованно собрались около нее.

— Бедненькие мои, — залепетала Инна, — никто вас не кормит, голодненькие.

Роман посмотрел на нее как на сумасшедшую. Шпунтик заинтересованно повел глазами в сторону аквариума.

— Пираньюшки мои дорогие, вам бы мясца свеженького, давненько вас не кормили, — продолжала причитать Пономаренко.

До Романа кое-что дошло.

— И то правда, Инна Владимировна, последний раз на прошлой неделе кормили. У меня идея. Шпунтик все равно молчит, никакого толку от него нет, так пусть хоть рыбок покормит. Все ж пользу принесет. Для общества он экземпляр вредный, а для хищников — в самый раз.

— Нельзя, Роман, живым человеком пираний кормить, грех это. Они же ему руки в пять минут обгложут и не наедятся. Им его пальцы что крошка хлеба голодному.

— У него две руки. Сначала пусть одной полакомятся, затем другую сунем в аквариум.

— Шутите, начальник? — Шпунтик решил робко улыбнуться. — Кто вам поверит, это незаконно.

— А тебя никто не спрашивает! — грубо отрезал Роман.

— Какие они голодные, — гнула свою линию Инна.

Шпунтик настороженно смотрел на странную бабу, которая сюсюкала с неизвестными ему рыбами.

— Я придумал, сейчас палец ему малость порежем, кровушку пустим — и в аквариум. Пусть рыбки поклюют немного.

— Шутите, начальник? — Шпунтик на стуле нервно заерзал.

— Палец давай! — рявкнул Роман. — Да не бойся, это не больно. Больно потом будет, в аквариуме. Пираньи на кровь, как крокодилы, сбегаются. Они руку в момент сожрут. Я им праздник устрою, если ты, падла, сию минуту не расколешься, что убил девку! Извините, Инна Владимировна, за грубость. Достал он меня. Руку давай!

Роман схватил нож и полоснул Шпунтика по пальцу. Выступила кровь.

— Не верю! — заверещал Шпунтик и уставился на рыб. Те сгрудились в одном месте и застыли среди чахлых водорослей. — Не верю, — повторил Шпунтик шепотом.

Да и как поверить в такое варварство? По морде получить, по ребрам, по почкам дубинкой, сапогом в пах — это понятно. Но чтобы менты начали пытать народ рыбами-людоедами…

— И не надо тебе верить, — спокойно сказал Роман и подтащил Шпунтика к аквариуму. Выдавил из пореза кровь, оценил ее количество, пробурчал: — Вполне достаточно.

— Начальник, нельзя так шутить, — попытался выдернуть руку Шпунтик.

— Стоять смирно! — скомандовал Роман. — Ты морду-то отверни, а то умом тронешься — зрелище не для слабонервных.

Шпунтик, трясясь всем телом, промычал: «Не верю!» — и испуганно отвернулся.

Роман засунул его руку в аквариум и там, в воде, цапнул за палец маникюрными ножницами, которые ему предусмотрительно вручила Инна.

Шпунтик заорал так, что было слышно на улице.

— Я убил! Я убил, — задергался Шпунтик.

— Ты смотри, испугался, — больше всех удивился Роман. — Ну-ка, повтори, что ты сказал?

— Убил! Я девку убил, — послушно прошептал Шпунтик, сунул окровавленный палец в рот и испуганно уставился на рыб-людоедов.

Те, почувствовав свою причастность к великому акту покаяния, буравили Шпунтика круглыми немигающими глазами.

— Вот и славненько, — повеселел Роман. — Сейчас оформим чистосердечное признание, и дело с концом.

— Как скажете, гражданин начальник, — покорно ответил Шпунтик.

— Только учти, Шпунтик, рыбки мои голодными остались, так что не вздумай пургу гнать…

— Понял, гражданин начальник, понял, чего уж тут скрывать. Как на духу признаюсь, я девку убил.

— Кто тебе ее заказал? — не выдержала Инна и вклинилась в допрос.

Шпунтик насупился. Одно дело, когда мент допрашивает и рыбами-людоедами пытает, а другое дело, когда баба непонятная вмешивается. Она и не мент, и не рыба, а какая-то бомжиха в затрапезной одежонке, чего это он должен перед ней душу выворачивать?

— Инна Владимировна, — укоризненно протянул Роман, — терпение надо иметь, человеку сосредоточиться надо, подумать…

На нормальном языке это звучало категоричнее: «Не вмешивайтесь вы, ради бога, в мужские разговоры!» А может, что погрубей и прямолинейней, Инна уточнять не стала. Отступила в тень и только слушала.

— Говори, Шпунтик, все по порядку. Время у нас есть.

— А что говорить? Это девка заказ мне сделала. Ну… это… чтоб я шефа ее убрал подальше, на тот свет. Сговорились мы с ней. Но я же не лох. Вижу, девка под стрессом ходит. Завтра одумается, мне еще спасибо скажет, что не поспешил с выполнением заказа. А бабки нужны были позарез. Что делать? Я аванс взял да и махнул к шефу, к Алексу, на разговор. Все ему выложил, ну, как водится, денег за услугу попросил. Короче, мы с ним эту проблему перетерли. Он за спасение своей шкуры отстегнул капусты, сколько я просил, и отвалил. А утром узнаю, что его замочили. Ну подумай, начальник, не терять же бабки? Девка сама остальную сумму принесла, решила, что это я шефа угробил. Веришь, плакала, когда расплачивалась, трясло ее всю. Что я, лох, чтоб от денег отказываться? Взял бабки — и в кабак. Такая везуха не часто выпадает: и греха никакого за душой, и деньги есть. Да видно, рано обрадовался. Девка, Любкой ее зовут, вдруг на следующий день стала деньги обратно требовать. Кричала, что все ментам доложит. Что я, лох, чтоб бабки отдавать? Ну, это… пришлось пристрелить, чтоб не орала. Поверь, гражданин начальник, вынудила она меня! За горло взяла! Не хотел, как на духу, мамой клянусь, не хотел убивать, заставила, орала громко! Я и отработал деньги.

— Это все?

— Мамой клянусь, все!

— Шпунтик, за тобой все равно должок остался. — Роман недобро ухмыльнулся. — Ты нас с капитаном дважды кинул, помнишь?

— Ну, просто не хотел раньше времени светиться, — стал оправдываться Шпунтик.

— За базар надо отвечать.

— Не спорю, говори, начальник, что надо. — Шпунтик подобрался на стуле и застыл как изваяние.

Инну тоже заинтересовало, куда клонит Роман. Вроде бы Шпунтик во всем сознался.

— Чтоб впредь неповадно было нас обманывать, придется тебе, Шпунтик, все же моих рыбок подкормить малость…

— Пощади, начальник! — заорал Шпунтик и, как подкошенный, упал перед Романом на колени.

Роман выдержал эффектную паузу и, наконец, сжалился над страдальцем.

— Ладно, я подумаю, отправляйся в обезьянник, посиди там, подумай над своим поведением.

Благодарности Шпунтика не было границ. Уходя, он все время кланялся и повторял: «Спасибо, начальник, век не забуду, спасибо!»

Как только за Шпунтиком закрылась дверь, Инна не выдержала и захохотала.

— Никогда бы не подумала, что мирные астронотусы запросто сойдут за людоедов, — отсмеявшись, сказала она. — Ты, Романчик, передай Коротичу, чтобы поберег таких ценных рыбок. Глядишь, в отделении процент раскрываемости преступлений резко возрастет.

Роман прошелся по кабинету. Ласково постучал по аквариуму, нежно поворковал с рыбками и, находясь в прекрасном настроении, достал из сейфа бутылку водки, два стакана и бублики.

— А не выпить ли нам, уважаемая Инна Владимировна, водочки? Мы это заслужили.

— Мы — не знаю, а пираньюшки точно заслужили. Как бедный Шпунтик орал — заслушаешься.

— Мы тоже заслужили по сто грамм. Два преступления совершено — два преступника сидят в камерах. И заметьте, раскрутили мы это дело за очень короткий срок. Это вам не хухры-мухры. Коротич за такую оперативность может еще одну звездочку на погоны поймать, а нам, штатским, придется удовольствоваться водочкой. Что тоже неплохо. — Роман разложил на бумаге бублики и разлил водку по стаканам. — Закуска нехитрая, зато от чистого сердца. Прошу к столу, Инна Владимировна.

Пономаренко не разделяла радость Романа, наоборот, ей стало неспокойно. И как только она попыталась разобраться — с чего бы это вдруг на нее напала тревога, — ей стало очень неуютно жить на белом свете. Ничего нет противнее анатомирования собственных страхов. Еще противней рассказывать о них друзьям, особенно когда друзья ничего не подозревают и находятся в состоянии эйфории от собственных успехов.

Роман светился от предвкушения тяпнуть сто граммчиков за блестяще завершенное дельце. Грех не отметить такое событие тотчас же. Удача может и отвернуться, если не показать, как ее ценят и привечают люди рисковых профессий.

Постояв с поднятым стаканом и покрутив бублик, которым следовало занюхать водочку, Роман понял, что праздника не будет.

— Ну так же нельзя, Инна Владимировна, — простонал он. — Зачем же такой момент портить? Давайте выпьем как люди, отметим событие…

— Какое событие, Романчик? — извиняющимся тоном спросила Инна. Она, конечно, понимала, что обламывает кайф по полной программе, но ничего поделать со своим занудством не могла.

— Шпунтика раскололи… Верунчик сидит… — Роман вздохнул и выпил-таки водку, но уже безо всякого интереса. Даже с некоторым отвращением и с мыслью, что отмечать событие нужно было в компании Коротича, поскольку даже самая умная из баб не способна понять тонкую нервную организацию мужчины и его запросы. Ей раз плюнуть испортить всякое удовольствие…

— Ну и что с того, что преступники уже сидят? Они сами во всем признались, или почти сами, не важно. Они — верхушка айсберга. — Инна пошла в атаку. — А ты задумывался, кто заставил Верунчика сознаться? С чего бы это такая сильная, крепкая натура начала каяться в содеянном?

— Вы еще спросите, отчего Шпунтик сознался. — Роман хрустел бубликом и понимал, что Пономаренко права. И от собственной понятливости даже бублики, которые он любил с детства, горчили.

— Не прикидывайся дурачком! — взвилась Инна. — Кто подкинул Верунчику пленку? Кто позаботился о письмах с угрозами?

Что мог ответить Роман? Он забросил в рот вместо одного бублика два и теперь пытался их побороть.

Вот так, с набитым ртом, ему и пришлось встречать начальство. В кабинет заглянул сам Блинов, которого ехидные подчиненные прозвали Пушкиным — юмор был в том, что, в отличие от любвеобильного тезки, полковник на дух не переносил прекрасный пол. Как всегда, случайно. Все знали о привычке Александра Сергеевича «случайно» появляться то в одном, то в другом кабинете. Ему казалось, что таким образом он успешно борется с разгильдяйством и недисциплинированностью подчиненных.

Так и есть. На столе бутылка водки, два стакана, а в собутыльниках — выскочка журналистка. Ему давно хотелось поставить ее на место, чтоб не мешалась, не встревала и, вообще, в поле зрения не появлялась.

Блинов натянул фуражку на самые брови — признак крайнего раздражения — и рявкнул:

— Убрать посторонних с территории!

Это была его традиционная фраза при виде Пономаренко.

— Здравствуйте, Александр Сергеевич, — с набитым ртом произнес Роман. Получилось не слишком внятно.

— Дисциплины никакой! — продолжал греметь полковник. — С утра лыка не вяжешь!

— Я с утра маковой росинки во рту не держал, — огрызнулся Роман.

Он понимал, что в милиции давно не служит, в подчиненных Блинова не числится и только волею случая и по личной просьбе того же Блинова здесь временно находится. Ничего с ним Пушкин сделать не может и кричит скорее для сбрасывания пара.

— Это что? Водка?! — багровея, нагнетал обстановку Блинов. Он и сам понимал, что разносить в пух и прах в этом кабинете некого, но остановиться не мог.

— Мы закрыли сегодня сразу два дела, — скромно доложил Роман, — и решили немного отметить…

Пушкин на мгновение онемел. Потом более осмысленно покосился на водку.

— Празднуете, значит, — уточнил он. — И какое дело обмываете?

— Как «какое»? — вырвалось у Романа. — То, что вы поручили. По двум убийствам получили чистосердечные признания, так что заслужили не водку, а коньячок.

— Ну вы даете! — Блинов подсел к столу. — Говоришь, чистосердечные?

Роман кивнул.

— Наливай, — приказал Блинов.

Забытая всеми Пономаренко долго оставаться в тени не привыкла. Она вдруг ни с того ни с сего брякнула в спину полковнику такое, что Роман от неожиданности чуть не выпустил из рук бутылку.

— Александр Сергеевич, а вы за что пьете? — резко спросила она. — За то, что приложили руку к одному из убийств?

Блинов выпучил глаза от такой наглости и, как рыба, открывал беззвучно рот, фильтруя ненормативную лексику. А так как окромя мата других слов не нашлось, то пламенную ответную речь от начальства так никто и не услышал.

«Рыбий» эффект изрядно испугал Романа.

— Инна Владимировна, откуда такое обвинение? — вступился за честь Пушкина Роман.

— От простой логики. Восстановим события. Любунчик заказала Шпунтику шефа. Тот работу не сделал, а так как Алекса все равно убили, деньги взял. На этом все бы и закончилось для Любаши благополучно, если бы Александру Сергеевичу не захотелось представить смерть Алекса как самоубийство. Помнишь, Ромочка, мы как раз сидели у Верунчика в кабинете, когда от начальства пришла фальшивка о самоубийстве Алекса? Все стали напиваться на радостях. А Любунчик надралась с горя, потому как поняла, что денежки с нее «струсили» зря. Дальнейшее ты знаешь со слов Шпунтика. Любунчик стала требовать от киллера вернуть деньги, и тот ее пристрелил. Если бы не было дезинформации, Любунчик осталась бы жива. Так что вы, Александр Сергеевич, косвенно виноваты в ее смерти.

Наступила долгая пауза.

— Мы все виноваты в смерти Любунчика, — наконец сказал Роман. — Именно вы, Инна Владимировна, озвучили на фирме версию о самоубийстве Алекса, я помню. А потом долго разговаривали с Любунчиком в туалете.

— Я не снимаю с себя вину, — вспыхнула Пономаренко. — Только теперь я понимаю слова Любунчика. Она все время твердила, какая она дура, что и деньги потеряла, и Алекс умер. А я никак не могла их осмыслить. Но теперь ничего не изменишь. Нет человека.

Инна вздохнула, подошла к столу и залпом выпила из своего стакана водку. Выпила и закашлялась.

Мужчины засуетились. Роман подсовывал под нос Инне бублик, а Блинов участливо постукивал по спине и по-отечески ворчал:

— Ох, женщины, нет чтобы дома сидеть, детей воспитывать, мужа с работы ждать, так они лезут убийства раскрывать и водку глушить. А ни то ни другое толком делать не могут! Ну что, полегче стало?

Инна закивала, захрустела бубликом и вдруг сказала:

— Как страшно… Выходит, Любунчик оплатила собственное убийство?

— Выпьем! — приказал Блинов, и все подчинились.

— Александр Сергеевич, скажите, кто вас попросил об этом одолжении? — не унималась Пономаренко.

— О каком одолжении? — Блинов все понял, но тянул время.

— Кто просил представить смерть Алекса как самоубийство?

— Вот настырная баба, — прошептал он.

— Инна Владимировна, по-моему, мы не вправе задавать такие вопросы начальству. Ему, как известно, виднее.

— Помолчи, Рома, — осадила защитника Инна и выжидательно уставилась на полковника.

Блинов помолчал-помолчал и неожиданно для себя решил удовлетворить просьбу журналистки.

— Дело закончено, — начал он, — теперь можно и карты открыть. Обратились серьезные люди и обосновали просьбу вполне логично. Да и помощь вполне весомую предложили в расследовании. Машину, оборудование для следственной группы.

— Так вот откуда у Романа появилась крутая машина и аппаратура для… — успела вставить Инна, но ее быстро перебили, чтоб она, не дай бог, не стала уточнять детали.

— Это все рабочие моменты. — Блинов улыбнулся. — Просьба исходила от Амалии Никифоровны Медведевой.

— Амалии Никифоровны, — эхом повторила Инна.

Как она раньше об этом не догадалась? Ведь Амалия — фактический владелец конкурирующей фирмы. И естественно, не хотела, чтобы из-за убийства Алекса трепали ее имя. Подозрения могли изрядно подмочить репутацию фирмы. Поэтому Амалия не могла допустить, чтобы все, кому не лень, судачили на ее счет. Она поступила правильно. Если есть возможность уберечь себя от излишних проблем, почему бы не воспользоваться своим влиянием? Кто ж знал, что это приведет к смерти Любунчика? Причина и следствие оказались очень далеки друг от друга.

«Причина и следствие. Причина и следствие», — повторяла Инна про себя, до тех пор пока ее не отвлек Роман.

— Инна Владимировна, вы так глубоко задумались, поделитесь, о чем? — спросил он.

Инна очнулась от наваждения и увидела, что пир закончился вместе с водкой. Бутылка была пуста, Блинов ушел, Роман заваривал чай и с интересом поглядывал на отрешенную Пономаренко.

— А где Пушкин? — поинтересовалась она.

— Он, между прочим, с вами вежливо попрощался, потом покрутил головой и покинул филиал психушки. Не обижайтесь, это его слова. Так о чем вы задумались?

— Роман, ты когда-нибудь пазлы складывал?

— Бог миловал от таких идиотских занятий. Вам чай крепкий?

— Именно таким идиотским занятием я и занималась, — призналась Инна. — И кажется, оно не такое уж бесполезное. Да брось ты этот чай! Поехали, Ромочка, поехали.

— Куда, Инна Владимировна? Я же за рулем сейчас как танк без тормозов. Мы же водку пили.

— Нашел когда напиться! — Инна разозлилась. Она, кажется, наконец-то обо всем догадалась, и теперь, чтобы проверить догадку, ей всего-то нужно проехать несколько километров по городу — и, вот невезуха, не на чем. Абсурд!

— Так есть же повод, — оправдывался Роман.

— Нет у тебя никакого повода, есть только иллюзия. Вот за нее ты и пил. А до истины еще докопаться надо. На такси поедем, за твой счет! — рубанула Пономаренко.

— На такси так на такси. — Покорности Романа можно было удивиться, но Инна не снизошла до удивления.

Ее сжигало нетерпение. Она была готова бежать за последним доказательством, за последним пазлом, чтобы невероятная по сложности и запутанности картина стала законченной.

Роман изнывал от жажды и любопытства. Жажду утолить было легко: он, пока тормозил мотор, успел схватить бутылку минералки, а вот вытрясти из Пономаренко хоть крупицу информации оказалось сложнее.

— Хоть намекните, куда мы едем? — ныл Роман.

— В альма-матер, Ромочка, — бросила кость голодной собаке Инна, и все! Больше никаких объяснений.

Всю дорогу Роман старался разговорить Пономаренко и получал в ответ туманные фразы: «Если нам повезет, мы встретимся с очаровательной женщиной, и все станет на свои места, а пока, что бы я ни сказала, ты мне не поверишь».

Они долго бродили по университету, Инна справлялась о некой Лидии Тимофеевне. Роману это имя ничего не говорило, а неизвестная женщина оказалась настоящим неуловимым привидением — все ее видели, причем вот только что она пробегала мимо, но никто не мог сказать, куда она исчезла в следующую секунду. Изрядно вымотавшись — сказывались-таки водка и жара, — Роман на одном из этажей остановился и, вытирая пот, взмолился:

— Пристрелите меня, Инна Владимировна, мы уже десятый круг даем без результата. Давайте остановимся и просто подождем эту Лидию, рано или поздно она пробежит мимо. Поверьте, есть и такой способ охоты: сидеть в засаде и ждать зверя.

— Согласна, — простонала Инна. Она и сама подустала. — Но какова старушка? Десять лет назад ее так же невозможно было поймать. Ничего не изменилось. Придется ждать ее около кабинета. Жаль, хотелось инсценировать случайную встречу, ну уж ладно, как-нибудь отобьемся.

— Что значит «отобьемся»?

Инна засмеялась:

— Лидия Тимофеевна очень любит поговорить со старыми знакомыми. Одно дело, когда столкнулись неожиданно, перебросились мимоходом парочкой фраз и разбежались. А уже если ты пришел специально, значит, время есть, тогда держись, она наговорится всласть и не отпустит, пока не заговорит вусмерть.

— Понял. Я изображу приступ белой горячки, вы только моргните, когда начинать.

По длинному университетскому коридору бежала старушка. Она вклинивалась в поток студентов, как ледокол. Все расступались, и почти все, здороваясь, вежливо кланялись.

— Репетируй поклон, Ромочка, она это любит, — приказала Инна.

— Кто? Мы ждем эту фурию?

— Именно ее. Только она на факультете все знает, все помнит, но не всем сообщает. Так что придется постараться старушке понравиться.

— Пока не поздно, может, шепнете, что мы от нее хотим узнать?

— Поздно, пора кланяться.

Старушка поравнялась с Пономаренко, та с готовностью согнулась пополам и бодренько проскандировала:

— Здравствуйте, Лидия Тимофеевна!

Тимофеевна, не останавливаясь, промчалась мимо, но потом, видно, до нее дошло, кто с ней поздоровался. Она резко развернулась, подбежала к Пономаренко и недоверчиво потрогала ее за руку, будто проверяя целостность и правдивость картинки.

— Лидия приветствует Инну! — напыщенно сказала она. — Тьфу! Чувствуешь, как пошло звучит? То ли дело у древних: «Сенека приветствует Луцилия!» Какая красота, какое благозвучие, какая гармония! А перенеси это на нашу почву? Кажется, то же самое, но слух отнюдь не ласкает. Перечитываю сейчас письма Сенеки, получаю истинное наслаждение. В каждом письме пульсируют мысли философа. У меня возникает давно забытое ощущение, будто разговариваю с умным человеком. Слушай: «Глупо умирать от страха смерти. Пусть приходит убийца — ты жди! Зачем ты спешишь навстречу? Зачем берешь на себя дело чужой жестокости? Завидуешь ты своему палачу, что ли? Или щадишь его?»

Лидия Тимофеевна наблюдала за реакцией слушателей. Пономаренко чуть не грохнулась в обморок. Она, когда получила голубой конверт с цитатой из Эдгара По, малодушно решила, что лучше выброситься из окна, как Лика Медведева, чем попасться в лапы Червей-победителей. Как престарелая профессорша угадала ее настроения?

— Ты, конечно, еще не задумывалась о смерти. Я уже в том возрасте, когда прислушиваются к мудрецам, — продолжила Лидия Тимофеевна. — Они не категоричны, могут сами себе противоречить, но интересны тем, что с ними проходишь весь процесс размышлений на тему жизни и смерти. Вникни: «Жизнь не всегда тем лучше, чем дольше, но смерть всегда чем дольше, тем хуже. Ни в чем мы не должны угождать душе так, как в смерти. Лучшее из устроенного вечным законом то, что он дал нам один путь в жизнь, но множество — прочь из жизни. В одном не вправе мы жаловаться на жизнь: она никого не держит. Тебе нравится жизнь? Живи! Не нравится — можешь вернуться туда, откуда пришел».

— Лика сделала свой выбор, — прошептала Инна. — Вы ее оправдываете?

— Я сразу поняла, зачем ты пришла. — Лидия Тимофеевна покачала седой головой. — Видно, пришло время вспоминать Лику.

— Вы не подскажете тему дипломной работы Лики? — спросила Инна. Именно за этим она и пришла в родные стены, и только Лидия Тимофеевна, научный руководитель Лики, могла помнить такие подробности из их студенческой жизни.

Старушка закивала:

— Я так долго об этом помнила, что теперь забыть не могу. Да и обстоятельства не дают мне забыть. Все время кто-то напоминает. Лика занималась творчеством Эдгара По. «Мотивация жизни и смерти в рассказах Эдгара По» — так звучала тема ее дипломной работы. У меня тоже есть к тебе вопрос: нужен ли тебе был ответ? Ты уверена в этом? Сенека утверждает, что знание никому не достается случайно.

— Не знаю, Лидия Тимофеевна, — честно призналась Инна. — Но все равно, спасибо за память.

— Ты заходи, Инночка, почаще. Читала о некоторых твоих громких делах. Забегай, поговорим не спеша. Сейчас тороплюсь на ученый совет, извини. Бегу.

— А вы, Инна Владимировна, говорили, что от нее придется отбиваться. Очень вежливая матрона. Ответила четко и ясно и отпустила. Только вот я не пойму, что нам дает ее ответ? Какая разница, чем занималась какая-то Лика десять лет назад?

— Лика Медведева — дочь Амалии Никифоровны, — ответила Инна. — Десять лет назад она покончила жизнь самоубийством, выбросилась из окна.

— Ну и что? Я, конечно, сочувствую Амалии Никифоровне, но…

— Роман, у меня есть план: поехали к Амалии, там все и выясним. Мне она не откажет во встрече.

— Чувствую себя как в фильме «Тупой и еще тупее». Ничего не понимаю. Снизойдите, пожалуйста. — Роман умоляюще сложил руки. — Хотите, я сейчас на колени плюхнусь?

Студентки, пробегающие по коридору, стали откровенно «зависать» и нервно похихикивать. Им явно нравился мускулистый торс Романа и совершенно не нравилась стоящая рядом мымра. «И он на нее чуть ли не молится! Чем она его взяла? Может, он плюнет и обратит внимание на меня?..»

— Роман, не доводи будущих журналисток до истерики. Уходим, пока тебя не выкрали. Все объясню по дороге.

Сыщик воспрянул духом. Он снова ловил такси, а Инна договаривалась о встрече. Амалия Никифорова не обрадовалась настойчивости Пономаренко, но и не отказала. Сошлись на том, что Инна приедет сейчас же, но ненадолго. Амалия сослалась на то, что ей необходимо принимать лекарства и отдыхать строго по часам.

— Я предполагаю, что Амалия — именно та главная фигура, которая стоит за всеми событиями. Это ее дьявольский план воплощается в жизнь, — открыла карты Инна, как только они с Романом оказались в машине.

— Зачем же тогда она обратилась к Блинову? — опешил Роман.

— Это легкий вопрос. Она знала, что Алекса убила Верунчик, и вы должны были это раскопать. Она делала все, чтобы помочь поискам. Вы с Коротичем хорошие оперативники, рано или поздно добрались бы до убийцы, но Амалия не хотела ждать и довела Верунчика до признания.

— Чего ждать? — тупо спросил Роман. Он не верил ни одному слову Инны и не скрывал своего настроения.

— Ждать власти. Ждать удовлетворения своих амбиций, ждать кайф от исполнения собственных желаний. Это же бешеный кайф. Пойми, она развлекалась, она играла человеческими судьбами, как Бог. Не удивлюсь, если она признается, что чувствовала себя Демиургом. Да она, припоминаю, уже говорила об этом, только я была не готова понять ее слова. Слушала и не понимала. У Амалии после смерти дочери остался один смысл в жизни — разыгрывать народец и подпитываться его страхами, его адреналином, его метаниями.

— Все это чушь! — не выдержал Роман.

— Нет, Ромочка. Амалия больна, ей нужен психиатр. Теперь только я понимаю, что она так и не смогла оправиться после гибели Лики. Все, буквально все, чем занималась Амалия эти десять лет, было посвящено памяти дочери. И выродилась эта деятельность вот в такую мерзость. Лика изучала творчество Эдгара По, так?

— Предположим, — буркнул Роман.

— И пожалуйста: на головы тех, кого знала Амалия, посыпались письма с отрывками именно из Эдгара По. И письмами, которые потрепали немало нервишек, дело не ограничилось. Вспомни, как закопали живьем Серпантинова. Ты же сам его откапывал, ты видел, в каком он был состоянии. Представь себя на его месте! А Верунчик? Она тоже прошла через розыгрыш под названием «Бочонок амонтильядо». Именно такой рассказ есть у мрачного По. Кстати, сейчас проверим и мое письмецо с намеками на смерть и Червей-победителей, которые с удовольствием будут обгладывать мои кости.

Под хмурое молчание Романа Инна стала звонить Василисе Илларионовне.

— Как идут поиски источника? — спросила она.

— Инночка Владимировна, я перечитала все стихи Эдгара По. Мне кажется, я знаю их наизусть, но вашего фрагмента среди них нет.

— Нет, говорите?

— Вот видите, — встрял Роман. — Вся ваша теория лопнула. Ваше письмо другое.

— Мое письмо я уже разгадала, — отмахнулась Инна и продолжила разговор с Илларионовной: — Проверьте, есть ли у нашего писателя рассказ с названием «Лика» или «Ликея». Мне кажется, что у него нечто подобное было.

— Но это же проза, а у вас в письме стихи, — устало, как ребенку, начала объяснять Илларионовна и вдруг закричала: — Как я раньше об этом не подумала! У По иногда встречаются стихи именно в рассказах. Сейчас, сию же минуту проверю. Я перезвоню.

— Жду, уверена, что я права.

— Я сыщик, Инна Владимировна, я привык доверять только фактам, — упрямо гнул свою линию Роман, — только доказательствам. Причем вещественным, которые можно пощупать, увидеть. А у вас, извините, все на уровне чувств, подсознания. Для меня это филькина грамота, а не доказательства. По-вашему выходит, что Амалия свихнулась на почве гибели дочери и стала всех испытывать на прочность. Может, она считает, что Лика покончила жизнь самоубийством, начитавшись Эдгара По? И теперь проводит над всеми эксперименты: кто еще не выдержит и полезет в петлю? Вы это хотели сказать?

— Не так прямолинейно и не так заоблачно, — уклончиво ответила Инна. — Учти, Амалия — фактический владелец конкурирующей фирмы. Она вполне могла разработать план по уничтожению Алекса и его предприятия, чтобы стать на рынке монополистом, единовластной хозяйкой.

— А Серпантинов ей зачем понадобился?

— Возможно, ей приглянулся «Испанский дворик». Амалия любит этот ресторан.

— Ну а вы? Зачем вам подсовывать голубые конверты?

— Не знаю. Я не на все вопросы знаю ответ. Скорее всего, я единственная из ее окружения, кто помнит Лику… Впрочем, не знаю. И еду, чтобы узнать.

— Так она нам все и скажет! Доказательств у нас никаких. Одни психологические заморочки…

— Есть одно вещественное доказательство, дохлое, но осязаемое.

— Какое? — заинтересовался Роман.

— На моем письме эксперты нашли частички сигарного пепла. Помнишь? Я, грешная, сразу заподозрила Анастасию Назаровну, матушку моего Серпантинова. Уж очень я ей не нравлюсь. У меня так обида кипела внутри, что я и не раздумывала долго, кто еще курит сигары. Напустилась на того, кто больше всех насолил. А ведь Амалия тоже сигары любит.

— Согласен. Это единственное нормальное доказательство, но действительно дохлое. Сигарного пепла кто угодно мог подсыпать. Так что остаются только туманные навороты…

— Я и не считаю его доказательством, — отмахнулась Инна, — для тебя говорила. Мне и так ясно, что это Амалия, Ромочка, именно потому, что у нее больна душа. Знаешь, такие люди иногда сами хотят, чтобы кто-нибудь догадался об их злодействах. Может, угрозами она хотела меня подтолкнуть к ее разоблачению? Она надеялась, что я умнее и соображу значительно раньше. Но я оказалась такой тупой, что меня пришлось подстегивать угрозой еще одного розыгрыша. То есть мне изначально был предназначен пьедестал Фемиды, и она, как могла, воздвигла его, а я взбрыкивала и никак не хотела на него взбираться.

— Нет! — заорал Роман, вконец запутавшись. — Это слишком заумно для моих мозгов, пощадите, Инна Владимировна!

— Мало того, Романчик, я могу предсказать сценарий нашей встречи, — безжалостно продолжала Пономаренко. — Мы приедем, а она уже абсолютно готова к нашей беседе. Ее признание будет коротким и болезненным, а потом…

— Что «потом»?

— Потом? Потом мы умрем. Может быть, и Амалия вместе с нами, — тихо сказала Инна, и Роман подскочил на сиденье как ужаленный.

Мало того, они и не заметили, что водитель такси не на шутку увлекся их содержательным разговором и на последних словах Инны от неожиданности резко вильнул в сторону. Не часто встретишь пассажиров с такими дикими заявлениями.

— Ну вы, блин, даете! — выругался он. — Артисты, што ли? Роль репетируете?

— Артисты, шеф, артисты, ты давай рули и не отвлекайся, — отбрил его Роман.

Зазвонил телефон и ненадолго разрядил обстановку. Действительно ненадолго — пока Инна не закончила разговор.

Звонила Василиса Илларионовна и сообщила, что Инна была права. Есть у Эдгара По рассказ с названием «Лигейя», и именно оттуда взят отрывок стихотворения:

— Вы не могли бы кратко пересказать его? — тихо попросила Инна.

— Да, конечно. Красивую, умную, загадочную деву по имени Лигейя полюбил молодой человек и назвал ее своей женой. Но счастье их было недолгим. Она умерла. Но перед смертью она сочинила стихи, вы догадались, что именно они были присланы вам, Инночка Владимировна, в письме. Молодой человек был безутешен до тех пор, пока не встретил другую женщину и не полюбил ее. Но вскоре и эта жена стала чахнуть и при странных обстоятельствах умерла. Он рыдал над ее телом в склепе целую ночь, а под утро покойница, укрытая саваном, вдруг встала, муж взглянул на нее и вдруг увидел черные, томные, безумные очи своей потерянной любви — госпожи Лигейи.

Василиса Илларионовна замолчала. Роман вытер испарину со лба и спросил:

— А как мы должны умереть?

— Не знаю. Но думаю, что Амалия Никифоровна уже позаботилась об этом.

— Чертовщина какая-то, — прошептал Роман. — Умеете вы нагонять мистику. Тьфу! Вы того, Инна Владимировна, со мной ничего не бойтесь, — стал хорохориться Роман. — У меня с собой оружие, ежели чего, отобьемся. Не из таких ситуаций выпутывались. Вы, главное, мне верьте…

И тут машина резко затормозила.

— Ну вы, блин, даете! — выругался водитель. — Все! Я вас дальше не повезу. Выходите из машины! — приказал он и вытащил из-под сиденья монтировку.

— Повезешь как миленький! — рявкнул Роман. — Куда скажем, туда и повезешь!

— Да я вас в милицию сейчас сдам! — не унимался водитель.

— Я сам милиция! — рассвирепел Роман.

Конечно, можно было и не злиться так на простого водилу. Но у Романа бушевало в крови такое количество адреналина, что удерживаться в рамках приличий он не мог и не хотел. Ему было не по себе, что он так раскис от пономаренковских страшилок. Водитель со своими «взбрыками» подвернулся очень кстати. Вот на ком можно отыграться и восстановить подмоченную минутной испариной репутацию.

После короткой перепалки и нескольких «пассов» водитель стал шелковым и под бдительным оком Романа вез своих чокнутых пассажиров по заданному маршруту без жалоб и предложений.

Амалия ждала их в гостиной. Насупленная и неприветливая — ни дать ни взять пушкинская «пиковая» графиня.

— Что сегодня за день? — стала причитать Амалия. — Племянничек явился без приглашения. Болтун. Ничего дельного не сказал, а времени отнял массу. Зачем приходил, непонятно. Бабу завел. Пришел доложить, что хочет жениться. На ком?! Она его так омерзительно обзывает, фу! Слепец! А вам что это вздумалось наносить визиты?

Амалия строго посмотрела на Пономаренко. Намек был понятен: ходят тут всякие, отвлекают от важных дел.

Инна выдержала взгляд. А Роман? Роман стоял как вкопанный перед странным портретом. Казалось, он и не слышал вступительных речей.

— Кто это? — не ко времени и не к месту вдруг спросил он.

— Это портрет моей дочери, — недовольно поджав губы, ответствовала Графиня.

Инна тоже удивилась бестактности Романа. Она видела этот портрет Лики десятки раз, но никогда не смела заводить о нем разговор.

— Ваша дочь? Это которая… самоубийца?

— Роман! — не выдержала Инна и прикрикнула на сыщика.

— Молодой человек, вы ведете себя скверно! — не осталась в стороне и Графиня.

— Извините, но холст очень странный, он напоминает…

— Холст как холст, — отрезала Амалия. — Инна, кого ты привела? Я дурно себя чувствую и не намерена разговаривать на больные темы. — Она вдруг потеряла терпение и на последних словах истерично взвизгнула.

Роман не обращал никакого внимания на женщин. Он чуть ли не обнюхивал портрет Лики.

— Я знаю, что это, — заявил он, и по лицу Амалии пошли судороги.

— Болван! — заорала она и пошла на него с кулаками. Такой разгневанной Инна никогда ее не видела. Она испугалась, что старуху хватит удар.

— Это не холст. — Роман отпрыгнул от Амалии и, буравя ее глазами, прямо в лицо выдохнул: — Это человеческая кожа. Уж я-то в этом понимаю, поверьте! Вы нарисовали портрет своей умершей дочери на человеческой коже! С какого трупа вы сняли кожу?

Амалия остановилась. Лицо ее посерело, она сморщилась, как сушеная груша.

— Это кожа моей Лики, — прошептала она еле слышно. Но в комнате стояла такая тишина, что этот шепот прозвучал как набат.

— Теперь я верю всему, что говорила Инна, — в свою очередь сделал неуместное признание Роман. — Это вы пугаете всех письмами, где цитируете любимого писателя вашей дочери. И получаете от этого удовольствие!

И тут Графиня стала смеяться. Жутким потусторонним смехом.

Роман замолчал и на всякий случай ощупал пистолет.

Амалия прекратила истеричный смех, повернулась к Инне и отчетливо прошипела:

— Я хочу, чтобы эта гнусная гадина убралась с моих глаз, слушать таких подлостев я больше не желаю, а ты иди за мной.

— Да, конечно, я согласна, — покорно ответила Инна.

«С чем это она согласна? — спросил сам себя Роман. — С тем, что я гнусная гадина?»

Женщины удалились в другую комнату, но Роману казалось, что за ним кто-то наблюдает. И он стал осматривать стены. Ему ли, опытному сыщику, не обнаружить камеру наблюдения?

— Не тревожься за своего спутника, — сказала Амалия, как только они остались одни. — Он занят важным для него делом и нам мешать не будет.

Пономаренко больше тревожилась за себя.

— Я встречалась с Лидией Тимофеевной, — сообщила она Амалии, ни на секунду не выпуская ее из виду. — Она напомнила мне тему дипломной работы Лики.

Амалия устало потерла виски.

— У Эпикура есть два блага, из которых слагается высшее блаженство: отсутствие боли в теле и волнения в душе, — оборвала ее Амалия. Слова были совсем из другой оперы, и это показалось Пономаренко очень подозрительным. — Мое же тело терзают боли, а душу — волнения. Как ты думаешь, легко ли мне живется на белом свете?

— И вы решили развлечься? — вырвалось у Инны.

Раздражало все. Инна злилась на себя, потому что теперь, когда настало время серьезного разговора, у нее куда-то исчезли все правильные, нужные слова. Она никак не могла собраться с мыслями и четко изложить Амалии суть своих обвинений.

Раздражала Амалия, которая, как казалось Инне, играла роль несчастной и больной, слабой женщины. А ведь таковой ее никогда никто не видел. Амалия могла скрутить в бараний рог любого, кого она записывала в ряды врагов.

«Ну вот, опять трет виски, вот-вот от слабости в обморок грохнется, и мне придется бегать вокруг нее, причитать и приводить в чувство. Притворщица!» Инна отвернулась.

— Полчаса назад мне нужно было принять лекарство, врачи настоятельно рекомендуют придерживаться режима, — поделилась Амалия, начисто проигнорировав выпад Инны.

— Лидия Тимофеевна хорошо помнит, что Лика изучала творчество Эдгара По.

— Эх, дорогуша, ты безнадежно глупа, — вздохнула Амалия. — Подойди поближе, посмотри мне в глаза, смотри, смотри внимательно… Разве может мать осквернить память дочери дурными поступками?

Инна отшатнулась. В глазах Амалии были боль, усталость, тоска и никакого азарта, никакого намека на огонь.

Графиня усмехнулась, прикрыла глаза и принялась открывать пузырек с таблетками.

Состояние Инны не поддавалось описанию. Она была раздавлена. Вся ее стройная система доказательств и психологических обоснований разлетелась в пыль от одного взгляда матери, потерявшей ребенка.

Амалия Никифоровна наконец выполнила рекомендации врачей: положила в рот пару таблеток и запила их водой.

— Иди, дорогуша, и поищи серого кардинала в другом месте. Найдешь — я помогу с ним справиться. Все говорит за то, что он тебе не по зубам. Больно хитер и изворотлив, но попытайся, ты упрямая и…

Что хотела добавить Амалия, неизвестно. Лицо ее вдруг посерело, она закашлялась и стала задыхаться.

Инна закричала. В комнату влетел Роман с пистолетом в руке. Не разобравшись в ситуации, он мог запросто пристрелить Графиню, которая, выгнувшись и вытянув шею, отчаянно боролась за глоток воздуха. Ведь он изначально был настроен защищаться от хозяйки дома.

— Ромочка, врача, скорее, — запричитала Инна, — Амалия задыхается.

Роман, как конь в стойле, замотал головой, ничего не понимая.

— Что у вас тут произошло? — спросил он, пряча оружие.

— Врача вызывай, — приказала Инна, — потом все объясню.

Она бросилась к Амалии:

— Чем я могу помочь?

Амалия, теряя сознание, просипела:

— Племянник, племянничек… — Ей тяжело дались эти слова. Они забрали остатки сил, и Амалия потеряла сознание.

Врачи прилетели, будто на вертолете, и мгновенно развернули бурную деятельность. Суетились, словно вокруг президента.

Инна успела тихонько, не привлекая внимания, изъять со стола таблетки и положить их к себе в карман.

— Ну что там? — налетел на нее Роман с расспросами. — Она сама траванулась, да? Вы, Инна Владимировна, ее к стенке прижали, она и сломалась? Ничего, врачи ее промоют, в чувство приведут, а мы тут же повяжем…

— Да при чем здесь Амалия? — вскричала Пономаренко.

Бедный Роман так и застыл с открытым ртом.

— Э-э-э, — наконец обрел он дар речи, — вы же сами говорили: психология, доказательства, душа, опять же таки, больная… Я, как портрет дочери увидел, сразу поверил…

— Ну и зря поверил!

Роман замолчал надолго.

— С вами не соскучишься, — протянул он. — И что же вас убедило, что она не виновна?

— Глаза, — просто ответила Инна. — Ее глаза.

— Ну, знаете, не ожидал от вас такого!

— Напрасно ты, Роман, сомневаешься. Глаза — это зеркало души. Вспомни Шпунтика. Почему я догадалась, что рыбки его напугают до смерти?

— Откуда я знаю? — огрызнулся Роман. Он понял, что сейчас его снова начнут грузить психологией, и боялся, что убедят.

— Кто такой Шпунтик? Преступник. Он с милицией привык сосуществовать. Знает все ваши приемы и готов к ним. Готов, что на допросе его будут бить сапогами, кулаками, ну и так далее. Он психологически готов и выработал защиту. Ничего бы ты своими ментовскими методами из него не выдавил. Ты знал, что делать, он знал, как защищаться. Это своего рода симбиоз. А вот пираньи — это нечто совершенно незнакомое. Он был не готов к рыбам-людоедам, я увидела это по его глазам. Если бы ты достал нож и стал резать его руку по частям, поверь, Шпунтик бы не раскололся. Это входило в его стереотип поведения ментов с такими парнями, как он. Пираньи же напугали его до смерти. Им он и раскололся. Чистая психология.

— И что теперь делать будем? — Роман старался не зациклиться на словах Пономаренко. Еще, чего доброго, придется со всем соглашаться, да он уже почти согласился, и такая податливость ему ужасно не нравилась.

— Думать. Думать, где мы ошиблись, когда пошли по неверному пути.

— Мы?! — иронически хмыкнул Роман. — Я у вас как собачка на поводке. Куда хозяйка пожелает, туда и тащит.

— У тебя хорошая память, Роман. Припомни, пожалуйста, наш разговор с Лидией Тимофеевной.

— Подсластили пилюлю, да? — Роман улыбнулся. — Говорили о письмах Сенеки, она их читает. О жизни и смерти…

— Дальше.

— Дальше перешли к Лике Медведевой, ее дипломной работе.

— Что было перед этим?

Роман нахмурился, потер переносицу и стал методично бормотать:

— Профессорша: «Я сразу поняла, зачем ты пришла, видно, пришло время вспоминать Лику». Вы спросили о дипломной работе. Профессорша: «Я так долго об этом помнила, что теперь забыть не могу. Да и обстоятельства не дают мне забыть. Все время кто-то напоминает. Лика занималась творчеством Эдгара По…»

— Стоп! — прервала Инна. — Вот что мы упустили при разговоре с Лидией Тимофеевной. Ее слова: «Я так долго об этом помнила, что теперь забыть не могу. Да и обстоятельства не дают мне забыть. Все время кто-то напоминает». Она явно мне намекнула, что дипломной темой Лики еще кто-то интересовался. Совсем недавно. А поскольку я не обратила на это внимания, хитрая лиса промолчала. Зачем, если знания не нужны, говорить лишнее?

— Как с вами сложно, — вздохнул Роман. — И кто теперь под подозрением?

— Я должна поговорить с Лидией Тимофеевной, а ты, Роман, позвони племяннику Амалии, Эдуарду Петровичу, она хотела его видеть.

Как ни старался Роман прислушаться к телефонному разговору Пономаренко, ему не удалось разобрать ни единого слова. Только монотонное бубнение. Он уже и не надеялся самостоятельно решить головоломку. Но желание узнать, кто заварил столь хитроумную кашу, толкнуло его на действия, несовместимые с правилами приличия. Он подкрался к Пономаренко и стал подслушивать. Разочарование — вот все, что он получил. Отдельные слова «да», «да», «нет», «да» не могли приоткрыть завесу тайны.

— Роман, да ты подслушивал? — поразилась Инна.

— Кто это? — задал единственный вопрос сыщик.

— Догадайся с трех раз! — в отместку ответила Инна, и Роман взвыл.

— Сжальтесь, Инна Владимировна, на кого указала Лидия Тимофеевна?

— На мертвеца, — загадочно изрекла Пономаренко. — Единственное, что я могу для тебя сделать, сыщик Роман, — это взять с собой. Но такси опять за твой счет.

— Пустяки, — отмахнулся Роман, — я готов нанять самолет, лишь бы быстрее…

Водитель такси попался сверхосторожный и сверхмедлительный. Как такой динозавр смог выжить в бешеном ритме городских улиц — загадка! И эта загадка, на беду, досталась Роману.

— Куда ехать? — спросил водитель.

— Прямо, — уклончиво ответила Инна.

— И рысью, — добавил Роман.

— Рысью так рысью, — согласился водитель.

На второй минуте до Романа дошло, что тридцать километров в час — это не похоже на рысь, и он стал нетерпеливо подгонять водителя. На что получил обстоятельную лекцию на тему безопасности дорожного движения с расхожими истинами: «Тише едешь — целее будешь!»

Пономаренко не принимала участия в перепалке. Ее занимали дела поважнее. Она обнаружила слежку.

Огромный черный блестящий джип прилагал немало усилий, чтобы удержаться за ними на черепашьей скорости. Диссонанс между его возможностями и реальностью был настолько велик, что джип невольно привлекал к себе внимание. Казалось, что в потрепанных «Жигулях» едет чудак хозяин, а на джипе разместилась охрана, которая не смеет обогнать затрапезную колымагу.

— Роман, за нами хвост, — порадовала сыщика Пономаренко.

Роман отвлекся от препирательств с водителем и очень удивился, когда понял, что Пономаренко права.

— Ведут внаглую, открыто!

— А что им остается делать? С нашей-то скоростью за чужими спинами не спрячешься.

— Отец, а ну, сбавь обороты! — приказал Роман. — Больно быстро едем! Как бы в ДТП не влететь!

Водитель не поверил собственным ушам. Неужели ему удалось обратить молодых людей в свою веру? Неужели он так доходчиво объяснял?

«Жигули» сползли на двадцать километров. Джип медленно вывернул на левую полосу и скрылся из вида.

— Ну вот, а вы говорили — хвост, — облегченно вздохнул Роман.

Но он рано обрадовался. Через пять минут джип снова появился в поле зрения. Просто он рванул вперед, успел сделать порядочный круг и вернулся на свое место позади «Жигулей». Выпустил пар, размял «застоявшиеся» колеса — и опять в строй.

— Боюсь, что, как только мы свернем на тихую улочку, нас перестреляют как куропаток, — прошептала Инна.

Водитель, к счастью, ничего не услышал.

— Что делать будем?

— Звонить Коротичу.

Инна достала мобильник.

— Олежек, миленький, — запричитала она, — прикрой нас. За нами следят, и морда у джипа очень неприятная. Роман того же мнения. По-моему, из нас хотят сделать решето.

Нельзя сказать, что Коротич обрадовался просьбе, но все же обещал через полчаса устроить засаду преследователям в тихом, удобном для разборок месте. Все, что требовалось от водителя «Жигулей», — подтянуть свою развалюху в нужное место к нужному времени.

За выполнение условий взялся Роман. Он перелез на переднее сиденье, и бедный дедуля никак не мог взять в толк, чего это его заставляют ехать то быстро, то медленно, то через проходные дворы, а то и вовсе по тротуару. Джип тупо повторял все маневры.

Наконец машины подъехали к заброшенному пустырю.

— Тормози, отец! — приказал Роман. — И если хочешь жить, ложись на сиденье и замри.

Инну просить не надо было. Она сама шустро согнулась и постаралась поглубже зарыться между сиденьями. Роман достал оружие и приоткрыл стекло.

Джип бесшумно остановился чуть поодаль.

«Хоть бы Олег успел», — подумала Инна.

— Началось, — комментировал события Роман, — выползают. Один, два, три… Пушки у них слабоваты. Где же наши орлы? Никого не видно. Хорошо маскируются, научились. Лишь бы не опоздали. А то у нас бывают такие случаи. Пробки на дорогах опять же… Нестыковки… Начальство может вмешаться. Спросят у Олежека: «Кого спасать? Пономаренко? А кто такая Пономаренко? Журналистка? Эта та, которая Блинова допекает? Пусть сама выкручивается…»

— Роман, заткнись! — прошипела Инна из своего окопа. — Это у тебя на нервной почве? Лучше скажи, как там наши преследователи себя ведут.

— Как, как! Окружают. Сейчас палить начнут. А Олега не видно. Черт! Пожалуй, я первый начну, хоть одного да успею уложить.

— Прекрати истерику! Ждать! — постаралась как можно строже приказать Инна, не поднимая головы. Звук получился задавленным и на командирский не тянул.

— Уф, слава богу! — вздохнул Роман и сполз под сиденье, вытирая пот. — Ребятушки появились. Пусть теперь сами разбираются. Нам надо сидеть тихо.

Дальше началось нечто страшное. «Джиповские», вопреки здравому смыслу, не захотели слушаться «спецназовских» и оружие не сложили, а предпочли сопротивление. Или это спецназовцы первыми решили пострелять? Инне из-под сиденья разобраться было трудновато. Пальба длилась недолго и прекратилась внезапно.

Первым зашевелился Роман, и то потому, что открылась дверца и голос Коротича возвестил о завершении «конца света».

— Ты, Инночка, убийцу на свою голову всегда найдешь, — начал он с обвинений. — И кто на этот раз тебя решил пристрелить? Иди смотри.

Инна, с трудом разминая мгновенно затекшие конечности, выползла из машины и с удовольствием потянулась.

— Благодарю, Олежек, — кокетливо сказала она. — Ты не представляешь, как приятно, когда тебя спасает настоящий мужчина.

— Ну, кому ты теперь на больную мозоль наступила? Инна, кажется, мы уже раскрутили эти дела. Верунчик сидит, Шпунтик сидит, кто еще остался на свободе?

— О, капитан, ты отстал от жизни. — Из машины выполз Роман. — Тут такие события… Теперь мы с Инной Владимировной ищем тех, кто придумал этот план. И кажется, кому-то наши замыслы не нравятся. Верный признак, что мы на правильном пути.

— Роман, тебе противопоказано долго общаться с Пономаренко…

Инна осмотрела поле боя. «Джиповские» лежали на земле мордами вниз. Так и должно быть. Мордам грызть землю не нравилось. Один из них все время норовил приподняться и тотчас же получал по ребрам увесистым ботинком. Инна узнала непокорного бугая. Именно этот атлет пытался утащить ее в машину.

— Олег, одного знаю, — доложила она. — Начни расспросы с него. Мне нужно знать имя заказчика.

— Ишь чего захотела!

— А ты, Олежек, попробуй один приемчик, — смеясь, посоветовал Роман. — Я тебя сейчас научу, что делать.

Наконец из стареньких «Жигулей» решился показаться и хозяин. Он осторожно потрогал руками асфальт и только после того, как убедился, что он не на самолете, выпал из машины.

— Ну что, отец, поехали? — предложил Роман.

И получил в ответ забористый мат. Старик жаловался, что после пережитого стресса у него и руки и ноги дрожат и за руль он в таком состоянии не сядет.

— Ну тогда я не побрезгую покрутить баранку твоей колымаги, — объявил Роман. — И без возражений! — прикрикнул он, видя, что водитель готовится к ответной речи.

— Девчонки, давайте выпьем за Верунчика. Наш гуманный суд, как только узнает, какой сволочью был Алекс, просто обязан ее оправдать. Давайте выпьем! — Зита разлила абсент по стаканам.

Выпили. Девичник был в разгаре.

— И за Любунчика надо выпить. — Надежда прослезилась. Она после больницы часто плакала. Только подумает о чем-нибудь грустном, так слезы и на подходе. Нервы.

— Любунчика жалко, — вздохнула Катерина. — За что ее убили?

Надежда встрепенулась. У нее была собственная теория.

— Алекс подонок! — прошипела она. — Все из-за него!

Марина подняла стакан с абсентом.

— Тяпнем, девки, абсентику, и больше об этой обезьяне ни слова. У нас вся жизнь впереди, мы же не будем тратить ее на черт-те что?

Выпили, и Зита разлила по третьей.

— Опять пьют! — услышали они недовольный голос. Все как по команде повернулись к дверям. Ни дать ни взять террариум на шухере.

На пороге стояли Пономаренко и Роман.

— Не-не-не! — закричала Катерина. — Мужикам входить нельзя! У нас девичник. И вообще, мужики все…

— Сволочи! — хором гаркнул подвыпивший коллектив.

— Я вас за дверью подожду, — попятился Роман. — Зря мы сюда приехали. Опоздали. Они уже налакались. Какой серьезный разговор может быть? Что у них спросишь?

— А мы и на трезвую голову ментам ничего не собираемся рассказывать, — полезла в бутылку Катерина. — А на пьяную можем и поколотить. Девки, давайте мужика побьем, отведем израненные души!

— Если что, я рядом буду, — скороговоркой отбарабанил Роман и скрылся.

— Инночка, садись, — приказала Зита.

— Что празднуете? — поинтересовалась Пономаренко. Она пришла докапываться до истины. И даже обрадовалась, что все действующие лица в сборе и уже навеселе. То, что нужно. Не зря же народная мудрость гласит: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Инна внимательно изучила порозовевшие от алкоголя лица и, ни к кому, собственно, не обращаясь, провозгласила:

— Амалия осталась жива.

— Выпьем за Амалию! — залихватски проскандировала Катька. Ей уже было все равно, за кого пить, был бы повод, а впрочем, можно и без повода. А тут какая-то Амалия жива осталась. Значит, кому-то повезло. Чем не радость? — Ур-р-ра, Амалия!

Никто и ухом не повел. Все дружно приступили к очередной порции.

Только Зита-всевидящая на последнем глотке спросила:

— Эта Амалия наш человек?

Инна понюхала абсент, скривилась и стакан отставила, чем вызвала активное недовольство компании. Об Амалии уже никто не вспоминал. Появились дела поважнее, извечный вопрос: «Уважает она нас или нет?»

— Не могу я пить! — отбивалась Пономаренко. — Мне нужна трезвая голова.

— Зачем? — Удивлению Катерины не было предела. — Мы собрались, чтобы все забыть, а на трезвую голову это не получится. Значит? Значит, Инна, я тебя, конечно, уважаю, но тут тебе делать нечего! — рубанула она, и все согласно закивали.

Реакция у Пономаренко была, мягко говоря, странной. Вместо того чтобы подчиниться воле коллектива и опрокинуть рюмашку абсента, чем наглядно продемонстрировать свое уважение, она открыла рот и опять ляпнула нечто непонятное:

— Голубоглазого атлета, между прочим, повязала милиция и теперь допрашивает. — Журналистка медленно обвела глазами присутствующих. — С пристрастием допрашивает, — добавила она, вспомнив фокус с рыбками-людоедами.

Пономаренко еще на подходе сюда вычислила, к кому, собственно, она идет за истиной. Но ей не хотелось говорить в лоб, не хотелось, закусив удила, гневно выбрасывать обвинения напрямик. Она жаждала психологической игры. Хотелось уловить настороженный взгляд, нервный жест, поймать неверный ход, продиктованный паникой. Ей были нужны хотя бы косвенные доказательства собственной правоты. Ну не может человек быть таким непробиваемым!

— К черту голубоглазых атлетов! — митинговала Катька. — А он точно голубоглазый? — все же заинтересовалась она и задумалась.

Наступила пауза.

И в эту паузу снова вклинилась Инна со своими загадочными и ненормальными, с точки зрения большинства, словами.

— И Эдику недолго осталось гулять на свободе. Ведь это он подменил таблетки? Как только его возьмут, он все скажет как миленький.

И тут, наконец, она поймала взгляд, которого так ждала. Взгляд был молниеносным и торжествующим. Взгляд буквально орал: «Ни черта он не скажет! Дохлый номер!» Неожиданно Инна поняла, почему эта женщина так уверенно держится.

— Я знаю причину твоей уверенности, — выпалила она.

Пономаренко смотрела в окно. Казалось, журналистка разговаривала с воробьем, который сидел на ветке. Для всех она выглядела как человек, у которого только что поехала крыша.

Компания притихла. Даже Катерина молча грызла ломтик лайма — и ни гугу.

— Ты думаешь, что мужики будут молчать как рыбы… — в полной тишине произнесла Инна. — Каждый из них уверен, будто он отец ребенка, которого ты ему родишь. Согласна, гениальный расчет. Беременность — лучший кляп для мужика.

Надюнчик охнула, закашлялась и снова заплакала.

— Но молчать они будут до тех пор, пока не узнают, кто настоящий отец. А я знаю все.

Тут Пономаренко блефовала. Она только предполагала, но это могло оказаться и правдой.

— Знаю и, поверь, открою им глаза. Ведь настоящий отец ребенка — Алекс. Ты этого неродившегося младенца уже ненавидишь! Поэтому и используешь его в темных делишках. — Инна отвернулась от окна и посмотрела на потолок. — Мерзко придумано, но действует. Змея ты, хитрая и злобная.

— Недооценила я тебя, журналисточка, — прошипела змея, сбросив маску невинности.

— «Беременная крыса»! — ответила на вызов Инна.

— Коварная Шамирам, — обрела дар речи Зита-всевидящая. — Как я раньше не догадалась?

— Марина, — пискнула пораженная Катька, — в чем они тебя обвиняют?

— Зря я тебя не придушила. — Марина игнорировала всех, кроме Пономаренко. — Но ты не сомневайся, Червь-победитель еще коснется твоего гниющего тела.

Марина смахнула со стола недопитую бутылку с абсентом. Та упала на пол, не разбилась, завертелась и покатилась прямо Надюнчику под ноги.

Надюнчик завизжала, будто на нее летела граната, и вскочила.

— Сидеть на своих местах! — рявкнула Марина. Она достала из сумочки револьвер и буднично положила его рядом с косметичкой. Потом хладнокровно стала подкрашивать губы.

— Воинственная Шамирам, — прошептала Зита.

— Ты единственный технарь из всей компании. Только ты могла управиться с установкой скрытых камер на квартире Катерины. Ты приходила туда, чтобы забрать пленку с убийством Алекса. Потом смонтировала ее и подбросила Верунчику, чтобы заставить ее во всем признаться. И письмо с угрозой заточить Верунчика в колодец и разрезать пополам — твоих рук дело. Психологически все продумано верно. Верунчик сломалась. Тебя нет на снимках с последним днем Алекса, потому что снимали твои люди. Кто? Уж не тот ли голубоглазый атлет? И зачем ты их подбросила Надюнчику? Знала о ее слабых нервах. Знала, что Надюнчик была на квартире у Алекса. Знала, что она, несчастная, испугается и, если тебе повезет, всю оставшуюся жизнь проведет в психушке.

— Говоришь много, подруга. Ну ничего, у меня есть крюк, на котором я тебя подвешу за задницу. — Марина злобно улыбнулась «окровавленным» ртом. — А я спокойно уйду отсюда.

— За дверью караулит Роман, — напомнила Инна.

— Что Роман? Он твоего Серпантинова не спасет. Только я, слышишь, только я знаю, где он зарыт…

Пономаренко побледнела. Действительно, за всеми этими погонями и разоблачениями она не задумывалась, почему Серпантинов ни разу ей не позвонил. Некогда было.

— Я тебе не верю, — выдохнула Инна.

— В отличие от тебя у меня есть доказательства. — Марина откуда-то извлекла мобильник, помахала им в воздухе и сказала: — Поиграем? Звони Серпантинову, ты же его номер знаешь.

Инна трясущимися руками достала телефон и позвонила. Все загипнотизированно не могли глаз отвести от серебристого кусочка пластмассы в руках Марины. И когда тот откликнулся на звонок Инны заливистым моцартовским «Турецким маршем», испуганно ахнули.

— Убедилась, подруга? Ой, смех на лужайке, да и только. Ну в чем ты можешь меня обвинить? Алекса укокошила Верунчик, Амалию отравил глупый пупсик Эдик, Любунчика пристрелил жадный Шпунтик. Я-то тут при чем?

Инна глотала воздух ртом и никак не могла вдохнуть полной грудью. Внутри засела колючка и не давала дышать.

— Ты соучастница, — выдохнула она с трудом.

— Ой, смех на лужайке. Это Алекс все придумал. Он раскопал и Эдгара По, и сумасшедшую дочку, и просто решил немного поиграть с Амалией. Пощипать ей нервишки. Уж очень она его достала своей властью. Он придумал розыгрыш с письмами. И Серпантинова он закопал. Знал, что Амалия с ним знакома и очень любит посещать его «Испанский дворик». И тебя, дуру, привлек. Все вы друг друга знали. Чистейшей воды розыгрыш. Алекс — злодей гениальный.

Инне наконец удалось справиться с собой. Она глубоко вдохнула. Стало немного легче.

— Ты так правдиво насаживала свою руку на кактус, когда узнала, что Алекс якобы мертв… Так сыграть невозможно…

— Гм… а я и не играла. Вот тогда я единственный раз испугалась, что этот говнюк сдох не вовремя. Я бы вовек не отмылась. — Тут Марина перестала улыбаться и изображать из себя хозяйку положения.

Лицо ее передернуло судорогой гнева. Она схватила револьвер. Руки ее подрагивали, а голос сорвался на истеричный крик:

— Чтоб ты сдохла, Пономаренко! Такой гениальный план испортила! Я, я! Я все придумала. Заставила Верунчика убрать Алекса! Ты должна была только догадаться, что письма с угрозами и цитатами По — дело рук больной на голову Амалии. Которая покончила бы с собой, не выдержав твоих «разоблачений». Мне осталось бы только возглавить обе фирмы. Пупсик Эдик и моргнуть бы не успел. И никто бы никогда ни о чем не догадался. Ты! Ты, журналисточка, разрушила мое будущее. Чтоб ты сдохла!

Дуло револьвера подползло на уровень головы, и Инна испугалась. Если эта истеричка спустит курок — конец.

— Где Серпантинов? — спросила Инна. — Скажи — и уходи. Никто тебя не тронет.

Марина застыла. Она боролась с собой. Ей хотелось выстрелить, убить Пономаренко, но тогда впереди только тюрьма…

Марина зарычала от бессилия и опустила оружие.

И тут зазвонил телефон. Все вздрогнули. И больше всех испугалась Инна. Это ее мобильник взорвал тишину. Она медленно поднесла его к глазам. Номер был незнакомым.

— Кто это может быть? — спросила она.

— Инночка, ты где? — услышала Пономаренко родной голос. — Представляешь, у меня мобилу украли, вот только что добрался до телефона.

Инну затрясло, она застонала, засмеялась, заплакала — и все это одновременно. Серпантинов испугался и лепетал в трубку, как он ее любит и что он сейчас приедет, и приставал с вопросами, где она, почему плачет, кто ее обидел.

А Инна не могла произнести ни слова. Она прекратила разговор, перестала нервно смеяться, вытерла слезы и, глядя прямо в лицо Марине, бросила:

— Все! Это твой последний розыгрыш, гадюка! — И без паузы, не помня себя, заорала: — Роман! На помощь!

Марина вздрогнула и выронила револьвер. На него, как коршун, спикировала Зита. Она прикрыла оружие своим телом, а Марина от бессилия завыла.

Роман, влетев в комнату, не разобрался в ситуации и бросился на гадалку. Та заверещала:

— Не ту хватаешь. Марину вяжи, Марину! Марина закрыла глаза и без сил опустилась на стул.

— Алешенька, миленький, любименький, родненький… — Инна не переставая обнимала его, целовала, прижимала к груди и никак не могла остановиться.

От такого бурного проявления чувств Серпантинов оторопел. Он глупейше улыбался, млел от удовольствия и никак не мог сообразить, что произошло и отчего это всегда сдержанная Инна так бурно реагирует на его появление, а девчонки все как одна ревут, то ли от радости, то ли от зависти.

— Инночка, что случилось? — наконец придумал Серпантинов вопрос.

Пономаренко прижалась к нему, радостно вздохнула и вдруг предложила:

— Девчонки, а давайте напьемся! Только не абсент! Упаси боже! Час абсента закончился. Алешенька, ты нас приглашаешь?

— Ну конечно! Мы будем пить красное риохское вино. Что может быть лучше красного риохского?