Чертов крест

II

Красные и голубые языки пламени сыпали искры и вились вокругъ толстаго дубоваго отрубка, который пылалъ на тѣсномъ очагѣ; наши подвижныя тѣни, отражавшіяся на почернѣвшихъ стѣнахъ, то уменьшались, то прынимали гигантскіе размѣры, смотря потому, ярче или тусклѣе вспыхивалъ огонь. Всѣ мы усѣлись въ кружокъ передъ очагомъ и съ нетерпѣніемъ ожидали разсказа про чортовъ крестъ, обѣщаннаго намъ на закуску послѣ скуднаго ужина, который мы только что истребили. Проводникъ нашъ кашлянулъ, отправилъ въ горло послѣдній глотокъ вина, утерся рукой и началъ такимъ образомъ:

— Много лѣтъ тому назадъ, такъ много, что и не знаю, сколько именно, случилось то, что я разскажу вамъ. Тогда еще мавры занимали большую часть Испаніи, короли наши звались графами, а города и деревни были подвластны разнымъ господамъ, которые, въ свою очередь, подчинялись болѣе могущественнымъ властелинамъ.

Вслѣдъ за этимъ краткимъ историческимъ предисловіемъ, герой вечера помолчалъ, какъ бы желая собраться съ мыслями, и продолжалъ такъ:

— Какъ бы то ни было, въ тѣ отдаленныя времена нашъ городокъ составлялъ, вмѣстѣ съ нѣсколькими другими, владѣніе одного знатнаго барона, и его замокъ стоялъ много вѣковъ на вершинѣ скалы, омываемой водами Сегры, отъ которой онъ получилъ свое названіе.

О справедливости моего разсказа до сихъ поръ свидѣтельствуютъ поррсшія мхомъ развалины, которыя высятся на утесѣ и видны съ дороги, ведущей въ городъ.

Вассалы ненавидѣли барона за его жестокость, а за его злыя дѣла ни король не принималъ его ко двору, ни сосѣди не пускали къ себѣ. Къ худу-ли, къ добру-ли, но случилось такъ, что онъ, наконецъ, соскучился жить со своимъ злымъ нравомъ и лихими сподвижниками на вершинѣ утеса, на которомъ его предки укрѣпили свое каменное гнѣздо.

Денъ и ночь онъ ломалъ себѣ голову, придумывая какое нибудь развлеченіе себѣ по вкусу, что было довольно трудно, если сообразить, что онъ усталъ воевать съ сосѣдями, колотить своихъ слугъ и вѣшать своихъ вассаловъ.

Хроника гласитъ, что тутъ пришла на умъ ему счастливая мысль, чему до тѣхъ поръ не бывало примѣровъ.

Провѣдалъ онъ, что христіанскіе рыцари многихъ могущественныхъ народовъ собирались отправляться огромнымъ войскомъ въ чудесную страну, чтобы отвоевать гробъ Господень, находившійся во власти мавровъ, и рѣшился присоединиться къ нимъ.

Для того ли онъ сдѣлалъ это, чтобы очиститься отъ своихъ грѣховъ, — а ихъ было не мало, — проливая свою кровь за такое праведное дѣло, или для того, чтобы переселиться въ такое мѣсто, гдѣ никто не зналъ о его позорныхъ дѣяніяхъ — неизвѣстно.

Какъ бы то ни было, онъ собралъ какъ могъ больше денегъ, отпустилъ своихъ вассаловъ на волю, взявши съ нихъ громадный выкулъ, оставилъ себѣ изъ всѣхъ владѣній только утесъ Сегры, да четыре башни своего наслѣдственнаго замка и исчезъ въ одно прекрасное утро, къ великому удовольствію старыхъ и малыхъ, равныхъ и подчиненныхъ.

Весь край вздохнулъ свободно на нѣкоторое время, точно проснувшись отъ страшнаго сна.

Перестали качаться на деревьяхъ въ лѣсу трупы повѣшенныхъ ліодей; деревенскія дѣвушки стали безъ помѣхи ходить за водой съ кувшинами на головахъ; пастухи не водили больше своихъ стадъ на водопой потайными горными тропинками, опасаясь при каждомъ поворотѣ ущелья встрѣтиться съ сподвижниками своего возлюбленнаго господина.

Такъ прошло три года. Разсказы про лихого барона, которому другого и названія не было, сдѣлались исключительнымъ достояніемъ старухъ, которыя повѣствовали о немъ присмирѣвшимъ дѣтямъ въ безконечные зимніе вечера. Матери усмиряли расшалившихся не въ мѣру или расплакавшихся малютокъ, восклицая: «Постой, вотъ ужо придетъ сегрскій баронъ!». Какъ вдругъ не знаю ужъ, днемъ ли, ночью, съ неба свалился или изъ ада возвратился, — только страшный баронъ дѣйствительно появился самъ, своей особой, среди своихъ прежнихъ вассаловъ.

Я отказываюсь изобразить вамъ весь эффектъ этого пріятнаго сюрприза. Вы и такъ можете себѣ его представить, особенно когда я скажу вамъ, что, вернувшись, баронъ сталъ требовать, чтобы ему отдали то, что онъ продалъ, что возвратился онъ еще хуже, чѣмъ былъ, и если передъ отъѣздомъ на войну уже былъ бѣдемъ и опозоренъ, то теперь болѣе, чѣмъ когда либо, могъ разсчитывать только на свое безстыдство, на копье да на полдюжину разбойниковъ, такихъ же безсердечныхъ негодяевъ, какъ и онъ самъ.

Какъ и слѣдовало ожидать, мѣстные жители отказались платить дань, отъ которой откупились такой дорогой цѣной; за это баронъ поджетъ ихъ дома, фермы и жатву.

Тогда они обратились за правосудіемъ къ королю; но баронъ посмѣялся надъ указами владѣтельнаго графа, приказалъ ихъ прибить надъ воротами своихъ башенъ и повѣсилъ герольдовъ на дубу.

Не находя другого средства къ спасенію, жители согласились между собою, поручили себя Божьему милосердію и взялись за оружіе, а баронъ собралъ своихъ людей, призвалъ чорта на помощь, взгромоздился на скалу и приготовился къ борьбѣ.

Началась она, страшная и кровавая. Бились всякимъ оружіемъ, всюду и во всякое время: мечемъ и огнемъ, на горахъ и равнинахъ, и днемъ и ночью.

Тутъ ужъ не то что дрались, чтобы жить, а жили, чтобы драться.

Наконецъ правое дѣло одержало верхъ. Послушайте, какъ это случилось.

Въ одну темную-претемную ночь, когда на землѣ не слышно было ни одного звука, и на небѣ не видно ни единой звѣзды, гарнизонъ замка, возгордившись послѣ недавней побѣды, занимался дѣлежомъ награбленной добычи. Опьяненные винными парами, въ полномъ разгарѣ шумной и безобразной оргіи, разбойники затянули богохульную пѣснь въ честь своего адскаго предводителя.

Вокругъ замка только и раздавались отголоски ихъ нечестиваго пѣнія, которые носились подъ покровомъ темной ночи, какъ носятся души проклятыхъ грѣшниковъ, подхваченныя адскимъ ураганомъ.

Безпечная стража нѣсколько разъ оглядѣла съ высоты городъ, который мирно отдыхалъ, насколько можно было различить въ темнотѣ. Затѣмъ часовые спокойно заснули, опираясь на толстыя древки копій и не опасалсь никакой засады. Тогда нѣсколько человѣкъ, рѣшившихся умереть за правое дѣло, начали взбираться на утесъ и, скрытые ночной темнотой, въ полночь достигли вершины.

На остальное понадобилось немного времени: часовые перескочили въ одинъ прыжокъ ту изгородь, что отдѣляетъ сонъ отъ смерти; огонь смоляныхъ факеловъ, подложенныхъ подъ ворота и подъемные мосты, сообщился стѣнамъ замка съ быстротою молніи; пользуясь всеобщимъ замѣшательствомъ, нападавшіе проложили себѣ путь среди пламени и мигомъ покончили со всѣми обитателями этого звѣринаго логовища.

Всѣ они погибли.

Когда приближающійся день озолотилъ вершины кедровъ, обуглившіяся развалины башенъ еще дымились, и сквозь узкія бойницы легко можно было разсмотрѣть вооруженіе страшнаго барона, висѣвшее у одной изъ почернѣвшихъ колоннъ пиршественной залы. Яркій лучъ солнца задѣлъ его, и оно засверкало, между тѣмъ какъ трупъ его владѣльца, покрытый кровью и прахомъ, валялся среди горячаго пепла вмѣстѣ съ тѣлами его темныхъ сподвижниковъ.

Время шло. Пустынныя залы заросли терніемъ, завился плющъ вокругъ массивныхъ колоннъ, закачались голубые колокольчики, свѣсившись съ каменныхъ зубцовъ. Только неровное дыханіе вѣтра, крики ночныхъ птицъ да шорохъ пресмыкающихся, которыя пробирались въ высокой травѣ, нарушали иногда мертвую тишину этого проклятаго мѣста. Непогребенныя кости его прежнихъ обитателей бѣлѣли при лунномъ свѣтѣ, и но прежнему видпѣлось вооруженіе сегрскаго барона, висѣвшее подъ чернымъ сводомъ пиршественной залы. Никто не осмѣливался взять его, но множество небылицъ разсказывалось про это вооруженіе, источникъ безконечныхъ сплетенъ и страховъ для всѣхъ, кто видѣлъ, какъ сверкало оно подъ солнечнымъ лучомъ, или воображалъ себѣ въ часы глухой ночи, что слышитъ металлическій звонъ его составныхъ частей, которыя ударялись одна о другую, колеблемыя вѣтромъ, и издавали протяжные и печальные звуки. Несмотря на все, что болтали насчетъ этого вооруженія, и что втихомолку повторяли окрестные жители, пока все оставалось пустой болтовней.

Если бы тѣмъ оно и кончилось, все было бы прекрасно. Но, повидимому, нечистый не удовольствовался дѣломъ рукъ своихъ и снова вмѣшался въ дѣло, конечно, не безъ соизволенія Бога, которому угодно было снова покарать жителей и заставить ихъ еще пострадать во искупленіе нѣкоторыхъ грѣховъ.

Небылицы, которыя сначала такъ и оставались небылицами, начали принимать осязательную форму и со дня на день становились болѣе вѣроятными.

Дѣло въ томъ, что за послѣднее время уже нѣсколько ночей сряду весь городъ наблюдалъ странное явленіе.

Вдали, среди ночныхъ тѣней, стали появляться какіе-то таинственные и фантастическіе огни, и никто не могъ объяснить, откуда они происходили. То подымаясь вверхъ по обрывистымъ склонамъ сегрской скалы, то блуждая среди развалинъ замка, то колеблясь въ пространствѣ, они скользили, скрещивались, исчезали и снова появлялись, чтобы разсыпаться въ разныя стороны.

Атеченіе одного мѣсяца это повторялось три или четыре раза, все по ночамъ. Смущенные жители съ безпокойствомъ ожидали результата этихъ страшныхъ сборищъ, и, разумѣется, онъ не заставилъ себя долго ждать: три-четыре поджога, похищеніе скота и нѣсколько обезображенныхъ труповъ пѣшеходовъ, сброшенныхъ со скалъ въ пропасть скоро повергли въ ужасъ весь край на десять миль въ окружности.

Уже не оставалось никакого сомнѣнія въ томъ, что шайка разбойниковъ поселилась въ подземельяхъ разрушеннаго замка.

Сначала они появлялись только поздней ночью и въ опредѣленныхъ мѣстахъ того лѣса, который и до сихъ поръ растетъ вдоль берега рѣки, но кончили тѣмъ, что заняли почти всѣ горныя ущелья, устроили засаду близъ дороги, стали грабить всіо долину и спустились неукротимымъ потокомъ на равнину.

Убійства все умножались, дѣвушекъ похищали, младенцевъ вырывали изъ колыбелей, несмотря на крики матерей, и, по всеобщему повѣрію, разбойники утаскивали ихъ для чудовищныхъ пировъ, гдѣ въ тоже время употребляли вмѣсто кубковъ священные сосуды, украденные изъ оскверненныхъ церквей.

Ужасъ до такой степени овладѣлъ всѣми, что послѣ вечерней молитвы никто не рѣшался выыти изъ дома, да и дома не считали себя вполнѣ безопасными отъ разбойниковъ.

Но кто-же они были и откуда пришли? Какъ звали ихъ таинственнаго атамана? Это было загадкой, которую всѣмъ хотѣлось разрѣшить и которая такъ и осталась неразгаданной, хотя съ этого времени всѣ замѣтили, что вооруженіе убитаго барона исчезло съ своего мѣста, а впослѣдствіи многіе поселяне утверждали, что предводитель чудовищной шайки шелъ впереди всѣхъ, покрытый вооруженіемъ, которое если и было не то самое, то, во всякомъ случаѣ, походило на него какъ двѣ капли воды.

Всѣ эти разсказы, если отдѣлить отъ нихъ то, чѣмъ страхъ неминуемо одѣваетъ и украшаетъ произведенія своей фантазіи, не заключали въ себѣ ничего необыкновеннаго и сверхъестественнаго.

Что можетъ быть обыкновеннѣе всѣхъ этихъ жестокостей въ разбойникахъ? что можетъ быть естественнѣе того, что ихъ атаманъ присвоилъ себѣ вооруженіе убитаго барона?

Однако, нѣкоторыя разоблаченія, сдѣланныя передъ смертью однимъ изъ разбойниковъ, взятыхъ въ плѣнъ въ послѣднихъ стычкахъ, превзошли всякую мѣру и заставили призадуматься самыхъ невѣрующихъ. Исповѣдь его заключалась, приблизительно, въ слѣдующемъ:

— Я, — сказалъ онъ, — принадлежу къ знатному семейству. Заблужденія моей молодости, моя безумная расточительность, а подъ конецъ и мои преступленія навлекли на меня гнѣвъ моихъ родственниковъ и проклятіе отца, который, умирая, лишилъ меня наслѣдства. Очутившись совершенно покинутымъ и безъ всякихъ средствъ, я послушался чертовскаго наущенія и рѣшилъ собрать нѣсколько молодцовъ, находившихся въ такомъ же положеніи, какъ и я, которые безъ колебаній согласились исполнить всѣ мои предначертанія, соблазнившись обѣщанной имъ привольной, веселой и беззаботной жизнью.

Мои же намѣренія заключались въ томъ, чтобы набрать шайку молодыхъ и веселыхъ людей, безпечныхъ и не робѣющихъ передъ опасностью и жить да поживать съ ними хорошенько насчетъ страны, употребляя въ дѣло свою храбрость, до тѣхъ поръ, пока Богу угодно будетъ распорядиться каждымъ изъ насъ по своему усмотрѣнію, что и случилось теперь со мной.

Имѣя это въ виду, мы назначили здѣшнюю мѣстность театромъ нашихъ будущихъ экспедицій и выбрали для своихъ сборищъ развалины сегрскаго замка, считая его самымъ подходящимъ и вѣрнымъ пунктомъ не только по его выгодному и укрѣпленному положенію, но еще и потому, что суевѣрный страхъ оберегалъ его отъ народа.

Однажды ночью, когда мы собрались подъ разрушенными сводами замка вокругъ пылающаго костра, который освѣщалъ красноватымъ свѣтомъ пустынныя галлереи, у насъ завязался горячій и гнѣвный споръ о томъ, кому быть выбраннымъ въ атаманы.

Всякій ссылался на свои заслуги: я предъявилъ свои права; одни начали роптать, обмѣниваясь угрожающими взглядами, другіе разражались ругательствами, возвысивъ охрипшіе отъ вина голоса, и хватались за рукоять кинжала, желая разрѣшить имъ вопросъ. Какъ вдругъ мы услыхали странный звонъ оружія и вслѣдъ затѣмъ раздались глухіе, тяжелые шаги, которые все приближались. Мы всѣ тревожно оглянулись, вскочили и обнажили мечи, рѣшившись постоять за себя, но всѣ замерли неподвижно на своихъ мѣстахъ, когда увидали, что къ намъ приближался ровной и мѣрной поступью человѣкъ высокаго роста, вооруженный съ ногъ до головы, и съ забраломъ опущеннымъ на лицо.

Онъ обнажилъ мечъ, который едва могли бы поднять два обыкновенныхъ человѣка, положилъ его на одинъ изъ обломковъ упавшаго свода и воскликнулъ глухимъ и могучимъ голосомъ, подобнымъ шуму подземнаго водопада:

— Если кто нибудь изъ васъ отважится первенствовать, пока я обитаю въ сегрскомъ заыкѣу пусть онъ возьметъ этотъ мечъ, символъ власти.

Мы всѣ молчали, но когда прошли первыя минуты изумленія, мы съ громкими криками провозгласили его нашимъ атаманомъ и предложили ему кубокъ вина, отъ котораго онъ отказался знаками, можетъ быть, оттого, что не хотѣлъ открывать свое лицо, которое мы тщетно старались разсмотрѣть сквозь желѣзную рѣшетку. Несмотря на это, мы въ туже ночь произнесли самую ужсную клятву, а на слѣдующую начались наши ночныя похожденія.

Нашъ таинственный атаманъ всегда находится впереди всѣхъ. Огонь его не беретъ, опасности его не устрашаютъ, и слезы его не трогаютъ. Онъ никогда не говоритъ ни слова; только когда кровь дымится на нашихъ рукахъ, когда рушатся храмы, пожираемые пламенемъ, когда обезумѣвшія женщины бѣгутъ среди развалинъ, а дѣти испускаютъ отчаянные крики, когда старшія гибнутъ подъ нашими ударами, — только тогда отвѣчаетъ онъ зловѣщимъ и страшнымъ смѣхомъ на стоны, проклятія и жалобы. Никогда, даже послѣ побѣды, онъ не снимаетъ своего оружія и не подымаетъ забрала своего шлема, не принимаетъ участія въ нашихъ пиршествахъ, и не предается сну. Мечи, направленные противъ него, вонзаются въ его латы и не только не ранятъ его, но даже не окрашиваются его кровью. Когда огонь накаляетъ до красна его наплечники и кольчугу, онъ безстрашно идетъ среди пламени, разыскивая новыя жертвы. Онъ презираетъ золото, ненавидитъ красоту и не заботится о честолюбіи.

Нѣкоторые изъ насъ считаютъ его сумасбродомъ, другіе думаютъ, что это какой нибудь разорившійся вельможа, скрывающій свое лицо изъ чувства нѣкотораго стыда, а есть и такіе, которые убѣждены, что это самъ чортъ.

Разсказчикъ умеръ съ насмѣшливой улыбкой на устахъ, не раскаявшись въ своихъ грѣхахъ. Многіе изъ его товарищей послѣдовали за нимъ на плаху въ разное время; но страшный атаманъ, къ которому присоединялись все новые и новые разбойники, продолжалъ свои разрушительные подвиги…

Несчастные жители все болѣе и болѣе отчаявались и не знали, на что имъ рѣшиться, чтобы разомъ прекратить такой порядокъ вещей, который съ каждымъ днемъ становился все невыносимѣе и прискорбнѣе. Какъ разъ около селенія, въ глубинѣ густого лѣса, жилъ въ это время святой мужъ; онъ поселился въ маленькой обители, посвященной св. Варѳоломею, и отличался благочестивой и добродѣтельной жизнью. Народъ считалъ его святымъ, благодаря его спасительнымъ совѣтамъ и предсказаніямъ.

Полагаясь на осторожность и на прославлевную мудрость этого почтеннаго отшельника, жители Бельвера предложили ему на разрѣшеніе свою трудную задачу. Испросивши милосердія у своего святого патрона, который, какъ вамъ извѣстно, знаетъ чорта очень близко и не разъ его порядочно прижималъ, — старецъ посовѣтывалъ имъ спрятаться ночью въ засаду у подножья каменистой тропинки, вьющейся по утесу, на вершинѣ котораго стоялъ замокъ, и въ тоже время наказалъ имъ, чтобы они не употребляли въ дѣло никакого оружія, кромѣ одной чудотворной молитвы, которую онъ заставилъ ихъ выучить наизусть. По преданію, съ помощью этоы самой молитвы св. Варѳоломей завладѣлъ чортомъ.

Все это было въ точности исполнено, и результатъ превзошелъ всеобщія ожиданія: не успѣло солнце слѣдующаго дня озолотить высокую бельверскую башвю, какъ жители уже собрались на главной площади тѣсными кучками и разсказывали другъ другу съ таинственнымъ видомъ, какъ въ прошедшую ночь привезли въ городъ знаменитаго атамана сегрскихъ разбойниковъ, крѣпко связаннаго по рукамъ и по ногамъ.

Едва эта новость успѣла перейти изъ устъ въ уста и разнестись по домамъ, народъ бросился на улицы съ громкимъ ликованіемъ и посаѣшилъ собраться у воротъ тюрьмы. Приходскій колоколъ зазвонилъ, созывая жителей на совѣщаніе, городскіе старѣйшины собрались на совѣтъ, и всѣ стали съ нетерпѣніемъ ожидать той минуты, когда преступникъ предстанетъ предъ лицомъ своихъ импровизованныхъ судей.

Судьи, которыхъ графы Ургельскіе уполномочили совершить быструю и строгую расправу съ разбойниками, послѣ минутнаго совѣщанія, приказали привесть злодѣя, чтобы сообщить ему приговоръ.

Какъ я уже сказалъ, на главной площади, такъ же какъ и на всѣхъ улицахъ, черезъ которыя долженъ былъ слѣдовать узникъ, нетерпѣливый народъ кишѣлъ и волновался, какъ густой пчелиный рой. Особенно у воротъ тюрьмы народная толпа все прибывала, пылкіе возгласы, глухой ропотъ и громкія угрозы уже заставили стражу стать въ оборонительное положеніе, когда, наконецъ, дано было приказаніе вести преступника на судъ.

Когда онъ показался подъ массивнымъ сводомъ тюремныхъ воротъ, вооруженный съ ногъ до головы и съ опущеннымъ забраломъ, глухой и продолжительный ропотъ удивленія поднялся въ тѣсной толпѣ народа, который съ трудомъ разступился, чтобы дать ему дорогу. Всѣ сейчасъ же узнали вооруженіе убитаго барона, то самое вооруженіе, про которое сложилось столько мрачныхъ легендъ, пока оно висѣло въ разрушенныхъ стѣнахъ проклятаго замка.

Всѣ видѣли, какъ развѣвались черныя перья его шлема въ то время, какъ вели войну съ своимъ господиномъ; всѣ видѣли, какъ колебались эти самыя перья отъ вечерняго вѣтра, подобно плющу, обвившему обуглившуюся колонну, у которой висѣло вооруженіе послѣ смерти своего владѣльца.

Наконецъ таинственный разбойникъ вступилъ въ залу совѣта, и глубочайшее молчаніе смѣнило шумный говоръ среди всѣхъ присутствующихъ, когда подъ высокими сводами прозвучалъ звонъ золотыхъ его шпоръ. Тогда одинъ изъ судей спросилъ у него дрожащимъ и взволнованнымъ голосомъ, какъ его имя. Тутъ всѣ съ волненіемъ насторожили уши, чтобы не проронить ни одного слова изъ его отвѣта, но незнакомецъ только слегка пожалъ плечами въ знакъ полнѣйшаго презрѣнія, что не могло не раздражить судей, обмѣнявшихся недоумѣвающими взглядами.

Три раза повторили ему вопросъ, и три раза онъ отвѣчалъ все въ томъ же духѣ.

— Пусть онъ подыметъ забрало! Пусть онъ откроетъ лицо! начали кричать горожане. — Пусть онъ сниметъ шлемъ! Увидимъ, осмѣлится ли онъ тогда оскорблять насъ своимъ презрѣніемъ, какъ въ эту минуту, когда его не видно!

— Снимите шлемъ, — повторилъ тотъ, кто обращался къ нему прежде.

Незнакомецъ даже и не шевельнулся.

— Повелѣваю именемъ нашей власти.

Послѣдовалъ тотъ же отвѣтъ.

— Именемъ владѣтельныхъ графовъ нашихъ приказываю вамъ снять шлемъ.

И это не помогло.

Негодованіе выросло до крайняго предѣла, такъ что одинъ изъ солдатъ стражи бросился на преступника, который своимъ упрямымъ молчаніемъ могъ хотъ святого вывести изъ тернѣнія, и грубо поднялъ его забрало. Общій крикъ изумленія вырвался у присутствующихъ, которые на минуту замерли въ необъяснимомъ ужасѣ.

И было отъ чего.

Шлемъ, забрало котораго было на половину приподнято, на половину опущено на блестящій стальной нашейникъ, оказался совершенно пустымъ…

Когда прошла первая минута ужаса, и его хотѣли схватитъ, все вооруженіе тихонько задрожало, распалось на свои составныя части и грохнуло на полъ съ глухимъ и страныымъ звукомъ.

При видѣ этого новаго чуда большая часть зрителей вышла толпою изъ залы и со страхомъ бросилась на площадь.

Вѣсть объ этомъ разнеслась съ быстротою мысли въ народѣ, нетерпѣливо ожидавшемъ окоичанія суда. Тутъ поднялся такой шумъ и гвалтъ, такое волненіе, что описать трудно.

Общій голосъ былъ въ пользу того мнѣнія, что послѣ смерти барона дель-Сегра, самъ чортъ унаслѣдовалъ его бельверскія владѣнія. Наконецъ волненіе успокоилось, и рѣшено было заключить таинственное вооруженіе въ темницу.

Когда это было сдѣлано, послали четырехъ человѣкъ, уполномоченныхъ городомъ, повѣдать о случившемся графу Ургельскому и архіепископу. Посланные не замедлили возвратиться съ рѣшеніемъ властей, которое было въ высшей степени коротко и ясно.

— Пусть они повѣсятъ вооруженіе на главной площади, — рѣшили графъ и архіепископъ. — Если чортъ точно вселился въ него, то ему поневолѣ придется или уйти или повѣситься выѣстѣ съ нимъ.

Восхищенные такимъ остроумнымъ разрѣшеніемъ вопроса, бельверскіе старѣышины снова собрались на совѣщаніе, приказали воздвигнуть на площади высокую висѣлицу, и когда толпа народа окружила ее, они отправились въ тюрьму за вооруженіемъ въ полномъ своемъ составѣ и со всей торжественностью, которая подобала такому важному случаю.

Когда почетное собраніе достигло массивнаго свода, осѣнявшаго входъ тюремнаго зданія, какой то блѣдный и взволнованный человѣкъ бросился передъ нимъ на колѣни, къ немалому изумленію всѣхъ зрителей, и вскричалъ со слезами на глазахъ.

— Простите! Простите!

— Простить? Еого простить? Чорта, что-ли, который вселился въ латы сегрскаго барона?

— Меня простите, — отвѣчалъ дрожащимъ голосомъ несчастный, въ которомъ всѣ узнали главнаго тюремщика. — Простите меня, потому что вооруженіе… исчезло!

При этихъ словахъ ужасъ изобразился на лицахъ всѣхъ, стоявшихъ въ воротахъ; они замерли на своихъ мѣстахъ, и Богъ знаетъ сколько времени простояли бы, если бы разсказъ испуганнаго стража не заставилъ ихъ столпиться вокругъ него, съ жадностью слушая каждое его слово.

— Простите меня, господа, — повторялъ несчастный тюремщикъ: — я не скрою отъ васъ ничего, хотя бы что и говорило противъ меня. Я не могу объяснить почему, но только мнѣ все казалось, что эта исторія съ пустымъ вооруженіемъ не что иное, какъ басня, придуманная для того, чтобы выгородить какого нибудь знатнаго барина, котораго какія-нибудь высшія государственныя соображенія не позволяютъ ни вывести на чистую воду, ни наказать.

При этомъ убѣжденіи я и остался, въ чемъ меня поддерживала еще неподвижность вооруженія, послѣ того какъ собраніе вторично принесло его въ тюрьму. Тщетно я тихонько вставалъ по ночамъ и старался подстеречь тайну, если только она существуетъ, прикладываясь ухомъ къ замочной скважинѣ, продѣланной въ желѣзной двери его темницы, — не было слышно ни единаго звука. Тщетно разсматривалъ я его сквозь маленькую дырку, просверленную въ стѣнѣ, оно лежало на соломѣ въ одномъ изъ самыхъ темныхъ угловъ и день ото днноставалось все въ томъ же видѣ.

Наконецъ, однажды ночью, подстрекаемый любопытствомъ и рѣшившись убѣдиться лично въ томъ, что этотъ предметъ всеобщаго ужаса не заключалъ въ себѣ ничего таинственнаго, — я зажегъ фонарь, спустился въ тюрьму, отодвинулъ ея двойные засовы и вошелъ до такой стенени увѣренный въ томъ, что всѣ разсказы про вооруженіе были пустымт сказками, что даже, можетъ быть, не особенно крѣпко заперъ двери за собою; иначе я бы никогда этого не сдѣлалъ. Едва я прошелъ нѣсколько шаговъ, какъ мой фонарь погасъ самъ собою, зубы у меня застучали и волосы стали дыбомъ на головѣ. Среди глубокой тишины, окружавшей меня, я вдругъ услышамъ звонъ желѣзныхъ латъ, которыя двигались и стучали въ темнотѣ, собираясь вмѣстѣ.

Первымъ моимъ движеніемъ было броситься къ выходу, чтобы загородить дорогу, но едва взялся я за дверь, какъ почувствовалъ на плечѣ прикосновеніе огромной руки, закованной въ желѣзную перчатку; она потрясла меня со страшной силой и опрокинула на порогѣ. Тамъ пролежалъ я до слѣдующаго утра, тамъ и нашли меня мои слуги, лежащимъ безъ чувствъ.

Придя въ себя, я вспомнилъ, что вслѣдъ за моимъ паденіемъ до меня смутно доносился гулъ тяжелыхъ шаговъ, сопровождаемый звономъ шпоръ, и что, мало по малу, они удалились и затихли.

Когда тюремщикъ кончилъ свой разсказъ, воцарилось глубокое молчаніе, за которымъ сейчасъ же послѣдовалъ цѣлый адскій концертъ жалобъ, криковъ и угрозъ.

Миролюбивымъ гражданамъ стоило большого труда уговорить народъ, который выходилъ изъ себя и требовалъ смерти того, кто былъ причиной новаго бѣдствія.

Наконецъ удалось усмирить волненіе, и стали приготовляться къ новому преслѣдованію. Оно увѣнчалось успѣхомъ.

Черезъ нѣсколько времени вооруженіе снова очутилось во власти своихъ преслѣдователей. Чудотворная молитва была уже всѣмъ извѣстна, и, съ помощью св. Варѳоломея, дѣло было уже не такъ трудно. Но это было еще не все: оставалось удержать пойманное вооруженіе. Наирасно пробовали вѣшать его на висѣлицу, напрасно прилагались самыя неусыпныя старанія и надзоръ для того, чтобы ему помѣшать разгуливать по бѣлому свѣту. Даже, когда вооруженіе было разобрано по частямъ, стоило ему хоть капельку свѣта, и оно мигомъ силачивалось и потихоньку, полегоньку пускалось въ путь и начинало свои странствія по горамъ и по доламъ.

Это грозило никогда не кончиться.

При такихъ ужасныхъ обстоятельствахъ жители раздѣлили между собою отдѣльныя части вооруженія, которое уже чуть-ли не въ сотый разъ попало къ нимъ въ руки, и обратились еще разъ къ благочестивому отшельнику, уже просвѣтившему ихъ однажды своими совѣтами, и умоляли его рѣшить, что имъ дѣлать.

Святой мужъ наложилъ на жителей всеобщее покаяніе, а самъ удалился на три дня въ глубину пещеры, служившей ему убѣжищемъ. По прошествіи этихъ трехъ дней онъ объявилъ, что дьявольское оружіе слѣдуетъ расплавить и съ помощій его и нѣкоторой утвари сегрскаго замка воздвигнуть крестъ. Это рѣшеніе и было приведено въ исполненіе.

Когда куски вооруженія бросили въ огонъ, и они начали накаляться до красна, изъ отверстія печи раздались громкіе раздирательные стоны, какъ будто желѣзо было живое и ощущало дѣйствіе огня. Цѣлый снопъ разноцвѣтныхъ искръ кружился на остріяхъ огненныхъ языковъ, которые трещали и изгибались, точно цѣлый легіонъ дьяволовъ мчался на нихъ верхомъ, чтобы освободить своего властелина отъ страшной пытки.

И странно, и страшно было смотрѣть, пока раскаленное вооруженіе таяло, утрачивало, мало-по-малу, свою форму и превращалось въ крестъ. Молоты ударялись со страшнымъ грохотомъ о наковальню, на которой двадцать сильныхъ рабочихъ ковали расплавленный металлъ, содрогавшійся и стонавшій подъ ихъ ударами.

Готовы были обѣ перекладины, и уже начинали выковывать древо креста, какъ вдругъ раскаленная демоническая масса скорчилась, точно въ чудовищной судорогѣ, обвилась вокругъ несчастныхъ, которые тщетно старались освободиться изъ ея смертоносныхъ объятій, и стиснула ихъ, то извиваясь, какъ змѣя, то образуя зигзагъ, подобно молніи.

Упорный трудъ, молитвы и твердая вѣра побѣдили, наконецъ, нечистую силу, и вооруженіе превратилось въ крестъ.

Этотъ самый крестъ, который вы видѣли сегодня, крестъ, съ которымъ связанъ чортъ, давшій ему свое имя. Никогда дѣвушки не украшаютъ его лиліями въ весеннее время, ни пастухи не снимаютъ своихъ шапокъ, проходя мимо, ни старики не преклоняютъ передъ нимъ колѣнъ. Духовенство едва могло удержать деревенскихъ парней, собиравшихся побить этотъ крестъ каменьями.

Господь глухъ къ тѣмъ молитвамъ, которыя возсылаются къ Нему близъ этого креста. Зимой стаи волковъ собираются подъ деревомъ, осѣняющимъ его, и отсюда нападаютъ на стадо; подъ сѣнью его разбойники поджидаютъ путниковъ, которыхъ хоронятъ у его подножья, когда убьютъ. А когда разражается гроза, молнія измѣняетъ свой путь, чтобы ударить въ вершину этого креста, и со свистомъ громитъ его пьедесталъ.