Глава 1. Все только начинается…

Это был один из самых дорогих и роскошных отелей мира. В Дубае все привыкли называть его Парусом. Здание на самом деле напоминало парус доу. Но если доу было простым и незатейливым рыбацким суденышком, то вдохновленный им отель стал одним из самых необычных в мире. Его построили на искусственном острове рядом с побережьем, и Бурдж-эль-Араб стал визитной карточкой выросшего в пустыне города. Для его создателей сравнительной степени не существовало, исключительно превосходная. Только самое дорогое, изысканное, необыкновенное, уникальное. Золото, редкие сорта мрамора, изумительная мебель из ценных пород дерева, потрясающей красоты ковры и подлинные произведения искусства. Даже привычных коридоров не было, и из двери каждого номера открывался вид на поднимающиеся вверх спиралью этажи и сияющее цветом и светом фойе отеля. Несмотря на заоблачные цены, проблемы с постояльцами у отеля не имелось. Большинство номеров было забронировано на несколько месяцев вперед. Но обитателю двухэтажного суперлюкса № 76 никогда не приходилось беспокоиться об отсутствии брони. Для него номер находился всегда, в любое время года и в любое время дня и ночи.

Это был представительный мужчина лет шестидесяти, вежливый и холодный, как кусок льда. Он был всегда один, охранники селились в комнатах подешевле, к женщинам он был равнодушен. Посетителей он не принимал, в ресторанах не появлялся, еду ему доставляли в номер.

Этим вечером в суперлюксе было особенно тихо. Еда на тележке так и осталась нетронутой. Прозрачный воздух обжигал пронизывающей, отчаянной свежестью кондиционеров. Где-то внизу, под отелем-парусником, шумел океан, а на берегу сиял залитый электрическим светом огромный город.

Скорчившемуся в углу человеку было все равно. Ни один из внешних признаков власти и богатства для него не существовал. Этот номер был его домом на какое-то время, он знал только дату приезда, дата отъезда от него не зависела. Уедет, когда станет совсем невмоготу. Он жил только в отелях, и только в самых лучших. Он мог себе это позволить, кочуя из города в город, из страны в страну. Какая-то непреодолимая сила гнала его, только так он мог спастись. Но сейчас это помогало все меньше и меньше. Человеку было страшно. Нет, слово «страх» было слишком мягким, мужчину корежило, к тому, что он видел, описание обычных человеческих эмоций было неприменимо. То стеная, то молясь, он торопливо чертил вокруг себя белым мелом полукруги на полу и на стене, словно заключая себя в странную оболочку. Следом вне и внутри полукругов были выведены дрожащей рукой непонятные магические символы. Неровный, колеблющийся свет восьми свечей придавал всему происходящему еще более зловещий оттенок. В глазах мужчины полыхал ужас, граничивший с безумием. Руки судорожно перебирали спасительные амулеты: освященный крест с Афона, четки из Мекки с суратами, руку Фатимы, заклинания сибирского шамана, священные перышки с Гималаев, крошечный сосуд с освященной водой из Лурда.

Человек прислушался. Здание отеля молчало. Весь внешний шум исчез, уступил место оглушающей тишине. Внезапно в комнате повеяло отвратительной сыростью, воздух стал неприятным, человек затаился. Почувствовалось какое-то движение, заколыхались гардины, свет стал тусклым, привычные очертания мебели расплылись причудливыми зигзагами. Человек всхлипнул и вцепился в амулеты. Тень приблизилась к кругу, и волосы на голове несчастного зашевелились, горло сдавило, и ледяной холод стал медленно разливаться по телу, сковывая члены и затрудняя дыхание. Так же внезапно холод отступил, и на него дохнуло нестерпимым жаром. Тело его затряслось в конвульсиях, потом в голове все заволокло туманом, и он отключился.

Утром привычная горничная ловко стерла остатки мела с пола, позвала консьержа. Совместными усилиями они уложили спящего мертвым сном человека на огромную кровать. Затем горничная расшнуровала ботинки, осторожно, чтобы не разбудить, стащила пиджак и прикрыла мужчину шелковым покрывалом. Странности постояльца она знала, и ей было не впервой. Впрочем, у богатых и знаменитых странностей было до черта и больше. Это нормальных можно было по пальцам пересчитать, но их в Бурдж-эль-Араб заносило не так уж часто, и такие сумасшедше дорогие номера они брали редко. Для них были дорогие отели в деловой части Дубая.

* * *

Все началось в тот самый день, когда в доме Каси Кузнецовой появился Бодлер. Она слегка удивилась и даже напряглась. Стоявшего на пороге человека обычным гостем назвать было трудно, но хакер Александр Вошек по прозвищу Бодлер был другом Кирилла, он помог ей в трудный момент, поэтому имел право здесь находиться. Зато Бодлера ее покорное гостеприимство слегка озадачило:

– Ты даже не спрашиваешь, какими судьбами?

– То есть ты не просто отдохнуть?

– Я похож на человека, который, чтобы просто отдохнуть, отправляется куда-то на край света?

Краем света в данном случае являлся замок Касиной мамы Екатерины Дмитриевны на границе французских департаментов Лота и Оверни. Но Кася комментировать данное заявление не стала. К Бодлеру и к его завихрениям она худо-бедно привыкла. Правда, их стало меньше с того момента, когда компьютерный гений неожиданно для всех его знакомых нашел женщину своей жизни, мечты и т. д. – гречанку Нику. Парочка была странной: золотоволосая блондинка, вслед которой дружно поворачивались головы мужчин всех возрастов, и ничем не примечательный Бодлер. Но мнение всех остальных влюбленных не интересовало, им было хорошо вместе.

На этот раз Ника уехала к родителям, а Бодлер отправился к Касе.

– Думаю, что нашел для тебя выход, – чуть ли не с порога заявил гость. Вокруг да около ходить он не собирался, в тонкостях этикета не разбирался, о погоде разговаривать не умел и не считал нужным учиться.

– Я похожа на человека, который заблудился? – слегка опешила она.

– У тебя депрессия, – констатировал компьютерный гений.

– С чего ты взял?

– Просто знаю.

– То есть теперь ты стал знатоком человеческих душ, – с иронией заметила Кася. Зря старалась, иронии Бодлер тоже не понимал.

– Не всех, только некоторых, – просто ответил он и добавил, – которые мне интересны.

Слегка обалдевшая от сюрпризов Кася так и не поняла: факт, что ее душа заслуживала внимания компьютерного гения, должен был ей польстить или ужаснуть. Но в одном Бодлер был прав: последние события, ее поиски Скрижалей Бессмертия и особенно гибель Аркадия многое перевернули в ее жизни. До этого все ей казалось проще, она шла по жизни с легкостью, особенно ни о чем не задумываясь. Например, категорически отказывалась думать о завтрашнем дне и еще того хуже: откладывать на черный день. Это занятие ей представлялось совершенно пустой тратой времени. Идти навстречу неизвестности для нее было комфортнее и, самое главное, интереснее. Да и какой смысл подстилать соломку, когда все равно не знаешь, ни когда упадешь, ни где. Мать сначала скрипела, возмущалась, что дочери категорически не хватает серьезности, потом привыкла. Тем более Екатерина Дмитриевна и сама всех удивила! Касина мать отправила в тартарары собственную благополучную жизнь в Ницце и, не жалея ни сил, ни времени, ни средств, бросилась восстанавливать заброшенный замок на границе Лота и Оверни. Старая история про траекторию падения яблока повторялась с завидной последовательностью. Дочь была похожа на мать и мать соответственно – на дочь.

Но Скрижали Бессмертия многое изменили. Одним словом, Кася повзрослела. А это, как известно, лучше поздно, чем никогда. Хотя обстоятельства ее взросления оказались по-настоящему трагическими. Она заглянула в глаза собственной и чужой смерти, потеряла близкого друга и впервые почувствовала, что такое утратить надежду. Было и другое: из ее жизни совершенно неожиданно исчез Кирилл. Они расстались почти сразу после смерти Аркадия. И с того момента от него не было ни ответа ни привета, если не считать несколько записулек по Телеграму. Она вернулась в замок, к матери, совершенно опустошенная, ей казалось, вся жизнь ее превратится в эту нескончаемую осень-зиму. Правда, мать настаивала, что время лечит и лето все равно не за горами. Екатерина Дмитриевна была права, лето повторилось. За ним, как и полагается, пришла осень, потом все слегка запорошило ненадежным южнофранцузским снежком. Следом потекли ручьи, и весна вступила в свои права, а за ней повторилось и лето. История со Скрижалями слегка забылась, Кася уже начала строить новые планы, стала подрабатывать в местном фонде охране исторических памятников, параллельно проводила тематические экскурсии и, конечно же, помогала матери в реставрации их замка. Работы шли полным ходом, и вскоре мать и дочь стали задумываться, что же они будут делать дальше. Екатерина Дмитриевна предлагала то открыть небольшой отель-ресторан в левом, только что восстановленном крыле, то создать музей. Именно в этот момент в замке появился друг Кирилла.

– У меня для тебя одно предложение…

– Надеюсь, не руки и сердца?! – съерничала Кася.

Озадаченный вид Бодлера означал одно: Алекс воспринял данный вывод всерьез. Чувство юмора у него отсутствовало начисто, в социальных отношениях он был полным нулем и в эмоциях себе подобных разбирался с трудом. Поэтому она поспешила добавить:

– Я пошутила, говори, какое предложение.

Бодлер облегченно вздохнул. А Кася про себя подумала, что технология глубинного обучения, разработанная для искусственного интеллекта, могла вполне пригодиться другу Кирилла. Во всяком случае, с помощью оной даже машину удавалось научить разбираться в окружающем мире.

– Есть одна интересная работа, как раз то, что ты любишь.

– А что я люблю?

– Как что?! Загадки, таинственные предметы из прошлого и расследования преступлений из настоящего, – спокойно перечислил хакер.

– Ну, допустим, расследования преступлений к числу моих приоритетов не относятся.

– Ну а без них никак, – развел руками Бодлер, – когда речь идет о власти над себе подобными и обладании сверхъестественным, некоторых ничто не останавливает.

– Ты ударился в философию, – констатировала Кася.

– Нет, просто начал наконец понимать окружающий меня мир.

– Только начал!

– Раньше это мне было ни к чему, люди слишком занудные и малоинтересные существа, все талдычат об одном и том же и ходят вокруг одного и того же.

– И что же изменилось?

– Сообразил, что мне надоело работать на других, и решил заняться собственным бизнесом.

– Ты, бизнесом?! – У Каси непроизвольно открылся рот. Похоже, Ника совершала со своим возлюбленным чудеса.

– Ну да, я бизнесом, а что тут такого, – пожал хилыми плечами Бодлер, – создал стартап по анализу Big Data (больших данных), у меня там несколько революционных алгоритмов, народ валом повалил, берусь только за то, что нравится, правда, Google заинтересовался, но мне пока с ними не по пути, как придумаю что-нибудь новое, алгоритмы продам и новый стартап создам.

Кася представила себе обрывающих на себе волосы американцев, пытающихся обрисовать компьютерному гению преимущества сотрудничества с ними, перспективы и прочие чуждые Бодлеру вещи, и хихикнула.

– Ты чего смеешься, не веришь?

– Верю, конечно же, просто представила себе менеджера, пытающегося тебе втолковать особенности бизнес-плана.

– Зря смеешься, ты меня всегда недооценивала, – нахохлился Бодлер.

– Не дуйся, лучше расскажи, как действует твоя система, – примирительным тоном произнесла спохватившаяся вовремя Кася. Похоже, Бодлер научился обижаться. Любовь делала с ним чудеса. Раньше он никоим образом не реагировал на ее подначки, с равным успехом можно было оскорбить кухонный комбайн.

– Мои алгоритмы отслеживают следы людей, перемещающихся по ссылкам во Всемирной паутине. Тебе достаточно набрать: «рецепт быстрого и недорогого салата», как они зачислят тебя в раздел, сгруппируют с другими такими запросами и сделают вывод, какое количество людей ищет в данной стране или вообще в мире подобный рецепт.

– Это настолько важно? – удивилась она.

– Тебе нет, а вот специалистам по маркетингу и производителям компонентов, из которых ты собираешься приготовить твой салат, важно, и супермаркетам, поставщикам и закупщикам, и трэйдерам на биржах сельскохозяйственных продуктов важно, и социологам тоже интересно, в качестве анализа изменившегося отношения людей к еде, места женщины в обществе, доходов населения и прочее. Дальше перечислять?

– Думаю, что достаточно, ты меня убедил, правда, теперь я, прежде чем набрать что-либо в Гугле, сначала подумаю. Такое ощущение, что сидишь не перед своим компьютером, а в клетке в зоопарке! А кругом более-менее благодарные зрители ожидают, когда же ты себе почешешь нос.

– Или задницу, – улыбнулся Бодлер.

Кася вконец ошалела. Хакер проявил чувство юмора.

– Ну а мне ты что предлагаешь? Тоже заниматься Big Data? Я же в этом ровным счетом ничего не понимаю!

– Я пару раз сотрудничал с одной дамой, арт-дилером и владелицей галереи, у нее возникли какие-то проблемы с документами из личного архива, они пропали, и я посоветовал ей обратиться к тебе. Зовут ее Сессилия Гласс. Я на досуге ею поинтересовался, все с ней в порядке.

В случае Бодлера слово «поинтересовался» означало вскрытие мэйлов, файлов и прочего содержания всех информационных носителей Сессилии, начиная с компьютера и камер наружного и внутреннего наблюдения и кончая памятью охраны, холодильника, микроволновки и телевизора. Кася комментировать не стала. Ее занимало другое:

– То есть ты предлагаешь мне искать документы? Интересно, каким ветром занесло к тебе арт-дилера?

– Тем же, что и всех остальных, в информационном пространстве много чего плавает, ты даже представить себе не можешь количество доступных сведений, мегаданных, большинство из которых раньше было надежно скрыто.

– И твои алгоритмы выносят весь этот сор из избы.

– Не только сор, но и много чего полезного.

– Ладно, не буду спорить, то есть эта Сессилия Гласс хочет, чтобы я нашла ее документы.

– Она в подробности меня не посвятила, да и они мне, собственно говоря, абсолютно неинтересны, просто она попросила передать тебе номер телефона и просьбу созвониться с ней. Дама старой школы, предпочитает личный контакт.

На этом решили пока остановиться. Бодлер явно устал, Кася отвела его в комнату для гостей, расположенную в оставшейся от славного военного прошлого замка сторожевой башне. Хакер восхищенно уставился в открывающийся из окна вид и даже открыл было рот, чтобы похвалить. Приличествующих слов не нашел и рот закрыл. Вниз он спустился через час, был представлен по всем правилам вернувшейся маме, Екатерине Дмитриевне, и заглянувшим на огонек, вернее, на миску овсянки с мясом охранникам: мастифу Лорду Эндрю и приблудившемуся представителю славной дворовой собачьей породы Жулику. Псы обнюхали Бодлера, затем отправились к мискам с овсянкой, пару раз лизнули и выскочили во двор.

– Что-то они совсем аппетит потеряли, наверное, лето…

Екатерина Дмитриевна проводила собак задумчивым взглядом и стала расспрашивать Бодлера. Тот отвечал коротко, поблагодарил за гостеприимство, сделал несколько комплиментов, даже согласился на небольшую экскурсию по замку. К Касиному большому удивлению, экскурсия продлилась достаточно долго. Неужели Бодлер стал наконец-то проявлять хоть какой-то интерес к истории? Раньше хакера она никоим образом не интересовала, в прошлом не было компьютеров, искусственного интеллекта, Интернета, а все остальное, на его взгляд, не заслуживало внимания. Ситуация, похоже, изменилась.

Пока Бодлер готовился к ужину, мать делилась впечатлениями о новом госте с дочерью.

– Вовсе он не малахольный, кстати, он очень хорошо у нас ориентируется, меня это даже удивило.

– Ориентируется у нас? – повторила за ней Кася.

– Вот именно, тебя это удивляет?

Кася кивнула.

– Кстати, ты никогда ему не рассказывала о потайной двери?

– Нет, с чего бы это я стала о ней рассказывать!

– Тогда, может, Кирилл проболтался?

– Не должен был, он же знает, чем мы рискуем, если эта тайна станет достоянием широкой и особенно неширокой общественности!

Кася занервничала. Эта дверь вела в подземное святилище Черной Королевы, и никто из внешнего мира не должен был о ней знать.

– С чего ты решила, что Бодлеру что-то известно?

– Заметила, как он внимательно разглядывал панели, словно искал что-то. Потом увидел, что я на него смотрю, и резко отвернулся. Не беспокойся, наверное, мне просто показалось.

– Наверное, – не очень уверенно подтвердила Кася.

– И кстати, про недавнее наводнение ты ему рассказала?

Кася помотала головой и задумалась. Их действительно совсем недавно хорошенько залило во время весенних ливней. Град разбил старую черепицу, и водяной поток обрушился на кухню. Крышу с тех пор починили, и особых следов наводнение, к счастью, не оставило. Но вот в чем она была уверена на сто процентов, так это в том, что ни Бодлеру, ни Кириллу про случившееся она не рассказывала. Пока размышляла, глаза сами собой уставились в глазок видеокамеры внутреннего наблюдения, которой они с матерью оснастили большой салон. Вторая камера была в коридоре, ведущем в малый салон и кухню. Были еще три другие камеры наружного наблюдения и несколько датчиков, реагирующих на любое вторжение. Все было заказано в местной каорской охранной конторе. Оборудование было самым современным, и его покупка обошлась матери с дочерью в кругленькую сумму. На установке в свое время настоял Кирилл.

Кася похолодела. Вернулась в малый салон, Бодлер уже спустился и что-то лихорадочно набирал на собственном компьютере.

– Бодлер, – вкрадчиво произнесла она.

– Угу, – отозвался тот.

– Хотела давно посоветоваться с тобой как со специалистом, насколько просто взломать системы защиты камер внутреннего и наружного наблюдения?

– Смотря как построена защита, – отозвался хакер.

– А ты не мог бы проверить защиту наших камер?

– А чего ее проверять, она хорошая, Кирилл построил многоуровневую. И тем более, если кто-то попытается взломать, сразу придет сигнал тревоги, – отмахнулся хакер, – не волнуйся.

– Кирилл построил многоуровневую, – повторила она и спросила на этот раз не обещающим ничего хорошего голосом: – И куда придет этот сигнал тревоги?

– О черт! – вырвалось у Бодлера. – Это я так просто сказал.

– Конечно, – медленно произнесла хозяйка замка, бросила быстрый взгляд на нагло взирающий на нее глазок видеокамеры и устремилась в кухню.

В кухне начала выдвигать ящики комода в поисках черного скотча. Ее лихорадочный розыск закончился успехом минут через десять. Бодлер, последовавший за ней, с обреченным видом наблюдал за ее действиями. Потом на той же скорости Кася ринулась в подсобку за стремянкой. Вернувшаяся в дом Екатерина Дмитриевна застала свою дочь за весьма странным занятием. Та стояла на стремянке и заклеивала глазок видеокамеры черным скотчем. Без каких-либо объяснений Кася сложила стремянку. Потом отправилась во двор, притащила раскладную лестницу и так же тщательно принялась залеплять остальные камеры. Наконец она слезла с лестницы и с удовлетворенным видом принялась рассматривать плоды собственных усилий. На крыльцо вышел Бодлер, беспомощно развел руками, потом без слов вернулся к своему компьютеру. Комментарии он благоразумно не делал.

Реакция не заставила себя ждать. Через пару часов после произведенной операции пришло зашифрованное сообщение от Кирилла. Оно было совершенно невинным и милым:

«Привет, как дела? Надеюсь, что все в порядке))) невероятно скучаю, целую и люблю…»

Ответ был кратким и незашифрованным:

«Козел!!! …»

Ниже было помещено изображение этого самого неизвестно за что нелюбимого российским женским полом парнокопытного млекопитающего, мирно жующего изумрудную траву. С той стороны после короткого шока последовало мрачное пророчество:

«Бодлер, подлец, не доживет до весны (((»

Кася парировала:

«А мне по барабану».

Через какое-то время пришло предложение мирного урегулирования конфликта:

«Оставь хотя бы наружку! Пожалуйста, подумай о мерах безопасности, будь разумной!»

Кася отправила:

«Подумаю…»

И как обещала, поразмыслила минут с десять. Потом размеренным шагом отправилась за лестницей. Освободила наружные камеры от скотча и показала в глазок Fuck you. Пришло: «Спасибо», отправила: «Пожалуйста». После недолгого перерыва пришло вопросительное:

«Мир?)))»

Ответом было второе «подумаю». После этого Кася отключилась. Размышлять о превратностях ее отношений с Кириллом не хотелось. Факт наблюдения за ее жизнью извне вывел ее из себя ненадолго. Она даже удивилась собственной наивности, вспомнив, что идея установить видеонаблюдение принадлежала Кириллу. Могла бы раньше догадаться, глупая курица! Квалификация Кирилла ей была известна, он был очень хорошим компьютерщиком и криптографом. А от этого до хорошего взломщика рукой подать. Сама видела их совместные действия с Бодлером. Скажи мне, кто твой друг!.. Потом погрустила на тему, что все у них с Кириллом не как у людей. Следом запретила себе об этом думать. С Кириллом она разберется после, когда он появится. А сейчас порох тратить впустую незачем, еще пригодится. Вернулась к сегодняшнему предложению Бодлера. А, чем черт не шутит, в конце концов, чем она рискует? Замок и реставрационные работы никуда от нее не убегут, а мать поворчит и перестанет, за тридцать лет Касиной жизни родительница уже привыкла к причудам собственной дочери.

Так что на следующий день Бодлер мирно клевал носом в Касином внедорожнике, несущемся на полной дозволенной скорости в Париж.


Москва, август 1589 года

Пятый год пошел, как венчали на царствование Федора Иоанновича. Царь был тихий, кроткий, войну не любил, никого не притеснял. Времена пошли спокойные, хорошие времена.

Боярин Еремей Иванович Шацкий вздохнул, погладил окладистую бороду с пробивавшейся уже, все-таки сорок пять недавно стукнуло, сединой. С царем Иваном Васильевичем все по-другому было, проснешься утром и не знаешь, доживешь до вечера или нет. Горяч был царь Иван, да и на расправу скорехонек. Еремей один раз еле-еле ноги унес, схоронился со своим семейством в деревушке под Ярославлем. Так царский гнев и переждал. Тем временем Бельские в почет вошли, им вовремя сумел парой штук лучшей голландской шерсти поклониться, у купцов английских выторговал, да речным жемчугом. Бельские не забыли и в обиду не дали. Так тяжелое время и пережил. А сейчас вроде бы жить да радоваться. Москва разбогатела, словно отдышавшись от опричнины и дикого времени. Народишко подобрел, ожили ремесленники, зашевелились купцы, сначала робко, с оглядкой заторговали, а потом и вовсе наводнили город всем, чем богата была Московия: салом, льном, пенькой, мехами, воском, лесом. Тут и заморский торговый люд не заставил себя ждать. Конечно, шептали по углам, что вовсе не царь-батюшка правит, а его шурин, брат царицы Ирины. Что правда, то правда, Борис Годунов без шума, медленно, но верно прибрал власть к рукам. Да только простому люду какое дело, кто правит, царь или его шурин?!

Еремей Бориса знал давно, только дружбы между ними особой не водилось. Еремей в свое время по молодости и по наивности полагал, что дороже всего ратная слава. Вот и мотало его с одного поля битвы на другое, однако ни чести, ни богатства ему это не принесло. Борис же умнее всех оказался, с ранних лет сообразил, что дворцовые интриги дают куда больше, нежели ратные подвиги. Да и пока воины сражаются, кто рядом царю все, что нужно, на ушко нашептывает? Так и сабелькой махать незачем. Понял Борис и то, что до поры до времени лучше в тени держаться, а не высовываться. Высунувшуюся башку, не ровен час, быстрехонько снесут, особенно такой государь горячий, как покойный Иван Васильевич.

Еремей вздохнул и почесал бороду. С чего это его на воспоминания понесло? Не до былого ему сейчас, с сегодняшним бы разобраться, а то как пятого дня не заладилось, так и пошло все кувырком.

Сначала неподалеку от боярской усадьбы английских купцов ограбили. И не каких-нибудь, а которые от тамошней королевы подарки везли московскому царю. Шацкий в других державах не бывал, но про их диковины был наслышан, недаром купцы часто и у него останавливались. Это все Толоконников, управляющий, придумал. Воров сыскать было поручено подьячему Федору Басенкову. Третьего дня, говорят, он по соседству наведывался и про постоялый двор Кузьмы Скоробогата расспрашивал. Скоро мог и к боярину нагрянуть. Толоконников вон даже разволновался, а чего тревожиться-то?! У Скоробогата свои беды, а боярину чужие ни к чему, ему бы со своими разобраться.

Шацкий покачал головой. Басенков – пес упрямый, если след взял, то не собьется, о подьячем что только не рассказывали. Да про крутой нрав, въедливость и упрямство Федора слухи всякие ходили. И никому, ни отъявленному татю, ни бывалому офене, ни мелкому воришке, ни самому ловкому плуту, не хотелось попадаться в руки подьячего. Он любого, самого хитрого и опытного разбойника мог выследить, схватить и к суду представить. Потому и понятно, что Басенкову, несмотря на молодость, все место судьи Земского приказа прочили. Вот времена пошли, без роду, без племени и в судьи! Боярин завистливо вздохнул, покачал головой и начал было возмущаться несправедливостью эпохи, но, вспомнив собственные заботы, запечалился.

Горькие думы одолевали боярина не случайно. Как с утра не заладилось, так и пошло-поехало. А все из-за Настьки, старшей дочки. Вот ведь не подвезло! Старшая дочка – глупая коровища, вся в мать! Когда женился, надеялся на свояков Ольгердовичей, в то время они в почете были. Поэтому и посватался к их сестре Марфе. Не поглядел, что лицом нехороша да небогата. На родню больше смотрел. Да только расчет недальновидным оказался. Ольгердовичи через четыре года в немилость впали. Забылись и загордились, да и в литовскую сторону стали заглядываться, к латинской вере примериваться. Вот и поволокли их как миленьких на дыбу, а там от их гордости да ума многомудрого и ошметков не осталось.

Он еще раз вздохнул. Почему тогда отца своего не послушался? Как говорил старик, так и получилось. От жены ни почестей, ни богатства, одна худая слава досталась. Ладно, если бы собой хороша была, так нет же: худа и высока, как верста коломенская, глаза совиные, круглые, на коже словно черти горох молотили, ладно хоть на характер добрая, хозяйственная, да и умом Бог не обделил, а вот красоты не дал. И старшая, Настька, вся в мать пошла. Поэтому и сватов никто не засылает.

Был бы в милости, так отбою от женихов не было бы. Младшая – красавица, дородством и статью в отца пошла, но не резон младшую раньше старшей выдавать. Не принято, позор, люди засмеют. Совсем чести в доме Шацких не осталось. Он снова вздохнул, вспомнив, как третьего дня Анна, младшенькая, токовала. Второй раз сваты от Ромодановских приходили, сватать Аню за старшего сына. Боярин принял ласково, да только ни «да», ни «нет» не сказал. Мол, к зиме ближе решит. Сын Ромодановский, Егор, как конь ретивый, закусил удила и на своем стоять пытался. Ладно сваха, Степанида Хлопская, из беды неминуемой выручила, шутками да прибаутками и Егора заговорила, и сватов успокоила. Ссориться с Ромодановскими, которые у самого царя московского что ни день на пир званы, не резон.

Худшее его ждало впереди. Как сватов проводили, Анна в слезы и в ноги отцу кинулась:

– Так и просижу в девках, тятенька, а все из-за нее, из-за Насти-и-и!!!

Рыдания отцовской любимицы словно огнем прожигали мягкое сердце, а от залитого слезами лица совсем было невмоготу. А Аня тем временем продолжала:

– Постриглась бы Настька в монахини, и почет семье, и беды меньше. А приданого монахиням и вовсе не надобно.

Боярину помышление Анино понравилось. А может, и в самом деле, чем черт не шутит? Мысли его тяжело заворочались, то и дело натыкаясь одна на другую. Вызвал Настю. Попробовал по-доброму, по-отечески. Та только молчит и рукавом утирается. Может, и сладил бы, да только принесла нелегкая Арину, Марфину племянницу. Та как услышала, так взвилась коршуном и накинулась сначала на Аню, потом и дяде досталось. Боярин только молчал да покряхтывал. Если бы рот открыл, и ему бы не поздоровилось. И откуда у Арины характер такой, ну чисто сатана в юбке! И языком складно мелет, что не придерешься и словечка не вставишь:

«Вы, дяденька, Аньку не слушайте и Настю в монастырь идти не понуждайте. Ни вам счастья не будет, ни нам. Совесть, она хоть без зубов, а все равно загрызет. Ни дня, ни ночи покоя не даст. А ты, подлая, все козни строишь! – обратилась она с явной угрозой к двоюродной сестре, да так, что та вздрогнула и глаза опустила. – Гляди, хитришь и извиваешься, как змея поганая, да только и на тебя каблук найдется!»

И вытащила младшенькую за рукав из отцовских палат, а Настя вслед, даже разрешения тятинькиного не попросила.

«Эх, жизнь жить – не лапти плести! – Думушки заворочались тяжелыми каменьями в голове боярина. – Вот беда-то!»

Самое время с Ромодановскими породниться, они бы по-родственному могли и слово за него шурину царскому, Борису Годунову, замолвить. Милость государева никому не помешает. В этот момент трудоемкий мыслительный процесс прервала боярыня Марфа. Шацкий взглянул на жену и тут же отвернулся. Глаза у той были снова на мокром месте. Небось опять с Настькой плакала, что сватов нет. Сидят дуры-бабы и ревут. Боярин горько вздохнул и с тоской посмотрел на жену.

– Правду Арина рассказывает про то, что вы с Анной задумали? – прямо спросила Марфа.

– Уже доложила, – вздохнул боярин.

– И Настеньку тебе совсем не жалко при живых родителях в монастырь отправлять? – Голос жены предательски зазвенел.

– Так ведь это дело благое… – начал было осторожно Еремей.

– Я тебе благое дело покажу, и думать забудь! Захочет Настя – сама попросится, а нет – не неволь!

Шацкий крякнул, но благоразумно промолчал. С женой, да еще в ярости, он предпочитал не спорить. Марфа выскочила, а Еремей Иванович так и остался сидеть, поглаживая седую бороду. Был он человеком степенным, неторопливым. А что торопиться, это пусть холопы торопятся, а родовитому человеку держать себя уметь надо.

«Эх, Арина, лихоманка тебя побери!» – вздохнул боярин вслух и торопливо оглянулся, не подслушивает ли кто. Потом сам же устыдился. Кого боится! Жениной племянницы, сироты бездомной!

Арина появилась в боярском поместье совсем недавно. Тятенька ее Артемий, деревенский батюшка, еще по весне умер горячкой, матери не стало еще раньше, вот Марфа и решила приютить бедолагу, а кому она еще нужна? Еремей Иванович пытался было про лишний рот слово вставить, но не тут-то было. Марфа заявила, что, мол, ее племянница никого в имении не объест, только польза от нее. Мол, она тятенькой своим грамоте обученная, вот и дочек обучит.

Шацкий помотал возмущенно головой. А на что бабам грамота сдалась, лукавого только тешить! Жена должна в рот мужу смотреть и уму мужниному удивляться! Мало ли чему книги научить могут! Сам Еремей Иванович в грамоте силен не был, для книг был у него подьячий Федор Толоконников, да и сама Марфа.

«Ну и характер у Арины! Много воли ей дали! Да и Марфа совсем стыд потеряла! Мужу перечить вздумала! Если бабы начнут заправлять, то конец придет Руси!»

От таких мыслей стало даже приятнее, спокойнее, что ли. Боярин даже плечи расправил и озираться перестал. Внезапно вспомнил дело, беспокоившее всю неделю, и снова приуныл. Все пошло кувырком. Наверное, не случайно дела стали страшные твориться на Москве. Сатанинские… Подумал и осенил себя крестным знамением, на всякий случай. Вспомнил молодого писаря, найденного замученным, да так, что живого места на теле не осталось. Сроду на Москве таких бесовских дел не водилось. Ну порежут кого по пьяни или по злому умыслу, на дыбу вздернут злодея, но потом его же на погост отвезут и за упокой души помолятся. Но чтоб такая лютая смерть – не было такого! На Руси жили просто, без затей, а какая богобоязненная душа такое сотворит?! Убитого писаря он знал. Звали его Иван Хлопонин, и был он из сыновей боярских. С отцом его, Василием, вместе на Литву ходили. Да только как Василия не стало, вдова его поиздержалась, да и по нынешним временам особенно не размахнешься. Поэтому и пристроили родственники старшего на воинскую, а среднего, Ивана, на государственную службу. Хотя Ванька был только на чужую работу глядеть горазд. Ни усердия, ни старания в хлопонинском отпрыске не было, одна печаль-забота тревожила молодца – как бы погулять, попировать да за красными девицами поволочиться.

А вчера ключница Агафья с рынка новости принесла, что стражники на Дмитровской дороге нашли бездыханное тело дружка хлопонинского – Фомы Снегирева, из богатой купеческой семьи. Агафья бубнила своим заупокойным голосом, что, мол, кровищи натекло ужас, и еще подробности, от которых живот наизнанку выворачивало, а глаза горели блеском то ли страха, то ли неясного торжества. Совсем стало непонятно. Вначале все на Фому думали, мол, по пьянке сотоварища порешил. Ан нет, получалось, что не он. Их с Ванькой водой было не разлить, два сапога пара: ветреники и бездельники. Только за что им такую лютую смерть? Как ни думал боярин, придумать не мог. Один ответ: козни лукавого.

Хотя что о других печалиться, самому бы выкрутиться. Шацкий вздохнул и вернулся к тому, что занимало его с утра. Да только мысли умные в голову приходить не спешили.

«Надо бы с Никифором посоветоваться», – подумал он и с облегчением вздохнул. Хорошая мысль, Никифору Толоконникову, своему управляющему, Еремей Иванович доверял. Да еще удивлялся, что такого большого ума человек служит такой сошке, как он. Запросто мог стать подьячим, да таким, к которому проситель меньше чем с гривенником и не совался бы. Нет же, сидит в его затхлом поместье и управляет тремя деревеньками, данными Шацким в кормление. Хотя только благодаря Толоконникову хозяйство не приходило в упадок. Деревеньки были справными. Смерды к более богатым соседям и не думали перебегать. Зачем бегать, если и у себя хорошо живется. Умел Толоконников так дело справить, что подати холопам были не в тягость. Так что Никифор плохого посоветовать не мог.

Загрузка...