Черный охотник. Формы мышления и формы общества в греческом мире

К российскому читателю

Итак, через двадцать лет после выхода в свет в 1981 г. французского издания «Черного охотника» публикуется его русский перевод, и я не могу скрыть своих чувств радости и гордости. Я искренне признателен Юрию Литвиненко, взявшему на себя основную часть работы над русским изданием, и остальным ее участникам. Не стану называть их всех, и все же мне следует сказать, как и благодаря кому этот проект был осуществлен.

В страну, которая тогда еще называлась СССР, я совершил единственную поездку, организованную академиком Григорием Бонгард-Левиным. Это было осенью 1990 г., и поездка, несмотря на ее краткосрочность, не осталась без продолжения. Ей предшествовали перевод на русский язык и публикация в «Вестнике древней истории» (ВДИ) — вновь по инициативе Григория Бонгард-Левина — моей статьи «Возвращение к Черному охотнику», столь удачно включенной издателями в настоящий том. Во время путешествия удалось завязать несколько знакомств. Помимо Юрия Литвиненко назову Аскольда Иванчика (впоследствии я имел удовольствие принимать его у себя в Париже), чьи археологические, лингвистические и исторические познания произвели на меня большое впечатление.

Но я упомянул не всех. Читатель этой книги поймет, что русское антиковедение мне не совсем незнакомо. Идет ли речь о дореволюционных ученых, например об А. Никитском, или о более поздних авторах, таких как В. Пропп, чья «Морфология сказки» оказала на меня сильнейшее влияние, — я читал их в переводе либо просил, чтобы мне перевели ту или иную работу, выходившую на русском языке. К сожалению, я не знаю русского, хотя это был родной язык моей бабушки по отцу, и его пытался учить мой отец, когда моих родителей арестовало гестапо 15 мая 1944 г.

Кроме этой биографической детали, как здесь не упомянуть, что Россия никогда не была для меня обычной, рядовой страной, и тому способствовал ряд причин. Разумеется, богатейшая русская литература, знакомство с которой началось, когда мне исполнилось тринадцать лет. Во времена Н. С. Хрущева, когда во Франции был опубликован «Доктор Живаго» Бориса Пастернака, у меня, как и у многих других, возникло ощущение, что возродилась великая русская литература. Не забуду, как во время моего краткого пребывания в России мне удалось с помощью Аскольда Иванчика встретиться с внучкой Бориса Пастернака, побывать на даче поэта в Переделкине и увидеть его могилу.

Но были и другие причины. Для многих французов моего поколения Россия являлась страной, где воплотилась утопия, где впервые в истории был построен социализм. Россия воспринималась ими как религия, как подобие Святой Земли. Я не разделял их веры, проще говоря, я никогда не был ни членом Французской компартии, ни левым, ни социалистом, ни даже «попутчиком». Тем не менее с 1941 г. и до конца войны в нашем доме, как и во многих других домах, висела карта СССР, на которой булавками обозначали линию фронта. Без сомнения, Сталин — один из величайших преступников всех времен, но остается Сталинград, и в Париже я живу в двух шагах от площади «Сталинград», которую, на мой взгляд, было бы абсурдно переименовывать.

Длительное время, пока Россия была отделена от Запада, контакты и связи с ней не прерывались. Некоторые из нас совершали путешествия в эту далекую страну. Жан-Пьер Вернан (его жена Лида — русская и преподаватель русского языка) ездил туда регулярно. К тому же существовали — как ни удивительно — страны так называемой народной демократии. Они были колониями гигантской советской империи, но они же выполняли посредническую роль между русской и западной культурами. В Польше, Болгарии, Румынии и даже наглухо закрытой Албании я встречался с такими посредниками. Назову одного из них: Бенедетто Браво — итальянца, который чаще пишет по-французски и уже в течение многих лет преподает греческую историю в Варшавском университете.

Слово «посредник» возвращает меня к «Черному охотнику». Что объединяет этот на первый взгляд несвязный сборник? Идея, о которой говорится в предисловии: между группами и классами просматриваются — сквозь ряды структурных оппозиций — посредники, те, кого греки подразумевали под словом metaxy. В платоновском «Пире» таков Эрот, сын Пороса-Дохода и Пении-Бедности.

Пусть эта книга в ее русском варианте будет посредником между древними греками и нами, между Восточной Европой и Западом. Спасибо всем, кто перевел ее.

Русское издание «Черного охотника» я посвящаю памяти великого поэта Осипа Мандельштама и его вдовы Надежды, чьи «Воспоминания» были моей духовной пищей в зрелом возрасте, так же как «Война и мир» — в юности.

Пьер Видаль-Накэ

25 января 2001 г.

Памяти

моего брата Клода 1944-1964