Черный Красавчик

Глава IV БЕРТУИК-ПАРК

В начале мая к нам пришел слуга сквайра Гордона. Едва заметив его, я понял: это за мной. Так и оказалось на самом деле.

— Ну, до свидания, Черненький, — начал прощаться со мной хозяин. — Веди себя хорошо. Я отдаю тебя в отличные руки.

Мне хотелось ответить дорогому хозяину, что я конечно же буду стараться по мере сил вести себя у сквайра Гордона соответственно своей родословной и хорошему воспитанию. Но, к сожалению, не родилось еще лошади, которая умела бы говорить человеческим языком. Вот почему я просто ткнулся носом хозяину в руки, а он ласково похлопал меня по холке. На этом прощание наше закончилось, и мы со слугой сквайра Гордона поехали на новое место.

Поместье Гордонов опоясывало нашу деревню. Деревня называлась Бертуиком, а поместье — Бертуик-парком. Вели туда большие металлические ворота, возле которых жил сторож в сторожке. По ту сторону от ворот начиналась дорога. Она шла сквозь старинный парк с большими деревьями. Потом надо было пройти сквозь другие ворота. За ними росли сады и высился дом сквайра Гордона. Обогнув его, вы попадали на задний двор. Там был паддок, или огороженный луг, на котором выгуливают лошадей. За паддоком шли ряды старых яблонь. Миновав их, можно было увидеть внушительных размеров конюшню, в которой располагалось не только множество лошадей, но и огромное количество экипажей.

Если бы я рассказал вам подробно о прекрасных конюшнях мистера Гордона, для истории моей жизни в этой книге просто не хватило бы места. Вот почему ограничусь лишь словами по поводу помещения, в которое поселили меня самого. Оно было просторное и светлое. Низкие перегородки разделяли его на денники. В большинстве конюшен перегородки возвышаются над твоей головой. У сквайра Гордона перегородки доходили лошади лишь до груди, а выше была решетка. Сквозь нее в денники проникало достаточно света. Кроме того, лошади друг друга видели и, если возникало желание, могли поболтать. Не понимаю, почему все конюшни на свете не строят подобным образом? Разве людям не ясно, как неприятно стоять отгороженным от всего мира глухими стенами!

В каждом деннике была низкая полка для сена и кормушка, из которой можно было поесть овес, если, конечно, конюх его туда насыпал. Меня привели в самый просторный и светлый денник из всех. В нем не привязывали. Просто закрывали воротца, и все. А потом стой себе и проводи свободное время как хочешь. Никогда у меня еще не было такого роскошного места для жизни!

Конюх постарался меня устроить как можно уютней. Уложив на полку свежего сена, он угостил меня потрясающе вкусным овсом, погладил и вышел. Я огляделся. В соседнем деннике жил маленький серый пони — толстый, с густой гривой, густыми ресницами и вообще очень симпатичной внешностью. Мне стало сразу понятно, что, несмотря на маленький рост, это конь выдающегося ума.

Я кивнул ему в знак приветствия головой и, прижавшись к решетке, осведомился:

— Как тебя звать?

Пони, в отличие от меня, стоял на привязи. Тем не менее, услыхав мой голос, он повернулся, насколько позволяло скованное его положение, и с достоинством ответил:

— Имя мое Меррилегс. Я славлюсь своей красотой. Юные леди катаются у меня на спине. А их маму, нашу хозяйку, я вожу в фаэтоне. Все тут питают ко мне безграничное уважение, даже помощник нашего конюха Джеймс. А ты, значит, теперь будешь жить рядом со мной?

— Да, — кивнул головой я.

— Надеюсь, ты не кусаешься? — с опаской покосился на меня Меррилегс.

Я хотел ответить, но в это время из дальнего денника послышалось:

— Значит, это из-за тебя у меня отняли денник! Я посмотрел на дальний денник. Над перегородкой показалась голова гнедой кобылы.

— Интересно как все получается, правда? — злобно уставилась на меня гнедая. — Придет к вам в конюшню какой-нибудь там новичок-жеребенок, и солидную даму лишают любимого денника!

— Извините, пожалуйста, — смущенно пролепетал я. — Меня просто ваш конюх поставил в этот денник. Сам я никуда не просился и перед вами не виноват. По поводу моего возраста вы тоже, к сожалению, ошибаетесь. Мне четыре года. Я уже не жеребенок, а вполне самостоятельный конь.

— Не жеребенок, так молодняк, — процедила сквозь зубы гнедая кобыла. — Не собираюсь с тобой ничего выяснять.

— Мне кажется, лучше нам всем жить в мире, — еще раз попытался наладить я с ней отношения.

— Это мы там увидим, — буркнула лошадь, и голова ее скрылась за перегородкой.

Во второй половине дня конюх увел гнедую кобылу, и у меня появилась возможность расспросить о ней Меррилегса.

— Ты когда-нибудь слышал, чтобы хорошую, мирную лошадь люди назвали Горчицей? — задумчиво взглянул на меня серый пони.

— Нет, — отозвался я.

— А вот гнедую кобылу именно так и зовут, — продолжал Меррилегс. — Потому что она кусачая. Пока ее не убрали из этого денника, кто-нибудь постоянно ходил покусанный. Однажды Горчица тяпнула даже Джеймса. Это помощник нашего конюха. У него из руки пошла кровь. Мои маленькие хозяйки, мисс Флора и мисс Джесси, страшно перепугались и перестали ходить в конюшню. Это очень обидно. Раньше я от них всегда получал яблоко, морковку, кусочек хлеба или еще что-нибудь вкусное. Но с тех пор как девочки испугались Горчицы, они близко сюда не подходят. Так часто случается в жизни, — со вздохом добавил пони. — Один кусается и хулиганит, а другому все неприятности. Но теперь у меня появилась надежда. Ты-то ведь конь воспитанный. Значит, маленькие хозяйки перестанут бояться и снова будут ко мне приходить.

Я от души посочувствовал симпатичному пони и постарался заверить, что кусаю только свежую траву или овес.

— Не понимаю, какое удовольствие доставляет Горчице так плохо вести себя? — спросил я.

— Думаю, тут дело не в удовольствии, — отвечал Меррилегс. — У Горчицы плохие привычки от очень Плохого прошлого. Она нам однажды рассказывала о прежних хозяевах. Они были злыми и очень плохо с ней поступали. Вот Горчице и приходилось себя защищать. У нас тут, конечно, все по-другому. И защищать Горчице себя просто не от кого. Конюх Джон, по-моему, только и делает, что старается ей угодить. Хозяин наш тоже никогда лошадь зря хлыстом не ударит. Будем надеяться, что со временем душа у Горчицы оттает и она станет добрее.

— Неужели ваш конюх ее ни разу не проучил за дурные манеры? — удивился я.

— Видишь ли, мой дорогой, — с важным видом произнес серый пони, — я живу на свете уже двенадцатый год. За это время я повидал немало и хорошего, и дурного. Могу с полной уверенностью утверждать: лучше, чем у нашего сквайра Гордона, места для лошади не найти. А Джон — самый добрый конюх на свете. Он здесь уже четырнадцать лет работает. А Джеймс, который ему помогает, самый ласковый и хороший мальчик из всех. Так что, если у Горчицы и отняли ее любимый денник, она сама виновата. Никто тут не желает ей зла.