Вельда уже сидела в конторе, когда вошли мы с Патом. Было десять минут десятого. И завтрак, состоявший из кофе и рогаликов, уже ждал нас. После него мы собирались проводить Маркоса Дули в последний путь. Я спросил Пата, как насчет цветов, и он ответил:
— Дули оставил распоряжение. Никаких цветов. Он говорил, что цветы всегда напоминают ему о похоронах.
— С каких это пор он научился предвидеть события, а, Пат?
— Он вообще сильно изменился за последние несколько лет. От директора похоронной фирмы «Ричмондс» я узнал, что он, оказывается, оплатил все услуги вперед, сам выбрал себе урну для пепла.
— Пепла! Скажешь тоже, Пат! Он ведь ненавидел огонь, или ты забыл?
— Война в прошлом, Майк. Так что, возможно, он успел избавиться от этой фобии. И выбрал кремацию. Кроме того, где, черт возьми, найдешь теперь место в городе для нормальных похорон?
Превратиться после смерти в пепел и прах — нет, то совсем не походило на образ мышления Дули. Я же прекрасно помнил, как мы с ним однажды оказались в ловушке, в горящем здании, и как ненавистна была ему мысль о том, что мы сгорим в этом огне, превратимся в обугленные куски мяса. Каким-то непостижимым образом ему удалось пробить дыру в стене с помощью гранаты. Мы выскочили и с ходу уложили четырех солдат противника, загнавших нас в это пекло, а затем благополучно и без всяких приключений вернулись к своим. И еще многие месяцы спустя мы с Патом видели безобразные шрамы от ожогов на спине Дули, всякий раз, когда вместе мылись в душе.
Сидевшая за письменным столом Вельда опустила в чашку кофе пакетик с заменителем сахара. Пат подошел и увидел лежавшее на папке с документами какое-то маленькое хитрое приспособление и, жуя черствый рогалик, осведомился:
— А это еще что?
— Последнее слово техники в подслушивающих устройствах, — ответила она.
— Кто дал твоим ребятам распоряжение прослушивать наш телефон? — спросил я. Мы хоть и были добрыми друзьями, но Пат как-никак фараон.
Мы дали ему минуту — переварить услышанное. Затем я заметил:
— Никто, дружище. Его нам просто подложили.
Вельда пощелкала пальцем по аппарату, стоявшему на столе.
— Вот этот.
— Ловко, — заметил Пат. — Но кто это сделал?
Я ответил:
— Мы знаем когда, знаем почему. Но только не знаем кто.
— Замечательно! Ничего себе объяснение. — Он откусил еще кусок рогалика.
— Эта пресс-конференция носила стихийный характер. Мы сделали лишь несколько телефонных звонков. А уж они сами позаботились о том, чтоб новость распространилась. Согласитесь, мое внезапное возвращение все же представляло интерес для средств массовой информации. И вот некий человек, расслабившийся после того, как до него дошло известие о моей гибели, вдруг узнает, что на самом деле ничего подобного не произошло. А у него имеется свой человек среди этих журналистов и репортеров. И подменить аппарат или засадить «жучок» во время интервью, когда взоры всех присутствующих были обращены ко мне, не составляло особого труда.
— Ну и?..
— Ну и я сразу почувствовал себя важной персоной. И прошу меня не разочаровывать!
Пат дожевал рогалик и кивнул:
— Да ради Бога!
— Кстати, скажи, пожалуйста, сколько мест займет миллион баксов сотенными купюрами?
Он недоверчиво взглянул на меня, потом понял, что я не шучу, и ответил:
— Ну, большую картонную коробку. Доверху. Коробку размером с сушильный шкафчик.
— Тогда для миллиарда долларов понадобится тысяча таких коробок, верно?
Теперь уже Пат заметно растерялся.
— Ну да… А почему ты спрашиваешь?
Для облегчения расчетов я решил назвать приблизительную цифру.
— Тогда сколько же места должны занять коробки, где хранятся восемьдесят миллиардов долларов?
— Знаешь, Майк, — сказал он, — похоже, эти выстрелы в живот оказали воздействие на голову.
— Это не ответ.
— Ну, наверно, для этого понадобится очень просторный склад, верно?
— Я тоже так думаю. — Усмехнувшись, я добавил: — Что бы ты делал с такой кучей деньжищ, а, Пат?
— Купил бы новую машину, — пробормотал он, недоумевая, к чему это я клоню.
— Знаешь, я о том же подумал, — сказал я и улыбнулся.
Вельда особо не прислушивалась к нашему разговору. Лишь покачала головой.
— И что теперь прикажешь делать с этим «жучком», Майк?
— Можешь засунуть его обратно?
— Я же его вынула, разве нет? Конечно, могу. Но только позволь поставить его в другой аппарат. Эта штуковина представляет собой миниатюрный передатчик и, переставленная на другой аппарат, будет передавать только то, что мы сами хотим, чтоб они слышали.
— Прекрасно, — ответил я. — Действуй.
Пока она вставляла «жучок» в аппарат, стоявший на другом столе, мы с Патом допили кофе, взглянули на часы и увидели, что нам пора.
Спустившись вниз, мы поймали такси и отправились в похоронное бюро «Ричмондс». И увидели аккуратно выведенное на дощечке красного дерева имя «Дули», а ниже — стрелку, указывающую в направлении часовни, что слева.
Тишина и покой, царившие в дорогих моргах, подобных этому, были просто удручающими. Они окутывали, словно густой туман. Здесь было положено проливать слезы горя или держаться с самым стоическим видом, но явно давая понять, что ты еле сдерживаешь охватившую тебя скорбь. Лишь похоронщики выглядели более или менее нормально. Они здорово надрочились изображать скорбь и утешение, даже в тех случаях, если бы им жали ботинки. Но об этом и речи не могло быть, потому как то было заведение с приличной репутацией.
Я думал, что на похороны Дули никто, кроме нас, не придет, но заблуждался. В зале собралось дюжины две людей. Всего двое из них — женщины. Они отошли в уголок и стояли там, тихо переговариваясь. Одна из них плакала. Не слишком сильно, но слезы скорби лила. Все остальные — мужчины — были ничем не примечательны. Одни походили на работяг, отлучившихся на похороны во время обеденного перерыва, другие — вообще непонятно на кого. Возможно, то были соседи Дули. Четверо из них стояли возле возвышения в центре, на котором красовалась изящная резная урна.
И я знал, что в ней лежит. В ней лежало то, что недавно было Маркосом Дули.
А парень, уставившийся на меня, явно хотел, чтобы в ней лежал я. Ростом примерно с меня, а судя по тому, как сидел на нем шестисотдолларовый костюм, можно было догадаться, что он не понаслышке знаком с оборудованием «Наутилуса»[3]. И пробегал трусцой не меньше пятидесяти миль в неделю. Он отличался приторной смазливостью истинно сицилийского денди и одновременно — сдержанностью выпускника Гарварда. Но за всем этим дорогим фасадом скрывался уличный шустрила по имени Понти. Понти-младший.
Я подошел к нему. Прежде мы никогда не встречались, но представлений не требовалось.
— Привет! Пришел почтить память покойного?
Мускулы под пиджаком напряглись, глаза мерили меня. В самой его позе читались напряженность, готовность сорваться с места и совершить что угодно. А в глазах светилась надежда, что такой повод представится, и чем скорее, тем лучше. Он походил на зверя. Молодого зверя в расцвете сил, желающего помериться этими силами со старым опытным быком. Он понимал, что чем дольше ничего не случится, тем меньше у него шансов победить, а потому нетерпение угадывалось даже в крохотных морщинках в уголках губ. Он был очень похож на Драго и Паттерсона, которых мы встретили в «Ле Сирке».
Я безукоризненно исполнил роль старого, умудренного опытом быка. Я сказал:
— Твои дружки забыли на своем столе мою визитную карточку. И я ее забрал.
Глазки у него так и забегали. Из чего я сделал вывод, что он не столь уж крут, каким представлялся.
— О…
Ну чем не выпускник Гарварда, подумал я.
— Ты передай им, она у меня, Уго.
Он бегло осмотрелся, проверить, не подслушивает ли кто.
— Ладно. Обязательно передам.
Старый бык сказал:
— Ты не ответил на мой вопрос.
— Дули работал на моего отца.
— И без тебя знаю, — я нахмурился, изображая крайнюю озабоченность.
— А ты-то откуда знаешь?
— Служили вместе в армии. Все втроем, еще вон тот коп. — Уго не обернулся. Он знал, кого я имею в виду. Пат не спускал с нас глаз. Глазки Уго снова забегали, и я понял, что молодой бычок теряет кураж. Но рано или поздно обязательно приходит время, когда молодые бычки взрослеют, набираются сил, а старые стареют и сходят со сцены. И он очень на это рассчитывал.
Подойдя к возвышению, я оглядел новую обитель Дули. Тусклого цвета металлическая урна, скромно украшенная наверху и внизу пластинами с выгравированными на них золотыми буквами.
Имя, даты жизни и место рождения значились наверху. Внизу же была выведена краткая биография, перечислены восьмизначные номера солдатских жетонов, а также упомянуто о том, что служить ему доводилось и за пределами США, на американском эскадренном миноносце «Лейлилль». Но никаких подробностей о том, чем именно он занимался на военной службе. Мы-то с Патом, черт возьми, прекрасно понимали, что он к нам не с неба упал, а вот откуда — Дули никогда не говорил. Теперь мы знали. Оказывается, он служил на флоте, откуда вдруг уволился и поступил в сухопутные войска. Очевидно, этот рыцарь автомата и каски просто страдал морской болезнью, но сохранил достаточно патриотических чувств, чтоб тут же вступить в новую военную заваруху, но только уже в сухопутных войсках.
Распорядитель похорон от фирмы «Ричмондс» тихонько подошел ко мне и спросил:
— Можно вас на минутку, мистер Хаммер?
Я кивнул и отошел с ним в дальний угол зала. Тут он немного помялся, явно не зная, как начать.
— Когда мистер Дули заказывал у нас… э-э… услуги, он просил, чтоб вы присмотрели за его… останками.
— Буду рад сделать это, — сказал я. — А как именно он хотел ими распорядиться?
— Он сказал, что у него есть сын по имени Мартин, и хотел, чтоб вы разыскали его и передали урну с прахом мальчику.
— Вот уж не знал, что у него есть сын.
— Очевидно, покойный никогда не упоминал о нем.
— Что ж, — ответил я, — раз он этого хотел, стало быть, должен получить. Разумеется, я готов оказать ему эту услугу.
Распорядитель взглянул на часы. Половина присутствующих уже расписались в траурной книге и разошлись. Остальные собирались сделать то же самое через несколько минут.
— Так я упакую для вас эту урну. Сможете получить ее в моем офисе.
И вот мы трое вышли из зала. Дули я нес на руках, упакованного поверх урны в коробку, словно некий редкий образчик. Пат хотел знать, что я буду делать с ней дальше, и я сказал, что в Квинсе имеется нечто вроде частного колумбария для урн с прахом усопших. Просто надо заплатить вперед, и тогда родственники и друзья могут посещать ваши останки, вделанные в нишу в бетонной стене. Пат вызвался разделить со мной расходы пополам — в память о нашей дружбе и все такое. Я согласился, а пока что забрал урну с Дули домой.
Женщины — весьма странные создания. В них с рождения заложено стремление вить гнездо, устроить себе домик в любой момент, как только представится возможность, чистить его, переставлять мебель и сметать пыль, которой не существует вовсе. Именно этим и занималась сейчас Вельда. Не в прямом физическом смысле, но в уме, прикидывая, как бы получше все сделать. Квартирка у меня типично холостяцкая. С первого взгляда ясно, что тут живет мужчина. Довольно дорогая, но, что называется, без излишеств. Все украшения — чисто мужского плана, и никакой безвкусицы. Но… мужские. Теперь обстановку несколько смягчили женские полутона. Она частенько бывала здесь и раньше, но теперь все было по-другому.
Закончив инспекцию, она небрежным тоном спросила:
— Когда именно планируешь жениться на мне, Майк?
— Ты что, торопишься?
— Просто жду не дождусь.
— Тогда помоги сперва закончить дело с Дули, — сказал я. Она уселась на диван, я примостился на подушке рядом. И рассказал ей о том, что Дули был связан с Лоренцо, пересказал, что он говорил о донах. В общих чертах обрисовал обстановку в семьях и то, как они распоряжались своими фондами. Заслышав это, она обернулась ко мне, глаза ее сузились.
— А ты заметил там, в крематории, такого маленького толстого человечка? Он был на входе.
— Серый двубортный костюм, розовая сорочка?
— Точно.
— Ну и что?
— Он или из казначейства, или же агент налогового управления. Месяцев шесть назад я освещала процесс в суде, в Бруклине, и он выступал свидетелем обвинения…
— Ну и чего ему было делать в крематории?
— Он следил, Майк.
Я тихонько присвистнул сквозь зубы.
— Ты уверена, что это именно он? Тот самый толстяк?
— На девяносто процентов, — ответила она. — А теперь объясни толком, что происходит.
— Началась утечка информации, котенок. Они состоят на службе у Дяди Сэма. И у них, этих ребят из налоговой, просто собачье чутье. Вот и идут по следу.
— Куда?
— Туда, где припрятаны восемьдесят девять миллиардов долларов, — я впервые назвал ей эту цифру, и она так и разинула от изумления рот.
— Майк…
— Я не шучу, малышка. Ежегодный сбор урожая в одной только Калифорнии составляет такую сумму в наличных, что свихнуться можно!
— Какого такого урожая?
— Марихуаны. И всякие там другие травки.
— Но, Майк, ты сказал «миллиарды»… В каждом миллиарде тысяча миллионов и…
— Да, Пат тоже так думает.
— Ты что, и вправду не шутишь?
— Какие могут быть шутки, когда речь идет о таких крупных делах, — я легонько сжал ее руку в своей. — И сейчас они ищут динозавров. Но их не существует. В лучшем случае найдут окаменевших ископаемых. На них, конечно, интересно смотреть, но не более того. А тот, кто мог рассказать о них, мертв.
— И ты поверил Дули, да?
Я не стал этого отрицать. Я действительно поверил Дули. Он рассказал, что сделал с добычей, но вот только не успел сказать, где она. А уж как ей распорядиться — это другой вопрос. Как прикажете перевозить и прятать восемьдесят тысяч коробок, набитых чистенькими красивенькими «зелеными», чтобы при этом никто ничего не заметил? Все это напоминало Карлофа[4] в фильме «Мумия», когда его захоронили живьем рядом с дамочкой, обманывающей своего мужа. Для того чтоб сохранить такое дельце в тайне, все рабы должны быть перебиты солдатами.
Меня всегда интересовало, что потом происходило с этими солдатами. Ведь они клялись в верности фараону, и потому были как бы вне подозрений. И уж никак не были способны на предательство. По крайней мере — до тех пор, пока не появлялся новый, более могущественный фараон.
Я решил выбросить эту мысль из головы и поднялся.
— Хочу, чтоб завтра ты съездила в Администрацию по делам ветеранов и проверила послужной список Дули. — Я запомнил номера солдатских жетонов, выбитых на урне, и, записав их, протянул листок Вельде.
— А что именно надо искать?
— Его ребенка. Оказывается, у него был сын. Вся эта информация должна быть зарегистрирована, когда солдат подписывает контракт.
— И где сначала смотреть?
— Попробуй Вашингтон, округ Колумбия. Позвони по телефону. Если будут спрашивать, зачем понадобилась эта информация, скажешь, что пытаешься отыскать наследника.
— Все это прекрасно, Майк… Но зачем нам его искать?
— Да затем, что у отцов особое отношение к сыновьям. Они могут доверить им такие вещи, которые не доверят депозитному ящику в банковском сейфе. Этот парнишка, Марвин, вполне может знать… — После паузы я добавил: — И вот еще что. Посмотри календарь и уточни, когда ты ездила на тот суд в Бруклине. Выясни, как звали человека, выступавшего там свидетелем обвинения. Какие-нибудь знакомые у тебя там есть?
— Ой, что ты, лучшая подруга! Стенографистка. Всю жизнь проработала в этом суде. Вообще-то информация секрета не представляет, но подруга просто ускорит ее получение.
Поскольку никаких других распоряжений от меня не последовало, Вельда аккуратно уложила листок с номерами в кошелек, а кошелек убрала в сумочку. И снова подняла на меня глаза — ясные, темно-карие, голодные глаза, неспособные притворяться или играть в игры. И сказала:
— Все это завтра. А что будем делать сегодня, Майк?
— Послушай, котеночек, — ответил я, — ты действительно умеешь достать мужчину. Еще раз объясняю. Если хочешь стать моей женой, постарайся вести себя как в старые добрые времена. Держаться за ручки, целоваться, обниматься… все это пожалуйста. Но раздеваться мы пока не будем и в койку укладываться — тоже. Усекла?
— Этот врач… что он с тобой сделал, Майк?
— Да. Кое-что сделал. Практически вытащил с того света. И уже очень скоро я смогу делать, что угодно. Но пока что воздержусь. Один раунд с тобой в постели — и я покойник.
Ехидно улыбнувшись, она заметила:
— Скромничаете, сэр. Сами можете разделаться с двумя крутыми даже без пушки, а заняться любовью с невестой — никак, да?
— Доктор прописал, дорогая.
— Майк, — сказала она. — Я и сама всегда хотела, чтобы у нас все было именно так.
Здание оказалось простым, без каких-либо архитектурных излишеств. Выстроенное из бетонных блоков, оно напоминало коробку с минимумом украшений. Эдакий кладбищенский супермаркет, где урны помешены в небольшие пещерки, выдолбленные в стене, открытые или спрятанные за стеклянным фасадом толщиной в дюйм — так, чтобы каждый желающий мог прочесть краткую биографию усопшего, выгравированную на урне.
Маршалл Броторио провел меня по нижнему этажу этого модернового склепа, зная, что все, что надо, я тут увижу. Поскольку людей, готовых посещать место последнего успокоения душ, было не слишком много, он предложил последнюю в ряду нишу. Я согласился с его выбором, затем мы прошли в контору оформить все соответствующие документы.
— Желаете присутствовать на церемонии установления праха усопшего в нишу?
Эти слова как-то не сочетались с обликом здоровяка, каким был Броторио. Прах Дули стоял у него на столе, но пока мы отсутствовали, кто-то оттер и отполировал металлический контейнер, а затем затянул его прозрачной пластиковой пленкой, чтобы чьи-либо отпечатки пальцев не осквернили ее красоту.
Я отрицательно покачал головой.
— Да нет. Я не большой любитель церемоний.
— Понимаю, — кивнул он. Он действительно все понимал. Тип вроде меня, приехавший захоронить останки старого приятеля, а проще говоря — переставить этот сосуд с одного места на другое, вряд ли стал бы разводить сантименты. Я выписал чек, подписал все бумаги, обменялся рукопожатием с Маршаллом Броторио и, выйдя на улицу, поймал такси.
Теперь мне предстояло разыскать сына Дули, передать ему все бумаги, а уж затем, после этого, найти негодяя, который прихлопнул Дули.
Я смотрел в окно и видел надвигающиеся на нас небоскребы Нью-Йорка. С расстояния трех миль очертания их казались чистыми, четкими и яркими. Но чем ближе мы подъезжали, тем серее казался цвет, неправильнее и расплывчатое углы. Я даже заметил мелькнувший на секунду самый красивый в городе дом, старинный и знаменитый «Вулворт билдинг»[5]. Некогда это было самое высокое в мире здание, но теперь оно выглядело просто карликом на фоне гигантов из стекла и стали, обступивших его со всех сторон. Я лишь мельком видел его, но на сердце потеплело — от того, что старикан не сдается и по-прежнему на месте…
Вельда вернулась в контору через несколько минут после меня. Наблюдала за тем, как я проглотил прописанные доктором Морганом капсулы. Пришлось воткнуть их в разжеванный крекер, чтоб легче было проглотить. Надо сказать, я никогда не был силен по части приема лекарств. Закрыв крышечкой пластиковый пузырек, я спросил:
— Ну что?
Она раскрыла маленький блокнот и пролистала его.
— Да, тот толстяк действительно оказался агентом из казначейства. Какой он там пост занимает, моя подруга точно не знает, но говорит, что достаточно высокий. Обозвала его ищейкой, вынюхивающей, где лежат денежки. Стоит федеральным властям заподозрить, что некое лицо или организация утаивает от налогов крупные суммы денег, наш Гомер Ватсон тут как тут.
— Гомер Ватсон?
— Знаю, — кивнула она, — звучит несколько странно и простовато, но на самом деле он тот еще фрукт. Раскрутил скандал с Финтелом, выследил ребятишек с Уолл-стрит, которые уже были готовы утащить миллиард долларов домой, на хранение к мамочке. — Вельда пристально смотрела на меня. — А та история, что ты рассказал Пату… она действительно имела место?
Выждав пару секунд, я пожал плечами.
— Не знаю. Пока что еще ничего не доказано. Я пересказал ему то, что сказали мне.
— Однако сам ты, похоже, в нее веришь, — заметила она.
— Да, — кивнул я. — Верю.
— Почему?
— Потому что прошел всю войну с парнем, который мне ее рассказал.
— Мужские дела… я правильно понимаю?
— Правильно понимаешь, котенок. К чему этот допрос?
— Просто сама хочу в нее поверить, и это меня пугает. Еще один вопрос можно?
— Конечно, — кивнул я.
Какое-то время она молчала, собираясь с мыслями, затем сказала:
— Восемьдесят девять миллиардов долларов — невероятная, фантастическая сумма. Одному человеку эти деньги ни за что не потратить. За такие деньги правительство или мафия готовы уничтожить сотни людей; кроме того, существуют отдельные организации и люди, готовые с радостью профинансировать и предоставить любые технические средства на поиски столь огромной суммы.
Я кивнул и заметил:
— Но это не вопрос, куколка.
— Верно, — согласилась она, — это не вопрос. Вопрос в том, как ты собираешься с ними конкурировать?
Я криво усмехнулся.
— Но я же умный парень.
— Перестань паясничать, — на переносице у нее появились морщинки озабоченности. — Да за такие дела тебе сядет на хвост все правительство США.
— Ну и что с того?
— И как же ты собираешься действовать?
— Нет проблем, — ответил я.
— О, потрясающе!
— Да будет тебе, Вельда! Я же не могу сказать того, чего сам пока не знаю.
— Что сказал тебе Дули? — нервно спросила она.
— Недостаточно.
— Но тебе известна сумма…
— Известна. А вот где находится этот клад — нет. Думаю, Дули хотел сказать, но успел лишь одно: намекнуть, что поменял дорожные знаки, чтоб никто не смог напасть на верный след.
— А как ты считаешь, для чего он вообще позвал тебя, Майк?
Тут улыбка на моем лице стала шире.
— Да потому, что я никто. Дули успел перемолвиться со мной словечком, вывалить все, как говорится, передо мной на стол. И теперь я должен проглядеть все складочки на скатерти, чтобы заметить… не упустить крошку… Она-то и подскажет мне, где надо искать.
— Ну а что будешь делать с восьмьюдесятью девятью миллиардами баксов, если найдешь?
— То же, что и Пат. Куплю новую машину. Черт, и с тобой, конечно, поделюсь! Купишь себе новое платье, туфли, всякие прочие модные штучки.
— Перестань паясничать, — снова сказала Вельда.
— Я и не паясничаю, — ответил я. — Ладно, так что там у нас с биографией Дули?
Столь резкая смена темы застала ее врасплох, но затем она вновь принялась листать свой блокнотик. Какое-то время, хмурясь, смотрела на одну страницу, потом подняла глаза на меня.
— Все эти номера, относящиеся к службе на флоте, оказались липовыми, Майк. И принадлежат вовсе не ему.
Не успел я и слова вымолвить, как она остановила меня взмахом руки.
— Да, да, его я нашла. Просмотрела список команды на эскадренном миноносце «Лейтилль», и твой Дули там значится. Потом получила его удостоверение личности. Пришлось упомянуть несколько имен, чтоб раздобыть имя и адрес его сына, но, уверена, ты возражать не станешь. — Она вырвала страничку из блокнота и протянула мне. — По крайней мере, вот последний адрес сына, который у них имеется.
Я взглянул на адрес, запомнил его и сунул листок под регистрационную книгу на столе.
— И все же мне непонятна одна штука, котенок…
Она ждала, что я скажу.
— Чьи же тогда номера выгравированы на урне?
— Ну, может… — она запнулась, вспоминая имя, — может, Марвин подскажет тебе.
Подбородок у меня слегка дернулся.
Дули всегда любил играть в открытую. Всегда был готов броситься на амбразуру вместо того, чтобы не спеша выкуривать врага из убежища. Он никогда не хитрил и не лукавил, не искал окольных путей, и подозревать его в обратном даже сейчас было бы глупо. Да, черт возьми, он мог совершить ошибки, но только не такие. Никто никогда не забывает свой номер на солдатском жетоне. Никто. И никогда. Вы же не забываете, на какое именно место следует надевать шляпу или носки…
И что с того? О'кей, наш Дули все же попытался схитрить. О Господи, если б эти номера оказались кодом к некоему хранилищу, где лежат сокровища, тогда бы власти с этими своими компьютерами добрались бы до них за тридцать секунд. Ну, может, пять. И у мафии техника, кстати, ничуть не хуже. Так что же получается?
Взглянув на Вельду, я понял, что и она думает о том же и перед ее мысленным взором предстают все эти красивенькие машины фирмы «Ай-би-эм», и разные там суперкомпьютеры, и прочие хитрые приспособления, находящиеся в правительственных учреждениях Вашингтона, издающие тихие щелкающие звуки, обрабатывающие море информации с помощью своих внутренностей, подпитывающиеся лишь от какой-то вилки, воткнутой в розетку.
— Их работа зависит только от того, что впихнут в них люди, — заметила она.
— Да, — согласился я.
Мило улыбнувшись, она добавила:
— Что может быть лучше компьютерного вируса, Майк?
Но я уже знал ответ.
— Ничего. Кроме тех случаев, когда они просто не будут знать, что впихнуть в эти самые компьютеры.
Вельда ушла пораньше с намерением попытаться выяснить точное местонахождение Марвина Дули. Было уже почти пять, что-нибудь новенькое в плане бизнеса в это время вряд ли возникнет, и я уже собрался было закрывать лавочку, как вдруг услышал в комнате Вельды два звонка. И нажал на кнопку — впустить припозднившегося посетителя.
Это был толстяк-коротышка из Вашингтона. Прекрасно одет, сама любезность и в более счастливом расположении духа, нежели обычно принято, когда приходит нужда посетить контору частного сыщика. Того гляди, казалось, скажет: «Я представитель правительства США и готов вам помочь».
— Привет, — сказал я. — Мистер Гомер Ватсон, если не ошибаюсь?
Тут он немного сник. Уголки рта, приподнятые в деланной улыбке, слегка опустились, во взгляде не читалось и следа доброжелательности.
— Ловко, мистер Хаммер, ловко, ничего не скажешь. Смотрю, вы зря времени не теряли.
— На том стоим, приятель.
— Догадываетесь, зачем я здесь?
— Конечно, — кивнул я. И жестом указал на стул.
Он уселся напротив, нас разделял стол.
Мои слова застали его врасплох, чего с ним, по всей вероятности, никогда не случалось прежде.
— Ну и зачем же? — спросил он.
Я решил не снимать его с крючка.
— Ну уж не затем, чтоб просить у меня профессиональной помощи, верно?
Оба мы парировали вопрос вопросом.
— О, я вполне могу это себе позволить. И хорошо заплатить вам, — небрежным тоном ответил он.
— Не советую делать столь поспешные выводы, мистер Ватсон, — заметил я.
Я так и не спросил, чего ему надо, он же тем временем судорожно соображал, как лучше ко мне подступиться. И, выдержав паузу, довольно раздраженно бросил:
— Откуда вам известно мое имя?
— Я детектив. Имею от государства лицензию. Имею право на ношение оружия, ну и все такое прочее. Соображаете?
— Да, соображаю, — сухо ответил он.
— О'кей. Тогда говорите, зачем вы здесь.
— В Вашингтон звонила ваша секретарша. Объект нашего разговора… находится под подозрением. Вот мне и передали эту информацию.
— И что с того?
Он покраснел.
— Что вы хотели о нем разузнать?
Тут я решил, что пора вонзить крючок поглубже.
— Вы носите номерной жетон?
— Да.
— Позвольте взглянуть. И на другие документы тоже.
Теперь уже Гомер Ватсон явно вышел из себя, однако все же достал жетон, удостоверение личности с фотографией и передал мне. Целую минуту я пристально изучал эти предметы, затем вернул их владельцу.
— А ордер у вас имеется?
— Нет, — сознался он.
— А вот это скверно, — сказал я. — Потому как тогда у нас здесь чисто деловая встреча, согласны?
Вместо ответа он нахмурился и стал соображать, как выкрутиться из ситуации с минимальной потерей достоинства.
Наконец я решил снять его с крючка, усмехнулся и сказал:
— Ладно. Что вы хотите знать о Дули и мафии, а, Гомер?
Секунд десять он молча смотрел на меня, затем с отвращением покачал головой.
— Следовало бы прислушаться к тому, что говорят о вас люди, мистер Хаммер.
Я многозначительно кивнул.
— Какие отношения связывали вас с Дули?
— Мы вместе служили в армии. А после войны он пристроил меня и Пата Чамберса в полицию.
— Откуда вам стало известно, что Дули связан с мафией?
— Не знаю.
— Но…
— Как-то он упомянул, что исполняет какую-то работенку для одной из семей. Но, черт возьми, ведь и мне доводилось делать то же самое. На них работает целая куча людей, но это вовсе не означает, что они связаны с мафией. И потом, мы с Дули очень долго не виделись.
— Однако же он позвал именно вас, когда умирал.
— Ну надо же было кого-то позвать. Жена его умерла, где живет сын, он, по всей видимости, не знал. Хотел, чтоб я передал его прах сыну, если удастся того разыскать. А иначе зачем ему было звать меня?
— Ну, возможно, он хотел признаться в чем-то перед смертью?
— Да перестаньте! Дули вовсе не был зациклен на религии. Потерял всю веру в Господа Бога еще во время войны. И потом, разве я похож на исповедника?
— Он мог передать вам важную информацию. — Откинувшись на спинку кресла, я скроил гримасу.
— Какую, к примеру? После смерти Дули оставил старый дом в одном из самых паршивых районов Бруклина. Оставил на заднем дворе машину, сущая развалюха. Даже если у него и имелся банковский счет, то на нем сущие гроши. Вообще он весьма равнодушно относился к материальным благам.
— Он долгое время был связан с организацией Понти, мистер Хаммер.
— Каким именно образом, мистер Ватсон? Черт, наверняка в этот момент я говорю как какой-нибудь Шерлок Холмс!
— Дули управлял его имуществом на Лонг-Айленде. А также его имением в Эйдирондексе.
— Большое дело! Он был просто подручным. Косил траву, сажал деревья, вывозил мусор. Разве это означает, что он был членом семьи Понти? Сами подумайте, пораскиньте мозгами!
— Он мог кое-что подслушать.
Ватсон вплотную подошел к сути. Я решил сделать то же самое и сказал:
— Что именно, Гомер?
— Вы прекрасно понимаете, о чем это я.
— О том, что молодые бычки из семей сетуют на свое будущее.
Глаза его тут же оживились.
— И в чем это выражается?
— Знаете, меня это лично просто убивает, но дошли слухи, будто бы многие из молодых недовольны тем, как ведут дела их отцы и деды, старающиеся сделать так, чтоб все было по закону. Они полагают, что старые доны жили куда лучше, когда не считались ни с чем.
Разве можно было придраться к такому ответу?
Ответ был довольно двусмысленным, и в то же время об этом судачили на каждом перекрестке. И в то же время в нем содержался некий подспудный смысл, или подтекст. И вот теперь Ватсон пытался понять по выражению моего лица, на что это я намекаю.
Затем, скрывая недоумение, он кивнул.
— Да. Вроде бы новые главы семейств что-то ищут…
— И правильно делают. Ведь мир изменился, и бизнес тоже надо вести по-новому. На проститутках и спиртном особо не заработаешь. Настал век преступлений с использованием высоких технологий. И они хотят прибрать к рукам крупнейшие авиакомпании и финансовые империи Уолл-стрит. К примеру, нанимают самолет, загружают его под завязку кокаином, сбрасывают груз куда надо, а потом уничтожают сам самолет, возмещая потери с помощью страховки. Килограмм героина всегда считался грандиозной сделкой, но теперь наркотики возят тоннами, и как знать, сколько денег оседает у них в разных тайниках.
— Мы вполне способны оценить эту сумму, мистер Хаммер. С достаточной степенью точности.
Я самым небрежным тоном осведомился:
— И какова же она?
Он, столь же небрежно и ни на секунду не задумываясь, выпалил:
— Счет идет на миллиарды.
— Воображаю, каковы тогда должны быть налоги… — сказал я.
— Да. И правительству очень нужны эти деньги, — в голосе его проскальзывали жесткие нотки.
— И что оно собирается делать с этими деньгами? — осведомился я.
— Полагаю, что это не ваше дело, мистер Хаммер.
— Нет, наше. Ведь все мы — народ, — тихо, но многозначительно парировал я. — И имеем право знать.
Он словно не слышал этих моих слов.
— Что?
— Да ничего. Так, размышления на общую тему.
Он явно страдал от того, что беседа не оправдала его ожиданий. Поднялся и посмотрел на меня через стол.
— Думаю, у нас обоих на уме одна и та же цель, мистер Хаммер. Я рассчитывал на ваше сотрудничество и понимание, но, похоже, ошибался. Однако прошу не забывать, какими мощными средствами располагает федеральное правительство. Для него нет ничего невозможного.
— Ну зачем же так преувеличивать, мистер Ватсон? Точнее было бы сказать, почти ничего невозможного.
Секунду-другую он молча взирал на меня, потом заметил:
— Лучше уж скажем так: это «почти» минимально.
Ватсон ушел, а я остался сидеть в кресле. Сидел и смотрел в окно. Небо затянули облака, а стало быть, собирался дождь, и бок у меня снова заныл. А потому я открыл пузырек с капсулами и принял одну. Вместо ленча сойдет. Повышение адреналина в крови и пилюля. Если дело пойдет так и дальше, лекарств явно не хватит, а единственным на свете человеком, который мог бы выписать мне добавку, был доктор Ральф Морган. Я записал в блокнот на столе шифром, чтоб не забыть связаться с ним.
Но прежде всего необходимо выяснить кое-что о Пуленепробиваемом Понти. Пат упоминал о двух перестрелках как бы между прочим, но я-то знал: он проверяет эту информацию на мне, как на некоем музыкальном инструменте или камертоне. А никакой вразумительной ноты я в ответ пока что не выдал. Получалось, что только крупные спецподразделения и ребята из «СВАТ» шли в бой, облаченные в подобные бронежилеты. Всякая уличная шпана строила из себя крутых примерно тем же образом, как индейцы использовали разные снадобья — отводить от себя пули; и постоянно и те и другие страдали от подобных заблуждений.
Но теперь времена изменились. Теперь мафия уже не использует фургоны на толстых шинах для перевозки своего добра. Нет, это делают самолеты. Во времена сухого закона шла война на земле, но с тех пор утекло немало воды и появились усовершенствования. Что же касается нательных средств защиты, то за последние дет пять они изменились самым радикальным образом. По ночам над головами летают самолеты, но уже не на керосине и винтах, а на ракетных двигателях и с использованием ракетного топлива. Нет, крылья у них пока что сохранились, но скорость и мощь возросли настолько, что эти штуковины уже вроде бы и не походили на самолеты.
Я набрал один номер, по которому не звонил уже давным-давно. Бад Ленгстон все еще проживал по этому адресу. И очень обрадовался, услышав мой голос.
Бад был суперзасекречен, и зарплата поступала к нему по почте в виде чеков из одного заведения в Вашингтоне. Офис у него был маленький, но дело организовано хорошо, и бизнес, заключающийся в компьютерном программировании, процветал. Любая из крупных электронных фирм просто мечтала заполучить его, но Бад был не из тех, кому присуще корпоративное начало.
Бад Ленгстон был изобретателем. Стоило только намекнуть, что вам требуется, и он тут же изобретет. Мы познакомились с ним в «Метрополитен опера» на премьере Вагнера, места оказались рядом. Было это еще в те незабвенные времена, когда на сцене «Мэт»[6] пели замечательные артисты, затем большую их часть переманили в «Линкольн-центр».
И вот теперь мы с полчаса сидели и говорили о Вагнере и Франце Листе, затем Бад вдруг спросил:
— Тебя что-то беспокоит, Майк?
Я скроил гримасу, поерзал в кресле и сказал, что места не очень удобные.
— Нет, тебя беспокоит что-то другое, друг мой.
— Мне нужна кое-какая информация, Бад.
Он покачал головой и заглянул мне прямо в глаза.
— Если она не засекречена, могу помочь.
— Если б так не подперло, не стал бы спрашивать, — сказал я. — Скажи-ка, тебе известно что-либо о новом защитном обмундировании?
— Типа разработок фирмы «Кевлар», да?
— Ну да, примерно так, — ответил я.
Уголки его рта дрогнули, улыбка вышла немного кривая.
— Что ж, эти разработки секретом не являются.
— Так и думал.
Бад кивнул и неторопливо заложил руки за голову.
— Но в этой области проводятся очень любопытные новые исследования, Майк…
— И?..
— И да, действительно, несколько лет назад в производстве защитного обмундирования произошла настоящая революция. Помнишь водолазов, которые экспериментировали с мелкоячеистой металлической сеткой, напоминавшей доспехи, которые носили рыцари средневековья?
— Да. Они использовали их, чтоб уберечься от акул, верно?
— Именно. И это сработало. Во всяком случае, при столкновении с более мелкими акулами. Никто не испытывал их на крупных белых.
— Ну и как насчет того, чтоб остановить пулю, выпущенную из крупнокалиберного оружия? Пулю высокой пробивной силы?
— Нет. От этого эксперимента перешли к другим, стали пробовать и искать в других областях, пока, наконец, кому-то не повезло наткнуться на материал, который можно пробить ну разве что с двадцатимиллиметрового расстояния. Он оказался легким, гибким… короче, то, что надо военным. Единственный недостаток — очень уж дорогой.
— Ну и почему же военные бросили эти разработки и не пошли дальше?
— Но, Майк, в следующей войне, если она состоится, никаких военных не потребуется.
Я ждал. В памяти всплывали картинки из той, последней, войны, в которой я принимал участие. Похоже, Бад угадал мои мысли и покачал головой.
— Эти прежние войны обходились слишком дорого. И потом, они не решают проблем. По одну сторону плохие ребята. По другую — хорошие, а потом они меняются местами, вот и все. Берлинской стены больше нет. Россия рухнула. Африка раскололась на части, и военно-промышленный комплекс только и мечтает избавиться от излишков. От этих груд совершенно бесполезного металла. Следующая война будет биологической или химической. Тихая и без грома орудий, без крови. Просто смерть. Страшная, мучительная, неминуемая смерть.
— Ну а кто получит то, что осталось? — спросил я.
— Кто входит в члены крупнейших клубов страны? — ответил он вопросом на вопрос.
— Так, значит, таков их план?
Бад сказал:
— Думаю, что таков.
— Считаешь, он сработает?
— Черт возьми! Нет, конечно! На свете полно толковых людей, их гораздо больше, чем все правительства, вместе взятые. Но при чем здесь защитное обмундирование, вот чего я никак не пойму?
— Кто его изобрел, Бад?
— Один юный гений. Химик, выпускник университета по имени Дан Коултер. Произвел продукт в количестве, достаточном для того, чтоб продемонстрировать результат правительственным структурам. Но их ужаснули расходы. Вот он и толкнул его кому-то другому.
— Он запатентовал свое изобретение?
— Ни в коем случае. Процесс производства был строго засекречен. И теперь уже никто не узнает, как это ему удалось.
— Почему?
— Да потому, что вся лаборатория взорвалась вместе с ним. И Дан Коултер погиб.
— Черт… — пробормотал я.
— Предупреждаю следующий вопрос. Вообще-то в этом взрыве не было ничего необычного. Дан работал с очень опасными материалами. Просто чудо, что еще так много успел.
— Еще один вопрос, Бад…
— Валяй.
— Смог бы ты сдублировать его изобретение?
— Конечно, — он снисходительно усмехнулся. — Но только не теперь. Просто хочется пожить еще немного.
— На что намекаешь, Бад?
— Двое из его поставщиков тоже погибли. Они принимали участие в разработках.
— Как погибли?
— В автокатастрофах. Сначала один, потом, через три недели, другой. Подозрительное совпадение.
Я поднялся.
— А ты был лично знаком с этим Коултером?
— Оба посещали один и тот же клуб. Подводного плавания.
— Так ты сказал, что смог бы сдублировать его изобретение?
— Почему бы нет. Но с какой целью?
— Ну, допустим, мне просто хочется взглянуть, как выглядит эта штука.
— В таком случае раздобуду образец и покажу тебе.
— Ну почему я вечно должен все из тебя выбивать, Бад?
— Просто отвечаю любезностью на любезность, парень… Ладно, заскакивай через недельку, и я устрою представление.