Черные стрелы вятича

Глава 8. ИТИЛЬ — ЖЕСТОКИЙ ГОРОД

О том, что пора сбить хазарский замок с волжских ворот торговли с Востоком, о том, что немочно терпеть больше хазарские разбои на границах, на Руси говорили давно. Пришло время превращать слова в действие.

Для всех людей, населявших соседние с Хазарией земли, Итиль был жестоким городом.

Сюда хазары приводили их в оковах и продавали на невольничьих рынках, как скот, иудейским и мусульманским купцам, и навечно пропадали страдальцы в неведомых землях.

Сюда на скрипучих двухколесных телегах привозили дань, собранную с подвластных народов безжалостными хазарскими тадунами.[14]

Отсюда вырывались хищные ватаги хазарских всадников и, прокравшись по оврагам и долинам степных речек, обрушивались огнем и мечом на беззащитные земледельческие селения.

Опасность, угрожавшая со стороны Итиля, казалась соседям вечной и неизбывной, и только немногие, мудрые и дальновидные, уже догадывались, что сама Хазария тяжело больна, а награбленное чужое богатство придает ей лишь внешний блеск, но не исцеляет внутренние недуги.

Потом, после гибели Хазарии, люди станут гадать, когда и почему она покатилась к упадку, теряя прежнюю силу и завоеванные земли.

Может, упадок Хазарии был предопределен с восьмого столетия, когда на нее напали арабы? Каган, правитель Хазарии, склонил голову перед чужеземной грозной силой, принял из рук халифа урезанную власть, отдал себя под защиту наемной гвардии мусульман-арсиев…

Может, удар Хазария получила не извне, а изнутри, в девятом столетии, когда против Кагана подняли мятеж своенравные хазарские беки? Могучий и честолюбивый бек Обадий объявил себя царем, а Каган превратился в почитаемого чернью, но безвластного затворника кирпичного дворца в центре Итиля…

Может быть, роковую роль сыграла иудейская вера, к которой склонились беки? Она разъединила людей, оттолкнула от Хазарии могучего союзника — Византию, разрушила связи с христианскими и мусульманскими странами…

А может, конец могущества Хазарии наступил позднее, в десятом столетии, когда начали таять, как весенний снег под жаркими лучами солнца, некогда огромные хазарские владения? Крым перешел под власть Византии. Степи между Волгой и Доном заняли печенеги. С востока наступали кочевники-гузы, и раскосые всадники на лохматых лошадках набегали на коренные хазарские области в низовьях Волги. Глухо роптали болгары, готовые поддержать любого врага Хазарии. Стремились к самостоятельности вожди аланов в предгорьях Северного Кавказа. Владения Хазарии сжимались, как сохнущая кожа, и в конце концов у нее остался небольшой треугольник степей между низовьями Волги и Дона и побережье Азовского моря. Жалкие остатки прежнего могущества…

А может, все перечисленное не причины, а только следствие упадка Хазарии? Может, настоящая причина совсем в другом — в самой сущности этого государства-грабителя, государства-паразита, живущего чужим добром?

Хазария не создавала богатства, а лишь присваивала чужое. Хазары кормились и одевались за счет соседних народов, изнуряя их данями, разбойничьими набегами, торговыми пошлинами. В городе Итиле пересекались торговые пути, а самим хазарам нечего было предложить иноземным купцам, кроме рабов да белужьего клея. На рынках Итиля торговали болгарскими соболями, русскими бобрами и лисицами, мордовским медом, хорезмскими тканями, персидской посудой, византийским оружием. Из рук в руки переходили серебряные монеты с непонятными хазарам надписями.

В городе Итиле жили мусульмане, иудеи, христиане, язычники, неизвестно какой веры и какого племени пришельцы из дальних стран, привлеченные обманчивым блеском богатства, которое текло мимо, не задерживаясь в Хазарии. Люди точно бы жили рядом, но не вместе — каждый по своей вере и по своим обычаям. Отдельными были базары, бани, кладбища. Как будто стены Итиля замкнули в свое кольцо несколько разных городов, и жители их понимали друг друга не лучше, чем пришельцы из дальних стран.

А для коренных хазар, кочевников и скотоводов, город Итиль был только местом временного обитания. С наступлением весны они уходили со своими юртами и стадами в степи, на знаменитые Черные земли в долине реки Маныча, к Дону и к Волге, и кочевали там до осени.

Странный, непонятный, проникнутый взаимной неприязнью и недоверием город…

Что же объединяло в одно государство — Хазарский каганат — всех этих разноязыких, разноплеменных, внутренне разобщенных людей?

Слепая вера во всемогущество Кагана, которому поклонялись как живому богу и называли просто «Каган», не прибавляя имени. Божественная сила Кагана будто бы оберегала Хазарию от всех бедствий.

Каган жил в большом кирпичном дворце, построенном на острове; с остальным городом остров соединялся только мостом, возле которого всегда стояла стража. Только управитель дворца — кендер-каган — и привратник-чаушиар удостаивались чести лицезреть Кагана. Даже царь, предводитель войска и полновластный правитель Хазарии, допускался во дворец лишь изредка. Остальным людям запрещалось приближаться к красным дворцовым стенам.

Только трижды в год Каган нарушал свое загадочное уединение. На белом коне он проезжал по улицам и площадям столицы, а позади ровными рядами следовали гвардейцы-арсии в кольчугах и чеканных нагрудниках, в железных шлемах, с копьями и кривыми мечами — все десять тысяч арсиев, составлявших наемное войско. Встречные падали ниц в дорожную пыль, будто ослепленные солнцем, закрывали глаза и не поднимали головы раньше, чем Каган проедет мимо. Ужасной была участь тех, кто осмеливался нарушить обычай, оскорбить божественного Кагана своим взглядом. Арсии пронзали дерзких копьями и оставляли лежать у дороги. Никто не осмеливался унести и похоронить их. Выбеленные солнцем кости так и оставались на обочине, и люди осторожно обходили их, ужасаясь дерзновенности поступка. Как можно осмелиться взглянуть в лицо Кагана?!

Даже после своей смерти Каган оставался загадочным и недоступным. Никто не знал, где именно он похоронен. Для мертвого Кагана строили большой дворец за городом. В каждой из двадцати комнат дворца, одинаково украшенных шелковой парчой, рыли могилы. Самые близкие слуги Кагана вносили тело во дворец и плотно закрывали за собой двери. Спустя некоторое время следом за ними входили молчаливые арсии с широкими секирами в руках и выкидывали за порог, к ногам потрясенной толпы, отрубленные головы слуг Кагана. Тогда люди могли пройти чередой по комнатам дворца, но могилы были уже зарыты, и никто не догадывался, где похоронен Каган.

Сколько бы ни прошло лет, каждый путник обязан был склониться в поклоне перед погребальным дворцом Кагана, а всадники спешивались и шли, ведя в поводу коня, пока дворец не скрывался из глаз.

Вера в Кагана была требовательной и беспощадной.

Если дела в Хазарии шли хорошо, люди прославляли своего Кагана. Но если случалась засуха или поражение на войне, то знатные вельможи и чернь собирались толпами к дворцу царя и кричали: «Мы приписываем несчастье Кагану! Божественная сила Кагана ослабла, и он бесполезен для нас! Убей Кагана или отдай нам, мы сами его убьем!»

И Кагана убивали, если царь по какой-нибудь причине не брал его под защиту…

Нового Кагана выбирали из одной и той же знатной, но не очень богатой семьи. Хазары считали, что Каган, воспитанный в роскоши, не будет как следует заботиться о благосостоянии народа. Рассказывали, что на одном из рынков Итиля можно было увидеть молодого человека, продававшего хлеб, о котором знали, что это будущий Каган.

Вновь избранный Каган уединялся с царем и четырьмя самыми могущественными хазарскими беками в круглой комнате без окон, с единственной узкой дверью, которую сторожили арсии с обнаженными мечами. Никто, кроме немногих избранных, не знал, что там происходило.

А происходило вот что: царь накидывал на шею нового Кагана шелковую петлю и сдавливал до тех пор, пока тот не начинал задыхаться, теряя сознание. Тогда беки хором спрашивали Кагана: «Сколько лет ты желаешь царствовать?» Полузадушенный Каган называл то или иное число лет, и только после этого его усаживали на золотой трон с балдахином, воздавая высочайшие почести. Если Каган не умирал к назначенному им самим сроку, его убивали, ссылаясь на его же божественную волю. Если же Каган называл непомерно большое число лет, его все равно убивали по достижению сорокалетнего возраста. Хазары считали, что с годами ум ослабевает, рассудок мутнеет, божественная сила становится меньше, и Каган больше не может приносить пользу.

Да, Итиль был жестоким городом. И к соседям, и к своим людям, и даже к божественному Кагану…

Но зло не может продолжаться вечно. Зло несет гибель в самом себе. Неостановимые часы истории отсчитывали последние месяцы Хазарии. В вятичских лесах собиралась очистительная гроза…