Человек в стене

ГЛАВА 2 РАЗЛОЖЕНИЕ

Он сидел спиной к стене и смотрел на Лили. Ее ноги на полу были согнуты под неестественным углом. Он пытался положить ее в более удобную позу, но не смог их разогнуть. Они окоченели и, хоть он и старался изо всех сил, так и оставались все в той же странной позиции.

Он встал, стараясь не смотреть на тело. Царапины, которые она оставила на его руках, горели. Он передумал и склонился, чтобы разглядеть ее лицо. Даже посиневшее и избитое, оно все равно было прекрасным. Он обратил внимание, что ее уши поменяли цвет и их мочки теперь синевато-красные. Перевернув Лили, он заметил, что ее шея тоже стала фиолетовой.

Она выглядела как манекен. Ему трудно было осознать, что это то же самое тело, живая и здоровая обладательница которого еще так недавно выбежала из своей спальни.

Он думал, что, возможно, теперь, когда рядом с ним Лили, перестанет чувствовать себя таким одиноким. В конце концов, она была прямо под боком. Но это оказалось не тем, чего ему хотелось. Он хотел, чтобы рядом был кто-то, с кем можно поговорить, кто мог бы взять его за руку. А она лишь лежала меж стен, холодная и безжизненная.

Он уловил слабый запашок, исходящий от ее тела. Вроде как от апельсинов, острый, но все равно сладкий.

Он заглянул в квартиру. Йенс сидел в гостиной возле кофейного столика. Перед ним стояли телефон и большая порция виски. Еще на столике были сумочка, паспорт и связка ключей. Йенс выглядел усталым. Влажные глаза блестели, плечи поникли, а волосы растрепались. Он взял телефон и набрал номер:

— Привет, это снова я.

Подавшись вперед, Йенс уперся локтями в колени и одной рукой ерошил волосы. От этого они стали выглядеть еще неопрятнее.

— Нет, я пока ничего от нее не слышал и начинаю дико волноваться.

Он поднялся, подошел к бару и достал полупустую бутылку виски, чтобы налить себе еще.

— Но вся ее одежда на месте. Паспорт тут, и ее телефон, и ключи, и кошелек лежали в сумке в прихожей. Дверь тоже была заперта — мне пришлось открыть ее ключом, когда я вернулся домой.

Йенс поставил бутылку на стол, вытащил из нее пробку и плеснул виски в стакан. Сделав солидный глоток, он поморщился и откашлялся.

— Нет, не может быть.

Он покачал головой:

— Это вообще на нее не похоже.

Йенс моргнул. В уголке его глаза набухла слеза и покатилась вниз по щеке.

— Нет, на самом деле совсем наоборот. Мне кажется, у нас все шло отлично.

Он вернулся к креслу и снова уселся в него.

— Да, конечно, у нее бывала иногда тоска по родине, но мы уже забронировали билеты, чтобы слетать туда зимой. Я знаю, она несколько дней назад разговаривала с матерью, и там все вроде как было хорошо.

Лицо Йенса исказилось, и он сильно надавил на переносицу большим и указательным пальцами.

— Нет, я просто не понимаю… Не понимаю, и все!

Он сделал еще один глоток.

— Ох, я вообще ничего не понимаю… Да, так и сделай, ты очень добр. Большое спасибо… Да, я весь вечер дома. Звони когда захочешь, если тебе понадобится что-то узнать. Ничего, если будет уже поздно… Да, еще раз спасибо… Ну, будем на связи. До свидания.

Йенс глубоко вздохнул и несколько раз с нажимом провел руками по лицу. Потом снова взял телефон.

— Здравствуйте, меня зовут Йенс Юлландер. Я хотел бы заявить об исчезновении моей жены Лили.

Ванья вытерла посудный шкаф и повесила кухонное полотенце на кран сушиться.

— Я знаю, вы все любите тако, но обычно немного все же остается. Кажется, мы подъели все, что было в холодильнике, — сказала она.

Альва смотрела в пол. Она знала, что съела за ужином больше, чем обычно. Всю вторую половину дня, перед тем как мама вернулась домой, она сидела у себя в комнате и думала. Она пыталась связаться с папой, но пока так и не дозвонилась до него Его телефон был отключен, и Альва думала, как же это похоже на папу! Мама всегда напоминала ему, что надо зарядить трубку.

— Санна и Эбба хотят «Фанты». А ты, Альва? — спросила Ванья, ставя на поднос стаканы и плошки. — Достанешь бутылку из холодильника?

Эбба включила телевизор на программе «Поп-идол» и смотрела, широко раскрыв глаза, как конкурсанты встречаются с жюри.

— Я сегодня звонила папе, — проговорила Альва.

— О, правда?! — воскликнула Ванья, капнув вином на блузку и отряхиваясь. — Что он говорит?

Эбба и Санна отвлеклись от телевизора.

— Он не ответил на звонок.

Ванья глотнула вина. Казалось, она почувствовала облегчение.

— Он иногда так делает, — сказала она, глядя на Альву. — Ты же знаешь, какой он!

На экране все конкурсанты танцевали вместе на сцене. Перед камерой мелькали сверкающие костюмы всевозможных цветов и оттенков.

— Мне надо поговорить с папой, — заявила Альва.

Она слышала, как решительно звучит ее голос. Мама смотрела телевизор и даже бровью не повела, но Эбба толкнула Альву в бок и зашептала ей на ухо:

— Хватит стонать из-за папы! Ты что, собираешься ныть только потому, что он тебе не звонит?

На коленях Альвы лежала подушка-думочка.

— Уже скоро, — сказала Ванья и махнула рукой. — На той неделе я ему позвоню. Обещаю. Гляньте-ка на эту розовую блузочку, мне бы тоже такую хотелось! Правда же, мне пойдет, Альва?

Ванья вручила Альве стоявшую на подносе вазочку с конфетами, но та передала ее дальше, ничего не взяв. Она думала о том, как много съела за ужином. Она стала больше есть с тех пор, как они перебрались в Стокгольм, не только тако, а вообще.

Когда «Поп-идол» закончился и началась реклама, Ванья переключила телевизор. Подлив еще вина в свой стакан, она щелкала по каналам.

— Мы пойдем в нашу комнату, — сказала Эбба, и Санна соскочила с дивана.

— Разве вы не собираетесь спросить у Альвы, не хочет ли она с вами? — поинтересовалась Ванья.

Эбба и Санна переглянулись. Альва поколебалась, но последовала за сестрами.

В комнате Эббы и Санны царил беспорядок, который, кажется, только усилился за последнее время. Обе постели оставались незаправленными. На полу в куче спортивной одежды и влажных полотенец валялись две клюшки. Со стула свисали джинсы, кофточки и футболки. В кресле громоздились журналы, Саннина пижама и прозрачная косметичка со старой маминой косметикой и лаками для ногтей. В поисках места, чтобы сесть, Альве пришлось сдвинуть валявшуюся на полу рубашку.

— Сыграем во что-нибудь? — спросила Санна у Эббы. — Может, в «Рыбалку»? Втроем будет интереснее.

— Не-а, — сказала Эбба и подошла к письменному столу. Она принялась искать что-то в его ящике, и на лице Санны появилось напряженное выражение.

— Я не буду ни над кем прикалываться по телефону, — сказала Санна. Она села напротив Альвы. — В прошлый раз неловко вышло, Микке всю неделю нам припоминал эти прикольчики. Не хочу больше.

Эбба повернулась к сестрам и хихикнула. В руках она держала две свечи и зажигалку.

— Мы не будем ни над кем прикалываться, — проговорила она. — Будем рассказывать страшные истории.

Санна, широко раскрыв глаза, уставилась на Эббу, а та улыбалась Альве.

— Посмотрим, так ли малышка Альва уверена в себе, как ей кажется.

Эбба освободила середину комнаты от кучи одежды, отпихнув ее в сторону, и поставила на пол свечи. Когда она зажгла их, к потолку потянулись завитки дыма.

Эбба выключила верхний свет. В комнате сразу стало жутковато, и Эббина тень протянулась чуть ли не до потолка. Когда девочки усаживались вокруг горящих свечей, их силуэты скользили по стенам.

— Я первая, — откашлявшись, сказала Эбба.

В свете свечей ее лицо выглядело старше. Ее глаза скрывал полумрак, а гигантская тень за спиной повторяла каждое движение девочки.

— Это было по правде, — начала она. — Мне Сандра из хоккейной секции рассказывала. Это случилось с мамой ее бабушки в начале двадцатого века. Ее прабабушка жила тогда на ферме, за много-много километров от других домов. И вот однажды ее семье нужно было вспахать новое поле, и все пошли очищать землю от камней. Это когда камни убирают, чтобы легче было пахать, и все такое, — объяснила Эбба. — Они складывали камни в тачку, отвозили к краю поля и строили из них стенку. А в середине поля лежал очень большой камень, слишком большой, чтобы его унести. Он был размером с медведя и весил несколько тонн. Чтобы вытащить его из земли, пригласили соседей с другой фермы, и это пришлось делать всемером. Камень положили в телегу, и лошадь оттащила ее к канаве у края поля.

Эбба прервалась и изобразила на лице многозначительную улыбку. Пламя свечей колебалось. История захватила Санну, но Альва не чувствовала особенного волнения. Эбба стала рассказывать дальше.

— Наутро, когда они пришли пахать поле, большой камень оказался на своем старом месте, точно там же, где был вначале, прямо посреди поля. Один мальчик сбегал посмотреть на канаву, возле которой они свалили камень, но там было пусто. Тогда они снова отвезли этот камень к канаве.

Эбба сделала большой глоток «Фанты».

— На следующее утро снова случилось все то же самое. Камень вернулся туда, где был. На этот раз его погрузили на телегу и отвезли к озеру, за несколько километров. Положили камень на плот, приплыли на середину озера и бросили в воду в самом глубоком месте. Приехал священник, освятил поле, и все вернулись на ферму в надежде, что с камнем покончено. А когда они проснулись на следующее утро, все их простыни оказались разорваны на кусочки. Как будто пришел большой зверь и растерзал их, и они стали просто полосками ткани, и все. И на этих полосках были пятнышки крови, как будто у зверя зубы кровили или когти. Все побежали на поле и увидели, что камень снова на своем месте.

Санна хватанула ртом воздух. Когда она выдыхала, пламя свечи заколебалось.

— Что было дальше? — спросила она, взволнованно глядя на Эббу.

— Они вернулись на ферму. Потом они узнали, что именно на этом камне появлялся сатана, когда люди призывали его, чтобы продать ему свои души.

Санна вскрикнула и вскочила, чтобы зажечь свет.

— Перестань! — воскликнула она, зажимая уши руками.

Эбба засмеялась:

— Ерунда все это.

Альва спокойно сидела на своем месте.

— Испугалась? — спросила Эбба.

— Нет. Не очень, — ответила Альва, подходя к выключателю и гася свет. Одна свечка почти догорела и пахла еще сильнее, чем раньше.

— Ладно, твоя очередь, — сказала Эбба, кивнув на Альву. — Санна, иди сюда, Альвина очередь рассказывать страшную историю.

Они снова сели на пол.

— Вы слышали историю про сумасшедший дом?

И Санна, и Эбба покачали головами, и Альва начала свой рассказ:

— Это тоже было по правде. Я читала про это в газете, в библиотеке. Это случилось в Сетере, в деревне, в тридцатых годах. Там тогда была такая больница, только для сумасшедших.

Альва поудобнее устроилась на полу. Ее правая нога затекла, и она принялась массировать икру, чтобы разогнать кровь.

— Одна девочка, примерно такая, как Санна, сидела в пятницу вечером дома. Ее мама и папа уши в гости, и девочка должна была на всю ночь остаться одна с их уайт-терьером. Девочка боялась темноты, поэтому слушала радио, чтобы время быстрее проходило и чтобы ей было не так одиноко. Там передавали новости и сказали, что из сумасшедшего дома сбежал один пациент. Его там держали, потому что он убил трех девушек. Еще сказали, что он очень опасный и жестокий и что все должны запереть двери перед тем, как лечь спать. Девочка совсем перепугалась и заперла все двери и окна на первом этаже. Правда, у нее была собака, которая везде за ней бегала и путалась под ногами. Потом девочка поднялась на второй этаж и легла в кровать. Через несколько часов она уснула, но спала плохо. Собака обычно ночевала у нее под кроватью, и каждый раз, когда девочка свешивала руку, облизывала ей ладонь. Девочка чувствовала себя в безопасности и опять засыпала. Когда она снова проснулась, незадолго до рассвета, то снова сунула руку под кровать, и собака, как обычно, ее лизнула. Девочке надо было в туалет, поэтому она вылезла из постели и пошла туда.

Первая свечка догорела, и к потолку поднялась тонкая струйка дыма. Второй тоже оставалось недолго, она шипела и пузырилась вокруг фитиля. Альва видела, что Санна сидит с приоткрытым ртом. Эбба тоже, казалось, уже на грани.

— Девочка зашла в ванную и включила свет. И увидела, что там такой ужас! В ванне лежал терьер, он был мертв, весь в крови, и по ванне тоже текла кровь.

Альва понизила голос и посмотрела на сестер.

— Подожди, я чего-то не поняла, — сказала Санна.

Альва услышала, каким глубоким стал ее голос, когда она проговорила:

— Это был парень, который сбежал из сумасшедшего дома. Это он лежал у девочки под кроватью и лизал ей руку.

Свечка догорела, и комната погрузилась во тьму.

— Бр-р, ужас! — взвизгнула Санна.

— Я теперь спать не смогу! — заявила Эбба и снова включила свет. Лампу у кровати она тоже зажгла.

В дверь постучали. Ванья приоткрыла дверь и сунула голову в щель:

— Девочки, что вы делаете? Вы сейчас так шумели! Если вы будете так орать, то помешаете соседям.

— Так, ничего особенного, — сказала Эбба.

Санна лежала на кровати с подушкой на голове. Ванья задумчиво посмотрела на них, прежде чем переключиться на разбросанную повсюду одежду.

— Пора спать, Альва. Уже поздно, — сказала она. — И не забудь почистить зубы.

Стоя у посудного шкафа, Йенс наливал себе из кофейника крепкий кофе. Сделав большой глоток, он скривился, потому что обжег язык. День начинал уже клониться к вечеру, и солнце стояло невысоко над горизонтом. Резкий золотистый свет заливал кухню. Голова от этого болела даже сильнее.

С тех пор как Лили пропала, прошло две недели, и все это время Йенс урывал всего по нескольку часов сна подряд. Он вырубался на диване в гостиной и дремал там, когда больше не мог бодрствовать. Никто из тех, с кем он общался, не видел Лили после ее исчезновения. Он не мог понять, что произошло. Никогда раньше она не делала ничего подобного и всегда говорила ему, куда идет.

Он привык думать, что все о ней знает, но теперь его уверенность в этом таяла. Все ее приятельницы были женами или подругами его коллег и старых друзей, и он никогда не видел ее беседующей с кем-то, кого бы он не знал. Но вдруг она вела в тайне от него другую жизнь? От одной только этой мысли Йенс чувствовал себя опустошенным.

В полиции ему сказали, что, по всей вероятности, существует какое-то логическое объяснение исчезновению Лили. Еще там сказали, что она может не хотеть, чтобы ее нашли, и установить, что произошло на самом деле, будет трудно.

Полиция подразумевала, что жена оставила его по собственной воле. Чушь какая-то. Лили любит его, и он любит Лили.

Накануне ему звонила какая-то женщина из газеты. Он рассказал ей не слишком много. В тот день он не покупал газет, потому что не хотел знать, что о нем написали. Что там вообще писать? Женщина пропала, никаких признаков преступления нет. Полиция предполагает, что она бросила мужа и вернулась в Таиланд.

Йенс взял свой кофе и пошел в гостиную. Он хотел просто посидеть с кружкой перед телевизором. Только так он мог отвлечься от своих мыслей или полностью отключить их. Телевизор производил шум, помогавший заглушить невыносимый рев, который стоял у него в голове. Он чувствовал, что уже на грани сумасшествия.

Проходя через прихожую, Йенс вдруг увидел на ковре нечто, чего не замечал раньше, — темное пятнышко на сером ворсе. Оно было небольшим, размером с монетку, и почти неразличимым на поверхности ковра.

Он ткнул в пятно кончиком пальца. Ковер был сухим, и грязь, чем бы она ни была, пальцем не оттиралась. Он продолжил свой путь в гостиную.

Там Йенс сел в кресло и включил телевизор. Неожиданно в горле закипели рыдания, и он обнаружил, что вытирает со щек слезы. Наверное, пройдет всего несколько часов, и Лили вернется, и все станет как обычно. Годы спустя они будут хохотать над этим забавным и дурацким недоразумением.

«Помнишь, как я думала, что ты знаешь, что мы с Лотти собираемся в путешествие?» — скажет Лили, а Йенс ответит: «А я даже и не знал эту самую Лотти!» Все наладится, встанет на свои места. Тем не менее его с новой силой поразила мысль, как непредсказуем порой может быть человек, с которым вроде бы живешь одной жизнью.

По телевизору показывали американский ситком, и Йенс смотрел его вполглаза. Подавшись вперед, чтобы сделать глоток кофе, он вдруг понял, что чувствует сильный запах. И этот запах исходил от него. Он выдохнул через рот.

Йенс не мог вспомнить, когда в последний раз принимал душ. Может, он не мылся с тех самых пор, как пропала Лили? Когда он переодевался, припомнить тоже не удалось. Он встал и направился в ванную.

Мылся он долго, тщательно. Он не был уже таким быстрым и сообразительным, как раньше. Все вокруг плыло, тянулось мучительно, словно его жизнь была поставленным на замедленное воспроизведение фильмом, сценарий для которого написал кто-то посторонний.

Он отскреб все тело, вымыл свои тонкие волосы. Ему пришло в голову использовать гель для душа и шампунь Лили, и, когда он вышел, растираясь полотенцем, вся ванная благоухала чем-то фруктовым и ароматным.

Кофе остыл, и, перед тем как снова сесть на диван, он сделал себе коктейль. Он надел футболку и поношенные джинсы, которые сидели свободнее, чем две недели назад. По телевизору началась рекламная пауза, и он воспользовался этим, чтобы снова наполнить свой стакан.

Когда он вставал, в ноздри ему снова ударил неприятный запах. Такой кисло-сладкий, как от испорченной еды и подгнивших фруктов, апельсинов, что ли… Он поднял руку и принюхался к собственной подмышке.

От его тела, насколько он смог определить, пахло лишь шампунем и гелем. Одежда пахла стиральным порошком. Он достал ее из шкафа, и она лежала в той стопке, куда Лили всегда складывала вещи после стирки.

Йенс снова встал и, принюхиваясь, прошелся по комнате. Может, в зазор между стенами забралась мышь и сдохла там? Такое случилось однажды в доме, где он жил раньше. Когда он съезжал с квартиры, то обнаружил за трубой под кухонной раковиной маленький трупик.

Этот запах был таким же, как от той дохлой мыши. Он посмотрел за диваном, за комодом и под ковром. Он также проверил за батареями. Запах особенно усиливался за книжным стеллажом, встроенным в самую короткую из стен, но там не было ничего, кроме книг и фарфоровых статуэток.

Теперь, заметив запах, Йенс уже не мог его игнорировать. Он подошел к окну и открыл его. Воздух в комнате стал холодным, и он взял вязаный свитер, который Лили в прошлом году подарила ему на Рождество.

На улицу за окном опустилась темнота, и свет фонарей залил тротуар.

Ванья лежала в постели и листала журнал. На тонкие глянцевые листы отбрасывал блики слабый свет прикроватной лампы. Целый разворот был посвящен новой пассии Тома Круза, и Ванья разглядывала подборку фотографий всех его бывших жен и любовниц.

На самом деле она никогда не интересовалась сплетнями и каждый раз, беря подобные журналы на прилавке супермаркета, испытывала легкий стыд и надеялась, что никто этого не заметит. Но уж добравшись до них, прочитывала все от корки до корки, каждую статейку, каждую подпись под фотографиями. Отчего-то было невыразимо приятно читать перед сном нечто настолько поверхностное. Чтение книги потребовало бы слишком большой сосредоточенности. Ванья понятия не имела, откуда у Альвы берутся силы, чтобы все время читать и читать.

Она устала, но недостаточно, чтобы задремать. Ей часто приходилось по нескольку часов лежать в постели, чтобы расслабиться и уснуть. Какое-то время она принимала снотворное, но побоялась, что у нее может выработаться зависимость. К тому же эти таблетки делали ее вялой и туповатой, а она терпеть не могла чувствовать, что не полностью контролирует свое тело.

Все, что связано со сном, всегда заставляло ее нервничать. Сон — такое уязвимое состояние! Ты становишься совершенно беспомощным, когда глубоко засыпаешь, и понятия не имеешь, что происходит вокруг. Теперь, когда жизнь стала такой хаотичной, эта тревога снова подкралась к Ванье. Она подумывала, не позаимствовать ли у Туве коробочку таблеток. Просто на всякий случай.

Ванья отложила журнал и протянула руку, чтобы потянуть шнур выключателя лампы. Свет погас, и комната погрузилась в темноту.

Подушка сбилась и была какой-то комковатой. Ванья, вздохнув, попыталась ее взбить. В темноте казалось, что пуховое одеяло шуршит ужасно громко. Она испустила еще один долгий вздох, выпуская из груди побольше воздуха, и попыталась расслабиться.

Как только в комнате стало темно, мысли в голове у Ваньи затеяли хоровод. Как купить для девочек новую зимнюю одежду с ее крохотной зарплатой учителя на замену? Что сказать о Томасе Альве, единственной по-настоящему папиной дочке из всей ее троицы? Как, во имя всего святого, найти друзей тут, в Стокгольме, когда все силы уходят на девочек?

Ванья закрыла глаза и постаралась подумать о чем-то другом. Может, им надо постараться выбраться куда-нибудь в выходные? Это не обязательно потребует серьезных трат. Можно, например, попросить у Туве автомобиль и выехать в лес куда-нибудь недалеко от Стокгольма.

Внезапно она услышала какой-то непонятный звук. Глаза ее мгновенно открылись. В комнате по-прежнему было темно. Прямо под окнами в свете уличных фонарей болталась какая-то молодежь.

Звук послышался снова. Такой скребущий, как будто чьи-то длинные ногти царапают тюфяк. Вверх по позвоночнику взметнулась волна страха. Все тело напряглось.

Ванья потянулась к шнуру выключателя прикроватной лампы. Она была уверена, что наткнется на поджидающую в темноте руку, огромную холодную руку, которая схватит ее за запястье.

Закусив губу, чтобы подавить крик и не перебудить девочек, она наконец нащупала шнур, комнату залил яркий свет, и Ванья обнаружила, что моргает, глядя на пустую комнату. Она села в кровати.

Все в порядке. Нельзя давать такую волю воображению!

Опустив ноги на холодный пол, она заглянула под кровать. Там не оказалось ничего, кроме двух пластмассовых ящиков, в которых она хранила летнюю одежду.

На стуле лежали вязаные носки, и она надела их, прежде чем выйти в прихожую. Сюда просачивался свет из ванной, и Ванья решила не зажигать тут лампу, чтобы не перебудить дочерей. Она прокралась в кухню.

Стакан воды из-под крана, который она выпила, окончательно разбудил ее. Тем не менее чувство, что рядом есть кто-то еще, никуда не делось. Стараясь не обращать на него внимания, Ванья все же окинула кухню взглядом. Волоски на задней части ее шеи стояли дыбом.

Ее мать Альва всегда говорила, что духи не имеют злых намерений. Они лишь реагируют, если вы их провоцируете или вторгаетесь в их пространство. Альва-старшая рассказывала о неурожаях, умерших в младенчестве соседских детях и уличных автомобильных авариях, которые происходили, если ее семья делала на ферме нечто, не нравившееся духам. Когда ее дед снес веранду, где пятничными вечерами сиживала, попивая сидр, его тетка, три самые крепкие коровы умерли в хлеву, и иных объяснений, помимо ярости духов, найти этому было невозможно.

«Пока вы уверены, что не досаждаете им, все будет хорошо, — сказала бы мать, — но если вы их рассердили, они могут стать очень опасными».

Ванья снова оглядела пустую кухню. Она не находила теории покойной матери хоть сколько-нибудь обнадеживающими и всегда старалась избегать темноты, хотя Альва и говорила, что духи витают вокруг них и днем и ночью. Когда Ванья стала старше, то поняла, что никто, кроме матери, в духов не верит, но, даже зная, что ее страхи иррациональны, так никогда и не смогла от них избавиться.

Лили лежала на спине, руки вдоль тела. Ее глаза были по-прежнему открыты и бессмысленно смотрели в потолок. Ему пришлось укрыть ее одеялом, чтобы она не мерзла в своей ночной рубашке. Становилось холодно, особенно по ночам.

Он прижал руку к носу, чтобы не чувствовать запаха. Вонь с каждым днем становилась сильнее, и сейчас он изо всех сил пытался как-то с этим разобраться. Каждый раз, когда он смотрел на Лили, внутри у него что-то переворачивалось.

Несколько дней назад он задрал ночную рубашку, чтобы посмотреть на ее тело. На животе у нее появились темные пятна. Казалось, будто кто-то обтянул это мраморное тело паутиной. Оно снова стало мягким, и он пытался устроить Лили поудобнее, но отметины на ее шее, спине и ушах так никуда и не делись. А еще у нее изо рта и одной ноздри сочилась понемногу темно-красная жидкость.

Он включил лампу на потолке и снял налобный фонарь, прежде чем опуститься на корточки и взглянуть на ее лицо. Кровь на подбородке и шее свернулась. Там, где коричневые кровеносные сосуды полопались, кожа стала светлее. Лицо испещряли синие крапинки.

Он никогда не был так близко ни к одному человеку. Он не знал, что с ней делать. Для пробы он коснулся ее руки. Она никак не отреагировала. Как будто куклу потрогал.

Может, она вообще ненастоящая? Может, ничего этого не случилось, может, завтра он проснется и обнаружит, что ему просто приснился кошмар.

Прошло несколько часов. Обняв руками колени, он раскачивался взад-вперед. Потом встал и заглянул в кухню.

Йенс сидел там за столом, на котором стояло пиво и лежал бутерброд с мясным паштетом. Лицо его было в тени. Он взял телефон и попытался позвонить, набрав какой-то номер, но никто не ответил.

Человек в стене почувствовал слабость и вынужден был схватиться за стену, чтобы не упасть. Раздался глухой стук.

— Лили? — воскликнул Йенс и вскочил из-за стола. Спустя минуту он вернулся в кухню, схватил телефон и снова попытался позвонить кому-то.

Открыв глаза, Йенс почти сразу почувствовал сильную тошноту. Ее волна поднялась от желудка, но он постарался подавить это ощущение. Гостиную заливал солнечный свет, и с улицы слышались звуки дорожного движения. Он моргнул и сел. И инстинктивно прикрыл ладонью нос и рот.

Пока он вставал и брел к ванной, ему пришло в голову, что, наверное, нужно позвонить в клининговую службу. Запах в доме, где он жил раньше, стоял неделями, но этот был даже сильнее.

Он едва успел додумать эту мысль, когда увидел, что Лили лежит на полу в прихожей. Первым, что он заметил, была ее ночная рубашка, его подарок на первую годовщину их свадьбы. Йенс упал перед женой на колени.

У него ушло несколько мгновений на то, чтобы понять. Вначале он слегка потряс ее, восклицая:

— Лили? Лили!

Он улыбался, как ребенок. Лили дома. Все случилось именно так, как он думал, произошло какое-то недоразумение, и теперь все снова будет хорошо. Но когда он коснулся ее руки, то понял, что она холодна как лед. Кожа Лили на ощупь была жесткой и какой-то резиновой. Потом он увидел ее лицо, посиневшее, с грязно-красными потеками вокруг носа.

Незачем было проверять ей пульс. Он все понял, едва только взглянув на это лицо. Он снова прижал руку ко рту, отвернулся, и его вырвало прямо на пол.

Когда приехала полиция, Йенс сидел на лестничной клетке, прислонившись спиной к двери квартиры. Он отчаянно дрожал, а его лицо было белым, как простыня.

— Здравствуйте, вы вызывали полицию? — спросила женщина-полицейский. Длинная каштановая коса свисала вдоль ее спины.

Йенс так и сидел на полу. По его щекам бежали слезы.

— Нам понадобится одеяло, — сказала женщина-полицейский. Молодой парень в куртке со светоотражающими полосками накинул Йенсу на плечи плед и помог ему подняться.

Женщина и ее коллега зашли в квартиру, а Йенс опустился на верхнюю ступеньку лестницы. Из-за двери потянуло резким запахом.

На лифте приехало еще несколько полицейских, и парамедик помог Йенсу посторониться, чтобы они прошли мимо него. Открылась соседская дверь, Йенс поднял глаза и увидел Дагни, высунувшую голову на лестничную клетку.

— Что случилось? — спросила она, приближаясь к Йенсу. Тот попытался ответить, но не смог выдавить из себя ни звука.

Женщина-полицейский с косой и ее коллега снова вышли на лестницу. Женщина с нейтральным выражением лица посмотрела на Йенса и прочистила горло.

— Мы должны задать вам несколько вопросов, — сказала она.

Йенс медленно поднялся на ноги.

— Пойдемте ко мне, — предложила Дагни, — совершенно незачем тут стоять.

Все четверо зашли в квартиру Дагни, где пахло пылью и цветами. В прихожей их встретил маленький кокер-спаниель, который попытался лизнуть Йенсу руку.

— Проходите, располагайтесь в гостиной, — сказала Дагни. — Я принесу всем кофе.

Йенс уселся на маленькой софе с деревянной спинкой и резными ножками. Она была обита темной материей с мрачноватым рисунком, таким же, как на занавесках и диванных подушках. Напротив софы на восточном ковре с потрепанными краями стоял овальный столик красного дерева.

Оба полицейских уселись прямо напротив Йенса. Выражение их лиц изменилось и стало гораздо более серьезным, чем прежде. Йенс смотрел только на столик. Вошла Дагни с чашками и блюдечком печенья. Потом она вернулась в кухню.

— Мне очень жаль, — наклонившись к Йенсу, начала женщина-полицейский, — и я понимаю, как это для вас тяжело, но мы должны задать вам несколько вопросов.

— Да, конечно, — сказал Йенс. Его голос был необычно неуверенным, почти неслышным.

Вернулась Дагни с кофейником и разлила напиток по изящным фарфоровым чашечкам с синими китайскими узорами и тонкой золотой каемкой. Затем она взяла на руки собачку и вышла, закрыв за собой дверь.

— Вы говорите, что нашли Лили на полу в прихожей сегодня утром? — спросила женщина, подливая себе в кофе молока. Коса упала ей на плечо, и она отбросила ее обратно за спину.

— Да, все правильно, — сказал Йенс. От мысли о кофе ему снова стало дурно.

— А пятнадцать дней назад вы заявили о ее исчезновении?

Йенс на миг задумался.

— Да, она пропала в среду две недели назад. В четверг я позвонил в полицию.

Парень-полицейский что-то пометил у себя в блокноте. Ручка шелестела, скользя по бумаге.

— В своем заявлении вы сообщили, что дверь была заперта, когда вы вернулись домой в среду, так?

Йенс перевел взгляд на окно. Там под батареей стояла собачья лежанка и валялась резиновая кость.

— Да, дверь была заперта. Я точно это помню, потому что боялся, что забыл ключи на работе. Я несколько раз позвонил в дверь, надеялся, что Лили мне откроет, но она не отозвалась. В конце концов я нашел ключи у себя в портфеле.

— Ясно.

Прежде чем продолжить, женщина посмотрела на своего коллегу.

— А еще вы говорили, что нашли в прихожей ее сумочку?

— Да.

— В ней были ключи?

— Да, а еще ее кошелек, паспорт и лекарства.

— Лекарства?

— У нее бывают мигрени. Она никогда не выходит из дома без своих таблеток.

Йенс потер глаза, чтобы сдержать слезы, которые наворачивались всякий раз, когда он думал о Лили.

— Вам не показалось странным, что дверь была заперта, когда Лили ушла, хоть ее ключи и остались в квартире?

— Да, показалось.

Полицейский, который вел записи, сильнее нажал на ручку. Йенс подался вперед и попытался увидеть, что он там царапает, но не сумел разобрать почерк.

— А ключи от квартиры были у кого-нибудь еще? — спросил парень-полицейский.

— Нет.

— Ни у кого, кто мог бы вызвать подозрения?

Йенс мгновение подумал:

— Нет, вообще ни у кого.

Полицейский что-то записал в блокноте.

— Когда Лили исчезла, вы искали ее в квартире?

— Я везде там посмотрел. Не в первый же день, а в четверг.

— Вы проверили под кроватью, в платяном шкафу, в кладовке в прихожей?

— Я всю квартиру обыскал. Не знаю почему. Думал, может она упала и ударилась головой.

Полицейский забросил в рот печенье и принялся жевать. Раздался сухой хруст, и ему на подбородок упало несколько крошек.

— Насколько мне помнится, я не видела в квартире балкона, — сказала женщина.

— Нет, его пока нет. Весной пристроят. Хозяйка дома только что получила на это разрешение городского совета.

Женщина-полицейский наморщила лоб, и Йенс почувствовал, как его сердце все сильнее и сильнее бьется о ребра.

— И нет пожарных лестниц или окон, из которых можно перебраться на балконы других квартир?

— Нет, насколько мне известно, — ответил Йенс.

— Ну, только если ты не акробат, который работает на трапеции, — сказал парень.

Оба полицейских скептически посмотрели на Йенса. Потом женщина заговорила:

— Так вы говорите, что Лили исчезла из квартиры, где вы жили вместе, оставив ключи и спустившись вниз по фасаду дома из окна седьмого этажа? Или кто-то посадил ее на спину и слез с ней на улицу, прежде чем забить ее до смерти?

Йенс застыл.

— А потом, когда она была мертва уже две недели, этот человек снова забрался к вам и положил Лили в прихожей? И никто не видел, как он карабкается по фасаду?

Женщина склонила голову:

— Вы же должны понимать, что это кажется маловероятным?

— Да, я никак не могу все это объяснить, — ответил Йенс. Он с недоверием смотрел на обоих полицейских.

— Думаю, будет лучше всего, если вы проедете с нами в участок, — сказала женщина и встала.

Парень-полицейский шагнул вперед, взял Йенса под локоть и отвел к ожидающей внизу машине.

Альва сидела за письменным столом, перелистывая страницы книги. Она искала инструкции, как устроить спиритический сеанс, но нашла только информацию о том, что для контакта с духом нужна доска уиджа, а у нее такой доски не было.

Она взяла бабушкину фотографию, которая служила ей в качестве закладки, и перевернула ее, чтобы прочесть надпись на обороте: «Альва, церковь в Сундборне, 1957 год». Бабушке на фотографии было четырнадцать лет, и она стояла перед церковью в длинном белом платье. Ее талию обвивала широкая лента, а волосы вились. Она смотрела в камеру с серьезным лицом, без малейшего признака улыбки, и взгляд ее был решительным.

Вот как я буду выглядеть через пять лет, подумала Альва. Все тело словно иголочками закололо. Хотелось бы ей видеть будущее!

Она посмотрела на выстроившиеся вдоль стены картины. В третьей было нечто такое, что ее озадачивало. Может, потому, что изображение строилось на символах. И треугольник и круг что-то обозначали. Она читала о Троице, об Отце, Сыне и Святом Духе и знала, что бабушка была христианкой. Круг мог символизировать Землю или Солнце. Но есть ли какое-то особое значение у цветов, если не считать того, что каждый из них — часть спектра? Папа показывал ей, как свет расщепляется на разные цвета, если пропустить его сквозь призму.

Альва снова взяла книгу и стала искать в алфавитном указателе букву «З». Никакой подсказки там не было, и ничего о призмах тоже. Правда, была целая глава о кристаллах.

Раздался стук в дверь. Альва быстро сунула книгу в ящик стола и крикнула:

— Войдите!

Ванья вошла и села в кресло, слишком маленькое для ее длинных ног. Альва задумалась, будут ли у нее такие же, когда она вырастет.

Ванья нервно улыбнулась и потерла руки о бедра.

— Привет, — сказала она, — как в школе, все хорошо?

— Да, — отозвалась Альва, — нормально. Вообще нечего рассказать.

— Ясно, — проговорила Ванья. Она поскребла ногтями ткань джинсов. — Ты видела полицейские машины?

— Да, они как раз стояли у дома, когда я шла из школы. — Альва крутнулась на стуле.

— А ты знаешь, зачем они приезжали?

— Ага, Эбба и Санна рассказали мне.

Ванья посмотрела Альбе прямо в глаза.

— Ты испугалась?

— Я — нет, а вот Эбба с Санной — да.

Ванья улыбнулась, но глаза ее при этом метнулись в сторону. Она откинулась на спинку кресла.

— Ты вообще никогда ничего не боишься, правда?

Они немного посидели в молчании. Со двора до них доносились детские голоса. Ванья подошла к окну посмотреть, что там происходит.

— У нас сегодня лазанья, не хочешь помочь мне ее приготовить?

— Я бы лучше просто почитала, если ты не возражаешь, конечно.

Ванья казалась удивленной:

— Тебе задали что-то на дом?

— Да, но я уже все сделала.

— Ты ведь не читаешь эту ужасную книгу, правда?

Альва смутилась:

— Какую книгу?

— Ту, в которой написано о сверхъестественных вещах. Ты ведь знаешь, Альва, я не люблю, когда ты такое читаешь.

Девочка закатила глаза:

— Да, я знаю, про какую ты говоришь. Но я читаю другую книгу, я ее в библиотеке взяла.

— Ладно, тем более сегодня все равно очередь Санны и Эббы помогать мне на кухне. — Перед тем как уйти, она обернулась и посмотрела на Альву: — Не волнуйся, человека, который убил Лили, уже задержали. Он больше никому не причинит зла.

Две минуты назад игровая площадка была пуста, но откуда ни возьмись туда примчались одноклассники Альвы. Она отошла в сторонку и присела на пластмассовый контейнер, на боку которого большими черными буквами было напечатано: «ПЕСОК».

Арвид стоял в группе других мальчишек возле скалодрома. В центре этой группы был Чарли, он что-то сказал, и остальные ребята рассмеялись. Альва быстро отвернулась, увидев, что Чарли заметил, как она на него смотрит.

Когда она снова подняла глаза, вся компания направлялась прямо к ней. Чарли шел впереди, так загребая ногами, что на гравии за ним оставались длинные следы. За ним следовали трое мальчишек, которые повсюду послушно его сопровождали. Последним плелся Арвид. Альва почувствовала, как запылали щеки.

Чарли остановился перед песочницей и от души пнул ее ногой.

— Арвид говорит, что вы соседи, — сказал он.

Оглядев с головы до ног Альву, Чарли плюнул на землю. Ниточка слюны повисла у него на подбородке, он смахнул ее прочь, но немного слюны все равно так и свисало с его губы.

— Ты как-то странно говоришь. У вас в деревне все так говорят?

Альва не ответила. Она обеими руками вцепилась в край песочницы и посмотрела на Арвида, но тот глядел на воспитателя, который следил за порядком на игровой площадке.

— Ты видела убийцу? — спросил Чарли.

— Зачем мне на него смотреть?

Чарли отвернулся.

— Потому что ты очень странная, — сказал он. — Потому что ты только и делаешь, что сидишь и смотришь на что-нибудь. И молчишь. Ты жуткая.

Альва почувствовала, что у нее защекотало в носу, но не почесала его, хотя понимала, что может вот-вот чихнуть.

— Я тебя не боюсь, — сказала она Чарли.

Чарли сложил руки на груди и издевательски усмехнулся. Раздался звонок, и толпа школьников лениво потянулась обратно в классы.

Во время послеобеденной перемены Альва пошла в библиотеку, находившуюся позади столовой. Эта библиотека была маленькой, и книг в ней было не так уж много, но Альве удалось найти одну, посвященную мифологическим животным. Она сняла книгу с полки и села на стул в дальнем углу читального зала.

Книга оказалась не слишком захватывающей. Там говорилось о лохнесском чудовище, единорогах, сфинксах и фавнах, но Альва не нашла для себя ничего нового. Она вздохнула, снова встала и пошла к стеллажам посмотреть, нет ли там чего-нибудь поинтереснее.

Читать ее научил папа в то лето, когда ей исполнилось пять. Альва слышала тогда мамины возражения: она подслушивала родителей под дверью.

— Это неправильно, просто дай ей быть ребенком! Вместо чтения она должна играть с подружками!

— Думаешь, до сих пор она много с ними играла? — донесся ответ Томаса.

Ванья не могла утверждать, что так оно и есть, не покривив при этом душой. Альва почти всегда была с родителями. Эбба и Санна уходили в свою комнату и играли там с Барби или строили из конструктора «Лего», но Альва неизменно оставалась за кухонным столом и слушала родительские разговоры.

Мама ответила, что ее нервирует это вечное присутствие молчаливой свидетельницы. Не все их слова предназначены для детских ушей, добавила она, прежде чем открыть дверь. Альва едва успела спрятаться за шкафом.

Первое время родители следили за тем, что говорят при Альве, но со временем забыли об этом. И из их бесед девочка узнавала о многом, что происходит в мире взрослых.

Однажды Альва услышала, как папа сказал:

— Она умная. Она не такая, как другие дети. Мы должны позволить ей быть собой.

Именно тогда Ванья стала рассказывать Альве о бабушке. И эта тема все сильнее и сильнее завораживала девочку.

Она взяла с полки книгу и пролистала страницы. Библиотекарша у соседнего стеллажа расставляла книги по названиям. Обычно эту женщину можно было увидеть за конторкой, где она, скучая, наматывала волосы на карандаш.

— Вот эта довольно интересная, — сказала она, показывая на книгу, которую Альва держала в руках. — Их целая серия, я все прочла. Очень захватывает.

— Здорово, — сказала Альва, убирая книгу обратно на полку.

Библиотекарша подкатила тележку с книгами поближе к Альве.

— Я часто тебя здесь вижу. Просто решила спросить: тебе что-нибудь нужно? Может, тебе не помешает компания?

Альва подняла бровь. Она даже вообразить не могла ситуацию, при которой предпочла бы компанию библиотекарши одинокому сидению в кресле с книгой в руках.

После окончания занятий, Альва подождала, когда уйдет Арвид, и лишь тогда сама направилась к автобусной остановке. Дома она перекусила, а потом решила поискать бабушкины дневники. Она и раньше этим занималась, правда, безуспешно, но надежды не утратила.

Она начала поиски с маминой комнаты и выдвинула верхний ящик комода, наполненный нижним бельем. Альва выбрала черный кружевной бюстгальтер и некоторое время восхищенно разглядывала его, прежде чем задвинуть ящик на место. Во втором ящике лежали футболки и жилетки, а третий был полон старых журналов. Альва быстро просмотрела их и задвинула и этот ящик тоже.

В ящиках письменного стола хранилась куча счетов и скучных документов, а шкаф был забит под завязку старой одеждой, которую мама на Альвиной памяти ни разу не надевала. Покончив с книжными полками и комодами в гостиной, Альва подумала о чулане для хранения вещей на чердаке.

Она поднялась на верхний этаж в лифте. Интересно, подумалось ей, убийца тоже в нем ехал, прежде чем забить Лили до смерти? Альва разглядывала свое лицо в зеркале. Может, убийца тоже смотрел на свое отражение в этом самом зеркале? Может быть, он нажимал на кнопки лифта руками, обагренными кровью Лили?

Она вышла из лифта и двинулась по длинному проходу к кладовкам. Крыша была низкой, но Альва все-таки могла стоять во весь рост. Она открыла дверь на чердак ключом, который нашла в вазочке на столе в прихожей, и ступила во тьму. Потом включила свет и пошла по проходу между крохотными чуланчиками.

Альва была полна решимости найти дневники. Она исключила все другие варианты, а значит, дневники должны обнаружиться именно здесь. Тогда перед ней откроется целый мир, иной новый мир, где не существует Чарли, никто не настроен против папы и где ее наконец-то оставят в покое.

Она прошла мимо нескольких дверей, пока не добралась до нужной. За решеткой Альва видела знакомые вещи — велосипед, который стал ей слишком мал и который теперь следовало продать через Интернет, порванный абажур, починить который ни у кого не находилось времени, чемоданчики Эббы и Санны, с которыми они ездили в спортивный лагерь.

Альва вставила ключ в замок и едва успела повернуть его, как все погрузилось в темноту.

Все вокруг стало черным-черно, и это напомнило Альве, что окон на чердаке нет. Она вздохнула и повернулась, чтобы идти обратно к выходу.

Пробираясь через темноту, она вела рукой по стене, ощущая ладонью двери кладовок и их проволочные сетки. Девочка слышала собственное дыхание и стук обуви по бетонному полу и думала, что Эбба и Санна, наверное, вопили бы, если бы с ними такое случилось. Но сама Альва просто прошла по коридору в обратном направлении и снова включила свет.

Она подперла дверь так, чтобы на чердак проникал свет с лестницы, а потом начала осматривать коробки. В первой оказалось полно старых мягких игрушек, принадлежавших Эббе и Санне, и Альва удивилась: зачем они вообще нужны сестрам? Вторая коробка была забита фарфором, который не подходил по стилю к их кухоньке. В следующих лежали зимние вещи, книги и игрушки. Когда Альва перебрала все коробки и разложила вещи обратно по местам, она почувствовала, что вот-вот расплачется, чего не случалось с ней уже давно.

Девочка беззвучно всхлипывала. Он смотрел на нее, чтобы понять, что случилось, смотрел осторожнее, чем обычно во время своих наблюдений за людьми. Он обнаружил, что движется медленнее, чем всегда, как будто зная, что девочка может почувствовать его присутствие, что она — из тех немногих, кому дано видеть больше. Интересно, подумалось ему, почему она плачет, почему она тут одна и никто ее не утешает. Бросив на девочку последний взгляд, он повернулся, чтобы идти домой.

Он разулся в темном коридоре, полном застарелых парфюмерных запахов. Поставил ботинки на полочку для обуви, повесил куртку. Затем направился в ванную, где было влажно и сумеречно.

Промывая царапины на руке, он думал об этой девочке. В ней было нечто особенное. Даже закрывая глаза, он по-прежнему видел перед собой как наяву ее круглые щечки и светлые волосы.

Он оставил в тазике бумажные салфетки, пропитанные кровью, и пошел обратно в прихожую. Дверь в самую большую спальню была открыта, он остановился и стал смотреть на ту, что там находилась. Она обернулась, когда он во всю ширь раскрыл дверь.

— Это ты? — спросила она, садясь в кровати.

— Да, это я, — сказал он. — Спи дальше, я сейчас тоже лягу.

— Ты не должен выходить так поздно, это нехорошо для тебя.

Он пробормотал что-то в ответ и забрался в собственную постель. Дверь в комнату его матери была открыта, и свою он тоже не стал закрывать. Он слышал доносящийся через прихожую храп, но все равно не мог расслабиться.

Грохнула, захлопнувшись, дверь, и звук этот разнесся по всему подъезду. Ванья поднялась на несколько ступенек и повернула ручку люка мусоропровода.

Открылась другая дверь, и Ванья увидела женщину средних лет. Она была привлекательной, с высокими скулами и тонкими струящимися светлыми волосами, которые ниспадали на плечи и спину.

— Здравствуйте, — сказала женщина, — мы с вами толком не познакомились. Меня зовут Анита.

Ванья положила свой мешок с мусором.

— Привет, — проговорила она, протягивая руку. — Я — Ванья. Переехала сюда с дочерьми некоторое время назад.

— Да, я видела ваших девочек во дворе. Они такие забавные в этом возрасте, правда? Моей восемь лет.

Анита сняла очки для чтения и потерла нос, чтобы избавиться от следов, которые они оставили.

Ванья засмеялась:

— Точно! Я пока не наблюдаю никаких признаков бунта, но посмотрим, что произойдет, когда грянет подростковый возраст.

Дверь приоткрылась чуть сильнее, и Ванья инстинктивно вытянула шею, чтобы увидеть соседкину квартиру. Та казалась больше их квартиры и светлее.

— На самом деле, — сказала Анита, — я просто хотела спросить… может, вы слышали что-нибудь еще про…

Она осеклась и сложила руки на груди.

— Я немного напугана, — продолжила она. — У нас с Фридой больше никого нет. Страшно, когда такие ужасные вещи происходят совсем рядом, прямо в нашем доме.

Ванья положила руку ей на плечо:

— Да, действительно страшно. Я тоже тут одна с детьми. Это по-настоящему жутко. Я начинаю задаваться вопросом, куда же привезла дочерей.

Анита провела рукой по щеке и робко улыбнулась Ванье:

— Черт, меня так легко запугать!

Внизу с грохотом открылась и закрылась дверь в подъезд. Ванье показалось, что на лестнице сразу похолодало.

— Меня тоже, — сказала Ванья, — но все-таки очень хорошо, что убийцу уже поймали, от этого становится спокойнее. Нам не о чем волноваться.

Глаза Аниты расширились, и она коснулась Ваньиной руки:

— Разве вы не слышали? Это сделал не ее муж. Полиция опустила его, когда пришли результаты вскрытия. Экспертиза нашла у нее под ногтями ДНК какого-то другого человека. И в квартире обнаружены неопознанные отпечатки пальцев. Наверняка они принадлежат убийце — кажется, гостей там не было уже довольно давно.

Она говорила почти неслышно, задыхаясь. Ванья отступила на шаг.

— То есть как?

Где-то на лестнице раздался звук шагов. Анита зашептала на ухо Ванье:

— Йенс уже вернулся домой и снова тут живет. Я встретила его вчера на лестнице и не смогла заставить себя поздороваться. Просто не смогла, и все. Как он вообще может тут оставаться? — Анита покачала головой, и ее длинные серьги мотнулись возле шеи. — Ее ведь нашли на полу в прихожей. Тело уже начало разлагаться. Мне всегда нравилась Лили, она иногда заскакивала — то молока одолжить, то сахара.

Ванья сделала шаг в сторону, когда мужчина, которого она никогда раньше не видела, прошел у нее за спиной. Подождав, пока он поднимется настолько высоко, чтобы не слышать их разговора, Анита продолжила:

— И это заставляет задуматься. В прошлом году здесь погиб парень. Действительно ли это был несчастный случай? Нельзя не засомневаться, правда же? И та женщина с четвертого этажа, которая умерла весной. Да, она была старая, но никогда не знаешь точно…

Ванья ощутила приступ неуверенности. Она улыбнулась Аните и отступила назад, к своему мусорному пакету.

— Мне нужно ужин готовить, скоро девочки с тренировки придут.

Анита вернулась в свою квартиру.

— Конечно, — сказала она, — но расскажите мне, если что-то услышите. Не хочу сплетничать, но вы же понимаете, каково это. Лучше бы знать, что тут происходит.

— Это точно! — горячо согласилась Ванья и взялась за мусор.

— Ладно, пока прощаюсь. — Анита закрыла дверь.

Люк мусоропровода все еще был открыт, и Ванья уставилась в темную дыру, вглубь ведущей куда-то в подвал трубы. Не соображая, что делает, она сунула туда голову и осмотрелась. А ведь внутри этого здания должно быть довольно много свободного пространства, вдруг осенило ее, просто обычно об этом никто не задумывается, когда дом такой большой. Картина извилистого лабиринта сложилась у нее в голове, и следом пришла мысль о ходе, ведущем в пирамиду Хеопса.

Они с Томасом ездили в Египет во время медового месяца, еще до рождения девочек. Несмотря на склонность к клаустрофобии, она поддалась на уговоры мужа и спустилась в этот тоннель. Он был узким, и Ванья чувствовала, как в темноте от холода древних камней ее голая кожа покрывается мурашками. Снаружи на солнышке она вся пропотела, хотя была в одной только безрукавке, но стоило оказаться внутри пирамиды, как пот высох, а кожа стала холодной и липкой.

Спускаясь в темноте по ступеням, приходилось обеими руками касаться стен, чтобы сохранять равновесие. Томас шел впереди, и сзади им на пятки наступала большая туристическая группа. Ванья хотела повернуть обратно, но в тоннеле это было невозможно, к тому же туристы подталкивали ее вперед. Она спотыкалась на неровных ступенях, и сердце билось все быстрее и быстрее. Иногда, когда тоннель делал резкий поворот, Томас исчезал из вида. Туристы шли тихо. И давила тьма.

Никогда в жизни Ванья не испытывала такого страха, как в те полчаса, когда они брели внутри пирамиды. Она понятия не имела, чего боится, что именно так ее пугает. Она понятия не имела, что ждет впереди, и не представляла, куда лезет. Она знала лишь одно: тоннель ведет в центр пирамиды. Она изнемогала под тяжестью темноты, которая мгновенно превратила день в ночь. Над ней громоздились друг на друга камни, и вся эта пирамида, стоящая, будто великан, посреди бескрайней пустыни уже тысячи лет, в любой момент могла обрушиться. Они слепо блуждали по проходам древнего сооружения, возведенного пять тысячелетий назад. И то, как его строили, до сих пор оставалось загадкой.

Ванью вывел из задумчивости тот самый мужчина, который поднимался наверх, когда она разговаривала с Анитой. Теперь он снова прошел мимо нее. Она отпрянула от мусоропровода, поздоровалась, потом наконец выбросила свой пакет, кинулась обратно в квартиру и проверила, хорошо ли заперла за собой дверь.

Альва не могла расслабиться, хоть и пыталась уснуть уже целую вечность. Она отчаянно скучала по папе. Ее удивляло, что он не выходит на связь, а мама не хочет, чтобы она звонила ему. Наверное, у мамы есть другой номер его телефона, не только мобильник. Альве просто хотелось поговорить с отцом. При звуках его голоса ей становилось не так одиноко.

Альва вылезла из постели и уселась напротив картин. Она сделала поярче свет лампы, взяла лупу и стала вглядываться в гвоздику. Кажется, никаких букв в цветке все-таки не было. Якобы символизирующую нечто букву «З» в середине она придумала сама. Теперь Альва видела, что все остальные цветки написаны точно так же и сморщенные лепестки каждого из них как бы вложены друг в друга в центре. То, что складки лепестков одного цветка напоминают букву «З», — всего лишь совпадение. Вздохнув, она повернула светильник так, чтобы он освещал третью картину.

Вот в ней точно было что-то особенное. И дело тут не только в цветах, из-за которых она выглядела красивей, чем остальные две, но и в каких-то на редкость гармоничных пропорциях. Альва подумала, что смотреть на эту картину удивительно приятно. Круг, похожий на желтое солнце, висел над равнобедренным треугольником, каждая секция которого светилась определенным цветом спектра. Фон картины был черным, матовым, с тонкими сияющими золотыми прожилками.

Альва склонила голову. Зрение стало нечетким, и картина перед глазами расплылась. Круг над треугольником мерцал, они слились между собой, все цвета вспыхивали желтым, красным, синим, зеленым, фиолетовым и золотым.

Потом она заметила кое-что на черном фоне. Она моргнула и подняла голову. Золотые линии складывались на черном полотнище в гигантскую букву «В».

Внезапно Альва совсем проснулась. «В»… У этой буквы есть особое значение, про это говорили по телевизору. Вроде бы «У» обозначает материальное, а «В» — духовное, правильно ведь? Или наоборот? Она не могла вспомнить.

За стеной в кухне кто-то был, и Альва поднялась со своего места на полу. Она тихо подошла к двери, открыла ее, прокралась в прихожую. Прижалась к кухонной двери. Из-за нее донесся звон, а потом булькающий звук, который бывает, если наливать в бокал вино.

— Девочки начинают задавать вопросы. Альва пыталась дозвониться Томасу, — услышала она мамин голос.

Альва изо всех сил прислушивалась. Мама говорила тихо и неразборчиво. Альва догадалась, что она боится разбудить ее и сестер.

— Думаю, Эбба и Санна поймут, они все-таки постарше. Всего на несколько лет, но это большая разница. У Альвы всегда были особые отношения с Томасом. Я не уверена, что она сможет это принять.

Альва представила себе маму на кухне. Она знала, что мама выглядит усталой. Уже больше одиннадцати, а к этому времени ее лицо обычно словно сползало к коленям: такое сравнение казалось девочке самым точным. Лицо как будто изнемогает, поэтому лоб нависает ниже, а мешки под глазами становятся больше. Мама не улыбается, ее рот расслаблен, и от этого щеки становятся тяжелыми и обрюзгшими. Она кажется старше, вокруг губ собираются морщины и залегают складки, которые делают ее совершенно неузнаваемой.

— Когда я думала об этом в ту ночь, Туве, у меня было такое чувство, как будто что-то внутри у меня разбилось. Я никогда не знала этого человека, он был как одержимый. Я никогда не забуду этого, Туве, этих его глаз! Они были ужасны.

А глаза Альвы тем временем закрылись. Она была подавлена, потому что ей тоже не хотелось вспоминать ту ночь. Мама сидела тогда на лестнице и плакала, спрятав лицо. То самое лицо, которое, как потом увидела Альва, с одной стороны было сплошь красно-синим, как будто кто-то вылил банку чернил прямо ей в правый глаз. И мамина щека тоже оказалась странного цвета, но хуже всего был глаз, потому что глаза ведь на тебя смотрят, а этот глаз выглядел просто ужасно.

— Нет, никогда. Без вариантов. На следующий день я сказала Томасу, что не хочу его видеть больше никогда.

Эти слова будто пронзили Альвино тело насквозь, и она сильнее прижалась к стене.

— Не знаю. Я понятия не имею, что для них лучше. Конечно, всем детям нужен отец, но если этим отцом оказался Томас, тогда как? Я просто не знаю!

Альва обнаружила, что сжимает кулаки и ногти впились в ладони. Она разжала их и увидела на коже глубокие отметины в форме полумесяца.

— Это ужас какой-то — думать о том, что я прожила с этим человеком четырнадцать лет! Это все равно что жить на часовой бомбе. Могло случиться, все что угодно.

Альва изо всех сил сдерживала себя. Ей хотелось ворваться в кухню и сказать, что она думает о маме, сказать, что она, Альва, тоже участвовала в событиях той ночи и видела, что тогда произошло, и знает, как мерзко мама вела себя с папой. Так что не один он во всем виноват.

— И в доме, где мы теперь живем, тоже произошел ужасный случай, ты же читала о нем в газете? Похоже, убийцу еще не нашли. Не знаю, действительно ли нам тут безопаснее.

Альва сняла пальто и повесила его на крючок над скамьями. В раздевалке было холодно, и до начала физкультуры оставалось еще полчаса, но она предпочитала приходить пораньше, чтобы не переодеваться вместе со всеми остальными. Она сняла шерстяной свитер, джинсы с эластичным поясом и футболку, а вместо нее надела другую, со змеей. Папа подарил эту футболку, когда ей исполнилось восемь лет, и с тех пор она всегда надевала ее на физкультуру.

Натянув мешковатые спортивные шорты и кеды, она побрела в пустой спортзал. Там она уселась на деревянную скамейку и погрузилась в мысли о вчерашнем разговоре мамы с Туве. Если мама действительно сказала папе, что он больше их не увидит, значит, она наврала ей и сестрам. Она же все время говорила Альве, что они снова смогут видеться, когда все немного успокоится.

В зал начали заходить Альвины одноклассники. Эхо их смеха и воплей разносилось среди голых стен. Альва отдала бы что угодно, чтобы оказаться где-нибудь в другом месте, но головную боль она уже имитировала на прошлой неделе, а на позапрошлой наврала, что у нее болит горло. Учительница физкультуры посмотрела на нее тогда из-под нахмуренных бровей и сказала: «Ладно, но, надеюсь, к следующей неделе твоя простуда пройдет, да, Альва?»

Учительница засвистела в свисток, и все ребята выстроились у скамеек вдоль стены. В руках у нее был секундомер и какой-то список, прикрепленный к картонке.

— Так! — воскликнула она. — Сегодня мы будем заниматься гимнастикой. Весело, правда?

Ее, казалось, искренне радует такая перспектива. Альва почувствовала, как в животе завязался тутой узел. Она пожалела, что не ходила на физкультуру на прошлой неделе. Тогда играли в волейбол, а это и вполовину не так ужасно.

— Оскар, Нелли, пожалуйста, вытащите коробки с инвентарем. Чарли и Альва, прикатите «козла» и поставьте у стены, Арвид и Йенни, опустите кольца. Остальные могут разложить маты и достать гантели.

Ученики медленно побрели к шкафам с инвентарем, а Чарли со злой улыбкой посмотрел на Альву. Она последовала за мальчишкой в угол, где стоял «козел», держась в нескольких шагах позади. Сняв «козла» с тормозов, они покатили его по залу, и Чарли сразу же тихо заговорил с ней:

— Знаешь, что я думаю? Я думаю, что ты не сможешь перепрыгнуть через эту штуку, грохнешься на пол и разобьешься.

Альва сделала вид, что не услышала, и покатила «козла» быстрее. Доставив его на место и заблокировав колеса, она сразу же села к остальным одноклассникам.

— Всем внимание!

Учительница хлопнула в ладоши. Никто не отреагировал, поэтому она вытащила свисток.

— Разделились на пять групп, разошлись по разным снарядам и начали! Время идет, поторапливайтесь!

Альва медленно встала и пошла к «козлу». Лучше всего начать с самого страшного. Краем глаза она видела девочек, которые уже бежали к коробкам с инвентарем и прыгали на трамплине. Они казались такими грациозными, и все как будто давалось им без малейших усилий. Альва почувствовала себя больной.

Арвид стоял в очереди первым. Он легко перелетел через «козла». Он даже не задумывался, просто прыгнул, и все. Потом пришел черед Лисы, а потом — Альвы. Она шагнула к снаряду, но остановилась как вкопанная.

— Вперед, Альва! — воскликнула учительница.

— Да, вперед! — закричал из-за «козла» Чарли. Он барабанил ладонями по бедрам.

Все ждали. Альва огляделась по сторонам. Ребята выстроились в ряд и смотрели на нее. Она закрыла глаза, сделала еще один шаг и начала движение к «козлу».

Она чувствовала себя неуклюжей и тяжелой. И знала, что надо двигаться быстрее, чтобы не налететь на «козла», поэтому побежала так быстро, как только смогла, все еще стараясь правильно рассчитать расстояние, чтобы прыгнуть, оттолкнуться от трамплина, упереться руками в козла и приземлиться с другой стороны от него.

Она должна с этим справиться. Ведь все остальные справляются!

Альва бежала так решительно, что даже не заметила, как Чарли поставил ей подножку. Она лишь ощутила какую-то помеху на своем пути и неожиданно потеряла равновесие.

Она взмахнула руками, чтобы не упасть, но это не помогло. Падая, она врезалась головой в «козла», налетела левым боком на его ножки и рухнула спиной поперек трамплина.

Унижение было горше боли. Несмотря на то что плечо ужасно болело, когда она шла домой, еще сильнее ее терзал беспрестанно звучавший в голове смех Чарли. Остальные не смеялись, Альва была в этом уверена. Она сразу же посмотрела вверх, на других ребят. Весь класс прекратил упражнения и уставился на нее. И никто не смеялся, только Чарли, который еще и пальцем на нее показывал. Учительница кинулась к ней:

— Что случилось?

Альва подвигала плечом. Боль пронзила руку и левую лопатку.

— Со мной все в порядке, — сказала она и встала.

— Легко упасть, если у тебя такая неподходящая обувь, — проговорила учительница. — Думаю, тебе лучше сходить в медкабинет.

Альва кивнула и пошла обратно в раздевалку. Она слышала, как скрипят по зеленому полу спортзала ее кеды. Одноклассники тем временем уже вернулись к занятиям на снарядах.

Она не пошла в медкабинет, а прямиком направилась домой. Села в автобус, который свернул на Свеавеген, не доезжая до ее остановки. Закинула рюкзак за правое плечо и вышла.

Лифт с глухим стуком остановился на цокольном этаже, и Альва потянула в сторону дверь. Та зловеще завизжала. Она нажала на кнопку, и лифт, подрагивая, толчками медленно пополз вверх.

Проезжая первый этаж, Альва увидела на лестнице двух полицейских. Они разговаривали с мужчиной, который держал на руках младенца. Полицейские, мужчина и женщина с толстой косой, были в форме и делали пометки в маленьких блокнотиках. Когда лифт проезжал мимо, малышка на руках у мужчины расплакалась. Альва зажала руками уши.

Она размышляла о том, что мама сказала Туве: мол, убийцу не нашли и она боится, что жить в этом доме может быть опасно. Девочке подумалось, что на самом деле убийца — не такая уж большая неприятность. Мысль, что придется жить без папы, угнетала ее гораздо сильнее.

Альва открыла дверь, вошла и швырнула рюкзак на пол. Пройдя на кухню, она сделала себе перекусить, а потом уселась у телевизора. Плечо пульсировало болью.

Ничего хорошего по телевизору не показывали. Альва откусила большой кусок сэндвича и стала щелкать по каналам. В конце концов она остановилась на сериале, который время от времени смотрела мама. Там убили брата главной героини, и та решила отомстить, похитив дочь убийцы.

Месть! Альва поставила на стол стакан с недопитым шоколадным молоком. Вот что она сделает: она отомстит Чарли. Она встала и направилась к себе в комнату за энциклопедией.

«Вуду — это религия, которую практиковали исключительно на Гавайях в Карибском бассейне, однако она связана с аналогичными учениями Бразилии и Вест-Индии: умбандой и кандомбле. Вуду — смесь традиционных верований Западной Африки, местного католицизма и обрядовой французской магии восемнадцатого века.

Данная религия наиболее известна использованием черной магии, включающей обряды, во время которых в куклы вонзают иголки, и воскрешение мертвых. Но главным образом вуду фокусируется на ритуалах, где собравшиеся вводят себя в состояние экстаза. Вошедшие в такое подобие транса участники обряда становятся одержимы богами и духами предков, которых предварительно призвали. Эти духи, известные как лоа, считаются враждебными человеку и должны быть побеждены, чтобы участники обряда обрели силу. После нескольких недель приготовлений с ритуальными процедурами, такими как молитвы и жертвоприношения, человек с помощью ритуального танца может избавиться от хватки этих врагов, в том числе от последствий болезней или черной магии, причиной которых были лоа.

Те, кто практикует вуду, суеверны и предпочитают не выходить на улицу в середине дня. Считается, что, когда солнце стоит особенно высоко в небе и нет теней, душа человека временно отсутствует. В это время в воздухе полно злых духов, которые ищут новое тело, чтобы его занять. Разделение души и тела встречается и в других областях религии вуду, включая веру в зомби.

Зомби — это не имеющие души мертвецы, поднятые из могил и вернувшиеся к жизни посредством магии. Зомби могут быть использованы в качестве рабов или для выполнения каких-то конкретных задач. Чтобы не дать превратить в зомби умерших родственников, верующие набивают тело землей и хоронят его лицом вниз. Кроме того, они иногда сшивают мертвецу губу и стреляют ему в голову. Слово “зомби” произошло от слова из языка индейского народа аравак “земи”, что значит “божество” или “дух”.

Сверхъестественные элементы вуду имеют отношение к черной магии, цель которой — воздействовать на душу жертвы и вызвать в результате болезнь или смерть. Наиболее распространенная методика для этого — сделать куклу, изображающую потенциальную жертву. Прокалывая куклу иголками или булавками либо повреждая ее какими-то другими способами, можно причинять жертве существенную боль. На Гавайях эти куклы делаются из ядовитых растений, но также могут быть изготовлены из одежды предполагаемой жертвы, волос или ногтей. Есть и другие виды черной магии, где используются эликсиры или порошки, сделанные из высушенной плоти колибри, кладбищенской земли и костей мертвецов. Взяв из могилы кости предков своего врага, можно использовать их в качестве ингредиента, необходимого для более сложных форм черной магии».

Альва на миг призадумалась. У нее не было ни ядовитых трав, ни плоти колибри, и найти, где похоронен дедушка Чарли, и выкопать его из могилы казалось невыполнимой задачей. А вот сделать куклу из волос и одежды Чарли представлялось вполне возможным.

Она взяла наволочку, ножницы и Ваньину шкатулку со швейными принадлежностями, которая лежала в комоде. Потом прорезала в наволочке щель и разорвала ее на кусочки.

Когда Ванья пришла домой, Альва уже отрезала от наволочки два куска ткани и сшила их красной хлопчатобумажной ниткой. Для глаз она использовала зернышки черного перца, приклеив их суперклеем. Кукла была набита ватными шариками, которыми Ванья снимала макияж, а еще Альва добавила в нее немного кресс-салата, который Санна и Эбба выращивали на кухонном окне. Вдобавок она пересыпала внутренности куклы сушеным орегано. Травы — они травы и есть, может, даже не ядовитые сработают как надо.

Весь вечер и за ужином, и сидя перед телевизором на диване, когда они смотрели сериал, Альва хотела лишь одного: чтобы время шло побыстрее. Она лежала без сна в постели, пока не решила, что все остальные уже уснули, и тогда прокралась в прихожую, надела пальто поверх пижамы и осторожно открыла дверь. Потом спустилась по лестнице и вышла в ночь.

За пределами дома оказалось холоднее, чем она ожидала. Альва пожалела, что не взяла варежки, и засунула руки в карманы. Она провела пальцами по полиэтиленовому пакету и ложке, которые лежали в одном из них.

На улице было почти безлюдно, но немногие прохожие, которые ей попались, обеспокоенно поглядывали на нее. Пожилая дама остановилась и положила руку прямо на больное Альвино плечо. Девочка вырвалась.

Дама кричала вслед Альве, когда та помчалась по улице. Сейчас она чувствовала себя более сильной и легкой, чем в спортивном зале, когда бежала к «козлу».

Когда Альва добралась до кладбища при церкви Адольфа-Фредерика, часы на башне показывали почти полночь. Здесь, вдали от уличных ламп, было темнее, и Альва подняла глаза к небу. Там светила полная луна. Значит, сейчас время, когда земля обладает наибольшей силой. Идеально!

Она плотнее запахнулась в пальто и толкнула ворота в железном заборе. Гравий хрустел под ее ботинками на тонкой подошве, когда она шла по дорожке между могилами. По другой дорожке наперерез ей прошел человек с маленькой собачонкой, но он, похоже, не заметил Альву, и она, крадучись, продолжила свой путь.

Ей не сразу удалось найти подходящую землю. По большей части грунт казался плотно утоптанным, и копать его наверняка было бы тяжело. Пожалуй, ей стоило бы взять не ложку, а садовый совок. Потом она нашла могилу, у которой кто-то недавно посадил кустик вереска. Там почва была чуть более рыхлой.

Она прочла надпись на надгробии: «Сигрид Карлссон, 1958–1967». Альва посчитала в уме. Девочке в могиле было девять лет. Дрожь пробежала по позвоночнику, когда до нее дошло, что самой ей ровно столько же.

Она быстро вытащила пакетик и стала копать землю ложкой. Она сумела отделить несколько комочков, сложила их в пакетик и завязала его. Когда стрелки часов показали полночь, Альва поднялась на ноги и направилась к воротам кладбища.

На следующее утро она подождала, пока Чарли сядет за парту, и лишь потом пошла на свое место. Под глазами у нее залегли темные круги. Боль заставила ее бодрствовать почти всю ночь: Альва никак не могла найти удобного положения, чтобы наконец уснуть.

— Оскар, — сказала учительница, указав на собственную голову, — сними, пожалуйста, шапку.

Она повернулась к доске.

— И Чарли тоже.

Чарли фыркнул, неохотно стянул кепку и повесил ее на спинку стула.

Когда учительница, развернув большую карту, показывала на ней границу между Европой и Азией, Альва быстро подалась вперед и схватила кепку. Она спрятала ее в парте и оглянулась по сторонам, проверяя, не заметил ли этого кто-нибудь. Оскар смотрел в тетрадь, он рисовал там знак, который собирался намалевать в коридоре по пути в столовую, Лиса глядела в окно и накручивала на палец волосы, а сам Чарли был занят тем, что отрывал полоски бумаги и катал из них шарики, чтобы бросаться в других ребят во время перемены. Альва с облегчением вздохнула. Все-таки есть кое-какие преимущества в том, что сидишь на задней парте!

Зазвенел звонок на перемену, и Чарли потянулся к спинке стула.

— Кто, нафиг, взял мою кепку?

Он принялся разглядывать пол под ногами.

— Это ты ее взяла? — спросил он, глядя на Альву.

— Зачем мне твоя кепка? — ответила она, стараясь, чтобы лицо оставалось невозмутимым, но щеки уже начинали дрожать.

— Идем, Чарли, ты должен выбрать команду! — прокричал из раздевалки Оскар.

Чарли встал из-за парты и напоследок смерил Альву взглядом.

— Я с тобой не закончил, — произнес он, исчезая за дверью.

— Я с тобой тоже не закончила, — сказала себе под нос Альва.

Подождав, пока все выйдут из класса, она вытащила из парты кепку и сунула ее в рюкзак. Там уже лежали кукла и земля с кладбища, ножницы и иголка с ниткой. Потом она прокралась в туалет у раздевалки.

Заперев дверь кабинки, Альва разложила все нужные предметы на крышке стульчака и стала рассматривать кепку. На резинке сзади обнаружилось два клочка волос. Она старательно отделила их и засунула внутрь куклы. Потом подсыпала туда ложку кладбищенской земли и зашила отверстие в куклином боку. Закончив с этим, она взяла кепку и вырезала из нее рубаху для куклы. Ей оставалось только собрать воедино все детали, когда опять прозвенел звонок.

Все время, оставшееся до обеда, внимание Альвы было сосредоточено исключительно на Чарли. Она смотрела на его шею, на его уши (которые торчали в разные стороны, но никто не дразнил его за это) и на воротничок рубашки поло, которую его мама определенно погладила. Альва силилась направить всю свою энергию на него, а потом на куклу в рюкзаке. Она представляла себе, что Чарли и кукла — это единое целое, одно и то же живое существо, и к тому времени, как звонок возвестил об окончании урока, у нее разболелась голова.

— На обед, по коридорам не бегать!

Все ученики повскакивали из-за парт, и Чарли повернулся, чтобы вновь смерить ее ледяным взглядом, прежде чем пойти в столовую. Как только Альва собралась выйти из класса, он вернулся и схватил ее за руку:

— После обеда жду тебя под деревьями. Повеселимся там вместе.

Альва стряхнула его пальцы. Чарли осклабился и убежал.

Ненависть клокотала в Альве, когда она снова закрылась в туалетной кабинке. На этот раз она положила на крышку унитаза готовую куклу, а рядом с ней пристроила коробочку с булавками и свечу в подсвечнике. Она зажгла свечу и выключила свет. Потом закрыла глаза и сосредоточилась на кукле. Важно было направить всю энергию на создание канала, по которому ее ярость обрушится на Чарли.

Открывая коробочку с булавками, она почти не сомневалась, что рука будет дрожать, но пальцы твердо взялись за булавку. Размышляя, куда бы ее воткнуть, Альва чувствовала, как бежит по жилам кровь. В конце концов она выбрала цель, подняла руку и ткнула кукле прямо в грудь. Раздался слабый скрип, когда острие булавки прошло сквозь плотную хлопчатобумажную вату.

Она взяла другую булавку, а за ней — еще одну. Вскоре кукла ощетинилась. Булавки торчали из ее головы, рук и ног. Последнюю булавку Альва приберегла для левого плеча. Потом она подняла свечу и снова сосредоточилась.

Магия исчезла, когда кто-то подергал дверную ручку кабинки. Альва аккуратно убрала куклу обратно в рюкзак и вышла. Снаружи стоял Оскар. Он рассматривал ее с самодовольной улыбкой, в которой читалось превосходство.

Вернувшись к себе за парту, Альва осознала, что голодна, но дело, ради которого она пропустила обед, того стоило. Когда класс снова наполнился учениками, она посмотрела в окно на игровую площадку. Лиам бежал в сторону раздевалки, но Чарли нигде не было видно. Может, он все еще ждет под деревьями, подумалось ей?

Когда вернулась учительница, все, кроме Чарли, уже были на своих местах.

— Кто-нибудь знает, где Чарли? — спросила она, вытирая доску.

— Я видела его под деревьями, — сказала Лиса.

Оскар стукнул ее по руке.

— Ладно, мы все равно начнем, — проговорила учительница.

Она опять повернулась к доске и стала писать на ней цифры. Альва не была сильна в математике, и ее мысли бродили вокруг куклы, лежащей в рюкзаке.

Когда они услышали, что подъезжает скорая помощь, Альва сперва даже не заметила звука сирен. Она думала о кукле и о тех местах, в которые воткнула булавки. Самыми важными были первая и последняя булавка — она знала об этом. Когда сирены завыли ближе, ребята повскакивали со своих мест и бросились к окну. Оттуда был виден пятачок с деревьями и улица. К тому времени сирены гудели уже запредельно громко, и их звук смешивался с ревом двигателя другой приближающейся машины.

— Всем оставаться на местах! — закричала учительница, но весь класс был уже на полпути к игровой площадке.

Ребята бежали к скорой помощи и полицейской машине, припарковавшейся под углом прямо на тротуаре. Альва была последней. Все, что она успела увидеть, — это тело Чарли, которое поднимали с асфальта на носилках.

Лиса начала плакать, кто-то закричал. На больное плечо Альвы легла рука учительницы, которая громким голосом приказала всем вернуться в школу. Но никто все равно не послушался, все остались там, где стояли, и всем были видны красные пятна на асфальте, когда скорая помощь повезла Чарли в больницу.

Альве хорошо спалось этой ночью. Даже плечо не болело. Она проснулась утром, чувствуя себя прекрасно отдохнувшей. Кажется, ей что-то снилось, но она не могла припомнить, что именно.

Флагшток на игровой площадке был пуст, флаг никто не поднял. Альва ожидала, что флаг окажется приспущен, но ошиблась, и это означало, что Чарли выжил. Она почувствовала одновременно и облегчение, и разочарование. Ей хотелось всего лишь напугать этого мальчишку, а не убить его, но приходилось признать, что было бы здорово, если бы он вовсе не вернулся к ним.

Увидев пустое место за партой Чарли, она ощутила, как ее кольнуло чувство вины. Она же не злодейка какая-нибудь, правда? Или все-таки злодейка? Как узнаешь, хороший ты человек или плохой, если ты думаешь и действуешь не так, как остальные люди?

В ожидании учительницы все вели себя пугающе тихо. Альва сидела, склонившись головой над партой. Лиса и Янника шептались между собой, но Альва могла даже не утруждать себя подслушиванием.

Вошла побледневшая учительница. В руках она держала плюшевого мишку и конверт. Учительница откашлялась и несколько раз провела рукой по волосам, хоть те и без того были в идеальном порядке.

— Я только что поговорила с мамой Чарли, — сказала она, положив мишку на свой стол.

Лиса с Янникой крепко схватились за руки.

— Сегодня рано утром он очнулся от комы и сказал несколько слов родителям. — Учительница улыбнулась и окинула взглядом класс. — Врачи говорят, что у него сломано несколько костей, но никакие жизненно важные органы не задеты. «Жизненно важные» — значит, те, которые нужны человеку, чтобы жить. Так что он выживет.

Альва почувствовала в больном плече дрожь, которая распространилась на всю руку. Она осторожно потерла ее здоровой правой.

— Можно нам навестить его в больнице? — спросила Лиса.

— Пока нет. Чарли нужен покой, ему придется пролежать там еще несколько недель, а может, даже и месяцев. Думаю, его порадовала бы открытка с пожеланиями от всего класса. Сегодня после уроков я зайду в больницу и подарю ему вот этого мишку. Если вы чувствуете, что вам нужно с кем-то поговорить, можете обратиться к психологу, он сегодня задержится допоздна.

Открытка ходила по рядам, пока учительница читала вслух книгу, которую обычно приберегала для вечера пятницы. Прежде чем открытка успела дойти до Альвы, та извинилась и попросила разрешения выйти в туалет.

Замерев, он стоял у постели матери. Его будто парализовало. Он стоял так уже несколько часов и смотрел на нее. Ее седые волосы падали прядями на лоб, а гладкая желтоватая кожа, похожая на воск, поблескивала в свете, исходящем от большого окна.

— Мама, — сказал он, мягко касаясь ее руки. Рука была крепко прижата к груди и не сдвинулась, даже когда он надавил посильнее. Он поднес ладонь ко рту матери, но не смог понять, дышит она или нет.

Ноги казались непривычно тяжелыми, когда он прошел в гостиную и улегся там на диван. Та легкость движения, которую он всегда ощущал, несмотря на неуклюжее телосложение, исчезла. Обычно он мог передвигаться бесшумно, как привидение.

Он думал о Лили и о том, как выглядел отец, когда он нашел его на кухонном полу больше чем тридцать лет тому назад. Отец, казалось, просто заснул, его глаза были закрыты, но ведь если спать на полу, особенно не отдохнешь. Тогда он поднял отца, положил на кровать и укрыл, ожидая, пока домой вернется Биргит. Придя, она начала плакать, поэтому он заткнул уши ватой, чтобы этого не слышать.

Теперь она тоже тихо лежала в своей комнате за стеной. Он не вставал с дивана, ожидая, когда сядет солнце. Гостиная погрузилась в полумрак, и он почувствовал, что у него разболелся живот. Такая боль случалась, когда он забывал поесть. Он пошел в кухню и взял там немного печенья.

Мать лежала у себя в спальне все в том же положении. Она выглядела абсолютно безмятежной, но он знал, что плохо разбирается в подобных вещах. Может, внутри себя она кричит? Может, она все еще плачет и стонет изо всех сил, но безмолвно, а не вслух?

Он молча сидел на краю ее постели и ждал, когда комнату зальет утренний резкий белый свет. Он устал, и движения его были неуклюжими, когда он снова потыкал пальцем ее руку. На этот раз рука поддалась и упала на кровать.

Он наклонился, взял мать за плечи и стал яростно трясти. Он звал ее, крича прямо ей в лицо, а потом рухнул на матрас.

— Мама!.. — шептал он, прижимаясь своим худощавым длинным телом к ее некогда внушительным рукам и торсу. За последние несколько лет она усохла. Сделалась тонкой, и ноги у нее ослабли.

Он так и уснул в этом положении, на отцовской стороне кровати, прижимаясь теплой грудью к холодной коже матери, а солнце тем временем поднималось все выше и выше по небосклону. Ощущения были незнакомыми, но не неприятными.

Когда он проснулся, уже снова стемнело. Он неуверенно приподнялся на локте. Мать не двигалась, и он начал понимать, что она уже никогда больше не пошевелится. Это осознание наполнило его ошеломляющим чувством, которое было сложно сформулировать. Он даже и не пытался.

Он знал, что должен делать. Он провел несколько дней в приготовлениях, это был тяжелый труд, но он привык. Физическая работа даже приносила ему некоторое удовлетворение в часы, когда мир, который он знал, исчез навсегда.

Зайдя в комнату матери, он в последний раз встал у ее кровати. Постоял так некоторое время, глядя на неподвижное тело. Потом поднял руку, помахал ей, развернулся на каблуках и покинул квартиру.