Чаша бытия

Посвящается Н. В. Султановой

Действующие лица

О н — мужчина лет пятидесяти или несколько более.

О н а — не слишком модно одетая тихая женщина, лет пятидесяти или несколько менее.

Действие происходит в наши дни в Ленинграде.

Старая ленинградская квартира. Время стерло прежнюю планировку, но кое-что все-таки осталось от старины: необычно высокие потолки, двустворчатые двери, ампирные окна в дубовых рамках с бронзовыми ручками.

В центре сцены — непривычно просторная пятиугольная кухня, переделанная из громадной передней; здесь всего два столика, над ними — полки с посудой, по табурету у столика и газовая плита. Около одного столика — большой холодильник, на другом — маленький, он стоит прямо на столике. По правую сторону от центра сцены видна часть одной комнаты: кресло, столик журнальный из чешского гарнитура, на ковре «два на полтора» — новехонький торшер; вся эта радость и благополучие современного быта сверкает полировкой и яркими красками на фоне светлых обоев. Слева от центра белеет высокая дверь, ведущая в пустую комнату. Еще левее видна часть комнаты в густо-синих обоях, стол и кресло карельской березы, старинная лампа на столе; все это сильно поободрано, поцарапано, но вполне еще прилично. Поздний вечер, горит настольная лампа. У стола в кресле сидит о н а. В ее поведении сейчас заметна некоторая напряженность, она то кладет сумочку на стол, то сует под мышку. Встает, летящей походкой приближается к двери и замирает, прислушиваясь; характерным для нее легким касанием включает верхний свет, открывает задвижку и дверь: темный длинный коридор, огибающий пространство кухни, тишина. Она покидает свое убежище, идет по коридору, зажигая по пути свет: освещается коридор, потом кухня. Она проходит дальше и оказывается перед массивной дверью, щелкает выключателем. Легкими движениями проверяет дверной замок, постояла, послушала…

Звонит телефон. Своей летящей походкой она торопится к телефону, бережливо гася всюду свет. Телефон стоит на тумбочке около двери в ее комнату и теперь освещен падающим только оттуда светом.

О н а (по телефону). Да, я слушаю!.. Нет! Нет! Никто и не звонил и не появлялся!.. (Тоном сожаления.) Ну подумай! (Смотрит на часы.) Еще полчаса подожду и отправлюсь ночевать к Кате. Правда, уже двенадцатый час, но у него же нет ключей! Я не могу человека оставить на улице, как ты понимаешь… А?.. Да, конечно… Да… Да… Нет, одна я здесь не останусь, Мариночка, что бы ты мне ни говорила… Не воспитывай меня, пожалуйста, я все равно ничего с собой не могу поделать, ты хорошо это знаешь… Я не сержусь, я просто нервничаю. Если он не появится, я должна буду ночевать у Кати… Ни за что, ты и так две ночи из-за меня спала на раскладушке. Хорошо, я позвоню. (Кладет трубку. Входит в комнату справа от кухни, включает торшер, находит радиодинамик, включает его. Выходит в коридор и вдруг, проходя мимо кладовой, толчком открывает дверь и щелкает выключателем.)

Звонит телефон.

(Берет трубку.) Нет! Нет, Катюша, не приехал… Ну подумай!.. Да… Да. Откуда-то из-под Луги… Как будто работает, не знаю, не могу тебе сказать точно… Звонила… Звонила на вокзал, узнавала. Сказали — поезд давно пришел… Может быть, на автобусе? Но какой ему интерес — он железнодорожник, у него бесплатный проезд!.. Да… Да… Да, Катюша, придется, наверное, ночевать у тебя. Только, пожалуйста, ничего заранее не приготовляй! Ты больна, лежи и не вставай, я тебя очень прошу. Хорошо?.. (Смеется.) Ну спасибо за признание, я тоже. Я все сделаю сама… Да я ни в чем не уверена!.. Знаю, что он брат мужа моей соседки Анны Степановны. Пока она в отпуску, он поживет в ее комнате. Правда, он брат бывшего мужа!.. Да… Женат, у него взрослая дочь, и вообще как будто вполне приличный мужчина!.. А?.. Да нет, как будто не пьющий, а там кто его знает.

Звонок в дверь.

Кто-то звонит!.. Ну конечно, так не открою! (У двери.) Кто там?

В е с е л ы й г о л о с з а д в е р ь ю. Пахомий Гудков!

О н а. Ну наконец-то! (Открывает дверь.) Здравствуйте! Входите, пожалуйста, Пахом Николаевич!

О н (входит, в черном костюме, с чемоданом). Нет, извиняюсь, Пахомий! (Подает руку.) Здоровеньки булы!

О н а. Здравствуйте, здравствуйте, с приездом. Я вас ждала и уже волновалась.

О н. А че зря волноваться?

О н а. Проходите, Пахомий Николаевич. Я сейчас. Я говорю по телефону! (Идет к телефону.)

Он начинает снимать около входной двери ботинки.

(По телефону.) Да… Он… Все в порядке. Что делать, боюсь одна… Катюша, покойной тебе ночи… (Видит, что он снял ботинки.) Боже мой! Нет-нет, это не тебе. (Кладет трубку.)

О н. Ну вот, хочешь не хочешь — прибыл.

О н а. Очень рада. (Улыбается.)

О н. А почему, извиняюсь, смех?

О н а. От радости!

О н. А-а. Глядите — не хуже других. Куда проходить?

О н а. Вот комната Ани. Вы надолго к нам?

О н (входит в комнату). Да чтобы не соврать, с недельку думаю пожить…

О н а. Очень хорошо! Я и дверь открыла, и свет зажгла, и радио включила.

О н. Полный сервис. Та-ак. (Выходит из комнаты.)

О н а. А это ваша вешалка. (Смотрит на его ноги.) Зачем же вы разулись?

О н. Я привык, нормально. (Завернул еще раз в комнату. Радостно, как будто встретил старого знакомого.) А-а! А у Нюры, смотрю, ковер по записи! Такой же, как у нас. Точно такой! А почему на лето не прибрала?

О н а. Оставила в вашу честь!

О н. Как же, родные все-таки…

О н а. Вы что же так задержались, Пахомий Николаевич? Аня мне сказала, что вы будете раньше!

О н. Я вообще, знаете, ехать не хотел. (Входит в комнату с чемоданом.) Чего мне учиться в пятьдесят два года! Я и так все знаю… а об остальном догадываюсь.

О н а. Это повышение квалификации или совещание?

О н. Да вроде того. Семинар! По технике безопасности движения. (Входит в переднюю.) А я так скажу насчет техники безопасности: с людьми надо поаккуратнее! Теорией тут не возьмешь, тут не возьмешь, тут совесть надо иметь.

О н а. У вас какая же должность?..

О н (шутит). На руководящей. Диспетчер я.

О н а. Ну подумайте. Да, но семинар семинаром, а если есть возможность поехать в Ленинград…

О н. Во-во, тонко подмечено. Да я бы не поехал, хоть начальство меня и уговаривало, а вот дочка! Та, знаете, сразу настропалила, открыла глаза. (Снова ушел в комнату.) В институт она у меня поступает — надо одеть! Получше.

Звонит телефон.

О н а. Извините. (Берет трубку.) Да, я слушаю!.. Да, все благополучно… Нормально!.. Спасибо, Марина. Позвони ко мне в библиотеку… До завтра!.. (Кладет трубку. Подошла к двери его комнаты.) Пахомий Николаевич! Вы ведь не были у Ани в этой квартире? Я вам сейчас покажу, где ванна и все остальное. Вы, наверное, с дороги захотите помыться — пожалуйста, мне вы не помешаете.

О н (вышел к ней в переднюю). А другие?

О н а. А никого больше нет, мы одни с вами. Вы и я.

О н (показывает на дверь). А тут кто?

О н а. Никого. Сосед переехал, комната стоит пустая.

О н. И давно?

О н а. Да уже полгода.

О н. Ну чудеса. Почему, извиняюсь, не займете? Почему пропускаете?

О н а. Мне не нужно. У меня с сыном две комнаты. Достаточно.

О н. А сын где? Спит?

О н а. Он в Мурманске, учится на механика торгового флота.

Звонят с перезвоном часы в ее комнате.

О н. Что это? Часы?

О н а. Да.

О н. Посмотреть можно?

О н а. Пожалуйста.

Он проходит в комнату. Пауза.

О н (возвращаясь). В Германии, во время войны… встречал вроде этих. Да-а. У Анюты я бывал на той квартире, когда она еще с Петькой жила. И чего мужику не хватало, чего хвост поднял…

О н а. Может быть, чаю хотите?

О н (смотрит на нее, думая о своем). Да. Эх, сколько баб зря пропадает поодиночке. Но… и мужиков не виноватю. Не виноватю, и все. А почему — не скажу.

О н а. Я мужа Анны Степановны никогда не видела.

О н. Ну ничего. Сын выучится, в загранку сходит — обновите свою мебель! Тоже станет не хуже, чем у Нюры. (Уходит в комнату.)

О н а. Обновить? Зачем же, прекрасная мебель.

О н (из комнаты). Ладно-ладно, не обижайся! Жить надо как следует… хочешь не хочешь! (Достал из чемодана бутылку вина.) Ну, соседка, будем чай пить! Если, конечно, возражений нет.

Она ушла на кухню, поставила чайник на плиту.

(Из комнаты, громко.) Помрешь — оставить нечего!

Она поставила на столик справа чайную чашку, подумав, прибавила стакан. Гасит свет перед входной дверью, возвращается.

(Входит со стеклянной банкой.) Грибочки — свежающие!

О н а (на пороге комнаты). Пахомий Николаевич…

О н. Аюшки!

О н а. Чайник на плите, не забудьте. Покойной ночи! (Закрывает дверь.)

О н (вышел в переднюю). Соседка! Ты куда же?! (Подошел к двери, постучал.)

О н а. Мне завтра рано вставать, покойной ночи!

Он молча постоял, подождал… Выключил газ под чайником, погасил свет в кухне и в передней, сел у себя в кресле, зевнул…

На следующее утро.

Он в майке, в полосатых носках, в черных брюках, в руке — бумажка с номерами телефонов. Звонит по телефону.

О н. Депо?.. Это кто?.. Гвоздареву мне!.. Нету? А это кто?!

Гудки отбоя. Снова набирает номер.

Дээлтэ?.. Это что?! Пассаж?.. Женская одежда! Кримплен есть?!. А что-нибудь есть?.. Нету ничего?!. Был? Вчера?! Але-але!

Гудки отбоя.

Пропустил. (Снова набирает номер.) Синтетика?!.. Кримплен есть?!. Дают?!. А-а, уборщица… Что за шутки на производстве!

Гудки отбоя. Снова набирает номер. Выходит из своей комнаты о н а, в ситцевом халате.

О н а. Доброе утро.

О н (с трубкой в руках). Ну и грубияны у вас тут в Ленинграде!

О н а (идет по коридору). А вы с ними повежливее.

О н. «Повежливее». Они обязаны! Соседка! Соседка! Спросить хочу.

Она молча оборачивается к нему.

А что это у Анны вещи какие-то мужские попадаются? Она что, с кем-нибудь живет?

О н а. «Живет»? (Пожимает плечами.) Анна Степановна мне как-то ничего об этом не сообщала. (Ушла.)

О н (негромко). Селедка. (По телефону.) Депо?!.. Пожалуйста, слышите?! Пожалуйста, мне Гвоздареву!.. Еще не пришла?!. Пожалуйста, мне насчет курсов повышения — когда и куда?!. Так!.. Так!.. Понял… Буду! Гудков моя фамилия! (Кладет трубку и снова набирает номер.) Депо?.. Не-не! Дээлтэ?.. Хорошее что есть?! Ждете чего-нибудь хорошее, пожалуйста!.. Так!.. Так!.. Понял! Понял, говорю!

Гудки отбоя. Появляется о н а, в руках полотенце.

О н а. Ну как спалось на новом месте? Еще раз доброе утро.

О н. Доброе утро! Сказали — к десяти!

О н а (улыбаясь). Куда, в Дээлтэ?

О н. Нет, на курсы. А с этим делом так, что телефоном не добьешься — бегать надо, хочешь не хочешь.

О н а. Ну так хоть город посмотрите. А то ведь один Дом торговли да Пассаж. Вот и все впечатления. (Ушла к себе.)

Он было снова стал набирать номер, но бросил, ушел к себе, надел рубашку, галстук, вышел в переднюю. Выходит она, одета в светлый летний костюм.

О н (надуваясь). Не знаю, где были вы, а я, чтоб вы знали, зимой сорок первого был здесь, на фронте.

О н а. Ну подумайте. (Набирает по телефону «время», сверяет свои часы.)

О н. И нередко ходил по этому городу пешком. Правда, больше ночью.

О н а. А я здесь в блокаду жила, работала на заводе… Рядом со мной, в этой, пустой теперь, комнате, две недели лежал покойник, муж моей прежней соседки. (Ушла в кухню.) Вам чаю или кофе? Вы что утром пьете?

О н. Не надо. Поем в городе. (Приблизился и стал в дверях.) Ну и как же дальше с этим… мужем?

О н а. Потом она его похоронила. Вот булка, сыр, масло…

О н. В армии мы, конечно, такого не пережили, как блокада…

О н а. Но вы, наверное, пережили другое, может быть, и пострашнее…

Теперь они сидят несколько боком друг к другу, каждый у своего столика.

О н. Ну это да, бывало…

О н а. Так что, Пахомий Николаевич, нам с вами считаться бедами не стоит, у каждого их достаточно. А город посмотрите все-таки…

О н (прерывает). Да ведь это как? Деньги есть, а купить чего-нибудь оригинальное — не купишь! Особенно для женщин.

О н а. Вы и в женских вещах разбираетесь?

О н. А чего тут разбираться? Где очередь — там и становись, не ошибешься. Народ знает, за чем стоять.

О н а. Ну подумайте. Мне и в голову не приходило! (Смеется.)

О н. Живете в центре.

О н а. А если очереди не будет, а продается что-нибудь стоящее?

О н. Об этом зря мечтать, между нами говоря. Пока что такое — забота завтрашнего дня. (Идет к огромному кухонному окну, смотрит вниз.) Ну и дворик у тебя. Оборотная сторона медали.

О н а. Да. И по ночам так плохо освещен!

О н. Я тут вчера поплутал. Сюда — тупик, туда — мусорные баки, опять сюда — ворота железные на цепи. Даже смешно.

О н а. Да-да! Я-то уж знаю! (Посмеиваясь.) Страшновато, Пахомий Николаевич, в позднее время я стараюсь не ходить!

О н. А что, бывает?

О н а. Нет, пока не слышно, но боюсь. Вообще, должна вам, Пахомий Николаевич, признаться, я очень многого боюсь! (Смеется.)

О н. Боюсь, это так. Психоз. Вон в блокаду же не испугалась.

О н а. И вот что интересно: в самый момент опасности я очень спокойна, совершенно спокойна. А потом дня два не могу прийти в себя, просто болею от пережитого. Ну подумайте!

О н. Ты, наверное, по культуре работаешь? Меня-то не боишься, соседка?

О н а. Нет, не боюсь! (Смеется.)

О н. А теперь почему смех?

О н а. Потому что меня зовут Наталья Владимировна.

О н. Ну и что?

О н а. А то, что вы не знаете и не спрашиваете.

О н. Так представилась бы! Вообще-то тут вы правы, маленькая ошибка.

О н а. А работаю я в библиотеке Академии художеств, в отделе гравюр.

О н. Я так сразу и понял.

О н а. Сходите в какой-нибудь музей, мы с вами потолкуем, обсудим…

О н. Пойдем, поглядим. Проверим!

О н а (после паузы). Их поздно проверять, они давно все уже умерли!

О н. Я так, вообще. (Встает.) Ну, пора мне.

О н а. Вы сыты, Пахомий Николаевич?

О н. Спасибо. Да вроде да! (Мнется.) Ну, я это… Зайду тут все-таки. В какой магазин ближе?

О н а. Правильно, именно с утра и загляните. И народу поменьше и товара побольше! Дээлтэ совсем рядом, направо по улице, и Пассаж недалеко.

О н (улыбаясь). Да?

О н а (так же). Да, конечно!

О н. Вот какое у вас чудно́е лицо: вечером, как приехал, подумал: ей тридцать пять; утром — нет, сорок пять. А сейчас поговорили — опять на тридцать пять потянуло!

Смеются.

О н а. Будет вам, Пахомий Николаевич, идите. И мне пора. Вот вам ключ от входной двери.

О н. Давай. Я, может, среди дня заскочу.

О н а. Вы такой же хозяин, приходите когда хотите. До свидания, до вечера. (Ушла с сумочкой под мышкой.)

Третий день вечером.

Горит свет у него в комнате. Слышны звуки музыки, передаваемой по радио. Пауза. Входит о н, в плаще.

О н (окликает). Не пришла?

Тишина. Вошел, снял башмаки, надел новые тапочки. Прошел на кухню, постоял у темного окна, посмотрел вниз. Зажег свет на кухне, поставил чайник на плиту. Прошел к себе, потом вышел в переднюю, открыл дверь в пустую комнату. На фоне освещенного светом уличных фонарей окна темнеет высокая стремянка. Щелкнул выключателем — свет не зажегся. Вернулся к себе, вывернул из торшера лампочку, влез на стремянку, ввернул лампочку. Щелкнул выключателем — комната заливается светом. Пауза. Часы пробили три четверти. Звонит телефон.

(Берет трубку.) Але!.. А ее нет! Але, але?.. А что передать?.. Ладно.

Снова подошел к кухонному столу, посмотрел во двор, сильно приблизив лицо к стеклу. Вдруг срывается с места, рысит к входной двери, выскакивает, возвращается, сбрасывает тапочки, сует ноги в ботинки и уходит. Через некоторое время появляются она и он. На ней синяя блузка и серая юбка умеренной длины.

О н а. Я так хорошо сейчас прошлась! Квартира моих знакомых — на канале Грибоедова… Оттуда пешком, через Мойку, на Герцена и домой! А вы как тут, Пахомий Николаевич, не скучали?

О н. Да я гляжу: нет и нет, нет и нет!

О н а (видит тапочки). Дивные тапочки.

О н. Да, приобретение… Пантолеты.

О н а. Как? Пантолеты? Ну подумайте! (Смеется.) Дочка не звонила?

О п. Звонила. Сдала! Третий экзамен сдала!

О н а. Молодец. (Идет к себе.)

О н (расставил руки). Стоп, красный свет. Сначала будет чай!

О н а. Да я только что пила. Я же из гостей!

О н. Ничего, еще один стакан войдет.

О н а. Ну хорошо, спасибо, ставьте чайник. Я сейчас иду.

О н. Давно кипит!

О н а. Иду-иду. (Увидела свет в пустой комнате.) Батюшки, какая иллюминация!

О н. А пусть погорит.

О н а. Ну пусть, пусть. (Посмеиваясь.) Нам после ремонта еще и счетчик не поставили! (Ушла к себе, зажгла настольную лампу.)

Он достал из большого холодильника коробку с пирожными, поставил чашки, разложил на тарелке нарезанную колбасу. Не может решить, как ему быть: то ли все это оставить на своем столе, то ли перенести на ее столик, то ли разделить пополам. Потом пирожные, колбасу и хлеб ставит на ее столик, на своем оставляет одну чашку. В то же время она у себя в комнате застилает белой скатертью стол, достает чайную посуду, ставит еще один стул.

О н а (выходит на кухню). Знаете, Пахомий Николаевич, так приятно идти домой, когда кто-нибудь есть! Сейчас подхожу к нашему дому, гляжу — у вас в окне свет.

О н (тоном шутки). У нас.

О н а (улыбаясь). Ну хорошо. У нас.

О н (широкий жест). Вот — пожалуйста.

О н а. Какая роскошь! Жаль, что я сыта.

О н. Да разве это еда!

О н а. Ну все-таки. Несите ко мне, скатерть уже на столе. Чашки не берите. Это возьму я, а это — уж вы как-нибудь.

О н. Возьмем, все возьмем. Тут и брать-то всего ничего, подумаешь, урожай! Я сегодня чуть-чуть красной икры не купил. Опоздал.

Перешли к ней в комнату.

Она. Садитесь сюда. Только осторожнее, Пахомий Николаевич, оно сломано. Теперь он сидит, а она хлопочет у стола. А мы там, где я была, тоже прекрасно посидели, поговорили…

О н. Выпили, закусили…

О н а. Ну конечно, и выпили и закусили. Среди гостей был один юрист, рассказывал разные всякие вещи…

О н. Что, про суд, что ли?

О н а. Да не совсем. Ешьте, Пахомий Николаевич, угощайтесь! (Смеясь.) Только что я была вашей гостьей, а теперь вы у меня в гостях!

О н. Поем, поем, можешь не уговаривать. (Смотрит на стену.) А это что, откуда такая картина?

О н а. Это картина очень хорошего художника. Конечно, копия, но старая. Вот пойдете в Эрмитаж — увидите оригинал!

О н. А что это я не пойму, про что она? Религиозная?

О н а. Ну, как вам сказать… Изображено рождение Христа. В корзине — младенец, слева — Мария…

О н. Понятно, понятно. Вам тут какая-то Мапа или Капа, не понял, звонила.

О н а. Мапа! Мапа! (Смеется.) Мы ее так зовем с детства. «Мапа — Папа». Дивные пирожные. А какой эклер! Это где же вы купили, в «Севере», на Невском? Только там они такие.

О н. А шут его знает. Ходил-ходил по твоему городу. Еле ноги приволок. Насмотрелся — во!

О н а. Ну подумайте.

О н. Я дочке обещал: сдаст — съездит в Ленинград, дам денег.

О н а. А я сегодня и о вас немножко рассказывала, Пахомий Николаевич!

О н. Это про что же, извиняюсь?

О н а. Как мы с вами подружились!

О н. Взяла бы меня с собой в гости. Я бы им такого порассказал! У них бы уши торчком встали. Я знаешь сколько в своей жизни перевидал! Твоему юристу и не снилось.

О н а. А мне, кстати, не понравилось, как он рассказывал. Довольно зло и все время посмеивался каким-то дурацким смехом.

О н. Во-во, такой тебе насудит!

О н а. Когда он ушел, я прямо сказала: мне ваш юрист не нравится. А Вера, моя приятельница, и ее муж говорят: «Он интересный человек!» А что значит — интересный? Да, вот я их так и спросила. И они мне толком не ответили. А вы, Пахомий Николаевич, кого считаете интересным?

О н. А сам себя! Чем не молодец? Волос — во, ни одного седого! Не злой, не жадный, на работе всегда первый! Что еще? Руки? Хоть часы, хоть паровоз — разберу и соберу по винтику!

О н а. А утюг? У меня утюг не работает…

О н (от души смеется). Утюг! Ух, чуть от смеха не свалился. Да смешно. Так. Что еще? Пью. В меру! А кто не пьет?

О н а. А ваша жена… тоже так думает о вас?

О н. Про жену лучше не будем.

О н а. Ну не будем, так не будем. Кушайте, очень хорошая колбаса…

О н. Вот у нее, если уж на то пошло, ни к чему нет интереса. В голове — одна «чистота». Вот и копается, и моет чего-то, и скребет с утра до ночи! Курица. А какое хозяйство? Нас трое да две сотки огорода. А с человеком поговорить — этого нет. Придешь домой — сплошные нервы. Ну поговори ты со мной, поговори! Посиди хоть, послушай, что я тебе скажу. Нет. «Принес», «не принес» — вот и весь интерес! Да что там, шум, крик, скандалы — это пожалуйста. Мое причалище — моя работа, отдыхаю душой. И сменщик у меня — вот такой. (Выставил большой палец.)

О н а (тон шутки). А вы почаще в Ленинград приезжайте. Как у вас на курсах?

О н. Нормально. Проехался не зря. У нас тоже свой прогресс, технический. Эх, если бы мне жить в Ленинграде!

О н а. Ну и что же тогда было бы?

О н. Ну-у! Все.

О н а. Ну что, например?

О н. Все. Я знаю.

О н а. По-моему, вы преувеличиваете. Все зависит от человека, все внутри нас.

О н (прерывает). Пенсия придет — что будешь делать?

О н а. Я пенсии не боюсь…

О н (прерывает). Не боишься? А я иной раз думаю — хоть бы не дожить. Вот как.

О н а. Я работу свою люблю. Но я и многое другое очень люблю!

О н. Да все правильно, кто спорит, все внутри. (Жест.) Тут. Но, между прочим, не совсем! (Вертит в руках сигарету.) Погоди, пойду курну на лестницу.

О н а. Да зачем! Окно открыто, курите здесь.

О н. Нет-нет, здесь не буду, вам спать здесь… (Идет из комнаты.)

О н а (идет за ним). Ну пойдемте тогда на кухню, вполне современное место для разговоров!

О н (закурил, помолчал). Внутри, это верно. Да не только. Вот в войну, на фронте… Были мы совсем еще пацаны. Было это, как раз когда отменили, помнишь, ромбы и перешли на погоны… Вот, значит, когда дали погоны, то стали нам говорить о традициях. Понимаешь? О традициях русской армии. Стали рассказывать о Кутузове, о Суворове… О Наполеоне. Да нет, что я — это чужой. Еще об этом, об Александре Невском… Да ты лучше меня их знаешь.

О н а. Об Ушакове, Нахимове…

О н. Во-во. Ведь действительно! Жили люди, о них книги написаны, слез сколько по ним пролито, а они забыты. Неправильно это, несправедливо! Это мы тогда подумали. И знаешь как моральное состояние поднялось?! Во! А кто чего не понимал, тому другой объяснил. Совсем по-другому жизнь пошла, совсем!

О н а. Ну подумайте!

О н. На голом-то месте ох и трудно!

О н а. Ну еще бы.

О н. Традиции — великое дело!

Звонит телефон.

О н а (идет к телефону). Извините, Пахомий Николаевич, одну минуту. (Берет трубку.) Да, я слушаю!.. Катюша, извини, я тут отвлеклась и забыла тебе сразу позвонить. Ну расскажи, как твое здоровье?.. Ну… Ну… И что сказал врач?.. Ну подумай… И когда же на работу?.. Да… Да, была… Была, сейчас расскажу… Они тоже были… Нет, ты не права, она раздражена на свою судьбу, а совсем не на людей!.. Катюша, я тебе перезвоню минут через пять!.. (Кладет трубку.) Пахомий Николаевич… Да, вы говорили о традициях.

Он стоит на некотором расстоянии от нее, не решаясь ни уйти, ни продолжать разговор.

О н (махнул рукой). Ну чего там. Зря прервали разговор.

О н а. Пахомий Николаевич, спасибо вам большое за роскошный ужин… (Подошла ближе.) Очень хорошо посидели, и вы, по-моему, действительно очень интересный человек…

О н (прерывает). Да чего там. Нечего зря. Пойду-ка спать!

О н а. Ну, тогда покойной ночи, до завтра! Я пойду, поздно уже.

Он уходит к себе.

(Набирает номер телефона.) Катюша? Это я… (Берет телефон и уходит к себе.)

Он включает у себя в комнате радио.

На следующее утро.

О н, в рубашке с галстуком, без пиджака, возится с дверью ее комнаты. О н а стоит рядом.

О н а. Вот вам и капитальный ремонт — уже нельзя закрыть дверь.

О н. Вся! Вся наперекосяк пошла.

О н а. А была хорошая, дубовая. Унесли!

О н. Надо было дать трешник.

О н а. Мужчин нет! Вот вам бы здесь жить — вас бы не обманули! (Смеется.)

О н (закрывает дверь). Ну, вроде теперь нормально. Пробуй, хозяйка.

О н а. Дивно!

О н. Пробуй, пробуй!

О н а (закрыла и открыла дверь). Дивно! Действительно золотые руки!

О н. Но замок, извиняюсь, курам на смех. Одним пальцем оторвешь.

О н а. Да! Да!

О н (передразнивает, тон шутки). «Да! Да!» Интеллигенция, тоже мне. Надо новый поставить, пока я здесь.

О н а. Да что вы, я уже к этому привыкла! Спасибо, Пахомий Николаевич, что бы я без вас делала!

О н (надел пиджак). Ну что, пойдем? Вместе и выйдем.

О н а. Нет-нет, идите. Не ждите, не ждите меня, мне еще нужно позвонить.

О н. Опять звонить, Наталья Владимировна? Знаете, я начинаю вас ревновать!

О н а. Да что вы! Это все такие невинные звонки!

О н. Пошли-пошли, потом позвонишь. У меня… одно дело есть.

О н а. Ну! (Улыбаясь.) Ну, говорите…

О н. Сегодня же суббота…

О н а. Ну… Суббота?

О н. В общем, так: беру нам с вами, Наталья Владимировна, билеты на вечер в кино. А в какое — вы сами укажите. Сейчас на улицу выйдем, тут рядом доска объявлений — посмотрим, выберем, а я билеты достану. Да не сомневайтесь, раз-два — и в дамки.

О н а (смущена). Сегодня? Ах, но ведь сегодня действительно суббота! Я, знаете, должна сегодня быть вечером у моей приятельницы.

О н. Завтра сходишь.

О н а. Завтра нельзя, сегодня день рождения. Да-да, как же я могла забыть! Надо еще подарок найти…

О н. А на когда, на какой час?

О н а. В семь — в восемь…

О н. Да. Тогда не выйдет. Жаль.

О н а. Да! Очень жаль, Пахомий Николаевич!

О н. Тогда возьму на завтра. На день. Идет?

О н а. Нет, Пахомий Николаевич, завтра — это завтра, надо еще дожить. Боюсь, завтра придется поехать за город, в Пушкин…

О н. Можно поехать днем… а пойти вечером.

О н а. Да, конечно, с удовольствием, но вдруг я там задержусь? Идите без меня! Подумаешь, какая потеря!

О н (сдается). Ну ладно. Там посмотрю.

О н а. Да что вы так расстроились! Мне даже неудобно.

О н. Зря только разогнался. Ну, звонить будешь? Или, может…

О н а. Да-да, обязательно! На сегодня я вам не попутчик, Пахомий Николаевич…

О н. Видно, так. Ну, до вечера…

О н а. Всего хорошего!

Он уходит.

Поздний вечер того же дня.

О н а сидит у стола под лампой, просматривает газету: дверь ее комнаты открыта. Перед входной дверью горит свет. Тихо. Затем — шум за дверью, появляется о н, со стуком закрывает дверь. Не снимая на этот раз ботинок, направляется к себе.

О н (видит ее). А-а. Дома сидим! На чем бы это записать?

О н а. Боже мой!

О н. Да! И я в гостях был! Да, выпил, ну и что? Суббота — имею право! Может, кто против? Традиция! (Покачнулся.)

О н а. А вы знаете, Пахомий Николаевич, который час? Половина первого.

О н. А хоть три! Че мне дома без толку сидеть? Я в Ленинграде! Могу и погулять. (Ушел было к себе, но вернулся.)

Теперь он начинает снимать ботинки не расшнуровывая, нога об ногу, а они не поддаются.

У тебя свое! У меня свое. Путать нечего! А, ччерт, заело. (Дергает ногой, и ботинок летит в пустую комнату и шлепается о стену.)

О н а (испуганно). Ну подумайте! Ну что это?

О н. То самое. (Сбрасывает второй ботинок, открывает ногой дверь пустой комнаты и демонстративно ставит ботинки посредине. С чувством.) Никогда я не был на Босфоре!.. Никогда! Никогда! Никогда я не был на Босфоре! Хочешь — не хочешь…

Она появляется на пороге своей комнаты.

(Выходит в переднюю в носках.) Никогда! Ты понимаешь, что это значит — «мапа»!

О н а (возмущенно). При чем здесь Мапа? А во-вторых, я, например, тоже не была. Никогда не была в Турции…

О н (прерывает). Нет, была! (Помахивая указательным пальцем.) Ты-то была! Нечего мне голову-то дурить, не дурей тебя. А вот я — нет!

О н а. Просто не знаю, что и сказать… (Идет запереть входную дверь.)

О н (идет следом за ней). Ты лучше мне скажи… почему в кино не пошла? Что, застеснялась?

Она запирает входную дверь, прошла на кухню.

О н а. Нет, это просто возмутительно, наконец! (Берет чайник.)

О н (перехватывает чайник). Э, нет.

О н а. Отдайте. Отдайте!

О н. Ни-ни. Не дам. Завтра получишь.

О н а. Ну вы подумайте!

О н. Нечего и думать, все известно. Ахнуть не успеешь — голову чайником прошабашат. Вон у меня брат, двоюродный… Инвалидность получил — потерял бдительность! Знаем вас.

О н а. Пахомий Николаевич, отдайте чайник — я возьму кипяченой воды. Не буду я вас трогать, вы мне совершенно не нужны!

О н. На. Пей. Вот это правду сказала — не нужен. (С разными интонациями.) Правильно. Правильно. Правильно!

О н а. Вам надо отдохнуть.

Она идет к себе, он — за ней и успевает прихватить дверь.

Зачем? Зачем?

О н (с чувством). На минуточку. И ухожу. Картину посмотрю… Ммладенца. (Входит, долго смотрит на картину, потом на нее. Блаженно.) А я сегодня видел… Был в музее. Узнал! Нашел, узнал. Точно! Это. (Помолчав.) Что ж ты меня не хвалишь?

О н а (пожав плечами). Ну посмотрели, ну хорошо… (Нервно перебирает газеты на столе, затем направляется к двери.)

О н (протянул руки к ней). Ну погоди ты! Погоди. Что ты все… отворачиваешься! Ну посмотри на меня — ну чем я плох! Ну подойди, ну куда ты? Птичка ты моя безмужняя. Ты одна! На кой тебе все эти «мапы»? Как ты мне нравишься… ленинградочка! Ты и на бабу-то не похожа. Такая ма-аленькая! А тоже… держишься, воюешь! (Делает шаг к ней.) Ну подойди! (Касается ее рук.) Лапки!

О н а (отступая, ледяным тоном). Немедленно уходите. Вы слишком много себе позволяете, Пахомий Николаевич.

О н. Да?

О н а. Сейчас же уходите.

О н (мрачнея). Ладно. (Выходит из комнаты. Садится на стул около телефона, рядом с ее дверью.)

Она присаживается у стола. Теперь они друг друга не видят. Пауза.

(Повернувшись в ее сторону.) Че же ты дверь не бежишь запирать? Ладно, я, допустим, такой-сякой, необразованный. Христа не узнал. А у тебя что? Кроме твоей хваленой культуры, что у тебя есть? Чего ты добилась этой культурой?! Ни-че-го. Да, вот если по обычной жизни тебя спросить — что?! (Загибает пальцы.) Мужа — нет. Где он? Неизвестно. Телевизора — нет. Квартира — общая. Ковра — и того нет! Холодильник — с почтовый ящик. Смех! Работаешь где?! В библиотеке! Ну бедность — это ладно, бедность не порок, знаем. (Помолчал.) Да-а. Чего это телефоны сегодня не трезвонят? Ну да, ты уж тут без меня отговорилась. (С чувством.) Вот ведь — не пошла в кино! «Пахом Николаевич!», «Пахом Николаевич!» А все — вранье! Все, понимаешь, хвостом туды-сюды… Че молчишь? (Вздохнул.) Вот что у тебя хорошо, то хорошо — всегда горячая вода! Да-а, история. Никогда я не был на Босфоре! На Босфоре… Хочешь не хочешь. Ты мне скажи! Ты почему такая спокойная? Вообще! А?.. Откуда ты такая спокойная? Чем это ты там довольна? Ну чем?! Ведь у тебя ничего нет, че тут радоваться?! Баптистка, да? Картину повесила, сидишь под ней, как не знай кто, а всему твоему царству — цена три рубля! Я узнавал сегодня… Тоже мне — «культура»! (Начинает подремывать.) Нет, все-таки интересно… Почему в кино не пошла? Не съел бы тебя. В буфет сходили… Босфор бы… съели. (Засыпает.)

Позднее утро следующего дня.

О н а выходит из своей комнаты, в руках телефон; видит, что дверь его комнаты закрыта.

О н а (в трубку). Нет! Нет!.. Все в том же положении!.. Ну ты подумай… Прямо трагедия!.. (Смеется.) Скоро одиннадцать. Может быть, он боится?.. Что?.. Уйти?.. Да… да… Пожалуй, ты права… А может быть, все-таки разбудить?.. Вдруг и сегодня занятия на курсах… Правда, сегодня воскресенье… Кто, я?.. Перестань так глупо шутить! (Смеется.) А?.. Кто, он?.. (Оглядывается еще раз на дверь и уходит к себе.)

Выходит о н, в носках, ищет ботинки. Короткой перебежкой проскакивает в сторону входной двери, берет тапочки, заглядывает на кухню, потом в кладовую. Возвращается к себе, стараясь потише прикрыть дверь. Выходит о н а с телефоном.

Как будто кто-то выходил, одну секунду! (Зовет негромко.) Пахомий Николаевич!.. (По телефону.) Нет, вероятно, он спит… Я?.. Почему странным?.. Обычным голосом… Да ну тебя, какие там у меня халаты!.. По нашим временам мой халат — это не оружие! (Смеется.)

Появляется о н. Подошел, положил на телефонный столик ключ.

О н. Вот… ключ. Извините, конечно, мне бы телефон. (Ушел к себе.)

О н а. Моему соседу нужен телефон… Да!.. Да!.. (Негромко.) И почему-то отдал ключ!.. Да!.. Позвони!.. Нет, лучше я! (Кладет трубку. Зовет.) Пахомий Николаевич! Телефон свободен!

Появляется о н, с чемоданом, в тапочках.

(Неприятно удивлена.) Уезжаете? Так скоро?

О н. Зачем — скоро. (Начинает набирать номер телефона.) Поеду, когда надо.

О н а. Но чемодан…

О н. Чемодан мой… и в чемодане все мое.

Гудки, занято все время, он снова набирает номер.

О н а. Да, но зачем вы его уносите?

О н (смотрит на нее, потом на свои ноги). Где?

Она пожимает плечами.

Не сбежал бы… могла и не прятать.

О н а. Что — прятать?

О н. Обувь.

О н а (смеется). Боже мой! Ваши ботинки живут в этой комнате! Вы их там вчера «прописали»!

Он отправляется в пустую комнату, приносит ботинки, надевает, тапочки прячет в чемодан.

О н (очень недоволен). Что за порядки! Давно пора опломбировать… А вам бы следовало заявить.

О н а. Конечно. Я просто забыла. Вы надолго уходите, Пахомий Николаевич?

О н. Сейчас вот дозвонюсь… в нашу гостиницу. У нас, между, прочим, своя гостиница! (Снова набирает номер.) «Добро пожаловать!» Приезжайте, ночуйте!.. Буфет, чистота… полное культурное обслуживание!

О н а. Ну подумайте! Получается, что я вас обидела!

О н. Замнем для ясности. Приехал — и уехал.

О н а. В том-то и дело! Оставайтесь совершенно спокойно у Анны Степановны. Иначе чем же мне прикажете объяснить ей ваш переезд в гостиницу?

О н. А че объяснять. Там все свои, свой коллектив… Друзей-приятелей — вагон. Чемодан сдам на хранение…

О н а. По-моему, вам лучше остаться здесь. И потом, Пахомий Николаевич, вы же знаете, какая страшная я трусиха!

О н. Что я, сторож?

О н а. Ну что это такое! (Смеется.) Опять у нас с вами счеты! Вы замечаете, Пахомий Николаевич? Прямо какой-то рок. Вы не можете меня бросить, ну побудьте немножко сторожем! Вам не в убыток! А? Оставайтесь, оставайтесь, чего там. И магазины рядом. (Грозит пальцем.) А ведь вы дочке еще ничего не купили! Она когда должна звонить?

О н. Да не знаю. (Оставляет телефон.) Сегодня последний экзамен. Химия. Может, и сегодня позвонит.

О н а. Ну вот, видите! (Идет на кухню.)

О н (следует за ней с чувством полной независимости). Как вы тут живете! (Достает из холодильника сосиски.) Набаловались городом до предела. Утром надо есть горячее!

О н а. Это как кто привык, Пахомий Николаевич… (Достала из маленького холодильника яйцо.)

Молча сходятся у плиты, затем расходятся.

О н. Вот моя жена! Я встаю рано, а она еще раньше — я без горячего утром не могу! Органически.

О н а. Я вообще ем мало…

О н. Работенка у вас не пыльная.

О н а. Может быть, хотите супу? У меня приготовлен…

О н. Нет, не буду.

Снова сходятся у плиты и расходятся.

Ох, моя жена — спец по щам! Свинины принесет! Чесночку туда!

О н а. По дому соскучились…

О н. Мы с дочкой как сядем, так по две тарелки ахнем! Нам и второго не надо.

О н а. Ну подумайте…

О н. Ну-у, что вы! Вот когда праздновали мой юбилей! Такого понаготовили!

Снова сходятся у плиты и расходятся. Завтракают каждый за своим столом, спиной друг к другу.

О н а. А что за юбилей?

О н. Как — что за юбилей? Я разве не говорил? Мой юбилей — пятьдесят на тридцать пять! Ну-у, что было! Народу понаехало! Одного холодца — пять тазов. Только и было слышно: «У Гудкова юбилей»! Да, полтора года назад. Всего и не расскажешь. (Загибает пальцы.) В гостиной стояло три стола! В кабинете — стол! В спальной поставили! И на веранде. Один друг из Мариуполя! С братом. (Внушительно.) Брат — кандидат. Два — из-под Харькова! Отсюда, из Ленинграда, тоже были. Знали по всем дорогам!

О н а. Ну да, у вас же бесплатный проезд…

О н. При чем это здесь. Что вы думаете: все, что ли, от денег зависит. Странные у вас понятия!

Маленькая пауза.

Грамоту получил от главного управления дороги. Ну, такое уважение! Есть что вспомнить. (Загибает пальцы.) Телевизор! Экран — шестьдесят один по диагонали. Вот! Сервиз. Дулевский. Так? Скатерть! Жене — кофту! Мне — шапку пыжиковую! Так! Да что говорить, от души дарили, не экономили. Водка, правда, моя. Пятьдесят бутылок. Вина еще, пивко там… Конфеты, ну все… хочешь не хочешь.

О н а. Безумие…

О н. Ничего не дорого, так на так и вышло. В одном сервизе — двадцать предметов!

О н а. Ну, мне, кажется, пора… (Собирается уходить.)

О н (останавливает ее, начинает смеяться). Ой, мы так смеялись! Когда все ушли… Это уж когда было? На третий день, к вечеру. Я и говорю жене: а сервиз плохой. Она: «Чем это?» Я говорю: фарфор фальшивый. Она: «Как это?!» А у меня в руках ножик был. Я подошел, ка-ак по носику чайник, по краешку, как дал! Самый кончик дудки, закрутка эта, — как отрезало. (Смеется.) Знал, что делал! Ну тут началось: крик, шум… (Без видимого перехода.) Моя фотография висит на доске Почета, в городском садике. Да-а. Так что завидовать, соседка, мне вроде нечему. А мне позавидовать, считаю, можно! Можно?

О н а. Внимание всегда приятно. Пожалуй, поеду-ка я сразу в Пушкин…

О н (снова ее останавливает). Вот сейчас дочка сдаст экзамен! Уверен — придираться не будут. Чья такая? Гудкова! И вот как получится в моей биографии? (Загибает пальцы.) Я диспетчер, образование семь классов. Так? Дочь — педагог! Так! Мой внук — академик. Фамилия только у него будет не моя, вот что жалко!

Едва успел он все это сказать, как послышались необычные телефонные звонки.

О н а (торопится к телефону). Междугородная. Не вам ли! (Берет трубку.) Да, я слушаю!.. Сейчас-сейчас! (Передает ему трубку.) Вам. (Уходит к себе.)

О н (в трубку). Але, это кто?.. Это ты?.. Это я!.. Что, что? Ну чего ты!.. Словами говори!.. Что ты хлопочешь! Говори словами… Так!.. Так!.. Так… Ясно… Это что, окончательно?.. Может, пересдать можно?.. На апелляцию?.. А они знают, чья ты дочь?!.. Как это — не поедешь?.. Там мать сидит!.. Але, але!.. Говорю еще! Доплатим!.. Але!.. Перезвони!

Гудки отбоя. Кладет трубку. Некоторое время молчит.

(Громко.) Слыхала?! Что со мной-то!

О н а выходит к нему.

О н а. Бедная девочка.

О н. Нет, главное — чего мучили? Решили завалить — ну завалили на первом! (Хлопнул себя по колену.) Девок не берут! Я же знал эту практику! Да, но мою-то могли взять?!

О н а. А вам обещали помочь?

О н. Да никто ничего не обещал, но уважение могли сделать! Не с улицы же…

Пауза. Бьют часы. Она и он переходят в кухню.

Да-а. Толчок мозгам. Думаю: может, кому позвонить? Телеграмму дать? Кому?.. Теперь домой ехать не хочет. От позора. А что ей за позор? Она еще никто. Вот как я на работу выйду?

О н а. Пахомий Николаевич, надо ее как-то поддержать.

О н. А чем я ее поддержу? Вот ведь какое горе.

О н а (не сразу). Вы обещали ей поездку в Ленинград. Вот пусть и приезжает. Ей этого хочется, она об этом мечтала, и надо к ней прислушаться. А жить… Жить будет у меня.

О н (отступает). Нет-нет, не надо. Нет-нет, не надо!

О н а. Какая ерунда! Пусть приезжает. Анне Степановне вы ведь вообще-то не родственник.

О н. Не. Не хочу.

О н а. С гостиницей трудно, да и не стоит.

О н. Да вам зачем это?

О н а (прерывает). Перестаньте, Пахомий Николаевич, я говорю дело!

О н (садится). Ладно. Спасибо. Я тоже… другим помогал. И в долгу оставаться не люблю.

О н а. Ну подумайте, Пахомий Николаевич, перестаньте со мной считаться! Я просто понимаю, в каком девочка состоянии.

Оба смотрят через окно во двор. Пауза.

О н. Поздно сегодня мусор увозят…

О н а. Опять тучи. Неужели будет дождь?.. Я как-то привыкла всегда входить в положение других. А в свое стараюсь не вникать! (Смеется.)

О н (шутит, не очень весело). В чужое тоже… не всегда входишь. Я свидетель.

О н а (улыбаясь). Ну, это особый случай!..

Прошло еще три дня.

Вечер. О н и о н а сидят у него в комнате. На столе на видном месте — портрет Есенина, цветное изображение, какое обыкновенно предлагается в качестве сувенира. Кроме того, на столе закуска и четвертинка водки — гость сегодня уезжает домой. Она в синей блузке, он в новой белой рубашке, с новым галстуком в каких-то блестках. Оба в чудесном настроении. На дверях в пустую комнату висит замок. В передней около вешалки два чемодана — один новый, дешевый.

О н (загибает пальцы). В Петропавловске был. На Пискаревке был! У Финляндского вокзала был. Так? В «домике» был! Потом, значит, в Исаакиевском соборе. Ну колонны — сила!

О н а. Я давно там не была.

О н. На-адо сходить! Как же так, Наталья Владимировна? Потом это… Где пушка стоит. Да, Музей обороны! Так. Теперь… Где еще?

О н а. Эрмитаж забыли, Пахомий Николаевич.

О н. Да! Эрмитаж. Какие залы! Какие мастера! Вот вам и крепостные.

О н а. Какие крепостные?

О н. Труд — крепостных?!

О н а. Ах, ну да. Конечно, крепостных. Особенно где-нибудь в усадьбах.

О н. А я вам скажу другое! (Разлил по рюмкам остатки водки.) Вся! Вся ваша водочка. Маловато, зато ко времени! Чуткая ты женщина. Я вам скажу другое: почему так? Крепостные делали, а сейчас не могут! Вот вопрос. Мы там с одним мужиком стояли, перед столиком, в музее. Это он как раз и подсказал, где кримплен дают. Стояли и удивлялись — чудеса творил народ! А грамотешки, между прочим, даже и не нюхали. Вот вопрос! Ну, Наталья Владимировна, за что пьем? Есть предложение?

О н а. За ваши успехи, наверное.

О н. Нет, лучше за вас. (Опустив глаза.) Машу, да не нашу.

О н а. Пахомий Николаевич, за меня уже пили. Давайте за вас!

О н. Ну, тогда — за нашу встречу. Состоялась она все же, как вы скажете?

О н а. По-моему, да, по-моему, да!

О н. Эх, Наталья Владимировна, Наталья Владимировна…

О н а. Ну что?

О н. Эх, да что говорить. Мог бы я учиться! Мог бы. И не что-нибудь там помешало, а так… Гулять хотел! Деньги стали нужны. Не понимал.

Она начинает смеяться.

Че смеешься над Гудковым?

О н а. Да что вы! Я не над вами. У меня есть знакомый, довольно хороший ученый. Представьте, признался нам на днях, что он в своей жизни недогулял. Недогулял! (Смеется.) Ну подумайте! А теперь жалеет!

О н. Нашел о чем. Прямо обидно, честное слово. Передайте ему от меня — глупый он человек.

О н а. Так и передам! А может, лучше было погулять, а?

О н. Брось. Дело не в том, что он там ученый. Жизнь у него другая! Я всегда думал, что и без образования заработаю. И правильно, заработал, и все вроде есть. А только скучно как-то… иногда.

О н а. Вы знаете, Пахомий Николаевич, я ведь института не окончила… Из-за войны.

О н. Ну да?

О н а. Да.

О н. Значит, добрала сама. Значит, все равно я прав. Ладно, выпьем. Вот дочка приедет — познакомитесь. Вот она книгу любит! Даже в транспорт без книжки не садится. Ну, за встречу. Что лишнее сказал — забудь!

Выпивают. Маленькая пауза.

О н а. Я очень люблю путешествовать. И никогда не могла себе этого позволить. Когда выйду на пенсию — устройте меня общественным контролером на железную дорогу!

О н. Поездите, успеете, это все можно. А я вот… пропустил.

О н а. Не придумывайте себе огорчений. Это вы расстраиваетесь из-за дочери.

О н. Есть маленько. (Взял портрет Есенина, подержал.) Чтоб висел мой подарок. Не обижай Гудкова.

Звонок телефона.

Такси. (Подошел, взял трубку.) Але?.. Выхожу. (Кладет трубку.) Да, еще деньги. На дочку. Ты это… Ты с ней не стесняйся. Чего она не так — ты ей свое. Поняла?

О н а (берет деньги). Хорошо. А если она передумает, я вам перешлю.

О н (увидел замок на двери). Зачем повесили?

О н а. Так. На всякий случай.

О н. Дайте ключ.

О н а. Сейчас.

О н. Да не надо. Не надо. Глупости. Пусть так… Ну, вроде все. Вроде все… Подкосила меня моя девка.

О н а. Я вам сочувствую, Пахомий Николаевич, но, простите, все-таки не понимаю: почему такое отчаяние?

О н (сразу накаляясь). У Гудкова дочь должна быть студентка!

О н а. Ну и будет.

О н. Когда? А этот год?! Набежит какой-нибудь Ваня — ну и села она около него! И все, попел я!

О н а. А почему дети должны исправлять что-то в биографии родителей?

О н. А ка-ак же! А для чего тогда их тянуть? Поднимать? В Крым возить прогревать?