Черный нарцисс

Глава 7

Она танцевала с Сергеем, потом с Никитой, потом с Геной, потом с похожим на шкаф Владленом, который, судя по всему, решил подстраховаться и на всякий случай понравиться бывшей зазнобе хозяина. Танцевать Владлен не умел и чуть не отдавил Виктории ноги. Затем ее пригласил Коля, но она представила, как будет выглядеть со своим кавалером, доходящим ей разве что до плеча, и отказалась. Журналист не стал настаивать и тотчас же увлек танцевать Катю, обхватив ее за талию. Та жмурилась и повизгивала от удовольствия.

– Какой веселый вечер, – кричала она, – какой веселый вечер!

Виктория вышла на свежий воздух – передохнуть и собраться с мыслями. Кто-то из официантов, куривший снаружи, поспешно скрылся, чтобы не навлечь на себя гнева гостьи, а то вдруг ей не понравится его присутствие. Виктория облокотилась о парапет и задумалась.

Веселый вечер? Веселый, само собой. Но – зачем?

Ни мгновения, ни даже доли мгновения она не верила в ностальгические мотивы, которые побудили Сергея устроить встречу с одноклассниками. И Виктория была вовсе не настолько самонадеянна, чтобы счесть, что все это он затеял только ради того, чтобы встретиться с ней.

В конце концов, за все предыдущие годы он ни то что ни разу не позвонил ей – она вообще ничего о нем не знала, и он никак не присутствовал в ее жизни. Возможно, тут поработала Вера, следившая, чтобы Сергей не отвлекался на посторонних женщин, однако факт остается фактом: пятнадцать лет, даже больше, не заявлять о себе и внезапно устроить какой-то вечер…

Виктория встряхнулась. Эта ситуация напомнила ей ее собственный роман, «Призраки забытого лета», когда один из одноклассников тоже устраивает вечер встречи, и вскоре выясняется, что это было сделано вовсе не просто так, а с дальним прицелом. Но какой же дальний прицел может быть у Сергея?

И еще странно, если вечер устраивал Сергей, почему звонила, приглашала и развивала бурную деятельность одна Вероника. Или Сергей просто поручил сестре заниматься организационной стороной?

«А может быть, – подумала Виктория, – дело вовсе не во мне и не в одноклассниках, а в людях из его корпорации, которые тоже присутствовали на вечере, и Сергей строит по их поводу какие-то планы».

Или, сказала она себе, я просто чересчур подозрительна, и Сергей следовал общей моде, устраивая вечер. Типа Иванов устраивал, Петров тоже, а я чем хуже, в конце концов?

Она заметила, что становится прохладно, и вернулась в зал, но у входа столкнулась с человеком, о котором только что думала.

– Я тебя искал, – сказал Сергей. – Куда ты пропала?

Она посмотрела на него. Расстегнутый воротник, красное лицо, глазки-щелочки… И ее охватила грусть.

Чужой человек, совершенно чужой, тут можно даже слов не подбирать. Как будто тот Сергей, которого она когда-то любила, давно умер, а его место занял не слишком похожий на него двойник.

Дело, впрочем, было не во внешности вовсе, и не в поредевших волосах, и даже не в глазах. У него появились ухватки, которые ей не нравились, – ухватки хозяина жизни, человека денежного, занимающего в обществе прочное положение. Она могла не спрашивать себя, сколько книг он прочел за то время, что они не виделись, в скольких музеях побывал. Он стоял в метре от нее, но между ними были сотни световых лет.

И впервые она подумала: а может быть, правильно, что он выбрал Веру; правильно, что все случилось так, как случилось? С ней, Викторией, он бы, наверное, только мучился – любил бы, но мучился, потому что она была другой породы, ее интересовали вовсе не счета в банке, не власть и не техника завоевания места под солнцем. Вся беда заключалась в том, что у нее было недостаточно честолюбия, и, когда рушились миры, она предпочитала стоять в стороне, и когда они создавались, тоже. Спросите Викторию, что она делала в недоброй памяти 90-е, когда все кувырком полетело. Торговала в палатке? Дружила с бандитами? Закупала валюту на черный день? Ничуть не бывало. Она училась в университете, подрабатывала переводами где могла, училась писать книги и покупала издания, которые в советское время были диковинкой, а в 90-е хлынули на рынок широким потоком. И ведь это были не только детективы, но и издания Борхеса, Гофмана и Рильке. В 90-е ей не пришлось хоронить ни одного из своих друзей, хотя в то время расстреливали на улицах, убивали в подъездах, взрывали в машинах. Но Виктория, быть может, скорее интуитивно, понимала, что есть виды грязи, которая не выводится ничем, и держалась подальше от всего, что хотя бы намекало на криминал.

Кроме того, ей с лихвой хватало убийств, которые происходили в ее книгах.

– Что-то у тебя грустный вид, – встревожился Сергей. – В чем дело?

– Да так, – ответила она. И, вспомнив, о чем собиралась с ним поговорить, рассказала ему о больной дочери Славы Хабарова.

Сергей слушал ее, потирая пальцем висок.

– Я в этом совершенно не разбираюсь, – вздохнул он, когда она закончила. – Сколько стоит лечение?

– Не знаю, – призналась Виктория. – Но думаю, что дорого. Врожденные болезни всегда очень тяжело лечатся.

Он усмехнулся и как-то ошалело покачал головой.

– Узнаю тебя, – неожиданно выпалил он. – Нет чтобы за себя попросить, обязательно надо за кого-нибудь другого!

Хотя Виктория считала себя терпеливым человеком, она все же разозлилась. Она хотела сказать: «Не хочешь ничего делать, и не надо», но тут он увидел выражение ее лица и схватил за руку.

…И вот он стоит, держит ее руку в своей, а она думает только о том, как бы эту руку отнять.

Чужой человек. Совершенно чужой. Никаких эмоций.

– Да ладно тебе, – обиженно протянул он, отпуская Викторию. – Сделаем, господи, сложно, что ли?

– О чем это вы тут секретничаете, а?

Подошла Вера с сигаретой в руке, а за ней – Вероника с Никитой. Сергей объяснил им, в чем дело. Гонщик уважительно покосился на Викторию, но ничего не сказал. Вероника пожелала знать, почему Слава сам не обратился к ее брату.

– Да какая разница, в конце концов, – перебила ее Виктория, которую раздражала эта неуместная журналистская дотошность. – Ему стыдно просить – это тебе годится? Он боится, что ему откажут – годится?

– Если бы у меня болел ребенок, я бы все сделала для его спасения, – объявила Вероника.

И опять этот неуместный журналистский пафос, словно она сочиняет статью для образцового дамского журнала. Черт возьми, неужели она не может понять, что есть люди, забитые жизнью и настолько измученные, что руки у них просто опускаются, даже когда речь идет о самых важных вещах? Или это обычная черствость сытого, довольного собой человека, в мире которого не происходит никаких несчастий?

Или, наконец, Вероника просто глупа?

– Речь вовсе не об этом, – сказал Никита. – Если ребенок болен, ему надо помочь. Вот и все.

Однако Вероника упорствовала:

– Я все-таки не понимаю, почему Слава сам не может подойти и попросить. Все-таки учились вместе, не чужие же люди!

Теперь даже Вера смотрела на нее с осуждением, но Вероника этого не замечала. «Нет, она по-своему не глупа, – с сожалением подумала Виктория. – Но это узкий ум, очень узкий. Вероятно, потому мужчины от нее и уходят. Узость ума, мелочность, ограниченность – это качества, которые очень тяжело вынести в повседневной жизни».

– Ладно, – сказала Вера, бросая сигарету. – Идем танцевать. – Она покосилась на Никиту и обернулась к Веронике: – Ты не против?

И снова пела французская певица, и ночь катилась к утру, и кто-то уже дремал за столом, свесив голову, – Виктории показалось, что это был Павел. И еще она заметила, как Слава Хабаров, очень бледный, слушает Сергея, словно не веря своим ушам, а за руку Славы цепляется его жена, и лицо у нее такое же – недоверчивое и почти испуганное. Потом к Виктории подошел Гена, он хотел во что бы то ни стало зачем-то вручить ей свою визитку.

– Там мой телефон, может быть, ты захочешь мне позвонить…

Но она уже знала, что не позвонит ему никогда, и вообще все это лишнее, совершенно лишнее в ее жизни, и просто отстранила визитку рукой. Гену это почему-то обидело, он стал настаивать, но Виктория повернулась и просто ушла.

Ей хотелось домой, и к тому же она не любила долго носить туфли на высоких каблуках, они ее стесняли. Она спускалась по лестнице, когда вслед ей понеслось звонкое:

– Виктория! Подожди!

С блестящими глазами, запыхавшись, ее нагнала Вера.

– Виктория… я… ну… – Она говорила и то и дело сжимала и разжимала руки. Ногти у нее были длинные, с ярким лаком. – Я так рада, что ты пришла! – наконец выпалила Вера. – Я устраивала вечер и не знала, будешь ты, и вообще…

Вот так номер.

– А я думала, Сергей устраивал этот вечер, – осторожно протянула Виктория.

– Мы вместе, – пояснила Вера, – но идея была моя. У него день рождения в конце месяца, я хотела сделать ему какой-то такой подарок… ну… необычный, что ли…

День рождения. А она даже забыла, что Сергей родился в этом месяце.

За-бы-ла.

Забыла.

Так просто, словно он и не значил для нее ничего и никогда.

Нет, вяло подумала Виктория, это преувеличение. Просто жизнь не стоит на месте… и рано или поздно мы привыкаем обходиться без тех, кто уже обошелся без нас.

– Скажи, ты меня простила? – неожиданно с мольбой спросила Вера, схватив ее обеими руками за ладонь. – Простила?

На верху лестницы кто-то ругался придушенными злыми голосами, мимо пробежал официант с горой грязной посуды на подносе… Но Вера, похоже, ничего этого не замечала, и в глазах ее была та же мольба.

– Виктория!

– Да ладно, – пробормотала писательница, высвобождая руку и чувствуя мучительную неловкость. – Что уж теперь…

– А Вероника? – внезапно встревожилась Вера. – Ты на нее больше не сердишься?

– Нет, не сержусь.

«Я на нее не сержусь… ни на нее, ни на тебя… мне вообще нет до вас никакого дела».

– Ну вот и ладушки, вот и замечательно! – расцвела Вера. – Я всегда знала, что ты молодец!

Она говорила еще что-то, какие-то слова, которые Виктория уже не слышала. Все это было смешно, нелепо – это псевдопримирение на лестнице, наспех, перед тем как проститься, но Виктория не лукавила душой, говоря, что простила своих бывших подруг. Время стерло обиду, которую они ей нанесли, как стерло ее саму – наивную школьницу, которая верила в дружбу и любовь. И все они были теперь совершенно другие люди.

Впрочем, Виктория знала еще одно – что это прощение ничего не меняет и почти ничего не значит. И уж, по крайней мере, это не означает, что она собирается дружить с ними, как прежде.

К Вере подошел Коля, стал расточать комплименты по поводу удачного вечера, и Виктория, воспользовавшись этим, ускользнула.

В конце концов, она вообще не собиралась сюда приходить.