Черное зеркало колдуна

Глава 2. О том, как не спотыкаются, лежа в постели

Сессилия Гласс оказалась дамой сумасбродной и непредсказуемой. Угадать, что именно творилось в ее голове, было невозможно. Это была невысокая пожилая женщина неопределенного возраста, с властным голосом и озорным взглядом карих с золотистыми искорками глаз. Неяркий макияж, тщательно уложенные пепельные волосы и осанка балерины дополняли картину. Кабинет ее был оформлен просто и изысканно: серо-белые тона, пара постмодернистских пейзажей, два миниатюрных деревца, безумно дорогая и столь же незамысловатая мебель. Никаких книг, досье, только мерцающий экран и белая клавиатура и удивительно удобный стул для посетителей, на котором ерзала от нетерпения Кася. Причиной ее недоумения был разговор не о чем, длившийся без малого уже минут двадцать.

– Вам известна история «Титаника»?

– Кто ее не знает, – пожала плечами Кася, – в общих чертах, конечно. Гигантский пароход, чудо техники, затонувший после столкновения с айсбергом. Что-то вроде Вавилонской башни нового времени.

– В каком смысле? – подняла брови Сессилия Гласс.

– В том и другом случае люди бросили вызов богу и природе и поплатились за собственное легкомыслие.

– Оригинальный взгляд, но меня в истории «Титаника» привлекла совсем другая идея. Мой отец, радиолюбитель, как-то рассказал мне ее с совершенно неожиданной точки зрения, и я ее запомнила. В эту эпоху радиосвязи особого значения не придавали. Плавали без нее по морям веками и так же и собирались плавать дальше. Радисты к экипажу корабля не относились, и они были завалены работой, никакого отношения к навигации не имеющей. На «Титанике» собрались сливки высшего общества, промышленные магнаты, банкиры, политики, и вся эта публика завалила радистов работой, начиная с телеграмм делового содержания и кончая приветами близким и дальним членам семьи. Телеграммы стоили не просто дорого, а очень дорого, и именно за эту работу радистам хорошо платили. Вполне закономерно, что именно ей Джек Филипс и Гарольд Брайд, радисты «Титаника», придавали особое значение. Четырнадцатого апреля тысяча девятьсот двенадцатого года радисты получили несколько сообщений об айсбергах, встреченных другими судами. Никто этим сообщениям особого значения не придал. В одиннадцать часов вечера суда «Калифорния» и «Месаба», находящиеся совсем рядом, сообщили, что их путь прегражден айсбергами. Радист «Калифорнии» один за другим отправлял сигналы тревоги. Брайд спал, Филипс торопился закончить отправку срочных телеграмм. Сообщения «Калифорнии» его не заинтересовали. Он – не моряк, айсберги – проблема экипажа. Его проблема – отправить в срок приветы двоюродному дядюшке и котировку акций. Радист «Калифорнии» пытался настаивать. И что сделал Филипс? Он потребовал, чтобы его оставили в покое и позволили закончить работу. Капитан так и не узнал о предупреждениях соседних судов. Продолжение известно всем. Филипс погиб, как и большинство членов экипажа и пассажиров корабля, Брайд же до конца своей жизни отказывался говорить с кем-либо об истории «Титаника».

Сессилия продолжила после небольшой паузы:

– Получается, что именно эти приветы двоюродному дядюшке, эта маленькая и ничтожная деталь стоила жизни больше чем тысяче людей! Мой отец считал ее очень поучительной, эту историю. Она меня поразила с детства, и с тех пор я никогда не пренебрегала самыми незначительными деталями.

– И что же за деталь, которая не дает вам покоя?

– Из моих личных архивов пропало несколько бумаг.

– Компрометирующие документы? – озвучила Кася первое, что пришло в голову.

Сессилия только улыбнулась в ответ. Но так, что собеседница сразу сообразила: глупость сморозила. Перед встречей Кася быстро просмотрела собранные Бодлером сведения. Сессилия Гласс была одним из преуспевающих арт-дилеров французской столицы. Ее галерея специализировалась в основном на египетских древностях, византийских иконах, Ренессансе, французском барокко и русском модерне. Почему именно такой странный выбор? Ответить было сложно. Сессилия вообще была человеком неординарным и чаще всего непредсказуемым. И, судя по всему, делала исключительно то, что ей нравилось. Впрочем, она могла себе это позволить. Покойный месье Гласс никакого отношения к искусству не имел, зато обладал потрясающим чутьем на выгодные сделки в области недвижимости. Поэтому тылы обеспечил не только жене, но и будущим пяти как минимум коленам собственных потомков, правда, прямых потомков не было, только многочисленные племянники и племянницы. Сессилия к мужниному капиталу почти не притрагивалась, собственный бизнес приносил ей более чем приличный доход. Тем более репутация ее была безупречной, и большое количество людей доверяли сделки по покупке-продаже произведений искусства именно ей.

– Сессилия, можно откровенно?

– Конечно, всегда лучше откровенно.

– Мы полчаса уже сидим и разговариваем на отвлеченные темы, скоро и до погоды доберемся, и я решительно не понимаю, зачем я могла вам понадобиться, да еще так срочно.

– Я вам сказала, что из моих архивов пропали документы.

– Только не сказали какие.

– Хорошо, дальше ходить вокруг да около не имеет смысла, – тряхнула головой пожилая дама, – в документах была копия отчета некоего Артемия Фокина, писца Земского приказа, о расследовании ряда преступлений, всколыхнувших Москву в тысяча пятьсот восемьдесят девятом году.

– И почему вас заинтересовал этот отчет?

– Вы когда-нибудь слышали о черных зеркалах Джона Ди?

Кася напрягла память, и та ее не подвела. Перед глазами всплыло небольшое зеркало из обсидиана, стоящее в витрине Британского музея. Легенда под ним гласила, что предмет принадлежал личному астрологу и магу английской королевы Елизаветы I Тюдор Джону Ди.

– Слышала в общих чертах и видела одно из его зеркал, – отрапортовала она, – только магией я особенно не увлекаюсь.

– Не бойтесь, в магию погружаться вам не придется. Из моих архивов пропали документы, связанные с моими расследованиями истории черных зеркал. Лет десять назад один влиятельный коллекционер, Александр Келен, попросил меня найти одно из подлинных черных зеркал Джона Ди. Я напала на следы, которые вели в Московию шестнадцатого века. Тогда в мои руки и попала копия отчета, в котором явно говорится, что английские купцы привезли некое черное зеркало в подарок царю Федору Иоанновичу. Вроде бы царь приглашал Джона Ди к себе на службу, но тот приехать не смог и прислал зеркало в подарок.

– Насколько я помню, Федора Иоанновича магия особенно не интересовала, был он богобоязненным и откровенно недалеким?! – удивилась Кася.

– Совершенно точно, но вы забываете, что страной управлял Борис Годунов, а ему ясновидение очень даже могло понадобиться, – справедливо заметила Сессилия, – но в принципе меня особенно не интересовало, кто на самом деле пригласил Ди и кому предназначалось зеркало. Самое главное, что оно исчезло бесследно.

– Бесследно?

– Да, купеческий караван ограбили, и зеркало пропало. И именно этим делом и занимался некий подьячий Федор Басенков, отчет о расследовании которого и был в моих руках.

– Он нашел зеркало?

– В том-то и дело, что нет, во всяком случае, такой была официальная версия.

– Почему вы не довели исследования до конца?

– Очень просто, коллекционер умер, у меня появились другие, более выгодные контракты, в мои руки попало несколько полотен итальянского Ренессанса. То есть мне оказалась не до черного зеркала Джона Ди. Документы я, конечно, оставила. И вот месяц назад, когда решила навести порядок в архивах, заметила пропажу. Попыталась было разобраться сама, но не смогла. Поэтому решила прибегнуть к посторонней помощи. К полиции обращаться не хочется, да и кто будет всерьез заниматься исчезновением каких-то связанных с историческим исследованием бумажек.

– Тогда почему я?

– Вы – человек посторонний, незаинтересованный, обладающий интересным, на мой взгляд, опытом расследования запутанных ситуаций, поэтому я вас и вызвала. А потом, мне к вам посоветовали обратиться.

– Вы настолько доверяете Бодлеру?

– Не только ему, – улыбнулась Сессилия, – у вас уже сложилась некоторая репутация в наших кругах…

«Интересно как получается, у меня уже есть репутация, о которой я и не подозреваю, послужной список славных дел! Знаменитая сыщица, Шерлок Холмс в томате! Мисс Марпл отдыхает! Впору собственную контору открывать с секретаршей в приемной и заняться срочными поисками доктора Ватсона, чтобы в рот смотрел и моему уму удивлялся! – Ватсона воображение нарисовало молодым мускулистым голубоглазым брюнетом с широкой белозубой улыбкой из рекламы зубной пасты. – Похоже, у меня начался сексуальный голод, скоро на знакомства по Интернету потянет или того хуже – на мужской стриптиз. Когда же ты вернешься, Кирилл?! Выход один: срочно приниматься за дело».

Вдохновленная собственными размышлениями, Кася быстро пробежала глазами предложенный договор, внутренне присвистнула, увидев размеры гонорара, даже торговаться не надо было, они и так превзошли самые смелые ее ожидания, выслушала объяснения и, запросив дополнительную информацию, договорилась о следующей встрече на завтра. Сегодня был понедельник, выходной день в галерее Сессилии, поэтому лично с сотрудниками Касе познакомиться не пришлось.

Сессилия проводила Касю и с облегчением вздохнула: принятое решение казалось ей единственно правильным. Она просто обязана была выйти на след зеркала, прежде чем оно попадет в руки ее хорошего, можно сказать, любимого знакомого. Сессилия Гласс была готова на все. Она должна быть первой. А девушка станет ее орудием. И иногда человеческая жизнь значит не так уж много…

Москва, август 1589 года

Подьячий Земского приказа Федор Басенков мерил шагами залу. Писец Артемий Фокин старательно скрипел пером. Приказная изба в этот вечерний час уже опустела, писцы разошлись. Ярыги еще раньше разбежались, в такую позднюю пору просителей не было, а значит, и подношений ждать было нечего. Артемий тихонько вздохнул, воздух в приказной избе уже выстыл, а дров подкинуть некому. А Басенкову хоть бы хны, носится по горнице как угорелый. Артемий искоса взглянул на начальника и снова вздохнул. Эх, молодо-зелено, никакой степенности, порывист, как молодой скакун, только что копытом не бьет и узды не закусывает! Подьячий действительно для своего чина и безродности был молод, всего двадцать пять годков, высок, широк в плечах и собой недурен. Недаром бабы заглядывались. Каштановые волосы и бороду стриг коротко, одежду предпочитал самую простую, но удобную. Работал много, на износ, и своим подчиненным спуску не давал. Поэтому и быстро из писцов вырос в подьячие. А потом и вовсе стал подьячим «с приписью», то есть, можно сказать, дьяком, и подчинялся напрямую судье Земского приказа окольничему Григорию Борисовичу Васильчикову. Фокин взгрустнул по былым, хорошим временам, когда подьячим «с приписью» был Иван Суворин, вот с кем жилось не тужилось. А этот, гусь молодой, все думу думает, нет чтобы домой, на покой. На столе подьячего возвышались бумажные стопы, с правой стороны одна повыше, уже прочитанная, а с левой пониже, до которой руки пока не дошли.

– Что-то тут не так, – беспокойно пробормотал Федор.

– А что не так? – удивился Артемий. – Третьего дня потревожились, а сейчас вроде ничего. За ночь вроде никакого душегубства не случилось, иначе приставы нам тут же доложили бы. Все спокойно…

– Спокойно, говоришь? Вот то-то и дело, что спокойно, а мне такая тишь да благодать не нравится! – покачал головой Басенков и пуще прежнего по палате забегал. У Артемия от такого круговертия в глазах потемнело.

«Ишь ты, тишь да благодать ему не нравится, неугомонному, вот и сиди тут!» – с тоской подумал служивый и, зевнув и перекрестив для благообразия рот, продолжил выводить буквы, старательно скрипя пером.

Федор Басенков действительно покоя себе не находил и домой не торопился. Ограбление посольства и два убийства, одно за другим, не давали ему покоя. Последнее время в Москве привыкли, что тати и воры затаились, за городом пошаливали, а в самой Москве ни-ни. Всякое, конечно, случалось, но чтобы целое посольство ограбили! Такого сраму давно не было. Верные люди донесли, что следы ведут в сторону постоялого двора Кузьмы Скоробогата. Федор туда наведался, с Кузьмой поговорил. Тот явно что-то знал, глаза все в сторону отводил, да руки подрагивали. Наверняка краденое с рук сбывал. Басенков сначала решил было отправить Кузьму на допрос. Но своих пытошных дел мастеров он знал хорошо, на дыбе и на колесе человек в чем хочешь мог признаться. Да только расследование от этого не продвинется, лишь более крупного зверя спугнет. Чтобы рыхлый, как студень, и трусливый Кузьма сам на такое решился и шайкой заправлял?! Подьячий не вчера на свет родился! И что-то говорило ему, что ограбление посольства и убийство писцов каким-то образом связаны. Нет, узелок этот так просто не распутаешь, а разрубать его он, Федор, не собирался. Значит, следовало запастись терпением.

Басенков просмотрел еще раз дневные доклады и решил, что на сегодня хватит. Все равно ни до чего путного не додумается, поэтому отпустил заждавшегося Фокина и отправился домой. Жил он совсем недалеко от палат Земского приказа, в Дмитровской слободе. До дома добрался быстро, перешагнул порог и с облегчением вздохнул. В горнице хорошо пахло, сосновыми дровами и мясными пирогами. Василий возился у печки и с неудовольствием взглянул на племянника:

– Чего так припозднился-то, пироги небось сгорели совсем!

– Так уж и сгорели, не серчай, – примирительно произнес Басенков, быстро ополаскивая руки и пристраиваясь у большого, для большой семьи сделанного, стола. Перед ним как по мановению волшебной палочки тут же возникли дымящаяся похлебка и два толстых ломтя ржаного хлеба. Федор с удовольствием втянул аппетитный запах и, не торопясь, принялся за еду. Василий пристроился напротив, озабоченно разглядывая племянника:

– Не жалеют тебя, заездили совсем, – с укоризной произнес он, – небось крошки во рту с утра не было.

Федор только усмехнулся в ответ, его дядя был неисправим. Тем более что Василий, небольшого росточка, сухонький мужчина пятидесяти двух лет, сердился так, для виду. В племяннике своем он души не чаял, а уж горд как был! Хотя если бы не Василий, то Федора, может быть, уже и на свете бы не было. Родителей Басенкова не стало, когда малышу исполнилось два года. Оба сгорели в летнем пожаре, беременная мать упала в обморок, отец вытащил маленького сына, вернулся за женой, но не успел, так оба и погибли. Дядя Василий прибежал сразу, отвез младшую сестренку со свояком на погост и забрал осиротевшего Федора к себе. До шести лет продержал мальчонку с собой, а потом отдал монахам: постигать всякие науки.

Самому-то Василию грамоте обучиться не удалось, да и кто за него монахам бы заплатил. Так и стал ярыжкой, околачиваясь целыми днями около Земского приказа и ожидая, у кого из писцов и подьячих случится какая надоба, письмецо ли отнести, разузнать ли что, ни от чего не отказывался. Москву знал как свои пять пальцев, кто где живет, чем кормится. Был бы грамотным, наверняка бы писцом стал, поэтому и племяннику перво-наперво объяснил, что простому человеку без науки никуда. Это богатые да родовитые могли не учиться, дедовская слава да отцовские деньги сами собой дорогу протаривали, а бедняку только собственные голова и усердие помощники. О себе нисколечко не думал, если надо, на хлебе и воде сидел, в лаптях ходил, но монахам за Федора платил исправно: по полтине раз в две недели, а по праздникам курочку, а когда и гуся приносил. Дядины старания были вознаграждены. Федор оказался способным учеником, живым, любознательным, трудолюбивым и настойчивым, он быстро превзошел своих учителей и без всякого подношения был принят в Земский приказ. И здесь проявились совсем новые качества Федора Басенкова: хитрость, ловкость, упорство идущей по следу гончей, умение распутывать самые сложные и казавшиеся на первый взгляд неразрешимыми дела. Поэтому не случайно все прочили молодому подьячему место судьи.

После ужина Федор поднялся в терем, поставленный на ярус выше главной залы и горницы, служившей дядиной спальней. В свое время именно из-за этого терема он и выбрал дом, казавшийся неказистым и небольшим. Слишком уж ему понравился открывавшийся из окон вид. Шутка ли сказать, весь Кремль белокаменный с церквями, да Москва-река как на ладони! В тереме ему было спокойнее, да и подальше тут от домовой суеты. Полы были чисто выскоблены, на лавках лежали медвежьи шкуры, стол был застелен вышитой скатертью, а в углах дядя для хорошего духу повесил свежевысушенные букеты чабреца и полыни. Василий, до сорока лет помыкавшийся без собственной крыши над головой, к убранству дома относился с большим старанием и любовью, граничившей с благоговением. Мебель заказал у самого лучшего плотника, мог целыми днями скоблить, чистить, мыть.

Басенков устроился на скамье, вытянул ноги и принялся размышлять. Ограбление английских купцов было слишком уж необычным. Да и сами купцы вели себя странно. Сначала на розыске особенно не настаивали, мол, ничего особенного украдено не было. Для купцов – дело неслыханное, торговый люд за полушку удавится, а тут две подводы пропали. Купцы что-то недоговаривали, и это ограбление явно было не простым. Потом в приказ каждый день зачастили, да еще стали настаивать на том, что, мол, Федор, если что найдет, первым делом должен им доложить, мол, они сами с обидчиками разберутся. Наглость неслыханная, словно у себя распоряжаются! Особенно их главный, Ричардом звали, нахальничал. Федор его выслушал, головой покивал, но ни «да», ни «нет» не сказал. А что скажешь? Англичане у царского шурина Бориса Годунова больно в почете были! К тамошней королеве еще покойный царь Иван Васильевич сватался, вот они дорожку на Русь проторили и хозяевами себя почувствовали.

Федор вздохнул и покачал головой. То ли захотелось ему Ричарду за наглость отомстить, то ли проверить, но отправил он в тот же день Фокина на рынки, и тот вернулся сияющий от гордости. Выяснил, что английские торговцы сами затеяли расследование. И предметом их интереса были вовсе не украденные ткани и порох, а самый обычный предмет – зеркало.

– Я подумал было, что безделушка эта должна была быть отделана дорогущими самоцветными камнями, – рассказывал гордый своими успехами Фокин, – оказалось, что нет. Порасспрашивал дальше, получается, что оклад у зеркала самый что ни на есть обыкновенный, немного жемчуга на ручке, да и все, только черное оно, зеркало это.

– Черное? – удивился тогда Федор.

– Вот именно, и почему цвет у него такой странный, никому не известно.

– Колдовское, может быть?

– А кто его знает, вот не думал, что англичане эти чернокнижниками еще окажутся! – перекрестился на всякий случай Артемий.

Больше ничего особенного его помощнику выведать не удалось. Но Федору уже было над чем подумать, и особенное зеркало его заинтриговало. Справлялся о зеркале таком у книжных монахов, но те только крестились и отмахивались. Да и представить себе, что англичане решили подарить такой нечистый предмет известному своей богобоязненностью царю, Басенков никак не мог. Тогда кому предназначалось зеркало? Годунову? Федор Годунова лично видел несколько раз, но разговаривать не пришлось, не его поля ягода. Борис в приказных избах появлялся крайне редко, судьи сами во дворец ходили с докладом, но все это не мешало Годунову быть самым осведомленным человеком в Московии. Поэтому Федору следовало быть вдвойне осторожным. Что-то во всем этом было не так. Что именно, понять он не мог, какая-то маленькая, незначительная деталь от него ускользала. И как он ни старался, но поймать ее не получалось. Так всю ночь и проворочался и только под утро заснул беспокойным, быстрым сном.