Частная жизнь (без иллюстраций)

1983. Феличита!

Это Аль Бано и Роминочка Пауэр нам пели, жмурясь от колючего невского ветра, как будто от счастья. В 1983 году по телевизору крутили их «фильм-концерт», записанный в Ленинграде с намеками на Венецию. Гранит теплел на глазах под ладошкой Роминочки, балтийские чайки перекрикивали Аль Бано, — дуэт работал — влюбленной пары не было. А так хотелось, надоели уже имитации, жизнь наша буквально состояла из имитаций, симуляций, туфты и лажи.

Осень, все на картошку! Школьники в восторге: не учимся! Выезжали классами, бегали по полю, кидались картошкой друг в друга, набегавшись, садились в кружок с бутербродами и термосами (Калининского завода) — закусывали, жмурясь на осеннее солнышко: «Феличита». У парней в термосах был вермут. Начиналась захватывающая игра в кошки-мышки с классной дамой.

Студенты-первокурсники выезжали в колхоз на месяц — была такая хорошая советская традиция, праздник поступления в вуз, праздник знакомства — медовый месяц на свежем воздухе. Деготь в бочку меда капали всякие командиры с их дурацкими сотками-сводками и еще — дожди: грязь, «копалки» не ходят, трактористы «пируют», ковыряешься вилами в грязи во имя страны, как Павка Корчагин, а девчонка-напарница, вся в полиэтилене, роет грязь руками и твои анекдоты про Андропова слышать больше не желает. Конец «феличите», распад и разложение в отряде, разговорчики в строю всякие антисоветские. На привале студенты поймали козу, привязали ей к хвосту банку из-под «Завтрака туриста», хлестнули. А она не побежала. И тут облом.

Все предприятия участвовали в ежегодной «битве за урожай», все учреждения (даже вредный обллит — их ждала морковка в районе Култаево). Городские «Икарусы» по утрам вывозили население на поля, вечером забирали обратно. Потери от тотальной мобилизации никто не считал, казалось, если горожане не помогут колхозникам — зимой наступит окончательный голод. Сейчас никто селянам не помогает — и что-то не померли, не знаю…

Чтобы не зацикливаться на бестолочи, горожане наловчились обращать насилие властей в развлечение — отвлекши внимание «стукачей» и парторгов, устраивали пикники в борозде.

А как выезжал трест ресторанов и кафе! Вместе со «стукачами» и парторгами в обнимку. У моего приятеля мать работала в смежном с рестораторами тресте завскладом-«тувароведом», она той осенью получила лестное приглашение поехать с ними «на картошку» и, не раздумывая, согласилась. «Уважаемые люди» выехали в поле со столами, понятное дело, с посудой, с баяном, с коробками «дефицита». Какая там, на фиг, картошка, какая такая «продовольственная программа»! Феличита!

— струили беспричинную радость «Верасы» из магни-тофона, ресторанские тетки в золоте верещали про «час розовый», «дефицит» к ним в утробу уже не помещался, валился изо рта. А наутро приезжали трактора и закапывали неубранный урожай вместе с мусором в землю.

Рестораны днем кормили нас «комплексами» за 1–1,5 руб. Кафе ничем не отличались от столовых: и там, и там — самообслуживание, вместо столов — «стойла», окрики уборщиц: «А посуду кто уносить будет?!». Вонючая тряпка елозит перед носом, попрошайка ждет, когда ты ей оставишь кусок… В 83-м чаще всего попрошаек можно было видеть в кафе «Волга» на Компросе.

С ностальгией вспоминалась старая добрая рыба хек, в 83-м кормили нас минтаем и диковинной простипомой уже не только по четвергам — всю неделю. Куры запахли рыбой! Прошел слух: кур на птицефабрике кормят рыбьими головами! Мясные пельмени еще были кое-где, стоили 36 коп. порция — 8 штук. Молоко продавали в треугольных дырявых пакетах, чаще всего — «восстановленное» из сухого. Кефир в широкогорлых бутылках, запечатанных фольгой. Проволочная тара пришла на смену деревянным ящикам. Как на лошадках, на прово-лочной таре детвора зимой каталась с горок.

Пиво бутылочное было в «чебурашках» с наклейкой полумесяцем, 37 коп. с посудой. Розливное пиво таскали бидонами, канистрами, но чаще всего — стеклянными 3-литровыми банками под полиэтиленовой крышкой, 44 коп. за литр мутного суррогата без названия. Его еще надо было найти. По утрам встречные мужики с банками обменивались информацией о пройденных пивных «точках». Найдя источник, стояли в очереди и час, и два, и три. Очередь за пивом с утра, это вообще — русский «сюр»: что за рожи, что за одеяния! А что за концерты! Постой-ка с «люмпенами» два часа с похмелья да под палящим солнцем — фантастом станешь, третьим Стругацким, вторым Лемом, Лецем и Лехой Валенсой еще до кучи.

На работе в 83-м за дисциплину взялись: Андропов приказал. Завели журналы прихода-ухода, начальники встали у дверей — ловить опоздавших, вахтеры помолодели — пришло их время, настал их звездный час, они теперь главнее начальника — если что, напишут куда надо, что он попустительствует, и будет начальнику клизма. Никто не работал — все только соблюдали и отчитывались. Несколько месяцев по струнке ходили. Потом стали забывать журналы заполнять, потом и вовсе потеряли их нечаянно… Штраф за безбилетный проезд в том году нам увеличили втрое: три рубля стал — стократная стоимость проезда на трамвае. Работа контролеров была вредной — теперь стала опасной.

Новость: из Афганистана «дембеля» возвращаются с травмированной психикой. Ну, для пермяков это — пустяки. Вот, к примеру, у меня знакомый из тюрьмы вышел, так он как водки хлебнет — вообще дикий делается: глаза белые, фиксы вперед и вилкой машет: «Всех порешу, суки!». И таких в нашем арестантском городе бродили сотни. Так что психами нас не удивить, мы сами психи. Вот «груз 200» — это что-то новое…