Чемпионат

— Пап, ну как-то окольно всё, задворками и с чёрного входа. Вроде лучше хотим, для будущего и для потомков, только при этом тоже немножко их обманем. Мне тут Ганжа выдал, как всё уже предопределено и расписано в большинстве «прогрессивных» стран, в том числе и в Московском. У меня руки опустились сначала…

— Ага, а потом ты сработался с Проскуриным и вы обыграли Аргентину, — теперь в глазах Владимира Викторович откровенно играли совсем не свойственные его возрасту искорки задора. — Нормально всё будет, сбрось ты уже эту вечную хандру. И это, — он внезапно помрачнел, — не знаю, что ты там о себе думаешь, но мы по Лере соскучились. А она без тебя не приедет.

Раз! Щелчок! И вдруг Юра осознал, что нет никакой уверенности, нет никакого понимания, опоры и доказательств правильности их разрыва с Лерой. Желание её видеть неудержимо рвалось наружу, рука тянулась к видофону. «Ага, а в ответ — „Юр, мы же всё решили… у меня другой… всё уж кончилось“», — он рисовал безнадёжные картины одну за другой, вновь убивая все желания воссоединения. Но, глядя в каминный огонь, он всё же решился на звонок.

Леру он выхватил в каком-то выставочном центре. За её спиной мелькали гламурные гости и вышколенные служители. Она, ослепительная в брючном костюме, спроецировалась в тёмном дворе родительского дома.

— Приезжай, а? Поговорим, сходим на горку, подышишь свежим воздухом, — Бобров улыбался губами, а в глазах всё уже ухнуло.

— Юр, ну куда я приеду, ты что? У меня тут мероприятие, люди ждут. Ты уж прости. — Она была там, родная, близкая. Чуть поманила и вновь разверзлась пропасть.

Вернулся в дом, бросил:

— Спокойной ночи, я спать.

Наверху упал на кровать и бессонным взором уткнулся в мансардное окно, рассечённое хвостом Большой Медведицы. Апатия разлилась по всем телу, и Юра не хотел её перебарывать.

…Лера в каком-то маловидимом купальнике бежала по берегу чего-то морского, её смех переливался в брызгах волн, а волосы теребил мягкий ветер…

Из сладкого сна Боброва выдернул звонок. «Лера». Смаргивая сон, он, не включая изображение, включил голосовую связь.

— Ой, прости! Я забыла про разницу во времени, — неловкость кольнула обоих, — я тут подумала… в общем, встретишь меня завтра в двенадцать дня в Новосибе?

Утром он не мог понять, что привиделось, а что было в самом деле. Метнулся к видофону — в принятых в два ночи читалось явственно: «Лера». Сердце заколотилось, а часы показывали десять утра. За окном искрило солнце, а с кухни тянуло завтраком. Схватив куртку и запрыгнув в унты, он промелькнул добреутренним приветствием мимо матери и, кинув на ходу: «Буду к обеду», метнулся к своему агрегату.

Годичный контракт с опостылевшей «Дивизией» подходил к концу. Весна почти летней поступью утяжеляла кроны, а солнце всё больше отклонялось к зениту, высушивая грязные улицы до пыли и летающего мусора. Лера с Юрой вдоволь накушались обветшалым Череповцом, Первой Лигой и притязаниями руководства.

Переехав, на новое место, они первым делом поженились. Точнее, просто обменялись кольцами и получили клейма в паспорта. Юра теперь любил щеголять увесистым «жена», а Лера получила официальную защиту от многочисленных воздыхателей из числа поклонников команды. Город, вообще, как будто был не на Севере старой Руси, а среди заснеженных вершин и бурных рек. Гор, конечно, никаких не выросло, а вот население, прежде почти исключительно славянское свой лик поменяло кардинально. Орластые головы гомонили со всех сторон, появлялись мечети-времянки, а муэдзины распевчато горланили по пять раз на дню.

Юра быстро взял на себя роль лидера в разношёрстной команде, даром что был самым юным в основном составе. Игры поставленной не наблюдалось, и он тащил весь коллектив на своих ещё не окрепших плечах. Конечно, его пытались ломать, травмировать и провоцировать. Но он счастливо избегал травм, был удачлив в забитии мячей и снискал любовь болельщиков во многих городах. Лера не пропускала ни одной его игры, готова была выскакивать на поле, когда его лупили по ногам, прыгала на трибуне, когда он забивал голы, а после побед прибегала в раздевалку, чтобы поздравить с пылу с жару. Она жила его жизнью, а в другое время занималась самообразованием и скалолазанием на местном скалодроме. Юрина спортивная карьера шла в гору, как и было предначертано. Но к концу сезона они оба сильно утомились.

За этот довольно долгий срок они как-то отдалились от «Возрождения», больше замкнувшись на своей любви и выживании в чужом городе и чужой жизни. Ганжа присылал им весточки («когда налюбитесь вконец, заскакивайте на огонёк», «слышал, что джигиты удивляются пылу Боброва… и не только на поле», «давай, Юрок, гони в „вышку“, будешь нормальной звездой, полноценной»), несколько раз приезжал. Они выбирались в Москву редко — матчи бывали и по два раза в неделю — отчего оба сильно скучали по Юриным родителям.

Ситуация в стране, точнее, в бывшей уже стране постепенно устаканивалась — народ в очередной раз притерпелся и обустраивался. Новоявленные государства признавались и упрочняли свои границы, статусы и политические институты. Китай доминировал на Востоке, США на Западе. Лишь Сибирь сохраняла действительную независимость. А жители рядовые, как всегда, тихо страдали, били кулаком на кухне и ностальгировали по раннему и юному.

Футбольная организация тоже стремительно эволюционировала — во внутренних чемпионатах проводился отбор команд к стартующему уже через два с половиной года Чемпионату. Сборные команды стран больше не собирались, институты молодёжных и юношеских команд остались исключительно клубными. С другой стороны, намечались образования команд на базе бывших участниц Чемпионатов ФИФА и УЕФА. Возникал некий сумбур и мешанина команд «клубных» и «сборных» в «одном флаконе».

Окунувшись в профессиональный футбол, Бобров совсем не изменил своего отношения к этой игре в современном её проявлении, но вот о будущем своём задумался по-новому.

Март сырел в продавленных сугробах, грязной кромкой свисающих на тропинки и дороги. Солнце перебивало капелью, а деревья темнели почками. Юра шёл с Лерой по набережной. На ноздреватом льду нахохлились рыбаки.

— Смотри, чего я подумал, — нашёл родные глаза, увидел, что внимательно слушает, — а если мне пробиваться в верхние команды, если через игру насаждать идеи, как мы примерно год назад этого хотели делать в студлиге?

— Милый, тебя увлекла слава, девочки и почёт? — Лера была неревнива, а ещё больше она была в своём муже уверена, но вот подколоть — случая не упускала. — А куда же подевался тот русый юноша с романтическим взором, который радел за справедливость и чурался богатых дядек, который вскружил мне голову год назад?

Он лишь слегка хлопнул её по круглой попе.

— Я тоже тебя люблю, — он клюнул её в холодный нос. — Так вот, смотри — буду засланным казачком на этом, уже совсем другом уровне. Т. е. вот есть знаменитость, которая руку дающую кусает, а ей ничего не будет за это, потому что на звезде этой деньги делают.

— Гениально, — выдохнула Лера и, не выдержав, звонко рассмеялась, — а звезда, стало быть, это ты? И кого ты кусать собрался?

— Вредина ты! — он сграбастал её в охапку и завертел. Их молодость и взаимная любовь толкала их вперёд, невзирая на липкую шелуху сложного бытия.

После окончания сезона молодая пара, отпущенная «джигитами» вернулась домой. Наступивший июль накатил жарой. Пух тополей прилипал к потным лицам, щекотал ноздри и изводил аллергиков. Москва раскалялась асфальтом и сохла газонами. Жители вытекали из душного города на пригородные фазенды, ограждаясь там от смрада, копоти и липких политических событий.

Родители тоже были в сборах — они привычно отчаливали в Сибирь. Ганжа был где-то на сборищах на Валдае (что-то там с отработкой рукопашного боя и восстания в городских условиях). Для ребят всплывала некоторая неопределённость в действиях на предстоящие два месяца — гонорар «джигиты» всё же отвалили, предложения Юре о новых контрактах сыпались со всех сторон, а желание отдохнуть от всего и ещё раз подумать о будущем наваливалось неотвратимой волной.

Байкал бы поделён вполне предсказуемо: северо-западную часть в прежних границах Иркутской области отхватила Сибирская республика, юго-западная осталась в Бурятии. И с тем и с другим новоявленным государством, несмотря на вполне понятный антагонизм (не зря же отделялись и обособлялись) у Москвы контакты были, и граждане могли свободно перемещаться из одного государства в другое, достаточно было загранпаспортного чипа.

Мечта была давнишняя, поэтому маршрут быстро проложили, билеты купили и стали собираться. К имевшимся двум неплохим велосипедам накупили всякой разнокалиберной снаряги. Особенную ценность представляла палатка — при весе в один килограмм и объёме с небольшой спальный мешок, она была просторна, крепка, непромокаема и быстро собиралась в умелых руках.

Аэропорт Домодедово выглядел вполне презентабельно и ничем не показывал вялую свою никчёмность за последний год. Лера с Юрой, сдав немаленький багаж, игнорируя беспошлинную торговлю притулились на креслицах возле калитки на выход к самолётам.

— Смотри, народ снуёт туда-сюда. Деловые, туристы, отдыхающие — лица, в худшем случае, озабочены, а несчастных и вовсе нет. Собственно, меня тоже можно торшером ставить — так я лучусь от удовольствия. — Юрина голова вечно искала беспокойства в беззаботности. — Здесь, в аэропорту, не пойму — отбросы или сливки? И правильно, что меня совесть грызёт?

— Мне лестно, конечно, что ты видишь во мне гуру и властителя чужих дум, но поговорка указывает, что там потёмки и глаз коли. Вот, прости уж, любимый, я бы тебя, при всей моей субъективности, отбросом, ну никак не назвала. То, что мы сейчас едем отдыхать — может, это и есть отход от принципов борьбы непрерывной, смирения с нынешними условия или, того хуже, встраивание в Систему с откусыванием куска пожирнее — но я-то так не думаю. Перед собой мы честны (прости, что примазала себя к твоему непорочному лику). — Она, даже говоря о серьёзном, иронию не оставляла. — Ганжа написал, чтобы ты пока не лез, а твоё потенциальный переход в сильный клуб — неплохая идея, написал. И что? Ты хочешь у него перехватить бразды правления? Или тухнуть в огнедышащей столице? По-моему, очень даже неплохо, что мы едем впитывать нашу Родину, пусть осколками она сейчас усеяна.

Юра задумался, разглядывая пассажиров вокруг.

— Ну хорошо, себя мы похвалили, обелили и обособили. Но где скорбь на лицах вот этих? — кивком тыкнул в людей, — если вот они могут летать, какие-то дела творить — то что за вальяжность и сибаритство печатью на их лицах? Что-то говорит мне о том, что большинство здешних «хозяев жизни» никчёмные людишки, хавающие ближнего, чтоб свой бок нарастить. Нет силы ни в них, ни за ними.

Лера обежала его глазами, поигрывая лямкой от рюкзака:

— Пойдём, философ мой, посадка уж скоро закончится.

Иркутск был мглист и пыхал смолой. Китайцы многочисленно желтели лицами в городе, заполняя бесчисленные рынки. Китайское доминирование в регионе пыжилось пока лишь как раз возле Байкала. Сибирская независимость не сильно сказалась на приграничном городе.

Бобров с Лерой погрузились на свои велы и, затарившись съестным, покрутили педали к берегу Байкала. В Листвянке Озеро оглушило и огорошило, но не первозданной прозрачностью и ледяной вечностью, а совершеннейшей загаженностью берега, богатством замков и высотой заборов. Заляпанная набережная ощетинилась ворохом сувенирных лотков, магазинчиков и зазывал. Как можно быстрее миновав зажравшийся омулем и богатым туристом посёлок, они юркнули на просёлочную дорожку, что пёрла вверх и в сторону от берега узкой лентой. Вскоре приткнулись на пристреленное пешеходами, конниками и велосипедным туристами в былое время бивачное место. Вода в прозрачном ручье журчала, и площадка для палатки имелась. Походная жизнь понеслась.

Дальше путешествие потянулось упорной и равномерной нитью. Нынешний туристический люд не уезжал сильно далеко от своих комфортабельных автобусов, джипов и вертолётов, поэтому одинокие горы и размашистые кедры радовали ребят своим естеством. Периодически дорога или тропа выталкивали их к Байкалу и, если было жарко, они окунались в кристальные воды. Лера смеялась и брызгалась, идеально вписываясь своей почти наготой в окружающий дикий мир. Костёр оранжевым хвостом укрывал их от ночной темноты, а тёплая палатка от зябкой сырости. Ребята почернели лицами, а их глаза стали ещё пронзительнее. Юра выгорел пепельными перьями, а Лерина шатенистость ударилась в рыжину. Их ладони огрубели, а мышцы наполнились упругой силой.

На Ольхоне (не заехать было нельзя) были отравлены «туристической атмосферой» и горами мусора. Энергию ожидаемую не почувствовали и побыстрее унесли с Ольхона ноги. В Онгурене, в ожидании человека, что сможет переправить их к Баргузину, забазировались у бабы Нюры, что приютила их за какую-то микроскопическую сумму. Они попарились, вкусили овечьего сыра и свежего коровьего молока. Юра успел что-то то там прибить и что-то там починить, а Лера вела задушевные беседы и вместе с Бабой Нюрой ходила собирать душистые травы. На ужин ели омуля и картошку. Народ в вымирающей деревне, был, на удивление, неспившийся, работящий и весёлый. Байкал любили монументально и горевали лишь от уменьшающегося вылова рыбы. «Загаживают море», — говорили. Разделу России не радовались, но и не печалились сильно — жили своим трудом, туристов не жаловали, от государства давно подачек никаких не получали. Цивилизация сюда заглянула будто разок и ненароком, обронила моторы для лодок и редкие дизеля для электричества. Эвенки и буряты были разбавлены славянами в равной пропорции, жили мирно и уважали шаманизм.

А вот от переправы на тот берег ребят отговаривали. Мол, «бурятские буряты» воду мутят, чего хотят, непонятно, русских не жалуют, туристов обирают. Но хода назад не было, а маршрут был кольцевым, поэтому, как только «паром» прибыл, ребята погрузили пожитки и тронулись в путь. Было тихо, и озеро ласковой волной лизало жестяной борт, взрезающий голубую волну с ватой отражённых облаков.

Солнце уже закатно алело на Западе, когда они выгрузились в устье Баргузина, подальше от деревни. Байкал шелестел мелким прибоем, а моторка затихала вдали слабым рокотом. После чая ещё немножко посидели:

— Юр, ты что так задумчив сегодня? Бурят опасаешься?

— Ну, как-то надо продумать ситуацию, которая может быть, да… — Бобров был действительно озабочен возможными трудностями. — Оружия у нас нет, да и бежать особо некуда. Будем смиренны, а если что — я отвлекаю, ты убегаешь.

— Ага, прям помчалась уже. Буду защищать своего суженного до потери пульса, — Лера ткнулась губами в небритую Юрину щёку.

— Ты же знаешь, как я ценю твоё упорство и силу, совсем не женскую, но здесь, пожалуйста, слушайся меня, — Бобров начал сердиться.

— Юрка, ну детсад, ей-Богу! — Лера возвела дистанцию. — И вот если что — мне будет тут хорошо одной? Куда я побегу? Далеко ли я уеду? Лучше же вместе, это понятно, как бы сложно ни было. И вот можно как-нибудь без этих проявлений «альфа-самца»? — она тоже разозлилась.

Лера ушла в палатку, а Юра долго ещё не ложился, бил на себе комаров и смотрел в темноту. Утром оба продолжали дуться. Так и в дорогу двинули, общаясь по делу и нарочито официально. Но спокойный переход по неплохим дорогам примирил их и наладил обстановку. Встречные жители были вполне дружелюбны и никакой агрессии не проявляли. После полудня запарило и на севере закучковались облака, перерастая в огромную чёрную тучу. Клёкот грома становился всё увереннее, и перерывы между всплесками молний и грохотом всё меньше.

Возле озера Котокельского их накрыло. Струи воды хлестали мощно и жёстко. Стало зябко и сыро — кругом лилась вода, заглушая шумом всё вокруг. Птицы давно смолкли. Юра успел лишь поставить навес, под которым они укрылись вместе с велосипедами.

— Такой сильный дождь не может быть долгим, да и давление не упало.

Юрины предсказания не спешили сбываться — Леру начало колотить от холода. Мутно подкрадывалась темнота. Юра сумел поставить палатку и вскипятить чая на сухом спирте.

— Что-то «недолгий» стал хроническим, но не перестал быть сильным. — Лере было плохо, она заболевала, но кольнуть Юру шанса не упускала.

— У тебя температура, — Юра отнял губы от её лба, — сейчас мёду, я тебя переодену и закутаю.

Уложив Леру в палатку, закутав спальниками, Юра в кромешной уже тьме и потоках воды собирал вещи, пытаясь сохранить остатки сухости, и рыл канавки, дабы не затопило палатку. Залезши под полог, отряхнулся и прополз уже внутрь палатки. Лера уже не дрожала, но жар у неё был приличный. Юра обнял её и быстро заснул.

Сумрачный свет возвестил об утре. Юра открыл глаза и услышал всё тот же бой капель по тенту. «Палатка хорошая оказалась. Однозначно». Он огляделся вокруг — всё сухо. Лера, разметавши руки, тихо дышала. Он попробовал лоб — температура явно спа́ла.

Снаружи была вода. На ветках деревьев висели тяжёлые капли, внизу, среди травы поблёскивали лужи, Юрины канавки журчали ручейками, а набухшие тучи скрывали верхушки деревьев на окружающих сопках. Ему пришлось попыхтеть, чтобы разжечь костёр. Но вот огонёк затеплился, щепа из кедрача начала потрескивать и потянуло сладким дымком.

— Юрка, там совсем всё плохо? — слабо спросила проснувшаяся Лера.

— Ну, не то чтобы совсем… сыро немного, а так ничего. — Он юркнул в палатку. — Как больные тут?

— Да вроде ничего. Слабость. Надо выйти под дождик, освежиться, — она улыбалась.

— По попе получишь!

— Ох уж эти мне твои угрозы…

— Сейчас завтрак сварганю, тогда вылезешь. Или, давай, прямо тут?

— Ага, сейчас! Я и умыться хочу и, вообще, надоело тут лежать.

— Упрямая… — недовольно буркнул Бобров, и убрался обратно под дождь.

Целый день они мыкались на обжитом, но сыром стойбище, в перерывах между приготовлениями пищи убивая время починкой снаряжения. Лере стало много лучше, она активно помогала и даже рвалась вслед за Юрой сделать омовение.

Сильнейший ливень продолжался ещё сутки, когда ребята были уже измотаны им вконец. Но вот сначала ливень перешёл в слабую морось, а потом стали мелькать голубые дырки в беловатых уже тучах.

— Как-то там речушки себя сейчас ведут? И, главное, как себя чувствует Селенга… — Юра не столько беспокоился, сколько по-мальчишески ждал встречи с разбушевавшейся наверняка стихией.

— Вот смоет мосты какие-нибудь, будешь тогда радоваться и тухнуть на берегу, — Лера кинула разумное зерно.

— Ну что ты, моя старушка, бурчишь? Ты же вон какая у меня смелая и отважная — я с тобой не пропаду.

— Ещё раз припомнишь, что я старше тебя, укушу, — Лера больно ткнула мужа в бок, на что тот ойкнул, но продолжал довольно улыбаться.

В этот день они ещё не тронулись — обсыхали под долгожданным солнцем. Но на следующее утро рванули с утра пораньше. С первых же километров стали видны следы стихии — бурые потоки бушевали в каждом овражке. Речные долины были наполнены ревущей водой, несущей деревья с корнями. Ближе к Улан-Удэ количество машин на дороге умножилось и плотность транспортных средств выдавила путешественников на грязную обочину. И без того они были облеплены разного грязевыми ошмётками с ног до головы.

Уже в городе стало ясно — катаклизм всё же приключился. Селенга, выскочив из берегов, подмыла и обрушила два моста, размыла городскую канализацию и смыла с набережной несколько зданий.

Въехав в город, ребята издалека увидели сливающиеся в безумном танце Селенгу и Уду, которые совместно залили прибрежный стадион и, мечась пенистыми валами, гнали в Байкал мутные воды, наполненные земными предметами. Жители были всклокочены и хмуры. Грозила инфекционная катастрофа. Виднелись многочисленные военные и полисмены, пресекающие многочисленные мародёрства.

— Вот тебе и опасность от бурят, — подметил Юра, — стихия всё равно сильнее. — Он, будто не понимая, сложностей, которые касаются их непосредственно, с наслаждением впитывал буйство природы.

— Людям несчастье, а он радуется, — последовал укор от Леры.

— Лер, ну ты чего? Это ж, всего лишь навсего, укор от небесных сил (если угодно кому — Бога) за беспечное разбазаривание. Природа всегда права, я так считаю. Люди пешки. Не живут по законам, прут против воли чрезмерно, нарушают гармонию — будьте добры, принимайте наказание.

— Сейчас примем мы наказание — как на тот берег-то будем попадать?

— Сдаётся мне, нужно пилить до Байкала, а там по воде, куда получится.

Казалось, что таких «умных», как они, навалом, однако альтернативная дорога, шедшая на север, к озеру, прыгала через хлипкий теперь мостик и по правому берегу сочилась просёлочной и разбитой дорожкой. Основная масса «беженцев» закупорилась в тупике, а вместе с велосипедистами еле крались лишь джипы и матёрые грузовики. Поздно вечером, уже в темноте выползли к деревушке Оймур. Потыкались, потыкались гулко в тёмные дома и, уже отчаявшись, на краю деревни увидали светлое окно. В дом пустила пожилая пара бурят. Отвели, правда, место лишь в хозяйственной пристройке.

С утра, отблагодарив хмурых хозяев, поспешили ретироваться. На берегу стали мыкаться в поисках возможно переправщика. Байкал после паводка на Селенге был далеко не прозрачен, вода была мутна и замусорена. На траверзе маячил какой-то баркас. Появился шанс, который нужно было использовать.

Юра летел по прямой через степь, мучая экранолёт форсажными бросками через овраги, дороги и другие неровности рельефа, вплоть да Барнаула. Он стремительно навёрстывал упущенное во время утреннего сна время, но тут всё пошло наперекосяк. На границе он уткнулся в боевые машины, которые заполонили трассу и прилежащие к посту окрестности. Граждане толпились кучками возле служивых, осаждая вопросами. Всяческий проход был перекрыт. Встреча Леры в Новосибирске теперь совсем не выглядела свершившимся фактом.

Тут Бобров совершил необдуманный поступок (не первый в его жизни) — в объезд толпы он рванул на Восток, в направлении Камня, надеясь проскочить границу по Новосибирскому водохранилищу. За Крутихой, где Обь уже расплёскивалась морем, виднелся патрульный «Тигр», сгонявший нерадивых перебежчиков к берегам — там расположились многочисленные бригады пограничников. Бобров предвидел эту ситуацию и уже полчаса, как готовил машину к мощнейшему форсажу. Когда ему сигнализацией указали: «Причаливай!», он врубил газ и попёр на «Тигр». Время растянулось, в окне мелькали осколки льда и белые пятна снега, а дуло патруля медленно поворачивалось в лоб Юре. Когда экранолёт достиг скорости в четыреста километров в час, пора было жать рычаг для прыжка. Но то ли подготовка была неполной во времени, то ли машина была измучена безумной гонкой, но прыжок сорвался и экранолёт сумел прыгнуть лишь метров на пятьдесят, пробив при приземлении полынью. Потеряв при этом ровную опору, машина чахоточно подёргалась и забурилась в неконтролируемый вираж. Тут её и настиг снаряд энергетической ловушки. Но Юрий это не почувствовал, так как во время приземления его тряхнуло головой о торпеду и он, выключившись, поник головой.

Очнулся он уже в блокировочной сетке. Шевеления членов были ограничены, он затёк. В голове стучала тупая боль. Юра окинул мутным взором помещение — подслеповатая лампа слабо освещала полукруглый ангар, где поместился и его аппарат. Температура была положительной, и снег на его агрегате ртутными пятнышками поблёскивал в полутьме. «Я идиот!» — Бобров ругал себя, задаваясь вопросом: «Сколько уже времени, и как там Лера?». Тут дверь отворилась, пустив холодный воздух. Мелькнул яркий полуденный свет. «Значит, ещё недолго здесь».

— Допрыгался, герой? — в ангар вошли двое. Тот, что повыше и постройнее, подал голос. — Сейчас мы тебя слегка освободим, и можешь позвонить своим, узнай, как ты нам можешь объяснить, кто ты и что ты? Как ты выбился из алгоритма и порушил нам весь процесс.

— Грохнуть бы тебя, да сценарий не переписан пока, — забурлил вялым голосом второй. Он был рыхл и потен. — Вот есть же козлы, которые мешают жить нормальным людям. И что вот тебе не сиделось спокойно, куда летел, зачем?

«Ганжа, Ганжа… что же они там творят уже… Сам я тоже, конечно, хорош. Но главное, Лера!» — мысли хаотично разваливалась болью в раненной голове.

— На, звони, — Длинный сунул ему видофон.

Не думая, Бобров вызвал Леру, попутно посмотрев на часы — она как раз должна была приземлиться.

— Ты опаздываешь? — в голосе послышалась ироничная грусть. — Или передумал вообще?

— Лер, тут знатный косяк вышел. Идиот я полный, — Бобров, будто прячась от ясных глаз Леры, опустил свой взор в пол. — Тут какая-то заварушка и я… в общем, в кутузке я какой-то. И мне намекают, что дела мои не фонтан.

— Юрка! Чёрт побери, во что ты опять вляпался?! — она возмущалась и паниковала одновременно. — А где ты? Как найти?

— Где мы находимся? — кинул вопрос надзирателям Бобров.

— А это тебе знать вредно будет, — Рыхлый ухмыльнулся.

— В общем, дали позвонить, а зачем я так и не понял. Сообщи Ганже, пожалуйста. Ну, для родителей что-нибудь придумай.

— Какой ты вот болтун! Хватит разговаривать, раз по делу не можешь. Толку от тебя, — Длинный отнял видофон. — Чего будем с ним делать? Он ведь ещё и россиянский к тому же.

— Больше того — он звезда футбольная у нас! Сдадим в изолятор, как границенарушителя из неприлегающей страны. Пусть в отдельной только камере, а то вдруг за ним кто-то есть. Давай, поднимайся, футболист хренов! — Рыхлый ткнул Боброва пушистым унтом.

Вывели под белы рученьки на свет, где погрузили в сине-белый летающий рыдван с вертушкой. Через полчаса, приземлились и, толкнув, выпихнули наружу. Бобров оказался перед белым зданием, смурным видом своим кидая тень на зимнее полуденное сверкание. Вели его всё те же двое, ещё в машине проведя малопонятные Юре переговоры. Он осознал лишь, что без лишней шумихи сдают его в какую-то секретную темницу.

На этаже под крышей его запихнули в тесную комнатушку с маленьким оконцем под потолком. Саднило плечо и по-прежнему стучало в голове. Освободившимися руками он нащупал здоровенную шишку на виске, которая запеклась кровью. «Болтали про какой-то алгоритм. И Ганжа тогда тоже про него толковал. А я, выходит, не вписался. Да что я мог там нарушить им?» Юрий маялся в комнате неясностью ситуации и тяготой ожидания.

Свет в окне стал меркнуть, вечерело. В коридоре послышались шаги, и дверь распахнулась. Человек в военной форме неуклюжей фигурой на миг закрыл проём, но затем посторонился и в комнату ворвалась Лера.

— Юрка! — она уронила себя в его объятия, пушистой шапкой защекотав лицо. — Вечно ты с приключениями. — Лера напустила в голос суровости, но глаза блестели радостью встречи.

— Я тоже соскучился, — Бобров погрузился в любимые глаза. Перевёл взгляд на охранника. Тот оказался чутким и вышел, захлопнув дверь. — Я тут подумал, что, может, сделаем эту игру и уедем к родителям и, наконец, уже угомонимся. Бросай свои показы или чем ты сейчас там занимаешься.

— Юра, вот что за ерунду опять ты городишь? Ну какие показы, ну что мне нужно бросать?! Я не с тобой, потому что мешаю тебе, я же знаю. Я же готова за тобой на край света, быть женой декабриста, сидеть в плену у чурок, мёрзнуть в Антарктиде! — Лера то ли возмущалась, то ли признавалась в любви.

Бобров смотрел на спровоцированную бурю и наслаждался. Он улыбался и не думал об опостылевшем футболе, о постоянной борьбе и хмурых мыслях, о раздербаненной стране и вечной несправедливости. Невесёлую завесу в который уже раз снимала любимая женщина. Она продолжала что-то говорить. Она стукала миниатюрными кулачками в его грудь и изрекала упрёки. Потом она внезапно замолчала и вместе с ним утонула в поцелуе.

Их разрыв не первый раз оказался хилым и невзрачным ростком на поле большой любви. Мужественный в кривом современном мире, Бобров припадал на колени перед Лерой, вновь отдаваясь ей без остатка. Он знал, что она всегда поддерживала и будет поддерживать его. И ему вновь не хватило воли перестать мучить её вечно неустроенной жизнью, зыбкими целями и малоперспективным бытом. А Лере не хватило бы никакой гордости, чтобы обижаться на то, что её любимый отказывает ей в роли верной попутчицы на этом кривом и липком пути.

— Ганже я позвонила. И родителям твоим. Сказала, что ты заглох, и скоро я тебя найду. А Серёжа переполошился, ласково назвал тебе «хренов романтик» и «сказочный раздолбай». Сказал, что уладит и подтвердил, что ты здорово нарушил местный Алгоритм. Тот самый, что с большой буквы «А».

— Тьфу на них с высокой колокольни. Сейчас выпустят, поедем на хутор. Мама борщ сварит. Сбегаем на сопку. Ты свою аристократическую бледность сгонишь румянцем…

— Получишь у меня за «аристократку», — Лера вновь ткнула его кулачком. — Гражданин, выпускайте уже нас, — она постучала в дверь.

Дверь открыл всё тот же добродушный парень.

— Куда же я его выпущу? Вы вот, пожалуйста, выходите. А по поводу нарушителя никаких распоряжений не поступало.

— Как не поступало? Вызовите начальника! — Лера была решительна и напориста. Парень опешил, сконфузился и прикрыл дверь. Побежал за начальством. Лера была довольна. — А ты вот вечно о себе не можешь позаботиться.

— Для этого у меня есть ты. — Бобров улыбался. — Ты не запарилась в своих мехах?

— У меня ж чёрт-те что на голове! Перестань! — Лера пресекла попытки снять с ней шапку.

— Лерка! Ты что, меня стесняешься? — Юра захохотал.

— Ой, Бобрик! Как был ты в женщинах несведущ, так и остался. И мои попытки воспитать — как об стенку горох.

Они наслаждались, вновь обретшие друг друга, забывшие о решётке на окнах и запертой двери. Был только момент, тот драгоценный момент, которым они дышали, и который должен был ускользнуть как облачко дыхания на морозе.

Дверь вновь отворилась, и ввалился тот хамоватый толстяк, что пинал Юру, когда его только «приняли». Губы его были презрительно слюнявы.

— Можете сваливать. И, если ещё хоть раз… прямой наводкой! — Он был зол. — Мне всегда не нравилось, как ты играешь. — Толстому явно очень хотелось пнуть Юру ещё раз.

На выходе стоял Юрин экранолёт, помятый, но, по всей видимости, способный к передвижению. Вдвоём впихнувшись в не самую просторную кабину, они неспешно тронулись на юг. Отъехав немного, остановились. Их просто отпустили, не сказав, куда можно, куда нельзя, где граница и какая обстановка. Юра заподозрил неладное в эдаком спокойствии, но задвинул предчувствия, произвёл рекогносцировку. Тут видофон разразился звонком и нарисовался Ганжа.

— Ты беспросветный олух! — Сергей был, как всегда, приветлив.

— И тебе здравствуй, мой сердечный друг.

— Куда вы там намылились? Быстро ныкайтесь на Обь и гоните в Новосибирск! Там дружественные должны быть граждане. Сейчас там как раз будет заварушка на границе, вы проскочите. Иначе изымут вас из Алгоритма, как «дары природы». К родителям не вздумайте соваться пока. Как-нибудь в другой раз. Валите всё на меня, они меня любят. — Только в конце эмоционального спича, Ганжа улыбнулся и выскочил из эфира.

— Заботливый он у нас. Хоть и ругачий, — Юрий грустно покрутил головой. — Родители расстроятся. Да, понятно, что лепоты ждать не приходиться. Как только счастье помашет хвостом, жди пакостей и неприятностей. И, главное, что ты отхватываешь этого по полной…

— Ты опять?! — Лера взвилась.

— Молчу, молчу! Не хватало мне ещё очаровательной фурии в кабине.

— То-то. Лучше жми, давай на газ. — Лера раскомандовалась.

Баркас вскоре приблизился к берегу, и ребята замахали оранжевым манишкам, используемым обычно для проездов по оживлённым дорогам. На приближающийся корабль из деревни вырулил замызганный джип. Вылез из него крепкий парень лет тридцати пяти.

— Привет, ребят! Куда везут? — Улыбкой он сразу расположил к себе.

— Здравствуйте, — Юра пожал протянутую руку. — Да кто ж знает? Надеемся поближе к Иркутску переехать, а то везде, наверное, размыто.

— Мне бы тоже в ту сторону.

Пока к ним навстречу отчалил небольшой шлюп, разговорились. Водителя джипа звали Тимур. Он путешествовал тоже. Но на четырёхколёсном транспорте. Москвич, он хотел «глянуть на страну, пока ещё не растащили совсем» — и вот уже два месяца колесил по Сибири.

— А как вы хотите с машиной-то на это корапь забраться? — Лера озвучила проблему.

— Да придумаем чего-нибудь. И давайте уже на «ты» перейдём — несильно я вас старше всё ж таки, — улыбнулся явно татарским лицом Тимур.

В лодке было двое. Бородатые и закопчённые. Им описали ситуацию. На удивление, они согласились и денег затребовали не сильно много. Осталось решить про погрузку автомобиля Тимура. На баркасе был небольшой кран — когда-то это бы транспорт для небольших грузов между Иркутском и посёлками на берегах.

Миновав прибрежное грязное пятно от Селенги, выбрались на просторы. Озеро свинцово волновалось, мутным отражая блёклое солнце в облаках. Капитан ощущал неустойчивость погоды, поэтому взял не прямой курс на Листвянку (сторговались на это пункте назначения), а прямиком пошёл к другому берегу. Вся команда включала в себя пятерых человек вместе с капитаном. Все они были давно немолоды, покорябаны нелёгкой судьбой и обветрены суровыми ветрами непрерывных перемен. Однако все остались при совести и даже не очень спились. Было время обеда, и общими усилиями сварганили нехитрый, но чрезвычайно аппетитный стол.

Юра, выяснив у капитана, что прибыть должны затемно, расположился на носу, расстелив коврик. Лера прилегла рядом, положив голову ему на живот. Кораблик рассекал спокойную воду с мерным журчанием, тарахтел движок, а ветер был приветливым и ласковым.

Вскоре к ним подсел Тимур.

— Ребята, а чем вы занимаетесь, — в первую очередь он обратился к Юре. — Ну, помимо покатушек велосипедных?

— Да вот Лера у нас науки всякие изучает. Правда, ради меня бросила академическую учёбу — теперь всё больше самостоятельно. Домохозяюшка, — Юрина ирония получила ответ от Леры — легонько боднула его затылком. Она была умиротворена ситуацией, да и не до конца ещё оправилась от болезни, поэтому помалкивала, как примерная жена, когда разговаривают двое мужчин и постепенно впадала в дрёму, укачиваемся неспешным ходом баркаса.

— Такой девушке достаточно услаждать взор любимого, — Тимур был галантен и допускал лёгкий флирт, несмотря на наличие обручальных колец у всех троих. — Ну а ты сам-то? Спортсмен?

— Ага, считай бездельник и иждивенец. — Юра не сильно гордился текущим своим положением. — Мяч гоняю. Обстоятельства так сложились. Футбол люблю, но не соревнования. Будь они неладны.

— О! Футболист! Погоди грустить! За километр от вас веет интеллектом и неординарностью — зарабатывают все по-разному, футбол — не худшая область профессиональная.

— Ну, может, и не худшая, только настоящим делом от него тоже не пахнет.

— А чего ж тогда играешь? Ну, профессионально. Ведь не во дворе же, как я понял? — Тимур не унимался и всё жал на футбольную тему.

— Да… долгая история, — Боброву совершенно не хотелось лезть в дебри того, в чём он сам ещё не разобрался. — Лучше сам про себя расскажи, — перевёл он стрелки.

— А как это говорится… «Бизнес и ничего личного», — Тимур довольно засмеялся своей шутке. — Производство небольшое у меня под Москвой.

— Вот те раз! В нашей стране ещё кто-то производством занимается! — удивился Юра. Лера была по-прежнему расслаблена, но ушки всё же навострила. Сколько об этом говорили они стылыми вечерами в Череповце…

— Ну, как-то так. Не нужную всем туалетную бумагу, но тоже не зря хлеб едим и путешествуем. Тут просто в связи с этим раскардашем приостановилось дело, я работников распустил. Жену на море, а сам тут контакты налаживал. Байкал нам очень нужен. Жалко, — Тимур был расстроен.

— Как?! Засорять будете? — вскинулся Юра.

— Ты, наверное, и на поле такой же задиристый, — улыбнулся Тимур. — Успокойся, мы о чистоте планеты тоже думаем. Экранолёты пытаемся делать, а тут испытательный полигон бы заделали. Да теперь усложнилось всё… Эх, ладно! Я вот лучше вам вот про какую идею расскажу. Совпадение, видимо, не случайное — если, конечно, ты связи какие-то хоть имеешь футбольные.

— То есть от разговора про футбол этот разнесчастный всё же не уйти? — Юра лукавил, он уже соскучился по Игре. И даже просто поговорить был рад.

— Погоди канючить. Выслушай. В футбол я выше дворовых любительских соревнований никогда не играл, да это и не суть. А вот игру люблю. Но вот играть люблю, а смотреть люблю всё меньше. То одно раздражает, то другое. То скучно, то грустно, то плеваться охота. Ну, пусть шоу делается — но почему такое оно непривлекательное? Ладно, дальше. Дальше стала моя компания денег приносить — не думай, в карман себе не складывал, яхты не покупал. Поднимал и зарплаты, и расширялись мы. Но всё равно остаток. Вот мне и захотелось командочку сколотить.

— О! Очередной олигарх заводит себе футбольную игрушку? — Юра не удержался от колкости.

— Ага, только Абрамович из меня не очень. Только мне не играться. Мне глубже интересно — чтобы команда из одних москвичей состояла (на крайний случай, русских — даром, что сам татарин) и футбол исповедовала такой… что ли, русский: добрый и сильный, красивый и мощный.

Тут Лера подала голос:

— Как всё романтично и утопично. У нас вот была… даже где-то ещё, можно сказать, теплится идея бороться с пороками как раз через эту уже развратившуюся и развратившую игру. Вот Юра даже жертвует собой ради этого, — она хитро улыбнулась.

— Девочка шутит. Учился я на технаря — а потом там всё развалилось, а предложение от футбольных дядек было из разряда «от которого нельзя отказаться». Вот и возникло желание, не отходя от кассы, подложить им свинью.

— Вот и давай положим им свинью вместе! Найдём стадион, соберём ребят таких, как ты… и мечта у меня — через три года попасть в Мировой Чемпионат стартующий.

У Юры загорелись глаза, но и занудный рационализм был в нём не по годам развит:

— Да там же такие гранды! Там страны друг другу глотки будут грызть за столь лакомый кусок! Я ж немножко подузнал про кухню этих дел… а тренер? А откуда ребят набрать — кто играет, давно разобран, кто не играет — как из них команду сделаешь… Столько вопросов.

— В общем, я понял, что ты согласен. Главное, контакты давай я твои запишу, — Тимур достал телефон. — И Ваши, Лера, тоже, если позволит Ваш достопочтенный супруг.

— Позволю, позволю… только потом ремня!

До вечера они ещё беззаботно болтали обо всём на свете. Лера, надремавшись, нашла в новом знакомом сведущего искусствоведа — поговорили и о музыке, живописи. Кораблик тем временем скользил вдоль недалёкого берега.

Ближе к вечеру ветер стал крепчать, и волнение заметно покачивало небольшую посудину. В сумерках они пришли к Листвянке и швартовались в уже заметный шторм. Расплатившись, с благодарностями расстались с экипажем. Тимур торопился в Красноярск, ребята же планировали заночевать в палатке, а уже поутру двинуть в Иркутск. Пожали руки, пожелали удачи, и Тимур плюхнулся в джип и, высунувшись из окна, крикнул: «До встречи!» и покатил в темноту.

— Ага, конечно! До скорой, великовозрастный мечтатель, — Юра отчего-то расстроился и выместил своё раздражение на уехавшем бизнесмене.

— А мне он понравился. Он явно не дурак, а замки воздушные строил для тебя, почувствовав в тебе нужный элемент для его затеи. Кажется, что он — тонкий психолог.

— Ну его в баню, психолога этого! — Юра окончательно злой ушёл ставить палатку и выплёскивать пар. Чуть поостыв, он пытался понять, что его так разозлило.

— Милый, что ты пыхтишь, как старый паровоз? — Лера неслышно подошла и обняла сзади. — Не хочется обратно? Во всю эту чернуху возвращаться?

Юра с удовольствием отдался на волю её рукам. Слабым голосом ответил:

— Откуда ты такая умная взялась? Просто здесь было всё понятно, что и как. А там… какая-то возня опять.

— Какая же возня? Кто мне с таким воодушевлением про прожекты футбольные рассказывал? Или у тебя, как у красавицы — «сердце склонно к перемене»?

— Да так всё, так! Строил, воодушевлялся, разглагольствовал… да Тимур этот, видно, что-то разбередил. Бизнес у него… может себе и игрушки позволить. А что я в его возрасте буду представлять из себя? Потрёпанный футболлер без гроша, здоровья и будущего? — вновь раздухарился Бобров. — И чего вот теперь делать?

— Давай вернёмся, разберёмся. Родителей навестим. А потом уж подумаем. Денег же у нас хватит пока? А сейчас остаток отдыха мозг неприятными думами ни к чему загружать.

— Да уж — кавказоиды нам хорошо заплатили, от щедрот.

— Вот и ладно. И вообще, почему я успокаиваю своего мужчину, а не он заботится о своей ещё недавно больной жене?

— Ой, Лерчонок, я быстро, — Юра сконфузился, его ершистость растаяла в желании обеспечить уют, ужин и ночлег. Лера была шутлива, но Юра воспринял её упрёк серьёзно и деловито шебуршился в густой августовской темноте.

А непогода, как предсказывал опытный капитан перевозившего их кораблика, вновь распростёрлась над Байкалом, задувая и заливая короткую передышку. Ночью Юру и Леру разбудил жестяной грохот грома, сразу же взревел шквал. Хоть палатка была качественной, и поставили ребята её тщательно, сон до утра так и не пришёл. Лишь когда утро тускло засерело мутным рассветом, Лера, свернувшись эмбрионом, тихо засопела. Вновь, в который уже раз, Юра любовался ей в зыбком мареве сна. Его любовь к ней не иссякала и не убавлялась. Пророческой печатью он ощущал, что нашёл ту самую. Вспоминался и разговор с отцом. И нахлынувшее было вечером смятение, отступило перед неотвратимым желанием рубить с плеча, зная, что в тылу есть Лера.

Решив не ждать у «моря погоды» и солнца на Байкале, собрались в дождь и двинулись по шоссе в Иркутск. Ливень хлестал упругими струями, а промоины в канавах увеличивались на глазах. Быстрой езды не получалось, иногда приходилось спешиваться и толкать велосипеды вперёд. Дорога была безлюдна и безмашинна — как будто дождь смыл и людей тоже. Грязные, продрогшие и вымокшие до нитки, они к вечеру приплелись в аэропорт, одолев восемьдесят километров лишь за семь часов.

Аэропорт гудел потревоженным и переполненным ульем. Самолёты взлетали лишь изредка, многие рейсы отменялись, и количество людей в ожидании увеличивалось непрестанно. Но билеты продавались свободно. «Только вот вылетите ли вы послезавтра утром — это неизвестно» — сказали им в кассах. Нужно было искать крышу над головой.

— А давай шиканём и по-буржуйски снимем люкс в какой-нибудь пятизвёздочной? — Юре захотелось порадовать жену комфортом после полутора месяцев кочевой жизни.

Лера захохотала:

— Да нас, вонючек и за километр не подпустят к таким гостиницам!

Однако, звон монет, а точнее, карточки с немалой суммой делает приветливыми персонал в любой гостинице, независимо от внешнего вида потенциальных постояльцев. Но сначала заехали на мойку и, упаковав свои двухколёсные снаряды, сдали вместе с другим барахлом в камеру хранения.

Люкс был шикарен. Хотя в глазах одичавших походников любой комфорт выглядел неестественным и бросался в глаза.

Лера в булькающем джакузи богатого номера смотрелась также органично и обворожительно, как и в горячих источниках со стенками из камней на берегу Байкала. Несмотря на усталость, она пела песни и с визгом бултыхалась в обильной пене.

— Вот, даже ты кайфуешь от вот этого комфорта.

— Хватит гундеть, иди лучше ко мне, мой немытый мужлан. — Лера засмеялась, и снова занырнула с головой. Вынырнув, увидела обнажённого Юру, который погружался в тёплые воды огромной ванной. Глаза Леры накрыла поволока, и она, сомкнув на его смуглой шее свои тонкие предплечья, приникла к его губам.

Потом они ещё долго не могли заснуть на огромной кровати, утопая в белоснежных простынях, слушая, как барабанит непрекращающийся дождь, ловя в прикосновениях тел обоюдную нежность.

Следующий день они продолжили бездельничать в гостинице. Небесные хляби чуть утихомирили своё водное извержение, и надежда на запланированный вылет из Иркутска затеплилась. В телевизоре было всё то же — стабильностью в мире не пахло, стабильность была только в разрушающих процессах. Юра погримасничал, поразговаривал с «ящиком», да Лера выключала, вновь увлекая его в постель.

С утра мелькали голубые разрывы, был страшный дубак и пронзительный ветрюган. Но аэропорт функционировал на полную, и регистрация на Москву была открыта.

Самолёт, вздрогнув, оторвался от бетона взлётной полосы, а сердце Юры вздрогнуло в преддверии неясного и волнующего будущего.

Они снова ехали вместе. Ранние ноябрьские сумерки удлиняли сиреневые тени. Юго-запад тревожил всполохами заката. Они летели на север. В полной уже темноте в Новосибирске сдали экранолёт. Юра погрустил в разговоре с родителями — они тоже не порадовались, но нежданная разлука была не впервой, и привычка терпеть уже имелась.

— У меня ещё два дня выходных. Может, махнём куда-нибудь? — предложил Юра.

— Юрка, я устала сегодня мотаться туда-сюда. Давай домой приедем сначала? — от её «домой» пахнуло уютным и нежным, тем самым, когда остро чувствуется, что не один, что есть общее пристанище.

— Дома чисто и бардака нет, — Юра не скрывал довольной улыбки.

— Я бы на твоём месте поостереглась делать такие самоуверенные заявления. И вообще, надо вещи перевезти.

— Да… это ж придётся грузовик заказывать!

— Да у меня по-спартански всё! Наговариваешь! — знакомый тычок острым кулачком в бок.

Они были сильно измотаны и всю дорогу проспали. Пробудило их уже приземление во Внуково. Убогость Московской земли как будто отпечатывалась и на погоде — была прежняя слякоть, мутное небо и липкая взвесь в воздухе.

Лера решила не ехать сразу к себе, а поехала вместе с Юрой. Дома она быстро юркнула в душ, привычно ориентируясь в просторной квартире. Юра, повздыхав у захлопнувшейся перед его носом двери, пошёл на кухню сварганить лёгкий ужин. Оставались долгоиграющие («конечно, полезные!») овощи и немного риса. Он покидал всё в мультиварку и стал заваривать чай. Минут через десять из ванной высунулась мокрая Лерина голова:

— Юрка, принеси рубашку. Ну, ты знаешь какую, — она игриво улыбнулась.

— А вдруг я её выбросил?

— Ой, ладно тут выкобениваться.

Была одна старая Юрина рубашка, которую Лера любила напяливать дома после водных процедур. В ней она была вожделенна и нежна, развратна и целомудренна — всё зависело от её улыбки. Опять не пустила его в душ, лишь длинная рука, покрытая капельками пара, зацепила принесённое одеяние, и щель двери сомкнулась.

Она вышла, благоухающая и с тюрбаном полотенца на голове.

— Юр, откуда у тебя столько всякой фигни женской в ванной?

— Так это ж твоё всё! Не выбрасывал ничего. Хватит кокетничать. Задевал, падало — чертыхался, но не выбрасывал.

— Не сердись, я шучу, — Лера подошла, мелькнуло плохо прикрытое рубашкой упругое, по-прежнему юное тело.

«Мозг туманится и мысли рушатся, как и прежде».

— Рушатся?

— Я вслух это произнёс?

— Да, и мне это очень нравится. — Лера коснулась его шеи прохладными пальцами, будоража пристальным взглядом. — Всё, милый, дуй мыться, — это было вполне в её духе — растормошить, и смыться. Довольная, она улыбалась.

— Там чай заварился и бормотуха сготовилась, наверное, — Юра был опьянён любимой женщиной и ватно поплёлся в душ.

После они ещё долго лежали и разговаривали. Как будто не виделись вечность. Юра влюблено что-то бухтел, когда заметил что Лера дышит ровно и тихо, упокоившись на его груди.

— Спи, милая, теперь мы уж не расстанемся, — сам себя кляня, прошептал он банальность.

А ему не спалось. Ему опять думалось. Когда Лера, отлежав ему руку, свернулась калачиком в другую сторону. Он слез с кровати и в другой комнате включил геоноут. Он вспомнил, что не «бывал» ещё на Памире.

Искрящиеся воды изумрудного Искандер-Куля встречали передовые отряды армии Александра. Ледяная вода была готова напоить Буцефала… прошуршали шаги и в комнату зашла сонная Лера, закутанная в одеяло.

— Я проснулась, а тебя нет, и я испугалась, что мне приснился Новосибирск, и что я по-прежнему у себя в Крылатском.

— Прости, Малыш. Иди сюда, — Юра поднял её вместе с одеялом и уложил рядом с собой на гостевом диване, где игрался с геоноутом.

— Ты всё сожалеешь о потерянном?

— Ну… смотри, Александр Великий и девственная природа…

— Юрка, а давай завтра съездим на то место, под Сергиевым Посадом?

— Конечно, давай. Если тебя погода не смущает.

— А мы оденемся соответствующе. Палатку возьмём, а? Так давно не были в походе…

— Да уж. И кто бы поверил, что такое может говорить столь шикарная женщина, недавно ещё блиставшая на каком-то там сборище элитарных типов.

— Ну хватит меня этим пенять. На задании я тоже там была, и не будем про это больше.

Бобров хмыкнул, в очередной раз изумившись творившимся вокруг делам и своей неосведомлённости:

— Чувствую себя пешкой, которую не посвящают в большие дела ферзи и короли.

— А если эта та пешка, которой уготована роль стать ферзём? — Лера лежала у него на коленях, смотря на него снизу вверх. Она вздохнула и отвела взгляд, — Так иногда хочется насладиться тишиной и покоем, быть просто с тобой…

— Лерусь, ну ты чего вновь? Раз так получилось, чего ж теперь сделаешь. Не сумели мы стать с тобой примерной семьёй. Не повезло, не срослось, звёзды не так светили… Но ведь есть шанс другим что-то оставить, а? Мы же можем и для себя пожить. Тьфу на эту пошлость.

— Конечно, милый. Но не забывай, что я женщина всё же. И всякая такая слезоточивость и сентиментальность, не задвинуть навсегда и наглухо. — Она помолчала. — Обними меня.

С утра пораньше встать не получилось — организм требовал возвращения долгов за предыдущий суматошный день. Часам к двенадцати они собрались. Купили овощей, колбасков и пряников к чаю. Наделали бутербродов в дорогу и собрали рюкзачки. Юра раскопал в чулане палатку и коврики. Чтобы не ездить в Крылатское, купили Лере брюки, ботинки, мембранную куртку и комбо-бельё. Хмурая погода не отражалась на их энтузиазме. Как давно они не занимались собой! Но тут всё испортил звонок.

— Голубки, привет вам! — Ганжа был лёгок на помине, блестел лысиной и качал серьгой в ухе. — О! Решили вспомнить походную юность? А что! Тогда и я с вами. Уж не обижайтесь, что нарушу вашу идиллию — дело важное. Ждите, скоро буду.

Он не дал вставить не единого слова и погасил свой вызов. Расстроенный, Бобров кинул рюкзак на пол и сполз по стене туда же.

— А то я уж почти поверил, что бывает лафа без Ганжи. Надо было видофон отрубить.

— Да ладно тебе. Может, дело выложит да отстанет, — Лера старалась быть оптимистичной, но и сама она была невесела.

Ганжа приехал шустро, ввалился бесформенной фигурой и затоптал прихожую грязными ботинками.

— Поехали! — скомандовал приказным тоном.

— Вот и всегда ведь так. Ни тебе здрасьте, ни до свидания, груб и прямолинеен! — пожурил Сергея Бобров.

— И никакого пиетета к женщинам, — добавила Лера.

— О, чтой-то? Бунт на корабле? Голубки разворковались что-то громко. Ты, Юрец, вообще, помалкивал бы — после вчерашнего. Собственно, косвенно с твоей выходкой мой приезд и связан. Но здесь мы об этом не будем, поехали на пикник, раз собрались. Только, уж простите, не в ваши «исторические» (или куда там вы запланировали) места поедем, а туда, куда моя карета вас домчит.

— Это что, в кабак, что ли, опять засядем? Пощади, с нами дама!

— Лерка, у тебя муженёк прямо-таки юморист! Так и брызжет перлами остроумия! Как ты живёшь с ним? Ладно, в дороге похихикаем — поскакали.

Ганжа схватил Лерин рюкзак и пошагал к лифту. Юра, пропустив жену вперёд, закрыл дверь и поплёлся следом. Сергеев старинный шарабан был припаркован рядом с подъездом — вещи запихнули во вместительный багажник и погрузились сами в салон.

— Серёг, не томи, что за дело такое? Не дал ещё два дня отдохнуть, буду впредь телефон отрубать, — Юрий с кислой миной глядел в унылые пейзажи. Они ехали куда-то на юг.

— Погодь, не гони вперёд паровоза. Точнее, быстрее моего скоростного автомобиля. Сейчас выскочим за Стену, там всё и будет. Кстати, давно вы не были на моей даче?

— Ого! Серёжа! Неужели? — Лера искренне обрадовалась, — то есть, спустя годы, мы можем посетить сие расслабляющее местечко?

— Ну, как-то так… Последний год стал снова наезжать туда, подремонтировал там чуток. Отдохнуть от вечной беготни. Банька опять же.

Юра тоже посветлел ликом — он любил бывать на даче у Ганжи. Дача — небольшой участок с двухэтажным тёплым домиком и баней — остался от бабули Сергея. Бабулю, в отличие от родителей, Ганжа очень любил. Дачу берёг, домик поддерживал и бардак не разводил.

— И баня будет? — Лера потёрла ладошки в предвкушении. Париться она любила и умела. — Ой! Мальчики, только купальника-то у меня нет, — она растеряно посмотрела на мужа.

Ганжа довольно заржал:

— С каких-то это пор в баню ходят в купальных костюмах?

— А ты глаз свой развратный на это чудо нетронутой красоты, не коси, — одёрнул его Юра. — Лерусь, попаримся без него.

За Стеной вдоль шоссе потянулась Полоса Отчуждения, в народе — просто Полоса. Это было кольцо шириной километров в двадцать, без единого деревца и кустика. Здесь запрещалось селиться, строиться. Даже гулять было нельзя. Сделано это было во избежание накопления населения возле Стены. Полосу регулярно патрулировали и облетали граничники.

Но Ганже повезло — дачка его бабушки попала в зону прилегания к домодедовскому аэропорту. Здесь заросло всё блатными коттеджами, дворцами и дачными домами. Лишь благодаря своей настырности, Сергей сохранил за собой участок, скромным клочком диссонируя с шикарными садами соседей. Правда, как водится, дороги чуть в стороне от ухоженного шоссе в аэропорт, а тем паче, среди участков были ухабисты, с шоколадными лужами и глубокими выбоинами. Чёрный нелетающий рыдван Ганжи подкатил к калитке утыканный грязными кляксами и размалёванный коричневыми разводами.

— Вот вам, пожалте, вполне себе походная грязь. — Ганжа аккуратно, по островкам допрыгал до калитки и, поколдовав с засовом, со скрипом отворил её. — Заходите гости дорогие, тут у дяди Серёжи почище будет.

— Однако какими небоскрёбами тебя окружили, — Бобров хмуро озирался по сторонам.

— Но всё же дырку к Пахре не застроили и лесок не вырубили, так что просторы всё же ещё имеются. И потом за три года, как замки эти воздвигли, я соседей и видел раза три всего. Приехала пара немолодая (вот зачем им четыре этажа?!), поздоровались, шашлычок изжарили и удалились. А с этой стороны вроде бы затеяли традицию летом в жару приезжать детишки кавказские с тёлочками развлекаться, да что-то не заладилось, видать, у родителей, и всё притихло, и травой поросло.

Действительно, один из соседских домов выглядел запущенным, и даже казалось, что на черепичной крыше пробивается травка.

— Ладно, вы пока выгружайтесь, размещайтесь в своей комнатке, а я в подвал — печь запалю. — Ганжа открыл дом, а сам пошёл на другую вниз по склону участка, где был вход в подвал. Машину он так и оставил возле забора.

Лера с Юрой пролезли с рюкзаками в стылый дом. Но было хоть и прохладно, но уличная сырость не проникала внутрь, поэтому даже и без ещё не включённого отопления было комфортно и хотелось скинуть уличную одежду.

— Вот почему он здесь отдыхает! — понял Юра.

— Почему?

— А внутри никаких дурацких следов современных нет. Всё так, по старинке. Тут рубильничек, здесь плита на газу, здесь холодильник камерный. Стены деревянные. Из окна глядеть (ну, если не вбок, где эти замки, будь они неладны) природа какая никакая. Да… вот душ только зря он здесь воткнул. Баня же есть!

— А мне как раз вот это изменение нравится, — Лера заглянул в душевую кабину.

Тут в трубах отопления зажурчала вода — Сергей запустил котельную. Это была его гордость — он соорудил настоящую котельную, только маленьких размеров. Опять же здесь проявилось его отрицание современных достижений. Хотя горючим служили особые брикеты, камуки, как называли их в Сибири. Придумали их в Новосибирске. Служил камук заменой каменному углю и солярке, отходов и дыма было от него немного, экономически выгоден и именно поэтому в Московской республике он был чуть ли не запрещён. Рубил он цены на стандартные энергоносители. Но у Ганжи были связи — и кубометр камука всегда был в запасе.

Тепло от радиаторов уютом разливалось по небольшой кухоньке, где ребята разбирали съестное. Вскоре вошёл Ганжа, напевающий «…сказал кочегар кочегару…».

— Так, ну что — баньку? — довольный, он потирал руги.

— А как же твой серьёзный разговор?

— Да чего ж ты зануден, мой друг! — Ганжа приобнял Юру и улыбнулся. — Попаримся, расслабимся, и всё будет. Лер, ты будешь красное сухое? У меня тут бутылочка «Саперави» припрятана.

— От бокальчика не откажусь.

— Вот и славно, а то я вечно с тобой, как последний алкаш, в одно лицо алкоголь кушаю, — это был упрёк непьющему Боброву.

От вновь отлучился, вскоре объявившись:

— В общем, я затопил, веники замочил. Скоро можно будет идти.

— Сейчас, Серёж, немножко приготовим, чтобы потом быстро всё на стол собрать.

Лера помыла всякую зеленушку, после чего все вместе вылезли на улицу. Там на очаге из камней изжарили колбаски.

— Эх, а сейчас бы мяска, — затосковал Ганжа. — Только ведь фиг достанешь, это к твоим родителям надо ехать.

— Да, я там успел свежей дичи стрескать.

— Эй, не трави душу! Пойду температуру погляжу, — Сергей пошёл в баню.

— Юр, я сейчас миску вынесу — завернём, и будут горяченькие.

Пока Лера ходила за посудой, Юра не утерпел и стянул одну колбаску. Когда подошла Лера, он стоял с видом нашкодившего кота, прожёвывая последний кусок.

— И что, уже съел?

— Лер, ну так же вкуснее, с огня-то.

— Ага, ты предлагаешь налопаться, а потом париться? Или потом разгорячёнными стоять в этой промозглости жарить?

— Всё, всё — пошли в баню. — Бобров чмокнул жирными губами жену. — Я пойду за полотенцами. — Серёга, где у тебя полотенца? — крикнул он вышедшему Ганже.

— Возле душа в шкафчике посмотри.

Жар густым маревом обволакивал и высыпал росинками пота на разгорячённых телах. В тусклом свете мелькал веник, оставляя банные листы на изящной Лериной спине. Бобров, намахавшись, вывалился на улицу, паря, как только что сваренная картошка. Лера подкралась сзади и обдала его сзади водой из ведра.

— А-а-а! — заорал Бобров и, схватив жену, побежал с ней к Пахре, где с разгону влетел в студёную воду. Лера визжала, довольная, и колотила кулачками по его груди.

Потом сидели в тёплых одеждах и руками ели вкусные колбаски, пачкаясь жиром и закусывая овощами. Ганжа, в рваном свитере разливал в красивые бокалы вино.

— Юрок, ты помнишь, что у тебя в субботу игра? — Сергей, смачно выдохнув, опрокинул остатки ароматной жидкости в себя.

— Нет, мне в застенках отбили память. — Юрий после бани был расслаблен и благодушен.

— А вот я тебе сейчас пробелы восполню. «Зенитушка» наш любимый ожидает. Ажиотаж после победы в Аргентине подрос, народ в городе в ожидании. Да и соседи наши северо-западные зашевелились. У них в этом году не очень-то дела идут…

— Да… до наших трёх очков им далеко, — прокомментировал Юра позицию «Зенита» в таблицы Чемпионата.

— Ну, знаете ли! Их амбиции совсем другие же. Они замахиваются на чемпионство уже который год. И в тридцать пятом, напомню, их мечты осуществились. А про ресурсы я, вообще, молчу. Кстати, заметь, что люденов у них не одиннадцать на поле, а где-то фифти-фифти. Так что они примерно по нашему пути идут. Или мы по их. Собственно, я про другое. Не знаю, повлияла ли твоя выходка вчерашняя непосредственно или стала лишь катализатором, но питерцы пытались хакнуть наш сервак. Ну, тот самый. С планами на игру. Валентин со своими ребятами прямо-таки онлайн рубилися, отражая атаки. Вроде ущерба никакого не случилось, но… но наша, в свою очередь, разведка показывает, что планы их на игру стали запутаны и невнятны. Прочитать возможности нет. Кроме того, нашими ребятами предполагаются штормовые воздействия судьи.

Бобров присвистнул:

— Как в старые добрые времена будут засуживать? И это дома-то?

— Ну, не как в старые добрые, но поскольку алгоритм мы сбиваем общий, то и средства достижения нужного результата (само собой — выигрыш Петербурга) могут быть самыми разнообразными.

— Серёж, и что, нельзя воспрепятствовать? — Лера бросила грызть грушу и обеспокоилась.

— Лерк, понимаешь, сильно лезть-то мы не можем — и так, вон орёл наш маленько засветил. Вроде, тьфу-тьфу, отмахались, но на рожон лезть неразумно. Вся надежда на него опять же. Как форма-то твоя? — обратился он снова к Юре.

— Ну, по-моему, мне необходим сегодня массаж для полного восстановления, — он сладко потянулся, косясь на Леру.

— Ага, только сначала мне сделаешь, — она была согласная.

— Бобр, ты внял информации?

— То есть это и была та серьёзная тема? Всего-то?

— Да, и детальные инструкции у Валентина тогда. Всё, дети мои, я спать. А вы тут резвитесь, мне хоть из пушки стрелять.

— Да какой там! У нас же режим. Сейчас вот массаж и на боковую. Да, милая?

— Если ты не будешь храпеть.

В Москве было сумрачно, дымно и пыльно. Тротуары шуршали сухим листом тополей, газоны желтели пожухлыми клочками, а люди были серыми и затюканными. Дома тоже было грустно — родители ещё не вернулись, пахло запустением, а цветы превратились в гербарии.

— Хорошо, что не завели кошку, — резюмировал Юра.

Три дня они приводили квартиру и себя в порядок, привыкая к несвежему московскому воздуху. Вскоре позволили себе вылезти в Интернет. Разбираться с ворохом писем пришлось полдня. Юра был буквально закидан предложениями от футбольных клубов Премьер-лиги, и было два предложения из Европы.

— Однако… Думал, будет раз-два от тех, что внизу, а такое я даже не предполагал, — он задумался. — И чего теперь делать?

— А как насчёт Тимура?

— Тимура? Ой, Лер, ну ты что, поверила? — скривил брови Юра, а сам потянулся к телефону — он уже давно не проверял, звонил ли кто-нибудь. Отвык в походе от средств коммуникации.

— Хм… какой-то номер незнакомый названивал вчера, мы как раз по магазинам ходили, наверное.

— О, он тебя уже даже разыскивает! — Лера веселилась и подначивала.

— Может, это и не он даже, — Юра разволновался, и чувство юмора утратил. Почему-то фантазии Тимура его интересовали куда сильнее, чем предложение из Нидерландов. — Как думаешь, узнать, кто это звонил? — он искал поддержки у Леры.

— Да, конечно, звони! — Лера села рядом и обняла мужа. — А мне он что ж не позвонил, интересно? — не упустила она всё же шанса пустить шпильку.

Но Юра был весь погружён в прослушивание гудков. И когда они оборвались, оттуда раздалось не привычное «Алло», а: «Юрий, ну что же ты трубки не берёшь? Я уж обзвонился! Нужно скорее встретиться». На том конце был энергичный Тимур.

— Да, давайте, — Юра от волнения перешёл на «вы». — А когда?

— Завтра сможешь? Вечерком, часов в шесть?

— Да, я свободен. Договорились, — Юра погасил телефон.

— О! Я так поняла по его крику, что он тебя прям разыскивал? — Лера продолжала озорно улыбаться.

— А вот кто-то сейчас доиронизируется! — Юра повалил её на диван и стал щекотать. Оба были довольны. Юра — очередным намечающимся крутым поворотом в жизни, а Лера получала удовольствие от его хорошего настроения.

— Давай завтра сходим в кино днём, а потом ты к нему на встречу, а я в институт наведаюсь, узнаю, как он там, недоразвалился ещё?

— Идёт. Я вот иногда думаю, отчего мне так сильно повезло, что рядом такая умница, как ты?

— Ну, вообще, да. Это неслыханная удача. И думаю, что ты мне должен.

— То есть можно расплатиться?

— Да-да, можно попробовать.

— И какова же цена?

— Ты должен окружать меня непрерывной лаской и любовью.

— О! Это сложное задание, но мне бы хотелось непременно приступить к его исполнению, — при этих словах Юра начал целовать шею возлюбленной.

— Юрка! — она обхватила его рукам и ногами. — Вот у меня детское ощущение, что пришёл сильный и добрый папа, и любые неприятности разрешаться его крепкими руками.

— Ещё неизвестно, кто тут сильный и добрый из нас.

— Ну хорошо, у меня ощущение, что от нашего, не побоюсь патетики, крепкого союза, исходит мощь, питающая нас обоих. Кстати, когда твои путешественники уже прибудут?

— Да откуда ж я знаю. Обещались к началу осени прискакать. Выходит, уже где-то неделя-другая пройдёт, и они будут здесь.

Следующий день был по-прежнему тусклым — солнце матовым шаром светило через душный смог. После кино (в стране был бардак, но конвейер поставки западного ширпотреба исправно работал) Юре уже нестерпимо хотелось в душ, но время поджимало — пора было на встречу с Тимуром.

— Надо ещё на недельку где-нибудь скрыться. Хоть бы у Ганжи на даче, а лучше с палаткой на Селигер податься. Где, вообще, его носит? — Юра имел в виду Ганжу.

— Пока он не объявится сам, его не найти — ты же знаешь, милый. Ладно, беги на метро, а то опоздаешь. Я тоже поскакала. Жду к чаю, — Лера ткнулась тёплыми губами в щёку и побежала на троллейбус, а Бобров юркнул в нору метро.

Встречались на Ордынке в чистеньком кафе, типичном для внутренностей Садового Кольца. Юра, в своих обрезанных джинсах и цветастой футболке чувствовал себя в нём неуютно. Но Тимур был здесь своим (кафе принадлежало его татарским друзьям), и официант был услужлив и с Юрой.

— Это ты до сих пор не отмылся? — Тимур балагурил, энергия его выплёскивалась во все стороны. Юра же, напротив, был тих и скромен.

— Байкальское солнце въелось. Слушай, Тимур, чего тут заказать, я не ходок по ресторанам?

— О, какие нынче звёзды пошли футбольные! Мне бы таких целую футбольную команду. Да я закажу, не боись, не морочь себе голову.

— Да какая я звезда? Только если среди кавказцев Череповца.

— Ты тут мне красну девицу не строй. Я хоть только сегодня приехал, но в дороге информацию поднадыбал. Тебя ж терзает вся футбольная Москва! Даже где-то про Европу просочилась информация. Они там любят теперь молодых выковыривать отсюда, денег мало совсем у них стало. В общем, на Байкале я не всё сказал. Команда уже, в своём роде, сколочена. Тренер есть, игроки, стадион, зарегистрировали клуб, причём сразу с первой лиги — там чехарда, кто подсуетился, тот и прав. Не хватает изюминки. И, прости, в тебе изюминка есть: фамилия, внешность, популярность в студенческих кругах. Даже если ты не Марадона, я вокруг тебя команду бы и построил.

Юра стал пунцов, и даже заблестел глазами:

— Что-то многовато чести — в чём подвох?

— Вот неверущий! Нет подвоха! Завтра поехали на тренировку, поглядишь команду. Устроим тебе смотрины, а то вдруг Ларионову — тренеру нашему — ты не приглянёшься. Ах да! Прости старого склерозника — вот, на контрактик взгляни. Не знаю, сколько тебе там отстёгивали в «Дивизии», но с учётом наших целей, по-моему, достойно.

Юра покосился на цифры.

— Ого! А точно на за Марадону меня принимают? Или так сейчас платят?

— О, парень… да кавказоиды, похоже, слупили с тебя неплохо. Наивняк, чистая душа.

— Постой, Тимур! Меня не деньги смущают огромные — просто как-то уж чудесно совпадают мои «футбольные» желания с целями твоего клуба. Ведь я правильно уразумел — что через футбол хочешь попробовать сохранить хоть что-то русское и воспрепятствовать полному исчезновению?

— Ну, как-то так, да… Понимаешь, грубо говоря, я дом построил и дерево посадил, а сына не вырастил. Не сложилось, не получилось, — Тимур затуманился вдаль взором. — Не хочу об этом. И грозит навалиться пустота — дело уже того удовлетворения не даёт, что было раньше. Может, кризис это пресловутый среднего возраста, или ситуация в мире так действует. Как-то беспросветным всё показалось. Лилька (жена моя) почувствовала всё это и тоже скисла. И тогда я её на курорт, а сам за руль и на Восток — и дела сделать, и мозги проветрить. Вот про футбол тогда и надумал. Я больше колесил-то по эту сторону от Урала — ребят искал для команды. А на Байкал скорее случайно залетел — и вот тебя словил. Так что давай, просто на веру прими, если контракт тебя пугает.

Бобров натужно рассмеялся:

— То есть сначала называешь меня наивным, а потом предлагаешь всё на веру принять?

Тимур тоже засмеялся:

— Ну да, мы же свои — русский и татарин братья навек!

— Разум говорит, что надо бы сторониться таких дел, а вот чутьё молчит в тряпочку, и желание ввязаться в авантюру есть. Давай, записывай меня!

Они ударили по рукам.

Дальше всё развивалось быстро, и к первому сентябрю, когда стартовала Первая Лига (в те годы сроки постоянно менялись, как и регламенты соревнований — все готовились к двадцать второму году), новоявленная команда «Московия» сыграла несколько товарищеских игр, обрела своего капитана (Бобров Юрий) и вызвала ажиотаж в прессе заявлениями своего президента Ахметдинова Тимура. Толкотня от желающих попасть в Первую Лигу (принимали согласно конкурсу — и спортивные результаты в прошлом сезоне были далеко не главными) была сродни часу пик в метро. Коррупционные схемы были хитрее одна другой, бандитские наезды процветали и в Лигу попадали «сильнейшие». «Московия» просочилась благодаря единственной квоте от народного голосования. Никакие подтасовки и фальсификации не смогли заглушить истинной популярности этой ещё, по сути, неродившейся команды. Затасканный и опошленный лозунг «Русские, вперёд!» нашёл, наконец, воплощение.

Родители Юры приехали в предпоследний день лета.

— Ф-фух! Ну и душно тут у вас, — отдувался в прихожей Бобров старший.

— Сами не можем привыкнуть, — обнял его Юра. — Здравствуй, мама.

— Здравствуйте, дети, — Ксения Ивановна сильно соскучилась, была взволнована и растрогана встречей.

Они были высушены и обожжены алтайским солнцем, и глаза их сверкали как будто возвращённой молодостью. Были разговоры, разборы, обмены сувенирами и впечатлениями. Чистота квартиры удостоилась похвалы, Лера, довольная, скромно потупила взор.

— Пап, я снова в авантюру ввязался, — решился, наконец, на главное Юра. — Буду играть в команде «Московия». Завтра первый матч.

— Да ну! В этой вот той самой? Что из русских и от которой националистический душок? — Владимир Викторович в самолёте вкусил свежих новостей.

— Не душок даже — крик и поза на каждом углу! — с улыбкой подыграл ему Юра. — Правда, заправляет всем татарин.

— А что — симбиоз русских с татарами иногда давал неплохие результаты.

— Юрочка, а не умыкнут тебя, как тогда в истории с Череповцом? — у мамы всегда свои тревоги.

— Да мне уж намекнули, что я увлекающийся товарищ, — Юра глянул на Леру, — сам, кстати, Тимур и сказал. Но контракт подписали. Денег навалом предложили. А что будет — поглядим. Уж больно заманчиво поглядеть, что из этого выйдет. К тому же капитанствую я.

— И, говоришь, послезавтра уже игра? — отец перешёл к конкретике. — И где стадион?

— А новый, помнишь, небольшой такой построили — напротив Технопарка?

— Да, года два назад было дело, я как-то разок там прогулялся даже. Ну, жди тогда болельщиков на игру.

Юру волновался перед этим разговором с родителями, поэтому сейчас, получив, по сути, поддержку, сбросил внутренний груз и стал увереннее смотреть на предстоящее футбольное будущее.

— Всё-таки сон здесь такой… качественный, да? — спросил Бобров, увидев, что Лера, глубоко вздохнув, открыла глаза.

— У меня качественный сон рядом с любимым мужчиной. И не только сон, — Лера зевнула. — Если кто-то тугоумен, поясню, что любимый мужчина — это ты.

— А то я уж хотел по попе тебе надавать.

— О да! Милый, отшлёпай меня, — Лера, хохоча, завернулась в полотенце и побежала в душ. На кухне уже громыхал поднявшийся Ганжа. Послышался его возмущённый бас:

— У меня в доме голые женщины! Караул! Бобров, приструни свою жену! — Лера пробежала мимо него.

За завтраком порешили, что Бобров на следующий день поедет на тренировку и обсудит детали предстоящей игры с Робинсоном-Проскуриным, а заодно и «немного потренируется», по выражению Ганжи. В этот же день, нужно было перевести Лерины вещи обратно в Измайлово — «возвратиться в пенаты» (это опять был Ганжа).

В пятницу с утра Бобров своим ходом поехал на базу «Московии», оставив Леру разбираться в квартире. Она, отметив отсутствие холостяцкого бардака, всё же решила сделать и генеральную уборку, и генеральную чистку, наотрез отказавшись от всяческих клинеров: «Ещё чего — чужие руки будут шариться по нашим вещам!».

Тренировка была в разгаре: Проскурин стоял на бровке поля, а девять люденов перемещались без меча, подчиняясь, по всей видимости, заданному алгоритму. Остальные партнёры Боброва занимались на соседнем поле под руководством помощника главного тренера.

— О, герой наш пришёл! Юр, часок с ребятами поработай, разомнись. А! У тебя ж нога — тогда сначала на обследование, — увидев Юру, крикнул с поля Проскурин.

— Да прошло всё уже, — ответил Бобров.

— Ты эти подростковые штучки брось. Дуй к врачу. Они тебя там ждут.

Командный эскулап просканировал Юрину травмированную ногу и пробежался глазами по визуальным результатам.

— Юрий Владимирович, на тебе заживает как на юнце или даже как на людене. Ты, часом, не «оздоровился»? — с улыбкой подначил капитана Шангрилу, который был, конечно, прекрасно знаком с «симпатиями» Боброва к люденам.

— Слушай, Шангр, я же обижусь.

— Всё, Юрий, можете бежать, покорять вершины турнирных таблиц! — индиец был привычно весел.

Целых два часа Юра делал рывки, бил по воротам, разыгрывал бесконечные «стеночки» с Ромой Васильевым. Околонулевая температура не располагала к прогулкам, но Бобров был вскоре мокрым от пота, и от разгорячённой головы валил пар.

— Да ты прямо землю роешь, аки дублёр, впервые очутившийся в первом составе, — Проскурин, закончив, с люденами, наблюдал за тренировкой естественников.

— Что-то подобное я сегодня уже слышал. Может, и впрямь молодею? — запыхавшийся Бобров подошёл к тренеру. — Ну что, Анатолич, когда будем деликатные проблемы обсуждать?

Проскурин несколько попасмурнел:

— Давай, в душ, а потом ко мне, потолкуем.

— То есть с пылу, с жару ты меня не готов принять? — Юра даже сам удивлялся своему хорошему настроению.

— Бобров, не нарушайте субординацию, — вконец посуровел Проскурин. Развернувшись, он пошёл к себе в комнатку.

В его уютном кабинете Юра, уставший, развалился в перелётном кресле, потягивая восстанавливающий коктейль.

— Ну, давай сразу огорошу тебя неприятным, — Валентин увидел сразу потемневшие глаза Боброва, — питерские продавили комитет и безо всяких там аргументаций и пояснений перенесли матч к себе домой. А чтобы было время подготовиться, заодно и на воскресенье.

— Охренели они совсем там?! А болельщики?! Да и с какой стати, вообще? — Юрино благодушие быстренько накрылось всеобъемлющем возмущением.

— Разделяю твои эмоции, но помочь ничем не могу. Наше руководство, сам понимаешь — ходит по струнке. Так что лучше принять как факт и бороться своими силами. Болелам в сети напишешь, что, мол, произвол, но мы поборемся за вас и на чужих стадионах.

— Я уж напишу! — Бобров откинулся в кресле и уставился в стену злобным взором.

— Так, теперь, собственно, о деле. После этого переноса я немного изменил алгоритм и тактику. Но лишь чуть-чуть, так как думаю, что они тоже там хотят переиграть нас до матча. Тут уж кто просчитает на два шага дальше, тот и победил. Значит, смотри.

А план был таков: Валентин Анатольевич предполагал, что «умники» из Питера, в свою очередь думают об атакующей тактики «Московии». Так сказать — от противного. Проскурин видел сценарий прошлой игры с Аргентиной, но только наоборот. «Зенит» завлекает в свои сети атакующую Москву.

— Зачем же им тогда перенос? Ведь понятно же, что мы пересмотрим и снова спрячемся в засаде.

— Про перенос я и сам не до конца понял пока, боюсь, что уже во время игры осознаем. А то, что мы должны переиграть тактику — вот здесь и есть эти два шага вперёд. Точнее, у них два шага, а у нас все три. В общем, если я не один в этом Чемпионате заумь такую веду, должны угадать.

— Да… Валентин Анатольевич, действительно, заумь, — Юра присвистнул. — Но воля ваша.

— Воля-то моя, но рулить на поле — тебе. И не забудь, как они умеют работать с судьями. Вообще, даже не суйся! Они же не зря в твоей истории с границей копались. Жди сюрпризов, здесь я бессилен.

— Хм… — Бобров задумался.

Накануне прошёл долгожданный дождь. Ливень был мощным и всепроникающим. Около двух часов он умывал неопрятную столицу, восполняя дефицит жидкости в почвах, а в душах людей освежая надежды на лучшее. Деревья, которые ещё не шуршали полузасохшими листьями, снова налились глянцевой зеленью. Люди высыпали гулять, дети наслаждались последним днём каникул.

Юра ночевал на импровизированной базе возле стадиона «Пойма-парк». Он чувствовал некоторый мандраж — закалка прошлого сезона не очень-то помогала. Он заставил себя съесть обильный завтрак и после позвонил родителям и Лере. Они тоже волновались в полном составе и хотели уже выдвигаться к стадиону, хотя время начала игры назначено на два часа дня. «Погуляем там рядом», — сказал отец.

На утреннем собрании говорил в основном Тимур. А тренер Ларионов лишь по-доброму улыбнулся и сказал: «Ребят, да порвёте вы их! А детали мы с вами уже обговаривали. Так что не бойтесь». Собственно, боязни не было — в команде были крепкие молодые парни, со здоровыми амбициями — было нормальное волнение. После «установки» было два часа свободного времени. Юра присоединился к своей семье, с которой и «убивал» оставшееся время до матча.

Жребий был суров к «новеньким» — Екатеринбурский «Урал» был старожилом Первой Лиги, два раза за последние шесть лет вылезавший к «небожителям» в «вышку». Стадион вмещал пятнадцать тысяч человек и, как минимум, на две трети он был заполнен. Образовалась даже какая-то фанатская трибуна, с которой неслось не очень слаженное: «Русские вперёд!». «Как бы наш стадион не стал прибежищем оголтелых нацистов. С другой стороны, не этого ли мы хотели?» — подумалось Юре при построении команд, но он погнал неподходящие для этого момента мысли, пообещав себе поговорить об этом с Тимуром.

Гимн не играли — ещё не придумали, чего играть — команды лишь обменялись вымпелами (Тимур успел где-то состряпать), все пожали друг другу руки. Капитан «Урала», здоровенный амбал, обронил:

— Говорят, детсад сегодня будет выступать, — и, довольный, заржал.

— А вы что, с Урала? — от возмущения Юра пошутил плоско, но детина заткнулся, лишь сверкнув глазами.

— Ладно, умоем сейчас вас, детки, — зло сказал он.

Перед свистком Юра поискал глазами своих на уютном небольшом стадиончике. Среди пёстрой массы увидел Лерин жёлтый плащик. Показалось, что разглядел в её глазах волнение и переживание. «Не боись, Леруська, сейчас мы покажем цирк и акробатику!».

Судья свистнул. Понеслось.

«Урал» широким и мощным катком учил неразумных «молокососов». Менторским тоном, важно перекатывая мяч и непринуждённо отмахиваясь от лихих наскоков московской молодёжи. Трибуны свистели, гудели и поддерживали своих, топоча ногами. Рефери не скрывал своего высокомерного отношения к новичкам, жёстко пресекая любые их возмущения на частые и односторонние в своей массе свистки. Зато учтиво и уважительно относился к гостям. И когда темнокожий нападающий екатеринбуржцев с удовольствием рухнул в штрафной «Московии» безо всякого воздействия защитников, судья с облегчением назначил «пеналь». Симулянт же принимал поздравления партнёров. Болельщики притихли. Вратарь Сашка Морозко, совсем ещё юный (он был моложе всех даже в этой молодой команде), волнуясь, поплёвывал на перчатки. Ухмыляясь, пробивать удар, пошёл наглый капитан «Урала». Разбег, надменная пауза, Морозко безрезультатно летит в угол, а мяч издевательским «черпаком», не спеша, падает в сетку. Стадион загудел, а капитан «Урала» ещё больше подзадоривая болельщиков, замахал руками.

— Учитесь, ребятки, — обронил он, пробегая мимо поникшего Боброва.

Матч тем же сценарием катился к перерыву. Вот только энергия «Московии», которой и так не хватало, чтобы пробить искушённых уральцев, начала сохнуть в понуром настроении большинства игроков. Уныло попахивало безысходностью.

— Ребят, да они ж вас спровоцировали, и вы с радостью им поддались, забыв начисто, о чём мы с вами толковали. Выбросьте их наглые рожи из головы. Просто поиграйте. У них в глазах премиальные стоят, они же от вашей искренней игры прибалдеют и будут грубить. Уходите, не отвечайте, продолжайте играть. Юрка, давай, ответь этому мордовороту голами, — Ларионов был улыбчив, уверенным тоном взбадривая ребят.

Зашёл Тимур.

— Парни! Ну вы ж гляньте, как за вас переживают люди, которые ещё месяц назад ничего не слышали о команде! Чего вы их расстраиваете? Нервируют вас эти бугаи? Да наплюйте! — он помахивал руками, оживлённо жестикулируя. — Всё, я пошёл. Давайте, не кукситесь. Всё будет хорошо, я же видел, что вы можете.

Юра оглядел ребят — их потускневшие глаза вновь разгорались жаждой борьбы и победы. «Только бы не зарваться… быть поспокойнее» — он для себя повторил настрой тренера.

Начало второго тайма, казалось бы, являлось повторением первого. Однако чувствовалось неявное изменение: «Московия» атаковала непрерывно и яростно, при этом мальчишеский задор выливался в красивые комбинации и прицельные удары по воротам. И, что самое примечательное, надменный стиль «Урала» испарился, а лица их покрылись, наоборот, испариной. Они трудились в поте лица, пытаясь угнаться за прыткими московитами, попутно раздражаясь и пытаясь грубить. Судья по-прежнему неизменно принимал их сторону не в просто спорных моментах, но и зачастую вклиниваясь в атаку «Московии» ступорным свистком на ровном месте. Бобров в такие секунды успокаивал своих ребят. Но при этом понимал, что если не случится гола, то запал скоро иссякнет и уральцы в конце концов вкатают их в не очень ровный газон.

Мяч ушёл на угловой, подавать побежал крайний полузащитник. Разбежался, ударил. Мяч по крутой дуге с силой влетел в толпу игроков в штрафной, где толкались, пихались, злостно матерились и хватали за майки. Юра, набегая, отцепился от прилипчивого и, конечно, грубоватого защитника, взмыл над взрыхлённым газоном и чирканул головой по падающему мячу. Тот изменил траекторию и полетел навстречу с грудью защитника «Московии». Тот неловко, обработал мяч, и, падая, увлекаемый обнявшим его ураловцем, пырнул его носком в свободный угол ворот. Гол! Трибуны возликовали и потребовали ещё!

— Парни, ещё пятнадцать минут! Забить надо ближе к исходу матча, а то не сдюжим потом их истерики и навала. А уж больше пяти минут судья не добавит.

Бобров, рисковал. Но он и не очень-то наделся, что парни его услышат. На волне успеха они готовы были рвать и метать. Он сказал это больше для себя. Теперь он орудовал больше в центре поля, раздавая передачи вперёд и встречая хаотичные выпады гостей. А «Урал» был ошарашен и деморализован. Но грубили его игроки всё так же мощно.

Но без Юры впереди дело заканчивалось не слишком мудрёными ударами и не самыми хитрыми комбинациями. Неспешно всё катилось к боевой ничьей. «Урал», казалось, согласился с таким результатом и несколько ослабил хватку. Тут Бобров, получив мяч в самом центре поля, заприметил юркого нападающего Алексея Васильева, который готов был вырваться в свободную зону. Только он рванул, как Юра запулил упругим ударом мяч в единственно верную точку в штрафной, где Васильев, на мгновение отлипнувший от защитников, с ходу пнул круглый снаряд мимо вратаря. Красивейший гол и заслуженная победа «Московии». Как судья ни тянул с финальным свистком, как озверевшие уральцы ни наваливались, на табло остались цифры 2:1.

В Питер выехали в день матча. Клубный флайбас домчал их до Николаевского вокзала. Где они погрузили на «Энерджи» — эти поезда совсем недавно начали курсировать между столицами. Только разложили баулы, поезд тронулся, набирая положенные 400 км/ч. Когда за окном мелькающие пейзажи слились в абстрактную мазню, Юра заткнул уши музыкой и прикрыл глаза.

Лера исчезла накануне по своим научным делам. С утра, продрав глаза, он увидел её в брючном костюме.

— Ты куда? — невнятно пробубнил он.

Лера присела на кровать:

— Юрка, мне же надо труд-то свой двигать. Может, успею завтра на матч. — Она поцеловала его в лоб и ушла.

А ведь эти отлучки в непонятные «командировки» стали не последней причиной их расхождения. Нет, Бобров верил ей бесконечно, никаких мужчин она, конечно, не подпускала и близко к себе. Но вот суть изысканий в своих «трудах» она до конца не выкладывала. Какие-то недомолвки и прямые секреты. Как-то с этим был связан Ганжа. Но Лера просила потерпеть до полного завершения работы, после чего обещала рассказать в подробностях.

С Главного вокзала в Питере они сразу поехали на стадион. В городе на Неве лётное движение было неплохо модернизировано. Если в Москве их флайбас лишь благодаря мастерству водителя долетал быстро и вовремя, потому что хаотичные броски многочисленных мобилей были небезопасны и нарушали стройность движения. В Питере же жиденькие потоки транспорта подчинялись единым законам.

Мерзопакостность местного климата в последние десятилетия лишь ухудшилась. К всепроникающей влажности добавились почти неперестающие сильные ветра, топящие город беспрерывными «нагонными явлениями». Вот и сейчас с залива давил пронзительный шторм. «Зенит-Арена», как средневековый форт, встречала своим западным бортом удары стихии. Флаги на матчах, грозя порваться, гулко хлопали.

До матча было ещё несколько часов, но, несмотря на это, Крестовский остров заполнялся жителями, стремящимися попасть на стадион. Ажиотаж был, город бурлил, граждане затаились в ожидании.

— Брр… Вот и команда них такая же противная, как погода, — вылезая из автобуса, содрогнулся от сырости Ромка.

— Главное, чтобы судья был не очень противен, — ответил ему Бобров.

Сам же стадион давно уже не был форпостом современной спортивной архитектуры, но функциональность его была всё ещё на уровне. «Хотя такой большой и богатый город мог почаще его ремонтировать» — подумал Юрий, в очередной раз, удивившись потрёпанным коридорам внутренних помещений. В их распоряжении была небольшая гостиница, ресторанчик, маленькое крытое поле. Всё это было в непосредственной близости от гостевой раздевалки.

— Ну что, мальчики — разомнёмся на поле, а потом поболтаем в раздевалке? — Проскурину нужно было, чтобы людены адаптировались к местному газону. Да и другим игрокам лучше было сразу почувствовать погодку.

В этот раз, помимо основного состава — восемь люденов, Васильев, Бобров, Могучев — Проскурин прихватил исключительно молодёжь из дубля. Как-то незаметно из команды исчезли все эти случайные люди: Херарды, Робиньосы, Клаксоны, Рубены и другие. Под прикрытием модернизации команды новый тренерский штаб потихоньку возвращал традиции первоначальной «Московии». Не считая, конечно, участия люденов. «Не считая…» — усмехнулся Бобров про себя.

На поле было гораздо уютнее — крытые трибуны защищали от разгула стихию. Но шум, грохот и свист говорили о том, что творится снаружи.

— И ведь полный стадион набежит! — Бобров сказал это куда-то в небо.

— Не завидуй. Тем интереснее. — Рядом стоял Проскурин.

— Да… интереснее. Не бывали вы здесь, Валентин Анатольевич. Они и порвать ведь могут.

— Никак ты испугался? — Валентин улыбался.

— Конечно, боюсь. Я всегда тут боюсь. Боюсь, что на трибуны выскочу и буду, как Кантона.

— Ладно, ты сейчас-то не бузи. Оставь эмоции. О! Смотри, кто к тебе пришёл.

Из-под трибун вышла длинноногая шатенка. «Леруська!» — Бобров радостно побежал к ней.

— Привет, милый! Я успела, — она улыбалась. — Посижу тут, понаблюдаю.

— А где ты будешь во время матча?

— Ну, где всегда — в блатной ложе. Меня уже и пригласили. — Она кокетливо улыбнулась. — Не вздумай ревновать.

— Смотри, будем выигрывать, как бы они на тебя не обозлились. Отцы города, — Бобров усмехнулся.

— Ты же знаешь, что я могу за себя постоять, — она чмокнула его в шею и уселась на одно из кресел нижней трибуну, закутавшись в плащ.

— Лерусь, долго ещё — продрогнешь вся. Сходи в ресторанчик, перекуси. Потом тут же и номера для нас выделены.

— Хорошо, милый, не волнуйся. Разминайся лучше. За каждый синяк или травму будешь у меня отрабатывать.

Бобров, улыбаясь, побежал обратно на поле.

Матч начинался в пять часов вечера и, как и предполагал Бобров, набился полный стадион. Бело-голубые трибуны нестройно шумели, предвкушая бойню. Своего рода дерби, богатая история и множественные подтексты, подогревали интерес ко встрече этих команд из раза в раз. Никого не волновало, что «Московия» шла на последнем месте, а «Зенит» болтался в середине. Результат в этих встречах зачастую значил для болельщиков больше, чем положение в турнирной таблице. А сейчас дополнительно раззадоривало чудесное преображение «Московии» в прошлом туре. Местные жители, игроки, тренеры были объединены желание указать «москалям» их истинное место.

В составе «Зенита» выделялись двое здоровенных люденов-бугаёв, эдакие борцы-культуристы. Проскурин знал, что это были «игроки» из разряда бойцов. Он нахмурился, ожидая недоброго. Однако начало матча разогнало его невесёлые мысли.

Казалось, что расчёт был верен и тренерский штаб «Зенита» действует по предугаданному сценарию. Игроки питерской команды жались к своим воротам, как бы таясь в засаде. «Московия», готовая к этому и ведомая Бобровом, обложила ворота соперника многочисленными ударами, угловыми и штрафными. К двадцатой минуте счёт был уже 1:0 в пользу москвичей. Отличился Васильев. Трибуны до этого момента освистывавшие владеющих мячом гостей, обескуражено замолкли. Стали слышны слаженные голоса горстки болельщиков из Москвы. После гола сохранилась прежняя ситуация: одни нападают, другие обороняются. «Что-то как-то всё подозрительно» — Боброву стало и интересно, и беспокойно. Тем не менее, первый тайм так и закончился. «Московия» не смогла забить ещё лишь благодаря летающему по углам вратарю «Зенита», да судье, который спокойно взирал на то, как в штрафной заваливают игроков «Московии».

В перерыве люденам «чистили мозги», а остальные пили водичку и чай.

— Пока всё как нужно идёт. Единственное, что не даёт мне покоя — эти головорезы. Бойню они планируют, что ли… Тогда почему пока рубят не больше обычного… — Проскурин был озадачен.

— Валь, восьмого номера нужно менять. Засбоил он как-то. С ходу не разберёшь, за перерыв не успеем, — подал голос занимающийся люденами помощник Проскурина.

— Так, начинается… Саш, ну как, выйдешь? — обратился он к одному из юных запасных.

— Тренер, я готов, — ответил взволнованный защитник Александр Матросов.

— Значит, если эти попрут: мяч отобрал и Боброву отдал. Всё просто. Без самодеятельности. Убегай, доставай, руби, если надо. Юра, если что, подскажет. Давай, не дрейфь! — напутствие закончилось, и команда пошла на выход. Второй тайм начинался.

Зрители в перерыве вновь воодушевились, и стадион встретил «Московию» оглушительным гулом.

— Требуют крови, — криво улыбнулся Юрий.

— Юр, дай мне пас, и я им снова забью, — Ромке хотелось играть и забивать, трибунные переживания его волновали мало.

Судья свистнул. А дальше… Всё пошло не так, всё пошло наперекосяк. Все как один игроки «Зенита» начали грубить на ровном месте. Но это было полбеды — Ромка убегал и ускользал, Бобров уходил финтами, а люденам было всё равно. Вскоре многие из них были окровавлены. Основная гадость заключалось в тотальной провокации — каждый из игроков «Зенита», каждый на свой лад и язык, стал оскорблять Боброва. Каждый из них будто знал его слабые места («Тренеры науськали, знают, куда шибать», — думал Юрий), и мерзкими словами-снарядами бомбардировали беспрерывно Юру, копя в нём злобу и гнев. А счёт держался прежним, только вот комбинации «Московии» стали захлёбываться в самых зачатках (Боброва был слишком отвлечён на то, чтобы не быть сломанным), но «Зенит» был пока тоже не слишком атакующим — дела «подрывные» требовали значительных усилий. А потом случилось.

Очередной грязный подкат против Боброва, от которого на этот раз он не смог увернуться. Уткнувшись лицом в чёрный газон, он мысленно прошёлся по всему организму — вроде ничего не болело. Но тут его ткнули бутсой, он поднял глаза и встретился с брезгливой рожей, которая выплюнула грязные ругательства, которые вместили что-то и про мать, и про Родину, про цвет кожи… Юра на миг упустил вожжи и всё, пошёл вразнос. Вскочив на ноги, он выкинул резко правую руку, увидел, как хам валится на спину, держась за окровавленное лицо. Дальше правила диктовали уже зенитовцы. Трибуны зашлись в экстазе, и началась бойня.

Идея о допущении откровенных драк между отдельными игроками команд (как давно уже дрались «таф-гаи» в хоккее) возникла через десять лет после первого Чемпионата. Первый ударивший удалялся, во время драки запрещалось трогать мяч, драка допускалась максимум между четырьмя игроками. Игра прекращалась, зрители неистовствовали, проливалась кровь. Особо ушлые команды так и строили свои тактики — спровоцировать, а потом и физически изъять из игры игроков. Идеальная комбинация подразумевала преимущества в три игрока.

Именно такой манёвр и предпринял «Зенит».

Проскурин схватился за голову. На защиту Боброва вылезли Васильев и Матросов. Людены запрограммированы на бой сегодня не были и полегли бы сразу. Уклонятся от драки было нельзя — в этом случае удаляли, по умолчанию, четверых игроков «уклонившейся» команды. Бобров успел оценить катастрофу — на крепких, но совсем ещё молодых парней двинулись те двое громил.

— Назад! — крикнул он Матросову и Васильеву. — Третий и пятый — на защиту! — скомандовал люденам, рассудив, что без Сашки и Ромы «Московии» будет полный «капут».

Стадион взревел, обезумев. Трибуны окрасились объёмными баннерами. Народ требовал крови. Людены, как и полагается, были крепкими, но против специально обученных головорезов долго выстоять они не могли. Бобров же, ожидая неминуемой развязки, давал последние наставления своей команде.

— Запритесь и просто выбивайте. Выстройтесь возле штрафной — не дальше и не ближе. Ром, карауль отскоки, и после этого пробуйте «собачки». Мяч долго не держи, убегать пытайся, если только будет пространство. Игнат… ну, летай, как можешь. Собственно, от тебя половина успеха сейчас зависит. Я виноват, так что будет биться за меня, — Бобров вздохнул и поплёлся к бровке, переброситься парой слов с Проскуриным и там же получить красную карточку.

— Обыграли они меня. Развели, — сокрушался Валентин Анатольевич.

— Да это я. Извините меня.

— При чём здесь ты! Я бы сразу в пятак первому бы зарядил, — горячился Проскурин. — Пускай бы они уже падали, и кошмар бы продолжился. Ты им всё сказал? Как надо?

— Думаю, да. Понадеемся на чудо.

Тем временем оба московских людена уже упали в неравном бою, а судья обозначил тремя красными карточками удаления и возобновление игры. Оставалось тридцать минут. Тридцать минут непрерывной осады, бомбардировки ударами и жестоким прессингом. Стадион гнал своих в атаку мощными волнами, которые накатывались, раз за разом разрушаясь о крепкий косяк из поредевших «московитов». Рома Васильев несколько раз пытался убегать прямо от своей штрафной, но только раз он смог приблизиться к чужим воротам и лупануть в «молоко». В остальном «Зенит» кружил комбинации, выстреливая издалека сильными ударами. Могучев справлялся. Зенитовцы в своей мощи были вальяжны и полны уверенности, что такое численное превосходство позволит забить им нужное число мячей, как минимум, два. Но время иссякало, а слаженность действий, подстраховка и самоотверженность москвичей разбивала все их радужные планы. Основное время истекло, и судья добавил десять минут. Проскурин на бровке и Бобров возле входа в раздевалки застонали.

Защищающиеся были измотаны и еле держались на ногах, но и зенитовцы также не блистали свежестью. Тем не менее, тиски сжимались и один из походов нападающего хозяев закончился падением возле штрафной. Оглушительный рёв и… пенальти! То, что нарушения не было, и зенитовец упал сам было также очевидно, как и то, что упал он до штрафной. Но «Зенит» «горел», а судья был совершенно не заинтересован в проигрыше фаворита. Васильев с Могучевым навозмущались на «горчичники».

К мячу подошёл капитан. Разбежался. Ударил. Перекладина! Мяч отлетает к нему же и он головой вколачивает его в сетку. Стадион ревёт. Но тут у судьи случался припадок справедливости и он, как будто сам удивляясь своей смелости, назначает свободный от ворот. Ведь такой гол не засчитывается. Матч дальше продолжать смысла не было, потому что началась вакханалия. Уже в который раз в истории Чемпионата.

«Московия» быстренько скрылась в раздевалке, судья с помощниками убежал в каморку, а игроки подзуживали население, размахивая руками.

— Всё, хана нам пришла, — сказал Бобров, выйдя из душа. — Заперлись? Надо ещё забаррикадироваться. И ждать, когда вызволят нас или их полицаи, или наши вояки, что здесь дислоцируются. А вот ребятам на трибунах вообще не спастись.

— Зато мы выиграли! — Васильев вновь не унывал.

— Выиграли, да… — Боброву взгрустнулось. «Хорошо, что Леру успел забрать», — облегчённо подумал он, вспоминая, как после девяностой минуты сбегал в ВИП-ложу и выдернул оттуда взволнованную Леру.

— Ты что? Самое же интересное!

— Вот именно, угрохают тебя тут. Пойдём, снизу досмотришь.

Лера была довольна — их провожали угрюмыми исподлобными взглядами местные хозяева жизни — она уходила со своим мужчиной, который стал одним из героев матча.

— У них прямо слюни потекли.

— Да, — кокетливо протянула она, стуча каблучками по ступеням. — Знал бы ты сколько предложений мне поступило.

— Пристойных?

— Разных.

— Лерусь, сейчас, как закончится, жди в соседней с раздевалкой комнате. Поедем вместе.

— Слушаюсь, мой генерал, — она, не в пример мужу, была настроена благодушно. И как раз в этот момент случился пенальти и всё остальное.

Дальше дела «Московии», что называется, пошли-поехали. Молодёжь становилась сыграннее день от дня, коллектив был дружный и сплочённый, а главный тренер был достаточно талантлив, чтобы воплотить теоретические расклады в прикладной, то есть игровой уровень. По отдельности, за исключением, может быть, Боброва, игроки вряд ли бы добились больших успехов, их сила была именно в том единении, созданном Ахметдиновым. И в этом была его главная заслуга.

К концу осени «Московия» уверенно шла на первом месте, забив больше всех голов и проиграв лишь одному сопернику — «Алании» с Кавказа. Юра был лидером команды и по духу, и по голам, и за пределами поля. Ребята частенько собирались вместе — в основном на природе или на даче у своего президента. Тимур панибратства не допускал, но со всеми был на равных, дорожа каждым. Но, конечно, Юра был для него на особом месте. Тимур не раз удивлялся случаю и везению, сведших его с этим талантливым юношей. А в Лере он, как и его жена, Лиля, души не чаяли. Вообще, Лиля, красивая, статная женщина, в паре с юной очаровательницей Лерой частенько поражали вечеринки футбольной и другой «элиты» (разной швали с аристократическими замашками). Лера с удовольствием крутилась среди знатных особ того времени, ни в коей мере не перенимая их повадки и образ жизни. Она была исследовательница по духу. И, продолжая учиться в кое-как пыхтящем универе, она на практике изучала психотипы различных людей. «Гламурная тусовка» была очень интересна с научной точки зрения.

В том году неожиданно рано лёг снег, и три домашних матча «Московии» в ноябре проходили на снегу. Это тоже было нововведение. Зимний перерыв был сокращён теперь до полутора месяцев и, дабы не мучаться с расчисткой полей, с кочками неискусственных газонов (у некоторых команд были ещё и такие) — решили использовать снежный покров. Благо ранние и обильные снегопады способствовали. Снег укатывали катками, наносили красную разметку и играли оранжевым мячом. Многое, конечно, менялось, и игроки проклинали руководство Первой Лиги. Отскоки мяча, скольжение, торможение — всё отличалось от «обычного» футбола. К тому же были команды с юга страны, где о снеге приходилось только мечтать. Но в самой сложной ситуации были те, у кого снег то выпадал, то таял. Так и приходилось игрокам то скользить в подкате добрые десять метров, то взрыхлять увлажнённый мягкий газон удлинённым шипами.

К Новому Году первый круг завершился убедительной победой «Московии». И у Бобровых наладилась тихая и мирная жизнь. Исторические пертурбации тоже как-то поутихли. Российская Республика обживалась в новых границах, продолжая «стричь» с Сибирской природные ресурсы. Новосибирск был недоволен, но был связан по рукам и ногам договором о разделении. Дальнейший сепаратизм выдохся, но и объединительные настроения жили лишь в таких пылких юношах, как Юра или Ганжа. Политическая жизнь замерла.

Они частенько виделись, ходили гулять в своё любимое Коломенское, а когда лёг снег, Юра вместе с Лерой вытаскивал Ганжу на лыжную прогулку. Было всеобщее посленовогоднее безделье, и у Юры был перерыв в тренировках до середины января. Но они решили никуда не уезжать, так как зима выходила совсем неплохой.

На ногах у них были широченные целинные лыжи из лёгкого пластика со специальной микроскопической структурой, позволяющей с минимальным трением скользить вперёд, намертво застревая при отдаче назад. Лера с Юрой красиво скользили по полям и перелескам ближнего Подмосковья, торя лыжню. Ганжа, отдуваясь, плёлся позади.

— Загнали меня, черти полосатые, — пыхтел он. — Это вы там спортсмены, а у меня ножки нетренированные, я мозгом работаю.

— Ладно, давайте привал и костерок, — сжалился Юрий.

— И коньячок? — обрадовался Ганжа.

— Фиг тебе, алкоголик!

Ганжа стащил с бритой головы шапку и умылся снегом. Он был разгорячён, но отличался от румяных друзей несвежим цветом лица — постоянные бдения за компьютером оставили на его лике землистый отпечаток. Они нашли уютную опушку и уселись под разлапистой елью на поваленные брёвна. Юра развёл поблизости небольшой костёр, прежде разгребя пушистый снег до мягкой землицы.

С аппетитом трескали бутерброды, дымя чаем из термоса, вдыхая сладковатый дымок от костра.

— Юрец, ну ты чего там, окончательно погряз в футбольных баталиях и забыл свои бравые идеи?

— Серёг, это ты так забыл начинку нашей команды?

— О! Это сейчас песнь про русское единство, которое олицетворяют румяные молодцы богатого татарина? Дела-то где? Да, народ полюбил, да выйдете в «вышку». А дальше-то что? Я уж не говорю, что в славе этой и деньгах скурвиться недолго. Хорошо, у тебя Лера есть. Родители и я, — Ганжа переглянулся с Лерой.

Юра в задумчивости ковырял прутиком в костре. Он знал, что Ганжа прав. Он и сам стал замечать, как ребята в команде принимают победы с некоторой надменной привычкой. С каким удовольствием раздают интервью и читают про себя в СМИ. Да, Тимур не охладел к прежней задаче. И сам Бобров, капитан, видел более высокие цели. Но сумеют ли они сохранить ребят? Ведь уже сыпались предложения со всех сторон, и Тимур делился опасениями. Но у них был один несомненный плюс — он боролись за путёвку на Чемпионат-2022 практически на равных с зубрами: ЦСКА, «Спартак», «Зенит», «Динамо», «Локомотив». Существовал сложный рейтинг, в котором достаточно большой вес имело мнение болельщиков. Так вот, у болельщиков, и болельщиков не только из Москвы, эта русская команда пользовалась небывалым успехом. Ахметдинов попал в точку, и популярность всё пребывала.

— Серж, ну чего скрывать — есть правда в твоих словах. И этот момент Тимур, может, и не учёл. А может… а может, и предусмотрел! Ведь популярность эта и слава идут вместе с его идеей. А порознь — грош нам цена! Главное, ребятам это донести.

— Вот! Сынок, ты прямо умнеешь на глазах, — снисходительно заулыбался Сергей. — И возникает вопрос — как, с какой стати в юных мозгах установится эта цепочка? От игры к игре самомнение растёт у них. И какое мнение-то? САМО! О себе, то бишь, с командой не слишком ассоциируемое. Вот тут Тимурка твой и погорит.

— Так неспроста же собираемся мы и говорим об этом. Да, может, не все понимают, но мало ещё пока работы сделано…

— Да через полгода, когда выйдете вы в «вышку», — перебил Юру Ганжа, — растащат ваших мальцов, они и глазом не успеют моргнуть, а лишь безропотно будут смотреть в глаза очередному сказочнику, обещающему и горы золотые, и славы океаны, и девочек самых красивых. Не всем же, как тебе, повезло.

— Так, короче! Чего ты тут за наезды развёл? Что ты предлагаешь? — нахмурился Бобров.

— А сведи-ка ты меня с Тимуром, а я с ним и потолкую, — прищурился Ганжа.

— А я что же, недостоин? — Юре стало обидно.

— А тебе, мальчик мой, вредно от больших знаний может стать. Ты парень у нас горячий и роль твоя не в планировании стратегии.

— Выходит, что я безмозглая дубина в чьих-то руках?! — Юра вспылил, пнул сугроб и, надев лыжи, двинул в сторону, размашисто скользя в свете низкого солнца. Лера рванулась было за ним.

— Оставь, остынет сейчас.

— Серёж, ну нельзя же так резко с ним. Ты же знаешь, что ранимый он. Может, стоило его посвятить?

— Лерк, ничего ему не сделается сейчас. Попыхтит и вернётся. Ещё и прощения попросит за вспыльчивость. А вот знать много ему — это делу навредить. Так что пусть так, как есть.

Через полчаса, как и предсказывал Ганжа, Юра возвернулся с понурым видом. Что-то буркнув, он взял рюкзак, всем видом показывая, что пора двигаться дальше.

— Ну, пойдём, Лер, раз наш предводитель роет землю, — Ганжа с неохотой поднялся.

— Я поговорил с Тимуром, он с готовностью согласился с тобой встретиться, — глядя вдаль, пробурчал Бобров. — Дал ему твои координаты, он свяжется тогда. Пойдёмте, а то скоро стемнеет уже.

И они двинулись в звенящую тишину январского леса, разбрасывая длинные тени и оставляя две неглубоких колеи, синеющие среди чистой белизны.

С тех пор Юру частенько посещали обидчивые мысли о своей совсем не главной роли в «Московии», его амбициозность страдала от непосвящения в секреты «верхушки». И как Тимур ни успокаивал его, говоря про необходимость отгорожения истинного лидера их движения (именно тогда он употребил это слово к их команде в первый раз) от некоторой рутины управления.

— Понимаешь, Юра, если ты вникнешь в эту скучную и рутинную работу, пострадает твоя нынешняя роль. Я знаю, я вижу твои таланты кругом и чуть ли не во всём. И уверен, что ты справился бы с нашими задачами не хуже Ганжи или меня, но вот в твоей роли, той, что сейчас никто не сыграет лучше тебя. Выбирай. Можем творить, используя другу друга по максимуму, или дадим волю амбициям и будем тянуть в разные стороны.

— Да согласен я! Но простое любопытство изводит — не понимаю, почему нельзя просто посветить, не собираюсь я в дела лезть ваши.

— А вот как только расскажем, так всей игре и хана. Не время пока. Потом всё узнаешь.

И он ждал. Он играл. Он развивал свой мозг в занятиях с Лерой и отцом, он по-прежнему возился с географией, подолгу читал книги и пытался понять, что же нужно для того, чтобы перестало сосать под ложечкой. Что нужно, чтобы унять зуд…

К весне две тысячи двадцатого года «Московия» заняла первое место за несколько туров до конца турнира в Первой Лиге. Внешне всё выглядело как в сказке — команда-любимица болельщиков, безупречная на поле, красиво играющая, обладающая волей и силой, уверенно побеждала соперников, допуская лишь иногда досадные поражения. Но за ярким фасадом скрывался титанический труд и в первую очередь моральный дух. Как и предсказывал Ганжа, как и опасались Бобров и Ахметдинов, брожения в умах игроков в какой-то момент после зимнего перерыва достигли апогея. Вылилось это в серию неудачных игр для «Московии» и переход одного из сильнейших защитников и двух нападающих в Высшую Лигу. Конечно, вскоре они осели в глубоком запасе в своих звёздных клубах и уже к весне запросились назад.

С остальными участниками «проекта» (частенько, как предприниматель, Тимур так именовал всё, связанное с «Московией») всё со скрипом наладилось. Ганжа частенько встречался с Тимуром, и они вместе выстраивали какие-то схемы управления за закрытыми дверями. Результат был налицо — команда не только сплотилась, сбросив налёт надменности и высокомерия, но и стала образцом для болельщиков. На стадионе всегда был порядок, а эмоции выплёскивались исключительно без агрессии, ломания кресел и варварских «перфомансов». А ежели гостевые фаны пробовали начинать бузы, службы безопасности клуба быстро их утихомиривала, закрывая сектор специально предусмотренными тентами.

«Московии» было достаточно просто усиливаться и множить свой состав. Хоть и были ограничения по государственной принадлежности (согласно всей идеологии команды) зато почти каждый русский молодой футболист мечтал играть в этой национальной команде. Пресса, забегая вперёд (всё-таки Первая Лига — это Первая Лига), окрестила команду «Новой Сборной России» и регулярно подогревала ажиотаж вокруг матчей «Московии». И под конец сезона болельщики стали переполнять небольшой, но уютный стадиончик.

— Что-то надо делать с вместимостью, — Тимур первым взял слово на совещании руководства клубом. В конце весны стало очевидно, что по осени стадион не будет устраивать в первую очередь саму команду.