Этот день принёс Стигу серьёзное потрясение: Аурика оказалась права! Нет, конечно, многоликие никогда не ошибаются, но далеко не всегда они умеют правильно толковать свои видения — слишком уж те обрывочны и сумбурны. К тому же Аурика была совсем юной, дар к провидению у неё едва-едва раскрылся, ей только предстояло научиться им управлять.
Вот почему Стиг был уверен: её слова про будущее — обычная хитрость. Он, конечно, даже в мыслях не мог произнести слова «ложь», гнал его от себя, предпочитая думать, что девочка просто чуточку лукавит. Но… сегодняшний день показал, что он, Стиг, в ней ошибался. Возможно, только в этом случае, а может, и не в нём одном.
Утром он побывал на конном торгу, где уже третий из опрошенных торговцев вспомнил старого, плохо одетого вельда, который собирался купить пять добрых скаковых коней. Его сперва хотели прогнать от дорогих рядов, но у старика были при себе деньги. Он, правда, волновался, однако в лошадях, как все вельды, разбирался хорошо и даже почти купил, что собирался, но в последний миг передумал — взял двух крепких упряжных кобыл. Торговца это расстроило. Цена кобыл была ниже, однако старик заплатил честную цену, потому пришлось подавить досаду.
Стиг слушал и мрачнел. Во-первых, из-за Аурики, во-вторых, из-за себя, в-третьих, из-за того, что с вельдами выходило всё не так просто. Однако торговец очень хорошо запомнил старика. Из-за этого отыскать его нить среди сотен других оказалось несложно. Охристое мерцание тянулось тонким ручейком с торговой площади. Стиг отправился по следу, попутно отправляя приказ братьям, кто был поблизости, следовать за ним.
Раз старик купил новых лошадей, в городе он уж точно не остался. И теперь хорошо, если удастся догнать.
Мерцание привело мечника к полуденным воротам. Здесь было довольно многолюдно, но перед храмовым воином толпа расступалась, и он быстро дошёл до караульного дома.
К старшему сразу вышел привратный мечник.
— Солнца над домом, — поприветствовал он его.
— Ночей без тревог, — ответил Стиг. — Кто вчера стоял на страже?
— Те же, кто и сегодня, — ответил собеседник.
— Отлично. Самого толкового пришли. И прикажи седлать коней… — Стиг вгляделся в мерцающие нити, чтобы понять, сколько братьев следуют за ним. — Шестерых.
— Будет исполнено, — кивнул мечник.
А уже через несколько счётов к Стигу выбежал молодой стражник в начищенном нагруднике и легком открытом шлеме:
— Солнца над домом, господин.
— Ночей без тревог. Вчера через ваши ворота проходили кочевые вельды?
— Да. Вскорости после полудня — одна кибитка и ближе к вечеру — две.
— Про вечерних расскажи.
— На первой — старик и мальчишка. На второй — старуха кособокая и две девчонки-близняшки. Симпатичные. Лошади у них были добрые, не чета кибиткам — те совсем дрянь. А! С ними еще три пса бежали.
— Молодец. Служи дальше, — Стиг дал пареньку медную дархи, тот благодарно поклонился.
Охристый ручеек устремлялся вниз по дороге, бегущей от ворот. Коней ещё не оседлали, Стиг терпеливо ждал, когда их выведут, а сам размышлял, как поступить с Аурикой. Нужно извиниться, наверное. А вроде и не за что…
Однако она ему помогла — поступила взросло. Выходит, из них двоих именно он вёл себя пренебрежительно, ставя под сомнение её слова, тяготясь её обществом. Нужно перестать поступать столь неподобающе и признать, наконец, что теперь у него есть жена. А с женами так не обращаются. Какой бы ни была Аурика юной и взбалмошной, она совершенно точно не заслуживала небрежного к себе отношения.
Пожалуй, он ведёт себя глупо, а если посмотреть на происходящее её глазами, то ещё и обидно. Да, она была ему не по сердцу, да, раздражала, да, казалась слишком легкомысленной, но… Что «но», Стиг так и не придумал, потому как один из караульных вывел ему двух взнузданных коней.
Мечник вскочил в седло и, громко свистнув, чтобы раздалась толпа, погнал коня прочь из города. Заводной держался чуть позади. Впереди расстилалась дорога. Скоро его нагонят двое братьев, и вместе они настигнут беглецов, а Аурика… Нужно её чем-то порадовать.
Ири очень любила финики и миндальные орешки в хрустящей глазури… Девушки обожают сладости. Наверное, Аурика тоже не прочь полакомиться.
Оттого, что он нашел правильное решение, на душе немного полегчало.
* * *
Кирга опять сидела на полу. Только на этот раз он был холодный. И она, снова прикованная цепью за шею, морозила тощий зад, а внутри калилась от бессильной ярости! Узкоглазый урод не только узнал от неё, где живет главарь Ночных Теней, но и притащил рабыню с собой. Как собаку! На цепи! У всех на глазах! В этом дурацком платье! Босую! А ведь раньше она была тут своей. Равной. На неё смотрели без презрения. Да и за словом в карман она никогда не лезла, к тому же двое мужей за спиной у любого отбивали охоту распускать руки и язык. Но это раньше. Нынче же — вот так.
В Веселом доме, где собиралась всякая шваль, народца было полно. А узкоглазый нарочно пристегнул рабыню у входа в комнаты главного, чтобы каждый видел, каждый мог позубоскалить. Ей же и ответить было нельзя! Потому что узкоглазый урод запретил. Сказал: «Сидишь без звука». И она сидела. А эти твари, которые раньше смотрели на неё с уважением, теперь насмехались. Трогать не трогали: чужую вещь, да при таком-то хозяине, разве тронешь? Зато рты поганые не затыкались.
— Ну что, Кирга, хозяин тебя уже попользовал? Небось, после двоих-то и не почуяла, что поимел?
Она смотрела в пол, опустив голову. Не из смирения, конечно, а от испепеляющего гнева. Она стойкая была, да. Потому что злая. Мужикам боги, чтобы на этом свете выжить могли, силу дают. А женщинам — злость. И уж этой злости-злостишки в Кирге было столько, что и в лучшие времена на десятерых бы хватило, а нынче вовсе…
Конечно, в глубине души воровка лелеяла слабую надежду, что Тени решат её выкупить. Всё же не бесполезная она. Умелая, ловкая, колдовать малёхонько умеет! Однако Кирга знала: не пойдет гильдия против такого богача. Эх. А ведь они с мужьями честно платили! С каждого разбоя — десятую часть, без обмана. Ну как с каждого… А если подумать, так всё равно без обмана! И в постели Кирга покувыркаться умеет. Да ещё то с ней можно, что у других попробуй выпроси.
Только всё равно не выкупят.
Была б смазливая, уж главарь бы не поскупился. А она на крысу похожа: лицо с кулачок, нос острый, глазки близко посаженные, зубки мелкие… Не повезло Кирге с красотой. А ведь удайся рыльцем, далеко могла б пойти. Но главарю она — тьфу — тварюшка бесполезная, а узкоглазый этот — человек полезный. Вон как главный радуется — дверь-то неплотно прикрыли, слышно разговор! И узкоглазый ему из своих товаров показывает то, о чем судья узнай — мигом бы стражу позвал.
Да, Кирга всё видит, всё понимает. Но толку-то? Кто ей поверит, что этот «купец» не товарами торговать приехал, что хватать его надо и в Храм тащить. Что ж это за колдовство такое, которое не чуют ни многоликие, ни Безликий? Да, Киргу тоже не чуяли, так она по мелочи и осторожно. А тут…
Она внутренне содрогнулась, вспомнив вчерашний вечер. До утра в себя прийти не могла, мерзко было, будто портовой водой насквозь прополоскало. А ведь вечером… вечером… снова дунет хозяин в лицо черной пылью, и опять проникнет в тело то осклизлое, мерзкое, которое узкоглазый зовет Господином…
Господин явится. Войдёт в Киргу, а её опять до утра будет трясти от ужаса и отвращения. Господин…
Когда сюда шли, она робко узкоглазого окликнула:
— Господин…
Хотела попросить купить ей платье да хоть какие-то башмаки, но он остановился и ровным голосом сказал:
— Не называй меня господином. Господином свободный называет того, кто выше родовитостью или достатком. Ты несвободна. И я тебе не господин. Я твой хозяин. Не забывай своё место. Поняла?
Пришлось ей с немалым усилием произнести:
— Да… хозяин.
А теперь вспоминала это Кирга, бывшая воровка и грабительница, и в ней всё клокотало. Слепящая ярость вскипала в сердце. Та самая, с которой было легко колдовать, ставить ловушки на ненавистных богатеев, насылать порчу на недругов или неудачу на обидчиков. Ярость такая горячая, такая полыхающая, что Кирга побоялась захлебнуться в ней. А когда подняла глаза — увидела прямо сквозь стену хозяина! Сплетение мерцающих разноцветных нитей, среди которых переливался яркий золотистый кокон.
Воровка вспомнила, как совсем девчонкой подрезала у ротозеев кошельки: чик! — и готово. И теперь она подалась вперёд, к добыче, но не руками с остро заточенным обломком ножа, а всем своим существом. Потянулась, чтобы усилием воли выхватить переливающийся кокон! Р-р-раз! И готово. Вот уже искрящийся шар переливается в её руке, просачивается под кожу. А узкоглазый ничего не заметил!
Кирга перевела дыхание. Тот, кого она обворовала, по-прежнему разговаривал с главарем воров, торговался и будто походя выспрашивал про бойца с круга. Рабыня же, сидевшая на полу, вдруг с ужасом ощутила, как тонкие нити колдовского мерцания жадно тянутся от золотого кокона, который теперь переливался уже в её теле, к своему прежнему хозяину.
* * *
Сингур поселил сестру в очень хорошем месте — в домах рукодельниц. Будь Нелани одета как шлюха, ей бы и не открыли, когда она постучалась в ворота. Но из «Четырех лун» шианка всегда уходила в неброском наряде: волосы, шею, открытые плечи и глубокий вырез платья скрывали складки длинного покрывала. А в руках обязательно держала корзину. Это придавало облику благочестия.
Хозяйка, похоже, приняла гостью за рабыню из богатого дома, присланную с поручением, потому пустила. Нелани учтиво поклонилась и прошла в маленький зелёный дворик, вокруг которого теснились крохотные домики.
Тут жили белошвейки — старые девы или юные бесприданницы. Те, кого семья не могла либо не хотела содержать, но при том не желала для них бесчестия. Женщины зарабатывали рукодельем. Многим потом удавалось неплохо устроиться, скопив денег. Иные же так и оставались здесь, сначала — ученицами, потом — наставницами.
Тут царили тишина и порядок. Нелани сразу сделалось тоскливо. Она отсчитала седьмой домик от ворот, коротко постучалась в дверь и сразу вошла.
Возле окна вышивала тоненькая темноволосая и темноглазая девушка. Чем-то неуловимым в чертах она была похожа на брата.
— Солнца над дом, — сказала Нелани, ставя на стол корзинку. — Уф, жара какой! Я чуть не свариться, как яйцо!
С этими словами она сняла с себя покрывало и улыбнулась, заметив, как вытянулось лицо девушки при виде её откровенного платья.
— Ты — звать Эша. Меня прислать Сингур, — буднично сообщила Нелани.
Девушка вскочила, роняя пяльцы. Темноглазое лицо ожило, будто засветилось изнутри. Хозяйка маленького домика схватила пришедшую за руки, усадила на кровать и посмотрела вопросительно.
— Он хорошо. Не болеть, — стала рассказывать шианка. — Много спать, а когда не спать, то есть, как три голодный собак. Постоянно. То спать, то есть. То иметь меня. Что еще надо для радость?
Эша, похоже, удивилась, маленький рот приоткрылся.
— У тебя хороший брат, — сказала Нелани, чтобы приободрить её. — Заботиться о тебе. Переживать: как там Эша? Просить отдать, — она положила на кровать тяжёлый сверток, который утром приносила Сингуру. — И ещё просить принести это.
Из корзинки на стол отправилась тяжёлая гроздь винограда и горсть фиников.
Девушка очень удивилась, с недоверием разглядывала лакомства. Похоже, она не ожидала подарков.
— Ешь, — сказала гостья. — Вкусно.
Сингур не просил покупать сестре сладостей. Но в иных ситуациях Нелани не стеснялась делать больше, чем её просили.
— Сверток велеть прятать. Никто не показывать. Говорить: прийти за тобой, когда смочь, а пока велеть сидеть тихо. Его многие искать. Верные слуги искать. Знать, кто есть верные слуги? Нет? Мечники Храм. Объявить награда за твой брат. Два серебряный талгат. Большие деньги.
Эша испуганно слушала. Нелани решила не устрашать её сверх меры, погладила по плечу, попросила:
— Показать мне твой работа? Я руками уметь только делать мужчина хорошо. А больше ничего не уметь.
Девушка подняла с пола пяльцы, подала их гостье.
На тонкой ткани расцветали узоры: алые мальвы, зеленые листья, бабочки…
Нелани непритворно ахнула:
— Ты есть редкий мастерица! Такой работа дорого стоит! Будешь богато жить. Любить работа?
Безмолвная собеседница кивнула, а потом осторожно принюхалась, поводила руками перед лицом и закатила глаза, указав на гостью.
— Хорошо пахнуть? — догадалась та.
Эша кивнула. Видимо, очень хотела «сказать» что-то приятное, да и соскучилась в одиночестве.
— Это — масло гиацинт. Мужчина любить вкусный запах. Если хочешь, я тебе купить и принести, — предложила Нелани.
Собеседница вопросительно подняла брови, указала на дверь, потом на шианку и посмотрела с надеждой.
— Да, — успокоила её гостья. — Я прийти ещё. Если ты хотеть — принести масло. Или чего ты хотеть? Может, еда? А хотеть что-то передать брат?
Эша немного поникла, раздумывая, что может передать Сингуру. После коротких размышлений, подошла к Нелани, обняла её за плечи и робко клюнула губами в щеку.
Гостья рассмеялась:
— Передать поцелуй? Он радоваться! Но ведь я целовать, а он меня сразу иметь, а потом опять есть, как голодный собак.
Эша потупилась.
— Но я всё передать, ты не волноваться, — успокоила её Нелани. — И сказать: тебе понравиться гиацинт. Просить денег на масло. Не один Сингур должен радоваться жизнь. А сейчас я пойти за еда, а то твой брат опять всё съесть. Ты не скучать. Вышивать красивый цветок, а я приходить и ахать от красота и восторг.
С этими словами шианка взяла своё покрывало, снова искусно в него обернулась, подхватила корзинку и покинула крохотный домик.
* * *
После ледяного пола Весёлого дома на улице было так хорошо! Под ногами — нагретые камни мостовой, на небе — солнце. Ещё бы платье по росту купить, да ошейник этот тяжеленный снять, уже всю кожу на ключицах стёр …
— Хозяин… — робко окликнула Кирга узкоглазого, но закончить не успела.
Саворриец развернулся и наотмашь хлестнул её тыльной стороной ладони по лицу. Да так хлестнул, что воровка, не ожидавшая удара, рухнула ему под ноги.
Аж слезы из глаз брызнули! Она корчилась на земле, схватившись за ушибленную щеку, когда в паре шагов остановились чьи-то ноги в дорогих замшевых туфлях.
— Господин, господин… — с укором сказал обладатель ног. — Зачем же вы так?
Кирга в изумлении задрала голову, чтобы посмотреть на своего заступника. Им оказался бородатый холёный толстяк в красивом шёлковом одеянии и яркой хатте с переливающейся брошью. Воровка потрясённо разглядывала незнакомца, тогда как её хозяин просто онемел от бешенства.
— Не пристало вам мараться и бить её руками, — словно не заметив ярости саворрийца, пояснил добрый прохожий. — Наказывать рабов лучше плетью.
Он положил руку на свой богато расшитый пояс, за который был убран добротный хлыст:
— Так и вы не устанете, и она быстрее присмиреет. А если вы свою плеть забыли дома или ещё ею не обзавелись, то милости прошу, вон моя лавка, там вам подберут самую лучшую.
С этими словами добрый торговец ушёл. А от того, как блеснули глаза хозяина, Кирге стало страшно. Саворриец швырнул рабыне цепь, бросил на мостовую серебряную монету и приказал:
— Ступай, выбери себе плеть. Если выберешь плохую, я пойду и куплю две хороших, которые ты испробуешь уже вечером. Что останется — потрать на платье. И помни: жду недолго. Замешкаешься — будешь знакомиться с плетью прямо здесь, на улице.
Кирга пробормотала:
— Спасибо, хозяин.
Щеку жгло, словно ошпаренную.
Рабыня подскочила, чтобы исполнять приказание, а в душе уже провернулась мысль — сбежать. Вот как за платьем пойдёт на торг, так и сбежать. Она тут все улочки и закоулки знает, найдёт, где отсидеться, а там придумает что-нибудь. За серебряную монету можно отыскать того, кто снимет ошейник, можно…
— Эй, ты, — послышался ровный голос узкоглазого. — Если улизнуть надеешься, лучше сразу купи три плети. От меня не убежишь. Найду. Или не поняла ещё?
У Кирги ослабли ноги:
— Поняла, хозяин.
Она очень ясно до самых потрохов поняла: не врет ей этот подонок. Не стращает. Есть у него какое-то Знание. Вправду найдёт. А как найдет, так оплеухой дело не кончится.
Воровка заторопилась прочь, но не успела отойти и на тридцать шагов, как хозяин рявкнул:
— Стой, псина!
Она тут же замерла как вкопанная.
— К ноге!!!
С трясущимися коленками Кирга потрусила обратно.
Лицо у узкоглазого пошло белыми пятнами, а во взгляде полыхнула лютая злоба! Лишь когда рабыня приблизилась, хозяин будто успокоился.
— Иди, — приказал он снова.
Обескураженная Кирга снова развернулась, снова направилась к лавке.
— Стой!!!
Она застыла и опасливо посмотрела через плечо. Саворриец был бледен от ярости, однако, когда направился к сжавшейся от ужаса рабыне, то шёл спокойно и неторопливо. От этого Кирге стало так страшно, что она едва не заскулила.
— Что ты сделала? — ровно спросил хозяин.
— Когда? — простонала воровка.
— Не знаю. Что ты сделала?
— Хозяин, — Кирга повалилась ему в ноги, понимая, что сейчас случится что-то страшное, — хозяин, я ничего не делала! Простите меня! Я ничего…
— Не ври, — его голос был по-прежнему спокойным. — Спрашиваю ещё раз. Что ты сделала, псина?
Рабыня залилась не притворными, а самыми искренними слезами:
— Я не…
Жесткие пальцы сгребли её за волосы. Рывком невероятной силы саворриец поставил жертву на ноги и затряс, стискивая в руке сальные патлы:
— Что! Ты! Сделала?!
Кирга клацала зубами и выла, пока несколько сильных и резких ударов в живот не вышибли из нее дух.
Она очухалась на мостовой. Мучительно долго пыталась сообразить, что стряслось, почему так больно и кто этот мужик, с равнодушной узкоглазой мордой стоящий рядом. А потом вспомнила. Без всякой радости, конечно.
Ох, как же болели потроха! Трясущимися руками воровка вытерла с лица слезы. Пальцы дрожали. Да и саму всю с головы до ног колотило.
— Вставай! — приказал узкоглазый.
Пришлось так торопливо, как позволяло избитое тело, подниматься на ноги.
— Значит, ничего? Ну что ж, скоро узнаем, что это было за ничего. А теперь мы идём за плетью. Когда узнаем и исправим «ничего», она нам очень пригодится. Пожалеешь, что на свет родилась.
Кирга с трудом сглотнула тугой комок, застрявший в горле.