Черниговское княжество X–XIII вв.

Глава третья Формирование территории Черниговского княжества (вторая половина XI — середина XII в.)

«Завещание» Ярослава[205] не содержит достаточных данных о размере волостей «триумвиров» «Русской земли» — Изяслава, Святослава и Всеволода Ярославичей. Оно было написано только в 70-х гг. XI в. и излагало взгляды печерских летописцев на княжеские усобицы того времени[206], не преследуя фактографических целей. Дальнейшее изложение событий до середины 90-х гг. также дает мало сведений о территории Черниговского княжества. Границы его определяются главным образом по данным конца XI и первой половины XII в., когда во время споров за волость часто употребляется аргумент отчинности[207]. Однако о владельческой принадлежности самого Чернигова в это время имеются данные, позволяющие проследить перемены на черниговском столе.

Святослав Ярославич, родоначальник черниговских князей, княжил в Чернигове с 1054 г. до 22 марта 1073 г., когда он при помощи Всеволода изгнал Изяслава и занял киевский стол[208]. Неизвестно, кто затем занимал черниговский стол до смерти Святослава 27 декабря 1076 г. Со времени В. Н. Татищева принято считать, что в Чернигове княжил Всеволод Ярославич[209], но это вызывает сомнения[210].

В 1077 и 1078 гг. черниговский стол был предметом спора между внуками Ярослава, с одной стороны, и Всеволодом — с другой. В мае 1077 г. Чернигов на восемь дней захватил Борис Вячеславич[211]. В том же году, 15 июля, Всеволод примирился с Изяславом Ярославичем, вновь занявшим киевский стол, и вокняжился в Чернигове. 25 августа 1078 г. Борис и Олег Святославич, придя из Тмутаракани, нанесли поражение Всеволоду и вошли в Чернигов. На Нежатиной Ниве 3 октября 1078 г. они были разбиты силами киевского Изяслава Ярославича и Всеволода; в бою погибли и Борис и Изяслав[212]. После этого, вокняжившись в Киеве (1078–1093 гг.), Всеволод «переима власть Русьскую всю и посади сына своего Володимера в Черниговѣ»[213]. В данном случае очевидно, что под всей Русью подразумевается «Русская земля». Сохранение княжеских столов в Чернигове и Переяславле (по известию 1093 г. так сидел второй сын Всеволода — Ростислав[214]) свидетельствует о том, что разделение по «завещанию» Ярослава и учреждение в «Русской земле» двух новых княжеских столов были вызваны не столько стремлением предотвратить усобицы среди Ярославичей, как писали печерские летописцы, сколько необходимостью укрепления государственной власти в центрах «Русской земли». В Черниговской земле в числе факторов, вызывавших потребность усиления власти, нужно отметить необходимость завершения освоения земли вятичей и обеспечения защиты от половецких набегов, ибо в конце 70-х гг. XI в. половцы доходили до Стародуба и Новгорода-Северского, чего впоследствии уже не случалось.

Всеволод, получивший «всю Русскую власть», не мог уже обходиться без помощи двух княжеских столов Левобережья. Вероятно, наряду с другими причинами борьба с местническими тенденциями как левобережной, так и правобережной феодальной верхушки заставляла Всеволода пренебрегать советами «смысленых» бояр, старой знати и искать опору в младшей дружине, у «уных», то есть у менее экономически и политически самостоятельной, а следовательно, и более надежной части дружины, за что его и осуждает составитель Начального свода[215].

В 1094 г. Олег Святославич захватил Чернигов у Мономаха, но в 1096 г. был оттуда изгнан Владимиром Мономахом и киевским Святополком. В 1097 г. на Любечском съезде был принят «принцип династического разделения Русской земли между различными княжескими ветвями при соблюдении ее единства перед лицом внешней опасности»[216]. По этому решению черниговские владения Святослава Ярославича достались его сыновьям — Давыду, Олегу и Ярославу[217].

Примерное определение границ отчины Святославичей возможно при сопоставлении свидетельств второй половины XI в., с одной стороны, с преимущественно летописными данными первой половины XII в. — с другой, то есть при рассмотрении периода формирования государственной территории Черниговского княжества в целом (середина XI — середина XII в.) и сопоставлении данных этого времени с наблюдениями, относящимися к предшествующему периоду.

Для определения границ отчины Святославичей необходимо исходить из территориального ядра Черниговского княжества — «земли», «области», которое укладывалось в границы «Русской земли», и сопоставления его с прилегающими территориями. Территориальное ядро Черниговской земли состояло из двух частей — территории Чернигова и новгород-северской территории, лежавшей к востоку от Чернигова. Первая разделялась нижним течением Десны, и южная ее часть называлась в черниговских по происхождению известиях Задесеньем[218]. Об этой собственно черниговской территории, или «Черниговской волости в узком смысле», говорил в 1158 г. Святослав Ольгович: «Черниговъ съ 7-ю городъ пустыхъ: Моровиескъ, Любескъ, Оргощь, Всеволожь, а въ нѣхъ сѣдять псареве же и половци»[219]. Основными городами на собственно черниговской территории были[220]: Любеч (на Днепре), Оргощ (на р. Белоус), между Любечем и Оргощем — Листвен, Моровийск и Лутава (близ Десны); в Задесенье — Всеволож, Белавежа (у истока р. Осетр), Бахмач (на р. Борзне), Уненеж (на р. Остере), Глебль (на р. Бол. Ромен?) (здесь и далее см. карту 3).

Западнее Чернигова от устья Боловоса (современная р. Белоус) вверх по реке и далее до Любеча находилась «вся жизнь» черниговских князей — княжеские села, которые часто сжигались киевскими князьями, стоявшими при осадах Чернигова «на Боловесе»[221]. Эти села на Белоусе обнаружены Д. И. Блифельдом[222]. Здесь же был случайно найден в 1821 г. золотой амулет-змеевик — знаменитая «черниговская гривна», принадлежавшая, предположительно, Владимиру Мономаху[223].

Задесенье было менее заселено, возможно, из-за значительного количества болот и солонцеватых почв[224]. Вероятно, здесь помещались черниговские «свои поганые» (например, ковуи) выполнявшие роль военного заслона[225]. Очевидно, стратегическое размещение этих городов. Центр обороны от нападений из Посулья — Всеволож, находясь в узком проходе между Остерскими и Придеснинскими болотами, контролировал юго-восточный путь к Чернигову. На расстоянии дневного пешего перехода (около 30 км) от Всеволожа находились: Уненеж, контролировавший переправу через р. Остер и проход между Смолежским и Остерским болотами; Белавежа и находившийся на расстоянии дневного перехода к юго-востоку от нее Глебль контровали путь из Посулья; Бахмач контролировал восточное направление (путь от Выря). Фактически указанные города были форпостами Всеволожа.

Стратегическое значение задесненских городов хорошо иллюстрируют события осени 1147 г., когда Изяслав Давыдович и Святослав Ольгович, будучи оставлены в Посулье половцами, узнавшими о намерении киевского Изяслава Мстиславича пойти «перекы к ним к Сулѣ, идеже стояхуть», поспешили отступить в Чернигов через Глебль и Всеволож. Шедшие на Сулу Изяслав и Ростислав Мстиславичи попытались перехватить отступавших, резко изменив свой путь в северо-восточном направлении[226], но опоздали: «…поидоша имъ перекы, не перестигоша ихъ до Всеволожа, уже бо бѣ Изяславъ Давыдовичь, и Святославъ Олгович, и Всеволодич Святославъ; ушли бяху мимо Всеволожь» к Чернигову. Узнав о падении Всеволожа, жители Уненежа, Бахмача и Белавежи пытались бежать «в поле», Глебль же смог выдержать осаду[227].

Расположение указанных городов определяет собственно черниговскую территорию. Западные и южные ее пределы совпадали с границами Черниговской земли, которые не вызывали споров в ту пору, вероятно, вследствие совпадения с естественными рубежами. Эти границы были отмечены уже К. М. Бороздиным в 1811 г. Западной границей служил Днепр. Южным пограничным пунктом на нижней Десне была черниговская Лутава, на противоположном берегу в устье р. Остер находился переяславский Остерский Городец. Западнее Лутавы граница Черниговской волости с киевской левобережной территорией шла к устью р. Тетерев по естественным рубежам (болота Выдра и Вершина). К востоку от Лутавы граница проходила по р. Остер[228] до Белавежи. Далее граница захватывала верховья р. Ромен с г. Глеблем. В середине XII в. граница Черниговской земли продолжалась восточнее, к городам Попаш, Вьяхань и Вырь, но не была устойчивой. В первой половине XII в. территория Выря была переяславской. Поэтому граница Задесенья, предположительно от Глебля, шла меридианально к Сейму, восточнее г. Бахмача. Можно напомнить, что Бахмач и Глебль находились близ границы области распространения ямных погребений, которая, как отмечалось, совпадала с пределами «Русской земли».

Северной границей собственно черниговской территории можно считать болота Перистое и Замглай — естественный рубеж с радимичами Х–ХII вв. У восточных пределов этой территории (р. Сновь), в 30 км от Чернигова, находился один из главных городов второй составной части территориального ядра Черниговского княжества — Сновск.

Крупнейшими городами Новгород-Северской территории являлись Новгород-Северский, Стародуб и Сновск. Есть основания предполагать, что древнейшим из них был Сновск, а младшим — Новгород.

Приблизительно в 20 км к востоку от Сновска находился Березый, в 30 км к востоку от Березыя — Хоробор (на р. Мене). К юго-востоку от Березыя (приблизительно в 25 км) находился Блестовит и близ впадения р. Убеди в Десну — Сосница[229]. Ропеск на р. Ирпе, недалеко от ее впадения в р. Сновь, входил в состав рассматриваемой территории. Он не подчинялся непосредственно Чернигову, как это явствует из описания событий 1158 г. Здесь Ярослав, брат новгород-северского Святослава Всеволодовича, встречал княгиню Изяслава Давыдовича, враждебного черниговскому князю[230]. В 24 км к востоку от Стародуба, на левом берегу р. Вабли, находился городок Синин мост, южнее, на правом берегу Судости, находился Радощ (современный Погар)[231]. Синин мост и Радощ, вероятно, были пограничными пунктами. В 1155 г. Святослав Ольгович встречал тут Юрия Долгорукого. От Брянска и Трубчевска эти города отделены обширными лесами междуречья Судости и Десны.

К северу от р. Вабли находилась компактная территория Подесенья, не входившая, судя по данным середины XII в., в территориальное ядро Черниговской земли. Находящийся в Посемье Путивль, как и Подесенье, был вне области ямного обряда погребения и в собственно новгородскую территорию не входил. Об этом также свидетельствует черниговского происхождения фрагмент Ипатьевской летописи под 1146 г. Претендовавшие на территорию Новгорода-Северского и впоследствии захватившие ее Давыдовичи — Владимир и Изяслав — после пленения Игоря Ольговича киевским Изяславом Мстиславичем потребовали у Святослава Ольговича отказа от Новгород-Северского: «... пойди из Новагорода (к — X.) Путивлю, а брата ся Игоря лиши»[232].

Границы второй составной части территориального ядра Черниговской земли определяются таким образом: на западе — по р. Снови, включая правобережную полосу со Сновском и Ропеском; на севере — по р. Вабле, севернее Стародуба и Синина моста; на северо-востоке — по р. Судости, на востоке — приблизительно по границе распространения ямных погребений, указанной И. П. Русановой; на юге — по Сейму и Десне. Восточная граница образовалась еще во второй половине IX в. как предел «Русской земли», северные же границы складывались в X — начале XI в.

Важной частью рассматриваемой территории были земли Сновской тысячи. Филарет Гумилевский заметил, что под понятием «Сновская тысяча» подразумевается определенная область в течении Снови. П. В. Голубовский очертил границы ее нижним течением Снови и правобережьем Десны до устья р. Мены, что было принято М. С. Грушевским и А. М. Андрияшевым[233]. Существенный шаг вперед в определении территории Сновской тысячи был сделан А. Н. Насоновым, ометившим и доказавшим вхождение в нее г. Стародуба. Исследователь впервые показал важное значение Сновской тысячи в сложении территориального ядра Черниговской земли как образования более древнего, нежели созданное в 1097 г. Новгород-Северское княжество. Однако А. Н. Насонов ошибочно считал, что в состав Сновской тысячи XII в. входил и Новгород-Северский.

Данными для определения этой территории А. Н. Насонову послужили известия о феодальной войне между киевским Изяславом Мстиславичем и его дядей Юрием Долгоруким. Сновская тысяча упомянута лишь однажды — при изложении событий 1149 г. в Ипатьевской летописи. Разбив 23 августа под Переяславлем киевского князя, Юрий и его союзник Святослав Ольгович вступили в Киев. Черниговские Владимир и Изяслав Давыдовичи были союзны Изяславу Мстиславичу, поэтому Святослав Ольгович, как победитель в усобице, обратился к Владимиру со словами «держиши отчину мою» и тогда взя Курескъ и с Посемьемь, и Сновьскую тисячю у Ислава (Изяслава Давыдовича. — А. 3.) и Случьскъ, и Кльчьскъ и вси Дрегвичѣ»[234].

Святослав Ольгович был лишен своей отчины в декабре 1146 — январе 1147 г. коалицией Изяслава Мстиславича и черниговских князей. Новгород-Северский, Стародуб и, очевидно, Сновск достались Изяславу Давыдовичу[235]. Ретроспектируя известие 1149 г. на события 1147 г., А. Н. Насонов пришел к выводу, что Стародуб и Новгород входили в состав Сновской тысячи. Подтверждением этому служили данные статьи 1155 г. в Ипатьевской летописи[236], свидетельствующие о том, что Святослав Всеволодович (племянник Святослава Ольговича) кроме Стародуба владел и Сновском. Однако эти известия, несомненно свидетельствующие в пользу владельческого единства Стародуба и Сновска, не говорят определенно о Новгороде-Северском в составе Сновской тысячи.

Можно уточнить представления о Сновской тысяче середины XII в., выявив звенья, связывающие известия 1149 и 1147 гг. В начале 1149 г. Святослав Ольгович владел Новгородом-Северским: «Ростиславъ Смоленьскии проси дчери у Святослава у Ольговича за Романа, сына своего, Смоленьску; и ведена бысть из Новагорода в неделю по водохрещахъ, мѣхяца геньваря въ 9 дѣнь»[237]. Полная дата свидетельствует о современности записи и достоверности известия. Другое сообщение, восходящее к черниговскому летописанию[238], свидетельствует, что Новгород был возвращен Святославу летом 1147 г. После успешного освобождения Святославом «Вятичей» и прилегающих территорий «Изяславъ Давыдовичь из Новагорода иде Чернигову» и Давыдовичи запросили мира у Святослава: «будемы вси за одинѣ мужь… а отцину свою възми и, что есми взяли твоего, то ти възворотимъ" — и цѣловаша крест, и не управиша»[239]. Этот союз послужил поводом к убийству в Киеве 19 августа 1147 г. старшего Ольговича — Игоря, что и позволяет определить дату его заключения. Замечание летописца Святослава Ольговича «и не управиша» перекликается с известием 1149 г. об отчинах и, вполне очевидно, не относится к Новгороду-Северскому. Территории к востоку от Десны Святослав возвратил себе в походе первой половины 1147 г. Изяслав тогда же оставил Новгород, следовательно, речь шла о городах к западу от Новгорода, то есть о Сновской тысяче. Рассмотренные известия не позволяют включать в состав Сновской тысячи Новгород-Северский, поскольку, возвращая ее себе в 1149 г., Святослав уже с лета 1147 г. владел Новгородом.

Рассмотрим свидетельствующие в пользу владельческого единства Стародуба и Сновска известия статьи 1155 г. Ипатьевской летописи.

После смерти киевских князей Изяслава Мстиславича (13 ноября 1154 г.) и Вячеслава Владимировича (декабрь того же года) в Киев вступил (в конце декабря 1154 г. — начале января 1155 г.) черниговский Изяслав Давыдович. Уже в январе 1155 г. Юрий Долгорукий вошел в Смоленскую землю и двинулся через Черниговскую землю на юг[240]. У Синина моста Юрия встретил союзный ему Святослав Ольгович. Тогда же из Стародуба к ним прибыл Святослав Всеволодович, который повинился перед своим дядей Святославом, и Юрий по просьбе Святослава Ольговича примирился с запутавшимся в своих политических расчетах князем[241]. После этого все трое пошли в Стародуб и оттуда к Чернигову. Изяслав Давыдович вынужден был вернуться в Чернигов, и Юрий 20 марта занял киевский стол. «Тогды притча къ Святославу Олговичю сыновець его Святославъ Всеволодичь и цѣлова к нему хрест. Тогда же прида ему 3 городы, а Сновескъ собѣ отъя и Корачевъ, и Воротинескъ, занеже бѣ его отступилъ, и поиде Святославъ Олгович Сновьску»[242]. Таким образом, имеются свидетельства одновременного владения Святославом Всеволодовичем в 1155 г. и Стародубом и Сновском[243]. Упоминание Стародуба Ипатьевской летописью под 1156 г. имеется в искаженном при переписке или редакции тексте (возможно, уже в XII в.) и не позволяет судить о его владельческой принадлежности[244].

Когда Святослав Всеволодович получил эти города? Прямых указаний на Сновск и Стародуб, кроме рассмотренных, в предшествующие годы нет. Косвенные свидетельства позволяют использовать ретроспективные построения. Б. А. Рыбаков, отметив, что уже зимой 1153 г., по свидетельству Ипатьевской летописи, Святослав Всеволодович имел «свою волость», справедливо предполагает, что в это время он владел Сновском, Стародубом, Корачевым и Воротынском, полученными при разделе 1151 г.[245] Правда, он считает, что Сновск был получен от черниговского Изяслава Давыдовича, что накладывало на Святослава Всеволодовича вассальные обязанности по отношению к этому князю. Вопрос об отношении Святослава Всеволодовича к черниговскому и новгород-северскому князьям в 1151–1155 гг. в данном случае существенный.

Изяслав Давыдович вокняжился в Чернигове после сражения на р. Руте (12 мая 1151 г.), где Юрий Долгорукий и его союзники Святослав Ольгович, Святослав Всеволодович и Владимир Давыдович потерпели поражение (последний погиб в этой битве). После поражения Юрия у Переяславля-Русского (17 июля 1151 г.) Святослав Ольгович и Святослав Всеволодович обратились к черниговскому князю с предложением мира на условии раздела по отчинному принципу: «отцинѣ межи нама двѣ: одина моего отца Олга, а другая твоего отца Давыда, а ты, брате, Давыдовичь, а я Олговичь, ты же, брате, прими отца своего Давыдово, а што Олгово, а то нама дай». Изяслав «отцину има узвороти, а свою к собѣ прия»[246].

После этого Святослав Всеволодович резко изменил ориентацию и повел самостоятельную, по отношению к Святославу Ольговичу, политику. Он активно участвовал в походе на Городец-Остерский против замешкавшегося в Руси и тем самым нарушившего условия мира Юрия Долгорукого. Святослав же Ольгович уклонился от непосредственного участия в походе и демонстративно оказал Юрию почтительный прием после его поражения. Последующие события в Черниговской земле показывают, что Святослав Всеволодович и далее ориентируется на Изяслава Давыдовича и киевского Изяслава Мстиславича, выступая против Святослава Ольговича. Осенью 1152 г. он поспешил на помощь Изяславу Давыдовичу для обороны Чернигова, осажденного Юрием Долгоруким и Святославом Ольговичем. Следует предположить, что основные владения Святослава Всеволодовича находились в западной части «отчины» Ольговичей (Сновск, Стародуб), иначе ему не удалось бы своевременно соединиться с Изяславом. Был он и в числе князей, пришедших в феврале 1153 г. с Изяславом Мстиславичем к Новгороду-Северскому, и после осады ушел «в свою волость»[247].

Наиболее вероятно, если не очевидно, что именно эти действия Святослав Ольгович рассматривал в марте 1155 г. как измену и в наказание за них лишил своего племянника Сновска и других городов. Сновская тысяча была отчиной Ольговичей, и союз ее владельца с черниговским князем был изменой князю новгород-северскому.

П. В. Голубовский считал «соединение» Сновской тысячи со Стародубом во владении Святослава Всеволодовича случаем единичным, хотя отмечал вхождение ее после 1149 г. «в состав удела Стародубского»[248]. Для такого утверждения нет оснований. Более того, вопрос о Стародубе как особой территории при переделах и отчинных спорах не поднимался. Речь шла о Сновской тысяче (1149 г.), о Сновске (1155 г.), обладание Сновском подразумевало и владение Стародубом.

Известия о Стародубской волости появляются лишь в конце 60-х — середине 70-х гг. XII в., но они не позволяют судить о ее соотношении со Сновской тысячей, ибо после известия 1155 г. Сновск упомянут лишь в статье 1203 г. Радзивилловской летописи и в статье 1234 г. Ипатьевской летописи[249]. После же сообщений о событиях 1174 г. Стародуб на два столетия исчезает со страниц летописей. Однако известия 60-70-х гг. XII в. о Стародубе могут служить для уточнения данных об отношении Сновской тысячи к Новгороду-Северскому и Чернигову.

В 1166/67 г. после смерти вщижского князя Святослава Владимировича черниговский Святослав Всеволодович отдал выморочный Вщиж сыну, а «лепшую»[250] волость дал своему брату Ярославу. Центром второй, лучшей волости вщижского князя был Стародуб[251]. Двоюродный брат Всеволодовичей — новгород-северский Олег Святославич, считая незаконным получение Ярославом Стародуба, потребовал у черниговского князя «в Правду наделения». Его поддерживали сами стародубцы. Киевский Ростислав Мстиславич также признал право Олега на Стародуб, «усмотривъ Правду… много же посыла Ростиславъ къ Святославу, веля ему у Правду надѣлити Олга». После военных действий Святослав дал Олегу четыре каких-то города[252]. Дальнейшие события показали, что новгород-северский князь не был удовлетворен этим наделением и в 1174 г. вновь попытался овладеть Стародубом.

В начале 1174 г., когда в Киеве вокняжился луцкий князь Ярослав Изяславич, черниговский Святослав Всеволодович потребовал у него наделения в Киевской земле. Ярослав ответил отказом, после чего Святослав взял «изъездом» Киев. Ярослав Изяславич, не успев «совокупиться с братьею» (то есть Ростиславичами), бежал из Киева. Святослав Всеволодович захватил имущество Ярослава, его семью, дружину и возвратился в Чернигов. Все это произошло в марте 1174 г.[253]

Вслед за этим новгород-северский Олег Святославич договорился со своими шуринами Ростиславичами (Рюриком и Давыдом) и Ярославом Изяславичем о совместных действиях. Вступив в Черниговскую землю, Ярослав и Ростиславичи сожгли Лутаву и Моровийск, однако Святославу Всеволодовичу удалось заключить с ними перемирие. Тем временем Олег «с братома» (т. е. Игорем и Всеволодом Святославичами) подошли к Стародубу, но, не взяв города, отступили. Последовало вторжение Святослава и Ярослава Всеволодовичей, осада Новгорода-Северского, и Олег вынужден был просить мира.

Это событие излагается в Ипатьевском своде дважды: в конце статьи 6682 (1174) г. и в конце статьи 6683 (1175) г. Первый вариант текстуально совпадает с рассказом статьи 6683 (1175) г. Лаврентьевской летописи. Местами совпадение неполное, есть разночтения, но важно отметить, что в Ипатьевской летописи опущено сообщение о походе Ярослава в Черниговскую землю:«... и много зла створивъ Кыеву поиде Чернигову»[254]. С восстановлением этого пропуска становится ясным совпадение основных фактов в двух указанных фрагментах: одновременное нападение Олега Святославича с востока и Ярослава с Ростиславичами с запада на Святослава Всеволодовича (в первом отрывке участие в походе Ростиславичей несомненно, ибо Ярослав в марте лишился дружины, более того — со своей дружиной и киевлянами, но без Ростиславичей он не сумел даже защитить в то время Киев); сепаратный мир правобережных князей со Святославом (то есть их фактическое предательство); тяжелое поражение Олега Святославича.

Рассматриваемые события в обоих случаях связаны с вокняжением Романа Ростиславича в Киеве, что позволяет уточнить хронологию событий.

В первом отрывке за военными действиями следует просьба Ростиславичей к Андрею Боголюбскому дать Киев их брату — смоленскому Роману. Во втором же говорится, что Ярослав Изяславич, узнав о намерениях Ростиславичей, оставил Киев, где в вокняжился Роман. Следовательно, описанная в Ипатьевской и Лаврентьевской летописях борьба произошла между мартом (захват Киева Святославом) и 29 июня 1174 г. (гибель Андрея). Учитывая распутицу (конец марта — начало апреля) и время на сношения с Андреем (не позже июня), эту усобицу следует датировать концом апреля — маем 1174 г. Поскольку Роман Ростиславич вокняжился в Киеве не позже конца 1174 г. (в это время смоленский стол уже занимал его сын Ярополк, изгнанный из Смоленска в начале 1175 г.)[255], «вторую» усобицу можно датировать лишь 1174 г. Учитывая общую политическую обстановку, весьма трудно допустить, что в краткий отрезок времени (максимум полгода) на одной территории произошли два столь сходных события.

Упорное стремление новгород-северского князя возвратить себе Стародуб, подкрепленное ссылкой на законность («Правду»), показывает, что отделение Стародуба от собственно Новгород-Свеверской волости было явлением новым, и подчеркивает длительность, устойчивость административного подчинения Стародуба и всей Сновской тысячи Новгороду-Северскому. С 1160 г. до первых десятилетий XIII в. в Черниговской земле известны лишь две военные усобицы — столкновения именно из-за Стародуба в 1167 и 1174 гг.

С конца XI в., с установлением в Черниговской земле Новгород-Северского княжения, и до середины XII в. Сновская тысяча была в составе Новгородской волости. Поэтому при чтении источника и создается впечатление вхождения Новгорода-Северского в Сновскую тысячу, т. е. представление, противоположное действительному положению вещей. Игорю Ольговичу до его пленения в августе 1146 г. принадлежала не Сновская тысяча, а Новгород-Северский, и в его волость входил Сновск. Давыдовичи требовали от Святослава: «"пойди из Новагорода Путивлю, а брата ся Игоря лиши". Святославъ же рече: "ни волости хочю, ни иного чего, развѣ толико пустите ми брата"»[256]. Изяслав Мстиславич делил, изгнав Святослава, не Сновскую тысячу, а Новгород, Путивль, Курск. Давыдовичи получили волость Игоря — Новгород-Северский и волость Святослава — Путивль. Курск отошел к Переяславлю[257]. О Сновской тысяче или о Стародубе при разделах 1146–1147 гг. не упоминалось вовсе.

Трудно выявить рубеж Сновской тысячи и Новгорода-Северского. П. В. Голубовский предполагал, что им была р. Мена, на которой находился г. Хороборь. В этом городе в 1153 г. был заключен мир между Изяславом Давыдовичем и Святославом Ольговичем, после чего они «разъѣхастася кождо въ свояси». П. В. Голубовский справедливо полагал, что для заключения мира чаще всего избирались пограничные города[258].

Итак, возникшая в X в. (судя по данным курганных могильников) раннефеодальная территориальная единица — «тысяча» стала в конце XI в. частью новой административной территориальной единицей (Новгород-Северского княжества) и отделилась от нее (в целом или своей северной частью — Стародубом) в середине XII в. уже как волость. Состоялся передел ядра земли-княжения: новгород-северская территория в конце 40-х гг. XII в. оказалась разделенной на две части, а с конца 60-х гг. ее западная часть стала тянуть к Чернигову.

Несомненна связь Сновской тысячи с Черниговом в X–XI вв. Об этом свидетельствуют и местоположение Сновска, и археологические материалы Седнева-Сновска[259]. Не вызывает возражений и указанная А. Н. Насоновым связь Сновской тысячи с распространением дани и княжеского суда, с государственным освоением значительной части территории будущего Черниговского княжества[260]. Важное военное значение Сновской тысячи для Чернигова подтверждают события 1068 г., когда Святослав Ярославич именно под Сновском разбил половцев, а также то, что изгнанный из Чернигова в 1096 г. Олег Святославич бежал в Стародуб, выдержавший 33-дневную осаду[261].

Сновская тысяча — более древнее образование, нежели Новгород-Северское княжество, возникшее после Любечского съезда, и до 1097 г., несомненно, существовало административное подчинение Сновска Чернигову, которое затем начало слабеть в связи с появлением княжеского стола в Новгороде-Северском.

Возникает вопрос: не дают ли свидетельства о том, что Новгород-Северский не входил в середине XII в. в территорию Сновской тысячи, основания считать Новгород вне пределов Сновской тысячи и в X–XI вв.? Дать определенный ответ на этот вопрос в настоящее время не представляется возможным. Географическое положение Новгорода-Северского аналогично положению Стародуба — на границе «Русской земли», что свидетельствует как будто в пользу первоначального вхождения Новгорода в состав Сновской тысячи в X–XI вв. По археологическим данным уже нельзя увидеть аналогию со Стародубом: древнейшие курганы окрестностей Стародуба дают материал, близкий к курганам Сновска, близ Новгорода такие курганы неизвестны. Правда, это может говорить лишь о более позднем возникновении города, подчеркнутом и самим его названием — Новый город. Дальнейшие археологические исследования смогут уточнить наши представления о Сновской тысяче X–XI вв.

Итак, можно лишь предполагать вхождение Новгорода-Северского в состав Сновской тысячи в X–XI вв. Возможно, что Новгород был избран Олегом как новый центр по той же причине, какая заставила позже Андрея Боголюбского перенести стол из Суздаля во Владимир. В старых центрах, Сновске и Стародубе, была сложившаяся феодальная знать, которая могла несколько сдерживать князя. В сравнительно молодом городе князь мог создать более надежную опору для своего стола. Если это предположение верно, то решающий шаг к ликвидации Сновской тысячи как территориальной единицы был сделан в конце XI в., когда Новгород-Северский перестал быть частью Сновской тысячи, а Сновская тысяча стала составной частью собственно Новгород-Северской волости. Эти соображения позволяют оставить в силе тезис А. Н. Насонова о двух частях древнего территориального ядра Черниговской земли. Именно к территории Сновской тысячи с востока и севера начиная с X в. постепенно «прирастали земли восточных северян, вятичей и радимичей»[262].

Особое место в Черниговском княжестве первой половины XII в. занимало Курское Посемье, переходившее то к Чернигову, то к Переяславлю[263]. О первоначальной владельческой принадлежности Курска нет единого мнения. В. Г. Ляскоронский о принадлежности Курска писал неопределенно; П. В. Голубовский считал, что Курск был временно у Всеволода Ярославича, а в 1097 г. «был возращен Северской земле»; В. В. Мавродин, ссылаясь на указанных авторов, писал о принадлежности Курска по разделу Ярослава к Переяславскому княжеству, но не привел новых аргументов[264].

М. П. Погодин доказывал принадлежность Курска Переяславскому княжеству, выдвигая два основных довода: в 1096 г. Курском владел Изяслав Владимирович, сын Мономаха, и при Мстиславе и Ярополке Владимировичах он также был во владении Мономашичей[265]. С. М. Соловьев считал, что до 1127 г., когда в Курске был посажен Изяслав Мстиславич, город принадлежал Чернигову[266], но в полемике с М. П. Погодиным С. М. Соловьев высказал неаргументированное предположение, что в 1096 г. Курск был захвачен Изяславом у Святославичей.

Спор о принадлежности Курска в исторической литературе отражает противоречия источников о Курском Посемье. Поэтому проблему следует рассмотреть на протяжении длительного отрезка времени.

В Курске первой половины XI в. было посадническое управление, контролировавшееся, вероятно, непосредственно из Киева. В «Поучении» Мономаха есть свидетельство о принадлежности Курска Всеволоду Яросла-вичу[267]. С. М. Соловьев и (с дополнительными аргументами) И. М. Ивакин доказали, что первый «путь» Мономаха — «первое к Ростову идохъ сквозѣ Вятичѣ, посла мя отець, а самъ иде Курьску» — относится к осени 1068 г. Эта дата принята в настоящее время Д. С. Лихачевым и с дополнительными аргументами В. А. Кучкиным[268]. В условиях половецкого нападения, после киевского восстания 15 сентября 1068 г., Всеволод ушел от опасности в дальний Курск. Черниговский же Святослав разбил 1 ноября у Сновска численно превосходящих половцев[269]. Курск в данном случае действовал обособленно от Чернигова, активно выступающего против половцев. Естественно, что бегство Всеволода не описано дружественными ему и его сыну летописцами, оно лишь между прочим упомянуто в рассказе Мономаха о своем первом походе.

Следующее упоминание Курска в Повести временных лет связано с борьбой Изяслава и Мстислава Владимировичей против Олега и Ярослава Святославичей в начале 1096 г. Это известие — «в се же время приде Изяславъ, сынъ Володимерь ис Курска к Мурому, и прияша и Муромци, и посадника я Олгова»[270] — можно считать прямым указанием на принадлежность Курска Изяславу Владимировичу, сыну переяславского князя Владимира Мономаха, ибо, судя по «Поучению» Мономаха, сам Курск не вызывал споров в усобице 1096 г.[271]

Однако из статьи 6635 (1127) г. Лаврентьевской летописи, где содержатся следующие упоминания Курска, уже следует, что город принадлежал до 1127 г. Черниговскому княжеству. Статья несколько сокращена, но почти дословно совпадает со статьей 6636 (1128) г. Ипатьевской летописи (исключая сообщение о смерти Брячислава Святополчича, отсутствующие в ипатьевском тексте)[272]. Причем и в первом рассказе (захват Чернигова Всеволодом Ольговичем и последовавшая усобица) и во втором (поход на Полоцк) упоминания о Курске в ипатьевском тексте отсутствуют. В первом случае, считал А. Н. Насонов, «рукою переяславца вписано, что Ярополк Переяславский посадил посадников по Семи, а в Курске — Изяслава Мстиславича», а во втором (фрагмент:«... и сына своего Изяслава ис Курьска с своим полком посла и на Логожескъ, а другаго…») — переписчик переступил строку[273].

Мнение о переяславской вставке недостаточно убедительно. Лаврентьевская летопись дает связный рассказ. В начале 1127 г. Всеволод Ольгович изгнал своего дядю Ярослава Святославича из Чернигова, после чего послал за половцами, готовясь отстоять захваченное. Половцы пришли «и сташа у Ратьмирѣ дубровы за Выремь, послали бо бяхуть послы ко Всеволоду. И не пропустиша их опять; Ярополчи бо бяхуть посадници по всей Семи и Мстиславича Изяслава посадилъ Курскѣ». Не дождавшись посланцев, половцы бежали. В Ипатьевской летописи при текстуальном совпадении включительно до известия о том, что половцы направили послов ко Всеволоду, несомненно опущено, что половцев захватили на обратном пути, а также сообщения о посажении посадников и Изяслава Мстиславича, ибо совершенно неуместно сохранилось начало фразы о посадниках: «Ярополчи бо бяху посадничи…»[274]

Странно видеть в одной статье два случайных пропуска, касающихся именно Курска; здесь можно заподозрить умышленное, хотя и небрежное редактирование. Известно, что в Лаврентьевской летописи местами сохранились (в переяславском сокращении) фрагменты более раннего по сравнению с сохранившимся в Ипатьевской летописи киевского текста[275]. К их числу следует отнести и два интересующих нас упоминания о Курске.

То, что в августе 1127 г. Мстислав отправил в поход на Полоцк в числе других князей «Изяслава ис Курьска» и черниговского Всеволода Ольговича, свидетельствует о примирении последнего с Мстиславом Владимировичем, как считали М. С. Грушевский и А. Е. Пресняков, ценою Курска[276].

Дальнейшие события (конец 1132 г. — январь 1136 г.) подтверждают то, что Курск был отнят в 1127 г. у Чернигова. В это время произошла усобица из-за Переяславля, и Всеволод Ольгович был в союзе с внуками Мономаха Мстиславичами, претендовавшими на переяславский стол. Мстиславичи вышли из борьбы в конце 1134 — начале 1135 г. Всеволод же Ольгович продолжал борьбу до 12 января 1136 г., когда был заключен мир: «.. и вда Ярополкъ Олговичемъ отчину свою (отчину свою ко Олговичем — X.), чего и хотѣли»[277].

Чего же хотели Ольговичи? На то, что претензии Всеволода Ольговича были связаны с территорией Переяславского княжества, указывают его требования и последовавшие походы на Переяславль в 1135 г.: «…пакы Олговичи начаша просити у Ярополка: "что ны отець держалъ при вашемъ отци, того же и мы хочемъ"»[278]. В Левобережье известна лишь одна отчина Мономашичей, оказавшаяся впоследствии в Черниговской земле, — Курское Посемье. О том, что Ярополк отдал Ольговичам Курск, свидетельствует Новгородская I летопись: в 1137 г. в Новгород для помощи Святославу Ольговичу в борьбе со Всеволодом Мстиславичем, изгнанным новгородцами и закрепившимся в Пскове, прибыл Глеб Ольгович с курянами и половцами[279].

Обращает на себя внимание ссылка Ольговичей на то, что их отец, Олег Святославич (умер в 1115 г.) держал Курск при Мономахе (то есть не позже 1113–1115 гг.). Очевидно, это дало Святославу Ольговичу некоторое основание назвать в 1149 г. «Курск с Посемьем» первым в числе своих «отчин», взятых у Давыдовичей[280].

Из статьи 6647 (1139) г. Лаврентьевской летописи видно, что в Курске после Глеба княжил Святослав Ольгович. Однако это известие («…и тогда Всеволодъ приведъ брата ис Курьска Святослава и иде с ним /к — РА./ Переяславлю на Андрея…») отсутствует в текстологически одинаковом с лаврентьевским текстом фрагменте статьи 6648 (1140) г. Ипатьевской летописи[281]. В обоих отрывках сохранились, однако, слова сына Мономаха — Андрея: «…отец мои Курьскѣ не Сѣдѣл, но вь Переяславли» («мой отец сидел не в Курске, а в Переяславле»). В рассматриваемой статье можно видеть то же механическое изъятие свидетельства о владельческой принадлежности Курска, что и в описании 1127 г.

До конца 1146 г. Курск принадлежал Ольговичам. В 1146 г., после занятия киевского стола Изяславом Мстиславичем, Святослав Ольгович, вступив в союз с Юрием Долгоруким против Изяслава, дал Курск сыну Юрия — Ивану, о чем сообщает черниговское известие Ипатьевской летописи[282]. Однако вскоре после изгнания Святослава Ольговича Курск перешел к переяславскому Мстиславу, сыну Изяслава Мстиславича[283]. В 1147 г. при приближении к Курску Святослава Ольговича и Глеба Юрьевича, сменившего умершего брата Ивана, куряне будто бы сказали Мстиславу: «... оже се Олгович, ради ся за тя бьемъ и с дѣтьми, а на Володимире племя, на Гюргевича, не можемъ рукы подьяти»[284], — то есть сами куряне признавали власть Мономашичей, а не Ольговичей. После этого куряне послали к Глебу, и тот посадил в Курске и Посемье своих посадников. Известно также (из переяславского, по мнению А. Н. Насонова, известия), что Глеб уже тогда претендовал на Переяславское княжение[285].

Осенью 1149 г., когда Юрий Долгорукий впервые занял киевский стол, Курск, как мы видели, принадлежал уже Давыдовичам, у которых его «взя» Святослав Ольгович.

Последнее упоминание о Курске в связи с Переяславлем относится к 1151 г. В переговорах с Юрием Долгоруким его брат Вячеслав, бывший номинальным киевским князем при Изяславе Мстиславиче, обращается к Юрию: «.. поѣди же у свои Переяславль и в Курескъ». В данном случае киевский летописный текст[286] свидетельствует о Курске и Переяславле как о двух территориях, находящихся в одном владении — владении Юрия. Вероятно, Святослав Ольгович, возвратив себе Курск, отдал его Юрию согласно прежней договоренности, по которой Курск принадлежал Ивану и Глебу Юрьевичам. Следующее упоминание о Курске сделано в статье 1161 г.[287], где сказано о том, что Олег — сын княжившего в Чернигове Святослава Ольговича — «нача ся просити у отца Курьску», то есть к этому времени Курск вошел в Черниговскую землю.

Рассмотренные известия позволяют сделать следующие выводы. Источники отражают спорность изучаемой территории в первой половине XII в., причем если о владении Сновской тысячей споры шли только между внуками Святослава и Давыдовичи признавали отчинные права Ольговичей, то о Курске спор шел между Ольговичами и Мономашичами, и в борьбе с Мстиславичами Ольгович уступал Курск младшему Мономашичу. Население Курского Посемья недоброжелательно относилось к Ольговичам. Мономашичи, владевшие Курском, либо сидели на переяславском столе, либо претендовали на него, — и это свидетельствует о длительной связи Курска с Переяславлем. Эту связь можно объяснить не только участием переяславской знати в покорении восточных северян в X в., но и пограничным положением Курска, примыкавшего к возглавляемой Переяславлем системе обороны южных рубежей Левобережной Руси.

Владельческую преемственность Курска можно представить так: по «завещанию Ярослава» он входил в состав Переяславской земли. Не позже чем с 1113 г., а возможно, и с конца XI в. (после Любечского и Уветического съездов) по 1115 г. Курск принадлежал Олегу Святославичу и до 1127 г. входил в Черниговскую землю. В 1127 г. в Курске княжил Изяслав Мстиславич, а затем до 1136 г. в нем были посадники из Переяславля. С 1136 по 1138 г. в Курске княжил Глеб Ольгович, затем его брат Святослав, и до конца 1146 г. Курск входил в состав Черниговской земли, подчиняясь Новгороду-Северскому. В конце 1146 г. Курск получил ненадолго Иван Юрьевич; в 1147 г., до августа, в нем были посадники Мстислава Изяславича, затем, до осени 1148 г. — посадники Глеба Юрьевича. С осени 1148 г.[288] по июль — август 1149 г. в Курском Посемье были посадники Давыдовичей; затем Курск отошел к Святославу Ольговичу, но уже в начале 1151 г. он назван во владении Долгорукого. В 50-х гг. XII в. судьба Курска недостаточно ясна. Возможно, до весны 1152 г. в нем сидел Василько Юрьевич, оставленный отцом в помощь Святославу Ольговичу[289]. Затем там, видимо, правили посадники переяславского Мстислава Изяславича. Во второй половине 1154 г. на Левобережье появился и в декабре вокняжился в Переяславле Глеб Юрьевич. Вероятно, в это время Курск тянул к Переяславлю. Только в конце 50-х гг., скорее всего со смертью Долгорукого, Курск окончательно отошел к Черниговской земле. Итак, за сто лет (после смерти Ярослава) Курск принадлежал Черниговскому княжеству около 40, а Переяславскому — около 60 лет.

Рассмотрев историю владельческой принадлежности Курска, можно сделать следующее наблюдение: изъяв из текста Киевского свода в составе Ипатьевской летописи черниговские вставки, отмеченные А. Н. Насоновым, мы не найдем в нем указаний на владение Курском Изяславом Мстиславичем и черниговскими князьями. Вместе с тем такие указания были в более ранней редакции Киевского свода, сохранившейся (в сокращенных отрывках) в составе Лаврентьевской летописи.

На первый взгляд исключением представляется известие 6657 (1149) г. о Курском Посемье, которое А. Н. Насонов не указал среди черниговских вставок статьи 6657 (1149) г. Ипатьевской летописи[290]. Однако отнести это известие к числу бесспорно киевских или переяславских нельзя, ибо оно не отразилось в Лаврентьевской летописи. Трудно предполагать, что киевский или переяславский летописец включил в число отчин новгород-северского князя земли дреговичей, названные в 1142 г. волостью киевской (Клеческ)[291], а также Курск — отчину и дедину Мономашичей. В Киевской летописи следовало бы ожидать сообщение о том, что Юрий Долгорукий дал эти территории Святославу, но мы узнаем, что последний сам «взя» их. Более всего вероятно, что это текст летописца Святослава Ольговича. Он произвольно подвел под понятие отчины названные территории, воспользовавшись прецедентом держания его отцом Курска.

В первой половине XII в. на Курск претендовали Долгорукий с сыновьями, Изяслав Мстиславич и его сын Мстислав, а также черниговские князья. Поскольку кроме сообщений о Курске во владении черниговских князей были изъяты и известия о Курске во владении Изяслава, то, вероятнее всего, в такой редакции был заинтересован Юрий Долгорукий[292]. Можно предположить редакцию киевского летописания Юрием Долгоруким, проведенную в конце его правления и не нашедшую отражения в летописании Переяславля-Русского (отразившегося в Лаврентьевской летописи).

Каковы были границы Курского Посемья? Кроме Курска здесь упомянуты Ольгов и Рыльск, следовательно, западная граница проходила между Рыльском и Путивлем (западнее «гнезда» поселений вокруг Рыльска). Северная граница, вероятно, находилась в районе г. Крома, ибо известно, что в 1147 г. из Мценска Святослав Ольгович и Глеб Юрьевич «поиде къ граду /Крому — X./ на Изяславича» Мстислава, который тогда владел Курском[293]. Впрочем, неясно, входил ли Кром в Курское княжество или только находился вблизи его границы.

Восточная и юго-восточная границы русских земель ориентировочно указаны С. А. Плетневой: от верховьев Сейма в направлении к верховьям Северского Донца и г. Донца (Донецкое городище на р. Уды близ современного Харькова). Северо-восточнее Донецкого городища обнаружены древнерусские городища XII–XIII вв.[294] Отнесение их и территории между Пслом и р. Уды к землям Курского княжества возможно с учетом того, что при постоянной половецкой угрозе заселенность этих лесостепных окраин была невелика (С. А. Плетнева указывает три городиша). Нужно предполагать, что характер освоения этих земель был схож с сезонным промысловым использованием лесных угодий того же района в виде «бортных ухожаев» жителями Путивля XVI–XVII вв.[295] Эта территория (курско-харьковский участок лесостепи) представляла собой клин, врезавшийся в степи с севера. За восточной границей Курского Посемья, указанной С. А. Плетневой, в районе рек Воронеж и Битюг известны неукрепленные поселения, связываемые исследовательницей с бродническими группами окраин лесостепи[296].

Устойчивой южной границей Курского Посемья, или собственно Курской волости первой половины XII в., было верхнее течение р. Пела. Если южная граница курских земель и отходила к северу, то не далее Пела. В разгар усобицы 1147 г. заняв Курск, «посажа посадникы свои Глѣбъ Гюргевичь по Посѣмью за полем» (Глеб — сын Долгорукого)[297]. Под «полем», вероятно, подразумевались безлесные земли междуречья Сейма и Пела. Крутой правый берег и дубравы вдоль течения Пела были удобны для обороны Посемья. Возможно, в районе современного г. Сумы, где течение Пела обращается к югу, шла граница Курского Посемья с территорией г. Вырь, куда беспрепятственно проходили половцы в 1113, 1127 гг. и во второй половине XII в.

Город Вырь упомянут в Повести временных лет (1113 г.) и в «Поучении» Мономаха, когда к городу, осажденному половцами, поспешил только что севший на киевском столе Владимир, сюда же пришел на помощь и Олег Святославич[298]. Территория этого города и тянувших к нему городов (Зартый — на Сейме, выше устья р. Вир; Попаш — в верховьях Сулы и Вья-хань — на р. Терн)[299] располагалась между верховьями Сулы и Сеймом, западной границей соприкасаясь с Задесеньем. Под 1147 г. летопись упоминает вырские города как принадлежащие киевскому Изяславу Мстиславичу. Они отказались подчиниться захватившему Курск Глебу Юрьевичу и пришедшему к нему на помощь Изяславу Давыдовичу, заявив: «князь у нас Изяслав»[300]. Эта волость занимала важное место в системе обороны русских земель от нападений с юго-востока; и за окончательным присоединением к Черниговской земле Курского Посемья последовало присоединение Выря — в конце 50-х гг. здесь поневоле вокняжился изгнанный из Киева Изяслав Давыдович.

Вырь в дальнейшем тянул к Новгороду-Северскому, о чем косвенно свидетельствуют события 1185 г., последовавшие за поражением Игоря Святославича, героя «Слова о полку Игореве». В то время как Кончак выступил к Переяславлю, хан Кза напал на земли Игоря, направляя удар на Путивль («пойдем на Семь, готовь намъ полонъ собранъ, емлем же городы без опаса»). В этом походе он не мог миновать территорию г. Выря, которую Б. А. Рыбаков справедливо называет «воротами Русской земли»[301]. Территория Выря оказалась в результате гибели Игоревых дружин незащищенной, что свидетельствует в пользу того, что она тянула к Новгороду, а не к Чернигову; присоединение этой территории к черниговскому За-десенью неправомерно.

Географически расположенный в Посемье Путивль не входил в политическое территориальное понятие «Курск с Посемьем». Путивль, как отмечалось, находился за пределами области распространения ямных погребений, а следовательно, и «Русской земли». В 1146 г., отдав Ивану Юрьевичу Курск с Посемьем, Святослав оставил за собой Путивль[302]. Захватив земли Ольговичей, Изяслав Мстиславич Давыдовичам «изискалъ: ото Новгородъ и что Святославлв волости», то есть волости Игоря и Святослава; «а волости Святославли и Игорев-в далъ вам есмь… Святослава прогналъ, а волость вам есмь изискалъ и далъ Новьгородъ и Путивль»[303]. Итак, Путивль — одна из волостей Святслава, и вполне очевидно, что во время нахождения Курска в Переяславском княжестве Путивль был в Черниговской земле.

Следует внимательно приглядеться к территории, прилегающей к ядру Черниговской земли. К нему в первой половине XII в. не примыкали непосредственно радимичи, вятичи или восточные северяне. События середины XII в. позволяют выявить некоторые черты административно-территориальной структуры Черниговского княжества.

В 1142 г. черниговские князья вступили в усобицу со своим старшим братом — киевским Всеволодом Ольговичем (1139–1146 гг.). Поводом послужили перемещения в Киевской земле, вызванные смертью Андрея Владимировича Переяславского 22 января 1142 г. Стремясь овладеть всей Киевской землей, Всеволод направил Вячеслава Владимировича, княжившего в киевской волости — г. Турове, в Переяславль, Туров же дал своему сыну Святославу. Это вызвало недовольство Игоря и Святослава Ольговичей: «…волости бо даеть сынови, а братьи не надѣли ничимъ же»[304]. К новгород-северским Ольговичам присоединились черниговские Давыдовичи, и общим требованием стало наделение их черниговскими землями, оставшимися за Всеволодом, но тот предложил «по городу: Берестии и Дорогычинъ, Черторыеск и Кльчьскъ, а отчинѣ своеѣ не дасть Вятичь». На это братья ответили: «Мы просимъ у тебе черниговьскои и новгороцкои волости, а киевьскоѣ /кыевскые — X./ не хочемь. Онъ же Вятичь не съступяшеть»[305]. В конце года, когда Всеволоду удалось привлечь на свою сторону Давыдовичей, уступив им кроме Берестья и Дорогочина просимую черниговскую волость — Вщиж и Ормину, младшие Ольговичи вынуждены были согласиться на Городец Остерский и Рогачев (Игорь), Клеческ и Черторыеск (Святослав)[306]. «Вятичи» остались за Всеволодом.

Таким образом, Черниговская земля, как и Киевская, делилась на волости. В ней были волости собственно черниговские (здесь — Вщиж и Ормина) и волости невогород-северские («Вятичи»).

Географическим названием Вщижской волости было Подесенье[307]. Кроме Вщижа и Ормины в Подесенье известны Воробейна и Росусь. Характерно расположение этой территории по отношению к этнической территории радимичей и вятичей. Она как бы продолжает по правому берегу Десны стародубский клин Сновской тысячи между землями вятичей и радимичей, на севере соседствуя со смоленскими кривичами, вышедшими в верховья Десны.

В 1156 г. во Вщиже появился княжеский стол, который занял малолетний Святослав, сын Владимира Давыдовича[308]. После его смерти (1166 г.) во Вщиже княжил один из сыновей Святослава Всеволодовича[309].

К востоку от Подесенья находилась так называемая «Лесная земля». В конце декабря 1146 г., после сдачи Путивля Давыдовичам и Изяславу Мстиславичу, союзники Святослава Ольговича советуют ему бежать из Новгорода-Северского в «Лесную землю» «и тако побѣже Святославъ из Новагорода Корачеву». Затем, узнав о приближении войск киевского Изяслава Мстиславича и черниговских Давыдовичей, Святослав из Корачева «бѣжа за лът у Вятичѣ»[310]. Следовательно, Корачев был вне «Вятичей» и «Лесная земля» находилась между землями Новгорода-Северского и «Вятичами». В начале 50-х гг. XII в. Корачевом владел Святослав Всеволодович: в марте 1155 г. Святослав Ольгович отобрал у него Корачев и Воротынск за «отступление» к Давыдовичам[311]. Однако в дальнейшем Святослав Всеволодович возвратил себе этот город, ставший, как считает Б. А. Рыбаков, его личным доменом[312].

Северная граница «Лесной земли» выявляется по летописным данным о переделах земли вятичей.

На основании летописных данных XII в. Н. П. Барсовым были определены западная и южная границы вятичей. Не касаясь пока вопроса о характере этих границ (этические они или политические), заметим, что в целом они были определены верно, но не во всех деталях приняты последующими исследователями. Надежно определить эти границы и выяснить их природу позволяет локализация небольшого городка Домагоща, упомянутого источниками XII в. лишь один раз — в связи с событиями 1147 г., описанными в Ипатьевской летописи.

В сводке географических названий Черниговской земли А. Н. Насонова Домагощ традиционно отождествляется с д. Маговкой (в 38 км к югу от Карачева) и на карте указан со знаком вопроса[313].

Это сопоставление неудовлетворительно по трем составным требованиям локализации. Прежде всего, не доказана преемственность топонимов Домагощ — Маговка. Такое соотношение подразумевает отпадение у первого названия начального До-, или прочтение в источнике «до Магощ», что маловероятно. Название «Домагощ» относится к числу топонимов на -гощ, собранных П. Арумаа. В отмеченных им многочисленных трансформациях такого типа нет случая подобного «Магощ — Маговка»[314]. Написание «Магощ» известно лишь как единичное искажение писцом названия речки Малогощи, тогда как Домагощ и Домагоща хотя и редко (учтены три случая), но встречаются в источниках XVI–XVII вв.[315]

Название на -гощ известны и в летописных источниках: в Черниговской земле упомянуты, кроме Домагоща, также Радощ (Радогощ) и Оргощ[316]. Эти архаические слевянские топонимы относятся по классификации С. Роспон-да к числу «посессивных названий», образовавшихся от антропонимов при помощи суффикса притяжательных прилагательных — jb. В данном случае: Радогост -jb, Орогост -jb, Домогост -jb[317]. Компонент — гост относится к самым продуктивным и древнейшим в славянской антропонимии[318]. Образованные с его помощью имена встречаются и в древнерусских источниках: Орогост — в Повести временных лет (1100 г.), Воигост — в Новгородской I летописи (1115 г.)[319]. Имя Домагост известно лишь в памятниках западных славян[320], но на восточнославянской территории, хотя и редко, фиксируются производные от него географические названия. Кроме трех упомянутых выше названий, известно также и образованное при помощи патронимического форманта -ичи навание Домагостичи, упоминаемое в источниках XV–XVII вв. (ныне с. Долгомостицкое, северо-восточнее г. Судовой Вишни Львовской области р. Украина)[321].

Затем следует заметить, что правомерность отождествления Домагоща с Маговкой не была подтверждена археологически. В настоящее время неудовлетворительность сопоставления Маговки с летописным городком доказана Т. Н. Никольской. При обследовании окрестностей этой деревни не было найдено следов древнерусского поселения, и традиционная локализация была справедливо отвергнута. Однако, принимая прежний ориентировочный район поиска (к югу от г. Корачева), Т. Н. Никольская отождествляет летописный Домагощ с наиболее крупным в этой местности городищем у д. Слободки на р. Навле[322]. Это сопоставление не представляется удачным, ибо, в конечном счете, сам район поиска вызывает сомнения.

Основой сомнений в правильности определения района поиска служит то, что Домагощ, если следовать письменным источникам, лежал за пределами летописных «Вятичей» XII в., но в непосредственном соседстве с ними. Поэтому он не мог находиться южнее г. Корачева, не мог отделяться от «Вячей» районом летописного Корачева, бывшим за границей «Вятичей» XII в., и непосредственно к югу от нее. Речь идет о границе, в основных чертах выявленной Н. П. Барсовым, который, впрочем, вслед за своими предшественниками указывая на д. Маговку, не заметил в этом противоречия собственным наблюдениям относительно южных пределов «Вятичей».

Зависимость определения района поиска Домагоща от выявления южных границ территории, называвшейся в летописании XII в. «Вятичами», показывают события, в связи с которыми упомянут этот городок.

Во время усобицы (декабрь 1146 г. — первая половина 1147 г.) с черниговскими Давыдовичами и киевским Изяславом Мстиславичем новгород-северский Святослав Ольгович бежал в Лесную землю, в Корачев, и оттуда (вскоре после 16 января) «за лес, в Вятичи». В конце концов преследуемый Святослав оказался прижатым к северо-восточным границам Черниговской земли. Однако, имея поддержку со стороны суздальского князя, вскоре после встречи с ним в Москве (4–5 апреля 1147 г.), Святослав Ольгович перешел в контрнаступление. Заручившись помощью половцев, он из Дедославля направил русско-половецкий отряд, возглавляемый Судимиром Кучебичем и Гореном (вероятно, в конце апреля — начале мая) «на смоляны; и повоеваша верхъ Угры. В то же время выбътоша посадничи Володимери /и — X./ Изяславли из Вятичь /и — X./, изъ Бряньска /Добрянска — X./ и изъ Мьченьска, и изъ Блеве /Блове — X./; и оттуда (то есть из Дедославля. — А. З.) иде Девягорьску, иде заемъ вси Вятичи и Добрянескъ, и до Воробиинъ Подеснье, Домагощь и Мценескъ»[323]. Далее сообщается, что по приходе в Девягореск бродников и половцев, а также Глеба Юрьевича, Святослав Ольгович оттуда направился к Мценску и затем к Крому на переяславского князя Мстислава Изяславича. На пути к Крому, в Спаши, Святослава встретили послы черниговского Владимира Давыдовыча с предложением мира (см. карту 4).

Итак, бегство посадников Давыдовичей «из Вятичей», по цитированному фрагменту черниговского летописания[324], было следствием военных действий, предпринятых Святославом Ольговичем из Дедославля в двух направлениях: западном — к верховьям Угры, близ которых находился городок Обловь (Блеве — Блове рассматриваемого отрывка), и в юго-западном — к Девягорску и далее на Мценск и Спаш. Вероятнее всего, от верховьев Угры первый отряд направился вниз по р. Болве к Брянску, в Подесенье.

Н. П. Барсов понимал интересующие нас известия в том смысле, что посадники бежали из «Вятичей» и близлежащих к ним территорий Брянска, Мценска и Облови, а войска Святослава заняли всю территорию вятичей вплоть до Брянска, Воробиина и т. д.[325] То есть эти пункты, уточним, были сопредельными с той частью Черниговской земли, которая называлась в XII в. «Вятичами».

Для такой трактовки летописных данных есть достаточные основания. Мценск и Спаш находились за пределами «Вятичей», что явствует из известия статьи 1152 г. Ипатьевской летописи. В том году Юрий Долгорукий со своими союзниками (рязанцами и половцами) «поидоша туда на Вятичѣ, и тако взяша я, та на Мценескъ, оттуда же идоша на Спашь, та на Глуховъ»[326]. Таким образом, Юрий пошел на Мценск и Спаш уже после того, как занял «Вятичи». Эти два города находились за пределами «Вятичей». Правда, речь в данном случае шла не о всей территории «Вятичей», принадлежащей Черниговскому княжеству, а лишь о той, что находилась по правому берегу Оки, ибо после неудачи под Черниговом Юрий, возвращаясь из Рыльска, «поиде Суждалю туда на Вятичѣ, и тако прокъ Вятичь взя»[327], — то есть захватил оставшуюся незавоеванной по пути на юг часть территории по левобережью Оки, к северу от Спаша. Если по известию 1147 г. и можно сомневаться в том, что Мценск был за пределами «Вятичей», то рассмотренное сообщение не оставляет места для сомнения.

За пределами «Вятичей», согласно Ипатьевской летописи, находился также и городок Обловь, принадлежавший княгине Святослава Ольговича. В начале 1159 г., зимой, на пути из Гомия Изяслав Давыдович взял «на щит» Обловь «и оттуда иде у Вятичѣ и зая вси Вятичѣ»[328].

Примерно год спустя, Изяслав Давыдович на пути во Вщиж для помощи своему племяннику Святославу Владимировичу узнал о снятии осады с этого города «и иде Изяславъ у Вятичѣ»[329]. В данном случае очевидно, что Вщиж был вне территории «Вятичи»[330]. Этот город находился в Подесенье, таким образом, ясно видно, что и Подесенье не входило в «Вятичи».

Близ «Вятичей» располагалась и территория летописного Корачева. Границей служили леса: из Корачева «бѣжа за лѣс у Вятичѣ Святославѣ Олгович»[331].

Итак, по летописным данным конца 40 — начала 50-х гг. XII в. территория, называемая в летописи «Вятичи», лежала к востоку и к северу от линии Обловь — Подесенье — Корачев — Мценск.

А. В. Арциховский, принимая предложенную Н. П. Барсовым западную границу «Вятичей», не согласен с мнением его о том, что Корачев был вне этой территории. Основанием послужило, кроме археологических наблюдений, известие статьи 1185 г. Ипатьевской летописи о том, что в апреле того года киевский князь Святослав Всеволодович «иде въ Вятичѣ Корачеву орудии деля своихъ»[332]. Однако если сопоставить это известие с другим, более обстоятельным сообщением о том же событии, в той же статье: Святослав ходил «в Корачевъ и сбирашеть от вѣрхъних земль вой, хотя ити на половци к Донови на все лѣто»[333], то станет ясно, что не только в Корачеве собирал он воинов, но и за пределами его территории, то есть и в «Вятичах».

Сообщение о бегстве из Корачева в «Вятичи» более точно отражает действительное положение вещей, так как события конца 1146 — первой половины 1147 г. в Киевском своде представлены преимущественно данными двух летописцев, подробно описавших ход военных действий. Это летописец Святослава Ольговича и киевский летописец из лагеря Изяслава Мстиславича, также участвовавший в походе вплоть до Корачева. Последнему и принадлежит интересующее нас известие об этом городе[334].

Некоторое представление о границах территории «Вятичи» в конце XII в. дает сообщение Ипатьевской летописи о войне черниговских князей с коалицией киевского Рюрика Ростиславича и Всеволода Большое Гнездо в 1196 г. Когда Всеволод и смоленский Давыд Ростиславич «вятьскыѣ /вятичскыя — X./ городы поималѣ и пожьпгѣ», черниговский Ярослав Всеволодович вместе с Игорем Святославичем и другими князьями Черниговской земли «ста подъ лѣсы своими, засѣкъся от Всеволода и от Давыда и по рѣкамъ велѣ мосты подъсѣчи»[335]. Из этого видно, что территория «вятических городов» окаймлялась с юга и юго-запада линией лесов, и это позволяло успешно использовать засечную тактику обороны. Можно предполагать, что засеки Ярослава были близки к известной по письменным и археологическим данным[336] Большой Засечной черте XVI–XVII вв. Если допустить, что засеки черниговских князей находились в районе рек Неруссы и Кромы (то есть южнее Корачева, Спаша и Мценска), то такая линия обороны имела бы много уязвимых мест и была бы слишком растянута для успешной защиты от соединенных смоленских, суздальских и рязанских сил при угрозе вторжения и со стороны Киевской или Переяславской земель. Наиболее вероятно, что теми лесами, под которыми засеклись от Всеволода черниговские князья, была почти сплошная полоса лесов от Брянска до устья р. Нугри (севернее последней в настоящее время нет обширных лесов, но в XVII в. существовала Бобриковская засека), продолжавшаяся по правому берегу Оки Большим Белевским лесом (к северу от низовьев р. Зуши).

Таким образом, известия конца XII в. перекликаются с данными середины того же столетия, по которым «Вятичи» отделялись от Корачева «лесом». В сопоставлении с этими наблюдениями известие 1185 г. о Корачеве и «Вятичах» представляется неопределенным — Святослав Всеволодович ходил или в «Вятичи» или в «верхние земли» (последнее понятие очевидно более широкое). Во всяком случае, отнесение по этой статье Корачева к «Вятичам» противоречит всей сумме летописных данных XII в. о территории «Вятичи».

Итак, в известии 1147 г. о бегстве посадников Давыдовичей из «Вятичей» и занятии этой территории войсками Святослава Ольговича Домагощ указан в числе сопредельных «Вятичам» городов. Большинство их находилось близ западной границы «Вятичей», где действовали (в верховье Угры и по Болве) отряд Судимира Кучебича. Близ границы «Вятичей», на пути главных сил Святослава Ольговича, указан лишь Мценск (на р. Зуше). Естественно ожидать указания и на другие города у южной границы «Вятичей» (то есть по линии: Брянск — Корачев — Мценск) близкие к основному направлению похода Святослава Ольговича. Можно думать, что таким пунктом и был рядом с Мценском назван Домагощ.

Наиболее вероятным представляется нахождение Домагоща между Корачевым и Мценском, ибо между Брянском и Корачевом находились леса, а местность к востоку от Мценска не контролировалась Давыдовичами[337]. Учитывая то, что Корачевская волость, судя по степени залесненности окрестностей города в конце XIX в., распространялась преимущественно к югу и востоку от него, Домагощ следует искать ближе к Мценску, к Оке, севернее Спаша. Последний находился довольно далеко к югу от «Вятичей» по сравнению с Корачевым и Мценском.

Поиск в определенном таким образом районе привел к Домагощу Белевского уезда в выписи из книги 1613/14 г. М. Н. Бибикова и Д. Аврамова. Из нее явствует только, что Домагощ находился в Руцком стане, не более: «Написано в Белевском уезде, в Руцком стану, в Домагощи»[338].

В Белевских писцевых книгах 1628–1631 гг., изданных, как и цитированная выпись, Н. В. Елагиным, сохранилось описание рыбных ловель Спасо-Преображенского Белевского монастыря, позволяющее уточнить положение Домагоща. Описание ведется по правому берегу Оки вверх от Лихвинского рубежа к Мценскому. Правый берег низовья Зуши (мценский рубеж) входил в Погорельский стан Белевского уезда. Руцкий стан (юго-западная часть уезда) находился на левом берегу Оки. Именно здесь и указано: «Да ото Мценского рубежа на низ по реке по Оке, по другую сторону реки Оки, против села Городища Домогашевского — три озерка, да против деревни Бедринец — два озерка, да против деревни Михнев — три озерка Михьневские» и далее описание продолжается вниз по левому берегу Оки до Лихвинского рубежа[339]. Деревни Бедринцы и Михнево сохранили названия и находятся на левом берегу Оки в южной части Белевского района Тульской области, но название села Городище Домогашевское на картах XVIII–XX вв. не обнаружено.

Сложность локализации этого села заключается в том, что Руцкий стан, как выясняется при нанесении на карту его селений по данным Белевской писцовой книги 1628–1631 гг., разделялся на две части территорией Волховского уезда, выходящей нижним течением р. Нугри к Оке. Северной границей южной половины Руцкого стана и Волховского уезда было нижнее течение р. Березуй (левый приток Оки). На правом ее берегу и к югу от нее, вдоль Оки, находились в XVII в. деревни и села Руцкого стана, оказавшиеся в XIX в. в Волховском и Мценском уездах Орловской губернии: Востриково, Фетищево, Чегодаево, Макеевская, Азаровская и др.[340] Граница Белевского уезда с Волховским и Мценским сохранялась в своих основных чертах вплоть до административно-территориальных реформ второй половины XVIII в., когда южная половина Руцкого стана отошла к Орловской губернии[341]. Эти старые границы в общих своих чертах отмечены на сохранившихся картах Белевского и Волховского уездов середины XVIII в., описанных В. Ф. Гнучевой[342].

Именно в южной половине Руцкого стана известно единственное в этом стане село под названием Городище: «Село Городищи на реке на Оке, а в нем место церковное великого чудотворца Николая… старые пустоты, а чье именем того никто не помнит». Близ него (выше по Оке) та же Белевская писцовая книга упоминает пустошь Щетинина, Жмакино тож, принадлежавшую Б. Л. Косову[343]. В списках населенных мест Орловской губернии этим пунктом соответствуют с. Городище и с. Косово (Щетинино), № 419, 420. Село Городище (Мценский район Орловской области) расположено напротив устья Зуши, его местоположение соответствует указанию с. Городище Домогашевское — напротив Мценского рубежа (то есть устья Зуши). Таким образом, есть основание считать, что потеря названия Домагоща произошла между 1614 (дата выписи М. Н. Бибикова) и 16281631 гг. (дата Белевских писцовых книг) и связана с его запустением.

Городище у с. Городище было зафиксировано на картах Белевского уезда еще петровскими геодезистами, обязанными дополнительной инструкцией 1723 г. указывать на ландкартах «городища пустые… валы старинные и засеки» и т. п.[344] Это городище, расположенное к югу от села, неоднократно обследовалось (1926 г. — П. С. Ткачевский, 1967 г. — С. С. Ширинский, 1974 г. — И. К. Фролов и автор этих строк). Культурный слой мощностью до 1,5 м содержит обломки стеклянных браслетов, предметы из железа, керамику ХII–ХIII вв., в верхних слоях — обломки сосудов XVI–XVII вв. Т. Н. Никольская относит это небольшое (около 0,4 га) городище к числу древнерусских феодальных усадеб типа замка и ошибочно отождествляет его с Девягорском[345].

Последним существенным аргументом в пользу правильности сопоставления городища у с. Городище с летописным Домагощем является то, что название Домагощ очень редкостно и встречается лишь в районах наибольшего скопления названий на -гощ. П. Арумаа указывает два таких района: Новгородскую область и верхнее течение р. Оки[346]. В первом известны два гидронима Домагоща[347], во втором-уникальный топоним Домагощ. Таким образом, существование иного древнерусского городища с таким названием «Домагощ» на определенной выше территории маловероятно.

В свою очередь, исходящее из определения границы летописных «Вятичей» XII в., обнаружение местоположения Домагоща надежно подтверждает историческую реальность этой границы.

Обращает на себя внимание тот факт, что как в Киевском своде (в составе Ипатьевской летописи), так и в северо-восточном летописании (Лаврентьевская летопись) при описании событий XII в. речь идет лишь о «Вятичах» как части Черниговской земли. Один раз прямо и другой раз косвенно Ипатьевская летопись называет «Вятичи» волостью Черниговской земли (статьи 6650 (1142) и 6655 (1147) гг.)[348]. Дважды сказано (в статьях 6655 (1147) и 6667 (1159) гг.) о том, что войсками были заняты «все Вятичи», когда говорилось лишь о территории Черниговского княжества[349]. В изложении событий XII в. существование вятичей в Суздальской или Рязанской землях можно только угадывать по словам черниговских князей о «наших» или «своих Вятичах» (то есть возможны иные, не наши «Вятичи»)[350]. Однако есть свидетельства о походах в «Вятичи» Юрия Долгорукого и на «вятические города» Всеволода Большое Гнездо: в 1152 г. (с рязанцами, цитировано выше), в 1154 г. («пришедшю же ему в Вятичѣ и ста, не дошедъ Козельска»), осенью 1196 г. (с рязанцами и смолянами, цитировано выше)[351], из которых явствует, что «Вятичи» находились вне Смоленской, Суздальской и Рязанской земель. Более всего вероятно, что первые два свидетельства относятся к летописанию Юрия Долгорукого[352], принадлежность третьего известия к северо-восточному летописанию несомненна. Это наблюдение позволяет ограничить летописных «Вятичей» XII в. с севера и с востока пределами Черниговской земли, указанными в работе А. Н. Насонова[353].

Однако очерченная таким образом территория не совпадает с северными, восточными и южными границами племенного союза вятичей, определенными по археологическим данным как VIII–X, так и XI–XIII вв.[354] «Вятичи» XII в. занимают лишь центральную часть племенной территории вятичей. Земля вятичей VIII–X вв. (определена В. В. Седовым по распространению вятического обряда трупосожжения) в южной своей части совпадает в основном с южными контурами территории вятичей XI–XIII вв. (очерчены А. В. Арциховским по ареалу специфического набора женских украшений), но как раз этот южный район с городами Корачевом, Домагощем, Мценском, Спашем и Кромом в летописное понятие XII в. «Вятичи» не входил (см. карту 4).

Эти расхождения можно объяснить тем, что в данном случае мы имеем дело с двумя существенно различными территориями: племенной, или этнической (а в XII–XIII вв. — этнографической), территорией вятичей, определяемой археологическим путем, и с одной из административных территориальных единиц Черниговской земли XII в., т. е. частью политической, феодальной государственной территории, определяемой по письменным данным.

В некоторой мере замеченное различие находит свое отражение в использовании термина «вятичи» в летописании. В текстах XII в. лишь в статье 1146 г. Ипатьевской летописи он упомянут в несомненно этническом смысле: в Дедославле Давыдовичи «съзвавша вятичѣ» для переговоров о поимке Святослава Ольговича[355]. В большинстве случаев в XII в. термин «Вятичи» применялся как вполне очевидное название территории: в «Вятичи» можно было бежать и выбежать из них, стоять в них, прийти и т. п.[356] С другой стороны, Повесть временных лет употребляет этот термин, преимущественно как этноним. Например, в статье 981 г. говорится: «В сем же лътѣ и вятичи побѣди и възложи на нь дань», далее: «В лѣто 6490 заратишася вятичи, и иде на ня Володимеръ и вобѣди я второе»; но уже в «Поучении» Мономаха: «а въ Вятичи ходихом по двѣ зимѣ на Ходоту»[357].

Таким образом, в летописных известиях XII в. о «Вятичах» речь шла преимущественно как о территории, которая не совпадает с этническими границами вятичей. Более того, и в пределах Черниговской земли название «Вятичи» в середине XII в. сохранилось лишь за северной частью племенной территории. Южная часть их территории хотя и сохранила вятические этнографические черты, «Вятичами» в летописи не называлась.

Территория Черниговского княжества складывалась и после «завещания» Ярослава[358]. Мономах, будучи черниговским князем, положил начало завершению государственного освоения земли вятичей в походах на Ходоту и его сына в начале 80-х гг. XI в.[359] Однако и в последующие полстолетия «Вятичи» оставались молоосвоенным районом, враждебным черниговской администрации. В литературе отмечался факт убийства Кукши, проповедовавшего христианство в «Вятичах» около 1110 г., как свидетельство недостаточной освоенности этой территории[360]. Неоднократно в пользу позднего государственного освоения территории вятичей приводился аргумент длительного сохранения у них языческого обряда погребения. Даже тот факт, что преследовавшие Святослава Ольговича в 1147 г. Давыдовичи вели переговоры с вятичами, свидетельствует, что в этой земле сохранилась своя, вятичская знать, обладавшая реальной военной силой. Узнав о том, что Долгорукий прислал белозерскую тысячу в помощь Святославу, Давыдовичи «съзваша вятичѣ и рѣша /рѣста — X./ имъ: «се есть ворогъ нама и вамъ, а ловите его убити лестию и дружину его избите, а имѣние /его — X./ на полъ вама»[361]. Вятичи не поддержали посадников Давыдовичей. Враждебное их отношение к Святославу и в равной мере к Давыдовичам свидетельствует о недавнем покорении вятичей, которое завершилось, судя по датировке известных здесь городищ (первая половина или середина XII в.[362]) и упоминанию в 1147 г. посадников, ко времени Всеволода Ольговича.

Северные границы «Вятичей» совпадали с пределами Черниговской земли и определяются на основании преимущественно известий 1147 г. К востоку от Дедославля и далее на север к Сверилеску шла граница с Рязанской землей; далее она проходила севернее Оки через среднее течение рек Лопасни и Протвы (в верховьях последней жила голядь Смоленской земли); затем, отклоняясь к югу, через среднее течение р. Угры до Облови шла граница с Ростово-Суздальским и Смоленским княжествами[363]. На этой границе черниговское государственное освоение встретилось с шедшим из Муромо-Рязанской и Ростово-Суздальской земель освоением вятичей[364].

Кроме упомянутых, в «Вятичах» упоминаются города: Козельск (на р. Жиздре), Воротинеск (на левом притоке Оки р. Выссе), Мосальск (на р. Можайке, бассейн р. Угры), Колтеск (правый берег Оки), Неринск, Серенск (на р. Серене, левом притоке р. Жиздры).

Под 1146 г. Никоновская летопись сообщает о пребывании Святослава Ольговича кроме указанных городов в Рязани, Туле, Дубке, на Дону, в Ельце, Пронске, «граде» Остре. А. Н. Насонов убедительно доказал, что эти сведения — тенденциозная вставка рязанского летописца XV в., сделанная с целью показать древнюю принадлежность этих городов Рязанскому княжеству[365].

Восточная граница Черниговской земли поданным письменных источников не выявляется. Вероятно, к югу от Дедославля она проходила вдоль верховьев Дона, между рязанским Пронском и черниговским Дедославлем, и шла вдоль этой реки к устью р. Сосны[366].

Граница со Смоленской землей шла от Облови к югу и проходила южнее смоленских пограничных городов Пацынь, Зарой и далее к западу, севернее черниговского Чичерска[367].

Территория радимичей[368] была освоена, вероятно, несколько ранее «Вятичей». Северная часть радимичской земли относилась к Смоленскому княжеству — г. Прупой (ныне Славгород) на р. Соже был смоленским. На р. Пещане, впадающей в Сож недалеко от Прупоя, согласно статье 984 г. Повести временных лет[369] жили радимичи. Эту радимичскую территорию можно соотнести с областью VIII локальной группы радимичских погребений (междуречье Сожа и Беседи), выделенной Г. Ф. Соловьевой[370].

На рассматриваемой территории в Ипатьевской летописи упомянуты лишь два города — Гомий (ныне Гомель) и Чичерск (ныне Чечерск).

Гомий и Чичерск в первой половине XII в. были черниговской волостью, отчиной Давыдовичей. Об этом мы узнаем из событий 1158 г.: Святослав Ольгович, вокняжившись в Чернигове, жаловался на то, что Изяслав Давыдович дал ему лишь «Черниговъ съ ѣю городъ пустыхъ… а всю волость черниговьскую собою держить и съ своимъ сыновцемъ». Святослав «гневался», что Изяслав ему «черниговьскои волости не исправил»[371]. Готовясь к походу на галицких и волынских князей, Изяслав Давыдович дал Святославу Чичерск. Гомий же, как видно из дальнейших событий, он оставил за собой[372]. Благодаря этому нам известны три волости, тянувшие непосредственно к Чернигову, — Гомий, Чичерск и Подесенье, где впоследствии сидел «сыновец» (племянник) Изяслава Святослав Владимирович.

Эти волости, перейдя из Чернигова в Киев, пытался удержать за собой (не «исправив» их вокняжившемуся в Чернигове Святославу) Изяслав Давыдович.

Вероятно, в 60-х гг. в Гомии появился княжеский стол: заняв после смерти Святослава Ольговича в 1164 г. черниговский стол, Святослав Всеволодович «посла сынъ свои в Гомии, а посадники посла по городом»[373].

Днепр являлся западной границей земли радимичей, но археологические исследования показывают, что отдельные радимичские элементы проникают на Правобережье и, наоборот, дреговичские черты встречаются на левом берегу Днепра. Особого внимания заслуживают раскопки Г. Ф. Соловьевой Зборовского городища (на левом берегу, напротив г. Рогачева) и курганных могильников Рогачева, находившихся также на левом берегу Днепра. Материалы этих исследований позволяют предполагать тесный контакт дреговичей и радимичей и принадлежность Рогачева к Черниговской земле[374].

Эти города в различных исследованиях относились либо к Волынской, либо к Полоцкой[375] (в обоих случаях без аргументации), либо, чаще всего, к Турово-Пинской земле[376], или к Турово-Пинской волости Киевской земли[377]. М. С. Середонин считал, что эти города не были связаны с Туровом и, будучи волостями Киевской земли, находились в различных княжеских владениях в роли «привесок или дополнений (1149 г.)»[378]. Основные указания летописи на владение черниговскими князьями Случеском, Клеческом и Рогачевом (в 1142 и 1149 гг.) отмечались в общих исследованиях и в работах, посвященных специально Черниговской земле, однако очевидно, что историки рассматривали эти владения лишь как эпизодические «привески», ибо города эти никем не включались в состав Черниговской земли XII в.[379]

В современной историографии также нет единого мнения по этому вопросу[380]. Случеск и Клеческ отмечаются либо в составе Турово-Пинской волости Киевской земли[381], либо в составе Туровской земли[382]. Существенное наблюдение сделано Л. В. Алексеевым, который, анализируя влияние черниговских князей на политическую борьбу в Полоцкой земле, связал его с тем, что Святослав Ольгович был соседом Полоцкой земли, владея Слуцком, Клецком и «всеми дреговичами», полученными, по мнению исследователя, в 1149 г. от Юрия Долгорукого[383]. Однако Л. В. Алексеев неточно определил начальное время владения Святославом этой территорией и не выявил, сколь долго она была в руках черниговских князей.

Таким образом, необходимо уточнить положение рассматриваемой территории в системе древнерусских княжеств XII в.

Основным свидетельством, заставляющим специально изучить соотношения Случеска и Клеческа к Черниговской земле, является частично рассмотренный выше фрагмент черниговского летописания, сообщающий о том, что осенью 1149 г. новгород-северский Святослав Ольгович обратился к черниговскому князю Владимиру Давыдовичу со словами: «"Держиши отчину мою", и тогда взя Курескъ и с Посемьемь, и Сновьскую тисячу у Ислава (Изяслава Давыдовича. — А. 3.), и Случьскъ и Кльчьскъ и вси Дрегвичѣ»[384]. Это известие представляет значительный интерес для выяснения размера владений черниговских князей в середине, а также и в начале XII в., так как речь шла об отчинах, наследственных владениях Святослава, землях его отца новгород-северского (1097–1115 гг.) князя Олега Святославича.

То, что территория Сновской тысячи была отчиной Ольговичей, не вызывает сомнения. Курск же был спорной территорией, вспомним, что и Ярополк Владмирович, сидя в Киеве, также считал его своей отчиной. Есть основания полагать, что Олег Святославич владел Курском, по меньшей мере в 1113–1115 гг. П. В. Голубовский писал, что в 1149 г. Святослав Ольгович не назвал бы Курск отчиной, если бы этот город не принадлежал его отцу[385]. Однако если по отношению к Курску, как мы видели, такое суждение вполне справедливо и подтверждается источниками, то закономерно возникающий вопрос о вхождении дреговичей в состав Черниговской земли П. В. Голубовский не затронул.

Понятие «отчина» в известии 6657 (1149) г. перекрывало три территории: исконно черниговскую Сновскую тысячу, Курское Посемье и «Случеск, Клеческ и вси Дреговичи». Возможны два толкования этого сообщения: третья территория была, как и две другие, во владении Олега, или же она была умышленно подведена под это понятие Святославом для обоснования захвата. Аргумент отчинности неоднократно приводился в территориальных спорах князей Черниговской земли, и слово «отчина» в известиях конца XI — середины XII в. употреблялось в значении владения отца. Ведь через год, в 1151 г., Святослав Ольгович и его племянник Святослав Всеволодович обратились к черниговскому Изяславу Давыдовичу: «се отцинѣ межи нама двѣ: одина моего отца Олга, а другая твоего отца Давыда, а ты, брате, Давыдовичь, а я Олговичь. Ты же, брате, прими отца своего Давыдово, а што Олгово, а то нама дай»[386]. Это черниговское известие[387] соответствует тому «принципу отчинности», который, как заметил А. Н. Насонов, проводился в Повести временных лет с 1094 г.[388] Однако к вопросу об отчинных претензиях Святослава Ольговича на изучаемую территорию следует обратиться лишь после установления значения слов «вси Дреговичи», определения времени владения этой территорией черниговскими князьями, выявления приблизительных границ ее.

Очевидно, что речь шла не о всей этнической территории дреговичей, достаточно оределенной в результате ряда исследований советских археологов[389]. В то время в Турове, находившемся на правом берегу Припяти, южной окраине дреговических земель, сидел старший брат Юрия Долгорукого Вячеслав, северная часть дреговичей была Минской волостью Полоцкой земли, южная граница которой после исследований Л. В. Алексеева не вызывает сомнений[390]. В пользу того что под «Дреговичами» подразумевались лишь земли, не входившие в состав туровских и минских дреговических территорий, можно привести известие Повести временных лет о походе Мономаха на Полоцкую землю, предпринятом в январе — марте 1116 г. по той причине, что Глеб Всеславич Минский «воевалъ Дрьтовичи и Случескъ пожегъ»[391]. Под «Дреговичами» в данном случае подразумевается лишь часть, не входившая в Минскую волость, и Случеск, очевидно, указан как центр этой территории (основная заселенная часть Случеской волости определена Л. В. Алексеевым)[392].

Еще М. С. Середонин отмечал, что в летописании XII в. «Дреговичи» упомянуты лишь дважды и только в связи с территориями городов Случеска и Клеческа[393]. Действительно, из понятия «Дреговичи» в 1116 г. исключалась территория Минской волости, в 1149 г. исключались дреговические территории Турова на юге и Минска на севере, таким образом, есть основания рассматривать термин «все Дрегвичѣ» как название административной территории с центрами Случеск и Клеческ, составлявшей лишь часть этнической территории дреговичей, находившейся в то время во владении минских, туровских и новгород-северских князей. Аналогично черниговские князья называли часть территории вятичей, входившую в Черниговскую землю «вси Вятичѣ» или просто «Вятичи».

Города изучаемой территории впервые указываются во владении князей Черниговской земли в статье 1142 г. Ипатьевской летописи. В результате усобицы между черниговскими Давыдовичами, с одной стороны, и новгород-северскими Игорем и Святославом Ольговичами, с другой, северские князья получили киевские волости Черторыеск и Клеческ, а также Рогачев (вместо требуемой новгород-северской волости «Вятичи», см. выше)[394]. В Турове в то время княжил их юный племянник Всеволод Ольгович[395]. Несомненно, ни Клеческ, ни Рогачев, так же как и Черторыеск, в Туровскую волость в это время не входили. Более того, Клеческ и задолго до этого был центром определенной волости в Киевской земле наравне с Туровом. Об этом свидетельствует рассказ о походе «четырми пути» на Полоцкую землю в августе 1127 г. Первый «путь» (на Изяславль) осуществлялся силами «Вячеслава ис Турова, Андрѣя из Володимеря, а Всеволодка из Городна и Вячеслава Ярославича исъ Кльчьска»[396]. Всеволод Ольгович должен был идти в направлении Борисов — Стрежев — Полоцк[397].

Итак, в Клеческе уже в 1127 г. был княжеский стол, занимаемый внуком Святополка Изяславича[398], тогда как в Турове сидел Мономашич. Следовательно, в конце 1142 г. новгород-северские князья получили от своего старшего брата киевские волости (или волость) в земле дреговичей, причем в Клеческе до этого уже существовал княжеский стол, особый от Турова и непосредственно подчинявшийся Киеву. Слуцк в событиях 1142 г. не упоминался. Рогачев киевской волостью назван не был, ибо он не указывался в числе первоначально предложенных Всеволодом киевских волостей, неясно поэтому, была ли эта волость киевской или черниговской, сохранившейся за Всеволодом Ольговичем подобно Вятичам или Вщижу с Орминой. Уже в 1149 г. Святослав Ольгович рассматривал Случеск, Клеческ и «Дреговичи» как свою отчину.

В 1151 г. полочане изгнали своего князя Рогволода Борисовича в Минск, а Ростислава «Глебовича к собѣ уведоша и прислашася Полотьчане къ Святославу Олговичю с любовью, яко имѣти отцемь собѣ и ходити в послушаньи его, и на том целоваша хрестъ»[399]. Это свидетельство очень большого влияния Святослава на полочан можно объяснить только тем, что волости Святослава соседствовали с полоцкими[400]. В этом событии Б. А. Рыбаков видит факт феодальной коммендании: Святослав Новгород-Северский стал сюзереном полоцкого князя[401]. Рассматривая сообщение 6659 (1151) г. Ипатьевской летописи, следует учитывать и то, что своего рода вассальную присягу полочане принесли в пору, когда положение Святослава Ольговича было весьма сложным: в том году (12 мая) произошла битва на Руте, где Долгорукий и Святослав потерпели поражение от Изяслава Мстиславича. Но свое положение в «Дреговичах» Святославу Ольговичу удалось стабилизировать примирением с черниговским Изяславом Давыдовичем после принятия ими отчинного раздела владений в Черниговской земле в июле — августе 1151 г. (Изяслав Ольговичам «отцину… узвороти, а свою к собѣ прия»)[402]. Н. Г. Бережков справедливо предполагал, что изгнание Рогволода и договор полочан со Святославом состоялись после соглашения черниговских князей[403].

В пользу того что в 50-х гг. XII в. Святослав сохранял свои позиции в «Дреговичах», косвенно свидетельствуют известия о Мозыре (правый берег Припяти), полученном Святославом Ольговичем от Юрия Долгорукого, когда тот в третий раз сел на стол в Киеве[404] (20 марта 1155 — 15 мая 1157 г.). Таким образом, владения Святослава в «Дреговичах» временно расширялись к югу. Если бы к этому времени он потерял Случеск или Рогачев, то естественно было бы ожидать только возвращения утерянных городов. Во второй половине 1158 г. Святослав, уже будучи черниговским князем, вновь получил Мозырь от киевского Изяслава Давыдовича (19 мая 1157 — 22 декабря 1158 г.), однако, в событиях 1169 г. мы вновь видим Мозырь во владении киевского Мстислава Изяславича (15 мая 1167 — 8 марта 1169 г.)[405].

Вероятно, со смертью Юрия влияние Святослава Ольговича в Полоцке было несколько ослаблено, так как в июне 1158 г., несомненно по его инициативе, «иде Рогъволодъ Борисовичь от Святослава от Олговича искать собѣ волости, поемъ полкъ Святославль… и приѣхавъ къ Случьску», послал требование к жителям Друцка принять его князем, вернуть отчину. В конце концов Рогволод изгнал прежде угодного Святославу Ростислава Глебовича и вокняжился в Полоцке[406]. Очевидно, зависимость Полоцка от Святослава восстановилась, но следует заметить, что Рогволоду оказывал поддержку и смоленский Ростислав. Вскоре после этого Изяслав Давыдович, помирившись со Святославом, дал ему в том же 1158 г. одновременно с Мозырем и Чичерск[407]. Тем самым позиции Святослава в «Дреговичах» значительно укрепились, ибо прежде все радимические волости были во владении Давыдовичей, и дреговические владения Святослава не соприкасались непосредственно с его владениями в Левобережье.

В 1161 г. ставленник Святослава полоцкий Рогволод Борисович «въбѣже въ Случьскъ и ту бывъ три дни иде въ Дрьютескъ», прежнюю свою волость[408]. Уход из Случеска в Друцк можно рассматривать как свидетельство того, что Случеск и прежде не принадлежал Рогволоду, ив 1158 году этот город Святослава Ольговича служил лишь отправным пунктом для вторжения в Полоцкую землю. Это говорит и о том, что именно через Случеск осуществлялось влияние черниговских князей на полоцкие дела.

В том же 1161 г. «Рюрикъ и Святополкъ Гюргевичь Туровьскии, и Святославъ Всеволодичь съ братомъ Ярославомъ, и съ Олгомъ Святославичем, и съ Володимиричемъ, и съ Кривьскими князьми идоша къ Случьску на Володимира на Мьстиславича. Володимиръ же увидивъ силу ихъ и дасть имъ миръ и Случьска съступи имъ, а самъ иде Киеву къ брату Ростиславу»[409]. Иногда этот текст рассматривается как свидетельство того, что в это время Случеск принадлежал Владимиру Мстиславичу, внуку Мономаха, и что именно к нему бежал Рогволод после похода на Володаря[410]. Сама цель похода — изгнание Владимира Мстиславича — показывает, что он владел Случеском в результате захвата и в недлительном времени, так как маловероятно, чтобы союзный Святославу Ольговичу и Ростиславу Мстиславичу Рогволод бежал к их противнику. Основную силу в данном случае составляли черниговские князья, возглавляемые новгород-северским Святославом Всеволодовичем. Они и представляются наиболее заинтересованными в изгнании Владимира Мстиславича из Случеска.

Случеск прежде принадлежал Ольговичу, и все черниговские князья, за исключением самого Святослава Ольговича, упомянуты в походе на Случеск, здесь же назван и последний Давыдович — вщижский князь Святослав Владимирович, недавно принесший клятву вассальной верности Святославу Ольговичу «Кривские» князья названы последними, вероятнее всего, как союзники. Святослав Всеволодович среди всех князей — участников похода был самым старшим и по возрасту, и по занимаемому столу. Маловероятно, что все черниговские князья столь дружно выступили против Владимира Мстиславича для того, чтобы отдать прежде принадлежавший им город туровским князьям, которые были представлены лишь сыном туровского Юрия Ярославича, только что заключившего мир с киевским Ростиславом Мстиславичем[411].

Наиболее верным было бы считать, что Ростислав в данном случае оказывал поддержку своему союзнику — черниговскому Святославу Ольговичу, направляя на Случеск своего сына Рюрика и помощь от туровского князя. С другой стороны, в результате этого похода киевский князь заручался вассальной верностью своего брата Владимира Мстиславича, дав ему Треполь с четырьми городами[412]. Таким образом, в 1161 г. «Дреговичи» или часть их (без Клеческа) были во владении черниговских князей.

Поскольку позиции Черниговского княжества в системе древнерусского княжеств в 60-х гг. не ослабевали, и Ольговичи не только сохранили, но и укрепили союз с киевским князем путем брака Олега Святославича с дочерью Ростислава Мстиславича, постольку есть основания считать, что до смерти Ростислава (14 марта 1167 г.) «Дреговичи» сохранялись за Черниговской землей. Дальнейшая судьба дреговических волостей Случеска и Клечевска по данным письменных источников домонгольского времени неизвестна[413].

Однако есть следующие основания считать эти земли вплоть до начала XII в. в составе Черниговской земли. В 1181 г. после сражения с Давыдом Ростиславичем Смоленским у Друцка, где союзниками Святослава Всеволодовича были почти все полоцкие князья с литовскими и ливскими дружинами, Святослав пошел к Рогачеву[414]. Нет оснований сомневаться в том, что этот город в 70-х гг. XII в. оставался черниговским. За 30 лет, прошедших с того времени, как Рогачев был впервые упомянут во владении черниговских князей, Киевская земля раздробилась на довольно большое количество волостей с княжескими столами, в разной степени обособившимися от киевского князя. Рогачев находился на окраине Киевской земли, и маловероятно, чтобы он сохранил свою принадлежность этой земле. На Рогачев могли притязать соседние с ним земли. Черниговские владения окружали его с двух или даже трех сторон: на востоке — Чичерская, на западе — Слуцкая волости. Южнее, на правобережье Днепра, в начале XIII в. находились черниговские города, из которых известна Речица. Этот город упомянут в Новгородской I летописи при описании похода новгородского князя Мстислава Удалого в июне — начале июля 1212 г. на киевского Всеволода Чермного. В том походе новгородцы, воевавшие по Днепру, взяли «на щит» Речицу и многие другие черниговские города[415].

В пользу сохранения «Дреговичей» в составе Черниговской земли свидетельствует активная политика черниговских князей в полоцко-смоленском пограничье; полоцкие князья — союзники черниговских в походе на Друть 1181 г.; когда Ольговичи претендовали на Витебск, полоцкие князья выручили сына Святослава Всеволодовича — Олега в сражении со смоленскими князьями (март 1196 г.), решив его исход в пользу Олега[416]. В описании этой усобицы между Ярославом Всеволодовичем Черниговским, с одной стороны, и Рюриком Ростиславичем Киевским и Всеволодом Большое Гнездо — с другой, важное место отводится тому факту, что рюриковы послы не могли достичь Владимиро-Суздальской земли, ибо Ярослав «не пустяшеть пословъ рюриковыхъ сквозь свою волость, заяли бо бяхуть Олговичи вси пути»[417]. В конце XII в. черниговский князь контролировал пути сообщения южнорусских княжеств с северными, эти пути шли через черниговские волости. Если бы территория «Дреговичей» входила в состав Туровского княжества, в ту пору союзного Рюрику, то проблемы сообщения Киева со Смоленском и Владимиром не было. Немаловажным представляется и то, что черниговские князья уже в начале XIII в. активно включаются в борьбу с Литвой. Зимой 1203/4 г. «побѣдиша Олговиця Литву: убиша ихъ 7 сотъ и 1000»[418].

Итак, для 40-60-х гг. XII в. есть все основания считать дреговические волости Случеск и Клеческ во владении черниговских князей и можно быть уверенным, что они в основном сохранялись в числе черниговских волостей до начала XIII в.

Каковы были границы рассматриваемой территории? Северная граница черниговских дреговичей совпадала с южной границей Полоцкой земли, то есть шла от Рогачева к верховьям Немана[419]. Клеческ на р. Лани находился в северо-западном углу изучаемой территории, и западную границу условно можно провести западнее реки Лани. Левый берег Припяти или часть его принадлежали Турову и Пинску: во время похода Изяслава Давыдовича на Туров (1157/8 г.) «воеваша Берендичи около Пиньска и за Припятью»[420]. Границу можно провести условно несколько севернее Припяти по лесистым болотам, разделявшим прибрежные районы Припяти и заселенные территории Случеска и Клеческа. Однако можно предполагать в связи с временным наделением черниговских князей (1155–1158 гг.) Мозырем, что близ устья Птичи граница черниговских «Дреговичей» шла вдоль Припяти и далее в широтном направлении к верховьям р. Брагинки, где начиналась граница с Брягинской волостью Киевской земли.

Летописные источники не дают указаний на принадлежность этой территории в XII в. к Турову. Исследователи считали ее туровской как само собой разумеющееся, поскольку Случеск и Клеческ, как и Туров, находились на территории дреговичей, а в Турове, согласно Повести временных лет, если не считать легендарного Тура, уже в 988 г. был посажен свой князь — сын Владимира Святославича — Святополк. Термины «Дреговическая земля» и «Туровская земля» часто употреблялись в исторических исследованиях как синонимы без достаточного обоснования[421].

Следующий текст Ипатьевской летописи иногда толковался в пользу принадлежности Случеска и Клеческа Турову в XII в. В конце 1146 г. Изяслав Мстиславич дал Святославу Всеволодовичу «Бужьскыи и Межибожье, 5 городовъ, а из Володимиря выведе». Туровский же Вячеслав Владимирович «отя городы опять, иже бяшеть от него Всеволод отялъ, не токмо же то, но и Володимирь зая»[422]. Таким образом, речь шла о пяти городах в верховьях Южного Буга и о Владимиро-Волынском. А. С. Грушевский же считал, что в данном случае Вячеслав «возвратил отнятые еще Всеволодом и оставленные Изяславом за Давыдовичами города Туровской области». Под этими городами он подразумевал «Случеск, Клеческ и все Дреговичи», которые Святослав забрал у Давыдовичей в 1149 г.[423] Известие под 6654 (1146) г., читающиеся в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях, можно считать единственным летописным свидетельством, приводящимся в пользу принадлежности Случеска и Клеческа Туровскому княжеству XII в., но оно толковалось ошибочно.

Чем же было вызвано ошибочное толкование летописных свидетельств об изучаемой территории? Несомненна здесь сила традиции. Однако в основе фактических ошибок при определении границ Туровской волости лежало непонимание дореволюционными исследователями принципиальной разницы между племенной и государственной территорией, а из этого следовало невнимание к процессу формирования сплошной государственной территории Древней Руси.

Вот несколько цитат, характеризующих понимание места Турова в системе южнорусских княжеств XII в. таким крупным историком, как М. С. Грушевский. «В наших летописях X–XIII вв. как явно принадлежащие "Дреговичам", т. е. Турово-Пинскому княжеству, перечисляются такие города: Туров, Пинск, Случеск, Клеческ»[424], т. е. включение Случеска и Клеческа в состав Туровского княжества происходит фактически в результате подмены одного понятия другим. М. С. Грушевский первоначально не решался включить Турово-Пинскую территорию в состав Киевской земли, хотя и отмечал все указания источников на то, что она была киевской волостью в первой половине XII в.[425] Впоследствии он изменил точку зрения, но характерно следующее замечание: «Турово-Пинская территория» для нас имеет только второстепенный интерес, ибо ее этнографическая принадлежность к украинско-русской группе племен в то время маловероятна, а современной украинско-русской территории принадлежит лишь ее западная окраина. Будучи долгое время "киевской волостью", она вполне может быть рассмотрена здесь — в дополнение к Киевщине»[426].

Итак, включая, согласно данным источника, Туровское княжество в состав Киевской земли в качестве киевской волости, М. С. Грушевский в силу предвзятой концепции о вечности этнических категорий вынужден был рассматривать Туровскую волость Киевской земли особо от этой земли. Противоречивость проявляется и в том, что Туровское княжество М. С. Грушевский в одном случае ставит в ряд с Переяславской землей, считая их «аннексами», «придатками к Киеву», «киевскими волостями, как Всеволод Ольгович называл Туров»[427], в другом же месте он справедливо рассматривает Переяславскую землю в ряду таких земель, как Киевская, Черниговская и т. д., посвящая ей особый раздел[428].

Таким образом М. С. Грушевский, следуя источнику, отметил вхождение Туровской волости в состав Киевской земли, но в силу непонимания существенного различия между племенной и государственной территориями был непоследователен и противоречив, искусственно обособляя Туров при изучении Киевской земли. Это объясняет и ошибочное включение Случеска и Клеческа в состав Туровской волости XII в.

Изучение формирования государственной территории Древней Руси как процесса позволило А. Н. Насонову вполне последовательно включить Турово-Пинскую волость в состав Киевской земли, причем отмечалась разная степень прочности связей территорий этой земли с киевским столом[429]. Однако в задачу А. Н. Насонова не входило изучение дробления Киевской земли и других земель-княжений, поэтому он не отметил того, что в первой трети XII в. в источниках выявляется существование в дреговической земле, кроме Турова, и других центров административных территориальных единиц — волостей, независимых от Турова.

Подобно тому как Туров и Пинск обособились от Киева в середине XII в. под властью Святополчичей, Случеск и, возможно, Клеческ обособились несколько ранее под властью северских Ольговичей.

На каком же основании Святослав Ольгович считал Случеск, Клеческ и «Дреговичей» своей отчиной? Выяснив владельческую принадлежность этой территории в середине XII в., можно допустить ретроспекцию ко времени конца XI — начала XII в.

В январе — марте 1116 г. Владимир Мономах с сыновьями и Давыд Святославич Черниговский с племянниками — Ольговичами ходили на Глеба Всеславича Минского за то, что тот «воевалъ Дрътовичи и Случескъ пожегъ»[430]. Текст «Поучения» Мономаха уточняет причину похода Владимира и Давыда: «к Мѣньску ходихом на Глѣба, оже ны бяше люди заялъ»[431]. Важно заметить, что в походе участвовали все князья Черниговской земли и то, что нападение Глеба на Случеск произошло вскоре после смерти Олега Святославича, князя новгород-северского.

Значительный интерес представляет следующий текст статьи 6612 (1104) г. Повести временных лет: «Сего же лета исходяща посла Святополкъ Путяту на Мѣнескъ, а Володимеръ сына своего Ярополка, а Олегъ самъ иде на Глѣба, поемше Давыда Всеславича, и не успѣвша ничтоже и възвратишася опять въ /своясы — Р. А./»[432]. Обращает на себя внимание, то, что киевский Святополк послал в поход тысяцкого, Мономах — сына, Олег же отправился сам с Давыдом Всеславичем, чье положение в Полоцкой земле в это время недостаточно ясно[433]. Очевидно, что в этом походе Олег Святославич был старшим. Если учесть, что Олег неохотно принимал участие в совместных военных действиях князей «Русской земли», уклонялся от походов на половцев, то очень показательно, что в поход на далекий от Новгорода-Северского Минск шел не послушный черниговский Давыд Святославич, чья территория была гораздо ближе к Минску, а именно Олег Святославич. Есть основание считать его в первую очередь заинтересованным в этом походе. А. Е. Пресняков считал, что слова «поемше Давыда Всеславича» указывают на попытку Олега помочь изгнанному братьями Давыду[434].

Если учесть отмечавшуюся связь изучаемой территории с политикой черниговских князей середины XII в. по отношению к Полоцку и сопоставить рассмотренные два известия с тем, что в 1149 г. Святослав Ольгович называл отчиной, кроме Сновской тысячи, Курска и соседних с Полоцкой землей «Дреговичей», то можно понять заинтересованность Олега в походе 1104 г., причину нападения Глеба Минского на Случеск вскоре после смерти Олега (между августом 1115 г. и январем 1116 г.)[435], а также участие всех черниговских князей в ответном походе на Минск. Если допустить, что Олег Святославич владел киевской волостью «Дреговичи» со Случеском, то нападение на этот город было вызвано смертью Олега. Вероятно, Всеславичи претендовали на эту территорию, и «укоры» Глеба были вызваны тем, что Мономах сохранил эту волость во владении черниговских князей. Можно предполагать, что Олег и Ольговичи получили эту киевскую волость так же, как и переяславскую волость — Курск, в виде условного или временного держания и только уже в середине XII в., т. е. во время обособления ряда волостей Киевской земли. Ольговичи стали рассматривать эти территории как свою отчину.

С. М. Соловьев, рассматривая итоги Любечского раздела, отмечал «неравенство в распределении волостей между тремя линиями:…Мономах держал в своей семье Переяславскую, Смоленскую и Новгородскую волости. Святополк… получил Владимир-Волынский… всех меньше была волость Святославичей: они ничего не получит в прибавок к первоначачьнои волости, причем их было три брата (выделено мной. — А. З.)»[436]. Нужно помнить, что по разделу 1097 г. Олег Святославич лишился черниговского стола и, следовательно, Мурома и Рязани, где вокняжился младший Святославич — Ярослав, а прежде были посадники Олега. Олег довольствовался вторым по значению новгород-северским столом. Давыд Святославич, потеряв Смоленск, сел в Чернигове, но не получил непосредственно всей Черниговской земли, где его фактическим соправителем стал Олег. Однако после 1097–1100 гг. Святославичи прекратили открытую борьбу со Свято-полком и Мономахом, не претендовали явно и на киевский стол.

Несомненно, это примирение объяснялось не только необходимостью консолидации в связи с половецкой угрозой, но и какой-то компенсацией потерь, и, в первую очередь, потерь наиболее политически активного Святославича — Олега. Такие компенсации в то время случались: на съезде в Уветичах Давыду Игоревичу, начавшему усобицу и потерпевшему поражение, были даны Святополком города Бужеск, Дубен и Черторыеск, а Мономахом и Святославичами — по 200 гривен[437]. Вероятно, такой же компенсацией и было получение Олегом Святославичем (во временное или условное держание?) северной окраины Киевской земли — «Дреговичей» или их части со Слуцком. Такое наделение можно объяснить и необходимостью привлечения Святославичей к борьбе с полоцким Всеславом и Всеславичами, с одной стороны, и с половцами — с другой, что и было достигнуто.

Итак, исходя из данных, прямо свидетельствующих о владениях черниговских князей в земле дреговичей в середине XII в., на основании косвенных данных (свидетельство об отчинных правах Святослава Ольговича, активная политика черниговских князей по отношению к Полоцку в первой трети XII в.) можно предполагать, что Олег Святославич получил, вероятно, в конце XI — начале XII в. (по Любечскому или Уветическому соглашению) во временное владение Случеск и, возможно, Клеческ[438].

Такой гипотезе противоречит текст второй редакции «Истории Российской» В. Н. Татищева. При перечислении отчин участников Любечского съезда указаны следующие размеры владений Святополка Изяславича и его племянников Ярополчичей: «Святополку с сыновцы, яко сыну и внукома Изяславлим, — Туров, Слуцк, Пинск и все городы до Буга по оной стране Припети, а яко великому князю — Киев со всею областью, что ко оному пренадлежит, до реки Горыни и Новград Великий к Киеву»[439]. В первой редакции «Истории» решения съезда изложены согласно Повести временных лет. Не исключено, что в основу сообщения второй редакции положены данные не дошедшего до нас источника, имевшегося у В. Н. Татищева, но развернутый анализ текста увел бы далеко от основной темы. Достаточно сказать, что в Воронцовском, старшем, списке второй редакции «Истории» выделенные слова приписаны[440], и упоминание о Случеске представляется вставкой, вызванной осмыслением слов «все городы до Буга по оной стране»[441]. Итак, известие В. Н. Татищева не указывает северную границу Туровской земли.

Показательно, что это известие (без указания на Воронцовский вариант) приведено для определения границ «Туровской земли» в диссертации П. Ф. Лысенко «Города Туровской земли»[442]. Вероятно, обращение к недостаточно проверенным данным было вызвано отсутствием летописных свидетельств о вхождении Случеска и Клеческа в состав Туровской волости XII в.

Археологические данные в некоторых случаях сами свидетельствуют в пользу того, что часть дреговической территории входила в состав Черниговской земли. Выше упоминалось суждение Г. Ф. Соловьевой о том, что Рогачев и прилегающая к нему территория принадлежали черниговским князьям. В связи со всем изложенным можно только присоединиться к этому мнению, считая его вполне справедливым для XII в. Археологические, а также лингвистические исследования во многом могут способствовать изучению территории «Случеск, Клеческ и вси Дреговичи», но в данном случае приходится ограничиться известиями письменных источников.

Территория «Дреговичи» имела большое значение для проведения черниговской политики в Полоцкой земле и была важным фактором в борьбе с коалицией киевского и владимиро-суздальского князей. Сам процесс закрепления этой территории за Черниговской землей (сначала — условное владение новгород-северского князя киевской волостью в результате наделения, затем — закрепление ее в качестве «отчины» за черниговскими князьями), несомненно, отражает развитие феодальных отношений в древнерусских княжествах.

В результате завершения формирования Киевской земли, как следствие дальнейшего углубления процесса освоения этой территории феодальным государством, в конце XI — начале XII в. выделяются волости[443], расположенные вокруг территориального ядра Киевской земли-княжения, вероятно, совпадавшего с правобережной частью «Русской земли» в узком смысле этого слова. Получение отдельных киевских волостей и городов (Случеск, Клеческ, Берестий, Дорогочин, Черторыеск, Визна, а также Мозырь, Корческ, Туров, Пинск, Белгород, Бужьский, Межибожье, Котельница и др.) черниговскими князьями можно рассматривать как наделение в условное держание.

В силу недостаточной прочности экономических и политических связей между территориями феодального государства фактор отдаленности от территориального ядра Киевской земли несомненно играл свою роль в обособлении окраинных волостей и переходе их в состав соседних более могущественных земель[444]. За получением этих волостей Киевской земли в условное держание следовало, во втором поколении держателей, произвольное распространение на эти территории отчинного права (как мы видели на примере Святослава Ольговича). Таким образом, вопрос о «всех Дреговичах» связан и с проблемой дробления и сокращения Киевской земли XII в. Вполне очевидно, что материалы о «Дреговичах» представляют интерес для изучения важной проблемы отношений сюзеренитета-вассалитета и связанной с ними иерархической структуры земельной собственности[445] на верхних ступенях феодальной лествицы Древней Руси.

Сороковые-пятидесятые годы XII в. считаются временем обособления Новгорода-Северского от Черниговского княжества[446]. Вопрос об обособлении следует рассмотреть по данным середины XII — середины XIII в., но он связан, в первую очередь, с появлением в Черниговской земле деления территорий на черниговские и новгородские волости.

М. С. Грушевский заметил в Черниговской земле деление на две части, в которые входили «идеальные волости» — Черниговская («7 городов») и Новгород-Северская. Первой принадлежали ее «аннексы» — города радимичей и вятичей, второй — Посемье и район р. Снови[447]. Выявление этих «идеальных территорий» существенно для изучения истории сложения государственной территории Черниговского княжества, но далее такого наблюдения М. С. Грушевский не пошел. Следует заметить, что безотносительное ко времени включение «Вятичей» и «Радимичей» в число черниговских волостей — типичная для историко-географических наблюдений того времени ошибка, когда выводы этой науки были преимущественно суммарны для больших отрезков времени, то есть как бы вне динамики, вне исторического развития[448]. Радимические волости, как было показано, тянули к Чернигову, но во второй половине XII в. Чичерск был во владении новгород-северского Олега Святославича. «Вятичи» были в первой половине XII в. волостью князей новгород-северских (Олега Святославича и его сыновей — Всеволода, Игоря, Святослава), во второй половине того же столетия они тянули к Чернигову.

Характерно и то, что, приводя для выявления новгород-северских владений известие 6657 (1149) г. Ипатьевской летописи об отчинах Святослава Ольговича (свидетельство отправное для определения принадлежности Сновской тысячи, Курского Посемья и «Дреговичей»), М. С. Грушевский произвольно прервал цитату перед словами: «и Случьскъ и Кльчьскъ и вси Дрегвичѣ»[449], уклоняясь от вопроса об отношении этой территории к Черниговской земле. О причинах такого подхода было достаточно сказано выше. Вместе с тем понимание исторической географии как дисциплины вспомогательной лишало ее историчности, искажало историческую перспективу и в конечном счете также вело к неверной картине политической географии Черниговской земли. По этим причинам меткие историко-географические наблюдения М. С. Грушевского (от «идеальной» черниговской территории всего шаг к «территориальному ядру» и далее) не могли быть им научно реализованы. Принцип формирования государственной территории вокруг ядра с более высоким уровнем социально-экономического развития был последовательно проведен в работе А. Н. Насонова.

С появлением в Черниговской земле второго княжеского стола в 1097 г. территориальное ядро земли оказалось разделенным на две части. Соответственно этому разделу из рассмотренных событий известно существование волостей черниговских (Гомий, Чичерск, Вщиж и Ормина) и волостей новгородских («Вятичи», «Лесная земля», территории городов, расположенных к востоку и к югу от нее (Домагощ, Мценск, Севск и др.), а также Путивль, Курск, Вырь и «Дреговичи». Переговоры черниговских князей со Всеволодом Ольговичем в 1142 г., договор 1151 г. об отчинах Ольговичей и Давыдовичей бесспорно свидетельствуют о существовавшей границе раздела Давыда и Олега Святославичей, вероятно, по западной и северной границам Сновской тысячи и далее к северу по западным пределам «Вятичей» (см. карту 3, врезка).

Выше отмечалось, что территории, называвшиеся в XII в. «Вятичами» и «Дреговичами», составляли лишь часть этнографического ареала вятичей и дреговичей[450]. Особенно важны для изучения образования территории Черниговского княжества наблюдения за землями вятичей. Укрытая лесами область «Вятичи» сохранила за собой название, связанное с этнонимом, южные же земли вятичей (Корачев, Домагощ, Мценск) этого названия лишились. Это дает основание видеть в завершении государственного освоения территории вятичей два этапа. Южные вятичи были освоены раньше, и имя «Вятичи» сохранилось лишь за северными. Еще в 1147 г. в «Вятичах» было своего рода двоевластие: местная знать не слилась с княжеской администрацией (посадники) и, обладая реальной военной силой, была враждебна как к князьям, считавшим «Вятичи» своей отчиной (Ольговичи), так и к черниговским Давыдовичам.

Вероятно, не одновременно завершилось образование волостей и на радимической территории. Раньше Гомийской и Чичерской волостей были освоены территории по средней Десне и ее правым притокам. Судя по данным раскопок обширнейшего курганного некрополя в Кветуни (10 км к югу от г. Трубчевска), материалам Кветунского и Трубчевского городищ[451], здесь уже в конце X — начале XI в. существовал значительный военно-административный центр государственной власти.

С образованием внешних границ Черниговского княжества постепенно формируются внутренние границы земли: образуются относительно устойчивые феодальные территориальные единицы — волости. Далеко не всегда можно установить хотя бы приблизительные границы этих территорий, что, возможно, объясняется спецификой феодальных границ. Однако нельзя считать, что территория волостей неустойчива, и их размер определять той территорией, на которую распространяется власть одного князя. Учитывая недостаточную изученность летописной социальной терминологии, двойное значение термина «волость» (территория, владельческая прерогатива)[452] следует отметить, что не только по контексту, но и в прямых указаниях летописи можно найти свидетельства применения этого термина в значении территориальной единицы уже в середине XII в.: вщижский князь Святослав Владимирович владел двумя волостями — Вщижской и прилегающей к ней с юга «лепшей волостью» Стародубской[453].

Таким образом, двум частям территориального ядра с центрами в Чернигове и в Новгороде-Северском принадлежали к середине XII в. не обширные единые территории вятичей, радимичей, дреговичей, восточных северян, а более мелкие феодальные административно-территориальные единицы — волости, образовавшиеся в результате завершения государственного освоения территорий указанных «племен». Волости управлялись, главным образом, посадниками, до конца 50-х гг. XII в. за пределами территориального ядра Черниговской земли известны лишь два княжеских стола — в Путивле и в Курске.

Рассмотрев историю территорий Черниговского княжества второй половины XI — первой половины XII в., можно считать, что его юго-западные, южные и юго-восточные устойчивые границы с Киевской и Переяславской землями сложились с разделом Ярослава Мудрого. Государственное освоение земель радимичей и вятичей еще не было завершено. Поэтому отсутствовала определенная граница со Смоленском и Ростовом, не было сплошной территории, соединяющей ядро Черниговской земли с формирующимся ядром Муромо-Рязанской территории[454].

Освоение земель вятичей было завершено в первой трети XII в., несколько ранее были освоены территории радимичей. Существование в середине XII в. территории, сохранившей за собой название «Вятичи», позволяет предполагать, что она была освоена несколько позже южных вятических районов («Лесной земли», Мценска и Домагоща). Несомненно, что к 30-40-м гг. XII в. установились границы со Смоленским и Ростово-Суздальским княжествами.

Важным этапом в территориальной истории Черниговского княжества был рубеж XI–XII вв. После Любечского съезда появляется княжеский стол в Новгороде-Северском. Основная, образующая Черниговскую землю территория делится на две части. Тянувшая прежде к Чернигову Сновская тысяча попала под власть этого нового княжеского центра. Соответственно разделу ядра произошло деление Черниговской земли. На основании известий о волостях черниговских и новгородских, а также об отчинах Давыдовичей и Ольговичей есть основания считать, что граница владений Давыда и Олега шла вдоль западного рубежа Сновской тысячи и далее, приблизительно по Судости и Десне. Эти границы, конечно, очень условны. Граница Муромо-Рязанских владений Ярослава Святославича, вероятно, совпадала с установившейся после отделения Мурома в 1127 г. черниговско-рязанской границей.

Допускается предположение, что на рубеже XI–XII вв. территория Черниговского княжества увеличилась за счет условных держаний Святослава Ольговича: Курска (с 1113 г. — несомненно) и «Дреговичей». Однако окончательное их вхождение в состав Черниговской земли произошло лишь в середине XII в. В это время завершилось сложение основных границ земли.

В это же время территория Черниговского княжества представляется разделенной на ряд территориальных феодальных административных единиц- волостей, из которых упомянуты как волости Вщижская, Карачевская, Путивльская, Гомийская. Вероятно, что Чичерск, Трубчевск, Клеческ, Случеск, Вырь и некоторые другие города также были центрами волостей. При всей гипотетичности границ и при очевидно малом количестве упоминаний о волостях, несомненно то, что к середине XII в. в Черниговской земле в основном завершилось формирование относительно устойчивых административных единиц, управляемых феодальным государством территорий — волостей. В это же время появились в Черниговской земле первые известные нам княжеские столы за пределами территориального ядра, например Курск, Путивль, в конце 50-х гг. в — Вщиж.

Фактор территориальной отдаленности в сочетании с местными центробежными тенденциями несомненно способствовал отделению после 1127 г. Муромо-Рязанских земель[455]. Еще ранее (в конце XI-начале XII в.) черниговские князья лишились далекой Тмутаракани[456].

Итак, период середины XI — середины XII в. был временем завершения процесса государственного освоения, сложения государственной территории Черниговской земли силами обособившегося Черниговского княжества, временем образования его основных границ.

В соответствии с этим по отношению к центру Древнерусского государства — Киеву вторая половина XI — первая половина XII в. были временем завершения процесса обособления Черниговской земли.

На первом этапе этого периода можно еще наблюдать относительное равновесие или борьбу тенденции обособления и тенденции сохранения единства с Киевом, особенно во время правления Всеволода Ярославича, владевшего «всей Русской землей» и вместе с тем сохранявшего княжеские столы в Чернигове и Переяславле. В первой трети XII в. центробежная тенденция победила окончательно. На завершающем, третьем этапе (до середины XII в.) наблюдается появление новой тенденции, которая выражалась в стремлении черниговских князей к овладению киевским столом, при сохранении за собой господствующего положения в Черниговской земле, с целью использования киевского стола как инструмента наступательной политики Чернигова, вторгавшейся в интересы сопредельных княжеств. Эта активная общерусская политика проявлялась даже в простейших формах сюзеренитета черниговских князей по отношению, например, к полоцким князьям[457].