Человек человеку — кот

Юлий Буркин ДИКАЯ ТВАРЬ ИЗ ДИКОГО ЛЕСА

Я сказал, величественно воздев палец к потолку:

— Дабы наш будущий Степка вырос нормальным человеком, нужно, чтобы в доме было животное.

Кристина оживилась и предложила:

— Игуана. Я читала, это сейчас модно.

— Дорогая, — произнес я ласково, — ты когда-нибудь видела игуану?

— Нет, — призналась она.

— Так посмотри. Дорогая.

Придерживая животик, она сползла с дивана и вышла на кухню, где у нас установлен стереовизор с выходом в сеть. Вернувшись, спросила покладисто:

— А ты какое животное хотел?

— Я хотел кошку.

— Просто кошку?! — воскликнула она так, словно мое желание было преступным.

— Просто кошку, — подтвердил я, чувствуя, что начинаю злиться.

— Подожди, — сказала она и снова удалилась на кухню. Я понял, что она опять полезла в сеть, чтобы посмотреть на этот раз на кошку. Она что, кошек никогда не видела?!

Вернувшись, она процитировала по памяти:

— «Звери из семейства кошачьих — одни из самых кровожадных и опасных представителей земной фауны…»

— Я не говорю о «звере из семейства кошачьих»! — взорвался я. — Я говорю о кошке! О простой домашней кошке! Зовут которую Мурка!

— Не надо так нервничать, — сказала Кристина. — Это, между прочим, передается ребенку. Я тебя прекрасно поняла. Но ты ведь не будешь спорить, что твоя «простая домашняя Мурка» — представитель семейства кошачьих?! Это зверь! Ребенок должен ощущать вокруг себя комфорт и любовь, а ты предлагаешь нам завести зверя…

— О-о, — застонал, было, я, но она продолжала:

— Ты не дослушал! Я не против кошки. Но слегка очеловеченной. Она должна уметь смеяться.

У меня глаза на лоб полезли.

— Какой ты все-таки темный, — покачала головой Кристина, наблюдая за моей реакцией. — Сейчас это делают элементарно. Генная инженерия. И это очень модно.

— Но зачем?!

— Затем, что если кошка смеется, то это уже не зверь, а друг.

— Друг человека — собака!

— Ненавижу запах псины.

— Вот я и говорю, что нам нужна кошка.

— Но она должна уметь смеяться, — повторила Кристина, и круг замкнулся.

— Над чем? — спросил я, пытаясь довести ситуацию до абсурда.

— Я откуда знаю? — отозвалась она раздраженно. — Над тем, что смешно.

— То есть, у нее будет чувство юмора? — спросил я не без сарказма.

— А ты думаешь, оно есть только у тебя? Типичный мужской шовинизм, — заклеймила меня Кристина. — А назовем ее, кстати, Игуана. Это будет стильно. Кошка Игуана. Ты, надеюсь, не против?

— Ладно, — коварно согласился я, — но модель по каталогу выберу я.

— Выбирай, — великодушно кивнула Кристина. Похоже, ей было наплевать, как кошка будет выглядеть и какой у нее будет характер, лишь бы ее звали Игуана и она умела смеяться. Потому что одно модно, а другое стильно.

— Да, кстати! — продолжал я так, словно внезапно вспомнил. — Игуана это полное имя, а уменьшительно-ласкательное — Мурка.

— Что общего между Игуаной и Муркой? — возмутилась Кристина.

— Ничего, — согласился я. — Но так бывает. Например, Александр и Шурка. Что общего? Александр-Шурка, Игуана-Мурка, — помахал я руками в такт стишку и закончил, хлопнув в ладоши. — Опля!

Кристина нахмурилась и выдала неуверенно:

— У Александра и Шурки общая «р».

— А у Игуаны и Мурки общая «у», — скептически кивнул я.

Кристина помолчала, а затем сказала с сильным нажимом на первое слово:

— Ты можешь звать ее, как захочешь.

Сказано это было так, что становилось совершенно ясно: что бы я ни делал в этом мире, это ни для кого не имеет абсолютно никакого значения.

Допрыгался. Но, вообще-то, меня такой расклад вполне устраивает.

Сотрудники фирмы «Семья & очаг» доставили к нам Игуану-Мурку в большой, выстланной войлоком корзине. Это был хорошенький двухмесячный котенок самой обыкновенной «русской домашней» породы: короткошерстый, серо-полосатый, с белой звездочкой на носу и белыми «туфельками» на лапах. Я слегка беспокоился, не будет ли Кристина разочарована моим непритязательным вкусом, но встреча нового члена семьи прошла как нельзя лучше. Всё уже накопленное, но еще не реализованное Кристиной материнское чувство, вылилось на это наше приобретение.

Как она с этой кошечкой сюсюкалась, как носилась! Обзвонила всех друзей и знакомых, взахлеб рассказывая, как ее Игуана не по возрасту умна, как безошибочно она находит отхожее место и демонстрируя, как та мурлычет при виде нее и хихикает, когда она щекочет ей живот. Кошка же сразу почувствовала себя в доме хозяйкой, непрерывно лазала по шкафам и подоконникам, роняя книги и горшки с цветами и заливаясь при этом ехидным, как мне поначалу казалось, смехом.

Да, лично я к этой маленькой твари относился сперва настороженно. Ну не должна кошка смеяться, убейте вы меня, не должна!.. Однако дни шли за днями, и Мурка все-таки сумела занять почетное место также и в моем сердце. Уж очень она была игривым, добродушным и ласковым существом. Наши с ней диалоги обычно выглядели так:

— Мурка!

— Мур-р?

— Кушать будем?

— Мур-р-р!

— Рыбку?!

— Хе-хе-хе-хе-хе!

Никакого чувства юмора у нее, конечно же, не было, смех означал или крайнюю степень довольства, или испуг и растерянность (что выглядело, правда, как самоирония). И если раньше я беспокоился, что не смогу относится к смеющейся кошке, как к полноценному животному, то теперь эту мысль отбросил. Наша Мурка была куда более полноценна, чем, например, какой-нибудь жирный кастрированный перс.

Вернувшись со злополучных марсианских гастролей, группа «Russian Star's Soul» разбрелась зализывать раны на неопределенной длительности каникулы, но я большую часть времени проводил все-таки на студии. Так как решил посвятить выдавшееся внезапно свободное время давно задуманному сольному проекту. Точнее, его старту, так как дело это обещало быть долгим.

Проект заключался в записи адаптированного для современного слушателя альбома «Битлз» «Abbey Road». Однако, уединившись в студии, многократно прослушав этот альбом и частично разработав концепцию проекта, я понял, что в одиночку мне не справиться. Прежде всего я позвонил нашему вокалисту и «подкладочнику» Сереге Чучалину.

— Привет, — сказал я.

— Здорово, — отозвался он, хмуро глядя на меня со стереоэкрана.

— Ты не мог бы зайти сегодня в студию, кое в чем мне помочь?

— Когда? — в его интонации отчетливо слышалось, что зайдет он вряд ли.

— Вечером.

— Вечером? — зачем-то переспросил Чуч. — Не, вечером не смогу. Вечером мне свинью Афраймовича нужно кормить.

— Не такой уж он, по-моему, свинья, — пожал я плечами, — ты ему что, ужин в кабаке проспорил?

— Ничего я не проспорил! — обиделся Чуч. — Мне не свинью — «кого» надо кормить, а свинью — «чью».

— У Вороны, что, есть свинья? — спросил я, поражаясь, зачем нашему коммерческому директору Аркаше Афраймовичу («Ворона» — его прозвище) могло это понадобиться. Или он предчувствует, что скоро все мы будем голодать? Директор…

— Я и сам удивился, — откликнулся Чуч. — Он ее на даче, в погребе держит. Если со мной съездишь…

Но договорить он не успел. Разговор был прерван вмешательством в режиме «экстренный вызов». На экране возникло рассерженное лицо Кристины:

— Ты домой собираешься?! — гневно воскликнула она. Сидевшая у нее на плече Мурка, увидев меня, тихонько захихикала от радости. Я тоже не удержался от улыбки.

— Ты находишь ситуацию забавной? — грозно спросила Кристина.

— Да нет, это я так…

— У меня проблемы. У нас проблемы, — сделала она ударение на слове «нас». — Меня кладут на сохранение. Прямо сейчас. Ты срочно должен быть дома. Не могу же я оставить нашу кошечку одну. Хотя с тобой ей вряд ли будет веселее и безопаснее.

Логики в этом заявлении было мало, тем более что Мурка уже вымахала в настоящую кошку-подростка, и, живи мы в деревне, она, наверное, уже ловила бы мышей. Но лучше Кристине сейчас не возражать, я это понимал и не роптал. В конце концов, она, испытывая всевозможные трудности и неудобства, вынашивает моего ребенка и, как минимум, на этот период, можно ей позволить капризничать и всячески помыкать мною.

— Хорошо, — отозвался я. — Уже еду.

Перезвонив Чучу и обо всем договорившись, я примчался домой и повез Кристину в стационар. Мурка была тут же, при нас, на заднем сиденье экомобиля в специальном «домике для кошки» (по сути, слегка облагороженной клетке).

— Учти, — наставляла меня Кристина, — Игуана не любит молоко. Это заблуждение, что все кошки любят молоко. Нет, если тебе, конечно, наплевать на меня, ты можешь дать ей молоко, и она его, конечно, вылакает. Но на самом деле она его не любит… И не вздумай выпускать ее из домика на улице или в машине. Если она потеряется, я этого не переживу. Это только говорят, что кошки всегда находят свой дом, а на самом деле…

Я старательно пропускал все эти бредни мимо ушей, списывая их на вполне естественные волнение и тревогу. Наконец, мы добрались до больницы, и я с рук на руки передал Кристину докторам. Я честно беспокоился и за нее, и за почти несуществующего еще на белом свете Степку, но, усаживаясь обратно в машину, я все же почувствовал определенное облегчение.

Перво-наперво я открыл «кошачий домик» и позвал: «Кис-кис-кис!» (Действие, запрещенное Кристиной под страхом смерти, как унижающее кошачье достоинство.) Мурка с готовностью запрыгнула мне на плечо и заурчала прямо в ухо. Затем, как мы и договорились с Чучем, я отправился за ним.

— Прикинь, я сперва подумал, что Аркаша на жополете улетел, — сообщил мне Чуч, когда мы, набирая высоту, уже мчались в указанном им направлении — в сторону Мытищ.

— На чем, на чем? — не поверил я своим ушам и от неожиданности так дернул штурвал, что нас даже слегка тряхнуло. «Хо-хо», — прервав мурлыкание, сказала мне в ухо Мурка. Я подозрительно на нее глянул: что, чувство юмора прорезалось? Но нет, это была простая реакция на сотрясение, из-за которого она чуть не слетела с моего плеча и больно в него вцепилась.

— Дело было так… — начал Чуч.

Я врубил автопилот, осторожно снял Мурку, перегнувшись через спинку, положил ее на заднее сиденье и погладил, чтобы не обижалась. Она благодарно потерлась мордой о мою руку. Все-таки она прекрасно меня понимает. В отличие от некоторых. Я вернулся к штурвалу и снова взял управление на себя. Чуч там временем продолжал:

— …Позвонил он мне и говорит: «Сережа, мне сэ-сэ-сэ-срочно нужно отлучится…» — Это Чуч изобразил, как Ворона заикается, когда волнуется. — «Де-де-ловые партнеры вызывают. Будь так любезен, покорми у меня на да-да-даче свинью. Это недолго, — говорит, — у меня жо-жо-жо-жополет короткий, я скоро буду…» Я потом уже понял, что на самом деле он сказал, — «у меня же полет короткий», — но тогда я так услышал. Сильно удивился. И свинье, и жополету. Ну, думаю, видимо, чем жополет короче, тем он быстрее. Но спрашивать не стал, неудобно как-то.

— Болван ты, Чуча, — не выдержал я, уверенный, что все это он сочиняет для смеха. — Жополет-то ты выдумал, это понятно, а свинью?

— Что свинью?

— Есть свинья или нет?! — рассердился я. Если ее нет, какого черта мы летим за город?!

— А я откуда знаю? — непонимающим взглядом уставился на меня Чуч. — Есть, наверное. Аркаша только вчера улетел, я сегодня первый раз туда еду.

— И ты не спросил его, зачем ему свинья?

— Не спросил. Он мне своим жополетом все мысли перебил.

— Ну, а что он тебе все-таки сказал, ты можешь точно припомнить?

— Сказал, что свинья дикая, опасная, что надо быть осторожным, ни в коем случае в погреб не спускаться. Скинуть жратву и сваливать.

— Бред какой-то, — покачал я головой. — Афраймович и свинья… Еврей-животновод. Это как гений и коварство. Да он тяжелее доллара в жизни ничего в руках не держал. А тут, понимаешь, подсобное хозяйство какое-то…

— Не говори, — поддержал меня Чуч. — И зачем Аркаше свинья? У него же столько бабок, захотел бы, табун свиней себе купил.

— Табун бывает лошадей, — поправил я.

— Слушай, — Чуч сделал большие глаза, — а может, он ее любит, свинью эту?

— В смысле… Э-э… Вожделеет?

— Ну. В этом самом.

— Да брось ты. Что за дурацкие выдумки. Он в своей Розе души не чает. Ты вспомни только: «Розочка, миленький мой дружочек, будь так добра, подай мне, пожалуйста, крылышко…»

Мы усмехнулись. Жена у Вороны была дородной теткой с явно выраженными усиками под горбатым носом, но жили они душа в душу.

— Может, он ее любит в другом смысле? — предположил я. — Как мы с Кристиной вот эту дикую тварь из дикого леса, — и я через плечо указал большим пальцем на Мурку. — Мало ли какие у людей заскоки бывают.

— О! Киска! — удивился Чуч, посмотрев в указанную сторону. Куда он глядел раньше, я не знаю. — Симпатичная! — Он дотянулся до Мурки и пощекотал ей живот.

— А-ха-ха-ха-ха!.. — отреагировала та, заваливаясь на бок. Чуч отдернул руку и неодобрительно покосился на меня.

— Да. Всякие у людей заскоки бывают, — согласился он. — Хотя, нам-то, какая разница? Покормим свинью и на студию. — И добавил, сверившись с клочком бумаги, который всю дорогу теребил в руках. — Вроде, кстати, подъезжаем.

Это был очень приличный двухэтажный каменный домик с черепичной крышей и садом, обнесенным невысоким штакетником, который, скорее, обозначал границы, нежели защищал от чьего-то вторжения. Бросив экомобиль на обочине возле калитки, мы направились туда. Кошка осталась в машине. В саду обнаружились баня и сарай, в котором по легенде и находился погреб.

Чуч отомкнул такой же, что и на калитке, висячий замок, и мы вошли в сарай. Я пошарил по стене у косяка, но никаких признаков выключателя не обнаружил.

— Тут нет электричества, он предупреждал, — сообщил Чуч. — В доме есть, а в сарае нету. Открой-ка дверь пошире, а то совсем ничего не видно. Та-ак… Вот он, люк, возле стенки.

Чуч нагнулся, ухватился за ручку и со скрипом поднял тяжелую крышку. Раздался щелчок, Чуч отпустил крышку, но та осталась открытой.

— Во, — одобрительно кивнул Чуч. — Он мне говорил, что крышка фиксируется. Удобно. Молодец, Аркаша. Хозяйственный мужик.

По сараю распространился тяжелый органический запах. Запах большого животного, помоев и испражнений.

— Брр, — передернул плечами Чуч. — Так. Быстрее скинуть все, что нужно, и сматываться.

Я искренне разделял с ним это желание. Он пошарил на полке.

— Ага, вот и комбикорм, — сказал он, распаковывая большую картонную коробку, потом стал вынимать из нее брикеты и сбрасывать в погреб. — Достаточно, — продолжал он комментировать свои действия. — Теперь злаки, — говоря это, он вскрывал какие-то пакеты и высыпал в погреб их содержимое. Снизу послышалась тяжелая возня, звяканье и утробное похрюкиванье.

— Ты там, внизу, видишь что-нибудь? — спросил я Чуча, оставаясь у входа.

— Не, темнота кромешная.

— Что ж он животное в темноте-то держит? Зеленых на него натравить некому, что ли?

— Не знаю, — откликнулся Чуч. — Может, он ее туда только на время отъезда засадил, для простоты. А вернется, снова на свет божий выведет.

— Наверное, — согласился я.

— Что-то я еще забыл ей дать, — сказал Чуч неуверенно.

— Может, воду?

— Нет. Воды, Ворона сказал, у нее там достаточно. Что-то другое. У меня на бумажке все записано, а я ее в машине оставил.

— Я схожу, — с готовностью предложил я, так как дышать этим смрадом мне уже надоело.

— Давай. Я жду, — согласился Чуч. — Только быстрее. Воняет.

Это точно. Это он тонко подметил.

Подходя к машине, я услышал приглушенный запертой дверью дикий кошачий крик:

— М-мя-ау-у!!!

Что за чертовщина? Я приоткрыл дверцу. В тот же миг Мурка, тревожно прижав уши к голове, выскользнула на землю и, по-охотничьи приникнув к ней, метнулась сквозь траву за калитку, в сад.

— Мурка! — заорал я и ринулся за ней. — Ёлки-палки! Кыс-кыс-кыс!!!

Кристина мне точно голову откусит! Как самка богомола.

О траектории движения кошки я мог догадываться только по шевелению травы. Стелясь по земле, она неслась прямиком к сараю. Я не успел преодолеть и половину этого пути, как увидел, что кошка, на миг выскочив на открытый пятачок перед сараем, влетела внутрь.

— Где она?! — воскликнул я, вбегая за ней. Чуч стоял на пороге.

— Там, — сказал он и ткнул пальцем в сторону люка. — Слышишь?

И я услышал. Звуки оттуда раздавались ужасающие. Рёв, вой, писк, хрюканье, мяуканье, металлический звон и скрежет. Мы напряженно вслушивались и всматривались во тьму, и по спине у меня бежали мурашки. Внезапно Мурка вынырнула из люка и, истерически хохоча, стала кататься по полу сарая.

Я рванулся к ней, но она шарахнулась в сторону, глянув на меня безумными, полными отчаяния глазами и юркнула обратно под пол. И вновь там началась дикая возня. Да что же это такое?! Что за дьявольщина там происходит?!

— Нужен свет! — крикнул я. — В доме есть переноска?!

— Не знаю! — откликнулся Чуч. — Сейчас! — и исчез.

Переноска должна быть! Или хотя бы фонарик! Блин, да ведь у меня у самого в багажнике есть фонарь!

Чуч появился снова, а не было его, наверное, не больше пяти секунд:

— У меня от дома-то ключа нету! — крикнул он расстроенно. — Только от калитки и от сарая!

Болван! Я разрывался напополам: бежать к машине за фонарем или стеречь, когда кошка снова выскочит из погреба? Если она еще жива! Никогда я не слыхивал, чтобы кошки воевали со свиньями…

Я уже решил бросить Чучу ключи, чтобы за фонарем сбегал он, как Мурка появилась снова. Она подволакивала правую заднюю ногу, так что нет ничего удивительного в том, что я тут же легко поймал ее. Прижимая кошку к себе, я поспешил из сарая. Она билась у меня в руках и все так же нервно похохатывала. Я бегом понес ее к машине.

— Как она?! Что с ней?! — еле поспевал за мной Чуч.

Тут только я заметил, что у Мурки не хватает одного уха, а у меня вся рубашка мокрая от крови.

— Никакая у него там не свинья, — угрюмо сказал Чуч, крепко держа кошку за лапы, пока я заливал рану йодом и бинтовал ей голову.

— А кто?

Кошка сдавленно мяукала. Еще бы. Щиплет, наверное. Бедняга. Но страшного ничего. Завтра же свожу ее в центр регенерации, и ей за час нарастят новенькое ухо. Дорого, конечно, зато Кристина ничего даже и не заметит. Главное, кошка у меня.

— Не знаю, — откликнулся Чуч. — Что-то жуткое.

Это я и без него понял. Честно говоря, даже тут, сидя в машине, в отдалении от таинственного сарая, я чувствовал себя довольно неуютно. Тем более что на поселок уже наползала вечерняя мгла.

Закончив операцию, я запихал бедную Мурку в домик и запер его снаружи. Сел за штурвал, выпрямился. Вздохнул. Потом сказал:

— У меня в багажнике есть фонарь.

Мы помолчали.

— Пойдем? — продолжил я.

— Смотреть? — уточнил Чуч, как будто что-то было сказано не ясно.

— Ну, — кивнул я.

— Честно говоря, не хочется, — признался он.

— Не пойдем? — снова спросил я.

Чуч вздохнул точно так же, как и я, минуту назад, и отозвался:

— Куда же мы денемся?

…Это был хороший дорожный фонарь, как и аптечка, входящий в комплектацию экомобиля. Он мог работать в двух режимах: с красным фильтром он превращался в аварийный сигнал, а без фильтра — просто освещал путь.

Смеркалось. Мы добрались до двери сарая и немного постояли, прислушиваясь. Тишину прерывали только звонкие цикады. Какой тут все-таки воздух! Я глубоко вздохнул. Как в последний раз… Тьфу ты! Я потянул дверь. Когда мы входили в сарай в прошлый раз, я и не заметил, как страшно она скрипит.

Мы вошли. Теперь, в свете мощного фонаря, мы отчетливо увидели весь тот хлам, что громоздился тут на полу и на полках. Только рам от велосипедов тут было, наверное, штук восемь.

Постояв на пороге, мы переглянулись и двинулись к погребу. Поравнялись с ним, и я решительно направил луч вниз. И почувствовал, как на голове моей шевелятся волосы.

Да, размером эта тварь была с добрую свинью, даже, пожалуй, побольше. Но это была крыса. Самая настоящая гигантская крыса. Задними лапами она стояла на земляном полу, а передними на нижней ступеньке деревянной лестницы и, задрав голову, смотрела вверх, прямо на нас, чуть щуря от света и без того маленькие злобные глазки. Самым омерзительным мне почему-то показался ее огромный голый розовый хвост.

Первым моим побуждением было бежать отсюда, сломя голову. Но тут я заметил цепь. Крыса была закована во что-то вроде металлической шлейки, крест на крест сходящейся у нее на спине, а от места пересечения вглубь погреба тянулась стальная цепь. Я проследил за ней взглядом. Она шла к торчащей из стены скобе. Крысинде (так я сразу назвал ее про себя) никак не выбраться оттуда.

Не скажу, что мне стало от этого легче, но страх сделался не таким острым и частично даже заменился любопытством. Что это за тварь такая, и откуда она тут? Зачем она Афраймовичу, и для чего он ее тут держит? И что это за блестящие желтые лепестки, которыми усыпан пол вокруг нее?

Внезапно, звякнув цепью, Крысинда как-то совсем не по-звериному уселась на задницу, освободив этим передние лапы, и стала походить на уродливого большемордого кенгуру-мутанта. После этого, быстро делая передними лапами какие-то сложные пасы и продолжая смотреть на нас, она принялась громко похрюкивать, пощелкивать и попискивать.

— Она что-то говорит нам! — прошептал Чуч, глядя на меня точно такими же дикими глазами, какими чуть раньше смотрела на меня Мурка.

У меня же мелькнула мысль, что Крысинда колдует. Ведь мы находимся в сказке. В страшной сказке. И сейчас королева подземного царства Крысинда скажет заветное заклинание, оковы спадут, и она, в два прыжка преодолев деревянную лестницу, вонзит мне в горло свои огромные, острые, как кинжалы, зубы…

Но ничего этого не случилось. Крысинда похрюкала, пощелкала, попищала и испытующе уставилась на нас.

— А по-русски? — спросил Чуч хрипло.

— Ду ю спик инглиш? — поддержал его я, чувствуя себя полным идиотом. — Шпрехен зи дойч? Парле ву франсе?

— Да нет, — с явным облегчением сказал Чуч, — ни фига она не разговаривает. Откуда у нее мозги, это же крыса. Здоровенная, но крыса.

— Ну, Афраймович, ну, урод, — покачал я головой. — Зачем она ему понадобилась? — я уже почти на сто процентов был уверен, что этот монстр выращен для каких-то нужд искусственно, с использованием достижений биотехнологии.

— Может, дом сторожить? Вместо собаки, — предположил Чуч.

— Он бы ее тогда не держал в погребе, — возразил я.

— А может, просто, они с Розой так любят, что кормили, кормили и выкормили?..

В этот миг с Крысиндой случился новый приступ красноречия. Она заверещала, захрюкала, потом вытянула вверх одну переднюю лапку… Раздался легкий хлопок, и в когтях у нее что-то золотисто блеснуло, отражая свет фонаря. Я пригляделся. Монета! Это была монета или, может, даже медаль! «Дзынь!» — звякнула она, упав, и я понял, чем усыпан в погребе пол.

Всё-таки она колдует!

— Вот она зачем Вороне, — глухо произнес Чуч, а потом, схватив меня за рукав, потащил к выходу. — Пошли отсюда! Пошли быстрее!

— Ты чего?! — попытался я вырваться.

— Пойдем, пойдем, — не отставал он. — Чует мое сердце, тут опасно!

Это я и без него знаю… Позже мне пришлось признать, что Чуч, скорее всего, спас в тот момент нас обоих. Но тогда я не мог его понять. Да, опасно, но мы же чувствовали это и раньше и все-таки пошли туда с фонарем… Однако он силком выволок меня из сарая, нацепил замок и потащил к экомобилю, непрерывно говоря:

— Мы ничего не видели, ничего не слышали! Это все не наше дело! Покормили и домой!

…— Ну и чего ты так завелся?! — спросил я, уже сидя в машине с выключенными фарами и видя в свете бледной луны, как от страха у него стучат зубы.

— Поехали, поехали, — сказал он настойчиво. — Поехали!

— Нет, подожди…

— Мяу, — жалобно напомнила о себе Мурка. Бедная кошка. Что она должна была почувствовать, увидев Крысинду… Но какая же она при том отважная!

— Посмотри на нее, — сказал я Чучу, вытянул руку назад и, просунув сквозь прутья пальцы, ласково почесал ей бок, — и успокойся. — Здесь мы в полной безопасности. — Я и сам не верил в то, что говорил. — Убежать мы всегда успеем.

Я не сразу осознал, почему я не хочу уезжать. Но потом понял. Если я поверю в то, что Крысинда и впрямь волшебница, создающая золото из ничего, мне придется поверить и во всю прочую мировую чертовщину и мистику, которую я всегда считал враньем. В черта, в лешего, в колдунов, вампиров и не знаю еще во что. Ведь я не смогу заставить себя забыть увиденное. И тогда я буду бояться всю жизнь.

— Мы должны разобраться в том, что здесь происходит, — сказал я. — Быстро и без паники. Как Мурка.

— Мурке твоей ухо откусили, хорошо еще, что не голову, — заметил Чуч. — Давай лучше потом у Вороны спросим…

— Так он тебе и расскажет. «Вам по-по-показалось», — изобразил я.

— Ну и хорошо, если показалось, — отозвался Чуч.

— Но нам не показалось, — возразил я с нажимом. — И ты это знаешь.

Чуч вздохнул. Похоже, он почти успокоился.

— Ну и что ты предлагаешь? Что будем делать? — спросил он.

Это был хороший вопрос. Еще бы иметь на него такой же хороший ответ…

— Давай рассуждать, — предложил я.

— Давай, — отозвался Чуч насмешливо. Выждал паузу и продолжил: — Ну? Рассуждай. Что ж ты не рассуждаешь?

— Сейчас начну! — сердито отозвался я. — Сейчас!..

Но в голову, как назло, не лезло ни единой толковой мысли. Неожиданно мне помог сам же Чуч:

— Слушай! — воскликнул он. — А вдруг Ворона никуда не улетал?!

— Где же он тогда?

— Там! — Чуч ткнул пальцем в сторону сарая. — Он — оборотень! Он научился делать из воздуха золотые монеты, но при этом он превращается в крысу!

— Почему?! — поддался я его возбуждению. — Почему превращается?!

— Таково условие заклятия! — заявил Чуч с интонацией, не предполагающей возражений. — Но ему надо, чтобы его кто-то кормил, вот он и попросил меня.

— Зачем? — усомнился я. — Наложил бы там, внизу, тонну своего комбикорма, и не надо было бы ему ни о чем тебя просить, рисковать.

— А он ничем не рисковал, потому что знает, что я не любопытный…

— Если бы не Мурка, я бы тоже не полез, — согласился я.

— А Мурку он не мог предвидеть, но это всё — во-первых, — продолжал лихорадочно развивать мысль Чуч. — А во-вторых, когда он становится крысой, он теряет разум. Недаром он цепью приковывается: чтобы не сбежать! И он бы стал жрать, не останавливаясь, и все, что припас за раз сожрал бы и потом бы голодал. Или даже помер бы от заворота кишок! Потому его и надо кормить понемногу!

— Да, — согласился я. — Все логично.

Однако от того, что Крысинда — не королева подземного царства, а оборотень-Афраймович, мне легче не стало. Если мы живем в мире, где возможно такое, то возможно и…

Но представить, что возможно еще, я не успел.

— Смотри! — вдруг заорал Чуч, указывая на небо.

Только что там не было ничего, но вот уже висит над аркашиной усадьбой, мерцая ровным голубым свечением, конкретная летающая тарелка.

— Поехали отсюда! — потряс меня за плечо Чуч.

Я послушно повернул, ключ, но двигатель не отреагировал.

— Не заводится, — прошептал я.

— Попробуй еще, — так же шепотом попросил Чуч.

— Бесполезно, — помотал я головой. Я свою машину знаю. Она с полоборота заводится, а раз не завелась, значит, дело — швах, значит, на нее действует какое-то поле, которое исходит от тарелки.

— Давай сидеть смирно, — шепнул я, — может, пронесет.

Тарелка плавно и бесшумно опустилась во двор и встала на три выдвинувшиеся при посадке ноги высотою примерно с человеческий рост. Затем из ее днища на землю опустилась площадка, на которой мы увидели три фигуры: двух гигантских крыс и абсолютно голого Аркашу Афраймовича. Похоже, руки у него за спиной были связаны.

Я услышал, как позади меня зашипела Мурка. Я покосился на нее. В льющемся от тарелки свете было хорошо видно, как она выгнула спину и распушила свою короткую шерстку. Только бы она не начала орать. Хотя в экомобиле звукоизоляция и хорошая, но все-таки…

Затаив дыхание, мы с Чучем продолжали наблюдать за происходящим. Чуть пригнувшись, крысы на задних лапах вышли из-под тарелки и, грубо толкая Ворону впереди себя, как и следовало ожидать, направились к сараю.

У двери они на миг замялись. Полыхнула вспышка, и безумная троица вошла в сарай. А через несколько минут три фигуры из сарая вышли обратно. Но нет! Теперь все три фигуры были крысиными!

Они погрузились обратно в тарелку, и та, так же плавно, как и опускалась, стала подниматься в небо. Посадочные ноги втянулись в брюхо… Р-раз! И тарелка исчезла. И вместе с нею мгновенно исчезло чувство опасности, которое, как оказалось, неощутимым фоном давило на меня все это время. С Чучем, по-видимому, случилось то же самое. Мы переглянулись, и я потянулся к дверце, но Чуч поймал меня за руку:

— Стоп! — сказал он. — Давай выждем. Десять минут.

Мы уставились на часы. Ровно через десять минут мы выскочили из машины и кинулись в сад, к сараю. Вместо замка на уключине висел бесформенный кусок оплавленного металла. Мы распахнули дверь, и я посветил внутрь. Наверху Аркаши не было — ни живого, ни мертвого. Мы бросились к погребу и упали на животы, сунув головы в люк…

Голый Афраймович прикрыл глаза, защищая их от яркого света фонаря. Металлическая шлейка крест накрест охватывала его тело, и цепь от нее уходила вглубь погреба.

— О! — воскликнул он, когда его глаза привыкли к свету, — ре-ре-ребята! Как славно! По-по-помогите-ка мне!

Мы опять переглянулись и сразу поняли друг друга.

— Сперва, Аркаша, ты нам все расскажешь, — сказал я. — А не расскажешь, останешься сидеть тут.

— Да что тут рас-рассказывать, — бряцая цепью, отозвался Ворона жалобно и в то же время хитро. — Жа-жа-жадность фраера сгубила. Обычные бандитские разборки. Да по-по-помогите же вы мне!

— Ой ли? — усмехнулся Чуч. — Видели мы твоих «бандитов».

— Это же инопланетяне! — не выдержал я.

— Они не-не инопланетяне, — покачал головой Ворона и удрученно вздохнул, видно, осознав, что навешать нам лапши на уши не получится. — Они из дру-другого мира, но не инопланетяне.

— Какая разница?! — поразился я. — Это ведь все равно контакт с другой цивилизацией! Почему никто до сих пор ничего о них не знает?!

— Они в этом пока не за-заинтересованы, — ответил Ворона. — Они пред-предпочитают теневую экономику. Меня это тоже ус-устраивает. — Волнение отступало, и он заикался все меньше. — Меня и еще кое-кого.

— На цепи сидеть тебя устраивает?! — язвительно спросил Чуч.

— Такие разборки есть естественное продолжение теневой экономики, — отозвался Афраймович, — как война — естественное про-продолжение политики. Нежелательное, но ес-ес-естественное. Сам виноват. Хорошо хоть, живым оставили.

— У них там что, атомная война была и выжили только крысы? — догадался я.

— Не-не-не знаю, не интересовался, — отозвался Аркаша.

— А чем ты интересовался?

— Ничем. Чем меньше знаешь, тем лучше. Это бизнес. Вот, — он поднял с пола монету. — Зо-золото. Даже собирать не стали, оставили. Не Бог весть что, конечно, но все-все-таки…

— Слушай, но если эта крыса такая волшебница, почему она не могла сама освободиться?

— Она умеет только это, — ответил Аркаша, продолжая держать в руке монету. — Узкая спе-специализация. Да помогите же вы мне! — взмолился он. — Тут хо-холодно, а я голый!

И мы, наконец, сжалились. Все ж таки коммерческий директор. Нам с ним жить. Нашли ножовку, спустились, распилили цепь… И ничего он нам больше не рассказал, только благодарил.

Золотые монеты собрали и разделили поровну. Это нас не красит, скажите вы, а я отвечу: но и ничуть не порочит. Если золото есть, надо его разделить. Аркаша нашел в сарае и натянул на себя какие-то рваные джинсы, Чуч одолжил ему свой джемпер, и я развез их по домам. Утро вечера мудренее.

— …Игуаночка, миленькая, как тебе живется без меня?! — прижимая кошку к груди, запричитала Кристина, когда на следующий день я заехал в стационар проведать ее. Мурка хихикнула, потерлась о ее щеку новеньким свежерегенерированным ухом и замурлыкала.

— Этот тип не обижает тебя? — указав на меня пальчиком, спросила Кристина и тут же объяснила мне причину своей тревоги: — Она такая беззащитная. Она совсем еще котенок.

Я согласно кивнул, но при этом незаметно подмигнул Мурке. Наша с ней тайна о ее «беззащитности» умрет вместе с нами.

— Бедная! — всхлипнула Кристина.

Видела бы она ее вчера…

Кстати. «Бедная»… Вчерашнее золото уже лежит на специальном счету, торжественно названном мною «Муркин Фонд». Отвага и преданность должны вознаграждаться. Вы спросите меня, зачем Мурке деньги? Поинтересуйтесь лучше у неё. Во всяком случае, когда об этом фонде я рассказывал ей, она довольно похохатывала. Да хотя бы, чтобы уши восстанавливать, если что… Опять же и котята могут случиться.

«Бедная»? Лично я еще ни разу не встречал такую респектабельную кошку, как наша Мурка. Но это тоже — наша с ней тайна.

Наша и больше ничья.