Часть 6 : Огpомная pука, пpотянувшаяся с неба.

Глава 1

Где-то, на задворках вселенной, у Предела галактики, окружённая мёртвыми мирами и древними воспоминаниями, местом безликих призраков и бесчисленных теней...

...лежит Голгофа.

Место, столь давно мёртвое, полное мрачных предчувствий для тех немногих, кто узнает его название, и горьких знамений для ещё более немногих, кто ещё помнил то, что там случилось.

Странное место, чтобы воспользоваться им, как убежищем для беглецов, или пристанищем для скорбящих. Странное место для того, чтобы использовать его, как базу для освободительной армии. Странное место, чтобы служить мемориалом убитым.

Но подходящее.

У Синовала всегда было отличное чутьё на уместность.

Погребальный костёр был впечатляющим. Судя по слухам, потребовалось три дня, чтобы сложить его. Каждый кусочек дерева был покрыт резьбой или отмечен как-то ещё. Стихи, воспоминания, или же памятные символы. Это будет погребение, подобного которому не видели прежде - и не увидят вновь.

Она лежала на вершине костра, тело её было облачено в простое белое платье, её единственным украшением была простая цепочка. Её строгая простота контрастировала с пышностью похорон - но именно этого стоило ожидать.

Траур длился целую неделю. Серый Совет не собирался, и каждый входивший в него скрылся, чтобы медитировать в одиночестве. Каста мастеров возводила памятные знаки. В любой столице, городе или посёлке по всей планете теперь стояла статуя, стела или же какой-то ещё памятник в её честь. Воины отложили свои денн'бок и удалились для медитации, или же готовились стать почётной стражей на похоронах. Каста жрецов говорила о ней в своих молитвах, и в честь её было дано множество обетов и принято паломничеств. Всем на планете, от мала до велика, нашлась какое-то дело, у всех была своя работа.

У всех, кроме одного.

Он пришёл, едва не опоздав на похороны, как раз перед восходом третьей луны, незадолго до того, как был зажжён погребальный костёр. Перед этим были дни медитаций и молитв, и сам ритуал занял почти целый день. Многие произносили речи, возрождая свои воспоминания о её красоте, её доброте, её отваге. Старые истории были рассказаны вновь, и местами они были далеки от порой неприятной правды.

Главные тяготы ораторства, разумеется, достались Немейну, и Сатай в белой мантии не раз был вынужден удерживать себя от слёз. Его самая талантливая, несмотря на юность, ученица сказала простые, трогательные слова, что заставили каждого в толпе понять, что Катренн была дочерью, достойной своей матери.

Потом появился он.

Он ясно был виден всем собравшимся. Он был выше ростом чем большинство минбарцев, он двигался с лёгкой грацией вышколенного воина, и держался с уверенностью, с которой могли бы поспорить немногие из их касты. Одет он был в чёрное с серебром своей касты - не в белую траурную мантию. Его одежда была чистой, но явно не новой, материя была потёрта, кое-где порвана и залатана наспех. Он даже нёс с собой денн'бок. Лишь те воины, кто не раз встречался с ней, пришли на похороны с оружием, и они оставили его поодаль.

В первый раз за многие годы он вернулся на Минбар - и он вернулся изменившимся. Не по внешности, но по манере держаться. Он ушёл, ещё не испытав себя - уже не наивным новичком, но во многом неопытным. Теперь он действительно был мужчиной и воином.

Многие старики и старухи побледнели, взглянув на него. Пожилой, но всё ещё крепкий Рашок из дома Дош сморгнул, прежде чем уверился, что смотрит не на привидение. Немейн на минуту прервал свою речь, ибо его взгляд затуманился - не слезами печали, но гневом... и чуть-чуть - страхом.

Он мог бы быть призраком - явившимся многим, надеявшимся что он умер. Лишь одна, увидевшая его, искренне улыбалась.

Катренн совершенно не была удивлена.

Парлэйн из Клинков Ветра успел придти на похороны его матери.

Стол был вырезан из камня, чёрного и тяжёлого. Материал был загадкой. Даже самый сведущий ксеногеолог не смог бы определить его точное происхождение.

Стол был большим и круглым, достаточно большим, чтобы за него могли сесть около тридцати человек или существ человеческого размера. Стулья для этого имелись, но они выглядели собранными наспех. Какие-то были деревянными, какие-то каменными. Какие-то были большими, какие то маленькими. Ни одно из них не выглядело подходящим к этому месту. Трудно было представить себе кресло, которое было бы под стать этому столу.

Стол был установлен в большом зале, настолько большом, что его размеры были почти непостижимы. Тьма наверху простиралась в бесконечность. Невозможно было разглядеть ни крыши, ни перекрытий, словно зал мог тянуться до предела вселенной. Стены, несомненно, присутствовали но их не могли увидеть. Не было видно ни входов, ни выходов. Просители и страждущие, посланники и лорды, генералы, жрецы, ваятели, маги, священники, мудрецы и глупцы - никто из них не мог разглядеть арку, через которую они вошли, как только они делали всего пару шагов в зал. Оттуда всем, что они могли увидеть, был стол. И, разумеется, их соседи.

Стол был холоден на ощупь. Серебристые струйки просвечивали сквозь чернильную тьму его поверхности. Благословенные видеть то, что за пределами этой реальности - блаженные, безумцы, провидцы, или могучие жрецы - те видели в этих струях узоры, очертания, складывающиеся и рассыпающиеся вновь. Но лишь истинно видящие, истинно благословенные, действительно безумные или добродетельные - лишь они могли видеть, что эти узоры были лицами.

Стол молчал, оставаясь немым очевидцем событий, что происходили в его присутствии. Он помнил созданий, которые были здесь, тех, кто стоял, сидел, плыл или парил тут. Его память охватывала далеко не одно тысячелетие. Он был прекрасным хранителем секретов - знающим всё и не выдающим ничего.

Стол был пуст и одинок множество лет. За ним не произносились речи, перед ним не представали души, не приносились жертвы кровью, чувствами, памятью или чернилами. Очень долгое время.

Стол был терпелив. Он помнил королей, и он мог ждать.

Один за другим они подходили к нему и садились, ожидая того, кто позвал их.

Ожерелье было таким маленьким. Подвеска была вырезана грубо, с несколькими сколами и царапинами. Края были обработаны наспех, узор неровен. Вес её казался неправильным, а отверстие, сквозь которое проходила цепочка было проделано далековато от края, нарушая баланс.

Синовал рассматривал её так пристально, что ему казалось - он может увидеть и понять каждый атом в ней.

Узор изображал цветок, Яма-ран, обвивший вокруг цепочки, с молотом поверх звезды, висящим посередине цепочки. Он был серебристого цвета, кроме лепестков самого цветка, которые запятнала алым её кровь.

Синовал не был поэтом, но он хорошо знал историю и мифы своего народа.

Яма-ран. Маленький пурпурный цветок, который рос только в горах вокруг разрушенного Тузанора. Согласно древней легенде, благородный мужчина умер на поле из этих цветов, и его кровь окрасила их синие лепестки в пурпур. Его честь принесла ему возрождение, и жизнь с его настоящей любовью. С давних времён цветок был символом влюблённых, в особенности тех, кто был разлучён судьбой и бедствиями, но делал всё, чтобы преодолеть эти препятствия.

Цветок был вырезан грубо. Стебель, что обвивался вокруг серебряной цепочки, был слишком длинным, лепестки цветка были неровными, и их было слишком много. Один из листьев был зазубренным и острым. Синовал уже успел оцарапать об него палец.

Молот был более поздним символом единства между воинами и мастерами, из истории об опозоренном воине, чей денн'бок был сломан, а сам он под чужим именем скрывался в селении мастеров, чтобы спрятаться от его врагов. Там он обрёл счастье и влюбился в дочь сельского старосты. В конце концов, его враги нашли его и он был вынужден воспользоваться единственным оружием, которое нашёл - простым молотом - чтобы защитить и себя и её. С тех пор, когда он вернулся к жизни воина, чтобы отомстить, он использовал в качестве своего оружия молот, и он никогда не забывал своё мастерское прошлое.

Молот на подвеске был со сбитым балансом, его пропорции не подходили ни инструменту, ни оружию. На его рукояти был скол, а боёк был слишком большим.

Звезда пришла из жреческой молитвы, которую в некоторых изолированных сообществах произносили, заключая брак . Она восходила к старой легенде о паре влюблённых, что были разлучены несчастьем на многие годы и умерли поодиночке. Блуждающая звезда свела вместе их души, чтобы возродить их любовь в следующих их жизнях. Молитва просила звезду привести любящих в следующей жизни к счастью, большему, чем они знали в этой.

В самой звезде Синовал не мог найти недостатков. Она была безупречна.

Осторожно, подрагивающими руками, он опустил ожерелье на грудь Катс. Цепочка была разорвана, но он и так не собирался застёгивать его на её шее. В смерти она выглядела так мирно, такой спокойно, словно она наконец нашла то, что всегда искала.

Ярость Синовала была по-настоящему ужасной. Во власти гнева он победил ворлонца в самом Храме Варэнни и убил при этом невинную, полностью сознавая то, что он делает. Ведомый яростным откровением, он уничтожил его свидетельства о ворлонском заговоре и угрожал Шеридану перед всем Советом Альянса, позволив Шеридану сохранить его положение во власти. Полный гнева из за смерти... друга, он очень был близко к тому, чтобы убить двоих из касты жрецов, без размышлений и без причины.

Увидеть гнев Синовала был действительно страшно.

Но сейчас он не выказывал гнева. Его глаза были полны не ярости, но слёз. Его осанка была напряжённой, не от бросающего в дрожь гнева, но от вызванных горем рыданий. Его руки стискивали не его страшное оружие - Буреносца, но ожерелье, что она носила.

Конечно же, он и не мог взять в руки Буреносца. Его клинок был сломан, и обломок убил её.

"Она ушла. Теперь ничего нельзя сделать, чтобы вернуть её. Ты знаешь это. Она навсегда потеряна для нас. Почему ты печалишься?"

- Этого не должно было случиться. - горько проговорил он. - Этого не должно было случиться.

"Это случилось. Нету нужды оставаться здесь. Её душа ушла, а это всего лишь оболочка. Для нас тут ничего не осталось."

- Вот так всё и заканчивается.

"Для минбарцев - быть может и так, но ты не минбарец. Ты один из нас, ты из Изначальных."

- Я Синовал из Клинков Ветра. Я всегда буду минбарцем.

"Мы слушали, когда ты говорил с Послом Старейшего. Мы слушали твою историю. Зачем тебе понадобилось рассказывать её? Ты сказал многое, что было неверным, и многое, что было верным лишь для смертных.

- Я Синовал из Клинков Ветра. Я всегда буду минбарцем.

"Ты сказал, что душа Хантибана перешла к Соновару, который ныне среди нас. Ты знаешь что это неточно. Душа Хантибана была потеряна, и вернулась во вселенную. В Соноваре, что ныне среди нас, была точно такая же часть её, что и в тебе, в После, в нарнской девочке, или в любом другом. Ты знаешь это.

- Соновар сделал те же ошибки, что сделал Хантибан, и во многом по тем же самым причинам. Воины верят что души возрождаются в новых поколениях, великие души возвращаются в великих.

"Ты знаешь что это неверно."

- Для меня это правда.

"Ты клялся служить нам и слушать нас. Ты клялся вознаградить на своей душой."

- Я помню.

"Это война больше, чем война смертных и Изначальных. Явился Великий Враг. Ты знаешь, что они такое и на что они способны. Это измерение было забыто. Нам никогда не позволяли забыть."

- Я помню.

"Они собираются на твой совет. Место, выбранное тобой, подходит для этого. Мы никогда не сомневались в тебе или твоих намерениях раньше. Не дай нам причины усомниться в тебе теперь. Первый Примарх Номинус эт Корпус страшно подвёл нас - и эту вселенную. Тот не поднялся и вполовину так высоко, как ты, но всё, что это значит - что ты можешь упасть вдвое глубже."

- Я не подведу вас.

"Значит, нет нужды здесь оставаться. Она ушла, а всё что осталось - всего лишь оболочка."

Синовал вновь схватил ожерелье.

- Нет. - прошипел он. - Ни за что.

"Она идёт. Поговори с ней, но не затягивай. Время уходит, даже для таких как мы."

- Кто? Сьюзен?

Он повернулся ко входу в зал. Кто мог посметь потревожить его здесь? Присутствие Истока раздражало его достаточно, но тот был почти частью его самого. А это была...

Не Сьюзен.

- Я знала, что найду тебя здесь. - сказала Деленн.

Где-то в ином месте I.

Старик поднялся поздно и с трудом, как инвалид, которым - и он сознавал это - он теперь стал. Его дыхание стало легче и сон был крепче обычного. Однако его сны не были приятными. Он не любил думать о них.

Тимов, разумеется, уже ушла. Она привыкла вставать рано. Очень рано. Он не знал точно, в какой возмутительно утренний час она решила вставать, но несколько ночей назад он очнулся от тяжёлого сна, когда за окном было ещё темно - а постель уже была холодна без неё.

Он плотно запахнул свой халат, но ему всё ещё было холодно. Он подумал было о том, чтобы надеть ещё один, но в последний раз, когда он так сделал - ему стало трудно дышать и он едва не задохнулся. Нет, лучше он потерпит холод.

Как и каждое утро - или, как это чаще случалось, в нынешнее время - проснувшись к обеду, он подошёл к окну и взглянул на его город.

Вид слегка ободрил его. Восстановительные работы, похоже действительно принесли заметные плоды. Пожары на севере всё ещё бушевали, но сейчас они, кажется, немного поутихли, и как минимум - перестали разрастаться. Засушливая погода - помогавшая поджигателям - привела к многочисленным лесным пожарам, но с ними уже начинали справляться.

Он помедлил, погрузившись в размышления. Дурла поймал какое-то количество преступников. Теневые Танцоры, жалкая горстка тех, кто пережил смерть Киро и уничтожение твари Теней три года назад. Без сомнения, Дурла даже сейчас будет тщательно допрашивать их, выясняя вместе с Инквизиторами - нет ли за этим чего-то большего. Старик надеялся, что ничего нет. Он молился, чтобы Центаври Прайм видела огонь и безумие в последний раз.

Но если тут постоянно пылают пожары, то почему же здесь так холодно? От мира, который испытал пожаров более чем достаточно, ждёшь что он будет хотя бы немного теплее.

Он повернулся к прикроватному шкафчику и обнаружил что Тимов оставила там чашку джалы. Он мучительно медленно подошёл к нему, и обхватил чашку трясущимися руками. Она была ещё тёплой и слегка успокоила его. Он осторожно потягивал напиток. Тот был приятным на вкус и освежающим. Он даже немножко прояснил его разум. Он был пряным, старик помнил это.

Быть таким слабым приводило в бешенство. Не слабость его положения. Несколько лет назад у него было ещё меньше власти, и он был рад этому. Он был скитальцем, не более чем мальчиком на побегушках у одного из злейших врагов его народа, и всё же он был доволен.

Нет, его бесила слабость его тела. Его сердца изменили ему, и он много месяцев оставался в коме, пока вокруг него его народ и его Империя всё глубже погружалась в рабство. Даже когда он пришёл в себя, ему понадобилось несколько месяцев, чтобы покинуть постель. Малейшее движение заставляло его падать в обморок с судорогами. Он не мог ни на секунду удержать неподвижно перо или чашку, а один глоток бревари вызывал у него бурную рвоту.

Да, верно, его тело стало таким же беспомощным, как и его положение.

Он был почти позабыт и отошёл от дел. Он очень редко видел Тимов, и единственными признаками её присутствия была еда, что она присылала ему, питьё, которое она оставляла у постели, и её нечастая теплота в его постели.

Дурла время от времени появлялся перед ним, проверяя приставленных его охранять стражей. Дурла был всегда вежлив, официален, корректен и уважителен, как в его покоях, так, судя по слухам, и вне его, но его глаза выдавали его презрение и отвращение. Дурла был здоровым, атлетичным молодым мужчиной в расцвете сил. Быть так близко к немощной старости должно было вызывать у него отвращение.

Самым же частым его посетителем был Морден, и именно от него он узнавал большую часть новостей. Человек был столь же вежлив, как и Дурла, но в нём была неподдельная теплота. Старик не мог забыть всё, что Морден сделал и приказал сделать - именно морденовское подавление голодных бунтов впервые вызвало у него сердечный приступ - но он жаждал компании и новостей, что тот приносил.

К сожалению, в новостях не было ничего хорошего. Морден послушно передал слова о наказании, которое пало на Нарн. Целая планета была разрушена, превращена в осколки. Один Великий Создатель знал сколько миллионов погибло. Двадцать или даже десять лет назад, его народ радостно приветствовал бы такие новости. Сейчас же, знал он, остался только тихий страх, горе и подлинное сочувствие к расе, которая пострадала ещё больше, чем пострадали они.

Он получил указания отказывать в убежище нарнам, бежавшим с их родного мира и содействовать в поиске всех нарнских военных преступников, которые могли уцелеть. Не имея никакого выбора, он, разумеется, согласился. Приказ был передан Центауруму, недавно возобновившему свою работу, который, так же разумеется, одобрил его. Кроме того, его миры не могли позаботиться даже о его собственном народе, не то что о ком-то ещё.

Однако это было и скрытым благословлением. Здесь стало меньше Инквизиторов, чем прежде. Он полагал что их осталось только двое, остальные отправились во все концы - преследовать нарнов. Охоты прекратились и допросов стало куда меньше. Пищи всё ещё было недостаточно, но не настолько, как прежде. Бунтов не было уже целых три месяца. Вплоть до разрушения Нарна поступала даже какая-то помощь от Альянса.

Старик предполагал, что сейчас ворлонцы пришли к выводу что с Тенями заключали сделки и все прочие расы и потому отпала необходимость делать из центавриан единственных козлов отпущения.

Он допил джалу и нехотя поставил чашку на место. Его руки сразу же вновь ощутили холод.

Медленно и осторожно он начал одеваться, и только тогда, когда он застёгивал на себе мундир, он вспомнил своё полное имя и титул. Довольный этим, Император Центаврианской Республики Лондо Моллари II, начал планировать свой день.

Воздух был мучительно вязким, словно его заполнял невидимый дым. Декстер Смит уже ступал прежде на чужие миры и давным-давно привык к различиям в атмосфере и гравитации, но это было иным.

Он был не одинок. Талия тоже могла почувствовать это.

Она была заметно напряжена с первых же шагов по этому чуждому спутнику. Их путешествие было долгим, молчаливым и напряжённым, они пропутешествовали от Проксимы почти до края галактики. Он проспал большую его часть, во снах вновь переживая кошмары о смерти и разложении.

Талия всегда оставалась радом с ним. Ему потребовалось немало времени чтобы понять что её тоже коснулось то что она увидела. Оно меньше повлияло на неё, потому что она была обучена уклоняться и сопротивляться пси-вторжению, но даже так... Быть затронутым присутствием таких существ - такое никого не могло оставить равнодушным.

Даже виндризи это, похоже, несколько вывело из равновесия, хотя Декстер и не любил с ним общаться. Вид этого разлагающегося мешка плоти, который поддерживался разумом возрастом в сотни тысяч лет, наполнял его злостью, которую он не мог объяснить.

Теперь Талия наконец оттаивала. Её кожа была не такой холодной, её дыхание становилось ровным. С ней можно было - иногда - вспомнить что он живой и что жизнь что-то значит. Им даже удавалось немного побеседовать - протягивая между собой нити неловких разговоров.

- Я живой. - прошептал он, пока они шли. Он часто говорил себе это. Иногда он даже в это верил, хотя здесь в это верилось с трудом.

Бен Зейн достаточно охотно воспринял просьбу Талии доставить их сюда. Выяснилось, что Бестер спрятал одно из своих многочисленных безопасных убежищ в нескольких системах отсюда. Не настолько близко, но по галактическим масштабам - практически за соседней дверью. Это было неплохо. Запас тайных убежищ заканчивался быстро. Остальные собирались здесь, и Бен Зейн, вновь по указанию Талии, завернул сюда, доставив их двоих и виндризи. Паразит был единственным, кто знал маршрут.

- О. - сказал виндризи по прибытию. - Как раз вовремя.

- Вовремя для чего? - поинтересовался Бен Зейн.

- Для того, чтобы собрать нити. - последовал ответ.

Сама станция была поначалу незаметна на фоне массы кораблей, ожидающих возле неё. Боевые корабли минбарцев, "Солнечные Ястребы" дрази, тяжёлые суда бракири, пёстрая банда пиратских кораблей и великое множество судов, которых он никогда не видел и не надеялся опознать.

И посреди них, разумеется, плыл чёрный замок, чудовище которое могло быть только Собором.

Их, очевидно, ждали, потому что вскоре им разрешили приземлиться на скрытой кораблями станции. Их встретил высокий старый минбарец, носивший чёрную одежду воина. Тот нёс ту же самую душу-паразита что и виндризи.

- Итак, мы вовремя?

- Точно в срок. Мы ждали вас.

- Мы извиняемся за задержку. Как он?

- Печален и зол. Он потерял ту, о ком он так глубоко заботился.

- Он о ком-то заботился? О смертной?

- Она была особенной.

- Это повлияет на собрание?

- Нет. Оно будет проведено, как условлено. Слишком многое надо сделать и исполнить, чтобы потеря одного из многих помешала ему. Я верю, что он выше этого.

- Значит, мы поторопимся.

- Ты знаешь зал?

- Мы знаем.

Разговор длился считанные секунды, закончившись во мгновение ока. Декстер осознал, что он легко смог проследить за ним.

Затем минбарец посмотрел на них. Сначала на Талию, потом на Бен Зейна, который удостоился многозначительного кивка, а затем на самого Декстера.

- Хм. - сказал минбарец. - Да, полагаю, вы хорошо справитесь. Поверьте мне. Я знаю толк в создании оружия, и вы будете действительно замечательным оружием.

Талии, похоже, не понравилось то, как это прозвучало, Декстеру же было всё равно.

С этим напутствием они пошли, всё дальше углубляясь в сердце станции. Чем дальше они заходили, тем более тяжёлым и тягучим становился воздух - по крайней мере, для Декстера. Бен Зейн, похоже, куда лучше переносил это. Наверное это казалось только ему.

Но самым странным было то, что многое здесь казалось... знакомым. Повернув за угол он знал что будет за ним. Он мог взглянуть на колонну и узнать пятно крови на ней. Он слышал далёкий шум и знал что это крик, проделавший очень долгий путь.

И потому когда они вошли в зал, он точно знал чего ему ожидать.

Он не ожидал увидеть нарнов, но необъятность зала и чернота стола были именно тем, что он предвидел. Он взглянул вверх и ему показалось, что там он увидел открытое небо и сердце бьющееся в нём, хотя было оно алым или чёрным - он не мог сказать.

Он уверенно занял своё место, оглянулся на Талию, и та присоединилась к нему.

- Я знала, что найду тебя здесь. - холодно сказала Деленн, неторопливо выходя на свет.

Синовал отвернулся от смертного ложа, пересыпая в ладонях порванную цепочку ожерелья. Зал был едва освещён, и неподвижные тени, казалось, собирались у верхней половины его лица, словно он носил низко надвинутый капюшон. Его глаза, обычно такие тёмные и пронзительные, выглядели яркими звёздами на его лице. Его рот кривился в усмешке.

- В самом деле? - ответил он. - И как же ты нашла меня? Без сомнения, ты прошла по длинному коридору, свернула за угол, обнаружила арку, прошла под ней и вошла?

- Примерно так.

- И откуда же ты пошла меня искать? Собор или Голгофа? Или откуда-то ещё?

- Я взяла челнок, от спутника до Собора. Голгофа? Это не самое приятное название.

- Это не самое приятное место, хотя когда-то оно было иным, я знаю. Когда-то оно было даже прекрасным, когда здесь шёл Вален.

- Вален?

Он покачал головой и она почувствовала приступ злости.

- Эта история скоро будет рассказана. Они собираются, все мои тонкие нити, все мои маленькие пауки. - Он оглянулся на тело.

- Те, кто всё ещё жив, по крайней мере.

- И это для тебя возможность рассказать всё? Открыть всё, что ты знаешь, всё, над чем ты работал? Ты будешь удивлён, узнав в скольких событиях мне виделась твоя рука, с тех пор как ты исчез... когда? Два года назад?

- Время - это иллюзия. Для меня это казалось столетиями, и, возможно, так оно и было. Но для тебя... да, пожалуй, два года.

- Мне это показалось дольше.

- У времени есть такое свойство.

- И только теперь ты решил это сделать. Ты ждал всех этих смертей. Ты ждал смерти миров, смерти надежды... всё это должно было произойти, прежде чем ты начнёшь действовать, прежде чем ты предупредишь нас?

Я предупреждал тебя столько, сколько могу вспомнить! Я предупредил бы тебя давным-давно, в самом начале, в зале Серого Совета, когда ты была Сатай, а я был Алит, если бы я хоть на мгновение поверил, что ты послушаешь. Я сказал всё что мог, но кое-кто не желал слушать...

Он опустил голову и вздохнул - первый его вздох, что она услышала с начала разговора.

- Нет. Я мог бы стараться и лучше. - признал он. - На Казоми-Семь, когда ты была... потеряна. Я мог бы старательней пытаться убедить их, но я видел что они сделали с Шериданом и гнев взял надо мной верх. Да, там я мог бы стараться получше.

- У него были странные сны. Где-то... полгода, или чуть больше. Я думала что это просто кошмары. Но это был ты?

- Да. Я вёл его сюда, исполняя один из моих, не самых незначительных планов. Когда он был здесь, я взял кусочек его души, и использовал его, чтобы войти в его сны, чтобы заставить его понять чем он стал. Ворлонцы... изменили его, перекроили его по своему желанию. Я мог бы сломать это, но считал что будет лучше, если он сделает это сам. В конце концов, это сработало.

- Зачем?

- Зачем? Частично для того, чтобы искупить мою предыдущую ошибку, за то, что я не сделал, когда мог сделать. Но главным образом по практическим причинам. Я не глупец, Деленн.

- Я никогда не считала тебя глупцом.

- Я знаю, что меня не любят. Я не популярен, я не герой. "Проклятый" - так меня называют, и они более чем наполовину правы. Я их монстр , их чёрная тень. Кто-то последует за мной из страха, или потому, что они привлечены мифами о моей мощи и моем зле. Но очень немногие последуют за мной из любви. Шеридан же мог вдохновлять. Будь он собой - он мог бы собрать под своим знаменем половину галактики, и все они скандировали бы его имя.

- Но теперь он мёртв.

- О да. Не бывает идеальных планов.

- Но он был собой перед тем, как он умер. Незапятнанным. - она сглотнула. - Неподверженным чужому влиянию. Неподконтрольным.

- Да.

- Ненавижу тебя. Я хотела бы, чтобы ты никогда не говорил мне этого.

- Ты спросила.

- И точно так же я ненавижу себя. Я была... потеряна, как ты сказал. Потеряна на За'ха'думе. Я отправила тебе сообщение, объясняющее что я делаю и почему. Я верила, что ты найдёшь верное применение этой информации. Моё доверие, очевидно, было обращено не по адресу.

- Очевидно что так. - горько прошипел он. - Так кто больший глупец? Я сам, неверно ей воспользовавшийся, или же ты, доверившаяся мне в этом?

Она продолжила, словно он и не заговаривал.

- Я была беременна, когда отправлялась на За'ха'дум, хотя и не знала об этом. Мой сын был убит в моём теле. Я всё ещё слышу как бьётся его сердце. Мне пришлось жить, зная что я никогда больше не смогу выносить ребёнка, и видеть, как единственный мужчина, от которого я хотела ребёнка, становится холодным и чужим. А теперь он умер, а перед тем как умереть, он сказал мне, что ненавидит меня, что это была моя вина в том, что его сын умер, и что когда-то он хотел жениться на мне.

- А ты говоришь мне, что это был он и только он! Ни влияния, ни контроля, ни манипуляций! Что это чувствовал именно он!

- И ты смеешь винить меня за то, что я тебя ненавижу?

- Я никого не виню за то, что он меня ненавидит. Чего ты от меня хочешь, Деленн? Ты хочешь извинений? Что ж, их ты от меня не услышишь. Я сожалею о том, что случилось с тобой и твоим ребёнком, я сожалею о смерти Шеридана, но всё это уже случилось, это не может быть исправлено, и ты не единственная, кому пришлось горевать.

- Да. Как я говорила - я знала что найду тебя здесь. В подземелье, в одиночестве, настолько занятым своей виной и горем, что он и не вспомнит о других.

Синовал хмыкнул.

- Возможно, ты и права. Но, как я сказал - не ты нашла меня. Тебе позволили меня найти. Ты могла бы пойти искать меня на Голгофе, в Йедоре, в соседней галактике, и всё равно ты нашла бы меня. Собор - весьма расплывчатое место. Исток позволил тебе найти меня. Очевидно, он считает что в этом разговоре есть какой-то смысл - которого я не могу увидеть - и он отказывается рассказать мне какой именно.

- И что дальше?

- Это, Деленн - то, на что мне хотелось бы услышать именно твой ответ.

Прежней ночью Тиривайл видела странный сон. Память о нём растаяла по пробуждении, как кровь в тёмной воде, но осталось несколько его частичек. Кровь. Дождь. Боль в её руках. Воин со странным оружием, стоящий перед ней. Она стояла на коленях.

Сон растаял и спустя несколько минут она помнила лишь то, что она видела сон.

Винить за это следовало Голгофу, она была в этом уверена. Ей не нравилось это место с того самого момента, как она его увидела, и то, что она спала на борту своего корабля, её не успокаивало. Мысль о том, чтобы ступить на её поверхность нравилась ей сейчас ещё меньше. Что-то здесь было неправильным, словно на древнем поле битвы, где погибшие не были подобающе похоронены, чтобы обрести покой.

Она слышала о призраках, но до сих пор скептично относилась к возможности их существования. Когда-то, во время её учёбы, она даже провела в одиночку ночь в выгоревших залах Широхиды - и она не испугалась. Но Голгофа была иной. Если где-то было место призракам - так это здесь.

Её раздражение не стало меньше при виде первого, кого она встретила после прибытия.

- Моя леди. - произнёс он своим обычным, уверенным и притягательным тоном.

Она просто кивнула, не желая приглядываться к нему ближе, боясь того что она может увидеть.

Маррэйн не выглядел как древний повелитель воинов. Он точно не был похож на страшную фигуру Предателя, которую описывали ей. Её Сэч рассказывал ей про Маррэйна в качестве примера опасности высокомерной гордыни. Маррэйн всё ещё оставался примером гнева, высокомерия и пугающих старых дней, когда воины были безжалостны, порочны и жили по своим собственным правилам.

Дней, когда минбарцы убивали минбарцев.

Предназначение урока, разумеется, было гарантировать, что она и ей подобные не последуют по стопам Маррэйна, не станут подобными ему. Тиривайл видела это иначе.

Маррэйн был одним из сильнейших воинов того времени, а быть может и всех времён. В конце концов, это же он победил Парлонна, его единственного настоящего противника. Многие качества, которыми он был наделён - мастерство боя, сосредоточенная целеустремлённость, совершенное бесстрашие, упорство в достижении цели - всё это было теми достоинствами, к которым её учили стремиться. Был ли Маррэйн действительно идеальным воином, которым и она всегда стремилась быть, и если она достигнет своей цели - станет ли она подобна ему?

Она никогда не могла ответить на этот вопрос, не мог ответить на него и никто другой. Когда она задала его своему отцу, тот ударил её и приказал ей никогда больше не упоминать имени Маррэйна.

И так она больше не упоминала его, и со временем его имя стало менее значимым для неё. Её сомнения и страхи переместились - от того, что станет с ней, когда она достигнет совершенства, к пониманию того, что она этого совершенства никогда не достигнет.

И даже если она его достигнет, её отец всё равно никогда не будет гордиться ей.

Вот почему теперь она не хотела смотреть на Маррэйна. Он не выглядел тем Предателем, тем чудовищем, которым его описывали, и она боялась что он всё же был воином лучшим, чем она, и что единственного взгляда в его глаза будет достаточно, чтобы подтвердить это.

- Моя леди. - повторил он. - Вы выглядите погружённой в свои мысли...

- Мои мысли - только моё дело. - холодно ответила она.

- Значит, вас тоже позвали на эту встречу?

- Да.

- О. Хорошо вновь что-то делать. Я понимаю нужду Синовала в горести, но лидер редко может позволить себе время на личные заботы. - Он коротко хохотнул, язвительно и горько. - Да, я чересчур хорошо это понимаю.

Она не сказала ничего, и просто продолжала идти. К её раздражению, он с лёгкостью подстроился под её широкие шаги. Это удавалось немногим.

- Она, должно быть, была замечательной женщиной, эта Сатай Катс. - сказал он после долгой паузы.

- Обычная женщина никогда не смогла бы так тронуть Примарха.

- Она была. - резко ответила Тиривайл. "Женщиной лучше, чем я." - добавила она про себя.

- Конечно, вы же знали её. Я её видел лишь несколько раз. Кем она была для вас?

- Она вышла замуж за того, кого я любила. - процедила Тиривайл. - И моя жизнь - это моё дело. Кем бы ты меня ни считал - это не даёт тебе права меня допрашивать. - Она отвернулась от него, и попыталась уйти, но его рука преградила ей дорогу.

- Послушайте, моя леди. - сказал он с абсолютной серьёзностью. - Я был мёртв тысячу лет. Я знал огонь, безумие и боль. И да, я тоже видел, как та, кого я любил, выходит замуж за другого. Но, в отличие от вас, я попытался вмешаться, и я был навсегда проклят собой в её глазах. Я считаю, что всё, что я сделал, можно было бы простить - кроме этого. Не сомневайтесь в себе. Вы поступили лучше, чем я.

- Это все эти годы смерти сделали тебя таким проницательным? - прошипела она. - Дай мне пройти.

- Да. - спокойно ответил он, не двинувшись с места. - Мы, воины - удивительная порода. Мы каждый день смотрим в лицо смерти. Мы говорим о ней, мы поём о ней. Мы считаем её почти что другом или любовницей. И я единственный воин ныне, который узнал её. Это изменит любого, как вновь изменила меня моя новая жизнь. Синовал очень ясно дал мне понять, что то, что случилось прежде, не повторится вновь. Я не предам ещё одного лорда. Я не проведу ещё одну тысячу лет запертым в своей собственной огненной тюрьме. Я принял то, чем стала моя жизнь, и я посвятил её верной службе. Я не боюсь умереть. Я никогда не боялся. Но теперь я намерен убедиться, что отдаю свою жизнь ради достойной цели.

- И вы, моя леди, должны сделать то же. Убедитесь, что ваше дело правое. Не растрачивайте свою жизнь зря, лишь потому что вам это показалось правильным.

Она медленно повернула голову и осмелилась взглянуть в его глаза. Они были темнее, чем она ожидала, и парадоксально чуждыми - полными зрелости, мудрости и печали принесённой его опытом, но они были на лице, демонстрировавшем юность тела, в котором поселилась его душа. Он посмотрел на неё в ответ, и она не почувствовала желания отступить.

- "Мы, воины"? - тихо проговорила она, после долгого молчания.

Он улыбнулся.

- Если мне когда либо доводилось встречать настоящего воина, то это вы, моя леди.

Она резко отстранилась и двинулась вперёд. Он убрал руку и зашагал рядом с ней, довольствуясь просто тем, что он идёт рядом. Она молилась, чтобы он не услышал гулкий стук её сердца.

Затем они достигли зала, и увидели стол, двоих нарнов, троих людей и старого минбарца, сидевших за ним. С глубоким вздохом Тиривайл заняла своё место, согласная на то, чтобы остаться в тени грядущих событий.

Маррэйн сел рядом.

- Они не ожидали увидеть тебя здесь.

Языки пламени, в конце концов, умерли. На это ушло несколько часов. Пламя, должно быть, было видно за несколько лиг. Другие, меньшие, костры были зажжены повсюду на планете, и даже вне её. Это было памятником - из тех, что больше не увидят вновь.

Парлэйн чувствовал неприязнь ко всему этому. Дело было не в славе. Его мать была знаменита, могущественна, в истинном смысле этого слова - лорд для них всех. Она заслужила погребальный костёр, подобающий императору. Парлонн сжёг целый замок ради её отца, и она была достойна не меньшего.

Его раздражала публичность всего этого. Печаль должна быть личной. На похоронах лорда должны присутствовать лишь самые близкие ему. На похоронах матери - место её детям. Позволить им - всем, кто никогда не знал её - проливать слёзы по ней...

Это отдавало насмешкой.

Тем не менее, остальные из их семьи были на главных ролях. Вашок, как он знал, организовывал церемонию в Тузаноре. Затренн закладывала храм на пепелище Ашинагачи. Остальные были где-то ещё, каждый был на виду, печаль каждого отражалась в его народе...

Каждого - кроме него, мрачной семейной тени.

- Уверен, что не ожидали. - сказал он оглядывая всё ещё не разошедшуюся толпу. Они разбивались на маленькие группки, разговаривали вполголоса. Он заметил Рашока и Немейна негромко разговаривавших, и украдкой бросавших взгляды в его направлении. - Никто не посчитал нужным мне сообщить.

- Я рада, что ты пришёл.

Он посмотрел на сестру.

- Хоть кто-то нашёлся...

Катренн была почти что копией матери. Высокая, гибкая и изящная, с живыми зелёными глазами и длинными тонкими пальцами. Она произнесла поминальную речь чистым, твёрдым голосом, и хоть в словах её звенела печаль, она оставалась тверда. Она смотрела на множество людей, и находила слова чтобы описать то, что чувствовали они.

- В своём роде это была отвага, которую оценит даже воин.

Он не сознавал что говорит вслух, пока она не поблагодарила его. Он взглянул на неё и она протянула тонкую руку. Он протянул свою, и их пальцы соприкоснулись. Они долго стояли так, в жесте, более близком, чем любые объятия, пока он не отступил.

Он выглядел совершенно непохоже на неё, настолько, что не знавший этого - не мог бы посчитать их роднёй. Она была даже выше чем он, но он был крепче сложен, мускулист, широк в кости и смугл. Он никогда не был элегантен или же красив. Первому он учился, как только мог, но покуда становилось лучше его владение телом, его вид становился всё хуже. Длинный шрам рассекал его лоб, нос был сломан и сросся неправильно, а сбоку на шее осталась метка от старого ожога.

А самыми малыми ранами - и всё же самыми значительными, памятными и говорящими, были два тонких, почти незаметных шрама, книзу от глаз.

Кое-кто из старых воинов, в особенности старой гвардии, вроде Немейна и Рашока, казалось, узнавали в нём кого-то другого. Он встретил однажды в окрестностях Тузанора отошедшего от дел воина, который говорил с ним полчаса - с почтением и почти что благоговением - считая его кем-то другим. Парлэйн не питал иллюзий - кем именно.

Достаточно скверно носить имя предателей, но ему достался к тому же и облик предателя, и на взгляд прочих - это дало ему и душу предателей. Не стоило удивляться, что ему не сообщили о смерти матери.

Ходили слухи, вечные слухи... Его внешность, его повадки... Никто не желал верить, что она была неверна. Только не ему. Но есть и другие пути зачать ребёнка и чудовище, вроде Предателя, могло быть способно на всё... даже на насилие.

Слухи ходят всегда.

- Как ты? - наконец, спросила Катренн.

- Занят. - ответил он. - Нам удалось уничтожить гнездо Заркхеба в астероидах Хайкио несколько недель назад. Маркабы заплатили достаточно, чтобы мы могли отдохнуть. В любом случае у нас была масса ремонта, а Тамекан с Рикайджи были ранены. Там мы и услышали...

Разговаривая, он внимательно следил за её реакцией. Смятение, которое он и ожидал, было на месте - проблеск неприязни в её взгляде. Конечно же - война закончена. Официально ныне не было оставшихся в живых слуг Теней, а если и оставались - то это была забота Рейнджеров.

И ни один Рейнджер не пал бы настолько низко, чтобы принимать плату от чужаков.

- Как Рикайджи? - спросила Катренн - Это было серьёзно?

- Один из Заркхеба рванул её за руку. Мы думали что придётся её ампутировать, но она выздоровела. Она сильна. - Он говорил с гордостью и знал, что Катренн разделяет её. Рикайджи и она были лучшими подругами, прежде чем что-то разлучило их.

Прежде чем он встал между ними.

Они продолжали говорить, хотя он обходил в разговоре свои нынешние заботы. Он не сказал о своём гневе от того, как смотрели на него Рашок или Немейн. Он не вспоминал о том, как с самого рождения был предвзят к нему Рашок. Он не говорил о войне или своих шрамах.

Они говорили, по большей части, о её жизни, о своих родичах, о её учёбе в Храме, о её надеждах быть представленной в Серый Совет. Они говорили о политике, и он деликатно навёл справки о некоторых старых знакомых, которые, как он знал, никогда больше не станут разговаривать с ним. Они говорили о матери, и в первый раз за эту ночь Парлэйн почувствовал что-то, кроме гнева. Катренн даже заговорила о своём неспешно развивающемся романе с сыном Рашока, Деруланом - и Парлэйн был первым, кому она рассказала об этом,

А потом у них кончились темы для разговора.

- Я рада, что ты пришёл. - сказала она, наконец. - Без тебя всё это было бы... неправильным.

- Ты единственная. - ответил он. - Сколько осталось, хотел бы я знать, до того, как я буду вычеркнут из истории? Я видел один из докладов о войне. Они уже изменяют события. Та версия, что я видел, утверждала что Вален штурмовал За'ха'дум, чтобы спасти мать.

Вален. Парлэйн никогда не называл его 'отец'. Никогда. Даже до того, как тот ушёл.

- Мама никогда не рассказывала нам об этом.

- Она рассказала мне. - подчеркнул он. - Она рассказала мне всё.

Он прикрыл глаза.

- Ты всегда был её любимчиком.

Он вскинул взгляд.

- Что?

- Мы все знали. Она чувствовала к тебе что-то, чего не находилось для остальных. Не думаю, что кто-либо из нас знал - почему, но мы все знали. Даже отец знал. Вот почему кое-кто из младших, особенно Вашок, так обижен на тебя.

- Я этого не знал. Я вспоминаю истории, которые она рассказала мне.

- О нём.

- О Маррэйне. - Он нарочно подчёркнуто произнёс имя. - И Парлонне. Она назвала меня в честь их обоих. Я привык думать что она так поступила, потому что ненавидела меня, и хотела уязвить меня именами тех предателей. Но потом я понял. - Он вздохнул. - Мне понадобилось столько времени...

- Что ты понял?

- Она сделала так, чтобы почтить их. Она любила их. Она рассказала мне это. Они оба так много значили для неё. Я в конце концов понял - она выбрала мне имя, чтобы почтить их. Она называла первенца в честь тех двоих, что она любила. Не в честь Валена - в их честь. Это благословение, а не проклятие.

- С этим согласится не всякий.

- Мне всё равно. - Он медленно и осторожно коснулся своих шрамов морр'дэчай. - Мне не хватает её, Катренн.

- Как и мне.

- Ты хорошо держалась. Я горжусь тобой.

- Береги себя. - прошептала она

Он улыбнулся.

- Я умру, когда придёт время. Я не боюсь. Мне будет не хватать тебя, сестрёнка.

Он ушёл много более скрытно, чем появился. И она больше не увидит его.

- Можешь представить, что я твоё эхо. - проговорила Деленн. - Тебя никогда нельзя было упрекнуть в том, что скрываешь эмоции, можешь не пытаться и сейчас. Я ненавижу тебя так, как и представить себе не могла. Я ненавижу всё, во что ты веришь и всё, что ты сделал. Ты не сможешь сказать ничего, чтобы я стала ненавидеть тебя ещё больше.

- Можешь выговориться передо мной и сорвать на мне свою злость.

Он так и сделал.

- Меня зовут Проклятым. Меня зовут чудовищем, на меня смотрят с омерзением. Так зовёт меня мой собственный народ. Я провёл их сквозь хаос и анархию, и они всё ещё живы. Мог ли кто-то другой сделать то же самое? Могла бы то же самое сделать ты?

- И я поступал так же, как и ты, согласно высшему долгу, о котором нам всегда твердили: пожертвовать своими личными интересами ради блага остальных. Ты оставила минбарцев мне, зная что ты возненавидишь то, что мне приходится делать, но также зная и то, что только я могу сделать это. Этот мир нуждается не в целителях - я говорил тебе это, помнишь? Этому миру требуются воины.

- Сейчас, разумеется, ему нужны и те и другие, но тогда воины требовались в первую очередь.

- А когда мой народ больше не нуждался во мне - я ушёл. Когда моё присутствие причиняло больше вреда чем пользы - я отступил, и скрылся. Я позволил им выздоравливать, расти и вновь врастать в галактику. Я оставил свободной дорогу для тебя, чтобы вновь вести их, если ты того пожелаешь. Это едва ли было моей ошибкой - то, что ты решила не вмешиваться.

- И всё же они ненавидят меня.

- Это было нелёгким решением. Не самым трудным из тех, что мне приходилось принимать, потому что я знал, что это верно, но это было нелегко. Это значило потерять ценный ресурс. Это значило оставить позади кого-то... о ком я заботился. Но хуже всего это значило оставить позади часть себя. Не просто руины Широхиды, поле битвы у Секигахары или вершины гор Ямакодо.

- Это значило оставить позади, то что эти места значили для меня. Я покидал место, где Маррэйн и Дераннимер расстались навеки, место где умер Шинген, место, где во время учёбы медитировал я.

- Это значило оставить позади ту часть меня, что оставалась минбарцем.

Удержать эту часть меня было труднее, чем я думал. Я рассказываю истории, повторяю вслух легенды. Если у меня есть слушатель - я рассказываю это им. Если нет - единственный мой слушатель Исток, но я рассказываю их, потому что легенды следует рассказывать.

- Но чем больше я рассказываю их, тем больше я понимаю, насколько я изменился. Часть историй преднамеренно искажена, иные неверны в толкованиях или принципах. Я знаю, что случилось с Валеном, и всё же продолжаю говорить как он "ушёл". Я знаю что души наших предков не направляют нас из-за грани, но всё же продолжаю пересказывать истории о том, как они делали именно это.

- Ты, среди всех прочих, лучше всего поймёшь это. Сколько из наших обычаев ты ещё продолжаешь соблюдать? Волосы на твоей голове не имеют ничего общего с нами. Что ещё ты приняла из человеческой биологии? Ты ешь, как они? Спишь, как они? Занимаешься любовью, как они?

- Думаешь ли ты - как они?

- И остаёшься ли ты всё ещё минбаркой после этого?

- А я?

- Я больше не нуждаюсь во сне. Или еде. Или питье. Я не устаю. Я могу двигаться через гиперпространство, словно по дороге через поле. Я могу переносить вакуум и я могу говорить с Изначальными. Я знаю ответ на каждый вопрос, что может быть задан, кроме лишь одного.

- Я бессмертен.

- Скажи мне - я всё ещё минбарец? Какая мне нужда помнить - чем я когда-то был? Наступит день - я знаю это - когда, я расскажу истории, и я совершенно не пойму их. Я не буду знать, почему воины поступали так, как они поступали. Вопросы чести, которые я прежде понимал инстинктивно, станут так же непостижимы, как привычки врии в еде.

- И я оглянусь вокруг, чтобы найти кого-то, кто объяснит их мне, и не окажется никого, потому что все, кого я знал, будут уже тысячелетия как мертвы.

- Можешь ненавидеть меня как тебе угодно; я действительно сожалею о смерти Шеридана, о горе, которое ты чувствуешь, но прости меня - я не могу жалеть тебя.

- Однажды ты умрёшь. Может быть сегодня, или завтра или через сотню лет. И ты умрёшь, мечтая о месте, где не падают тени, где ты и он всегда будете вместе. Умрут звёзды, состарится галактика, исчезнет жизнь, и не будет ничего. И всё это время ты будешь вместе с ним.

- А когда наступит такой день - я всё ещё буду оставаться здесь!

- Что бы я ни сделал, чего бы и кому бы ни стоили мои жалкие интриги, все мои страшные грехи... Я убил невинную, знаешь это? Полностью сознавая, что я делаю, я убил невинную в самом священном из наших мест. В месте, которое она любила.

- Но всё же, что бы я ни сделал - я был наказан достаточно.

- Но всё это - дело будущего. Сейчас и здесь есть война, в которой следует сражаться, и я сражаюсь против немногих, кто мог бы меня понять. Ворлонцы почти бессмертны, они далеко ушли от своих смертных оболочек, ведомые высокомерием, гордыней и мощью.

- Они то, чем могу быть я. Но я стараюсь помнить, кем я был прежде, и это меня удерживает. Пока что.

- Я не боюсь смерти. Я не боюсь пыток и увечий. Я не боюсь никого, живого или мёртвого.

- Но я боюсь уподобиться им.

- У них есть своя цель - чтобы удержать их в здравом рассудке, чтобы поддерживать их в течение их долгих жизней. У меня есть своя. Эта война. Я был воином, с рождения обученным сражаться и убивать. Это всё, что я знаю, и именно это я и делаю.

- Это справедливая война. Не упускай это из виду. Эта война справедлива, и то, ради чего она ведётся - правильно. Но если бы тут не было справедливой войны, то я нашёл бы неправедную, и сражался бы на ней.

- Не позволяй своим чувствам ко мне ослепить тебя в видении глобальной картины. Как я сказал - эта война справедлива, и есть много тех, кто сражается именно по этой причине. Твой Шеридан был одним из таких. Не поливай грязью всю армию лишь потому, что их генерал - чудовище.

- Вот так, Деленн.

- А теперь, прежде чем ты уйдёшь...

- Твоя очередь.

Они пришли вместе, входя без удовольствия и без смущения. Они не говорили ни друг с другом, ни с кем-либо ещё. Они знали друг друга по службе у одного и того же лорда, и одной и той же цели, пусть по разным причинам и разными средствами. Здесь присутствовало... уважение, пусть и слегка размытое их различиями.

На'Тод шла гордо, умеряя её широкие шаги, чтобы приспособиться к его неуклюжему ковылянию. Куломани тащил себя вперёд, опираясь на два костыля в обеих руках, помогая его слабым и переломанным ногам. Он не просил помощи, а она её не предлагала, зная что его гордость не позволит её принять.

Куломани был Коммандером, патриотом, верным и честным мужчиной. Он пережил резню других честных и патриотичных мужчин благодаря судьбе и случаю, но не без потерь. Он видел то, что однажды может увидеть любой солдат - как тень его смерти обрушилась на него - а затем рассеялась бесследно.

Он был твёрдо намерен заставить его врагов пожалеть о том, что они, пусть и неумышленно, оставили его в живых. Классическое правило стратегии. Ты не стремишься к победе: ты стремишься не проиграть. Если твой враг делает ошибку - воспользуйся ей. Он выжил, и это была их ошибка.

На'Тод была воином, но также и мыслителем. Она выживала в верхних эшелонах власти Кха'Ри до её позорного изгнания - ссылки, которая спасла ей жизнь. Она руководила множеством ликвидаций, диверсий и мятежей во имя Ха'Кормар'ха Г'Кара. С концом Войны Теней она просто сменила хозяев и служила новому точно так же верно, как и старому.

Разные миры, разные расы, разные жизни, но все они были объединены общей целью.

Они вошли в зал вместе. На'Тод кивнула Г'Кару, который от неё отвернулся. Куломани узнал Маррэйна и Тиривайл, которые помогали им сбежать с "Вавилона-5".

На'Тод ждала пока Куломани подтаскивал себя к креслу и неловко забирался на него, уронив костыли на пол. Затем она села рядом с ним.

И они ждали.

Деленн села. Пол был каменным, холодным и твёрдым. Она подтянула колени к груди и крепко обхватила их. Она посмотрела на Синовала снизу вверх, и её захлестнула ненависть. Она не любила это чувство. Она не любила злость и ненависть. Она могла вспомнить лишь один раз, когда она испытывала такую ненависть, и это было давным-давно, когда она сделала ошибку, искупить которую она пыталась всю оставшуюся жизнь.

И это было одной из причин ненавидеть его. Для него это чувство было обыденным, и его это не беспокоило.

- Хочешь услышать от меня правду? - спросила она. - Тебе не понравится её услышать.

- Ты всегда была честна со мной прежде. Да, скажи мне правду. Я не стану думать о тебе хуже, что бы ты ни сказала. Насколько бы я ни расходился с тобой во взглядах, я всегда уважал тебя.

- Я рада, что он умер. - глухо проговорила она. - Я хотела бы, чтобы он умер давным-давно, у "Вавилона-Четыре" и Великой Машины. Он и так умирал там. Он смирился с этим, и он предпочёл умереть в бою, а не угаснуть от болезни, побеждённым врагом с которым он не мог драться.

- Я это понимаю.

- Да, кому ещё как не тебе. Он любил меня и я любила его, и он был... тогда он был собой. Я горевала бы очень долго, но я помнила бы его как прекрасного человека, который любил меня, не как холодного чужака, который разделял со мной постель и обвинил меня в смерти его сына.

- Но он выжил, и мне потребовалось долгое время, чтобы понять что он должен был умереть. У него был сломан позвоночник, его корабль разнесли на куски. Он не мог бы даже дышать. А он пробыл там несколько дней. Что-то удержало его среди живых.

- Я догадалась лишь позже, когда я долгие часы ждала в своей камере и мне нечего было делать, только размышлять. Это был Кош. Остаток его жизненной энергии, которая напитала временной разлом, через который ушёл "Вавилон-Четыре"... Она удержала Джона среди живых.

- Я так никогда и не поняла - почему. Я хотела верить Кошу, хотела ему доверять. Я думала, что он заботится о нас, но... он прислал чудовище, чтобы допрашивать нас и пытать нас; хотя он, казалось, был счастлив, когда мы отказались сотрудничать. Я гадала - не было ли это предупреждением какого-то рода, скрытым указанием нам не доверять его народу, но я ни в чём не уверена...

- Не все ворлонцы чудовища. Большинство их считают что цель оправдывает средства, но некоторые действительно заботятся о наших слабых, юных расах.

- Ты ли это говоришь?

- Набрался у тебя. Понять это было непростым уроком, но, как меня учили - любой воин, который видит врагов как единое целое, теряет способность видеть трещины между ними. Это было... непросто принять.

- Ты всегда ненавидел их. Всегда. Почему?

- Они стремились направлять нас и контролировать нас, не понимая того, что мы есть. Теней я мог постичь. Ворлонцев... Не знаю. Не могу это объяснить. Полагаю, я всегда больше был склонен предпочитать Хаос, а не Порядок.

- Боец, а не вождь. Верно.

- Но когда Кош умер - что-то изменилось. Думаю, имела место какого-то рода сделка. Они хотели, чтобы я умерла и потому они послали меня на За'ха'дум. Если бы не вмешались Вейяр и техномаги, я умерла бы, в убийственном взрыве, разрушившем родной мир Теней. Это сильно обрадовало бы ворлонцев.

- Но прежде чем уйти, я потребовала у них одного. Я хотела провести одну ночь с Джоном. Я хотела уверится, что с ним всё хорошо, но больше всего... я хотела памяти об одной ночи, радости, которую я заберу с собою в смерть. Это было эгоистично, мои желания против всех прочих.

- В ту ночь мы зачали сына. Мы создали жизнь - которая была уничтожена. Да, Джон был прав. Я виновата в том, что наш сын был убит. Не так, как он говорил мне. Даже если бы я это знала, я бы всё равно решила сделать то, что сделала. Если бы моя смерть что-то значила для человечества, то я сделала бы это вновь, и была горда этим.

- Нет, я убила нашего сына тем, что вообще допустила чтобы он был зачат. Моя жизнь принадлежит мне, и я могу делать с ней всё, что пожелаю. Его жизнь - нет. Вот за что я себя виню, и вот почему слова Джона так меня ранили.

- Он был прав.

- Я хотела одной ночи с ним ради своего, эгоистичного удовольствия. Я даже не увидела изменений, который они в нём сделали. Я унесла память о том, как он касался моего лица, о его поцелуях на моих волосах... Я несла эти воспоминания сквозь тьму и страх.

- Но теперь все они стали пеплом.

- Я хотела бы, чтобы он умер на "Вавилоне-Четыре", я хотела бы чтобы я умерла на За'ха'думе, и чтобы наш сын не был зачат лишь для того, чтобы умереть нерожденным в холодной, стерильной палате, и я хотела бы, чтобы был кто-то лучше тебя, чтобы служить этой галактике.

- Я хотела бы, чтобы Г'Кар не видел как умирает его мир, и не чувствовал каждый день ту же вину и горе, что и я.

- Я хотела бы сделать что-то для Лондо, чтобы я помогла ему ещё тогда, когда он мог позаботиться о себе.

- Я хотела бы больше говорить с Ленньером, и попытаться заслужить его дружбу, до того как он умер, оставив после себя растерянную девчонку, носящую его имя и не знающую что это значит.

- Я хотела бы знать, где теперь Лита, и я хотела бы поговорить с ней, и мне хотелось бы точно узнать, действительно ли она отправилась искать тебя.

- Я хотела бы, чтобы очень многие оставались бы с нами.

- Я хотела бы быть достаточно сильной, чтобы помочь тебе, убедить тебя не делать многого, убедить тебя не верить таким, как твари Теней, таким как тот Морейл, как Так'Ча или Маррэйн.

- Я хотела бы быть достаточно сильной, чтобы противостоять тебе.

- Я хотела бы, чтобы тут был кто-то другой, кто угодно, только не ты.

- И я хотела хотя бы чуточку меньше тебя ненавидеть.

Она уронила голову и позволила гневу утихнуть. Он был прав, будь он проклят. Слова успокаивали.

- Но никого другого здесь нет. - спокойно ответил он. - Пойдём, Деленн. До начала совета осталось недолго.

Затем пришли они, облачённые в одежды войны. Военачальники, генералы, капитаны.

Джорах Марраго, бывший Лорд-Генерал Центаврианской Республики, мужчина, рождённый для богатства и власти, кто всё же был подавлен горем и пролил кровь поражения. Мужчина, который рискнул всем во имя его народа, проиграл и заплатил за это изгнанием. Мужчина, который второй раз потерял его дочь. Мужчина, который шёл прямо и гордо, с величавой осанкой и мрачной решимостью.

Рамде Хакстур из Так'ча. Немногие из них знали его, хотя все уже видели его корабли, бросавшиеся в бой, сражавшиеся с отвагой и безрассудством рождёнными либо безумием, либо истинной целью. Лишь двоим было известно что когда-то Так'ча убили Бога и были навеки прокляты за это. Теперь они вновь шли на Богов войной, и на сей раз они не будут прокляты, они станут сильными.

Морейл, З'шайлил из Братства без Знамён. С его появлением, казалось, повеяло гибельным ветром, и многие заметили странное марево позади него, мерцание из света и тьмы. Морейл был горд, его чёрные глаза были полны решимости и воли. Никто не любил его и не доверял ему. Он сел отдельно, лишь марево оставалось позади него.

Вижак из дрази, бывший Посол, а после того отступник и преступник. Его народ пытался восстать, силой отстоять свой путь, и они заплатили за это. Они были первыми. Покорённые, бешеные и яростные. Вижак покинул Забар с помощью Синовала, и он и его народ были готовы сражаться насмерть, чтобы спасти свой мир. Он был грязен, обожжён, ранен и покрыт шрамами, но в его глазах горел огонь.

Г'Лорн с Нарна. Солдат, служивший своему правительству, который видел как гибнет его правительство и его мир. Ненависть - было недостаточно сильным словом, чтобы описать то, что он чувствовал. Он залил бы огнём целые миры, если бы он это мог.

Дэвид Корвин. Бывший солдат. Бывший капитан. Бывший отставник. Он тихо вошёл, тихо сел и осмотрелся.

Сьюзен Иванова, со шрамами, оставленными битвой, потерями и клинком. Её знали все, и все знали, что она первая из советников Синовала. Маррэйн кивнул ей, так же сделал и Морейл. Дэвид просто смотрел и отвёл взгляд, когда она взглянула на него.

Почти все собрались здесь. Остались лишь двое.

Где-то в ином месте II.

Как делал он каждое утро с самого детства, Такиэр из Танцоров Бури, Сатай и воин, опустился на колени, чтобы напомнить себе о его долге. Военачальник, правитель. Сатай, вдохновитель. Он тот, на кого смотрят его последователи. Он тот, кто прокладывает им путь. Он тот, по чьим следам следует его народ.

Он был их вождём и их лордом.

Закончив с этим, он с новыми силами вошёл в зал Серого Совета.

Все они были здесь, и его взгляд пробежался по тем, кого он считал достойными внимания. Гизинер и Чардхай, двое жрецов. Гизинер открыто встретил его взгляд, и Такиэр был почти что доволен. Годы сделали их сильными, сильнее, чем он мог предположить. Он сомневался, что они могли быть достаточно сильны, но это было началом.

Лурна опустила глаза под его взглядом. Мастер растеряла большую часть её огня в отсутствие её подруги и компаньона.

Никто из остальных на него не смотрел.

Он остановился у пустой колонны света и пристально взглянул на неё. Затем он отвернулся и занял своё место в центре круга.

- С "Вавилона-Пять" поступило сообщение. - сказал он без вступления и предисловия.

- Альянс разваливается. Многие бежали, чтобы присоединиться к мятежникам. Ворлонцы явно указали что любого, кто так поступил, следует считать предателем. Было большое сражение. Ходит множество слухов, но все подтверждают, что Звёздный Убийца был убит.

Какое-то время это было всего лишь слухами, но подтверждение было убедительным. Несмотря на всё, что он сделал, и чем он был, для Такиэра Шеридан всегда оставался "Звёздным Убийцей". Он помнил гнев и чувство потери, которые он испытал после уничтожения "Дралафи", и помнил свою клятву отмстить. Случай сделал эту работу за него, но даже так смерть его врага доставила ему радость.

- Также стало известно, что Сатай Катс была убита.

Это вызвало более заметную реакцию. Лурна сделала сложный жест рукой, вычерчивая символ траура в воздухе. Гизинер опустил голову.

Такиэр не знал, как отнестись к этому. Он не любил Катс. Если честно - он искренне презирал её. Он отдавал должное силе её убеждений, но он хотел бы, чтобы она придерживалась более верных убеждений, достойных такой силы.

В глубине души Такиэр всегда связывал свой талант вождя с отсутствием у него эмоций. Он не ненавидел людей, ни даже Звёздного Убийцу. Он не ненавидел Синовала. Он не ненавидел Теней. Он не ненавидел ворлонцев. Он даже чувствовал умеренное уважение к некоторым из его врагов.

Нет, он не ненавидел никого из своих противников. Они сражались по своим собственным причинам, и он не мог винить солдат за то, что у них были причины воевать.

Но он ненавидел тех среди своего народа, кто пытался сделать его слабым. Катс была одной из них.

Вот во что превратился Серый Совет. Они были слабыми и немощными, и их народ стал слаб и немощен. Где были герои? Соновар пытался принести минбарцам величие, но он потерпел поражение. В Синовале всегда скрывался огромный потенциал, но его грехи увели его от них и он их покинул. Дукхат умер чересчур молодым и обещания его ранних лет так и не были исполнены. Даже Деленн, к которой Такиэр питал отвращение, обладала сильной волей - если не сказать большего, но она сбежала, чтобы присоединиться к своему любовнику-человеку, и её приятелям-чужакам.

Кто оставался здесь?

Никто, одни слабаки и сам Такиэр.

Все эти годы они говорили о мире. Мире с людьми, с Тенями, с Альянсом. "Мир" был всего лишь словом, вздохом на ветру. Камень и металл были твёрдыми, надёжными, реальными. "Мир" был всего лишь сном.

- А ваша дочь, Сатай? - спросил Гизинер. - Что насчёт леди Тиривайл? Она с Сатай Катс представляла...

- У меня нет дочери. - коротко отрезал Такиэр.

Он продолжил, не останавливаясь.

- Пришло время определить нашу политику. Ворлонцы объявили что любой, кто бежал с "Вавилона-Пять" считается предателем. Они будут разыскивать их и уничтожать их, и они, безусловно, будут искать подтверждения тому, что отдельные правительства в Альянсе останутся лояльными, особенно после инцидента с нарнами.

- Мы ещё не сказали ничего, чего не стоило говорить. Мы закрыли наши прыжковые ворота и проголосовали отказывать любым беженцам с Нарна. Мы проголосовали за то, чтобы отказать кораблям Альянса в наших торговых путях. Я, разумеется, хотел большего, но голосование было за то, чтобы ждать и наблюдать.

- Мы ждали и мы наблюдали. Альянс в огне и один из нас сгорел вместе с ним. Теперь мы голосуем. Мы остаёмся с Альянсом, или же мы выходим из него и защищаем наши собственные миры?

- В своей жизни я уже видел, как умирает Минбар, потому что мы не поднялись защищать его. Наш мир вновь медленно возвращается к жизни. Мы будем сражаться за него, или же мы отступим и позволим отнять его у нас?

Конечно же, последовали споры, множество споров.

Многие из них выдвигали свои предложения.

Но решение было только одно, и оно, как всегда знал Такиэр, было неизбежным.

И, наконец, они пришли.

Деленн была первой, длинный подол платья вился вокруг её ног. Она вошла гордо и остановилась, глядя на собрание. На кого-то, таких как Г'Кар и Корвин, она смотрела с дружелюбием. Иные, такие как Морейл или Хакстур, удостоились лишь презрения.

Она медленно шагнула вперёд, Мать Альянса который рухнул, Дочь мира, который отверг её, Целитель в зале воинов и военачальников.

Она заняла сиденье рядом Г'Каром и коснулась его протянутой руки своей ладонью.

Затем была тишина.

Несколько кресел и мест оставались незанятыми.

Но здесь не хватало лишь одной персоны.

Он прибыл со вспышкой молнии, выйдя из темноты словно Бог Войны. Драгоценный камень в его лбу сверкал жутковатым огнём. Позади него шли двое Охотников за Душами, одетые в чёрное с серебром. Они заняли место у дверей.

Сам Синовал носил алое и золотое, одежды жрецов и воинов. На его поясе не висело оружие, но его запястье обвивало странное украшение. Он шёл неторопливо и уверенно. Морейл встал на колено, когда он проходил мимо. Стояла мёртвая тишина.

Он занял место во главе стола и обвёл взглядом тех, кого он собрал. Его солдаты. Его агенты.

Будет ли их достаточно?

Наконец, он заговорил.

- Приветствую. - сказал он коротко и официально.

- Добро пожаловать в Совет Синовала.