Человек за бортом

III

Прохор Житин, или, как все пренебрежительно называли его, Прошка, был самым последним матросом. Попавший в матросы из дворовых[15], отчаянный трус, которого только угрозы порки могли заставить подняться на марс, где он испытывал неодолимый физический страх, лентяй и лодырь, ко всему этому нечистый на руку, Прошка с самого начала плавания стал в положение какого-то отверженного. Все им помыкали: боцманы[16] и унтер-офицеры походя, и за дело и так, ругали и били Прошку, приговаривая: «У, лодырь!» И он никогда не протестовал, а с какой-то привычной тупой покорностью забитого животного переносил побои.

После нескольких мелких краж, в которых он был уличен, с ним почти не разговаривали и обращались с пренебрежением. Всякий, кому не лень, мог безнаказанно обругать его, ударить, послать куда-нибудь, поглумиться над ним, словно бы иное отношение к Прошке было немыслимо.

И Прошка так, казалось, привык к этому положению загнанной, паршивой собаки, что и не ждал иного обращения и переносил всю каторжную жизнь, по-видимому, без особенной тягости, вознаграждая себя на клипере сытной едой да дрессировкой поросенка, которого Прошка учил делать разные штуки.

Он был вечный «гальюнщик»[17] — другой должности ему не было — и состоял в числе шканечных[18], исполняя обязанности рабочей силы, не требовавшей никаких способностей. И тут ему доставалось, так как он всегда лениво тянул вместе с другими какую-нибудь снасть, делая только вид, как ленивая лукавая лошадь, будто взаправду тянет.

— У-у… лодырь! — ругал его шканечный унтер-офицер.