Человек не сдается

21

Седьмой день войны.

Штаб мотострелковой дивизии полковника Рябова пережидал светлое время в лесу на берегу Птичи. Дзержинск уже остался на западе, по его улицам патрулировали немецкие танки. И теперь всем было ясно, что дивизия не успела перекрыть фашистам дорогу на Минск и что главное сейчас — оторвать полки от противника.

Об этом и вел разговор полковник Рябов, собрав старших командиров у своей «эмки».

— Трудно, товарищи, — говорил он. — Мы потеряли большинство танков бригады, поредели наши полки. Утеряно знамя бригады, которое должно было стать знаменем дивизии. Очень трудно… Помимо тяжелейшей обстановки на фронте, у всех нас и личное горе: мы не знаем, где наши жены, дети, удалось ли им выбраться из опасной зоны…

Лица командиров суровые, сосредоточенные, усталые. В глазах каждого гнездились тоска, раздумье, тревога. Каждый был углублен в тяжелые думы.

— Но мы — солдаты, — продолжал Рябов. — Никакая боль, никакая беда не должны помешать нам выполнить наш долг. Ведь мы не только солдаты нашей армии, но и солдаты партии большевиков… Итак, каждый едет в намеченный ему полк. Задача для всех одна: любыми средствами сберечь личный состав, технику и вывести их из-под удара.

— Разрешите доложить, товарищ полковник! — прервал Рябова чей-то звонкий голос.

Командиры расступились, и к Рябову протиснулся капитан Емельянов. Но не тот Емельянов — жалкий, растерянный, переодетый в замусоленную солдатскую гимнастерку, каким он был в колонне под деревней Боровая. Этот — при знаках различия, бравый и подтянутый, с прямым, говорящим о готовности к повиновению взглядом. Из-под его небрежно расстегнутой гимнастерки виднелись бинты; левая рука покоилась на подвязке.

Рябов оживился, шагнул навстречу Емельянову, спросил:

— Вы один или с оторвавшейся частью колонны?

— Почти все прибыли, товарищ полковник.

— Что же случилось? Отстали или вперед проскочили? Почему разведчики не могли разыскать вас?

— Нас увели с маршрута.

— Кто?

— Переодетые диверсанты.

— Ну…

— Затянули колонну в засаду. Но ничего у них не вышло. Мы спешились, развернулись в боевой порядок и атаковали. Уничтожили восемь фашистских танков, отряд пехоты, две минометные батареи…

— Одна тактика у фашистов!.. — воскликнул Рябов, оглядываясь на командиров. Он думал сейчас о том, что вчера и позавчера переодетые в нашу форму немцы пытались уничтожить командование артиллерийского и одного мотострелкового полков дивизии и захватить материальную часть. Но командный состав полков не дал себя одурачить: диверсанты были разоблачены и перебиты… Конечно, в полках — там проще, там во главе каждого подразделения командир. А здесь — огромнейшая сборная колонна, в которой, кроме малорасторопного штабного офицера Емельянова, кажется, и командовать-то некому было.

— А начальник политотдела разве не с вами был? — обратился Рябов к капитану Емельянову.

— Старший батальонный комиссар Маслюков? — переспросил Емельянов, силясь что-то припомнить и морща лоб. — Кажется, был… Вроде видел я его.

— М-да… — озадаченно произнес Рябов, потупив глаза. — Вас-то в атаке ранило?!

— Да, но это пустяки! — бодро ответил капитан, уставив преданные глаза на полковника.

А тот молчал, размышляя о чем-то другом, видать о старшем батальонном комиссаре Маслюкове. Наконец вспомнил, что надо закончить разговор с Емельяновым, снова обратился к нему:

— Ну, молодцом! — и с теплой улыбкой похлопал капитана по здоровому плечу. — Я так и полагал: в оторвавшейся колонне есть командиры, политработники, значит, порядок будет. Только вот что, капитан, сбрейте-ка вы баки! Такой геройский командир, и вдруг… гусарский вид.

— Есть сбрить баки! — с готовностью повторил Емельянов под смех оживившихся офицеров. — Разрешите выполнять?

— Выполняйте.

И только ушел Емельянов, как возле «эмки» появились старший батальонный комиссар Маслюков, военврач Савченко, Люба. Все отдали Рябову честь, кроме Любы, которая, казалось, ничего не замечала вокруг и ко всему была безразлична. Только нервически подрагивавшие тонкие дуги бровей да сухой блеск в зеленоватых глазах выдавали ее душевную муку.

Маслюков коротко доложил:

— Прибыли, товарищ полковник…

— Мне уже известно, — сухо оборвал его Рябов.

— Я должен повиниться, — грустно усмехнулся Маслюков. — Не распознал переодетых немцев… Позволил вначале командовать… — и осекся под тяжелым взглядом комдива.

— Потери большие? — сурово спросил Рябов, но тут заметил подошедшего военврача Велехова. — Впрочем, об этом начсандив доложит. Подсчитали потери, товарищ Велехов?

— Одиннадцать убито и сорок ранено, — уверенно ответил начсандив.

Взгляд Любы чуть оживился, и она толкнула локтем Савченко.

— Велехов — отец Ани… — И зажала ладонью рот, заметив, как Савченко приложил к губам палец.

— Так, так… — задумчиво произнес Рябов.

Наступило тягостное молчание. Его нарушил Маслюков:

— Редактор газеты Лоб погиб… Младший политрук Маринин тоже… Маринина танк подмял…