Человек не сдается

27

Надвигался вечер, неся желанную прохладу.

Петр Маринин, взобравшись на грушу-дичок, что росла на опушке соснового бора, пристально всматривался в сторону недалекого села. Хорошо бы заскочить туда ночью да пополнить скудные запасы продуктов. Но надежд мало. По дороге, огибавшей село, часто проходили колонны грузовиков. Многие из них сворачивали на проселок, нырявший в невидимый отсюда овраг, над которым возвышалась четырехгранная верхушка трубы какого-то небольшого завода, не обозначенного на карте Петра. Что там, в овраге?

Было видно, что по селу разъезжают мотоциклисты, прохаживаются солдаты. Да, пробираться в село опасно.

Вдруг откуда-то со стороны донесся женский голос — протяжный, плачущий. Вскоре Петр заметил и саму женщину. Она вышла из лесу немного впереди того места, где залег отряд, и направилась через луг, поросший мелколесьем, к деревне. Вслушавшись в причитания женщины, Петр разобрал слова:

— …Чтоб мать так плакала твоя!.. Чтоб твои дети без молока остались!.. Ворюга бессердечный!..

— Задержать! — приказал Маринин сержанту Стогову, стоявшему под грушей.

Через несколько минут немолодая женщина, всхлипывая, рассказывала Петру:

— Спрятала корову от немцев, так свои нашли. А чем мне детей кормить?.. Все фашисты забрали…

— Кто забрал корову?

— Наши хлопцы. За оврагом огонь расклали. Уже, наверное, зарезали Маньку.

— Ведите скорее туда, — распорядился Маринин и вместе со Стоговым и тремя бойцами направился в сторону, куда указала женщина.

Пробежали овраг, по дну которого протекал ручеек, и услышали запах дыма. Вскоре увидели пляшущее пламя костра; возле него сидело человек десять красноармейцев. Все обросшие, грязные, смертельно усталые. Недалеко стояла привязанная к дереву корова.

— Стойте, — тихо приказал Петр Стогову и бойцам. — А то сдуру стрелять начнут.

Подоспела отставшая было женщина.

— Вон тот басурман забрал корову, — взволнованно объяснила она, указывая из-под куста на огромного детину, что точил на камне плоский штык.

Совсем недалеко Маринин заметил часового. Он сидел на пне и, уставив невидящие глаза в землю, странно, точно спящий, покачивался. Услышав за кустом шорох, часовой с трудом приподнялся и тут же упал на землю, громыхнув винтовкой о пень.

— Голодный обморок, — вздохнул Петр и решительно направился к костру.

Огромный детина — грудастый, широкоплечий — оказался сержантом. Перестав точить штык, он скрестил напряженно-настороженный взгляд со строгим взглядом Маринина. Потом нехотя поднялся на ноги, сделал шаг навстречу Петру. Рассмотрев на его гимнастерке знаки отличия политработника, вдруг начал истерично хохотать.

— Братцы! Политрук к нам пожаловал! — сквозь хохот проговорил сержант. — Пришел политинформацию читать на тему «Ни шагу назад, вперед на Берлин!».

На лицах бойцов мелькнуло подобие улыбок — горьких, усталых, безразличных.

— Давай, товарищ политрук! — скоморошничал сержант, подступая к Маринину. — Засвети вопрос о солидарности мирового пролетариата. Только извини, конспектировать не станем, не то время. Крой, начинай с трехаршинной цитаты о том, что будем воевать только на чужой территории!..

Петр почувствовал, как стыд жаром обдал его лицо. Ощутил какую-то вину перед этими опустившимися парнями. И в то же время в груди шевельнулась злоба: сержант издевался над его, Маринина, душевной болью, глумился над общей бедой…

Петр не удержался, когда сержант надвинулся на него грудью и приблизил в страшном оскале лицо, одним ударом свалил его на землю. Этот удар словно вернул сержанту силы: он мгновенно вскочил на ноги и поднял кулак, в котором был зажат штык. В дикой ярости Петр кинулся навстречу. Но в это время Стогов резко оттолкнул его в сторону и, рванув на своей груди гимнастерку, тихо сказал сержанту:

— На, бей…

Сержант будто протрезвел. Беспомощно оглянулся на своих товарищей, которые вскочили на ноги и схватились за оружие, опустил руку и, по-детски всхлипнув, обессиленно опустился на траву, выронив штык.

— Мародерствуете? — не мог прийти в себя Петр. — Своих грабите?

— А ты глазелки протри! — подал от костра голос щуплый, с перебинтованной рукой солдатик. — Мы у немцев корову отняли. Вон они!

Маринин вопросительно посмотрел на раненого красноармейца и перевел взгляд туда, куда тот указал рукой. Увидел под кустом распластанные тела двух гитлеровцев.

— Убили? — укрощая злость, с любопытством спросил Петр.

Женщина, до этого с испугом наблюдавшая за происходящим, робко подошла к Петру и извиняющимся голосом заговорила:

— Товарищ начальник… пусть режут корову. Мы перебьемся как-нибудь. Все равно не упрятать ее от немцев… У меня на огороде картошка молодая поспевает, муки трохи осталось… Пусть режут…

— Заберите корову, — хрипло ответил ей Маринин. Затем подошел к костру, к красноармейцам, смотревшим на него с недоуменной тревогой, и, приложив руку к козырьку, представился: — Младший политрук Маринин, командир боевого отряда!

Петр обратил внимание, что на гимнастерках красноармейцев черные петлицы.

— Артиллеристы? — спросил он, будто ни к кому не обращаясь.

— Минометчики, — ответил кто-то.

— Впрочем, все равно, — горько усмехнулся Маринин и повернулся к сержанту Стогову: — Накормите людей и включите в список личного состава. И пусть приведут себя в божеский вид…

Влившиеся в отряд красноармейцы были очень усталыми, и Маринин решил этой ночью не продвигаться на восток. После скудного ужина углубились в лес и, облюбовав песчаную высотку, поросшую молодыми сосенками, расположились на отдых. Для охраны выделили из отряда полевой караул и два секрета, выдвинув их в направлении опушки леса, откуда могла угрожать опасность.

Петр чувствовал на себе хмурые взгляды сержанта, которого вгорячах свалил сегодня ударом на землю. Уже знал, что фамилия его Москалев. Хотелось заговорить с сержантом, но не находил повода. Было стыдно. С детства Петр никогда не дрался. Только в бою: на дороге под Скиделью, а затем под Боровой. Но одно дело бить врага, а другое — поднять руку на своего, хоть и озлобленного неудачами, поддавшегося панике. Нет, вины за собой Петр не чувствовал, однако все же ощущал неловкость, что не хватило выдержки, не сумел взглядом, словом, наконец, командой подчинить своей воле строптивого сержанта. Ну, не сумел!

Маринин сидел у небольшого костерка и при тусклых бликах пламени рассматривал карту. Надо было решить: нельзя ли завтра сделать бросок вперед не только на рассвете, но и днем?

А сержант Москалев развертывал под недалекой сосенкой скатку шинели собирался спать. Он помылся, побрился, отчего его щеки казались еще более впалыми, а глаза смотрели болезненно и устало…

Среди ночи Маринин сквозь сон услышал в стороне опушки непонятный шум: приглушенные возгласы, разговор, ржание лошади.

— Отряд, в ружье! — резко скомандовал Петр, вскакивая на ноги и хватая автомат. — Сержант Стогов, к полевому караулу!

Но тревога оказалась напрасной. Вскоре Стогов препроводил к месту расположения отряда повозку. На ней сидели, понукая лошадь, пожилой крестьянин-белорус и женщина, которой Маринин возвратил корову.

На повозке под соломой оказались мешки. В них — хлеб, картошка, сало, два окорока.

— Еле пробились к вам, — устало и невесело рассказывал крестьянин, разгружая повозку. — Полное село немцев.

— А на кирпичном заводе их как муравьев! — со страхом говорила женщина. — Все что-то таскают туда на грузовиках.

Оказывается, недалеко от села находился небольшой кирпичный завод. Вокруг него образовалось несколько глубоких карьеров, откуда годами выбирали глину.

— Доверху загрузили карьеры снарядами, минами, бочками с бензином, продолжал рассказ крестьянин. — Это сразу же за шоссейкой, в полукилометре.

Петр оглянулся на Стогова, на бойцов, заметно приободрившихся при виде хлеба и сала. Встретился с угрюмым взглядом сержанта Москалева. Понял, что все ждут от него какого-то решения.

Протянул крестьянину руку:

— Спасибо за помощь продуктами. И за все спасибо… — Затем пожал руку женщине и приказал двум бойцам: — Проводите их за опушку.

Когда повозка скрылась в лесу, Маринин обратился к Стогову:

— Ну, давайте думать… Не имеем права уйти отсюда, пока не взорвем склад.

— Как же до него дотянешься? — вздохнул Стогов.

Топтавшийся до этого в стороне сержант Москалев вдруг сказал:

— Недалеко отсюда минометы мы закопали… Может, вернуться за ними?

— Где?! — кинулся к нему Петр. — Какие минометы?

— Восьмидесятидвухмиллиметровые. Четыре ствола. И пять ящиков с минами. Минометы тащили на себе из-под самого Слонима.

— И мины из-под Слонима? — с недоверием спросил Стогов.

— Нет, на мины мы в лесу набрели. Штук сто выстрелили по немецкой колонне, а пять ящиков захватили с собой. Потом троих наших бойцов немецкие автоматчики накрыли и на наш след напали. Не было мочи нести дальше. Закопали… А буссоли с нами.

Маринин молчал, пораженный тем, что красноармейцы больше двухсот километров тащили на плечах минометы. А что это такое, он знает: в училище во время учений сам несколько раз вьючил на себя опорную плиту и, обливаясь потом, горбатился в солдатском строю до изнеможения. И сейчас понимал: иметь в отряде минометную батарею, — значит, не только удастся поднять в воздух склад боеприпасов врага, но, если посчастливится раздобыть мины, многое можно сделать.

— Найдете то место, где закопали? — спросил Петр у сержанта Москалева.

— Найду. Три часа ходу отсюда.

— А если там немцы?

— Что им в лесу делать? Немцы на дорогах и в деревнях.

Маринин задумчиво посмотрел в усталое лицо Москалева и после паузы коротко приказал:

— Собирайтесь. Поднимайте своих людей, берите две лошади и отправляйтесь за минометами.

— Сбегут же, товарищ младший политрук, — убежденно зашептал сержант Стогов Маринину, когда Москалев ушел к своим бойцам. — Верное слово, сбегут!.. Накормили их, сухарями наделили. Не видите разве, что этот сержант чертом смотрит?.. Да еще лошадей отдаете!

— Не сбегут.

— Ну меня с ними пошлите!

— Не надо. Зачем обижать недоверием?

Петр Маринин наблюдал за кирпичным заводом, который хорошо был виден ему с вершины высокой сосны. На сосну забрался с трудом — еще беспокоила рана. Здесь, в вышине, особенно заметен терпкий, дурманящий запах разомлевшей от жары хвои. На земле этот запах так не чувствовался, как среди ветвей. Коричневый ствол сосны облит смолой; она пачкала обмундирование, липла к рукам. Но Петр не обращал на это внимания: не отрывался от бинокля. Отчетливо видел карьер, заполненный штабелями ящиков; во втором карьере — множество бочек. Там же стояло несколько тучных бензовозов.

А сержант Москалев все не возвращался. Неужели оправдались опасения Стогова?.. Не хотелось верить. Петр в который раз определял по сетке бинокля расстояние к карьерам. Этому хорошо помогали телеграфные столбы у дороги. Знал, что высота столба — шесть метров. Шесть делил на угловую величину, которую показывала сетка бинокля, и умножал на тысячу. От опушки леса к дороге — шестьсот сорок метров. От дороги к заводу — метров пятьсот. Надо три-четыре мины для пристрелки, и склады будут накрыты.

Но минометов пока нет. Москалев и его солдаты, по расчетам Маринина, должны были возвратиться часа три назад. Чем же вызвана задержка? Возможно, ночью сбились с направления, не смогли отыскать место, где закопано оружие. А может, что другое?

В глубине леса томился от безделья отряд. Стогов нервно прохаживался среди лежавших под кустами бойцов. Либкин с тремя добровольными помощниками собирал на поляне заячий щавель: грозился на следующем привале покормить отряд зеленым борщом.

Солнце поднималось все выше. В лес заползала духота. И росла тревога: что стряслось с группой Москалева? Не опасно ли оставаться на месте?

Вдруг издали, с той стороны, откуда должны были прийти минометчики, донеслись звуки стрельбы: нетрудно было различить стрекот немецких автоматов, размеренную дробь нашего ручного пулемета, редкие щелчки ружейных выстрелов.

Это самое худшее, что мог предположить Петр. Ощутив холодок в груди и слабость в руках, он перевел бинокль влево, где опушка леса загибалась к самой дороге. Но ничего там не увидел.

Положил бинокль в чехол и, обдираясь о сучья, начал поспешно спускаться вниз, напряженно думая над тем, что он сейчас должен предпринять.

А стрельба не утихала. Но что это? Ухо Петра уловило хлопки минометных выстрелов. Взглянул на завод и глазам своим не поверил: увидел взметнувшиеся взрывы мин рядом с карьерами. Не обман ли зрения? Быстро достал бинокль… Совсем близко увидел султаны взрывов. Откуда летят мины? Чьи они? И вдруг перед самыми стеклами бинокля в небо вздыбилась огненно-черная стена…

Еще не осмыслил, что произошло, но инстинктивно крепко обхватил руками ствол дерева. И тут ужасающей силы грохот встряхнул лес, больно ударил по барабанным перепонкам. Взрывная волна упруго качнула ели; Петр даже скрежетнул зубами, так стиснул ствол, чтобы не слететь на землю.

Еще взрыв!.. Страшно было смотреть в сторону кирпичного завода. Над ним клубилась, будто перекипала, черная с огненными жилами туча, из которой во все стороны летели какие-то темные комья. Петр понял: это падали поднятые в воздух гильзы и неразорвавшиеся снаряды. Многие из них шлепались близ опушки, а некоторые, просвистев над головой, залетали даже в лес.

Через минуту Петр был на земле. Тут же к нему подбежал Стогов.

— Связной из группы сержанта Москалева! — с испугом доложил он, толкнув к Маринину запыхавшегося красноармейца.

Еле переводя дыхание, связной докладывал:

— Утром, после того как откопали и почистили минометы, столкнулись с немцами. Начали отступать. Чтоб не привести их сюда, сержант приказал всем занять оборону, а сам с наводчиками развернул минометы на опушке и ударил по кирпичному заводу. Вам надо уходить…

Маринину все было ясно.

— Сержант Стогов, остаетесь за меня, — начал он скороговоркой отдавать распоряжения. — Берите раненых, лошадей с грузами и идите строго на юг три километра. Там замаскируйтесь и ждите нас. Выставьте цепочку часовых постов фронтом на север, чтобы не разминуться. Остальным — в ружье!.. Пойдем выручать минометчиков.

Прямо здесь же отряд развернулся в линию и побежал вдоль опушки туда, где еще слышалась перестрелка.

Но вскоре перестрелка утихла, и это заставляло тревожиться еще больше. Не слышно было и минометов. По лесу стлался дым, пахло гарью: ветерок дул со стороны кирпичного завода.

Рядом с Марининым, тяжело дыша, бежал солдат-связной.

— Скоро канава, там надо осторожно! — предупредил он.

Но до канавы не добежали. Встретили сержанта Москалева и с ним четырех бойцов. Правый рукав сержанта был в крови, а сам он еле держался на ногах.

— Где остальные? — спросил Петр.

— Потом, — прохрипел Москалев. — Надо уходить.

Раненого Москалева и его солдат, которые тоже еле переводили дыхание, подхватили под мышки и всем отрядом повернули в глубь леса.

Нужно было спешить. Теперь, после взрыва склада, немцы всерьез займутся прочесыванием леса. Наверняка пойдут с собаками.

— Четырех наших убили, — на бегу докладывал сержант Москалев. Минометы пришлось бросить… Лошадей немцы постреляли.