Человек для себя

(а) Рецептивная ориентация

При рецептивной ориентации человек полагает, что «источник всего хорошего – снаружи», что единственный способ получить желаемое – будь это нечто материальное, привязанность, любовь, знания, удовольствия, – получить это из внешнего источника. При подобной ориентации проблема любви почти исключительно заключается в том, чтобы «быть любимым», а не любить самому. Такие люди обычно неразборчивы в выборе возлюбленных, потому что быть любимым хоть кем-то – для них такое всеобъемлющее ощущение, что они попадаются на удочку любого, кто предлагает им любовь или ее видимость. Они чрезвычайно чувствительны к отстранению или отказу со стороны любимого человека. В сфере мышления их ориентация та же: если они интеллигентны, из них получаются наилучшие слушатели, поскольку они ориентированы на восприятие, а не на создание идей; предоставленные сами себе, она чувствуют себя парализованными. Для таких людей характерно, что первая их мысль – найти кого-то другого, кто снабдит их нужной информацией, а не предпринять хоть малейшее собственное усилие. Если они религиозны, такие люди ожидают всевозможных благ от Бога, несмотря на то что ничего не делают для этого сами. При отсутствии религиозности их отношение к другим людям и организациям совершенно такое же: они постоянно ищут «волшебного помощника». Эти люди проявляют своеобразную преданность, в основе которой лежит благодарность кормящей руке и боязнь когда-либо ее лишиться. Поскольку им нужно много таких рук, чтобы чувствовать себя в безопасности, они вынуждены быть верны многим людям. Им трудно сказать «нет», они легко запутываются между противоречащими друг другу обязательствами и обещаниями. В силу неспособности сказать «нет» они охотно говорят «да» всем и по поводу всего; возникающий в результате паралич критических суждений делает их все более зависимыми от других.

Эти люди зависимы в плане получения знаний и помощи не только от вышестоящих, но и от любого, кто может оказать им какую-либо поддержку. Они теряются, оказавшись в одиночестве, потому что чувствуют себя неспособными сделать что-либо без посторонней помощи. Подобная беспомощность играет особенно важную роль в ситуациях, которые по самой своей природе предполагают самостоятельность – при принятии решений или взятии на себя ответственности. В личных отношениях, например, они просят совета именно у того человека, в отношении которого должны принять решение.

Обладатели рецептивной ориентации очень ценят еду и питье. Они проявляют тенденцию преодолевать тревогу и депрессию с помощью чревоугодия или выпивки. У них рот – особенно заметная, часто самая выразительная черта; губы часто бывают приоткрыты, словно в постоянном ожидании кормежки. В сновидениях быть накормленным – для них часто символ того, что их любят, а голод оказывается выражением фрустрации или разочарования.

В целом взгляд на жизнь у людей с рецептивной ориентацией оптимистический и дружелюбный, они в определенной мере чувствуют доверие к жизни и ее дарам, однако впадают в тревогу и смятение, когда «источнику поставок» что-то угрожает. Они часто проявляют искреннюю сердечность и желание помочь другим, однако их добрые дела также выполняют функцию обеспечения расположения людей.

(б) Эксплуататорская ориентация

Для эксплуататорской ориентации, как и для рецептивной, предпосылкой служит ощущение того, что источник всех благ находится вовне, что все желаемое нужно искать там, а создать что-то сам человек не может. Различие между этими двумя ориентациями заключается в том, что представитель эксплуататорского типа не ожидает, что получит вещи от других в дар, а видит необходимость отнять их силой или хитростью. Данная ориентация распространяется на все сферы деятельности.

В области любви и привязанности такие люди склонны к захвату и воровству. Они чувствуют влечение только к тем, кого могут отнять у кого-то другого. Привлекательность человека зависит для них от того, привязан ли он к кому-то; обычно они не влюбляются в человека, который ни к кому не испытывает привязанности.

Такое же отношение обнаруживается в отношении мышления и интеллектуальных занятий. Обладатели эксплуататорской ориентации стремятся не порождать идеи, а красть их. Они могут делать это напрямую в форме плагиата, а могут прибегать к скрытому присвоению: перефразируя идеи, высказанные кем-то другим, они настаивают на новизне открытия и собственном авторстве. Поразительный факт заключается в том, что часто к этому прибегают люди выдающегося интеллекта, хотя, полагаясь на собственные дарования, они вполне могли бы высказать собственные идеи. Отсутствие оригинальных идей или независимых творений у талантливых людей часто может объясняться именно такой ориентацией характера, а не врожденным недостатком оригинальности. То же самое верно и в отношении ориентации таких людей на материальные предметы. То, что они могут отобрать у других, всегда кажется им лучше всего, что они могли бы создать сами. Они используют и эксплуатируют всех и все, из кого или из чего они могут что-то выжать. Их девиз гласит: «Краденые плоды самые сладкие». Поскольку они стремятся использовать и эксплуатировать окружающих, они «любят» тех, кто прямо или косвенно является многообещающим объектом эксплуатации, и «пресыщаются» теми, кого уже выжали досуха. Крайним примером является клептоман, получающий удовольствие только от предметов, которые можно украсть, хотя имеет деньги для их покупки.

Символом эксплуататорской ориентации может служить язвительное выражение лица, которое часто отличает таких людей. Вовсе не игрой слов является определение их замечаний в адрес других людей как уязвляющих. Их отношение к людям окрашено смесью враждебности и стремления манипулировать. Все окружающие являются объектами эксплуатации и оцениваются в зависимости от их полезности. Вместо уверенности и оптимизма, характеризующих рецептивный тип, здесь обнаруживается подозрительность и цинизм, зависть и ревность. Поскольку такие люди ценят только то, что могут отобрать у других, они склонны переоценивать принадлежащее другим и недооценивать то, что принадлежит им самим.

(в) Накопительская ориентация

Если представители рецептивной и эксплуататорской ориентации сходны в том отношении, что и те и другие ожидают получения благ из внешнего мира, то накопительская ориентация совершенно от них отлична. Она заставляет людей не доверять тому, что они могут получить что-то новое из внешнего мира; надежность их существования основывается на накоплении и бережливости; траты рассматриваются как угроза. Такие люди окружают себя как бы защитной стеной, и их главная цель – приносить как можно больше в свою крепость и как можно меньше из нее отдавать. Их скупость касается как денег и материальных ценностей, так и чувств и мыслей. Для них любовь – в первую очередь обладание; они не дарят любви, а стараются получить ее, обладая «любимым». Человек с накопительной ориентацией часто проявляет своего рода преданность людям и даже воспоминаниям. Сентиментальность заставляет его видеть в прошлом золотой век; он цепляется за него и упивается воспоминаниями об исчезнувших чувствах и переживаниях. Такие люди все знают, но бесплодны и не способны к продуктивному мышлению.

Их также можно узнать по выражению лица и жестам. Губы у них плотно сжаты, а в жестах проявляется отстраненность. Если представители рецептивного типа жестикулируют энергично и доброжелательно, а представители эксплуататорского типа – агрессивно и резко, то люди с накопительной ориентацией угловаты, как будто хотят подчеркнуть границу между собой и окружающим миром. Другим характерным элементом отношения людей накопительного типа является их педантичная аккуратность. Они всегда аккуратны в отношении вещей, мыслей или чувств, но, как и с воспоминаниями, их аккуратность бесплодна и ригидна. Такой человек терпеть не может, если вещи оказываются не на месте, и автоматически начинает приводить их в порядок. Для него существует угроза вторжения внешнего мира в его крепость, а упорядоченность символизирует подчинение внешнего мира благодаря тому, что его удается поставить на место и тем самым удержать в положенных границах. Навязчивая тяга к аккуратности – еще одно выражение потребности избежать контакта с внешним миром. Предметы за границей собственной крепости представителя накопительного типа кажутся ему опасными и «нечистыми», и угрожающий контакт с ними он предотвращает путем маниакального мытья, сходного с религиозным ритуалом омовения, предписанного после соприкосновения с нечистыми предметами или людьми. Вещи нужно помещать не только на положенное место, но и в положенное время; фанатичная пунктуальность также свойственна накопительскому типу – это еще одна форма управления внешним миром. Если окружающий мир воспринимается как угроза укрепленной позиции человека, то логичной реакцией является упрямство. Постоянное «нет» служит почти автоматической защитой против вторжения; твердо держаться своего – ответ на попытки к чему-то подтолкнуть. Такие люди склонны считать, что обладают лишь ограниченным запасом сил, энергии, умственных способностей, что этот запас уменьшается или истощается от употребления и никогда не может быть восполнен. Они не могут понять функцию самовоспроизводства всей живой материи и то обстоятельство, что активность и расход сил ведут к их увеличению, а стагнация парализует; для них смерть и разрушение обладают большей реальностью, чем жизнь и рост. Акт создания есть чудо, о котором они слышали, но в которое не верят. Для них высшие ценности – порядок и безопасность, их девиз – «Ничто не ново под луной». В отношениях с окружающими близость – это угроза, безопасность дают отстраненность или обладание. Человек накопительского типа подозрителен и обладает своеобразным чувством справедливости, по сути гласящим: «Мое – это мое, твое – это твое».

(г) Рыночная ориентация

Рыночная ориентация как доминирующая развилась только в наше время. Чтобы понять ее природу, нужно рассмотреть экономическую функцию рынка в современном обществе в качестве не только аналогии этой ориентации характера, но и в качестве основы и главного условия ее развития.

Одним из древнейших экономических механизмов является бартер. Традиционный местный рынок, однако, радикально отличается от рынка, развившегося при современном капитализме. Товарообмен на местном рынке предоставлял возможность встретиться с другими людьми для обмена товарами. Производители и потребители знакомились друг с другом; они составляли относительно маленькие группы, спрос был более или менее известен, так что производитель мог поставлять товары, учитывая этот специфический спрос.

Современный рынок[40] более не является местом встречи; это механизм, характеризуемый абстрактным и безличным спросом. Производитель ориентируется на этот рынок, а не на известный ему круг потребителей, его вердикт основывается на законах спроса и предложения, и он определяет, будет ли товар продаваться и по какой цене. Не имеет значения, например, какую потребительскую ценность имеет пара ботинок; если предложение превышает спрос, некоторые разновидности ботинок будут обречены на экономическую смерть – они вполне могли не производиться вообще. Рыночный день – это «судный день» в отношении меновой стоимости товара.

Читатель может возразить, что такое описание рынка излишне упрощенно. Производитель старается заранее судить о спросе, а в условиях монополии даже в определенной мере может его контролировать. Тем не менее регулирующая функция рынка была и остается достаточно действенной, чтобы оказывать глубокое воздействие на формирование характера городского среднего класса, а благодаря его социальному и культурному влиянию и на все население. Рыночная концепция цены, преимущество меновой стоимости перед потребительской привели к распространению сходного представления о ценности людей и в особенности себя. Ориентацию характера, коренящуюся в восприятии себя как товара и собственной ценности как меновой стоимости, я называю рыночной ориентацией.

В наше время в результате развития нового рынка – «личностного рынка», являющегося феноменом последних десятилетий, частота рыночной ориентации быстро растет. Клерки и продавцы, менеджеры и врачи, юристы и художники – все они представлены на рынке. Несомненно, их легальный статус и экономическое положение различны: некоторые независимы и взимают за свои услуги гонорар, другие – наемные работники, получающие заработную плату. Однако все они зависят от своего материального успеха в плане личностного восприятия теми, кто нуждается в их услугах или нанимает их.

Принцип оценки один и тот же на личностном рынке и на рынке товаров: в одном случае на продажу выставлены личности, в другом – товары. Цена в обоих случаях определяется меновой стоимостью, для определения которой потребительская ценность условие необходимое, но не достаточное. Действительно, наша экономическая система не могла бы функционировать, если бы люди не были квалифицированы в той конкретной области, в которой должны трудиться, и обладали только привлекательными личностными качествами. Даже самые приятные манеры и прекрасно обставленная приемная на Парк-авеню не обеспечили бы успех нью-йоркскому врачу, если бы он не обладал минимумом медицинских знаний и умений. Даже необыкновенная обаятельность не помешала бы увольнению секретарши, если бы она не умела достаточно быстро печатать. Однако если мы зададимся вопросом, какова относительная весомость мастерства и личности как условия успеха, мы обнаружим, что лишь в исключительных случаях успех по преимуществу является результатом умений и некоторых других человеческих качеств, таких как честность, порядочность и искренность. Хотя соотношение умений и человеческих качеств, с одной стороны, и «личности» – с другой, как предпосылка успеха меняется, решающую роль всегда играет «личностный фактор». Успех в значительной степени зависит от того, насколько успешно человек продает себя на рынке, как умело он преподносит свою личность, насколько хорошо «упакован», выглядит ли «жизнерадостным», «здравомыслящим», «агрессивным», «надежным», «амбициозным»; кроме того, важно, из какой семьи он происходит, членом каких клубов является, знает ли нужных людей. Требуемый тип личности в некоторой мере зависит от конкретной области, в которой человек работает. Биржевой маклер, продавец, секретарь, железнодорожный служащий, профессор колледжа или менеджер отеля должны предлагать соответствующий тип личности; несмотря на все различия, они должны удовлетворять одному условию: пользоваться спросом.

Тот факт, что для достижения успеха недостаточно обладать мастерством и необходимыми для выполнения задания знаниями, но нужно быть в состоянии «заставить поверить» в свою личность, конкурируя со многими другими, формирует установку в отношении самого себя. Если бы для того, чтобы заработать себе на жизнь, было достаточно полагаться на свои знания и умения, самооценка была бы пропорциональна способностям, т. е. потребительской ценности; однако в силу того, что успех зависит по большей части от того, насколько удачно человек «продает» себя, он воспринимает себя как товар, или скорее как продавца и товар одновременно. Человек озабочивается не своей жизнью и счастьем, а тем, насколько он продаваем. Такое чувство можно было бы сравнить с ощущениями товара, например, с ощущениями сумок на прилавке, будь они способны чувствовать и мыслить. Каждая сумка старалась бы сделать себя как можно более «притягательной», чтобы привлечь покупателей, и выглядеть как можно более дорогой, чтобы продаться по более высокой цене, чем соперницы. Сумка, проданная дороже всех, ликовала бы, поскольку это значило бы, что она самая «ценная»; сумка же, оставшаяся непроданной, ощущала бы печаль и уверилась в собственной никчемности. Такая участь могла бы выпасть сумке, которая, несмотря на прекрасный внешний вид и удобство, имела несчастье устареть из-за перемены моды.

Как и сумка, человек на личностном рынке должен быть в моде, а для этого ему нужно знать, какого рода личность больше всего пользуется спросом. Такое знание в целом распространяется благодаря всему процессу образования, от детского сада до колледжа, и дополняется в семье. Впрочем, знаний, полученных на такой ранней стадии, недостаточно; они подчеркивают только некоторые общие качества, такие как приспособляемость, амбициозность, восприимчивость к меняющимся ожиданиям окружающих. Более специфическую картину модели успеха можно получить в другом месте. Иллюстрированные журналы, газеты, кинохроника приводят портреты и описания жизни людей, добившихся успеха в различных областях. Ту же функцию имеет и реклама. Изображение преуспевающего бизнесмена в рекламе мужской одежды создает образ того, как нужно выглядеть и каким быть, если рассчитываешь получить по-настоящему «большие деньги» на современном личностном рынке.

Самым важным источником, распространяющим образцы желательного личностного паттерна среди обывателей, является кино. Молодая девушка старается копировать выражение лица, прическу, жесты высокооплачиваемой звезды, считая это самым многообещающим путем к успеху. Молодой человек старается выглядеть и вести себя как модель, которую он увидел на экране. Хотя средний гражданин мало соприкасается с жизнью людей, добившихся наибольшего успеха, его отношение к кинозвездам совсем иное. Правда, с ними он тоже на самом деле не соприкасается, но может снова и снова видеть их на экране, может писать им и получать автографы. В отличие от тех времен, когда актер обладал низким общественным положением, но тем не менее передавал своей аудитории творения великих поэтов, наши кинозвезды не служат великим произведениям искусства или идеям, которые они могли бы распространять; их функция – служить связующим звеном между средним зрителем и миром «великих». Даже если человек не может рассчитывать стать столь же успешным, он может стараться подражать им; они – его святыни, благодаря своему успеху они воплощают нормы жизни.

Поскольку современный человек ощущает себя и продавцом, и товаром, продающимся на рынке, его самооценка зависит от находящихся вне его контроля обстоятельств. Если он «успешен», он ценен; если нет – ценности не имеет. Едва ли можно переоценить степень неуверенности, вызванной подобной ориентацией. Если человек чувствует, что его ценность не связана в первую очередь с теми человеческими качествами, которые ему присущи, а зависит только от успеха на рынке конкуренции с постоянно меняющимися условиями, его самооценка неизбежно оказывается шаткой и вечно требующей подтверждения другими. Поэтому человек безжалостно принуждается стремиться к успеху, и любая неудача оказывается серьезной угрозой самоуважению; в результате возникают беспомощность, неуверенность, чувство неполноценности. Если мерилом ценности человека становятся причуды рынка, страдают чувство собственного достоинства и гордость.

Однако проблема касается не только самооценки и самоуважения, но и восприятия себя как независимого существа, самоидентичности. Как мы увидим ниже, зрелый и продуктивный индивид черпает чувство идентичности из ощущения себя творцом, единым со своими силами; это чувство самости может быть кратко выражено выражением «я то, что я делаю». При рыночной ориентации человек воспринимает собственные силы как товар, отчужденный от него. Он не един с ними, они скрыты от него, поскольку значение имеет не его самореализация в процессе их использования, а успех в их продаже. И силы, и то, что они создают, оказываются чем-то отчужденным, чем-то отличающимся от человека, чем-то, что оценивают и используют другие; таким образом, чувство идентичности делается таким же шатким, как самоуважение; оно создается как итоговая сумма ролей, которые человек может играть: «Я то, чем вы хотите меня видеть».

Такое состояние самости Г. Ибсен выразил в Пер Гюнте: Пер Гюнт пытается открыть свое Я и обнаруживает, что подобен луковице – снимая один слой за другим, не найдешь ядра. Поскольку человек не может жить, сомневаясь в своей идентичности, при рыночной ориентации он должен искать уверенность в идентичности не в самом себе и в своих силах, а в мнении о себе других. Его престиж, статус, успех, тот факт, что он известен другим как определенная персона, оказываются заменой подлинного чувства идентичности. Такая ситуация делает человека полностью зависимым от того, как смотрят на него другие, и вынуждает продолжать играть роль, в которой он однажды добился успеха. Если Я и мои силы отделены друг от друга, то действительно мое Я формируется ценой, которую за меня дают.

То, как человек воспринимает других, не отличается от того, как он воспринимает себя[41]. Другие рассматриваются как товар, подобно себе; они тоже представляют не себя самих, а свою продаваемую часть. Различия между людьми сводятся всего лишь к количественным различиям в успешности и привлекательности, а значит, ценности. Этот процесс не отличается от того, что происходит на рынке с товарами. Картина и пара ботинок одинаково могут быть выражены в их меновой стоимости и к ней сведены, сведены к их цене: столько-то пар ботинок «равны» одной картине. Точно так же разница между людьми сводится к общему элементу – их рыночной цене. Их индивидуальность, то, что в них есть своеобразного, уникального, цены не имеет и является, по сути, балластом. Значение, которое приобрело слово «своеобразие», весьма характерно для такой установки. Вместо того чтобы обозначать величайшее достижение человека – то, что ему удалось развить свою личность, – оно стало почти синонимом слова «странность». Слово «равенство» также изменило свое значение. Идея, согласно которой все люди созданы равными, предполагает, что все люди обладают одинаковым фундаментальным правом рассматриваться как самоцель, а не как средство. Сегодня «равенство» стало эквивалентом взаимозаменяемости и, по сути, отрицает индивидуальность. Равенство, вместо того чтобы быть условием развития своеобразия каждого человека, стало означать уничтожение индивидуальности, подавление собственного Я, характерное для рыночной ориентации. Равенство предполагало различия, а сделалось синонимом «без-различия», и действительно: безразличие – именно то, что характеризует отношение современного человека к себе и к другим.

Эти условия неизбежно окрашивают все человеческие взаимоотношения. Когда индивидуальным Я пренебрегают, отношения между людьми по необходимости становятся поверхностными, потому что в отношения вступают не сами личности, а взаимозаменяемые товары. Люди не способны, да и не могут себе позволить интересоваться тем, что есть уникального и «своеобразного» друг в друге. Впрочем, рынок порождает своего рода товарищество. Каждый участвует в той же конкурентной борьбе, разделяет то же стремление к успеху, все находятся в одинаковых условиях рынка (или по крайней мере думают, что это так). Каждый знает, что чувствуют другие, потому что все находятся в одной лодке: одинокие, боящиеся неудачи, жаждущие угодить; в этой битве не щадят и не ждут пощады.

Поверхностный характер человеческих отношений заставляет многих надеяться, что они могут найти глубину и силу чувств в индивидуальной любви. Однако любовь к одному человеку и любовь к ближнему неразделимы; в каждой культуре любовные отношения есть всего лишь более выраженное свидетельство связей между людьми, преобладающих в данной культуре. Поэтому ожидать, что одиночество человека, коренящееся в рыночной ориентации, может быть исцелено индивидуальной любовью, – иллюзия.

Рыночная ориентация определяет не только чувства, но и мышление. Мышление приобретает функцию как можно более быстрого схватывания явлений, чтобы быть в состоянии успешно ими манипулировать. Широкое и эффективное образование ведет к высокому уровню интеллекта, но не разума[42]. Для манипулирования необходимы лишь поверхностные, неглубокие знания. Истина, для раскрытия которой нужно проникнуть в суть феномена, делается устаревшим понятием – истина не только в донаучном понимании «абсолютной» истины, догматически отстаиваемой без оглядки на эмпирические данные, но также и в смысле истины, добытой человеческим разумом на основании наблюдений и открытой для пересмотра. Большинство тестов интеллекта приспособлены к такому типу мышления, они измеряют не столько способности к рассуждению и пониманию, сколько способность быстрой мысленной адаптации к данной ситуации: для них подходящим названием было бы «тесты мысленного приспособления»[43].

Сутью такого типа мышления является применение категорий сравнения и количественных измерений, а не исчерпывающего анализа рассматриваемого феномена и его качеств. Все проблемы одинаково «интересны», а относительные различия в их важности не учитываются. Сами знания делаются товаром. Здесь также человек отчуждается от его собственной силы, а мышление и знания воспринимаются как инструмент для получения результата. Познание человеком самого себя, психология, которые согласно великой традиции западной мысли рассматривались как условие добродетели, правильной жизни, счастья, выродились в орудие для лучшей манипуляции другими и собой, исследования рынка, политической пропаганды, рекламы и т. д.

Несомненно, такой тип мышления оказал глубочайшее воздействие на нашу систему образования. От начальной школы до высшей целью образования стало накопление как можно большего объема информации, полезной в рыночных целях. Студентам приходится выучивать столько всего, что у них почти не остается времени и энергии на то, чтобы думать. Не интерес к изучаемому предмету или к познанию как таковому, а увеличение знаний, имеющих меновую стоимость, становится побудительным мотивом получения более широкого и лучшего образования. Сегодня мы наблюдаем огромный энтузиазм по поводу знаний и образования, но в то же время скептическое или неодобрительное отношение к предположительно непрактичным и бесполезным размышлениям, посвященным «всего лишь» истине, не имеющим ценности на рынке.

Хотя я представил рыночную ориентацию как одну из непродуктивных, она во многих отношениях настолько своеобразна, что ее можно выделить в отдельную категорию. Рецептивная, эксплуататорская и накопительская ориентации имеют одну общую особенность: каждая из них представляет собой одну из форм человеческого реагирования, которая, будучи доминирующей в человеке, специфична для него и его характеризует. (Ниже будет показано, что четыре описанные ориентации не обязательно говорят о негативных качествах, о которых шла речь до сих пор[44].) Однако рыночная ориентация не развивает нечто, потенциально наличествующее в человеке (если только не сделать абсурдного допущения, что «ничто» также есть часть человеческой сущности); сама ее природа заключается в том, что никакой специфической и постоянной принадлежности к чему-то не развивается, а единственным перманентным свойством является изменчивость установок. При рыночной ориентации развиваются те качества, которые наилучшим образом продаются. Преобладающей оказывается не какая-то определенная установка, а пустота, которая может скорейшим образом заполняться желательным качеством. Это качество, впрочем, перестает быть таковым в полном смысле слова; это только роль, притворство качеством, которое с готовностью можно заменить другим, более желательным. Например, иногда бывает желательна респектабельность. В определенных областях бизнеса сотрудник должен производить на публику впечатление надежности, трезвости, респектабельности, которые действительно были присущи многим предпринимателям XIX века. Теперь же клиент ищет человека, который внушает доверие, потому что выглядит так, будто в самом деле обладает этими качествами; на личностном рынке такой сотрудник продает свою способность производить желаемое впечатление; что он за человек вне пределов данной роли, значения не имеет и никого не интересует. Он и сам интересуется не собственной честностью, а тем, что сможет за нее выручить на рынке. Предпосылка рыночной ориентации – пустота, отсутствие каких-либо особых качеств; это обстоятельство остается неизменным, поскольку любая устойчивая черта характера могла бы однажды вступить в противоречие с требованиями рынка. Некоторые роли оказались бы несовместимы с особенностями человека, поэтому их нужно устранить – не роли, а особенности. Рыночная личность должна быть свободной, свободной от всякого своеобразия.

Ориентации характера, описывавшиеся до сих пор, ни в коей мере не так отделены друг от друга, как может показаться из этого очерка. Рецептивная ориентация, например, может быть доминирующей, но обычно она смешана с какой-либо одной или со всеми другими ориентациями. Хотя ниже я рассмотрю сочетания различных ориентаций, хочу подчеркнуть, что все они являются частью человеческого оснащения, и доминирование любой конкретной ориентации в значительной мере зависит от особенностей культуры, в которой человек живет. Хотя более подробный анализ взаимосвязей между различными ориентациями и социальными паттернами должен быть предметом исследования, в первую очередь рассматривающего проблемы социальной психологии, хотелось бы высказать здесь предварительную гипотезу о том, какие общественные условия способствуют доминированию того или иного из четырех непродуктивных типов. Следует отметить, что важность изучения корреляции между ориентацией характера и социальной структурой связана не только с тем, что она помогает понять некоторые из наиболее значимых причин формирования характера, но и с тем, что специфические ориентации – в той мере, в какой они являются общими для большинства представителей определенной культуры или социального класса – являются мощными эмоциональными факторами, действие которых мы должны знать, чтобы понимать функционирование общества. Учитывая то внимание, которое теперь уделяется воздействию культуры на личность, я хотел бы отметить, что связь между культурой и индивидом не следует понимать просто в том смысле, что культурные модели и учреждения «влияют» на человека. Взаимодействие захватывает гораздо более глубокие слои; вся личность среднего человека формируется тем, как люди относятся друг к другу, и определяется социоэкономическим и политическим устройством общества в такой степени, что в принципе на основании анализа одного индивида можно вывести представление обо всей социальной структуре, в которой он живет.

Рецептивная ориентация часто обнаруживается в обществах, в которых право одной группы эксплуатировать другую твердо установлено. Поскольку эксплуатируемая группа не в силах изменить существующую ситуацию и даже не имеет об этом представления, ее представители склонны смотреть на своих господ как на благодетелей, тех, от кого они получают все, что может дать жизнь. Как бы мало раб ни получал, ему кажется, что собственными усилиями он добился бы еще меньшего, потому что в существующей структуре общества ему внушили, что он не способен управлять им и полагаться на собственные труды и разум. При первом взгляде на современную американскую культуру представляется, что в ней рецептивная ориентация полностью отсутствует. Вся наша культура, ее идеи, ее практика отвергают рецептивную ориентацию и акцентируют необходимость для каждого самому о себе заботиться, нести ответственность за себя, проявлять инициативу, если он хочет «чего-то достичь». Однако хотя рецептивная ориентация не поощряется, она вовсе не отсутствует. Необходимость в конформизме и угождении вызывает чувство беспомощности, в котором коренится скрытая рецептивность современного человека. Это особенно проявляется в отношении к «экспертам» и общественному мнению. Люди полагают, что в любой области существует эксперт, который скажет им, как обстоят дела и что они должны делать, а все, что требуется от них, – всего лишь слушать и воспринимать его идеи. Существуют эксперты в науке, эксперты по достижению счастья, а писатели превращаются в экспертов в науке жизни только потому, что они авторы бестселлеров. Эта трудноуловимая, но распространенная рецептивность принимает довольно гротескные формы в современном «фольклоре», порождаемом рекламой. Хотя все знают, что в реальности схемы быстрого обогащения не работают, широко распространены мечтания о жизни без усилий. Отчасти это выражается в использовании гаджетов: автомобиль, не нуждающийся в переключении скоростей, ручка, с которой не нужно снимать колпачок, – это лишь наудачу взятые примеры подобной фантазии. Более всего рецептивность распространена в схемах, касающихся счастья. Вот очень характерная цитата. «Эта книга, – пишет автор, – расскажет вам, как стать вдвое счастливее, здоровее, энергичнее, увереннее в себе, способнее и беззаботнее, чем вы когда-либо были. От вас не требуется выполнять трудоемкую умственную или физическую программу, все гораздо проще. Приводимый маршрут к обещанному благоденствию может показаться странным – ведь немногие из нас могут представить себе получение благ без труда. Тем не менее это так, как вы увидите»[45].

Эксплуататорский характер с его девизом «Я беру то, что мне нужно» восходит к пиратским и феодальным временам и прослеживается у баронов-грабителей XIX века, эксплуатировавших природные ресурсы континента. «Парии» и «авантюристы», по терминологии М. Вебера, рыскавшие в поисках наживы, были людьми именно такого склада, людьми, целью которых было дешево купить и дорого продать и кто безжалостно пролагал себе путь к власти и богатству. Свободный рынок XVIII–XIX веков с его условиями конкуренции вскармливал именно такой тип. Наш век видит возрождение неприкрытой эксплуатации в авторитарных системах, пытающихся пользоваться природными и трудовыми ресурсами – не только собственной страны, но любой другой, которую им по силам захватить. Они провозгласили право сильного и прибегли к рационализации, ссылаясь на закон природы, согласно которому выживает сильнейший; любовь и порядочность были объявлены признаками слабости, мышление стало считаться занятием трусов и дегенератов.

В XVIII–XIX веках накопительская ориентация существовала бок о бок с эксплуататорской. Представители накопительского типа были консервативными, менее заинтересованными в безжалостном захвате, чем в методическом экономическом накоплении, основанном на разумных принципах и на сохранении приобретенного. Для такого человека собственность была символом его Я, а ее защита – высшей ценностью. Такая ориентация давала индивиду уверенность и безопасность; собственность и семья, защищенные относительно устойчивыми условиями жизни в XIX веке, составляли безопасный и управляемый мир. Пуританская этика с ее упором на трудолюбии и успехе как свидетельствах добродетели укрепляла чувство безопасности и придавала жизни смысл и чувство выполнения религиозного долга. Такая комбинация стабильного мира, стабильной собственности и стабильной этики давала членам среднего класса чувство принадлежности, уверенности в себе, гордости.

Рыночная ориентация не порождена XVIII и XIX веками; она, несомненно, современный продукт. Только недавно упаковка, ярлык, название марки стали важны – как применительно к товарам, так и применительно к людям. Доктрина труда утратила вес, а доктрина продажи стала главной. В феодальные времена социальная мобильность была чрезвычайно ограничена, использовать собственные личностные качества, чтобы пробиться наверх, было невозможно. В годы конкурентного рынка социальная мобильность стала относительно значительной, особенно в Соединенных Штатах: если человек выполнял свои обязательства, он мог преуспеть. Сегодня возможности отдельного индивида своими силами сделать состояние по сравнению с предыдущим периодом значительно уменьшились. Тот, кто хочет пробиться наверх, должен принадлежать к большой организации, и способность играть ожидаемую роль оказывается его основным достоинством.

Обезличение, пустота, бессмысленность жизни, превращение индивида в автомат ведут к росту неудовлетворенности и потребности в поиске более адекватного образа жизни и норм, которые могли бы к этому направлять. Продуктивная ориентация, которую я собираюсь теперь рассмотреть, указывает на тип характера, в котором рост и развитие всех возможностей человека есть цель, которой подчинены все его действия.

(а) Общие характеристики

Со времен классической и средневековой литературы до конца XIX века огромные усилия были затрачены на описание того, какими должны быть хороший человек и хорошее общество. Эти идеи выражались отчасти в форме философских или теологических трактатов, отчасти в виде утопий. В XX веке бросается в глаза отсутствие подобных прозрений. Теперь упор делается на критическом анализе человека и общества, и позитивный образ того, каким должен быть человек, только подразумевается. Хотя не может быть сомнений в том, что критика имеет чрезвычайную важность и служит условием всякого усовершенствования общества, отсутствие представлений о «лучшем» человеке и «лучшем» обществе оказало парализующее воздействие на веру человека в себя и свое будущее (одновременно оказавшись и результатом подобного паралича).

В этом отношении современная психология и в особенности психоанализ не представляют собой исключения. Фрейд и его последователи осуществили великолепный анализ невротического характера. Их клиническое описание непродуктивного характера (в терминологии Фрейда – прегенитального) является исчерпывающим и точным – совершенно независимо от того, что теоретические концепции, использованные ими, нуждаются в пересмотре. Однако характер нормальной, зрелой, здоровой личности едва ли удостоился рассмотрения. Такой характер, названный Фрейдом генитальным, оставался довольно смутным и абстрактным понятием. Он определялся Фрейдом как характер человека, у которого оральное и анальное либидо утратило доминирующую позицию и функции в силу преобладания генитальной сексуальности, целью которой является сексуальный союз с представителем противоположного пола. Описание генитального характера недалеко выходит за пределы утверждения, что это структура характера индивида, способного успешно выполнять сексуальные и социальные функции.

При обсуждении продуктивного характера я выхожу за пределы критического анализа и исследую природу полностью сформировавшегося характера, являющегося целью развития человека и одновременно идеалом гуманистической этики. Подойти к предварительному рассмотрению концепции продуктивной ориентации поможет констатация ее связи с генитальным характером по Фрейду. Действительно, если использовать термин Фрейда не в буквальном смысле в контексте его теории либидо, а символически, окажется, что он совершенно точно описывает значение продуктивности: стадия сексуальной зрелости – это стадия, когда человек способен к естественному воспроизводству, когда благодаря слиянию спермы с яйцеклеткой создается новая жизнь. Хотя такой тип воспроизводства является общим для человека и животных, способность к материальному производству есть специфическая способность человека. Человек не только мыслящее общественное животное. Его также можно определить как животное производящее, способное преобразовывать найденные предметы благодаря разуму и воображению. Он не только может, но и должен производить, чтобы жить. Материальное производство, впрочем, всего лишь самый частый признак продуктивности как аспекта характера. «Продуктивная ориентация»[46] личности относится к фундаментальной установке, типу принадлежности во всех областях человеческого опыта. Она охватывает психические, эмоциональные и сенсорные реакции на других, на себя, на предметы. Продуктивность – это способность человека использовать свои силы и реализовать врожденный потенциал. Говоря, что человек должен использовать свои силы, мы подразумеваем, что он должен быть свободен и не зависеть ни от кого, кто его силы контролировал бы. Более того, мы подразумеваем, что он направляется разумом, поскольку использовать свои силы человек может, только если знает, что они такое, как и для чего ими пользоваться. Продуктивность означает, что человек ощущает себя воплощением своих сил и действующим лицом, что он чувствует свое единство со своими силами и что в то же время его силы не скрыты и не отчуждены от него.

Чтобы избежать возможного неправильного толкования термина «продуктивность», уместно кратко рассмотреть то, что под продуктивностью не подразумевается.

Как правило, слово «продуктивность» ассоциируется с творчеством, особенно художественным творчеством. Действительно, настоящий артист являет собой наиболее выразительный пример продуктивности. Однако не все художники продуктивны; живописец-ремесленник, например, может проявить всего лишь техническое умение в достижении фотографического сходства с изображаемым предметом. Однако человек может видеть, чувствовать и думать продуктивно, не обладая даром создавать нечто видимое или передаваемое другим. Продуктивность – это установка, к которой способен каждый человек, если он не искалечен психически и эмоционально.

Термин «продуктивный» можно также путать с термином «активный», а продуктивность с активностью. Хотя эти понятия могут быть синонимами (например, в аристотелевской концепции деятельности), в современном употреблении активность часто обозначает прямую противоположность продуктивности. Активность обычно определяется как поведение, приводящее к изменению существующей ситуации благодаря затрате энергии; напротив, человек описывается как пассивный, если он не способен изменить или открыто повлиять на существующую ситуацию или находится под влиянием или воздействием внешних сил. Этот современный взгляд на активность принимает во внимание только фактическое расходование энергии и вызванные им изменения. Он не делает различия между управляющими активностью скрытыми психическими факторами.

Примером, хотя и крайним, непродуктивной активности служит деятельность человека, находящегося под гипнозом. Глаза человека в глубоком гипнотическом трансе могут быть широко открыты, он может ходить, говорить, совершать поступки; он «действует». К нему можно было бы применить общее определение активности, поскольку энергия затрачивается и изменения производятся. Однако если рассмотреть конкретный характер и качество этой активности, обнаруживается, что не загипнотизированный является действующим лицом, а гипнотизер, который благодаря внушению действует через него. Хотя гипнотический транс является искусственным состоянием, это крайний, но показательный пример ситуации, в которой человек может быть активным, но при этом на самом деле не действующим лицом: его активность есть результат действия принудительной силы, которую он не контролирует.

Обычным видом непродуктивной активности является реакция на тревогу, острую или хроническую, осознанную или бессознательную, которая в современном мире часто лежит в основе отчаянной озабоченности. Отличается от мотивированной тревогой активности, хотя и часто смешивается с ней, деятельность, основанная на подчинении или зависимости от власти. Авторитет может вызывать страх, восхищение или «любовь» – обычно смесь всех трех чувств, – но причина активности как по форме, так и по содержанию лежит в его приказании. Человек проявляет активность, потому что этого хочет авторитет, и делает то, чего от него хотят. Такой тип активности присущ авторитарному характеру. Для него быть активным – значит, действовать во имя чего-то более высокого, чем его собственная личность. Он может действовать во имя Бога, во имя прошлого, во имя долга, но не во имя себя. Авторитарный характер получает импульс к действию от высшей силы, непобедимой и неизменной, и вследствие этого не способен прислушиваться к спонтанным импульсам, возникающим внутри его самого[47].

Активность вследствие подчинения сходна с работой автомата. Здесь мы найдем зависимость не от явной власти, а скорее от анонимного авторитета, представленного общественным мнением, культурными паттернами, здравым смыслом или «наукой». Индивид чувствует или делает то, что ему полагается чувствовать или делать; в его активности отсутствует спонтанность в том смысле, что она определяется не его собственными психическими или эмоциональными переживаниями, а внешним источником.

Среди самых мощных источников активности следует назвать иррациональные влечения. Человек, которым движут скаредность, мазохизм, зависть, ревность и все другие формы алчности, вынужден действовать, однако его поступки не являются ни свободными, ни рациональными, они противоречат разуму и его интересам как человеческого существа. Действия одержимого этими влечениями индивида повторяются, становятся все более негибкими и стереотипными. Человек активен, но не продуктивен.

Хотя источник этих действий иррационален и действующие люди не свободны и не разумны, могут иметь место важные практические результаты, часто ведущие к материальному успеху. Рассматривая концепцию продуктивности, мы интересуемся не деятельностью, неизбежно имеющей практические последствия, а установкой, реакцией и ориентацией в отношении мира и себя в процессе жизни. Мы рассматриваем характер человека, а не его успех[48].

Продуктивность – это реализация человеком свойственного ему потенциала, использование своих сил. Однако что такое «сила»? Забавно то, что это слово означает два противоречивых понятия: силу-господство и силу-способность. Это противоречие особого сорта. Сила-господство проистекает из паралича силы-способности. Первая есть извращение второй. Способность человека продуктивно использовать свои силы – это его потенция, неспособность – импотенция. Силой разума человек может проникать в глубь феноменов и постигать их суть. Силой своей любви человек может пробиться сквозь стену, отделяющую одного человека от другого. Благодаря силе воображения он может представить себе еще не существующие вещи, он может планировать и тем самым начинать творить. Когда потенция отсутствует, связь человека с миром извращается и делается желанием доминировать, проявлять власть над другими, как если бы они были вещами. Властвование связано со смертью, потенция – с жизнью. Доминирование порождается импотенцией и, в свою очередь, усиливает ее, потому что если индивид может принудить кого-то другого служить ему, его собственная потребность в продуктивности все более парализуется.

Как человек, использующий свои силы продуктивно, относится к миру?

Внешний мир может восприниматься двумя путями: репродуктивно – благодаря восприятию действительности таким же образом, как пленка в точности фиксирует сфотографированные объекты (хотя даже простое репродуктивное восприятие требует активного участия ума), и генеративно, осмысляя его, оживляя и пересоздавая заново с помощью спонтанной активности собственных психических и эмоциональных сил. Хотя каждый человек в определенной степени реагирует обоими способами, относительный вес каждой разновидности меняется в широких границах. Иногда один из двух видов атрофируется, и изучение этих крайних случаев, когда репродуктивная или генеративная функция почти отсутствует, предоставляет лучший подход к пониманию каждого из этих феноменов.

Относительная атрофия генеративной способности очень часто встречается в нашей культуре. Индивид может быть способен опознавать объекты как они есть (или какими считает их его культура), но не в силах изнутри оживить свое восприятие. Такой человек – совершенный «реалист», который видит все поверхностные свойства феномена, но абсолютно не способен проникнуть сквозь поверхность к сути, представить себе то, что еще не стало очевидным. Он видит детали, но не целое, за деревьями не видит леса. Реальность для него – всего лишь общая сумма того, что уже материализовалось. Такой человек не страдает отсутствием воображения, но его воображение вычисляет и комбинирует факторы, которые уже известны и существуют, и на этом основании предполагает их будущее действие.

С другой стороны, человек, утративший способность воспринимать действительность, безумен. Страдающий психозом строит внутренний мир, в реальность которого полностью верит, он живет в собственном мире, и общие факторы действительности, воспринимаемые всеми людьми, для него нереальны. Когда человек видит предметы, не существующие реально, но целиком порожденные его воображением, он страдает галлюцинациями, интерпретирует события в терминах собственных чувств, безотносительно или по крайней мере без должного осознания того, что происходит в действительности. Параноик может верить в то, что подвергается преследованию, а случайное замечание служит для него указанием на намерение унизить или разорить его. Он уверен, что отсутствие очевидных и явных проявлений такого намерения ничего не доказывает, что хотя замечание может выглядеть безобидным, его истинное значение делается ясным, если заглянуть «глубже». Для страдающего психозом существующая действительность стирается, и ее место занимает его внутренняя реальность.

«Реалист» видит только поверхностные свойства вещей; он видит лишь проявивший себя мир, он может фотографически воспроизвести его в уме и способен действовать, манипулируя вещами и людьми в том виде, как они предстают на этой картине. Безумный человек не способен видеть реальность такой, какова она есть; он воспринимает ее только как символ и отражение своего внутреннего мира. Оба таких человека больны. Болезнь страдающего психозом, утратившего контакт с реальностью, проявляется в том, что он не способен функционировать социально. Болезнь «реалиста» обедняет его как человеческое существо. Хотя он не лишен способности к социальному функционированию, видение им реальности настолько искажено из-за отсутствия глубины и перспективы, что он склонен совершать ошибки, когда требуется нечто большее, чем манипуляция непосредственно представленными данными и достижение кратковременных целей. «Реалист» представляется полной противоположностью безумцу и тем не менее является всего лишь его дополнением.

Истинной противоположностью как «реализма», так и безумия служит продуктивность. Нормальный человек способен контактировать с миром, одновременно воспринимая его таким, каков он есть, и познавая его обогащенным и оживленным собственными силами. Если одна из двух способностей атрофирована, человек болен; нормальный человек обладает ими обеими, даже если их относительный вес различается. Наличие как репродуктивных, так и генеративных способностей есть предпосылка продуктивности; они – полюса, взаимодействие которых представляет собой динамический источник продуктивности. Последним утверждением я хочу подчеркнуть, что продуктивность не представляет собой суммы или комбинации этих двух способностей, а есть нечто новое, порождаемое их взаимодействием.

Мы описали продуктивность как специфический способ принадлежности к миру. Возникает вопрос: существует ли что-то, что продуктивный человек создает, и если да, то что? Хотя верно, что продуктивность человека может создавать материальные объекты, произведения искусства и системы мысли, намного более важный плод продуктивности – сам человек.

Рождение представляет собой лишь особую точку континуума, начинающегося с зачатия и заканчивающегося смертью. Все, что находится между этими двумя полюсами, есть процесс рождения возможностей человека, пробуждения к жизни того, что потенциально заложено в двух клетках. Однако если физический рост при наличии должных условий происходит сам собой, то процесс рождения в психическом отношении, напротив, не носит автоматического характера. Для пробуждения к жизни эмоциональных и интеллектуальных способностей человека, для рождения его личности требуется продуктивная активность. Один из аспектов трагедии человеческой ситуации заключается в том, что развитие Я никогда не заканчивается; даже при самых лучших условиях реализуется лишь часть человеческого потенциала. Человек всегда умирает до того, как полностью родится.

Хотя в мои намерения не входит излагать историю концепции продуктивности, хотелось бы привести несколько замечательных примеров, которые помогли бы еще более прояснить это понятие. Продуктивность – одна из ключевых концепций в аристотелевской системе этики. Можно определить добродетель, говорит Аристотель, выяснив назначение человека. Как для флейтиста, скульптора или любого творца благо заключается в особом назначении, которое отличает их от других и делает тем, что они есть, так и благо человека заключено в специфической функции, отличающей его от других видов и делающей человека человеком. Такая функция есть «деятельность души, согласованная с суждением или не без участия суждения»[49]. «И может быть, – говорит Аристотель, – немаловажно следующее различение: понимать ли под высшим благом обладание добродетелью или применение ее, склад души или деятельность. Ибо может быть так, что имеющийся склад [души] не исполняет никакого благого дела – скажем, когда человек спит или как-то иначе бездействует, – а при деятельности это невозможно, ибо она с необходимостью предполагает действие, причем успешное»[50]. Для Аристотеля добродетельный человек – это человек, который своей деятельностью под руководством разума пробуждает к жизни присущие человеку возможности.

«Под добродетелью и способностью я разумею одно и то же»[51], – говорит Спиноза. Свобода и блаженство заключаются в понимании людьми самих себя и в их усилиях стать тем, кем они потенциально являются, тем «более или менее приближаются они к этому образцу»[52]. Добродетель для Спинозы идентична использованию человеческих сил, а порок – отказу от него; сущность зла – это бессилие.

В поэтической форме концепция продуктивной активности замечательно выражена И. Гёте и Г. Ибсеном. Фауст – это символ вечного поиска человеком смысла жизни. Ни наука, ни наслаждение, ни могущество, ни даже красота не дают Фаусту ответа на его вопрос. Гёте предлагает единственный ответ – продуктивную активность, которая идентична благу.

В «Прологе на небе» Бог говорит, что не ошибка мешает человеку, а бездеятельность:

В конце второй части Фауст выигрывает свое пари с Мефистофелем. Он ошибался и грешил, но не совершил греха непростительного – греха непродуктивности. Последние слова Фауста очень ясно выражают эту идею, символом чего служит отвоевание у моря земли под пашню:

Если Фауст Гёте выражает веру в человека, присущую прогрессивному мышлению XVIII–XIX веков, то «Пер Гюнт» Ибсена, написанный во второй половине XIX столетия, содержит критический анализ современного человека и его непродуктивности. Подзаголовок пьесы вполне мог бы быть «Современный человек в поисках своего Я». Пер Гюнт полагает, что служит своей личности, когда использует всю свою энергию для зарабатывания денег и преуспеяния. Он живет в соответствии с принципом «Будь доволен собой», провозглашаемым троллями, а не человеческим «Будь самим собой». В конце жизни он обнаруживает, что его эксплуататорство и эгоизм помешали ему стать самим собой, что реализация собственного Я возможна только в том случае, если человек продуктивен, если он осуществляет свой потенциал. Нереализованные возможности Пер Гюнта являются, чтобы обвинить его в его «грехе» и указать на истинную причину его провала как человека – отсутствие продуктивности.

До сих пор мы занимались изучением общих характеристик продуктивной ориентации. Теперь нужно попытаться исследовать продуктивность, проявляющуюся в специфических видах деятельности, поскольку, лишь изучая конкретное и особенное, можно в полной мере понять общее.

(б) Продуктивная любовь и мышление

Человеческое существование характеризуется тем фактом, что человек одинок и обособлен от мира; не будучи в состоянии вынести обособленность, он вынужден искать принадлежность и единение. Существует много способов реализовать эту потребность, но только благодаря одному он как уникальная личность может не понести ущерба, а его силы – развернуться в самом процессе приобщения. Парадокс человеческого существования заключается в том, что человек должен одновременно искать близости и независимости, общности с другими и сохранения своей уникальности и особенности[56]. Как мы показали, выход из этого положения – и разрешение моральной проблемы человека – лежит в продуктивности.

Человек может быть продуктивно связан с миром благодаря действиям и пониманию. Человек производит предметы и в процессе созидания проявляет свою власть над материей. Человек умственно и эмоционально постигает мир с помощью любви и разума. Сила его ума позволяет проникать в глубь явлений и схватывать суть предмета, вступая в активные отношения с ним. Сила любви позволяет человеку преодолеть стену, отделяющую его от другого человека, и понять его. Хотя любовь и разум – всего лишь две разные формы постижения мира и ни одна невозможна без другой, они являются выражением разных сил: чувства и мышления, а потому их следует рассматривать по отдельности.

Концепция продуктивной любви весьма отличается от того, что часто называют любовью. Едва ли можно найти слово, более двусмысленное и вызывающее путаницу, чем слово «любовь». Оно используется для обозначения почти любого чувства, за исключением ненависти и отвращения. Понятие любви включает все: от любви к мороженому до любви к симфонической музыке, от умеренной симпатии до самого глубокого чувства близости. Люди считают, что испытывают любовь, если «по уши влюбились» в кого-то. Свою зависимость от кого-то они тоже называют любовью, как и собственническое чувство. Многие считают, что нет ничего легче, чем полюбить, трудность только в том, чтобы найти правильный объект, а неудача в обретении счастья в любви объясняется невезением в выборе подходящего партнера. Однако вопреки этим путаным представлениям и принятию желаемого за действительное любовь представляет собой очень специфическое чувство, и хотя каждый человек способен любить, реализация этой способности – одно из самых трудных свершений. Истинная любовь коренится в продуктивности, а потому по праву может быть названа продуктивной любовью. Сущность ее одна и та же, любовь ли это матери к ребенку, любовь к человеку или эротическая любовь между двумя индивидами. (Это также верно в отношении любви к другим и любви к себе, что мы обсудим ниже[57].) Хотя объекты любви различаются, и соответственно различаются интенсивность и качество любви как таковой, можно утверждать, что определенные базовые элементы характерны для всех форм продуктивной любви: это забота, ответственность, уважение и знание.

Забота и ответственность означают, что любовь – это деятельность, а не страсть, овладевающая человеком, и не аффект, которым человек «поражен». Элемент заботы и ответственности прекрасно описан в библейской «Книге Ионы». Бог повелел Ионе отправиться в Ниневию и предупредить ее жителей о том, что их постигнет наказание, если они не перестанут грешить. Иона уклонился от этой миссии, потому что боялся: жители Ниневии раскаются, и Бог их простит. Ионе было присуще уважение к закону и порядку, но любовь была ему чужда. Однако попытка к бегству привела Иону во чрево кита, что символизирует изоляцию и заточение, вызванные отсутствием любви и солидарности с людьми. Бог спас Иону, и тот отправился в Ниневию. Он проповедовал среди ее жителей, как повелел ему Бог, и случилось именно то, чего он боялся. Жители Ниневии раскаялись в своих грехах, исправились, и Бог простил их и решил не разрушать город. Иона был разгневан и разочарован, он хотел, чтобы свершилось «правосудие», а не было проявлено милосердие. Наконец Иона нашел некоторое утешение в тени дерева, которое Бог вырастил, чтобы защитить его от солнца. Однако когда Бог заставил дерево увянуть, Иона снова впал в уныние и стал гневно жаловаться Богу. Бог ответил ему: «Ты сожалеешь о растении, над которым ты не трудился и которого не растил, которое в одну ночь выросло и в одну же ночь пропало: Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого, в котором более ста двадцати тысяч человек, не умеющих отличить правой руки от левой, и множество скота?»[58] Ответ Бога Ионе следует понимать символически. Бог объяснил Ионе, что суть любви – «трудиться» ради чего-то, что-то «растить», что любовь и труд неразделимы. Человек любит то, ради чего трудится, и трудится ради того, что любит.

История Ионы показывает, что любовь нельзя отделить от ответственности. Иона не чувствует себя ответственным за жизнь своих братьев; он, как и Каин, мог бы спросить: «Разве я страж брату моему?» Ответственность – это не долг, возложенный на человека извне, это мой ответ на чью-то потребность, которая, как я чувствую, меня касается. «Ответственность» и «ответ» имеют один и тот же корень; быть ответственным – значит, быть готовым дать ответ, откликнуться.

Материнская любовь – наиболее часто приводимый и самый понятный пример продуктивной любви; ее сущность – это забота и ответственность. Рождая ребенка, тело матери «трудится», а после родов материнская любовь выражается в усилиях для того, чтобы вырастить ребенка. Материнская любовь не зависит от каких-либо условий, которые ребенок должен выполнить, чтобы быть любимым; она безусловна, она основывается только на потребности ребенка и отклике матери[59]. Неудивительно, что материнская любовь в искусстве и религии является символом высочайшей формы любви. На иврите любовь Бога к человеку и любовь человека к ближнему называется «рахамим», словом, имеющим тот же корень, что и «рехем» – материнское чрево.

Не столь очевидной является связь заботы и ответственности с любовью двух индивидов; считается, что влюбиться – значит, уже достичь кульминации любви, когда в действительности это только начало и лишь возможность обрести любовь. Принято верить в то, что любовь есть проявление некоего таинственного свойства, под действием которого людей влечет друг к другу, и это событие происходит без усилий. Действительно, из-за одиночества и сексуальных влечений влюбиться легко, и в этом нет ничего таинственного, однако это благо так же легко потерять, как и приобрести. Случайно любимыми не становятся; способность любить порождает любовь, так же как заинтересованность делает человека интересным. Люди беспокоятся о своей привлекательности, забывая о том, что суть привлекательности – это их собственная способность любить. Продуктивная любовь к человеку предполагает заботу и ответственность за его жизнь, не только за его физическое существование, но и за рост и развитие всех его человеческих сил. Продуктивная любовь несовместима с пассивностью, с позицией стороннего наблюдателя за жизнью любимого; она означает труд, заботу и ответственность за его рост.

Несмотря на универсалистский дух монотеистических западных религий и прогрессивные политические концепции, выраженные в идее «все люди сотворены равными», любовь к человечеству не стала общепринятой. На любовь к человечеству смотрят как на свершение, в лучшем случае следующее за любовью к индивиду, или как на абстрактное понятие, осуществимое только в будущем. Однако любовь к человеку не может быть отделена от любви к индивиду. Любить человека продуктивно – значит, быть привязанным к его человеческой сущности, к нему самому как к представителю человечества. Любовь к индивиду, будучи оторвана от любви к человеку, может быть только поверхностной и случайной, она неизбежно оказывается неглубокой. Хотя можно сказать, что любовь к человеку отличается от материнской любви, поскольку ребенок беспомощен, а взрослый человек – нет, можно все же утверждать, что даже это различие лишь относительно. Все люди нуждаются в помощи и зависят друг от друга. Человеческая солидарность – необходимое условие для раскрытия индивидуальности каждого человека.

Забота и ответственность – составные элементы любви, но без уважения к любимому и знания его любовь вырождается в доминирование и собственничество. Уважение – это не страх и преклонение, оно (в соответствии с латинским корнем слова «респект» – respicere – «вглядываться») означает способность видеть человека таким, каков он есть, осознавать его индивидуальность и уникальность. Уважать человека нельзя, не зная его; забота и ответственность были бы слепыми, если бы их не направляло знание индивидуальности человека.

Предварительный взгляд на продуктивное мышление может содержать рассмотрение различий между разумом и интеллектом.

Интеллект – это инструмент для достижения практических целей, дающий возможность раскрытия тех аспектов вещей, знание которых необходимо для манипулирования ими. Цель или, что то же самое, предпосылка «интеллектуального» мышления не подвергается сомнению, принимается как данность, хотя сама по себе может быть как рациональной, так и иррациональной. Это характерное свойство интеллекта может быть ясно обнаружено в крайнем проявлении у параноидальной личности. Предубеждение такого человека, например, согласно которому все люди участвуют в заговоре против него, иррационально и неверно, но его мыслительные процессы, основанные на этой предпосылке, могут сами по себе показывать удивительный уровень интеллекта. В попытке доказать свои параноидальные воззрения он устанавливает связи между наблюдаемыми явлениями и создает логические конструкции, которые зачастую так убедительны, что бывает трудно показать иррациональность предпосылки. Приложение интеллекта к проблемам, конечно, не ограничивается такими патологическими феноменами. Наше мышление по необходимости чаще всего занято достижением практических результатов, количественными и «поверхностными» аспектами явлений, не затрудняясь рассмотрением правильности предполагаемых целей и предпосылок и без попыток понять природу и качество феномена.

Разум предполагает наличие третьего измерения – глубины, благодаря чему он проникает в суть явлений и процессов. Хотя разум не находится в отрыве от практической стороны жизни (и я вскоре покажу, в каком смысле это так), он не является просто инструментом для немедленных действий. Его функция – познавать, понимать, схватывать, вступать в отношения с вещами путем понимания их. Разум проникает сквозь поверхность явлений, чтобы раскрыть их суть, их скрытые связи и более глубокое значение, их «резон». Он не двухмерен, а «перспективен», если использовать термин Ницше; другими словами, разум схватывает все возможные перспективы и измерения, а не только практически важные. Рассматривая суть вещей, разум не заглядывает «позади» них; он интересуется существенным, родовым и универсальным, наиболее общими и постоянными свойствами феноменов, освобожденными от поверхностных и случайных (логически иррелевантных) аспектов.

Теперь мы можем приступить к изучению некоторых более специфических характеристик продуктивного мышления. При продуктивном мышлении субъект не безразличен к объекту, а испытывает его воздействие и озабочен им. Объект не воспринимается как нечто мертвое и отдельное от человека и его жизни, нечто, о чем человек думает только отстраненно; напротив, субъект активно интересуется объектом, и чем теснее связь между ними, тем более плодотворным оказывается мышление. Именно взаимоотношения между субъектом и объектом в первую очередь стимулируют мышление. Для человека любой индивид или феномен делается объектом мысли потому, что он является предметом интереса, важным с точки зрения его индивидуальной жизни или человеческого существования в целом. Прекрасной иллюстрацией этого служит история открытия Буддой «четырех истин». Будда увидел мертвеца, больного человека и старика. На него, человека молодого, произвела глубокое впечатление неотвратимость человеческой судьбы, и это стало стимулом для размышлений, в результате которых была создана его теория о природе жизни и путях спасения человека. Несомненно, реакция Будды была не единственной возможной. Современный врач в подобной ситуации мог бы начать думать о том, как победить смерть, болезнь и старость, но его размышления также определялись бы его общей реакцией на объект.

В процессе продуктивного мышления человек бывает мотивирован своим интересом к предмету, он находится под его воздействием и реагирует на него; он проявляет заботу и ответственность. Однако продуктивное мышление также характеризуется объективностью, уважением человека к объекту, способностью видеть предмет таким, каков он есть, а не каким его хотелось бы видеть. Эта полярность между объективностью и субъективностью типична для продуктивного мышления, как и для продуктивности вообще.

Быть объективным возможно, только если мы уважаем те вещи, которые наблюдаем; другими словами, если мы способны видеть их в их уникальности и в их взаимосвязях. Такое уважение по сути не отличается от того уважения, которое мы рассматривали, говоря о любви; в той мере, в какой я хочу понять нечто, я должен уметь видеть это нечто таким, каково оно есть по своей природе; хотя сказанное верно применительно к любым объектам мышления, при изучении человеческой природы это создает особую проблему.

При продуктивном мышлении, касающемся живых и неживых объектов, должен присутствовать другой аспект объективности: феномен должен рассматриваться в своей целостности. Если наблюдатель изолирует одно свойство объекта, не видя целого, он не сможет должным образом понять даже ту характеристику, которую изучает. Этот момент подчеркивался как самый важный элемент продуктивного мышления М. Вертгеймером в его «Продуктивном мышлении». Он писал: «Продуктивные процессы часто имеют следующую природу: исследования начинаются с желания достичь подлинного понимания, найти более глубокие ответы на старые вопросы. Определенная область в поле исследования становится критической, помещается в фокус; но при этом она не становится изолированной. Возникает новое, более глубокое структурное видение ситуации, предполагающее изменение функционального значения элементов, их новую группировку и т. д. Исходя из того, что требует ситуация в отношении критической области, мы приходим к разумному предсказанию, которое – подобно другим частям структуры – нуждается в прямой или косвенной верификации.

Мышление действует в двух направлениях: приходит к цельной согласованной картине и устанавливает, каким требованиям должны удовлетворять части общей картины»[60].

Объективность требует не только видения объекта таким, каков он есть, но также видения себя, т. е. осознания того особого созвездия, в котором оказывается наблюдатель, связанный с объектом наблюдения. Продуктивное мышление, таким образом, определяется природой объекта и природой субъекта, который связывает себя с объектом в процессе мышления. Такая двойная детерминация и есть объективность в отличие от ложной объективности, при которой мышление не контролируется объектом и тем самым вырождается в предвзятое мнение, принятие желаемого за действительное, фантазию. Однако объективность не является, как это часто полагают в связи с ложной идеей «научной» объективности, синонимом отстраненности, отсутствия интереса и заботы. Как можно проникнуть за обманчивую поверхность вещей и добраться до причин и взаимоотношений, если не иметь интереса, который жизненно важен и достаточно побудителен для столь трудоемкой задачи? Как можно сформулировать цели исследования безотносительно к интересам человека? Объективность не означает отстраненности, она означает уважение, т. е. способность не искажать и не фальсифицировать вещи, людей и себя. Однако разве субъективность наблюдателя, его интересы не приводят к искажению мышления ради получения желаемых результатов? Разве отсутствие личного интереса не есть условие научного исследования? Идея о том, что отсутствие интереса есть условие постижения истины, ошибочна[61]. Едва ли какое-либо значительное открытие или прозрение не вдохновлялось интересом его автора. На самом деле без интереса мышление делается бесплодным и бесцельным. Значение имеет не то, наличествует ли интерес, а каков характер интереса и какова его связь с истиной. Всякое продуктивное мышление стимулируется интересом исследователя. Не интерес как таковой искажает идеи, а только тот интерес, который несовместим с истиной, с раскрытием природы наблюдаемого объекта.

Утверждение о том, что продуктивность есть внутренняя человеческая способность, противоречит идее, согласно которой человек ленив от природы и его приходится принуждать к активности. Это старое предположение. Когда Моисей попросил фараона отпустить евреев, чтобы они могли «служить в пустыне Господу», ответ был: «Вы праздны, всего лишь праздны». Для фараона труд рабов означал создание вещей, а поклонение Господу – праздность. Та же идея используется теми, кто хочет извлекать доход из активности других и не видит пользы в продуктивности, которую нельзя эксплуатировать.

Наша собственная культура, кажется, дает свидетельство прямо противоположного. В последние несколько столетий западный человек был одержим идеей работы, необходимостью постоянной активности. Он почти не способен бездельничать сколь бы то ни было длительное время. Это противоречие, впрочем, только кажущееся. Лень и принудительная деятельность не противоположности, а два симптома нарушения должного функционирования человека. У страдающего неврозом часто наблюдается неспособность работать как основной симптом его заболевания; у так называемой приспособленной личности – неспособность наслаждаться досугом и отдыхом. Принудительная деятельность есть не противоположность лени, а ее дополнение, и обе они – противоположность продуктивности.

Нарушение продуктивной деятельности приводит или к бездействию, или к чрезмерной активности. Голод и принуждение никогда не могут служить условием продуктивной деятельности. Напротив, свобода, экономическая обеспеченность и такая организация общества, при которой труд может быть осмысленным выражением способностей человека, являются факторами, способствующими выражению естественного стремления человека продуктивно использовать свои силы. Продуктивная деятельность характеризуется ритмичной сменой труда и отдыха. Продуктивная работа, любовь, мышление возможны только тогда, когда человек может, если нужно, хранить покой и оставаться наедине с самим собой. Способность прислушиваться к себе есть предпосылка способности слушать других; быть в мире с самим собой – необходимое условие связи с другими людьми.