Чемпионат

Всё чаще на даче Ахметдинова, вдали от московской суеты и чужих ушей раздавались голоса, ратующие за придание Империи официального статуса.

— Юра, ты понимаешь, что нету ещё базы, нету! — возражал Тимур одному из своих основных сподвижников по Империи Георгию Петрову. Тот заведовал одновременно и лабораторией по изучению планирования на низких высотах, и производства при нём же.

— Как же нет, Тимур? Да одна «Московия» чего стоит! Ты вспомни разговор с людьми из Сибири. Они что говорили? Что у них есть экономическая база для объединения или, по крайней мере, для сотрудничества, а нет у них идеологической базы! Зато как болеют за «Московию» они в красках поведали. Отчего самостийно образовались объединительные настроения так же, как двадцать лет назад забродили мысли об обособленности. И если подтолкнуть сверху, то всё сцепится и сложится.

— Гладенько у тебя выходит, не спорю. Только если у них силы есть, потому что это как раз начальствующие люди так мыслят, то у нас есть Империя и есть пока ещё не сдохнувшее и вредоносное государство, которое противоборствует нам. Как мы примкнём к Сибири? Эдаким анклавом, коих было не счесть раньше? Порождающих кровопролитные конфликты? Как ты себе это представляешь?

— Так масса-то людская полностью практически за нас! Полностью! Никакой официоз уже с нашей популярностью не справляется, чуть сковырнуть власть, она и посыплется.

— Вот здесь и ключевой момент! Я считаю, что если ещё чуть повременить, то ничего ковырять не надо будет. Эти дрожащие наверху всякую опору потеряют, и сами сбегут, а мы и подберём. А в данный момент есть опасность вооружённого конфликта. Имеющиеся ещё силы они подкрепят ещё западными войсками, которым мы, ясно дело, поперёк горла. И прихлопнут нас.

— Так Запад захочет схавать нас и после мирного принятия власти, не вижу разницы.

— А разница есть! Так мы будем уже безо всяких внутренних противоречий единым кулаком, с остатками армии, вооружения. «Рысь», в конце концов. Мы ощеримся, и для Запада будет не самый лакомый кусок. В общем, ещё годик-другой, думаю, надо погодить. А с Сибирью сотрудничать пока на дружеских основаниях. Я ещё почему предлагаю погодить.

— Ну-ка?

— Тут Северная Италия подала голос!

— Иди ты! Тоже в симпатиях признаются?

— Мало того, тоже предлагают дружеское объединение соорудить.

— Да их же там растопчут!

— Да вот чего-то не боятся, возможно, просто рисковые парни всё это затеяли, возможно, мы чего-то не знаем и ситуация меняется. Почему и говорю, что если обождать, то силы ещё больше переформируются. И не так эти западные люди нас будут прессовать оттуда, сами подорванные изнутри.

— Хм, не скажу, что ты уж прямо убедил — кажется, что железо горячо уже сейчас и можем упустить момент — но всё же рогом упираться не стану и пока охолону.

Футбольная же «Московия» уже привычно рвалась к первому месту. Путь не был устлан розами — другие команды не стояли на месте, пытаясь противостоять гегемонии московского клуба. И как раз самые сложные соперники были из тех, кто перенимал изобретательный и умный футбол. Острая конкуренция и много напряжённых матчей стимулировали игроков и без сторонних «накачек». Настрой был запредельный, а сыгранность почти идеальная — «Московия» находилась на пике своего игрового могущества.

Интрига просуществовала вплоть до предпоследнего тура, когда в сложной борьбе на выезде «Московия» одолела хорватскую команду, новичка сезона, показавшего отличный футбол в дебютный для себя год. Тем не менее, старожилы победили и стали в третий раз чемпионами. Бобров стал в очередной раз лучшим игроком, собрав некоторое количество индивидуальных призов. Казалось, что вот-вот должен наступить момент пресыщения победами и опустошение в отсутствие стимулов. Однако ж по-прежнему была свежесть в глазах и изобретательность в ногах, что и отмечали специалисты, болельщики и журналисты. Хвалебные отзывы были привычны, и среди них терялись злобные пасквили всяких недругов.

А недруги хоть и становились меньше числом, крепли качеством. Давно уже обратили мировые центры внимание на растущую силу «Московии», выплеснувшуюся давно за пределы полей и стадионов. Политика со спортом изначально были переплетены в самой идее Чемпионата — порушить государства и нации, смешать и лишить народной памяти и традиций. Теперь же получалось, что идея вышла боком сами идеологам. Если поначалу институты сборных действительно приказали долго жить, а болели за своих лишь по территориальному признаку, забывая о ближайших соседях. Удачно насаждалась вражда между братскими и близкими народами. Государства продолжали схлопываться и перемешиваться. Самоидентификация притупилась, и люди приплетали себя к каким-то дроблённым образованиям, величиной с былые провинции. И футбол вносил ощутимую лепту во всё это действо. Болели остервенело, с ненавистью к чужим и бесконечным обожанием к своим, забывая даже о хлебе насущном.

И тут «Московия», упрямо руша эту тенденцию, поставила под угрозу всю идею размежевания и разделения, насаждения всеобщей вражды. Поставив всё тот же футбол во главу угла, клуб из Москвы заставил людей взглянуть на Игру с диаметрально противоположной точки зрения. Провозгласив однозначную идею формирования команды со своей русскостью, честностью и справедливостью, подкрепляемыми действительной футбольной силой, «Московия» увлекла многие тысячи людей. И это вразрез с планами власть имущих не только в дряхлой Русской Республике, но и в «цивилизованном» мире тоже. Клуб обложили агентами, «прослушкой» и бесконечными провокациями.

Однако же примкнувшая к Империи «Рысь» росла вместе с ней. Состоящая из военных и боевых профессионалов, людей ответственных и преданных делу, организация крепла и обретала ощутимую мощь. К двадцать девятому году, сосредоточив свою деятельность на охране объектов Империи и, в особенности, «Московии» «Рысь» удачно противодействовала робким пока попыткам сломить вектор развития клуба и организации. Однако напряжение нарастало.

На Новый Год никто никуда не поехал — все опасались удаляться от Москвы далеко в этот неспокойный период. Тимур собрал у себя на даче самых близких друзей — Бобровых с детьми и родителями, Ганжу, Шапиро и некоторых сподвижников по Империи.

Робкий мороз покрыл лужи недавней оттепели узорчатым льдом, а широкопалые снежинки кружили, редкими пятнами покрывая незимнюю пока ещё землю. В просторной гостиной потрескивал небольшой камин, а гости и хозяева были заняты несильно сложными и приятными приготовлениями к праздникам.

— Прямо получается как-то гротескно: женщины режут салаты, мужчины занимаются мясом, дети и те, кто ничего не умеют, наряжают ёлку, — прокомментировал улыбающийся Бобров, нарезая мясо и поглядывая на Ганжу, возившегося с близнецами возле ёлки. Мальчишкам было нисколько не скучно среди взрослой компании. Им доставалось внимания ото всех, кроме всего прочего, они были самодостаточны в развлечениях и вдвоём. Но сейчас колоритный «Дядя Серёжа» доставлял им немалую дозу веселья и удовольствия. Они заползали на его широченную спину, дёргали его за могучие руки и всячески провоцировали его на страшные гримасы. Тот с удовольствием поддавался на эти игрища.

— Да ладно тебе, он с ребятами занимается, — укорила мужа Лера.

Атмосфера праздничного уюта сглотнула нервозность предшествующих дней, народ расслабился и довольствовался таким редким для них развлечением, как поговорить ни о чём, попутно немного чревоугодничая. Однако ж разговоры крутились всё вокруг до около. Смело смотрели вперёд, пытаясь понять, что ждёт их в наступающем году.

— Всё думаю, что в этом году как раз настанет тот момент, о котором с тобой, Тимур, говорили, — рассматривая пузырьки шампанского в бокале, сказал Петров.

— Ох, ты опять за своё? — вздохнул Тимур и схватил кусочек какого-то мяса. — Это наше мяско, с одного из имперских хозяйств, — хвастаясь, он с наслаждением заглотил еду.

— Мы прямо, как те парни из «Таинственного Острова» Жюль Верна, — засмеялся вдруг Владимир Викторович, — среди дикой жизни обособились, обжились и сложили даже некое подобие цивилизации.

— Передовой, замечу, цивилизации! — поднял палец вверх Петров. — Так что не гони волну, Вова, на наши достижения.

— Да ладно, ладно. Я и сам, в общем-то, причастен. И принижать успехи не намерен, но так, дабы сбить немного пафос и добавить иронии. Ведь это почти никогда не помешает?

— Тут важно не перескочить в абсолютный цинизм, ведь надо же оставлять место и для святого, и важного. Доброго и нужного. Иногда и занудство, кстати, не помешает, — мягко вступила в скачущую по различным темам дискуссию Ксения Ивановна.

— Именно поэтому, Ксюш, я вставил «почти». В общем, Тимур, действительно, пора подумать о форсировании нашего развития, а то близится уже потолок в текущих рамках. А уперевшись, рискуем завязнуть в болоте стагнации. Да и Сибирь там не бесконечно готова ждать, они свой вектор в нас направили и не могут его подвешенным держать.

— Хм, что-то вы меня одолели со всех сторон, — задумался Ахметдинов. — Легко у вас всё на словах, а технологию вы как себе представляете? Я такой заявляюсь в Кремль и говорю: «Баста! Сдавайте ключи, и попрошу», так?

— Ты не утрируй, всё давно придумано, и важно тебе получить одобрение всех действующих лиц, а заодно и людей не вовлечённых напрямую. После этого пишется официальное письмо в эдакой предлагательно-принудительной форме. Собственно, ты же знаешь, они уже и так готовы «свалить при первом же шухере»… пардон, неспокойстве. Вон из «Рыси» ребята говорят, что хоть и сильно на нас давление, но больше такое, по инерции, что ли. Из кулуаров они знают, что все эти органы готовы к нам перейти только свистни.

— Да знаю я, знаю! Но сам понимаешь, ответственность-то давит.

— А чего давит-то? Давай мы это за матчем каким-нибудь сделаем? — вставил своё слово и Бобров-младший. — Проанонсируем, намекнём и в перерыве объявим. Поглядим на реакцию. Уверен, одобрение будет подавляющим. Отсюда эти друзья наверху всё и поймут, увидев мощь людского ликования. Игру нужно только выбрать подходящую. А речь я готов сказать… скромно, так сказать, поучаствовать, — засмеялся он в конце.

— То есть хочешь лавры объединителя себе забрать?! — деланно грозно нахмурился Тимур. — Шучу. Вообще, действительно, ты ведь числишься в самых популярных персонах, народ тебя боготворит не только за твоё поведение на поле и в жизни, но и за твои слова и деяния. «Возрождение» работает, ты не думай. По-моему, дельное предложение. Так процесс и запустим. Есть возражения?

— Ну, по-хорошему нужно ещё людей кое-каких спросить, но ход нормальный такой. Пропагандистки выверенный, — одобрил Петров.

— А вообще, мне больше по душе была тема про иронию и чувство меры, — улыбнулся Тимур Ксении Ивановне. Та благодарно кивнула. — Может, на сём деловые переговоры завершим?

Его предложение было единодушно поддержано, и тихое празднество было продолжено. А стрелки начали свой отсчёт до того важного момента, когда должен был совершиться очередной крутой исторический вираж.

Новогодние выходные быстро ускользнули, и все вновь погрузились в рабочую рутину. Всякий в своей нише стремился приблизить тот миг объединения, о котором всё чаще говорили в кулуарах. Календарь на Чемпионат был свёрстан, и сразу было принято решение: в первом же домашнем матче «Московии» запустить маховик всего процесса. Большинство участников этого действия стало жить в ожидании восемнадцатого марта.

— Юрка, мы с Лилей думаем, что, несмотря на твою красноречивость, речь тебе всё же следует подготовить, — предложила в конце января Лера.

— Это даже не обсуждается, такие вещи с ходу не вытворяются. Вот только я тоже буду принимать участие.

— Ну, это как ты пожелаешь. Вдруг у тебя времени нет или желания.

— Ты даёшь! Всё моё время сейчас подчинено этому.

— Как? Юрий Владимирович! А как же декларируемые вами с каждого угла семейные ценности? — с некоторой издёвкой сверкнула глазами Лера.

— А семья — это моя жизнь и есть.

— Ой, как путано, но зато пафосно, — засмеялась Лера. Она знала, что Юра при самых сложных и срочных делах всегда думал и помнил о своих. Поэтому её подколки носили скорее характер привычки, чтобы разбавить некоторую приторность от правильности мужа.

Они готовились. Март накатывал незримо, но ощутимым валом приглаживая все разговоры и мысли главных действующих лиц. У Юры родилась мысль на тот матч притащить близнецов, выйти в перерыве на поле с ними, и говорить с ними на руках.

— О, тоже мне! Детей ещё решил втянуть, — сердилась Ксения Ивановна. — С младых ногтей к толпе приучать.

— Мам, они давно уже привычны к толпе, но не приучены! Не боятся её. Чего ты опасаешься?

— Не боюсь, но ничего хорошего не вижу. Используете мальчишек в своих целях. А если им травма какая от этого?

— Какая травма, какая?! Болельщик их боготворит, мальчики они смелые.

— Не знаю, какая, но как-то нехорошо это, чувствую.

— Это оттого, что ты не осознаёшь нашу великую миссию, которую выполнить мы должны все вместе, — улыбнулся Юра и пошёл разыскивать сыновей, которые где-то носились по дому. Скоро появился с Никитой на шее и Андреем на руках. — Тяжеленные уже стали. — Мальчуганы прилежно замерли на отце, радостные от этой игры. — Так, пацанята. Пойдёте с папой на футбол?

— Да! — хором закричали близнецы.

— А на поле выйдете зрителей порадовать?

— Да! — снова радостно ответили те.

— Мам, видишь, им нравится.

— Много они понимают! — расстроенная Ксения Ивановна, ушла на кухню.

— Вот чего ты маму расстраиваешь, — подошла Лера и стянула Андрея вниз. — Может, и впрямь не нужно их туда тащить?

— Ты подумай, как это символично — объединение, молодое государство и два сына у молодого родителя. Близнецы к тому же. По-моему, будет очень весомо.

— Так и так же вроде бы народ среагирует как надо?

— Это всё так, скорее всего. Но для усиления эффекта это нужно сделать. Честно, я и чисто эгоистически испытываю желание похвастаться таким образом — что вот, не только речь могу такую важную говорить, но и держа на руках этих удальцов.

— Возможно, ты прав, — задумчиво проговорила Лера, усевшись в кресло и привалив к себе сына. — Но и Ксении Ивановне это надо как-то помягче объяснить. Она же истинная бабушка, переживает за любой их чих.

— Да, это ещё она сдерживается. Дай только волю, избалует их. Хорошо ещё отец компенсирует её опеку.

— Разве у нас избалованные дети?

— По-моему, у нас замечательные дети, которых можно приводить в пример. Разве что Андрейка как-то занудноват бывает для своего возраста. Зато братец его вечно весел.

— Так что же ты катишь баллоны на бабушку?

— Да я же любя! — он покружил радостно кричащего Никиту. — У меня вновь какое-то взбудораженное состояние, как тогда… двенадцать лет назад, когда с тобой познакомились. Будто ждёт что-то хоть и сложное, но безумно интересное.

Тимур и другие важные люди Империи готовили юридические основы для нового государственного образования. «Рысь» усиливала бдительность и готовилась к возможным столкновениям. При этом соблюдалась некоторая секретность.

Однако слухи поползли. И не только по Москве и Российской Республике, раздавались «звоночки» и из Сибири. Люди чувствовали перемены, чуяли дым, которого без костра не бывает. Народ ждал резкого поворота в своей судьбе.

Восемнадцатого марта «Московия» должна была играть уже второй матч турнира, в первом туре пожаловав на выезд к туркам. «Османия» и в те годы отличалась жёсткостью и даже жестокостью. В сочетании с восточными хитростью и подлянками. Турецкая команда была из редеющего ряда идеологических противников «Московии». Календарь был неласков к московитам, бросая им вызов перед важнейшим матчем десятилетия в Москве против мексиканцев.

— Вот хоть убейте, не верю в случайность. Намухлевали нам специально на старт, — возмущался Александр Морозко.

— Саш, всё равно с кем-то надо начинать, — возразил вратарю Бобров.

— Ну почему именно с этим головорезами?!

— И с ними всё равно надо играть в любом случае.

— Но нам же сейчас нужно выиграть! Перед следующей игрой, — команда была в курсе особой значимости следующей игры.

— Ну, не любой ценой. Хотя, конечно, победа была желательной бы, да.

— Вот! А мы здесь выигрывали всего один раз!

— Из трёх. Почему бы не сделать этого ещё раз? — улыбнулся Юра. — Ну ад, ну будут по ногам рубить — впервой, что ли. Форму вроде бы набрали мы, чего нам бояться?

— Не знаю, но кошки у меня скребут, — буркнул один из сильнейших вратарей Чемпионата, надевая перчатки.

Стамбульский стадион привычно уже пестрел вывесками про ад, в который добро пожаловать. Гул и шум бил по ушам. Обстановка была боевой и задиристой. Турки, вместе и с легионерами, были все как на подбор головорезами на вид. Отборные качки со звериными оскалами.

«Точно их накачивают чем-то перед игрой — злоба из них прямо льётся», — отметил про себя Бобров, на самом деле, улыбаясь партнёрам — в глазах некоторых, особенно не сильно опытных промелькнуло некоторая робость перед столь грозным соперником.

— Не бояться, терпеть, играть! — слоганом подбодрил команду капитан, и они ринулись в бой.

После игры были и зашитые брови, и многочисленные синяки, ссадины и шишки, у Морозко заплывал левый глаз. Но тяжёлых травм, по счастью, удалось избежать. И, что немаловажно, была добыта тяжелейшая победа с разницей в один мяч.

Игра складывалась непросто, и хозяева задавили лёгких и грациозных московитов в первом тайме. Они грубили, рубили по ногам в открытую и исподтишка, плевались и симулировали. Судья потворствовал. Но, несмотря на такое давление, «Московия» держалась и довольно сносно защищалась — хотя оборонительная игра никогда не была коронкой этой команды. Таким образом, они пропустили всего один мяч. Публика бесновалась, требуя ещё. Но после перерыва дело в свои руки взял, как и полагается капитану, Бобров. Он раз за разом за счёт искусной обводки ускользал от косящих ног и хватающих рук. Но пока партнёры слабо его поддерживали, работал он вхолостую. Но один мяч сквитать он смог и в одиночку. Заработал штрафной (судья, закрывая глаза на десятки нарушений хозяев, тут сдержаться уже не мог — под свист трибун, назначил и поднял руку) и красивейшим ударом сравнял счёт. Турки после пропущенного гола словно озверели.

— Вот теперь, ребятки, держитесь. Они не остановятся. Берегите ноги! На провокации не поддавайтесь! В штрафную не пускайте, назначит пеналь, — криком разгонял по местам Бобров своих партнёров.

А турки ещё и устроили за ним персональную охоту.

— Надо его менять, а то убьют, — уговаривая сам себя, промолвил Ларионов. Но он также и понимал, что без Боброва команда не сдюжит. В нём боролись сомнения, но всё же через несколько минут он дал сигнал разминаться одному из запасных. Всё видящий Юра заметил и это. Пробегая мимо бровки, крикнул:

— Нет, Иваныч, нет! Справлюсь, не убьют!

Тот в ответ, скрепя сердце, отменил замену.

А Юра превзошёл сам себя. Он будто взлетал над всеми этими хамящими, стремящимися его сломать турками, убегал и выскальзывал из их крепких объятий.

— Ха! А вы его ещё поймайте сначала, — улыбался немного успокоившийся Ларионов.

Второй гол Юра соорудил уже вместе с ребятами. Праздновали они под рёв возмущённых трибун.

— Пусть орут, у их любимцев кончается запал. Да и времени играть немного осталось, давайте, парни, потерпим ещё.

Они дотерпели, выгрызая победу у злобных хозяев.

— Когда камеры показывали их глаза, мне становилось страшно, — Лера, встречая мужа в аэропорту, бросилась ему на шею. С боков в ноги вцепились соскучившиеся малыши.

— Да ты же видела, что они мимо лепили всё время — у меня даже и ушиба никакого нет, — успокаивал её Юра. — Ну чего, пацанята, видели папу?

— Да! — хором закричали те, стремясь заползти по нему наверх.

— О, разошлись! Поехали домой, там полазаете по мне.

Дома ещё немного поговорили о прошедшем матче, женщины поохали, отец повздыхал, Юра же был доволен. Его радовал не столько турнирный успех команды, и уж точно не суперудачная игра лично его. Его радовал удачно складывающийся сюжет. «Очень удачно всё получается для предстоящей речи», — лёгкий героизм, радостные настроения, народ будет вкушать любое слово.

— Может, до игры сказать? — задумался он вслух.

— Ну, собственно, смысла в игре никакого нет, только то, что соберётся куча людей и всё внимание будет приковано к тебе, — сказал отец.

— Да, но всё-таки не все начинают сразу смотреть, а тем более и до матча не все собираются. А хотелось бы отхватить максимум зрителя.

— А если чуть матч задержать, обговорив с судейской бригадой и наблюдателями? Задобрить их?

— Хм… можно подумать, да, — нахмурился Юра. — Скажу Тимуру — что он по этому поводу скажет.

Март тем временем гремел капелью, жмурил ярким солнцем и пробуждал весеннее брожение. Поле «Московита» было зелёным круглый год, и зелень эта была неискусственной, а самой настоящей, травяной. Опять же — свои разработки и технологии, позволяющие, пусть и в тепле (на зиму закрывали крышей весь стадион, а не только трибуны), но практически без солнца растить сочную густую траву.

«Московия» в преддверии первого матча сезона дома проводила открытые тренировки на стадионе, подчас собирая по полстадиона болельщиков. Те сидели в полнейшей тишине, лишь изредка разражаясь аплодисментами или смехом по поводу удачных действий любимцев или их шуточек. Команде такие занятия тоже нравились, но Ларионов допускал их лишь в «разгрузочные» дни — серьёзная работа проводилась всё же на базе, за бортом стадиона. Но такие, публичные тренировки были полезны не только для зрителей, не только повышали и без того огромную популярность команды, всё-таки и сами игроки снимали с себя оковы напряжения, волей-неволей тяготившие их перед важными играми. А то, что игра будет суперважной, понимал не только Бобров.

Но всё же в день игры, в воскресенье восемнадцатого марта мандраж с невиданной силой охватил Юрия. Он почти не спал ночь, ворочаясь, вставая. Выходил на улицу смотреть на ночное небо, вымощенное мириадами звёзд. Но забылся нервным сном только под утро. Лера во сне лишь обнимала его, тихо дыша и не замечая его метаний.

— Не спал почти, — поутру, измученный сказал ей Юра. — Что-то уже и не припомню, когда так волновался.

— Милый, не волнуйся. Выпей мяты, — сказала она, наливая душистый напиток. — Но позавтракать всё же надо — волнение уйдёт, голод появится. Кушай.

Юра послушно запихивал в себя кашу. Сонные близнецы завтракали рядом. Их тоже подняли для того, чтобы везти с отцом на стадион — нужно было ещё раз всё подготовить. Глядя как они, как маленькие хомячки, жуют завтрак, Юра почувствовал прилив бодрости и улыбнулся.

— Ничего, эти вот друзья придадут мне уверенности и спокойствия, — он подмигнул им, и братья тоже заулыбались.

— Никита, Андрейка, игрушки вы свои собрали? Пока папа там будет готовится, мне тоже некогда будет с вами возиться, чем будете заниматься?

— Мы собрались! — закивали близнецы, готовые сорваться и показать, чего они там насобирали.

— Вот и славно, не торопитесь только, жуйте.

— Лерусь, а ты сама где будешь? На бровке?

— Нет, мне лучше с трибуны наблюдать. С Лилей вместе будем вести что-то типа репортажа для «Возрождения».

— Ого! Прямо вы сами будете вести?! Так это ж футбол никто не будет смотреть, будут на вас глазеть!

— Ты не забывай, что мы будем для, так сказать, светской части населения, которая в этот момент не будет больна футболом, как таковым, но которая понимает важность действия и как-то да будет следить. Вот мы и поможем, выхватывая главных персонажей: отдельных зрителей, соперника «Московии», тренеров, игроков… тебя, конечно.

— А если такой ход — я говорю, а к завершающей фазе ты с трибуны спускаешься к нам?

Лера подпёрла рукой подбородок.

— Вообще-то мысль, да. Да что там — классная идея! Думаю, это будет несложно. Но посмотрим по ситуации. Ты так-то не очень рассчитывай, пусть это будет всё же не слишком отрепетировано.

— Идёт! Так, ладно, пора бы уже и выезжать. Как там водитель, приехал уже?

— Ещё минут десять.

Скоро они уже с половиной команды ехали на стадион. Близнецы бегали по салону автобуса, играя с «дядями». Партнёры Боброва привыкли к этим симпатичными ребятам — отец часто брал их с собой на тренировки. Они частенько веселели публику своей непосредственностью и совершенно детским весельем.

В раздевалке их встречал Тимур:

— Ну как? — первым делом подлез он к Юре. — Готов?

— Так-то вроде готов, но сегодня я тяжёлый, Тимур. И головой, и телом. Кое-как спал, мандраж какой-то трясёт.

— Ну, это не страшно. Даже я бы сказал, хорошо.

— У вас всё готово?

— Да, мы уже всё подготовили. Ждём твоей речи. Так что, до матча всё-таки?

— Да, думаю, так будет лучше. Мексиканцев просветили?

— Они не против. Они вообще будто на экскурсию сюда приехали — иллюзий не питают, мечтают о ничьей, а установку, насколько я знаю, получат — пропустить не так много. Они нормальные ребята, это правильно, что с ними выбрали этот момент. А то какие-нибудь англичане встали бы в позу и устроили бы скандал. Так что всё на мази, дальше от тебя зависит.

— Это вот так ты меня успокоил — «от тебя зависит»? — расхохотался Юра.

— Ладно, хватит смеяться. Лучше ещё раз прокрути в голове, тут ораторское искусство важно — говорить нужно от сердца и без запинок.

— Я наслушался, как говорил Фидель Кастро, Лера со мной позанималась, выучил слова, всё нормально, — больше успокаивая себя, уверил Тимура Бобров.

— Добро! Ну чего, тогда вперёд! — Тимур пожал руки всем игрокам и тренерам, и ушёл в ложу.

Близнецы продолжали заниматься своими играми, бегая под ногами взрослых.

— Андрей и Никита, идите сюда! — позвал их отец. — Сейчас посидите тихо, поиграйте с игрушками. Мы сейчас все ненадолго отойдём, вы здесь будем одни — не шалите. — Мальчуганы закивали в знак согласия. И Юра знал, что это совсем не детское обещание — всё будет так, как он попросил.

Команда пошла на разминку. Для Боброва это была ещё и разминка другого рода. Он вышел на поле, озираясь по сторонам — будто и не было этих лет, проведённых на ставшем родным стадионе. Как в первый раз, он выходил на обозрение тысяч людей. Он смотрел вокруг, вновь и вновь содрогаясь от волнительного момента. Люди заполняли собой пространство, наполняя шумом и гулом нишу. Всё было привычно и необычно одновременно. Встряхнув головой, попытался скинуть этот морок и принялся усиленно разминаться, в голове прокручивая заученные слова. Краем глаза увидел на бровке Леру, спустившуюся и приведшую мальчуганов. Те внимательно смотрели за отцом — футбол им нравился. Но только лишь, когда играл папа. На его действия с мячом они могли смотреть взамен любых игр. Заметив взгляд Юры, они втроём помахали руками. Он подбежал к ним.

— Ну, чего вы тут? Я скоро приду, и выйдем сюда уже вместе, да? Как договаривались, помните?

— Помним!

— Лерусь, а ты чего не ведёшь репортаж?

— А почему ты думаешь, что не веду? Очень даже веду, — заулыбалась Лера.

— О! То есть я в прямо эфире? — подтянул воображаемый галстук Юра, пятернёй пригладив взлохмаченные волосы.

— В своём роде, — она тоже поправила что-то несущественное в его облике. — Как твоё волнение?

— Да вот, вас увидал — отпустило маленько. Правда, теперь… если в прямом эфире… прямо чувствую, как накатывает снова, — засмеялся он, на самом деле нисколько не тушуясь того, что его снимают, а звук транслируется по каналу «Возрождения», к которому, без сомнения припали многие тысячи граждан. — Я всё же ещё чуть тут побегаю, нужно понастраиваться. Пусть ребята здесь на бровке посидят, ладно?

— Хорошо, беги. А мы тебя поснимаем отдалённо.

Он отбежал, а Лера что-то скомандовала в передатчик, прикреплённый на воротнике курточки.

На экранах возникло красивое лицо Боброва, замершее в эдакой мужественной напряжённости. Даже Лера, привыкшая к облику своего мужа больше других, почувствовала красоту момента, слегка похвалив себя и оператора.

«Артподготовка» к самой «атаке» шла полным ходом. Вскоре вышли разминаться и мексиканцы, на которых мало кто обращал внимание — лишь горстка гостей из посольства пыталась докричаться до своих, подбадривая. «Московиты» же поприветствовали в очередной раз трибуны (те отозвались дружным эхом) и скрылись в раздевалке, чтобы появиться уже вновь к стартовому свистку.

И вот Юра стоит в коридоре, держа за руки сыновей, ожидая момента выхода. Судья скомандовал, и они пошли, встречаемые рёвом почти ста тысяч населения. Замелькали вспышки камер, операторы наводили видео. Послушав гимн Чемпионата, пожали руки, и возникла пауза…

Бобров отбежал к бровке и нацепил микрофон, вышел к центру поля, подхватив на руки Никиту и Андрейку.

— Друзья! — его призыв эхом прокатился по вмиг притихнувшим трибунам. — Я хочу отнять у вас немного времени, оттянув начало игры. Надеюсь, что вы меня простите, обещаю отдать должок в игре. — Зрители, вначале озадаченные, зааплодировали своему любимцу. — На самом деле, хотел сначала зайти издалека. Но что-то мне сейчас расхотелось размусоливать тему, да и тут ребятишки на руках совсем уже немаленькие, чтобы с ними тут расхаживать, — он поворачивался в центре круга, дабы уделить внимания всем. Люди снова довольно захлопали. Неожиданная задержка интриговала и совсем не тяготила даже самых отъявленных любителей игры. — Так что буду рубить с плеча. Роль мне досталась не совсем скромная, но опять же, надеюсь, что вы меня простите и будете снисходительны — кому-то да надо было это сделать. А посему вопрошаю у вас, у тысяч, смотрящих трансляцию вне стадиона… хотите вы былой славы Руси? Хотите объединения осколков былого могучего образования? Хотите сменить вялый курс разбазаривания и размежевания? Хотите видеть во власти страны людей «Московии», «Возрождения» и Империи? — вокруг висела просто бетонная тишина, но Бобров в запале разгорячился и плохо замечал, что происходит вокруг. — Считайте это референдумом, голосованием, как угодно, но нам очень нужна ваша поддержка и одобрение. — Юра стоял в центре поля, держа за руки своих мальчуганов, горящими глазами перебирая по трибунам. Те по-прежнему молчали. Тут он увидел Леру, спускавшуюся к полю и расступающихся перед ней «секьюрити». Тут, словно из маленького снежка зародилась лавина — стадион охватил нарастающий гул. Люди вскакивали со своих мест, взмахивая руками, флагами, шарфами и шапками. Неупорядоченный шум начал складываться в скандирование: «Московия! Московия!». — Я бы счёл это за знак согласия, — вновь подал голос Юра, и его слова потонули в громогласном «Ура!» десятков тысяч глоток. Лера так и осталась около бровки, изумлённо озираясь на ликующий народ.

Потом был игра, мало что значившая. «Московия» чуть натужно и без привычной домашним стенам лёгкости переиграла робкую Мексику. Но зритель этого будто и не заметил — все будто ждали финального свистка, чтобы ринуться на улицы города, донести до всего мира своё мнение и согласие с «референдумом».

А за эти полтора часа уже было готово постановление о скором роспуске правительства и совершенно мирной передачи власти Ахметдинову и К^о. У тех всё было готово, поэтому действовали строго по плану, решительно и быстро. История вершилась одним моментом.

Торжествующие толпы ходили по слякотным улицам, скандируя патриотические лозунги, люди обнимались и улыбались. Блюстители порядка, состоявшие в основном из сотрудников «Рыси», с пониманием относились к некоторым выходкам граждан, всё же усмиряя наиболее буйных. Никакой анархии или массовых беспорядков допущено не было. Смена власти прошла резко, но безболезненно. Мечты и желания многих реализовались. Дальше вновь пошла пахота и рутина.

Этот недельный цикл тренировок в Предновогоднюю неделю отличался даже от последних месяцев. На каждом занятии теперь присутствовал Олег. Лера моталась между базой и Радиозаводом. Они что-то там меняли и выискивали какие-то «крохи» в идее Ганжи. Не всё получалось сразу, как он задумал, возникали неизбежные сложности. Проблем хватало, времени нет. Поэтому вечером Юра ухаживал за ней, уставшей, готовил и кормил, делая массажи и убаюкивая в тёплой постели. Морозы хоть и отпустили, но оставались всё же непривычно крепкими — кутаться в тёплые вещи было приятно, и постель была самым уютным местом для «встреч» супругов.

И Юра, и Лера стали несколько напряжены после событий игры в Лондоне и расслаблялись только будучи друг с другом.

— Лерка, как же я был без тебя эти месяцы, не понимаю.

— Вот и я не понимаю, как ты был без меня, — она смотрела в потолок, привычно устроившись на его груди и перебирая его пальцы, и улыбалась.

— А это связано, что ты вернулась, когда мы снова какую-то «движуху» затеяли?

— Кто знает, кто знает… — задумчиво протянула Лера.

Юра вскинулся и притянул её лицо к себе:

— Это что же, ваше «колдовство» опять было?! Всё подстроено?! Я, значит, как последний опешивший от горя юнец, чуть ли головой об стенку не бился, а вы сами провоцировали эту ситуацию?!

— Ну что ты милый, что? — Лера схватила его голову и начала целовать. — Как выдумаешь небылицу, готов за неё порубить в капусту всех. Мы с Ганжой точно не лезли в наши с тобой неурядицы, можешь не переживать. Но вот возникшее желание всё вернуть, оно в нас, возможно, и было спровоцировано ситуацией. Эта внутренняя тяга так возникла или спровоцировано чем-то внешним, сказать не берусь. После того как открыли мы Систему — я слабо верю в случайные совпадения. Да и вообще, в естественность всяких событий. Но конкретно могу сказать лишь, когда мы проследим цепочку или, тем более, влезем сами и запустим что-то. Но в нашем с тобой случае я ничего такого не видела. Кто знает, может, это наша любовь чем-то движет, а не наоборот, — она глядела в его глаза почти вплотную. Так, что заболело в голове. — Тьфу ты! Как-то пафосно получилось! Но, по сути, я так и думаю…

Юра всё молчал и лишь сдавил крепче Лерины пальцы в широких ладонях, заставив её зрачки расшириться. Она не понимала его состояния и была немного растеряна этой неясностью.

— Ну что ты молчишь? Что тебя тревожит? — она умоляюще продолжала заглядывать к нему в глаза.

Он отвёл взгляд и упал на подушку.

— Да просто поразился глубине твоих глаз и тому, как ты сильно меня любишь, — улыбнулся он, как после удачного розыгрыша.

— «Гад ты, Костя Федотов!» — Лера схватила подушку и треснула ею мужа. Тот неуклюже прикрылся руками. — А я тут распинаюсь, чуть слезу не выдавила, испугавшись твоего непонятного состояния. А он здесь всё шутит, да провоцирует. На́ тебе! — она продолжила дубасить мужа, но он перешёл в наступление и их борьба быстро перешла в партер, а потом и под одеяло — отопление даже в этих «хаусовских» квартирах не справлялось с низкой температурой за бортом, и дома было прохладно.

Проскурин на тренировках выглядел каким-то поникшим, его толстячковая бодрость куда-то исчезла, в движениях сквозила усталость. Занятия он проводил без задора, по шаблону и не отходя от прежнего плана ни на йоту.

— Анатолич, ты чего захандрил? — Поинтересовался после очередной явно нудной тренировки Юра. — Ребята взвоют от такой скукотищи.

— Да… — махнул рукой Валентин. — Как-то вдруг обрыдло всё. Причём разом, после «Челси». Показалось всё предсказуемым и скучным. Да-да, я знаю, что ты замашешь на меня руками, начнёшь убеждать и приводить доводы. Только эти доводы я сам тебе ещё недавно приводил. И себя ими же пытался образумить. Ан нет! Логика отступает перед прямо-таки всеобъемлющей тоской. Будто стержень подрубили, и не на чем стало мне держаться.

— Ну, ты же в курсе, как там всё перепуталось после наших проделок?

— Да, с Ганжой имел беседу, всё своё видение он мне изложил. И что, ты думаешь, на меня лично повлияли вот эти изменения в Системе?

— А что, разве ты не заметил общего изменения настроений практически у всех. Вот и на тебя повлияло.

— Вроде на поверхности объяснение, только мне не легче от этого. Если честно, вдруг будто меня окунули вновь в эти ощущения тогдашние. Десятое апреля меня накрыло с головой. Только тогда у меня появилось желание отомстить и преодолеть тоску назло и вопреки. А сейчас накрыло пустотой и просто неимоверной тоской по жене. Куда деться не знаю, все методы не работают, тону в болоте. Получается, и вас с собой тяну, — он замолчал, уткнувшись глазами в пол. — Вот такая вот исповедь. Может, ты доделаешь работу? Осталось три дня всего, ты лучше меня многое знаешь… А?

— Да дело не в том, кто кого будет тренировать. Нам нужно и твоё участие. Именно твоё! И не только потому, что в хандре этой тебя нельзя бросать. Ты нам не чужой. Это всё понятно. Но ведь тебе должен был Ганжа и это объяснить — без тебя может не случиться нужного положения, не попадём в нужный узел и пролетим, как фанера… Меня самого эта идея не очень вдохновляет, но Серёге я доверяю, как себе. А он сказал, будет так. Значит, будет. Больше того, иногда и меня воротит от такого сценария, но больше я хочу что-то изменить в этом вялом затухании. Если уж не получится, то лучше в тартарары лететь, чем и дальше влачить жалкое существование. Шанс есть, нужно рисковать. Либо пан, либо…

— Но не могу я, Юра! — чуть не вскричал Валентин. — Я душу себе выворачиваю, выходя на тренировку. Выгоняю себя плетью! Но силы кончились, сейчас пойду, зубами к стенке. Или напьюсь. Да, лучше напьюсь, — и он, устало ссутулившись, стал удаляться.

— Валя! Валентин! — в отчаянии позвал его Юра. В ответ ему Проскурин лишь вяло отмахнулся.

Юра быстро снарядился на Радиозавод. Ворвался к Ганже в кабинет.

— Беда, Серёга, беда! — запыхавшись, ринулся он к развалившемуся на «гравитухе» Ганже.

— Опять ты шумишь! Не шуми и не паникуй. Чего стряслось? — тот повернулся к нему, думая параллельно о чём-то «высоком».

— Из Проскурина будто душу вынули, он скис, и растормошить его невозможно. Ушкандыбал прямо с тренировки к себе, не желая ничего.

— А, знаю я. Это всё было понятно. Эта такая жертва Системе. После перезагрузки она всякие нелогичности стремится изжить. А та катастрофа была нелогичностью, и горе Проскурина, им же самим преодолённое, ещё более нелогичным. И коли уж былого не вернуть, то преодоление горя можно исключить. Вот Система стержень из него и вынула. Тут сейчас ничего не сделаешь.

— Да ты что говоришь?! Надо же что-то делать! Ведь гибнет же человек! А если это тебя мало волнует, то вот рациональная причина — ты же сам говорил, что он нужен для участие в твоих махинациях.

— Ты же понимаешь, что те мои мысли не являются незыблемым постулатом. За эти дни концепция немного поменялась. И, к сожалению, Валентин пал жертвой. Главное, чтобы с ними физически ничего серьёзного не случилось, а там либо все мы в счастливый конец этой истории попадём (и он тоже), либо сгинем тоже вместе. Система крутит и становится всё более непредсказуемой. Но сейчас нужно под неё подстраиваться или слегка наблюдать, но точно уж не перечить ей. Эдакий фатализм.

— Погоди, а ты упомянул Катастрофу. Это что же, выходит, нас с Лерой тоже должно «накрыть» чем-то?

— А вот здесь Лера как раз разбиралась. И тут всё сложнее — вам роль отводится гораздо серьёзнее. За счёт вашего участия в этом Клубке, который ожидается тридцатого, Система стремиться уничтожить под корень всю ту несообразность, что из-за катастрофы произошла. Проскурин ей на этом пути мешается со своими волевыми усилиями, вы же являетесь главными действующими лицами. Как так получилось — пока не разобраться. То ли речь твоя в двадцать девятом году причиной, то ли общая тенденция последних двадцати лет. То ли Вифлеемская звезда какая-то…

— И что, пока Валентина не трогать, получается? А не сгинет ли он там без нас?

— Да не боись ты! В крайнем случае, запьёт ненадолго — времени четыре дня осталось, плохого ничего не сделается. Это видно, но и повлиять мы не можем. Тебе придётся готовить команду. Не забудь про Олега. Действовать вы должны чётко и слаженно. Давай, переходи на тренерскую, хватит, как мальчишка, бегать, — засмеялся Сергей.

Юра задумчиво тёр подбородок.

— А Лера у себя?

— Да, наверное. Сходи, погляди, как чего у неё там. Может, полегчает. А то как-то загрузился сильно Проскуриным, сам весь какой-то растерянный. Соберись, тряпка!

Лера задумчиво глазела в тридешное изображение, подперев кулачком голову.

— Привет, — тихо зашёл к ней в комнату Юра и, немного понаблюдав за её раздумьями, поздоровался.

— О, Юрка! Привет! Ты чего прискакал? — Лера обрадовалась, и пелена слетела с её глаз.

— Да с Валентином беда, я хотел помощи просить, а Серёга отбрил, сказал, так и нужно, — расстроено плюхнулся в кресло Юра.

— А… Валентин, это Система Катастрофические последствия решила подчистить, вот его и накрыло.

— Да Ганжа мне вкратце объяснил. Только согласно этой логике нас должно в первую очередь вычистить.

— Вижу, он тебе рассказал, действительно. Вот и я гляжу уже второй день, копаюсь в этих хитросплетениях, которые Система постоянно перестраивает и перенастраивает, впутывая в какой-то свой порядок, нам пока плохо видный. Но то, что он есть — это очевидно. И вот здесь она заглаживает не те места, в которые вклинивались те или иные люди, что было бы логичнее.

— Логичнее?

— Ну да. Вроде вмешались в работу некоего Высшего Разума, теперь он скинул оковы и то искусственное отсекает. Ан нет! Эти изменения как раз мало трогает. А вот если человек сам, собственными усилиями, волей, интеллектом, жаждой деятельности сломил неудачные для него обстоятельства, превозмог сложности, выжил победителем… Тут вот она жирной кистью и закрашивает. Ломая и возвращая на круги. Валя — яркий пример. Но самая подлянка в том, что Система сильнее всего орудует в случаях, когда всякие беды были спровоцированы вмешательством! То есть она не беды убирает, а преодоление последствий. Прямо Баба-Яга какая-то, — расстроено всплеснула руками Лера. — И пока мы сделать ничего не можем. Одна надежда, что в том клубке перетряхнём заново и направим на «путь истинный».

— Ну а мы?

— Что мы? А… что мы-то как раз яркие представители тех, кого она должна сейчас ввергнуть в пучину? Да, здесь тоже многое непонятно.

— Ганжа говорит, что, мол, удобно нас «грохнуть» в момент Клубка, что-то там так всё срастётся — или пан, или пропал.

— Это то, что на поверхности лежит, но сейчас я вот как раз в сотый раз гляжу и не всё понимаю. Если именно в тот момент всё так удобно, но есть риск, что мы вырвемся и повернём в свою сторону, то зачем ждать? Система сейчас действует на разрушение всего, что было построено. Но, повторюсь, разрушения, так сказать, доброго и хорошего, будто действует по указке тех, против кого мы боремся.

— Так, может, это они и есть?

— Нет! Сто раз нет! — отрезала Лера. — Тут чёткая внутренняя организация. «Эти» не лезут, они отодвинуты от дел, как и мы. Так вот. И почему Системе нужно так рисковать своим текущим алгоритмом, если можно гарантированно сделать всё сейчас?

— И почему же?

— А тут пришла мне мысль, что алгоритм и подразумевает это Испытание для нас. Для тебя и меня. Да ещё люди замешаны в этом. Тысячи людей. Но ответственность на нас — Система подкидывает нам клубочек — нате, распутывайте, если сможете. Сможем, алгоритм рубится в другую ветку и привет! Живём припеваючи. Не сдюжим, катком пройдёт, мы и не пикнем. Всё это, — она кивнула на оборудование, — коту под хвост, не поможет. Здесь, думаю, и причина, что нас не трогает. Даёт шанс, ибо так и задумано в сценарии текущем.

— Так, выходит, и «невидимое вторжение» было спланировано Системой?! — поразился догадке Юра.

— Здесь я бы поостереглась утверждать, так можно впасть в крайний фатализм и рождение Иисуса сюда приплести. Всё-таки что-то мы сами тоже делали, думаю. И сейчас, как нас ни подталкивают, от прежних действий отказываться не должны. Просто тебе нужно потренировать ребят эти дни, сыграть. Дальше всё равно будут мощные пертурбации и всё сильно поменяется. Ты же у меня сможем тренером, а? — она встала со стула и села на колени к Юре.

— Да куда ж мне деваться… Ребята-то не виноваты, они хотят играть и побеждать. Надо, думаю, им сказать про спецназовцев этих американских.

Весь оставшийся вечер, сидя один, надевши тужурку для тепла, попивая горячий липовый чай, Юра прикидывал план тренировок. Он ещё попытался несколько раз дозвониться Проскурину, но тот был недоступен. Задача, на первый взгляд, была несложной. Три дня занятий и ещё разминочный день перед игрой. Всё это было ему знакомо, придумывать вряд ли что-либо стоило, времени было мало. Важно было не растерять физическую форму и не переборщить с нагрузками.

Но всё же Боброву хотелось изюминки. На фоне всех этих слов про особенность момента и места, ему казалось странным попытаться сыграть обычную игру. Пусть и с нечестными приёмчиками (это тоже, в общем-то, было привычно) от американцев, с полным отсутствием люденов, с некими помехами в электромагнитном поле. «Нужна зацепка, идея, нужна», — терзал он себя мыслью, уставившись в стену, положив перед собой лист бумаги. В геоноуте у него была приставка футбольного тренера, позволяющая в удобной трёхмерной форме моделировать абсолютно всё, что касалось игры. И иногда он прикидывал своё видение футбола на этой программе. Но сейчас Юре хотелось думать именно за чистым пока листком. На лист должны были лечь неуклюжие по выражению мысли, но важные по сути. Он чувствовал, что важные, но на наткнуться на них никак не мог.

Вспомнилось детство.

С одной стороны реку жёлтой подковой огибает обрывистый берег, с другой вонзается полуостров длинного пляжа; он возится возле воды, размывая крутой берег из маленького ведёрка. Где-то наверху мама готовит костровой обед, отец стучит топором. Время тянулось безмятежно, дни складывались правильными кирпичами, плотно прилегая друг к другу…

На листе рука сама начертила кривоватые прямоугольники пазлами западающие друг в друга. Юра повнимательнее пригляделся к тому, что начертал. «Точно! Нужно попасть в пазы!» Дальше на листок стали падать обрывки фраз и дум, фиксируясь неровным почерком. И когда уставшая Лера, зарумянившаяся с мороза, вошла в дом, он плотно исчёркал весь лист словами, стрелочками и кружочками.

— Правильно, вычерчиваешь Систему на листочке, — хихикнула Лера.

— Решил, что вашим мозгам требуется свежая мысль, — кивнул Бобров, осклабившись.

И с утра же он начал приводить свои мысли к делу.

— Так, парни, Анатолич сильно приболел, полномочия делегированы мне, у нас тут всё равно анархия. Надеюсь, вы будете не против, если до воскресенья я вами слегка поруковожу? — он собрал команду и объявил им о текущих планах. Возражений не было. Как не было и люденов, их отправили на покой, проку от них никакого не было. Юра поведал о том, какие ожидаются неприятности от «Гэлэкси», как специальный отряд будет вытаптывать всякие помехи в лице московитов.

— Так ведь мы же и тренировались от них ускользать, мяч не держать подолгу, — подал голос Ребров.

— Лёш, всё ты правильно говоришь, и продолжим в том же духе. Но будет нам подмога и от наших друзей из «Рыси», иначе нас растопчут. И есть ещё одна задумка. — Он стал расписывать свои мысли с того самого исписанного листочка. Ребята иногда хихикали, иногда бурчали, слышались и возражения, и одобрения. Но в целом авторитет Боброва был непререкаем и достаточно высок, чтобы внедрить самые бредовые идеи. — Тогда, что ж? Если принципиальных возражений нет — за работу! Попробуем что-то успеть за эти три дня. Потому что в субботу мышечное расслабление. Максимальная работа будет уже в игре. Давайте, девочки, побежали!

Он гонял их, пояснял, требовал, критиковал и хвалил. Сам до седьмого пота принимал участие в нагрузках. На умеренном морозе молодые лица светились энтузиазмом. От тренировки все получали удовольствие и после, уставшие, не прекращали шутить и улыбаться. Юра отметил это с удовлетворением. Одна из необходимых задач состояла в том, чтобы сохранить нужный задор и уверенность в своих силах. Прошедшее занятие явно прибавило крепости внутреннему стержню команде.

Следующие два дня продолжились в том же духе, Юра постоянно подкидывал какие-то новые упражнения и мысли. Сами ребята также участвовали в генерации идей — у них работали не только ноги, но и мозги. Тренировки порой больше походили на весёлые забавы, чем на подготовку к серьёзнейшему матчу. К ним присоединились и ребята из «Рыси», больше наблюдая, так как их подготовка сводилась лишь к жёсткой синхронизации с московитами.

Политические изменения совершались стремительно. Сибирь к лету влилась своими необъятными просторами в новое-старое государство, которому дали название Русь, несмотря на всякие там ноты протеста из Западного мира. Внутренние реформы и преобразования шли довольно гладко и по намеченным планам, что загодя заготовили инициаторы и вдохновители объединения. Жизнь забурлила, и все ждали новых присоединений, так как мощь восприявшей из пепла страны набирала обороты, подгребая под себя сомневающихся и нейтральных.

Крупные игроки на мировой арене забеспокоились. Устоявшийся порядок, а точнее, беспорядок устраивал влиятелей, а тут возникшая Русь грозила поломать имевшийся строй. То есть выстроить его под своё видение. Зарождалась коалиция против новоявленного государства. В который уже раз в мировой истории.

— Ты знаешь, чего им так всё время мы поперёк горла? — отдыхая как-то после очередного матча в теньке садика возле дома, спросил Леру Бобров — она была рядом, следила за купающимися близнецами. Умеренная жара угасала к вечеру приятным теплом, и мальчишки, довольные, резвились в небольшом лягушатнике. Июнь не давал наступать вечеру, удлиняя световой день, не стремящийся перейти в серую ночь.

— Кто это мы и сколько вас? И кому это вы мешаете? — Лера, как частенько бывало, поддела мужа для придания искорки разговору. Она привыкла к философским рассуждениям мужа, зачастую занудным и, чтобы ей не было скучно, развлекалась сама, слегка провоцируя его.

— Не вы! А мы! Тут, кто вот уже тысячу с лишним лет на Русской равнине живёт. Русские, славяне. А им — это те, кто вечно ножи точит и ходит на нас то с Востока, то с Юга, то с Запада (что много чаще других нападений случалось). Ведь не всегда же мы на их кусок претендовали или стремились захапать мировое господство. Развивались тут в своём мире. Нет, ну понятно — природные богатства, территория. Но ведь сейчас именно тут уже почти ничего и нет. Так, средненькое сельское хозяйство, немного угля и руды, нефти и газа. Ерунда какая. А ты посмотри, опять землю роют. А пятьсот лет назад?

— Ну, всё те же причины — ресурсы, территории, люди… И потом, надо же потенциального конкурента или даже врага уничтожать в зародыше. А то появится какая-нибудь Империя или там СССР — и сладить уже будет сложнее, придётся делиться, а то ещё и подвинуться. Вроде тут всё прозрачно.

— Прозрачно, да не совсем. До конца такое рвение наших «врагов» нельзя объяснить рациональными причинами. Вот даже последние лет сорок — ну что тут им? Всё развалили, смешали, разрушили. Да мы или не препятствовали или, того хуже, помогали. И ведь всё равно не успокаивались, лезли сюда и лезли. Когда начался Чемпионат — это сильно видно было.

— Что видно?

— Приезжали сюда все почти гости, будто на последний бой, эдакие захватчики.

— Ну, не совсем я тут с тобой согласна, краски ты несколько сгущаешь. По-моему, как всегда в истории — обычное соперничество и уничтожение врага, ничего такого исключительного. Это ещё если исключить роль Русских в истории и влияние на Мир. А если учесть, то вот тебе весомый аргумент.

— Да! В десятый раз с тобой соглашусь! Но пришла мне тут в голову ещё одна причина, о которой мало догадываются те, кто сюда ползёт, часто не осознавая своей тяги.

— Давай! Открой глаза неразумной женщине, — Лера захлопала ресницами. — Только погоди, вытру удальцов, прохладно становится. Пупсы! Вылезайте! — преодолевая сопротивление карапузов, она вместе с Юрой вытянула их из воды. Вытерев и проследив, чтобы они оделись, отпустила их ещё немного поиграть. — Побегайте, потом чаю попьём и спать. Так. Что там у нас?

— Так вот. В истории человека есть неясности, но одно уже чётко прослеживается. Стремительный цивилизационный скачок, эдак, пятьдесят-сорок тысяч лет назад один из родов совершил именно тут, на Русской равнине. Климатические, ситуативные и ландшафтные условия были тому причиной. То есть были ещё другие рода, в других местах. Но вот те, кто сейчас китайцы, европейцы, индусы (именно индусы, не все индийцы), персы имели общего предка как раз здесь, после чего, испытав всплеск развития, разошлись по миру, движимые поиском лучшей жизни. Дальше уже сложнее, кто-то возвращался, кто-то (арии) туда-сюда сновал. Но суть в том, что Родина предковая тут у многих современных народов, цивилизаций и этносов. Вот я и подумал, что тянет их всех к земле своей неосознанно. А мы как-то не желаем своих далёких кузенов принимать. Хотя вот с монголами вроде бы мирно существовали. Но в целом не очень нам нужны тут всякие чужаки, пусть и, выходит, что они нам дальние родственники.

— Это они, как перелётные птицы, стремятся к родовому гнезду, — Лера расхохоталась. — Ну, ничего такая теория, весёлая.

— Эх ты, женщина! — в отчаянии махнул рукой Юра. — Пойдём лучше чай пить.

— А и пойдём. Да и мальцов укладывать пора, а то разбегались. Почитаешь им?

— Я с удовольствием почитаю, да они всё норовят сами.

— Просто сейчас они разбуянились, а под твоё чтение они хорошо засыпают, — улыбнулась Лера просяще.

— Хорошо, почитаем.

Находились и союзники растущей, как на дрожжах, страны. В первую очередь Северная Италия, эдакий анклав хоть какой-то внутренней справедливости в «старушке» Европе (что походила всё больше на зловредную каргу) и в Южной Африке буры начали прибирать к своим руками управление в Йоханнесбурге. Эти субъекты открыто выражали свою поддержку Руси, предлагая взаимовыгодное сотрудничество.

Хотя и потенциальные враги тоже не избегали сделок с русскими, скорее, их неприязнь выражалась пока лишь в устной форме. Если не считать просто-таки войны против футбольной «Московии».

Пожалуй, это был самый трудный сезон для этой команды. Против неё практически все команды Чемпионата мобилизовали имеющиеся ресурсы в полном объёме. Стимул был не всегда личным и индивидуальным. Хотя, конечно, многие считали высшим достижением отобрать очки у гегемона последних лет. Многих не устраивала непоказная искренность и честность футбола этой команды. Но также добавили в топку этого костра и организаторы. За победу или ничью с «Московией» всякий раз выплачивались огромные премиальные, помимо этого за НЕпобеду москвичей в Чемпионате всем остальным участникам светили ещё большие барыши. Неудивительно, что к летнему перерыву московиты были выжаты, высушены и обессилены. Каждый матч на выезде был борьбой и схваткой, нередко перерастающей в бойню. Судья потворствовали, закрывая глаза. Зрители бесновались, вновь привлечённые жестокими футболом (мощная пропаганда затоптала нарождающийся интерес к чистому и справедливому). Игры выматывали и физически, и психологически. Игроки выбывали из-за травм. Тем не менее, «Московия», хоть и теряла очки больше, чем в победные годы, держалась на первом месте. Не последнюю роль сыграло в этом и то, что преследователи, почувствовав запах крови раненого лидера, между собой договариваться не желали и грызлись также не на шутку, не вырываясь из общей массы вперёд. Лишь «Британика» держалась вплотную к привычному лидеру.

В перерыве Ларионов латал «дыры» — многие травмы были серьёзны и требовались замены. В «Московии» всегда была длинная скамейка запасных, да и не очень даже запасных — играли почти все двадцать пять человек, соблюдалась чёткая ротация. Лишь Бобров был, в некотором роде, незаменим. Это и было ахиллесовой пятой «Московии». За капитаном постоянно велась охота. И лишь благодаря крепким ногам и природной изворотливости ему удавалось избегать серьёзных повреждений. В каждой игре он получал множество синяков и ушибов. Специально для него разработали щитки, обволакивающие ногу до колена, защищая её хоть от размашистого удара прутом. При этом щитки не сковывали движений. Вскоре это изобретение было надето на всех игроков «Московии», что резко убавило травматичность. Костоломы противников стукались о ноги, стремясь нанести вред организму, а делали больно лишь самим себе. О московитах пошла тихая молва, как о «неуязвимых».

Большим подспорьем и в футболе было объединение с Сибирью. Футбольная «Сибирь» обитала в ПреЧемпионате, имея статус крепкого середняка и подражая игрой своей старшей «сестре». А помощь оказывала тем, что рекомендовала наиболее сильных игроков в столицу, Несколько нарушался принцип формирования «Московии» — теперь это больше походило на сборную страны. «Но ведь и раньше мы больше представляли страну, просто она была маленькая, а сейчас мы несколько разрослись», — шутил Ахметдинов. Болельщики сибиряков в рядах своих любимцев встречали тепло, а за Уралом с дополнительной симпатией следили за жизнью «Московии».

Чуть подлатав дыры и подлечив раны, «Московия» продолжила отстаивать свой титул после перерыва. Нельзя сказать, что дела пошли лучше, но определённую устойчивость команда проявляла. Если перед перерывом казалось, что её дух будет сломлен бесконечной травлей, нечестной борьбой и физическим насилием, то осенью стало понятно, что выдержат и не сдадут позиций. Не было той воздушной и лёгкой игры — её просто на корню рубили почти все соперники, но была железная дисциплина и огромное желание протолкнуть самих себя вопреки всем на финиш первыми. Редкие выдавались окна с нейтральными или дружественными соперниками, тогда московиты будто вдыхали свежего воздуха и парили, как в прошлые сезоны.

В стране бурным ходом налаживалась жизнь, былые полномочия Империи распространились теперь на всю огромную страну. Тимур наверх не полез, предпочтя остаться эдаким теневым лидером, официально возглавляя бывший конгломерат из имперских компаний и организаций. Временным управляющим страны стал Петров. Был намечен референдум по некоторым ключевым вопросам. То есть завершение перестройки страны и окончательное (до поры до времени) объединение было запланировано на конец года.

У Бобровых же подрастали сыновья. Близнецы были не только любимцами родителей, бабушки и дедушки, друзей Бобровых, но и всего Южного. Осенью они пошли в школу при посёлке, где продолжили активничать и заражать симпатией к себе окружающих. Заметно было наследие талантливых родителей. Жизнь шла своим чередом, укладываясь в понятный и предсказуемый порядок. Футбол в этом сезоне отнимал много сил, но, тем не менее, Юра по осени заскучал.

— Что-то мне не нравится твои поблёкшие глаза последнее время, — решил потормошить его отец, когда они убирали сад от опадающей листвы. — Что такое?

— Знаешь, пап, вспоминаю свои же слова в разговоре с Ларионовым, мол, что стимулов нам хватит за глаза ещё на несколько лет. И вот сейчас в разгар исторических событий, в этот суматошный и сложный сезон, когда, кажется, продохнуть нельзя, у меня вдруг эти стимулы расплылись. Всё как-то наладилось, даже вот вся эта чернуха, которой нас гнобят и мешают, она, как ни странно звучит, ложится в общий план — понятно, что и как преодолеть, где поднапрячься, куда подналечь. Появился ритм. И эта предсказуемость вдруг меня пришибла.

— Тю… братец, это даже не лёгкая хандра у тебя, это, я бы сказал, капризы избалованной девицы. Не в ту сторону пошли мысли твои. Засквозил какой-то юношеский максимализм и тяга к приключениям. Оно и понятно, организм, натренированный постоянным стрессом, своего рода зависимость от адреналиновых вещей всяких получил.

— Ну, пускай, пускай так. Чего делать-то?

— А принимай работу и пахоту ежедневную без всплесков, как удовольствие. Поработай над собой, побольше посиди с мальчишками. Главное, не рефлексируй — сейчас это ни к чему. Да и возраст у тебя не тот. Получай удовольствие от того дела огромной важности, в котором ты принимаешь живейшее участие. Не закисай в этих «скучных» мыслях. Кроме того, я уверен, что спокойной жизни не будет, и сейчас нужно год этот довести до задуманного. Что уже непросто. А дальше эти «друзья» нажмут на рычаги посильнее — мы тут вылупились из яйца, что им не в жилу совсем, — отец размашистыми движениями продолжал сгребать листья. Юра же замер, сложив руки на черенке.

— Да, ты прав. Странная получается вещь, я не закалился в этих пертурбациях, а, наоборот, размяк. Когда цель ясна — вот враг, вот наши. Получается, что такой вот случай — одни делают революцию, другие строят государства. Ломать, не строить. Да… нужно как-то перетряхнуть себя, а то какие-то гадские поползновения наметились, — Юра встряхнул головой. — Эх! Может, баньку истопим, а?

— А чего ж не истопить-то? День субботний, как раз для бани, — согласился с сыном Владимир Викторович.

Так и дорабатывали этот сложный и перевернувший многое в истории год. Кто над собой, кто над общественным. Бездельников выжигал сам ход событий, они не приживались и скатывались на обочину жизни.

Заканчивалась весёлая зима с метелями и постоянными заносами. Толщина снежного покрова продолжала бить рекорды, закрывая машины, маленькие заборчики и детские площадки. Толстой белой глазурью были упакованы дорожки и тропинки — сил дворников хватало лишь на прокапывание узких траншей. Преимущество в передвижении получили пока ещё слабосильные и редкие летательные аппараты городского предназначения.

Юра, совмещая приятное с полезным, снарядил сыновей лыжами для дороги в школу. Она была в километре от дома, на другом конце посёлка. Семья почти целиком, за исключением, разумеется, Ксении Ивановны, приняла решение не возить мальчишек до школы. Для пущей полезности они ходили пешком в любую погоду. Благо безопасность дороги была гарантирована — кругом были участки знакомых, да и последнее время жизнь, в целом по стране, стала спокойнее. Дорог крупных не было, и главная сложность состояла лишь в погодных неприятностях. Вот и сейчас по сугробам добраться было совсем непросто, поэтому Юра с отцом смастерили детям широченные лыжи, которые надевались на их унты, и мальцы с удовольствием шагали на этих лыжах в школу.

Но в конце февраля солнце стало чаще выползать из-за занавеса снежных туч, заставляя оседать сугробы и звенеть капель с заметённых крыш. Почувствовалась весна. Весна пришла, жди нового сезона — Чемпионат начинался в середине марта. Но ещё до начала Чемпионата было ясно, что западная коалиция приготовила более чем серьёзные аргументы против «Московии». «Рысь» всё чаще находила подтверждения о готовящемся эмбарго Руси, о возможных провокациях с намёками на вооружённый конфликт. Спокойная жизнь намеревалась пойти прахом. Страна не могла наращивать военную мощь ускоренными темпами, да и никто из руководства не хотел вооружённых столкновений. Пока взаимные уколы ограничивались виртуальным пространством. Мир вновь залихорадило. Что и отразилось на футболе. Игра вмещала все мировые пороки, успехи, несчастья и радости. Сейчас же после некоторых позитивных сдвигов сущность вновь сместилась в горизонт подлости, скандальности, мошенничества и нечистых игр. Финансовый стимул вновь стал доминирующим. «Московия» красным цветом яростно пыталась отстаивать противоположные принципы, за что её нещадно били.

— Только было настроились на монотонную, но нужную постепенную стройку и тут на тебе! Всё грозит рухнуть в тартары. Требуются опять какие-то сверхусилия, — вспомнил Юра про свои осенние думы, после первых игр Чемпионата, когда на страну навалились экономические неприятности, а команду обложили штрафами и дисквалификациями. Впервые за несколько лет, московиты в первых играх набрали лишь очко. — Нужно как-то что-то менять.

— А может, взять паузу, — предложила внимательно слушавшая его Лера. — Не рвать жилы, переждать сложный год. Отойти на шаг назад, чтобы сделать два вперёд. А то они от вашего сопротивления только стервенеют, это невооружённым глазом видно.

— Лер, нельзя нам пятиться. Ведь для чего мы играем? Это же модель нашей жизни. Если дадим затоптать, то и страну нашу откинут с завоёванных позиций. Тут же связь прямая!

— Ну, хорошо — как ты предлагаешь бороться? Союзники наши повылетали, своими силами… своими силами, вон топчут нас. Даже если играем хорошо и выигрываем, начинается судейский произвол. Только Тимур взывает к справедливости — грозят выгнать команду, как представителя «недемократического режима». Он считает, что, упорствуя в футболе, ставим под угрозу жизнь государства.

— Так и сказал? Он, наверное, имел в виду упорствовать в апелляциях наверху, но не саму игру.

— Может и не игру. Но ведь кажется, что в трубу выбрасываются огромные силы, будто со штыками на танки вы прёте. Мне больно на это смотреть, если честно, — Лера опечаленно глядела на мужа.

— Лерусь, даже если мы и не выиграем в эту году, то наша борьба, она для людей! Сейчас, похоже, всем тяжело придётся вновь. Представь, какое это разочарование для людей, только нюхнувших спокойствия. Теперь опять лишения и суровая борьба. Вот мы и должны задать тон, показать, чего стоим. Народ от нас ждёт в первую очередь опоры.

— И что, ты думаешь, без поддержки извне, вы сможете сдюжить против эдакой орды? Вас топчут в первую очередь не на газонах, а за пределами. Трудно всё время побеждать, оставаясь вдевятером, получая пенальти постоянные.

— Ничего, есть ещё резервы, есть! — как-то озлобленно рубанул Юра. — Думаю, что как раз десятого мы и начнём возвращаться к жизни. Домашняя игра с принципиальным соперником — что может быть приятнее для свежего глотка? Тимур думает, что судья здесь всё-таки побоится наглеть безгранично. А значит, будет шанс…

Но десятого апреля две тысячи тридцатого года все шансы как раз перечеркнулись, как казалось, раз и навсегда…

Короткий зимний день светил морозным солнцем, искрился свежий снежок, просторное небо манило своей глубиной — ничто не намекало на серьёзность предстоящих событий.

— Поистине — затишье перед бурей. Я-то думал, катаклизм очередной природный будет. А тут — ни тебе морозов несусветных, ни жары посреди зимы, ни бурана какого. Приятная погода для прогулок, того и гляди, к вечеру новогодние снежинки полетят, — Юра во время завтрака выглядывал в окно.

— Самое время ёлку наряжать, — улыбнулась Лера.

— Вот чего-чего — а вот совсем не ёлочное настроение. Будет день и будет пища, до завтра дожить надо. Наступит тридцать первое число — можно будет подумать и про праздник.

— А я вот подарок для тебя приготовила, — вновь о своём напомнила Лера.

— Ты у меня замечательная жена — я буду стрелять по толпе, а ты будешь подносить патроны, я знаю.

— Про патроны ничего не знаю, война войной, а обед по расписанию. Не волнуйся, разрубим мы этот узел, как надо.

Юра подъехал к жене на гравитухе и обнял её.

— Главное, будь рядом, Лерусь. Если что пойдёт не так, я хочу, чтобы мы встретили эту пургу вместе.

— Ну что ты, милый. Я всегда рядом, ты же знаешь, — она поцеловала обнимавшую её руку и сама обняла мужа покрепче.

Вскоре они уже ехали в командном автобусе на стадион.

— О! Похоже, уже начались в атмосфере какие-то волнения — связь плохо работает. Наверное, всё скоро отрубится совсем, — Лера тыкала в планшетник, безуспешно пытаясь соединиться с Ганжой. — Ладно, он вроде тоже должен быть на месте уже.

— Слушай! А как же они вторжение своё проведут в таких условиях, — вдруг всполошился Юра.

— Так у них своя система загадочная — эдакий симбиоз биологического и технического. Рассчитано на ядерный взрыв. Семипалый как раз к такому развитию событий и готов. А ты, что ж, думал, что лошарики все кругом? — рассмеялась Лера.

Юра тоже как-то нервно засмеялся.

— Что-то какой-то нерв во мне обострился. И пока не думает успокаиваться. Ещё и о Валентине думаю — как он, что он… Трубку не брал, дверь не открывал.

— Ничего, сегодня и для него мучения эти закончатся — немного осталось.

Низкое солнце светило как-то не так. «Или чудится что всё не такое», — подумал Юра, глядя на больно сверкающий диск. Автобус подъезжал к заснеженному снаружи «Московиту».

— Плохо как убрано-то! Народ тут намесит каши, сложно будет им идти. Да… фиговая у нас организация. Ну зато американцы тоже тут пусть побуксуют, — Юра сошёл с автобуса и погрузился в сугроб. До входа надо было пройти ещё метров сто. — Давай руку, — он помог жене выбраться, и они побрели к внутренним помещениям стадиона.

Но на самом поле, непривычно зелёном было чисто и умеренно тепло. Здесь работники стадиона постарались. Светили тускло прожекторы, игроки постепенно подтягивались. Ночевали по домам (Юра решил максимально расслабить — для его плана нужна была лёгкость в головах) и оттого появлялись по отдельности. Лера пошла на поле, прочувствовать атмосферу пустого пока стадиона. К тому же подъехали и ребята из «Рыси». На бровке она беседовала с Олегом Семипалым.

— А чего видофоны не работают, Юра, не знаешь? — спросил Ребров капитана и, по совместительству, тренера.

— Знаю, Лёш, знаю. Это общая такая помеха в атмосфере — от этого сегодня американцы без люденов и будут.

— Это что ж, от них опять очередная гадость? — возмутился Ромка.

— Нет, Ром, вряд ли. Зачем им тогда со спецназовцами этими возиться? У них и людены подходящие есть, которые легко управляются. Это, так сказать, высшие силы рулят таким вот неприятным…. а может, и счастливым образом. А они просто владеют информацией. Собственно, как и мы. И лишь используют, чтобы нужным образом подготовиться. Опять же, как и мы. Так что пробуем сегодня исполнить ту игру, что тренировали уже без Валентина Анатольевича. Ага, братцы?

— Ага! — громыхнула в ответ раздевалка.

Зритель постепенно заполнял трибуны, прибавляя громкости в гулком пространстве. Проецировались баннеры поддержки. Также появлялись трёхмерные картинки едкого содержания для соперника «Московии». Сами же «космонавты» выползли на разминку. Лениво потягиваясь, они пинали мяч. Среди них быками выделялась тройка здоровенных парней.

— Вон видать эти и есть головорезы, — кивнул в их сторону Лёша Ребров. Юра кивнул.

— Только вроде бы их должно быть пятеро, двое уже больше похожи на людей. И, скорее всего, от них опасность и будет исходить основная. Эти для массовки — регбийные «массажёры». Ромка от них убежит. А ты, Лёш, с ними не очень заигрывай. Одного будешь обыгрывать, второй сзади сокрушит. Имей глаза на спине, слушай партнёров. Помни, что играем в «собачки». И, конечно, ускользаем. Избегать не то что контакта и борьбы, избегать нужно сближения на расстояние меньшее метра.

— Да помню я, помню. Уже охота скорее надрать им… — Ребров в порыве ругнулся.

— Ну, ты не очень-то тут язык распускай, это не наше кредо, — подмигнул ему Юра. — Ладно, давайте, ребятки, немножко тоже разомнёмся.

Искоса поглядывая друг на друга, команды разминались на разных половинах поля. Хотя у американцев это по-прежнему походило больше на ленивую беседу уставших мужиков, которым подкинули мяч — вдруг захотят поиграть.

На скамеечке хозяев появился Олег Семипалый и Лера. До этого они были где-то под трибунами. Юра кинул взгляд — они кивнули в ответ, мол, всё подготовлено. Чуть поодаль Юра заметил и Ганжу. «Ага, собрались и подготовились. Дальше ход наш».

— Юр, значит, гляди, — друзья позвали его к себе на бровку, — весь первый тайм вам придётся терпеть, апофеоз будет минуте на шестидесятой. Если Олег раньше запустит программу, можем не попасть в яблочко, — напутствовал капитана-тренера Ганжа.

— Так потерпим, для этого и готовились.

— Ты не понял, они будут вас уничтожать, возможно, применение каких-нибудь средств. Но мы вам помочь не сможем. Просто ещё утром я думал, что это будет на полчаса, но последние расчёты показывают, что шестьдесят минут, не меньше. Так что держитесь, парни! — он хлопнул друга по плечу.

— Юрка, ускользайте, убегайте. Ты уже не самый скоростной, обманывай их, — в Лерином голосе дрожало беспокойство.

— Ладно, друзья, ну чего вы? Мы против люденов можем выступать, а тут люди живые, — пытался успокоить всех Юра.

— Эти живые поопаснее пятёрки люденов-воинов некоторых, — вставил слово Олег. — Я за ними наблюдаю. Похоже, из элитного подразделения какой-нибудь «альфы» выдернули. Зверюги! Кстати, Юр, вон видишь парочку непримечательную, отличную от этих бугаёв, вон возле угла штрафной перекидываются мячом?

— Один с длинными волосами?

— Да. Это вот оставшиеся два наших клиента. Заметь их, они самые опасные. Думаю, что скоростные реакции у них лучше вашего Васильева. От них сложно убежать, и загонять они будут вас на головорезов.

— Ага, спасибо, что их обозначил. Попытаемся учесть, — Юра привычно нахмурился, обдумывая ситуацию. — Ну, ладно, пойдём мы в раздевалку, уж скоро судья свистнет.

Перед выходом на поле, Юра стоял впереди рядом с капитаном «Гэлэкси». Это был тоже немолодой белый. Его Юра хорошо знал в лицо, и фамилия у него была простая — Джонсон. Но знакомы они не были, пребывая всегда в остром соперничестве. Вот и сейчас этот Джонсон хищно осклабился, коряво повторяя жест Фила Эспозито. Юра хмыкнул в ответ и отвёл глаза.

Американцы громко ржали, ёрничая по поводу зелёного газона, чуть притихли, когда оглушили на выходе трибуны. Едкие баннеры тоже были охолонули задор гостей. Однако со стартовым свистком они вспомнили о своей наглости. Ринулись в отбор, стремясь вырвать мяч «с мясом».

— Ускользаем! Пас! Пас! — орал Юра своим, взвинчивая безумный темп, лишь бы не сближаться с остервенелыми американцами. «Пока получается, но сколько в такой беготне мы выдержим?» Стремясь сэкономить силы, московиты пытались играть в одно касание, мяч метался между игроками белым пятном, не застывая в ногах. Хаотический, безумный футбол с бешеным темпом продолжался минут двадцать, без какой-либо опасности для ворот. Одни намеревались втоптать в газон, другие всеми силами стремились этого избежать. К этому и свелась вся игра.

Потом противник будто взял передышку. Московиты тоже вздохнули.

— Не лезем пока, не лезем! — останавливал Юра порыв удальцов. — Могут хитрить, заманивая. Давайте пока присмотримся, атакуем осторожненько.

Но Ребров, увидев, что тиски разжались, ломанулся прямо на гущу защитников. Среди них был один из «маленьких» спецназовцев. Он, в отличие от партнёров, не поддался на финты Реброва, свои действия и мысли замаскировав от нападающего. Лёша сблизился с ним и, видя, что тот не уступает дорогу, попытался юркнуть вбок, но тут его достала ловкая нога, он полетел лицом на газон. Вдогонку ему был послан удар локтём.

Трибуны взревели возмущённым гулом. Судья же и бровью не повёл — такие стычки давно уже не вызывали реакции рефери. Правда, обычно причиной таких событий были людены. Здесь же всё было «человеческое». Мяч в суматохе выбили в аут. Ребров корчился на газоне и к нему подбежали партнёры. Подскочил и Шангрилу со скамейки и сразу же стал колдовать над подбитым нападающим.

— Юр, всё вроде нормально, больно только в груди, — выдохнул Ребров. Шангрилу подтвердил кивком, что существенных повреждений нет.

— Ребята, не суйтесь к ним, они рубят незаметно, но очень больно, ещё раз повторяю, — зло сказал Бобров. — До перерыва если идём вперёд, то большими силами, с пасом.

— А после?

— После поглядим, — мутно ответил Бобров. — Ладно, поехали!

Им более-менее удалось выполнить задуманное в первом тайме, отчего сильных травм, даже можно сказать, ранений удалось избежать. Да и американцы, похоже, не стремились во что бы то ни стало упахать московитов в первом тайме. Тем не менее, к перерыву хозяева были выжаты, как лимон.

— Да, драчки не избежать, — тяжело отдуваясь, вымолвил Васильев.

— Не избежать, — согласился Юра. — Но обязательно перетерпеть первые двадцать минут. Да чего там! На шестидесятой нужно будет провоцировать или лезть, или отвечать. Не раньше, не позже!

— Ого! Даже так? Прямо так пунктуально?

— Прямо так. Это «рысьи» дела. Иначе ничего не получится, и вынесут нас ногами вперёд…

Лера мелькнула где-то в полуоткрытой двери раздевалке, подмигнула и исчезла.

Игра возобновилась, и начался форменный ад… Прежних сил, чтобы увиливать и играть в «собачки» у хозяев не было. Они пытались также движением уходить от секущих американцев, но всё чаще получали по ногам. То один, то другой московит оказывался на газоне. Пока спасала защита. Два-три раза срубали и капитана. Он, кряхтя, поднимался и гнал партнёров на новые подвиги.

К пятьдесят пятой минуте стало ясно, что нужна драка. За каждое безответное нарушение не было расплаты, отчего космонавты зверели всё больше. Вот уже унесли Реброва, Васильев тоже хромал. Юра вопросительно, чуть ли не умоляюще поглядел на скамейку — Ганжа показывал пальцами «три». Ещё три минуты надо было как-то биться в этой игре без победителей, в этой разрушительной битве.

Бобров, не чувствуя окаменевших ног, машинально отдавал пасы, куда-то бежал. Воздух стал плотным, забитые лёгкие отказывались дышать. Движения через силу были как во сне. Мяч опротивел, зелень газона сливалась с игроками. Среди гула и шума он уловил крик Ганжи: «Пора!!!». Он остановился, поискал глазами первого попавшегося противника и врезал ему по ногам, вложив всю злость и отвращение к тому футболу, который они сейчас творили. Американец скорчился на газоне. И мигом перед Бобровым вырос один из головорезов. Юра, шатаясь, от усталости принял боевую стойку. Краем глаза он увидел шевеление на скамейке запасных. Дальше время затормозилось, мутной ватой облапив со всех сторон.

Юру закружило в каком-то непонятном вихре воспоминаний, живых, будто всё происходило сейчас. Тёмный тридцатый год придавил его своим беспросветным горем. В глазах потемнело…

На стадион решили ехать прямо с дачи Тимура, где отдыхали все вместе. В новенький флайбас сели и близнецы, и Тимур с женой. Юра и Лера решили заскочить домой.

— Мама будет ругаться, что мальчишек с собой потащили. Но они очень уж хотят сегодня посмотреть. Какой-то зуб у них на американцев. Откуда, интересно, — подмигнул жене Юра.

— Да, по-моему, она уже привыкла к тому, что футбол для них нечто особенное. Да и трудно другого ожидать при таком папе.

— Ой, ладно уж — папа как папа. Подумаешь, немного поигрывает в футбол.

— Действительно, немного, с утра до ночи, являясь мировой звездой и кумиром миллионов. Чуть ли не духовный лидер нации, — засмеялась Лера, привычно поддевая мужа.

— Чего-то не клеится в этом году у лидера, и команда от этого тоже посыпалась, — загрустил Юра.

Их вёз в Южный маленький автобус. Весна входила в силу. Ошмётки грязного снега на глазах уменьшались под лучами раздольного Солнца. На свет появлялась грязная солома — прошлогодняя трава. Воздух звенел от птичьего гомона. Небо обнимало пронзительной синью. И кругом была вода… лужи и лужицы, ручьи и вздувшиеся реки, выплёскивающиеся канавы и брызги на стекле.

— Смена агрегатного состояния, — буркнул Юра, разглядывая пейзажи. — Как бы и нам сменить унылое движение…

И враз всё изменилось. Пропали чаяния, огорчения, невзгоды и радости. Душу наполнила раздирающая тоска, парализовавшая мысли и волю. Юра взглянул на Леру и понял, что она чувствует то же самое. Оба схватились за телефоны. Близнецов связью не снабжали, поэтому стали названивать Тимуру и Лиле. Заслышав механические ответы про недоступность, лихорадочно жали снова на экраны. То же самое. Серая тень накрыла их лица.

Они въехали в посёлок и дальше побежали к дому, не сдерживаясь. Будто дом станет укрытием от внезапного несчастья. Открыл Владимир Викторович, лица на нём не было.

— Говорят, ничего не осталось, будто испарили…

После были какие-то разбирательства и попытки понять и расследовать, возмущения чуть ли не мирового масштаба, народные обещания найти и отомстить. Только слепое горе было не обуздать, оно липкой массой облепило всё время и пространство, от него было не сбежать, не скрыться — оставалось только бороться…

Юра вновь переживал тот страшный год, перед глазами мелькали картинки, калейдоскопично меняющиеся одна за другой. Как после Катастрофы всё полетело в тартарары с неимоверной скоростью. Всё, что было сложено по кирпичикам, рухнуло в один миг. Он пытался скинуть морок, но лишь глубже проваливался в мутную пучину воспоминаний.

А на стадионе воцарилась тишина: каждый из присутствующих переживал свою личную драму. Система сворачивала в клубок судьбы, чтобы распрямиться с новой силой.

В ушах Боброва будто раздался щелчок. И зашумело. Он понял, что стоит на коленях на газоне, сжимая руками голову. Огляделся в округ — игроки озирались, силясь понять, что произошло. Один из поверженных спецназовцев лежал перед ним, тряся лысой башкой. Кругом царила неразбериха и хаос. Юра поднялся и нетвёрдым шагом пошёл к Лере. Её будто и не коснулся этот коллапс. Лишь в глазах застыла тоска.

— Получилось?

Она лишь пожала плечами и припала к его груди.

Был четверг и, несмотря на приличный для начала декабря мороз, проводили полноценную тренировку. Детишек, закутанных по самые глаза, гоняли шустро и без остановок. В куцей и холодной раздевалке потом их поили чаем, тренер разглядывал на предмет обморожений.

Румяный Юрка Бобров торопился домой посмотреть трансляцию. Уже в сумерках он прибежал на остановку, успев вскочить в подъехавший троллейбус. Дома ещё никого не было — родители приходили с работы чуть позже. Он, хоть и был голодным, кинулся сначала к телеящику, скидывая по пути ворохи многочисленной одежды.

А там уже стоял радостный и всклокоченный, как обычно Терри, тыча развёрнутой бумажкой «England» в камеры. Юрка плюхнулся на стул, почувствовав неожиданно для себя облегчение… Две тысячи десятый подходил к концу.