Черная пантера из Шиванипали

Предисловие

Дикие животные? Так мы называем прекрасных зверей, обитающих к наших джунглях, и чудесных птиц, услаждающих нашу жизнь. Интересно было бы узнать, что же сами звери и птицы думают о человеке? Как бы они характеризовали людей, будь они на это способны? Не думаю, чтобы их характеристика оказалась для человека лестной. Несмотря на всю культуру и цивилизацию, человек в ряде случаев еще остается диким и способен быть опаснее любого, так называемого дикого, животного.

Говорят, что природа кровожадна и жизнь в лесу сопряжена с постоянным риском. Сильный охотится за слабым, а слабый из чувства самосохранения прибегает ко всякого рода уловкам и маскировке. Но извечный закон природы обусловлен необходимостью добывания пищи. А человек, который не поедает себе подобных, убивает во имя других целей, и если он не убивает тело, то убивает дух. Люди представляют собой странную смесь добра и зла, цивилизации и варварства, высокого и низменного начала. Мы говорим одно, а делаем другое. Проповедуем высокие идеалы, произносим прекрасные слова, но наши поступки их часто опровергают. Мы говорим о мире, а в наших речах подчас проскальзывают агрессивность и воинственные настроения.

В Индии, возможно, еще острее, чем в других странах, чувствуется разница между предписаниями и проведением их в жизнь. Теоретически мы, как никто, высоко ценим жизнь и часто колеблемся, прежде чем уничтожить даже самое подлое или самое вредное животное. А на самом деле мы попросту игнорируем наш животный мир. Так, мы ревностно охраняем коров, и это правильно: корова — одно из сокровищ Индии. Но, приняв по этому поводу ряд постановлений, мы сочли свой долг исполненным. А на практике добро обратилось в зло и для коров, и для людей. Коровы бродят без присмотра, дичают, портят поля и становятся опасными для людей. Они вырождаются, и, таким образом, сама цель, ради которой мы хотели сохранить коров, не достигнута.

Во многих странах даже дети проявляют большой интерес к зверям и птицам. О животном мире пишутся книги, люди пускаются в дальний путь, чтобы увидеть редких птиц. Создаются общества по наблюдению за птицами, ставящие задачей не истребление, а изучение птиц. А мы? Многие ли из нас знают менее распространенных птиц хотя бы по названиям? И как еще бедна наша литература о животных!

Меня очень радует возникший сейчас в Индии интерес к охране диких животных. Речь идет, разумеется, лишь о тех диких животных, которые не представляют опасности для населения и не причиняют ущерба нашим посевам. Ведь если наши прекрасные звери и птицы перестанут существовать, жизнь сразу станет скучной и бесцветной. Поэтому следует всемерно поощрять создание возможно большего количества заповедников, дабы сохранить то, что еще осталось от нашей дикой природы. Леса играют важную роль в экономике страны и необходимы нам со многих точек зрения. Будем же беречь их. Мы и без того уже причинили им слишком большой ущерб. Рост населения, несомненно, требует увеличения количества продуктов питания, но эта потребность должна быть удовлетворена за счет более интенсивного земледелия, а не за счет сведения лесов.

В этом свете я приветствую появление превосходной книги Э. П. Джи — одного из наиболее видных в Индии специалистов в своей области. Являясь гражданином Великобритании, он добрую половину жизни прожил в Индии, занимаясь наблюдением и фотографированием диких животных. Он член Индийского совета по охране природы с момента его образования в 1952 году. Я имел удовольствие познакомиться с ним в 1956 году при посещении заповедника Казиранга в Ассаме.

Надеюсь, что эта книга будет содействовать дальнейшему развитию интереса к диким животным среди нашей молодежи. Полностью разделяя мнение автора, что «стрелять» из фотоаппарата много увлекательнее и труднее, чем из ружья, я хочу пожелать, чтобы число отважных молодых людей, сменивших ружье на фотоаппарат, увеличивалось с каждым годом. Мы обязаны сохранить то, что еще осталось от наших лесов, и сберечь обитающих там животных.

Введение

На всю жизнь запомнилось мне путешествие по железной дороге в апреле 1933 года.

Проработав на чайной плантации целых пять лет, я впервые ехал в отпуск домой, в Великобританию. Товаро-пассажирский поезд медленно тащился по узкоколейке — единственной железной дороге, пролегающей по долине Брахмапутры в Ассаме, в то время еще провинции Британской Индии. В этом месте железная дорога пересекала один из самых густых и труднодоступных лесов в мире. Лес здесь растет на равнинной болотистой местности с небольшими холмами высотой от шести до десяти футов и состоит из различных видов субтропических деревьев, опутанных разнообразными ползучими растениями. В довершение всего здесь имеются густые заросли тростника, покрытого кривыми смертоносными шипами и достигающего высоты хорошего дерева. Даже дикие животные с трудом проникают в такие джунгли.

День клонился к вечеру. Поезд пробирался по узкой просеке, и его тень, просверленная длинным рядом окон, бежала рядом. Вагоны подрагивали и скрипели. Сидя в одиночестве в двухместном купе, я пристально вглядывался, стараясь не заснуть, в обступающую поезд густую темно-зеленую чащу леса и, вспоминая прожитые в Индии годы, думал о будущем. Я был доволен, что после неизбежных на первых порах злоключений — коротких приступов малярии, дизентерии, нарывов и фурункулов — я постепенно акклиматизировался и все последующие годы чувствовал себя здоровым и бодрым.

Я делал все, что положено молодому служащему чайной плантации: много работал, но отдавал должное и развлечениям — успешно освоил верховую езду и игру в поло, играл в теннис и охотился за мелкой дичью. Однако больше всего я любил бродить по окрестностям, встречаться с местными жителями, наблюдать их нравы и обычаи. Я наивно восторгался богатством и разнообразием незнакомого мне растительного и животного мира Индии, чувствуя к нему непреодолимое влечение.

Однако дальше опушки таких больших джунглей, как заповедный лес Намбар, через который пробирался наш поезд, я еще не проникал. И сейчас мне вспомнилось все, что я читал и слышал о джунглях Намбара, о людях, которые дерзнули углубиться в их дебри и остались там навеки. Заблудиться в джунглях ничего не стоит. Можно, конечно, попытаться выйти, придерживаясь русла ручья, но как определить направление? В заиленных ручьях течение почти незаметно, да и сами ручьи, образуют так много извилин и петель, что ориентироваться по ним нелегко. Один бывалый охотник, автор ряда книг о джунглях, охотился как-то в этих местах на дикого буйвола. С ним был хороший шикари — охотник-проводник из местных жителей, и они делали на деревьях зарубки, чтобы не потерять дорогу, но на обратном пути почему-то не смогли их найти, и, испугавшись, проводник потерял всякую ориентацию. С наступлением темноты путники взобрались на дерево, что спасло их от пиявок, но всю ночь они жестоко страдали от сырости, судорог и москитов. На следующий день они рассчитывали определиться по солнцу, но было пасмурно; со всех сторон их окружала плотная стена леса, шел дождь. Пришлось провести еще одну мучительную ночь, и только на третье утро они пошли по бесконечным извилинам ручья и в конце концов благополучно выбрались из леса.

Лет тридцать назад в Намбар отправилась небольшая группа британских солдат, намереваясь поохотиться на оленя. Они не вернулись назад, и их следы не были найдены: останки людей и животных быстро исчезают в буйной растительности джунглей.

Таков был лес, через который я проезжал в условиях относительного комфорта. Вернее, одна сторона его «натуры», а сейчас в нем было что-то привлекательное, даже дружелюбное. В мягком свете заходящего солнца над верхушками деревьев кружилась пара птиц-носорогов. Мелькали бхимараджи — дронго, то круто взмывая вверх, то ныряя вниз за летающими насекомыми. Изредка сквозь подлесок осторожно пробирался олень мунтжак, равнодушный к привычному шуму поезда.

Крупные кроваво-красные цветы бомбакса малабарского (хлопчатого дерева) давно уже отцвели, и теперь у него лопались листовые почки. Зато эритрина стояла во всем великолепии своего пурпурного одеяния, а «королева цветов» — лагерстремия окрашивала целые участки леса в нежные лилово-розовые тона. Сквозь прорези бутонов проблескивали ярко-желтые лепестки дикого золотого дождя, буйно цвели и другие, более мелкие цветы незнакомых мне деревьев и прочих растений, состязаясь друг с другом за место под солнцем.

Время от времени поезд замедлял ход, лес расступался, и лязг тормозов возвещал о приближающейся остановке. На крошечных станциях не было ни платформ, ни служебных помещений, только бамбуковый навес, несколько домишек из того же бамбука да небольшой склад из рифленого железа для хранения такого экспортируемого груза, как ящики с чаем, и товаров, прибывающих в адрес окрестных плантаций.

Простояв несколько минут, поезд вздрагивал и двигался дальше, и лес опять обступал нас со всех сторон. Солнце заходило, тень от поезда удлинялась, лес казался еще темнее и гуще. Наступала пора выхода ночных обитателей джунглей на их промысел. С сожалением бросил я последний долгий взгляд на лес, поглощаемый мраком. Радость поездки домой омрачалась мыслью, что я теряю редкую возможность сразу приступить к исследованиям в области естествознания.

Шесть месяцев на родине промелькнули незаметно, и вот я опять ехал в том же поезде, возвращаясь на работу. Глядя на знакомые, переплетенные ползучими растениями джунгли, на необычное чередование ярких красок осени с бледной молодой зеленью распускающихся почек — предвестниц наступления холодной погоды, я понял, что правильно поступил, вернувшись сюда, что хочу жить и трудиться именно здесь, в этой стране.

Я снова стал работать на чайной плантации и чем дальше, тем сильнее чувствовал, что жизнь на природе как нельзя лучше подходит уроженцу северной Англии, привыкшему к деревенской жизни. Прослужив во время Второй мировой войны четыре года в индийской армии, я поступил управляющим на одну из чайных плантаций в Ассаме.

Свободного времени было мало, и мне редко удавалось совершать вылазки в джунгли и заниматься любимым делом. Но все же, работая на опушках больших лесов и близ пастбищ, я сумел достаточно хорошо познакомиться с сельской жизнью Индии, а также узнать обитателей ее лесов. Не раз я приносил из джунглей детенышей тигров, леопардов, медведей, диких кошек, виверр, панголинов (ящеров) и других животных, а также птенцов различных птиц и, вырастив, отпускал затем на волю.

Спустя некоторое время, когда лошадей заменил автотранспорт, а служащим плантации стали предоставлять дополнительные, «местные» отпуска, которые полагалось проводить в Индии, я получил возможность совершать более длительные поездки для изучения отдаленных районов страны. Во время моих странствований я воочию убедился в богатстве и разнообразии диких животных Индии. Теперь я мог проследить их распространение, начиная от самого влажного в мире района на крайнем северо-востоке до самого сухого — на северо-западе; от самых высокогорных районов в Гималаях до самых низких, лежащих на уровне моря.

Я взялся за перо, рассчитывая пробудить интерес к вопросу, который близок каждому человеку, живущему в Индии, а именно к сохранению еще оставшихся здесь диких животных. Хотя книга и охватывает весь субконтинент в целом, исчерпывающей ее назвать нельзя. Это лишь попытка дать представление о важнейших заповедниках Индии, о наиболее интересных видах зверей и птиц, а именно о тех из них, которым грозит вымирание.

Я не мог обойти молчанием и людей, отдающих свои силы благородной, хотя зачастую и тщетной, задаче спасения от непоправимого уничтожения прекрасного наследия Индии — ее животного мира.

Глава первая Бандипурский «бизон»

Весной 1950 года я впервые отправился в Южную Индию с намерением повидаться там с рядом лиц, интересующихся охотой и заповедниками, побеседовать с ними и самому познакомиться с некоторыми местными заповедниками; оттуда я собирался добраться до Коломбо, сесть на пароход и ехать на родину.

По дороге я заехал к полковнику Бартону, с которым мы несколько раз обменивались письмами по вопросам охраны диких животных. В прошлом известный охотник, ныне восьмидесятилетний старик, полковник, несмотря на свой небольшой рост и далеко не могучее телосложение, держался прямо и выглядел еще довольно внушительно. Выйдя в отставку, он большую часть времени проводил в Индии и был страстным поборником дела охраны диких животных.

Жизнь, полная приключений, не прошла для него даром: одна нога была короче другой, нижнее веко одного глаза отвисло и под ним виднелся шрам. Я спросил его, где он получил эти увечья. Полковник усмехнулся: «Как-то давно, выслеживая раненого медведя, я заполз в его берлогу. Вот тут-то он и захватил мою голову в пасть». Он замолчал, задумавшись, вероятно, о безрассудствах молодости, о делах давно минувших дней.

— Неужели у вас не было при себе винтовки? — спросил я.

— Разумеется, была, и я уже приставил ее к груди зверя, но вовремя одумался. Нажми я курок, челюсти медведя тут же сомкнулись бы. — Он опять замолк.

— А что же случилось потом?

— Я так и не выстрелил, а просто громко крикнул, и медведь выпустил меня. Недолго думая, я быстро ретировался в безопасное место, — закончил полковник, и мы перешли к разговору на тему об охране диких животных.

В течение многих лет Бартон писал по этому вопросу статьи и письма, стараясь пробить брешь в равнодушии чиновников-бюрократов. Не так давно он написал даже целую брошюру и издал ее за свой счет. Обилие книг, рукописей и бумаг в его комнате свидетельствовало о напряженной борьбе за выполнение поставленной им перед собой трудной, но достойной задачи. На стенах не было видно ни охотничьих трофеев, ни фотографий убитых животных. Не исключено, что столь страстная защита диких животных объяснялась запоздалым раскаянием — ведь в молодости Бартон был заядлым охотником. Но так или иначе его искренность, неутомимая энергия и горячие проповеди в защиту диких животных получили заслуженное признание у всех лиц, заинтересованных в этом деле.

На прощание Бартон сказал мне: «Вы гораздо моложе, чем я думал. У вас впереди еще много лет жизни. Не бросайте же доброго дела защиты диких животных».

Продолжая прерванное путешествие, я направился дальше, в город Майсур, а оттуда на кофейную плантацию, расположенную на холмах, разделяющих штаты Майсур и Мадрас. На железнодорожной станции меня встретила машина, и на ней я проделал довольно длинный путь через одну из самых красивых частей страны — травянистые холмы высотой 500 футов и более с толами — полосами густых вечнозеленых лесов, растущих в долинах и на северных склонах холмов.

Вскоре я добрался до цели своего путешествия — дома Морриса — одного из наиболее известных и осведомленных охотников-натуралистов Южной Индии. Его чудесное жилище украшали многочисленные шкуры и хорошо выполненные чучела голов крупных диких зверей. Но я не думаю, что эти трофеи свидетельствовали о кровожадных инстинктах хозяина. Моррис был заядлым натуралистом, наблюдающим повадки диких животных.

За последние годы он убивал только опасных для населения тигров, бродячих слонов, старых или больных «бизонов» и т. д. Он никогда не нарушал сроков охоты, никогда не уничтожал молодняка и порицал огульное истребление диких зверей, практиковавшееся во многих местах.

— Вы приехали за «бизоном»? — спросил он по долгу гостеприимства.

— Да, — ответил я, — только не за шкурой, а за его фотографией.

Он вздохнул с облегчением: ведь люди обычно приезжали к нему охотиться на тигров или «бизонов».

Четыре дня мы потратили на то, чтобы сфотографировать гаура, именуемого охотниками в Южной Индии «бизоном». Вспоминаю, что, глядя на Морриса, я с трудом удерживался от смеха: словно рождественская елка, он с головы до ног был увешан разными предметами — биноклями, футлярами, фото- и киноаппаратами, телеобъективом, экспонометром и даже на всякий случай винтовкой. Но, кстати говоря, я и сам выглядел не лучше, только вместо винтовки нес треногу. Так что, как говорят, «горшку перед котлом нечем похвалиться».^[41]

За время, проведенное с Моррисом, я видел 109 гауров и легко мог подстрелить с десяток крупных быков, а вот в фотографировании их я не добился большого успеха — прямое доказательство того, что фотоаппаратом пользоваться сложнее, чем винтовкой.

В Бандипуре можно совсем близко увидеть и сфотографировать гаура в естественных условиях. Ни один из заповедников Индии, вероятно, не может сравниться с ним в этом отношении. Хотя я довольно успешно снимал этих животных и в других местах, однако самые удачные фотоснимки и кинокадры получились именно в этом прекрасном месте.

Расположенный на Майсурском плато на высоте 300 футов, Бандипурский заповедник относительно сух и скалист. Лес там довольно редкий, среди различных пород деревьев встречаются и низкорослое тиковое, и знаменитое сандаловое деревья. Низкорослые деревья придают местности особый колорит, и поэтому Бандипур очень «фотогеничен».

Как и некоторые другие заповедники Индии, он ранее принадлежал княжескому роду. Когда-то личный охотничий заповедник махараджи Майсура, Бандипур теперь расширен и передан в ведение лесного департамента Майсура. На его территории в 22 кв. мили проложено примерно 80 миль автодорог. Предполагается дальнейшее расширение заповедника за счет ближайшего лесного массива.

Сам махараджа — живое воплощение легендарных индийских принцев. Его великолепный дворец, освещаемый в особых случаях 60 000 золотых электрических лампочек, производит феерическое впечатление. У него есть войска, слоны для церемоний, тигровая охота. Махараджа — отличный охотник, прекрасный натуралист и «фотограф» диких животных.

Вместе с тем это исключительно образованный и начитанный человек, хороший знаток музыки и философ. Правительство Индии назначило его председателем Индийского совета по охране природы. В свободное от служебных дел время махараджа беседовал со мной о диких животных.

Жители Центральной и Южной Индии, вероятно, никогда не перестанут называть гаура «бизоном», подобно тому как средний американец упрямо называет бизона «буйволом», а североамериканского оленя вапити — «лосем»!

Гаур, разумеется, отнюдь не бизон, а просто самый крупный из всех диких быков: высота в плечах иных животных достигает 6 футов 4 дюймов, вес — 2000 фунтов. Это подлинно дикий вид быка, и в этом отношении он отличается от так называемого дикого скота^[42] (например, чиллинхемского) британских заповедников — полуодичавших потомков домашних коров.

Гауры встречаются в холмистых и лесистых областях почти всей Южной Индии, а также в центральной, северной и восточной частях страны, за исключением северо-запада. Небольшое число их сохранилось в Непале. В северо-западной Индии это животное известно под названием митхун (гайал), а в Бирме и на полуострове Малакка его называют селадангом. На Цейлоне, по некоторым данным, гауры вымерли примерно триста лет назад.

Гаур крупнее и величественнее настоящих бизонов, обитавших в Северной Америке, и зубров Европы: у последних более лохматая шерсть и более короткие рога. Почему же охотники в Южной Индии называют гаура «бизоном»? Ответ на это можно найти в следующей истории. Еще очень давно, в самом начале появления англичан в Индии, один охотник отправился в лес с местным проводником. Вдали показался гаур.

— Что это за животное? — спросил охотник шепотом.

— Бхинса! — ответил проводник, ошибочно приняв животное за буйвола.

— Бизон? — переспросил охотник.

— Если угодно, — вежливо согласился проводник.

Говорят, убив это животное, охотник описал его своим друзьям как бизона. Поэтому слово «бизон», если под бизоном мы разумеем гаура, дается в кавычках.

Без местных сельских жителей — курубасов — нельзя представить себе Бандипура. Они необыкновенно искусные следопыты. Правда, ориентируются они в лесу не по следам, так как на твердой земле следов не видно, а по целому ряду других признаков: тончайшая паутина или роса на подлеске, примятые стебли травы, отдаленные голоса птиц и зверей позволяют им безошибочно узнавать, когда проходили здесь животные и куда они направились.

Их специальность — обслуживание посетителей заповедника. Я хотел сфотографировать гауров, и курубасы очень быстро и точно вывели меня к стаду, состоящему из 34 голов. Около двух часов я провел возле стада, сидя на спине слона и спокойно наблюдая за пасущимися животными. Стадо медленно передвигалось по лесу. Вожак — великолепное животное с лоснящейся темной шерстью — держался около коров, другие, менее крупные, быки находились на почтительном расстоянии. Коровы бдительно следили за телятами. И несмотря на то, что высокая трава мне сильно мешала, я сумел сделать несколько хороших снимков.

Туристы, желающие проникнуть в глубь леса, могут воспользоваться в заповеднике прирученными слонами. Однажды, когда я ехал на таком слоне с одним из служащих заповедника, нам встретился дикий слон. Самец с большими клыками шел прямо на нас, слегка повернув голову (лобный бугор мешает слонам смотреть вперед, если они держат голову прямо).

Мой спутник на всякий случай зарядил ружье, но я был спокоен, зная, что наш слон — самка, а в этом случае нападение дикого слона маловероятно. К тому же было достаточно просто выстрела в воздух, чтобы отпугнуть его. Поэтому я хладнокровно готовился фотографировать и, поскольку мое внимание ничем не отвлекалось, сделал хороший снимок.

По дороге из Майсура в Бандипур постоянно встречаются макаки. Как-то я познакомился в заповеднике с одним американцем, который семь месяцев прожил среди обезьян, изучая их жизнь и повадки. Он знал по именам пятьдесят восемь обезьян этой группы и хорошо различал их, путая только самых молодых — слишком уж они были похожи. Всячески подлаживаясь к обезьянам, дабы заслужить их доверие, он изучил их «устав укуса»^[43] и право сильного. Так, по его рассказам, вожак макак, потеряв один из клыков, потерял и свое ведущее положение в стае. Несколько дней он не открывал рта, но это не помогло: секрет открылся, несколько других самцов напали на него, и он был низложен!

Перед отъездом в Бандипур я беседовал с махараджей и генеральным инспектором лесов, и они упомянули, что невдалеке от местной гостиницы находится стадо оленей аксисов примерно голов в пятьсот. Откровенно говоря, я отнесся к этому сообщению скептически, но вскоре убедился в их правоте. Подъезжая к Бандипуру, я встретил аксисов, которые словно поджидали меня и вежливо расступились, давая дорогу. Где-то они теперь? Бывая в Бандипуре, я всякий раз замечал, что их становится все меньше и меньше. По слухам, жители Майсура и Утакамунда, пользуясь автомагистралью, соединяющей эти города и проходящей через Бандипур и соседний заповедник Мадумалай, время от времени устраивают ночную автомобильную охоту на оленей. Трудно поверить, что эти слухи имеют под собой реальную почву.

Мадумалайский заповедник Мадраса, примыкающий к Бандипурскому заповеднику Майсура, образует вместе с последним сплошной лесной массив, разделяемый лишь границей между этими штатами. Расположенный более низко над уровнем моря, он отличается от Бандипурского большим количеством выпадаемых осадков и более густыми лесами.

Дикие животные «не признают» границы между штатами и свободно переходят ее, перебираясь с одного места на другое в зависимости от времени года, наличия воды и кормов.

Когда я впервые посетил Мадумалай, гауров там не было. Они откочевали в Бандипур. Зато там были слоны, аксисы, большие индийские летяги, обезьяны хульманы, красные волки и другие животные, а также дикие куры.

Именно тогда я видел, как красные волки, или, как их называют в Индии, «дикие собаки», бич всех травоядных животных, преследуют аксисов. Два-три волка гоняют оленя по кругу, а когда и преследуемый и преследователи выбиваются из сил, на смену уставшим приходят другие, и охота продолжается. Обычно олень имеет очень мало шансов на спасение.

Рекомендуется сводить до минимума количество этих страшных хищников, которые даже леопарда загоняют на дерево и в этой части страны всегда были главными соперниками гепардов. Особенно интенсивно их начинают уничтожать, когда поголовье оленей резко уменьшается. Однако они играют и положительную роль, заставляя оленей постоянно переходить с места на место, благодаря чему пастбища не истощаются. И все же доброго слова о них не скажешь.

Рыжая шкура красных волков имеет красноватый оттенок, а хвосты более темного цвета, почти черные на концах. Внешне они очень похожи на домашних деревенских собак, с которыми находятся в отдаленном родстве. Они никогда не нападают на людей и, как говорят, не преследуют домашних животных, но приручить их невозможно.

Посещая Мадумалай, я обычно останавливался в гостинице в Каргуди (или, как ее называют, «Облачной деревне»). Сейчас там имеется новая гостиница со всеми видами обслуживания посетителей.

Ездовые слоны возят туристов в довольно густой лес, где обычно можно встретить гауров. Заповедник открыт круглый год, но лучшим временем для его посещения считаются март и апрель. В феврале 1961 года я много раз видел гауров^[44], но не смог их сфотографировать, так как мне мешали густые заросли колючей лантаны.

Заканчивая описание заповедников штата Мадрас, я должен сказать несколько слов о Гинди-парке, прелестном уголке полудикой природы, расположенном на окраине города Мадрас. В парке имеется довольно много антилоп гарн и оленей аксисов. Можно надеяться, что градостроительные организации его не тронут: зеленый массив и населяющие его дикие животные заслуживают того, чтобы их сохранили. Ведь этот «зеленый пояс» — «легкие» разрастающегося города.

Вспоминая заповедник Мадумалай и Гинди-парк, я всегда думаю о М. Кришнане — одном из лучших натуралистов современной Индии. Он уже не молод, но очень деятелен и, в частности, пишет многочисленные статьи о природе для различных газет и журналов. Кроме того, Кришнан — художник и фотограф. Его девиз — «точность до последнего волоска». Во всяком случае, на снимках, сделанных им, видны мельчайшие детали на шкурах гауров, замбаров, аксисов и других животных, каждая морщинка на коже дикого слона.

Однажды я видел Кришнана за работой в Гинди-парке. Его фотоаппарат — большая и сложная штука: корпус одной марки, телевизионные линзы — другой, а остальные части и приспособления искусно смонтированы им самим. Не могу поклясться, что я видел знаменитую «веревочку», связывающую все части в единое целое, но я глубоко убежден, что проволоке и железным скрепам Кришнан нашел достойное применение!

Снимки Кришнана даже при большом увеличении превосходны. Работает он, насколько я знаю, только в Южной Индии и ведет до некоторой степени «отшельнический» образ жизни, его не интересуют ни собрания, ни совещания, но как знаток животных и заповедников этой части страны он не имеет себе равных.

Глава вторая Периярские слоны

Периярское озеро (в современном штате Керала) — это искусственный водоем. Оно расположено на высоте 3000 футов над уровнем моря и занимает площадь 10 кв. миль. Озеро было создано в 1900 году для обеспечения искусственного орошения безводных земель Мадраса; в орошаемые области вода поступает по туннелю, прорытому в горах.

Озеро и окружающие его живописные горы высотой до 6000 футов напоминают озерный ландшафт северо-западной Англии. Этот нетронутый уголок природы привлекает туристов возможностью увидеть диких зверей. На моторных лодках можно объездить все озеро и посмотреть на диких слонов, гауров, замбаров, а иногда и на оленей мунтжаков, кабанов и красных волков. Выпадали случаи, когда здесь видели даже тигра.

Мне особенно запомнилась первая поездка в Перияр в 1950 году, хотя условия жизни там оставляли желать много лучшего. Началось с того, что еще в дороге я потерял лишний день, ожидая транспорт, и лишь поздно вечером, буквально валясь с ног от усталости, прибыл в лесную гостиницу возле озера. О своем приезде я предупредил за три месяца, но в доме было пусто. Через некоторое время появился сторож (шовкидар), говорящий только на тамильском языке и на малайяли, и я долго не мог с ним объясниться. Кое-как я разъяснил ему, что мне нужны картофель, молоко, чай, сахар и другие продукты, но, когда дело дошло до яиц, мне пришлось движениями и голосом изображать наседку.

Результат вознаградил меня за труды, а живописность ландшафта и дикие звери заставили смириться со всеми неудобствами.

Ныне возле озера построена прекрасная гостиница, и теперь к услугам туристов все виды транспорта, общественное питание, обслуживание, моторные лодки. Перияр стал одним из наиболее хорошо организованных и привлекательных заповедников в Индии.

Единственным «сучком в его глазу» остался сучок в прямом смысле этого слова. Перед заполнением котловины водой деревья на затопляемом пространстве почему-то не вырубили, и в воде они затвердели как камень. Но в конце концов к этому привыкаешь, и общего вида они не портят.

Прежде чем начать разговор о диких слонах, мне хочется сказать еще несколько слов о гаурах, пасущихся на склонах гор, а иногда и у самой воды.

В поездках по озеру моим неизменным спутником был А. У. Вуд, лесничий в отставке, вновь приглашенный на работу Охотничьим обществом (ныне Общество охраны природы). Вуд, пожилой англоиндиец, превосходно знал диких животных и обладал неистощимой энергией. Обнаружив стадо гауров, мы покинули лодку и пошли пешком через густой лес. Двигались молча — гауры очень осторожны и сторожевой бык всегда вовремя предупреждает стадо об опасности.

В то время у меня еще не было телеобъектива и, чтобы получить приличный снимок, приходилось близко подходить к животным. Были и другие заботы: держаться против ветра, скрываться от гауров, думать о переднем плане и средней дистанции, об экспозиции, о диафрагме, фокусировке и еще о целом ряде вещей.

Вуд стоял на месте, а я полз вперед. Вскоре передо мной возник крупный бык гаур; он озирался по сторонам, но время от времени опускал голову и щипал траву. Каждый раз, когда бык принимался пастись, я полз вперед, а когда он поднимал голову, я замирал.

Приблизившись, я увидел за сторожевым быком все стадо. Животные меня не замечали, и мне удалось подсмотреть их «семейную» жизнь. Большой, черный как смоль бык был, очевидно, вожаком. Два быка, поменьше и посветлее, боролись — видимо меряясь силами, третий «флиртовал» со своей подругой. Темно-коричневые коровы и желтовато-коричневые телята лежали, отдыхая.

Продолжая пастись, сторожевой бык постепенно приближался ко мне — пора начинать фотографировать.

Услышав щелканье аппарата, бык обернулся и свирепо уставился на меня. Я замер, а он протяжно замычал, подавая сигнал тревоги, и поспешно присоединился к стаду. Все стадо поднялось и направилось через поляну к лесу. Но животные оказали мне любезность: они обернулись и одарили меня прощальным взглядом, а я воспользовался этим и сделал еще один снимок.

С минуту гауры стояли неподвижно, горбатые, в опрятных белых «носочках»; их светлые морды и изящно выгнутые рога эффектно выделялись на фоне леса. Стадо уже скрылось, когда золотистый новорожденный теленок с трудом поднялся на ноги и заковылял к лесу, отвечая жалобным мычанием на призыв матери.

Час спустя, заканчивая свою прогулку, мы увидели с лодки, как то же стадо медленно перевалило через гребень горы.

В другой раз, когда мы снова ехали на лодке по озеру, нам захотелось взобраться на гору и сфотографировать одинокого быка гаура. По мере того как мы поднимались, перед нами все шире раскрывалась панорама заповедника, и вот он уже весь лежал под нами — не тронутая человеком цепь прекрасных, поросших лесом гор, перемежающихся долинами. Узкие заливы озера протянулись во все стороны, словно длинные щупальца осьминога.

Иногда можно встретить быков гауров, которые, как и самцы слоны, бродят в одиночку. Если быки находятся в раздраженном состоянии, они бывают опасны. Раньше их считали отщепенцами, выгнанными из стада после проигранной схватки и обреченными на одиночество. Но теперь эта точка зрения изменилась. Взрослые быки, по-видимому, часто по своей воле уходят из стада, предпочитая спокойное существование шумной «общественной» жизни. Если уходит вожак, он в любое время может вновь возвратиться к стаду; другим покинувшим стадо быкам также разрешают вновь присоединиться к стаду, если они соглашаются подчиниться вожаку.

С одним одиноким гауром у меня связано забавное воспоминание. Это было в 1950 году. Вуд спрятался за дерево, а я пошел к быку. В руках у меня был обычный фотоаппарат. Как только бык поднимал голову, я замирал, пока он снова не принимался пастись. Тогда я опять шел вперед, хотя на всякий случай не упускал из виду ближайшее дерево. Но поведение огромного иссиня-черного быка оказалось безупречным: когда я был от него почти в двух шагах, он вскинул голову, повернулся и пустился бежать к ближайшему укрытию.

Тогда же я мельком видел черных нилгирских обезьян лангуров. Красивый мех и якобы целебные свойства их мяса и крови вызвали массовое преследование этих очаровательных, очень осторожных животных.

С тех пор я не раз бывал в Перияре, но самой удачной считаю поездку 1961 года, когда с помощью уже более современного фотоаппарата и телеобъектива мне удалось сделать хороший снимок быка гаура. Я думаю, это был вожак стада, расположившегося в ближнем лесу.

Увидев быка, пасущегося на берегу озера, мы применили обычную тактику: сбавив скорость наполовину, направили лодку прямо к тому месту, где пасся бык, а подойдя на 200 ярдов, заглушили мотор.

Лодка бесшумно скользила к берегу. Гаур поднял голову, во рту у него осталась еще не прожеванная трава. Я успел сделать снимок, прежде чем он скрылся в лесу. Позднее почтово-телеграфное ведомство Индии использовало этот снимок для почтовой марки, выпущенной в серии шести марок с изображением диких животных.

В этот же визит я несколько раз видел в Периярском заповеднике стада кабанов. Эти распространенные по всей Индии животные стали теперь очень пугливыми, и снимать их было трудно. Они совершают набеги на поля, считаются вредными животными, и охота на них разрешается в любое время года. Мало того, тигры, леопарды и даже львы, обитающие в Гирском лесу, любят лакомиться мясом диких свиней, хотя в крупном кабане они нередко встречают достойного противника. Кабаны являются также объектом конной охоты, до сих пор распространенной в Северной Индии, где по ровной, покрытой травой местности особенно удобно скакать верхом.

Дикие слоны в Перияре чувствуют себя как дома. Этих гигантов здесь много, и держатся они большей частью около воды. Нередко можно встретить и одиноких слонов. В свой последний приезд я увидел с лодки одинокого большого слона с большими бивнями. Мы убавили скорость, повернули к берегу и, заглушив мотор, бесшумно подошли к нему. С первого взгляда можно было определить, что муст^[45] у слона достиг апогея. Черные выделения из желез, расположенных между ушами и глазами, наглядно об этом свидетельствовали.

Что же представляет собой муст? Это состояние, систематически испытываемое слонами, до сих пор недостаточно изучено и не объяснено.

Прирученные самцы страдают этим ежегодно в течение примерно трех недель. В этот период они чрезвычайно раздражительны, вплоть до того, что иногда пытаются убить своих махаутов — погонщиков. Как правило, на них надевают цепи и, задавая корм, соблюдают максимальную осторожность. Интересно отметить, что у рабочих слонов этот период проходит спокойно, если им дают дополнительную нагрузку.

Для зоопарков и цирков обычно отбирают самок: несмотря на то что у самок есть эти же железы и они тоже переживают состояние муста, они так не раздражаются. Мне приходилось слышать о случаях муста у прирученных самок, а Кришнан упоминает о том, что от этого не избавлены и самки диких слонов.

Обычно муст описывают как инстинктивное желание самца драться и даже убивать, возникающее у него перед спариванием. Однако бывали случаи, когда самцу в этот период предлагали самку, но он от нее отказывался, в то время как она пользовалась вниманием другого, не находящегося в состоянии муста самца. К тому же я уверен, — что муст продолжается у самцов и после спаривания. Трижды — два раза в Казиранге и один раз в Перияре — я видел диких слонов-самцов в разгаре муста, но всякий раз никакой воинственности в них не замечал, и они никому не причинили вреда. Кришнан также встречал совершенно безобидных диких слонов в мусте (впрочем, он упоминает только о самцах с бивнями, полагая, что животные, лишенные бивней, мустом не страдают; однако один из диких слонов, встреченных мною в Казиранге в этом состоянии, бивней как раз не имел). Можно ли считать, что в этот период опасны только прирученные слоны, а дикие нет?

Не все самцы индийских слонов имеют бивни, многие лишены их. Последних в Индии называют махна. Насколько мне известно, соотношение между слонами с бивнями и махна в северо-восточной Индии пятьдесят на пятьдесят, в Южной Индии преобладают слоны с бивнями, а на Цейлоне таковых очень мало. Причина, почему одни слоны имеют бивни, а другие нет, до сих пор не установлена.

О махна мне рассказывали интересные вещи. В Южной Индии махна неизменно спокойны и послушны и никогда не становятся бродягами, а в северо-восточной Индии они столь же опасные бродяги, как и слоны с бивнями. Отсутствие бивней, по-видимому, не является пороком, так как в северо-восточной Индии я несколько раз видел таких диких слонов в роли вожаков при наличии в стаде слонов с бивнями. Это объясняется тем, что природа вознаграждает махна за отсутствие бивней другими качествами: большими размерами и большой силой. В схватке махна хоботом может сломать противнику бивень. Вот почему так часто встречаются слоны с одним бивнем, так называемые ганеши.

Самки индийских слонов, не в пример своим африканским сородичам, бивней не имеют. (Другие хорошо известные отличия между африканскими и индийскими слонами заключаются в том, что индийские слоны примерно на фут ниже, уши у них меньше, спины выгнуты, и, кроме того, они считаются умнее своих африканских сородичей.)

Вожак самец обычно является вожаком только в том смысле, что он сильнее других самцов в стаде. Фактически хозяин стада — это старая опытная самка. Нередко вожак покидает стадо, бродит в одиночестве и возвращается, когда ему заблагорассудится. Я часто замечал, что при поимке слонов в северо-восточной Индии самца-вожака поймать в загон не удается, так как он, как правило, находится либо в стороне, либо позади стада. Охотники обычно рады этому — крупный самец, пойманный в загон из кольев, может, доставить множество неприятностей и даже причинить вред.

Последний раз в Перияре я видел стадо слонов, плывущее к острову. Мне удалось близко наблюдать животных в момент их выхода из воды. Мокрые, освещенные солнцем слоны напоминали гигантские резные фигуры из черного дерева. Как всегда, вожаком у них была старая, опытная самка.

Днем, объезжая остров с другой стороны, я снова увидел это стадо, только из черных слоны стали темно-розовыми!

В тот день я не пил ничего, кроме апельсинового сока, — значит, объяснение необыкновенного явления следовало искать в чем-то другом. Действительно, в Южной Индии, а также на Цейлоне кожа на хоботе, голове, ушах и на некоторых других частях тела слона имеет розоватый оттенок и серые пятна. Такого рода депигментация с возрастом усиливается.

Но и это не могло послужить причиной изменения окраски данных животных. Все объяснялось гораздо проще: слонам было жарко, и, чтобы «освежиться», они вбирали пыль хоботом и «опыляли» себя с головы до ног, а почва на острове имела красноватый оттенок.

На одном из моих снимков видно, как слоны выдергивают на берегу озера пучки травы и, перед тем как начать есть, сбивают с них грязь, околачивая о переднюю ногу. Любопытно, что животное, стоящее слева, подняло правую ногу, а крайний слон справа — левую. Значит, левши бывают и среди слонов. Среди прирученных рабочих слонов также встречаются левши.

Индийские дикие слоны весьма плодовиты. Возможно, наступит такое время, когда во избежание оскудения растительных и почвенных ресурсов количество слонов в Периярском заповеднике придется сократить, так же как в свое время пришлось сократить поголовье бегемотов в Национальном парке королевы Елизаветы в Уганде.

Возрастание поголовья диких слонов в Уттар-Прадеше, Бихаро и Ориссе вызывает тревогу у местных властей, так как искусство поимки и обучения слонов в этих штатах сошло на нет. Ловля слонов все еще систематически проводится в Западной Бенгалии и в Ассаме, где приходится регулировать численность этих животных, наносящих большой ущерб посевам. Подобные операции проводятся также в Майсуре и Мадрасе.

Может возникнуть вопрос: какова же численность диких слонов в Индии? Думаю, что переписи слонов никогда не проводилось, но лесничие штатов, где водятся слоны, дают эпизодические оценки количества этих животных. По грубым подсчетам, в Южной Индии насчитывается примерно 3000 слонов, из которых не менее 500 находится в Перияре. Следовательно, во всей Индии их, вероятно, тысяч семь. Небольшое число есть также в Непале и в Восточном Пакистане.

Конечно, попытка установить численность слонов, не располагая статистическими данными, является слишком смелой. Однако подсчет, основанный на доступных сведениях и на личном опыте, все же лучше, чем ничего. А если это заставит кого-нибудь выступить с обоснованными опровержениями, — тем лучше. Появится больше данных, и, может быть, кое-кто задумается над вопросом об охране животных. И кто знает? Вдруг заинтересованные ведомства рано или поздно соберутся провести настоящую перепись!

Число слонов на Цейлоне (сейчас их насчитывается 1650) сокращается так резко, что люди, занимающиеся там охраной диких животных, встревожены их дальнейшей судьбой. Мы не располагаем данными о численности слонов в других местах, если не считать того, что число рабочих слонов на тиковых разработках в Бирме уменьшилось с 6000 в 1938 году до 1500 в настоящее время.

Столько легенд сложилось о слонах, столько писателей использовали эти легенды в своих книгах, желая возбудить интерес у широкого читателя, что я считаю своим долгом рассеять возникшие в связи с этим неверные представления.

Так, например, при всем уважении к творчеству Киплинга я должен сказать, что танцующих диких слонов никто еще не видел.

Слоны не боятся мышей, да им и незачем их бояться. Случись мыши залезть слону в хобот, он дунет — и на этом все кончится!

Слоны не доживают до глубокой старости. Нет никаких научных доказательств, что слон живет более 70 лет!

Рассказы о памяти слонов сильно преувеличены; она, вероятно, немногим лучше памяти собаки или лошади.

Столь же преувеличена и сообразительность слонов — шимпанзе или орангутаны, по-видимому, гораздо сообразительнее. В этом отношении слона можно скорее приравнять к собаке или лошади. Слоны пугливы, очень послушны, поразительно легко поддаются обучению и работают на человека.

Слоны умирают естественной смертью, как и все остальные живые существа, и мертвых слонов находят довольно часто. Никаких кладбищ с огромным количеством слоновой кости не существует. Дикие слоны обычно идут умирать к воде, а хищники и тропическая растительность быстро расправляются с их останками.

Близ реки Манас в Ассаме я как-то набрел на труп дикого слона. Следующий прилив, вероятно, вынес его кости в Брахмапутру или даже в Бенгальский залив.

В Перияре я однажды заметил нескольких грифов, сидевших на деревьях за излучиной ручья. Я повел моторную лодку в этом направлении и увидел останки дикого слона, видимо погибшего естественной смертью, ибо следов человека я не обнаружил. Туша была наполовину затоплена в озере. Грифы на поверхности и мелкие рыбешки в воде поспешно с ней расправлялись.

Таков был конец жизни благородного животного, самого могущественного и гордого обитателя джунглей.

Глава третья Пеликаны Андхры

Новый заповедник на берегу моря открыт в штате Мадрас, на мысе Калимир. Вероятно, впоследствии он будет преобразован в национальный парк. Сам я там не был, но слышал, что в тех местах обычно кормятся фламинго в период, когда они не гнездятся. Кроме фламинго, заповедник изобилует другими птицами. Как будто бы там есть и несколько антилоп гарн.

Но главным птичьим царством в Южной Индии все же является заповедник Ведантхангал, расположенный в 54 милях к югу от города Мадрас. Мадрасский лесной департамент провел от магистрального шоссе к заповеднику первоклассную автомобильную дорогу.

В сущности, весь заповедник состоит из небольшого искусственного озера протяженностью 74 акра; вода в озере задерживается небольшой дамбой (бондом) и идет на орошение рисовых и других полей, расположенных несколько ниже. Все озеро усеяно растущими в воде деревьями — баррингтонией остроугольной.

С октября по март, если за дождливый сезон выпадает достаточное количество осадков, на них гнездится бесчисленное множество водоплавающих птиц.

Успех гнездования водоплавающих птиц в Индии зависит прежде всего от наличия воды, обилия рыбы и другого водного корма, достаточного для того, чтобы такое огромное количество птиц могло вырастить свое вечно голодное потомство, а также от наличия деревьев, окруженных со всех сторон водой, не позволяющей таким хищникам, как кошки, мангусты (и человек!), пробраться к гнездам и уничтожить яйца и птенцов.

Этим требованиям в годы нормального выпадения осадков вполне отвечает Ведантхангал. На тамильском языке слово «ведан-тхангал» означает «водоем охотника». Р. С. П. Бэйтс, когда-то один из известнейших фотографов Южной Индии, «заново открыл» Ведантхангал в ноябре 1926 года. Однако в тот год дождей, а значит и воды, было мало и птицы отсутствовали.

С незапамятных времен Ведантхангал является заповедником для птиц. Неподалеку от озера есть селение, жителям которого давно известны ценные свойства гуано как отличного удобрения для орошаемых полей. Поэтому они заинтересованы в прилете птиц и вредить или досаждать птицам никому не разрешают.

Самые ранние документальные данные о существовании заповедника относятся примерно к 1798 году, когда здесь впервые был запрещен отстрел птиц.

Дважды я ездил в Ведантхангал, и каждый раз в январе; в это время там всегда достаточно и воды, и гнездящихся птиц. Деревья были буквально унизаны птицами, в гнездах лежали яйца или сидели птенцы разного возраста.

У птиц нет разграничения на цветных и белых, нет расовой дискриминации: снежно-белые цапли гнездятся бок о бок с черными, как сажа, бакланами. Сильный не обижает слабого: крупные птицы, например аисты-разини и серые цапли, мирно соседствуют с небольшими белыми ибисами, ночными цаплями-кваквами и с желтыми цаплями. Здесь же находятся и индийские змеешейки. Отдельные деревья занимали при мне только колпицы.

Гнезда представляют собой грубо сложенные из прутьев «помосты»; внешне они никак не оформлены, внутри нет мягкой подстилки. И птицы и гнезда хорошо видны с дамбы, обсаженной тенистыми деревьями.

В заповеднике есть лодка, с которой можно наблюдать и фотографировать птиц, но местные жители столь ревностно охраняют свой заповедник, что отбили у меня охоту ею пользоваться. Так мне и не удалось сделать ни одного снимка с близкого расстояния.

Всего в девяти милях от города Майсур находится птичий заповедник Рангантхиту (прежнее название Срирангапатна), протянувшийся на 1,66 кв. мили. Заповедник занимает ряд островов на священной реке Каверн, и рыбачьи лодки перевозят посетителей через реку. Аисты-разини, белые ибисы, кваквы, индийские змеешейки, бакланы и египетские цапли живут здесь большую часть года, хотя период гнездования длится у них всего с июня по август.

Где же в Индии гнездятся пеликаны? Я часто задавал себе этот вопрос и, путешествуя по стране, постоянно пытался разузнать, в каких местах гнездятся эти крупные птицы. В Казиранге (штат Ассам) и на реке Манас я не раз видел пеликанов, но где они выводят птенцов, не знал до января 1961 года, когда в заповеднике Казиранга была обнаружена колония гнездящихся пеликанов.

Самую крупную колонию гнездящихся филиппинских пеликанов открыл в 1946 году К. К. Неелакантан в штате Андхра. В 1959 году он снова посетил эти места и сообщил мне, как туда лучше добраться.

Итак, в январе 1960 года я сел в Калькутте на мадрасский почтовый поезд и отправился в Тадепаллегудем, откуда до селений Ареду и Коламуру, где гнездятся пеликаны, всего миль двенадцать — пятнадцать. Я остановился неподалеку в маленькой местной гостинице и несколько дней посвятил кино- и фотосъемкам и наблюдению за птицами. Могу сказать, что в Индии я, пожалуй, первым всерьез занялся фотографированием пеликанов. Это меня очень увлекло. Здесь, как и в Ведантхангале, местное население бережет птиц, и не столько из корыстных побуждений (хотя ценность гуано им известна), сколько из-за врожденного радушия и гостеприимства, свойственного всем жителям Индии.

— Птицы слетаются к нам в ноябре со всех концов Индии и вреда нам не причиняют, — сказал мне один крестьянин.

Мы вели разговор через переводчика, так как в этих местах говорят только на языке телугу. На следующий день я заметил в местных жителях некоторую настороженность.

— Уж не собирается ли он сосать кровь из наших пеликанов? — сказали они моему спутнику, подозрительно поглядывая на фотоаппарат, треногу и маскировочное укрытие.

Но после того, как им объяснили, что я член Индийского совета по охране природы и не только не собираюсь вредить птицам, а, наоборот, хочу им добра, они сразу изменили ко мне отношение.

Близ селения Коламуру, на площади примерно две квадратные мили обильно орошаемых и хорошо обработанных рисовых полей, я насчитал около 1500 гнезд серых, или филиппинских, пеликанов. Их гнезда располагались на деревьях, посаженных вдоль узких дамб.

Знаменитое гнездовье пеликанов, открытое Оутсом в 1877 году на реке Ситтанг в Бирме, характеризовалось им как «тихое место». «В этом лесу, — писал Оутс, — царит необычайная тишина, несмотря на миллионы гнездящихся птиц. Пеликаны совершенно безмолвны…»

Об Андхре я этого сказать не могу. Птицы поднимают такой гам, что его слышно по крайней мере за четверть мили; на более близком расстоянии начинаешь различать отдельные звуки: стоны, резкое хрюканье, пронзительное тявканье и какие-то странные громкие хлопки. Все эти звуки я записал на магнитофон.

В первый же день, разыскивая подходящие для фотографирования гнезда, я услышал, что кто-то сзади меня громко захлопал в ладоши. Решив, что это шалость мальчиков, тащивших мое оборудование, я обернулся к ним и попросил не пугать птиц; однако их лица выразили такое недоумение, что я понял свою ошибку. Внимательно присмотревшись к птицам, я заметил, что одна из них иногда припадает к дереву, запрокидывает голову и открывает клюв, из которого вырываются громкие звуки, напоминающие хлопки в ладоши. Причины такого поведения пеликанов мне не известны. Впрочем, наши сведения о пеликанах, да и о большинстве птиц и млекопитающих, далеко еще не полны. Между тем изучение жизни птиц, живущих стаями, и несложно и интересно.

Больше всего поражает в пеликанах большой горловой мешок на подклювье, о нем даже есть шутливые стихи, в которых говорится, что у пеликана клюв вмещает больше пиши, чем желудок. Подклювье состоит из двух гибких дуг (разветвлений), поддерживающих большой эластичный мешок из голой кожи. Мешок служит пеликанам идеальным «сачком» для зачерпывания рыбы и очень удобен, когда птицы, образуя полукруг, сообща ловят рыбу, загоняя ее на мелководье. Надклювье оканчивается крючком или «когтем», который они, вероятно, пускают в ход, расправляясь с более крупной рыбой. Если птица возбуждена, мешок растягивается, клюв кажется толще и приобретает форму треугольника.

Я выбрал подходящее дерево, с которого мне были хорошо видны расположенные внизу гнезда, и укрепил на нем кусок материи, служивший мне маскировочным укрытием при фотографировании на близком расстоянии. Спрятавшись таким образом, я спокойно наблюдал жизнь нескольких семей пеликанов. Незабываемые часы провел я в укрытии, близко наблюдая птиц, не подозревавших о моем присутствии. Отсюда мне отлично были видны грязно-белые яйца, только что появившиеся на свет еще голые птенцы, птенцы постарше, уже покрытые белоснежным пухом, и «подростки» с пробивающимися серо-коричневыми перьями.

Каждый раз как я занимал наблюдательный пост, взрослые птицы улетали, но, когда мои помощники уходили, все успокаивалось и птицы возвращались, не предполагая, что кто-то остался за ними наблюдать. Широко распахнув огромные крылья и выставив вперед перепончатые ноги, они садились, раскачивая ветки. И начиналось обычное для гнездовий перемещение с места на место. Наконец птицы успокаивались, одни самки садились насиживать яйца, другие кормили птенцов. На одной ветке приютились два гнезда, а прилетали в них всегда три самки, и законные хозяйки гнезд жестоко клевали бездомную птицу. Мне было жаль ее; возможно, ей не повезло, и она осталась без пары. Но природа не любит слабых и неудачливых!

Интереснее всего было следить за процессом кормления. Подобно бакланам и змеешейкам, пеликаны кормят птенцов, отрыгивая наполовину переваренную пищу. Кормящая птица выглядит серьезной, почти больной. Сделав одно или два судорожных глотательных движения и почувствовав, как пища поднимается у нее по горлу, она нежно и осторожно слегка подталкивает птенца, понуждая его кормиться.

Вскоре голова, шея и фактически все тело птенца, если он еще мал, исчезают в мешке родителя. Иногда в мешке оказываются сразу два или даже три птенчика, которые жадно заглатывают корм, затмевая любого шпагоглотателя.

Поглядев, как родители заботятся о своем потомстве, я вспомнил легенды о необыкновенной привязанности пеликанов к птенцам. На английских гербах и эмблемах пеликан обычно изображался стоящим перед гнездом с распростертыми крыльями и питающим птенцов своей кровью. В описании герба значилось: «Пеликан в порыве преданности», причем слово «преданность» употреблено здесь в его первоначальном значении — «самопожертвование». Вероятно, в основе россказней о самопожертвовании пеликанов лежит способ кормления ими своих птенцов.

В Индии я слышал другую версию: родители-пеликаны столь сурово воспитывали своих птенцов, что те в конце концов погибли. Подавленные горем и раскаянием, родители разорвали себе грудь, окропили кровью мертвых птенцов и вернули их к жизни. Я со своей стороны не присудил бы пеликанам награды за чадолюбие. В «пеликаннике» всегда можно найти порядочное количество птенцов, выпавших из гнезд и покинутых родителями. Они брошены на произвол судьбы и питаются упавшими сверху остатками рыбы. Малыши либо умирают голодной смертью, либо достаются шакалам и диким собакам. Выживают только очень немногие, уже подросшие птенцы.

Пеликаны гнездились в ветвях сахарной пальмы и акации бабуль. На каждом дереве было 12–15 гнезд. Иногда гнезда почти касались друг друга, и издали ветки походили на нитки крупных бус. В каждом гнезде было по два-три птенца. Они ковыляли из гнезда в гнездо, играли друг с другом, и часто было трудно различить, где «гости», а где хозяева. Как-то я велел моим юным помощникам рассортировать птенцов и разложить их по гнездам (к этому времени я их всех уже знал). Но стоило мальчикам отойти, как птенцы опять смешались. Впрочем, родители всегда безошибочно опознавали свое потомство.

На земле пеликаны выглядят неуклюжими, но летают они красиво: ноги подобраны, шея сильно запрокинута на плечи, клюв прилегает к шее. В воздухе держатся свободно. Каждый день пеликаны совершали «групповые полеты». Вероятно, это были самцы насиживавших птиц. Подобно хищным птицам, они долго кружили в потоках восходящего теплого воздуха и достигали большой высоты.

Вскоре я открыл в полетах пеликанов нечто новое. Ежедневно с половины третьего до половины четвертого отдельные пеликаны покидали в воздухе своих товарищей и кружились в одиночку. Внезапно одна из птиц начинала выделывать фигуры высшего пилотажа: крутилась, переворачивалась, ныряла в воздухе. По-видимому, она проделывала это от избытка жизненных сил. В «пеликаннике» жили несколько черных коршунов и обычных ворон. В поисках рыбы, оброненной пеликанами, летало много браминских коршунов. Их светло-коричневое оперение так и мелькало в воздухе.

Хотя этот «пеликанник» и нельзя назвать заповедником, птицам в нем живется хорошо. Виснохи, населяющие некоторые области Раджастхана, не менее заботливы к своим диким зверям и птицам и не разрешают на них охотиться. Если бы этот обычай распространился на все другие районы Индии, многие дикие животные не находились бы под угрозой исчезновения.

Глава четвертая Гнездование водоплавающих птиц в Бхаратпуре

В последние годы в Индии было обнаружено еще несколько колоний гнездящихся водоплавающих птиц, причем каждая колония являет собой гармоничную картину мирного «сосуществования» и гнездования самых разнообразных видов.

Не так давно была открыта огромная колония гнездящихся водоплавающих птиц в 70 милях к югу от Калькутты, в Сундарбане. Это место — Саджнекхали — превращено в заповедник; говорят, что в период гнездования, то есть с июня по август включительно, там собирается до 15 000 птиц.

Однако наиболее известный в Индии заповедник водоплавающих птиц — Кеоладео Гхана — находится в двух милях от Бхаратпура, расположенного на 100 миль южнее Дели, в Раджастхане. Обычно его называют просто Гханой.

Когда-то Гхана была заказником в прежнем княжестве Бхаратпур. В этом месте, куда съезжались охотиться высокопоставленные лица, начиная с вице-королей, истреблялось фантастическое количество уток и гусей.

На охоте, устроенной для лорда Хардинджа в декабре 1914 года, 49 охотников убили 4062 птицы. В ноябре 1916 года на охоте в честь лорда Челмсфорда не менее 4206 птиц было убито 50 охотниками. В ноябре 1938 года на охоте присутствовал лорд Линлисгоу и 4273 птицы были истреблены 41 охотником. Последняя цифра была, по-видимому, рекордной.

Махараджа до сих пор сохраняет за собой право держать охоту в местах, где зимуют и кормятся более 15 видов перелетных уток, два вида гусей, пеликаны и белые журавли (стерхи).

Но в другие месяцы года — с июля по октябрь — Гхана является заповедником, где гнездятся оседлые водоплавающие птицы, слетающиеся из разных районов Индии.

Гнездование водоплавающих птиц проходит с большим или меньшим успехом в зависимости от количества выпадающих осадков, а также от запасов воды и местной оросительной сети. За последние годы благодаря заботам Салима Али, махараджи и Лесного департамента Раджастхана воды было так много, что сюда могли прилетать многотысячные стаи птиц.

В моем представлении Гхана неотделима от Салима Али. Помимо того что он является одним из известнейших орнитологов Индии, он во многом содействовал сохранению и процветанию этого заповедника. Мне посчастливилось трижды быть в Гхане вместе с ним (в сентябре 1957, 1961-го и в 1963 году).

В 1957 году мы вместе с Лок Ван Тхо, сингапурским орнитологом и фотографом птиц, пользовались гостеприимством махараджи; в 1961 и 1963 годах я останавливался в гостинице Лесного департамента, откуда мне было удобнее добираться до места гнездования птиц.

Я внимательно прислушивался к советам Лок Ван Тхо — одного из лучших фотографов птиц в мире. Он не рекомендовал мне пользоваться 35-миллиметровым фотоаппаратом, считая, что у большого негатива получается лучшее и большее увеличение. Я же пользовался как 35-миллиметровым аппаратом с 200-миллиметровым телеобъективом, так и аппаратом 2¼ × 2¼, с 250-миллиметровым телеобъективом, и мне думается, оба они вполне себя оправдывают.

Лок Ван Тхо любил повторять: «Каждое перышко! Каждое перышко!» Это был его девиз, и он не отступал от него на практике. При мне он снимал белых ибисов. Фотографии должны были пойти на выставку, и каждая деталь имела значение. Три дня подряд он провел в укрытии рядом с птицами, сидевшими на гнездах, выжидая подходящего момента, ни разу не щелкнув аппаратом. Только на четвертый день все пошло хорошо, и он сделал 30 или 40 снимков. Завидное терпение!

Салим Али, пожилой, но еще очень стройный человек с аккуратно подстриженной белой бородой, был незаменим в экспедициях. При нем можно не заглядывать в справочники, он не только сразу назовет любую птицу, но и сообщит о ней ряд других полезных сведений^[46].

Благодаря отличной памяти и долголетнему опыту работы во всех районах Индии он, не задумываясь, отвечает на любой вопрос.

Салим Али обладает разносторонними познаниями во многих областях науки; он наблюдал и снимал всех наиболее интересных млекопитающих Индии, был участником многих экспедиций в разных штатах и является вице-президентом Общества естественной истории Бомбея.

Жизнь птиц, гнездящихся в Гхане, можно наблюдать с многочисленных дорог и дамб, пересекающих заповедник. Но если вам хочется увидеть или сфотографировать птиц и их гнезда с близкого расстояния, можно воспользоваться лодкой.

Утренние прогулки на лодке по заповеднику незабываемы. Воздух еще прохладный, капельки росы, словно бриллианты, переливаются в лучах восходящего солнца. Лодка бесшумно раздвигает траву и тростник. На свободных от зарослей пространствах цветут водяные лилии самых разнообразных оттенков — белого, розового и бледно-голубого. Другие, крошечные желтые и белые цветы сплошь унизывают длинные зеленые стебли.

Здесь, среди этой небогатой и недолговечной растительности, кормятся, а порой и гнездятся некоторые постоянные обитатели этих мест: камышница, лысуха, малая поганка и фазанохвостая якана. Очень длинные тонкие паучьи ноги яканы позволяют ей «ходить по воде» (на самом деле, конечно, не по воде, а по водным растениям, которые выдерживают вес птицы).

Утренняя тишина нарушается только тихим шуршанием скользящей по воде лодки да отдаленным гомоном гнездящихся птиц.

Фотографирование птиц с близкого расстояния требует разработки определенных технических приемов. На съемки выезжаешь обычно на двух лодках с двумя помощниками. Выбираешь дерево с гнездами, изучаешь направление солнечных лучей, подходящее для утренних и дневных съемок, и укрепляешь свое укрытие на одной из лодок.

Два бамбуковых шеста, опущенных на дно на глубину 3–4 футов, служат своеобразным якорем и в то же время поддерживают укрытие из ткани. Когда все сделано, берешь аппарат и сидишь в этом убежище, обливаясь потом. Помощники отплывают на второй лодке, останавливаются в указанном месте и ждут условных сигналов.

Фотопринадлежности я обычно закрывал двумя кусками материи — красной и зеленой. Если я вывешивал на задней, не видной птицам стороне укрытия красную ткань, помощники отъезжали еще дальше. Зеленый сигнал указывал, что они должны приблизиться ко мне. Отсутствие всякого сигнала означало «стоять на месте».

Система сигнализации оказалась удачной. Если требовалось, чтобы птица изменила положение, или если она закрывала глаза и начинала дремать, я вывешивал зеленый флаг. Помощники направляли лодку в мою сторону, и птица сразу же настораживалась. Я делал снимок и тут же убирал «флаг». Лодка останавливалась.

Со мной всегда ездило двое помощников: «подручный», приехавший со мной из Ассама, и местный житель. Мой «подручный» отлично управлялся с лодкой, как и следовало ожидать от уроженца очень сырого района, а местный житель, рекомендованный мне лесничим в качестве лодочника, вероятно, впервые в жизни сел в лодку. Он не имел никакого представления ни о веслах, ни о шестах, ни о воде вообще. При всем этом он охотно брался за любое дело и был неизменно весел, хотя боюсь, что и к земле он был так же мало приспособлен, как и к воде, так как незадолго до нашей встречи ухитрился упасть с запряженной волами повозки да еще повредить себе колено.

Об этом я узнал случайно, возвращаясь после съемки, из разговора моих помощников.

— Болит у меня колено, — сказал «лодочник», — никак не перестает. — Он обнажил ногу.

— Надо бы тебе попросить лекарство у доктора, — посоветовал «подручный».

— У какого доктора? — спросил я.

— У Салима Али.

— Но Салим Али лечит птиц, а не людей, — сказал я. И, вспомнив, что больше тридцати лет я имел дело с врачами и больницами на чайных плантациях, добавил: — Попробую тебе помочь, я кое-что в этом смыслю. Зайди ко мне попозднее, я дам тебе лекарство.

Четыре дня я возился с моим пациентом: горячая вода, бинты и антисептические средства — все было пущено в ход. Результат превзошел все ожидания. На пятый день пациент с торжеством заявил, что совершенно здоров. Наверное, так оно и было: на 50 % помогли лекарства, а на 50 % — вера в целителя.

Каждый вечер, закончив работу, я устанавливал лодку около гнезд и приспосабливал укрытие, чтобы за ночь птицы привыкли к посторонним предметам. Поэтому утром, когда мои помощники отъезжали, птицы, не подозревая о том, что кто-то остался, спокойно возвращались в гнезда.

Основное неудобство — это долгое сидение в сырости и духоте. Минуту я работал, а минуту или даже больше вытирал пот полотенцем. Выходить из укрытия на относительно прохладный благодаря легкому ветерку воздух было блаженством. Но все эти неудобства сторицей возмещались созерцанием жизни птиц, которые спокойно занимались своими делами. Через глазки, проделанные в передней и боковых стенках укрытия, я мог наблюдать сразу четыре-пять видов птиц, сидевших на ближних гнездах.

Я работал, делал цветные и черно-белые снимки, а во время отдыха наслаждался наблюдением за птицами и их повадками. Так, например, меня очень позабавило поведение супружеской пары великолепно окрашенных ибисов-клювачей. Одна птица, по всей вероятности самец, горделиво стояла на краю гнезда. Она совершенно ничего не делала и только время от времени чистила перья и охорашивалась. Другая, по-видимому самка, хлопотливо прибирала и подправляла гнездо, а потом села насиживать яйца.

В Ведантхангале эти красивые птицы мне не встречались, но я знал, что несколько пар таких аистов прилетали на период гнездования в зоопарк Нового Дели.

Любопытно было наблюдать и за поведением колпиц. Две птицы молча, почти не двигаясь, стояли в пустом гнезде. Они были сосредоточены, словно ожидали какого-то события. И оно произошло: на следующий день в гнезде лежало яйцо.

Другая колпица уже насиживала яйца. Фута на три пониже на том же самом дереве сидела в своем гнезде белая малая цапля. Стоило одной птице пошевелиться, как другая начинала волноваться — поднимала хохолок и оглядывалась. А колпица с поднятым хохолком выглядит весьма забавно.

Третья колпица, садясь на гнездо, широко раскрывала крылья, стараясь защитить яйца от солнца. Этот маневр удавался ей не всегда — по временам они все же поблескивали на свету.

Очаровательное зрелище представляла собой пара малых белых цапель в брачном оперении. Сменяя друг друга в гнезде, они церемонно поднимали и опускали перья — и хохолок и «эгретка» так и сверкали на солнце.

Немногие птицы так легко и грациозно летают и приземляются, как серая цапля. Рыжая цапля более красочна, но не имеет хохолка, и она более осторожна, чем серая цапля. Ночная цапля-кваква, птица меньшая по размеру, отличается очень длинным белым хохолком и кроваво-красными глазами.

Индийские змеешейки обладают длинной и гибкой, сильно S-образно выгнутой шеей, узкой головкой и похожим на кинжал клювом. Благодаря обтекаемой форме своего туловища они легко плавают и охотятся за рыбой под водой, пронзая жертву клювом. Птенцов змеешейки выкармливают так же, как пеликаны и бакланы: птенцы засовывают голову прямо в горло родителей, доставая полупереваренную пищу.

Иной процесс кормления у аистов-разинь. Наполовину переваренную рыбу они отрыгивают на дно гнезда, и птенцы жадно ее поедают. Между прочим, своеобразная форма клюва этих птиц до сих пор никем не объяснена. Кормятся они главным образом улитками, и на некоторых индийских языках их называют «дробителями улиток». Однако теми же улитками кормятся и другие птицы, хотя у них и нет такого загнутого и всегда приоткрытого клюва.

Всякий раз, когда мне приходилось сворачивать свое укрытие и уводить лодку на другое место, я немного отъезжал, выжидая, пока потревоженные птицы вернутся. И всегда с облегчением отмечал, что моя работа не нарушила их жизни. Полагаю, что на моей совести нет ни одного покинутого птицами гнезда.

В свой первый приезд в Гхану я отправился с Салимом Али окольцовывать птенцов аиста-разини. Нам помогал сторож заповедника. Один из окольцованных нами в сентябре 1947 года птенцов был найден четыре месяца спустя за 350 миль от Гханы, в Уттар-Прадеше, а другой — через 16 месяцев в 510 милях отсюда, в Пихаре.

В 1961 году Салим Али возглавил группу по отлову и кольцеванию мелких перелетных птиц. Эта программа проводилась весной и осенью по инициативе Всемирной организации по здравоохранению и Общества естественной истории Бомбея, чтобы установить роль птиц в распространении вирусных заболеваний.

Нельзя смотреть без замирания сердца на причудливый брачный танец индийских журавлей. Они широко раскрывают крылья, описывают круги, кланяются, танцуют. Это одно из наиболее увлекательных зрелищ, которое мне довелось видеть, наблюдая жизнь птиц в Индии.

Соединившись в пару, индийские журавли больше не разлучаются и отличаются необычайной верностью. Если одного из них убивают, другой долго остается на месте трагедии, тоскует и громко кричит. Говорят, что осиротевшая птица постепенно чахнет и в конце концов погибает. Во многих районах журавли считаются символом счастливой брачной жизни и охраняются населением. Видимо, этим и объясняется их доверчивость и отсутствие страха перед людьми.

В самой Гхане и ее окрестностях всегда гнездятся несколько пар этих красивых птиц. Гнезда их, в которых обычно лежит по два яйца, представляют собой груды травы и мусора, расположенные почти у самой воды. Я фотографировал здесь журавлей в 1957 и 1961 годах, но более удачными оказались последние снимки, когда я приобрел некоторый опыт и стал снимать птиц из укрытия.

Как-то мне пришлось наблюдать с плотины журавлиную пару. Одна птица сидела в гнезде, другая кормилась невдалеке. По-видимому, настало время, когда супруги должны были сменить друг друга; во всяком случае, вторая птица перестала искать корм и подошла к гнезду. Сидевшая в нем птица поднялась, и в гнезде мелькнуло одно бело-розовое яйцо; из второго только что вылупился золотисто-желтый птенец. Сначала он побродил вокруг гнезда, обозревая новый для него мир, а затем направился к кочке, покрытой густой травой.

Кто-то из родителей подал голос. Птенец учуял тревожную нотку и замер на месте. Ему, наверное, казалось, что его никто не видит, да и действительно, если бы я не следил за ним, а случайно бросил взгляд на болото, я бы никогда его не заметил.

За это время смена родителей закончилась, и освободившаяся птица ушла кормиться. Через некоторое время она позвала птенца. Птенец поднялся и вслед за родителем отправился в свою первую в жизни «экспедицию» за кормом.

На следующий день я расположил свое укрытие футах в сорока от этого гнезда, потом придвинулся к нему еще футов на десять и стал выжидать. Было жарко и душно. Вода доходила мне до щиколоток, но с этим я готов был примириться. Наихудшим из всех зол были пиявки, к которым впоследствии я привык. Хотя они и сосут нашу кровь, но вполне безобидны и справиться с ними не так уж трудно: их можно сбить, оторвать или присыпать солью, от которой они сразу гибнут, а дома смазать укусы антисептической жидкостью. Здесь приходилось иметь дело с водяными пиявками, которые очень неплохо плавали и, еще не напившись крови, уже были размером с большую авторучку. Несколько минут я потратил на отдирание и отбрасывание пиявок в сторону; покончив с этим, я стал устанавливать и наводить аппарат, а когда наконец собрался снимать, оказалось, что пиявки вернулись и, не теряя времени, возобновили пиршество. И снова я отвлекся от работы.

С интересом наблюдал я и за тем, как кормятся бакланы. Они погружаются в воду ниже, чем утки; фактически над водой видна только их шея и часть спины. Бакланы отлично плавают, ныряют и занимаются подводной охотой, вылавливая, кроме рыб, головастиков, небольших крабов и лягушек. Наиболее распространены в Индии некрупные черные бакланы, тогда как большие и средние (индийские длинноносые бакланы) встречаются реже.

Павлины живут здесь повсюду, напоминая о себе громким криком «мэй-оу» ранним утром и вечером. В Западной, Центральной и Северной Индии они охраняются законом, а также народными и религиозными обычаями. Ведь на павлинах, по преданию, путешествовали боги — Сарасвати (богиня красноречия, покровительница наук и искусства) и Картикея (бог войны).

Бережное отношение к этим красочным экзотическим, по нашим понятиям, птицам привело к тому, что павлины стали в этих местах обычным явлением. Они не боятся людей, расхаживают повсюду, свободно заходят в селения и даже гнездятся там. На северо-восточные районы этот закон пока не распространяется, и павлинов там значительно меньше.

Известно, что Александр Македонский вывез из Индии в Грецию двести павлинов. Оттуда они были завезены в страны Западной Азии, Северной Африки, Европы и даже Америки. Красота этих птиц пленяла и могольских императоров. Судя по описаниям, трон Шах-Джехана имел «опоры из изумруда, увенчанные изображениями двух павлинов, осыпанных драгоценными каменьями».

Кстати, великолепный «шлейф» павлина, украшенный глазками, является на самом деле не хвостом, а лишь сильно удлиненным надхвостьем. Во время токования, когда павлин красуется перед самками, эти перья поднимаются и разворачиваются веером. Хохолок индийского павлина имеет веерообразную форму, а у бирманских подвидов — остроконечную.

Именно павлины и обезьяны лангуры первыми чуют в джунглях приближение тигра или леопарда и испускают тревожные крики, предупреждая других животных о том, что к ним подкрадывается хищник.

Каждый год у павлинов происходит смена хвостового оперения. Старые, сброшенные перья подбирают и делают из них опахала на продажу.

«Роскошный павлин — гордость творца», — говорится в санскритской поэзии, и официальное провозглашение павлина национальной птицей Индии вполне естественно для страны с такой красочной, великолепной природой.

Гарны, аксисы и другие дикие животные, населяющие более сухие места Гханского заповедника, делают его еще более притягательным для туристов.

Глава пятая Индийские замбары в Канхе

Если вам предложат найти середину на карте Индии, вы не раздумывая, вероятно, укажете на Центральное Индийское плоскогорье в штате Мадхья-Прадеш (бывшие Центральные провинции). Волнистые Сатпурские хребты достигают здесь высоты 3000 футов и более, а леса состоят преимущественно из величавых и прекрасных деревьев шореи исполинской, или так называемых саловых деревьев, древесина которых используется для железнодорожных спальных вагонов.

Характерной особенностью ландшафта являются открытые, заросшие травой пространства, так называемые майданы. Зеленые склоны гор с редко разбросанными деревьями напоминают пейзажи парковых лесов Англии. Для полноты этой очаровательной картины не хватает только оленей, но и они здесь есть, особенно много их в Национальном парке Канха.

Парк, занимающий 97 квадратных миль, создан на базе бывшего «заповедника Банджарской долины» и лет пятьдесят назад просто изобиловал дикими животными. По количеству и разнообразию обитающих здесь травоядных и хищных животных Канху можно сравнить с заповедниками Африки. С февраля по июнь на площади не более одной квадратной мили можно одновременно видеть оленей замбаров, аксисов, гарн и гауров; в июле, с началом муссонных дождей, парк закрывается.

Здесь, как и в Африке, животные совсем близко подпускают к себе машины, но стоит выйти и попытаться подойти к ним, как они моментально исчезают.

Канха бывает открыта для посещений примерно с первых чисел ноября; к этому времени дожди прекращаются и дороги успевают просохнуть. В конце октября и в начале ноября парк в осеннем наряде удивительно хорош: за пожелтевшими полянами высятся деревья с золотистой светло-коричневой и коричневой листвой, а на заднем плане виднеются темно-зеленые массивы садовых лесов.

Но в апреле травяного покрова практически уже нет: старая желтая трава засохла, выедена животными или выпалена для улучшения пастбищ. И только слабый светло-зеленый оттенок почвы указывает на то, что скоро здесь появятся молодые ростки. Садовые деревья меняют в это время листву. Они сбрасывают ее постепенно: старые листья цвета червонного золота опадают, и их сменяют молодые, блестящие, светло-зеленые. Огненные цветы бутеи лиственной — этого «пламени леса» — уже отцветают, и лишь кое-где в ветвях еще тлеют последние «угольки». В мае деревья снова одеваются в темно-зеленый наряд, а майданы устилаются светло-зеленым ковром молодой травы.

Канха славится своими оленями замбарами, которые обитают только в Центральной, Северной и Восточной Индии и на юге Непала. В Пакистане, на Цейлоне и в Бирме, равно как и в других странах, этот подвид не встречается. Индийский замбар несколько мельче обычного оленя замбара; за великолепные рога его называют барасинеа, что означает «двенадцатикопеечный», но некоторые охотники называют так и самца кашмирского оленя, или кашмирского хангула.

Индийские замбары до сих пор встречаются в болотистых местностях северной части Уттар-Працеша (там их называют гонд) и в Ассаме. В этих сырых районах с более мягким грунтом копыта замбаров скошены сильнее обычного, вероятно, для большей устойчивости. Но в Канхе майданы более волнистые и, как правило, более сухие. Высказывалось предположение, что некогда индийские замбары обитали в болотистых местах и лишь со временем перекочевали в более сухие, но возможно, что это и не так: в Ассаме я видел индийских замбаров, живущих в сухих тростниковых зарослях довольно далеко от болот.

Для индийских замбаров характерно объединение в стада или «косяки» в зависимости от пола или возраста. В Канхе на майдане бродят «косяки», насчитывающие до сорока трех самок. В другом месте пасется «косяк» мирно сосуществующих взрослых самцов.

Встречаются и небольшие группы молодых самцов и самок примерно годовалого возраста, то есть группы, подобранные по возрастному признаку. На такие группы разбиваются и некоторые другие олени, живущие стадами.

В апреле, в конце периода спаривания, я как-то наблюдал вожака в окружении самок и не мог понять, каким образом он добился ведущего положения в стаде при наличии других взрослых самцов, которые благодушно паслись в некотором отдалении. Вероятно, между самцами происходит предварительная борьба, но увидеть их схватки мне ни разу не удалось. Можно только завидовать лесничим, студентам-зоологам и другим местным жителям, которые имеют возможность наблюдать и изучать этих чудесных животных и их повадки.

В мае 1962 года я последний раз приезжал в Канху. Подъехав на джипе к «косяку» из шестнадцати взрослых оленей-самцов, я долго пытался установить, кто же из них вожак. По-видимому, это был самый старший по возрасту олень с относительно небольшими рогами. Во всяком случае, когда олени переходили с места на место, он шел впереди, являясь, так сказать, «номером первым» в группе. Внезапно два других самца затеяли драку: один нагнул голову, другой принял вызов, и они сцепились рогами, меряясь силами. Я повернулся к своему спутнику — одному из служителей парка. Он дремал, положив подбородок на руку.

— Как вы думаете, что делают эти самцы? — спросил я.

— Дерутся, разумеется, — ответил он.

— Да, но не всерьез же они схватились. Период гона уже позади. А не приходилось ли вам когда-нибудь слышать о так называемом «уставе клевка»? — спросил я.

— Нет, — сказал он озадаченно.

— «Устав клевка», — начал объяснять я, — это соревнование между самцами, живущими в стае или в стаде, в силе и ловкости, завоевание «ранга» в группе. Это название связано с птицами, так как птицы, особенно домашние, клюют друг друга, как бы разбиваясь по номерам: самый сильный самец — № 1, его ближайший соперник № 2 и т. д.

Мой спутник явно заинтересовался рассказом, и я продолжал:

— Почти у всех стадных зверей и у птиц, живущих стаями, существует своеобразная «иерархия»: большое стадо или большая стая делится на группы, и в каждой группе есть свое деление по номерам. Вот и сейчас замбар № 7 вызвал на бой № 6. Если шестой номер уклонится от испытания силы, он понизится на одну ступень и станет № 7, а бывший № 7 займет его место.

Желая сохранить свое положение, № 6 обязан принять вызов и доказать, что он сильнее нового претендента.

Борьба между оленями была непродолжительной, и через несколько минут животные уже снова мирно паслись бок о бок.

Дэнбар Брандер в книге «Дикие животные Центральной Индии» («Wild Animals in Central India», 1923) утверждает, что «…самцы индийских замбаров не сбрасывают рогов до апреля, а многие более молодые самцы сбрасывают их лишь в конце этого месяца». Возможно, период сбрасывания сейчас несколько сдвинулся в связи с изменением экологических условий (систематическое выпиливание майданов и лучшая охрана животных), но у всех самцов, встреченных мною в первой половине мая, рога были еще совершенно твердыми!

В Ассаме у самцов индийских замбаров (другой подвид) в марте, апреле и даже в мае рога еще находятся в периоде роста и покрыты мягкой, бархатистой кожей. Возможно, это зависит от того, что благодаря ливневым дождям буйный рост травы начинается в конце марта — начале апреля, тогда как в Центральной Индии сезонные изменения в кормовом рационе начинаются только в июле.

Книга Дэнбара Брандера, прекрасно описывающая млекопитающих Центральной Индии, страдает лишь одним недостатком: она написана с позиций охотника и иллюстрирована главным образом фотографиями убитых животных.

Насколько же интереснее, хотя и труднее, «стрелять» из фотоаппарата!

Бенгг Берг, известный шведский натуралист-фотограф, занялся фотографированием в окрестностях Канхи еще в 30-х годах. Он работал преимущественно ночью при вспышках магния, и фотографии тигров получались у него очень эффектными. Говорят, у него было двенадцать пластиночных аппаратов с автоспуском, которые он каждый вечер расставлял на пути следования «дичи», а наутро проверял результаты.

Фотографирование диких зверей с помощью магния имеет свои недостатки. Не говоря о том, что фотограф лишается удовольствия видеть животных, потому что, пока животные сами себя снимают, он спит крепким сном в своей постели, но и сами фотографии часто получаются неудовлетворительными: у животных бесцветные, невыразительные глаза, некоторые части тела непропорционально велики, фон черный, перспективы, по сути дела, нет. Кроме того, ночью нельзя снимать на цветную пленку.

Вряд ли есть на свете олень красивее, чем олень аксис, столь широко распространенный в Индии. Не разделяясь на «косяки», аксисы — самцы, самки и детеныши — ходят в одном общем стаде, от нескольких до двухсот голов и более. В 1953 и 1954 годах в Канхе аксисов было очень много, но к 1962 году их поголовье заметно уменьшилось; вероятно, это происходило постепенно, так как работники заповедника ничего не замечали. Мои наблюдения подтверждаются данными переписи, основанной на проводимом ежегодно грубом подсчете животных.

Из таблицы видно, что количество хищников возросло. И все же я не берусь утверждать, что уменьшение поголовья индийских замбаров, аксисов и гарн (в 1953 году их было 63) произошло исключительно за счет хищников: может быть, в этом повинны также и браконьеры. Так или иначе, Лесной департамент штата Мадхья-Прадеш, в ведении которого находятся охрана диких животных и контроль над численностью хищников, должен над этим задуматься.

Кстати, о браконьерстве. В 1954 году в Канхе случился довольно неприятный инцидент. Однажды около 11 часов вечера послышался шум подъезжавшего джипа и мужские голоса. Через некоторое время джип умчался и вернулся часа через три. Наутро не было ни машины, ни гостей… а слуги разделывали убитого оленя аксиса. «Откуда вы его взяли?» — спросил я. «Красные волки зарезали», — сказали мне в ответ. Это меня не убедило, и на всякий случай я написал об этом в лесничество.

Почему бы не распространить на Канху порядок, существующий в других лесных заповедниках, где ворота находятся на запоре с захода до восхода солнца? Кому интересно смотреть на диких животных ночью, при искусственном свете, когда ими можно любоваться днем?

Некоторое количество хищников в заповедниках не только естественно, но и желательно. Без них травоядные животные теряют свою подвижность, выносливость и в конце концов оказываются в избытке. Поэтому нормальную деятельность хищников, необходимую для сохранения в природе «закона равновесия», следует считать явлением положительным. В Канхе мне дважды довелось видеть гаура, убитого тигром, и замбара, погибшего по той же причине. Наблюдал я и красных волков, преследующих аксиса, и лису, охотящуюся за молодой самкой аксиса.

В регулировании количества грызунов и оленей некоторую роль играют также питоны^[47].

Крупного представителя этого вида змей, длиной почти 20 футов, я видел в той же Канхе. Прикрывшись сухой листвой, питон свернулся на земле в состоянии оцепенения. Огромное вздутие указывало на то, что он недавно расправился с каким-нибудь животным вроде оленя аксиса и теперь занят перевариванием пищи.

Большое впечатление произвела на меня встреча с красными волками. Небольшая стая (примерно около шести волков) окружила большое дерево близ скалы. Взяв киноаппарат, я вышел из машины и подкрался к ним, но они, почуяв человека, разбежались. Когда последний из них скрылся из виду, с дерева спрыгнул большой леопард и бросился бежать.

Но вернемся к оленям аксисам. Они хорошо известны, особенно в Центральной и Южной Индии, тем, что смена рогов, равно как и рождение потомства, происходит у них в разное время года.

Раньше в окрестностях гостиницы в Канхе бродили большие стада аксисов. Если гостиница пустовала, олени «оккупировали» всю ее территорию. Однажды в августе около гостиницы наблюдали стадо в 150 животных, тридцать из которых расположились прямо на веранде.

Это весьма похоже на правду. В 1953 году, когда мы беседовали на веранде гостиницы, самка аксиса вошла во двор, грациозно пересекла площадку и бесстрашно направилась прямо к веранде. Приблизившись, она остановилась, взглянула на нас широко раскрытыми невинными глазами, наставила большие уши и… умчалась прочь. Кто-то шутливо заметил, что, будь у нас лишний стул, она не преминула бы его занять.

К сожалению, когда около гостиницы построили еще три бунгало, аксисы испугались и ушли в другие места.

Сейчас в Канхе живут еще антилопы гарны — примерно 40–45 животных. В 1953 году их было гораздо больше. Любой ценой нужно сохранить этих животных — они исчезают, тогда как раньше встречались в Индии повсеместно, кроме ее северо-восточной части.

Гарны — одни из самых быстроходнейших четвероногих существ на земле — любят широкие открытые пространства, где легко спастись от врага бегством. Они, особенно самки и молодые антилопы, словно летят по воздуху, напоминая этим антилоп импал, обитающих в Африке. Канха — не типичный для них ландшафт, но эти 40–45 животных — одно из самых драгоценных достояний заповедника. Пожелаем же им жить и плодиться.

Говоря о гарнах, нельзя не упомянуть индийского гепарда — традиционного охотника за этими антилопами, с которым связаны самые мрачные страницы истории диких животных. В Индии нет больше индийского гепарда — он вымер.

Гепард, или охотничий леопард (разумеется, не имеющий ничего общего с обыкновенным леопардом), в прошлом был довольно распространен в этих местах. По крайней мере известно, что могольский император Акбар (1556–1605) держал для охоты сто гепардов. Печальный конец гепардов в Индии наступил в холодную пору 1947/48 года, когда некий «охотник-спортсмен» застрелил в одну ночь трех самцов; он охотился при искусственном свете, нарушая всякую охотничью этику. По-видимому, все гепарды были одного помета и родители их должны были находиться поблизости в бывшем штате Кореа, к северу от Бастара: однако никаких дальнейших сведений о живых гепардах из этого района не поступало.

Правда, пронесся слух, что весной 1952 года гепарда видели в Читгурском округе Мадраса, но слух этот не подтвердился, и с тех пор никаких данных о существовании гепардов в Индии нет. Так знаменитое животное Индии — продукт нескольких миллионов лет эволюционного развития — было стерто с лица Земли человеком.

Еще за несколько лет до полного исчезновения гепардов в Индии их уже завозили из Африки как для зоопарков, так и для охоты за антилопами. Одной из причин исчезновения гепардов является, видимо, их неспособность давать потомство в неволе (исключение составляют гепарды, которых я видел в Филадельфийском зоопарке в 1957 году, и гепарды, рожденные в зоопарке Крефельда в ФРГ в 1960 году).

По этому поводу я имел беседу с махараджей Колхапура, известного в прежнее время охотами с прирученными гепардами на гарн. По его словам, последний африканский гепард погиб у него в 1960 году, а гарн перевели браконьеры. В старину предпочитали охотиться с индийскими гепардами, а не с африканскими. Но ни те, ни другие в неволе не размножались, хотя махараджа и делал попытки держать пару гепардов на большом, огороженном пространстве, где они находились на относительной свободе. Надо сказать, что гепарды не обладают резвостью гарн и могут поймать их только в начале погони^[48].

Махараджа рассказывал мне и о стаде из двенадцати белых гарн, которых он выводил в течение 25 лет, тщательно отбирая для этого животных альбиносов или полуальбиносов.

Ну, а почему же все-таки вымерли гепарды? Начало вымиранию, по всей вероятности, положило исчезновение естественной добычи — гарн, газелей Беннета (индийских газелей) и оленей аксисов, а довершило проникновение человека в новые районы, возделывание земли и использование ее под пастбища. Недавно в одном докладе говорилось о том, что индийский подвид гепарда, возможно, сохранился в некоторых местностях Ирана. Хочется надеяться, что дальнейшие исследования подтвердят это.

В последний приезд в Канху меня очень порадовало увеличение численности гауров. Их было много, и я фотографировал их несколько дней подряд утром и вечером.

Замбары, олени мунтжаки, обезьяны хульманы, дикие свиньи — все эти животные нашли приют в Канхе. Видел я там даже следы гиен. В заповеднике зарегистрировано 90 видов птиц. Хорошо размножаются здесь павлины, часто встречаются и дикие куры.

Красная дикая курица — родоначальница всех современных пород домашней птицы — обитает в Центральной, Северной и Восточной Индии. По виду она похожа на бентамку или на бойцового петуха. Серая дикая курица водится на западе и на юге Индии. Ее перья, из которых делают искусственных мух для приманки рыбы, пользуются большим спросом у любителей рыбной ловли, поэтому поголовье этих кур тщательно контролируется и экспорт их перьев запрещен.

На мой взгляд, Канха обладает одним весьма большим преимуществом, которое многим может показаться недостатком. Речь идет о ее отдаленности и труднодоступности. Она расположена примерно в 100 милях к северу от Джабалпура, и еще дальше от Натура и Гондии. Благодаря своей изолированности Канха не «испорчена» слишком большим притоком посетителей. Но администрация заповедника озабочена привлечением отечественных и зарубежных туристов и активно готовится к приему гостей.

Вероятно, в Канхе когда-нибудь будет построен аэродром, но хочется надеяться, что место для него будет выбрано как можно дальше от границ заповедника.

Около майдана в заповеднике находится небольшое озеро Шравантал. С его названием связана красивая, но грустная легенда. Давным-давно жил здесь царь по имени Дасаратха. Владения его занимали весь полуостров, столицей был город Айодхья (близ Аллахабара). Царь любил охоту и отлично стрелял из лука даже ночью, определяя цель по звуку.

Как-то проезжал царь ночью по лесу, и вдруг до его слуха донесся необычный звук. «Наверное, это дикий слон пришел к озеру на водопой», — решил царь, повернулся в ту сторону и выпустил стрелу. Послышался громкий стон. Царь кинулся к озеру и увидел, что стрела попала в человека и смертельно ранила его. Перед кончиной он успел сказать, что зовут его Шраван, а к озеру он пришел за водой для своих слепых родителей, которых сопровождал к «святым местам». А царь слышал бульканье воды, наполнявшей кувшин.

Дасаратха взял тело убитого на руки и принес его осиротевшим родителям, умоляя их о прощении. Но старики не могли пережить гибели своего единственного сына и тут же испустили дух. А озеро и по сей день зовется Шравантал.

Глава шестая Тигры

Канха считается одним из лучших заповедников для ознакомления с тиграми, уступая в этом отношении только Национальному парку имени Корбетта в Уттар-Прадеше.

Предполагается, что тигры попали в Индию из Северной Азии, когда миновал последний ледниковый период. По всей вероятности, они прошли через Китай, восточный конец Гималайского хребта и уже оттуда проникли в северо-восточную Индию. Достигнуть Цейлона им помешало море. Со временем тигры распространились по всей стране, за исключением пустынных северо-западных районов и высокогорной зоны Гималаев.

Термин «королевский бенгальский тигр» — чистейшая выдумка и не признается зоологами, так как в Индии известен лишь один подвид, а тигры, обитающие в Бенгалии, не превосходят по размерам и красоте тигров, встречающихся в Ассаме, Бихаре или в других частях Индии. Откуда произошло определение «королевский» — мне не известно; возможно, от тигра, убитого герцогом Виндзорским в бытность его принцем Уэльским, но слово «бенгальский» имеет право на существование, поскольку тигр, названный Линнеем в 1758 году Felis tigris, был родом из Бенгалии.

Тигры живут одиноко, изменяя этой привычке лишь в период спаривания и воспитания детенышей. «Территория» тигра не является строго ограниченным пространством, большей частью это целый район, который он последовательно, через определенные промежутки времени, «обходит» в поисках добычи. Если другой тигр рискнет зайти в чужой район, между хозяином и непрошеным гостем либо возникнет драка, либо слабейший удалится, не приняв боя.

Немало противоречивых мнений высказывалось насчет обоняния тигров. Одни утверждали, что обоняние у тигров слабое, другие приводили примеры, подтверждающие обратное. А истина, вероятно, заключается в том, что обоняние у тигра хорошее, но он им не пользуется, полагаясь на исключительно острое зрение и слух.

В прежнее время тигры были широко распространены в Индии, но с появлением усовершенствованных видов оружия, электрических фонарей, подвижных фар на машинах численность тигров заметно уменьшилась. Немалую роль в этом сыграло и то, что тигр считается самым лучшим охотничьим трофеем. Мне думается, что сейчас в Индии примерно 4000 тигров, тогда как пятьдесят лет назад их было 40 000^[49].

В некоторых штатах, например в Мадрасе, тигры уже редки, хотя в других местах их еще много.

Заметное уменьшение в джунглях диких животных, например оленей и кабанов, на которых охотятся тигры, вынуждает их покидать лес и совершать нападение на домашних животных, то есть заниматься воровством.

Лишь очень редко тигр случайно или намеренно убивает человека, но обычно не поедает его. Однако, узнав вкус человеческого мяса, он может к нему пристраститься и стать людоедом.

Людоедами бывают главным образом раненые, обессилевшие или старые тигры, которым уже не под силу преследовать и убивать не только диких, но и домашних животных. Очевидно, они считают, что убить человека легче. Детеныши тигров-людоедов, в силу приобретенных привычек и вкусов, вырастая, тоже становятся людоедами. Тигры-людоеды редки, их приходится не больше трех-четырех на тысячу. В лесу человек может не бояться — обычный тигр его не тронет; опасность таится только в случайной встрече с тигрицей, имеющей при себе детенышей, с раненым или внезапно пробудившимся после крепкого сна животным.

Как-то раз я прошел милю или даже больше по очень высокой траве. Животное, которое я вначале принял за корову, спокойно двигалось впереди меня в том же направлении, я слышал его и видел, как колышется раздвигаемая им трава. Наконец я вышел на открытое место и увидел «корову», которая оказалась огромным тигром.

Мне хорошо запомнился последний приезд в Канху. Примерно часа в четыре дня мы ехали с работником заповедника в джипе по территории заповедника и встретили небольшую группу из четырех человек, которые сказали нам, что неподалеку тигр терзает добычу. Мы сразу же направились вместе с ними к указанному месту.

Остановив машину и пройдя еще около полумили пешком, мы увидели на деревьях грифов — верный признак, что где-то поблизости лежит падаль. Я шел во главе нашего маленького отряда и первым увидел тигра; недовольный вторжением людей, он сердито посмотрел на нас и нехотя, пробираясь по краю поляны, заросшей высокой травой, ушел в лес. Перед нами лежал наполовину съеденный труп быка гаура, убитого, по всей вероятности, прошлой ночью.

Нам стало понятно, почему, объезжая утром заповедник, мы не встретили ни одного гаура. Конечно, убитое животное было жаль, но в стадах гауров обычно всегда бывает избыток самцов, а закон джунглей — это закон, гласящий о том, что есть хищники и есть добыча, — непреложен.

До наступления темноты оставалось еще около двух часов. Наш водитель советовал нам уведомить о происшествии инспектора заповедника, который находился в данное время в гостинице. Мы согласились. Я выработал следующий план действий. Я остаюсь наблюдать за тигром, укрывшись в кустах неподалеку от растерзанного гаура, работник заповедника при желании может ко мне присоединиться, остальные уезжают. По всей вероятности, когда машина уедет, тигр вернется к добыче, и, хотя фотографирование исключалось — заходящее солнце светило прямо в объектив, — можно было заняться наблюдением за тигром.

В молодости, охотясь на тигра, я не раз сидел на дереве над приманкой и всегда испытывал незабываемое волнение при появлении великолепного животного. А сейчас я имел возможность сидеть внизу, у добычи, и испытывать тот же трепет, не стреляя.

Поделившись своими планами со служащим заповедника, я напрямик спросил его, хочет ли он остаться со мной или нет. «Да-а-а», — ответил он утвердительно, но я чувствовал, что человек немного нервничает и не вполне надеется на благополучный исход дела.

Здесь уместно еще раз подчеркнуть, что в спокойном состоянии тигр относится к наиболее безопасным и вежливым обитателям джунглей. Вместе с тем ярость тигрицы с детенышами, потревоженной в укрытии, не поддается описанию. Раненый тигр, будь то самец или самка, безусловно опасен в любое время и в любом месте. Тигр-убийца, и тем более тигр-людоед, сулит смертельную опасность, и слухи о появлении такого животного повергают в ужас все население.

В любом случае опасны одинокие дикие буйволы или слоны. Одинаково устрашающи носорог и кабан. Но в данном случае тигр или тигрица около добычи ничем нам не угрожали, и я еще никогда не был так спокоен.

Выбрав небольшой куст высотой около трех футов, я посадил за него работника заповедника, а сам устроился на более открытом месте. Я был уверен, что не выдам себя ни одним движением, но меня беспокоила нервозность моего напарника; впрочем, я рассчитывал, что за кустом тигр его не заметит. Наконец наши спутники ушли, и вскоре послышался шум отъезжающей машины. Спустя некоторое время около добычи приземлилось несколько грифов.

Мой компаньон тоскливо посмотрел на ближнее дерево; конечно, на ветке сидеть было более безопасно, но зато и менее удобно, а кроме того, мы оказались бы на виду у тигра. Я сделал ему знак оставаться на месте. Он вел себя по-прежнему очень беспокойно: то поворачивался в разные стороны, пугливо озираясь, то вытирал пот, и я уже начинал бояться, что тигр его заметит и не выйдет. Но, к счастью, куст скрывал все эти манипуляции.

Движение на опушке. Кто-то осторожно выходит из леса, осматривается. Да, это тигр…

Некоторое время он пристально смотрит на меня, затем, величаво ступая, идет по открытому месту к высокой траве, где лежат останки гаура. К нему, вернее к ней, потому что это самка, присоединяется второй, менее крупный тигр. Похоже, что это тоже самка или довольно взрослый тигренок. Они подходят к добыче. Мать хочет оттащить добычу подальше, но потом отказывается от этого намерения. Оба животных чувствуют себя спокойно, не подозревая о нашем присутствии.

Побродив, они решают, что голод их еще не мучает и можно подождать. Ведь они уже съели половину гаура и вернулись главным образом для того, чтобы отогнать нахальных грифов. Тигры рассаживаются и начинают чиститься, совсем как большие домашние кошки.

Великолепное зрелище! И ни одного выстрела, ни одного звука, нарушающего тишину мирной картины, ни одного раненого или убитого животного. Ничто не мешает спокойно наблюдать жизнь хищников в естественных условиях.

Начинало смеркаться, и мы покинули наш наблюдательный пункт. Тигры быстро исчезли в лесу. Прибыл инспектор, и мы, рассказав ему о своих переживаниях, отправились в гостиницу.

Я спросил работника заповедника, очень ли ему было страшно. Он охотно ответил: «Да, разумеется!» — «А почему?» — «Мне никогда еще не приходилось видеть тигров так близко». Это еще одно лишнее опровержение широко распространенного ошибочного мнения, что опасны все тигры без исключения.

А какие удивительные истории рассказывал работник заповедника в тот вечер! По его словам, мы были героями: те семьдесят ярдов, которые отделяли нас от хищников, он сократил до семи! Но, невзирая на это, я был доволен: значит, он тоже считает, что игра стоила свеч!

Я завидовал его способности красочно описывать и преувеличивать события. Сам я всегда ограничиваюсь сухим перечислением фактов, что происходит от полного отсутствия воображения. Прислушиваясь к его рассказам в кругу друзей, я вспоминал один давнишний случай. Несколько деревенских охотников, сидя у костра, рассказывали друг другу различные эпизоды из охоты на тигров. Один старик, не желая отставать от других, увлек слушателей рассказом о том, как однажды вступил в поединок с огромным тигром и в конце концов прикончил животное длиной 18 футов 9 дюймов большим ножом.

Слушатели запротестовали, ему не хотели верить. В конце концов рассказчик благоразумно пошел на попятную. «Это было давно, — сказал он, — может, я и ошибся… Может, тигр был длиной 9 футов 18 дюймов!»

В том же штате Мадхья-Прадеш, но несколько северо-западнее Канхи, находится Национальный парк Шивпури. Как и ряд других парков и заповедников, Шивпури был ранее частным охотничьим заказником одного из владетельных князей Индии. В 1947 году, после объявления независимости Индии, княжеские владения влились в новые штаты Индийского союза, и бывший махараджа Гвалиора перестал заботиться о Шивпури. Началось безудержное браконьерство.

Браконьеры успели уничтожить большую часть замбаров, антилоп нильгау, аксисов, газелей Беннета и других диких животных. И только через 10 лет поголовье их стало постепенно восстанавливаться благодаря мерам, принятым директором заповедника: он направил в окрестные леса загонщиков, которые сумели собрать остатки рассеявшихся по разным местам диких животных в зону нового парка площадью около 61 квадратной мили.

Задуманная им операция оказалась удачной. Об этом свидетельствовало увеличение поголовья диких животных. С каждым днем в парке появлялось все больше изящных, элегантных каштановых газелей Беннета, аксисов, замбаров, антилоп нильгау, постоянно встречались павлины. Птицы вообще были представлены широко, вплоть до райских мухоловок. Как-то мы стояли небольшой группой, человек пять, на довольно открытом месте с редко разбросанными кустарниками; вдруг совсем рядом с нами взлетела пурпурная нектарница. Она немного полетала и спокойно вернулась к постройке гнезда всего в нескольких футах от нас. Я попросил никого не двигаться, а сам сбегал за фотоаппаратом. В результате получилось несколько хороших снимков и кинокадров, снятых на близком расстоянии.

Шивпури сильно отличается по природным условиям от Канхи. Почти все деревья зимой теряют листву, а с марта по июнь здесь стоит «лето» и все кругом высыхает, кроме чудесного искусственного озера и одного-двух ручьев. «Весна» наступает вместе с периодом муссонных дождей в июле, а осень, как и следует ожидать, — в последние месяцы года. В лесах, наиболее подходящих для тигров, есть пустынные скалистые места.

Именно там, по имеющимся сведениям, было застрелено несколько рекордных по величине тигров. Я обычно скептически отношусь к данным, касающимся размеров убитых тигров и леопардов, так как при желании их легко произвольно увеличить. Для того чтобы правильно определить длину убитого животного, нужно разложить его на земле и вбить два колышка — один около носа, а другой у кончика хвоста, потом оттащить тушу и измерить расстояние между колышками. В некоторых районах Индии обмер производится по изгибам тела животного, но, чем крепче нажимать рулеткой на мягкие места, тем солиднее окажутся размеры тигра.

В прежнее время существовал обычай: высокопоставленный охотник, например вице-король, должен убить действительно крупного тигра. И когда тигра замеряли, то стоило его высочеству отвернуться (я готов верить, что это делалось непреднамеренно!), тигра растягивали изо всех сил, вдавливали рулетку в мягкие и пустые места, и он оказывался очень крупным. Мне даже рассказывали, что для этого пользовались специальными рулетками, на которых фут был равен одиннадцати дюймам!

Неподалеку от Шивпури есть камень с надписью, которая гласит о том, что лорд Хардиндж убил в 1916 году «рекордного» тигра, длиной одиннадцать футов шесть с половиной дюймов. В 1924 году почти в тех же местах лорд Ридинг убил тигра длиной одиннадцать футов пять с половиной дюймов. Удивительно!

В Шивпури устроено нечто вроде смотровой ложи, из которой махараджа со своими гостями мог, не подвергаясь опасности, наблюдать тигра у приманки. Наверху висела электрическая дуговая лампа в 1000 свечей и был сделан специальный реостат для регулировки света с 5 свечей до максимума при фотографировании. Когда тигр убивал свою жертву, свет постепенно увеличивали с 5 до 1000 свечей, чтобы тигр за 10–15 минут свыкся с наступлением «дневного света».

Сам я оттуда не снимал, но служащий заповедника, которому однажды разрешили использовать эту площадку для фотографирования, поделился со мной воспоминаниями. Тигрица убила животное в 3 часа утра, и свет стали постепенно увеличивать с 5 до 1000 свечей. Удалившись на некоторое время, тигрица вернулась с четырьмя тигрятами, и все они начали свой обед.

А затем неожиданно появился огромный тигр-самец.

Тигрица поспешно увела детенышей, спрятала их в ближнем лесу и вернулась сводить счеты с незваным гостем. Пока тигр со всех сторон обходил добычу, тигрица кружила возле него, оказываясь то между ним и детенышами, то между ним и добычей. Постепенно она оттесняла тигра и от детенышей, и от добычи. Время шло. Наконец тигр, решив, что не следует подвергать себя напрасному риску, удалился, хотя, безусловно, был голоден.

Тигрица сходила за малышами, привела их с собой, и они вернулись к прерванной трапезе. Какая великолепная сцена развернулась в двух шагах от рассказчика, а он так и не сумел ничего сфотографировать!

Директор парка Шивпури Виджай Сингх прекрасно знаком с жизнью диких животных и по-настоящему ею интересуется. Мы часто беседовали с ним на эту тему. Между прочим, не так давно ему довелось организовывать охоту на тигров для маршала Тито, и он рассказал мне об этом эпизоде.

Предупрежденный за месяц вперед, Сингх всегда может устроить так, что по крайней мере один тигр будет находиться в заданном месте даже днем. Для этого он привязывает приманку — нескольких живых буйволов — на некотором расстоянии друг от друга, в зависимости от размера выслеженного тигра и от того, сколько будет их — один или два.

Мне не хочется вступать в спор о том, насколько гуманно использование живых приманок для привлечения тигров, львов и леопардов. Я лично не одобряю этого способа, но и не являюсь его противником, склоняясь к тому, что его можно считать обычаем, соблюдавшимся на протяжении тысячелетий. Тем, кто считает его жестоким, можно напомнить, что при всестороннем обсуждении вопроса всегда высказываются и «за» и «против» и принимается нечто среднее. Во всяком случае, антропоморфистская точка зрения, согласно которой привязанное животное будто бы испытывает муки неизвестности в ожидании решения своей участи, глубоко неправильна.

Пусть читатель-горожанин, сидя в мягком кресле, подумает о том, что и тигр имеет право на существование, а для этого он дважды в неделю должен убить какое-нибудь животное; что с тех пор как количество травоядных животных в лесах уменьшилось, тигры вынуждены выходить из чащи и убивать домашний скот; что тигр очень разборчив и, как правило, убивает самых здоровых и молодых животных, пренебрегая немощными и старыми; что в Индии наблюдается угрожающий избыток домашнего скота — начиная от буйволов и кончая козами, которые губят растительность и в конце концов способны превратить страну в пустыню, как в Северной Африке и на Среднем Востоке; что «приманкой» служат обычно непригодные для хозяйства буйволы, поскольку хозяин никогда не отдаст нужное ему животное; что эти «приманки», не думая о близком конце, спокойно пасутся или жуют жвачки и что перспектива длительного пути по пыли и жаре до бойни и ожидание там очереди сулит животному куда больше страданий.

По словам директора, маршал Тито отказался от охоты и, что мне было очень приятно услышать, изъявил желание снять тигра киноаппаратом. Точнее, он снял не одного, а по крайней мере четырех тигров, которых специально приманили для него и сопровождающих его лиц. И все эти животные остались целы, гости увезли с собой только их изображения.

Джим Корбетт — великий охотник и натуралист — редко фотографировал диких животных и бывал в других районах Индии, но в своей книге «Кумаонские людоеды»^[50] он горячо поддерживает людей, которые «стреляют» из фотоаппаратов, а не из ружья.

Он писал: «…хороший снимок доставляет гораздо больше удовлетворения, чем охотничий трофей, больше того, фотографии представляют интерес для всех, кто любит диких животных, а трофей — только для охотника, которому удалось его добыть».

В начале 40-х годов в одной газете проскользнуло сообщение: Джим Корбетт предупреждает о том, что через 10 лет тигры в Индии могут исчезнуть.

Со дня этого предсказания прошло двадцать лет, но тигры не вымерли. Выжить им помогли хитрость и лесные дебри, но все же количество тигров с каждым годом уменьшается, и может случиться, что тигры скоро останутся только в зоопарках, в крупных национальных парках и заповедниках.

Из этого, конечно, не следует, что люди, которые заботятся об охране диких животных, в том числе и я, в наше время возражают против охоты на тигров. В ряде мест тигры размножаются быстро: тигрица, обычно приносящая двух-трех детенышей, может произвести и такое потомство, что число тигров придется регулировать охотой.

Охота с соблюдением всех установленных правил, охота, проводимая по разрешениям и лицензиям, никогда не вызовет протеста со стороны здравомыслящих защитников диких животных, так как, с одной стороны, она приносит доход, а с другой — ставит преграду для браконьеров.

Не следует прислушиваться к голосам таких защитников, которые выступают против спортивной охоты из принципа. Количество диких животных должно разумно регулироваться, а избыток животных — обращаться в статью дохода.

Если бы охотники-спортсмены не уничтожали тигров в тех местах, где это животное становится угрозой для населения, государству пришлось бы нанимать профессиональных охотников, а последнее связано с довольно значительными расходами.

Глава седьмая Леопарды

Если тигры встречаются преимущественно в Канхе и Шивпури, то леопарды, или пантеры, постоянного обиталища в Индии не имеют и распространены повсеместно, вплоть до наиболее засушливых и бедных лесами районов северо-запада. В Индии насчитывается несколько подвидов, или географических рас, леопардов. Вообще же имеющие более светлую окраску и менее крупные животные обитают в самых сухих и открытых частях страны.

Снежный барс (ирбис) встречается только в Гималаях, в районе от Кашмира до Сиккима, близ границы снегов. Это очень красивое животное, размером несколько меньше обыкновенного леопарда, но с более длинным хвостом. Дымчатый леопард (барс) — также совершенно особый вид — имеет на шкуре расплывчатые пятна неправильной формы. Встретить его удается редко, так как он ведет преимущественно древесный образ жизни. И все же мне несколько раз доводилось видеть его в Северной Индии.

Подобно тиграм, которые нередко выходят из чащи леса на опушки, откуда за неимением другой дичи охотятся на домашних буйволов и другой скот, леопарды покидают лес и прячутся в кустарниковых джунглях близ селений. Они проделывают это даже чаще, чем тигры, поскольку их добыча состоит из более мелких животных, а в деревнях всегда можно поживиться телятами, козами, собаками, домашней птицей и прочей живностью.

Возможно, что именно по этой причине леопарды гораздо опытнее и хитрее тигров. Они мастерски умеют прятаться, а выходя из укрытий, ведут себя на редкость осторожно и стараются избегать человека. Леопарды, несомненно, гораздо опаснее тигров: в те дни, когда еще не было пенициллина и других антисептических средств, от заражения крови умирали главным образом люди, искалеченные леопардами, так как леопарды менее чистоплотны, чем тигры, и под когтями у них скапливаются остатки сгнившего мяса убитых животных.

Мне не раз приходилось видеть леопардов днем — это олицетворение осторожности и злобного коварства, но гораздо чаще их можно встретить ночью, когда едешь по дороге на автомобиле. Однажды, еще в самом начале моей работы на чайной плантации, за один вечер я встретил трех леопардов: мы с приятелем возвращались из гостей на машине и вдруг увидели леопарда. Он сидел посредине дороги, повернув морду в нашу сторону: приблизившись, мы спугнули его. Немного спустя навстречу попался второй леопард — этот нес в зубах только что задранную козу. Выключив мотор, мой приятель вылез из машины и направился прямо к леопарду. Огромная кошка, видимо ослепленная светом фар, выронила козу из пасти. Мы забрали еще теплое животное и вернули его изумленному хозяину.

Третьего леопарда мы обнаружили на территории моего бунгало. В то время у меня жил молодой ручной леопард. Размером он был с моего ньюфаундлендского пса, с которым они отлично между собой ладили. Леопард был привязан двойной собачьей цепью к ящику, служившему ему укрытием. В одиннадцать часов вечера мы заметили, что к нему крадется взрослый дикий леопард, и нам пришлось выстрелить, чтобы защитить малыша.

Иной раз леопард прячется в чайных кустах на одном из участков плантации. Если сборщицы чая проходят на некотором расстоянии от его убежища, леопард просто старается потихоньку ускользнуть в дальний угол плантации. Но стоит нескольким женщинам сойтись около этого места, как леопард чувствует себя окруженным и, делая отчаянную попытку спастись, бросается на первого, кто ему подвернется. Такой случай был и на нашей плантации. Раненого пришлось отправить в больницу, а я после этого в течение целой недели уговаривал женщин, которые не соглашались выходить на работу, пока мужчины (во главе со мной, вооруженным винтовкой) не «прочешут» весь участок.

Людоеды среди леопардов — редкое, но очень опасное явление. Один леопард долго терроризировал всю округу, систематически убивая и пожирая детей в возрасте от шести до десяти лет, пока его не прикончил мой приятель. Мне самому тоже пришлось однажды преследовать в густых зарослях леопарда, который убил человека и уносил его в лес, оставляя за собой кровавый след. В конечном счете я застрелил этого леопарда, хотя настоящим людоедом он не был. Иные леопарды действительно порой убивают людей, но делают это лишь в силу своей всеядности, не приобретая характерного для тигров-людоедов вкуса именно к человеческому мясу.

Я не беру на себя смелости определить численность леопардов в Индии, но мне думается, что они все же многочисленнее тигров. Вероятно, их сейчас насчитывается примерно шесть-семь тысяч, то есть в десять раз меньше, чем пятьдесят лет назад.

В ряде книг об Индии приводятся душераздирающие описания борьбы, происходящей якобы между дикими животными. К таким сообщениям нужно относиться осторожно, разве что автор хорошо известен. Люди, недолго прожившие в Индии, особенно если они не являются натуралистами, иногда невольно грешат против истины.

Тигры и леопарды часто фигурируют в коротких сенсационных фильмах, фабрикуемых для телевидения Америки и других стран. Режиссеры почему-то считают своим долгом включить в картину нападение диких животных или борьбу между ними. Помнится, в одном фильме изображалась схватка человека с леопардом. Это был неравный бой. Впоследствии я узнал, что у животного заранее были вырваны зубы и отпилены когти. Наверно, его еще и одурманили наркотиками! Знал я также одного человека, который купил тигра, взял напрокат медведя и специально для фильма стравил их!

В другой картине несчастный плененный тигр встречает прирученного льва и лениво затевает с ним драку. Это уж совершенно противоестественно, поскольку в Гирских лесах, где обитают львы, никаких тигров нет! Довелось мне как-то видеть на экране сражение тигра с удавом, хотя для подобной встречи тигру пришлось бы переплыть не один океан!

Вместе с тем подлинная, а не инсценированная схватка диких животных в джунглях — зрелище не только захватывающее, но и глубоко трагическое. Большей частью дерутся между собой насмерть самцы одного вида — тигры, олени или гауры. И такой поединок нередко заканчивается гибелью побежденного.

Мне думается, большинство любителей природы согласится со мной, что самое большое чувство удовлетворения испытывает человек от одиноких прогулок по прекрасному лесу и созерцания его обитателей — птиц и зверей, занятых повседневными заботами.

Глава восьмая Белые тигры из Ревы

Меня всегда интересовала проблема черных и белых тигров и леопардов. Поэтому, узнав о том, что махараджа Ревы держит в своем поместье в штате Мадхья-Прадеш белого тигра, я загорелся желанием увидеть его своими глазами. А когда в 1959 году в газетах появилось сообщение, что от этого тигра родились четыре белых тигренка, я уже не мог противиться искушению и решил попросить у махараджи позволения познакомиться с этим редким семейством.

Но, прежде чем продолжить разговор о белых тиграх, нужно сказать несколько слов о наиболее известных случаях изменения окраски у животных, а именно о черных тиграх, белых пантерах, а также о черных пантерах, которые, кстати говоря, не являются редкостью.

Я считаю себя вправе утверждать, что достоверных данных о существовании черных тигров нет. Во всяком случае, ни одна версия о черных тиграх исследованиями не подтвердилась, и шкуры такого животного никто предъявить не мог.

Дело в том, что при известных обстоятельствах обычного тигра легко можно принять за черного. Так, в засушливые месяцы, например в феврале и марте, в Индии часто возникают лесные пожары, и тигры, которые любят кататься по земле, вполне могут показаться черными от пепла. О другой причине упоминает в своей книге Дэнбар Брандер. Рассказывая о том, как он наблюдал тигра, пожирающего добычу, он пишет: «Тигр казался красным от крови убитого животного, но очень скоро кровь почернела, и, не случись это на моих глазах, я был бы твердо убежден в том, что видел черного тигра».

Самое широкое распространение получило описание «черного», или «меланистического», так называемого читтагонского, черного тигра, убитого в 1889 году. Но дело в том, что убивший его охотник написал об этом случае только через 43 года, уже будучи стариком, и никто из четверых бывших с ним в то время товарищей не проронил об этом раньше ни слова, шкуру сохранить не удалось. Кроме того, животное было убито в марте, в период лесных пожаров, так что сообщение охотника не представляется достоверным.

Черные леопарды встречаются преимущественно в более влажных районах, на юге и востоке Индии, а также в Бирме и других районах Юго-Восточной Азии.

Надо сказать, что в ряде районов Индии тигра называют багх, но фактически это название охватывает всех представителей семейства кошачьих. Так, например, там существуют такие понятия, как «полосатый тигр», «пятнистый тигр» и т. д. Этим объясняется недоразумение с «дибругархским черным тигром», пойманным в 1936 году. В описании говорилось, что тигр совершенно черный, его длина около 12 футов, высота 3½ фута. Купивший животное калькуттский торговец, вероятно, был потрясен, увидев вместо описанного феномена самую обыкновенную пантеру длиной семь футов. В связи с этим один известный лондонский зоолог заметил: «Двенадцать футов — невероятный размер даже для тигра; чтобы выдержать такой вес, животному нужно шесть ног, как биллиардному столу».

Однажды мне довелось увидеть черную пантеру в лесу — это было воплощение хитрости и ловкости. Она ползла на животе, и мне показалось сначала, что по земле ползет большая черная змея. Я пошевелился, и она исчезла в мгновение ока. Известно, что в пасмурные дни черная пантера кажется совершенно черной, но при солнце на темном, почти черном фоне можно различить пятна еще более темного оттенка. Шкура, снятая с такого животного, блекнет, и окраска ее становится просто темно-коричневой.

Черные леопарды относятся, разумеется, к тому же виду, что и леопарды обычной окраски, все дело заключается в избытке меланина; это случай меланизма, противоположного альбинизму. Черные леопарды, спариваясь, дают потомство черной окраски, а от черных и обычных леопардов детеныши бывают и той, и другой окраски. Два родителя обычной окраски могут произвести черное потомство, если в жилах их предков текла черная кровь. Мне дважды приходилось видеть в одном потомстве и черных, и пятнистых детенышей от пятнистой матери.

В 1947 году я написал статью в калькуттской газете «Стэйтсмен» под заголовком «Кто видел белого леопарда?». Через несколько лет в лондонском журнале «Филд» на нее появился отклик. Описывая одного леопарда, автор сообщал: «На альбинизм прямых указаний нет, однако нет и признака меланизма, так как черные пятна отсутствуют; его шкура расцвечена разнообразными оттенками оранжевого и кремового цветов, напоминая ярко выраженную черепаховую окраску домашней кошки». Леопард был убит в княжеском поместье близ Патны в Бихаре.

В 1910 или 1911 году леопард очень бледной окраски был привезен в Лондонский зоопарк из западной Персии. Отмечалось, что летом на шкуре животного появлялись тусклые черноватые пятна, а с наступлением осени на зимней, более длинной, шерсти пятна почти исчезали, во всяком случае, в сумерках их трудно было различить.

А теперь вернемся к белым тиграм. Мне часто приходилось слышать о тиграх светлой окраски. В частности, о существовании подобных в Ассаме, Бенгалии, Бихаре и в бывшей роскошной резиденции княжества Рева. Эти животные имеют разнообразные оттенки окраски: фон — от белого до кремового с полосами темно-серыми или шоколадными.

Но чистые альбиносы среди тигров были зарегистрированы только один раз — в 1922 году, когда в бывшем княжестве Куч-Бихар были убиты два уже почти взрослых тигренка. У них были розовые глаза.

Во всех остальных случаях наблюдались частичные альбиносы или тигры с очень светлой окраской. Иногда таких особей описывают как «красных» тигров.

В Ассаме есть чайная плантация «Богабагх» («Белый тигр»). В начале нашего века там были обнаружены два белых тигра. Одного из них убил человек из племени нага и принес его на плантацию поздно вечером. Его попросили подождать до утра.

Наутро хозяин плантации, узнав в убитом животном второго белого тигра, которого он так долго искал, не смог скрыть своего изумления. Нага, по-своему истолковав это, совсем пал духом и стал оправдываться: «Я не виноват, что шкура белая. Таким я и убивал это животное».

В некоторых районах Индии суеверные люди считают, что охотник, убивший белого тигра, навлекает на себя несчастье, даже смерть. В 1928 году один владелец чайной плантации у южной границы Казиранги в Ассаме убил двух светло окрашенных тигров; майсурский набивщик чучел назвал их «красными». Года полтора спустя, когда Брахмапутра выступила из берегов и жители прибрежного района оказались в опасности, этот охотник утонул, хотя из всей спасательной партии он был самым лучшим пловцом. Его помощник, совсем не умевший плавать, остался в живых и рассказал мне об этом случае. Рабочие плантации говорили: «Он погиб из-за того, что убил белого тигра».

Самые знаменитые в Индии белые тигры живут в старинном княжестве Рева, вошедшем в штат Мадхья-Прадеш. В дневниках, которые ведутся во дворце, на протяжении последних пятидесяти лет можно найти по крайней мере восемь записей о белых тиграх.

В мае 1951 года в лесах Ревы был пойман последний девятимесячный белый тигренок; дальнейших сведений о диких белых тиграх не поступало. Случилось это так. Во время большой охоты загонщики выгнали на охотников тигрицу с четырьмя девятимесячными детенышами. Трое из них были нормальной окраски, а четвертый — белый; он был крупнее и сильнее всех. Белого тигренка пощадили, посадили в клетку, где и держали его, поставив туда воду — было жарко, и погода стояла сухая.

Если меня спросят: «Почему вы, натуралист-практик и поборник охраны природы, не протестуете против того, что столь редких животных держать в неволе?» — я отвечу так: «Когда речь идет об угрозе полного вымирания самых редких видов диких животных, у нас нет другого выбора». Некоторых редких животных удалось спасти от вымирания исключительно тем, что они жили и плодились в неволе, а потом распределялись по разным местам. Вспомним хотя бы таких животных, как олень Давида, зубр, белохвостый гну и гавайская казарка.

Если бы этот белый тигренок, возможно последний в своем роде, не был пойман, он почти наверное стал бы жертвой чрезмерно пылкого охотника-спортсмена или браконьера.

Когда тигренок вырос, его спарили с тигрицей обычной окраски и получили одно за другим три потомства. Все тигрята были нормальной окраски. Тогда тигрицу, не способную произвести на свет ни одного белого потомка, «отчислили», а самку от второго помета спарили с ее белым отцом.

Полученное от них в октябре 1958 года потомство состояло из четырех белых тигрят, как две капли воды похожих на отца: пепельные серо-коричневые полосы на белом фоне, розовые подушечки на лапах, бледно-голубые глаза. Частичные альбиносы.

Махараджа любезно пригласил меня в Реву и разрешил фотографировать все, что мне покажется интересным.

В апреле 1959 года я приехал в Реву и был помещен в доме для гостей. Наутро личный секретарь махараджи, Аримардан Сингх, проводил меня в Говиндгарх, расположенный в двенадцати милях от Ревы. Белый тигр жил там со своим семейством в старом заброшенном летнем дворце. Резиденция представляла собой большое, беспорядочно выстроенное здание, нечто среднее между крепостью и дворцом, с бесчисленным количеством комнат, которые пустовали уже пятнадцать лет. В прежние времена здесь размещалось до 1500 гостей.

Я окинул взглядом обветшалую роскошь дворца. Перед моими глазами вставали видения былого могущества, великолепия и трагедий, которые разыгрывались здесь много лет назад; все это отошло теперь в область преданий. А сейчас меня интересовало, как выглядит белый тигр.

Тигровые шкуры бледной окраски мне приходилось видеть в музеях и в частных коллекциях, и сейчас существо кремового цвета с коричневыми полосами, которое я готовился увидеть, представляло для меня лишь зоологический интерес.

Мы вышли на балкон. Перед нами лежал внутренний двор, весь залитый солнцем. Из дальнего, единственного затененного угла, припав к земле, на нас пристально смотрел белый призрак огромного тигра.

Неужели это живое существо? Ответ не заставил себя ждать: с чувством величайшего достоинства тигр поднялся, сделал несколько больших шагов и внезапно бросился в нашу сторону. Оглушительный рев разнесся по безлюдным залам и переходам старого дворца. А тигр опять вернулся в угол, еще раз смерил нас взглядом и повторил свой маневр. И так три раза. Восхищение прекрасным животным и романтизм окружающей обстановки заставили меня совершенно забыть о непосредственной цели путешествия. Зато в последующие два часа я лихорадочно занимался фотографированием.

Вскоре мы перешли на другой балкон, выходивший во двор бывшего гарема, и там нам открылась другая незабываемая картина: в лучах солнца грелась тигрица обычной окраски, окруженная полугодовалыми тигрятами — тремя самочками и одним самцом. Какой контраст между красивой красновато-оранжевой с черными полосами матерью и ее четырьмя белыми отпрысками — точной копией их отца! Белые малыши тоже казались призрачными, но здоровая жизнерадостность и игривость не оставляли сомнения в их реальности.

За семьей тигров присматривали четыре служителя махараджи; они качали для животных воду из озера и ежедневно скармливали им пятьдесят два фунта козлятины.

При первой же возможности я списался с одним профессором — весьма компетентным в области генетики, — и он любезно ответил мне, что скрещивание белого тигра с тигрицей (его дочерью) нормальной окраски дает обычно равное количество белых и цветных тигрят. А рождение сразу четырех белых — это один удачный случай на шестнадцать неудачных.

В 1960 году эти же родители произвели на свет двух белых самцов и одну самку обычной окраски.

В том же году одну из белых самок первого помета продали в Национальный зоопарк в Вашингтоне. Тигрицу назвали Мохини.

В марте 1962 года в третьем выводке было два белых тигренка — самец и самка. Но с 1960 года вывоз белых тигров из страны был запрещен, и махарадже стало еще труднее содержать этих животных, которых уже нельзя было продать за границу для покрытия расходов.

В начале 1963 года махараджа получил разрешение продать пару белых тигрят потомства 1962 года Бристольскому зоопарку. Тигрята Чампа и Чамели прибыли в Лондон на самолете и в июне 1963 года были переправлены в Бристоль. Чтобы не спаривать брата с сестрой, Бристольский парк решил купить одного молодого тигра обычной окраски от предыдущего помета и спарить его с одним из белых тигров.

Два белых тигра-самца, родившихся в 1960 году, были проданы в Западный Бенгал и помещены в Калькуттский зоопарк. Их назвали Ниладри и Химадри.

Остальные белые тигры являются теперь собственностью зоопарка Нового Дели. В Говиндгархе остались только Мохан — отец, Сукеши — одна из самок первого помета и Радха — тигрица обычной окраски, мать всех белых тигрят.

В зоопарке Нового Дели живут Раджа и Рани — самец и самка первого потомства. Сейчас им по пять лет. Я навестил их в октябре 1963 года и сфотографировал Раджу.

Глава девятая Куланы на равнинах Ранна

К северу от Бомбея, чуть западнее его, расположены интереснейшие дикие места: Большой Качский Ранн, Малый Качский Ранн и, наконец, знаменитый Гирский лес, где обитают львы.

Прежде всего несколько слов о Большом Ранне. Весной там гнездится бесчисленное множество фламинго, но прилетают они не всегда, а только в годы, благоприятные для гнездования, когда после дождливого сезона сохраняется много воды. Мне ни разу не удалось побывать в Большом Ранне, путь туда долог и утомителен, а жилье и обслуживание — пока еще неразрешенная проблема. Ехать нужно через Бхудж. Но сначала необходимо узнать, что слышно о фламинго — гнездятся они в этом году или нет и т. д. А новости обычно доходят до Бхуджа не сразу, так как места там необитаемые.

От Бхуджа предстоит проделать много миль на низкорослых лошадях или на верблюдах по солончакам, где соль и вода местами покрывают почву на несколько дюймов. Приходится запасаться питьевой водой, палатками, оборудованием — словом, организовывать настоящую экспедицию.

В 1960 году я совсем было собрался ехать в Ранн вместе с Салимом Али, но вынужден был отказаться от поездки из-за других дел. Салим Али несколько раз ездил туда посмотреть на фламинго и писал о том, как эти чудесные, красочные птицы оживляют безжизненный ландшафт.

Он заснял очень интересный фильм о фламинго; особенно хороши были кадры, где птенцы, сбитые в стайку, остаются под присмотром «няни», пока родители улетают кормиться в другие места.

В 1960 году по соседству с фламинго, по-видимому впервые, гнездились розовые пеликаны. Птенцы этих пеликанов, как ни странно, совершенно черные, тогда как у филиппинских пеликанов, которых я видел в Андхре, они белоснежные.

Неподалеку от Большого Качского Ранна расположен Малый Ранн. Это тоже пустынные солончаковые пространства, протянувшиеся примерно на тысячу квадратных миль. В период дождей они бывают на 1–2 фута покрыты водой, отчасти поступающей из местных рек и нагоняемой с моря сильными юго-западными ветрами.

Но в сухие месяцы, с ноября по июнь, когда воды нет, вполне можно путешествовать на машине по Малому Ранну, объезжая темные пятна, где может оказаться топь. В некоторых местах здесь добывают соль: роют в земле ямы, выкачивают из них скопившуюся воду, отводят ее в чаны и затем выпаривают из нее соль.

Отдельные небольшие возвышенности Малого Ранна покрыты скудной растительностью, напоминающей растительность пустынь на материке. В дождливый сезон они превращаются в «островки». На этих «островках» и на побережье пасутся индийские куланы.

Когда-то эти животные были широко распространены в северо-западной части Индии, Западном Пакистане и на юго-востоке Ирана. Насколько мне известно, в Иране их уже совсем нет, а в Западном Пакистане остались считаные единицы. Современное распространение куланов, обитавших ранее в северо-западной Индии, ограничено районом Малого Качского Ранна. Впервые Салим Али посетил Малый Ранн в 1946 году и собрал много ценных сведений об этих редких животных. В 1960 году он вторично ездил туда выбирать места для изучения миграции птиц и узнал, что несколько куланов погибли от какого-то неизвестного заболевания. В конце 1961 года поступили сведения о распространении в этой части Индии африканской трипаносомной болезни.

В 1952 году Индийский совет по охране природы включил индийского кулана в список тринадцати наиболее редких представителей животного мира, подлежащих тщательной охране^[51].

Я написал в Лондон и в Швейцарию в Комиссию по охране редких животных Международного союза охраны природы и природных ресурсов, предлагая свои услуги для выявления состояния дел по этому вопросу в настоящий момент. Как раз в это время, зимой 1961/62 года, начал действовать Всемирный фонд охраны диких животных, из которого мне выделили небольшую сумму для поездки из Ассама в штат Гуджарат.

Главный инспектор лесов Гуджарата, Хари Сингх, обещал оказать мне содействие и сдержал свое обещание: на железнодорожной станции меня встретили лесовод Качского района и лесничий Дхрангадхры.

Таким образом, в феврале 1962 года я провел шесть дней с Р. К. Ратходом и П. Г. Джошипурой. Мы ездили в разные места, где я старался собрать как можно больше сведений о куланах.

Насколько мне известно, обитающие здесь животные — единственные уцелевшие в наше время представители этого вида, не считая кулана в Тибете — так называемого кианга, о котором мы знаем очень мало. В Сирии куланы^[52] уже, вероятно, вымерли.

Вот почему индийским куланам следует уделить как можно больше внимания. К тому же это изящные, красивые создания высотой около 48 дюймов. Они никогда не скрещиваются и даже не смешиваются с местными домашними ослами, которые являются потомками египетских ослов, то есть другого вида.

Окраска тела кулана светло-рыжеватая, грива и полоска, идущая вдоль спинного хребта, темно-каштановые, нижние части тела — белые, плечи, седло и бока у крестца — желтовато-коричневые. Это отличный образец расчленяющей окраски. Уши у них короткие, как у зебры. Раньше считалось, что куланов «тысячи» и они «отлично могут сами о себе позаботиться». Но после беседы с официальными лицами и подсчета животных на отдельных участках я пришел к заключению, что сейчас их всего 860, да еще, возможно, с десяток в Западном Пакистане.

Впоследствии я послал туда запрос и вскоре получил от директора Департамента службы охраны животного мира Пакистана подробный ответ. По его словам, куланы, за исключением нескольких отдельных животных, в их стране вымерли почти повсеместно.

В 1960 году от сурры^[53] в Малом Ранне, по-видимому, погибло большое количество куланов, а в ноябре и декабре 1961 года наблюдались случаи их гибели от болезни, вызываемой трипаносомой. Куланам угрожают теперь только болезни, которые передаются им от домашних лошадей и ослов, ибо волки — их извечные враги — редки или совсем исчезли в этих местах. Эти когда-то опасные хищники вообще перевелись во многих районах Индии.

Местные жители Малого Ранна не трогают куланов. Они вегетарианцы и благоговейно относятся ко всем живым существам. Их «ортодоксальность» такова, что они щадят даже саранчу, губящую их посевы. А куланов, периодически совершающих ночные набеги на поля, отгоняют, но не убивают и даже не бьют.

Набеги на поля куланы при случае совершают ночью, а днем питаются скудной растительностью на «островках» и побережье. Людей осторожные животные к себе не подпускают; увидев человека, они во весь опор мчатся по плоской равнине Ранна, где их очень трудно догнать.

Раньше их преследовали на лошадях, и всадникам иной раз удавалось ударить копьем или поймать животное. Но одному человеку это было не под силу, приходилось охотиться посменно на свежих лошадях и брать куланов измором. Сейчас их можно догнать на машине.

Мне рассказали об одном анекдотическом случае. Однажды полицейские выехали на джипах, чтобы согнать куланов с полей. Куланы помчались в Ранн, а машины следовали за ними. На обратном пути, то есть почти тотчас же, порядок преследования изменился: уже не машины ехали за куланами, а куланы бежали за ними.

Куланы скачут со скоростью 32–34 мили в час и, только уставая, сбавляют скорость до 28 миль. Большинство снимков я делал с джипа при скорости 32–34 мили в час, но снять пасущихся животных мне так и не удалось.

На второй день мы случайно встретили несколько небольших табунов по 10–20 голов, а потом одинокого кулана. Мне захотелось его сфотографировать. Я спрятался для этого в колючий кустарник, а мои товарищи старались подогнать животное именно в этом направлении. Но наша хитрость не удалась: кулан оказался слишком умным. Пришлось садиться в джип, догонять стадо и фотографировать животных при выдержке ¹/₁₀₀₀ секунды.

В большинстве районов Ранна теплый дрожащий воздух, поднимаясь, создает интересные миражи: то низко над горизонтом плывут берега материка и острова, то они отражаются в «воде». Даже куланы иногда отражаются в этой «воде», хотя весь Ранн в это время года высыхает.

В большом селении Джхинджхувада я встретил помощника ветеринарного врача, который лечил от разных болезней домашний скот, лошадей, ослов и других животных.

— Почему вы не сделаете куланам прививки от африканской трипаносомной болезни? — спросил я без тени улыбки.

— Пригоните их на пункт, и я это сделаю, — не задумываясь парировал он мою шутку.

Он сообщил мне много интересного о распространении этой болезни и о мерах борьбы с ней. Но еще более полные сведения я получил на следующий день в беседе с ветеринаром из Дхрангадхры.

Перед отъездом я пристроил свое «фотоукрытие» в высокой траве возле небольшого искусственного пруда, куда куланы ходили на водопой. Я все еще надеялся снять их с близкого расстояния. Но одурачить стадо опять не удалось.

И мне пришло в голову, что «ослом» оказался именно тот, кто сидел в «укрытии» и обливался потом, в то время как куланы стояли далеко, почти на горизонте, выставив, как всегда, «часовых», — бдительные, хладнокровные, собранные. Пришлось вернуться к испытанному способу самоутверждения: садиться в джип и оттуда фотографировать мчащихся куланов. Думаю, что они скакали не без удовольствия.

Глава десятая Львы Гирского леса

Индийский лев — одно из самых редких и вместе с тем малоизученных диких животных Индии. В прежнее время областью его распространения была вся Северная Индия, за исключением самой восточной ее части, а на юге граница распространения доходила до реки Нарбада.

Лев в Индии был настолько обычен, что еще в середине прошлого века некий «охотник» сумел убить более 300 львов, из них 50 в окрестностях Дели. Не менее 80 львов были убиты в течение трех лет одним кавалерийским офицером, который верхом на лошади охотился за львами на открытой местности.

Но уже в 1880 или в 1884 году львы в Индии были истреблены повсюду; уцелели только те, которые оказались в Гирском лесу бывшего княжества Джунагадх. Не обладая хитростью тигра, непривычный к обитанию в чаще, лев стал легкой добычей охотников, в особенности с тех пор, как появилось современное огнестрельное оружие. Видимо, известную роль сыграло и то, что лев до некоторой степени дневное животное, а тигр — преимущественно ночное.

Много споров велось о том, которое из этих двух животных следует считать древнейшим обитателем Индии. Как мы уже говорили, тигр проник в Индию с северо-востока в недавний послеледниковый период, и большинство натуралистов склоняется к убеждению, что древнейшим обитателем Индии является лев.

Кое-кто полагает, что тигр ответствен за «отступление» льва в его последний оплот — Гирский лес. Но это не так. Львы исчезли из многих районов Азии, где тигры никогда не существовали.

Более того, обитая в некоторых районах совместно, львы и тигры, по всей вероятности, никогда не встречались, поскольку условия их местообитания различны и они занимают различные экологические ниши^[54].

Львы предпочитают открытую сухую кустарниковую местность, а тигры — густые древесные или травянистые джунгли.

Допустим, что в давно минувшие времена лев и тигр, делившие между собой какую-то территорию, иногда встречались. Но это не значит, что неизбежно должна была возникнуть схватка. Скорее всего, животные старались избегать друг друга.

Допустим опять-таки, что схватки между ними все же имели место, но нет никаких оснований предполагать, что победителем оказывался тигр: и лев и тигр примерно одинаковы по своим размерам и силе.

Нет, в истреблении львов повинен человек, и только он вызвал столь заметное уменьшение числа индийских львов. То же самое наблюдалось и в ряде районов Африки.

Существует ошибочное убеждение, что в индийских львах есть примесь африканской крови. Я провел некоторые опровергающие эту теорию исследования. По-видимому, в основе такой ошибки лежат две причины.

Примерно в 1890 году герцог Кларенс приехал охотиться на львов в Гирский лес. По слухам, устроители охоты потихоньку выписали для этого львов из Африки. Привезли они их будто бы на арабских парусных судах.

Однако ни в одном источнике я не нашел не только официальных записей, но даже и легенд о таком случае. Поэтому я делаю вывод, что слух этот неоправдан хотя бы потому, что в те времена недостатка во львах в Индии еще не было. Помимо того, путешествие из Восточной Африки в Джунагадх на парусном судне занимает по меньшей мере два месяца и, возможно, лишь в прохладную погоду. А какое количество мяса понадобилось бы для львов, чтобы они не умерли с голоду в пути!

Более того, любой «импортированный» лев, обессиленный изнурительной и долгой дорогой, был бы немедленно убит гирскими львами. Так что в слухах о львах, якобы завезенных из Африки, нет ни слова правды.

Второй причиной столь необоснованных предположений, возможно, послужило то, что в 1916 году махараджа Гвалиора привез три пары африканских львов. Но их держали в клетках и потом выпустили в Шивпури (Раджастхан), где они довольно быстро были убиты: после неволи они стали слишком доверчивы. Так что ни одно из этих животных не могло попасть в Гирский лес.

Некоторые различия в строении черепа африканского и индийского львов дали систематикам право определить их как два подвида; африканский лев был назван Panthera leo leo, а индийский — Panthera leo persica.

Мною лично замечены следующие внешние различия: у индийского льва более пышная кисть на хвосте, более заметны пучки волос на коленных сгибах и бахрома на животе и менее выражена пятнистость у львят.

При сравнении фотографий индийских и африканских львов оказалось, что, помимо описанных выше различий, индийские львы отличаются и более коренастым телосложением. Кроме того, у животных, обладающих гривой, голова от уха до кончика носа длиннее, а на верхушке головы грива не так сильно выражена.

Несомненно, у африканского льва грива больше, чем у его индийского «кузена». Думаю, что это произошло за счет разницы в климате. Все африканские львы, которых я встречал, обитали на плато, расположенных на высоте 6000 футов над уровнем моря и, следовательно, имеющих более прохладный климат, а в Гирском лесу, расположенном на высоте всего 200–400 футов, за исключением зимних месяцев, всегда очень жарко.

Следует учесть еще одно обстоятельство: в прежнее время высокие гости всегда охотились на львов и каждому гостю, безусловно, хотелось убить крупное животное с большой гривой. Таких животных для них специально и подбирали. В результате этого львов с большой гривой в процентном отношении стало меньше.

Мне рассказывали, что для очень именитых гостей существовал специальный метод измерения убитого льва: передние лапы как можно больше вытягивали вперед и обмер производился от конца лап через переднюю ногу к носу, а затем вдоль всех изгибов тела животного до самого кончика хвоста.

Существует еще одно различие между африканскими и индийскими львами: в Африке известный процент взрослых самцов не имеет гривы, а в Индии гривы есть у всех взрослых самцов.

«Вы забыли описанного одним натуралистом „безгривого льва“ из Гуджарата», — могут сказать мне. Нет, я об этом помню, но книга была написана в 1833–1834 годах, да и заглавие выбрано, надо сказать, не особенно удачно. Автор описал редко встречающийся экземпляр индийского льва и, кроме того, сделал оговорку, что слово «безгривый» он употребил как образное выражение, чтобы подчеркнуть, что грива у индийских львов гораздо меньше, чем у африканских.

По мнению одного из сотрудников Британского музея естествознания, концепция упомянутого автора основана на наблюдениях за львами, содержащимися в зверинцах, грива у которых всегда больше, чем у животных, ведущих дикий образ жизни.

На основании личного опыта я смею утверждать, что у всех взрослых самцов львов, которых я наблюдал при троекратном посещении Гирского леса, была хорошая грива, лишь немногим уступающая гривам виденных мною львов в Восточной Африке.

А теперь о количестве индийских львов. С 1880 года примерно до 1900 года в Гирском лесу оставалось не более дюжины львов.

Но в 1956 году Джам Саиб из Наванагара, которого я встретил в Гирском лесу, рассказывал мне, что члены его семьи ездили и ездят охотиться на гирских львов. По его словам, на рубеже века здесь было уже около 100 львов.

По-видимому, наваб Джунагадхи нарочно широко распространил весть о том, что у него осталось «только несколько» львов, потому что каждый британский вице-король, губернатор Бомбея, индийские князья и многие другие лица — все хотели получить приглашение поохотиться на львов!

В 1950 году в Индии была проведена грубая «перепись» львов путем измерения и подсчета следов; по данным переписи, в Гирском лесу на площади 500 миль насчитывалось 240 львов. Такая же «перепись», организованная в 1955 году, показала, что количество львов возросло до 290.

Затем длительное время переписей не было, и к этому вопросу вернулись только в 1963 году, и то при чрезвычайных обстоятельствах, когда стало известно, что окрестные сельские жители, доведенные до крайности постоянным нападением львов на домашний скот, стали раскладывать отравленную приманку на опушке Гирского леса. За последние годы от этого ежегодно погибало от шести до десяти львов. С большим облегчением мы узнали из «переписи», что львов осталось все же «немногим более 280».

Надо надеяться, что в скором времени власти штата Гуджарат сумеют превратить Гирский лес в заповедник или национальный парк и величественные львы получат больше шансов выжить.

Львы сохранились в Гирском лесу главным образом благодаря правителям старого княжества Джунагадха. Князья Джунагадха, называвшиеся навабами (наваб — наместник, титул правителей областей, отколовшихся от империи Великих Моголов. — Ред.), заботились, насколько я понимаю, не столько о сохранении животных, потому что в то время в Индии об этом никто не думал, сколько о достаточном количестве дичи для охотников. Львы в Джунагадхе считались такой же «королевской дичью», как олени хангулы в Кашмире и носороги и тигры в Непале.

Гирский лес — пленительное и красочное место. Это не настоящий лес в нашем понимании. Это 500 миль полузасушливых земель с пятнами зарослей колючего кустарника, напоминающих ландшафт Африки, и отдельными группами низкорослых деревьев неценных пород с некоторой примесью тика.

Здесь попадаются небольшие селения, поля и огромное количество домашних животных: буйволов, крупного рогатого скота, овец и коз, принадлежащих скотоводам, которых здесь называют малдхари.

Когда львам не хватает их естественной добычи — антилоп нильгау, замбаров, аксисов и их излюбленной пищи — кабанов, они охотятся на домашний скот местных крестьян и малдхари. Население здесь в какой-то мере уже смирилось с тем, что известный (очень небольшой) процент их животных погибает от львов, и считает их неизбежным злом. Многие из жителей уверяют, что наваб платил им за животных, убитых львами, но подтверждающих их слова документов не сохранилось. Надо полагать, деньги им выплачивались не систематически, а по усмотрению наваба в каждом отдельном случае.

В первый раз я попал в Гир в январе 1956 года. Сочная трава уже пожелтела и была почти вся выедена. Ярко-красные деревья «пламени леса» стояли во всей своей красе, и множество птиц порхало между ними, питаясь нектаром их цветов. Изредка было слышно отдаленное рыканье льва. Поистине романтическое место.

Нас собралось человек десять приглашенных на совещание по вопросу о диких животных. Штат Саураштра и его раджпрамукх (губернатор) Джам Саиб из Наванагара принимал нас как гостей.

Джам Саиб очень начитанный человек, много повидавший в многочисленных путешествиях, и прекрасный рассказчик. Я внимательно слушал его рассказы о львах и узнал много интересного.

Однажды после завтрака вошел помощник лесничего и что-то шепнул нашему хозяину. «Львы! — сказал Джам Саиб и обратился ко мне: — Вы пойдете со мной». Потом он пригласил еще двух или трех человек.

«Но без фотоаппаратов!» — строго приказал он, взглянув на меня. По-видимому, в этой части Индии фотографирование не в почете.

Как поступить? Возможность получить поистине характерные изображения диких индийских животных представляла для меня огромный интерес, а сейчас я мог сфотографировать редких львов. Для этого я и проделал столь долгий путь через всю страну, от восточной части до западной. Подумав, я решил взять с собой всего один 35-миллиметровый фотоаппарат с телеобъективом и кинокамеру. Уже на месте, возле укрытия из грубо переплетенных веток, куда наша группа из 12 человек, собравшись в кустарниковом лесу, добралась пешком, Джам Саиб увидел мои камеры, экспонометр и треногу. Сначала он метнул на меня свирепый взгляд, но потом все же улыбнулся.

Около часа мы наслаждались исключительным зрелищем: возле добычи сошлись большой лев с гривой, несколько меньший по размерам лев и три львицы. К сожалению, мы были от них слишком далеко для того, чтобы сделать хороший снимок. Подчеркивая потенциальную опасность нашего положения, Джам Саиб рассказывал о случаях нападения львов на местных жителей. Недавно, говорил он, лев напал на человека, проезжавшего здесь в повозке, запряженной волами, а потом львица с детенышами пустилась преследовать трех человек и одного из них поранила когтями.

И все-таки я сумел снять фильм о львах. В тот же вечер, за обедом, Джам Саиб обратился ко мне: «Не можете ли вы дать мне копию снятого сегодня фильма?» И я понял, что он простил мое «ослушание».

Каждый вечер после обеда нас возили на машинах показывать львов при свете фар. Но мне такое «развлечение» не нравилось. Львы тревожно смотрели на нас, фотографировать было нельзя.

В последний день пребывания в Гирском лесу я видел львов «крупным планом». Возможности для фотографирования были блестящие. Вечером я отправился с Чатерведи посмотреть на львов около добычи. Несколько львов убили двух волов, и шикари воздвигли для нас около недоеденных трупов животных укрытие из ветвей.

Мне хочется познакомить читателя с Чатерведи, так как это очень интересная личность. Он был первым генеральным инспектором лесов Индии, и именно он первым поднял вопрос об охране диких животных на должную высоту. Когда в 1952 году по его инициативе создавался Индийский совет по охране природы, его кипучая энергия и интерес к диким животным зажгли энтузиазмом представителей всех штатов Индийского Союза.

Чатерведи, как и полковник Бартон, был поборником защиты животных, хотя в прошлом был заядлым охотником-спортсменом. Он говорил: «Может быть, это кажется парадоксальным, но охотники, убивающие животных, любят их больше, чем кто бы то ни было, и больше других заботятся об их сохранении». Ему же принадлежит изречение: «Человек, не убивший ни одного тигра, не может быть лесничим». Услышав это, я заметил, что, вероятно, это требование было разумным раньше, когда тигров было много, так как для того, чтобы убить тигра, нужно хорошо знать лес и его обитателей, но в наше время на всех лесничих тигров просто не хватит.

Мне кажется, Чатерведи, который уже к этому времени вышел в отставку, очень хотелось убить льва. Но ему пришлось удовольствоваться блестящей возможностью обновить свой фотоаппарат с телеобъективом. Некоторое время мы просидели с ним в укрытии, но в тот вечер львы так и не подошли к добыче, хотя были очень близко: мы их слышали. Делать нечего, мы подтащили мертвых волов поближе к укрытию, привязали их крепкой веревкой к дереву и отправились домой спать.

На следующее утро мы вернулись на свой наблюдательный пункт. Шикари расчистили тропинку от жестких сухих тиковых листьев, чтобы они не шуршали у нас под ногами. Повсюду виднелись грифы: одни низко кружили в воздухе, другие сидели на деревьях, третьи расположились возле самой добычи.

Мы заняли свою позицию. В течение 45 минут шесть львов — две львицы и четверо уже больших львят (среди львят были три самца, у которых уже начала расти грива) — поочередно выходили из леса и осматривали остатки трупов. Они кормились здесь всю ночь и не были голодны. Им просто не хотелось, чтобы остатки добычи достались грифам. Снова и снова выходили они из леса по одному, по двое, по трое только затем, чтобы отогнать грифов. Веревка, которой были привязаны остатки волов, не давала им оттащить добычу в чащу. Такую же картину я видел в Восточной Африке: лев с большой гривой несколько раз возвращался к полусъеденному им трупу жирафа специально для того, чтобы отпугнуть грифов.

И опять выходили львы из чащи, отгоняли грифов и удалялись под сень деревьев. Но стоило львам удалиться, как грифы тотчас садились на добычу.

Несколько раз львы, услышав стрекот кинокамеры, смотрели в нашу сторону. Один из них подошел совсем близко: ему хотелось установить причину непонятных звуков.

Страха перед этими львами я не испытывал, зная, что наше присутствие их не раздражает. Гораздо больше волновали меня шикари, сидевшие у нас за спинами с допотопными ружьями, готовясь «защищать» нас в случае опасности.

Примерно через четверть часа грифы исчезли. Все было спокойно. Львы перестали выходить. Но грифы и вороны тоже почему-то исчезли. Вскоре наше недоумение разрешилось.

Пугливо озираясь, к добыче крался кот — индийский хаус. Он знал, что это добыча львов, и нервничал. А грифы испугались небольшой дикой кошки больше, чем шести львов!

Это был конец столь необычного утра, но какой конец!

Мы сделали очень много интересных снимков львов. «Я словно льва убил!» — блестя глазами, воскликнул Чатерведи.

Вторично я посетил Гирский лес в первых числах ноября 1960 года. Мне предстояло выяснить по поручению Международного союза по охране природы, насколько достоверны сведения о том, что местные сельские жители, вконец обозленные потерями домашнего скота и буйволов, стали травить львов.

Только что закончился дождливый сезон, и я думал, что застану свежую траву и сниму золотистых львов на зеленом фоне. Но за несколько недель сухая солнечная погода превратила изумрудную траву в соломенно-желтую. В день приезда я ездил по лесу на джипе, а также ходил пешком и видел издали одиннадцать или двенадцать львов с детенышами. На следующий день моим товарищам попалась интересная «компания» львов, но при мне во второй половине дня появилась только одна львица. На третий день шикари обнаружили в другом месте уже виденных мною одиннадцать львов; мы притащили туда остатки убитого буйвола и привязали его к дереву.

Я примостился на земле за срезанной веткой акации примерно в пятидесяти футах от добычи и набросал для маскировки немного травы. В 11 часов и затем в полдень к этому месту выходила львица, нервно втягивала ноздрями воздух и, постояв возле буйвола, быстро удалялась. Я решил, что она бережет добычу для детенышей. Поэтому мы закрыли тушу от грифов и пошли в гостиницу завтракать.

В половине пятого я опять занял свою позицию за небольшой охапкой травы, которая служила плохим укрытием. Со мной были лесничий и вооруженный шикари. Двое других охотников остались с козой, блеяние которой должно было привлечь львов к добыче — дать им своеобразный «звонок к обеду». Коза львам не предназначалась: как только они появятся, ее отведут подальше, чтобы приманить львов.

Уже почти на заходе солнца из чащи вышел большой лев с гривой. Он уселся около добычи и стал смотреть в нашу сторону. На расстоянии пятидесяти футов я мог хорошо его разглядеть. Видимо, днем он спал, во всяком случае, в течение одной минуты он шесть раз широко зевнул, показав большие, мощные челюсти и крупные острые зубы.

Потом лев поднялся и величественно направился к добыче. Сначала он попытался оттащить ее, но веревка ему мешала. Тогда он оставил ее и направился прямо ко мне. Я сразу вспомнил про мощные челюсти и зубы и подумал, не окажусь ли я его очередной жертвой.

Но по-настоящему меня испугало другое: шикари заряжал свое старое 12-калибровое ружье и я никак не мог решить, какое действие произведет его выстрел — то ли он отпугнет льва, то ли, наоборот, разозлит его.

Я вопросительно посмотрел на лесничего, но он сделал знак, что все в порядке. По-видимому, он знал своих львов, так же как мы в Ассаме знаем своих носорогов, не только по виду, но часто и по прозвищам.

В это мгновение на расстоянии тридцати футов от нас появились пять больших львят; они с любопытством оглядывались по сторонам и выражали явное желание покормиться. Лев прошел мимо них, добродушно обнюхал одного и сделал несколько шагов в нашу сторону, сократив расстояние до 10 футов. Не обращая на нас никакого внимания, он уселся в тени дерева, под которым было и мое укрытие, футах в двадцати, не больше. Слышно было, как он дышал.

Не прошло и минуты, как около добычи оказалась крупная львица и с жадностью приступила к еде. Подошли еще две львицы и два львенка, побольше первых. Семь львят принадлежали двум львицам: вероятно, у одной их было четверо, а у другой — трое; у третьей львицы детенышей не было. Лев с гривой был, очевидно, отцом всех семерых.

Нас окружали одиннадцать львов! Я непрерывно щелкал аппаратом, торопясь использовать последние минуты светлого времени. Издали слышалось рычание еще двух львов.

Один из детенышей подошел слишком близко к добыче, но голодная львица стрелой бросилась на него и сбила его с ног одним ударом мощной передней лапы.

Наша маскировочная загородка была мне по колено, и львы все время нас видели. Один из моих фотоаппаратов довольно сильно щелкал, и каждый раз львы устремляли взгляд в мою сторону, а потом привыкли и перестали обращать внимание.

Благодаря тому что я сидел на земле и был защищен весьма относительно, пребывание в «компании львов» носило характер приключения и, если так можно сказать в данном случае, «интимности». У меня было ощущение, что, поскольку я не трогал львов и не вмешивался в их жизнь, они «приняли» меня, считая хотя и человеком, но безобидным. Львы, которых я видел и фотографировал в национальном парке в Африке из безопасного места, сидя в джипе, произвели на меня меньшее впечатление.

Темнело, и я сделал последний снимок: львица и ее четыре львенка, сидя в траве, ждут, пока подойдет их очередь «поужинать». Все они пристально, но дружелюбно смотрели на меня и были похожи на больших красивых кошек. Впоследствии я показывал в Майсуре этот снимок набивщикам чучел, братьям ван Ингенсам, и один из них заметил: «Похоже на то, что Джи зашел к ван Ингенсам, взял у них напрокат четыре хороших чучела львов и посадил их в траву!»

Наконец я решил прекратить съемки. Шикари, опекавшие козу, подошли к нам.

— А ведь лев был от вас в десяти футах, саиб, — сказал один из них с гордостью.

В третий раз я был в Гирском лесу в феврале 1962 года, возвращаясь из Ранна. Травы уже почти не было, и фотографировать львов стало удобнее. На этот раз меня сопровождал районный инспектор лесов Гирского района Б. К. Джхала. Он приехал из Джунагадха, где находится Лесной департамент, и прожил со мной несколько дней в Сасан-Гирской гостинице. Джхала еще довольно молод, но он хорошо знает диких животных, интересуется вопросом их охраны, и мы часто беседовали о перспективах Гирского леса, о возможности превратить его в заповедник или в национальный парк.

Отправляясь в подобные экспедиции, я обычно беру с собой некоторые фотографии диких животных, особенно те, которые я делал в данном месте в прошлый приезд, и показываю их местным работникам. И на этот раз у меня были с собой гирские фотографии 1960 года.

В тот год один из шикари ворчал на мою привередливость при выборе места для съемок, на то, что я приказывал обрубать мешавшие снимать ветки деревьев и т. д. Но, увидев фотографии 1960 года, шикари пришли в восторг и сказали, что теперь моя требовательность им понятна.

В день приезда меня угостили захватывающей «демонстрацией львов». Первой к добыче вышла львица. Затем к ней присоединились три трехмесячных детеныша. Через некоторое время их сменил крупный лев, а львица с потомством вернулась в джунгли. Была там еще одна львица, позднее мы видели, как лев спарился с ней. Поблизости находилась третья львица с двумя детенышами, но к добыче они не приближались. На следующий день мы с Джхала объезжали район и видели по пути антилоп нильгау, оленей аксисов и кабанов; мне показалось, что по сравнению с предыдущим моим приездом число животных увеличилось. Это было хорошим показателем, так как с 1947 года в результате массовой охоты количество травоядных животных — естественной добычи львов — резко уменьшилось.

Днем я ходил с тремя охотниками искать львов; которых мы видели накануне. Лев и львица ушли, но две львицы с пятью львятами были на месте. Я провел здесь два часа; коза, блеявшая в отдалении, возбуждала в львицах интерес, и я подходил к ним близко, футов на двадцать.

Львицы не опасны, только не нужно находиться между ними и их детенышами. Я все время помнил об этом и был настороже; если львята забредали в сторону и возникали вдруг за моей спиной, я тут же переходил на другое место.

На третий день шикари нашли уже знакомого нам льва с гривой и львицу с тремя львятами, но они были в разных местах. Куда идти? Я предпочел посмотреть львят — ведь всем людям присуща любовь к малышам, и я в этом отношении не представляю исключения.

Джхала был занят, и я отправился в путь с двумя шикари и лесничим. Выйдя из джипа, мы продрались сквозь колючие кустарники и увидели обеих львиц с их пятью детенышами, которым было примерно по два с половиной месяца.

Было уже 11 часов, и на солнце становилось жарко. Звери оставили добычу и ушли отдыхать в тень. Я занял свое прежнее место под акацией, футах в сорока от добычи, за тонкой веткой, покрытой шипами; мои спутники расположились неподалеку. Львята резвились.

— Пойдемте в гостиницу и позавтракаем, — предложил подошедший ко мне лесничий.

Было уже около часу. Проголодавшиеся шикари выжидательно смотрели на меня — им тоже хотелось пополдничать.

— Вот мой завтрак, — сказал я, указывая на львов, — я останусь здесь до вечера.

Сказано — сделано. Не думая ни о еде, ни о питье, я до темноты оставался на посту. Вернувшись к вечеру, лесничий принес мне флягу с чаем и немного печенья. Но, кроме львов, ничто меня сейчас не интересовало.

В течение дня обе львицы поочередно подходили к добыче. Пятеро львят — трое от одной матери и двое от другой — играли, понемногу кормились и в конце концов все перемешались. Однако сосать каждый из них шел к своей матери.

Иногда они направлялись в мою сторону, и один из них подошел совсем близко. К счастью, он не обошел вокруг меня: сделай он так, я оказался бы в опасности. Одна из львиц спала футах в двадцати от меня. Шикари тоже задремал. Бодрствовали только я и детеныши!

Я мог не торопясь внимательно наблюдать за огромными кошками. У каждого из детенышей был свой особый нрав: один обычно держался около матери, другой был посмелее и пускался в более дальние «путешествия», третий часто играл сам по себе с обломком палки. Это напоминало мне рассказ о знаменитой африканской львице Эльсе и ее трех совершенно разных львятах в книге Джой Адамсон.

Я заметил, что успокоительное урчание «м-хм» матери призывало детенышей не бояться и идти к ней, а низкое гортанное рычание предупреждало их об опасности. Заслышав такое рычание, детеныши замирали на месте. Позднее, когда я расспрашивал шикари о разнообразных звуках, издаваемых львами, они прекрасно их воспроизводили. Так же хорошо они подражали голосам буйволов и коз для приманивания львов.

Около трех часов послышалось пронзительное карканье ворон, сидевших на деревьях вместе с грифами. Спящая львица пробудилась, издала предостерегающее рычание, и, заслышав его, детеныши замерли в самых различных позах.

На сцене появилась львица с плохим характером, та, которую мы видели раньше со львом. Она осторожно подкралась к добыче и жадно начала есть. Две другие львицы с детенышами следили за ее движениями. Она выглядела угрожающе опасной, и проснувшийся шикари советовал мне отойти подальше.

Пока раздражительная львица пожирала добычу, к ней подошел один из львят. Она сердито огрызнулась, бросилась и свирепо куснула малыша, который покатился по земле, корчась от боли. Его мать встревожилась, встала, но ничего не предприняла. Детеныш поднялся и потихоньку заковылял к ней.

Прошло немного времени, и другой львенок оказался опять-таки слишком близко к добыче. На этот раз произошла настоящая суматоха: львица сильно искусала несчастного малыша и обе матери ринулись на его защиту. Шикари, предвидя схватку между животными, уговорил меня отойти в более безопасное место.

Раздражительная львица продолжала терзать добычу, время от времени испуская сердитое ворчание. День клонился к вечеру, тени от акации стали длиннее. К счастью, я заранее все предусмотрел и мог продолжать фотографировать: и добыча и львица были освещены мягкими лучами заходящего солнца.

Между тем каждый из детенышей занял место около своей матери и обе семьи следили за сердитой львицей, которая никак не могла насытиться. Вороны и грифы, сидя на ветвях ближайших деревьев, терпеливо ждали своей очереди, надеясь, что и им тоже кое-что перепадет. Солнце скрылось за дальним холмом, наступали прохладные спокойные сумерки.

Шикари тронул меня за плечо: справа медленно и величаво выходил лев с гривой.

По-видимому, он издали опознал место, где лежала добыча, — грифы и вороны непрестанно кружились над ней. По этому признаку нашла добычу и злая львица. Теперь вся компания львов собралась вместе.

Лев посмотрел на добычу и сел, но ненадолго. Голод превозмог все другие чувства, а львица его не пугала. Он быстро подошел к добыче и вырвал ее у львицы.

Послышалось ужасающее рычание, и львица быстро отпрянула в ту сторону, где я, скорчившись, сидел со своей камерой. Лев захватил остатки буйвола. Одна из львиц сидела на заднем плане со своими детенышами с открытым ртом; вид у нее был довольный: наконец-то глава семьи вернулся и призвал злодейку к порядку.

Я сделал два черно-белых снимка: на одном из них львица идет прямо на меня, на другом — отходит вправо. Потом львица устроилась неподалеку от меня.

Уже совсем стемнело, пора было собираться домой. Перед уходом я бросил последний взгляд на львов и увидел чудесную картину: отец сел около добычи, все пятеро львят кормились в свое удовольствие, а три львицы расположились полукругом невдалеке.

Глава одиннадцатая Имени Джима Корбетта

На первом же заседании Индийского совета по охране природы, происходившем в 1952 году в Майсуре, обсуждался вопрос о подыскании на севере Индии нового местообитания для нескольких индийских львов. Сосредоточение их в одном месте, в Гирском лесу, казалось нам неблагоразумным: в случае возникновения на западе Индии эпизоотии или какого-либо другого бедствия был риск потерять последних представителей этого вида.

Новое обиталище львов следовало выбрать в пределах прежней зоны их распространения, но с учетом экологических условий, так как рельеф и климат Индии заметно изменялись в результате вырубки и расчистки лесов для нужд земледелия.

Правительство штата Уттар-Прадеш предложило создать заповедник для львов в 43 милях от Варанаси (бывшего Бенареса), назвав его «Чандрапрабха» («Сияние луны»). Соответственно в декабре 1957 года из Гирского леса в заповедник были доставлены лев и две львицы. Одна из львиц вскоре принесла одного детеныша, но уже в июне 1958 года он был убит браконьерами.

Другая львица принесла в 1960 году двух детенышей, а затем ушла с ними в Бихар. Позднее она возвратилась в Уттар-Прадеш, но при ней оставался только один детеныш. В 1962 году его нашли мертвым; причина смерти, несмотря на проведенное расследование, так и не была установлена.

В январе 1962 года первая львица опять произвела на свет одного детеныша, а вторая в феврале того же года — двоих. Таким образом, по последним сведениям, датируемым маем 1963 года, число львов в заповеднике Уттар-Прадеша достигло семи; к 1964 году ожидалось увеличение числа львов до одиннадцати.

О результатах этого опыта судить еще рано. Во всяком случае, условия в заповеднике благоприятны: во-первых, там нет хищников, тигров, которые конкурировали бы со львами, а красные волки лишь изредка забегают в леса Варанаси из соседнего Бихара; во-вторых, в этих местах и даже в пределах самого заповедника есть много диких травоядных животных, на которых охотятся львы.

Во всяком случае, руководство Уттар-Прадеша сделало прекрасный почин. Пожелаем ему большого успеха!

В самой северной части штата есть еще два заповедника: Раджаджи и Кансрау. Я был и в том, и в другом, и оба они мне понравились. К сожалению, территория заповедника Раджаджи, включающая один из лучших лесов Индии, являвшихся ранее заказником для охоты вице-королей, в момент моего посещения была в буквальном смысле оккупирована гуджарами и их стадами.

Гуджары (кочевники) на сезон дождей угоняют свои стада на горные пастбища, а с наступлением холодной погоды возвращаются с ними вниз, в предгорье и на равнины. И весьма досадно, что они пасут скот на территориях охраняемых лесов и тем более заповедников.

Немного юго-западнее заповедника Раджаджи, в предгорьях Гималаев, находится знаменитый Национальный парк имени Корбетта, особенно ценный тем, что он является местом обитания тигров. Этот первый в Индии Национальный парк был создан в 1935 году и назывался сначала Национальным парком Хэйли (в честь бывшего губернатора Уттар-Прадеша).

В 1954 году я провел в этом парке восемь незабываемых дней. Я уже давно стремился побывать в той части Индии, где Ф. В. Чэмпион фотографировал диких животных и где Джим Корбетт стяжал себе славу натуралиста и охотника за тиграми-людоедами и леопардами.

Чэмпион — автор двух интереснейших книг: «Путешествие с фотоаппаратом по стране тигров», вышедшей в 1927 году, и «Джунгли при солнце и в полумраке», которая вышла несколько позднее. Оба издания насыщены фотографиями диких животных. Правда, ряд снимков сделан самими животными (при автовспышках), но и при дневном свете автор часто фотографировал диких животных в привычной им обстановке.

Ф. Чэмпиона по праву можно назвать пионером «охоты» с фотоаппаратом в Индии. В свое время и сам он, и его книги произвели на меня огромное впечатление.

Мне посчастливилось случайно встретиться с ним в 1938 году на пароходе, когда я возвращался в Индию из отпуска на родину. Мы много беседовали об Индии, о ее диких животных, и Чэмпион завидовал тому, что я живу в Ассаме и могу наблюдать таких интересных животных, как носорог и дикий буйвол, которые не встречаются в Уттар-Прадеше.

Выйдя в отставку в 1947 году, Чэмпион покинул Индию и уехал в Африку, в Танганьику. Он писал мне оттуда: «Снимать диких животных здесь слишком легко. Большая часть их живет на открытых пространствах в парках и заповедниках, и ничего не стоит подъехать к ним на автомобиле и сфотографировать… Я устал снимать львов, которые никак не реагируют на автомобили, и тоскую по моим друзьям тиграм, с которыми мне порядком пришлось повозиться».

Почти во всех письмах Чэмпиона сквозила тоска по стране, в которой они с женой провели столько счастливых лет. Вот почему, выйдя в отставку, я не уехал из Индии, посвятив свои силы делу изучения и охраны еще оставшихся здесь диких животных, и вполне удовлетворен этим.

Инициаторами движения за охрану диких животных Индии, начавшегося еще в тридцатых годах, были Джим Корбетт и одно общество, организованное в Уттар-Прадеше (в то время Соединенные провинции). Я состоял с Корбеттом в постоянной переписке и сотрудничал в издаваемом в то время журнале «Природа Индии» («Indian Wild Life»). К сожалению, в те годы успех в этом деле достигнут не был.

В 1939–1945 годах многие леса в Индии беспощадно эксплуатировались для удовлетворения нужд военного времени, и дикие животные сильно пострадали как от этого, так и от военнослужащих, которые охотились с автоматами, разъезжая на изобретенных к тому времени джипах. Усилилось в стране и браконьерство, но Национальный парк Хэйли, несмотря на деятельность браконьеров, оставался более или менее в целости.

Парк, как и многие другие чудесные уголки Индии, труднодоступен. Чтобы доехать до Котдвары — конечного пункта новой железной дороги на западе — или до Рамнагара на востоке, нужно сделать несколько пересадок. Но это не все. От станции до заповедника нужно проехать еще миль тридцать по пересеченной местности, через русла пересыхающих в сухое время года ручьев.

В сезон дождей — с июня по ноябрь — в парк попасть вообще невозможно. На эти месяцы оттуда уходят все до одного, даже лесничие и сторожа. Отсутствие мостов через многочисленные ручьи и потоки изолирует район от всего остального мира.

А места там поистине пленительные. Через северную часть парка протекает река Рамганга, окаймленная деревьями шишам или сиссу, с яркой светло-зеленой листвой. В холодные месяцы вода в Рамганге кристально чиста. В мелких заводях я видел множество усачей-таров — махсееров, или, как их иногда называют, «индийских лососей», и форель, а в более глубоких местах — больших махсееров и гоончей — багарских сомов. Свесившись с края скалистых обрывов, можно видеть, как они нежатся в своих убежищах и как греются на солнце большие и маленькие черепахи.

В 1954 году в парке были и крокодилы: длиннорылые гавиалы, питающиеся рыбой, и тупорылые индийские крокодилы. Не знаю, сохранились ли они сейчас. Крокодилы в Индии теперь так редки, что недавно их включили в число животных, подлежащих охране.

Там, где долина Рамганги расширяется, лежит знаменитая Патли Дун (дунами называют продольные долины в предгорьях Гималаев).

Расположенная на высоте 1250 футов над уровнем моря, поросшая травой, Патли Дун — пристанище оленей аксисов и немногих замбаров. Растущие группами деревья: розовая баугиния в полном цвету, распускающийся кусум с молодыми листьями цвета светлого красного дерева и бутея лиственная, или, как ее называют, «пламя леса», — придают ландшафту еще большую живописность.

И повсюду садовые деревья, меняющие листву и переливающиеся всеми цветами — от желтого и золотистого до светло-зеленого.

Это было чудесное, столь характерное для природы Индии сочетание великолепия осени и прелести весны.

Чуть ниже Боксара, где река, покидая долину, ныряет в узкое ущелье, стоит высокая скала. В этой скале есть пещера с водоемом Сагар-Тал. По преданию, раз в год здесь совершают омовение боги. И ежегодно, в один из дней января, в эти далекие края стекаются сотни паломников, чтобы окунуться в священные воды.

Почти ежедневно я видел здесь замбаров, аксисов, оленей мунтжаков, кабанов, обезьян хульманов, макак резусов, павлинов, диких кур. Следы недельной давности указывали на то, что тут были дикие слоны, но, очевидно, они уже ушли в другое место.

Около гостиницы я заметил шакалов, которые обычно встречаются близ человеческого жилья; они приносят пользу, уничтожая отбросы и падаль, но нападают и на живых существ, например на домашнюю птицу, на больных оленят — словом, на всех тех, кого легко убить. Между прочим, когда в лесу поблизости появляется тигр или леопард, шакалы издают предостерегающий вой «фьоу»; этот характерный для джунглей звук породил легенду о том, что «фьоу» кричит один определенный шакал, который сопровождает тигра и предупреждает его об опасности.

Предостерегающий крик издают и олени замбары, особенно если они чуют тигра. Одни говорят, что они кричат «пуук», другие слышат звук «дханк», третьи утверждают, что это особое мычание. Существует мнение, что такой же звук издает тигр, чтобы заманить замбара, но я этого не наблюдал; случайное совпадение в звуках, издаваемых замбаром и тигром, возможно, но вряд ли можно считать это хитростью со стороны тигра.

Парк славится главным образом тиграми. На второй день моего пребывания тигры убили какое-то животное, и я отправился посмотреть их у добычи. Я ехал на слоне по кличке Анаркали (Бутон Граната). Погонщиком (махаутом) у меня был Каллан. Впервые мне довелось наблюдать полнейшее взаимопонимание между махаутом и ездовым слоном.

Тигры волокли убитое животное, и мы шли по их следу. Послышался предостерегающий крик самки замбара. Но мы и сами уже слышали запах тигра, который крался где-то рядом.

Мне наскоро построили пахан (навес на дереве для охотников или для фотографов), на котором я просидел весь день. Тигр возвращался, очевидно, для разведки, но я лишь мельком видел его в густых зарослях. В эту ночь он покончил с добычей.

Через три дня я ехал в Патерпани на том же слоне, и в 10 часов утра мы встретили огромного тигра, скрывавшегося в густой траве, из которой виднелась только его голова. Позади него возвышалась крутая скала. Он пристально следил за тем, как мы шли по руслу пересохшего ручья.

Я «выстрелил» в тигра из кинокамеры, и мы подошли к нему ближе. Вопреки моим ожиданиям он не спрятался в траву, а быстрым и грациозным прыжком бросился к почти отвесной скале.

Я думал, что нам удастся еще раз увидеть тигра в чаще леса, и сделал Каллану знак обогнуть скалу. Анаркали быстрым шагом направилась в указанном направлении, но тигр так же быстро убегал к зарослям.

Мы сошлись в одном месте и встретились лицом к лицу на расстоянии 15 футов.

Великолепный огромный тигр уселся в густом подлеске среди тесно растущих высоких деревьев и пристально стал нас рассматривать. Анаркали, помахивая ушами, невозмутимо паслась, не выказывая никаких признаков страха, хотя тигр сидел от нее очень близко.

Надо сказать, что и обученные и дикие слоны тигров боятся. Инстинкт и опыт подсказывают им, что эти огромные кошки с большими зубами и острыми когтями опасны. А хобот у слона чрезвычайно чувствителен и уязвим; лишившись возможности действовать хоботом, слон быстро погибает от голода и жажды, не говоря уже о боли и других страданиях.

На сотню слонов, управляемых махаутами, приходится только один, который способен вести себя совершенно спокойно, когда тигр находится рядом.

Я сделал Каллану знак, что хочу получше разглядеть тигра, и Анаркали беспрекословно сделала еще один шаг вперед. И в течение пяти минут мы с тигром изучали друг друга.

Шум кинокамеры, по-видимому, не смущал тигра. Вероятно, ему казалось, что перед ним стоит дикий слон и испускает какие-то обычные для слонов непонятные звуки. Но стоило мальчику, сопровождавшему меня, сказать два слова, как тигр вскочил и стрелой помчался в чащу. Желто-черная молния мелькнула в густом зеленом подлеске.

Незабываемый случай. Погонщик сиял.

— Ну как слон? Хорошо себя вел? — спросил он с гордостью.

— Отлично! — воскликнул я совершенно искренне. — Такого я еще не видел!

И в самом деле, даже после того как тигр вскочил, Анаркали не дрогнула.

Со временем я напечатал в калькуттском журнале «Стэйтсмен» статью «Тигры парка Хэйли», а спустя несколько месяцев получил от лорда Хэйли письмо. Он писал, что с удовольствием прочел мой очерк.

Вырезку этой статьи получил в Африке и Джим Корбетт. В феврале 1955 года он писал мне: «В свое время сильная оппозиция, защищавшая интересы охотников, всячески старалась помешать организации парка. Как только Хэйли ушел в отставку, территория парка была урезана со 180 до 145 квадратных миль… Теперь, когда руководство Уттар-Прадеша заинтересовалось дикими животными, можно ожидать, что парк будет восстановлен в его первоначальном виде. Ваша статья, безусловно, стимулирует интерес к диким животным… я получил вырезки с Вашей статьей со всех концов света. Продолжайте это доброе дело, у диких животных много врагов и мало друзей».

Вскоре Джим Корбетт скончался. Я послал вырезку из его письма насчет возвращения отобранной у парка площади в соответствующие инстанции. Надеюсь, что руководство штата примет все меры для расширения и строгой охраны этого прекрасного парка.

Сейчас предполагается запрудить Рамгангу, в результате чего как раз у границы парка образуется озеро в 18 квадратных миль. Главный директор и я попытались сделать все возможное, чтобы озеро было передано в ведение парка.

В 1957 году парк Хэйли был переименован в память великого охотника, натуралиста и писателя в Национальный парк имени Корбетта.

Глава двенадцатая Олень хангул

Один из красивейших пейзажей открывается близ западной оконечности высочайшей в мире горной цепи; большой интерес представляют и некоторые обитающие там животные.

Даже исключительно живописные парки Северной Америки не могут затмить великолепия гор и речных долин Кашмира. Я проверил это на себе. В 1957 году, когда я был в Соединенных Штатах и Канаде, дикие цветы в Национальном парке Гранд-Титон были необычайно хороши, но все же, вернувшись в Кашмир, я еще раз понял, что его по праву называют земным раем.

Много раз я бывал в Кашмире. И в свежие, ясные весенние дни апреля и мая, когда на конкурсе красоты, устраиваемом природой, альпийские цветы оспаривают право на почетное место у королевских лилий и диких ирисов, и позднее, когда склоны гор сплошь усыпаны цветами шиповника.

В августе и сентябре лето в Кашмире в самом разгаре, но выше, в горах, еще стоит весна. А в октябре и в ноябре красота угасающего пламени чинаров, завезенных сюда могольскими императорами, не поддается никакому описанию.

Как сказал один могольский поэт: «Если есть на земле рай, то он здесь, здесь, и только здесь».

Сринагар, расположенный примерно на высоте 5000 футов над уровнем моря в долине Кашмира, — место засушливое и скучноватое. Но он является важным исходным пунктом для восхождения на горы и экспедиций в долины рек. Здесь есть гостиница и палатки, и, живя в них, можно наслаждаться всеми благами природы.

Приезжая в Кашмир, я всегда занимался вопросами возможности сохранения обитающего здесь хангула, или кашмирского оленя. Это животное — местный подвид благородного оленя, и махараджи Кашмира заботились о хангулах, считая их «королевской дичью». Полвека тому назад хангулов насчитывалось, вероятно, тысяч пять, но в 1947 году их численность не превышала двух тысяч, а в последующие годы их количество сократилось до трехсот.

В апреле 1957 года с помощью местных властей я провел грубый подсчет хангулов и пришел к заключению, что их число уже увеличилось до четырехсот.

На зиму олени покидают высокогорные пастбища и спускаются в Нижне-Дачигамский заповедник и в другие места; по грубым подсчетам, проведенным в 1957/58 году, количество их было определено в пятьсот пятьдесят голов. Но в ноябре 1960 года я пришел к заключению, что в действительности хангулов осталось не более 250. В августе 1962 года я собрал еще менее утешительные сведения — количество хангулов вновь уменьшилось, теперь их насчитывалось всего 175–200. Небольшое число хангулов сохранилось еще в северном Чамбе (район Химачал-Прадеша), и, насколько известно, охрана этих животных поставлена там хорошо.

Хангулы, известные у охотников под названием «барасингха», сбрасывают рога в марте и в начале апреля, перед переходом на летние пастбища. У меня сохранились прекрасные воспоминания об «охоте» за ними с фотоаппаратом. Это было в Нижнем Дачигаме в апреле 1957 года, в пору появления первых весенних цветов. Их разноцветные головки еще только начинали проглядывать сквозь остатки снежного покрова.

В сентябре того же года я поднялся из долины реки, расположенной на высоте 6000 футов, до высоты 11 000 футов и оказался в районе Сангергулу в Верхнем Дачигаме. Передо мной открылся чудеснейший вид: альпийские луга, покрытые цветами, уже слегка тронутыми увяданием, смешанный лес из березы и голубой сосны и вдали — пасущиеся дикие олени.

В ноябре стада возвращаются в Нижний Дачигам, и к этому времени рога у оленей становятся совсем твердыми. Однажды мне удалось быть свидетелем того, как самец с великолепными рогами, сопровождаемый самками, телятами и молодыми оленями, прокладывал путь через густые заросли ивняка. Сфотографировать их было невозможно, но я стоял как зачарованный и не мог оторваться от этой картины.

Мне хотелось продлить это мгновение, чтобы побольше узнать об образе жизни этих животных. Он, вероятно, сходен с образом жизни европейских оленей; у последних преобладает матриархат, главенствуют самки, а самцы часто отделяются от стада и функции их сводятся к продолжению потомства.

По слухам, махараджа держал одно время небольшое стадо хангулов. Особой заботы животные не требовали, приручить их было легко. Думаю, что в целях сохранения оленей этот опыт заслуживает повторения.

Какие чудесные воспоминания возникают при одном перечислении ряда географических названий в Кашмире: долина Эрин, реки Синд и Сонамарг, долина Лиддар, реки Брингхи и Диус! Последняя протекает близ заповедника Дессу, куда порой заходят один-два хангула.

Враги хангулов — черный медведь и леопард — иногда охотятся на молодых оленей даже в пределах Нижнего Дачигама или в его окрестностях. Однако не они привели к резкому уменьшению хангулов, к угрозе их полного исчезновения. Как прямо — путем браконьерства, так и косвенно — путем использования исконных оленьих пастбищ для домашнего скота, в этом виновен человек.

Даже самые высокогорные летние пастбища оленей вытоптаны и испорчены стадами коз и овец; кроме того, пастухи нередко с ружьем и собаками охотятся на оленей.

И в 1960 и в 1962 годах я всячески пытался убедить кашмирские власти в необходимости охраны не только самих оленей, но и мест их обитания.

Однако, несмотря на поддержку Международного союза по охране природы и ее ресурсов и Индийского совета по охране природы, мои настояния успеха не имели. Не берусь судить, почему из этого ничего не вышло и кто в этом повинен. Вымирание столь редких животных будет потерей не только для Кашмира, но для всего мира.

Одним из препятствий явилось подчинение Дачигама с 1957 года трем разным ведомствам: рыбной промышленности (поскольку в Нижнем Дачигаме есть пруды для разведения форелей и горные реки, где водится форель), Лесному департаменту и Тавазе (туристической организации).

Самым разумным было бы подчинить заповедник и обитающих в нем диких животных Лесному департаменту, тем более что он имеет в Дачигаме специального уполномоченного по охране диких животных и на территории заповедника есть лес.

В апреле 1957 года я долго пробыл в Нижнем Дачигаме, фотографируя оленей, а в сентябре того же года предпринял более дальний поход — на высокогорные пастбища в Верхнем Дачигаме.

Здесь я видел бурого медведя и маленькую кабаргу. Повсюду в Гималаях кабаргу интенсивно преследуют главным образом ради получения мускуса, столь высоко ценящегося в парфюмерной промышленности. У самцов кабарги нет рогов, но они обладают своеобразными «бивнями», которые представляют собой удлиненные верхние клыки, по длине значительно превосходящие клыки оленя мунтжака. В высокогорных районах Кашмира и западнее встречаются великолепные фазаны моналы и красивые каменные куропатки, а также многие другие интересные птицы.

Поздняя весна и начало лета особенно хороши для фотографирования в Кашмире птиц: благоприятный климат и красивые места создают для этого исключительные условия. Многие индийские фотографы птиц отлично проводили здесь отпуск, и потом результатом их отдыха были хорошо иллюстрированные интересные книги.

Салим Али и Лок Ван Тхо часто фотографировали здесь птиц. Пожалуй, самыми удачными сюжетами можно назвать сидящих на гнездах прекрасных райских мухоловок и иволгу. Я тоже мечтаю попробовать свои силы в этой области фотографирования.

На более низких горных хребтах Кашмира обитает гималайский черный медведь, имеющий на груди белое пятно в виде буквы V. Встречается он и в большинстве лесов Северной Индии, тогда как медведь губач обитает только на полуострове Индостан. Выше в горах обитает бурый медведь, но для оленей хангулов он является менее пагубным хищником, чем черный. Тибетский медведь пищухоед^[55] встречается в более северных и восточных районах; выделанную шкуру этого животного иногда принимали за шкуру йети — снежного человека. Встреча с любым медведем таит в себе опасность, так как медведи нередко нападают без всякой видимой причины. Во всяком случае, с этим животным рекомендуется быть очень осторожным.

Хотя я посвятил эту главу Гималаям, должен признаться, что сам ограничился восхождением всего на 12 000 футов в Верхнем Дачигаме. Но молодые и искушенные альпинисты могут достигнуть более высоких точек и там наблюдать и фотографировать уникальную фауну.

На этих высотах обитают дикие бараны шапу (или уриал), аргали, архар и голубой баран нахур, а также козлы: козерог, мархур (или винторогий козел) и гималайский тар. Водятся там и горные антилопы: козлиная антилопа (серао) и горал.

Глава тринадцатая От Северного Пенджаба до Непала

В районах, лежащих к югу и востоку от Кашмира, в Пенджабе и соседнем с ним штате Химачал-Прадеш, охрана диких животных проводится довольно активно.

В Северном Пенджабе встречаются антилопы нильгау и кабаны. Самок нильгау называют «гау» (корова), и по этой причине нильгау, или голубой бык, так же как и корова, считается священным животным, подлежащим охране.

В самой северной части Пенджаба славятся живописностью долины рек Кангра и Кулу. Но диких животных, как я узнал, приехав в 1957 году в долину реки Кулу, осталось очень немного, и не только в самой долине, но и в горах. Даже форелей стало мало вследствие сильных разливов реки Биас.

В сентябре 1961 года я отправился в Химачал-Прадеш, где с удовлетворением обнаружил, что охрана диких животных здесь стоит на должной высоте.

Во время своего пребывания в Химачал-Прадеше я совершил восхождение на гору Тарадеви высотой около 10 000 футов. Северные склоны горы, обращенные к Симле, пологи и лесисты, а южные — скалисты и обрывисты. По пути я видел несколько серебристых фазанов с черным гребнем.

Со мной был один из местных представителей Союза по охране диких животных, молодой и энергичный Мехта. Примостившись на краю отвесного обрыва над пропастью, мы с интересом следили за парящими в струях воздуха огромными хищниками, снежными грифами и бородачами. На глубине 3–4 тысяч футов вдруг появлялась небольшая темная точка; она делала круг за кругом, и затем почти мгновенно, буквально рядом с нами, проносилась птица. Одна за другой они поднимались, пролетали и исчезали за скалистыми выступами горы.

Размах крыльев у бородача, которого один писатель метко прозвал «летающим драконом», девять футов. Здесь эти птицы гнездятся с декабря по март. Питаются они, исключительно падалью и наряду с коршунами и грифами играют в жизни стран Востока роль бесплатных санитаров.

Восточнее этих мест я был только в Кумаонских горах во время посещения Найни-Тала. Оттуда мне удалось бросить взгляд на всю цепь снежных гор и вершину Нанда-Деви.

Я рано встал и с половины шестого уже начал следить за северной частью неба, но она была сплошь закрыта облаками. Только во время завтрака облака частично рассеялись, и нашим взорам предстали вершины, сверкавшие в лучах утреннего солнца. Через пятнадцать минут пелена облаков опять закрыла хребет.

Весь этот район, включая вершину Нанда-Деви (25 640 футов) — одну из самых высоких гор, находящихся в пределах Индии, представляет собой заповедник. Здесь встречается высокогорная фауна и флора в таком количестве и разнообразии, какого, пожалуй, нигде нет больше в Гималаях.

Заповедник подчинен Лесному департаменту Уттар-Прадеша. К сожалению, имеются сигналы о том, что здесь широко развито браконьерство, причем особенно злостно преследуется кабарга. В то же время именно этот участок дикой природы необходимо строго охранять, чтобы он не потерял своей ценности.

Я должен хотя бы коротко упомянуть о Непале, поскольку там встречается довольно много крупных индийских однорогих носорогов. При режиме Рана эти животные наравне с тиграми считались «королевской дичью» и соответственно охранялись. Но в 1951 году, когда на дуне Читаване начали действовать браконьеры, вопрос об охране носорогов в Непале встал со всей остротой, и весной 1959 года Международный союз по охране природы и ее ресурсов предложил мне отправиться в Непал. Мне удалось установить, что в Непале осталось не более 300 носорогов, но повинны в этом были не только браконьеры: на численности носорогов гибельно сказывалось изменение привычной для них обстановки. Огромные пространства земли, на которых обитали эти животные, были превращены в поля и пастбища для скота.

Помимо всего, непальских носорогов было не так легко обнаружить. Их так жестоко преследовали браконьеры, что животные прятались днем в густом подлеске кустарниковых джунглей и к ним нелегко было подойти.

С двумя провожатыми я принялся разыскивать носорога, объезжая местность на слонах. Раз двадцать нападали на нас носороги, и дважды мы испытали интересные приключения. Однажды, когда мой слон пробирался через густой лес, мы наткнулись на впадину, заполненную жидкой грязью. В ней лежали четыре носорога, в том числе и самка с детенышем.

Самка сразу же нас атаковала, а слон испугался и пустился в бегство. В этой суматохе я потерял шляпу и футляр от объектива. После того как самка носорога успокоилась и отошла, мы решили искать пропажу.

Шляпу слон нашел быстро и подал ее мне на хоботе, но футляр нам пришлось искать самим. Только мы сошли на землю, как носорог вернулся и опять бросился на нас. Один из моих спутников поспешно взобрался на дерево, а с другим мы установили рекорд быстроты влезания по хвосту слона. Сам слон в испуге отчаянно трубил.

В другой раз я ехал на одном слоне, а два моих спутника следовали сзади. Я высматривал носорогов в высокой густой траве и в конце концов нашел. Носорог стоял ко мне спиной. Когда слон подошел к нему довольно близко, я сфотографировал носорога и был поражен тем, что он не только не обернулся, но даже не взглянул на нас.

Я сказал погонщику, чтобы он подогнал слона поближе. Носорог тут же быстро обернулся и пошел в атаку; новорожденный детеныш, прятавшийся до времени в траве, присоединился к матери.

Нужно сказать, что, как правило, даже хорошо выдрессированные слоны боятся носорогов; в Ассаме или Бенгалии уходит несколько месяцев на то, чтобы приучить слона не бояться носорога и вести себя спокойно. Но и это удается лишь в том случае, если слоном управляет опытный погонщик. Непальские слоны, по-моему, в этом отношении лучше индийских, их учат активно отвечать на нападение носорогов, а целеустремленной атаки носорог обычно не выдерживает. Сейчас это подтвердилось: рассерженные носорог и слон встали друг против друга. И носорог отступил вместе со своим розовым малышом.

В это время подошли еще два слона, и их погонщики крикнули нам, что поблизости бродит тигр: они узнали об этом по своеобразному металлическому звуку, который, обнаружив присутствие тигра, производит слон, ударяя кончиком хобота по земле.

Теперь стало понятно, почему носорог смотрел вперед не оборачиваясь, а своего малыша спрятал в траве: тигр охотился за ним; детеныши носорогов или слонов — любимое «лакомство» тигров.

Носорог опять перешел в нападение, и так было несколько раз. Однако каждый раз наш слон давал ему отпор. Мой погонщик пришел в сильнейшее возбуждение, он размахивал руками, громкими криками подавал команду другим, приказывая им не шуметь, потому что господин фотографирует.

Я прилагал все усилия, чтобы в столь сложной обстановке запечатлеть эту редкую ситуацию. Мне приходилось удерживать руки беспрестанно жестикулировавшего погонщика, выжидать интервал в схватке слона с носорогом и выбирать открытое место в густой траве. В результате я получил, вероятно, уникальную фотографию новорожденного носорога с матерью.

После этого посещения из Непала стали поступать неутешительные сведения: мои советы по вопросам охраны носорогов и расширения площади Национального парка приняты не были, и количество носорогов в Читаванской долине уменьшилось с 300 до 160.

Меня вновь направили в Непал, на этот раз по инициативе Лондонского общества охраны фауны, и генеральный инспектор лесов в Катманду сделал все, что от него зависело, чтобы облегчить мне выполнение задачи. Это было весной 1963 года; и мне стало ясно, что благодаря новому законодательству положение изменилось к лучшему. Количество носорогов увеличилось со 160 в 1960 году до 185 в 1962-м, и я выдвинул ряд новых предложений для дальнейшего улучшения охраны этих животных.

Одновременно я поставил перед правительством Непала вопрос о необходимости принять меры для сохранения оставшихся на юго-западе Непала диких буйволов, поскольку в соседних штатах Индии, в Бихаре и в Западной Бенгалии, эти прекрасные животные уже исчезли.

Каждый год из Непала присылают в Калькутту красивейших животных — малых панд^[56], откуда они экспортируются в зоопарки многих стран. Мех у панд окрашен в красивый каштаново-рыжеватый цвет с белыми подпалинами; живут они на сравнительно небольшой высоте — от шести до двенадцати тысяч футов, в бамбуковых лесах. Об их образе жизни на воле известно очень мало, мне даже с трудом удалось установить их непальское название и места обитания. Они имеются также в Сиккиме, Бутане и в западной части Северо-восточной пограничной области.

В неволе они являются очень интересными экспонатами.

Глава четырнадцатая Животные мифические и реальные

Три года назад я встретился с Махарадж Кумаром из Сиккима и имел с ним беседу об охране диких животных. В частности, я поинтересовался, существует ли еще в Сиккиме подлинно дикий як; позднее Махарадж Кумар письменно сообщил мне, что, по наведенным справкам, несколько яков сохранилось близ Амнэ-Мачина в Голоке. По-видимому, это очень большие животные, они иногда спариваются с домашними яками и дают крупное потомство.

Дикий як, вероятно, существует и в других частях Гималайских гор, и на Тибетском нагорье. Сведениями о других местообитаниях яков я не располагаю.

Тибетский олень, или шоу, является местным представителем благородных оленей в долине Чумби в Тибете; к востоку, в Бутане и в юго-восточном Тибете, этот красивый олень известен и как «сиккимский олень».

В долине Чумби «сиккимский олень» вымер; в последний раз Ф. Людлоу встретил трех самок этого оленя в районе Лингмотхана в 1925 году. С тех пор в долине оленей больше никто не видел, а на территории современного Сиккима они никогда не существовали.

Людлоу писал мне, что, по его мнению, олени в северном Бутане вымерли; во всяком случае, когда он пересекал Бутан с запада на восток в 1933 и 1949 годах, он их не видел. Но в 1962 году в одном докладе было упомянуто, что этот олень недавно был обнаружен в северо-западном Бутане. Я пытаюсь получить по этому поводу дополнительные сведения.

В своем письме Людлоу указывает, что олени в довольно большом количестве встречались в районе Тсари в юго-восточном Тибете в 1936, 1938 и зимой 1946/47 года и, возможно, их еще удастся спасти от окончательного исчезновения.

Тибетский олень крупнее оленя хангула и очень красив. В рогах этих двух подвидов марала наблюдается некоторая разница: у тибетского оленя основной ствол рогов имеет наклон вперед у третьего отростка, так что верхняя его половина свисает над мордой.

Говоря о Бутане, следует упомянуть такина, самого крупного представителя козлиных антилоп. Это своеобразное, довольно неуклюжее с виду животное высотой около метра. Окраска сильно меняется в зависимости от пола и возраста животного и от принадлежности к разным подвидам, которые встречаются в Бутане, Северо-восточной пограничной области, Южном Китае и в северной Бирме^[57].

Окраска самцов часто бывает золотистой; весьма возможно, что такин явился прототипом «барана с золотым руном», которого нашел, по греческой легенде, Ясон. У очень старых самцов окраска более темная, у самок она тоже темная, но имеет сероватый отлив, а у очень молодых — темно-серая. Рога у молодых животных растут более или менее прямо, но со временем наклоняются вперед и вниз, а кончики загибаются кверху. Рога имеются у животных обоего пола, только у самцов они достигают больших размеров.

Премьер-министр Бутана рассказывал мне, что в северном Бутане такинов множество; он даже указывал на места, в которых можно было бы создать заповедники. По его словам, он видел две разновидности такинов: небольших с прямыми рогами и более крупных; но мне кажется, что он просто видел в одном случае молодых, а в другом — более взрослых животных, объединенных в возрастные группы.

Такины встречаются в горных районах Северо-восточной пограничной области, особенно в горах Мишми. Обычно они держатся близ границы снегов, но часто собираются в местах, где на поверхности земли выступает соль, а в холодное время — у горячих источников, расположенных значительно ниже.

Недавно в северной Бирме поймали нескольких такинов. Одно животное отправили в зоопарк Бронкса, в Нью-Йорк, а самку послали в Пекинский зоопарк к находящемуся там самцу. Насколько мне известно, в других зоопарках такинов нет.

Рассказывая о редких животных, я должен высказать мнение по поводу йети. Я не верю в то, что это новое, странное создание будет открыто в Центральных Гималаях. Ведь шкура и скальп, найденные во время экспедиции в Непал в 1960/61 году и уверенно приписываемые «ужасному снежному человеку», оказались принадлежащими тибетскому медведю пищухоеду и соответственно козлиной антилопе — серао.

Не верю я и в то, что может оказаться реальным и другое мифическое существо — буру. В Северо-восточной пограничной области буру повергает в ужас местные племена. Рассказывают, что однажды индийский чиновник государственной гражданской службы решил объехать племена; он взял с собой дочь и эскорт из ассамских стрелков. В пути им встретилось большое болото с небольшими земляными холмами. Местные жители утверждали, что под этими холмиками находятся скелеты огромных вымерших сотни лет назад животных. Начальник приказал представителям одного из племен раскопать их, чтобы взглянуть, нет ли там скелетов.

Но люди испуганно отказались выполнять его приказание. Они были уверены, что их постигнет за это ужасная кара.

Тогда за работу принялись ассамские стрелки. Прошло несколько дней. Дочь начальника заболела, ее увезли на равнину, поместили в больницу, и вскоре она умерла.

Позднее одна известная лондонская газета на свои средства направила экспедицию для поисков живого буру, по слухам обитающего в некоторых болотистых районах, но ничего обнаружено не было.

А весной 1948 года началось всеобщее смятение, вызванное слухами о живом чудовище, которое якобы имеет в длину 90 футов и в поперечнике 40 футов, движется медленно и кормится, обрывая по пути верхушки деревьев. Началась паника среди местных жителей и рабочих чайных плантаций на равнинах Даррангского округа. Возможно, что именно экспедиция, искавшая буру, послужила косвенной причиной возникновения слухов.

Не думаю, что буру существует в действительности. Но весьма возможно, что какое-либо крупное животное, вымершее несколько сот лет назад, продолжает жить в местном фольклоре, в преданиях, передающихся из поколения в поколение у племен, населяющих этот район Гималаев.

Говорят, что необычные «существа» обитают также в горах Нага, Микире, а также в других горных районах, находящихся к югу от Брахмапутры; рассказы о них всегда связаны с отдаленными и таинственными местами. Но, насколько мне известно, ни одно из этих «созданий» не материализовалось.

Прекрасные места в Сиккиме, Бутане и Северо-восточной пограничной области имеют богатую и разнообразную флору и фауну.

Чудесные птицы, в том числе такие фазаны, как монал и сермун, обитают в этих местах. Сказочно прекрасны там орхидеи и рододендроны. Люди, видевшие весной рододендроны в полном цвету, не могли найти слов для их описания: все склоны гор были сплошь покрыты их цветами четырех или пяти разных оттенков.

Лучше всего эти районы описаны Ф. Кингдоном Уордом, с которым я был хорошо знаком. Исследователь и охотник за растениями, он долгое время прожил в Тибете и в северной Бирме и написал ряд книг об этих районах.

В ноябре 1961 года я сопровождал Салима Али в местечко Тутинг, лежащее почти на границе с Китаем, вверх по Брахмапутре (местные названия Сианг, Цангпо, Диханг).

На джипе по бездорожью туда не добраться, а пешком от Пасигхата к горам надо идти 14 дней. Но на «дакоте» мы долетели за 40 минут. Для ускорения погрузки и разгрузки в самолете вместо двери был сделан большой проем, через который нам были хороши видны поросшие густым лесом горы; мы проносились от них так близко, что казалось, вот-вот заденем их крылом. Видели мы и следы страшного землетрясения 1950 года — отколовшиеся огромные куски горы, уже успевшие зарасти молодой растительностью. Скоро с севера с обеих сторон показались снежные вершины. Внизу — узкое ущелье Сианга.

Четыре дня Салим Али вел наблюдения за жизнью птиц и исследовал возможности изучения перелетных птиц путем отлова в сети и кольцевания. Нам удалось узнать, что весной и осенью в течение нескольких недель здесь наблюдается перелет на север и на юг главным образом пернатой дичи; попутно птицы, вероятно, посещают Восточный Пакистан, Качар, Манипур и северную Бирму.

А я старался выяснить все, что мог, об обитающих здесь диких животных; мне указали кряжи, где в разное время года встречаются такины. Удалось мне также сфотографировать гланга, который, видимо, является помесью домашнего яка и домашней коровы. Насколько мне известно, эти животные встречаются также на всем протяжении от Ладакха до Бутана, вдоль границ Тибета, где они известны под названием зхо и используются как вьючные животные.

Гланг, который изображен на снимке, был завезен с севера из Тибета. Это небольшое животное черно-белой окраски.

Я занимался поисками и фотографированием местного гайала, животного, которое всегда меня интересовало. По внешнему виду гайал сходен с гауром, отличаясь от него только прямыми рогами (у гаура они загнуты). Одно время их рассматривали как два разных вида, но теперь диким видом считают только гаура, полагая, что гайал — домашнее или одомашненное животное.

В таком случае гайал либо одомашненная форма уже исчезнувшего дикого вида, либо помесь дикого гаура и домашней коровы, гибрид, дающий плодовитое потомство (возможно, в четвертом поколении и дальше). Более правильным теперь признается последнее предположение; однако удивительно, что ни в Центральной, ни в Южной Индии, где гаур довольно обычен и где местные племена и крестьяне всегда разводили скот, гайалов нет и никогда не было!

Гайал, известный в этих местах под названием митхуна, встречается только в северо-восточной Индии и в северной Бирме. В горах Мишми я видел стадо полудиких митхунов, состоящее из быков, коров и телят, одинаковой окраски и экстерьера, другими словами, животных, дающих плодовитое потомство; выглядят они совсем как гауры, только рога у них прямые.

Эти полудикие стада весь день самостоятельно пасутся в горах, но к вечеру всегда возвращаются в селения. Они очень любят соль, возможно, это и является причиной их регулярного возвращения.

Существует мнение, что митхуны-коровы скрещиваются с дикими гаурами-быками, но во всех горных селениях северо-восточной Индии я наблюдал тенденцию митхунов-быков скрещиваться с домашними коровами. Результат скрещивания с домашним скотом приводит к постепенному преобладанию белого цвета в окраске последующих поколений; из пегих они в конце концов становятся чисто белыми. Я заснял их на всех стадиях.

Митхунов не используют на полевых работах, перевозках или перетаскивании тяжестей. Не слышал я и о том, чтобы их коров доили. Митхуны скорее всего представляют собой нечто вроде меновой единицы. Так, например, семья жениха выплачивает за невесту несколько митхунов. Иногда животное приносят в жертву во время торжественных церемоний.

Неподалеку от Тутинга через реку Сианг построен висячий мост, через который я однажды перешел. Мост этот необычный. Он построен из длинных скрученных тростниковых стеблей, срезанных в лесу, и в длину имеет по меньшей мере 780 футов; вероятно, это самый длинный тростниковый мост в мире. Под тяжестью человека и от ветра он раскачивается, а под ним на большой глубине течет мощная и бурная река.

Во время нашего пребывания в этих отдаленных местах я исследовал ближние леса и собрал коллекцию приблизительно из 30 видов орхидей, которые меня всегда живо интересовали. Все Нижние Гималаи к востоку от Непала и Сиккима и все горы северо-восточной Индии, включая горы Нага, Манипур и Кхаси, являются одними из лучших в мире районов произрастания орхидей. В одном только Сиккиме их больше 1000 видов.

Между прочим, знаменитая и красивая орхидея «Венерин башмачок», появившаяся в Лондоне на выставке 1857 года, была открыта в северо-восточной Индии. Двадцать лет спустя она совершенно исчезла в западных странах в результате бесплодных попыток ее ускоренного выращивания в оранжереях. Было приложено много усилий, чтобы заново открыть эту орхидею, но никто не знал ее родины. Тщетно искали ее в горах Кхаси и Гаро в Ассаме, не нашли ее и в Сиккиме. За нее была объявлена награда в две тысячи фунтов, и она стала известна под названием «Утерянная орхидея».

Только в 1905 году ее нашли в Бутане, а позднее и к востоку от Бутана. Она растет там в предгорьях Гималаев на высоте примерно 3500 футов.

Этот прелестный цветок обладает фацией балерины. Кончики его лепестков загнуты вверх, словно балетная пачка, приподнятая нежными пальчиками. Ни один цветок не вызывал еще такого интереса у садоводов всего мира.

В последний день нашего пребывания в Тутинге нас пригласили на устроенное в нашу честь зрелище — танец масок монбасов, местных буддистов. В лучах заходящего солнца танцоры ритмично двигались под музыку барабанов и причудливых длинных труб на фоне снеговой вершины Намча-Барва высотой 25 445 футов.

Потом мы сфотографировались с четырьмя танцорами. Возле Салима Али стояли танцоры в масках птиц, а около меня — в масках зверей.

В гористой местности северо-восточной Индии, известной своими большими бамбуковыми лесами, время от времени зацветает бамбук. Цветет он через определенные промежутки времени, примерно через каждые двадцать — тридцать лет. Сейчас проводятся исследования для определения жизненного цикла каждого вида. После цветения бамбук дает плоды и умирает. Плоды его охотно поедают различные дикие зверьки и птицы.

Там, где горный хребет отделяет Индию от северной Бирмы, возвышается вершина Дапха-Бам (15 020 футов). Эта часть мира почти необитаема и считается пустынной местностью. В 1947 году англичане создали здесь национальный парк.

Этот «парк», протяжением 800 квадратных миль, представляет собой пустынную, неисследованную местность. Кингдон Уорд однажды отправился на северный склон Дапха-Бам со стороны Лухита, но дошел только до половины пути и вернулся. Никто не путешествовал по реке Дапха, никто не ходил по южным склонам горы, никто не поднимался на ее вершину. Весьма возможно, что в этих местах можно обнаружить новые виды или подвиды млекопитающих, птиц и растений. Но эта часть Индии совершенно неизвестна и труднодосягаема.

Поблизости, в верхней части долины реки Диханг, если судить по найденным следам, обитает несколько носорогов. Известно также, что в южной части Тирапского пограничного района встречаются носороги. Полагают, что эти животные относятся к виду крупных однорогих, а не двурогих суматранских носорогов. Здесь перед натуралистом-исследователем открывается широкое поле деятельности.

Этот район должен когда-то заинтересовать зоологические, ботанические и другие организации Индии. Надо надеяться, что наступит время, когда сюда будут направлены экспедиции, которые сумеют раскрыть тайны этих гор и долин и помогут вынести окончательное решение: существовать этому парку или нет.

Глава пятнадцатая Загадка птиц Хафланга

После поездки в Тутинг мы с Салимом Али вернулись в столицу Ассама Шиллонг, где я теперь живу, но пробыли там недолго. Вскоре нам пришлось отправиться в Хафланг для выяснения на месте интересного и редкого явления в жизни птиц, обитающих близ селения Джатинга. Мы ехали на джипе с прицепом через горы Кхаси, Джайнтия и Северные Качарские горы.

По пути мы пересекли живописную гористую местность, поросшую сосновым, а дальше дубовым лесом, в котором были и другие породы деревьев. Это — страна голубых ванд — великолепных небесно-голубых орхидей; кажется, это единственная голубая древовидная орхидея в мире, не считая той, что растет в Южной Америке.

Когда британцы впервые пришли в эти края, ранней осенью они увидели вдалеке светло-голубой дымок, плывущий между деревьями; вероятно, это дым от костров лесорубов или угольщиков, которые жгут уголь, подумали они. И только подойдя ближе, поняли, что перед ними настоящие заросли удивительных орхидей Vanda coerulea coerulea.

Растет здесь и местный вид насекомоядного растения непентес (Nepenthes khasiana). Это вьющееся растение, с усиками на кончике каждого листа. На каждом усике есть «кувшинчик» или мясистое, похожее на сосуд вместилище, заканчивающееся открытой крышечкой. Насекомых привлекает нектар, выделяющийся на верхнем крае крышечки; крышечка может не закрываться, насекомые сами, садясь на ее край и соскальзывая, по «доброй воле» падают в «кувшинчик», где растение поглощает их.

Непентес растет обычно на бесплодных и скалистых склонах гор примерно на высоте двух-трех тысяч футов над уровнем моря, вследствие чего нуждается в питании насекомыми. Я посадил это растение в своем саду на более плодородной почве, и оно перестало ощущать необходимость в дополнительном питании, получаемом через «кувшинчики».

Слово «гарампани» означает «горячая вода», и здесь возле реки Капили находится большой сернистый горячий источник. Неподалеку от него через реку ходит паром, и дикие животные боятся приближаться к источнику, чтобы полизать почву или сделать глоток сернистой воды. Но около другого гарампани, в лесу Намбар близ Голагхата (равнина Ассама), я помог Лесному департаменту организовать небольшой заповедник, чтобы помешать браконьерам подстерегать у девяти бьющих там горячих источников оленей и митхунов, которые постоянно приходят туда лизать соленую почву.

Я часто забирался в свое матерчатое «укрытие», установленное против самого мощного источника, и фотографировал оттуда оленей замбаров и мунтжаков. Кстати, мунтжаки любят одиночество и лишь время от времени встречаются парами. Впрочем, я слышал о том, что однажды видели сразу трех оленей, вероятно, это были самец с самкой и уже полувзрослый олененок. Рога этих оленей, даже вполне взрослых, очень небольшие.

Однажды со мной произошел такой случай: я сидел в «укрытии» и ждал мунтжака, предварительно наведя аппарат для съемки этого небольшого животного. Но вместо оленя появился огромный дикий слон-самец, остановился в десяти футах от «укрытия» и минут пять стоял, глядя на меня. Он пришел выпить воды из маленького протекавшего рядом родника. Я боялся, что он услышит, как у меня стучит сердце. Стоило ему сделать два шага вперед, и я был бы растоптан в одну секунду. К счастью, ветер был для меня благоприятным, слон что-то почуял и отошел в другое место.

Не успел я поздравить себя с благополучным избавлением, как появился второй дикий слон-самец и направился к тому же роднику.

На этот раз сердце у меня билось спокойнее: этот слон был еще совсем молодым. Он спокойно напился в двух шагах от меня и присоединился к первому слону. Я посмотрел, как они приветствовали друг друга: ведь у слонов хобот заменяет не только нос, но и руку.

Два диких слона вместе — подобное общение двух или нескольких диких слонов-самцов ассамцы называют мал джуриа — «дружба борцов». Двух слонов вместе я видел уже несколько раз. Люди, чаще меня имеющие дело со слонами, видели трех, а в одном случае даже четырех самцов вместе.

В Северных Качарских горах нас ожидало развлечение — встреча с группой белобровых гиббонов-хулоков, обезьяной, живущей только в Индии. Видели мы их мельком, но слышали хорошо: громкие знакомые крики «хууппо», «хуупоо» пронзительно доносились до нас из густого вечнозеленого леса.

Белобровые гиббоны — небольшие обезьяны с длинным волосяным покровом. Самцы — черные с белыми бровями, а самки темно-желтые. В неволе они приживаются хорошо, их громкие крики раздаются в каждом зоопарке. Кое-кто из моих ассамских друзей воспитывал маленьких хулоков; в клетку их не сажали — они лазали по деревьям на огороженной территории, но всегда возвращались на веранду и развлекали хозяев; хулоки очень привязчивы, понятливы и отличаются характерной походкой, напоминающей пьяного моряка.

Добравшись наконец до Хафланга, мы, не теряя времени, стали расспрашивать официальных лиц и местных жителей о странном поведении птиц и связанных с ним последствиях. Хафланг — тихий городок, расположенный на железнодорожной линии в долине, простирающейся с севера на юг между равнинами Брахмапутры и Качара.

Еще в Шиллонге нам стало известно о том, что в селении Джатинга, находящемся всего в нескольких милях от Хафланга, периодически происходит массовое уничтожение птиц, которых жители ловят по ночам, приманивая их искусственным светом. Мы уже писали местным властям в Хафланг, настаивая на принятии мер по прекращению истребления птиц, и теперь приехали проверить, что именно удалось им сделать.

Спросив об этом у одного из местных чиновников, мы получили исчерпывающий ответ: в свое время был издан приказ, запрещающий подобные действия.

Вот что здесь происходит. На небольшом участке горы, примерно в одну квадратную милю, где расположено селение Джатинга, в определенные периоды года при благоприятствующих метеорологических условиях множество птиц слетается на свет керосиновых ламп или других светильников, выставляемых жителями на воздухе. Птиц убивают палками и употребляют в пищу.

Это совершенно экстраординарный случай. В других селениях долины ничего подобного не наблюдается, хотя в ряде мест не раз пытались приманивать птиц таким же способом. Однако никакой разницы между этим местом и другими усмотреть нельзя.

Как же все это осуществляется?

1. Время выбирают между 15 августа и 31 октября. Лучшим месяцем считается сентябрь, хотя говорят, что гуси и утки прилетают в октябре.

2. Лунные ночи исключаются; необходимы очень темные ночи.

3. Должно быть туманно, облачно или мглисто. Предпочтителен небольшой дождь.

4. Направление ветра должно быть южным, иначе птицы не прилетят.

5. Свет необходим яркий, но рассеянный, а не прямой, как, например, свет карманного электрического фонаря или автомобильных фар.

6. Предпочтительно открытое пространство, хотя при всех упомянутых выше условиях птицы налетают даже в дома.

7. С южной стороны около каждой лампы должен быть установлен щиток, за которым укрывается человек, убивающий птиц, летящих с севера, то есть предполагаемого направления осенней миграции.

При подходящих условиях выставляют до 50–60 керосиновых ламп; лучшим временем суток считается время от 7 до 10 часов вечера, хотя время от 2 до 4 часов утра тоже неплохое. Один человек за ночь может убить до двухсот птиц. Всего за одну ночь погибает пятьсот — шестьсот птиц, а за весь сезон — несколько тысяч.

Приехав в ноябре, мы ничего этого не увидели. Но нам удалось осмотреть место избиения птиц и собрать много перьев, чтобы потом попробовать опознать их в Обществе естественной истории Бомбея.

Результат явился для нас совершенно неожиданным: все десять видов, которые Салиму Али удалось определить в Бомбее, оказались местными, а не мигрирующими. В числе этих видов были малайская выпь, малая белая цапля, горная куропатка, фазан, зеленый плодоядный голубь, бронзовокрылый голубь, белогрудый красноносый зимородок, красновато-коричневый зимородок, райская мухоловка и кустарниковая тимелия. Причем из них только малайская выпь является ночной птицей, все остальные — дневные.

Необходимо провести ряд дополнительных исследований, в том числе кольцевание птиц, если окажется, что некоторые виды все же являются перелетными. Но, во всяком случае, нужно приложить все усилия, чтобы неслыханная бойня была прекращена или ограниченна.

Я спросил сына вождя племени, сколько времени все это продолжается и как началось. Он ответил, что Джатинга населена племенем джайнтия, которое пришло сюда с гор примерно в 1895 году. В сентябре 1905 года в ненастную темную ночь тигр убил одного из их буйволов. Жители селения зажгли факелы и пошли искать животное, как вдруг на них налетела масса птиц, садясь к ним на голову, плечи и руки. В то время они, конечно, решили, что это боги послали им птиц, чтобы возместить потерю буйвола; но с течением времени люди поняли, что это регулярное сезонное явление, которое происходит только в этом месте и только при известных условиях. На свет керосиновых ламп птиц стало прилетать еще больше.

Не может быть сомнения в том, что это неслыханное явление происходит именно здесь. Его наблюдали многие приезжие, и в том числе официальные лица; помимо перьев, оставшихся после недавней бойни, мы видели убитых птиц, частью изжаренных, частью высушенных на солнце. Продемонстрировали нам и пару прекрасных бронзовокрылых голубей, которых милостиво пощадили и держали в клетке. При виде их я невольно подумал, что эти немые свидетели могли бы порассказать нам много интересного, если бы они обладали даром речи.

В этих местах каждый год у диких птиц наблюдаются и другие странные явления.

Я имею в виду тысячи диких уток, которые в холодную погоду каждый день собираются на маленьком озере в Алипурском зоологическом саду в Калькутте.

За последние пятнадцать — двадцать лет эти дикие индийские древесные утки каждый год находят дневное убежище на озере в большом городе Калькутте, а вечером улетают кормиться за город. Утром они опять возвращаются в свой «заповедник». Прилет уток начинается в октябре, к декабрю их собирается до 4–6 тысяч. Весной, примерно в апреле, они улетают.

Поистине удивительное зрелище представляет собой большое количество диких птиц, ищущих убежища в зоопарке огромного города. Очевидно, поведение уток объясняется тем, что в это время года в сырых и болотистых местах, где они кормятся, трава и тростник высыхают и выедаются скотом, в результате чего птицам негде укрыться. А к апрелю, когда появляется новая растительность, они вновь чувствуют себя в безопасности и за пределами зоопарка. Гнездятся они в этих местах примерно в июне или июле.

Поскольку мы заговорили о водоплавающих птицах, нельзя обойти молчанием один печальный факт: с каждым годом перелетных горных и серых гусей, как и многих видов перелетных уток, каждую зиму прилетающих в Индию с севера, становится все меньше. Объясняется это не только охотой на них с ружьем и сетью. Возможно, здесь играет роль и нарушение неприкосновенности мест их гнездования, сокращение площади местообитания и т. д.

К сожалению, постоянные обитатели Индии — красивые, изящные розовоголовые утки — почти все вымерли. Последние достоверные сведения о них поступили из Бихара в 1935 году. Позднейшие данные о них сомнительны: вероятно, за этих уток ошибочно принимали красноносого нырка. Причина их исчезновения не установлена, ее следует еще раз проверить наблюдениями. Неволю они переносили хорошо, но не размножались.

Другой оседлой уткой, которую редко, но все же еще можно встретить в восточной части Ассама, является белокрылая древесная утка. Эта крупная птица посещает небольшие водоемы в густом лесу, и я не раз публично выступал перед охотниками и другими лицами, призывая не уничтожать ее. Известно, что в неволе (в Голландии) она размножается, так что прекрасный зоологический сад в Индии имеет полную возможность держать эту редкую птицу и получать от нее потомство.

Черная кряква встречается в большинстве районов Индии, но обычно она держится особняком от других диких уток.

Никому не известны причины исчезновения горного перепела, который встречался на высоте 6–7 тысяч футов близ Майсура и Найни-Тала. Последний экземпляр его видели около горной станции Найни-Тал в 1876 году.

Кулик-бегунок Джердона также исчез в Индии: последние достоверные сведения о нем относятся к 1900 году.

Наибольшие опасения вызывает сейчас в Индии судьба большой индийской дрофы. Эта крупная красивая птица часто встречается на открытых пространствах и в густонаселенных районах, поэтому принять меры к ее защите практически невозможно, тем более что мясо ее очень вкусно. Насколько мне известно, в неволе она пока не размножалась, но надо надеяться, что какой-нибудь зоопарк займется тем, чтобы получить от нее потомство. Создание же заповедника для индийских дроф только привлекло бы внимание браконьеров.

Из всех птиц Индии больше всего мне нравится дронго, или бхимрадж. Он немного меньше европейского черного дрозда и имеет заметно выраженный хохолок, красноватые глаза и два удлиненных наружных хвостовых пера, сплетенных только у кончиков. Когда дронго летит, кажется, что за ним гонятся два больших шмеля.

Мне часто приносили птенцов дронго, и я с успехом их выращивал. Дронго — самые привязчивые и самые занятные из всех ручных птиц. Научившись летать, они остаются с хозяином и сопровождают его на расстояние мили и даже больше, но затем всегда возвращаются домой. Они не говорят, но подражают свисту и разнообразным звукам, особенно хорошо передразнивая других птиц.

А разговаривает лучше всего горная майна. Она легко приручается и легко переносит неволю. Повсюду в Индии этих птиц можно видеть сидящими в клетках на верандах домов. Они так хорошо подражают человеческой речи, что иногда это приводит к забавным случаям. Бывает, что по их «приказанию» слуга приносит чай или прохладительные напитки, а как-то слуга подвел к веранде оседланную лошадь, хотя хозяин и не собирался никуда уезжать.

Местные жители часто опустошают гнезда диких птиц и потом продают птенцов на базаре. Я спас немало птенцов, покупая их, выращивая и потом отпуская на волю. Иногда они оставались. Так, не захотел меня покинуть мой любимый дронго. Однажды я отпустил на волю пару больших каменных ржанок; они улетели, но через несколько часов вернулись на лужайку перед домом, и так они возвращались много раз, пока наконец не решили окончательно расстаться со мной.

Я даже держал индийского грифа. Он был безупречно опрятен, часами чистил перья клювом и любил принимать солнечные ванны. Многое можно узнать о привычках и поведении птиц, когда воспитываешь их еще птенцами.

Кстати, о грифах. Помню, лет тридцать назад в газетах была дискуссия: как находят грифы пищу — по виду или по запаху? Когда они парят на большой высоте, они, конечно, не могут найти пищу по запаху. У них очень острое зрение, и они всегда следят за передвижением ворон, коршунов и бродячих собак, которые указывают им местонахождение падали. И тогда грифы спускаются вниз на пиршество.

Если туша животного лежит давно и около нее уже кормились вороны и собаки, грифы принимаются за пиршество, не теряя времени. Но около недавно подохшего и никем еще не тронутого животного они предварительно устраивают своеобразную «церемонию гусиного шага».

Большая часть птиц, спустившись на землю, стоит на приличном расстоянии от свежей туши, а две или три осторожно приближаются к нему медленным «гусиным шагом». При каждом шаге птица поднимает ногу, словно готовясь ударить. Птицы, идущие впереди, подходят наконец к туше и приступают к еде, жадно отрывая куски, начиная с задней части. Другие птицы ждут конца церемонии и только тогда в свою очередь набрасываются на еду. Это любопытное зрелище. Я видел его только дважды и думаю, что соблюдение такого ритуала объясняется осторожностью: грифы сначала хотят удостовериться, что животное действительно мертвое.

Глава шестнадцатая Танцующие олени

В прежние времена озеро Локтак в Манипуре славилось как лучшее место для охоты на диких гусей и уток. Манипур, когда-то небольшое княжество, а ныне — штат, управляемый центральной администрацией (штат части С), расположен между горами Нага в Индии и Бирмой. Сейчас в этих местах охотятся мало.

В одном из уголков этого большого озера обитает очень редкий и исключительно изящный олень замбар Эльди, или тамин. Его называют лоборогим оленем, так как лобовые развилины его рогов наклонены немного вперед, а основной ствол отклонен назад, образуя красиво изогнутую линию. По официальным данным, этот олень «вымер» в 1951 году, однако спустя несколько лет поступили сведения, что он все еще встречается в очень болотистых районах, где растет высокая трава и тростник. Я всегда был заинтересован в охране этого редкого оленя и с удовольствием принял предложение выехать в Манипур для исследования этого вопроса.

Существуют три вида или подвида этого оленя: первый — в Манипуре, второй — в Бирме, о котором известно, что с каждым годом он встречается все реже, а третий — в Таиланде и других частях Юго-Восточной Азии; последний уже почти вымер. В Индии мы ответственны за сохранение манипурского вида, так называемого санеаи («животное, смотрящее на тебя»).

Итак, в октябре 1959 года я выехал на машине в Манипур через долину Брахмапутры и горы Нага. В Манипуре меня встретил главный лесничий. Собрав все сведения, которые я мог получить в Импхале, столице Манипура, я направился в юго-западную часть озера Локтак, чтобы начать практическое изучение вопроса на месте.

Прежде всего я установил, что «болото», занимающее площадь 10 квадратных миль, на котором живут олени, отнюдь не похоже на обычное. Это плавучее болото. Плотная сплавина, образованная гумусом и отмершими растениями, плавает на водах озера. Примерно одна пятая часть ее лежит на поверхности, а четыре пятых находятся под водой. На сплавине растет тростник и трава высотой до пятнадцати футов. Толщина этого гумусового «мата», называемого местными жителями пхумди, колеблется от нескольких дюймов примерно до пяти футов.

Ступая по пхумди, чувствуешь, какой он зыбкий, а провалившись в черную тинистую воду, удостоверяешься, что в этом месте толщина его исчисляется дюймами. У оленей, тысячелетиями обитающих в этих условиях, копыта слегка скошены, и благодаря тому, что бабки у них безволосы и мозолисты, олени, подгибая их, могут ходить по тростнику и траве не проваливаясь.

Я слышал о существовании плавучих островов на озерах в Кашмире, Бирме и в Северной Америке, но мне думается, что Кейбул-Ламджао в Манипуре, на северо-востоке Индии, является единственным плавучим заповедником диких животных во всем мире.

Манипурский Лесной департамент проложил через пхумди канал, по которому можно доплыть до небольшого холма, откуда хорошо просматривается весь заповедник. Поскольку оленей наблюдают оттуда либо рано утром, либо поздно вечером, а чтобы добраться туда из гостиницы, нужно потратить не менее двух часов, я решил провести ночь на холме.

Местные сотрудники лесничества и жители окрестных селений отговаривали меня ночевать там. «Вас будут беспокоить кабаны, да и москитов много», — говорили они.

«А я не боюсь ни тех, ни других», — отвечал я. Тогда они выдвинули главный козырь.

«Эти места посещают злые духи, нехорошо там ночевать», — предостерегающе говорили мне.

«Хочу повидать злых духов», — сказал я. И провел ночь на холме вместе с тремя перепуганными спутниками, которых я убедил рискнуть жизнью вместе со мной. Ночью нас никто не беспокоил, зато рано утром нам удалось мельком увидеть шесть замбаров таминов и нескольких кабанов.

Густая растительность в это время года помешала мне увидеть животных близко, и я решил вернуться сюда в марте.

После окончания трехдневных празднеств Дол Джатра в Ассаме я вернулся в Манипур в марте 1961 года, рассчитывая, что к этому времени там тоже все придет в норму. Как я ошибся! Я знал, что Манипур — родина танцев и веселья, но никак не думал, что вместо трех дней праздник в Манипуре, будет продолжаться целых шесть!

И уж конечно, я никак не предполагал, что мне самому придется пуститься в пляс и еще меньше — что мне доведется увидеть оленей, танцующих в своем плавучем заповеднике! Но все оказалось именно так.

В Импхале, где я провел первую ночь, все танцевали «табал чонгба» («прыжки при луне»). Правда, не было ни луны, ни прыжков: танец состоял из трех или четырех ритмичных па, но танцевали все с величайшим энтузиазмом. Взявшись за руки, мы выделывали несложные па под мелодию местного оркестра, передаваемую через репродуктор. Продолжалось это четыре часа.

Наутро, не успело еще рассвести, как я уже ехал на джипе в заповедник, расположенный в 30 милях от Импхала. Доехав до канала, мы сели в лодку и отправились на остров, прокладывая путь через пхумди. Круглое ярко-красное солнце поднималось над горизонтом в сверкающем золотом небе. Взобравшись на холм и вооружившись биноклем, я стал осматривать болото и увидел замбаров — самца и самку.

В другом месте бродили две самки, у каждой был взрослый теленок. Матери спокойно щипали молодую травку, пробивающуюся через пхумди. Но телята! Я не поверил своим глазам! Нет, сомнения быть не могло, они танцевали! Кружились то в одну, то в другую сторону, наклоняя и опять поднимая голову, танцевали от избытка молодости и сил.

Олени, танцующие в плавучем заповеднике, — это могло случиться только в Манипуре! Что подумают обо мне уважаемые члены Международного союза охраны природы, когда я доложу им об этом? Я, несомненно, лишусь их доверия и не получу больше никаких заданий!

С помощью двадцати местных жителей я «прочесал» четверть квадратной мили заповедника; на нас вышли четыре замбара и с десяток диких свиней. После длительных расспросов служащих заповедника и местных жителей я пришел к выводу, что в этом заповеднике на десяти квадратных милях, вероятно, обитает около ста замбаров таминов, небольшое число свиных оленей и примерно триста кабанов.

На обратном пути я несколько раз задерживался у своеобразных «шлагбаумов». В лесничестве предупреждали, что, пока празднества не кончатся, ехать нельзя, девушки все равно остановят меня на дороге.

И они были правы. Плотная, сомкнутая толпа нарядно одетых девушек преградила нам путь, и за то, чтобы они нас пропустили, я должен был одарить их небольшой суммой денег. За первой остановкой последовала вторая, потом третья. Иногда девушки, держась за руки, становились поперек дороги, иногда протягивали через дорогу веревку. Один раз мы наткнулись на заграждение из бамбука.

В первый раз я дал выкуп, но потом мы вынуждены были безжалостно форсировать преграды, поскольку я недостаточно богат, чтобы столько раз давать выкуп за право проехать по одной и той же дороге.

Манипурский подвид замбара тамина редок, и в его естественной среде наблюдать его затруднительно, но, к счастью, все три вида хорошо приживаются в неволе. Маленькое стадо из четырех оленей живет в Калькуттском зоопарке, одну пару недавно направили из Маоттоура в зоопарк Нового Дели. Бирманский вид имеется в Рангунском зоопарке, где теперь уже находится одиннадцать животных; юго-восточный азиатский вид имеет представителей в Парижском зоопарке, а также в некоторых других европейских зоологических садах.

Манипурские власти делают все от них зависящее, чтобы сохранить этих оленей в плавучем заповеднике, но очень похвально, что наряду с этим и в зоопарках принимаются меры для того, чтобы уберечь этих оленей от вымирания.

Глава семнадцатая Манасский буйвол

От танцующих оленей, вероятно, следовало бы перейти к рассказу о более обычных животных — диких буйволах, но до этого мне хотелось бы посвятить несколько строк относительно небольшим и отдаленным заповедникам Восточной Индии, в частности Андаманским островам.

Андаманские острова являются очень отдаленной частью Индии, расположены они на полпути между Калькуттой и Малаккским полуостровом. Мне не пришлось там побывать, но не упомянуть о них в этой книге нельзя, поскольку там был проведен очень интересный опыт с дикими животными.

Много лет назад на островах было мало диких животных и туда завезли несколько оленей аксисов. Благодаря отсутствию хищников олени стали так быстро плодиться, что решено было выпустить на остров пару леопардов, чтобы удержать количество оленей в разумных пределах. Под «парой» я разумею двух самок; завезти туда самца и самку было бы неразумно: их потомство в конце концов уничтожило бы всех оленей.

Между прочим, как олени аксисы и другие представители оленьих реагируют на хищников из семейства кошачьих? Некоторые лица полагают, что олени живут в постоянном страхе, в ощущении неминуемой гибели от когтей тигра или леопарда. Но я думаю, что мрачные предчувствия смерти обуревают диких животных ничуть не больше, чем любого человека, пересекающего улицу с оживленным движением, скажем, улицу Лондона или Калькутты. Все мы знаем, что это опасно, что сотни людей ежедневно погибают под машинами, и поэтому соблюдаем осторожность, но разве мы думаем в это время о смерти?

Точно так же, по-видимому, чувствует себя и олень в лесу, конечно, при условии, что свобода его движений не ограничена. Он инстинктивно быстро реагирует на опасность и при подозрительном поведении хищника в любую минуту готов к бегству. Но он не страдает от мрачных предчувствий, когда назревает действительная опасность.

Лучшей иллюстрацией к сказанному выше служит эпизод, который я наблюдал однажды на открытой равнине Серенгети в Африке. Дело было вечером. Из густой травы вышли две львицы в сопровождении двух уже подросших львят. Они выглядели голодными. Гну, антилопы канны, газели и другие антилопы продолжали невозмутимо пастись; их, видимо, совершенно не трогало близкое присутствие заклятых врагов. Однако, вне всякого сомнения, каждое животное настороженно посматривало на больших кошек, втайне надеясь, что не оно, а другое послужит пищей хищникам.

Соотношение оленей аксисов и леопардов в заповеднике все время строго контролируется для поддержания необходимого баланса. Главный инспектор лесов этого острова говорил мне, что количество оленей аксисов продолжает увеличиваться и, возможно, придется ввезти еще одного леопарда. В феврале 1960 года на острова выпущено шесть пар черных крякв и восемь пар павлинов.

В Ориссе много прекрасных пейзажей, и я с удовольствием вспоминаю приятное путешествие в Симлапальские горы бывшего штата Майюрбхандж в сопровождении двух радушных инспекторов, оказавших мне большую помощь. Эти горы напомнили мне Канху, только здесь почти все поляны в саловых лесах оказались занятыми пастбищами для скота или возделанными полями. Дикие животные почти не встречались.

В прекрасном Саткосийском ущелье реки Маханади напуганные дикие животные стали редки. Поблизости, в Ангулских лесах, мы видели только гаура, замбара и аксиса. Ночью в свете автомобильных фар глаза их горели удивлением.

В западной и южной Ориссе еще остались дикие буйволы, встречаются они и в прилегающих районах штатов Андхра-Прадеш и Мадхья-Прадеш, близ реки Годавари. Но если между тремя штатами не будет достигнуто соглашение об охране диких буйволов, они обречены на исчезновение.

Близ Хазарибагха в Бихаре имеется национальный парк. Он состоит из бывших частных лесных владений, которые в свое время чрезмерно эксплуатировались. В 1957 году генеральный инспектор лесов любезно позволил мне ознакомиться с этими местами, и я был свидетелем похвальных усилий, предпринимаемых для сохранения лесов, развития парка и восстановления численности диких животных.

В прекрасном заповеднике Джалдапара в Западной Бенгалии еще осталось 40–60 носорогов. Заповедник был создан в начале 30-х годов, в основном по инициативе Е. О. Шеббира, которому принадлежат выдающиеся заслуги в деле сохранения индийских носорогов.

Шеббир — инспектор лесов «старой школы», той школы, представители которой всегда предпочитали работать в лесу, а не в канцелярии. Дважды он совершал восхождение на Эверест.

Я безоговорочно верю рассказам о том, что в дни, когда еще не было автотранспорта, Шеббир проделывал весь путь через лес пешком или на спине у слона и не останавливался, пока не проходил лес из конца в конец. От его глаз ничто не могло укрыться; он замечал состояние, в котором находятся деревья, присутствие диких животных и вообще все, что можно увидеть в лесу. Как жаль, что некоторые из современных инспекторов сидят над картотеками, задыхаясь от массы бумаг, и не делают того, что является их прямой обязанностью, то есть не работают непосредственно в лесу.

Выйдя в отставку, Шеббир не перестал интересоваться охраной диких животных в Индии и в других странах и в 1958 году опубликовал одну из лучших книг о слонах — «Сундар Муни», рассказ об одном индийском слоне.

Мне удалось дважды побывать в Джалдапарском заповеднике для диких животных. Это отличный заповедник; через него протекает большая река Торса, берущая начало в предгорьях Бутана. Непролазные джунгли и более густая, чем в Казиранге, трава затрудняют поиски носорогов. Однажды я проделал вместе с местными работниками большой путь на слоне и был очень удручен, не встретив ни единого носорога.

В течение двух или даже трех часов мы видели вокруг себя только высокую «слоновую траву» и густые кустарниковые джунгли, как вдруг оказались совсем рядом с двумя носорогами. А потом мы увидели еще несколько этих животных. Настроение наше сразу поднялось. Говорят, что теперь носорогов увидеть легче, так как администрация заповедника распорядилась проводить более интенсивное выжигание травы и кустарника. В низкой траве травоядным животным живется лучше, и, кроме того, их легче там увидеть, чем в древесных и травянистых джунглях.

Сотрудник охраны лесов Рас, который показывал мне Джалдапарский заповедник, был впоследствии назначен генеральным инспектором лесов в Новом Дели. Рас очень заботится об охране диких животных, но, мне кажется, ему не всегда удается провести в жизнь все, что он считает необходимым. Целый ряд трудностей, связанных со структурой конституционного управления и с огромным масштабом работы по охране не только самих диких животных, но и мест их обитания, неминуемо возникает в стране с населением 440 миллионов^[58].

К востоку от Западной Бенгалии и ее главного заповедника Джалдапара в Ассаме протекают реки Санкош и Манас. Эти крупные реки, подобно реке Торса, берут начало в предгорьях Гималаев в Бутане и широко разливаются по равнинам. Все пространство по обе стороны реки Манас занимает один из лучших заповедников Индии, в котором обилие диких животных счастливо сочетается с великолепными пейзажами.

Над рекой Манас, название которой связано с легендарной богиней, в Мотаргури, где заканчивается дорога в предгорьях, стоит лесная гостиница. На расстоянии получаса ходьбы оттуда вверх по реке открывается чудесный вид на ущелье реки и на цепи относительно невысоких Восточных Гималаев в Бутане. Около того места, где стоит гостиница, основное русло реки разветвляется: на запад течет река Манас, а на восток — река Беки. В свою очередь эти реки делятся на небольшие протоки, в местах соединения которых имеются острова.

На площади 105 квадратных миль, занимаемой заповедником, находятся реки, луга и смешанный лес, простирающийся к югу от границ Бутана. В самом Бутане, к северу от границы, горы покрыты густыми лесами и пока не заселены. Дикие слоны, гаури, замбары и другие животные свободно кочуют из Ассама в Бутан и обратно.

Какая великолепная возможность представляется Бутану создать заповедник на северной стороне его границы. Два прилегающих заповедника могли бы образовать межгосударственный парк исключительного значения, к обоюдной выгоде сторон. В свое время я выдвигал это предложение перед правительствами Ассама, Индии и Бутана. А через несколько лет эта возможность будет потеряна: придут поселенцы с топорами, мотыгами и начнут выпасать здесь свой скот…

Несколько оленей аксисов обитает в северо-западной части Ассама, область их распространения простирается на восток до реки Дунсири в Даррангском районе. В остальных частях Ассама, где имеются главным образом вечнозеленые и очень густые леса, эти олени не встречаются. Говорят, что их можно видеть и в других районах Ассама, однако это, очевидно, ошибка; их просто путают с детенышами или полувзрослыми свиными оленями, имеющими на шкурке такие же красивые, но по достижении зрелости становящиеся темно-коричневыми пятна.

В густых лесах Северо-Восточной Индии живут своеобразные маленькие существа. Это толстые лори. Обычно они живут поодиночке или парами. Пушистые, рыжевато-серые с темно-коричневой полоской на спине, зверьки ведут ночной образ жизни, поедая листья, плоды и насекомых. Днем лори сворачиваются в клубок и спят; на местном наречии их называют «робкими кошками», хотя в действительности они относятся к полуобезьянам. Большие блестящие глаза этих животных кажутся еще больше благодаря тому, что они обведены коричневыми кругами. Таким глазам может позавидовать не одна кинозвезда. В Южной Индии и на Цейлоне их заменяют несколько менее красивые животные, так называемые тонкие лори.

В Манасском заповеднике носорогов почти не осталось. Когда-то их было много, но в этом отдаленном уголке Ассама трудно бороться с браконьерством. Сейчас там, по моим подсчетам, не более десяти — пятнадцати животных; еще два-три носорога обитают близ реки Санкош. В заповеднике обычно встречаются дикие слоны, иногда можно видеть и тигров.

Манас по праву славится дикими буйволами. Они крупнее, чем дикие буйволы в других частях Индии, и рога у них больше. У коров рога длиннее, у быков они толще.

Дикие ассамские буйволы, как и буйволы, обитающие в той части Индии, где сходятся границы штатов Орисса, Мадхья-Прадеш и Андхра-Прадеш, являются подлинно дикими животными — предками домашних водяных буйволов. Они не принадлежат к одичавшим животным (то есть к животным, однажды одомашненным, а затем вернувшимся к дикому состоянию), как буйволы, обитающие на Цейлоне, в Северной Австралии и в некоторых других странах. Домашние ассамские буйволы очень похожи на диких буйволов благодаря примеси крови последних, но они менее крупные. В других частях Индии домашние буйволы по экстерьеру очень часто отличаются от диких, что является результатом многовекового искусственного отбора для улучшения молочной породы.

Повсюду, где встречаются стада диких буйволов, можно найти одиноких диких быков, которые забредают на пастбища, где пасутся домашние животные, и спариваются с самками домашнего буйвола. В таких стадах пастухи не держат домашних самцов буйвола, потому что более сильные дикие самцы все равно их убьют. Мне известен случай, когда один дикий буйвол убил восемь или девять домашних буйволов.

Всякий раз, когда мне случается бывать около пастбищ, прилегающих к заповедникам, я стараюсь выяснить, как относятся пастухи к потомству от диких и домашних буйволов. Ответы их по большей части разноречивы, а мотивы не всегда убедительны, но в общем мнение сводится к следующему: потомство при скрещивании получается более крупное и сильное, но коровы дают меньше молока, а быки строптивы и справляться с ними, а тем более заставлять их пахать или возить тяжести гораздо труднее.

В стадах дикие быки ведут себя очень осторожно и редко удается сфотографировать их на близком расстоянии. Как правило, они совсем не опасны. Зато одинокие быки раздражительны, может быть, потому, что их очень изводят пастухи, которым они в свою очередь сильно докучают. В Казиранге, когда я ездил на слоне, дикие буйволы не раз нападали на нас, но, если погонщик умел заставить слона держаться стойко, буйвол сразу же прекращал атаку или бросался в сторону, избегая лобового столкновения. Однажды, когда я шел пешком, на меня напал дикий буйвол, и мне изрядно повезло в том, что я вовремя сумел ретироваться.

Если нужно подойти к дикому самцу буйвола, то лучше прибегнуть к помощи пастуха, охраняющего небольшое стадо домашних самок буйвола. Вместе со стадом можно близко подойти к быку, который, чувствуя себя «польщенным» присутствием домашних животных вообще и «дамским обществом» в частности, ведет себя смирно.

Охотники, которым много приходилось охотиться на диких буйволов, часто упоминали о том, что старое животное сопровождает более молодой буйвол, так называемый чела (товарищ, ученик). Но сколько бы одиноких буйволов я ни видел в Ассаме, все они бродили в одиночку и никаких чела при себе не имели.

В Манасском заповеднике более густые и отдаленные от реки участки леса можно посетить, воспользовавшись ездовыми слонами; со спины слона хорошо видны гауры, замбары и олени мунтжаки. Но еще лучше взять резиновую лодку и осмотреть заповедник с реки, спустившись миль на десять по течению. На широких песчаных и галечных отмелях рек Манас и Беки и возле поросших травой рукавов бродят дикие буйволы, свиные олени, красные волки и даже тигры. К месту, где вы захотите причалить, вам вышлют джип или другую машину, которая отвезет и вас, и складную лодку в гостиницу.

На реке встречается еще одно животное, а именно выдра. Можно часами смотреть на этих необычайно деятельных и интересных зверьков, которые ныряют и кувыркаются в воде, гоняясь за рыбой, играют или просто нежатся на солнышке. Глядя на них, я всегда вспоминаю ручную выдру, которая жила у меня, когда я еще работал на чайной плантации. Она любила играть с собакой и с кошкой, сопровождала меня на прогулках; убегая вперед, останавливалась на развилке или на перекрестке дорог и выжидала, в какую сторону я пойду. А потом снова бежала вперед.

Осмотр заповедника с реки можно осуществить, плывя на резиновой лодке по течению. Рыбная ловля удочкой и лесой не только не запрещается, но даже поощряется в этом заповеднике, как и в национальных парках Северной Америки: ведь если рыболовы и выловят несколько рыб и увезут трофеи с собой, это не принесет никакого ущерба заповеднику, не убавит его красоты. Другое дело, если убивают живущих в нем диких зверей и птиц. Кроме того, за счет некоторого уменьшения количества рыбы в реке оставшимся рыбам достанется больше корма. А рыбы останется достаточно, включая крупных рыб, которые, согласно поговорке, «всегда уходят от рыболова».

Однако бомбить, глушить динамитом, отравлять рыбу и ловить ее сетями не только незаконно, но и неэтично. Подобные действия нужно рассматривать как преступление перед обществом: ведь массовое уничтожение рыбы отдельными видами лишает многих людей ценного источника питания. В холодную погоду здесь можно удить усача-тара и багарского сома. В реках северо-восточной Индии ловится так называемая «индийская форель» — небольшая рыба с синевато-стальными пятнами на боках.

Как-то с помощью спиннинга и блесны в Манасе был пойман усач-тар весом около 40 фунтов; возможно, в реке существуют и более крупные экземпляры. В долине реки Брахмапутры рекордный вес усача-тара, кажется, 56 фунтов: самая крупная рыба, пойманная в Южной Индии, весила 121 фунт. Багарский сом ловится обычно порядка 12–15 фунтов, хотя, по рассказам рыболовов (не отличающихся скрупулезной точностью), попадаются и более крупные рыбы. Впрочем, себя я прошу считать исключением из общего правила, я не принадлежу к числу рыболовов, которые зачастую уподобляются Анании^[59].

Может быть, это не столько моя заслуга, сколько полное отсутствие воображения. Поймав однажды усача-тара, я слишком скромно определил его вес, и мои товарищи ликовали: «Никогда не быть тебе истинным рыболовом!»

Пусть я не рыболов, зато сколько счастливых дней я провел, сидя с удочкой на берегу прозрачной речки с быстрым течением в одном из красивейших уголков Индии, наслаждаясь умиротворяющим отдыхом среди роскошной девственной природы!

А как богаты реки Манас и Беки разнообразными птицами! Особенно примечательны здесь умные пеликаны: вверх по течению они летят, а вниз — плывут и по пути кормятся рыбой; когда приходит время возвращаться к подножию гор, они опять поднимаются в воздух. Время от времени пролетают стаи бакланов, которые тоже опускаются на воду, чтобы заняться ловлей рыбы. Малые белые цапли стаями летают над рекой то вверх, то вниз по течению.

В холодную погоду на Манасе встречается длинноносый крохаль, в зимние месяцы галечные отмели навещают ибисы. Но мне больше всего пришлись по душе большие разноцветные птицы-носороги, которые всегда появлялись в ущелье по вечерам. Эти странные на вид создания каждый год прилетают сюда на ночлег, начиная с последней недели февраля и до мая. Они устраиваются на деревьях, растущих на пологих склонах гор, и ветви клонятся под тяжестью их тел. Утром они улетают. Как понять причину этих шумных сборищ? Почему птицы-носороги собираются здесь только в эти месяцы и только в часы, когда они собираются устраиваться на ночлег? Не является ли это «прелюдией» к подбору пар и последующему гнездованию?

Бывало, что в гостиницу Национального парка имени Корбетта забредал отдохнуть тигр; а в гостиницу Манасского заповедника как-то явился медведь. Вскоре после этого там остановился один из сотрудников лесничества. Найдя у себя в комнате беспорядок, этот остроумный человек сделал в книге посетителей следующую запись: «До меня бунгало занимал господин Топтыгин и развел такую грязь, что мне пришлось за ним убирать».

В конце финансового года документацию гостиницы отправили на проверку. Лишенный чувства юмора ревизор прочел эту запись и сделал следующее замечание: «Почему этот жилец не зарегистрирован в книге приезжающих (не указано его имя, место следования и время пребывания в гостинице)? Не уплачено им и за постой. Деньги следует с него взыскать».

Глава восемнадцатая Находка золотистого лангура

Большую тревогу вызывает возможность полного исчезновения двух небольших животных, которые встречались в предгорьях Гималаев на всем протяжении от Уттар-Прадеша до Ассама: щетинистого зайца и карликового кабана.

Название зайца произошло от его жестковатого длиннощетинистого меха. Величиной он почти с обыкновенного зайца, но более короткие уши придают ему сходство с кроликом. Он известен также под названием «ассамского кролика». В книге Стэрндэйла «Млекопитающие Индии» («Mammalia of India») этот заяц описан так: «…маленькие глаза, относительно короткие задние ноги, меховой покров его состоит из жесткой ости и длинных черных волос; окраска сверху обычно темная, ржаво-серая или коричневая, снизу грязно-белая, хвост целиком коричневый. Размером с обыкновенного зайца, но длина ушей менее трех дюймов, а хвоста — около двух дюймов».

По словам Шеббира, в 1907–1911 годах, когда он служил в Ассаме, этот заяц «иногда встречался в некоторых местах Гоалпарского лесного округа, преимущественно в траве улу (Imperata sp.) высотой 3–4 фута, которая в то время покрывала значительные открытые и наиболее засушливые пространства». Дальше Шеббир указывает, что зайцев этих он вообще видел мало, а достоверно всего один раз в округе Букса и в западной Бенгалии, после того как был переведен туда на работу в 1911 году.

Сам я щетинистого зайца никогда не встречал, но рассказывал о нем работникам чайных плантаций и другим лицам, живущим в этих местах, пытаясь заинтересовать их на тот случай, если это животное еще существует.

Карликовый кабан когда-то довольно часто встречался почти в тех же местах, что и щетинистый заяц. Я знаю охотников, которые видели его еще 10–12 лет назад в районах, находящихся к западу и востоку от Манасского заповедника.

Эта маленькая дикая свинья похожа на своего более крупного сородича, но даже у взрослых животных высота в плечах не превышает 10 дюймов.

Я всячески стараюсь установить, существует она еще или нет. Будет очень жаль, если оба этих животных — и щетинистый заяц, и кабан — безвозвратно утрачены.

Как уже говорилось, все экспедиции, снаряженные на поиски йети и буру, вокруг которых создалась невообразимая шумиха, окончились неудачей. Но зато в это время именно в предгорьях того района, где искали этих мифических существ, был открыт новый вид тонкотелой обезьяны.

Эта новая обезьяна — золотистый лангур. Поскольку считается, что открыл его я, Зоологическая служба Индии назвала его Presbytis geei, или тонкотелым Джи.

В течение многих лет поступали сведения о том, что на восточном берегу реки Санкош, близ Джамдуара, встречается лангур кремовой окраски. Первые сигналы о существовании этого животного поступили от Шеббира в 1907 году, но ни документальной фотографии, ни живого, ни мертвого экземпляра этого животного для исследования представлено не было.

В 1947 году охотник С. Дж. Барон, который был также немного натуралистом и немного фотографом, видел этих лангуров и сделал в книге посетителей гостиницы запись: «Я видел нескольких белых обезьян (лангуров)… насколько мне известно, этот вид не описан. Все тело и хвост у них одного цвета, светлого серебристо-золотистого, несколько напоминающего волосы блондинки». На следующий год другой охотник написал в той же книге, что он видел «санкошских кремовых лангуров».

В конце 40-х — начале 50-х годов мне от случая к случаю приходилось слышать о существовании кремовых лангуров близ реки Санкош. Поэтому я решил посетить Джамдуар и выяснить, являются ли эти обезьяны новым видом или нет.

В январе 1953 года я отправился в Джамдуар и на восточной стороне реки, примыкающей к Бутану, увидел две группы золотистых лангуров. Дело происходило зимой, и окраска у них была светло-каштановая. Позднее я выяснил, что окраска меняется у них в зависимости от времени года: в холодное время она золотистая или светло-каштановая, а с наступлением жаркой погоды в марте приобретает кремовато-белый оттенок. Я сфотографировал этих исключительно красивых обезьян, снял фильм, а потом долгое время наблюдал за ними. В большой группе насчитывалось от 30 до 40 животных, а в меньшей — около 15. Третью группу видели мои друзья, которые ловили рыбу в нижнем течении реки.

Однажды я шел за большой стаей лангуров, наблюдая, как они играют и кормятся на верхушках деревьев, и снимал их киноаппаратом. Неожиданно крупный самец быстро спустился вниз, держась за ветви, остановился в нескольких футах и угрожающе уставился на меня. Решив, что это была ложная атака, предпринятая с целью напугать меня, я продолжал неподвижно стоять на месте. Лангуры казались мне безобидными и робкими существами. Позднее я узнал, что они никогда не устраивают набегов на рисовые поля, как это делают макаки-резусы.

Приехав на следующий год в Лондон, я доложил о существовании этих лангуров в Зоологическом обществе.

В январе 1955 года в Калькутте состоялось собрание Индийского совета по охране природы, на котором я демонстрировал свой кинофильм в здании правительства. Присутствовавший на собрании д-р С. Л. Лора, директор Зоологической службы Индии, заинтересовался моим фильмом и сообщением о лангурах. По моей просьбе он дал распоряжение поисковой группе отправиться в те места для исследования и привезти несколько лангуров.

Группа, которую возглавлял Хаджуриа, привезла оттуда шесть экземпляров лангуров, одного из которых по моей просьбе передали Британскому музею. Официально описав этого лангура как новый вид, Хаджуриа любезно назвал его Presbytis geei, что было принято мною со скромной признательностью.

В докладе Барона, подтвержденном местными органами лесничества, было указано, что золотистый лангур обитает и в более восточных районах, а именно на западном берегу реки Манас. Однако я дважды был в Манасе, в 1949 и 1952 годах, и видел на восточной стороне реки много шапочных лангуров, но золотистых не встречал. Поэтому я отправился в экспедицию в эту часть северо-западного Ассама в холодное время 1959/60 года.

Сначала я вновь посетил Джамдуар на реке Санкош. До места назначения оставалось еще миль сорок, когда дорога внезапно оборвалась. В Индии это довольно обычное явление: в дождливый сезон мост унесен водой, а объезд еще не сделан. Я стал расспрашивать, как лучше проехать, и мне посоветовали свернуть на более длинную лесную дорогу, по которой возят лес, а потом опять выехать на главную дорогу, уже по ту сторону реки.

Раз там проходили грузовики, можно было рассчитывать, что пройдет и наша машина. Но холодное время еще только начиналось, грунт был мягкий, и колеса грузовиков выбили в нем глубокие колеи, только в некоторых местах заваленные валежником. Наша машина с прицепом то и дело застревала, и мы все вчетвером вылезали и принимались толкать ее, вытаскивая из черной вязкой грязи.

Так продолжалось почти дотемна. А тут как раз начался самый тяжелый участок дороги, и машины до половины колес прочно увязли в глубокой выбоине. Вытащить их нам было не под силу. Положение выглядело безнадежным, путешествие казалось каким-то кошмаром. И ни души кругом, просить помощи не у кого.

И вдруг… Я не поверил своим глазам. Лесничий с группой рабочих шел нам навстречу, возвращаясь с работы. В одну минуту они отсоединили прицеп и протащили обе машины, пока дорога не стала лучше. От этого места до гостиницы Бамба, расположенной на той самой речонке, мост с которой был смыт, оставалось не более полумили.

Я сердечно поблагодарил их и попросил сказать мне название реки, из-за которой мы претерпели столько бедствий.

«Это река Хел^[60]», — ответил он.

В этот вечер я показал лесничему и другим захваченные с собой цветные фотографии всех трех лангуров: золотистого, шапочного и хульмана. Я объяснил им, что окраска хульмана серебристо-белая, иногда с налетом светло-желтого, а шапочного лангура — рыжевато-коричневая и серая и что название его идет от «шапочки» черных волос на голове. Это помогло мне получить много полезных сведений; самой ценной новостью было для меня наличие в этих местах примерно 10 групп золотистых лангуров, тогда как представители двух других видов здесь не встречались.

Наутро мы снова пустились в путь. Благополучно выехав на главную дорогу, мы без дальнейших происшествий достигли Джамдуара. Там я провел одиннадцать восхитительных дней, наблюдая и снимая киноаппаратом шесть групп золотистых лангуров.

Детеныши в возрасте двух-трех месяцев крепко прижимались к груди матери, и это подтверждало то, что они родились в августе и сентябре. Окраска шерсти у малышей гораздо светлее, чем у взрослых, фактически они были почти белые. С помощью сотрудников лесничества я установил названия различных деревьев, на которых кормятся лангуры.

Оттуда я отправился в Манасский заповедник, в гостиницу в Мотхаргури, чтобы посмотреть, не найду ли я в подтверждение доклада Барона и других следов золотистых лангуров на западном берегу этой реки.

Переехав большую реку на утлой резиновой лодчонке, мы начали осматривать лес на западной стороне и нашли группу лангуров, насчитывающую от 20 до 40 животных; все животные были золотистые. Но они были очень осторожны, а лес гораздо гуще, чем около Санкотпи, так что пришлось отказаться от мысли наблюдать и фотографировать здесь этих животных.

На восточной стороне реки я встретил много шапочных лангуров. Затем я как-то удил рыбу над Мотхаргури и ненароком подсмотрел на западном берегу у самой воды семь золотистых лангуров. Они сидели на камнях и что-то ели. Я переехал реку в резиновой лодке и стал осматривать это место: на поверхности земли выступала соль.

Я быстро расставил свое «укрытие» и проводил в нем ежедневно по четыре часа, с 11 утра до 3 часов дня, то есть то время, когда обезьяны должны были приходить лизать соль. Через три дня появились семь обезьян, в том числе один светлый детеныш, и принялись есть соленую землю. Двое из них пили воду. Наблюдать их с такого близкого расстояния было необычайно интересно.

Численность золотистых лангуров в районе их обитания, то есть между реками Санкош и Манас, я оценил в 550 животных.

Упомянутый выше район находится, конечно, гораздо севернее мощной Брахмапутры. Но есть сведения о том, что эти обезьяны водятся и к югу от Брахмапутры, на небольших высотах в горах Кхаси и Гаро. Я решил посетить и этот район.

В марте и апреле 1960 года я проехал вдоль подножия этих гор и вместе с тремя моими спутниками обыскал все места, где можно было встретить лангуров, показывая местным жителям цветные фотографии; но тщетно. Мы видели шапочных лангуров, а золотистых так ни разу и не встретили; впрочем, я был убежден, что они здесь все же имеются, и поэтому решил продолжать поиски.

Хотя во время этой поездки мне не удалось найти золотистых лангуров, я встретил другое редкое и тоже золотистое животное. По возвращении с гор Гаро я отправился на базар к одному торговцу животными, намереваясь спросить, нет ли у него каких-нибудь новостей о лангурах. Я нашел в его лавке несколько детенышей гиббонов и разных виверр, несколько камышовых котов и одного котенка нового, не известного мне вида. Впрочем, я тут же с радостью узнал в нем представителя очень редкой, исключительно красивой золотистой кошки. К несчастью, торговец тоже знал, что это редкость, и старался продать животное в Калькутту; мне понадобилось немало времени и немало денег, чтобы убедить его расстаться с котенком.

Тиши, как я назвал свое приобретение, со временем превратился из крошечного пушистого коричневого котенка в большое и красивейшее создание. Почти год прожил Тиши у меня в Шиллонге и очень ко мне привязался. Он не знал своей дикой матери, его поймали в самом раннем возрасте, поэтому «матерью» он, по-видимому, считал меня: любил сосать мочки моих ушей, проделывая при этом обычные при кормлении для кошек движения и топча мои колени лапками, даже когда был уже почти взрослым.

Тиши пользовался полной свободой. Если я бывал занят и не мог играть с ним, он часами пропадал в лесу у склона горы, но стоило его позвать, как он тотчас же возвращался. Этот кот у меня был послушным и ласковым, а в лесу и в окрестных деревнях вел себя как дикарь.

В диком состоянии золотистые кошки вырастают до 4 футов 2 дюймов в длину и охотятся за овцами, козами и даже за телятами буйволов, а также за птицами и мелкими млекопитающими.

Когда Тиши вырос до 3 футов 9 дюймов, когти и зубы стали у него очень острыми, и я начал бояться, что он может попасть в беду и погибнуть от руки какого-нибудь охотника из соседнего селения. Местные жители — очень меткие стрелки и отлично владеют луком и стрелами.

В некоторых малообитаемых местностях Африки такое животное можно смело выпустить и позволить ему вернуться к дикому образу жизни. Но в Индии это невозможно. Рано или поздно Тиши все равно был бы убит. Я стал подумывать, не отослать ли его в какой-нибудь зоопарк, но все зоопарки Индии расположены на равнинах, а высокогорный зоопарк в Дарджилинге еще не был открыт.

Настало время, когда я должен был уехать в экспедицию в Южную Индию, и я скрепя сердце решил подарить Тиши Лондонскому зоопарку, где он живет и по сей день, вызывая всеобщее восхищение.

Вскоре после того, как Тиши прибыл в Лондон на самолете, я получил письмо от д-ра Десмонда Морриса. Мне очень приятно было прочесть такие строки: «Тиши отлично прижился и находится в прекрасном состоянии. Он великолепный экспонат — уже участвовал в телевизионной программе… и, надо сказать, выглядел потрясающе…» Но еще больше обрадовало меня письмо моей маленькой племянницы. «Мы пошли в зоопарк, — писала она, — и видели твоего золотого кота; он был очень красивый и играл моей косой, просовывая лапу через прутья клетки. И я думаю, он понял, что мы знаем его хозяина, потому что подходил к нам, когда мы его звали».

Приятно знать, что животное, к которому ты был так привязан, хорошо себя чувствует в новых условиях. В европейских зоопарках, насколько я знаю, других золотистых кошек нет. Двух таких кошек я видел в зоопарке в Калькутте, и говорят, что целое семейство их живет в Брукфилдском зоопарке в Чикаго.

Еще несколько слов о диких кошках. Мне не приходилось слышать сообщений о существовании в настоящее время в Южной Индии кошки с ржавыми пятнами^[61] и рыжепятнистой или мраморной азиатской кошки в северо-восточной Индии. А каракал, обитающий в Северной и Северо-Западной Индии, насколько я знаю, стал очень редок, и надо приложить все усилия, чтобы сохранить его.

В Индии, в основном в северо-восточной ее части, еще очень часто встречаются три вида диких кошек: виверровая кошка, обычный камышовый кот и очень красивая бенгальская кошка. Котят последней часто находят в джунглях, они известны невероятной свирепостью, и приручить их очень трудно. Но в умелых руках котята, взятые в раннем возрасте, становились прелестными и привязчивыми комнатными животными. Я знал нескольких таких кошек, которые были очень хорошо воспитаны.

Нет в мире зоопарка, в котором бы жили золотистые лангуры. Неволю плохо переносят все виды лангуров, тем более тяжело свыкнуться с ней золотистым лангурам, которые пока еще мало изучены, и неизвестно, чем их надо кормить. В 1957 и 1958 годах двух таких лангуров послали в зоопарк Гаухати в Ассаме, но прожили они недолго. Если бы нашлась возможность держать их в более обширном огороженном месте с деревьями, плодами которых они кормятся на воле, думаю, что при условии правильного кормления они могли бы выжить.

Я съездил в Гаухати взглянуть на оставшегося в живых золотистого лангура и сфотографировать его. Животное принесли из клетки, посадили на траву и дали ему поесть. У меня была зеркальная камера, но только я успел поймать животное в фокус, как оно исчезло. Много раз я уговаривал его посидеть смирно на траве, но каждый раз, как я собирался снимать, на матовом стекле камеры ничего не было видно.

А исчезал он из поля зрения потому, что всякий раз одним прыжком вскакивал мне на плечи. Опершись лапами на мою голову, он заглядывал в аппарат: сюжет очаровательный, но трудный для съемки!

Один из моих друзей, живущих на плантации, приручил и воспитал двух детенышей золотистого лангура. Через три месяца самец издох, а самка подружилась с ручным гиббоном, который только что потерял свою подругу.

Двое друзей вместе уходили гулять в соседний лес, а спать и кормиться возвращались домой, но через полтора года уже совсем взрослая самка лангура как-то раз не вернулась из леса.

Каждый год, когда сезон ливней, жары и высокой влажности уступает место сухой и прохладной погоде, характерной для Северной Индии, я тоскую по местам, где под прикрытием заросших лесом гор стремительно катят свои волны Санкош и Манас, и мечтаю опять пожить там в палатке, вдали от условностей цивилизации и «прогресса».

Где еще можно найти такие чудесные пейзажи, такую богатую и разнообразную фауну, как на этой узкой полоске у подножия Гималаев, особенно в том месте, где реки, вырываясь из теснины, широко разливаются по гальке и пескам равнины!

Это рай для рыболова, мечта для художника и пока еще отдаленная надежда для человека, поставившего перед собой задачу охраны природы.

Не знаю я и более привлекательного и удивительного создания, чем золотистый лангур, когда он играет и прыгает, перебираясь с ветки на ветку, а потревоженные его движениями серебристо-зеленые листья дрожат на фоне лазурного неба.

Глава девятнадцатая Носороги из Казиранги

История индийского носорога тесно связана с историей изменения растительности и климата всего субконтинента. В эпоху Мохенджо-Даро, примерно 5000 лет назад, носороги обитали на равнинах реки Инд (территория современного Западного Пакистана). В Индийском национальном музее до сих пор хранятся печати с носорогами — память о древней цивилизации. Земли, покрытые в то время растительностью, были плодородны; но постепенно естественная растительность исчезла: леса были вырублены, а травянистый покров сведен выпасом скота, так же как и во многих местах Северной Африки и Среднего Востока. Существенно изменился и климат этих мест.

Имеются сообщения о том, что, вторгшись в Индию, Тимур в 1398 году охотился и убил много носорогов на границе Кашмира. В XVI веке носороги встречались в некоторых районах субконтинента на западе, а на северо-западе были распространены до Пешавара. Император Бабур^[62] описывает в своих воспоминаниях охоту на носорогов в кустарниковой местности близ Инда в 1519 году. Примерно в это же время король Камбея (Западная Индия) послал носорога в подарок португальскому королю, отправив его на корабле из Гоа. Это был первый индийский носорог, увиденный в Европе, так как носороги в Древнем Египте, Греции и Риме, по всей вероятности, были белыми африканскими носорогами, завезенными из Нильского Судана.

Постепенно в результате того, что, с одной стороны, носорогов ловили и убивали, с другой стороны, из-за того, что привычные места их обитания — леса — вырубались и занимались селениями, полями и лугами, на западе страны носороги совершенно исчезли. В XIX веке они вымерли даже в долине Ганга. К 1900 году носороги остались только в Непале, северной Бенгалии и Ассаме.

В прошлом веке большая часть долины Брахмапутры в Ассаме была покрыта густой травой и джунглями. Но потом, когда начала развиваться чайная промышленность, потребовалась земля для плантаций и началась массовая вырубка лесов. В конце века была построена железная дорога в Ассам, и в долине появились многочисленные поселенцы и скотоводы. Диких животных стало меньше, в особенности сократилось число носорогов, которых преследовали и охотники-спортсмены, и браконьеры.

Особой причиной преследования носорогов была вера в чудодейственные свойства их рога. В действительности рог носорога вовсе не рог. К черепу он прикреплен не так, как прикреплены рога быка или антилопы, расположенные на костной опоре, соединенной с черепом; рог носорога развивается из ороговевшей кожи, покоится в мясистой части; и сильным ударом его можно сбить. Рана будет обильно кровоточить, но через год на том же месте начнет расти новый рог.

Долгое время рогу носорога приписывали лечебные свойства. Его считали страховкой от яда и верили, что чаша, сделанная из рога носорога, раскалывается надвое, если в ее содержимое всыпан яд! По другому варианту, отравленная жидкость в такой чаше должна вспениться! Поэтому в Восточной Азии короли всегда пили из таких сосудов; одна или две чаши хранятся и по сей день в музеях и других местах.

На рынках Восточной Азии, особенно в Китае, спрос на рог носорога велик и в наше время; ему приписывается возбуждающее действие на мужчин, «утративших мужскую силу». Тридцать лет назад цена на этот товар определялась в половину его веса золотом; сейчас он ценится еще выше.

Комиссия по охране редких животных Международного союза охраны природы и ее ресурсов одно время серьезно задумывалась над проблемой сбыта на рынке искусственного «заменителя» истолченного в порошок рога носорога, чтобы снизить спрос на настоящий рог и сохранить таким образом немногих оставшихся животных от уничтожения.

Насколько я знаю, опыты в химических исследовательских лабораториях в Базеле (Швейцария) исчерпывающе доказали отсутствие у рога носорога каких бы то ни было специальных биохимических или гормональных свойств. Что касается потенциального возбуждающего действия этого «лекарства», то возможный временный эффект, безусловно, сводится на нет вредным побочным действием.

В некоторых частях восточного Ассама до сих пор сохраняется убеждение в том, что рог носорога, положенный под кровать роженицы, облегчает родовые муки. Владельцы «талисмана» дают его будущим матерям напрокат, взимая за это каждый раз по 30 фунтов стерлингов. По другому, столь же абсурдному убеждению, рог, положенный в ведро с водой, превращает воду в эликсир жизни, и счастливые обладатели этого сокровища потребляют эту жидкость по ложке в день.

Торговали не только рогом, но и всеми другими частями тела носорога. Некоторые люди пьют даже его мочу, а кусочки кожи и костей носят как амулет против болезней; мясо носорога считается не только вкусным, но и необходимым, чем-то вроде комбинированного паспорта-билета для входа в страну вечного блаженства.

Не странно ли, что в наш век развития науки и техники столь абсурдные убеждения еще имеют право на существование?

Самка индийского носорога обладает таким же большим рогом, как и самец; на первый взгляд вообще пол животного определить трудно. Самый крупный рог индийского носорога, находящийся в Британском музее, имеет длину 24 дюйма. Самый крупный рог, который я видел в Казиранге, не превышает 18 дюймов; этот рог был снят работниками лесничества с одного старого подохшего животного; у живого носорога я видел (и фотографировал) рог длиной в 16 дюймов. Длина среднего рога у носорогов в Казиранге — примерно 8 дюймов.

Заповедник диких животных Казиранги занимает одну из последних нетронутых и незаселенных травянистых областей долины Брахмапутры. Его территория простирается примерно на 25 миль вдоль южного берега этой огромной реки, на север от гор Микир, в самом центре Ассама. Это был рай для охотников и браконьеров, пока в 1908 году местные власти не спохватились, что носорогов осталось не более дюжины.

Сначала Казиранга была объявлена заказником, запретным для охоты. В 1926 году она стала «заповедником для дичи». И наконец, в конце 40-х годов Казирангу официально переименовали в «Заповедник для диких животных», так как само слово «дичь» относится только к зверям и птицам, на которых охотятся в спортивных целях и ради мяса, тогда как термин «дикие животные» охватывает всех животных и предусматривает их охрану.

В начале 30-х годов Казиранга была «закрытой книгой», чем-то вроде Terra Incognito. Лесной департамент не обращал на нее никакого внимания, и в общем она была совсем заброшена. Помню, что в 1934 году я добивался разрешения посетить заповедник и получил малоубедительный отказ Британского лесного департамента. «Никто не может проникнуть туда, — говорилось в письме. — Это сплошное болото с массой пиявок, даже слоны не заходят туда». Но вскоре после этого генеральный инспектор лесов А. Дж. В. Милрой решил покончить с браконьерством, столь широко развитым в Казиранге, и открыть заповедник для посетителей.

Мне пришлось как-то беседовать с работником Лесного департамента, которого первым направили в Казирангу в середине 30-х годов. Он рассказал, что около каждого бхила (маленького озерца) были раскинуты лагеря браконьеров, на территории заповедника валялось до 40 трупов носорогов с вырезанными рогами.

В 1938 году, когда Казиранга открылась для посетителей, я отправился туда одним из первых. Со мной были двое друзей и один местный работник. Мы видели много интересного, разъезжая на двух ездовых слонах. При первой встрече с носорогами причудливые очертания их тела и «панцирь» вызвали во мне ощущение, что это какие-то невероятные доисторические животные. Для защиты у нас были с собой винтовки, но вскоре практика ношения оружия для самозащиты в заповедниках изжила себя, и с тех пор, бывая в заповедниках Индии, я никогда не имел при себе оружия.

В то время носороги, еще не привыкшие к посетителям, часто бросались на людей: им казалось, что человек посягает на их убежище. И слоны тоже еще не были выучены хладнокровно относиться к нападению носорогов. Инстинкт подсказывал им, что лучше всего при встрече повернуться и бежать; полностью разделяли это чувство и погонщики, и в результате дело часто кончалось паническим бегством через высокую траву. Помню одну из своих записей в книге посетителей: «Дважды подвергались нападению носорога, и всякий раз слоны от него удирали».

Через несколько месяцев мои друзья поехали в заповедник. К этому времени носороги уже более или менее привыкли к посетителям. Заплатив деньги за вход в заповедник и за ездовых слонов, они сделали запись: «Разочарованы. Подверглись нападению только со стороны администрации!»

Теперь носороги, обитающие в районах, часто посещаемых людьми на слонах, «хорошо воспитаны» и нападают редко. Исключение составляют самки с детенышами. Но в тех уголках заповедника, куда визитеры редко заглядывают, нападение носорогов не исключено. Впрочем, слоны теперь ведут себя спокойно, да и носороги редко доводят свое нападение до конца. Почти всегда они резко останавливаются на полпути, поворачивают назад и потихоньку убегают, недовольно похрапывая.

В очень редких случаях, когда носорог все же хочет поразить ездового слона или пешего человека, рог как оружие он не пускает в ход. В отличие от африканского сородича индийский носорог вместо рога пользуется крупными резцами верхней и нижней челюсти, особенно нижними, и кусает жертву, резко вскидывая голову. Благодаря этому нижний, ближайший к жертве резец часто наносит всего одну глубокую рану, именно она и создает ложное представление о том, что нанесена рогом. У африканских носорогов челюсти короче, и таких мощных резцов, как у индийских собратьев, у них нет.

Более того, мне никогда не приходилось слышать, чтобы дикий индийский носорог, подобно африканскому, точил рог. Поэтому, если в зоопарке вы видите, что индийский носорог трется рогом о стену или о прутья железной решетки, это означает, что его беспокоят паразиты и он трется рогом, чтобы унять зуд. Ралф Грейэм, помощник директора Брукфилдского зоопарка в Чикаго, первым обратил на это внимание, и ему удалось отучить пару своих индийских носорогов от этой привычки, прикладывая им к рогу лепешки из грязи, предварительно обработанной специальными средствами, уничтожающими паразитов. После этого лечения носороги перестали тереться рогом, и он начал расти правильно.

На воле индийские носороги в жаркое время дня всегда отдыхают в лужах, наполненных жидкой грязью; она надежно защищает их от внешних паразитов и от мух, которые всегда стараются отложить свои яйца в складки толстой бронированной кожи носорогов.

Существует древняя легенда о том, как получил носорог свой «панцирь». Давным-давно бог Кришна решил заменить слона как боевую единицу носорогом, потому что погонщики были слишком легкой мишенью для вражеских лучников. Итак, поймали носорога, одели его в панцирь и стали учить. Но когда привели носорога к Кришне, увидел он, что носорог слишком глуп и никогда не научится понимать и выполнять приказания, и велел отпустить носорога на свободу. Выпустили его в лес, а панцирь снять забыли. Так по сей день и носят носороги боевой наряд своего прародителя.

В Древней Индии некоторые правители действительно использовали носорогов в боях вместо «танков». На рог им надевали железный трезубец, что требовало известной доли тренировки.

Можно ли предположить, что легенда о единороге в какой-то мере связана с существованием крупного индийского однорогого носорога? Безусловно, распространенное когда-то убеждение, что единорог может обнаружить яд, опустив рог в ядовитую жидкость, связано с приписываемыми рогу носорога магическими свойствами. Возможно, об этом же говорит и предание о том, что единорог был единственным животным, решавшимся нападать на слона.

Учитывая, что как слон, так и тигр боятся носорога, последнего можно по праву назвать «царем зверей». Тигр охотится за детенышами носорогов, утаскивая малышей от зазевавшейся матери. Но он не отваживается вступать в единоборство со взрослым носорогом. Об этом свидетельствует такой рассказ.

В 1886 году некий «охотник» отправился на слоне в район современной Казиранги пострелять носорогов. Встретив первое животное, он выпустил в него подряд около дюжины пуль на близком расстоянии. Раненый носорог пустился бежать, а охотник, так как время было уже позднее, вернулся в лагерь. На следующий день он отправился по кровавому следу тяжелораненого животного и наткнулся на него, когда тот бился сразу с двумя тиграми. «У одного тигра, — говорится в рассказе, — шея была истерзана, видимо, резцами носорога; другой тигр также был весь в крови». «Охотник» выстрелил в тигров, а когда они убежали, прикончил несчастного носорога.

Этот эпизод показывает храбрость, силу и подвижность индийского носорога. Он легко обгоняет слона, бегает галопом, прыгает, быстро поворачивается, то есть обладает всеми теми качествами, которых совершенно лишен слон. Слон идет очень скорым шагом, делая миль двадцать в час, но бежать не может; он не умеет прыгать и переступает расщелину или канаву шириной не больше шести футов — это предел его самого большого шага.

Все пять видов носорога — два в Африке и три в Азии — находятся под угрозой уничтожения человеком; чтобы предотвратить эту опасность, создан Международный комитет, задачей которого является спасение этих редких животных.

Два африканских вида находятся в относительно лучшем положении: черных африканских носорогов насчитывается 11 000–13 500, а белых африканских носорогов — 2500–3500. Оба вида двурогие, первый кормится молодыми побегами, а второй — травой, как и индийский носорог.

Три азиатских вида значительно малочисленнее. По моей оценке, больших индийских однорогих носорогов насчитывается примерно 625, из которых в Непале — 185, в Западной Бенгалии — 65, в Ассаме — 375. Азиатских, или суматранских, двурогих носорогов в Бирме, на полуострове Малакка и на Суматре всего не более 170; одна самка этого вида есть в Копенгагенском зоопарке. Яванских, или менее крупных, однорогих носорогов осталось 25–50 только в заповеднике Уджонг Кулоне, в западной части Явы. В неволе яванских носорогов нигде нет.

По размерам самый крупный — белый африканский носорог, на втором месте стоит индийский, а на третьем — черный африканский; за ними идут яванский и самый мелкий — суматранский. Интересно отметить, что у обоих видов травоядных носорогов, африканского белого и индийского, в одном случае наблюдаются сходные повадки: в траве самка пускает детеныша вперед, а сама идет сзади, вероятно, на случай возможного нападения льва (в Африке) или тигра (в Индии). Для носорогов, которые кормятся побегами в кустарниковых лесах, такая предосторожность излишняя.

Раньше в Индии встречались все три азиатских вида. Менее крупный яванский однорогий носорог был «довольно обычен» в Бенгалии, особенно в Сундарбане, но вымер в Индии около 1900 года. Суматранский двурогий носорог существовал в горах Мизо (Лушай) в Ассаме до 1935 года. У этого двурогого носорога передний рог невелик, а задний часто совсем незначителен.

Крупному индийскому однорогому носорогу, несомненно, также грозило вымирание, но резкое уменьшение численности этих животных в начале нашего века заставило прибегнуть к строгим мерам его охраны. Почему же все-таки носорог дает себя «победить» в битве за жизнь? Говорят, он плохо слышит и близорук, но я в этом не уверен.

Мне думается, что в характере носорога тупость тесно переплетается с безрассудной храбростью. В Индии большинство животных инстинктивно убегает от опасности и укрывается в густых зарослях. Носорог поступает иначе: до последней минуты он продолжает пастись, а потом, вместо того чтобы отступить и спрятаться, подвергает себя еще большей опасности, бросаясь в слепой ярости на врага. Кроме того, носорог имеет привычку оставлять помет в определенных местах, а зная это, враг может подстеречь его около одной из больших навозных куч, к которым животное всегда возвращается.

Существует предположение, что навозные кучи обозначают «территорию» носорога, но я думаю, что это не так. Я наблюдал, что носорог оставляет свои экскременты возле любой кучи; кроме того, он никогда не остается в одном районе, а переходит с места на место в зависимости от того, где он находит больше корма. Я думаю, что отдельные животные, проходя мимо кучи навоза, пользуются ею «по ассоциации». Очень многие другие травоядные животные, например нильгау и другие антилопы, оставляют помет в определенных местах, но это вовсе не означает, что они таким образом проводят границу своих владений.

Носорог любит одиночество, но, видимо, не всегда, так как мне приходилось видеть в одной большой луже до семи животных сразу; они пришли с разных сторон и после того, как их потревожили, разбрелись в семи разных направлениях.

Вспомним слова одного индийского поэта:

У нескольких авторов книг о животных описывается якобы единственный звук, издаваемый индийским носорогом, а именно хрюканье. Сам я слышал четыре разных звука: рев, или громкое мычание, недавно пойманного носорога, храп, когда животное возбуждено или потревожено, обычное хрюканье и особый свистящий звук, издаваемый в период ухаживания и спаривания. Думаю, что последний звук издает самка, тогда как самец хрюкает; однако у некоторых писателей-охотников описывается и свистящий звук, издаваемый смертельно раненным носорогом.

Интересно отметить, что старые животные, преимущественно самцы, достигая известного возраста и чувствуя, что они уже не способны противостоять сильнейшим, «удаляются на покой» и поселяются в краевых частях заповедника. Годами существуют они возле какого-нибудь селения, жители которого представляют для них некоторую защиту, так как молодые носороги не отваживаются выходить за пределы заповедника. Старые носороги, на шкуре которых заметны следы глубоких ран, полученных при какой-нибудь стычке, «развлекают» гостей Казиранги: если посетителям не удается увидеть в заповеднике других носорогов, они всегда имеют возможность близко наблюдать нескольких таких престарелых животных.

Наиболее знаменитым из этих старых, полуручных носорогов — боорра гоондой — восхищались тысячи посетителей, без конца фотографируя его все четырнадцать лет, которые он прожил у самого входа в заповедник. Однажды я тоже фотографировал его, стоя на расстоянии девяти футов от морды, к большому разочарованию телевизионных кинооператоров, которые надеялись запечатлеть нападение носорога на человека и получить сенсацию… за мой счет.

Боорра гоонда, по-ассамски — «старый большой бык», умер, к всеобщему огорчению, естественной смертью в 1953 году. Вскоре его место было занято другим изгнанником, которого звали «кан катта», или «безухий».

Из Казиранга носорогов рассылают в зоопарки разных стран, где они демонстрируются посетителям. Одними из первых были Мохан (в 1947 г.) и Мохини (в 1952 г.), отправленные в Уипснэйд. Я принимал участие в организации этого дела и в уходе за животными, начиная с момента их поимки до погрузки на самолеты, на которых они улетели в Англию.

Ловят носорогов в ямы. На середине пути, по которому часто проходят носороги, роют ямы длиной около 10 футов, шириной 5 футов и глубиной 6 футов; сверху яму маскируют тонкими палками и травой. Носорог, иногда детеныш, идущий впереди матери, проваливается в ловушку; потом его вытаскивают и сажают в клетку на колесах, которую везет слон; до отправки животное с месяц содержится на площадке, окруженной частоколом.

Вначале пойманный носорог, как и дикий слон, оказывает яростное сопротивление, которое трудно поддается описанию. Это объясняется новыми, необычными условиями и ограничением свободы движений. Животное испытывает страх; но проходит несколько дней, и пойманный носорог или слон становится ручным. Как только животное начинает понимать, что к нему хорошо относятся, страх исчезает. Я всегда вспоминаю, как Мохини, пойманная совсем маленькой, после кратковременной вспышки ярости стала исключительно послушной и при всяком удобном случае лизала мне руку!

Мохан и Мохини в Уипснэйде и другая пара носорогов, живущая в Базеле, в Швейцарии, произвели на свет первая двух и вторая трех детенышей; наблюдение за ними в зоопарках дало исключительно ценные сведения о спаривании носорогов. Эти сведения особенно интересны в сопоставлении с наблюдениями, которые ведутся за этими животными на открытых пространствах Казиранги.

Так, например, теперь, когда мы видим, что один взрослый носорог преследует другого, картина для нас ясна: не сильный преследует слабого, не самец пытается догнать самку, а почти с полной уверенностью можно сказать, что это самка бежит за «сопротивляющимся» быком! Период течки у самки носорога наступает в течение года через каждые 46–48 дней, если еще не произошло спаривания. У самцов тоже бывают периоды течки, и для спаривания необходимо, чтобы у животных обоего пола эти периоды совпали. Период беременности длится 16¹/₄–16¹/₆ месяца. По всей вероятности, продолжительность жизни носорога и слона одинакова, примерно 70 лет, но точного подтверждения мы пока не имеем.

За последние 25 лет, с тех пор как Казиранга открылась для посетителей, я постоянно бываю там и помню ее еще до того, как все ручьи и маленькие водоемы заполонило великолепное, но страшное растение — водяной гиацинт. Примерно 50 лет назад он был завезен в Индию из Южной Америки в качестве декоративного растения. Но достаточно было посадить одно растеньице, как за несколько месяцев оно распространилось на площади 600 квадратных ярдов, нанося неисчислимый вред. Сначала ни одно животное в Казиранге не трогало это растение, только дикие свиньи в сухую погоду подрывали его корни. Сейчас с видимой неохотой его иногда понемногу поедают слоны, носороги и буйволы.

Много раз видел я Казирангу, когда сильные сухие февральские и мартовские ветры разносили огонь от зажженных костров по слоновой тропе, оставляя большие участки черных, обугленных стволов. Видел я ее и в апреле и мае во всем великолепии ее нового одеяния, когда молодая трава привлекает сюда индийских замбаров и свиных оленей.

Ездил я по заповеднику и на лодке в период самого высокого половодья во время дождливого сезона и сумел сделать, пожалуй, единственный в своем роде снимок плывущего носорога. Но больше всего я люблю Казирангу в конце муссонных дождей, в октябре и ноябре; половодье в это время спадает, дожди, духота и влажность уступают место прохладным солнечным дням. Начинается цветение трав и тростника, а вдали на севере вырисовываются снежные вершины Восточных Гималаев.

Проезжая по заповеднику на спине слона, всегда испытываешь некоторое волнение, когда раздраженный или испуганный носорог вдруг захрапит и бросится в нападение. Волнуешься независимо от того, удержит ли махаут слона на месте, обманув этим носорога, или слон повернет и начнет удирать через высокую траву, где нет деревьев и нет опасности, что ветви собьют седоков.

Помимо этих небольших волнений, я могу вспомнить только два случая, когда мне пришлось спасаться от носорога бегством.

Носороги могут быть очень опасны: не проходит года, чтобы они не убили несколько человек. Поэтому посетителям не разрешается слезать со слонов и ходить по заповеднику пешком. Для меня, человека, обладающего известным опытом, и почетного члена лесничества, было сделано исключение.

Вот как это произошло в первый раз. Я твердо решил снять на кинопленку носорога на открытом пространстве. Но слон — весьма несовершенный вид транспорта для производства таких киносъемок. Поэтому, увидев носорога, пасущегося возле пересохшего озерца, я сделал знак погонщику остановиться и поставить слона на колени. Вместе с помощником, который должен был помогать мне при киносъемке, я слез со спины слона и осторожно стал приближаться к носорогу, неся кинокамеру на треноге.

На расстоянии «выстрела» я установил треногу и начал снимать. Носорог медленно шел прямо на меня. Я приказал помощнику отойти поближе к слону, а сам продолжал съемку. Как только животное подошло так близко, что уже не помещалось в объектив, я решил, что работу пора заканчивать. Киноаппарат и треногу пришлось оставить, времени было в обрез. Уже приближаясь к слону, я обернулся посмотреть, что делает носорог. Он внимательно осматривал мой аппарат. Я полез на спину слона обычным способом: сначала встал на его согнутую заднюю ногу, а затем взобрался по веревке, пропущенной у него под хвостом. Носорог продолжал с интересом изучать киноаппарат, но, видимо, еще не настолько овладел искусством съемок, чтобы снять человека, который поспешно карабкается на спину испуганно трубящего слона!

Следующий инцидент с носорогом произошел, когда я решил сфотографировать в гнезде пару орланов долгохвостов. На одном из соседних деревьев мне построили площадку для съемки на высоте примерно 40 футов. Махан был приспособлен для утренних съемок — с половины девятого до половины десятого. Зная, что поблизости обитает носорог весьма дурного нрава, я попросил слона для доставки меня и моих помощников туда и обратно.

Как-то раз утром слона не было. Что было делать? Солнце ярко светило на безоблачном небе, орланы перекликались друг с другом, испуская громкие мелодичные крики «коороо, коороо». Я не мог противиться искушению и решил идти к дереву, где гнездились орланы, пешком.

— Слона сегодня нет, — объяснял я своим помощникам, — я собираюсь идти пешком. Хотите идти со мной или предпочитаете остаться?

Как и следовало ожидать, мне ответили:

— Если господин решил идти, мы тоже пойдем.

И мы осторожно пошли по узкой тропе, проложенной через «слоновую траву»; я еще подумал, как мы малы и уязвимы и какой высокой кажется трава, гораздо выше своих обычных пятнадцати футов. До места мы дошли благополучно, и целый час я занимался фотографированием. Когда солнце поднялось настолько, что снимать уже было нельзя, я решил, что пора завтракать, и мы пустились в обратный путь через ту же высокую траву.

Не прошли мы и сотни ярдов, как вблизи послышался шум. Панический возглас: «Носорог!» И мои спутники, которым обоим было не больше сорока лет, пустились бежать по тропе, перекрывая олимпийские рекорды. В их годы я бегал даже быстрее. Но мне было известно, что носорог легко догоняет самого быстрого бегуна. И все же я постарался искать спасения в бегстве. Тропа была мокрая и скользкая; в местах, где проходили носороги и слоны, почва была сильно вдавлена. Пробежав ярдов десять, я не мог придумать ничего лучшего, как поскользнуться и упасть лицом вниз. А носорог уже был совсем близко. Вспомнив, что индийский носорог, не в пример дикому слону, не нападает на упавшую жертву, я быстро откатился с тропы в траву и лежал не шевелясь.

Носорог промчался мимо меня. Минут через двадцать трава раздвинулась и появился один из моих спутников; он вернулся, сделав большой крюк, и спросил, как я себя чувствую. Мы вместе пошли по тропе, вышли на большую дорогу и стали громко звать третьего спутника. Он долго не отвечал, а потом появился, перепуганный до того, что окончательно потерял дар речи. Когда он вновь обрел способность говорить, он кое-как объяснил нам, что бросился под большую охапку травы, а носорог стоял над ним и долго тяжело дышал, прежде чем отправиться своим путем.

Глава двадцатая Чудесный восход солнца

Казиранга вспоминается мне, как только разговор заходит о слонах, как диких, так и прирученных. И это естественно: во внутренних частях заповедника Казиранга почти всегда встречаются дикие слоны, иногда с Микирских гор сюда заходит около двухсот этих животных. А ездовые слоны необходимы для осмотра заповедника: иначе как на них по густой «слоновой траве» высотой до 11 футов и более, да еще по заболоченным местам, не проехать.

Много лет в Казиранге жил замечательный ездовой слон Акбар, крупный самец с клыками. Многие высокопоставленные гости осматривали заповедник со спины этого благородного животного; Акбар шел всегда впереди других слонов и обычно стойко выдерживал натиск раздраженной самки носорога с детенышем. Несколько раз сражался он с носорогом, который яростно бросался в нападение; при этом Акбар, становясь на колени, прятал внутрь хобот, как делают все слоны, попадая в затруднительное положение.

Большой вес взрослого обученного слона помогает ему выдерживать бешеную атаку носорога, если последний доводит ее до конца, что, впрочем, случается редко. Но на хоботе слона, исключительно нежном и уязвимом, резцы носорога оставляют глубокие раны, причиняющие слону страдания. Однажды Акбар был тяжело ранен, но, к счастью, его хобот быстро зажил.

За время работы в заповеднике Акбар убил не меньше трех человек. Но во всех этих случаях всегда были повинны сами люди, и я хорошо запомнил один из них. Служитель, заготовлявший траву для другого слона, стал красть зерновой рацион Акбара. В один прекрасный день терпение Акбара лопнуло: он загнал служителя в дом и запорол его клыками насмерть. Прибежавший погонщик Акбара сразу же влез на животное, не оказавшее никакого сопротивления, и отогнал его к месту стоянки слонов. Акбар был послушен, как всегда.

Когда я начал фотографировать животных в Казиранге и еще не пользовался телеобъективом, я, бывало, слезал с Акбара и подходил к носорогу. Акбар шел за мной и стоял на страже, угрожающе выставив вперед огромные клыки; под их охраной я был защищен от возможного нападения носорога. А иной раз он шел позади, а я продирался сквозь густую траву, стараясь сфотографировать носорога в движении. Когда я кончал работу, Акбар становился на колени, чтобы я мог на него влезть.

Благородное животное погибло естественной смертью от старости в 1956 году. Всего за шесть недель до смерти он превзошел самого себя, бросившись на раненного неудачным выстрелом тигра и сбив его метким ударом, а затем напав в заповеднике на дикого махна (слона без клыков). Тигр был убит Акбаром на месте, а дикий махна побежден в течение пяти минут.

Как правило, в заповеднике обученным ездовым слонам причиняют неприятности только бродячие одинокие дикие слоны. Дикие слоны в стаде обычно относятся мирно к посетителям: сидя на спине ездового слона, можно не только близко подъехать к такому стаду, но и въехать в самую середину его; часто какой-нибудь любопытный или дружески настроенный слон подходит к ездовому и гладит его хоботом, совершенно не обращая внимания на «страшных» людей, сидящих на его спине.

Лесной департамент в Казиранге держит восемь или девять ездовых слонов, самцов и самок. Два слона — Деокали и Парвати — самки; высота первой 7 футов 6 дюймов, второй — 7 футов 4 дюйма. Они похожи на всех остальных ездовых слонов, но даже неискушенный человек определит, что Деокали значительно старше Парвати.

Дело в том, что Деокали — мать Парвати, хотя сейчас «дитя» ростом уже почти с мать. А история их такова.

Деокали была ездовым слоном в Дойангском лесном заповеднике, расположенном близ чайной плантации, где я когда-то работал. В 1945 году она убежала в лес и присоединилась к стаду диких слонов. Деокали прожила с ними четыре года, но в 1949 году все стадо вместе с ней было поймано. Деокали сразу же опознали, и Лесной департамент затребовал беглянку обратно. Деокали вернулась к своей прежней работе, а 6 февраля 1950 года родила Парвати.

Мне сообщили эту новость, и, поскольку это был торжественный день, я сразу направился в заповедник и сфотографировал мать вместе с новорожденной. А потом мне пришла в голову мысль, что хорошо было бы ежегодно навещать в этот день Парвати и обмерять окружность ее ступни и высоту в плечах (последняя у индийских слонов почти ровно вдвое больше первой)^[63].

Я проделывал это ежегодно, за исключением одного раза, когда был в отъезде в Южной Индии; в тот год измерение проводилось без меня. С 1955 года и позже Деокали и Парвати работают ездовыми слонами в Казиранге. Парвати возит посетителей уже около двух лет.

Итак, мне удалось получить уникальные данные о постепенном росте индийского слона за 13 лет, слона, живущего почти в естественных условиях и поблизости от лесов его родины. Повезло мне и в другом отношении: я имел возможность наблюдать и фотографировать стадо из пяти слонов, загнанных после поимки за частокол в 1953 году.

На первый взгляд оно ничем не отличалось от любого другого стада. Но, присмотревшись, можно было обнаружить, что в нем исключительно одни самки: одна совсем взрослая и четыре одна другой меньше, до детеныша включительно. Из дальнейших наблюдений можно было сделать вывод, что это мать и четыре дочери разного возраста. Старшая дочь была сильно искалечена: почти все кости на спине, ноги и хвост у нее были перебиты. По-видимому она выжила исключительно благодаря тому, что мать заботилась о ней в течение 10–15 лет (приблизительное определение ее возраста).

Трех молодых слоних, отобранных для обучения на коонки (слоны, используемые при операциях по поимке диких слонов), обвязали веревкой и увели в специальный лагерь, чтобы измерить, а мать с покалеченной дочерью выпустили из загона. Разгневанная слониха немедленно направилась спасать детей и едва не затоптала меня.

Записи измерений роста Парвати позволили довольно точно установить возраст слоних. Выяснилось, что одной был год (высота 4 фута 1 дюйм), другой — три года (5 футов), а третьей — семь лет (6 футов 2 дюйма). Это показывает, что дикие слоны могут производить потомство через два года, и свидетельствует об их плодовитости; одна самка за жизнь (скажем, 70 лет) может произвести на свет двадцать слонят, а может быть, и больше.

Между прочим, самую младшую слониху из этого стада мне предложили купить по рыночной цене за 1500 рупий (112 фунтов стерлингов); в 1949 году я купил такую же самочку и отправил ее самолетом в Лондонский зоопарк, где она получила кличку Думбо — летающий слон, первый слон, совершивший путешествие по воздуху.

Но сейчас я отклонил предложение, поскольку ни один зоопарк в это время не собирался покупать маленького слона. Однако, вернувшись домой, я застал письмо директора Лондонского зоопарка, который просил меня при случае купить для него маленькую самку слона. Вскоре слоненок был отправлен по воздуху в зоопарк. В 1963 году я его там видел, назвали его Лакшми.

Казиранга не могла бы подняться до ее современного уровня, если бы не огромная работа, проведенная П. Д. Стрэси, человеком, обладающим совершенно невероятной энергией; в 1947 году он принял бразды правления от последнего британского генерального инспектора лесов в Ассаме. Я не знаю, есть ли в Индии другой инспектор, который относится к диким животным с такой любовью, как Стрэси. Будучи директором Лесного колледжа в Дехра-Дуне с 1954 по 1960 год, он включил в учебную программу изучение диких животных. Он же явился основателем Общества по охране диких животных Индии.

Трудно было подобрать подходящего человека для руководства заповедником, потому что лесничие, обладающие одинаковым интересом к диким животным и к лесоводству, редки. Мне вспоминается беседа, которую я имел с лесничим Казиранга в 1949 году.

«Как обстоят дела с браконьерством в Казиранге?» — спросил я.

«Браконьерство? А какие у нас могут быть браконьеры? У нас заповедник, и у меня повсюду расставлена охрана», — ответил он.

Это заставило меня насторожиться. Значит, не все обстоит благополучно, иначе он ответил бы мне примерно так: «Постреливают, конечно, и около заповедника, случается, даже в его пределах, но мы, как умеем, боремся с браконьерами». Предчувствие меня не обмануло: через две-три недели появились тревожные слухи о том, что в Казиранге браконьеры убивают животных и занимаются ловлей рыбы сетями. Выяснилось, что в этом деле замешаны и многие работники лесничества. Ездовые слоны, которые днем обслуживали посетителей за пятнадцать рупий, ночью арендовались браконьерами за пятьдесят! После этого в заповедник был назначен новый лесничий, Р. С. Дас, бывший школьный учитель, который незадолго перед этим перешел на службу в Лесной департамент. Этот хорошо сложенный, жизнерадостный человек проявлял к диким животным большой интерес. При нем с помощью Стрэси, стоящего во главе всего дела, и молодого энергичного районного инспектора Казиранга получила известность одного из лучших заповедников.

Чайная плантация, на которой я работал, находилась всего в 50 милях от Казиранги, и все воскресенья и другие свободные дни я проводил в заповеднике, обсуждая с Дасом интересные случаи и трудности, связанные с работой по охране диких животных; вместе ломали мы голову и над тем, как вести борьбу с браконьерами. В свою очередь и Дас нередко заезжал ко мне посоветоваться по неотложному делу или получить консультацию.

При Дасе в Казиранге заметно увеличилось количество индийских замбаров Эльди, которых почти полностью уничтожили перед этим браконьеры, а также свиных оленей. С каждым годом росло и число посетителей, приезжавших из разных стран для осмотра заповедника.

Безвременная кончина Даса, последовавшая от тяжелой болезни два года назад, была огромной потерей для Лесного департамента Ассама. Перед новым руководителем Казиранги открыто широкое поле деятельности. Необходимо добиться того, чтобы заповедник стал одним из наиболее хорошо организованных национальных парков Индии.

Почему же в Индии работа по охране диких животных проводится Лесным департаментом штатов, тогда как, казалось бы, для этого требуются самостоятельные органы управления? Когда в 1952 году возникла проблема охраны диких животных, работа была поручена Лесным департаментам, так как почти все дикие животные и заповедники находились в лесах и на других землях, подведомственных Лесным департаментам. Создавать новые органы управления означало бы неминуемое и ненужное дублирование работы, да и персонала, подготовленного для этих целей, еще не было.

В силу этого охрана фауны, наравне с охраной лесов, была поручена Лесным департаментам, в составе которых были созданы специальные отделы по охране диких животных. Вся работа в целом возглавляется генеральным инспектором лесов.

Мне хочется выразить глубокое уважение тем работникам Лесных департаментов, которые, подобно Р. С. Дасу из Казиранги, посвятили себя делу охраны природы вопреки многим трудностям, мешающим их работе, а именно браконьерам, не в меру ретивым «охотникам-спортсменам», слабой осведомленности широких слоев общественности. В экскурсиях по Казиранге я сопровождал многих лиц, включая губернаторов и министров. Одним из интересных посетителей был д-р С. Л. Хора, бывший в то время директором зоологической службы Индии (1954 г.). Хотя д-р Хора, являющийся специалистом по рыбам, работал в Индийском музее, он горячо ратовал за создание заповедников и был первым генеральным секретарем Индийского совета по охране природы. Его кончина в 1955 году лишила диких животных Индии одного из самых горячих их защитников.

В Казиранге, можно сказать впервые в жизни сев на спину слона, он вместе со мной испытывал различные способы проведения переписи носорогов путем «случайной выборки» и «прочесывания» небольших участков заповедника.

Нам так и не удалось изобрести удовлетворительного метода для такой переписи — слишком много участков заповедника покрыто густой «слоновой травой». До этого я четыре раза летал над территорией Казиранги туда и обратно, но и с воздуха не мог сосчитать животных. Единственное, что можно сделать, — это будучи хорошо осведомленным в этом вопросе, произвести грубый подсчет количества носорогов на основании примерной их плотности в различных частях заповедника площадью 166 квадратных миль. По моей оценке, в Казиранге 275 носорогов, приблизительно поровну самцов и самок.

Мне хорошо запомнился один октябрьский день. В Казиранге ожидали посещения высокого гостя. В это время года дожди постепенно прекращаются, и все с нетерпением ожидают безоблачных дней, предвещающих наступление холодной погоды. В самые первые ясные дни прекрасная видимость позволяет бросить взгляд на величественные снежные вершины Восточных Гималаев, находящиеся в 110 милях от Казиранга. Они бывают видны только около 25 дней в году.

Для приема высокого гостя делались всевозможные приготовления, но меня больше всего заботила погода: какая она будет в день его визита? Последние три недели было облачно и сыро.

В назначенное время все выстроились для приема почетного гостя: несколько министров ассамского правительства, высшие административные лица Лесного департамента, местные чиновники, почетный караул охраны и толпа народа примерно человек в пятьсот.

Первые машины процессии подъехали к туристической базе, и я впервые увидел Джавахарлала Неру, общепризнанного вождя Индии и ее премьер-министра со дня объявления независимости в 1947 году.

Я был рад, что меня пригласили на эту встречу; мне было известно, что Неру лично интересуется зверями и птицами, и я рассчитывал, что мне представится возможность довести до его сведения, насколько серьезно положение с дикими животными в Индии. Мне выпала честь быть приглашенным на чашку чаю с премьер-министром и его дочерью Индирой Ганди. Беседа велась о заповеднике и его животных.

Погода продолжала меня беспокоить. Возвращаясь вечером в свою палатку, я заметил, что по-прежнему было облачно. Перед рассветом, когда мне принесли чашку чаю, я выглянул из палатки. Звезды начинали гаснуть, небо было совершенно безоблачным.

На пути в заповедник и позже, когда мы уже на слонах разыскивали носорогов и других животных, мы любовались чудесным восходом солнца. Смотрели мы, правда, не на юго-восток, в сторону солнца, восходящего над покрытыми лесом горами Микир, а на север, где нашему взору открылись сверкающие снеговые вершины Кангто («Снежная глыба» в Тибете, 23,255 фута), Чомо («Уважаемая госпожа», высотой 22,707 фута) и Найегн Кансанг («Снежная страна наслаждения», 23,120 фута); их окраска постепенно менялась от ярко-красной до жемчужно-розовой, пока наконец не стала золотисто-белой.

Характерно для «самого занятого премьер-министра в мире», что, собираясь уезжать, он покинул группу окружавших его высокопоставленных лиц и подошел ко мне, чтобы поблагодарить за показ некоторых диких животных.

«Меня всегда поражало, — сказал он, — неповторимое сочетание в этой долине субтропической растительности с альпийскими, вернее с гималайскими, снежными вершинами».

После короткой беседы он пожал мне руку и вернулся к министрам. Его дочь также подошла ко мне, чтобы проститься.

Вторично я видел Джавахарлала Неру в Новом Дели. На собрании лиц, занимающихся охраной природы, он высказал мысль о том, как необходимо иметь «детские иллюстрированные книги о диких животных». Это верно: в Индии подобных книг почти нет.

Он любит животных и вполне отдает себе отчет в необходимости спасти оставшихся в живых диких зверей и птиц Индии в их природных убежищах. По заказу индийского правительства я написал брошюру под названием «Почему нужно охранять диких животных?», которая вышла с его предисловием.

В тот день в Казиранге мои мысли невольно обращались к истории охраны диких животных в Индии, и это заставляло меня задумываться с некоторым опасением о будущем.

Многовековая история и культура Индии отмечены традиционной заботой об охране природных ресурсов. Вспомним хотя бы труд об искусстве управления государством «Артхашастра», приписываемый Каутилье (около 300 г. до н. э.), где упоминается об охране некоторых лесов с «животными, доступными для всех».

За этими лесами велось строгое наблюдение, некоторые млекопитающие, птицы и рыбы специально охранялись. Если какое-либо животное становилось опасным, его следовало «…словить и убить за пределами заповедника, дабы не обеспокоить остальных». Запрещалось также «рубить деревья, жечь уголь, косить траву, собирать хворост и листья, срезать стебли бамбука и тростника, ставить капканы и добывать пушнину, зубы и кости животных». Эти леса, называвшиеся «абхайаранья», являлись до известной степени предвестниками современных заповедников.

В 242 году до н. э. эдикт императора Ашоки предусматривал охрану рыб, зверей и лесов.

Значительно позднее, уже при британском правлении, в ряде провинций делались попытки создания заповедников, но главным образом для охоты на крупную и мелкую дичь. С той же целью охранялись леса в княжествах.

Только через пять лет после объявления независимости правительство Индии сумело уделить внимание делу сохранения диких животных, создав в ноябре 1952 года специальный совет по охране природы.

Но по конституции Индии заповедники подведомственны в административном отношении не Центральному правительству, а штатам. Индийский совет по охране природы может только рекомендовать, координировать и поддерживать, а вся фактическая работа, связанная с законодательством и претворением его в жизнь, охрана диких животных осуществляется непосредственно штатами.

Слабость подобной организационной структуры заключается в том, что в одних штатах работа в этом направлении идет быстрыми темпами, а в других отстает. Местные управления по делам заповедников не облечены властью и могут лишь давать советы в том случае, когда к ним за этим обращаются. Вот почему небольшая группа энтузиастов защиты диких животных — Салим Али, Дхармакумарсиндхджи, Кришнан и другие (в том числе и я) — старается через печать привлечь к этому делу внимание широких кругов общественности.

При существующем положении нередко в одних штатах средние заповедники превращаются в национальные парки, тогда как в других штатах действительно достойные этого заповедники остаются на прежнем уровне. Индийский совет по охране природы старается добиться такого положения, чтобы в национальные парки реорганизовывались заповедники, представляющие собой не только национальную, но и мировую ценность.

С 1952 года делаются большие усилия для сохранения быстро уменьшающегося количества диких животных, однако необходимо учитывать быстрый рост населения Индии и связанное с этим сведение лесов, возделывание земли под посевы, занятие пастбищных участков домашним скотом. На 127 миллионах квадратных миль, включающих пустыни, высокие Гималаи и леса с повышенной влажностью на северо-востоке страны, живет 440 миллионов человек. При этих условиях проблема охраны животного мира стоит в Индии значительно острее, чем в Африке, Европе или Америке.

В первую очередь, конечно, нужно думать об удовлетворении потребностей человека, но и источник духовных радостей, каким в данном случае является красота природы, должен быть сохранен.

У жителей стран с высоким развитием индустрии наблюдается тяга к отдыху в диких и не тронутых цивилизацией местах; увеличивается приток туристов, посещающих Индию, чтобы полюбоваться красотой ее ландшафтов и дикими животными. Фактически туризм стал уже важной отраслью хозяйства, ценным средством привлечения валюты.

В такой многонаселенной стране, как Индия, создание больших национальных парков, подобных паркам в Америке и Африке, трудноосуществимо. Нужно поддерживать в хорошем состоянии уже существующие небольшие заповедники и парки и по возможности создавать новые. В противном случае при массовой вырубке лесов, нерациональном использовании пастбищ и истреблении диких животных последних останется так мало, что практически уже нечего будет охранять. К 2000 году, до которого осталось всего тридцать с небольшим лет, дикие животные останутся разве что в зоопарках.

Первыми исчезнут крупные млекопитающие и птицы, особенно те, которые пригодны для пищи.

Представьте себе 2000 год, когда останутся в живых только животные, приспособившиеся к жизни в густонаселенных местах, такие, как шакалы, мыши, крысы, грифы, коршуны, вороны и воробьи!

Жителям будущей Индии не удастся полюбоваться снежно-белой цаплей, грациозно восседающей на спине носорога, мирно пасущегося среди цветущего тростника и трав Казиранги! Как будет выглядеть Гирский лес, лишенный его могучих деревьев, царственных львов и львиц с детенышами? Можно ли представить себе Бандипур без его великолепных «бизонов», Перияр без величавых слонов, Канху без изящных индийских замбаров? Или же Бхаратпур без чудесных гнездящихся там водоплавающих птиц?

Если красочный тигр, гордый павлин и другие прекрасные обитатели лесов и лугов прекратят свое существование, какой серенькой покажется нам жизнь!

А это может и должно случиться, если не будут вовремя приняты меры для охраны природы. Эта проблема стоит не только перед Индией, она затрагивает все страны. Не случайно в странах Запада организован Всемирный фонд охраны диких животных. Во многих странах проводятся плановые мероприятия по охране диких животных и нетронутых уголков природы для будущих поколений.

Я смотрю в будущее, не теряя надежды. Многое уже сделано, но предстоит сделать еще гораздо больше.

Если проблема охраны природы стояла в Индии еще в 300 и 242 годах до нашей эры, то в наше время она приобретает еще большую остроту. По организации охраны природы можно судить о ступени развития, на которой стоит данная страна, о ее прогрессе. Народ и правительство Индии не преминут исполнить свой долг — сохранить ценнейшее наследие страны, ее леса и животных, для блага будущих поколений.