Ветер крепчал. В долине началась метель. Вначале было интересно наблюдать, как серебристые снежные вихри, кружась и обгоняя друг друга, неслись по земле. Но чем сильнее был ветер, тем выше и выше поднимались эти вихри, закрывая небо и горизонт.
Наперерез ветру долину в это время пересекал небольшой отряд лыжников, человек десять пионеров во главе с председателем совета отряда Жолдыбеком. Они готовились сегодня к лыжным соревнованиям. С утра воскресенье обещало им ясную тихую погоду, за несколько часов они дошли до мельницы, что в Дараты, и вот теперь возвращались домой...
Жолдыбек идет впереди. Это — крепыш, солидный, смелый. Ему всего четырнадцать лет. Он прокладывает дорогу в глубоких сугробах, определяет маршрут. Шапка его крепко подвязана под подбородком, но сильный ветер морозит, колет. Все они понадеялись на хорошую погоду и вышли в поход налегке.
Изредка Жолдыбек останавливался, чтобы подбодрить идущих сзади. Говорит он коротко и решительно.
А метель все усиливается. Ребята торопятся, идут молча. Только Нуржан иногда подает голос. Сквозь завывание ветра доносится его сердитый голос:
— Жолдыбек! Я нос отморозил!
— Разотри снегом! — отвечает на ходу Жолдыбек.
— Чего? Что ты говоришь? — переспрашивает его Нуржан.
Идущий впереди Нуржана Уркимбай оборачивается с лукавой улыбкой:
— Жолдыбек говорит тебе, что если только нос отморозил, то ничего, заживет!
Нуржан злится:
— Я говорил вам: не надо так далеко заходить... Вот увидишь, мы заблудимся... И до дому не дойдем!
— Это не страшно! — отвечает ему Уркимбай. — Закопаемся в снегу и переночуем!
— Я устал! — хнычет Нуржан. — У меня больше нет сил идти!
— Терпи! — кричит ему Жолдыбек. — Теперь уже недалеко от дома.
— Недалеко!? Ты скажешь! А я совсем замерз... Ноги как лед стали, — продолжает хныкать Нуржан. — И зачем я только пошел с вами?
А ветер, как нарочно, все усиливается и швыряет в лицо пригоршни колючего снега.
Но вот буран понемногу стал утихать. Вокруг стало светлее. Лыжники, поднявшись на небольшой холм, шли под уклон.
Жолдыбек заметил впереди себя сани, груженные сеном и запряженные парой лошадей. Подойдя поближе, они увидели колхозного чабана Абила, зимовавшего в Шолакбулаке. Видно, он издали увидел ребят и поджидал их, стоя возле лошадей, покрытых инеем и пахнувших потом. Ребята поздоровались с ним.
— Перегрузил сани, — сказал Абил. — Да и дорога такая, лошади совсем из сил выбились... Никак не могут взять этот подъем... Хорошо, что вы подошли. Снимайте лыжи, помогите перетащить сани... Вон до того сугроба дотащим, а там уж сами повезут...
— А ну, ребята, снимайте лыжи! — приказал Жолдыбек. — Поможем Абеке...
— Как же мы вытащим, если лошади не смогли! — пробурчал Нуржан.
— Э-э-э! — ответил ему Абил. — Зачем глупости говоришь? Не понимаешь ты ничего.
Ребята сняли лыжи, только Нуржан не снял.
— А ты чего ждешь? — спросил Жолдыбек...
— Я и на лыжах управлюсь, — ответил тот.
Но пользы от него было, конечно, мало, он только мешал остальным. Абил это заметил.
— Нуржан, дорогой! Не мешай другим, отойди подальше, пусть это будет твоей помощью...
— А что я, не помогаю? Я тоже толкаю! — обиделся Нуржан.
— Еще бы! — съязвил Уркимбай. — Только благодаря твоей силе движутся сани!
Все засмеялись. А Нуржан будто только и ждал этого.
— Ну и ладно! Сами справляйтесь! — сказал он и отошел подальше.
Тяжело было вытащить сани, прокладывая путь через огромные сугробы. Через каждые двадцать-тридцать шагов лошади останавливались, тяжело дыша. И ребята останавливались, запыхавшись. После небольшого отдыха Абил говорил:
— А ну-ка, поехали! Чу!
Нуржан то стоял в сторонке, наблюдая за всеми, то плелся вслед за санями, когда они отъезжали. Дрожа от холода, он думал о том, что, пожалуй, вернее всего не дожидаться ребят, а идти домой одному. Конечно! Пока они заберутся на эту горку, он уже будет дома или на зимовку к Абилу завернет. Пока они, усталые и промерзшие, будут добираться до места, он успеет согреться, выпить горячего чаю.
Подгоняемый ветром и немного отдохнувший, Нуржан обошел сани и двинулся вперед.
— Эй, куда ты? — крикнул ему вслед Жолдыбек, но Нуржан даже не обернулся.
Он удалялся все дальше и дальше, пока снежная завеса не скрыла от него сани, лошадей, Абила и товарищей.
Сгущались вечерние сумерки. Нуржан пробежал уже большое расстояние, но дома Абила все не было. И странно — дом этот находился в низине, а Нуржан все время поднимался по какому-то взгорью. Нуржан прислушивался, но кроме воя ветра ничего он не услышал. Он посмотрел вперед, назад, но ничего не увидел. Неужели он прошел мимо Шолакбулака? Кажется, он недавно прошел мимо какого-то оврага! Может быть, это и был Шолакбулак?
Нуржан повернул назад. Вот, кажется, показался овраг. Но нет! Опять какие-то холмы, холмы... Нуржан испугался: неужели заблудился? Что же теперь делать? Где восток? Где запад? Где Абил и ребята?
Становилось все темнее, все холоднее. Морозный ветер пробивался сквозь одежду. Пальцы левой ноги совсем окоченели. Наверное, он их отморозил! Да, они уже ничего не чувствуют.
Надо куда-то идти! Куда? Может быть, аул в той стороне?
И Нуржан свернул влево. Через несколько минут он начал спускаться в какую-то низину. Сердце радостно забилось. Вот он — Шолакбулак! Нуржан напряг последние силы. Теперь уже совсем близко! Сейчас он доберется до дома Абила! Но радоваться было рано. Низина кончилась, опять начался подъем. Куда же теперь идти? Вперед или назад?
Нуржан вспомнил про волков. Ему начало казаться, что вот сейчас, сверкая глазами, они выйдут ему навстречу. Дрожа всем телом, Нуржан оглядывался по сторонам. Кажется, волки боятся огня, но, как назло, он не захватил с собой спичек.
— Жолдыбе-е-ек! — крикнул он и еще больше испугался: а вдруг его крик услышат волки, рыскающие по степи в поисках пищи. Нуржан приготовил палку, чтобы в случае чего отбиваться от хищников. Ему даже показалось, что невдалеке мелькнуло что-то черное.
Потом он стал успокаивать себя. «Нет, здесь не может быть волков», — думал он.
Вдруг ему показалось, что кто-то свистнул невдалеке. Нуржан прислушался, зорко всмотрелся в темноту, но ничего не заметил. Опять свист. Совсем рядом. Нуржан оглянулся. Кажется, никого нет. На ветер этот свист не похож. Кажется, что кто-то притаился совсем близко и свистит потихоньку. Может кто-нибудь из ребят решил подшутить над ним? Вдруг опять свист! Тьфу, черт возьми! Нуржан только теперь заметил, что свистит его собственный нос!
Вот смешно! Нуржан пытался улыбнуться, но веселья не было. Был страх.
Слева опять показалась какая-то низина. Что бы там ни было, Нуржан решил идти к ней. Он приободрился, снова воскресла надежда.
Вдруг лыжи поскользнулись. Он откинулся назад, но лыжи за что-то зацепились и Нуржана кинуло вперед; он упал носом в сугроб. Послышался какой-то треск. Опираясь на палку, Нуржан пытался встать, но не сумел, повалился на бок; еле-еле вытащив из-под снега ноги, он увидел, что одна лыжа у него сломалась...
Совсем плохо... Нуржан взял лыжи под мышку и пошел... Надо было идти, лишь бы не замерзнуть на месте. Но Нуржан так устал, что ноги еле-еле двигались. Спасибо ветру, он сейчас бил в спину, будто подгоняя. Несколько раз Нуржан пытался кричать, но голос охрип, его и в двух шагах никто бы не услышал.
Вокруг темная ночь и свист ветра. Лицо Нуржана больше не чувствует мороза, и руки ничего не чувствуют, и ноги... Упала палка. Нуржан нагнулся, чтобы поднять ее, но в это время выскользнули лыжи... Говорят, что для худой клячи и плетка тяжела. А Нуржану не хватило сил, чтобы подобрать палки и лыжи... Он медленно двинулся вперед, как механизм, у которого кончился завод и осталась только одна инерция...
Вдруг совсем рядом послышался лай собаки. Нуржан вздрогнул, прислушался. Лай повторился. Да, да! Это лаяла собака!
Нуржан воспрянул духом. Жизнь протягивала ему руку. Силы его уже почти совсем иссякли, но впереди что-то чернело, похожее на дом.
Это был дом чабана Абила. Услышав лай, хозяин вышел с ружьем на крыльцо. В нескольких шагах от себя он увидел человека, с трудом волочившего ноги.
Абил придержал собак и крикнул:
— Эй, кто там?
Человек молчал. Он с трудом дотащился до крыльца и вошел в дом.
Вошел и встал, как истукан, белый от инея и снега. Он что-то хотел сказать, но не мог выдавить из себя и слова. Из-под обледеневших ресниц блестели глаза, и только по ним можно было понять, что это живой человек.
Абил с трудом узнал его.
— Нуржан! — испуганно воскликнул он. — Да ты обморозился весь!
— Разожги печь! Стели постель! — приказал Абил жене. — О боже! Ты заблудился, наверное? С тех пор все ходишь? Как же ты жив остался? Эй, старуха, принеси скорее снега... Надо растереть его хорошенько!
Жамила выбежала на улицу, принесла таз, полный снега, и стала помогать мужу растирать Нуржана.
Абил с трудом вытащил из ботинка ногу Нуржана, разрезав ножом смерзшиеся шнурки.
Мучения Нуржана усилились. Натертое снегом тело и особенно ноги причиняли ему невыносимую боль. Он заплакал.
— Э-э! — сказал Абил, накрывая его теплым тулупом: — Ты не плачь! Скоро боль утихнет! Не плачь!
На улице снова залаяли собаки. Послышались крики и свист.
Абил вышел на крыльцо.
Метель унималась. Несколько лыжников стояли около дома.
— Эй, кто вы? — спросил Абил.
— Это мы, Абеке! — ответил один из лыжников; Абил узнал голос Жолдыбека. — Нуржан еще не пришел домой, заблудился, наверное... Мы ищем его!
Нуржан сквозь раскрытую дверь услышал этот голос и перестал стонать. Увидев, как в комнату входили его товарищи, он поспешно вытер слезы.
Может быть, от радости, а возможно, от стыда его распухшие губы дрогнули. Нуржан с трудом улыбнулся невеселой и виноватой улыбкой.
1952