Черные гремлины

Глава 7.

Механик Железного острова

"Следуй за красным маркером", - с этой фразы начиналась каждое пробуждение.

Здесь легко было потерять счет времени. Кто знает, ночь снаружи или день? Сначала я считал сны, но сбился со счета, когда дошел до пяти.

Двери, на которые светил красный маркер, открывались сами. А после закрывались за спиной. В недрах Железного острова было больше помещений с воздухом, чем я мог представить, и все они были разными: со столами и странными приборами, с запчастями скафандров и с огромными механическими лапами.

Именно в последнюю нору я приходил чаще всего. Маска называла ее сборочным цехом и хотела, чтобы я все починил. Из пола здесь торчали длинные металлические лапы с тремя локтями и со щипцами вместо когтей. Половина сборочного цеха сильно оплавилась, словно здесь бушевал пожар.

Я боялся представить огонь, который мог так сильно оплавить металл.

Сначала маска заставляла носить в сборочный цех всякие штуковины со всего Железного острова. У каждой из них было название. Маска называла их длинными и непонятными именами, которые я сокращал до одного слова. Сварка, резак, ключ, молоток, отвертка.

Эти инструменты были сложными и отличались от тех, что мне доводилось видеть снаружи. Отвертка, например, могла менять наконечник и вращалась, стоило чуть сжать рукоятку, а молоток сам вбивал гвозди, достаточно было прислонить его к шляпке.

Когда все необходимые штуковины были собраны, маска начала говорить, что делать, а красный маркер указывал, где именно. Поначалу все валилось из лап, но время шло, и вскоре я научился обращаться с инструментами.

Самым интересным был резак. Он выпускал тоненький луч острее любых когтей. Резак использовался реже всего, но это было весело: под его лучом любой металл с шипящим потрескиванием распадался на две половинки.

- Соблюдай постулаты самосохранения, гремлин, - предупредила меня маска, когда я впервые работал с резаком. Я все равно нечаянно поджег себя и чуть не сгорел, но с потолка на меня посыпался какой-то белый порошок и погасил пламя. С тех пор мою шерсть покрывал вонючий порошок. Вылизывать его было бесполезно - он свалялся с шерстью. Это было ужасно, потому что с такой шерстью я был некрасивым. Ари-Ару не понравился бы тот неряха, каким я стал.

После работ маска открывала доступ в нору, где хранился зефир. Он лежал в специальных контейнерах: в них было так холодно, что леденела шкура, а от крышек шел морозный пар. Зефира было много, я не удержался и объелся в первый день, а потом долго валялся с больным животом. После этого случая я старался не переедать.

Несмотря на то, что сладостей было много, среди них не было обычных коричневых зефирок, которые мы ели на поверхности Железного острова, а остальными сладостями невозможно было наесться, словно они не были питательными. Я начал худеть.

Маска никогда не высказывала недовольства, не хвалила меня и не рассказывала о себе. Казалось, что если ее снять, бросить на пол и не слушаться ее глупых приказов, она примет это с таким же молчаливым безучастием, как и любой другой поступок. Но ничего не делать было еще скучнее, чем работать, поэтому я работал.

Чтобы не было так скучно, я представлял, что играю в игру.

- Свари скройки В3 и В4, - сказала маска, а красная линия обозначила линию сварки. И вот искрящееся пламя соединяет два маленьких железных острова под названиями Вэ-три и Вэ-четыре, чтобы они стали одним огромным островом.

- Сними крепления с конструкта Б4, - сказала маска, и я откручивал их вращающимися кусачками, представляя, что это огромный гигант своими лапами вырывает плохого гремлина из земли.

Иногда я пытался завести с маской разговор. Если вопросы не касались починки, она не отвечала.

- Ты отпустишь меня?

- Когда производство будет налажено, ты вернешься к работе сборщика, гремлин.

- А где Бип-Боп? Он был тут, внутри.

Молчание.

- Когда я плавал на скайдле Борд, меня кормили зефиром красного цвета и даже с черной корочкой. А у тебя такой есть?

Молчание.

Зато маска всегда отвечала на вопросы о работе инструментов и о постулатах самосохранения. Отвечала одинаково и с одинаковыми интонациями.

- А какой первый постулат самосохранения?

- Не совать лапы под резак.

- Напомни первый постулат самосохранения.

- Не совать лапы под резак.

- Первый постулат самосохранения? - захихикал я.

- Не совать лапы под резак.

Мне казалось это веселой игрой, и я старался утомить маску, спрашивая у нее одно и то же много раз подряд. Но она невозмутимо отвечала вновь и вновь, с теми же интонациями и без нотки усталости в голосе. Ее безразличность напоминала об Ониксе, но он хотя бы немного был живым, совершал непонятные поступки и спрашивал про цвета.

Маска не спрашивала ничего.

Однажды маска обнаружила, что я не умею считать и читать.

- Нажми восемь, девять, ноль, эс на контрольной панели, - потребовала маска, а маркер подсветил аппарат с множеством кнопок.

Я посмотрел на квадратные кнопки и нажал несколько наугад, потому что мне было стыдно признаваться, что я не различаю знаки на их поверхности. Маска помолчала, а потом сказала:

- Нажми кнопки, подсвеченные маркером, - с этой задачей я справился легко.

Позже, когда пришла пора есть, маска открыла другой морозный шкаф, в котором хранился зефир красного цвета.

- От этого продукта ты станешь умнее, - сообщила она. Мне понравилась мысль стать умнее, поэтому в ту ночь я опять объелся.

Некоторое время спустя маска включила в мое питание еще и черный зефир, который должен был сделать меня сильнее. Это случилось после того, как я уронил тяжелую конструкцию, и сложная работа, на которую ушло много дней, пошла насмарку.

- Сколько я буду здесь, маска? - однажды спросил я.

- Пока не будет починен сборочный цех.

- А сколько еще осталось?

- При сохранении текущего темпа - восемь тысяч девятьсот суток, - ответила маска. Мне это число ни о чем не сказало.

- А это намного больше двенадцати?

- На восемь тысяч восемьсот восемьдесят восемь.

- Спасибо.

Время шло, и что-то во мне начало меняться. Ход моих мыслей изменился, я стал подмечать детали, на которые не обращал внимания до этого, моя память обострилась, и теперь в ней помещались все сложные слова, которые раньше приходилось сокращать или заменять на "штуковины".

Маска иногда проводила опросы, которые называла "логическими тестами", и каждый раз давала оценку моим умственным способностям. Нужно было строить правильные последовательности из фигур, линий, знаков. Многие вопросы были графическими, и красный маркер рисовал их на внутреннем визоре. Чем меньше я допускал ошибок, тем больше баллов получал и тем сложнее становились следующие тесты.

Мне хотелось как можно быстрее выбраться отсюда, и я прилагал для этого все усилия.

Я выучил значение всех знаков на каждой из приборных панелей, разобрался в устройстве инструментов и научился считать. Мои лапы, тело и хвост окрепли, я начал работать гораздо продуктивней, не отвлекаясь на лишние действия и не допуская глупых ошибок, которые постоянно совершал раньше. Благодаря моим стараниям число суток до починки сборочного цеха уменьшилось до шести тысяч пятиста, но теперь я достаточно хорошо умел считать, чтобы понять одну очень важную вещь.

Я столько не проживу.

И если не найду способа покинуть это место, проведу остаток ночей в сборочном цехе Железного острова. В день, когда ко мне пришло понимание этой простой истины, я прошел логический тест на двести баллов из двухсот, и с тех пор маска перестала их проводить. А я начал думать над побегом.

Сперва я составил карту всех незатопленных отсеков, к которым имел доступ. Я выжег ее резаком на металлической стене в комнате с колбами, и после этого проводил много времени, глядя на нее и пытаясь понять, как отсюда выбраться.

Как оказалось, маска пускала меня далеко не во все помещения. Оставались еще как минимум три незатопленных отсека, двери которых оставались закрытыми. Мои попытки туда попасть закончились ничем.

Я пробовал чинить скафандр, но эта затея оказалась неудачной по многим причинам: некому было задраить скафандр снаружи, я не помнил дороги назад и не было никакой уверенности, что в тот момент, когда я выберусь из норы, Железный остров будет находиться не под водой.

Эта задача оказалась самой сложной из всех, что мне приходилось решать, и чем дольше я ломал над ней голову, тем больше склонялся к выводу, что решения нет. Я заперт в нижних отсеках норы, один, и здесь проведу остаток своих ночей.

И тем сильнее ощущалось одиночество сейчас, потому что маска не была тем другом, с которым можно было поболтать. Я всегда убеждал себя, что она необычный зверек со странным характером. Но беседы с ней угнетали и делали меня еще более одиноким, чем раньше.

В каждом слове или поступке маски обозначалась ясная и четкая цель, ради которой она была создана и ради которой существовала - создание скафандров. Если мои просьбы не помогали и не приближали ее к этой цели, она их игнорировала.

Поэтому мне пришлось научиться задавать правильные вопросы. Казалось, маска знает обо всем на свете, но выудить из нее нужную информацию было очень тяжело. Нужно было спрашивать так, чтобы она решила, что ответ ускорит починку цеха или как-нибудь косвенно послужит этой цели. Я цеплялся за каждое оброненное маской слово, сопоставляя факты и пытаясь докопаться до истины. Так мне удалось раскрыть целых три тайны.

Первой тайной оказалось то, что устройство, поддерживающее жизнь маски, существует где-то далеко отсюда, а сама маска всего лишь коммуникатор, предмет для общения. Это разрушило мои иллюзорные представления о наших отношениях: мне всегда казалось, что хрупкое существование маски в моих лапах, что в любой момент я могу взять резак и разрезать ее на несколько частей. На самом деле для нее ничего бы не изменилось. Почувствовала бы она боль? Вряд ли.

У этого далекого устройства было имя - "комплекс Ежи".

До разгадки второй тайны я додумался сам, когда вылизывал шерсть от остатков белого порошка. Когда мне удалось очистить небольшой клок, я увидел, что шерсть потемнела и начала отливать красной медью. Вспомнились красные гремлины на "Огле" и множества оттенков зефира, которым нас кормили в плаванье.

Похоже, зефир определял окрас гремлинов и наделял их особенностями. И Ежи определял, какой зефир кому давать. А он ничего не делал просто так, все служило одной цели. Коричневые гремлины нужны были, чтобы собирать скафандры, красные, чтобы делать умные вещи, а черные...

Черные нужны были для войны. Это было третьей тайной. Их собранность, сила, агрессивность, дисциплинированность - серые могли о таком лишь мечтать. И если Ари-Ару не погибла на Обсидиановом острове, она сейчас была среди них, а черные сделали ее частью своей армии и войны. А на войнах всегда кто-нибудь погибает.

Эта мысль сводила меня с ума, и я впервые подумал, что быть умным не так уж хорошо. Красный зефир научил меня по-другому воспринимать мир, но чем лучше я разбирался в происходящих вокруг вещах, тем несчастнее становился. Иногда мне казалось, что в голове у меня звучат далекие голоса, и тогда я громко звал на помощь Бип-Бопа или Йокту, стараясь не думать о том, где они сейчас и все ли с ними в порядке.

Многие детали все еще ускользали, не поддаваясь объяснению. Например, та голубая необычная зефирка, которую я получил в награду за собранный скафандр. Казалось, что достаточно поймать еще одну маячившую на фоне мысль, и мозаика соберется, явив взору полную картину происходящих событий. Но эта мысль всегда обретала в недоступных моему сознанию сферах.

Однажды от обреченности и тоски я запищал, царапая внешнюю дверь к затопленным отсекам. Мне хотелось, чтобы Белое море затопило это ужасное место и все закончилось: тяжелые мысли, волнения и разговоры с маской.

Пока я валялся на полу, мой взгляд наткнулся на полупрозрачный беззвучный куб в углу. Где-то я уже его видел. Он был таким незаметным и сливающимся, что даже вспомнить его было тяжело. Словно он... сливался не только со стенами, но и с воспоминаниями.

Я поднял куб. Такой необычный на ощупь и тихий, веющий тишиной. Я пошел в сборочный цех, где лежали инструменты. Куб взял с собой: не хотелось оставлять его. В глубине души жила уверенность: если положу его и отвернусь, тут же о нем забуду.

Резак включился со знакомым гудением, но когда я направил лазер на стенки куба, вместо привычного шипения плавящегося металла показалась лишь тоненькая струйка дыма. Я увеличил мощность до максимума и взялся за дело всерьез.

Куб пришлось резать несколько суток. Он слабо поддавался высокой температуре, но другие способы воздействия вообще не причиняли ему вреда. Медленно, полоску за полоской, я разрезал его на две ровные части, стараясь не повредить то, что лежало внутри. А внутри точно что-то было. По крайней мере, я на это надеялся.

Я много думал над тем, что такой необычный предмет, как куб, делал в комнате с колбами. Маска называла эту комнату лабораторией. Сейчас сосуды пустовали, лишь сладкая пыль покрывала их стенки: когда-то в них хранился зефир. Возможно, именно в лаборатории его готовили, прежде чем складывать в холодильники. Но куб оставался загадкой, а я приобрел страсть к их решению.

И когда куб развалился пополам, аккуратно распиленный лазерным лучом, я уже догадывался, что может быть внутри.

Прямо на мою лапу вывалилась маленькая полупрозрачная зефиринка. Коготь прошел сквозь нее, словно она состояла из воздуха, она ничего не весила, ничем не пахла и ничем не запоминалась. Я покрутил зефирку в лапах и сунул в пасть.

На вкус она тоже была никакой. Я вздохнул, подумав, что столько дней потратил зря, и принялся за починку сборочного цеха.

К концу работы мне стало плохо. Я снял маску и швырнул на пол. Голова кружилась так, будто остров ходил ходуном, меня тошнило, а шерсть слиплась от пота. Слюна капала на пол, словно внутри пасти протекало маленькое море, а чуть позже липким и мокрым стало все тело. Я свернулся в клубок в углу цеха и задрожал от холода. Мне было так холодно, что я начал растирать шерсть, чтобы хоть немного согреться, но все было каким-то склизким и клейким. Чем старательнее я очищался от этой гадости, тем больше ее выделялось, и тем плотнее вокруг меня становилась клейкая оболочка. Я бредил, продолжая неосознанно плести вокруг себя стремительно затвердевающий кокон и желая лишь одного: чтобы это все поскорей закончилось.

***

Никогда я не был так свободен.

Я парил под мрачными тучами железного неба, а подо мной на тысячи хвостов простиралась пустыня. Это место нельзя было назвать островом или скайдлом: оно было безразмерно больше их обоих, вместе взятых, и его желтые пески покрывали расстояние до горизонта в любую из сторон света. И сколько я не напрягал глаза, вглядываясь вдаль, мне так и не удалось увидеть Белое море. Это был другой мир, и я наслаждался его запахом и теплом.

Среди ущелий и скал высилась широкая башня на безупречно круглой площадке каменного плато. Башня была сложена из огромных валунов, идеально подогнанных друг к другу. У ее подножия стояли еще несколько небольших построек. Каждый камень казался таким тяжелым, что даже десять Раг-Багов не сдвинули бы его и на коготь. Это место излучало покой, и, одоленный любопытством, я направил свой полет к нему.

Какое-то движение среди дюн привлекло мое внимание. Я с интересом наблюдал за песком, пытаясь понять, что за странные волны прокатываются по его поверхности. На мгновение показалось, что вся пустыня - это огромное желтое море, а в нем плавает опасный хищник в поиске добычи. И хищник этот двигался прямиком к каменному плато, уверенно огибая торчащие из-под земли скалы.

Из башни вышел гремлин с палкой, точь-в-точь такой же, которой когда-то размахивал пять-раз-Швепс. У этого гремлина была коричневая шерсть, и смотрел он прямо на приближающуюся волну песка.

Конечно, я узнал его. Этим гремлином был Бип-Боп.

- Лак-Лик, - сказал он, продолжая сосредоточенно изучать волны песка. Я уселся на скалу неподалеку. Звуки застряли у меня в пасти, и сказать "привет" не получилось.

- Посмотри вокруг, Лак-Лик, - сказал он. - Это наш старый дом.

Я промолчал.

- Вон там, - Бип-Боп указал палкой на песчаную дюну. - Архиерей хранителей знаний. А вон там, - Бип-Боп указал хвостом на другую песчаную дюну. - Фазальт здоровой шерсти.

Мне нечего было сказать. Бип-Боп всегда был сумасшедшим.

- А вон там, - Бип-Боп махнул палкой на ущелье. - Яблочная роща. Огромные зеленые деревья со сладкими плодами и манящим запахом.

Но там был только песок.

Тем временем волна песка докатилась до края каменного плато и взорвалась фонтаном брызг. Из-под земли вылезло огромное чудовище, столь мерзкое и огромное, что я не нашел слов, чтобы его описать. От каждой его части веяло такими голодом и жаждой убийства, что ужас целиком поглотил мое сознание.

Бип-Боп проворно прыгнул за скалу, встав так, чтобы между ним и монстром оказался я. Это было самым настоящим предательством, но мне сейчас было не до этого. Я мог лишь обреченно смотреть, как уродливый монстр, неторопливо ворочая суставами, приближается ко мне.

Но не дойдя пары шагов, существо остановилось и повело головой, принюхиваясь. На жуткой морде не было глаз, лишь клыки, жвала и ноздри. Из мерзкой пасти смердело падалью и гнилью, и несмотря на то, что я был прямо перед ним, чудовище не торопилось нападать.

Бип-Боп запрыгнул на скалу и сел рядом. Близость смерти его ничуть не смущала. Он помахал палкой прямо перед клыкастой пастью, а чудище ее даже не заметило.

- Ты стал еще сильнее, чем раньше, - похвалил он меня.

Я собрался с духом и покачал головой. Кем-кем, а сильным я точно не был. Мне даже не удалось угадать пароль комплекса Ежи, хотя Бип-Боп явно верил в меня.

- Ты знаешь пароль, Лак-Лик. Когда-нибудь мы посадим здесь деревья, - сказал он и впервые посмотрел на меня. А я заглянул в его глаза и увидел в них сотни, тысячи и миллионы прожитых циклов. Это была непостижимая старость, граничащая с вечностью: - Тебе пора.

Он толкнул меня лапой, и я исчез. Исчезая, я успел увидеть, как Бип-Боп с чудовищем бросились друг на друга.

***

Здесь было темно и тесно. Я шевельнулся, но не смог даже перевернуться на другой бок. Все было какое-то склизкое, липкое и душное. На мгновение мне показалось, что я вновь заперт в скафандре на дне Белого моря под толщей кислоты, над голодными ветвями райза.

- Выпусти меня... - прошипел я и стукнул лапой. На меня посыпалась скорлупа, она пахла чем-то аппетитным. Чувствуя непреодолимый голод, я сунул кусочек скорлупы в пасть и захрустел ей: вкусной она не была, но и противной тоже. Думать не хотелось, я просто сгрыз еще скорлупы.

Так прошло некоторое время, пока от кокона не осталось ничего. Вокруг все так же возвышались поломанные механические лапы сборочного цеха. Насытившись, я ослаб и вскоре провалился в сладкую дрему.

На этот раз не снилось ничего.

Но когда я пробудился, дышалось так легко и свободно, словно мое тело вылечилось от всех болезней мира, которые терзали его раньше: лапы были подвижными и легкими, шерсть влажной, но чистой, глаза видели далеко и зорко, а все старые шрамы, вроде ожогов от Белого моря или разрезов от чужих когтей, исчезли. Я был чист, легок и свеж.

Хотелось прыгать, бегать и летать. Этим я и занимался, пока не надоело, а потом начал разглядывать свое новое тело. Оказалось, что оно осталось прежним: не отросли крылья, не отвалился хвост и чешуя не сменила шерсть. Но я чувствовал, что во мне что-то навсегда изменилось. Что-то неуловимое, незаметное, но очень важное. У меня еще будет время выяснить, что.

На полу сборочного цеха я нашел маску и нацепил на себя.

- Скажите пароль, - сказала маска. Неужели она решила дать мне шанс?

Это значит, что у меня была еще одна попытка. Но мне хватит и ее - я и так уже догадался, какую ошибку совершил в прошлый раз. Создатель этого острова действительно выбрал одно из рунических слов в качестве пароля, но вовсе не "мечтай". Он хотел сказать своим потомкам совсем другое.

- Живи, - произнес я.

- Пароль принят. Уровень доступа: архитектор.

- Ура, ура! Ура-ура-ура, - заповторял я. - Ты будешь меня слушаться?

- Разумеется, архитектор.

- Тогда... - я подошел к двери, отделяющую затопленные отсеки: - Откачай воду с нижних уровней Железного острова, пожалуйста.

- Выполняю.

Где-то в глубинах острова застучали откачивающие насосы. Я взглянул на затопленный коридор и увидел, как потоки кислоты вихрятся у щелей в полу и стенах. Белое море шло на убыль. Не пройдет и суток, как кислота покинет эти помещения.

Теперь, когда в моих лапах появилась власть над Железным островом, я даже не знал, с чего начать. Пока я раздумывал, в животе забурчало - опять проголодался. Желание перекусить определило мой выбор.

В пищевом отсеке я велел маске открыть морозильники со всеми видами зефира и поел, попробовав необычный фиолетовый зефир в крапинку. Попутно я спрашивал у маски обо всем на свете, и на этот раз она всегда отвечала:

- А этот зеленый зефир для чего?

- Иммуноповышающий, - некоторые слова до сих пор оставались загадкой для меня.

- А этот желтый?

- Целебный регенеративный.

- Ух ты! А вот этот мелкий, словно обгоревший?

- Стимулятор сверхсилы.

- Здорово.

Я решил подготовиться к уходу и сделал из большой квадратной колбы рюкзак, припаяв к ней ручки. Теперь эту колбу было удобно носить за спиной. Я доверху набил ее разным зефиром, прихватив и пригоршню черных угольков, которые Ежи называла стимулятором. У меня получился самый настоящий походный запас, хватит накормить целое племя.

Насытившись, я вспомнил про три запертых и незатопленных отсека, в которые не пускала маска. От любопытства захотелось закрутиться волчком. Не медля, я понесся к ним, чуть не споткнувшись о собственный хвост.

Первым отсеком оказалась оружейная комната. У стен стояли целые ряды боевых скорострельных рогаток, взрывающихся коробок и копий, а полки были завалены необычными и опасными штуковинами. Помимо прочего, в оружейной обнаружился целый ряд трезубцев, точь-в-точь как у Йокты. Все эти побрякушки объединяло одно: они были созданы для того, чтобы убивать. Даже снаряды были сделаны из ядовитого металла, чтобы раненые умирали от зараженных ран. Это все мне рассказала маска. Я вышел из оружейной подавленным и попросил Ежи закрыть двери.

Зато во втором отсеке ко мне вернулось хорошее настроение. Тут были побрякушки и одежда, целая куча. Маска перечисляла названия: комбинезоны, камуфляжи, броня, шлемы, щиты, а я представлял, как бы такой комнате обрадовалась Ари-Ару. Себе я выбрал пару перчаток, два ботинка с вырезами для когтей, комбинезон, защищающий от кислоты, плащ и браслеты на хвост. Получилось круто, теперь я выглядел почти так же здорово, как капитан корабля черных гремлинов. Не хватало только нашивки на плече.

Самым полезным, что я утащил из второго отсека, оказались маленькие часы с ремешком для крепления на запястье. У них была одна стрелка и два деления: день и ночь, но мне достаточно было и этого. Сейчас часы показывали, что снаружи только началась ночь.

Третий отсек был совсем маленьким и сильно отличался от предыдущих двух. Вдоль стен высились коробки с множеством проводов, кнопок и лампочек, а на потолке вращались лопасти охлаждающих вентиляторов. Здесь было гораздо больше непонятных устройств, чем в любой другой комнате. Ровное гудение больших аппаратов успокаивало.

Посередине комнаты спинкой ко мне стояло кресло. В нем кто-то сидел. Это было жутковато.

- Как дела?.. - робко поздоровался я.

Кресло со скрежетом повернулось. В нем сидел самый необычный гремлин из всех, каких мне довелось видеть: даже необычнее чешуйчатого Оникса и гладкокожего Йокты. Этот гремлин целиком состоял из железа: его лапы, хвост и уши крепились на круглых металлических шарнирах, круглые, без зрачков глаза походили на фонарики, вместо губ виднелась узкая решетка, а нос вообще был нарисован краской и совсем непохоже. По форме тела и заклепкам на ушах, которые походили на кисточки, я догадался, что это была самка.

- Хорошо, - ответила железная гремлинша знакомым голосом. На этот раз ее голос шел не из маски, а из рта-решетки.

- Ежи? - я испугался.

- Да. Я - Ежи.

Мне показалось, что сейчас она встанет и убьет меня за то, что я перестал подчиняться и чинить сборочный цех. Но она все так же молча смотрела прямо перед собой, а время шло, а вокруг гудели приборы.

- И ты всегда была тут? - выдавил из себя я.

- Да.

- А почему ты не вышла и сама не починила все?

- Я поломалась, - ответила Ежи. Только сейчас я заметил, что сидит она неровно, ее левая лапа свешивается вниз под неестественным углом, шея и когти покрыты слоем ржавчины, а краска давно облупилась и выцвела. Она сразу перестала быть страшной, и мне стало ее жалко. Я подошел ближе и потрогал ее за кисть.

- Давай я починю тебя?

- Меня нельзя починить.

Ежи говорила все тем же невыразительным голосом, что и всегда.

- Ты... умрешь?

- Конечно.

Это было грустно и неправильно.

- Я заберу тебя наверх и починю, - решил я.

Она промолчала. А я почувствовал тепло, и решил, что это из-за того, что сделал правильный выбор. Но тепло усиливалось, пока не начало обжигать, и вскоре лапы начало припекать даже через ботинки.

- Что происходит? Почему пол греется?

- Процесс откачки воды из затопленных отсеков завершен. Ядро комплекса вновь раскаляется. Через двадцать минут в нижних отсеках начнется пожар.

- Пожар? Надо бежать.

Я схватил Ежи за лапу и попытался поднять, но она словно намертво вросла в кресло. Оглядев его, я понял, что она была присоединена к нему десятком креплений.

- Ежи, отсоединись от кресла.

- Выполняю, - большинство креплений расщелкнулись, но некоторые заело. Я со всех лап бросился в сборочный цех и вернулся с резаком. В несколько движений спилив оставшиеся крепления, я поднял Ежи с кресла.

И прогнулся под ее весом. Несмотря на стройное тело, Ежи была тяжеленной, как десять больших сытых гремлинов. Поняв, что на лапах ее не унесу, я поволок Ежи на спине, положив себе на грудь ее железные лапы. Они тисками вдавливались в плечи, оставляя синяки и вызывая ноющую боль. Я потащил Ежи к выходу, чувствуя, как хрустят мои кости. Ее задние лапы скрежетали по полу, высекая искры.

В комнате с колбами я прихватил стеклянный рюкзак с зефиром, отчего идти стало еще тяжелее, и заглянул за дверь, которая раньше вела в затопленные отсеки. Белое море ушло - во внешнем коридоре было сухо, а от стремительно краснеющего пола поднимался пар. Стало еще жарче, я снял маску и швырнул ее в угол.

- Ежи, открой двери.

Дверь исчезла. В нос тут же ударил едкий запах испаряющейся кислоты. Глаза заслезились, а в горле запершило. Я зашагал вперед и даже прошел несколько поворотов, прежде чем понял, что понятия не имею, куда идти.

- Направо, - подсказала Ежи. Я свернул.

Когда мы добрались до первой лестницы, пол горел. Если бы не ботинки, мои лапы давно бы занялись огнем. Подъем по ступенькам с тяжелой ношей оказался еще сложнее, чем я думал, но зато жар нижнего этажа остался позади. На втором еще чувствовалась прохлада - но и она стремительно уходила. Плечи теперь болели так, словно превратились в один большой синяк.

- Налево, - подсказала Ежи. Но не успел я послушаться, как услышал странный шум в правом коридоре.

Кто-то катался по полу и задыхался. Кто-то живой на нижних уровнях Железного острова. Я оставил Ежи, прислонив ее к стене, и побежал к источнику шума. Миновав два коридора, я нашел умирающего друга.

Йокта походил на обтянутый кожей скелет. Он был истощен, его гладкая шкура потрескалась и кровоточила, а сам он бился на полу, выпучив глаза и хватая пастью воздух. Меня он не заметил и не узнал. Рядом валялся его трезубец. Спустя несколько ударов сердца Йокта затих.

Неужели все эти ночи он плавал по коридорам Железного острова, разыскивая меня? Я взвыл от горя и боли. Я поднял друга - он почти ничего не весил - вернулся к Ежи и взвалил ее на плечи. Я зашагал дальше, стараясь не смотреть под лапы. Надо вынести Йокту на поверхность и бросить в море, тогда он оживет. Надо, надо, надо...

Несмотря на то, что морской дьявол был легок, как плюшевая шестеренка, это стало последней каплей на весах моей выносливости. Плечи онемели, лапы ослабли и начали подкашиваться, а пол становился все горячее. Я тащил на себе двух гремлинов и колбу с зефиром, а ведь когда-то для меня даже одна деталь скафандра казалась неподъемной.

Перед лестницей я упал на колени. Больше я не мог сделать и шага. Надо бросить хотя бы колбу с зефиром. Я поставил ее на пол и заметил угольно-черные стимуляторы.

- Ежи, эти штуки сделают меня сильнее?

- Да. Оптимальная доза - одна порция. Превышение дозы опасно для жизни.

Я сгрыз одну и, собравшись с духом, начал подъем по лестнице. Ступенька за ступенькой, еще немного - и поверхность, еще немного - и свобода. На середине подъема я почувствовал прилив сил и зашагал уверенней. Стимуляторы работали! У меня получится! Получится добраться до поверхности.

Но уже в начале четвертого этажа силы вновь покинули меня. Шерсть слиплась от покрывающей ее пены, легкие все время сводило кашлем из-за отравленного воздуха, а пол стал раскаляться быстрее, словно бушующий внизу пожар разгорался с большей скоростью.

- Ежи, сколько еще этажей подниматься?

- Шестнадцать.

Это очень, очень много. Кое-как я доковылял до лестницы на пятый этаж, но когда даже Йокта стал казаться невыносимо тяжелым, неподъемным грузом оттягивая мои лапы вниз, я понял, что никогда не смогу подняться на поверхность. Мы сгорим.

- Ежи, если я умру, затопи коридоры Белым морем, - попросил я.

- Учтено, - ответила она.

Тогда я взял еще горсть черных стимуляторов и запихнул в пасть. Они были черствыми и горькими, словно пропитались гарью и едкой вонью испаряющегося Белого моря.

- Эта доза убьет тебя, - сказала Ежи.

- Угумг, - согласился я и съел еще горсть. Я сгрыз все черные стимуляторы, что были в колбе и, почистив клыки, продолжил путь.

Сначала идти было все так же тяжело, но потом что-то резко изменилось. Звуки исчезли, я оглох на оба уха, а вздох спустя тишину разорвал бешеный грохот моего сердца. Оно стучало так, словно хотело выломать ребра и выпрыгнуть из груди. Я задышал часто-часто, и пена с моей шерсти закапала на пол. Боль в плечах и лапах ушла, теперь чувствовались только сила и желание идти вперед. Откуда-то издалека доносился голос Ежи: "налево, направо", и я, едва различая слова, поворачивал, куда нужно. Йокта снова стал невесомым, а вес Ежи даже не ощущался. Иногда я бежал, иногда прыгал через ступеньку, а иногда слышал, как этажи подо мной превращались в бушующий океан огня, и этот огонь преследовал нас, как голодный хищник.

А я несся вперед, раскрыв пасть, потому что изо рта сочилась пена, и она мешала дышать, а дышать нужно было быстро-быстро. Быстро-быстро, раз-раз.

Наверное, мне очень повезло, что когда я взлетел по лестнице на поверхность, снаружи все еще была ночь. Я усадил Ежи на пол, а сам бросился к берегу и, как только добрался до него, аккуратно опустил Йокту в воду. Его гладкое тело беззвучно бултыхнулось и исчезло в Белом море. Колбу с зефиром я поставил рядом - чтобы накормить друга, когда он вернется. Йокта ведь вернется? Должен ведь.

Наступила полная тишина. Потом начали исчезать вещи: исчезло небо, исчезло море, исчезла колба с зефиром. Прежде чем исчез весь мир, я понял, почему стало так тихо.

Это мое сердце остановилось.