Черные земли

Глава шестая

Грозненский охотник Алексеев, отыскивая место для стана, наткнулся на вещи, прикрытые плащ-палаткой. Не долго думая, он подкатил к ним свой мотоцикл с коляской и, надеясь вечером познакомиться с хозяином вещей, отправился на вечерянку. Охотой Алексеев остался очень доволен: место оказалось добычливым и совсем недалеко от его стоянки. Возвращаясь поздно вечером и не видя огонька костра на полянке, удивился.

«Видно, заядлый охотник мой сосед, - улыбнулся Алексеев. - Забрел далеко, ишь до каких пор нет».

Сбросив связку дичи, он покурил, прислушиваясь. Кроме гомона птиц, ничего не было слышно.

- Ничего, теперь я его дождусь, - вслух сказал он, принимаясь разбивать палатку.

Разведя небольшой костер, сварил ужин. Пытаясь догадаться, где же его сосед, припомнил, что вечером никто не стрелял - ни около Даргинского протока, ни на далекой косе. Наверное, он охотился где-нибудь в глухом ильмене и поэтому не было слышно.

- Придется одному ужинать, - пожалел Алексеев.

Забравшись в палатку, усмехнулся:

- Неужели на кабана остался охотиться? И запрет нипочем! Теперь только на заре явится.

Вскоре Алексеев, утомленный большой дорогой и нелегкой охотой, крепко спал.

…Поздним утром, вернувшись с охоты на стан, грозненский охотник вновь никого не застал. Он подошел к плащ-палатке и тихонько приподнял ее.

Есть у настоящих охотников святое правило, неписанный, но еще никем без крайней необходимости не нарушенный закон - не трогать имущества на охотничьем стане, на лодке, в зарослях. Только когда иного выхода нет, притронется охотник к чужому имуществу и боевым припасам.

Под плащ-палаткой лежала сумка с гильзами, небольшой алюминиевый, армейского образца котелок, до половины наполненный супом. Раскрытый складной нож был воткнут в буханку хлеба.

«Похоже, торопился на утрянку, - подумал Алексеев. - Даже нож с собой не взял».

Он внимательно осмотрел вещи. Казалось, нигде не было следов, кому они принадлежали. Только на сумке с заряженными патронами чернильным карандашом были выведены две буквы: не то - П. К., не то - А. Ч. Алексеев еще тщательнее принялся рассматривать вещи, и наконец-то поиски привели его к разгадке. На стенке котелка, видимо, очень давно, лезвием ножа было выведено: Антон Черненко. Недолго думая, Алексеев написал записку: «Уехал в Бугровой, сообщить о твоем исчезновении. Если придешь, сиди и жди». Расписался внизу, поставил число, время, положил записку поверх плащ-палатки, привалил ее складным ножом. Захватив с собой именной котелок, помчался в поселок.

Алексеева принял капитан Дубов. Когда он поднимал взгляд, то на лбу у него ложились три глубоких борозды, а у седых висков сбегались мелкие, как паутинки, морщины. Не перебивая, он спокойно выслушал Алексеева. Потом попросил повторить все сначала.

Алексееву казалось, что капитан не слушает его. Но стоило лишь приостановиться, как он тотчас поднимал взгляд спокойных и умных глаз и тихо просил:

- Продолжайте, продолжайте, я слушаю.

Когда Алексеев закончил рассказывать во второй раз, Дубов придвинул к себе лист бумаги, взял ручку, потянулся к чернилам и, кивнув головой на коробку папирос, лежащих на столе, сказал:

- Закуривайте.

- Спасибо, товарищ капитан, не хочу, - отказался Алексеев.

- Так вы говорите, что на стане Черненко нет добытой дичи? - спросил Дубов, продолжая писать.

- Ни одной птицы.

- А не похоже на то, что дичь висела… на вешалах, а потом Черненко, уходя куда-то, снял ее?

- Я не обратил внимания, товарищ капитан, есть ли на стане вешала, - подумав, ответил Алексеев. - Около стана есть перья.

- Какие? - заинтересовался Дубов. - Утиные, гусиные? Много?

- Вроде немного. А какие?.. Не присматривался.

- А сколько он расстрелял патронов?

- Не считал, товарищ капитан.

Дубов протянул охотнику исписанный крупным почерком лист бумаги.

Алексеев прочитал, расписался внизу.

- Хотелось бы, чтобы вы показали нам стан Черненко, - проговорил Дубов. - Вам придется пока побыть у нас. Посидите, пожалуйста, в дежурной комнате. Котелок?.. Оставьте здесь. Да, да.

Алексеев вышел. Через некоторое время в поселке уже поднялись нужные капитану люди. Дубов перечитал протокол, вздохнул:

- Деньки выдались. Не разобрались еще с одним, а тут эта история, - и, глядя на зашторенное окно, задумался.

Неужели все это связано между собой? Пожар в степи, пустая лодка в море, в ней клочок бакинской газеты, странный разговор в эфире, и теперь… Черненко? Какое отношение ко всему этому может иметь Антон? Гвардеец, орденоносец, честнейшей души человек! Нет, он-то здесь ни при чем… Что же могло с ним случиться? Убийство при ограблении? На охоте такого никто не помнит. Несчастье? Разорвалось ружье? Порвал клыками раненый кабан? Антон не будет охотиться на кабана… Ружье? У снайпера разорваться не может!.. Кто-то случайно ранил Антона? Такое бывало, могут нечаянно подстрелить человека. Но тогда об этом немедленно сообщают сами виновные. Заплутался в крепи? Возможно. Обессилел, ждет помощи… Да. Надо искать Антона, что-то с ним случилось. Но мне нужны люди здесь, в поселке… Что, если Антон опять укатил в Кизляр? Ведь он охотился четыре дня, места около Даргинского протока обильны дичью, он прекрасный стрелок, значит, у него на стану должно быть не менее полусотни уток и гусей. А их нет…

Дубов вызвал сержанта Волина, приказал запросить Кизляр о Черненко.

Может, Антон ушел в море? С ним бывало и такое. Заберет всю добычу и подастся с кем-нибудь из охотников-рыбаков на ставной невод. Живет там неделю, а то две… Это вернее всего. Как говорила его жена только что? «Не беспокойтесь, товарищ капитан. Через неделю или записку с кем-нибудь передаст, или письмо пришлет, или сам явится. Я-то его знаю».

Дубов встал, взволнованно походил по кабинету.

- Видно, еще одна ночь без сна, - пожалел он, потирая виски большой загрубевшей рукой. - Захарова пошлю искать Черненко… А вот кто бы мне сказал, откуда приплыла лодка к рыбакам? Да еще бакинская?..

Дверь резко распахнулась. В кабинет вошел старший лейтенант Захаров.

- Ознакомьтесь, - Дубов протянул протокол. - Алексеев в дежурке. Я уже послал за нашими охотниками. Соберутся - выезжайте к Даргинскому протоку. Утром попрошу из Астрахани поисковый самолет, пошлю тоже в тот район, пусть с воздуха осмотрит крепи. К вечеру, по-моему, Антон, найдется, чтоб ему легко жилось, - пошутил Дубов. - Надо же такому случиться! Не вовремя он пропал, - капитан сел за стол, облокотился, подпер кулаками подбородок. Глухо сказал: - Все это не сложно. Вот лодка!

- Есть что-нибудь новое? - настороженно спросил Захаров.

- Ничего, - протянул Дубов. Не поднимаясь, он повернулся к стене, отдернул штору с простенка. Долго смотрел на карту Черных Земель. Перед его глазами раскинулись обильные разнотравьем степи, замелькали отары. Одна, вторая. Тысячи, сотни тысяч, миллионы овец, ценных каракульских овец… «Может быть, кто-то высадился у нас и метит в степь? - подумал он. И тотчас отверг это. - Они не оставили бы после себя следов, не пустили бы лодку в море. А если все-таки высадились у нас? Зачем?» - и вдруг словно услышал рев огня, увидел пастбища и стога сена, охваченные пламенем.

- Пастбища, сено, - тихо сказал Дубов.

- Вы все-таки думаете, что пожар не от молнии? - быстро спросил Захаров.

- Прикажите дать радиограмму. «Усильте надзор за зимними запасами сена и…» - Дубов задернул штору, повернулся, сказал: - Садитесь, Владимир Савельевич.

Он рассказал Захарову все то, о чем только что думал. Говорил о своих предположениях и сомневался, видя, что старший лейтенант тоже сомневается. Уж очень их район далеко в глубине страны. Как можно попасть к ним? Если бы у границы… Но привычка многих лет гнала эти сомнения, настораживала…

За окнами застрекотал мотоцикл, заурчала машина, донеслись приглушенные голоса людей. Захаров вышел. Когда затих шум машины, Дубов открыл окно. Ночная прохлада освежила его. Он закрыл окно, достал большую карту морского побережья. Внимательно перечитал сводку за последнюю неделю, запомнил, в какой день и откуда дул ветер, его силу и стал решать мучающую его загадку.

«Откуда приплыла бакинская лодка? Связана ли она с разговором в эфире?»

В тот день, когда рыбаки около острова Темрюка поймали пустую лодку, Дубову доложили о коротком и не совсем понятном разговоре в эфире. Передатчик находился где-то на суше, далеко от поселка, а интересовались рыбодобычей. На запрос Дубова, зачем трест настойчиво вызывал сейнер «Арал», ответили, что сейнер «Арал» два дня назад ушел вверх по Волге с подарками от рыбаков строителям Волго-Дона, и трест его в тот день не вызывал по радио… В перехваченном разговоре сейнер «Громкий» докладывал «Астрахани» о выполнении плана и спрашивал, куда ему следовать и где есть рыба. Вчера был получен ответ: «Сейнер «Громкий» неделю назад выполнил план рыбодобычи. С «Астраханью» он не разговаривал, так как шесть дней назад передан в Дагестанский рыбтрест, управление которого находится в Махачкале».

Да, все-таки это шифр. Вызов - «Арал». Отзыв - «Рыбтрест». А во втором случае, вызов - «Астрахань» и ответ - «Сейнер «Громкий»». Точное месторасположение передатчика засечь не удалось, разговор не повторился. Нет, эта передача должна быть связана с бакинской лодкой! Откуда же она приплыла?

Дубов нагнулся над картой.

Если лодку несло строго по ветру вчерашний день, то приплыла она с Астраханского рейда, и в ее появлении под Темрюком нет ничего загадочного, там есть такие лодки. А позавчера?.. Учитывая течение, она могла попасть из Лопатина, что на Тереке. Но там людное место, ее бы заметили раньше и, конечно, поймали бы вот здесь…

Дубов положил руку на море далеко от острова Темрюк.

«Возможно, из Бугрового? Тогда за ночь она приплыла бы… приплыла бы… Дубов рассчитал расстояние и усмехнулся. - К бакенщику на морском канале, - и он снова и снова проверял свои вычисления. - Если бы не обрывок бакинской газеты, мало ли уносит Каспий лодок? Ведь это море… Если отсюда…»

Когда в зашторенное окно пробился свет зари, капитан Дубов дремал, положив голову на карту.

Старший лейтенант Захаров с охотниками не обнаружил Антона Черненко.

- Занесла его нелегкая, - устало говорил он Дубову. - Глухомань страшенная, там и охотники редко бывают. Даже наши из Бугрового ни разу не бывали. По-моему, Афанасий Ильич, уехал куда-то Антон. Смотрите. Дичь он забрал с собой. Ведь не мог же такой стрелок, как Черненко, за четыре дня добыть четыре штуки? А на стане побывали только четыре птицы: кряковой селезень, шилохвость, свиязь и чирок. Это видно по перьям. Вешала стоят, и если на них вешать ранее выпотрошенную птицу, то натеков крови под ними не будет. Тропы определенной у него не было, ходил он как вздумается. Да разве вы не знаете Антона? Помните, лодку его ледоставом в море прихватило, а он оказался с рыбаками на лопатинских промыслах?

- Некстати он уехал, - ответил Дубов и спросил: - Самолет видели?

- Весь день летал над самыми камышами. Бросил записку - с Кумы кабанов много идет.

- На зиму перебираются, у нас им легче зимовать - корма лучше, - Дубов потянулся рукою к вискам, пригладил негустые волосы. - Место отметили на марте? Снимки проявили?

- Алексеев остался там, - ответил Захаров. Он сдвинул измеритель. На карте отметил место, где были обнаружены вещи Антона. - Можно еще попробовать поискать. Давайте вызовем Зуйкова?

- Зуйкова?

- Да. Деда Михея. Он ходит в зарослях как по своей хате.

- Не кажется ли вам, Владимир Савельевич, что Антона запорол раненый кабан? - спросил Дубов.

- Обнаружили бы его. С самолета на бреющем в самых густых зарослях даже кусок доски заметишь, не то что человека. Енот клубком свернется - как на ладони видно.

- Да… Но Черненко в Кизляре нет. В море у рыбаков тоже нет, никто не сообщил о нем! - сказал Дубов. - Что бы это значило?

В кабинет вошел сержант Волин и молча положил на стол бумажку. Капитан взял ее. Читая, стал хмуриться.

- Час от часу не легче, - тихо проговорил он, кивком головы отсылая сержанта. Когда тот вышел, подал бумажку Захарову: - Читайте. Из Москвы.

- «Через ваш район в глубь страны могут проследовать, - тихо читал Захаров, - два диверсанта. Приметы неизвестны. Примите меры». - Захаров поднял взгляд на Дубова.

Вошел сержант и протянул бланк еще одной телефонограммы.

- Из области… Через два часа лейтенант Кондрашов будет здесь, - сказал Дубов. - Это хорошо… Вы, Владимир Савельевич, немедленно выезжайте в степь. Поговорите с нужными людьми. - Он посмотрел на своего помощника и медленно закончил: - Теперь мне кажется, что пожар… дело рук диверсантов. Они уже орудуют у нас.

- Афанасий Ильич, вы не правы, - возразил Захаров. - У нас есть точные сведения, что виновата гроза.

- Надо перепроверить.

- Максим Вавилов - очевидец, ему можно верить. Мне кажется… Товарищ капитан, разрешите мне с дедом Михеем продолжить поиски Черненко?

- Почему? - Дубов встал и, глядя на помятое усталостью лицо Захарова, подумал, что тот утомился за эти дни, и медленно повторил: - Почему?

- Мне кажется, что диверсантов надо искать в крепи. Где лучше всего скрыться, как не в наших зарослях? Если сообщают о их проникновении через границу, видимо, проникли не все, видимо, кого-то уже захватили? Значит, и эти, ускользнувшие, знают, что их ищут… Им надо в глубь страны, и они будут у нас скрываться до тех пор, пока не подзабудется все. А Черненко мог… случайно мог встать на их пути.

Дубов задумался. Он почему-то твердо верил теперь, что диверсанты действуют в степи. И если отпустить Захарова, кого же послать на Черные Земли? Самому выезжать нельзя - необходимо дать задание лейтенанту, который прибудет на помощь. Могут быть еще новые указания. Кого же?.. Вновь прибывшего офицера? Он не знает людей в степи. Нельзя отпускать в заросли Захарова, никак нельзя. Но Дубов за совместную службу привык прислушиваться к мнению своего помощника. Кого же послать?..

На поиски диверсантов прибыл Матвей Кондрашов…

Кондрашов плохо помнил свое детство. Когда-то маленькому оборвышу чаще всего вспоминался ярко-белый пароход, огромная палуба и много столов, тесно заставленных большими вазами с печеньем и конфетами. Он, Матвей, еле дотягиваясь до столов, спокойно выбирает конфеты в самых ярких обертках и ест. Ест досыта!.. Беспризорному жителю астраханских базаров - Больших и Малых Исад - казалось, что такое могло с ним случиться только во сне…

В двадцать втором году девятилетний Матвей оказался в детдоме. На вопрос, кто у него родители, он, не задумываясь, ответил: «Матросы. И отец - матрос, и мать… На «Араксе» красными плавали. В войну погибли».

Тяжелыми были у Матвея детство и отрочество. А потом как-то легко помчалась его жизнь. Не понравилось на буксирном пароходе, и он, не размышляя, кинул судно, сошел на берег, поступил на ремонтный завод. И тут долго не пробыл - показалось тяжело, - завербовался на Сахалин. До срока уехал и оттуда, оформив выезд по болезни, хотя был здоров. Так, без привязанностей, без большой дружбы с кем бы то ни было, легко сходясь и без труда расставаясь, бродил и ездил по стране Матвей Кондрашов до самой войны.

Отечественную войну Матвей пробыл на фронте. Был ранен и легко и тяжело, приходилось ходить в разведку и быть ординарцем командира батальона, воевать «на броне танка» и нести службу в комендантском взводе. Получал взыскания и награды. Демобилизовавшись, без большой охоты, - просто последний случайный попутчик в эшелоне похвалил эту работу, - поступил в отдел госбезопасности в крупном уральском городе.

Здесь в 1949 году и произошла встреча Матвея со старшим братом Андреем.

Андрей торопился по срочной командировке в Железногорск и пробыл у брата всего несколько часов, дожидаясь своего поезда. Он захватил с собой записку Матвея к начальнику оборонного завода с просьбой о помощи и оставил свой московский адрес.

Матвей был безмерно обрадован встречей с так негаданно отыскавшимся братом. Потом забеспокоился. Оказалось, что его родители не погибли в гражданскую войну, как он все время думал и писал в личном деле, а, по рассказам Андрея, дожили до глубокой старости: отец - работая на заводе, а мать - ведя домашнее хозяйство. И умерли прошлый год, почти в одночасье, - сперва отец, а через месяц - мать. Андрей обещал прислать их фотографии. Необходимо было срочно изменить в личном деле данные о своих родителях, но Матвей ничего о них не знал. На радостях он даже толком не расспросил брата, где и сколько времени жили их старики… И он решил обождать возвращения брата, тем более, что тот обещал обязательно заехать на обратном пути.

Андрей из Железногорска не заехал. Одно из писем на московскую квартиру вернулось с пометкой: «Адресат выбыл».

Потом в Железногорске на оборонном заводе произошла крупная авария. Матвея послали туда.

Только вернувшись оттуда, Матвей подал рапорт о своей встрече с братом и просил изменить в личном деле данные о родителях. Долго не было ответа.

Быстро увлекающемуся и так же быстро впадающему в уныние Матвею Кондрашову вдруг показалось, что ему перестали доверять, что к нему относятся настороженно. Он дал волю своей мнительности, допустил несколько ошибок и его понизили в должности. Это его оскорбило, обидело, и он подал рапорт с просьбой об увольнении из органов госбезопасности. Ему отказали. Он добился отпуска, хотя как раз в это время в отделе было много работы.

В Крыму как-то ночью, когда Матвей сидел один на пустынном берегу моря, к нему подошел крепко сложенный незнакомый мужчина и без обиняков предложил ему работать на иностранную разведку. Матвей кинулся на незнакомца, но был сбит с ног ударом в висок.

Очнувшись, он обнаружил в кармане записку: «Ты сын крупного волжского рыбопромышленника. Брат твой - белый офицер. Ясно?»

- Так вот почему я помню пароход… вазы… конфеты… - с тревогой прошептал он.

Обеспокоенный Матвей Кондрашов немедленно выехал домой. Таясь, исподволь он начал наводить справки, и все подтвердилось!.. Его отец был крупным рыбозаводчиком и расстрелян за участие в восстании белоказаков в Астрахани. Брат Андрей, белый офицер, бежал за границу. Мать умерла в восемнадцатом году. Выходило, что он, Матвей Кондрашов, утаил от всех свою родословную, скрыл, чтобы пролезть в органы госбезопасности. Окончательно испугавшись, Кондрашов замкнулся. Мнительность его стала беспредельной: любое неосторожное слово сослуживца надолго выводило его из равновесия. Не желая открыть свое прошлое, он затаился, ожидая удобного случая, чтобы уйти по собственному желанию с работы, которой он стал бояться. Ошибки участились. Начальник несколько раз пытался узнать, что заставило Кондрашова так резко измениться. Это еще больше пугало Кондрашова.

Вскоре в отделение, где работал Кондрашов, пришло письмо о его отце и брате. Начальник, внимательно выслушав Матвея, спросил:

- А почему вы ничего не сказали о встрече в Крыму с человеком, который опознал вас и рассказал вам все о родственниках? Вы не поверили ему?

Кондрашов заволновался, с испугом и радостью подумал, что начальнику ничего не известно о предложении незнакомца, и, утаивая это, ответил:

- Да, он говорил… Но я… я не верю.

- Не верите?.. А после Крыма вы не справлялись в архивах об отце и брате?

- Справлялся…

- Почему же вы об этом молчите? Ведь вы быстро доложили о встрече с братом в сорок девятом году. Почему же сейчас?..

Кондрашов вместо прямого ответа с надеждой и страхом сбивчиво заговорил о беспризорном детстве, о скитаниях и невзгодах. Потом - о войне. В его рассказе все было нерадостно и тяжело.

Внимательно выслушав его, начальник повторил свой вопрос:

- Почему скрываете?

Кондрашов долго молчал. Потом, осиливая себя, с трудом выговорил страшное слово:

- Испугался…

- Чего? - вздохнул начальник, явно понимая, что ответит Кондрашов.

И Кондрашов, видя, что обман невозможен, со злобой на самого себя, сказал:

- Увольнения из органов. Кто я тогда? Я подам рапорт об уходе!..

- Да-а, - вздохнул начальник. - Вообще говоря, Кондрашов, вы достойны увольнения и по самой простой причине: вы не верите в честность работников органов безопасности, а точнее: вы не верите самому себе! - начальник замолчал, ожидая, что предпримет Кондрашов. И если бы тот, хотя бы единым движением дал понять, что просит о снисхождении - его участь была бы решена, и как раз так, как он хотел. Но Кондрашов сидел с каменным лицом, у него не дрогнул ни один мускул на лице, и от этой железной выдержки что-то заныло в душе начальника и он поверил, что испуг Кондрашова был минутной слабостью человека, еще неопытного в таких делах. Начальник спокойно сказал:

- Обо всем я доложу в центр. Попрошу оставить на работе… Для вас это сейчас очень важно. Я верю вам…

Кондрашов с глубоко спрятанной тревогой смотрел на начальника. Хотелось спросить: «Почему ему, Кондрашову, верят? Почему он должен остаться в органах?» И не спросил, сердце сковало страшной догадкой: «Будут выяснять связь с братом? Я писал ему письма! Что я писал?.. Не помню!.. Нет, уйти. Немедленно уйти!.. Но просить сейчас об этом опасно - будет подозрительно!»

…Через два месяца лейтенант Кондрашов один в двухместном купе ехал в приволжский город на новое место службы. На вид он был так же бодр и спокоен, как прежде, но внутренне это был уже разбитый человек. Назначение в родной город доконало его. Мысль, что его посылают служить в родные места только затем, чтобы легче было проверить его честность, не давала ему покоя.

За окном лежали ровные без горизонта степи: желтые, раскаленные и безлюдные. Казалось, поезд никогда не преодолеет этих безмерных пространств.

Матвея Кондрашова угнетало одиночество, давила догадка: «Это ссылка… Меня ссылают…»

Наконец-то в купе сел попутчик. Веселый, возбужденный, он рассказал как вчера отстал от поезда, застрял в этой пустыне, а сегодня по телефону через Саратов еле сумел заказать себе место в мягком вагоне. Он шумно выложил на столик у окна продукты и хлебосольно пригласил Кондрашова совместно перекусить, как он сказал, чем бог послал. Потом с беззаботной улыбкой толковал о жаре и верблюдах, о вкусных дынях и соленой воде в колодцах, удивлялся, как живут в таких краях люди, и говорил, что он не согласился бы здесь добровольно прожить даже неделю.

- Прямо ссылочные места, - вздохнул он и впервые серьезно посмотрел на Кондрашова.

Тот вздрогнул. Попутчик подошел к двери, щелкнул запором и, сунув руку в карман, спокойно сказал:

- Вы Матвей Кондрашов. Ваш брат Андрей, с которым вы встречались перед Железногорском, - агент иностранной разведки.

Матвей Кондрашов растерялся, а попутчик с холодной жестокостью говорил о том, что он, Матвей Кондрашов, помог Андрею проникнуть в Железногорске на оборонный завод и совершить диверсию. Он выложил записку, в которой Матвей просил начальника завода помочь Андрею Кондрашову… быстрее справиться с заданием!..

Да, Матвей писал эту записку… Писал, думая только о задании по командировке из Москвы. Да, теперь он вспомнил, что в Железногорске была совершена диверсия, да, именно в то время, когда там был Андрей… Матвей Кондрашов не видел выхода - все было против него. Он понимал, чем закончится этот разговор, и все же не мог найти в себе сил, чтобы не сдаться.

Попутчик достал письма Матвея, отправленные на московский адрес брата.

Да, он писал их, да, он приглашал Андрея к себе… Да! Обещал ему любую помощь…

Раздавленный хитросплетениями врагов, испугавшись ареста и обвинения в соучастии в диверсии и связях с агентом иностранной разведки, Матвей Кондрашов сдался. Он принял задание… Ему обещали после выполнения задания переправить его за границу и оставить навсегда в покое.

…С тех пор Матвей Кондрашов жил трудно. Пугая самого себя арестом и тюрьмой на родине, он мечтал о свободе за границей. Он с нетерпением ждал осени. Тогда он будет свободен!..

В кабине «ПО-2» Матвей Кондрашов яро подогревал в себе ненависть ко всему, что он видел сейчас, мысленно представлял, как через две недели ночной самолет перебросит его через границу. Навсегда!.. И никто не будет интересоваться его запиской к брату, его жизнью!.. Он хотел быть один…

По пути с аэродрома Кондрашова вдруг обожгла яростная мысль: «Еще не поздно! Скажи о диверсии!» Он резко остановился. Холодный пот разом покрыл все тело, но зато вдруг стало легко и где-то глубоко в душе затеплилась радость. Потом из какой-то мрачной тьмы пополз мертвящий, сминающий мысли, волчьей хваткой вгрызающийся в сердце крик: «Не поверят!» - и тяжелый, обморочный страх задавил сознание, спутал мысли.

Кондрашов побледнел, до крови прикусил губу. Постояв, уверил себя, что задание пустяковое и ему ничего не грозит, что через две недели он будет недосягаем.

Сперва медленно, а потом все быстрее зашагал Кондрашов в Бугровой.

…Когда Дубов, познакомив Кондрашова с обстановкой, сказал ему, что он должен выехать в степь, на Черные Земли, тот еле заметно прикрыл глаза. Потом все время спокойно следил за рукой Дубова, который указывал на карте пункты, где лейтенант должен был побывать.

- Степь стоит сухая. Проверить, как опаханы скирды, подсказать чабанам, что дело это очень важное. Надо сделать так, чтобы случайный степной пожар не пробился через пахоту к стогам. Поговорите с зимовщиками, - Дубов назвал несколько фамилий. - Этим скажите, чтобы присматривались к новым людям. Кто первый раз пришел на зимовку, познакомьтесь поближе. Присмотритесь к мастеровым. Выезжайте на мотоцикле.

- По-моему, - спокойно возразил Кондрашов, - надо бы организовать вторую поисковую группу во главе со мной и начать искать диверсантов и… Черненко в зарослях.

«Вот и этот сюда рвется. А они не будут там ждать, пока их начнут искать. Они уже орудуют в степи», - подумал Дубов и тихо сказал:

- Выезжайте в степь.

У Кондрашова чуть вздрогнули худые, с длинными пальцами руки, вытянутые по швам.

- Слушаюсь! - ответил он и быстро спросил: - Разрешите с дороги умыться?

- Да.

Кондрашов четко повернулся и вышел. Дубов встал, задержал взгляд на стекле. Ясно видя свое измученное лицо, подумал: «Сказываются года. Бывало, стоило час уснуть и снова на сутки в своей колее. Года», - он вздохнул и пошел домой обедать.

За столом восьмилетний Павлик еле сдерживал себя. У него сияли глаза, а лицо, казалось, так и говорило: а ты, папа, не знаешь того, что я знаю! Но отец сегодня не обращал на него внимания, и он не вытерпел, громко сказал:

- А Ленька Зуек с дедушкой Михеем едут дядю Антона искать!

Отец ласково усмехнулся. Посмотрел на сынишку.

- Ленька говорит… все равно они найдут дядю Антона. Мы, говорит, с дедушкой все по камышинке переберем, а отыщем. По следам. Папа, можно найти по следам? Можно?

- Если они есть… можно. Охотники любого зверя так находят.

- Папка, и я буду охотником. Буду?

- Подрасти немного, - рассмеялся отец.

- Я зимой уже ходил с Ленькой за зайцами. В степь. Их мало было. Мороз, холодно, вот они в камыши все и ушли.

- Обожди, Павлик, - остановила мать сына и, обращаясь к мужу, сказала: - Афанасий, ляг отдохни немного.

Дубов снял сапоги, расстегнул воротник, распустил поясной ремень и прилег на диван.

«Откуда унесло лодку?» - мелькнула последняя мысль.

Кондрашов вышел во двор, остановился, подумал: «Почему же лодка оказалась в море?» - потом махнул рукой и облегченно рассмеялся. Все шло хорошо, даже лучше, чем он ожидал. «Раньше двух недель вряд ли разберутся с лодкой, а меня уже не будет! Я буду «там»… Свободен!.. Все хорошо!.. Очень!.. Теперь можно смело идти и спросить Прохора Зуйкова, куда они выбыли». Тревожные мысли о возможности провала еще здесь, в Бугровом, разом отошли в прошлое. Прохор Зуйков не выдаст!

Высокий, худой, Кондрашов пошагал за околицу.

В пять часов вечера Дубов вошел в кабинет и вызвал дежурного.

- Когда выехал Захаров?

- В пятнадцать ноль-ноль. Как только вы ушли, прибыл с фермы дед Михей, погрузились на машину и уехали… А вы знаете, товарищ капитан, старик Леньку с собою взял.

Дубов наклонил голову.

- Михей Васильевич сказал, чтобы без Антона не ждали.

- Когда выехал лейтенант Кондрашов?

- В шестнадцать ноль-ноль. Лихо помчал на мотоцикле: видно, мастак ездить.