Чекисты рассказывают...

КУЗНИЦА В КУЛЬДЖЕ

На одной из неприметных улочек старого китайского города приютилось несколько крошечных кустарных мастерских. Все они были ветхими, задымленными, темными, так что в сумерках, всегда царивших здесь, с трудом удавалось разглядеть мастеровых, склонившихся над работой. Они пилили, сверлили, стучали молотками, и по этим звукам угадывался кузнечный ряд. Не все были здесь кузнецами, но улочка почему-то именовалась кузнечной. По-китайски, конечно. Существовало у нее и другое название — таранчинское. На этом языке говорило большинство местного населения.

Мастерские в то время принадлежали состоятельным ремесленникам — казахам, татарам, узбекам, таранчинцам, русским. В 20-м году в этой китайской провинции особенно много оказалось русских. Белогвардейские банды, разбитые в Семиречье, через горы ушли на Восток и, естественно, попали за кордон, где были интернированы китайскими властями и временно осели. Именно временно, так как главари банд Анненков, Дутов, Сидоров перешли границу не в целях прекращения войны, а для передышки и накапливания сил. В Западном Китае прибежища искали все, кто был изгнан революцией, кому предстояло расплачиваться за свои преступления перед народом. Мне приходилось встречать в Кульдже помещиков, купцов, жандармов, царских чиновников, белых офицеров всех национальностей. И не просто встречать, а находиться среди них, слышать их речи, чувствовать настроение этих озлобленных людей. Они горели желанием вернуться в Россию, чтобы прежде всего мстить. Каждый надеялся вернуть утраченное, сесть на то место, с которого его согнал народ. Не стесняясь, эмигранты носили старые мундиры и ордена, даже хвалились ими. И это понятно: здесь, в Кульдже, существовали очень схожие с дореволюционной Россией порядки, местные власти заботливо относились к белогвардейскому отребью, выказывали бывшим чиновникам и военным свое внимание. Атаман Анненков, например, хотя и считался интернированным и значился арестованным, пользовался свободой и жил припеваючи. Синьцзянские власти не только не притесняли его, напротив, поощряли провокационную деятельность бывшего командующего семиреченскими белоказачьими бандами.

Так вот, одну из мастерских в Кульдже держал русский офицер и работали в ней бывшие белогвардейцы. Правда, мало кто знал, что в прошлом эти мастеровые значились прапорщиками или есаулами. Вместо прежней формы на них были рабочие куртки, косоворотки или кузнечные фартуки.

Если бы я не знал прежде в лицо владельца кузницы, то, конечно, не обратил бы внимания на человека в простой штатской одежде. Обыкновенный содержатель маленького дела, без особых примет, ни толст, ни худ, ни горбат, ни хром. Добродушен, в глазах лукавинка, взгляд пытливый. Кузнецы тоже по виду простецкие ребята. Честно говоря, я вполне мог пройти мимо мастерской и мимо ее хозяина. Адрес был довольно туманный: кузница. А кузниц в Кульдже тьма-тьмущая. Тогда автомобили были редкостью, в Синьцзяне — тем более; помню, два раза и видел здесь грузовую машину, а так — все лошади, верблюды, ослы, поклажа на телегах и арбах. Работы для кузнецов невпроворот: кому шину на колесо изготовить, кому костыль вбить, кому удила выковать. А уж подковам счета нет. Весь транспорт на подковах. Город торговый, через него каждый день сотни караванов проходят, десятки обозов, вьючных лошадей гонят со всех сел.

Большинство кузниц прилепилось у базаров и караван-сараев, часть — на главных проезжих улицах, несколько — у входных ворот города, около дунганских харчевен и чайных. Моя кузница, я уже называю ее своей, поскольку из тысячи ищу лишь одну, оказалась ни в центре, ни вблизи постоялых дворов, ни у выезда из Кульджи. Хозяин выбрал для нее самое неудобное, на мой взгляд, место — тихую, маленькую улочку за базаром. Поди догадайся, что там кузница. Ни один возчик, ни один караванщик не забредет сюда. Но кузница работает, люди носят мастерам всякую всячину — от мотыги до замка и лампы. Впрочем, хозяин, видно, не особенно заинтересован в заказах, не зазывает людей, не торопит рабочих. Сам до молотка и горна не дотрагивается, поглядывает издали. Чаще сидит в задней комнатушке и пьет чай, беседует с друзьями, которые иногда захаживают в кузницу.

Трудно было набрести на эту мастерскую. И пока я нашел, стер подметки, пыли наглотался до одурения. Пыль в Кульдже особенная — густая, тяжелая, вязкая, пройдет караван — солнца не видно, а если всадники скачут — полдня будет стоять туман. Когда, наконец, увидел хозяина кузницы и удостоверился, что попал, куда надо, на душе стало легче. До этого дважды заглядывал сюда, а владельца не заставал, чуть было не оставил мастерскую в покое, другого человека принял за хозяина, а другой мне — без надобности.

Теперь точно — он. Полковник Сидоров. Белоказачий атаман, правая рука Анненкова. И не поверишь: синяя рубаха, картуз, подпоясан вместо ремня шелковым шнуром. Маленький, незаметный купчишка.

Он меня тоже узнал. Вначале удивился, посмотрел пристально, не ошибся ли — подумать только, расстались на той стороне, встретились в Синьцзяне. Сидоров протянул мне обе руки, как старому знакомому, пожал их крепко. Я ответил тем же, хотя был насторожен: расстались-то мы год назад не друзьями. По приказу атамана Анненкова я и несколько моих товарищей были заочно приговорены к смертной казни. Так прямо было и написано, сам читал, — расстрелять за измену присяге. Но напоминать о приказе Сидорову я не стал.

— Как нашли меня? — не без удивления спросил полковник. В голосе его я уловил беспокойство. В Кульдже никто не знал о существовании атамана, во всяком случае, местные власти считали Сидорова погибшим, у них был зарегистрирован только купец Бодров. Легализация полковника потребовала бы его ареста, поскольку правительство Синьцзяна не имело права держать на своей территории воинские части другой страны и их командиров. К тому же белогвардейские военачальники входили в политическую организацию, ставившую своей целью вооруженную борьбу. Организация была тайная и, естественно, о ней не сообщали правительству, хотя отдельные чиновники знали планы и задачи белогвардейцев и даже помогали им.

— Верные люди подсказали, — ответил я.

Он прищурился, словно оценивал, насколько я искренен, и неожиданно улыбнулся.

— В счастливое время пришли.

Полковник оглядел улицу. Не заметив ничего подозрительного, взял меня за локоть и повел внутрь кузницы, где виднелась небольшая дверь. Через нее мы и вошли в заднюю комнатку.

— В счастливое время пришли, — повторил полковник, когда мы уселись на маленьких табуретах, — народ стекается со всех сторон.

Он не объяснил, что за народ, но и так было понятно, кого имел в виду. Мое участие в недавних походах сидоровского отряда давало ему право говорить доверительно, с расчетом на общую заинтересованность. Однако распространяться атаман не стал: первая встреча за рубежом — это лишь пробный шаг к сближению. Поэтому Сидоров стал расспрашивать, как я попал в Кульджу, как перебрался через границу, где живу, чем занимаюсь.

Я предполагал подобный характер беседы и заранее подготовил ответы.

Они были логичными и убедительными, в них все соответствовало реальному ходу событий, лишь сдвинулись некоторые детали. Полковник слушал меня с заметным интересом, но не вникал в суть моих рассуждений о необходимости дальнейшей борьбы. Она сама по себе предполагалась, раз я покинул родину и стал искать сообщников. Скоро он понял, что путь, которым мне пришлось идти, был естественным и даже шаблонным — все так перебирались в Синьцзян, и прервал меня.

— Хорошо сделали, решившись на такой шаг, — полковник подумал и добавил. — Каждый офицер должен поступать по примеру своего начальника. Там пока делать нечего…

Под словом «там» Сидоров подразумевал Советский Туркестан и кивнул куда-то за стену.

— Да, — согласился я.

— Чем живете? — поинтересовался он.

— Устроился в татарский «шанхай» делопроизводителем.

В Синьцзянской провинции тогда существовала своеобразная форма самоуправления для эмигрантов. Они селились в разных местах, но подчинялись канцеляриям по национальному признаку. Илийский округ включал в себя «шанхай»: русский, татаро-башкирский, казах-киргизский, узбекский, таранчинский. Управляли ими, естественно, ставленники китайского правительства.

— Думаю жениться на дочери одного купца, завести небольшое дело…

— Вот это зря. Здесь мы люди временные. Запомните, дорогой господин прапорщик, рвать с прошлым нельзя, вы связаны и происхождением, и офицерским долгом с Россией, и только с ней…

Мне хотелось выяснить, каковы планы самого атамана. Конечно, первая встреча не давала права на искренность, но кое-что полковник мог сказать случайно.

— Значит, не советуете?

— Ни в коем случае.

— Однако бобылем жить трудно, — сказал я с горечью и сожалением.

— Временно ведь, — пояснил полковник.

Я надеялся, что он уточнит срок, хотя бы приблизительно. Не вышло.

На этом первая встреча с моим бывшим начальником закончилась. Честно говоря, она меня обрадовала, но не удовлетворила полностью. Безусловно, идя в кузницу, я и на такое не рассчитывал, вообще не знал, увижу ли атамана, главное было установить — в Кульдже ли Сидоров. Теперь, когда установил, загорелся желанием узнать больше, узнать все. Таков азарт молодого разведчика, такова закономерность всякого поиска. Тут легко увлечься и переступить грань. Сам Сидоров своей сдержанностью и осторожностью пресек мое чрезмерное любопытство.

В тот же день сообщение о Сидорове поступило к связному и полетело дальше, в Центр. Спустя неделю я получил приказ — продолжать операцию: идти на сближение с атаманом, выявлять его связи с остальными эмигрантами.

Я снова направился к Сидорову. Вторая встреча должна была продвинуть меня вперед к цели. Кто знает, что затевают беляки. Ведь не случайно полковник обмолвился насчет временности моего пребывания в Кульдже. Возможно, срок короток, и нам надо торопиться.

Как заставить атамана быть искренним? Как вызвать доверие?

Я стал припоминать все, что произошло по ту сторону границы, и анализировать свои поступки, стараясь быть объективным, глядеть на факты глазами полковника.

ПОБЕГ

Последний бой произошел под Джаркентом. В ночь на первое января 1920 г. отряд атамана Сидорова получил приказ взять город. Пользуясь густым туманом, казачьи сотни подошли к Джаркенту на близкое расстояние и въехали в него, не встретив сопротивления. Командиры сотен знали, что гарнизон Джаркента невелик, но все же ожидали отпора. Тишина нас удивила и насторожила. Останавливаться, конечно, было нельзя, и отряд с ходу налетел на казармы. Тут-то и получил отпор. По нас ударили из винтовок и пулеметов. Стрельба была довольно беспорядочной и ущерба нам почти не нанесла. При желании мы могли взять казармы, но сидоровский отряд почему-то не дал ответного огня. Отряд повернул назад.

Как мы тогда поняли, цель налета заключалась в самом факте взятия города. Он должен был продемонстрировать мощь казачьего войска атамана Сидорова, произвести впечатление на его шефа атамана Анненкова. Белое воинство Семиречья уже переживало свою агонию, банды разваливались, остатки казачьих полков уходили за границу. Взяв Джаркент, мы все равно не смогли бы удержать его: у нас почти не оставалось боеприпасов, люди были вооружены в основном пиками, причем собственного изготовления. К тому же вера в победу давно погасла, и люди лишь по инерции продолжали подчиняться своим атаманам. Тут большую роль играл личный пример главарей, того же Дутова и Сидорова. Они фанатически держались своей пресловутой идеи восстановления прежнего строя России. Используя трудности, с которыми столкнулись Советы в первые годы строительства новой жизни, атаманы и их приспешники натравливали людей на коммунистов, виня их во всем, что произошло в результате империалистической войны, разрухи, голода и эпидемий. Однако долго держать людей в заблуждении было невозможно. Солдаты видели, как меняется жизнь, их тянуло к труду, миру.

Блеснув напоследок своим полководческим мастерством, Сидоров вроде закрепил за собой славу удачливого и смелого атамана. Он был рад, даже больше — счастлив. Я подумал тогда, что полковник заранее знал исход боя за Джаркент и план свой строил на простом проходе через город. Весь день первого января он праздновал и заставлял праздновать других. Атаман выстроил отряд и объявил всем сотням благодарность за смелость и мужество при «взятии» Джаркента, начальник штаба зачитал приказ, в котором производил в следующие чины всех офицеров, а младших командиров повышал в званиях. Мне атаман присвоил казачий офицерский чин хорунжего.

Чувствовалось, что конец атамана Сидорова близок. Двадцать дней мы стояли в ожидании нового, еще более серьезного наступления, как будто даже готовились к нему. Неожиданно на рассвете нас окружил небольшой отряд красных и стал обстреливать. Как оказалось, это был все тот же гарнизон Джаркента. Со стороны командира гарнизона было смелостью напасть на превосходящего силой противника. Не знаю, на что он надеялся, но окружил и начал обстреливать.

Сидоров дал команду сотням отходить без боя к казачьей станице Баскунча. Но бой все-таки завязался. Красные преграждали путь огнем, и атаману пришлось обороняться, прикрывать отходящие сотни цепью стрелков. Схватка была довольно жаркой, но кончилась быстро. Гарнизон, видя, что мы отступаем, прекратил огонь и вернулся в город. Отступление или, вернее сказать, поражение не произвело на Сидорова впечатления. Он был в хорошем настроении, даже шутил. Вечером созвал командиров сотен в штаб и произнес заключительную речь. Дело, действительно, подходило к концу. Полковник поблагодарил офицеров за стойкость и самоотверженность, а потом объявил о прекращении самостоятельных действий и отходе к границе на соединение с отрядом атамана Анненкова.

— Помощи пока нет, — сказал полковник, — одним нам здесь делать нечего.

Утром отряд снялся со стоянки и по ущелью Хоргос стал подниматься в горы. Вначале мы двигались строем, как и полагалось воинской части, но дорога все сужалась, нам приходилось менять порядок, наконец, сотни вытянулись цепочкой. Впереди была лишь тропка, уходившая к перевалу.

Здесь, в горах, лежал снег, местами очень глубокий, и лошади тонули в нем по брюхо. Два дня мы барахтались в этой морозной каше, замучили лошадей и сами извелись. Ночами жгли костры, чтобы как-нибудь согреться, восстановить силы. В глазах многих бойцов можно было прочесть отчаяние и страх. Они с радостью оставили бы отряд и скрылись, но некуда было податься — кругом пустынные склоны, скалы, пропасти. Атаман понимал состояние людей и всех торопил. Отряд растянулся по всему перевалу, от головы до хвоста цепи — чуть ли не километр. Заметно было, что часть бойцов отстает умышленно, стремится оторваться от штаба.

Для меня эти дни с отрядом Сидорова были последними. Я как бы провожал атамана до намеченного рубежа. А рубеж недалек. Скоро кончится наша земля и с ней моя служба у атамана.

На одном из привалов ко мне подошел Али Минеев и сказал тихо, чтобы никто не услышал:

— Нашел двух бойцов, у них в Баратала родственники. Можно укрыться на время.

Я молча кивнул. Значит, сигнал принят и пора действовать.

На следующий день отряд растянулся еще больше. Я попросил у атамана разрешения подтягивать сотни, уплотнять цепь. Он хмуро ответил:

— Действуйте, хорунжий!

Я свел коня с тропы и стал пропускать мимо себя бойцов. Они двигались еще медленнее, чем вчера, и пока я дождался своей сотни, прошло не менее часа. Сотня уже не интересовала меня. По уговору ко мне должен был подъехать Али Минеев, мой товарищ по службе в действующей армии. Он появился в назначенное время — часов в одиннадцать утра. Лицо у него выражало крайнюю озабоченность, я даже подумал — не сорвался ли наш план. Бойцы, которых подговорил Минеев, могли отказаться от побега или больше того — выдать нас, надеясь на награду. А такой вариант грозил и мне и Минееву расстрелом. Атаману ничего не стоило прихлопнуть нас здесь, в ущелье, и бросить на съедение беркутам, что вились с утра до вечера над вершинами гор, подстерегая отбившегося от отряда коня или человека.

— Чего стоишь на месте? — спросил с тревогой в голосе Минеев. — Полковник заметит.

— А он знает, сам приказал.

Это успокоило Али. Ему подумалось, что я без сигнала решил на глазах у всех отстать от отряда.

— Давай вместе подгонять бойцов, — предложил он. — Мои тоже растянулись.

На обочине, провожая взглядом верховых и покрикивая на нерадивых, мы выжидали минуту, когда можно будет договориться обо всем и уточнить время действия. Наконец, в цепи образовался большой интервал, кто-то замешкался или сошел с коня — и мы с Минеевым свободно обсудили детали побега. Своих бойцов он поставил в хвост, через час-два они подъедут.

Эти два часа растянулись на целые полдня. Солнце уже пересекло гребень и стало клониться к западу, когда показались на тропе два всадника. На поводу они держали запасную лошадь, нагруженную кошмами и продуктами. Минеев неплохо позаботился о нашем путешествии.

— За вами никого? — уточнил он.

— Кажется, — ответили верховые. — В ущелье пусто.

— Подождем немного, — предложил я. — Так будет надежнее.

Минеев не согласился.

— Упустим время, атаман хватится и пошлет разыскивать. Офицеры все-таки, заметно.

— Да и дорога трудная, засветло надо перебраться через реку. Вон солнце где, — заметил один из верховых.

Была не была! Прощай, атаман. Больше мы с тобой не встретимся. Тогда, год назад, я был уверен, что судьба не сведет меня снова с полковником Сидоровым. Ошибся. Вот он передо мной.

ГЕНЕРАЛ И ТАЙ-ДЖУ

Атаман проговорился — назвал какого-то генерала в Куре, который разделял наши общие убеждения. Можно было понять, что лицо это влиятельное и даже могущественное. Во всяком случае, оно пользуется поддержкой Синьцзянского правительства и способно оказать помощь.

Фамилию генерала полковник не назвал или произнес так невнятно, что разобрать не удалось, переспросить я не решился — любопытство могло насторожить атамана.

Пришлось самому выяснить, кто такой этот могущественный покровитель хозяина кузницы. Город Куре находился в 40 километрах от Кульджи, если ехать на юго-запад. Город считался военным, там стоял гарнизон. Порядки, естественно, здесь были строгие. По улицам ходили патрули, место расположения казарм ограждалось и приблизиться к ним гражданскому лицу не представлялось возможным. Однако в городе свободно разгуливали беляки в форме, и военная комендатура для них была открыта. Видели здесь как-то самого Анненкова. Правда, слух этот никто подтвердить не мог, официально атаман считался узником и передвигаться по провинции не имел права. Русские офицеры, между тем, присутствовали на обеде, устроенном в честь своего бывшего командира. Больше того, говорили, что атаман являлся гостем коменданта Куре генерала И Тай-Джу.

Теперь все стало ясно. Именно И Тай-Джу имел в виду Сидоров, когда намекал на влиятельного сообщника. Вряд ли кто другой из близких к правительству лиц мог открыто принимать Анненкова. В го время китайское правительство уже признало Советскую Россию и утвердило в Кульдже советское консульство. Было бы нелогично и даже бестактно в той же самой Кульдже или Куре демонстрировать свои симпатии к врагам Советов. Подобный вызов способен был бросить лишь И Тай-Джу. Он не являлся ни членом правительства Синьцзяна, ни государственным деятелем. Его считали наемником.

И Тай-Джу во время гражданской войны в Семиречье примкнул со своей маньчжурской бригадой к Анненкову, стал одним из помощников атамана. Вместе они совершали налеты на станицы и города, и часто маньчжурская бригада выполняла роль ударной группы, разносила селения, поджигала дома, наводя ужас на крестьян. И Тай-Джу считал себя правой рукой атамана и гордился этим. Когда военное счастье перестало улыбаться Анненкову и Красная Армия развернула решающее наступление на белоказаков, И Тай-Джу первый предложил перейти в Западный Китай и сдаться синьцзянским властям. Тайно генерал уже вел переговоры и добился согласия правительства. И не только согласия, он выторговал себе должность коменданта приграничного городка и сохранение в полном составе маньчжурской бригады. Взамен китайское правительство получало все вооружение отряда Анненкова и Дутова, состоящее из восьми тысяч винтовок, восьмидесяти пулеметов и нескольких полевых орудий разного калибра. Бедная на вооружение китайская армия пополнилась неплохим оружием, глаза чиновников из военного ведомства разгорелись, и вопрос для И Тай-Джу был решен положительно. Так за спиной своих господ и союзников генерал совершил сделку.

Существовало мнение, что Анненков и Дутов знали о переговорах командира маньчжурской бригады и даже поощряли их. Возможно, последнее соответствует истине. После перехода границы дружба трех главарей не нарушилась, а, наоборот, укрепилась. Видимо, план был общий и предусматривал дальнейшее сотрудничество. Став комендантом военного города, И Тай-Джу взял под свою защиту обоих атаманов, все оружие, принадлежавшее когда-то белоотрядам, спрятал в своих арсеналах. Синьцзянские власти не препятствовали генералу, так как побаивались его. В любую минуту он мог взбунтоваться и захватить не только город, но и весь Илийский округ.

При очередном моем визите в кузницу разговор снова коснулся помощи со стороны могущественных покровителей. Я сказал, что многие хотели бы снова взяться за оружие, но его нет. С теми пиками, которые ковали для нас в станицах, смешно выступать против Красной Армии — она сейчас лучше вооружена, лучше экипирована, пополнена опытными командирами. А где мы найдем щедрого хозяина? Тут, в Синьцзяне, к нам относятся с подозрением, Анненков под арестом. Дутов тоже. Китайские власти налаживают добрососедские отношения с Советами. На англичан тоже нет надежд.

Сидоров выслушал меня и ответил:

— Я рад, что вы так серьезно относитесь к предстоящей борьбе. Это хорошо. Мы действительно не имеем права повторять затею со старыми средствами. Они не оправдали себя. Доверьтесь своим атаманам, которые думают о будущем и готовят все необходимое для решающего шага.

Полковник ограничивался общими фразами, а мне нужны были конкретные фамилии и факты. Поэтому я пустился на хитрость.

— Атаман Анненков напрасно отдал все оружие этому хунхузу, — сказал я. — У нас теперь было бы чем вооружить сотни.

Сидоров вначале удивленно поднял брови, потом насупился.

— Вам известен факт, но не известны причины. Перед нами стояла дилемма: или бросить винтовки красным или…, — полковник запнулся, не решаясь, видно, открыть секрет, но после небольшого раздумья все же выдал его, — …или передать на хранение.

Значит, оружие находится на хранении у генерала И Тай-Джу. В нужную минуту им воспользуются Анненков и Дутов. Я тогда еще не знал, как повернутся события и какую роль будет играть мой полковник. Мне и тем, кто изучал обстановку за кордоном, фигура Сидорова не казалась главной и тем более решающей. Первым в ряду стоял Дутов, вторым Анненков, остальные шли следом. Почему Дутов стоял первым? По своей активности этот атаман более привлекал к себе внимание, чем Анненков. На него делали ставку европейские правительства. Дутов был более популярен среди офицерства. Между собой два атамана не ладили, боролись за первенство, каждый старался захватить трон диктатора в будущем белом правительстве России. Даже здесь, за пределами России, они продолжали эту борьбу, хотя она уже не была такой острой, как прежде. Общие неудачи и общие интересы несколько сблизили их. Оба были связаны единой тайной белогвардейской организацией и подчинялись ей.

Для меня оставалась неясной роль генерала И Тай-Джу. Кого он поддерживает: Анненкова, Дутова или обоих вместе? На это Сидоров не мог ответить. Да я и не стал бы спрашивать — слишком откровенным показался бы мой вопрос атаману.

— Могу я сослаться на сказанное вами при возможном разговоре с товарищами, — на всякий случай попытался уточнить я. — Всех интересует оружие.

Полковник встревожился:

— Ни в коем случае… И вообще, все, что мы говорим с вами, — святая тайна.

— Понимаю.

— Заверьте их, оружие будет в нужном количестве… И даже больше.

— Я для них маленький человек… Если ваше имя?

— Обо мне пока ни слова… Назовите атамана Анненкова…

— Хорошо, — согласился я.

ВЫСТРЕЛ В СУЙДУНЕ

Первое место, предназначенное для Дутова, определили сами события. Как тайно ни действовали заговорщики, планы их постепенно становились известными третьим лицам. Офицеры устраивали встречи в людных местах, на скотных базарах скупались в большом количестве лошади, причем выбирали их опытные в военном деле люди. Все это не могли не заметить любопытные. Зашевелился генерал И Тай-Джу. Он несколько раз оставлял свою резиденцию в Куре, наведывался в Кульджу, Суйдун и даже Урумчи, где находились его подопечные. Проявил удивительный интерес военный комендант и к пограничным районам. В сопровождении переодетых белогвардейцев он посетил места переправ, проехал по уже заброшенным тропам, ведущим к перевалам. В горных селениях генерал беседовал со старыми проводниками.

Все это нельзя было не заметить. Особенно настораживали частые встречи генерала с атаманом Дутовым. И Тай-Джу держал постоянную связь с бывшим главарем и пользовался для этого целой группой доверенных лиц.

В самый разгар лихорадочной деятельности заговорщиков раздался неожиданный выстрел в Суйдуне.

Выстрелы вообще в то тревожное время не были редкостью. Часть оружия из переставших существовать отрядов растеклась по селам, аулам, станицам, городам. Каждый, кто уходил в так называемую мирную жизнь, уносил с собой винтовку, наган или браунинг. Ими пользовались и для собственной защиты, и для устрашения других. Стрельба шла при дележе земли или наследства, во время свадеб и поминок, на общественных сходах. При этом не только стреляли, но и убивали. И вот при такой обыденности применения оружия выстрел в Суйдуне произвел огромное впечатление. О нем стало известно во всех городах Илийского округа. В среде эмигрантов начался переполох. Кто возмущался, кто впадал в панику и торопливо снимал с себя мундир, которым недавно гордился. Многие скрылись.

Я узнал о происшествии в Суйдуне в тот же день и сразу бросился в кузницу к Сидорову.

— Убит Дутов!

Полковник схватил меня за руку и потащил в комнату. В кузнице он не хотел говорить о таких страшных вещах, хотя рабочие и являлись его сообщниками. Видимо, Сидоров боялся появления кого-либо из заказчиков.

— Я все знаю, — сказал он, плотно прикрывая за собой дверь.

Произнес это атаман с горечью и даже с какой-то тоской в голосе. Раньше мне казалось, что полковник враждебно настроен к Дутову, как к давнему конкуренту и сопернику своего шефа Анненкова, но, должно быть, такое мнение создалось из чисто внешних представлений о симпатиях и антипатиях в эмигрантской среде.

— Что же будет? — с тревогой спросил я.

— То, что должно быть, — ответил атаман. — Конечно, жаль Дутова. Не вовремя он выбыл из игры, У атамана были подготовлены крупные силы и оставалось лишь начать дело… Я вам говорю это, прапорщик, как близкому человеку. От выступления Дутова зависела вся кампания на той стороне. Атаман умел начинать и умел выигрывать первую ставку.

— Значит все?! — с преувеличенным отчаянием воскликнул я.

Атаман скривил губы. Видимо, моя растерянность раздражала его. И не только раздражала, но и тревожила: выстрел в Суйдуне мог породить недоверие у многих сообщников. И Сидоров сказал:

— Вы очень мрачно представляете себе будущее. Оно более радужно. Потеря Дутова несколько расстроила наши планы, но не отбросила их. Сегодня я послал Анненкову письмо с сообщением и своими соображениями по поводу гибели атамана. Его убрали большевики, это совершенно ясно. Мы оказались беспечными, нас подкупила мнимая тишина Синьцзяна, а здесь тоже фронт, хотя и невидимый. Противник ходит по тем же улицам, что и мы. И иногда сидит рядом с нами, ест из одной чашки. Об этом должны знать Анненков и генерал И Тай-Джу. Пусть внимательнее смотрят на своих подчиненных.

— Но ведь неизвестно, кто убил Дутова. У него, говорят, были личные враги, — попытался возразить я. — Мало ли причин для ссоры или мести.

— Чепуха, — махнул рукой Сидоров. — Таких людей, как Дутов, не убивают из-за мелочности. Их убирают, прапорщик, и убирают в самый острый момент. Большевики боялись атамана, он мог доставить им массу неприятностей. В России голод, разруха, эпидемии. Появись Дутов со своими сотнями в Семиречье в это горячее время, и он прибавил бы огня. Уж теперь Туркестан запылал бы по-настоящему…

Сидоров сбавил тон и сказал почти шепотом:

— Басмачи снова шумят в Фергане. Им нужна помощь, нужны сабли и винтовки Дутова и Анненкова.

— Фергана слишком далеко, — усомнился я.

— Не скажите, это как считать, — совсем уже тихо полковник добавил. — Мы ждем связного от Курширмата…

Я сделал вид, что мало верю в союз с басмачами, к тому же опыт прошлого показал неспособность курбашей действовать объединенными силами. Под Андижаном союз Мадамин-бека и крестьянской армии Монстрова потерпел крах.

Полковник решительно возразил:

— Прошлое было уроком. Теперь и мы, и басмачи стали умнее.

Во время нашего разговора кто-то постучал в дверь. Атаман прислушался и приложил пальцы к губам. Несколько секунд мы молчали. Стук повторился. Своеобразный стук, с интервалами.

— Посидите, — бросил мне Сидоров и вышел.

Сколько он отсутствовал, не помню, по крайней мере не так уж мало. В комнату донеслись приглушенные голоса, за дверью кто-то говорил, причем не только с Сидоровым, но и еще с кем-то, однако разобрать слов я не мог. Приблизиться к дверной створке не решался, так как каждую секунду хозяин мог распахнуть дверь и войти. Наконец, голоса стихли и появился полковник. Он был заметно взволнован и даже обрадован. Кажется улыбался.

— Ну вот, — сказал Сидоров, отвечая на мой немой вопрос. — Дело обстоит не так уж плохо. Приходили делегаты от Дутова.

— Что?! — поразился я. — Он же убит.

— Да, конечно, не от него лично, а от штаба Дутова. Никакой паники, все остаются на своих местах, решается вопрос о назначении нового атамана… Так-то, дорогой прапорщик. Да, кстати, насколько я помню, вам присвоен чин хорунжего. Не плохо, как вы считаете?

Я утвердительно кивнул.

— На этом, надеюсь, не задержитесь. Впереди борьба, а в ней и подвиги.

Пользуясь случаем, я решил напомнить атаману о приказе Анненкова по поводу моего исчезновения из отряда. Пора было уточнить эту деталь моей биографии и выяснить отношение к ней Сидорова. Мне казалось, что полковник таит в себе недоверие и рано или поздно проявит его.

— Забудьте! — махнул он рукой. — Тогда сотни уходили и по понятной причине, не все понимали необходимость перехода границы, патриотические чувства мешали совершить такой шаг. Это дело прошлое. Нас объединяет будущее.

Ответ успокоил меня.

«КОНТРАБАНДИСТ» АХМЕД-ВАЛИ

Важные сведения, добытые от Сидорова, я должен был передавать своему связному, а он отсылал их в разведцентр. Как ему это удавалось, не знаю. Во всяком случае в назначенное время он появлялся словно по мановению волшебной палочки и молча ждал донесение. От него я получал дальнейшие указания.

Последний мой отчет вызвал тревогу, так мне показалось, потому что назначил свидание связной до срока.

— Нужно во что бы то ни стало выяснить, кто возглавит отряд Дутова и сколько в нем человек? Это приказ, — сказал он.

— Здесь кое-что есть об этом, — пояснил я и передал новое донесение. Мне удалось узнать от Сидорова о тайном собрании командиров дутовских сотен, на котором решался вопрос о новом атамане. Назывались фамилии офицеров штаба.

— Очень важно, — одобрил связной. — В центре должны знать немедленно… Я исчезну на некоторое время… Не спрашивайте ничего. Новое донесение примет от вас другой человек, который найдет вас во вторник в караван-сарае у дунганской харчевни.

Я пожал плечами, выражая сомнение в надежности такой связи.

— Этот человек — контрабандист, — ошарашил меня связной. — Кстати, моего прежнего связного звали Мухамед Агидулин. — Так и спросите в случае чего у хозяина караван-сарая: «Не появился ли у вас Ахмед-Вали?» «Контрабандист?» — уточнит хозяин. Ответите: «Он кое-что хотел продать мне».

Ясно, что это не настоящий контрабандист, так я решил, но когда во вторник пришел в караван-сарай у дунганской харчевни, моя уверенность несколько поколебалась. Меня встретил типичный для тех мест рыцарь тайных троп. Продубленное солнцем и ветром лицо, суровый взгляд, настороженная походка, словно у барса. Одет он был в халат, перепоясанный ярким платком, на голове войлочная шапка, в голенище сапога — нож.

Я должен был передать Ахмеду-Вали сведения, которые с нетерпением ждали в центре. Они были невелики по объему, но содержали самое главное — имя нового атамана.

Маленькая записка. Скольких усилий стоила она мне! К тому же срок был короткий — всего неделя. За это время надо было навестить Сидорова, застать его в кузнице, вытянуть из него тайну. Самое неудобное заключалось в том, что атаман после покушения на Дутова перестал свободно появляться в городе, а если и появлялся, то с личной охраной. Меня никак не хотели впускать в кузницу, вернее, в комнату, примыкающую к ней. Только когда телохранитель атамана доложил обо мне, Сидоров приказал впустить.

— Не удивляйтесь, — объяснил он. — Накануне большого дела всегда так.

Сидоров был не один в комнате, поэтому разговор вначале не клеился. Говорили обо всем и в то же время ни о чем. Наконец, мы остались одни, и я спросил атамана:

— Можно готовиться?

Он понял меня, но уточнил:

— К чему?

— К выступлению, — рискнул сказать я прямо.

Полковник рассмеялся.

— Больно скоры, но вообще-то пора принимать соответствующий облик. — Сидоров осмотрел меня критически и сказал: — Зайдите завтра утром. Решим этот вопрос.

Внутри у меня все заныло от досады. Опять не сегодня.

— Утром, пораньше, — напомнил Сидоров и простился со мной.

Да, коротенькое донесение, кроме упорства, требовало еще и терпения. Ночь я провел в обдумывании вопросов, которые собирался задать атаману. Строил план беседы. Все оказалось напрасным. Сидоров вызвал меня, чтобы снять мерку для обмундирования. Мне должны были сшить офицерский мундир казачьего образца. Два солдата, видимо, из бывших портных окрутили меня аршином, смерили длину и ширину, записали и велели через восемь дней прийти на примерку.

— Но, но, — предостерег их атаман. — Многовато, мы так за год не оденем офицеров. Пяти дней достаточно.

После завершения процедуры Сидоров, как всегда, плотно затворил дверь и предложил мне сесть.

— Вы не поражены, что вам заказан мундир? — начал он с вопроса.

— Да нет. Если вступили в канун большого дела, так и одеться надо.

— Абсолютно верно. На той стороне должны увидеть не сброд, а настоящую армию и в знакомой форме.

Полковник сделал паузу, будто раздумывая, продолжать мысль или ограничиться сказанным. Что-то все-таки заставило его сегодня быть многословным. Может быть, мое любопытство, с которым я постоянно приходил к нему, может быть, необходимость ввести своего подчиненного в курс дела.

— Форма будет единой для всех отрядов, под чьим бы командованием они ни находились. Впрочем, и руководство концентрируется. Отряд Дутова отказался от прежней самостоятельности и присоединился к нам.

— К Анненкову? — заторопился я с вопросом.

— Не совсем… Вы помните, прошлый раз приходили делегаты дутовского отряда… Мне предложено возглавить его. Таково единодушное мнение офицеров. Не скрою, для меня это большая честь заменить атамана Дутова, известного в России и в Европе человека. Я присягнул знамени отряда.

— Поздравляю, полковник!

Можно было радоваться, конечно, не назначению Сидорова атаманом дутовского отряда, а установлению самого факта — стал известен новый вдохновитель белогвардейской авантюры. На очереди вторая задача — узнать число бойцов, оказавшихся под командой Сидорова. Но как это сделать?

— Рад снова служить вам, — сделал я комплимент атаману. — Если, разумеется, доверите…

— Что за сомнения, прапорщик! — ответил Сидоров. — Сотня вам обеспечена.

— В чьем отряде? У дутовцев, простите за напоминание, наверно, все сотни разобраны. — Я сделал заход, чтобы вырвать хотя бы имена офицеров, если не их число и число сотен.

— Да, пока, — разочаровал меня атаман. — Но сколачиваются новые.

Полковник не давал прямых ответов или по соображениям конспирации, или по привычке не отвечать конкретно.

— С новыми людьми вам будет легче, — стал объяснять полковник. — Займетесь обучением, а это вы умеете делать хорошо.

— Без оружия?

— Да, первое время без него. Вернее, с учебными образцами. Остальное придет в походе.

Туман сплошной. Срок, по всей вероятности, еще не подошел для практического знакомства офицеров с планом похода, а лично для меня атаман не собирался делать исключение.

— Когда мне явиться в отряд? — поинтересовался я. — Лучше бы пораньше взяться за учебу.

Сидоров помедлил с ответом. Опять что-то решал, взвешивал.

— Вас известят, прапорщик. Дайте адрес!

Это было самое неожиданное в операции. Сидоров отказывал мне в дружеском общении, закрывал доступ в кузницу, где можно было свободно беседовать. До этого дня я находил атамана по собственному желанию и, следовательно, держал инициативу в собственных руках, теперь она перешла к полковнику. От него будет зависеть мое продвижение к цели. Захочет — вызовет меня, не захочет — выбросит адрес. В лучшем случае передаст приказ через одного из своих телохранителей. Иначе говоря, атаман привязывал меня к дому, вынуждал сидеть там и ждать событий. Это был удар. Схема действий, продуманная ночью и казавшаяся мне удачной, летела к черту.

— Не расстраивайтесь, прапорщик, — заметив мою растерянность, произнес Сидоров. — Ждать придется не так уж долго…

Пришлось уйти. Чувствовал я себя прескверно. Возможно, допущена какая-то тактическая ошибка, исправить которую уже нельзя.

Донесение, правда, есть и почти соответствует заданию. Но что дальше? Как оправдаю перед Центром свою бездеятельность. Решил поставить товарищей в известность о случившемся. В таком виде я и передал доклад контрабандисту. Он принял от меня свернутый вчетверо листок и вложенные в пачку деньги. Обесцененные николаевские пятидесятирублевые купюры, хотя и потеряли значение, но еще ходили за границей и в данном случае выполняли довольно убедительно роль маскировки. Деньги контрабандист получал вроде бы за проданный мне опиум. Он долго считал, торговался со мной, наконец, потребовал обратно товар и вернул пачку пятидесятирублевок, но уже без записки. Ахмед-Вали успел вынуть ее и спрятать за поясной платок.

— Хочешь подешевле, — сказал контрабандист, — приходи другой раз. Мы остановимся здесь через неделю.

Я понял, Ахмед-Вали придет в следующий вторник. Сумею ли за несколько дней разузнать что-нибудь важное?

СЕКРЕТНЫЙ ПРИКАЗ АННЕНКОВА

Шли дни, я сидел дома и ждал посыльных полковника Сидорова. Мое дежурство начиналось после обеда, когда работа в «Шанхае» заканчивалась и все возвращались к семьям. Именно в такое время должен был явиться человек с приказом. Мне так казалось. Вечером, в темноте, вряд ли кто-нибудь отважится искать мою квартиру, затерявшуюся среди множества узеньких и кривых улочек. Да и вообще с наступлением темноты жизнь в этом районе Кульджи замирала, расспрашивать обо мне не у кого, да и рискованно. Правда, был ориентир — баня, которую содержали казаки, но она находилась с задней стороны дома и прежде чем пройти ко мне, надо было петлять по переулкам.

Я ждал, но никто не пришел. От случайных людей мне удалось узнать, что генерал И Тай-Джу снова навещал Урумчи и встречался с атаманом Анненковым. Генерала, кажется, видели и в Кульдже. Естественно, моя тревога усилилась. Ожидание стало просто невыносимым. События разворачивались и, возможно, быстрыми темпами, но в них я не участвовал. Больше того, был в неведении относительно ближайших намерений заговорщиков. О нарушении приказа не могло быть и речи. Как объясню я свое появление в кузнице? И все-таки меня подмывало нарушить его, пойти к атаману.

Решение уже созрело — иду. И вдруг отворяется дверь, на пороге сам атаман.

— Не ждали? — спрашивает он, оглядывая настороженным взглядом комнату.

— Ждал, — откровенно признался я и, кажется, даже вздохнул облегченно.

— Хорошо, если ждали. Время приступать к делу.

Честно говоря, я обомлел. Пробил роковой час, а никто не знает, никто не готов к отпору. Что делать?!

— Уже сегодня? — с испугом спросил я полковника.

— А вы не готовы?

— Никто не готов. Где мои люди? Где оружие, лошади? Вы же обещали дать срок на выучку.

Полковник сел к столу у окна, снял фуражку и положил на подоконник. Я заторопился, чтобы задернуть занавеску, скрыть атамана от посторонних глаз, но он остановил меня:

— Не беспокойтесь. На улице мои люди.

Значит, Сидоров пришел с личной охраной. Это ново для меня и не совсем удобно. Разговор откровенный не получится. Когда подслушивают, а я не сомневался, что телохранители воспользуются такой возможностью, надо взвешивать каждое слово, следить за интонацией. Что ж, примем к сведению. Главное, полковник здесь и беседа состоится.

— Вы требуете бойцов? — спросил с интересом атаман.

— Это была ваша воля назначить меня командиром сотни. Если, конечно, приказ не отменен.

— Не отменен, — улыбнулся гость. — Наоборот, утвержден. Кроме того, вам присвоен очередной чин подъесаула. Поздравляю и надеюсь…

По казачьей традиции я должен был поцеловать атамана и поблагодарить за доверие. Пришлось выполнить эту обязанность.

— Когда выступаем? — поставил я вопрос, который больше всего интересовал меня.

— Вот этого я вам не скажу, — шутливо ответил полковник.

Знакомая тактика: ничего конкретного, никаких дат, никаких цифр. Чтоб он провалился, этот атаман! Сколько можно играть в прятки.

— Понимаю, тайна, но мне надо распорядиться насчет квартиры и вещей, как-то подготовить свое исчезновение из канцелярии «шанхая».

— Учитываю, голубчик. Рад бы сказать, да сам не знаю. Обстановка подскажет час. Сигнал тревоги прозвучит, как в военное время, — внезапно. А готовым надо быть каждую минуту. Но чтобы вы знали свою задачу и могли действовать, я ознакомлю вас с планом выступления, естественно, в том объеме и тех границах, которые предусматривают участие вашей сотни. Для этого я и пришел…

Наконец-то! Я забыл все свои огорчения, все сомнения и, взволнованный, приготовился слушать. Момент овладения тайной чем-то напоминает прыжок к трудной цели, он требует мобилизации всех сил, физических и духовных. Такова природа всякого узнавания.

— Прежде всего, — начал атаман, — вы должны быть готовы к действиям здесь, в Синьцзяне. В чем они будут заключаться? Во-первых, в стремительном броске на юго-запад к городу Куре. Туда ведут несколько дорог. Одна из них ваша — самая короткая, караванная, но самая опасная. Однако навязывать бой ни в коем случае не следует, преждевременный шум не входит в программу первого дня. К моменту вашего подхода к городу там уже будут находиться остальные сотни. Дальнейшие действия предпринимаются сообща всем отрядом в контакте с гарнизоном…

— А оружие? — невольно вырвалось у меня. — Сотня выйдет из Кульджи с оружием?

— Кое-что будет, — пояснил полковник. — Штук двадцать карабинов. Вооружимся в Куре. Арсенал перейдет в полное наше распоряжение.

— Но его охраняет правительственный батальон?

— Совершенно верно. И командует батальоном генерал И Тай-Джу. Коль скоро вы уже знаете главную задачу, могу сообщить некоторые подробности, необходимые для ориентировки. Никакого столкновения с правительственными войсками не будет. Секретным приказом Анненкова маньчжурская бригада генерала И Тай-Джу передана моему отряду и по первому сигналу она восстанет и разоружит гарнизон. Мы получим не только запасы арсенала, но и винтовки и пулеметы охранного батальона. Генерал ждет сигнала. Поэтому, если вы, подойдя с сотней к городу, услышите стрельбу, не ввязывайтесь. Ждите мою команду. В любом случае руководствуйтесь тем, что маньчжурская бригада не только наш союзник, но и равноправный участник похода. На первом этапе командование всеми отрядами, в том числе и маньчжурской бригадой, возлагается на меня. Вас, подъесаул, я назначаю командиром особого полка. Будете подчиняться непосредственно мне.

Чины и должности сыпались как из рога изобилия, я едва успевал их принимать. Стало ясно, что атаман оказывал мне самое глубокое доверие. Ближайшему своему помощнику он должен был сообщить стратегический план, иначе пришлось бы действовать в потемках, не проявляя инициативы. В то же время главное продолжало оставаться скрытым. С какими силами выступаем мы в Куре и насколько они возрастут после присоединения маньчжурской бригады? Какую роль будет играть генерал И Тай-Джу? На каких условиях он согласился участвовать в походе? Все это полковник обошел. Видимо, тайная организация, готовившая авантюру, держала в руках нити заговора и даже начало похода было засекречено. Сидоров не имел права разглашать план, так как сам являлся только исполнителем. Его ограничивали сферой военных действий, политикой занимались другие. Вместе с тем полковник Сидоров был единственной после Дутова фигурой, способной возглавить поход против Советского Туркестана. Насколько мне удалось понять, для первого удара атаман Анненков не годился. Многие старшие офицеры его недолюбливали и отказывались служить в его полках. Сидорова принимали все, и это как бы объединяло силы эмиграции, гарантировало успех. А успех был необходим, иначе рушились надежды на возвращение в Россию и установление старой власти.

Итак, Сидоров — главнокомандующий белой армией, идущей в Туркестан, завтрашний диктатор. Я — командир особого полка при нем. Мне остается только поблагодарить атамана и заверить его в преданности и готовности выполнить любой приказ.

— Все должно закончиться в одну ночь, — сказал на прощание полковник. — На рассвете перейдем границу.

ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ

Все должно кончиться в одну ночь! На какую ночь падет жребий? Возможно, он уже пал. Где-то в секретном приказе Анненкова стоит дата, стоит лишь календарю обнажить ее, и машина закрутится.

Узнать, во что бы то ни стало узнать!

Едва атаман покинул мою каморку, я начал лихорадочно решать задачу. Всевозможные проекты рождались в моей голове, и простые, и хитроумные, но ни один из них при критическом рассмотрении меня не удовлетворял. Все они были нереальны. Ни выудить путем бесед, ни выкрасть у полковника секретный приказ я не мог. Во-первых, Сидоров сказал все, что необходимо для подчиненного перед выступлением, во-вторых, неизвестно, где хранится приказ. Да и существует ли он в виде документа. Словесное распоряжение? Этого вполне достаточно при такой конспирации. Наконец, допустим вариант, что полковник сам не знает точного срока. Не сказали. Анненков держит тайну при себе, а его резиденция — Урумчи, куда мне нет доступа.

Да, задача не решается, сколько ни ломай голову. Остается одно — сообщить в Центр о предстоящем восстании и захвате арсенала в Куре и просить подготовиться к приему отрядов Сидорова на границе.

У меня было желание немедленно побежать в караван-сарай и разыскать там моего контрабандиста. Только чувство осторожности помешало сделать этот шаг. Я не был уверен, что телохранители атамана покинули мою улицу.

Пришлось ждать до утра. По пути в «шанхай» я заглянул во двор караван-сарая. Ахмеда-Вали там не оказалось. Купцы и крестьяне грузили мешки на верблюдов и лошадей, стоял обычный для такого времени шум и гам. Крики погонщиков смешались с ревом и ржанием животных. Среди этой утренней сутолоки важно расхаживал хозяин, к нему я и обратился с вопросом, не заезжал ли Ахмед-Вали? Хозяин отрицательно покачал головой.

— В такой день с той стороны не приходят, — объяснил он, давая мне понять, что контрабандисты имеют свои маршруты и свое время.

Пришлось ждать вторника. Непростое и необычное было это ожидание. В канцелярии я сидел, как на углях. Некоторые эмигранты приходили оформлять продажу имущества в связи со срочным выездом из Кульджи. Нетрудно догадаться, почему они выезжают. Безусловно, в большинстве своем это бойцы Сидорова. Их торопят командиры сотен.

Что, если начнут торопить меня, заглянет какой-нибудь казак и сунет записку — явиться сегодня ночью во столько-то часов для исполнения долга. Или еще короче — выступаем!

Вот и вторник. Лечу в караван-сарай. Ахмед-Вали там, но окружен множеством людей. Идет торг. Мне он делает знак, чтобы подождал. А как ждать, если дело не терпит, если дорога каждая минута. Кручусь около подвод, показываю свое нетерпение. Ахмед-Вали быстро разделывается с купцами, подходит ко мне. Передает записку. До нее ли! Сейчас главное поставить в известность Центр. Поэтому спрашиваю своего связного.

— Можешь сегодня вернуться назад?

— Вообще-то не по расписанию, но если очень надо, попробую.

— Надо.

— Хорошо. В четыре часа приходите в дунганскую харчевню.

Мы расстаемся, и я тут же за воротами читаю послание Центра. В нем повторяется просьба уточнить сроки выступления отряда Сидорова. Предлагается держать с атаманом самую тесную связь, проверить, насколько окончательно кандидатура его в качестве командующего походом и нет ли заместителя.

К четырем часам я подготавливаю полный ответ на вопросы и излагаю план выступления белых на Куре. В нем подробно перечисляются слагаемые действия казачьих сотен и бригады маньчжуров, начиная от похода к городу, восстания гарнизона, захвата арсенала и движения до границы. Атаман Сидоров характеризуется мною как единственный и самый подходящий исполнитель плана заговорщиков. В конце донесения я просил принять самые срочные меры к предотвращению перехода границы, так как все готово для осуществления секретного приказа Анненкова. Судя по запасам арсенала, я назвал возможную цифру — около десяти тысяч винтовок, которые попадут на вооружение отряда полковника Сидорова. Возможно, столько же будет бойцов, если присоединится бригада генерала И Тай-Джу.

Я не сомневался, что донесение вызовет немедленный ответ действием. Моя тревога передалась связному, и Ахмед-Вали пообещал в самый короткий срок доставить отчет по назначению. Я не знал тогда, что это последнее мое донесение из Кульджи.

При мне Ахмед-Вали сел на лошадь, нагруженную хурджунами, кивнул мне и поехал.

Снова ожидание. Мысленно я торопил своего контрабандиста, снимал все препятствия, что стояли на трудном пути в горах, гнал его лошадь по каменистым тропам.

Пока Ахмед-Вали лазил по кручам и переходил вброд бурные горные потоки, я занимался своими делами, готовился к походу на Куре. Меня навестил полковник. Предупредил, что в ближайшие дни представит младшим командирам нового подъесаула. Как и в прошлый раз, атамана сопровождали телохранители. Они следили за двором и улицей.

— Как личные дела? — поинтересовался полковник.

— Завершаю.

— Правильно делаете. Выступить можем внезапно.

— Учитываю, готов в любое время.

— Есть слухи, — доверительно сказал атаман, — что послы от Курширмата в дороге. Вероятно, где-то на той неделе прибудут в Кульджу. Хочу привлечь вас к переговорам в качестве переводчика и советника.

— К вашим услугам, атаман.

— И еще одно задание. Вокруг вас много людей, особенно в канцелярии «шанхая», они бывают на базарах, в караван-сараях, связаны с купцами. Им первым станет известно о появлении в городе басмаческих послов, тем более, что представители Курширмата прибудут в Кульджу как торговцы из Коканда. Постарайтесь быть в курсе дела и сразу же известите меня.

Просьба была вполне выполнимой, и я пообещал полковнику все разузнать. Забегая вперед, скажу, что задание Сидорова облегчило мне решение другой задачи, более важной, но поставленной уже не атаманом.

Представить мне младших командиров Сидоров не успел. Ахмед-Вали вернулся до срока, им же обещанного, и через какого-то парнягу вызвал меня из канцелярии. Сам по себе вызов, да еще среди дня, свидетельствовал о чрезвычайной важности послания, которое доставил контрабандист. Ахмед-Вали выглядел усталым и озабоченным. Трудно, должно быть, пришлось ему в пути.

В мешочке, где обычно контрабандисты везут драгоценности и опиум, находилось письмо. Он передал его мне и сказал:

— Я знаю, что там написано.

Осведомленность человека, которому доверена доставка секретной почты, не вызывала ни удивления, ни осуждения. В тех условиях связной должен знать содержание письма, так как постоянно подвергался опасности быть задержанным или ограбленным. Уничтожение текста предусматривалось правилами конспирации. Вырвавшись из рук грабителей или таможенников, связной должен был устно передать содержание приказа или донесения тому, кому они предназначались.

— Там кое-что касается и меня, — добавил он. — Прочтите где-нибудь поблизости, я подожду.

— Не уходи никуда, — предупредил я и вышел за ворота. Послание оказалось коротким, лично мне предназначалось всего несколько слов. Я их прочел сразу. Прочел и ничего не понял. То есть понял, но смысл не дошел до меня, настолько все было неожиданным и необычным. Центр кратко излагал положение в пограничных районах Семиречья, где кулаки и баи вели тайную войну с Советами и собирали оружие, готовясь присоединиться к отряду Сидорова. Гарнизон Джаркента малочислен и в настоящее время нельзя перебросить ему в помощь крупные силы с других фронтов. Поэтому изложенный в письме приказ подлежит выполнению как всякий приказ военного времени.

Об исполнении предлагалось доложить лично начальнику Семиреченского отдела ГПУ. Помогать мне будет человек из Джаркента, хорошо знающий дорогу через горы. С человеком этим познакомит меня связной Ахмед-Вали.

Вот что имел в виду контрабандист, сообщая о своей осведомленности. Я вернулся в караван-сарай.

— Где проводник?

Ахмед-Вали с любопытством посмотрел на меня и ответил:

— У родственников. Завтра пойдем покупать лошадь и завтра же познакомлю с проводником.

Я условился с Ахмедом-Вали о встрече и ушел.

В течение всего последующего дня я ломал голову над решением задачи — чем оправдать свое появление в кузнице. Когда-то я уже искал такой повод, ожидая вызова атамана. Теперь пришлось вернуться к прежней теме. Сидоров последний раз просил меня известить о появлении в Кульдже представителей Ферганского басмачества. Я обещал сделать все, что смогу. Если бы действительно кто-нибудь приехал сейчас, был бы найден великолепный выход.

Я принялся расспрашивать посетителей харчевни и заезжих купцов. Никто ничего не знал о гостях из Коканда. Как назло басмаческие посланники задерживались.

И я решился на опасный шаг.

КОНЕЦ БЕЛОГО АТАМАНА

— Проводите меня к полковнику.

— Его нет здесь.

— Где он?

— Об этом не спрашивают.

— Скажите адрес, мне необходимо передать ему очень важное сообщение.

— О чем?

— Не имею права разглашать.

— Хорошо, подождите на улице.

Такой разговор произошел у входа в кузницу между мной и солидного вида казаком, сидевшим на пороге. Я остался на улице: казак вошел в комнату, что находилась за мастерской. Вернулся он через минуту, уже более приветливым.

— Идите, хозяин ждет.

Встречи с полковником становились все недоступнее. Видимо, военная организация, руководившая заговором, усилила конспирацию, изолировала главарей. Случай с генералом Дутовым насторожил белогвардейцев, заставил беречь свои кадры.

— Что-нибудь интересное? — сразу спросил меня Сидоров.

— Да, — ответил я.

— Рассказывайте скорее!

Я изложил составленную мною версию относительно приезда в Кульджу басмаческих представителей.

— Они хотели бы с вами увидеться, атаман.

— Где и когда? — с интересом откликнулся Сидоров. Он ждал делегатов, и мое сообщение оказалось как нельзя кстати.

— Вы поручили мне все выяснять, я воспользовался этим правом и пригласил к себе гостей. Появление кокандцев в кузнице, на мой взгляд, было бы нежелательным. Да и условий здесь нет. У меня тихо и неприметно для посторонних глаз.

— Правильно, подъесаул, — одобрил полковник. — Когда же?

О дне я не подумал. Не уверен был, что полковник одобрит инициативу, пришлось на ходу выдумать дату.

— Четырнадцатого, в двенадцать часов дня. Если, конечно, вы сможете, атаман.

— Время подходящее, — не задумываясь согласился полковник. Ни о чем другом говорить надобности не было. Я поклонился и вышел.

Уже на улице меня охватило беспокойство: а вдруг Ахмед-Вали и проводник еще не купили лошадь и не подготовились к отъезду. Прямым ходом направился в караван-сарай, чтобы встретить связного и поторопить его.

К счастью, все было сделано, и мы вместе с контрабандистом пошли смотреть коня. Меня конь, конечно, мало интересовал. Я хотел увидеть проводника и договориться о времени и месте встречи.

Проводником оказался уже немолодой дунганин Эрса Юсуфходжаев. Крепкий, подвижный человек с быстрыми, цепкими глазами, он производил впечатление охотника или пастуха. Эрса отлично знал свою задачу и все заранее предусмотрел. Только спросил, с какого часа необходимо ждать меня. Местом встречи я избрал дом его родственника, куда мог прийти в любую минуту.

Коня осмотрели.

Итак, все оговорено, все готово.

Четырнадцатое августа приближалось медленно. Так всегда бывает, когда время отсчитывается минутами. Снова и снова всплывали в памяти детали моего плана со всеми закономерностями и неожиданностями. Больше всего меня беспокоило возможное появление настоящих делегатов от Курширмата. Окажись они в Кульдже накануне операции, все полетит к черту. Ведь, кроме меня, у Сидорова могли быть и другие помощники, которые должны узнать о приезде басмаческих послов и доложить полковнику.

И они появились. Знакомый эмигрант зашел ко мне в канцелярию и сказал, что к купцу Шаларходжаеву приехал узбек из Ферганской долины с какими-то полномочиями от басмачей. Кажется, он намерен собирать средства для Курширмата среди богатых торговцев.

Самое удивительное, что он приехал десятого августа, то есть в тот день, когда я навестил полковника в кузнице. Совпадение как нельзя удачное, но оно таило в себе опасность. Гость Шаларходжаева мог за эти дни связаться с белогвардейцами и навестить одного из атаманов, ну хотя бы Сидорова. Ждать или не ждать мне полковника четырнадцатого августа?

Настало роковое число. Я сидел в комнате у накрытого стола и смотрел на дверь.

Ровно в двенадцать постучали. Вошел полковник. Но не один. Вместе с ним пришли телохранители. У обоих в кармане торчали наганы.

Не все, оказывается, я предусмотрел. Забыл о личной охране атамана. Она абсолютно исключала возможность выполнения операции.

Гости расселись вокруг стола, я подал чай, кое-какие сладости, чтобы веселее было коротать время. Занавеска, как и в прошлый раз, была отдернута, и нам открывалась улица, по которой двигались прохожие. Болтая, полковник бросал мимолетные взгляды, выискивая фигуры в халатах. Специального разговора не было, касались всякой всячины, иногда, правда, атаман вспоминал прошлые походы, особенно на Джаркент. Минул час, потом второй. Сидоров ждал. Я терпел — мне-то было известно, что никто не придет.

— Запаздывает купец, — огорченно заметил полковник.

— Видно что-то помешало ему, — попытался объяснить я. — Он ведь тоже приехал под вымышленным именем.

— Вот как? — покачал головой атаман. — Жаль, что не встретились. Ну, спасибо за чай.

Гости, несколько расстроенные, покинули мою комнату.

Снова я один, снова ломаю голову над уже не имеющей решения задачей. Ночь провожу почти без сна. Утро еще более усиливает волнение: вдруг прозвучит приказ о выступлении отряда или появится на горизонте посланник Курширмата. Приближающаяся опасность заставляет меня снова пуститься на риск.

Бегу в кузницу. На этот раз меня никто не задерживает. У входа дежурит знакомый казак из личной охраны атамана.

— Все выяснил, — торопливо докладываю Сидорову. — Представитель не решился войти, так как увидел в комнате посторонних людей. Я объяснил ему — это охрана. Он поставил условие: встречаться и решать дела только с глазу на глаз. У него секретное поручение. Он не хочет, чтобы и я присутствовал.

— Пугливый купец, — улыбнулся Сидоров. — Через Семиречье идти не боялся, а здесь, у своих, струсил.

— Такое время, атаман.

— Время, верно, трудное. Значит, сегодня. В то же время?

— Да, в двенадцать.

— Приготовьте что-нибудь на стол солидное, но без выпивки. Такие дела за рюмкой не решаются. Буду без пятнадцати двенадцать…

На этот раз я был уверен, что план удастся выполнить. Кажется все предусмотрено. Только бы атаман не прихватил с собой казака и не поставил его за углом на всякий случай.

Полковник оказался точным, как всегда. Вошел в комнату ровно без пятнадцати двенадцать.

Я попросил его сесть против окна, чтобы первым увидеть человека в полосатом халате. В руки ему дал книгу, не помню уже какую.

Сам продолжал подносить к столу сладости.

— Как только увидите гостя, — предупредил я, — дадите мне сигнал. Оставлю вас одних.

Полковник кивнул и стал пристально смотреть в окно…

…На этом закончился последний визит атамана в мой дом.

Через полчаса я запер дверь на замок, закрыл ставни и тихими улицами выбрался к пригороду Кульджи. Еще через полчаса вместе с Эрса Юсуфходжаевым мы оседлали коней и покинули город.

Шестнадцатого августа 1922 г. я благополучно прибыл в Джаркент и лично доложил о проведенной операции. Мой доклад подтвердили синьцзянские власти: через несколько дней на улицах Кульджи и других городов провинции появились объявления на китайском, русском и уйгурском языках, обещавшие 5000 китайских ланов за поимку Касымхана Мухамедова. Семь человек из отряда Сидорова были посланы в Джаркент с приказом выследить и уничтожить меня. Белогвардейские агенты опоздали. Я был уже далеко от границы.

Литературная обработка Эд. Арбенова