Майор Белл сидел на крыльце фермерского домика, на берегу реки Каррент. Перед ним стоял, опираясь на саблю, капитан Люттих, командир приданных Беллу двух батарей лёгкой артиллерии.
— Что же он говорит? — спросил Белл.
— Он молчит, — ответил Люттих.
— Как его зовут?
— Его настоящее имя невозможно выяснить, — поджимая губы, сказал Люттих, — пленные говорят, что его зовут Ринго-Котёнок.
— Что он говорит насчёт Колмена?
— Я же доложил вам, майор, что он молчит.
— Сколько ему лет?
— Не больше восемнадцати.
— Что с ним делать?
— Придётся расстрелять, — хмуро отозвался Люттих.
Том Белл внимательно посмотрел на своего подчинённого. Люттих был немец из Сент-Луиса, бывший котельщик из пароходно-ремонтных мастерских. Как большинство немцев-добровольцев в армии, он отрастил густую бороду, которая мало шла к его круглому, розовому лицу.
— Закуривайте, Люттих, — сказал майор.
Люттих вытащил из кармана массивную трубку из орехового дерева с изображением головы чёртика с рожками и набил её табаком.
— Расстреливать — это проще всего, — сказал Белл, — надо узнать, где находится лагерь Колмена.
— Этот мальчишка ничего не скажет, — отвечал Люттих, — это прожжённый миссурийский разбойник. До войны он сидел в тюрьме за покушение на убийство. Там его и прозвали Ринго-Котёнок. Разве вы не чувствуете, что это воровская кличка?
— И, однако, он адъютант Колмена.
— «Адъютант»! — презрительно сказал Люттих. — Адъютант бывшего торговца неграми!
Люттих ненавидел всех, кто был до войны связан с торговлей людьми. Он считал, что этих людей надо расстреливать, даже когда они сдаются в плен без оружия.
— Должен вам сказать, майор, — заметил он, выпуская клуб дыма, — что у нас не регулярная война. У нас гражданская война. Миссурийские разбойники расстреливают мирных граждан, включая женщин и детей. Почему мы должны миловать этих злодеев?
— А что скажет подполковник? — спросил Белл.
Люттих вздохнул и отвернулся.
Война в штате Миссури и в самом деле была «нерегулярная». Южане просачивались в этот штат тайно, небольшими бандами и орудовали на дорогах, нападая на армейские транспорты и на уединённые фермы.
Дорога из Спрингфилда в Сент-Луис летом 1862 года находилась под постоянной угрозой. Стреляли из-за кустов и заборов, из-под мостов, с деревьев и крыш. Стреляли в людей и лошадей. По ночам небо окрашивалось заревом пожаров. Горела какая-нибудь ферма, жители которой провинились в том, что дали напиться солдатам-северянам.
Самой неуловимой была банда бывшего негроторговца Колмена. Она прославилась по всему штату и как самая беспощадная банда. Колмен убивал всех встречных негров и негритянок, старых и молодых, и оставлял трупы на дорогах, прикалывая их одежде записку с одним словом «Колмен».
— Что скажет подполковник? — задумчиво промолвил Люттих. — Он скажет, что это революционная война и что надо наступать. А пленных отправлять в штаб дивизии… если они не разбегутся по дороге и…
Белл улыбнулся.
— И они разбегутся, Люттих, — закончил он.
Из-за соседнего холма выехала кавалерийская часть. Глядя в бинокль с веранды, Белл видел, как сверкают на солнце обнажённые сабли.
— Похоже на конвой… — сказал он. — Это наш полуэскадрон идёт на рысях… О, Люттих, это сам подполковник!
Это и в самом деле был подполковник Иосиф Вейдемейер, широкоплечий человек с выправкой профессионального военного. Он неторопливо слез с лошади у крыльца фермы и устало ответил на приветствия своих подчинённых.
— Ну и погода, Белл, — сказал он, снимая запылённую фуражку и вытирая лоб платком, — солнце палит, а напоить нечем ни людей, ни лошадей. Ни одного ручейка, и все колодцы засыпаны от Сэлема до этой реки.
— Это Колмен, — сухо сказал Белл, — его нигде нет, и он есть везде.
Вейдемейер был лысый. Недостаток волос на голове возмещался у него окладистой бородой, похожей на веер.
— Мы не видели ни души на дороге, майор.
— Зато Колмен видел вас, — ответил Белл. — Будьте спокойны, он уже сосчитал, сколько сабель у вас в полуэскадроне, и заметил, как выглядят кони.
— Да, — сказал Вейдемейер, — самая плохая война, это когда не видишь неприятеля и не знаешь, где он.
Иосиф Вейдемейер был когда-то артиллерийским офицером в Пруссии. Но армейская жизнь была ему чужда, потому что по убеждениям он был социалистом. Он ушёл из армии и погрузился с головой в политическую борьбу. С 1851 года его разыскивала прусская полиция как «опасного политического заговорщика». Он уехал в Америку и основал несколько революционных газет.
Как только началась война, Вейдемейер прибыл в Сент-Луис, где было множество немцев-социалистов. Летом 1861 года он носил уже наплечники артиллерийского капитана.
— Если мятежники захватят Миссури, весь Запад Америки будет потерян, — заявил он и взялся за организацию обороны.
Южанам не удалось захватить Миссури. Сент-Луис стойко сопротивлялся, и главными его защитниками были рабочие-немцы, бывшие участники революции 1848 года — стойкие бородатые люди, не идущие ни на какие уступки и ненавидящие рабство.
Здесь, к западу от Миссисипи, не было элегантных генералов и офицеров, которые ждали, что «белый подаст руку белому» и гражданская война кончится полюбовной сделкой Севера и Юга. «Маленький Мак» был далеко. Здесь офицерские погоны украшали плечи фермеров, литейщиков, кузнецов, пароходных матросов и паровозных машинистов. Когда Том Белл через год получил звание майора и явился в штаб дивизии, он нашёл там Иосифа Вейдемейера в расстёгнутом мундире, с бородой, похожей на веер. Вейдемейер изучал карту.
— Честное слово, — сказал Вейдемейер, — если б «маленький Мак» был настоящим полководцем, он понял бы, что надо не окружать неприятеля кольцом, как это когда-то делали дурные немецкие генералы, а резать его на две половины, как острый нож режет колбасу!
И он провёл карандашом прямую черту от границ штата Теннесси через Джорджию прямо к морю.
— Это было бы недурно, — сказал Белл, — и сразу закончило бы войну. Почему бы вам не написать о своём плане президенту?
— Это не мой план, — сказал Вейдемейер.
— А чей же?
— Моих старых друзей Карла Маркса и Фридриха Энгельса.
— Слышал, — удивлённо сказал Белл, — это коммунисты, которые живут в Лондоне? Что им до гражданской войны в Америке?
Вейдемейер бросил на него сверкающий взгляд.
— Дорогой майор Белл, — сказал он, — мои друзья в Лондоне всегда с теми, кто сражается за свободу во всём мире!
Подполковник Вейдемейер был непримирим. Он презирал «маленького Мака» и генералов — медлителей из Вашингтона.
— Надо гнать в шею уступчивых генералов, маменькиных сынков и жирных дельцов, — гремел он, — надо воевать не за конституцию, а за революцию!
— Я сам рабочий и земляк Линкольна, — сказал ему Том Белл, — и я верю в президента.
— И я агитировал за него на выборах, — буркнул Вейдемейер, — но я не понимаю, чего он ждёт. Юг — это не страна а боевой лозунг. Южан можно убедить только насилием.
— Линкольн не торопится и не отступает, я его знаю, подполковник. Подождём…
Но Вейдемейер был не из тех людей, которые могут спокойно ждать. Он добился назначения в долину реки Каррент, где действовал невидимый Колмен.
Всё жаркое лето 1862 года ушло на поиски противника. Дубовые рощи хранили молчание, реки неслышно несли свои воды, ястребы парили в глубоком синем небе. Может быть, они оттуда, видели всадников в серых куртках, но хищник хищника не выдаст. В конце августа удалось напасть в лесу на патруль бандитов и взять нескольких пленных. Они клялись, что не знают, где лагерь их начальника. Это знал только адъютант Колмена, белобрысый юноша со шрамом на лбу, по прозвищу «Ринго-Котёнок».
Вейдемейер пришёл к нему в тот же день вместе с Беллом. Ринго сидел возле стола, подперев голову рукой, и смотрел на дальние синие рощи. Лицо у него было неподвижное и казалось сонным.
Подполковник молча несколько минут изучал пленника. Между бровями у Вейдемейера появилась тяжёлая складка.
— Может быть, вы согласны назвать своё подлинное имя? — спросил он.
Ринго молчал.
Вейдемейер запустил руку за пазуху и вытащил оттуда тщательно сложенную бумажку.
— Нед Снукс, — сказал он, — я привёз вам письмо от вашей матери.
Ринго вздрогнул, опустил обе руки и вперился взглядом в бороду подполковника. Потом он протянул руку и взял письмо.
Пока Ринго читал письмо, Белл недоуменно смотрел на своего начальника. Лицо у него было такое же неподвижное, как у адъютанта Колмена. «Нашла коса на камень», — подумал Белл.
Ринго бросил письмо на стол.
— Она писала под вашу диктовку? — спросил он.
Это были его первые слова за сутки.
— Она принесла мне это письмо в штаб, — сказал Вейдемейер.
Ринго думал несколько минут. Потом он повернулся к подполковнику и проговорил раздельно:
— Короче говоря, вы не узнаете, где лагерь Колмена. Когда меня расстреляют?
— Вас не расстреляют, — отвечал Вейдемейер.
— Вы хотите сказать — «под условием»…
— Без всяких условий. Что вам пишет ваша мать?
— Вы не читали?
— Перестаньте валять дурака, Нед! — сказал Вейдемейер. — У нас нет привычки читать чужие письма.
— Она пишет… — с усилием промолвил Ринго, — она пишет, чтоб я вернулся домой.
— Возвращайтесь.
— Чтоб меня подстрелили по дороге?
— Нед, — сказал подполковник, — где вы раздобыли этот шрам на лбу?
— Это вас не касается.
— Меня всё касается, Нед. Когда вы сидели в тюрьме, у вас не было шрама.
— А! — сказал Ринго. — Вы и это знаете? Вы, пожалуй, знаете, за что я сидел в тюрьме?
— Отлично знаю. За покушение на убийство. Вы замахнулись ножом на шерифа, который назвал вашу мать «воровкой».
— Гм… — пробормотал Белл, но подполковник не обратил на него никакого внимания.
— Ваша мать никогда ничего не крала. У вас в доме нашли мешок с бобами, который вы сами украли на станции.
— Значит, я вор? — спросил Ринго.
— Не думаю, — сказал Вейдемейер. — Полагаю, что вас подбили молодцы, которые курят трубки, сидя на станционном заборе в ожидании вечернего поезда.
— Это неверно, — отвечал Ринго. — Они меня не подбили. Нам с матерью нечего было есть.
— Конечно, голод не тётка, майор, — продолжал подполковник, обращаясь к Беллу, — и заметьте, что я никогда не бывал на этой станции, но это типично для южных штатов. Отец этого мальчика, по справкам, был нищим батраком, мать — прачка…
— Мы никогда не просили милостыни! — взорвался Ринго.
— Совершенно верно, Нед. Вы предпочитаете убивать безоружных женщин — таких, как ваша мать.
Ринго вскочил на ноги. Белл взялся за рукоятку револьвера, но Вейдемейер сделал ему предостерегающий жест рукой.
— Я не убивал! — крикнул Ринго.
— Понимаю, — сказал подполковник, — вы помогали Колмену убивать.
— Наоборот, я заступался за них! Я…
— Ах, вот что, — спокойно сказал Вейдемейер, — теперь понимаю, откуда у вас шрам на лбу. Это работа Колмена?
Ринго сел и подпёр щёки обеими руками. Лицо у него было красное.
— Вы не узнаете, где его лагерь, — процедил он.
— Как видите, я ни разу не спросил об этом. Вы желаете вернуться к вашей матери?
— Я желаю быть расстрелянным, — проронил Ринго после минутного молчания.
— Это плохой выход из положения, мой дорогой Нед…
— У нас считается, что, если ты попал в плен, тебе нет дороги обратно.
— Так считает Колмен, — спокойно возразил Вейдемейер, но как считает Нед Снукс? И что я должен сказать матери Неда Снукса? Что Нед пожелал расстаться с жизнью по своей доброй воле?
Ринго молчал.
— Подумайте об этом, Нед. Мы не торопим вас.
Вейдемейер направился к выходу. Белл последовал за ним.
— Однако он заговорил, — сказал Белл, когда они вышли на крыльцо.
Вейдемейер улыбнулся.
— Я плохой педагог, — сказал он, — но чувствую, что этот восемнадцатилетний парень вовсе не уголовный преступник. Я это почувствовал уже тогда, когда мне рассказали подробности его биографии. Мать его добрейшая, работящая женщина.
— И всё-таки я бы расстрелял его, — вмешался капитан Люттих, — чтобы другие помощники Колмена трижды задумались, прежде чем убивать людей и поджигать фермы.
— Нет, Люттих, — отвечал Вейдемейер, — он не будет расстрелян. Распорядитесь снять караул возле этого крыльца и оставить дверь незапертой.
Люттих так изумился, что чуть не уронил трубку.
— Значит, птичка ускользнёт, не замочив лапок, — сказал он, — и немедленно устремится в гнёздышко Колмена… А, понимаю! Вы хотите проследить его?
— Нет, — сказал подполковник, — не имею ни малейшего желания.
— Вы думаете, что он вернётся домой? А нам-то от этого какая польза? У нас, как вы говорите, революционная война и нет времени возиться с перевоспитанием бандитов.
— Вот именно потому, что у нас революционная война, мы его и отпустим.
— Но, подполковник…
— Люттих, делайте то, что я вам говорю, — произнёс Вейдемейер по-немецки.
Люттих взял под козырёк и удалился военным шагом.
Вечером, когда Вейдемейер при свете керосинового фонаря сидел над картой штата Миссури, дверь растворилась и в ней показался насупленный Люттих.
— Прошу прощения, подполковник, — сказал он, — у меня есть сообщение насчёт господина Ринго.
— Он сбежал?
— Совсем нет. Он здесь, на крыльце, и просит вас принять его.
Вейдемейер погладил бороду.
— Пусть войдёт.
Люттих помедлил.
— Вы разрешите мне присутствовать при разговоре, подполковник? Этот парень — бывший арестант и помощник Колмена, и как бы он…
— Нет, Люттих, — сказал Вейдемейер, — я думаю, что лучше будет, если мы с ним поговорим наедине.
Люттих пожевал губами. Всем своим видом он показывал, что полностью не одобряет поведения своего начальника. Но дисциплина есть дисциплина, и Люттих широко раскрыл дверь.
— Пожалуйте, господин адъютант, — сказал он пренебрежительно.
Ринго вошёл, опустив голову, словно в глубоком раздумье. Он остановился перед столом Вейдемейера и долго молча смотрел на карту.
— Я полагаю, что вы знаете эти места лучше, чем составители карты, — проговорил подполковник, глядя на Ринго из-под полуопущенных век. — Садитесь, пожалуйста, Нед.
Нед не сел. Он неторопливо взял со стола карандаш и указал им точку на карте, южнее реки Каррент.
— Колмен, — сказал он коротко.
Вейдемейер поднял брови.
— Спасибо, Нед Снукс, — промолвил он, — так вы решили вернуться домой?
Ринго молчал.
— Вам дадут лошадь, — продолжал подполковник, — и шестизарядный револьвер. Поезжайте сейчас же. Привет вашей матушке.
— Нет, — отвечал Ринго, — я останусь. Вы можете подумать, что я обманул вас и указал вам неправильное место.
— Нет никакой надобности, — возразил подполковник, — вы же видите, что вам здесь доверяют.
Ринго махнул рукой.
— Я предатель, — сказал он.
— Вы раньше были предателем, — ответил Вейдемейер, — потому что вы предали свой народ. А теперь вы загладили свою вину. Поздравляю вас… Люттих! Люттих! Где он?… Люттих, прикажите дать этому парню хорошую лошадь, запас солёной свинины и сухарей да ещё шестизарядный револьвер. Он едет домой.
Люттих одним выражением своего лица выразил полное неодобрение такому приказу.
— Прощайте, подполковник, — сказал Ринго.
— Счастливого пути, Нед.
Вейдемейер протянул руку бывшему бандиту. Нед неловко пожал её.
В начале августа лагерь Колмена в долине реки Каррент был дважды атакован. Колмен с трудом ушёл, оставив 8 убитых, 20 раненых и 17 пленных.
Вейдемейер рапортовал командиру дивизии о разгроме противника и прибавил, что пленных следует рассортировать: виновных в убийствах судить, а непричастных отпустить по домам. «Многие из них ропщут на рабовладельцев, — писал он, — и это большей частью белые бедняки».
Возвращаясь в Сэлем, Вейдемейер и Белл ехали по лесной просеке. Была тихая августовская ночь. В промежутках между высокими кронами деревьев светились яркие звёзды. Копыта лошадей глухо стучали по корням. Не было ни малейшего ветерка.
В конце просеки мелькали фонари и слышались приглушённые голоса. Начальник разведки подъехал к Вейдемейеру и взял под козырёк.
— На опушке найден труп, сэр, — доложил он, — мужчина, вероятно, из местных жителей.
Подполковник с Беллом подъехали поближе и спешились Перед ними лежал на животе молодой человек с большой раной в затылке.
— Застрелен сзади, — сказал Белл.
Он нагнулся и осторожно перевернул убитого на спину.
— Бог ты мой! Подполковник, узнаёте этого парня? Ведь это Ринго-Котёнок!
Вейдемейер запустил левую руку в бороду. Лицо его было мрачнее тучи. Другой рукой он снял с груди убитого клочок бумажки, на котором карандашом было написано одно слово:
«Колмен».
— Ваши друзья в Лондоне вряд ли обрадовались бы такой развязке, — сказал Белл.
— Да, Белл, — отвечал Вейдемейер, — они указали бы мне на мою ошибку. Надо было дать ему охрану.
— Мы не могли охранять его до бесконечности, подполковник. Мы и так снабдили оружием бывшего неприятеля.
— В том-то и дело, что «бывшего». Он ехал к нам. И если б доехал, то был бы с нами.
Вейдемейер выпрямился.
— Значит, Колмен ещё дышит… Прикажите взять тело с собой. Мы похороним Неда Снукса как солдата федеральной армии, павшего на посту. А Колмена мы найдём ещё раз и ещё десять раз, если понадобится!
— И расстреляем его, — добавил Белл.
— Как определит военно-полевой суд, — отвечал Вейдемейер.