Чаша с ядом

Глава четвертая, в которой коронер Джон встречается с монахиней и сердитым мужчиной

Когда архидиакон, коронер и Неста прибыли в маленький лазарет, приютившийся у одной из стен собора, гонец, которого послали уведомить отца девушки, уже ускакал в ратушу. Он прибыл буквально через несколько минут после Джона, едва тот успел войти внутрь вместе с Нестой и увидеть Кристину.

Свернувшись клубочком, девушка лежала на низкой кровати, в комнате со свежепобеленными стенами. Широко открытые, но невидящие глаза смотрели в стену. Все ее тело сотрясала сильная дрожь, и опечаленный пожилой священник пытался кое-как успокоить ее, шепча отеческие слова утешения. Какая-то горожанка, случайно проходившая мимо в тот момент, когда архидиакон обнаружил Кристину за кафедральной стеной, охотно предложила свои услуги в качестве сиделки и теперь беспомощно примостилась на табуретке у кровати.

Неста, чье сострадание было безграничным, сразу же опустилась на колени рядом с кроватью, так чтобы лицо ее оказалось близко к лицу девушки. Она заговорила с несчастной молодой жертвой негромким голосом и мгновенно добилась первой реакции — Кристина повернула голову, пытаясь сосредоточиться на лице Несты, и протянула руку, чтобы сжать ее пальцы.

Прежде чем уде Вулфа появилась хотя бы малейшая возможность вмешаться, дверь рывком распахнулась и в комнату ворвался Генри Риффорд. Джон никогда не обращал особого внимания на Риффорда, но сейчас, в такой трагической ситуации, сердце его исполнилось жалости. Это был крупный лысеющий мужчина, обычно с цветущим цветом лица, но в эту минуту щеки его ввалились и все лицо как-то посерело. Едва удостоив взглядом всех находившихся в комнате, он рванулся к кровати и обнял свою единственную дочь за плечи. Кристина обхватила его руками за шею, и с губ ее сорвалось одно только слово:

— Отец!

Не было слышно ни слез, ни причитаний, только тихая мелкая дрожь била обоих.

Внезапно Джон ощутил себя здесь совершенно чужим и, сделав знак архидиакону и священнику следовать за собой, вышел наружу, оставив двух женщин с отцом и его дочерью.

— Нам придется подождать, пока она придет в себя, — заявил он. — Нет никакого проку в том, чтобы пытаться расспросить девушку или осматривать ее, пока отец хотя бы немного не успокоит ее,

Де Алекон скривился.

— Но она сейчас выглядит как раз неестественно спокойной — я полагаю, это у нее от шока? — Будучи действительно целомудренным, священник совершенно ничего не знал о женщинах, что даже в то время представлялось большой редкостью.

Дверь отворилась, и к ним вышла Неста.

— Ей лучше вернуться домой, оказаться в знакомой обстановке, среди знакомых вещей. Этот гадючник, в котором полно мужчин, пусть даже они называются священниками, — для нее сейчас самое неподходящее место. — Обычно жизнерадостное лицо Несты осунулось, и Джон заметил слезинки в уголках ее глаз.

Старый священник, горя желанием тоже сделать что-нибудь полезное, нетвердой походкой удалился прочь, бормоча, что приведет носильщиков с паланкином: путешествие отсюда до дома Риффордов на Хай-стрит будет недолгим, поскольку в маленьком городке до любого места было рукой подать.

— Как насчет Ричарда де Ревелля? — спросил архидиакон. — Он ведь очень дружен с Риффордом. Когда он узнает об этом случае, то многих могут повесить по одному только подозрению!

Не успели слова сорваться с губ коронера, как их заглушил резкий скрип распахиваемой двери и перед ними возник Генри Риффорд собственной персоной. Теперь его лицо было пурпурным от гнева, он едва мог говорить от бешенства.

— Найдите мне этого негодяя, и я разорву его собственными руками! — прорычал он.

Де Алекон в знак сочувствия молча положил руку на плечо Риффорда.

— Да укрепит и утешит тебя Господь в этот час испытаний, брат.

Участие Джона де Вулфа имело более практичное выражение.

— Послали за носилками, и мы отнесем ее домой. К шерифу отправился посыльный, и уже сейчас констебль замка вместе со своими людьми обыскивают улицы, ища этого негодяя.

— Как это могло произойти в священном месте? И что там действительно произошло? — прошептал отец, бушующая ярость которого сменилась полным упадком сил.

Архидиакон мягко поведал ему то немногое, что знал сам: как он услышал отчаянные стоны и как обнаружил Кристину, почти скрытую за кучей камней, которыми ремонтировали собор. Он побежал к ближайшему дому каноника за помощью, и они перенесли девушку на матрасе в ближайший кафедральный лазарет. Она не произнесла ни слова, но, судя по разорванной и находившейся в полном беспорядке одежде, а также по синякам и кровоподтекам на лице и шее, архидиакон с неохотой предположил, что случилось самое худшее.

— Ей не следовало одной выходить в город. Я виню себя за небрежность и невнимание, — стонал Генри Риффорд. — Она должна была пойти вместе со своей кузиной. Моя тупая сестра должна была внимательно присматривать за ней — и я тоже.

Джон попытался немного облегчить его совесть.

— Она уже почти взрослая женщина, мастер Риффорд. Девушки в этом возрасте отличаются упрямством и не любят следовать советам старших. Она достаточно взрослая, чтобы в скором времени выйти замуж.

При этих словах городской старшина испустил еще один горький стон и спрятал лицо в ладонях.

— Ах ты, Господи, замуж! Я совсем забыл. Что обо всем этом подумают ее жених и его отец, Джозеф? Подвергнуться насилию и поруганию, и это менее чем за два месяца до свадьбы — если она теперь вообще состоится!

Надо отдать ему должное, в эти мгновения Риффорд не думал о финансовых потерях, который мог повлечь за собой несостоявшийся союз с семьей богатого судовладельца.

К тому времени, когда сестру Мадж доставили из Полслоу, находившемся в одной миле к северу от города, Кристина уже оказалась дома на Хай-стрит. Неста и архидиакон дипломатично ушли, и к коронеру в доме возле Восточных ворот присоединился шериф.

Тетушка Бернис была сама не своя от ужаса, самоуничижительно кляня себя за то, что не помешала Кристине уйти из дома. На какое-то время пожилая леди впала в истерику, но потом сумела взять себя в руки и найти в себе достаточно сил, чтобы опуститься рядом с соломенным тюфяком Кристины, и принялась утешать ее с поистине материнской любовью.

Генри Риффорд успокоился до такой степени, что преисполнился холодной решимости найти того, кто напал на его дочь, и повесить его, желательно после страшных пыток. Похоже, Ричард де Ревелль был с ним полностью согласен, но проблема состояла в том, что нужно было точно понять, что именно произошло и кто выступал в роли насильника.

— Не совсем понимаю твою роль во всей этой истории, — холодно и надменно изрек шериф. Брат Матильды был элегантным мужчиной, любившим красивую одежду, которую он носил с таким видом, словно ему более подошла бы роль придворного, а не служителя закона и сборщика налогов в отдаленном западном графстве. У него было треугольное лицо, длинные каштановые волосы, которые он зачесывал назад с высокого лба, узкие брови, тонкие усики и маленькая остроконечная бородка.

Случившаяся трагедия заставила было их на время забыть о взаимной неприязни, но Джон не собирался позволять Ричарду командовать собой.

— Моя роль заключается в том, чтобы подтвердить факт изнасилования. Если оно и в самом деле произошло, то тогда это серьезное преступление, достойное рассмотрения Верховным судом, а не местными судейскими чиновниками. Я должен буду записать все подробности этого уголовного дела для судей короля, когда они в следующий раз приедут в Эксетер. Если мы сумеем найти подозреваемого, тогда они смогут судить его.

Шериф недовольно нахмурился — все те же самые разногласия, снова и снова.

— Если я найду подозреваемого сегодня вечером, то завтра я его повешу — это я могу тебе обещать.

А я своими руками накину петлю ему на шею, — добавил Риффорд, все еще дрожа от сдерживаемого гнева.

Джон яростно взглянул на своего шурина.

— Давай отложим наш спор до тех пор, дока мы не сможем изложить его Хьюберту Уолтеру, хорошо? Сейчас у нас с тобой есть более неотложные дела.

Они стояли в главном зале дома, перед дверями маленькой комнаты, которой пользовалась Кристина. Дверь отворилась, и на пороге показалась сестра Мадж. Она поманила к себе коронера, который вошел внутрь, прикрыв за собой дверь.

Монахиня из монастыря Святой Катерины в Полслоу была внушительной женщиной: высокая и сухопарая, с решительным костистым лицом, которое совершенно не соответствовало ее занятию, коим являлась забота о страждущих. Она была старшей из девяти монахинь, живших там по монастырским законам, и, несмотря на строгий вид, была истинным кладезем доброты и сострадания. Хотя в монастыре она выполняла обязанности лазаретной сестры, то есть имела дело с всякими ранами и травмами, репутацию она составила себе в качестве повивальной бабки. К ее услугам часто прибегали женщины в Эксетере и его окрестностях, особенно в случае трудных родов. Сейчас она отвела коронера в угол комнаты и негромко заговорила с ним:

— Похоже, мало сомнений в том, что ее изнасиловали, сэр Джон. Я еще не приступала к интимному осмотру, но какие доказательства вам нужны для отправления официальных процедур?

Джон посмотрел на кровать, а потом плотно захлопнул дверь перед лицом у шерифа, который пытался подслушивать.

— Мы должны расспросить ее о том, что произошло, и не узнала ли она того человека, который сотворил с ней этот ужас. Но я также должен иметь доказательства того, что ее изнасиловали. Вы должны подтвердить, что у нее из интимного места идет кровь. Таков закон.

Монахиня, в своем черном одеянии Ордена бенедиктинцев и с белой накидкой на голове, серьезно кивнула.

— Какое-то время она будет ненавидеть всех без исключения мужчин — вероятно, даже своего отца, — так что будет лучше, если вы станете держаться от нее подальше, а ее поручите заботам тетки и моим. Я сообщу вам о том, что мне удастся выяснить.

Джон знал, что сама сестра Мадж давно забыла об интимных особенностях женского организма, но все равно взмолился:

— Мне нужно иметь хоть какие-нибудь доказательства осквернения девушки, например порванная или заляпанная кровью одежда.

— Я посмотрю, что у нас есть, — ответила монахиня, подтолкнула его к выходу и закрыла дверь у него за спиной.

В холле чувство гостеприимности пересилило у Генри Риффорда даже его гнев, и он кивком подозвал шерифа и коронера к огромному камину, чтобы те могли согреться, пока он принесет им вина и бокалы французского стекла. Все трое молча потягивали вино, имитируя нормальную обстановку, пока отец Кристины неожиданно не обмяк и, рухнув на скамью, принялся тихо всхлипывать, обхватив голову руками. Джон и Ричард де Ревелль стояли в замешательстве, не зная, что сделать или что сказать, пока коронер наконец не подошел к торговцу кожами и не положил ему руку на плечо, пытаясь успокоить.

Риффорд поднял осунувшееся лицо.

— Если бы только ее мать была жива — в такой момент ей нужна мать. Моя сестра — добрая женщина, но она безмозглая старая дура. Позволить девочке одной отправиться в такую ночь, черт бы ее побрал!

— Могу я попросить свою супругу прийти и посидеть с ней? — спросил Джон, уверенный, что Матильда, несмотря на многие свои недостатки, не откажется помочь отчаявшейся семье.

Ричард почувствовал себя обязанным ответить на предложение шурина.

— Моя жена, Элеанор, тоже, без сомнения, была бы рада помочь, Генри, но она в нашем поместье в Ревелстоуке, за много миль отсюда.

Городской старшина вытер глаза и пробормотал слова благодарности, соглашаясь с тем, что еще одна взрослая женщина окажется весьма кстати после того, как монахиня уйдет. Позвали слугу и отправили его с сообщением на Мартин-лейн, к Матильде.

Когда он ушел, на пороге появились еще двое мужчин, которые встретились здесь волей случая. Одним был Ральф Морин, констебль Рогмонта, назначенный самим королем, поскольку замок Эксетера принадлежал короне. Ральф, крупный, похожий на викинга мужчина, с седыми волосами и раздвоенной бородой, командовал гарнизоном и официально являлся заместителем шерифа в вопросах обороны города. Вторым оказался Хью де Релага, еще один старшина, полный, в обычных обстоятельствах жизнерадостный мужчина, в одежде обладавший вкусом павлина. Как и архидиакон, он был хорошим другом Джона де Вулфа, еще одним сторонником фракции, сохранившей верность королю Ричарду и находившейся в стойкой оппозиции к ренегатам, поддержавшим его брата. Именно они были теми, кого народ Эксетера избрал для совместного управления городом, хотя сейчас пошли разговоры о введении должности мэра, недавно принятой в Лондоне и Винчестере.

Де Релага направился к своему собрату-старшине и взял его руки в свои, предлагая участие и давая бесполезные советы, тогда как констебль держал отчет перед шерифом и коронером.

— Город закрыт так, что мышь не проскочит, и к каждым воротам для укрепления стражи приставлены солдаты. Никто не сможет выбраться отсюда до рассвета, так что он должен быть где-то здесь.

Ричард проявил нетерпение.

— Это очевидно, Ральф, что он должен быть в городе! Но кого из пяти тысяч населяющих его людей мы ищем?

Джон воздержался от замечания относительно того, что три тысячи женщин и детей можно не брать в расчет. Вместо этого он поинтересовался у Морина, не нашли ли чего-нибудь на территории собора. Седовласый констебль обернулся в его сторону.

— Мне еще не сказали, где именно произошло это гнусное нападение, кроме того, что оно случилось на территории собора. Сержант взял с собой пару человек, чтобы провести обыск, но пока они ничего не нашли, только обычных попрошаек и припозднившихся торговцев. И те, и другие ничего не смогли ему рассказать.

Хотя это была освященная территория, принадлежащая собору и не подлежащая юрисдикции города, она не пользовалась ни любовью, ни популярностью среди горожан. Нравилось это вам или нет, но любого умершего в Эксетере следовало хоронить именно здесь, да еще и взималась недурная плата за эту привилегию. Изрезанное дорожками и канавами для отходов, место было буквально усеяно старыми надгробиями, ямами для могил, кучами земли и отбросами. Это было единственное большое открытое место в Эксетере. Разъездные торговцы продавали тут свои товары, подмастерья играли в мяч, а дети использовали его в качестве игровой площадки. Однако, несмотря на то, что на территории, примыкающей к собору, часто случались драки и хулиганские побоища, Джон не мог припомнить, чтобы она когда-либо становилась местом изнасилования.

— Что будем делать дальше, шериф? — спросил констебль.

— Проклятый малый залег на дно, убрался обратно в свою дыру, из которой выполз. На рассвете обыщите гостиницы и постоялые дворы, смотрите, нет ли у кого крови на одежде или чего-нибудь другого подозрительного. Держите стражу на воротах и обыскивайте любого мужчину, покидающего город.

И снова Джон придержал возражения, готовые сорваться с его языка, едва он услышал эти бесполезные и пустые приказы.

— Пока еще, — заметил он, — мы не знаем, испачкался ли нападающий в крови. Пока что я жду, когда сестра Мадж окончит осмотр.

Риффорд и Хью подошли к ним, и последующие несколько минут были посвящены яростным угрозам, упрекам и беспокойству Риффорда о здоровье своей дочери, физическом и умственном, не отрицалась также почти немыслимая возможность того, что она окажется беременной.

Их прервала сестра Мадж, снова появившаяся в дверях. Коронер подошел к ней, Ричард де Ревелль последовал за ним. Джон не смог придумать причины, по которой тому следовало бы держаться в стороне, ведь он, по сути, был главным лицом, следящим за соблюдением законности в Девоне.

— Она стала вести себя спокойнее, бедняжка, — начала монахиня своим глубоким мужским басом. — Кристина- сильная и чувствительная натура, но ей понадобится много времени, чтобы забыть это происшествие. Хотя, боюсь, она от него так полностью и не оправится.

Генри Риффорд подошел и встал рядом с ними, оставив констебля и Хью де Релагу маячить на заднем плане.

— Какие у нее повреждения? — прямо спросил Джон.

— Вам лучше бы взглянуть на некоторые из них самому, коронер, — на те, что на шее, руках и лице. Мне кажется, ее схватили и удерживали, а не просто избили. Но я также боюсь, что ее грубо лишили девственности.

Отец Кристины застонал и протиснулся мимо троих мужчин к кровати, где лежала его дочь.

Бледное как у мертвеца лицо сестры Мадж снова обернулось к Джону.

— Ее юбка вся в грязи и разорвана от подола до пояса, так же как верх корсажа. Но на ее сорочке я нашла вот это. — Она отвела руку из-за спины и показала коронеру скатанную нижнюю одежду девушки. Одежда была из хорошего льна, тонкого и мягкого, — единственное нижнее белье, которое благородные дамы носили под юбками, оно было заметно только в вырезе платья и доходило до лодыжек; Сорочка была лишь слегка испачкана коричневой грязью и несколькими пятнышками крови, причем более сильный мазок наблюдался в нижней части.

— Вы сказали, что вам нужны доказательства, — сурово произнесла монахиня, — так что вот вам они. Кровь попала из маточного прохода. Ее силой взяли сзади.

Джон взял сорочку и снова свернул ее, чтобы скрыть пятна от отца.

— Вы сказали, что я должен осмотреть другие повреждения?

Монахиня-бенедиктинка кивнула и вернулась в комнату.

— Вы можете поговорить с ней сейчас, наша девочка пришла в себя.

Они подошли к ее ложу, и тетушка Бернис, все еще всхлипывая, отодвинулась назад, чтобы освободить место для Джона.

Он увидел несколько царапин на щеках девушки и синяки на шее. Монахиня закатала широкие рукава Кристины и показала ему полдюжины красно-синих пятен, размером с монету, на предплечьях девушки.

— Ты знаешь меня, Кристина? — негромко спросил Джон.

Лицо у нее осунулось и приобрело пепельно-серый оттенок, но дочь Генри кивнула.

— Сэр Джон, я видела вас в городе. И я встречала вашу супругу в соборе и у Святого Олафа.

— Она прибудет с минуты на минуту, чтобы составить тебе компанию на некоторое время. Мы должны выяснить, что произошло, чтобы привлечь напавшего на тебя человека к суду.

— Ты видела, кто это был, Кристина? — спросил Ричард. Она хорошо знала шерифа: он был частым гостем в доме Риффордов, ведь ее отец принадлежал к числу его друзей.

— Нет, он подошел сзади, сэр. И все время оставался сзади — я ничего не видела.

— Расскажи нам, что произошло, с самого начала, — обратился к ней Джон.

Молодая женщина, чьи щеки сейчас уже окрасились легким румянцем, поднесла руку к глазам, чтобы вытереть слезы.

— Я забрала свой браслет у мастера Годфри, в доме рядом с вашим. Потом, раз уж я оказалась так близко, то решила зайти в собор, чтобы помолиться в усыпальнице Святой-Мэри, ведь так звали мою дорогую мамочку.

Даже в таком состоянии она не говорила всей правды, не упомянула о причине, неожиданного прилива набожности, но сестра Мадж одобрительно закудахтала при виде такого благочестия девушки.

— Я вошла в собор и помолилась — там находилось несколько прихожан и священников, но, если не считать свечей у алтаря, было уже темно. Потом я пошла домой.

Джон был озадачен.

— Но как ты оказалась с северной стороны собора? Это же какое расстояние тебе надо было пройти от дверей собора?

Кристина поморщилась от боли в покрытой синяками шее.

— Я воспользовалась маленькой дверью в основании Северной башни. Я хорошо ее знаю, поскольку часто бываю в соборе. Я предпочитаю его маленьким часовням города,

Джон взглянул на шерифа, на лице которого промелькнула тень неудовольствия. У обоих была веская причина знать о существовании этой двери в башне, потому что всего несколько недель назад Джон ущемил самолюбие своего шурина, поймав убийцу, который проник сквозь эту дверь в святилище.

— Снаружи лежали большие кучи новых камней, которые я не заметила раньше. Я пробиралась между нами, как вдруг меня схватили сзади. Кто-то прыгнул мне на спину и повалил меня на землю.

Впервые за все время слезы хлынули ручьем, и Джон пожалел, что Матильды нет рядом.

— Он схватил меня за горло, обвив руками шею со стороны спины. Мое лицо оказалось в грязи, я не могла кричать из страха и боясь, что меня задушат. И было темно — так темно! — Кристина всхлипнула, эти воспоминания навертка будут преследовать ее до конца дней.

— Вам нужно так допрашивать ее именно сейчас? — строго спросила монахиня.

— Последний вопрос, Кристина, он имеет очень большое значение. Ты не слышала и не видела ничего, что могло бы навести на мысль о том, кем был нападавший?

Она жалобно ответила:

— Ни слова, ни звука — только тяжелое дыхание. Но он был таким сильным! Он разорвал на мне одежду, задрал на мне юбку и раздвинул ноги. Потом… боль…

Она разразилась плачем, и сестра Мадж подтолкнула шерифа и коронера к двери своими мускулистыми руками.

— Вон! — повелительно произнесла она.

Когда дверь в спальню закрылась, она обернулась к обоим законникам.

— У нее много синяков на груди, похоже, ее грубо лапали, и еще на бедрах, когда ей с силой раздвинули ноги. И вообще, у нее синяки везде, где только можно представить, по всему телу, но, слава Богу, никаких разрывов.

— Кровь? — спросил бесчувственным тоном шериф.

— Она потеряла девственность, разумеется, — мрачно бросила монахиня. — Все, больше сегодня вечером вы от нее ничего не узнаете.

Джон подошел к старшинам и сообщил им отредактированную версию того, что ему удалось узнать. Закончив, он с радостью увидел, что входная дверь открылась и привратник впустил Матильду. Введенная в некоторое заблуждение полученным ею туманным сообщением, она быстро схватила самую суть и поняла важность своей роли, и это при том, что в деле оказались замешанными старшины и шериф, пусть даже последний был ее собственным братом.

Матильда была невысокой, плотно сбитой женщиной сорока четырех лет, на несколько лет старше своего мужа. В отличие от элегантного братца, у нее было квадратное лицо и слегка припухшие глазки, хотя, несомненно, в молодости она была довольно привлекательной.

Отличаясь большим снобизмом, она обожала французскую моду, и Люсиль укладывала ей волосы в прическу, которую Джон полагал заморскими выдумками, особенно в сравнении со скромными головками остальных женщин Эксетера. Но сегодня он был рад видеть ее и подвел жену к сестре Мадж, которая увела ее к комнату Кристины. На пороге Матильда обернулась и сказала, обращаясь к мужу:

— Я останусь на всю ночь, Джон. Тебе придется самому о себе позаботиться дома.

Он цинично подумал о том, что о нем позаботятся независимо от того, была ли она дома или нет: не будь Мэри, он умер бы с голоду. Однако то, что жены не будет дома, направило его мысли по другому пути и, договорившись встретиться с шерифом и констеблем в замке вскоре после рассвета, он зашагал в нижний конец города, туда, где на Айдл-лейн находился постоялый двор «Буш».