Чеченская рапсодия

Глава первая

Три чистопородных кабардинца вынесли за околицу станицы вооруженных всадников. Здесь их уже поджидал небольшой отряд терских казаков, собравшихся нести службу на кордоне. Вся группа галопом помчалась на заход солнца, казаки сидели на лошадях как влитые, с выдвинутым вперед левым плечом. Так ездили только чеченские и дагестанские наездники, презирающие даже смерть. Наступало то время суток, когда день сходился с ночью, размывая очертания предметов, но дорога была знакома до мелочей, каждый бугорок или куст на ней успел впечататься в сознание служивых. И все-таки хорунжий Панкрат выдвинул двух верховых саженей на сто перед отрядом, ему были известны повадки абреков, способных затаиться где угодно. Вот и сейчас, не успели разведчики подъехать к зарослям камыша, как один из них поднял руку, призывая станичников задержать движение. Подождав немного и не увидев успокаивающей отмашки, хорунжий указал глазами, чтобы двое его младших братьев, Захарка с Петрашкой, увязавшиеся за ним, оставались с отрядом, сам же рысью направился к разведчикам. Казаки продолжали стоять на месте, не решаясь въезжать в густые заросли тростника.

— Заметили что? — подскакивая, негромко спросил Панкрат.

— Кажись, засада, — ответил малолетка, недавно призванный в строевые. — Со стороны берега камышовые махалки здорово качнулись.

— А ежели это кабан или другой какой зверь? — с сомнением посмотрел на хорунжего второй разведчик, не переставая наблюдать за подозрительным местом.

Постоянное напряжение принуждало казаков действовать четко, пусть даже потом угроза оказывалась ложной.

— Сейчас проверим.

Дав знак, чтобы молодые казаки приготовили ружья к бою, Панкрат потянул за поводья и осторожно въехал в заросли по тропе, пробитой патрулями. Он понимал, что секретчики, разбросанные по берегу реки, могли прозевать переправу абреков. Такое случалось редко, казачьи посты несколько ослабляли бдительность только тогда, когда русские полки переходили на другой берег Терека и наводили порядок в чеченских аулах. Сейчас был именно тот случай. Войсковое начальство перед большим наступлением решило нагнать шороху на немирных горцев, пытаясь отбить у них охоту нападать на мирные населенные пункты. Но и без секретчиков чеченцы лишь в единичных случаях устраивали засады на этом участке — слишком близко станица, на въезде в которую располагались армейские и казачьи посты.

Казак сумел проехать до середины тропы, когда из сухостоя выпрыгнул абрек, одетый в рваный бешмет, и почти не целясь выстрелил в него из ружья. Панкрат едва успел спрятаться за холкой коня, в следующее мгновение он ударил лошадь каблуками под брюхо, на ходу вырывая шашку. Разбойник шмыгнул было в заросли, но конец клинка глубоко вспорол ему спину. Заваливаясь на тростниковую подстилку, абрек оскалил крепкие зубы, осыпая врага беззвучными проклятиями.

Панкрат завертелся на месте, он знал по опыту, что чеченские бандиты по одному не ходят, значит, где-то прятались остальные. Вокруг ничего не указывало на присутствие людей, но ощущалось, что это обстоятельство обманчиво. Жестяной шорох прожаренного за лето камышового сухостоя нагнетал чувство тревоги, она заполняла грудь, призывая немедленно покинуть это место. Он хотел крикнуть подчиненным, оставшимся за камышами, чтобы они поворачивали обратно, и вдруг отчетливо понял, что его занесло в самый центр разбойничьей засады.

По телу хорунжего прокатился холодок от мысли, что секретчиков, скорее всего, в живых уже нет, их или неслышно сняли кинжалами, или накинули на шеи волосяные удавки и пустили тела по течению. Он не понимал лишь того, почему разбойник выстрелил в него из ружья, привлекая к себе внимание этим безрассудным поступком. Панкрат не знал, что чеченцы боялись сходиться с ним в поединках, считая его самым искусным воином на всей Кавказской линии. Но дело было не только в этом, а еще в том, что абреки решили, если они обезглавят отряд, то победа будет принадлежать им. Отчасти так оно и было на самом деле… К сожалению, планы противника оказались куда коварнее.

Пока Панкрат крутился на месте в поисках врага, отряд сорвался на выручку его самого, и это стало непростительной ошибкой всех без исключения.

— Назад, назад! — закричал хорунжий, предвидя, какой конец ожидает станичников. — Стай-ять, твою дивизию…

Но было уже поздно. Как только верховые ворвались в заросли камыша, с разных сторон по ним ударили залпы из ружей и пистолетов, а в ответ прозвучало лишь несколько суматошных выстрелов. Старые воины и малолетки падали с седел перезрелыми грушами, лошади, обезумевшие от грохота и свиста пуль, тащили за собой хозяев, не успевших выдернуть ноги из стремян. Панкрат впервые видел, чтобы казаки оказались в таком беззащитном состоянии, он готов был зубами вцепиться во врага, которого надежно укрывали длинные полые стебли, отзывавшиеся костяным стуком на каждое проявление загнанной в угол тишины. На какое-то мгновение сознание у него прояснилось, он бросил дикий взгляд на остатки отряда, заметил Захара, повисшего на холке лошади, и сорвался ему навстречу.

— Гони, братка, на кордон, — он выдернул из-за голенища ноговицы нагайку и огрел ею Захарова кабардинца.

Брат оторвал плечи от лошадиной гривы, поддернул уздечку, а Панкрат не переставал стегать его коня по бокам.

— Уходи отсюда, братка, Богом заклинаю…

Средний из братьев встрепенулся, воткнул каблуки сапог под конские бока, с места переходя в карьер, за ним над тропой взвился на лошади рассыльный Пантелейка. Еще один малолетка на рысаке распушил полы черкески, норовя не отстать от ушедших вперед казаков. А Панкрат продолжал крутиться на крохотном пятачке, бешеными глазами пожирая каждого сослуживца, упавшего с седла на землю, он искал младшего, Петрашку. На дороге, среди убитых или подававших еще признаки жизни казаков, его не находилось, не оказалось и в камышовых зарослях между станичниками, разметавшимися в последнем боевом рывке.

Из-за коричневых стеблей выскочили абреки во главе с кровником всей семьи хорунжего Мусой, восседавшем на арабском скакуне. Остановившись, одноногий главарь разбойников поддернул поводья, сплюнул в сторону и нагло ухмыльнулся. Сейчас он наслаждался властью над своим врагом, попавшим в силки. Ведь не только сотник Дарган, отец Панкрата, срубил самых близких родственников абрека — деда с отцом и с двумя родными тетками, которые тоже взялись за оружие, но и сам хорунжий покалечил главаря, отрубив ему ногу выше колена.

— Вот мы и встретились, Панкрат, — покривил он тонкие губы. — Если гора с горой не сходятся, потому что они каменные, то человеку это свойственно. Человек — существо суетливое.

— Если случай свел нас вновь, то почему бы нам не продолжить поединок, — ощущая, что начинает превращаться в настоящего зверя, немедленно откликнулся казак. — Прикажи своим головорезам расчистить место, и приступим.

— Ты хочешь, чтобы мы померялись силой прямо здесь? — уперся руками в бока абрек.

— Лучшего места, Муса, нам сейчас не сыскать, — подзадорил чеченца хорунжий. — Надеюсь, ты не забыл, как хотел ускакать от меня, когда мы сошлись с тобой на подворье нашего дома? Тогда я успел достать тебя шашкой, штанина, вон, до сих пор пустая. Видать не отросла нога-то. Так что продолжим, Муса, ведь ты же мужчина.

— С поединком ты опоздал, казак, — с угрозой ухмыльнулся абрек. — Во-первых, тут не место для выяснения отношений, а во-вторых, ты прекрасно знаешь, что скоро здесь будут и часовые с кордона, и русские с казаками из станицы.

— Тогда что ты предлагаешь? — ощерился Панкрат, успокаивая кабардинца, пытавшегося подняться на дыбы.

— Тебе ничего не остается, как сдаться на милость победителя, — хохотнул разбойник. — Мы наслышаны о сокровищах, которые твой отец привез из похода в страну, где правил Наполеон. Вот пусть он с нами и поделится этими драгоценностями. За тебя.

— Ты в своем уме? Откуда ты знаешь об этом? — опешил хорунжий. — Даже я не ведаю, что у батяки есть, а чего нет.

— А мы знаем, потому что и у вас, и у нас есть люди, помнящие, на какие деньги Дарган выкупил дом у войсковой старшинихи, на какие содержал табуны лошадей, за которыми присматривали конюхи с пастухами, — начал перечислять главарь. — Несколько лет назад он отправил твоего брата Захара учиться в Санкт-Петербург, а ведь за учебу и проживание сип-сиповичи берут немалую плату. А сейчас на каникулы приехал твой младший брат Петрашка, он тоже три года как в московских университетах. На все про все нужны большие деньги.

— Батяка с мамукой оплачивают учебу деньгами, вырученными от продажи лошадей. Про это тебе никто не говорил?

— Не спорю, на Кавказе лошади — первый товар после оружия, но их или разводят сами, или угоняют у ленивых, или силой отбирают у слабых. Покупают лошадей редко, состояния на них не сделаешь, — покривился Муса и тут же прищурил бесцветные глаза. — Мы считаем, что у Даргана после французского похода остались сундуки, полные золота, потому что здесь тратить сокровища не на что.

— Тогда попробуй найти эти сундуки и забрать их себе, а за меня ты ломаного гроша не получишь, даже если этот грош, как ты говоришь, и найдется в нашей семье, — взорвался хорунжий. — Выходи на поединок, и пусть твои прихвостни станут свидетелями, как ты кончишь свою жизнь паршивым бараном. Каким ты и был всегда.

Главарь абреков завилял налитыми бешенством глазами, оскорбления казака хлестко ударили по его щекам, вспыхнувшим огнем ярости.

Затем он процедил сквозь зубы:

— Я уже сказал, что с удовольствием сразился бы с тобой один на один, как повелевают законы наших гор, но у нас нет времени, — он нервно подергал усами. — Твоего брата мы переправили за Терек, цена ему уже определена. Очередь за тобой.

— Вы захватили его?.. — подался вперед Панкрат.

Его словно окатили ледяной водой, он вспомнил, что Петрашки не оказалось среди убитых станичников.

— Если это правда, то ты мой кровник до конца твоих дней. Говори, бешеный зверь, что ты решил сделать с братом?

— Твои дни, хорунжий, тоже сочтены. А малолетку мы продадим в рабы тому, кто больше за него заплатит русскими деньгами, — сверкнул стальными зрачками абрек и коротко приказал своим воинам. — Взять казака.

В одно мгновение Панкрат оценил обстановку. Отбросив мысль о мести, он рванул уздечку на себя и швырнул кабардинца на кинувшихся к нему разбойников. Боевой конь легко взметнулся над их папахами и опустился за спинами нападавших, позволив хозяину ударом шашки на лету срубить голову самому назойливому. Тело лошади распласталось над тропой в летящем галопе, унося всадника от места засады.

— Стреляй! — донесся до него заполошный вопль главаря. — Догнать гяура!..

Но выстрелов не последовало, абреки не успели перезарядить свои старинные ружья с полками для пороха, а пистолетами купцы снабдили горцев пока не всех. Панкрат никогда не стегал нагайкой своего жеребца, однако сейчас бока лошади избороздили кровавые полосы. Ему казалось, что камышовые заросли никогда не закончатся. Коричневые махалки били по лицу не переставая, мешая рассмотреть что-то дальше взметенной ветром гривы, они лупили наотмашь, осыпая черкеску и спину скакуна твердыми крупинками семян. Наконец впереди засветился просвет, копыта кабардинца застучали по твердой земле, но Панкрат не прекращал стегать его по бокам, крутясь налево и направо.

Он скрипел зубами не только оттого, что умудрился, как едва оперившийся малолетка, попасть в самый центр засады, устроенной абреками, ненавидел себя еще и за то, что разрешил братьям поехать с ним на кордон нести службу. Нужно было, как советовала мамука, отправить их на учебу в университеты и больше никогда не допускать до казачьей службы с походами на правый, враждебный, берег Терека.

Раньше ведь так и было. Как только заканчивались каникулы, студенты под нажимом всей семьи подхватывали дорожные саквы с продуктами и укатывали постигать науки в свои столицы. Поначалу все складывалось именно так…

Когда у старшего сына сотника Даргана, хорунжего Панкрата, родился сын Александр, в станице Стодеревской, расположенной на левом берегу Терека, началось большое веселье. В доме главы рода собралась вся близкая и дальняя родня. Как и у кавказцев, у терских казаков появление мальчика в семье считалось значимым событием, потому что со временем он становился и хозяином на собственном подворье, и воином, получающим жалованье за службу русскому царю и отечеству. Мальчик, в отличие от девочки, имел право занять место главы казачьего рода. Именно по этой причине за праздничным столом собралась вся большая семья, заскочили поздравить и станичники.

И завертелось казацкое веселье… Рядом с Панкратом примостился Захар, как раз прибывший из своих университетов, за ним крутил белобрысой головой Петрашка, тоже ставший студентом и так же редко бывавший в доме, как и его средний брат. Новые черкески сидели на них как на корове седло, они смущенно поправляли широкие рукава, мешавшие движениям, неумело передвигали кинжалы на бок, который раз принимались надраивать набор газырей, сверкавших латунью в кармашках на груди.

— Совсем от рук отбился, — сокрушался по поводу среднего сына Дарган, успевший пропустить не одну чапуру с чихирем. — Гутарить по-казацки ты еще не разучился?

— Батяка, разве родная кровь даст о себе забыть? — отбивался Захар. — Я как был терским казаком, так им и остался.

— Не женился там, в столицах? — не отставал Дарган, подмигивая захмелевшим гостям, которые понимающе улыбались.

— Ну как тебе сказать… — замялся средний из братьев.

— А как есть, так и скажи. Петрашка, вон, в Москве чи кацапку, чи какую-то немку уже подцепил.

Младший сын косился на отца, но молчал, смущенно принимаясь теребить крылья тонкого носа.

— И у меня невеста имеется, — не отказывался Захар. — Но до помолвки дело пока не дошло.

— О как, уже и о помолвке загутарил, не спросясь отца-матери, — в который раз завелся глава семейства.

Он был осведомлен о жизни Захара в столице Российской империи, но казачья привычка выставлять напоказ заслуги отпрысков и собственное своеволие заставляла поднимать вопрос заново.

— Ты бы пояснил родным, кто она, какого роду-племени?

Софьюшка, сидящая на противоположном краю стола, сияла счастливыми глазами. Она давно одобрила решение среднего сына учиться дальше, радовалась за его стремление к наукам. Стежкой Захара заторопился и младший из братьев, Пьер, скоро год как одолевавший науки в Москве. В голове у нее неустанно строились планы о продолжении учебы Захара в Париже и о вхождении его во владение французским замком, выкупленным на добытые в свое время сокровища. За Пьера она тоже не беспокоилась., Во время учебы он заодно и приглядывал за усадьбой, приобретенной когда-то у графа Заславского, расположенной недалеко от московского кремля. Софьюшке не давали покоя лишь Панкрат да две девки. Старший сын наотрез отказался от освоения всяческих наук, выбрав отцовскую дорожку. Пока на этом пути ему везло, о чем говорили погоны хорунжего. А дочери Анна с Марией росли как на дрожжах, всем видом заявляя о том, что за ними скоро хвостами потянутся женихи.

— Из шведок она, батяка. В Санкт-Петербурге немцев, голландцев, шведов с финнами много, почти все они несут службу при дворе императора Николая Первого, — еще ниже опустил причесанную макушку Захар. — Отец моей невесты — профессор Стокгольмского университета, работает в России по приглашению государя.

— А вот гляньте на дурака! Еще Петр Первый разгромил шведов под Полтавой, в той битве участвовали и твои прадеды, — притворно вскидывал руками Дарган. — А ты на побежденной решил жениться. Неужто из другой нации девки не нашлось?

— А где ты ее найдешь, такую нацию? — со смехом подхватывали разговор станичники. — Вряд ли какая выстоит супротив России.

— После татар с монголами русский дух, вишь ты, остался не сломленный.

А теперь и вовсе железом покрылся.

Сидевшая молча хозяйка дома решилась вмешаться в разговор:

— Сынок, какая девушка тебе понравится, на той и женись, — сказала она. —

Станичники сбавили тон. Им было непривычно, что в мужские рассуждения влезает женщина, но в доме Дагана такой порядок был заведен со дня появления в нем иноземки, хотя согласиться с этим нововведением получалось не у всех. Некоторые казаки с интересом посмотрели в ее сторону.

— А свои скурехи пущай нетоптаными ходят? — как всегда в таких случаях, решил выправить положение Дарган. — Гляди-ка, повырастали, одна краше другой, любая не прочь с нами породниться.

— На девок последние годы урожайные, — поддержал кто-то добродушный настрой хозяина, он посетовал. — Не дай Бог к войне, братья казаки, перед большой битвой всегда так было. То на мальцов дород немалый, а то Господь сподобит казачек на девочек. — В этих краях война никогда не прекращалась, еще со времен прихода сюда наших предков. — Все одно, пора бы утихомириться бабьему приплоду, иначе от любушек деваться станет некуда. — А посему слава новоявленному православному казаку, сыну Панкратия Александру, — подвел черту есаул Гонтарь, старый соратник Даргана по военным походам.

— Слава, слава, слава!

Станичники подняли чапуры, полные домашнего вина, выпили. Ложки тут же застучали по мискам с наваристым борщом, захрустели корочки свежевыпеченного хлеба.

Когда на второе подали хорошо прожаренную баранину и казаки взялись рвать мясо руками, к другу Панкрата Николке живо обернулся секретчик Гаврилка.

— Слыхал новость с того берега Терека?

— Какую? — заинтересовался подхорунжий.

— У абрека Мусы, кровника Панкратки с его батякой, родился второй сын.

— Плохая весть, — нахмурился помощник хорунжего.

— А есть еще хуже, — не унимался урядник Гаврилка.

— Говори, — пристукнул кулаком по столу казак.

— У Кусамы, средней сестры Мусы, на свет тоже появился мальчик.

Заметно стихли разговоры гостей, услышанное заставило их повернуть головы к сослуживцам, обсуждающим столь важную тему. Народу в дом набилось много, во время больших событий ворота у станичников были нараспашку для всех.

— Перекроился род убиенного Ахмет-Даргашки. У него у самого были одни девки, а теперь и пацаны пошли, — подключился к разговору Николкин сосед по лавке, кашевар Ермилка. — На род нашего Даргана встанут теперь сразу три новых кровника.

— Не считая покалеченного Мусу и родичей двух убитых братьев Бадаевых, у которых тоже, я слыхал, родились сыновья, — дополнил счет посыльный Пантелейка, за последний год вымахавший в доброго казака. — Большая сила собирается, недаром на кордонах теперь каждый вечер стрельба.

— И русские полки все никак не разомнутся, пора бы немирных обуздывать покруче.

— Забыл про объявленный Шамилем газават? Сейчас все горцы взялись объединяться, так что готовься к большой войне, брат казак. Все только начинается.

— Вот когда полезут скопом, тогда и встретим.

— Твоя правда, брат. Отцу и сыну…

Панкрат, сидевший по правое плечо от батяки, внимательно посмотрел на станичников, затем повернулся к главе дома, собираясь что-то сказать, но Дарган уже поднимался сам, хмель с него как рукой сняло.

Огладив усы, он положил правую ладонь на кинжал и громко заговорил:

— Станичники, многие из нас принимали участие в битвах с Наполеоном. Правителей, решивших овладеть миром, было много, они разоряли государства, топили в крови целые народы, но ни один из них не справился с таким делом, — он вскинул голову повыше. — Мусульмане считают себя правоверными, а нас, христиан — неверными. Шамиль тоже объявил газават всему христианскому народу. Скажу сразу, хотя Шамиль имеет духовный сан третьего имама Дагестана и Чечни, его песенка, как и других кровожадных верховодов, все равно будет спета, потому что кровью мира не завоевать.

Дарган бросил короткий взгляд на супругу, с которой в спорах на эту тему провел не одну бессонную ночь, Софьюшка не сводила с него восхищенных глаз, впервые она оказалась свидетелем красноречия мужа и впервые осознала, что ее усилия не пропали даром, а подняли уровень сознания ее мужа еще на одну ступень. Это была ее победа над заскорузлыми правилами казачьего уклада жизни.

А Дарган меж тем продолжал:

— В молитвенном доме уставщик читает нам главы из Библии, и все мы знаем, что Иисус Христос никого не убивал, не грабил, не насильничал, он нес людям только слово правды. Лишь слово, и за это люди его распяли. Распяли одного, а не целые народы, внемлющие до сей поры его устам. Эти народы по доброй воле бросились к его ногам, признав своим повелителем. Так что на земле сильнее — булатный клинок или всего лишь слово?

В комнате установилась долгая тишина. Казаки, привыкшие все в жизни измерять лишь силой, предпочли промолчать, они понимали, что устами их вожака с ними сейчас говорила его образованная жена, француженка Софьюшка. Но станичники, соглашаясь в душе с правильностью прослушанной ими проповеди, категорически отказывались признавать превосходство бабы над собой, потому что не мыслили жизни по-иному.

Наконец кто-то из гостей нерешительно сказал:

— Слово, конечно, главнее, но его не разглядишь. А сила видна.

— Казаки сильны единым духом, в этом наши крепость и сила, — заговорили гости разом.

— Сила в первую очередь, об чем разговор. Хотя и слово бывает булатным.

— Куда там Шамилю с его одичалыми бирюками, пускай суется со своим зеленым Кораном, а мы ему в ответ православным крестом да по обритому лбу.

— Слава казакам, защитникам Отечества!

— Слава, слава, слава!

— Отцу и сыну, аминь.

Софьюшка печально усмехнулась, завела за ухо золотистую прядь волос и вслед за казаками подняла чашку, наполненную домашним вином. Она понимала, что в этом сказочном месте, где живут люди, красивые, как дети, сила еще долго будет доминировать над разумом, а слово будет не усмирять, а только подкреплять ее. Она с тревогой посмотрела на Захара с Пьером и решила отправить обоих на учебу, не дожидаясь конца каникул. Снова в благодатном краю назревали грозные события, и опять сердце матери сжималось от тревоги. Но она и не думала роптать на судьбу, которая занесла ее на край огромнейшей Российской империи. Софьюшка была благодарна ей за все испытания.

Вот и сейчас жена главы рода Даргановых лишь на миг дозволила, чтобы на ее прекрасное лицо опустилась вуаль печали, в следующее мгновение она вскинула голову и со вниманием и любовью посмотрела на мужа, сыновей и дочерей. Работы для нее было еще много, и начинать ее следовало прямо сейчас, со среднего и младшего сыновей. Их нужно было уберечь от надвигающейся опасности, сделать так, чтобы они закончили учебу и продолжили род.

И когда казаки принялись за закуску, Софьюшка повернулась к сыновьям и решительно сказала:

— Захар и Пьер, завтра вы должны отправиться в путь.

— В какой путь? — оторвался от глиняной чашки средний сын.

— Надо ехать в университеты, продолжать учебу.

— Но у нас еще есть время, — возмутился было Петр.

Дарган присмотрелся к супруге, пытаясь сообразить, к чему она затеяла этот преждевременный разговор об отъезде сыновей. Догадка не заставила себя ждать.

— Если мать что сказала, то так и нужно сделать, — поставил он в споре твердую точку.

Тогда братья уехали учиться. Но именно с желания принять участие в стычках с абреками началось брожение в их умах, и продолжалось оно еще два года, пока не привело к плачевным результатам.

Со стороны кордона показался отряд секретчиков, среди которых находились дядька Панкрата Савелий, младший брат Даргана и тоже отец двоих подрастающих сыновей, и Захар, посланный за подмогой. Хорунжий радостно ощерился и наподдал кабардинца каблуками под брюхо. Буланая шкура коня успела перекраситься в гнедую масть.

— К берегу… к берегу… — еще издали закричал он, разворачивая лошадь под прямым углом. — Дядька Савелий, веди казаков на тот берег, палите по абрекам со всех стволов.

Небольшой отряд караульных сходу повернул коней к реке и бросился в крутые волны Терека, оставляя после себя пенные дорожки. За ними поспешал Панкрат, горло его перехватывала тревога за Петрашку и бешеная злоба на главаря разбойников, в который раз встающего на его пути и змеей успевающего ускользать в свою нору. Если бы Муса оказался сейчас в его руках, казак не задумываясь разорвал бы его зубами на части.

Лошади вынесли всадников из воды, помчали через камышовый сухостой к чинаровой роще. На одной из полянок их попытался остановить одиночный выстрел, но станичники срубили оставленного в засаде абрека, словно это был кочан капусты. Вскоре тропа вывела казаков на дорогу, идущую к аулу, но на ней разбойников не было. Клубок пыли поднимался далеко в стороне, по направлению к мрачным склонам диких гор. Муса уводил бандитов в неприступные скалы с узкими расщелинами между ними, там после набегов они укрывались и от преследователей из числа ограбленных ими жителей, и от русских солдат.

Савелий натянул поводья, с досадой сплюнул под копыта скакуна.

— Не догнать, — ощерил он частокол крепких зубов. — В горах абреки как у себя дома, у них там в пещерах лежбища.

Панкрат закрутил кабардинца на одном месте, на губах у него появились клоки белой пены, он с трудом владел собой.

— Вперед, дядька Савелий! Их надо достать и сничтожить. Всех, — зарычал хорунжий, сейчас он был похож на разъяренного снежного барса. — Они захватили Петрашку!..

Савелий понимающе посмотрел на племянника, отвел взгляд на горные хребты вокруг, подождал, пока Панкрат выплеснет ярость, и пояснил:

— Они успеют проскочить в ущелье и оттуда встретят нас залпом из десятков ружей. Я уверен, что на склонах за камнями прячутся их сообщники, — виновато поморгав серыми глазами, он закончил. — А нам и схорониться будет негде, потому что вокруг голая равнина.

— Дядька Савелий прав, чеченцев из пещер сейчас не выкуришь, надо дождаться, когда они сами выползут оттуда, и порубить всех в капусту, — согласился Захар, еще не пришедший в себя от нападения абреков и бешеной гонки за ними. — Брат, выход здесь только один.

— А Петрашки уже не будет в живых! — вновь взвился на дыбы хорунжий.

— Все знают их повадки, — Захар с надеждой посмотрел на остальных казаков, словно заручаясь их поддержкой.

— Это правда, — поддержал студента его родной дядька. — Так они поступали всегда.

— К тому же, сначала они предложат Петрашку выкупить, — добавил Захар.

— Выкупить моего брата!.. — совсем завелся Панкрат, будто впервые услышал про чеченские обычаи. Он придвинулся к Захарке. — Ты… ты… мой родной брат… Это ты подговорил Петрашку напроситься со мной на службу.

— Он сам кого хочешь уговорит, — не согласился Захар.

— Уезжай на свою учебу, чтобы я тебя здесь не видел, — не унимался Панкрат. — Как возвернемся в станицу, чтобы духу твоего не было.

— Как батяка скажет, так оно и будет, — неожиданно набычился средний брат. — Не бери на себя много, постарше тебя в нашей семье найдутся.

— Что-о!? — ошалел Панкрат.

Это был открытый вызов вековым казачьим устоям, в которых слово старшего брата для младших членов семьи считалось равным отцовскому. Он наклонился к Захарке вплотную, впился серыми зрачками в его глаза.

— Ишо вонючей Русью тут не пахло! Повтори, что ты сейчас сказал?

— Что слышал! Батяка с мамукой еще в силе, — вскинулся в седле и средний брат. — Мамука первая скажет, что ты пошел на поводу у зла, а это до добра не доводит.

Хорунжий скрипнул зубами, потерзал пальцами рукоятку нагайки, затем молча втянул воздух ноздрями и отъехал в сторону.

К нему приблизился Савелий.

— Панкратка, прав наш Захарка, хоть и променял нашу жизнь на занудное учение, — как можно спокойнее сказал он. — Абреки объявятся все равно, тогда надо будет захватить их живыми и предложить обмен. Я тоже думаю, что надо подождать, а там дело само повернет куда следует.

Панкрат кинул на дядьку раскаленный взгляд, затем обжег таким же огнем и Захарку. Он помнил до мельчайших подробностей, как братья в каждый свой приезд на побывку вымаливали у него с отцом возможность послужить на кордоне.

Прошло два года, оба студента снова приехали в отпуск. Когда лето незаметно перевалило на вторую свою половину, засуетились банды абреков. По Кизлярско-Моздокской линии объявили о предстоящем наступлении русских войск. Но поход только частично был связан с набегами разбойников, задача войскам ставилась более сложная. По станице гарцевали на орловских рысаках щеголеватые столичные офицеры, они были расквартированы по куреням и занимали на подворьях саманные флигеля. Кого-то пускали и в комнаты, но редко какая казачка долго выдерживала запах вонючего табака, москальского одеколона и начищенных ваксой хромовых сапог.

От атамана Кавказского войска Даргану пришла цидулка, в которой предписывалось собрать сотню станичников и приготовиться к походу на Турцию через Большую Чечню. Вместе с русскими полками нужно было перевалить через Гребень, пополнить отряд гребенскими и сунженскими казаками, недавно влившимися в состав Кавказского войска, и через крепость Грозную, через грузинский Крестовый перевал приблизиться к границе с Турцией.

— А дальше дело само покажет, — прочитав цидулку, Дарган задумчиво поцарапал щеку ногтями. — Одного не пойму, на кого перекладывать усмирение немирных чеченцев с дагестанцами? На наших малолеток или на русских солдат? Что одних, что других сначала надо обучить ведению боевых действий в тылу врага, а потом уж оставлять их на постах и заставах.

— Абреки Шамиля могут запросто ударить нам в спину, — обронил Панкрат, продолжая собираться для несения службы на кордоне.

За это время у него успел родиться второй сын, Павел, агукавший теперь в зыбке, подвешенной к потолку комнаты, отведенной его семье.

Мальчика снова назвали царским именем, с намеком на то, чтобы когда вырастет, сумел его оправдать. — Я уж докладывал москальскому полковнику, что необходимо создать заградительные отряды и разместить их на нашей стороне для прикрытия населенных пунктов.

— А он тебе ответствовал, что казаки обязаны оберегать себя сами, так? — повернулся к нему отец. — Это мы уже слышали лет триста назад.

— Батяка, возьми меня с собой в поход, — вдруг снова попросился Захар. — А то я так и не научусь владеть шашкой.

— Тебе в дорогу пора собираться, чтобы ученье продолжать, — ловя на себе беспокойный взгляд Софьюшки, отмахнулся было Дарган. — Да и поздно уже джигитовкой заниматься, двадцать один год стукнуло.

— Я бы тоже хотел сходить в дальний поход, — вслед за средним братом спокойно заявил и младший Петрашка. — Разве мы не терские казаки?

— Что это с вами случилось? — Дарган забегал глазами по парням, а потом перекинул взгляд на старшего сына. — Панкрат, не ты опять их подначиваешь?

— Разбаловались они в столицах, вот и захотелось самим характер показать, — решился высказаться тот. — Пора отправлять по университетам, еще нам возни с ними не хватало. Пусть лучше в науках себя проявляют.

— Здесь свежий воздух, привычное с детства питание, вот силушка-то и взыграла, — снимая для каймака пенки с топленого молока, объяснила поведение сыновей Софьюшка и добавила, обращаясь к мужу: — Ты как хочешь, а я против.

— В походе вам делать нечего, — сказал как отрубил Дарган. — Набивайте саквы припасами, будем собирать вас в путь-дорогу.

— Тогда пусть Панкратка возьмет нас в ночной дозор, — пристал как банный лист Петрашка.

— А это уже у него спрашивайте, хотя и на кордоне неспокойно.

— Там спокойствия никогда не было, — передвигая горшки, вздохнула Софьюшка.

— Вот видите, вся семья против вашего участия в стычках, — развел руками Панкрат.

Какое-то время каждый занимался своими делами, потом Захар прошел на середину комнаты и упрямо произнес:

— Мы все равно проберемся на кордон, мы уже договорились друг с другом.

— Что там делать! — вконец возмутился Дарган.

— Потому что мы терские казаки, — последовал жесткий ответ. — Не все же время в науках пребывать, пора и к военному делу приобщиться. У нас на Кавказе и Пушкин с Лермонтовым побывали, и убиенный в Персии Грибоедов.

— А это еще кто такие? — Дарган отложил наточенную шашку в сторону, изображая недоумение, хотя был наслышан о русских грамотных барах.

— Поэты и писатели, батяка, — аж подскочил на месте с подковыркой Петрашка.

Панкрат посмотрел на брата, на сотворенную им дурацкую фигуру, непривычную в здешних местах, и добродушно засмеялся.

— Совсем братья окацапились, уже и театры разыгрывать научились, — затем высказал отцу свою догадку: — Они насмешек станичных малолеток не выдержали, вот и запросились на войну.

— Во-от оно что! Тогда причина серьезная, — насупился глава семейства. — В роду Даргановых трусов отродясь не бывало.

— Дарган, они выбрали другой путь, более цивилизованный, — насторожилась Софьюшка. — Он для большинства казаков не понятен.

— Казаки разбираются во всем, — сотник пристукнул ножнами по полу. — А показать свою удаль для поддержки славы рода Даргановых никогда не поздно. На следующей неделе оба пойдете в отряд к Панкратке, пусть он вас там погоняет.

Видно было, что высказывание Панкрата о насмешках станичников над учеными братьями крепко зацепило старого вояку, больше он не желал слушать никаких доводов. Софьюшке оставалось лишь развести руками.

С этого все и началось.

Панкрат огрел кабардинца плетью и один пошел наметом по направлению к аулу. Привстав в стременах бешено скачущей лошади и не уставая хлестать ее нагайкой по бокам, он ругал себя последними словами за то, что рассказал батяке о насмешках над братьями их станичных сверстников. Если бы не его слова, то они бы сейчас мирно отмеряли версты по просторам великой Российской империи, каждый до своей столицы. Оба в них уже сумели обосноваться. Но все получилось по-другому.

Проводив хорунжего тревожным взглядом, Савелий подал знак патрульной группе и устремился за ним. Дерзкий нрав племянника был знаком ему с детских соплей, он слишком хорошо представлял себе, что тот мог натворить на чужой территории.

А Панкрат и правда не видел ничего вокруг, он торопился исправить допущенную ошибку любой ценой. Лошадь ворвалась на улицу с низенькими саклями и, осаженная всадником, взвилась на дыбы посреди дороги. Казак вращал зрачками, стараясь угадать, в каком из строений жили когда-то его жена Айсет и ее брат, разбойник Муса, но все сакли были похожи одна на другую. Прошло несколько лет с того момента, как он однажды увидел, из какого подворья девушка выбежала к нему на свидание. Мало того, тогда он наблюдал за аулом со стороны одинокой скалы, а теперь ворвался в него со стороны горных хребтов.

Поняв, что если он вломится не в тот дом, то исполнить задуманное вряд ли удастся, Панкрат помчался дальше. Лошадь донесла его до небольшой площади и закрутилась на ней волчком.

Всадник заметил стариков, сидевших у саманной стены, и подскочил к ним.

— Аксакалы, мне нужна сакля Мусы Дарганова, — понимая, что старейшины могут притвориться глухонемыми, сказал он им по-чеченски.

— А кто ты такой? — отозвался седобородый старик в татарской тюбетейке на лысой голове.

— Я Панкрат из казачьего рода Даргановых, — не стал скрывать хорунжий. — Замужем за мной Айсет, младшая сестра Мусы.

— Что тебе нужно от Мусы? — после долгого молчания задал вопрос все тот же аксакал.

Скорее всего, он был главным среди старейшин. Остальные старики искоса и недружелюбно рассматривали всадника, от них несло лишь угрозой.

— Захотел посмотреть на мать моей жены, — едва удерживаясь, чтобы не сорваться на грубости, казак пристукнул ручкой ногайки по луке седла. — На свадьбу не приходила, внуков еще не видала.

— Вы ее на свадьбу не приглашали.

— Если бы мы и послали сюда гонцов, то их бы все равно не приняли.

— Тогда что тебе нужно от Мусы и от его матери?

Панкрат соскочил с седла, подлетел к старейшине и с ненавистью прошипел:

— Ваш Муса захватил моего младшего брата в заложники! Хочу извести весь его поганый род, чтобы духом их не пахло.

— Зрачки старика налились животным бешенством, они помутнели так, что от глаз остались одни латунные бляшки: —

— Вряд ли тебе это удастся, — процедил он сквозь зубы. — В доме уважаемого Мусы сейчас находятся мужчины, они свернут шею тебе первому.

— Где этот дом и эти мужчины? — захлебнулся слюной Панкрат, который окончательно перестал владеть собой.

— Оглянись назад, поганый гяур, мужчины собрались за твоей спиной.

Панкрат вырвал шашку из ножен и медленно развернулся лицом к площади. То, что он увидел, принудило его опомниться. Перед ним, расставив ноги, столпились местные джигиты в рваных черкесках и бешметах, в залатанных рубахах, заправленных в синие полосатые штаны, которые, в свою очередь, были всунуты в овечьи носки до голеней, с турецкими чувяками с загнутыми носами на ногах. Несколько мгновений назад их здесь не было, но теперь этот нищий, зато вооруженный до зубов сброд, возник как из-под земли. На лицах всех без исключения горцев лежала маска презрения к чужаку, граничащая едва ли не с отвращением. И это ничем не оправданное выражение высокомерия вызывало у казака нестерпимое раздражение, заставляющее с удовольствием ощущать тяжесть клинка в руке и увесистость пистолета за поясом. Ему хотелось порубить всю эту толпу как лозу на пустыре.

Но хорунжий помнил, что точно так же смотрели на него самого и его собратьев-станичников столичные русские офицеры. Для них он тоже был как бы говорящей собакой, умеющей только охранять добро Российской империи и ничего более. Самое страшное, что доказать таким людям, как и себе самому, их ущербность не представлялось возможным. Убивай всех скопом, они не поймут, за что с ними так жестоко поступают. Передернув плечами, Панкрат прошел к лошади и взобрался в седло, собираясь покинуть это негостеприимное место. Он и правда почувствовал себя презренным зверьком, попавшим в середину стаи вечно голодных волков.

— Эй, казак, тебя отсюда еще никто не отпускал, — раздался гортанный голос все того же аксакала. — Мы хотим поговорить об убитых тобой братьях Бадаевых.

Панкрат взвесил шашку в руке. Он прекрасно понял, что означает предложение старейшины чеченского аула. В этот момент со стороны окраины селения, откуда он прискакал, прилетел торопливый топот копыт, на другом конце аула прозвучал выстрел из ружья, там показались всадники в высоких киверах. Скорее всего, русский разъезд заметил казачью погоню и торопился разрядить обстановку в селении, считающемся мирным.

— Братьям Бадаевым уже никто, никогда и ничем не поможет, — нагло ухмыльнулся казак под уничтожающими взглядами старейшин и их соплеменников. — Они мирно беседуют на небе с самим аллахом

— Скоро и ты присоединишься к своему богу, — крикнул кто-то из толпы. — Когда вознесешься, передай ему, что аллах велик. Но прощать грехи он не намерен.

— Постарайся сам не вознестись первым, — трогаясь с места, обронил Панкрат