Черчилль

ВВЕДЕНИЕ

Уинстон Черчилль, этот титан политики XX века, всегда волновал воображение соотечественников и чужеземцев. Так было при жизни легендарного премьер-министра, а после его смерти этот интерес, пожалуй, только усилился. «Великий Черчилль» — так генерал Де Голль, президент Французской Республики, назвал его в своей торжественной речи, произнесенной однажды в английском парламенте, чем вызвал слезы на глазах своего старого, восьмидесятилетнего товарища. Солдат, журналист, депутат, политик, писатель, художник, историк, оратор, государственный деятель — это все Черчилль. За свою долгую жизнь он совершил немало ярких поступков, его заслуги были не раз отмечены всевозможными наградами: в 1922 году Черчилль стал кавалером ордена Чести, в 1946-м — кавалером ордена «За заслуги», в 1954-м — кавалером ордена Подвязки, в 1958-м — кавалером ордена участника движения Сопротивления, в 1963 году — почетным гражданином Соединенных Штатов Америки. О Черчилле говорили, что он на пятьдесят процентов был американцем, но англичанином — на все сто. Уинстон Черчилль творил и писал историю.

Черчилль, последний из аристократов, управлявших Англией, был необыкновенным человеком, сотканным из противоречий, — романтиком и реалистом, рабом честолюбия, не изменяющим своим принципам, авантюристом, признававшим достоинства компромисса. В его голове буквально роились гениальные идеи, однако это не мешало ему совершать легкомысленные поступки. Случалось, Черчилль заблуждался, пойдя на поводу у собственного воображения, однако при этом он умел прислушиваться к голосу разума и выбираться на правильный путь, продиктованный здравым смыслом. Богатый политический опыт, непоколебимый патриотизм, врожденный дар красноречия, колоссальная энергия мысли — такое обилие козырей поставило Черчилля над простыми смертными, сделало его столь же привлекательным, сколь не похожим на других. Он и сам был убежден, что послан Провидением, чтобы спасти свою страну. Черчилль был наделен невероятной интуицией и в равной степени лишен чувства меры. Если им вдруг завладевала, ослепляя его, очередная навязчивая идея, он становился столь же безответствен, будучи не у дел, сколь тираничен, находясь у власти. Черчилль, человек крайностей, слишком жестко обращался с окружающими и в то же время поражал своей беспримерной впечатлительностью. Лорду Биркенхеду приписывают такие слова: «Когда Уинстон прав, он неподражаем. Но когда он ошибается — о Боже правый!»[7]Снедаемый беспредельным эгоизмом, в своих действиях Черчилль проявлял железную волю, неизменные бойцовские качества — этим объясняются все его успехи и поражения. К тому же в силу своего маниакально-депрессивного темперамента Черчилль то впадал в глубокую депрессию, то пребывал в состоянии крайнего возбуждения, если не эйфории.

Увы, судьбе было угодно, чтобы звезда этого необыкновенного человека недолго сияла на политическом небосклоне. Генералу Де Голлю, к примеру, повезло значительно больше. Несмотря на то, что для него весна 1940 года, а также годы войны были крайне тяжелыми, все же тернистый путь испытаний вывел его к Пятой республике. Возвращение же Черчилля к власти в 1951—1955 годах было освещено лишь слабыми лучами заходящего солнца его славы. Премьер-министр, в котором с трудом можно было узнать прежнего пышущего энергией Черчилля, был словно человеком из прошлого и оставшимся в прошлом. Но как бы то ни было, пять лет испытаний — с 1940 по 1945 год — покрыли его немеркнущей славой. Ведь на протяжении этих пяти лет именно он был главным кузнецом победы над нацистской Германией, и это позволило ему войти и навсегда остаться в пантеоне великих людей XX века.

Если написание биографии такого человека, как Черчилль, на первый взгляд может показаться рискованной авантюрой, автор считает своим долгом предупредить читателя заранее о том, что он найдет и чего не найдет в этой книге. Он не найдет здесь ни публикаций новых документов или архивных данных, ни неизвестных фактов. Вся доступная документация — от личных бумаг Черчилля до бесчисленных архивов, свидетельств, воспоминаний и записей современников — была тщательно собрана и умело использована в так называемой официальной восьмитомной биографии, опубликованной в период с 1967 по 1988 год. Идея написания этой биографии принадлежала Рандольфу Черчиллю, автору первых двух томов. Затем за дело взялся и довел его до конца Мартин Гилберт, перу которого принадлежат тома с третьего по восьмой. К биографии прилагаются пятнадцать томов разнообразных документов, охватывающих период с 1874 по 1940 год (Companion Volumes). К этому следует добавить восемь томов речей Черчилля, изданных в 1974 году Робертом Родсом Джеймсом.

Итак, область, в которую мы вторглись, была тщательно исследована. И мы можем смело утверждать, не опасаясь, что факты опровергнут наше утверждение: никакие оглушительно сенсационные сведения не остались погребенными ни в частных, ни в государственных архивах, разве что несколько незначительных подробностей. Черчиллю посвящено так много работ, что было бы напрасно и весьма самонадеянно соперничать с авторами самых блистательных из них.

Вот почему вовсе не внезапное открытие доселе неизвестных фактов навело автора на мысль о создании этой книги. Прежде всего мы хотели бы предложить читателю свой взгляд на личность и деятельность Уинстона Черчилля; подробно рассматривая противоречивые этапы его жизни, предложить свою интерпретацию его характера, его отношения к власти, его поступков в контексте истории, начиная с памятного юбилея королевы Виктории, отмечавшегося еще во времена Английской империи, и заканчивая войной с гитлеровской Германией и кульминационным этапом холодной войны.

Учитывая все вышесказанное, определим цели автора, которые он преследовал при написании данной исторической биографии и какие приемы изложения использовал. Ведь дело это не простое, оно столь же рискованно, сколь привлекательно. Биография вообще, как справедливо заметил один из мастеров жанра П. М. Кендалл, — это «профессия-наука-искусство невозможного»[8]. Безусловно, жизнь и поступки Черчилля могли бы уместиться в чеканную формулу, которой Ришелье подвел итог деяний и сочинений великого Монлюка:«Multa fecit, plura scripsit, gnus tamen vir fuit»[9]. Однако такая лаконичность не удовлетворила бы читателя, тем более что биографию следует рассматривать как разъясняющее и интерпретирующее творческое произведение, а не только как рассказ, воспроизводящий реальные события.

Кроме того, биография — центральная составляющая переживающей ныне пору расцвета историографии, в которой немаловажную роль играет воссоздание личности исторического персонажа. На протяжении тридцати славных лет решающим фактором в истории признавалось влияние коллективных сил, а также многовековой закономерности развития. И вот, наконец, личность реабилитирована, в центре событий — снова человек, «единственное существо из плоти и крови», как сказал Марк Блок. Именно этим объясняется интерес к конкретному человеку и его жизни, а не к абстрактным неведомым существам, безликим составляющим классов и групп. И это вовсе не противоречит зарождению нового типа биографии, отказавшейся от «психологизирующих» принципов прошлого, когда большое внимание уделялось пересказыванию «забавных случаев из жизни». Современная биография, напротив, ориентирована на так называемую историю-проблему, в основе которой лежит аналитический, строго фактический, научный подход. Этот подход, как правильно заметил Жак Ле Гофф, «может стать идеальной обсерваторией для конструктивного размышления об условиях и целях профессии историка, о пределах возможного, существующих в этой профессии, о переоценке ценностей, необходимость которой назрела в историографии»[10].

Биографии больше, нежели другим жанрам, свойственна повествовательная структура. В ней исторический рассказ занимает центральное место. Именно это и придает особое очарование неповторимому миру отдельно взятого человека, именно это заставляет жизнь пульсировать на страницах книги. Без этого даже такая яркая, овеянная ореолом романтики жизнь, какую прожил Черчилль, показалась бы тусклой. И, тем не менее, не стоит поддаваться искушению, подстерегающему всякого биографа, — искушению углубиться в телеологические рассуждения, — тогда как в силу закона жанра он должен уловитьa posterioriсуть происходящих с героем в течение его жизни событий. Вот тут-то и возникает скрытая опасность представить жизнь персонажа как последовательную цепочку предопределенных происшествий. Итак, основное требование, предъявляемое к биографическому сочинению, — не умалять роли случая. Биография должна отражать свободное течение жизни персонажа, а не превращать героя в жертву всемогущего рока. Джованни Леви был прав, утверждая, что как инструмент исторического знания «биография предоставляет уникальную возможность убедиться в промежуточном характере факторов, определяющих судьбу человека»[11]. Но, разумеется, нельзя представить жизненный путь Черчилля как долгое, медленное восхождение на пик власти и славы. Это было бы непростительной ошибкой.

По-прежнему остается дискуссионным главный вопрос — о роли великих людей в истории. Высказывалось мнение о том, что великий человек озаряет свою эпоху, а эпоха — великого человека. И в этом есть доля правды. В 1931 году сам Уинстон в одном из своих эссе размышлял над этим вопросом, не дававшим ему покоя. Ведь он был убежден, что призван небом, ниспослан судьбой для спасения родины. Так какова же роль личности в истории? Человек ли стоит у истоков происходящего или он всего лишь зеркало, игрушка всемогущих коллективных сил, с которыми ему не справиться, не важно, воплощает он их или использует? «Является ли история хроникой жизни знаменитых мужчин и женщин или она лишь отражает тот факт, что они сумели противопоставить направлениям, силам и движениям своей эпохи?»[12]

Ко второму мнению склоняется не только Раймонд Эрон, не признающий «бесплодных» споров и не считающий биографию историческим жанром. Фернан Бродель придерживается близкой Эрону точки зрения, утверждая, что «как это ни парадоксально, но великий деятель — тот, кто реально оценивает свои скудные возможности, учитывает это и даже извлекает выгоду из бремени неотвратимого». А вот Клод Леви-Стросс признавал, хотя и не без скептицизма, некоторые достоинства биографической истории, несмотря на то, что «сами по себе подобные произведения ничего не объясняют». В самом деле, «биографическая, занимательная история не ставит перед собой цели что-либо объяснять, но зато она наиболее информативна, поскольку рассматривает каждого отдельно взятого человека как индивидуальность со своими неповторимыми качествами и свойствами (...) Выбор, стоящий перед историком, всегда один и тот же — история, которая больше сообщает, нежели поясняет, или же история, которая больше поясняет, нежели сообщает»[13].

В реальной жизни личность и окружающий ее мир находятся в постоянном взаимодействии. В процессе этого взаимодействия устанавливается хрупкое и изменчивое равновесие. Яркий пример тому — жизнь Уинстона Черчилля: сражения, бури, перепутья, извечные противоречия, не говоря уже о бесчисленных экспромтах, на которые Черчилля вынуждали обстоятельства, хотя его принципы и убеждения были постоянны. Как справедливо заметил Генри Берр, «в череде мелких случайностей происходят великие события, в толпе обыкновенных людей встречаются великие люди. Важность события определяется количеством его последствий и их продолжительностью. Велик ли человек, определяется степенью его влияния на события»[14]. Иными словами, человек не может быть великим сам по себе. В этом взаимодействии личности и сил истории Уинстон Черчилль был одновременно актером и постановщиком спектакля.

Обращаясь к биографии Черчилля, автор понимал, что анализ его жизни и деятельности будет значительно усложнен замысловатым переплетением реальности и вымысла. Мифы об этом великом человеке рождались еще при его жизни. Он сам немало способствовал их появлению, утверждая, что «история меня оправдает, ведь я сам пишу ее». Бесспорным является тот факт, что Черчилль, предлагая на суд читателя свою версию Второй мировой войны, а также многих эпизодов из собственной карьеры, сумел навязать свою точку зрения на события, свою интерпретацию, свои глубоко традиционные взгляды. Свой исторический труд Черчилль украсил афоризмом Оскара Уайльда: «Делать историю может каждый. Только великий может ее написать».

Вот так о славном герое была сложена золотая легенда, открыто и с большим усердием культивируемая начиная с 1940 года по сей день. Так Черчилль и остался героем золотой легенды в памяти самих британцев, европейцев и американцев. Уже при жизни Черчилля восхваляли на все голоса. Немалую службу сослужил ему яркий образ эдакого героя со средневековой миниатюры, созданный им во «Второй мировой войне». Его прославлял дружественный клан «черчиллеанцев», они поддерживали и пропагандировали едва ли не канонизированную версию событий, прочно укоренившуюся в умах честных граждан.

Настало время подвергнуть личность Черчилля критическому разбору, тщательному и непредвзятому, отвлечься от традиционной историографии, в которой преобладает благоговейное, безусловно одностороннее, а значит, искаженное толкование поступков Черчилля. Ведь излюбленный герой мифологии XX века, обладавший даром манипулирования общественным мнением, на протяжении всей своей жизни блистательно исполнял роль великого посредника между народом и властью. Черчилль виртуозно владел искусством риторики, верно рассчитывал впечатление, которое его речь должна была произвести на публику. Над его имиджем трудились фотографы, работники телевидения, средств массовой информации, не остались в стороне и мастера кисти, — традиционные атрибуты народного героя навсегда запечатлелись в подсознании граждан. Стоит произнести его фамилию — и в памяти тут же всплывает образ непримиримого противника Гитлера, защитника мировой свободы с сигарой во рту и с двумя поднятыми в знак победы пальцами, непременно в каком-нибудь живописном одеянии. Его величественная осанка, как ни странно, прекрасно сочеталась с неизменным чувством юмора.

Однако помимо волшебной сказки о народном любимце существовала еще и «черная» легенда, представлявшая знаменитого государственного деятеля то в роли циничного фанатикаrealpolitikи эгоиста, обладавшего разрушительной, смертоносной волей, то в роли злобного колдуна, упрямо насаждавшего давно устаревший, изживший себя национализм. С самого начала политической карьеры Черчилля в силу его незаурядности и непредсказуемости вокруг него всегда кипели страсти, разгорались ожесточенные споры. Он не только находил верных друзей, но и наживал смертельных врагов. Консерваторы ненавидели Черчилля, упрекая его в том, что он предал свое сословие. Либералы относились к нему с недоверием, лейбористы его на дух не переносили. Каждая его неудача — в 1915, 1930, 1945 годах — вызывала нездоровую радость у его противников, его провалы буквально окрыляли их.

Так обстояли дела на политической арене. Однако Черчиллю приходилось отражать атаки и на другом участке фронта. Так, едва закончилась Первая мировая война, как писатель Осберт Ситуэлл в 1919 году в «Трех сатирах» сделал резкий выпад против Черчилля. Язвительно переименовав Гинденбургскую линию фронта в Уинстонбургскую, Ситуэлл назвал его фанатиком войны, ярым милитаристом, жаждущим крови, обвинил в убийстве миллионов человек в Галлиполи. Писатель утверждал, что Черчилль лелеет мечту о вторжении в Россию[15]. Резкое осуждение действий Уинстона Черчилля было не раз отражено в литературе. В качестве примера можно также привести скандальную пьесу Рольфа Хокхата «Солдаты» (1967 год). По сути — это страстное, но необоснованное обвинение Черчилля в том, что он был «слугой» Сталина, сообщником преступления, совершенного в Катыни, убийцей генерала Сикорского, что он отдавал своим летчикам страшные приказы об истреблении сотен тысяч мирных граждан Германии[16]. Последними по времени появились утверждения, довольно вяло поддержанные Рензо Де Феличе, согласно которым британские секретные службы по приказу премьер-министра склонили в 1945 году движение Сопротивления Ломбардии к решению казнить Муссолини с тем, чтобы, воспользовавшись представившимся случаем, уничтожить компрометирующие письма, адресованные Черчиллем герцогу. И, наконец, ревизионист Дэвид Ирвинг не сомневался в том, что после смерти Черчилль отправился прямиком в ад и теперь жарится там в компании Сталина и Гитлера...

Между тем в стороне от подобных крайностей развивалась критическая историография, основанная на тщательном изучении архивных материалов. Тогда-то и начался процесс развенчания уже было канонизированных мифов. Процесс этот, приветствуемый вначале, привел не только к положительным результатам. Хотя, безусловно, ему мы обязаны тонкой аналитической работой Роберта Родса Джеймса, тщательно изучившего деятельность Черчилля периода с 1900 по 1939 год и озаглавившего свой труд, обосновав название вескими аргументами, «История поражения». В работах других авторов, например, Пола Эддисона, говорится о нерешительности и несостоятельности Черчилля в вопросах внутренней политики[17].

Однако прежде всего стал ясен тот факт, что позиция «против разряжения напряженности», якобы занятая Черчиллем и столь превозносимая сторонниками «героя», была сильно переоценена в послевоенный период. Сам Черчилль никогда не придерживался этой позиции ни в отношении Италии — он даже имел несчастье отметить заслуги Муссолини, — ни в отношении Японии. Единственная угроза, по мнению Черчилля, исходила со стороны гитлеровской Германии, не скрывавшей своих захватнических, воинственных намерений. Об этой угрозе Черчилль неоднократно предупреждал английское правительство начиная с 1934 года. Он ратовал за скорейшее усиление авиации и нисколько не беспокоился ни о флоте, ни о сухопутных войсках, настолько велика была его вера во французскую армию. Он даже подумывал об альянсе с Советским Союзом, а во время Суэцкого кризиса занял твердую позицию и решительно осудил Мюнхенские соглашения, сделав весьма мрачный прогноз на будущее, который, как говорил Черчилль, непременно сбудется, если мюнхенские настроения будут преобладать в правящих кругах государства. К счастью (для Черчилля), последовавшие вслед за этим события подтвердили его правоту, и сразу же чаша весов склонилась в сторону опального предсказателя, а его сторонники получили возможность после войны расхваливать на все лады прозорливость и мужество своего кумира.

Только вот другие английские историки решили довести до логического конца процесс развенчания героя, систематически и, пожалуй, чересчур усердно опровергая официальную версию событий. В общих чертах их тезисы сводились к следующему: вопреки запечатлевшемуся в народной памяти образу героя-спасителя и утверждениям дружного хора историков Черчилль вовсе не являлся спасителем своей страны в годы испытаний (1940—1945). В действительности якобы именно он повинен в утрате Британией былого величия. Следовательно, его популярность у народа — узурпированная, приобретенная путем самопрославления и измышления различных легенд, в которых Черчилль представал чуть ли не богом. А на самом деле Вторая мировая война закончилась для Англии весьма плачевно. Погибла Британская империя, и отныне стране отведена унизительная роль спутника Соединенных Штатов. Повинен же в этом в первую очередь премьер-министр Черчилль, павший жертвой ностальгии по славному прошлому, да к тому же одержимый навязчивой идеей о войне до победного конца, — он-то и привел свою страну к упадку.

После 1945 года об этом уже говорил Освальд Мосли, лидер британских фашистов. Эту же мысль, но в более корректной форме, высказывал Коррелли Барнетт. В своей книге «Крах британской власти», вышедшей в 1970 году, он утверждал, что выдвинутый Черчиллем лозунг «Победа любой ценой» был первопричиной экономического упадка Англии, поставившего страну в зависимое положение от США. Джон Чармли озаглавил свою недавно вышедшую обстоятельную биографию Черчилля «Закат славы» — славы узурпированной, приобретенной путем самопрославления, а также благодаря многочисленным легендам, буквально обожествлявшим Черчилля[18]. Если верить Чармли, Черчилль вверг страну в пропасть, будучи не в силах отказаться от своих безнадежно устаревших взглядов, став жертвой своего романтического воображения. Его подвело ложное представление об историческом величии Англии, в которое он свято верил. И неудивительно, ведь этот старец, сын и верный слуга империи, жил в прошлом, он был убежден, что ничего не изменилось со славных времен великой Елизаветы или даже со времен его героического предка Мальборо. Черчилль упорно отказывался признавать, что великая Англия переживает не лучшие свои времена, он предпочел отдать все свои силы «победе любой ценой», за которую его страна и вправду заплатила слишком дорого. Черчилля интересовала лишь война, его невнимание к внутренним проблемам страны позволило социалистам упрочить свое положение и одержать победу на выборах 1945 года. Таким образом, по окончании военного конфликта обедневшая Англия утратила свои позиции, отныне она вынуждена была рассчитывать только на собственные силы и уже не могла, как встарь, влиять на ход истории. Иными словами, черчиллевская риторика с грехом пополам прикрывала упадок, в котором находилась страна. Вопреки золотой легенде, превозносившей Черчилля до небес как победителя в битве титанов сороковых годов, он оказался колоссом на глиняных ногах.

И, тем не менее, в ответ на эти выкладки радикальных ревизионистов можно возразить вслед за здравомыслящими людьми, которые, отнюдь не являясь поклонниками Черчилля, не утратили способности трезво мыслить: независимо от участия или неучастия Британии в военных действиях ее силы были основательно подорваны, и конец ее могущества неотвратимо приближался. И разве мог британский премьер-министр повлиять на процесс деколонизации, который к тому времени уже четко наметился, особенно в Индии? С другой стороны, утверждения о том, что в 1945 году Черчилль открыл путь социализму в Англии и коммунизму за ее пределами, совершенно необоснованны. Ведь очевидно, что с того момента, когда Красная армия заняла Берлин, Прагу и Вену, в то время как командование англо-американских войск избрало гораздо менее кровопролитную стратегию, уже ничто не могло помешать коммунизму утвердиться на половине европейской территории.

Вот почему автор этой книги поставил перед собой цель, отрешившись от традиционных представлений и штампов, понять, каким же был Уинстон Черчилль на самом деле; рассказывая о его общественной деятельности, уделить внимание личной жизни и семейным отношениям Черчилля и попытаться проникнуть в тайну этого великого человека. Менялся ли Уинстон Черчилль в зависимости от обстоятельств или всегда оставался верен себе? Сколь велико было влияние этого человека на самом деле? В чем был смысл его жизни, полной борьбы? Какая взаимосвязь существовала между Черчиллем, его эпохой и его страной?