Черный кандидат

5. Инес

Пистолет изменил настроение собрания. Чарльз и Надин отреагировали на ствол, как бездетная пара – на чужого ребенка: «Мальчик мой, где ты это взял? Какая прелесть. Дай подержать».

Иоланда и Фарик насторожились, но сохранили безразлично-спокойный вид; они уважали силу оружия, но понимали, что это не повод для беспокойства, если не обострять обстановку.

– Борзый, это ж пушка Деметриуса. Ты сбрендил? Ты же знаешь, на этом стволе трупы.

Загнав патрон в патронник, Уинстон наставил пистолет на трех человек в форме метрах в тридцати от крыльца. Троица с собакой на поводке шла в их сторону. Армелло запаниковал и издал стон подлинного блюзмена:

– О-о-о-о… Борзый, ты что творишь? Целишься в полицейских! Почему не сказал, что ты с волыной. Я же на УДО, чувак! Меня сейчас закатают, потому что ты, скотина толстая, ствол притащил!

Армелло повернулся к Фарику и нервно затараторил:

– Плюх, мне обратно в тюрьму не надо. Я не знал, что Уинстон притащил ствол, будешь свидетелем, лады?

– Расслабься, Армелло, это всего лишь Бендито с выводком.

Когда трое с собакой подошли ближе, Уинстон опустил руки и, хмурясь, положил пистолет под ногу.

– А я думал, ты боишься оружия, – прошептал Чарльз.

– Иоланда со мной работает. Я смотрю страхам в глаза. Заставляет привыкать к стволу, понемножку за раз, шаг за шагом. Как это называется, зай?

– Десенсибилизация фобии, – ответила Иоланда, радуясь возможности похвастаться терминами из «Введения в психологию». – Но я вижу, что ты все равно нервничаешь. Взмок весь, и веки дрожат. Жаль, у меня нет с собой прибора для измерения кожно-гальванической реакции, я могла бы численно оценить твой прогресс.

Тройняшки Бонилла – Бендито, Мигелито, Энрике – и их коричневый питбуль с розовым носом, Дер Комиссар, остановились у лестницы. Братья выросли на 109-й стрит, через два дома от Уинстона. Их внешний вид и политические воззрения покрывали весь местный латиноамериканский спектр. Бендито был красавец, хоть сейчас на обложку романа: блондин-жиголо, волосы шевелит тропический бриз, который он, видимо, повсюду носил с собой. Как националист, Бендито презирал ежегодный парад на День Пуэрто-Рико, как оскорбительный для la Patria. Он говорил:

– Когда мы пройдем маршем по Пятой авеню с оружием, как молодые господа, проповедуя любовь таино, наших предков, тогда я запою «Oye Como Va». Tú sabes? Понял?

Мигелито был смугл, как кубинский боксер, но хранил верность предполагаемым испано-майорканским корням и Соединенным Штатам. Он считал, что вхождение Пуэрто-Рико под сень звездно-полосатого флага облагородит его возлюбленный остров.

– Мы больше не будем грязными. Мы будем экзотичными, como Гавайи, – считал он.

Энрике Бонилла, средний из тройняшек, страдал витилиго. Его кожа, как набивной ситец, сверкала всеми оттенками меланиновой палитры, и политические взгляды были под стать. Он метался между тремя главными ипостасями Пуэрто-Рико: независимостью, государственностью и текущим статус-кво – протекторатом США.

Объединяла тройняшек ненависть к Уинстону. Вражда между ним и братьями началась еще в начальной школе. В один прекрасный день Борзый заметил, что лицо Энрике напоминает пазл из карты Соединенных Штатов. Он затолкал юного члена троицы в чулан со школьными швабрами, фломастером указал названия штатов на каждом пятне его лица, поставил точки и подписал все столицы, которые смог вспомнить: Сакраменто, штат Калифорния, располагался рядом с правым ухом Энрике; Топика, штат Канзас – под правым глазом; Индианаполис, штат Индиана – под левым, и Талахаси, штат Флорида – на левой челюсти. По словам Уинстона, извилистая линия, которая пересекала лицо Энрике ото лба до подбородка, символизировала реку Миссисипи. Этот поступок стал объявлением войны, и с тех пор Уинстон оттачивал на братьях Бонилла свои боксерские навыки.

Несмотря на то что тройняшки записывались на все доступные школы карате и бокса в Манхэттене, Уинстон бил их жестоко и регулярно, размалывая в фарш все зиготные комбинации: поодиночке, Бендито и Энрике, Бендито и Мигелито, Энрике и Мигелито и всех троих вместе. Как многие городские дети, страдавшие от издевательств, братья Бонилла после окончания школы записались во вспомогательную полицию. Служебное рвение не стало следствием стремления братьев к социальной справедливости. Скорее их натаскали для работы, которая давала выход мстительности и подавленной ярости. Из оружия полагались лишь наручники, фонарик и штрафные бланки. В родном квартале у них была репутация не из лучших: они последними появлялись на месте преступления и часто исподтишка били подозреваемых, чтобы продемонстрировать «полицейскую солидарность».

Братья с собакой остановились у крыльца. Две стороны, надзор и поднадзорные, какое-то время молча смотрели друг на друга. Бендито, старший (на три минуты), поставил на нижнюю ступеньку ногу в сияющем ботинке из искусственной кожи. Их адский пес, Дер Комиссар, поставил рядом короткую лапу. Плевок Уинстона приземлился в нескольких сантиметрах от ботинка Бендито, и собака тут же отдернула лапу на тротуар.

– День добрый, morenos[12], – поздоровался Энрике.

– Buenas tardes a los tres pendejos. Ahora, vete por carajo[13], – ответил Уинстон.

Дер Комиссар, знавший испанский лучше братьев, зарычал.

– Йоу, Борзый, повезло тебе, что собака на поводке, а то тебе пришлось бы туго, бро, – предупредил Бендито.

– Поводок у твоего пса для его же защиты, потому что я опасный ниггер. Подойдет ближе, капец ему.

– Народ, вы не видите знак «Без дела не собираться»? – спросил Энрике, высвечивая фонариком ржавую табличку, которую бедняки игнорировали с начала века, а полиция использовала как предлог для издевательств.

Ни те ни другие не обращали внимания на плакаты, небрежно наклеенные под этим знаком. Все еще морщинистые и влажные от клея плакаты гласили:

В ДЕНЬ ВЫБОРОВ ВЕРНИТЕ ВЛАСТЬ СЕБЕ И СВОЕЙ ОБЩИНЕ – ГОЛОСУЙТЕ ЗА МАРГО ТЕЛЛОС, КАНДИДАТА ОТ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ В ГОРОДСКОЙ СОВЕТ ОТ 8 ОКРУГА. LIMPIANDO NUESTRAS CALLES[14].

Фарик сделал не слишком энергичную попытку решить дело миром:

– У нас есть дело. Мы проводим деловое совещание. Планируем финансовую стратегию на лето.

– Торговля наркотиками есть в списке? – спросил Мигелито, двумя руками удерживая поводок Дер Комиссара.

– Сомневаюсь. Собираемся все бизнесы перевести в легальную плоскость. Вот Борзый как раз собирался поделиться плодами мозгового штурма.

Уинстон поднял ногу и извлек пистолет. Братья торопливо отступили, спотыкаясь друг о друга и падая. Пока они выпутывались из поводка, Уинстон постарался использовать выгоду своего положения. Он держал маленький пистолет на ладони, демонстрируя его всем, как продавец оружейного магазина.

– Я предлагаю купить кучу оружия и выкрасить им дула оранжевой краской, как у игрушечных пистолетиков. И когда какой-нибудь шкет решит вальнуть правоохранителя, как вы, например, коп задумается, не игрушечное ли оружие в руках нападающего. А потом – сюрприз!

Уинстон убрал пистолет в карман шорт.

– Неплохая идея, – прокомментировала Иоланда, бросив на Надин торжествующий взгляд «Что, съела?». И та и другая, насупившись, придвинулись к своим мужикам.

Братья опомнились, поправили свои галстуки-бляхи. Мигелито провел фонарем по кованым балясинам, превратив перила в какофоническую арфу.

– Есть еще гениальные идеи, толстячок?

– Sí, claro, mamao[15]. Я тут подумал, что мы, объединив свои ресурсы, можем снять кино, – ответил Уинстон.

– Вот это да! – встрепенулся Фарик, приостанавливая разборки с тройняшками. – Вы когда-нибудь бывали в кино с этим чуваком? Мой кореш смотрел фильмы в местах, про которые вы даже не слышали. Я с этим чудаком как-то пошел на какую-то японскую киношку, да абы куда, а в YWCA.

– «Бездомный пес», – улыбнулся Уинстон.

– Фильм проецировали на стену. Я и так не фанат сидения в темноте, но там даже субтитры не получалось читать.

– Слишком быстро?

– Не-а, там и так все бледные, как швейцарский сыр, сидят в белой комнате, одеты в светлые льняные костюмы, так еще и субтитры сделаны белыми буквами. Я с ходу потерял нить – читать было так же бесполезно, как искать Белого на хоккейном матче. Но тот ниггер с большими губами играл круто.

– Такаси Симура.

– Больше я в кино с Борзым не ходил. Мне неуютно. В зале ни хера никого, кроме белых пенсов. Ни единого ниггера. Может, один-два тупых придурка, которые напоказ выгуливают своих белых сучек. «О да, Канны в этом году были анкуаябль». Педрилы! Черных пар там точно не было, сто процентов. Как ты вообще заинтересовался этим заграничным гуано, Борзый?

– Прогуливал как-то школу в Гринвич-виллидж. Вижу на вывеске маленького кинотеатра – «400 ударов». Ну, я сдуру решил, что это про кунг-фу, сразу зарулил. «Один взрослый. Где продают колу и попкорн?» Приготовился ко всяким стилям пьяной обезьяны, знаешь ведь. Оказалось, что картина…

– Не, вы его слышали? Картина!

– Отстань. В общем, этот французский чувак и его кореш… – Остальное Уинстон пробормотал себе под нос.

Фарик поднес руку к уху.

– Чего? Не слышу.

Чарльз, который сидел ближе к Уинстону, с готовностью отозвался:

– Кажется, Уинстон сказал «искали поэзию, чтобы объяснить свои непонятые жизни». И потом еще вроде «Бальзак».

Уинстон понимал, что сейчас не лучшее время пересказывать черно-белый фильм, который нечаянно покорил его сердце и заставил сопереживать французскому пареньку, Дуанелю, молодому, одинокому парижанину, который в последних кадрах бежит к морю. Уинстон хотел догнать его, схватить за плечо. Погоди! Куда ты? Можно мне с тобой? Что там за история с этим толстомясым придурком Бальзаком?

Губы Уинстона задрожали от отвращения.

– Ни хера я не говорил ни про какого Бальзака. Я сказал: «Они с корешем не хотели ползать».

– Но про поэзию ты точно что-то сказал.

Уинстон решил продолжить свой тет-а-тет с Бендито и спустился с крыльца.

– У меня есть идеи для двух фильмов. Один андеграундный, другой коммерческий.

Бендито кипел, но, защищенный своим значком и односторонней судебной системой, не двигался с места. Уинстон и Бендито уперлись друг в друга лбами, кончики их носов соприкасались, как у влюбленных эскимосов. Наконец Борзый заговорил, холодно и твердо:

– Мой андеграундный проект будет очень радикальным. Настоящий снафф, где ниггеры в масках устраивают засаду на полицейских и проводят полевое тестирование их пуленепробиваемых жилетов. Ребята выходят из кафе, вытирая подбородки… Чпок! Чпок! Называться будет «Офицер ранен». Будем продавать их тут на углу, рядом с пиратскими диснеевскими мультиками. Все доходы пойдут семьям людей, убитых копами.

Уинстон сделал глубокий вдох и начал перечислять имена, вбитые в его голову во время лекций о «полицейском насилии», когда отец еще забирал сына на выходные.

– Эрнест Сайон, Джейсон Николс, Ён Синь Хуан.

Капли горячей слюны Уинстона перелетали на лицо Бендито Бониллы и остывали на легком уличном ветерке.