Человеческий рой. Естественная история общества

Предисловие научного редактора

Книга «Человеческий рой» посвящена захватывающей и важной для любого человека теме – осознанию себя как части общества и рассмотрению самого феномена общества под лупой эволюционных процессов в животном мире. Марк Моффетт – ученый-биолог, занимающийся изучением общественных насекомых. Немаловажным обстоятельством, подтолкнувшим его на написание книги о сути сообществ, простых и сложных, животных и человеческих, вероятно, следует считать ее величество Удачу: наставником (о чем он сам пишет в своей книге) оказался сам Эдвард Уилсон, основоположник социобиологии и один из крупнейших популяризаторов науки второй половины XX – начала XXI в. Интерес Моффетта к природе общества и его сущностных свойств, таким образом, унаследован в период становления Моффетта как ученого. От своего наставника автор заимствовал представления о сходстве социальной организации общественных насекомых и человека. А его размышления о месте человека в природе и сути человеческого поведения во многом перекликаются с мыслями самого Эдварда Уилсона[1]. Моффетт пишет о сходстве и различии социальных объединений обезьян, прежде всего человекообразных, и человека, об эволюционных путях и трансформациях, происходящих с обществом в процессе гоминизации, о роли языка и сознания в формировании культурных норм и традиций, обеспечивающих уникальность каждого человеческого общества. И в этих размышлениях также ощущается незримое присутствие Уилсона[2].

Впрочем, Марк Моффетт идет своим путем, углубляясь в размышления о трансформациях человеческих обществ от простых к сложным, о сложностях функционирования больших анонимных обществ в прошлом и настоящем, о развитии идентичности в условиях государственных образований, включающих представителей множества этносов и рас. Эти вопросы он обсуждает во многом скорее как дилетант, погрузившийся в антропологию, как популяризатор науки, пытливо и вдумчиво проводящий время в беседах со всемирно известными антропологами. Книга представляет собой увлекательное путешествие в далекое прошлое человечества, в разные исторические периоды, включая современность, а также по странам и континентам.

Далеко не все размышления автора мне представляются безупречными, часть идей спорными или вовсе не согласующимися с моими собственными убеждениями и установками. Тем не менее книга заставляет активно размышлять как на фундаментальные темы эволюции животного мира, так и о месте человека в природе. Автору удалось показать колоссальное разнообразие культурных норм и моральных правил у людей, занимающихся охотой и собирательством, земледелием и скотоводством, от простых, эгалитарных до сложных государственных образований и надгосударственных объединений, сформированных с целью унификации политических и экономических установок и правил поведения.

Человеку индустриального общества, к каковым, несомненно, относится читатель этой книги, необычайно сложно бывает понять детали повседневной жизни и мировоззрений представителей традиционных обществ. Люди далекие от антропологии, этнографии и истории могут даже заподозрить автора в некоторой попытке приукрасить повествование, чтобы добавить книге приключенческий оттенок. Однако мне представляется, что автор ни на минуту не отклоняется в сторону от намеченной им самим просветительской миссии. Как этолога и антрополога с биологическим образованием, мой собственный опыт общения с охотниками-собирателями, мотыжными земледельцами и пастушескими культурами Восточной и Южной Африки, городским и сельским населением Египта, Таиланда, Индонезии и многих других стран созвучен размышлениям Моффетта на страницах этой книги. Повествования Моффетта непосредственно затронули обсуждение жизни народов, с которыми мне приходилось и приходится работать в настоящее время (хадза, датога, масаи). Вот почему знакомство с книгой пробудило во мне ощущение живой сопричастности. В памяти всплыли сцены жизни этих людей, ясно проступили запахи и звуки.

Будучи, казалось бы, готовой к самым невероятным проявлениям поведенческого разнообразия на фоне единых универсальных установок в отношении стратегий социальной интеграции, репродуктивного поведения, родительской заботы и взаимоотношений между представителями разных возрастных групп, по истечении множества полевых сезонов в прошедшие десятилетия я не устаю поражаться новым фактам из реальной жизни. Путешествия по Африке (прежде всего речь идет о Танзании) все больше убеждают меня в единстве человеческой природы, поразительном сходстве всех людей, независимо от расы, культуры, конфессии и уровня образования. В лицах моих друзей из племени датога (Северная Танзания) я узнаю лица моих школьных друзей. В облике матери нашего египетского друга – знакомые черты милой соседки по дому, угощавшей меня в детстве печеными вкусностями. Облик и добрая улыбка сельского учителя хая с озера Виктория воскрешают давние воспоминания о друге нашей семьи, любившем рассказывать удивительные истории из своей необычной жизни.

Что ощущает человек, попадая в совершенно далекую в расовом и культурном плане среду? Страх? Тревогу и дискомфорт? Любопытство? Как долго сохраняется у нас ощущение инаковости, дистанции от принимающей культуры, по-научному именуемое культурным шоком? Впервые попав в Танзанию с моим мужем в 2003 г., мы были поражены тем фактом, как быстро перестали замечать цвет кожи окружающих людей и отличия в повседневном общении. Не меньшее удивление вызвал и тот факт, что беседы с хадза (бродячие охотники-собиратели), продолжавшими по сию пору вести традиционный образ жизни, были зачастую наполнены философским содержанием. Удивительным было и то, что логика наших научных аргументаций далеко не всегда обеспечивала нам преимущества в постоянно возникающих дискуссиях на жизненно важные темы. Проведя долгие месяцы в обществе датога (пастушеское племя), наблюдая их повседневную жизнь и различные церемонии, начинаешь смотреть на мир их глазами и видеть логику в происходящем. Нет, я не стану утверждать, что со временем я стала датога, изменив свою культурную идентичность. Однако взгляды мои на поведение людей и нормы, принятые в столь отличных от нашего «неевропейских» обществах, претерпели существенную трансформацию. Увиденное и услышанное мною в этих экспедициях, пропущенное через сознание, дало поразительный суммарный эффект. Со всей яркостью выкристаллизовалось понимание относительности устоявшихся стереотипных представлений о том, что «правильно» и что «подлежит искоренению», о причинах, по которым многие незападные культуры сопротивляются принятию западных ценностей и установок как единственно возможных в плане общественной организации, семьи, гендерных и возрастных отношений.

Погружение в иную культурную среду таит много открытий, и далеко не все они связаны с ощущением безусловного превосходства современной цивилизации. До настоящего времени датога сохранили внятное представление о том, каково значение большинства проводимых церемоний, и многие собеседники видели интегрирующую для их общества составляющую таких действий. Датогское общество, с точки зрения антропологов, эгалитарно, поскольку не имеет четкой вертикали власти. Важные решения принимаются преимущественно на собраниях местных общин или клановых собраниях, тогда как сходы с участием всех датогских общин – явление исключительно редкое, преимущественно связанное с глобальными катаклизмами – массовым переселением датога с конкретной территории, военными конфликтами с соседними племенами (сукума и масаями). Датога предпочитают не обращаться в случае возникающих семейных ссор и разборок, а также конфликтных ситуаций между соседями (и даже криминальных историй, сопряженных с нанесением травм и увечий, или кражи скота) в полицию, решая возникшую проблему на своих общинных собраниях.

На фоне активных призывов к развитию инициативы снизу по вопросам местного самоуправления, всячески продвигаемых в западных странах, эффективность подобных датогских собраний искренне восхищает. Собрание функционирует как единый организм, все участники с детства знакомы с правилами поведения и санкциями, которые незамедлительно будут предъявлены в отношении нарушителей. В частности, никто не может опаздывать на собрание, намеченное на определенное время суток. Истец и ответчик аргументируют свои действия. Каждый датога имеет право голоса и может высказывать свое отношение по поводу возникшего конфликта. Родственники провинившегося, с одной стороны, готовы прийти ему на помощь, с другой – стараются «не покрывать преступившего закон», поскольку в этом случае автоматически становятся сами соучастниками. Разумеется, на протяжении многих лет работы с датога я неизменно оказывалась участником таких собраний и со временем стала воспринимать их как важный источник информации об основах, цементирующих это общество и свидетельствующих о его эффективном функционировании в наши дни. Логика принимаемых решений кристально прозрачна и не позволяет двойных трактовок: все датога прежде всего – члены единого общества, это общество предлагает защиту и покровительство в минуты опасности и лишений, так что нарушение моральных норм и правил сродни приговору.

Приведу один из примеров. Мужчина-датога примерно сорокалетнего возраста отказался выполнять просьбу своего отца. Тот просил его выделить для церемониальных нужд быка из своего стада. Просьба вполне обычная, поскольку церемонии проходят регулярно и каждый датога связан обязательствами перед кланом и соседской общиной предоставлять ритуальных животных (баранов и быков), когда к нему обращаются с такой просьбой. Между тем, когда посланцы отца, молодые мужчины, прибыли забрать быка, означенный человек проявил агрессию. Он не только не дал увести быка, но и угрожал копьем посетителям. Те вернулись ни с чем. Быка выделил другой родственник, но дело не было замято. В срочном порядке созвали собрание мужчин клана. Молодых воинов вновь отрядили к нарушителю, снабдив четкими инструкциями к действию. Прибыв, те не стали вступать в какие-либо пререкания с хозяином. Часть делегации отправилась к стаду и деловито отделила от него быка, а также несколько коров (последних в виде штрафа за доставленные хлопоты окружающим) и отправилась с ними в обратную дорогу. Вторая группа учинила судилище. Провинившегося выпороли сыромятными ремнями и отнесли в мужской дом на его подворье. В силу возникшей временной недееспособности несколько мужчин остались помогать с выпасом стада и ухаживать за избитым сородичем. Спину смазывали лечебными настоями. Чтобы здоровье быстрее восстанавливалось, пострадавшего регулярно поили мясным супом. Когда раны затянулись и мужчина смог самостоятельно присматривать за скотом, посетители покинули его подворье и известили родственников о том, что поручение было успешно выполнено. С этого момента ослушник вновь становился равноправным членом клана. Но не для отца. Отец на протяжении многих месяцев отказывался принимать виновника в своем подворье и отсылал своих жен с предупреждением навстречу идущему мириться сыну. Жены, впрочем, проявляли некоторое милосердие, стараясь выступить посредниками в переговорах отца и сына, и убеждали мужа простить ослушника. Но отец оставался непреклонен долгое время, поясняя, что сын опозорил не только себя, но и честное имя родителя. К счастью, время все поставило на свои места, и отец с сыном помирились, на радость родственникам. Раздоры вносят толику ненужной тревоги в повседневное существование датога, и без того изобилующее постоянной борьбой с окружающей природой за скудные пастбища и воду, с извечными врагами масаи и сукума, угоняющими скот, с неумолимым наступлением земледельцев, распахивающих доселе пригодные к выпасу земли.

Доиндустриальные общества, каковыми являются хадза, датога, масаи, живущие в тесной связи со средой обитания и лишь краем соприкоснувшиеся с «благами» западной цивилизации, меняются сегодня на глазах. Этому способствует активная позиция государственных служб Танзании, настаивающих на обязательном школьном образовании для детей, развитие системы доступной медицинской помощи в отдаленных сельских районах, активная международная кампания по обеспечению сельского населения питьевой водой, а также деятельность местных органов власти по вовлечению широких масс сельского населения в общественную жизнь страны. Но даже в этих условиях кодекс моральных норм и установок продолжает оставаться значимым. Проблемы на местах предпочтительно разрешаются силами соседских (или клановых) общин, а не органов государственного правопорядка. Родственные связи остаются краеугольным камнем существования, а забота о родственниках – важнейшим долгом, нарушить который не решаются даже люди, покинувшие общину, переселившиеся в города и получившие высшее образование[3]. Европейцев удивляет упорное стремление этих людей неотступно следовать правилам поведения своей культуры. Особое место в этом списке отводится похоронам и похоронной обрядности. Люди завещают похоронить себя на земле предков (часто речь идет именно об участке близ дома родителей). И эти желания соблюдаются неукоснительно, невзирая на материальные расходы и сложности транспортировки покойного. Присутствие же на похоронах ближайшего родственника – также важнейшая обязанность, пренебречь которой немыслимо, невозможно. Привязанность, кооперация, взаимопомощь, получившие столь невиданный размах у нашего вида по сравнению с другими приматами, продолжают цементировать человеческие связи даже на больших расстояниях.

Марк Моффетт сравнивает человеческое общество с социальными образованиями общественных насекомых, и эти сравнения вполне уместны. Но его последующий интерес к устройству социальных систем у широкого круга позвоночных, от рыб до человекообразных обезьян, не случаен. Как эволюциониста, его интересы связаны с выявлением причин и факторов, влияющих на трансформации социального поведения у разных таксонов, роли экологии в усложнении общественных связей, с поиском связей между морфологическими и психологическими преобразованиями, в конечном итоге приведших к возникновению нашего вида. Человека разумного, уникального в своем развитии речи, культуры, техники и искусства. Уникального в стремлении к познанию тайн бескрайней вселенной… Но продолжающего оставаться беззащитным в мире конфликтов и насилия, порожденном им же самим.