Чеслав. Ловец тени

Часть вторая ПО СЛЕДУ

Растревоженный паук — верный служка духа и хозяина жилища Домового, удивленно взирал с жерди из-под кры­ши на непривычную для столь раннего часа суету, зате­янную в доме по непонятному для него поводу. Огонь, что обычно в эту глухую пору еще едва теплился в очаге, слов­но набираясь сил к утреннему прыжку, сейчас полыхал во всю силу, накормленный домовитой Болеславой сухи­ми поленьями до отвала. Сама она, казалось, поглощенная хлопотами, то ловко сновала у очага, помешивая длинной деревянной ложкой варево в котле, то в который уже раз вытирала рушником стол, а после и миски, то складывала еще какую-то мелочь в стоявшие у двери на лавке сумы. Но если бы кто повнимательнее присмотрелся к ее суете, то за­метил бы, как время от времени женщина нет-нет да и за­мрет на месте, украдкой глядя на сидящих за столом пар­ней, тихо вздохнет и продолжит свое кружение по избе. И из тех брошенных украдкой взглядов станет понятно, что она так активно хлопочет, находя себе все новые и но­вые дела и специально забивая голову мыслями о хозяй­стве, лишь для того, чтобы не выказать своей тревоги, а то и горя, которое готово было выплеснуться слезами. И по­вод для того был основательный. Ведь опять ее ненаглядный выкормыш Чеслав с другом Кудряшом собрались в до­рогу, к тому же пугающе дальнюю и по ее, Болеславиному, разумению жуть какую опасную.

Чеслав замечал все тщетные попытки Болеславы скрыть свое волнение, но вида не подавал и, как и Кудряш, тер­пеливо и молча сидел за столом, ожидая, когда хозяйка подаст им снедь перед дорогой. А молчал потому, что все успокоительные и резонные слова Болеславе были уже сказаны многократно, но, как он понимал, мало чем по­могли. Несвойственное же Кудряшу молчание было вы­звано, скорее всего, большим недосыпом и слабой попыт­кой наверстать за столом прерванный ранним подъемом отдых.

— Поешьте горяченького, когда еще потом придет­ся... — нарушила молчание Болеслава, ставя перед ними миску с дымящейся ароматной кашей.

Кудряш, голова которого вот-вот готова была стукнуть­ся лбом о дубовый стол, от неожиданности вскинулся, но, быстро сообразив, что происходит, схватил вслед за дру­гом ложку. Чеслав же, зачерпнув из миски каши, отпра­вил дань предкам и духам дома в очаг, после чего принял­ся есть все так же молча.

Только когда они уже поели и, попрощавшись с домом и взяв сумы, переступили порог, Чеслав, не выдержав скорбных взглядов вышедшей вслед за ними Болеславы, тихо сказал:

— Обещаю, что беречь себя будем и зря на рожон лезть не станем.

— Не-е, я так точно лезть не стану, — поддержал това­рища Кудряш.

Видя по глазам Болеславы, что слова их ее вовсе не убе­дили, Чеслав как можно ласковее добавил:

— Мы ведь только разузнать к соседям наведаемся и сра­зу воротимся. Ты, Болеслава, и соскучиться не успеешь.

Она, не соглашаясь, покачала головой:

— Соседи-то те вон за сколькими деревьями да днями укрыты...

Не договорила, всхлипнула и замолчала — наверное, чтобы окончательно не разрыдаться. Она поцеловала пар­ней по очереди в лоб и, призвав Великих в помощники, отступила к дому. А потом даже нашла в себе силы слабо улыбнуться им на дорожку.

Перекинув связанные между собой сумы через круп Ветра, Чеслав дал команду трогаться. А вслед за конем че­рез спящее еще городище к воротам пошли и они с Куд­ряшом...

Тропа, что вела в ту сторону, где несколькими днями хода лежали городища племени их соседей, вела вниз вдоль реки. Повторяя все ее изгибы и повороты, она со­всем скоро переставала виться и исчезала, растворяясь среди деревьев. Другой тропы в том направлении не бы­ло. Да и зачем? Не так часто наведывались к ним гости с той стороны, да и вообще с какой-либо стороны, а сами поселенцы редко уходили далеко от городища, чтобы тро­па была усердно утоптанной.

Чеслав неторопливо шел по дорожке первым, за ним лег­кой поступью вышагивал резвый Ветер, а позади плелся все еще сонный Кудряш. Накануне они отнесли щедрые подношения на жертвенник Великим и, заручившись их поддержкой и напутствием волхва, теперь с легким сердцем и твердой уверенностью в успешном походе высту­пили в путь.

Они уже основательно прошли по тропе, и совсем ско­ро она могла исчезнуть из-под их ног, как внезапно Че­слав насторожился, остановился и придержал Ветра. Кудряш тоже перестал перебирать ногами. И когда шур­шание, что раздавалось от ходьбы последнего, стихло, стало понятно, что привлекло внимание Чеслава и заста­вило его остановиться. В прохладном утреннем воздухе хорошо был слышен волчий вой.

— Скажешь, опять твоя волчица? — спустя какое-то время спросил Кудряш, и в его голосе сквозило явное недоверие.

— Она... — прислушиваясь, ответил Чеслав.

Но похоже было, что слушает он не только вой далекой волчицы, а и еще что-то, скорее всего, не явное, а доступ­ное только его уху, а может, вовсе и не уху. И это что-то пробуждало в нем осторожность, заставляло не спешить двигаться дальше. По его напряженному лицу, по тому, как он начал вглядываться в окружающие их заросли, ло­вя малейший шорох, как резко поворачивал голову на лю­бой вскрик скрытых от глаз птиц, было видно, что юно­ша пытается разгадать какие-то понятные только ему знаки. И знаки те о чем-то его предупреждали.

А волчица, время от времени прерываясь, но снова за­чиная с новой силой, все продолжала свое унылое пение.

— Да мало ли в округе волков бегает? — не выдержав напряжения, брякнул Кудряш, пытаясь разубедить ско­рее самого себя.

— Ее я узнаю из всех...

Кудряш с явным сомнением покачал головой, но серд­це в его груди стучало с такой силой, что было понятно: он верит другу и разделяет его тревогу, хотя и не понима­ет, чем она вызвана.

Чеслав же, вдобавок к своей внезапной настороженно­сти, принялся медленно водить головой из стороны в сто­рону, глубоко вдыхая воздух, прикрывая глаза и лишь при выдохе открывая их, зорко вглядываясь в направле­нии, куда привлекал его, очевидно, учуянный запах.

«Совсем как волчина!» — подумал Кудряш, не зная, то ли смеяться при виде такого зрелища, то ли опасаться за рассудок друга. Но все же здравая мысль, что на любой охоте и запах — тоже след, немного его успокоила. Вне­запно парень с замиранием сердца подумал о том, что посвящение их в мужи племени, когда они, посвящаемые, пили волчью кровь и ели плоть его, очевидно, каким-то образом повлияло на Чеслава, наделив его, возможно, тем, что не получили другие. Ведь недаром старики в пле­мени говорили, что кое-кому после обряда дух зверя становится свойственным, родным более, чем другим...

Неожиданно Чеслав тронулся с места, но направился не прямо, а сошел с тропы, уводя за собой и отчего-то присмиревшего Ветра. Кудряш, в растерянности остава­ясь на тропе, с изумлением смотрел на друга, упорно про­дирающегося сквозь заросли.

— Куда?

— Пойдем... — уверенно позвал Чеслав.

Тяжко вздохнув из-за того, что не получает никаких разъяснений и вынужден слепо следовать за другом, Куд­ряш сошел с тропы. Нет, он, конечно же, доверяет чутью своего товарища, ведь столько раз оно оказывалось пра­вильным и отводило от них беду, но при этом очень хо­телось бы понимать, чего именно опасаться. Подобная не­известность пугала его еще больше, заставляя с тройным усердием крутить головой.

Они отошли на некоторое расстояние от тропы и те­перь двигались параллельно ей, прокладывая себе доро­гу среди труднопроходимых зарослей или, если была воз­можность, обходя их.

На вопрос Кудряша «Зачем?» Чеслав сосредоточенно ответил:

— Не знаю... — А после добавил увереннее: — Но чув­ствую, что так безопаснее.

«Ну, надо так надо», — смирился Кудряш. Тем более что даже норовистый Ветер, хоть и фыркал, выражая свое не­довольство таким изматывающим путем, послушно шел за хозяином.

Обходя стороной совсем уж непролазные заросли тер­новника, они случайно спугнули молодого зубра, кото­рый отчего-то бродил лесом один, без стада. То ли от­бился случайно, то ли был изгнан главным самцом, поскольку достиг уже того возраста, когда мог составить угрозу его владычеству над самками. А какой же главарь потерпит такое?

Молодой зверь шарахнулся в сторону тропы, а после, похоже, понимая, что никакой опасности люди для него не представляют, побрел по ней, лишь изредка косясь, не приближаются ли они.

Даже убравшись с тропы и теперь прокладывая путь через нехоженые дебри, Чеслав держался настороже и, дви­гаясь неторопливо, внимательно осматривался по сторо­нам. Вой волчицы был уже не так слышен, но все равно продолжал волновать его, не отпуская и не давая возмож­ности расслабиться.

Кудряш же, полностью доверившись другу, перенес все свое внимание на сражение с ветками и сучками, кото­рые, казалось, норовили оставить его без клока волос, а то и вовсе без глаза. Он как раз пытался отцепить от сороч­ки ветку колючего куста, когда со стороны тропы послышался какой-то устрашающий шум, глухой удар, а затем рев, полный отчаяния и боли.

Молодые охотники, выхватив ножи, остановились, а после, многозначительно переглянувшись и поняв друг друга без слов, принялись осторожно пробираться к ме­сту, откуда несся крик. Ветра они оставили в зарослях.

Выйдя к тропе и раздвинув ветки, что загораживали ее от их взоров, юноши увидели лежащего на земле зубра. Животное лежало на боку, придавленное колодой, из ко­торой торчали заостренные сучья, и часть их глубоко вон­зилась в его тело. Кровавые ручейки, сочась из ран и прокладывая себе путь среди бурой шерсти, стекали на землю, образуя лужицу, которая быстро увеличивалась. Карий глаз молодого бычка, налитый болью и яростью, следил за приближающимися двуногими существами, от которых он не ждал ничего хорошего.

Они подошли ближе к раненому зубру, и он отчаянно засучил ногами, пытаясь подняться. Но его потуги были напрасными — не было сомнения, что молодому зверю не бегать уже по вольному лесу. Он больше не кричал, а дыхание его становилось все более хриплым и пре­рывистым.

Постояв какое-то время, Чеслав шагнул к обреченно­му зверю и, придержав одной рукой морду, второй с си­лой полоснул ножом по его горлу, прерывая мучения. Че­рез какое-то мгновение следящий за ним глаз зубра стал туманиться — жизнь уходила из могучего тела.

Вытерев нож о шкуру быка, Чеслав поднял взгляд на стоявшего чуть в стороне Кудряша.

— Думаю, нам эта ловушка зубастая предназначена бы­ла... Не зря волчица выла... Не зря знак подавала...

Кудряш живо представил их на месте погибшего зве­ря, сглотнул подкативший к горлу комок и поспешно вы­палил, правда, почему-то шепотом:

— Кому ж мы так не любы-то?

— Видать, есть такие...

Они, конечно же, знали, что подобные ловушки лесные племена порой использовали при охоте, однако нечасто, и устанавливали их подальше от селений, совсем в глухих местах, потому как не знающий о них путник мог легко ли­шиться жизни. А кто мог поручиться, что это не окажется родич охотников или дружественные им соседи? И своих соплеменников о таких ловушках обязательно упреждали.

Чаще всего такие колоды применяли при отражении нападений чужаков, особенно кочевых, желающих пожи­виться набегами на лесные племена. И устанавливали их в местах, где могли пройти хищные нелюди, подбираясь к жилищам поселян. Шагнет такой пришлый или конь его, заденет спрятанную в траве веревку, и вылетит из лес­ной чащи на него сучковатая колода, сшибет и сучками, что кольями острыми, пронзит. А нечего соваться непро­шеным да мирное житье рушить!

Чеслав был уверен, что сейчас это бревно явно предна­значалось им. Ведь в городище все знали, что они соби­раются соседнее племя навестить. И знали, зачем они ту­да направляются. И тропа в ту сторону вела одна. И если бы не свернули с нее...

«Не зря старая Мара предупреждала не ходить прямы­ми тропами... Ой не зря!»

И если нож и камень, что метали в Чеслава, можно бы­ло за предостережение счесть, то бревно это на верную смерть было установлено. Вот только кем? И за что?

К землям, на которых располагались угодья да поселения соседнего племени, молодые охотники добрались без осо­бых приключений. Если не считать, конечно, того, что Куд­ряшу как-то ночью во сне примарилось видение страшное в виде бревна сучковатого, что с воем гонялось за ним.

И он, подхватившись, сонный, понесся по ночному лесу от того бревна с криками ужаса. Чеславу, от ночной встряс­ки самому едва не дрогнувшему, с большим трудом уда­лось поймать и угомонить друга. И весьма своевременно, потому как настиг он бедолагу у самого края крутого оврага. А не то летел бы Кудряш кубарем на дно каменистое, да еще неизвестно, не свернул ли бы себе там шею.

Но после нескольких дней пути они благополучно всту­пили во владения соседей.

На первом же хуторе, попавшемся на их пути, друзья по­пытались разузнать о двух чужеземцах, что недавно появ­лялись в этих краях. Но кроме того, что те заночевали у них в доме, когда шли с проводником мимо, хозяева ничего по­ведать им не смогли. Зато парни разузнали, где обитает муж Тур, что привел чужаков в их городище, верно решив, что кому, как не ему, знать о пришлых больше других.

К городищу, куда их направили хуторяне, молодцы прибились, когда уже почти полностью стемнело. Совсем не зная этой местности и продвигаясь только по приме­там, подсказанным жителями хутора, в темноте они ед­ва не прошли мимо поселения. И только беспокойный лай собак да рев не уснувшей еще скотины вывел их к люд­скому обиталищу.

Шагнув к закрытым на ночь воротам городища, Чеслав постучал в них подобранной тут же палкой. По другую сторону деревянной преграды послышалось слабое дви­жение и приглушенные голоса, которые принялись на­пряженно переговариваться между собой. Чеслав повто­рил удары по воротам, присоединив к ним обращение:

— Агов! Гостей, с миром пришедших, пустите?

Не сразу, наверное, после небольшого совета из-за во­рот донесся сердитый голос:

— Это кого же лесные духи нам под ворота пригнали? Уж не упырей ли? Сказывайте, кто такие! И люди ли смертные?

Чеслав даже усмехнулся такому подозрению, больше по­хожему на скрытую шутку, но ответил вполне серьезно:

— Люди смертные. Сыны родов чтимых. Верим в Даждь- бога Сварожича, защитника нашего, и всех Великих. Я Че­слав — сын Велимира. — Он оглянулся на присмиревше­го друга. — А со мной Кудряш — сын Горши. Соседи ваши с верховья реки.

Из-за частокола вылетела горящая головешка и, опи­сав небольшую дугу, упала неподалеку от них, осветив округу своим пламенем. Предосторожность полезная. Чеслав знал, что сейчас их внимательно рассматривают цепкие глаза сторожи. Да и не только их, а и близлежа­щую округу: не притаился ли там еще кто, грозящий опас­ностью? Очевидно, удостоверившись, что за воротами путники одни, их решили все же впустить. Крепкие во­рота дрогнули, и образовалась небольшая щель, широкая как раз настолько, чтобы в нее могли пройти юноши и следом их скакун. Как только они вошли, деревянную заслону за ними тут же затворили.

За воротами парней встретили трое мужей, двое из ко­торых стояли с наставленными на них острыми рогати­нами и настроены были весьма решительно.

— Сказывайте живо, зачем тропы к нам топтали?

Строгий и сердитый голос, как оказалось, принадле­жал неказистому мужику невысокого роста с проплеши­ной на голове и лукавыми глазами.

Прибывшим юношам поначалу даже не верилось, что этот непоказной муж обладает столь грозным и зычным голосом. Но это было так. Вообще-то, мужчины в их пле­менах были все более рослые да крепкие, иначе и не вы­жить им в диких дебрях, но часом встречались и такие. И по всему было видно, что неказистый есть старшим сре­ди сторожи.

— В дружбе да злагоде соседской заверить приехали... — настороженно ответил Чеслав. Ему был не понятен такой негостеприимный прием. — Да с мужем Туром повидать­ся. Он бывал у нас в городище недавно...

— С Туром, говоришь, повидаться? — Громогласный муж даже вытянулся, чтобы заглянуть поглубже в гла­за Чеслава. А заглянув и выждав, не отведет ли гость взгляд, расслабился. — Ну, тогда с сердцем открытым принимаем...

Только после этого лукавый мужик кивнул двум дру­гим, и те опустили рогатины.

— Хорошо же вы соседей дружественных привечае­те... — недовольно пробурчал Чеслав.

— Что собак бешеных, — не отставал от друга Кудряш.

— А что, страху-то нагнали? — подмигнул им мужи­чок. — Други не обидятся, а кто с дурными мыслями при­шел, авось и убоится. А поди знай, кого глухой ночью к се­лению принесло. Аль всех пускать без разбора?

Чеслав вынужден был согласиться, что такая сторожа гораздо надежнее, чем у них в городище. И отметил для себя, что об этом следует рассказать дядьке Сбыславу — перенять опыт похвальный.

После того как путников таки признали за дружествен­ных соседей, отношение к ним сразу переменилось. Сторо­жа стала более приветливой, посыпались расспросы про то, как добирались, дали напиться холодного кислого мо­лока с дороги, а старшой муж, что назвался Хрумом, даже предложил остановиться в его доме. Но парни учтиво от­казались и попросили провести их к жилищу Тура.

В сопровождении старшего сторожи Хрума, который вызвался быть провожатым, они прошли по погружен­ному в сон селению. Угадать, что находятся в людском обиталище, можно было лишь по темным силуэтам до­мишек, что виднелись на фоне звездного неба, да время от времени неожиданно возникавшим где-то совсем ря­дом фрагментам построек, которые выхватывала из тем­ноты горящая головешка, что нес, выставив перед собой, их сопровождающий. Да еще по злобному рычанию псов, которые, зачуяв незнакомцев, выказывали к ним лютую злобу и пытались напасть. И только не менее злобные окрики Хрума останавливали их.

— Вот тут он и обитает с семейством, — объявил зычным голосом этот муж, внезапно остановившись перед одним из строений, и первым шагнул в дверной проем. — Принимай гостей, Тур! — загрохотал его голосина из глубины дома.

Можно только представить, что могло подуматься и привидеться мирно спящему семейству, когда такой горлопан устроил им побудку среди ночи. Чеслав и Куд­ряш, немного замешкавшись при входе, пропустили это зрелище, а когда вошли, на них со всех сторон уставились перепуганные сонные глаза домочадцев потревоженного семейства. А сам хозяин, очевидно, успев подхватиться первым, стоял на шаг впереди всех со сжатыми кулака­ми, словно защищая свою кровь собой.

— Ну, я пошел. Завтра свидимся, — казалось, не заме­чая вызванного их приходом переполоха, сказал Хрум и как ни в чем не бывало покинул растревоженный дом.

С его уходом жилище погрузилось почти в кромешную темноту, если не считать едва тлеющие угли в очаге, по­тому как головешку, что с их появлением осветила дом, Хрум забрал с собой.

— Мир вашему дому, духу его и хозяевам! — не нашел ничего лучшего, как пожелать в темноту Чеслав.

Возле очага произошло какое-то движение, шуршание, и совсем скоро от тлеющих углей разгорелись тонко на­струганные щепы. А хозяйка — это, как оказалось, она за­суетилась, — подхватив одну из щеп, подпалила масля­ную плошку и подняла ее повыше, отчего в хижине сразу развиднелось. Когда мрак отступил, гостям стало очевид­но, что остальные члены семейства так и остались на сво­их местах, выжидательно глядя в их сторону.

— Так вот, значит... — переступив с ноги на ногу, не вполне уверенно начал Чеслав, испытывая неловкость за внезапное варварское вторжение в чужое жилище. Но тут же вспомнив, что вышло это не по их вине, а явился он как посланец от своего рода, уверенно продолжил: — Я Чеслав — сын Велимира. А это Кудряш — сын Горши, — кивнул в сторону друга Чеслав. — Мы пришли с тобой, чтимый Тур, повидаться. Дядька мой Сбыслав, глава ро­да нашего, уважение тебе передает.

Видимо, сказанное Чеславом возымело благоприятное воздействие, потому как хозяин разжал кулаки.

Более подробно рассмотреть семейство Тура им удалось только утром за столом, куда позвала их немногословная хозяйка. Она пришла за ними к копне сена у дома, куда они попросились определить их на ночлег, поскольку все еще испытывали неловкость за свое ночное вторжение.

Когда гости вошли в дом, вся семья уже расположилась за столом, ожидая, очевидно, только их. Во главе стола, как и полагается, сидел глава семейства Тур. Ночью он пока­зался Чеславу слишком уж грозным и совсем не приветли­вым. Однако сейчас в глазах мужа и на всем его покрытом бронзовым загаром обличье было только спокойствие и внимание. А руки, тогда сжатые в опасные кулаки и ка­завшиеся почти колодами, сейчас мирно лежали на столе и ничем не отличались от рук любого мужа, что знались с орудиями от топора до лука. Да и сам Тур был скорее жи­листым, чем коренастым. И только мощная шея придава­ла его облику обманчивую величину.

Кроме него за столом сидели еще с пяток разновозраст­ных мальцов да отроков, а с краю примостилась старшая дочка, что уже входила в девичью пору. Жена же Тура хло­потала у очага и, едва завидев вошедших юношей, поспе­шила подать дымящийся горшок с варевом к столу.

Широким жестом хозяин указал на свободные места на лавке возле себя.

Парни, пожелав здравия хозяевам и помянув добрым словом предков их, с большой готовностью уселись за стол, поскольку голод уже резво барабанил по их моло­децким брюхам. И хоть большого изобилия снеди за сто­лом не было, хозяйка постаралась выставить все свои припасы, чтобы угодить гостям. Ведь так она выказыва­ла уважение и расположение прибывшим.

Приступив к трапезе, туровские домочадцы — кто ис­подтишка, а кто и не таясь — с интересом рассматривали гостей. У младших отпрысков от любопытства вообще рты не закрывались, они даже забывали орудовать лож­кой, так им были интересны гости. А старшая дочь то и де­ло бросала скрытные взгляды на Кудряша. Тот в ответ улыбался ей широкой улыбкой, после чего девушка густо краснела и старалась какое-то время не поднимать глаз на кудрявого откровенника. Но хватало ее ненадолго...

Ели практически молча, бесед не вели. И только когда семейство закончило трапезу, хозяин, удостоверившись, что гости сыты, и отправив отпрысков своих во двор, спросил парней о цели их прибытия.

— Сказывайте, молодцы, что вас к нам в городище за­несло, — отер вспотевший от горячей трапезы лоб хозя­ин. — Проходом куда следуете? Аль к нам по делам каким занадобилось? Охотным? А может, сменять чего-нибудь?

— Шли тебя обязательно повидать, — откликнулся на его вопрос Чеслав.

Муж Тур от такой новости усмехнулся:

— Неужто я невидаль такая, что на меня стоит издале­ка ходить глазеть?

— Ага, топали б мы столько из-за того! — вмешался в разговор Кудряш. Ему уж никак не хотелось чувство­вать себя лишним.

— Просто так глазеть на тебя, хозяин, мы не собира­лись, — не дал развить другу его задиристую мысль Че­слав, — а пришли разузнать подробнее о чужеземцах, что недавно ты привел в наше городище.

На лице Тура отразилось искреннее удивление, и он озадаченно поскреб свою мощную шею.

— А чего про них узнавать?

У двери послышался тихий шорох и показались любо­пытные глазенки младшего из туровской крови, но тут же исчезли и показались другие — постарше. А судя по то­му, что оттуда же доносились шепот и ярые, едва сдержи­ваемые, пожалуй, только страхом выдать себя, перепал­ки, остальные мальцы тоже толпились у входа. Кудряш, отвлекшись на шум, недолго думая, скорчил страшную ро­жу очередной паре любопытных глаз. Рожа и впрямь, на­верное, была ужасная и страшная, поскольку глаза под­глядывающего округлились и он с испуганным возгласом исчез, вызвав панику у остальных. Множество босых ног зашлепали по земле, уносясь прочь от дома. Когда-то Ку­дряш не раз проделывал такую штуку со своими младши­ми братьями, забавляя их. Когда-то... Тогда они еще были живы... От этого воспоминания его комично-страшное кривлянье сменилось горькой улыбкой.

— Они ж, чужаки, как есть у вас в городище. Вот у них самих и разузнали бы... — продолжил Тур, не совсем по­нимая, зачем было тащиться к нему в такую даль с рас­спросами. — Так ведь? — обратился он почему-то за под­держкой к Кудряшу.

Кудряш же, только покончив с усмирением любопыт­ных сорванцов и на время утратив нить разговора, смог лишь похлопать в ответ глазами.

— Так-то оно так... Но когда прибыли они в наше городи­ще с тобой, проводником, то мы с Кудряшом сами в других краях были, — стал терпеливо объяснять Туру Чеслав. — А после чужеземцы покинули селение. И это произошло еще до нашего прибытия. Так что мы их и не повидали.

— Ну, не повидали, велик убыток... — Заподозрив, что, очевидно, не все так просто с пришлыми чужаками и не шли бы к нему несколько дней зазря соседи, Тур, подав­шись ближе к гостям, с неподдельным интересом спро­сил: — Аль было у них чего такого занятного, что вам по­коя не дает до сих пор?

Как ни хотелось Чеславу сознаваться в том, а пришлось.

— Мертвыми их в лесу нашли...

Это сообщение заставило Тура отпрянуть. Сделал он это медленно и без испуга — не пристало мужу испы­тывать таких чувств! — но было очевидно, что новость его поразила.

— Мертвыми... — задумчиво повторил он и, взглянув по очереди на гостей, спросил: — Да как же то статься могло?

— Про то точно не ведаем. — В голосе Чеслава слыша­лась неподдельная досада. — Они без провожатых на ху­тор дальний подались. А уже в лесной глуши мы случаем и обнаружили их. Точнее, тело одного. А другого, видать, зверье растащило.

— Вот оно как... — сказал Тур, качая головой, а через какое-то время раздумий озабоченно добавил: — Как бы те смертушки беды на племя ваше не накликали...

— Сами разумеем, — не утерпев, вмешался в разговор Кудряш, которому невмоготу была такая неторопливость в речах Тура. — Оттого и пришли к тебе, чтобы больше прознать про чужинцев. Авось знания о пришлых помо­гут того лиходея, что их порешил, сыскать.

Тур же, не обращая внимания на горячность Кудряша, опять задумался. Несколько раз он хотел было что-то на­чать рассказывать, чесал шею, но передумывал. А после, словно даже раздосадовавшись на себя, проворчал:

— Да я ведь и знаю о них не больно много. Они у Хру­ма, что вчера вас ко мне привел, на постое в доме обита­ли. Он у нас в роду и в селении глава.

Решив тут же идти к Хруму, юноши дружно встали из- за стола и вышли за порог.

А у дома неожиданно для них кроме вездесущей ватаги мальцов собрались уже и взрослые общинники — гостей повидать да байки про житье в их краях послушать. Весть о путниках, что прибились к их воротам ночью, с первыми лучами утреннего светила проворной мухой облетела уши всего поселения. Но Тур скупым словом урезонил наибо­лее нетерпеливых, объяснив, что им сейчас не до праздных разговоров. А за байками пускай позже приходят.

Войдя в городище ночью, парни не смогли, ну разве что кроме невнятных силуэтов строений, рассмотреть селе­ние как следует. Теперь же, идя за Туром, который ока­зался гораздо проворнее в ногах, чем в речах, они с инте­ресом глазели по сторонам.

Селение, в отличие от их родного, оказалось совсем не­большим — хаток едва чуть больше, чем пальцев на обеих руках. Жилища почти ничем не отличались от привычных, вот только большей частью камышом крыты были.

Встречающийся им немногочисленный люд с любопыт­ством рассматривал двух молодцов, что торопливо шли за Туром. По пути они приблизились к большому деревянно­му столбу посреди селения. На его серо-буром теле видне­лись вырезанные символы, орнаменты и малюнки, которые мало что могли рассказать непосвященному чужаку, а на са­мом деле повествовали о давних временах и жизни этой людской обители. Это был оберег городища, тут обитал дух хозяина и покровителя селения. Парни поклонились ему с большим почтением и поднесли дары — несколько сво­их стрел, чтобы не препятствовал их пребыванию в своих чертогах, а наоборот — удостоил своего расположения.

Придя к дому главы селения, они застали там одну лишь хозяйку, которая сообщила, что сам Хрум с ранней зорей подался с сыновьями в лес мед добывать. А когда вернется, только ему да Великим известно.

— Я, кажется, знаю, где это может быть, — подумав, сказал Тур и повел парней из селения в сторону леса.

Даждьбог-батюшка — красное солнышко только начал набирать полную силу, лаская верхушки деревьев своими лучами и одаривая лесные просторы щедрым теплом, по­ка первым, не палящим, нежным, но, судя по всему, обе­щающим жаркий день. Даже войдя под кроны деревьев, трое мужей скоро стали ощущать паркое дыхание свети­ла, а вместе с тем и то, как начинала благоухать терпким лесным духом зеленая чаща. Запахи янтарной, теряющей твердость сосновой смолы, подсыхающей у корней, покры­той зеленым мхом дубовой коры, пряный душок мяты и множества других пахучих трав, а более всего дух от неж­ных головок лесного цвета — все это пахучее многообра­зие сливалось в общий дурманящий и дразнящий дыха­ние аромат. И влекло это благовоние, а особенно то, которое шло от яркого цвета, не столько Чеслава и его спутников, сколько малых тружениц, что собирали сладкую дань для прокорма своего многочисленного семейства. Вот и первая из пчел пронеслась низко над их головами (Кудряш даже пригнулся), натужно жужжа, — понесла собранную слад­кую взятку к себе в жилище. Значит, близки мужи к цели.

Пройдя еще немного, они заметили двух отроков, ко­торые, задрав головы, сосредоточенно смотрели куда-то вверх. А подойдя ближе, и сами, устремив взгляды в вы­соту, смогли рассмотреть сквозь ветки дерева находяще­гося там мужа, что как раз подбирался к дуплу. Поздоро­вавшись с отроками, они принялись наблюдать за ловкими движениями верхолаза.

Благополучно добравшись до дупла, Хрум, а это был именно он, перекинул конец веревки, которой был обмо­тан, через ветку, что располагалась над головой, и завязал, обезопасившись тем самым от падения. После этого осто­рожно вынул из сумы, что висела на поясе, небольшой гор­шок. Чеслав, в племени которого добывали мед таким же способом, знал, что горшок тот с углем тлеющим. Хрум между тем сунул в горшок пучок сухой травы и быстро под­нес к дуплу. Из горшка почти сразу повалил густой сизый дым, заполняя собою пространство пчелиного убежища.

Хорошо, что Хрум, опытный добытчик, обвязал голову рядном, оставив лишь прорезь для глаз, да надел рубаху поплотнее, а иначе вырвавшиеся из дупла разъяренные хозяйки могли закусать его до смерти, защищая свои запасы. А лесные труженицы умели боронить нажитое сладкое добро! Но дурманящий дым вскоре сделал свое дело, погубив большую часть защитниц, и постепенно на­падки пчелиного семейства ослабли. Тогда Хрум начал сноровисто выламывать соты, полные меда, и класть их в свою суму.

Когда немного времени спустя охотник за медом спустил­ся с дерева, его сума оттягивалась от увесистой сладкой да­ни. Вполне довольный обильной добычей, Хрум зычным голосом приветствовал Тура и пришедших с ним гостей:

—Доброго здравия славным мужам! А я сверху и не рас­познал сразу, кто такие... Хотел по самому утру зайти про­ведать другов наших, да дай, думаю, гостюшек медком по­балую. Вона! — поднял он суму, показывая ее полноту.

Но вместе с Хрумом, а точнее сопровождая его, спусти­лось и некоторое число неугомонных защитниц дупла, которых не смог погубить дым. И они в природном стрем­лении отогнать разорителя, а то и отомстить ему, угрожа­юще жужжа, носились теперь вокруг мужчин.

Кудряш с малолетства терпеть не мог пчел, еще с тех са­мых пор, как мальцом попытался полакомиться одной из них. Да и они его отчего-то тоже не любили. А потому, как только несколько пчел принялись кружить неподале­ку, он, недолго думая, стал рьяно от них отмахиваться. Те же, почуяв в нем новую угрозу, подступили плотнее. И уже через мгновение отчаянное «Ух!», а потом и «Ой!» возвестили о первых укусах. А затем так скоро, что никто и опомниться не успел, вокруг Кудряша собрались, навер­ное, все уцелевшие от погубленного роя легкокрылые злюки, решившие именно на нем выместить все свое жалящее зло. Ошалевший же Кудряш с утроенной пры­тью пытался избавиться от них, усиленно размахивая ру­ками и крутясь во все стороны.

— Да стой ты, стой на месте, ретивец! — подбежал к не­му Хрум и начал окуривать дымом из горшка. — Да ру­чищами. .. Ручищами не колобродь!

В такой более действенный способ пчелы вскоре-таки от­стали от бедолашного Кудряша. А когда дым вокруг него развеялся, стало видно, что отстать-то отстали, но следы стычки на его лице и шее все же видны. Из-под кудрявой копны волос на мужей, часто мигая, смотрел растерянный глаз, второй же, быстро заплывая от укуса, вскоре превра­тился в узкую щелочку. А на лице, шее и руках вспухали еще несколько укусов.

— Вона как тебя! — озадаченно покачал головой Тур.

— Кто ж голыми ручищами с ними воюет, кудрявая твоя головень? Тут разум да приспособления нужны! — проба­сил Хрум, снимая с головы рядно. В лукавых глазах его распознавалась явная насмешка. — Аль прыти поболе иметь! Бежать надо было, парень! Наперегонки с медоносами!

И он задиристо хлопнул Кудряша по плечу. Тот только ойкнул хмуро: видать, и там пчелы свой след оставили.

— А вы чего это в лес за мной подались? — вдруг поинте­ресовался Хрум. — Мед, небось, и у вас дерут? Эка невидаль!

— Да вот у парней к тебе, Хрум, дело важное есть, — со­общил Тур.

— Угу? — с усмешкой пророкотал Хрум, что должно было означать удивление.

— И дело это отлагательства не терпит, — добавил Чеслав.

— За поспех и пострадали... — лукаво кивнул в сторо­ну Кудряша, все еще продолжая подшучивать, Хрум.

— Потому как в нашем городище не все ладно, — суро­во добавил Чеслав, пытаясь тем самым дать понять Хру- му, что дело у них к нему нешуточное. — Оттого и при­были издалека к вам.

Отправив сыновей со сладкой добычей вперед, Хрум с остальными мужами пошел неспешно следом, внима­тельно слушая рассказ Чеслава. Узнав о гибели чужинцев, он строго посмотрел на рассказчика:

— Худо это, ой худо! — И куда только делось обычное его лукавство в глазах, теперь они были озабочены и да­же жестки. — Завет предков «Кто с миром пришел к нам, тот другом стал» вы не хуже меня знаете. Такого за кров­ного родича почитать следует. Под вашей защитой нахо­дились чужеземцы. Вашему племени переданы были. С вас и спрос. А как прознают в дружественных нам пле­менах, что небезопасно с вашими родами знаться гостям, так и отвернутся от вас. Обособлениками станете.

— А то сами не ведаем... — пробурчал Кудряш, зырк­нув на Хрума щелочкой заплывшего глаза.

Слова Хрума были хоть и горькими, но вполне спра­ведливыми, и Чеслав понимал это. Он и сам бы стоял за такую правду, завещанную предками, не окажись теперь его племя в беде. Но Хрум ведь пока не знал всего, что произошло в их городище и вокруг него, а потому Чеслав считал укоры его поспешными. И когда он рассказал о других смертях, что стали косить их люд после прихо­да чужаков, и о предположении волхва Колобора, что они принесли пошесть с собой, Хрум уже не спешил с выво­дами. Он шел какое-то время молча, потирая проплеши­ну на голове, словно это могло помочь в раздумьях.

— Пошесть, говорите? — неожиданно подал голос Тур, и видно было, что эта новость взволновала его не на шутку. Наверное, потому что именно он привел чуже­земцев к ним в городище и теперь чувствовал свою со­причастность к последствиям. — Так ведь у нас никако­го мора нет, сами видите. А принесть его они могли только отсель.

— Да и я в пошесть ту не верю, — откровенно признал­ся Чеслав. — Но кто-то же смерть сеет. И началось это с приходом чужинцев. Да и их сгубил кто-то. Вот и при­шли к вам разузнать, что за люди они были и кому тропу перейти могли.

— Так ведь и у нас они... — начал было Тур.

Но зычный голос Хрума продолжил вместо него:

— Гостили недолго... А про них что ж поведать? — Те­перь отчего-то во всем его облике и речах было желание помочь. — Сказывали, что любопытно им края наши по­видать да с людом нашим познаться. Также про то пове­ствовали, что исходили и повидали уже немало, а пришли из далекого далека...

Пока они дошли до городища, Хрум обстоятельно рас­сказал о пребывании чужаков в его селении, а также о том, что говорили они о своей родимой далекой земле и их обычаях. И несмотря на то, что припомнить ему уда­лось довольно много, ничего такого, что могло бы хоть малой занозой послужить в раскрытии тайны смерти пришлых, парни не услышали.

Войдя в ворота городища, мужи расстались с главой селения, но с уговором, что, лишь дневной жар пойдет на убыль, гости пожалуют к нему на угощение. А то что ж потом о его, Хрума, гостеприимстве рассказывать будут?

Когда мужчины вернулись к дому Тура, у порога их встретила ватага ребятишек, которая не могла оставить их появление без внимания. Еще бы! Завидев искусанного пчелами Кудряша, они сперва застыли, не признав его, а после, распознав, дружно подняли на смех да потеху.

— Вона рожу разнесло! Гы-гы-гы! На порося схож стал, что мы в лесу давеча словили!

И даже суровое наставление отца не могло сдержать их едких насмешек. Кудряш же, мужественно поборов иску­шение догнать сорванцов и надрать им уши, молча про­следовал в избу. А там хозяйка с дочкой, увидев разукра­шенное лицо страдальца, всплеснули руками и тут же засуетились вокруг него, готовя примочки от пчелиных укусов.

Чеслав, наблюдая все это с порога, в дом не вошел. Он ничем не мог помочь другу, да и был тот сейчас в более опытных и заботливых руках.

Его же обуревали более тяжкие заботы и думы. Ведь вы­ходило, что весь их неблизкий поход к соседям оказался на­прасным. Ничем приметным или необычным чужаки в го­родище Хрума не отметились. Ничего такого, что могло бы дать подсказку к тайне их гибели, разузнать не удалось.

«А может, все же было что-то? Да не обратили соседи на это внимания?»

Из избы с ковшом узвара вышел хозяин и предложил его гостю. Чеслав с удовольствием выпил прохладного напитка и, отдавая ковш, со слабой надеждой еще раз по­интересовался:

— А может, упустил чего Хрум в своем рассказе, запа­мятовал?

Но Тур только молча пожал плечами. Это могло озна­чать лишь одно: к тому, что поведал Хрум, ему добавить нечего. И так немногословный сам по себе, Тур отчего-то стал и вовсе молчаливым. А вскоре, сославшись на хозяй­ские заботы, куда-то ушел. От предложенной же Чеславом помощи решительно отказался: «Сам справлюсь. А гостям с долгой дороги отдых нужнее».

Едва спала дневная жара, как прибежал один из сыно­вей Хрума и передал приглашение отца пожаловать к их жилищу. Селение выказывало желанным гостям уваже­ние — таков обычай, заведенный их предками в этих ди­ких лесах. Обычай, крепивший дружбу и добрососедство.

На привечание гостей у дома Хрума собрались, навер­ное, все жители городища — и стар и млад. Каждому хо­телось новостей и небылиц каких-нибудь про житье со­седнего племени услышать да на новых людей посмотреть. Особенно же на пришлых молодцев глазели девки — ко­нечно, больше украдкой. Но были и такие, которые, за­бывая о скромности, глаз не отводили. И даже искусан­ный пчелами Кудряш не был лишен девичьего внимания. А чего — парни статные да видные. Не одно девичье серд­це сильнее биться заставили. Не одного ревнивого парня поволноваться да позлиться принудили. А двое, а то и трое ухарей и вовсе не по-доброму смотрели испод­лобья на пришлых. Особенно один, с небольшой ямкой на подбородке.

Чеслав же, повествуя о жизни в своем городище (о смер­тях, что случились у них в последние времена, рассказы­вать он не стал), ловил на себе и другие взгляды — бы­стрые, но очень внимательные и даже, как ему показалось, обеспокоенные — Хрума. А может, было в тех взглядах и еще что-то, что не мог разгадать Чеслав?

С чего бы это? Неужто весть о смерти чужеземцев чер­ным вороном между ними и соседями пролетит да раз­дор накаркает?

«Обособлениками станете...» — вспомнились Чеславу суровые слова Хрума.

И слова те могли в дурную явь воплотиться. Нет, ему, Чеславу, нужно во что бы то ни стало дознаться, отчего чужинцы сгинули, а вместе с ними и соплеменники в се­ление к предкам отправились...

Расходились с пиршества уже затемно. Попрощавшись с Хрумом и остальными поселенцами и поблагодарив за угощение, Чеслав вместе с Туром и его семейством отпра­вились к их жилищу. За тяжкими раздумьями молодой охотник только на полдороге заметил, что друг его Кудряш куда-то подевался. Вот только рядом был — и уже нет.

— Кудряш! Кудряша! — позвал Чеслав.

Но темнота ответила ему лишь дружным стрекотани­ем сверчков.

«Ну и пусть! У парня не горшок битый, а своя голова на плечах», — с досадой решил Чеслав.

Жизнь в ночном селении постепенно замирала. Тур со своей кровью отправились в дом и, немного повозившись и пошумев там, вскоре тоже затихли — видать, заснули.

К Чеславу же сон все не шел. Примостившись на брев­не неподалеку от дома, он, впав в добровольное оцепене­ние, угрюмо размышлял над тем, что дальше делать и как выбраться из глухого каменного тупика неведения на тро­пу с нужным следом. Неужели и Мара, и он ошиблись и начало того следа вовсе не здесь искать надо было?

Неожиданно откуда-то — видать, с другого конца горо­дища — полилась песня. Глубокий девичий голос проник­новенно пел о двух птахах горлицах, что, несмотря на даль далекую да бурю лютую, летели навстречу друг дружке, чтобы спароваться на всю жизнь. И все они преодолели: и непогоду, и даль-разлучницу. Да стрельнул одну из птах лихой охотник... Но вот к девичьему голосу присоединил­ся второй, молодецкий, и полились они вместе, сливаясь, словно два ручья по весне. Про то, как загрустила вторая птица без пары, заотчаялась... И Чеслав без труда узнал тот второй голос, потому что частенько слышал его ранее. То пел его внезапно исчезнувший друг Кудряш. Вот уж душа разгульная! И покусы пчелиные ему нипочем, и усталости не ведает. Без гульбищ — жизнь не всласть бесшабашному.

От той песни почувствовал Чеслав, как екнуло что-то в груди, и защемило, заныло сердце. Подумалось Чесла­ву о Неждане. Будет ли верна слову данному — ждать его приезда за ней? Не забыла ли его? И какой сейчас моло­дец поет ей песни?

Со стороны дома раздался какой-то неясный шорох, по­сле легкий стук, и через мгновение на пороге показался Тур. Постояв немного в дверном проеме и, очевидно, рас­смотрев в темноте сидящего у дома гостя, неспешно подо­шел и сел рядом. Он потирал свою могучую шею и молчал, лишь тяжко вздыхал время от времени. И внезапно про­изнес тихо, словно боясь спугнуть ночную тишину:

— А ведь на жизнь-то одного из чужаков и у нас кто- то зарился. Вот только в толк не возьму, отчего Хрум про то вам не сказал...

У Чеслава от такой неожиданной новости едва дух не перехватило.

— Зарился, говоришь? — И тут же, пока Тур не переду­мал, поспешил спросить: — А на которого из них?

— Да на того, который младой еще.

— А как то сталось?

— Да я толком и не знаю, за зверем в лес как раз отлу­чился. Но Хрум уж точно должен знать. Я все думал, сам о том вам скажет. А не сказал отчего-то...

И он со вздохом хлопнул себя по щеке, истребляя на­зойливого комара.

Охотнику Туру вовсе не по душе было то, что именно ему пришлось рассказать гостям о происшедшем в его се­лении. «Чего не бывает среди родичей? И не про все след знать сторонним». Он весь день надеялся, что Хрум сам поведает пришлым о том случае с чужаками, но глава городища почему-то не захотел этого сделать. И тогда Тур после тяжких размышлений и колебаний решился помочь парням. Ведь это он привел чужеземцев в соседнее пле­мя, после чего там стал гибнуть люд.

«Не сказал Хрум... С чего бы это ему крыться? Али сам к тому причастен был? Не угодил ему чем пришлый, вот он и...» — бежали мысли у Чеслава.

Тур снова заговорил:

— Да, после того и спровадил Хрум гостей из селения больно скоро. Позвал меня и сказал: «Сведи чужеземцев к соседям нашим верховным по реке. Уж очень им охота на житье их посмотреть». Я их и увел к вам.

И он снова тяжело вздохнул.

Чеслав чутьем охотника почувствовал, что вот он, тот долгожданный след, за началом которого они сюда при­шли. Значит, есть он, есть! Неспроста старой ведунье сон был, что здесь искать надо.

— Собирались мы с рассветом выступить от вас, да те­перь, думаю, следует еще задержаться, погостить, — едва сдерживая радость от появившегося следа, сообщил мо­лодой муж Туру свое решение.

— Как знаете, я не гоню... — все так же тихо ответил Тур и, поднявшись, отправился в дом спать.

Чеслав перебрался на ночлег в копну сена, туда, где провел предшествующую ночь. Но в отличие от той но­чи, когда он был в плену усталости, а потому и заснул, ка­залось, еще не опустив голову на свернутый пучок сена, сейчас услышанное от Тура будоражило его, не оставляя места для отдыха.

«Как теперь подступиться к скрытному Хруму, чтобы разузнать про нападение на чужака? Отчего глава рода утаил тот случай? И если в этом селении при чужаках никто не отправился в городище к предкам, то отчего же у нас так сталось? Неужто просто совпало? Но нет, ведь Мара уверена, что то была потрава. Да и я так думаю...»

Проворочавшись еще немало времени, не в силах ус­мирить свои мысли и замыслы, Чеслав и не заметил, как долгожданный сон все же стал его одолевать. Ворочаться не осталось сил, раздумья потекли медленнее, видения перед глазами стали туманиться, звуки затихать... Одна­ко то ли сквозь накатившую дрему, то ли уже в своем сне он услышал шуршание сухой травы.

«Мышь, наверное, к норе своей пробирается...» — ле­ниво шевельнулось в голове.

Но шуршание усилилось и стало понятно, что проби­рается вовсе не мышь, а что-то гораздо большее. Следу­ющей же была мысль, что он, возможно, еще не спит и все, что слышит, — явь!

Осознание, что сюда кто-то крадется, вырвало Чеслава из объятий подступившего сна. Приподняв голову, насторо­жившись, он попытался рассмотреть то, что, судя по шур­шанию, двигалось в его сторону. Но было слишком тем­но — ничего не разобрать. Внезапно что-то очень тяжелое упало совсем близко от него. Чеслав вмиг откатился в сто­рону, тут же изготовившись к нападению или обороне.

— Фу-у-ух! — протяжно донеслось с места падения.

«Фу-у-ух!» — эхом откликнулся в голове Чеслава вздох облегчения. Он сообразил, что это не кто другой, как его друг Кудряш наконец-то прибился к ночлегу после слав­ной гулянки. Ох, как же ему захотелось хорошенько на­поддать позабывшему, зачем они сюда прибыли, пустого­ловому гуляке!

— Да что ж ты за образина такая со сквозняком в голо­вешке! — рявкнул Чеслав на товарища так, что тот от не­ожиданности даже подскочил.

— Э-ей-ей! Ты чего? Чего? — зачастил Кудряш с пере­пугу: уж на ту ли копну он залез? Но, убедившись, что ря­дом с ним Чеслав, обмяк и, вырвав из копны клочок тра­вы, бросил в товарища. — Ну, Чеславка! Ну, дурило! Ох и шибанул же меня испуг!

— Дубинушкой тебя шибануть следовало бы, неради­вого! Да со всей моченьки! — продолжал злиться друг.

— Это за что? — Теперь в голосе Кудряша были даже возмущение и вызов.

— Чтоб опамятовал, зачем пришли мы сюда, и голо­вой думал, а не баловнем! Нам про чужаков разузнать следует, а не по гульбищам бегать да глотку в песнях драть.

Чеслав отвернулся и, устроившись поудобнее, приго­товился спать.

— А вот и зря ты на меня оскалился. Одно другому во­все не помеха, — оправдывался в ответ Кудряш.

Но Чеслав всем своим видом демонстрировал, что и слу­шать его не хочет.

— Слышь, Чеславка... — через какое-то время снова заговорил Кудряш.

— Отстань, непуть! — огрызнулся тот, все еще продол­жая сердиться на неразумного.

— А девки у них заводные! Не чета, конечно, нашин­ским, но тоже не кикиморы страхолюдные.

— Спи!

Но Кудряш, кажется, и не думал униматься. Вкрадчи­во, словно готовя хитрую наживку для западни, он не­громко произнес:

— И на одну из них чужак засматривался... — И через мгновение добавил: — Тот, который в парубках еще хо­дил. .. Тропу к ней топтать стал.

— Откуда прознал? — придвинулся к нему Чеслав, да так быстро, что Кудряш и не ожидал. Куда только и делось желание сердитого друга поспать!

— Так на гульбище... — как бы между прочим сообщил Кудряш и, отвернувшись, замолчал, желая помучить дру­га в отместку за несправедливые упреки. А затем и вовсе стал вроде как спать устраиваться.

Чеслав, конечно же, не выдержал такого испытания и, схватив за плечо, принялся его тормошить.

— Говори, заноза!

По недовольному сопению Чеслава Кудряш понял, что достаточно уже отомстил, а потому продолжил:

— Дочка Тура, Умила, поведала. Да еще сказала, что ма­ло кто знал про ту благосклонность. Тайна то сокровен­ная подруженьки ее.

— А тебе, стороннему, так и поведала сокровенное? С че­го бы это? — поддел его Чеслав.

— Так подход к девичьей натуре знать надобно, — не­возмутимо поделился опытом Кудряш. — На гульбище с девками да парнями сходить, слово приятное в ушко ро­зовое молвить, чтобы замалинилось, песню проникно­венную, чтобы душу затронула, спеть.

Это уже явно был камень в его, Чеслава, сторону. И по­делом! Но каяться Чеславу совсем не хотелось, а вот по­больше разузнать он, наоборот, спешил.

— И что ж то за девка такая, что чужаку полюбилась?

Кудряш же, не получив признания его неправоты, с от­ветом не спешил. Испытывая терпение друга, он лениво, со смаком потянулся, несколько раз зевнул, но, получив легкий тычок в плечо, все же сжалился:

— А дочка Хрума...

— Дочка?! — удивился Чеслав, даже привстал. — Так у него ж парни...

— И девка имеется.

— Вона как! А на той учте, что Хрум для нас устраивал, она была? — допытывался раззадоренный новостью Чеслав.

— В том-то и дело, что нет. Из дома не показывалась.

— А Хрум про нее смолчал... — стал размышлять вслух Чеслав, закусив сухой стебелек травинки. — И про то, что на жизнь чужака кто-то зарился, тоже смолчал.

Теперь пришло время Кудряшу удивляться, а Чеславу делиться с товарищем тем, что узнал от Тура. И из всего разведанного ими выходило, что вовсе не бесследным осталось пребывание чужаков в этом селении, как хотел представить им Хрум. И весть о нападении на младшего из пришлых, и его любощи к дочери главы селения — это, возможно, именно те просветы в темени их поисков, ко­торые укажут нужный путь.

— Нам обязательно с дочкой Хрума переговорить следу­ет, — выплюнув искусанную травинку, подытожил Чеслав.

— И дурню понятно... — согласился Кудряш. — Да только как, если она из дома глаз не кажет? То ли сама не желает, то ли Хрум не велит.

— А если дочку Тура попросить, чтобы поутру выма­нила затворницу? — нашелся Чеслав. — После того, как она примочками тебя жалела да песен твоих наслушалась, небось, не откажет поспособствовать?

Ненадолго задумавшись, Кудряш покачал головой.

— Не-а, не выйдет. Девки с рассветом по грибы идти сговорились. — Он сделал вид, что совсем не замечает иронии друга.

— Так пусть с собой и зовут ее в лес, — настаивал Чеслав.

— Уж и не знаю, захочет ли дочка Тура... — неуверен­но затянул было Кудряш.

Но Чеслав не дал ему договорить.

— А кто про подход особый к девкам только что бахва­лился? — что комара, припечатал он не в меру самона­деянного друга.

Кудряш недовольно шмыгнул носом и озадаченно по­чесал затылок.

— Так девка ж, что та коза с норовом, и заартачиться может...

И был в том суждении неподдельно искренним.

Разомлевшая от тепла серо-зеленая ящерица, прикрыв свои крохотные глазки, блаженно подремывала на посе­ревшем от времени пне. С рассвета в трудах и поиске, она недавно славно поохотилась и вот теперь выбралась на возвышение погреться, подставив свое крохотное тельце под пробивающиеся с трудом сквозь густую листву, а от­того и не такие жгучие солнечные лучи. Полное брюшко и теплый покой, наверное, и составляли ее незатейливое ощущение лесного счастья. Но вот зверушку что-то на­сторожило, глаза полностью открылись, голова припод­нялась... Через мгновение шустрой твари уже не было на серой древесной поверхности.

Время от времени останавливаясь, чтобы прислушать­ся, не раздаются ли людские голоса, Чеслав и Кудряш про­двигались в лесной чаще. Потратив полночи на разговоры и обдумывание дальнейших действий, парни шли теперь неспешно и безмолвно, словно остатки сна все еще не выветрились из молодецких тел и бродили где-то в головуш­ках, то пленяя их сознание, то нехотя попуская, но не по­кидая окончательно.

...Чеслав проснулся, когда солнце стало уже припекать, неумолимо пытаясь прорваться сквозь сомкнутые ресни­цы. Ну как тут не проснуться?

Кудряшу же пришлось покинуть их сенное пристани­ще гораздо раньше. Разбуженный весьма ощутимым тыч­ком Чеслава под бок, он вынужден был отправиться на уговоры дочери Тура помочь им.

Всласть потянувшись, Чеслав выбрался из копны и на­шел друга дремлющим под ней.

— Эй, сонная тетеря, ты чего? — потряс за плечо спя­щего Чеслав. — Не ходил к ней?

Кудряш сперва промычал что-то нечленораздельное, потом попытался отмахнуться от него, словно от приста­вучей мошкары, но после все же продрал глаза и, сообра­зив, чего от него требует Чеслав, ответил:

— Как же! Сам с копны меня вытолкал... — Смачный зевок с протяжным завыванием прервал его тираду. — Повидались... Все сказал, чего от нее хотим.

— А она? — Чеслав был терпелив.

Кудряш скривился и помотал головой.

— Сперва испугалась. Руками замахала на меня. Мол, тайну подруженьки не сберегла, тебе, прыткому, пожалев, выдала, так не желаю ей еще и горестей подносить да ду­шу девичью печалью теребить. — Рассказчик отчаянно вздохнул. — Ох! И пришлось кудрявому молодцу соловьем нежным сладко заливаться! — Горделивая улыбка расплы­лась на довольной роже Кудряша. — Сказала, что попро­бует зазвать, а там уж как выйдет, — развел он руками.

— Ну? И вышло? — не оценив достигнутого товарищем, поторопил его Чеслав.

— Да я откуда ведаю? Или мне вместе с ней надо было идти просить? — постучал себя по лбу Кудряш. — Вот на­ведаемся в лес и узнаем, вышла аль не вышла Хрумова девка с подругами.

...По едва уловимым приметам и следам на кустах, тра­ве, мху и земле молодые охотники замечали, где совсем недавно прошли собирательницы грибов и в какую сто­рону они подались. Вслед за ними и шли парни.

— Желань... — услышал Чеслав за спиной негромкий голос Кудряша.

Он обернулся, и по его лицу было видно, что сказан­ное товарищем ему непонятно.

— Желань ее кличут, — пояснил Кудряш. — Дочку Хрума...

Чеслав молча кивнул. «Желань — красное имя. Да вышла ли в лес с подругами скрытница? Не заупрямилась ли?»

Внезапно Чеславу показалось, что легкий ветерок донес отголоски девичьих перекриков. Он остановился и дал другу знак замереть. Прислушавшись, они таки распозна­ли девичьи голоса. Пройдя еще немного вперед, парни наконец-то заметили среди деревьев и самих неугомонных цокотух. Небольшими ватагами, а где поодиночке или по двое они разбрелись по округе и время от времени пере­кликались между собой, чтобы не потеряться и не отбить­ся от остальных.

Дабы не привлекать излишнего внимания всей деви­чьей компании, парни принялись осторожно обходить места, где мелькали искательницы грибных россыпей, вы­сматривая тех, ради которых сюда последовали. Но как ни искали, как ни высматривали, а дочки Тура среди них приметить не могли. Но вот Кудряш порывисто схватил Чеслава за руку и указал в сторону, где в небольшом от­далении среди зарослей просматривались две девичьи фигуры. Прокравшись ближе, юноши таки обнаружили дочку Тура, а с ней еще одну деву, что как раз присела за очередным грибом. Она и могла быть дочкой Хрума. Но так ли это, им еще предстояло выявить.

Парни вышли на поляну так тихо, что девушки не сра­зу и заметили их. Первой заприметила появление молодых охотников дочка Тура, но лишь прикрыла губы ладонью — наверное, чтобы не вскрикнуть от неожиданности. Подру­га же ее, сорвав гриб, положила его в лукошко и только тог­да, поднявшись, заметила незнакомцев. От растерянности она выронила лукошко, и собранное грибное богатство рассыпалось по траве.

— Ты, Желанюшка, не пугайся. Гости то наши, други... С племени да городища, что вверх по реке от нас, — по­спешила успокоить подругу Умила.

«Значит, это и есть та девка, что мы искали, дочка Хрума. Та, что зачаровала чужака», — оценил подсказку Чеслав.

И тут же подумал, что такая и впрямь могла пригля­нуться, да и не одному, а многим из парней. Краса ее была неброской, такой, на которой не остановишь первый ско­рый взгляд, но, уже отведя его, захочешь отчего-то вер­нуться и взглянуть вновь. В ее лице было что-то трогатель­но-беззащитное, что в мужской натуре всегда вызывает желание приголубить да заслонить. И в то же время чув­ствовалось, что есть в ней та скрытая, непоказная женская сила, что способна любого молодца в полон взять.

Лицо девушки отличалось от загорелых лиц подруг слабой бледностью, словно мороз еще зимой дыхнул на нее белой стужей, да так она до сих пор и не оттаяла.

Льняные волосы были собраны в густую косу, перехва­ченную синей нитью. Длинная сорочка, очерчивая справ­ную грудь, прятала гибкий и стройный стан. Это Чеслав заприметил, еще когда девушка склонилась, чтобы со­рвать гриб. Такую и впрямь пожелать не дивно.

Желань смотрела на них строгими голубыми глазами, в которых хоть и был мимолетный испуг, но от Чеслава не укрылась и большая доля интереса. Но чем он был вызван?

— Это Чеслав, — нарушила затянувшееся молчание дочка Тура. — А это Кудряш. — И тут же почти искрен­не удивилась: — И как вы нас в лесу отыскали?

— Дак не слепые и не глухие ведь... — пробурчал Кудряш.

Чеслав подошел к Желани и, присев, начал собирать

в лукошко рассыпавшиеся грибы. Девушка же, не тронув­шись с места, молча наблюдала за тем, как он это делает.

— Ты, Умилка, кажись, тоже за грибами в лес пода­лась? — склонившись к уху дочки Тура, спросил Кудряш, а когда та с недоумением взглянула на него, лукаво под­мигнул. — Так не будем ротозейничать да комаров внутрь приваживать. От них сытости — чуть. Пойдем, с гриб­ным сбором подсоблю.

Кудряш увел девушку на другой край поляны.

Выбирая из травы грибы, Чеслав время от времени по­сматривал на стоявшую рядом Желань. Она же, наблю­дая за ним, оставалась все так же безучастной и, похоже, думала о чем-то своем.

— Не примечал тебя раньше... Ни в селении, ни на уч- те в нашу честь. Отчего бы это? — прервал затянувшееся молчание парень.

Но губы девушки так и остались неподвижны. С таким же результатом он мог заговорить с лесной красавицей березой. Но та хотя бы листвой прошелестела.

Собрав все до единого рассыпавшиеся грибы, парень поднялся и протянул лукошко Желани.

— Что молчишь-то? Аль немая? Или боишься меня?

Увидев совсем близко от себя его лицо, девушка слов­но очнулась и, взяв корзину, тихо сказала:

— Хворалось мне...

И будто приняв какое-то решение, повернулась и сде­лала несколько шагов, чтобы уйти.

— Мы в селение ваше неспроста пришли... Не слыхала про то? — вымолвив ей вслед, поспешил удержать девуш­ку Чеслав. — Из-за чужаков, что Тур привел от вас к нам.

Желань остановилась, как будто споткнулась, бросила быстрый взгляд в сторону, куда отошли дочка Тура с Куд­ряшом, а после перевела глаза на Чеслава.

— Мне что за забота?

Чувствуя, что у девушки нет желания говорить с ним, а точнее, может, таковое и было, но что-то ее сдерживало, заставляло молчать, Чеслав как можно терпеливее пояснил:

— Не все теперь ладно в нашем селении. Лихое и непонят­ное случается... Мы пришли разузнать про тех чужаков...

Но Желань, не дослушав, резко его перебила:

— Отец сказал, что сгинули они... Правда то?

Ее голубые очи в упор смотрели на Чеслава и требова­ли ответа. Она вся как-то вдруг переменилась. Куда и по­девались сдержанная молчаливость и робость!

— Правда.

От Чеслава не укрылось, как слегка дернулось лицо де­вичье. И только сейчас он заметил, что глаза у девушки слегка припухшие. Может, от слез? Или от хвори? А мо­жет, показалось?

— И отчего же сгинули они?

Голос ее был сух и требователен.

— Кто говорит, что то мор сгубил их, а кто — что по­трава. А я думаю: таки потрава...

— А если потрава, то есть потравитель?

— Его, злыдня, и пытаюсь найти. Да ускользает он, что угорь речной между рук.

В ответ на губах девушки появилось подобие улыбки, вернее, насмешки:

— А может, ловец неумел? Несноровист? Да отчего же здесь ищешь, у нас, если сгинули в вашей округе?

Чеслава хоть и хлестнули, что кнутом, обидные слова девы про его неумелость, но он и виду не подал.

— Потому как понять надо, за что их потравили... — Но и сам дерзкую девку щадить не стал. — Сказывают, что лю­ба ты была одному из них. И что здесь, у вас, кто-то на его жизнь зарился.

От тех слов девушка напряглась, что тетива, и даже, ка­жется, еще больше побелела.

— Не было того! — яростно выпалила она шепотом.

Чеславу показалось, что Желань хотела закрыться от не­го, спрятаться, да рука ее задрожала. А потому, судорожно отмахнувшись и сдавленно крикнув: «Пустое то!» — она заспешила прочь.

Но Чеслав, не получив ответа и не желая упускать воз­можность разузнать все до конца, бросился за ней.

— Постой, шалая, я ведь только...

Не прошли они и десятка шагов, как неожиданно где- то рядом раздалось резкое:

— На ловца, как молвят, и зверь бежит.

Еще не успев понять, откуда раздался голос, Чеслав увидел Хрума, который, преградив ему дорогу, внезап­но появился из зарослей — тех самых, что ранее при­шлось преодолеть им с Кудряшом. Желань, заметив отца, припустила еще быстрее и через мгновение исчез­ла из виду.

Хрум же, посмотрев ей вслед, перевел лукавый взгляд на Чеслава:

— А я хотел повидать тебя и друга твоего, да в горо­дище не нашел. А сторожа сказала, что в лес подались... Так вот я...

«Ох, не случайно, совсем не случайно появление Хрума здесь!» — в этом Чеслав ни на миг не сомневался. Не случай­но кинулся уважаемый муж за ними вслед. Вон и дыхание от спешки еще не успело выровняться — грудь вздымается. Сильно, видать, торопился. И дочку свою отчего-то скрывал от гостей. Да и вообще, как теперь выяснилось, многое таил от них, дружественных соседей. А потому и Чеслав решил с хитрым мужем лукавый хоровод поводить.

— А мы вот решили ноги размять, места ваши погля­деть, угодья, — с чистым, невинным взором сообщил па­рень. — Да невзначай на девок, собирательниц грибных, вышли... Совсем случаем.

Но как ни старался юноша, было видно, что не поверил ему Хрум. За внешним лукавством его глаз время от вре­мени, словно с мутного дна, всплывали и скрытая доса­да, и раздражение, а то даже и злоба, и угроза. Такого от­говоркой не проведешь. Хоть статью совсем и непоказной, а матер мужик да смекалист. Оттого, наверное, и верхо­водит в городище.

— Вижу, дочку мою вниманием уважил? — кивнул Хрум в сторону, куда поспешно ушла Желань.

— Дочку? А ведь ты про то, что есть у тебя дочка, и не сказывал. — Чеславу ничего не оставалось, как выказы­вать мнимую неосведомленность.

И снова Хрум — само добродушие:

— А чего похваляться да напоказ выставлять? Девка спе­лая, за ней глаз да глаз нужен. Вот, не успела выйти за по­рог, а ты уж метешься за ней да, что лань, гонишь по лесу.

— Да говорю же: случаем вышли на поляну, она и ис­пугалась.

— А ты за ней? — подначил Хрум.

Тут Чеслав был вполне искренен:

— Да затем только, чтобы успокоить и объяснить, что не Леший я и не примара из болот, не опасен и бояться меня нет причин.

— А тут я ненароком подвернулся и помешал?

Хрум, откровенно веселясь, даже чуть присел и в ладо­ши хлопнул.

— Помешал.

— Ну, от нее не убудет. Испуг, что вода, стечет, — махнул рукой Хрум и как бы невзначай поинтересовался: — А вы ког­да к себе в городище собираетесь аль еще куда? Нет, ты не подумай, я вовсе не гоню вас, гостите сколько хотите. Спра­шиваю только затем, чтобы к учте в честь вашего ухода под­готовиться. Проводить достойно, чтобы по-людски было.

И глава городища принялся прилежно приглаживать свою проплешину.

«Не гонит, а мягко выпроваживает — ловчее и не при­думаешь! Чем не кошачья лапа: за мягким ой какие острые когти прячутся!» — подумал Чеслав, а вслух сообщил:

— Засиживаться мы и не собирались.

— Да, гостите, гостите, я ведь только... — тут же загор­ланил Хрум.

Но Чеслав, будто не слыша, продолжил:

— У самих дел невпроворот. — И, чуть подумав, доба­вил: — Завтра, может, и выступим. — А после, словно все взвесив, сказал: — А там, как Великим будет угодно...

Против такого Хруму нечего было сказать, Великим все подвластно.

— Ага, ага...

Он стал топтаться на месте и, как показалось Чеславу, шнырять глазами по сторонам, пытаясь высмотреть за кустами и деревьями, далеко ли ушли девки.

А собирательниц грибов и правда не было ни видно, ни слышно. И это, кажется, вполне удовлетворило хитро­го мужа.

— Ну, раз решили, так решили, ваше дело, — добродуш­но улыбнулся Чеславу глава селения. — А я побреду домой. Тоже ведь за хозяйством общинным глаз да глаз нужен. — И еще немного потоптавшись и, похоже, окончательно удостоверившись в отсутствии девок поблизости, реши­тельно добавил: — Пойду.

И только после этого, резво развернувшись, заспешил в сторону городища.

— А зачем искал-то нас? — крикнул Чеслав ему вслед.

Хрум, остановившись, стал чесать плешь.

— Зачем? Да вот хотел места наши показать и охоту с вами затеять. Потешить, значит... Но места вы и так оглядели. А раз в обратный путь нацелились, так какая уж тут охота? — развел руками и, повернувшись, удалил­ся почтенный муж.

Чеслав уже повернулся, чтобы идти к поляне, где оста­вил друга, как совсем рядом зашелестели кусты и появил­ся Кудряш. Очевидно, заметив маячившего вдалеке Хру­ма, он с ходу напустился на товарища:

— Я думал, ты с Желанью сверчком заливаешься да нужное нам выведываешь, вот и не спешил прерывать, а ты, оказывается, с Хрумом язык околачиваешь! — И тут же искренне удивился: — И откуда он тут взялся?

— С грибами вырос, — буркнул недовольный сорвав­шимся с девушкой разговором Чеслав. — По следу наше­му прибежал. Как почуял, что за дочкой его охотимся.

— Вот это нюхальник у мужика! Он мне ой как не по­нравился, еще когда за ворота нас не пускал да куражил­ся над нами. А потом... пчелы! Ведь из-за него меня ис­кусали едва не до смерти!

Чеслав, не обращая внимания на рассуждения друга, медленно двинулся в сторону селения. Кудряш же, про­должая развивать свою мысль, поплелся за ним, сперва отставая, а затем все больше распаляясь и даже начиная забегать вперед и размахивать руками, выражая таким образом свое возмущение. Они шли довольно долго, ког­да Чеслав вдруг остановился и задумчиво сказал:

— Придется тебе, Кудряша, нынче животом тяжко ма­яться.

На лице Кудряша появилось недоумение, смешанное с неподдельным испугом.

— С чего бы это?

Чеслав же, словно и не заметив, какое впечатление про­извело его предложение, сосредоточенно продолжил:

— И чем тяжче, тем лучше. Так, чтобы всему городищу про то известно стало.

— Это зачем же так маяться? — невольно подтянул штаны Кудряш.

— Затем, что нам во что бы то ни стало в городище за­держаться надобно, а нас ласково, но очень настойчиво выпроваживают, — объяснил Чеслав.

Уже к вечеру в селении не было, наверное, ни одной души, которая бы не знала о том, что у пришлого гостя в брюхе кикиморы болотные хороводят, а часом и резво отплясывают со всех своих костлявых ног. Народ воспринимал эту новость по-разному: кто сочувственно качал головой, а кто и усмехался украдкой, судача о том, что парень, скорее все­го, был слишком прожорлив в гостях, вот теперь и мается. Но, в общем, все решили, что это дело житейское.

Больше всех эта оказия озаботила жену Тура, посколь­ку женщина подумала, что это ее стряпня могла нанести такой урон брюху Кудряша. Но Чеслав поспешил успоко­ить приютившую их хозяйку:

— Скорее всего, гриб какой-нибудь поганый сжевал в лесу, дурило, да не сознается.

А поскольку больше ни у кого из семейства живот не при­хватило, то женщина перестала волноваться понапрасну и, призвав дочку в помощницы, принялась готовить целебные узвары, чтобы облегчить участь несчастного Кудряша.

Сам же виновник беспокойства лежал на сене, часто тяжко вздыхал и охал, да так, чтобы звуки страдания раз­носились как можно дальше по округе и не оставляли ни у кого сомнений по поводу его хвори. А для пущей досто­верности время от времени он срывался со своего мягко­го ложа и опрометью несся прочь, подальше от глаз люд­ских, но через какое-то время медленно возвращался и снова валился, изможденный, на сухую траву сеновала.

— И сколько мне так маяться? — яростно шептал он при каждом появлении Чеслава. — Меня уже от их отва­ров да снадобий мутит, наизнанку выворачивает! Вели­кие свидетели, что так и впрямь захворать немудрено. А мальцы местные? Они после покусов пчелиных мне проходу не давали, зубоскалили да дразнили, а теперь со­всем хохоталками обложили. И ведь покарать наглецов никак не могу, догнать да уши отодрать — совсем хворый вроде как. Хорошо хоть Тур отгоняет злыденят.

Чеслав как мог успокаивал расстроенного друга:

— Да что тебе их зубоскальство неразумное? Пустое. Главное, Кудряша, что Хрум теперь знает, что никак мы не можем выступить из их селения.

Кудряш, конечно же, понимал нужность своей вынуж­денной хвори, но страдать от уязвленного самолюбия все равно не переставал:

— Посмешищем всеобщим стал! Мужик с нежным брюхом!

Чеслав на эти горькие стенания лишь ободряюще хло­пал друга по плечу и шел бродить по селению.

Молодой охотник чувствовал, что скрытность соседей каким-то образом связана с тем, про что они с Кудряшом желают прознать и ради чего явились сюда. Ведь неспро­ста их так ловко из городища выпроводить пытались. Не­спроста и Хрум оберегает дочку от встречи с ними. Зна­чит, есть что-то такое, о чем глава рода здешнего не хочет, чтобы прознали пришлые гости. И связано это каким-то образом с чужеземцами.

Не добившись ничего от встречи с Желанью в лесу, мо­лодой охотник решил, что надо выждать и приглядеться попристальнее к Хрумовым родичам да соплеменникам. Да и что ему оставалось? Так обычно мальцов и отроков учат наблюдать за повадками зверья в лесу, знать и разга­дывать все их секреты и увертки, чтобы потом на охоте иметь достойную добычу.

Чеслав бродил по селению, вроде бы маясь от вынуж­денного бездействия, а на самом деле внимательно наблю­дая за его жителями и особенно за жилищем главы Хру­ма. Но пока что ничего, что могло бы дать ответы на его вопросы, обнаружить так и не смог. До самых ночных све­тил Желань так и не покинула пределов дома.

Вернувшись уже в темноте к месту ночлега, Чеслав, пре­жде чем заснуть, со слабой надеждой спросил Кудряша:

— А может, Умила еще чего-нибудь поведает о секре­тах подружки?

Кудряш нервно заворочался на сене и с безнадегой в го­лосе проворчал:

— Куда там! После встречи в лесу Желань и с ней гово­рить не хочет. А Умила теперь и на нас сердита как на ви­новников их разлада. Сказала: знать ничего не знает. При­дет, сунет горшок с отваром, взглядом обожжет до нутра и прочь убегает.

Весь следующий день Чеслав провел в наблюдении за жи­лищем Хрума. А чтобы это было не так заметно, вызвал­ся помогать местному деду плести корзины-ловушки для рыбной ловли. Сидели они поодаль от дома, в тени раз­весистой липы, за стволом которой и схоронился Чеслав от глаз лукавого главы городища. А сам частенько косил­ся, не появится ли на пороге хаты скрытница Желань. Из жилища часто выходили, а после возвращались туда хрумовы домочадцы, сам Хрум ушел куда-то с одним из сы­новей, очевидно, в хозяйских хлопотах, но та, из-за кото­рой молодой охотник теперь плел корзины, не появлялась.

Зато дед, которому парень вызвался помогать, был рад- радешенек такой неожиданной компании, поскольку на­шел в лице Чеслава не только прилежного помощника, но и терпеливого слушателя неисчислимых баек да случаев из своей довольно продолжительной жизни. Самого же старика расспрашивать о чем-либо было делом практи­чески бесполезным, так как был он сильно туг на оба уха. И каждый задаваемый вопрос приходилось повторять ему по несколько раз кряду, крича при этом в самое ухо.

Криком же дед и отвечал, опять же невпопад. Какая уж при этом скрытность? Поэтому Чеслав предпочел молча слушать все, что рассказывал ему старый болтун.

А тот старался на славу. Только и слышно было:

— А еще я как-то... Слышишь, да? А вот еще со мной такое приключилось... Чуешь меня? И такая напасть со мной как-то сталась... Да ты, младость, не слушаешь, что ли? А сейчас такое поведаю, у-у-у...

Так они за плетением да стариковскими россказнями и коротали время. А день между тем незаметно стал угасать.

Внезапно краем глаза молодой охотник заметил, как от дома Хрума отделилась какая-то фигура. Дед как раз с жа­ром рассказывал о своей молодецкой удали, показывая, как он когда-то рубился топором с кочевыми, делая сви­репое лицо и размахивая при этом руками так, что Че­слав, засмотревшись, едва не пропустил появление из до­ма одного из его обитателей. А привлекло его внимание то, что фигура двигалась уж очень осторожно и как-то да­же нерешительно. Присмотревшись повнимательнее, мо­лодой охотник понял, что это именно та, чье появление он так долго ждал. Желань! Девушка явно опасалась быть замеченной, а потому, осмотревшись по сторонам и, по­хоже, не заметив любопытных глаз, заспешила от дома в сторону ворот.

Чеслав, недолго думая, отбросил недоплетенную кор­зину, вскочил с места и, крикнув оторопелому от такой внезапности старику: «Большая надобность, дед! Потом доплету!» — помчался к воротам.

Сбитый с толку подобной спешкой, дед едва успел про­следовать за ним глазами, так ничего и не сообразив, по­скольку все одно не расслышал, что прошептал ему этот шебутной пришлый молодец.

Понимая, что, скорее всего, Желань и говорить с ним не захочет, Чеслав решил последовать за ней в надежде разгадать, куда она направила свои стопы. Авось эта скрытная вылазка приведет его к разгадке ее странной та­инственности?

Бесшумной тенью, стараясь держаться на разумном расстоянии, чтобы не быть замеченным и в то же время не упустить преследуемую из виду, Чеслав шел за девой. Миновав ворота, она вышла из селения и направилась по одной из троп в сторону леса. Дождавшись, пока Желань скроется за деревьями, Чеслав со всех ног преодолел от­крытое пространство и тоже вошел в чертоги леса.

Следуя по хорошо утоптанной множеством ног тропе, они продвинулись вглубь леса на несколько полетов стре­лы, пересекли ручей и поляну, а после еще поляну. Чеслав заметил, что чем дальше они удалялись от городища, тем реже оглядывалась Желань, проверяя, не преследует ли кто ее, и тем спокойнее становился ее ход.

На поляне, где под легкими порывами налетающего время от времени баловника ветерка дружно покачива­лось буйно цветущее лесное разнотравье, Желань вдруг остановилась и начала сосредоточенно рвать свежий цвет.

«Чего это она? Неужто затем из городища сбежала, что­бы цветов лесных нарвать? Совсем глупая девка!» — обес­покоился Чеслав.

Но при этом и невольно залюбовался неразумной, что бродила среди такого разноколерного благоухающего ве­ликолепия. Отчего-то она напомнила ему Неждану. На какое-то мгновение Чеславу даже показалось, что это именно его избранница бродит там среди цветов. Но это видение длилось лишь краткий миг. Нет, они вовсе не бы­ли схожи внешне — дочери разных племен. Но была у них какая-то общая притягательность, что непонятным об­разом влечет к себе мужей.

Одурманенный то ли видением, то ли пьянящим арома­том лесного цвета, Чеслав почувствовал, как его мужская сущность начинает набирать силу, пробуждая желание. Ох, слаб порой, несмотря на всю свою удаль, перед таким иску­шением мужик! Да еще когда молодость переполняет тебя бурлящими соками, как деревья по весне! А ведь и впрямь хороша девка, да и он ей мог глянуться. Все могло бы быть, если бы только не... Но нет, он больше не сделает ошибки, что сотворил в купальскую ночь с той, имя которой так и осталось ему неизвестным. Хоть и было то по обоюдному желанию, та ночь стала для него хорошей наукой. И даже если Неждана никогда не прознает про те его любощи, ему самому не хотелось быть неверным и сгубить в себе то, что чувствовал к ней. А иначе какой он хозяин слову своему и воле своей, достойный муж и продолжатель рода своего?

Чеслав отвел взгляд от поляны.

А Желань все рвала и рвала цвет, укладывая его во вну­шительную охапку, вовсе не подозревая о присутствии совсем рядом молодого охотника, в голове которого бро­дили ой какие шальные да смутные мысли.

«Да что ж она и впрямь сюда за цветами пришла?» — стал досадовать Чеслав.

Он уже изготовился отойти подальше от тропы в лес, чтобы Желань не заметила его присутствия, когда будет возвращаться в селение, но, нарвав цветов, она не повер­нула в сторону городища, а пошла дальше в лесную глубь. И Чеслав, конечно же, направился за ней.

Лесная чаща в том месте, куда они далее проследова­ли, была не так густа, все больше низкорослые кусты да тонкостволые березы, и юноша из осторожности немного отстал от преследуемой и даже упустил ее из виду. Когда же снова заметил, то девушка стояла посреди большой поляны перед деревянным изваянием с женским обли­чьем. Все открывшееся взору Чеслава пространство име­ло нарядный вид, столь неожиданный среди суровой про­стоты леса. На окружающих поляну деревьях и кустах было повязано множество цветастых лент и поясов, на не­скольких плоских камнях лежали символы мужской силы и женского плодородия, стояли расписные горшки и кув­шины с какими-то яствами, множество цветов и венков из трав устилали подступы к изваянию. И сама деревянная дева была в пышном венке.

Да это поляна богини Лады — поверенной в сердечных делах! Так вот зачем Желань выбралась из городища!

Между тем, низко поклонившись божеству, девушка стала раскладывать у ее подножия принесенные свеже- сорванные цветы, покрывая ими увядшие, а разложив, сняла плетеную нить с головы — один из своих девичьих оберегов — и повязала на богиню. После закрыла глаза, словно что-то загадывая или вспоминая, и замерла.

Внезапно Желань опустилась на землю и, глядя неотрыв­но прямо в лицо Лады, стала страстно шептать, а потом со­всем уж неожиданно тихо запела, моля о чем-то богиню. На­ходясь слишком далеко, Чеслав не мог разобрать слов, но ему показалось, что девушка просит защитницу избавить ее от какой-то муки. А может, ему так только показалось?

Разочарованный тем, что следование за девой не оправ­дало его надежды разузнать ее тайны, Чеслав уже подумы­вал возвратиться в селение, но на всякий случай решил не спешить и понаблюдать еще. Он лишь отошел от поляны чуть дальше в чащу, чтобы в случае, если Желань внезап­но покинет пристанище богини, не быть обнаруженным.

Для наблюдения Чеслав решил укрыться за старым вя­зом, случайным образом затесавшимся среди тонких, строй­ных берез. Не зная, сколько придется томиться в ожидании, парень присел у «старика», но еще не успел устроиться по­удобнее, как, ненароком бросив взгляд, заметил, что со­всем рядом с ним меж узловатых корневищ в прошлогод­них листьях притаилась змея. Чеслав оцепенел, но еще толком и обеспокоиться не успел, как уже понял, что опа­саться нечего: это был всего лишь безобидный уж. Пол­зучий хитрец спрятал голову с яркими пятнами под увяд­шим листом — не сразу и распознаешь. А юркому существу сейчас, очевидно, и дела не было до наблюдавшего за ним мужа. Он сам, оказывается, засев таким способом в заса­де, охотился. Его целью была ничего не подозревающая жаба, которая, пристроившись в сыром местечке под лопухами возле гнилого гриба, охотилась на мошкару, кру­жащуюся над гниющим лакомством. Время от времени буро-зеленая тварь хватала одну из неосторожных мошек и, проглотив, ожидала следующую жертву. При этом она с каждой новой мошкой медленно, но неуклонно продви­галась в сторону корней, где подстерегал ее затаившийся уж. Молниеносный бросок — и жаба уже в его пасти.

Наблюдая все это, Чеслав подумал, что очень уж схожа эта охота на то, что происходит с ним. Не он ли, считая себя ловким ужом, может стать глупой жабой, что пала жертвой собственной неосмотрительности? Но нет, он должен оказаться мудрее и глазастее, чтобы вовремя рас­познать, кто таится под неразгаданной пока личиной. А иначе ценность его как охотника, защитника и продол­жателя своего рода сродни выеденному яйцу!

Засмотревшись на охотничьи успехи ужа и задумав­шись над своими, Чеслав едва не пропустил идущую от поляны богини Желань. Девушка, словно обессилев, ско­рее брела, чем шла, а судя по тому, что время от времени ее рука касалась лица, было ясно, что она плакала. Видать, не принесло девичьей душе облегчения пребывание на поляне поверенной в сердечных делах богини.

Чеслав неспешно стал пробираться за девой. Желань должна была уже выйти к месту, на котором до этого рва­ла цветы, когда внезапно остановилась. Что-то насторо­жило ее или напугало. Чеслав не видел ее лица, посколь­ку находился неблизко, но невольный шаг назад говорил о том, что там, впереди, она увидела что-то или кого-то, встреча с кем была бы нежелательна.

Через мгновение Желань, очевидно, приняв какое-то решение, сорвалась с места, стала удаляться в сторону от тропы и скоро скрылась за деревьями. Чеслав хотел бы­ло кинуться за ней, но передумал и решил дождаться то­го, кто напугал беглянку. А вдруг то наблюдение окажется сейчас гораздо нужнее? Но пробегали мгновения, а с той стороны поляны никто не появлялся. Еще и еще, но ни­кто не шел. Уж не духа ли лесного она там увидела?

Чувствуя, что, скорее всего, ожидания тщетны, Чеслав, досадуя не то на так и не появившееся из леса существо, не то на себя, бросился вслед за Желанью и, понимая, что пока он ждал неизвестно кого, дева могла уйти далеко, бе­жал изо всех сил. Зачем? Он не знал. Но чуял: так надо.

Вот примятая трава — здесь она проходила; вот сби­тый лопух — здесь повернула, кажется, в сторону горо­дища; вот следы на влажной земле — осматривалась или искала направление; а вот на этом кусте сломан молодой побег — здесь пробежала. Он продвигался по следу, но все никак не мог настигнуть Желань. Видно, слишком много времени потерял на ожидание.

Увлекшись погоней, Чеслав не особенно соблюдал осто­рожность. Он перепрыгнул через небольшой ручей, затем перемахнул овраг, едва не угодив в него, при этом ему на мгновение пришлось остановиться, чтобы не потерять равновесие. А после снова сорвался с места и, пробежав совсем немного, едва не натолкнулся на Желань. Моло­дой охотник тут же нырнул за ствол ближайшего дерева. Все же вовремя он ее заметил — их разделяли всего не­сколько десятков шагов. Хорошо еще, что девушке сейчас было не до него. Да-да, не до него, потому как сквозь де­ревья Чеслав заметил, что она была не одна. Напротив нее, преградив дорогу, стоял парень. Приглядевшись вни­мательнее, Чеслав узнал молодца с ямкой на подбородке из селения Хрума — одного из тех, кто жег его глазами на учте, устроенной главой селения в честь их прибытия. Па­рень был высоким и плечистым, под стать самому Чесла­ву, только летами постарше и с взглядом очень уж тяже­лым да скрытным. О таких говорят: невозможно знать, что задумал и что утворит.

Так вот от кого, завидев его издалека, бежала Желань, вот кого опасалась. Хитрец, очевидно, тоже заметил дев­ку на тропе и, разгадав ее намерение обойти его, бросил­ся наперерез. А может, там был вовсе не он, а еще кто-то? Ведь это всего лишь его, Чеслава, догадки.

Молодые, стоя напротив друг друга, какое-то время на­пряженно молчали, жаля друг друга взглядами. А потом парень о чем-то тихо спросил, и Желань, ответив резко и даже со злостью, попыталась обойти его. Но он снова за­слонил ей путь и стал говорить, порой с трудом подбирая слова, долго и горячо. Чеслав не слышал слов, но и без то­го было понятно, что парень уговаривает деву, пытается в чем-то убедить. Лицо его от напряжения и, очевидно, вол­нения покрылось пятнами. Желань слушала молча, сжав губы и упрямо отведя взгляд в сторону. В какой-то момент она взглянула на говорившего и, ответив что-то кратко, но твердо, сделала шаг в сторону, чтобы уйти. Наверное, уж очень обидным было сказанное, потому как Чеслав уви­дел, что молодец переменился в лице и, вскипев от оскорб­ления, схватил ее за руку, намереваясь притянуть к себе. На какое-то мгновение ему это даже удалось, и он попро­бовал, прижав деву, поймать ее губы своими губами. Вто­рой рукой он попытался задрать ее сорочку, но Желань, наверное, неимоверно разозленная непониманием и на­стойчивостью парня, с удвоенной силой рванулась от не­го. Ее руки выскользнули из его захвата, но сама девушка от такого рывка утратила равновесие и упала на землю.

«Да уж не хочет ли он ее силой взять?»

Первым порывом Чеслава было вмешаться в их пере­бранку, но он тут же подавил это желание, напомнив се­бе, зачем он здесь. Нет, он не может поддаваться таким необдуманным действиям и раскрывать тайну своего на­блюдения — ведь по следу идет, и от того, насколько удачлив будет в том следовании, возможно, зависит жизнь его соплеменников. И мудрость людская «Милые бранятся — только тешатся. И стороннему соваться в те потехи — се­бе в убыль» тоже посетила его голову в этот миг. Да и до явного насилия пока что не дошло. А иначе ему, скорее всего, придется-таки вмешаться.

Желань между тем стала говорить парню какие-то весь­ма дерзкие, нелестные слова. Нет, она не кричала, а гово­рила скорее тихо, сквозь зубы, но действовали речи ее на молодца, похоже, ой как хлестко. Тяжело дыша, он какое- то время недвижимо слушал ее, а после, сделав шаг впе­ред, наклонился, то ли протягивая руку, чтобы помочь ей встать, то ли желая повалить ее навзничь. Но вместо то­го чтобы поддаться, Желань, захватив горсть сухой зем­ли, внезапно швырнула ее ему прямо в глаза.

Глухо вскрикнув от неожиданности и боли, ослеплен­ный парень отпрянул и стал протирать запорошенные очи. А прыткая Желань, воспользовавшись этим вынуж­денным отступлением, не теряя времени, бросилась в лес­ную чащу. Чеслав, не раздумывая, рванулся за ней...

Торопясь, он шел по следу, примечая малейшие при­знаки ее продвижения, но в какой-то момент вдруг по­нял, что потерял беглянку. Все же эти места были совсем незнакомы ему, пришлому, к тому же и Желань, очевид­но, в горячечном запале, а может, и намеренно, побежала в сторону, противоположную городищу. Чеслав уже не­сколько раз возвращался к тому месту, где видел послед­ний оставленный ею знак, и начинал искать следующий. Вот, казалось, есть ее след, и ведет он в определенную сто­рону, а вот уже и нет отметин, и там, далее, места нехоже­ные. Постепенно Чеслав догадался, что, скорее всего, Же­лань — дочь леса намеренно спутала след, опасаясь, что обидчик бросится разыскивать ее. Но теперь ему, Чесла­ву, приходится ломать голову, разгадывая ее хитрости. И он, конечно же, в конце концов их разгадает — и не та­кие хитросплетения распутывал. Но есть опасность, что скоро сумерки опустятся на лес, и тогда разыскать ее до утра станет невозможно. И Чеслав торопился, торопился найти след или какую-нибудь примету Желани...

Обследовав небольшую ложбину и обнаружив возле по­валенной старой березы едва приметную вмятину в сырой земле, он таки понял, куда, пройдя по стволу дерева, на­правилась дева, когда совсем уж неожиданно вдалеке за­выла волчица. Прислушавшись, Чеслав подумал, что очень уж похож тот вой на голос его серой подруги. Только с чего бы ей быть так далеко от привычных мест? И что за знак тревоги она подает? О чем предупреждает?

Чеслав, поспешно взбежав по склону ложбины, так как здесь можно было яснее слышать, снова напряг слух, од­нако волчьего голоса больше не уловил. Была ли это его знакомая волчица или другая какая? А может, и не было воя вовсе, а то лесной дух, балуя, устроил себе игрища, обманывая его уши?

Но вот в лесную разноголосицу ворвался новый вскрик. И теперь он показался молодому охотнику похожим на девичий. И опять тишина... Неужели обманулся? Вскрик был совсем коротким, а потому и разобрать трудно было, людской он или это крик какой-то птицы. Парень так на­пряг слух, что от усилия даже в ушах зашумело, но раз­личить больше ничего не смог. Сбитому с толку Чеславу уже и впрямь стало казаться, что это Леший эхом балует­ся, когда он явственно расслышал полный ужаса женский крик. Совсем неподалеку от него. И кричали именно с той стороны, куда, скорее всего, направилась Желань. Со­рвавшись с места, не разбирая дороги, Чеслав кинулся на тот вопль отчаяния.

Стволы деревьев, ветки, кусты, овраги и пни промельк­нули, казалось, с одним глотком воздуха. Воздуха, кото­рого почему-то стало не хватать. Но остановился Чеслав не от его недостачи в груди, а от того, что внезапно узре­ли его глаза. Среди деревьев лежала недвижимая Желань, а к ее распростертому телу, жадно вдыхая воздух, тяну­лась морда медведя...

Чеславу, конечно же, не раз доводилось встречаться с косолапым в лесу, а то и охотиться на него. Но в тех встречах они либо расходились со зверем мирно, либо за­бивали его ватагой. Сейчас же разойтись им вряд ли удаст­ся, а помощи Чеславу ожидать было неоткуда. Разве что от ножа, который всегда был с ним, да от толстой сучко­ватой палки, которую подобрал тут же.

Молодой охотник стоял с подветренной стороны, а пото­му медведь, занятый своей жертвой, не сразу учуял его при­сутствие. Жадно сопя, он обнюхивал лежащую добычу, со­средоточив на ней все свое внимание. Когтистая лапа как раз собиралась перевернуть тело несчастной девушки, ког­да Чеслав яростно закричал, привлекая его внимание.

Бурая морда вмиг повернулась, вонзив в него маленькие злобные глазки. Юноша чувствовал, как от напряжения и осознания опасности на лбу и спине выступил холодный пот, как он быстрыми каплями побежал вниз. Разум же приказывал ему не паниковать и действовать неспешно, но решительно, чтобы зверь ни в коем случае не почувство­вал его слабости и уж тем более — запаха страха.

— Даждьбог, батюшка-защитник, и другие Великие, по­могите, не дайте сгинуть! И ты, дух лесной, рассуди! Ведь за правое дело стою: зверю за девку помститься хочу, — шептал пересохшими губами парень, касаясь оберега на шее и не отводя глаз от грозного противника.

Медведь тоже не спешил двигаться в его сторону, явно стараясь понять, что за наглое двуногое существо не по­боялось бросить ему вызов.

Пытаясь отвлечь медведя от Желани, Чеслав еще раз грозно вскрикнул и для пущей убедительности стукнул палицей по стволу дерева. Только после этого зверь по­шевелился, но вместо того чтобы двинуться в сторону че­ловека, фыркая, встал на задние лапы и, топчась на месте, зарычал, пытаясь, похоже, таким образом испугать дерз­кого и отстоять свою добычу.

Видя, что медведь не отходит от распростертого тела, Чеслав, крича и размахивая палкой и ножом, сделал не­сколько шагов в сторону бурого хищника. Это момен­тально возымело действие. Прекратив топтаться на месте, зверь снова опустился на четыре лапы, шерсть на его за­гривке вздыбилась, и он, оскалившись, изготовился к ата­ке. Но это ничуть не испугало парня, наоборот: Чеслав почувствовал, как в нем начинает закипать ярость и про­сыпаться дух, перешедший в него когда-то от повержен­ного волка. В это он сейчас и сам свято верил, ощущая, как волосы на голове и теле встали дыбом, мышцы напряг­лись до предела и стали тверже камня, а в голове забилась одна мысль-желание: убить! И он, издав зычный волчий рык битвы, бросился навстречу дикому зверю.

Медведь от такого дерзкого поведения двуногого на какое-то мгновение озадаченно застыл, изготовившись к на­падению, но в следующий момент, ужаленный злостью, уже рванулся в сторону вызвавшего его на бой. В несколько прыжков они достигли друг друга. Чеслав и заметить не успел, как мощная, оперенная невтягиваемыми когтями ла­па сбила его с ног, и он оказался под медведем. Как опытный охотник, он знал, что у косолапого наиболее страшны даже не его огромные когти, а жаждущая крови пасть. Зверь по­старается рвать его зубами, кусать за лицо, а то и лишить скальпа, сорвав кожу с головы и натянув ее на глаза, чтобы лишить дееспособности. Поэтому как только он уловил над собой оскаленную пасть, то тут же сунул туда захваченную именно для этого палку. Медвежья челюсть с огромной си­лой сомкнулась, стараясь сокрушить деревянное орудие, но, на счастье парня, его палица оказалась достаточно крепкой, чтобы зубы зверя не переломили ее с первого за­хода. А довольно острые сучки, ранив пасть, явно не при­шлись бурому хищнику по вкусу. От внезапной боли он отстранился, пытаясь избавиться от воткнутой в пасть палки, и заревел. Чеслав незамедлительно воспользовался слабостью противника, чтобы еще глубже протолкнуть свое оружие, отчего медвежий рев перешел в хрип.

Лишенный возможности рвать зубами, еще более рас­паленный болью, зверь стал яростно орудовать когтис­тыми лапами, стараясь порвать и втоптать людского вы­кормыша в землю. Чеслав сопротивлялся изо всех сил, изворачиваясь и прикрывая руками голову. Охваченный злостью и диким желанием победить, он не слышал зву­ков рвущейся одежды, не чувствовал нанесенных когтя­ми ран и сочащейся крови, не ощущал и не слышал, каза­лось, ничего, сам превратившись в сплошное оружие. Но при этом, что удивительно, он никак не утратил холодно­го расчета. Сопротивляясь зверю, он ждал, выбирал мо­мент, чтобы нанести главный удар. В какой-то миг он да­же ослабил пыл борьбы, продолжая сопротивление лишь затем, чтобы не быть убитым. И зверь, тут же почувство­вав, что его противник слабеет, умерил ярость своих лап. Как раз этого только и ждал Чеслав. До того нанеся косо­лапому лишь несколько несмертельных ран ножом, те­перь он мог воспользоваться им для решающего удара.

Удерживая одной рукой палку в пасти зверя, Чеслав быстро продвинул вторую, с ножом, к медвежьему брюху. Ощутив, что лезвие коснулось нижней, наименее защи­щенной его части, Чеслав, оперев рукоять клинка о свой живот, резко выгнулся и сколько было сил подался впе­ред, помогая себе ногами и всем телом. С дикой радостью, сравнимой разве что с любовным удовлетворением, он почувствовал, как разящее жало, с силой пробив шкуру, вошло в звериное нутро, и с волчьим рыком победителя рванул клинок вдоль брюха, всем своим телом ощущая, как железо рвет медвежью плоть и внутренности...

В его взбудораженном сознании яркими вспышками Перуновых молний отчего-то стали возникать видения того, как кто-то, азартно и яростно загоняя, настигает зверье лесное и ловко разит его. Сперва в парне шевель­нулась мысль, что это воспоминания о его многократных охотничьих победах. Но тут же он понял, что это не так. Да, это были видения охотника, но не его. Потому как, на­стигнув жертву, он расправлялся с ней, разрывая с на­слаждением зубами... И тогда юноша догадался, а скорее почувствовал, что это видения того, убитого волка, дух которого обрел он, Чеслав. И среди той достойной добы­чи было немало зверья: были там и крупные олени, и лесные великаны лоси и зубры... Был там даже человек, за­грызенный стаей зимней ночью, но медведя не было.

Явь навалилась на него всей тяжестью поверженной туши медведя. Так вот почему ему так трудно дышать... И только с осознанием этого Чеслав ощутил резкий запах лежащего на нем зверя, смешанный с запахом крови. Вот только чьей — звериной или своей? А вслед за этими за­пахами пришло и ощущение боли.

С большим трудом Чеслав выбрался из-под туши убито­го медведя и отполз в сторону. Встать сразу сил не хватило, так измотал его зверь. Он поднес руку к лицу, чтобы стереть пот, застилавший глаза, и только сейчас заметил, что она по­крыта запекшейся кровью. Да и все тело было залито тем­ной вязкой жидкостью, а сорочка и штаны изодраны в кло­чья так, что и не понять, одет он или голый. Но зато живой...

Бросив взгляд на косолапого, еще совсем недавно грозно­го противника, Чеслав отметил, что медведь был не мате­рый, молодой, лет трех-четырех, и, наверное, это обстоятель­ство, несмотря на всю мощь зверя, дало ему возможность выйти из этой схватки победителем. Странно только, что бурый увалень напал на человека. Ведь это не медведица, охраняющая своих чад, — та могла бы запросто... И не ша­тун, разбуженный среди зимы... С чего бы ему нападать, когда пропитания полон лес? И тут его ухо уловило шорох и слабый треск возле кустов, что раскинулись в полулете стрелы. Приподнявшись на локте, Чеслав разглядел мельк­нувшую в зарослях бурую шерсть.

«Похоже, медведица скрылась, — предположил он. И тут же возникла внезапная догадка: — Сейчас же у косолапых гон любовный заканчивается... Видать, помешала запозда­лой медвежьей свадьбе Желань, вот и поплатилась».

Желань!

Пронзившая сознание мысль о девушке заставила Че­слава вскочить, а усилившаяся при этом боль от ран — лишь зло зарычать. Стиснув зубы, хромая, он поспешил туда, где лежало неподвижное тело.

Ее волосы светлыми нитями разметались по земле. Ли­ца он не увидел, так как лежала она, обратившись к зем­ле, а вот на спине сквозь разорванную сорочку заметил глубокую рану от когтей — постарался косолапый. Спи­ну ранил — значит, убегала дева от зверя лютого.

— Желань... Эй, девка! — позвал он, дотронувшись до ее плеча.

Но девушка оставалась немой и неподвижной, и Чеслав осторожно перевернул ее на спину. Слабый стон, вырвав­шийся из побелевших губ, сообщил ему, что жизнь не по­кинула ее, только беспамятство в плен взяло.

Возблагодарив за это, а заодно и за свое спасение и по­беду Великих, Чеслав снял с себя остатки сорочки и при­ложил к ране на спине девушки, дабы кровью не истекла, а после, сжав до онемения зубы, чтобы не кричать от бо­ли, поднял Желань с земли и понес туда, где, по его мне­нию, должно было находиться городище.

Видит он или ему кажется? Двигающиеся огоньки среди ночи... Может, светляки? Но почему такие большие? А мо­жет, это глаза Лешего светятся в лесной чащобе? Только от­чего же их так много? Вурдалаки? Чур! Чур, защити нас!

Чеслав чувствовал, что каждый следующий шаг дает­ся ему все с большим трудом, но упрямо переставлял на­литые усталостью ноги, а занемевшими от напряжения руками удерживал свою теперь, казалось, потяжелевшую вдвое ношу. Желань все еще не опамятовала и только нечастые стоны выдавали в ней жизнь. Эти невольные от­голоски боли, да еще сдержанные Чеслава, когда он делал неловкий шаг, нарушали обычную колыбельную песню ночного леса, пугая его обитателей. Пугая и в то же вре­мя привлекая их внимание.

И вот теперь, узрев среди деревьев причудливо движу­щиеся светила, в туманящемся от усталости разуме мо­лодого охотника зародилась мысль, что их стоны, да еще смерть косолапого зверя, вполне возможно, призвали дей­ствительных хозяев леса — духов. Но несмотря на это холодящее душу приближение, Чеслав продолжал продви­гаться навстречу загадочным сполохам.

«Будь что будет... Будь что будет...» — то ли шептал, то ли мысленно повторял он при каждом шаге. Нет, он не ис­пытывал чувства страха, сжимающего невидимой рукой что-то в груди, что, наверное, было его душой. Сжимаю­щего настойчиво, неумолимо, до тревоги и боли. Наверное, свою долю переживаний на сегодня он испил до дна. И теперь все усиливающаяся усталость притупила в нем чувство опасности.

А огни, похожие на очи чудищ, все ближе и ближе — то там, то там возникают из-за деревьев... Разгадка светящих­ся глаз пришла внезапно. В какой-то момент Чеслав увидел, как из-за раскидистой ели появилась фигура мужа, осве­щенная огнем, что горел у него над головой. И тогда парень понял, что навстречу ему шли люди с горящими головеш­ками в руках. Вот уже и приглушенные голоса можно раз­личить. .. А он-то, одурманенный усталостью, думал...

Внезапно чей-то резкий голос тревожно вскрикнул, и все остановились. Вскрикнувший показал рукой в сторону, где находился Чеслав, — очевидно, заметил его приближение. Ватага стала напряженно всматриваться в темноту.

Собравшись с остатками сил, чтобы скорее дойти туда и развеять их настороженность, Чеслав сделал еще не­сколько поспешных шагов и едва не упал, зато наконец- то попал в свет факелов. Но, на удивление, его появление вызвало еще большее замешательство среди ватаги. Стоя­щие впереди мужчины даже сделали невольный шаг на­зад. Неподдельный ужас отразился на их лицах, а ведь среди них было много храбрых мужей, не раз ощущав­ших дыхание смерти совсем рядом. И тогда Чеслав понял, что этот ужас вселяет в них он своим видом: практиче­ски голый, покрытый запекшейся кровью, с неподвиж­ной девой на руках... Узрев такое среди ночи, когда са­мый разгул духов, редкий смертный не дрогнет.

— Неужто не признали Чеслава — сына Велимира? — произнес он, с трудом ворочая языком.

Его слова внесли оживление в ряды мужчин. Один из них подался вперед, и Чеслав распознал в нем Хрума. Только теперь глава селения совсем не был схож на себя прежнего. Куда подевались его обычное балагурство и лу­кавство, желание верховодить в разговоре? Глубокие морщины залегли на его будто застывшем, посеревшем лице. Руки, что невольно потянулись было к родной кро­ви, вдруг замерли, словно невидимое препятствие не по­зволило им далее двигаться, и, дрожа, опустились. А гла­за, прикипевшие к безвольно свисавшему с рук Чеслава телу дочери, выдавали откровенную боль и тревогу. Но как ни трудно было его очам оторваться от тела дочери, он все же сделал усилие и посмотрел на Чеслава. И теперь в глазах Хрума пылало подозрение и даже лютая не­нависть.

— Жива? — с нескрываемой враждой и примешавшим­ся к ней страхом спросил он.

— Жива... — одним выдохом ответил юноша и почув­ствовал, как руки с девушкой стали опускаться помимо его воли.

Мужчины тут же подхватили ускользающую ношу, а по­скольку Чеслав и сам едва не рухнул на землю, поддержа­ли и его.

— Что сталось, парень? — долетел до него голос Тура.

— Косолапый... Деранул девку.

Все, что случилось далее, Чеслав помнит смутно, каки­ми-то кусками, словно видел все происходящее с ним и вокруг него сквозь рваную, окровавленную и пошматованную медведем сорочку. В одной из таких прорех видел парень, как, поддерживая, повели его, едва что не понесли, к реке и отмыли от крови, а затем, в другой про­рехе, как отвели в дом, и там какой-то дед осматривал его раны и прикладывал к ним прохладные тряпицы, пропи­танные пахучими мазями. Потом откуда-то возникло озабоченное и перепуганное лицо Кудряша, который что- то спрашивал, и Чеслав силился что-то ему ответить, но все с убывающим желанием, пока совсем не стало мочи шевелить губами и сам Кудряш не начал таять, уплывая куда-то в тягучую, усталую темень покоя. А да­лее — ничего...

Где-то в далеком далеке журчит быстроводный ручей... А вот уже вроде и не ручей, а стекающая речная вода, ко­торой смывали с него засохшую кровь... А вот уже и не вода вовсе, а чей-то приглушенный говор... И бубнит, го­ворит, щебечет... А вот уже на этот неугомонный голос шикнул другой, строгий, и наступила тишина...

Ощущение приглушенной боли в нескольких местах и воспоминание о причинах этой боли давало понять, что он уже не спит. Осталось только открыть глаза, что Че­слав и поспешил сделать.

Первыми он разглядел беззаботно резвящихся над ним двух мух, а далее, выше, деревянные посеревшие жерди, покрытые камышом. Молодой муж, повернув го­лову, обнаружил, что находится в доме Тура, что в са­мом жилище никого нет и что, судя по проникающему сквозь оконницу и открытые двери солнечному свету, проснулся он днем.

Откинув рядно, Чеслав неторопливо сел на лежаке и принялся осматривать тревожащие его раны. В голове немного шумело, но скорее от долгого и глубокого сна, чем от нездоровья, потому что юноша вовсе не ощутил себя больным. Сразу после битвы из-за залившей его мед­вежьей крови и не разглядеть было, где когти косолапого оставили глубокие раны, а где так — царапины. На его сча­стье, серьезных ран оказалось не так много, и они были за­ботливо прикрыты тряпицами с целебным зельем. А ноч­ная слабость была, скорее, результатом усталости после сражения с медведем и долгого пути с девушкой на руках.

Он уже хотел встать и искал глазами свою одежду, по­забыв, что накануне она была изодрана, когда в дом во­шли Кудряш и Умила.

— Проспался, героюшка? — искренне обрадовался, уви­дев его, друг. — А мы уж ждали, ждали, когда же ты сном насытишься, а тебя и за уши не оттащишь, лежебоку...

Под любопытным взглядом Умилы, что и не подумала его отвести, Чеслав прикрыл свою наготу рядном.

— Мне бы одежку какую... — пробормотал он и посмо­трел на девушку.

А та, озорно хохотнув, закатила глаза и выскочила за дверь. Кудряш вмиг подскочил к лежаку, на котором си­дел Чеслав.

— Ну, сказывай!

С горящими любопытством глазами он разве что не пританцовывал.

Кудряшу явно не терпелось разузнать подробности при­ключившегося с Чеславом, поскольку вчера из скудных ответов друга он мало что смог почерпнуть.

— Чего сказывать-то?

— Да как же, ведь такой переполох устроили! — даже удивился непонятливости Чеслава Кудряш. — Сперва девку кинулись искать, а ее что корова языком слизала. А потом ты весь в кровище заявился да с ней недвижи­мой на руках... А еще про медведя... ты сказывал...

— А что с Желанью? — прервал его Чеслав.

Кудряш махнул рукой:

— Опамятовала девка, но очень уж слаба пока что. За­то Хрум... И сам приходил сюда уже несколько раз, и сы­новей присылал разузнать, не проснулся ли ты.

Чеслав снова увидел, каким черным взглядом стеганул его вчера глава рода. Вот это запомнилось хорошо.

— Да расскажи, как ты медведя-то поборол! — наседал на него Кудряш.

— Да как? Случаем вышло...

В отличие от непоседливого друга, Чеслав пребывал в расслабленном состоянии. Очевидно, остатки сильной усталости все еще бродили в его молодецком теле.

— Я тебе потом все поведаю, Кудряша, день-то длин­ный. Мне бы Желань повидать...

— Да какой день? Вечер уже на подходе! — сообщил не­угомонный Кудряш. — А девка совсем еще слаба. Чего на нее смотреть?

Вечер... Выходит, он весь день проспал. Неудивитель­но, что в голове так шумит.

У порога послышались шаги. Чеслав ожидал увидеть Умилу, что раздобыла какую-нибудь одежду для него, но вместо нее в дом вошел глава городища Хрум. А за ним в проеме двери появились любопытные лица Тура, его жены и других обитателей городища. И судя по гулу голосов, уважительно-приглушенному, но довольно густо­му, их там собралось немало.

Завидев главу селения, Чеслав, помня последнюю встре­чу с ним, внутренне собрался для достойного отпора. Но Хрум, остановившись шагах в трех и пристально глядя на него, заговорил не сразу, казалось, решая, с чего начать. По его лицу сложно было угадать, с какими намерения­ми пришел он сюда. Затем, похоже, определившись, по­чтенный муж шумно вдохнул и, проведя ладонью по ли­цу, зычным голосом зарокотал:

— Я сегодня возблагодарил богов Великих в капище нашем, принеся им жертву щедрую за спасение дочери моей... — И помолчав, продолжил: — А теперь вот при­шел тебе поклониться, парень.

Хрум и впрямь поклонился Чеславу глубоким поклоном.

А тот при этом ощутил некую неловкость и даже ли­цом покраснел: «Что я, идол в капище священном?» Сто­явший же рядом Кудряш от неожиданной торжественно­сти плюхнулся на лежак.

Хрум, кашлянув, будто в горле запершило, продолжил:

— А за то, как я встретил тебя ночью, не осуждай. От неведения то да страха за Желань.

И Чеслав почувствовал в голосе главы искреннее вол­нение.

— Как она?

Тень набежала на лицо заботливого отца.

— Хворая и хилая пока что, все больше спит, в забы­тье впадает... — Но тут же напряженная озабоченность уступила место слабой улыбке. — Однако дед наш зна­харь говорит, что сдюжит девка ту рану и горячку, что приключилась от нее. Время от времени опамятовывает, птаха моя...

— И что сказывает? — не удержался от вопроса томи­мый неведением Кудряш.

Хрум, даже не взглянув на Кудряша, продолжал рас­сказывать Чеславу:

— Помнит, что на зверя косолапого в лесу вышла, что рванулся он с ревом бешеным за ней, а она от него пода­лась, а потом от боли в темень кромешную канула... Она и знать не знала, что ты ее, Чеслав, из леса вынес. Не ви­дала тебя там...

— Да я и сам не знаю, как забрел в те места, — пробор­мотал едва слышно Чеслав. — Так, блуждал по округе да вдруг крик девичий и услышал... — не стал он открывать цели своего похода в лес.

Глава рода на то одобрительно кивнул.

— Видать, Великие направили тебя туда! — Ему уже не­важно было, что делал Чеслав в лесу. Главное, что он спас жизнь его дочери. — Парни наши сходили на заре в лес, по следу твоему нашли убитого медведя и тушу принес­ли в городище. Славная добыча! Не каждому дано про­тив зверя такого в одиночку выстоять.

От двери, где сгрудился люд, послышались одобритель­ные вздохи, возгласы и цоканье языками. Народ по заслу­ге оценил добычу Чеслава. И тут же, с трудом протиснув­шись сквозь толпу, в хижину вошел один из сыновей Хрума. Подойдя к лежаку, где сидел Чеслав, он положил рядом с ним штаны и расшитую нитями сорочку.

— Это тебе во что облачиться, парень. Чтоб по горо­дищу голяка не разгуливал да девок и молодок наших ба­ловнем своим не смущал, а может, кого и не радовал!

И на лице Хрума снова появилось привычное лукавство.

А люд и вовсе покатился со смеху, передавая друг друж­ке шутку главы городища и добавляя к ней собственные затейливые версии и домыслы. Хрум же, перекрывая об­щий шум своим громогласным голосом, пригласил всех завтра на большую учту в честь Чеслава и, призвав соплеменников дать покой раненому, покинул жилище, уведя с собой родичей.

Но Чеславу так и не пришлось воспользоваться предо­ставленным покоем, поскольку томимый любопытством Кудряш голодной пиявкой прилип к нему, выспрашивая все новые и новые подробности сражения с медведем и спасения Желани.

Затеянная днем учта к вечеру все еще была в разгаре. Обычно рачительный хозяин Хрум тут уж расстарался на славу, потчуя родичей да гостей множеством богатых да сытных яств: пусть все видят, как он может быть бла­годарен за добро. И народ отдавал должное лакомой сне­ди. Но не только ей. Шаловливые отроки, подбитые Ку­дряшом, решили позабавить соплеменников игрой про то, как Чеслав в лесу медведя добывал, и теперь под об­щие окрики одобрения, а временами и хохот, показыва­ли забаву.

Один из них, накинув старую медвежью шкуру, ходил вразвалку, рыча и задирая веселящийся люд. А когда по­явился второй с огромным деревянным ножом, должно быть, изображавший Чеслава, наряженный зверем за­трясся весь, заголосил и стал улепетывать от него, пы­таясь скрыться между людьми и даже под сорочками де­вок да баб, вызывая при этом дружные взрывы визга и хохота.

Глядя на это веселье, всецело захватившее селение, Чеслав подумал, что в его городище в последнее время все больше тризны по ушедшим в селение предков справ­ляют. И если здесь легкокрылой птицей витает веселье, то неизвестно, что сейчас и какой тяжестью легло на его сородичей.

Пребывая в этих нахлынувших нерадостных воспоми­наниях и бесцельно блуждая взглядом по смеющимся ли­цам, Чеслав внезапно среди прочих заметил и молодца, который повстречался Желани в лесу и от которого она после бежала. Держался этот муж замкнуто и вроде как в стороне от общего веселья, а взглядом всякий раз про­вожал любого из семейства Хрума, кто шел в сторону их хаты. Туда, где лежала раненая дева...

«А ведь Желань-то, кажись, не открылась отцу, что бе­жала в лесу от этого молодца... И с чего бы ей скрытни­чать? И отчего бежала от него девка?»

Несколько раз Чеслав ловил и на себе его взгляды, и трудно было понять, что скрыто за ними — праздное лю­бопытство или неприязнь, потому как молодец тут же отво­дил глаза в сторону. Но в какой-то момент их взгляды все же встретились и, словно репейники, сцепились — ни один из парней не захотел отвести глаза в сторону, уступить. Так они и мерили один другого, пока это немое противостоя­ние не прервала внезапно опустившаяся на плечо Чеслава рука. Молодой охотник поморщился от боли, поскольку под рубахой в том месте была глубокая царапина, остав­ленная медведем, но руку не сбросил. Повернув голову, он увидел, что это Хрум хочет привлечь его внимание.

— Что, гостюшка, задумчив да невесел? Аль раны под­лые так тревожат? — Глаза главы рода искрились доволь­ством от происходящего.

— Думы... Думы невеселые покоя не дают, — со вздо­хом признался Чеслав. — Про городище родимое вспом­нилось да про беду, что пришла в него. А пришла вместе с чужинцами, что привел Тур.

От Чеслава не ускользнуло, что его слова оказались не по нраву почтенному мужу, хотя он и постарался скрыть это.

— Дак ведь сам видишь, пошести у нас нет. — Хрум по­казал рукой в сторону веселящегося народа. — Слава Ве­ликим заступникам!

— Пошести нет, да про чужаков не все ты, Хрум, поведал...

Чеслав твердо и в упор смотрел в глаза Хрума, пока лу­кавый прищур не покинул их и за ним не перестал скры­ваться житейский серьез.

Помрачневший лицом Хрум молча кивнул в сторону, давая понять, что им следует удалиться, и первым дви­нулся в указанном направлении. Чеслав, немного прихра­мывая и не так прытко, как обычно, пошел за ним.

Они присели на бревна под липой, где Чеслав до этого плел корзины для рыбной ловли с говорливым дедом, украдкой наблюдая за домом Хрума. Поодаль в свете уже зажженных костров все еще продолжалось веселье, доле­тали смех и гомон. Кудряш даже затянул залихватскую песню. А здесь, и это понимали оба, предстоял нелегкий разговор двух мужей, каждый из которых хотел отстоять тайны своего племени.

— А ведь чужинцы из городища вашего не по своей во­ле ушли — ты поспехом спровадил, — решил, не петляя зайцем, пойти напролом Чеслав.

— Спровадил, — не стал отрицать Хрум, говоря при этом необычно тихо, скорее всего, чтобы поверенное не стало достоянием посторонних ушей. — Потому как го­стевание их едва до беды не довело.

— Что ж так? Ведь с миром пришли, сказывали...

— Да с миром, но, видать, не с согласием...

В темноте уже практически невозможно было разли­чить лица собеседника, но по тому, как он резко пошеве­лился, Чеславу стало понятно, что приключившееся все еще беспокоит Хрума, как беспокоят познавшего немало битв воина зарубцевавшиеся, но продолжающие напоми­нать о себе приглушенной болью раны.

— Про старшего из них ничего плохого не скажу, ува­жительный муж и жизнь познавший, а вот про младо­го... Больно горяч да несдержан в желаниях своих мо­лодецких был. С бурлящими соками своими, видать, совладать не мог, оттого и в голове мутилось, и законы гостеприимства попирать стал... — Помолчав, Хрум со скрежетом в зубах промолвил: — На Желань мою заглядываться удумал! — И здесь-таки прорвался сдержива­емый ранее рык.

— Так девка у тебя — загляденье... — сказал Чеслав, вспомнив, какие шальные да жгучие мысли у самого возни­кали при виде Желани. — Слепому разве что не глянется.

Соглашаясь с ним, Хрум даже крякнул.

— Эк! Глядеть-то запрета никому нет, на то и красой ее цветущей божественная Лада наградила, а вот трогать тот цвет не каждому дозволю! — Произнесено это было с таким убеждением и угрозой, что и сомневаться не стоило: Хрум любого переломит, кто посягнет на его волю. Но тот уже миролюбивее продолжил: — Дорога она мне, как любое же­ланное дитя отцу, и доли ей счастливой хочу. И не с черно­волосым пришлым, что шатается по чужим землям любопытства ради, а с наших племен мужем. Чтобы обычаи наши чтили, богов Великих, защитников наших славили, предков, от которых пошли, помнили и своим потомкам то завеща­ли. Потому как не все одно мне, с чьей моя кровь смешает­ся, кто продолжит мой род и память обо мне хранить будет.

— И тогда ты решил чужинца припугнуть, чтобы от до­чери отвадить? — предположил Чеслав, почти уверенный, что именно так оно и было.

— Знаешь про то уже?

— Знаю, — подтвердил юноша и невольно оглянулся.

У него отчего-то зародилось смутное ощущение, что то,

о чем говорят они с Хрумом, слышит еще кто-то. Сперва почти безотчетное, это чувство все росло и укреплялось, хотя вроде как ничто не выдавало чьего-либо нежеланно­го присутствия. Так бывает, когда соринка, настолько ма­лая, что и разглядеть трудно, угодит в глаз и донимает его, и сколько ни стараешься, а достать ее не можешь, потому как почти не видна. Чувствуешь, а не видишь. Так и Чеслав чуял, что где-то неподалеку от них, в темноте, притаился неизвестный и внемлет их беседе.

Поначалу он хотел было выявить любопытного, но по­сле рассудил, что застать того врасплох у него, раненого, прыти не хватит, а сказать Хруму, что кто-то из его роди­чей нагло подслушивает их, да не подтвердить потом свои слова пойманным — себя дурнем выставить и соплемен­ников Хрумовых подозрением обидеть. Да, может, и не слышит крадущийся в ночи того, о чем они говорят, а так, поблизости хороводит. Ну а если все же и слышит, так это ведь не его, Чеслава, тайны. А в своем племени, между со­бой пусть сами разбираются...

Хрум же, казалось, ничего не замечал.

— Да только вовсе не я то затеял и утворил! — рокотал он. — Сам за хозяйскими заботами не заметил, как и Же­лань глаз на том ухаре задерживать стала да улыбкой при­вечать. Завлеклась девка очами черными... — запнулся Хрум, очевидно, все еще негодуя на ту дочерну вольность, но уже через мгновение продолжил: — И не пугали чу­жинца попусту, а жизни таки лишить хотели совсем, чтоб на костре сгорел аль лег в сырую землю, — не знаю, как у них там, у пришлых, заведено. Да, видать, не его это еще был час покинуть живых.

— И как же то сталось?

— Да проще простого... В лесу молодец болтался, уж и не знаю чего ради, а кто-то возьми и стрельни стрелой в него. Да только в тот самый момент он как раз за ягодой и на­гнись. .. Повезло парню — уберегся. А не то... — Хрум мах­нул рукой. — Сам молодец и рассказал мне про то, прибежав всполошенный из леса. Шуметь я по городищу о том не стал, да и ему запретил. А сам тут же, поспехом, от беды по­дальше спровадил чужинцев с Туром из селения к вам.

— А кто стрельнул в чужака, распознал? — не давал прерваться рассказу Чеслав.

При этом он настороженным ухом уловил, что скрыва­ющийся в ночи сделал несколько едва различимых шагов в их сторону.

— Распознать не распознал, а соображение, кто утворить то мог, имею твердое. И, думаю, не ошибаюсь... — пригладил плешь Хрум.

— И кто же тот лютый охотник?

Неожиданно Хрум насторожился:

— А тебе зачем знать про то? — Но, очевидно, вспом­нив, зачем Чеслав прибыл к ним и что это связано с гибе­лью чужаков, решил не таиться перед ним. — Горяй то был... Тот, что давеча на учте глазами в тебя метил.

Чеслав сразу понял, что речь идет о парне с ямкой на подбородке.

— Он ведь давно Желань парой своей назвать хочет, все ждал, пока взрастет и в пору девичью войдет. А я не прочь был: парень он подходящий, хотя и нерассудительный по­рой. Да и она не противилась тому... Не противилась, по­ка не появился тот пострел черноволосый.

На этом Хрум замолчал, но Чеслава интересовал еще один вопрос:

— Что ж ты сразу про то не поведал?

— А чего девку по округе славить? Ей еще жить да пару искать. А то, что чужак ей глянулся, так это блажь деви­чья, и незачем про то славу по ветру пускать. — Хрум яв­но давал понять, что хотел бы сохранить разговор их в тай­не. — Да и не имеет все то, что приключилось у нас, касательства к гибели чужаков в ваших краях, сам видишь. Горяй из городища не отлучался, за то ручаться могу. — И, уже встав с бревна, добавил: — Не думаю, что поведан­ное мною очень уж тебе пригодится и поможет в твоих исканиях, но пусть это будет хоть малой толикой благодарности за спасение чада моего. А теперь пойдем к люду на­шему да разделим с ними празднество в твою честь.

Сказав это, Хрум дружелюбно хлопнул Чеслава по пле­чу, забыв или не ведая при этом, что там у парня рана, и отправился в сторону, где во всю полыхал костер и про­должалась веселая учта.

Чеслав, переждав, пока утихнет боль в плече, тоже под­нялся, но уходить не спешил.

— И долго еще там стоять будешь? — негромко спро­сил молодой охотник, не оборачиваясь, но явно ощущая людское присутствие где-то за спиной. — Аль убоишься рядом встать?

Теперь он был почти уверен, что знает, кто скрывался за пологом ночи. И не ошибся.

Через несколько мгновений неспешной походкой из те­мени появилась фигура молодого мужа.

— Горяй? — спросил Чеслав больше для верности.

Парень молча кивнул.

— Отчего же, Горяй, тенью черной за мной крадешься да глазом злым со света белого сжить готов? — спросил Чеслав с вызовом.

Ему и в самом деле была непонятна неприязнь этого парня. Ведь до этого они и словом не обмолвились, да и виделись всего несколько раз.

Сделав еще шаг в сторону Чеслава, Горяй сперва слег­ка хрипловатым, а после вполне четким голосом ответил:

— Больно знать хотел, не за Желанью ли ты к нам по­жаловал и с Хрумом теперь не про то ли уговаривался. — И, помолчав, резко добавил: — Сорочку ту, что на тебе, Желань для меня готовила.

«Да ведь он решил, что я сюда за суженой явился! За его девкой! Слепец!» — подумал Чеслав, вслух же сказал:

— Сорочку эту я в подарок взамен своей подранной медведем получил. А что до девки... Ты ведь разговор наш с Хрумом слышал?

— Слышал... — откровенно признался Горяй. — Да не все...

Пришлось Чеславу ревнивому упрямцу пояснять:

— Желань — девка видная и любому в пару глянется, да мне дела до нее нет. Своя зазноба имеется, о ней и думы мои, — прибавил он для большей убедительности. — А вот про чужаков, что гостили в вашем городище, разузнать ой как хотелось бы. Потому и явились сюда издалече.

Горяй какое-то время молчал, наверное, решая, стоит ли доверять словам мужа из соседнего племени, что у не­го и в помыслах нет претендовать на Желань. А после, ре­шив, скорее всего, поверить в их правдивость, заговорил:

— Тот, что старшой летами из них, Квинтом его звали, видать, славным воином когда-то был. И уж очень мне прознать про его навыки в этом деле хотелось. Оттого и стал расспрашивать пришлого...

Чеславу, конечно же, был понятен интерес Горяя к во­инскому прошлому чужака. В их племенах, где каждый муж должен быть воином и защитником своей крови, рат­ное дело, а тем более опыт других, в том числе и чужезем­цев, не оставляли равнодушными мужчин. Ведь опыт тот мог и им сгодиться.

Горяй между тем продолжал:

— Но рассказывать про воинские доблести свои отчего- то большой охоты чужак не имел. Однако как-то прого­ворился, что немало люда в жизни своей прежней сгубил и желающих за то ему смерти во многих землях тоже не­мало найдется. Мести жаждут за погубленных. И сказы­вал, что о содеянном он жалеет теперь сильно.

— А отчего перемена в нем такая случилась, не сказы­вал? — воспользовавшись паузой в рассказе спросил Чеслав.

Горяй неопределенно пожал плечами.

— Сказывал, что вроде как понял чего-то, прозрел... — И тут же переключился на то, что волновало его гораздо больше. — Да интереса мне до разговоров тех совсем не стало. Потому как начал я замечать, что младшой това­рищ его, злыдень приблудный, на Желань мою погляды­вать стал, да не просто поглядывать, а глазами жадными желать, улыбками зазывными умасливать и словами ла­сковыми привечать. Тут уж все, окромя этого, перестало существовать для меня... Уж так меня лють одолела, что глаза и уши застила! А Хрум, проведав про то и про воль­ности гостя, мудро поспехом отослал пришлых из наших краев. Да только вот Желань... Видать, все забыть того чужака не хотела девка... Не хочет пока... — В голосе пар­ня была все еще мучившая его горечь. — Слыхал, что и вам их приход бедой обернулся.

Чеслав утвердительно кивнул.

— Люда немало сгинуло: и мужей, и жен, и чад малых... Вот только отчего — не ведаю. Пока что... — А после не­ожиданно спросил: — Неужто и впрямь погубил бы чужака?

Но и без ответа был уверен: сгубил бы Горяй соперни­ка — глазом не моргнул, и совсем не печалился бы о том.

Сам же Горяй вместо ответа сказал:

— Говорят, сгинул он?

— Сгинул. И товарищ его старшой...

В темноте хоть и трудно было рассмотреть, но Чеслав был почти уверен, что на лице Горяя появилась усмешка.

— Вот как... — После, раненный ревностью, добавил жест­ко и зло: — Не я на его девку зарился... — И тут же голос его дрогнул. — Скажи, а медведь Желань сильно деранул?

— Порядком. Пошел бы сам да поглядел.

Поникла горячая голова Горяя.

— Не пускают меня к ней. Да и, сказывают, сама меня видеть не хочет.

Теперь в голосе Горяя звучало искреннее отчаяние.

А Чеслав вспомнил, как наблюдал в лесу их встречу, как Желань бежала опрометью от парня, явно не желая его видеть.

— Не тебе бы ее от косолапого уберечь... — начал бы­ло Горяй, но, безнадежно махнув рукой, внезапно повер­нулся и ушел в темноту.

— Так вышло... — кинул Чеслав слабое успокоение ему вслед.

Затем еще какое-то время задумчиво смотрел туда, где в черноте ночи растворялось светлое пятно Горяевой со­рочки, и только когда оно совсем исчезло, двинулся к го­рящим кострам, где пели и веселились участники учты, устроенной в его честь.

У самого же Чеслава на душе обильным урожаем раз­расталась жгучая крапива. Медленно переступая, он с тя­желой грустью думал о том, что прибытие их сюда ничего не принесло, не прояснило и оказалось напрасной тратой времени.

Казалось, что нападение на младшего из чужаков мог­ло стать той нитью, что вела к дальнейшей его гибели. И быть простой местью. Но Хрум уверяет, что Горяй не отлучался из их округи и не мог погубить чужеземцев в отместку за разлад с девкой. А если все же отлучался? Однако придется пока что довериться слову главы рода. Что же до старшего чужака... Как же его назвал Горяй? Квинт! Бывший воин, с мечом прошедший по разным землям, у которого множество кровников, желающих его смерти. Но вряд ли кто-то из родимого городища Чесла­ва мог быть в их числе. Ведь его родичи, насколько он помнит, никогда не сталкивались с племенем этих чуже­земцев... Или Чеслав чего-то не знает? Да и как гибель этих пришлых может быть связана со смертью его сопле­менников, притом целыми семействами? Вот и получает­ся, что их с Кудряшом поход к соседям оказался ложным следом, который привел в никуда.

Когда Чеслав был уже почти возле празднующих, совсем неожиданно, перекрывая гомон веселящегося люда, раз­далось призывное ржание верного коня Ветра. Четверо­ногий товарищ, застоявшийся в чужом городище и почти забытый своим хозяином, явно звал его в дорогу...

Несмотря на то что раны Чеслава все еще были свежи, по­утру после учты парни начали собираться в обратный путь. Весть о том, что они уходят, быстро распространилась по городищу. И некоторые из поселян уже стали наведывать­ся к дому Тура, чтобы удостовериться, так ли это. А услы­шав от гостей подтверждение, многие высказывали сожале­ние, что парни так мало погостили у них в селении. Уж очень они пришлись им по сердцу, особенно веселун Кудряш — затейник и певун на игрищах у молодежи.

Среди прочих внезапно прибежал один из сыновей Хрума и, отозвав Чеслава в сторону, шепнул, что его очень хотела видеть сестра и просит не уходить из селения, не повидавшись с ней. Пришлось молодому охотнику ува­жить просьбу раненой девы и отправиться к ее жилищу.

Подойдя к обиталищу Хрума, он увидел Горяя. Тот, ско­рее всего, прятался где-то неподалеку и сейчас выскочил Чеславу наперерез, остановился в нескольких шагах от него и, похоже, хотел что-то сказать или о чем-то попро­сить, но переборол это желание. По лицу его пробежала судорога, и он, помотав головой, сделал шаг назад. А по­сле, обхватив голову руками, повернулся и неровной по­ступью побрел прочь.

«Во как мается парень! Совсем тяжко бедолаге...»

Может, и впрямь его мука схожа с тем, что он, Чеслав, испытывает к Неждане? Но нет, его мука сладкая, а у Го­ряя горькая, с дурманом в голове. Да и разве может кто еще желать Лады своей так, как желает он, Чеслав, терпя разлуку с ней? Нет, не может того быть с другим...

Задев головой висящий прямо за дверным проемом до­машний оберег в виде солнца, Чеслав вошел в жилище. Попав с яркого дневного света в сумрак, он решил, что внутри совсем безлюдно, но, присмотревшись, различил у стены сгорбленную фигуру, что стояла к нему спиной. Его следующий шаг, очевидно, не остался незамеченным, потому как фигура резко распрямилась и повернулась в его сторону, и Чеслав увидел испуганное лицо жены Хрума.

— Чур! Чур меня! — вскрикнула женщина, призывая духа в защитники. Но поняв, что никакой угрозы нет, со вздохом облегчения добавила: — Футы! Испугал, красень! Ох и тих же ты на ногу! Что тебе кот лесной. Истинный охотник!

За ней был виден лежак, на котором лежала раненая Желань, И, скорее всего, до его прихода мать поправляла повязку на ее теле. Девушка лежала почти полностью при­крытая рядном, лишь бледное лицо белело в полумраке ее угла.

— Может, не ко времени я? — спросил Чеслав.

— Да что ты, ясный! — всплеснула руками хозяйка. — В этом доме ты первый гость. Наижеланнейший! — ис­кренне улыбнулась она, приглашая его пройти от порога.

— Ну, тогда добра дому, духу Домовому и хозяевам при­вечающим! — склонился в легком поклоне Чеслав. А за­метив следящие за ним глаза Желани, спросил: — Клика­ла меня?

Девушка беззвучно утвердительно кивнула, после взгля­нула на мать просящим взглядом, и та, на какое-то мгно­вение засомневавшись, отозваться на просьбу дочери или нет, все же вышла из дома, оставив их одних.

Какое-то время Желань задумчиво смотрела на парня, но было заметно, что смотрит она будто сквозь него и мыс­ли ее потаенные, похоже, совсем не о нем, а где-то далеко, неведомо с кем.

— Сказали, что ты меня у зверя отбил... — вдруг ше­вельнулись ее губы. — В городище принес...

— Принес. И зверя одолел, — не без гордости ответил Чеслав.

— Может, и не следовало тебе того делать... — снова нарушила свою задумчивость девушка и, отвернувшись, какое-то время молчала.

Чего-чего, а уж такого Чеслав никак не ожидал услы­шать.

«Вот уж поблагодарствовала! — резанула его досада. — Я сам едва жизни не лишился, а она такое мне гласит, ду­рища неразумная...»

Но тут же подумал, что, может, девка в горячке от ра­ны своей сама не ведает, что говорит, а потому участливо спросил:

— Что рана твоя, болит?

Девушка будто и не заметила его вопроса. Испытывая справедливое раздражение от такого задевающего его гор­дость приема, Чеслав хотел уже уйти и даже стал повора­чиваться для того, как Желань неожиданно спросила:

— А как разыскал меня в чаще?

— Шел за тобой по лесу, — от досады не стал скрывать Чеслав.

— Зачем?

Ответил он резко и даже со злостью:

— Да уж больно мне про чужаков разузнать надо было. Про то, кто да отчего на жизнь одного из них зарился. Да ни ты, ни батюшка твой сказывать про то никак не хотели, таились. Туманом густым все покрыли. И тебя от глаз мо­их подале держали. Вот и решил я, что, проследовав за то­бой, смогу узреть да разузнать то важное, что поможет мне проникнуть сквозь тот туманный морок в тайны ваши...

Все время, пока Чеслав говорил, Желань не сводила с него гневно-удивленных глаз, а в какой-то момент не выдержала:

— Значит, узрел да выведал, что хотел?

В ее голосе Чеслав распознал легкую усмешку, похожую скорее на издевку. А потому ответил довольно грубо и с большой долей язвительности:

— Да, теперь уж про все ведаю. Что сам повидал, а что отец твой прояснил. Вот только от того в моих исканиях не полегчало. Из-за ваших страстей да скрытости столь­ко времени напрасно рекой убежало! А у нас там люд...

— Я позвала тебя из-за Луция... — со словно давно мучительно-сдерживаемым, а теперь наконец-то вырвав­шимся на свободу вздохом перебила его дева.

«Это она про младшего из чужаков», — догадался Чеслав.

Внезапно Желань высвободила из-под рядна руку, и он заметил в ней нож. Заподозрив неладное, Чеслав рва­нулся к ней, но дева, зло зыркнув на него, коротко пред­упредила:

— Не подходи!

Слегка скривившись от боли, что исходила от потрево­женной раны, девушка быстрым движением захватила второй рукой часть своих волос, в один миг проведя по ним клинком, отрезала их и выронила на земляной пол. Следующим коротким взмахом она разрезала руку и опустила ее над срезанными волосами так, чтобы появив­шаяся из раны кровь попала на них. Алые капли, стекая по пальцам, падали на белокурые локоны, окропляя их и окрашивая кровавым узором...

Когда Желань решила, что пролила уже достаточно крови, то подняла глаза на Чеслава и прошептала:

— Отнеси эту частичку меня туда, где покоится его прах, и смешай с ним... — И, помолчав, добавила: — Сделай это!

Да, не пронесся здесь бесследным залетным ветром не­ведомый ему чужак — обжег душу девичью. Ой как изра­нил, до углей горячих!

Чеслав застыл в нерешительности и раздумье. Он не стал говорить деве о том, что не знает, где находится прах чужеземного парня и что, вероятнее всего, тело его стало добычей зверья лесного... Зачем? Пусть думает, что дух его отправился в селение предков, а прах смешался с землей. Может, так ей будет спокойнее дальше жить?

Желань же, расценив его бездействие как нежелание выполнить ее просьбу, снова прошептала:

— Прошу, сделай это!

Теперь в ее голосе слышалась глубокая мольба.

— Хорошо, сделаю.

Чеслав нагнулся, чтобы забрать с земли волосы, и рас­слышал тихое:

— И прости... за зверя.

Юноша поднял окропленный девичьей кровью локон и сжал его в кулаке.

После полученного от парня согласия выполнить ее просьбу Желань вся будто обмякла. Видать, немалых сил стоил ей этот разговор, да еще и новой потери крови. Де­ва отвела от гостя взгляд и, устремив его куда-то вверх, зашептала, предаваясь воспоминаниям:

— Смотрел он на меня глазами своими жгучими с неж­ностью, а сам словно про другое думал... Говорил с жа­ром в голосе, а мне и понять его порой нелегко было... Про край свой солнечный он сказывал, что грустит о нем... Не видать его черным очам больше родимого края... Про волхвование их диковинное сказывал, про Великих сво­их. .. Да, видать, не уберегли они его... В пути дальнем сберегли, от опасностей многих схоронили... Здесь поги­бель отвели... А у вас не уберегли... — И, прерывисто вздохнув, продолжила: — Как забыть теперь глаза его жгучие? Ой, Лада Светлая, пусть отпустит меня та мученька сладко-горькая, а теперь такая невыносимая...

Чеслав подумал, что раненую таки одолела горячка, и поспешил выйти из дома, чтобы призвать на помощь ее родительницу.

Туп... Туп... Туп... Туп...

То раздавались глухие удары конских копыт.

Деревья неспешно сменялись кустами, кусты — сухо­стоем, затем чередой болот, россыпью камней среди де­ревьев, холмами, оврагами, непролазной чащей...

Туп... Туп... Туп... Туп...

Несмотря на желание скорейшего возвращения в ро­довое селение, из-за еще не затянувшихся ран Чеслава обратный путь они проделывали не так быстро, как из­начальный к соседям. Подчиняясь этой вынужденной не­спешности, едущему верхом Чеславу порой даже приходилось сдерживать резвого Ветра, который все никак не мог понять, отчего они тащатся, словно дряхлые клячи, и то и дело норовил ускорить шаг.

Идущий впереди Кудряш, лишь изредка замолкая, де­лился впечатлениями от их пребывания и проводов из городища Хрума. А провожали их и в самом деле знат­но и уважительно.

У ворот, желая им спокойной и легкой дороги, собрал­ся весь городищенский люд. Их снабдили сумами, пол­ными съестных припасов и лакомств, подарками для гла­вы их рода дядьки Сбыслава — шапкой из волчьего меха и богатым кожухом, а также вручили шкуру медведя, добытого Чеславом. И эта добыча покоилась теперь переки­нутая через круп коня. Кроме того, Хрум вручил Чесла­ву добротный лук с двумя десятками искусно оперенных стрел, из которых ни одна не походила на другую.

Мужи, как и положено, прощались сдержанно, давая дельные советы, касающиеся пути следования. Зато ба­бы и девки провожали гостей с перекликами, смехом да веселыми прибаутками. И только у стреляющей очами в сторону Кудряша Умилы то и дело наворачивались не­вольные слезы. Но Кудряш усиленно делал вид, что не замечает этой девичьей слабости, — нечего привселюдную забаву устраивать. Все, что хотел, он сказал девке еще сразу после учты.

Улучив момент, пока люд обступил Кудряша, глава селения Хрум отвел Чеслава в сторону и, еще раз выска­зав сердечную благодарность за спасение дочери, с много­значительной расстановкой добавил:

— Славный ты муж, Чеслав, как и отец твой был, как и род ваш весь... Вот тебе бы девку свою отдал, па­рень. .. — И уставился на него хитрыми глазами.

Чеслав хорошо понимал, что, несмотря на присущее ему лукавство, Хрум сейчас всерьез предлагает пород­ниться двум их родам. И от того, какой ответ даст он, Чеслав, главе этого рода, во многом будут зависеть их добрососедские отношения. А потому слова подбирал неспешно и вдумчиво, но говорил без хитрости:

— За честь бы почел породниться с твоим давним ро­дом и кровь свою смешать с твоей, Хрум, и девка твоя любому мужу в радость и честь будет. Но словом я свя­зан уже с другой... А слово свое ценю и чту, дабы и дру­гие его ценили. И случись так, что нарушил бы его, ты бы первый презрение мне выказал... — И, предвидя возможный вопрос Хрума, добавил: — А взять сразу две жены, так это мне еще не по возрасту. Да и не по мудрости...

Хрум какое-то время не отводил глаз от лица парня, словно выверяя, насколько он был честен, а после не­определенно крякнул, встряхнул головой и, почесав проплешину, заговорил:

— И здесь ты, парень, завидный толк проявил и зря о незрелости разума своего сетуешь... — И весомо хлоп­нул Чеслава по плечу, снова попав по незажившей ране.

Юному мужу даже показалось, что сделал это хитрый мужик нарочно, будучи недовольным его пусть и обо­снованным, но все же отказом. Чеславу же на такое «дру­желюбие» оставалось только сдержать стон и не выдать своей боли лицом. А Хрум с искрами большого лукав­ства в глазах продолжил:

— Про то, как у тебя с другой девкой сложится, то лишь Великим ведомо. Всякое случается... Но я свое слово сказал. Ты его слышал. А там как будет...

С тем и расстались.

И теперь Чеслав размышлял, удалось ли ему, не нане­ся обиды отказом, объяснить Хруму толком свое реше­ние. Потому как слова словами, а главное, что у соседа на душе осталось да в думах сокровенных. А еще Чеслав по­думал о том, что на прощании не было видно Горяя, и хо­рошо, что тот не видел, как шептался с ним Хрум, а ина­че этот ревнивый молодец со слишком буйной головушкой запросто мог устроить им засаду да извести попытался — с него бы сталось...

Туп... Туп... Туп... Туп...

Привычная болтовня Кудряша не отвлекала Чеслава. Думалось ему и о том, как в чем-то схожим оказалось при­ключившееся с чужаком Луцием в селении Хрума и то, что стало преследовать его, Чеслава, после купальской но­чи. Но кто желал погибели пришлому в селении Хрума, он теперь знает — уязвленный за девку Горяй, а вот кто стал угрозой для него, он так и не разгадал... Пока что не разгадал.

Явным было лишь одно: опасность исходит от его роди­мых соплеменников, точнее, от кого-то из них, потому как у соседей ни явно, ни скрыто на его жизнь не покушались. Ну разве что медведь. Да и то была честная битва.

Из того, что ему стало известно, выходило, что, скорее всего, и двух чужаков погубил тоже кто-то из его племе­ни. А значит, и семейство Горши и Молчана тоже свои сгу­били. Вот только за что? Возможно, конечно, что чужаки им сперва потраву содеяли, а после кто-то самих чужа­ков изничтожил. Но кто? Мудрено! И только ли кто-то неведомый желает ему погибели из-за любощей с ночной девой, или кто-то другой не желает, чтобы он дознался, кто сгубил соплеменников и чужаков? Снова муть болот­ная, непроглядная... Ясным было лишь одно: их поход к соседям оказался пустым и ничего нового, что помогло бы в поиске душегубов, не дал.

Туп... Туп... Туп... Туп...

Неожиданно Кудряш замолчал. Из-за такой перемены Чеслав отвлекся от мыслей и уловил на себе пытливый взгляд друга.

— А дальше что делать-то будем?

Вопрос не застал Чеслава врасплох. Он уже сам себе за­давал его не раз, а потому ответил не раздумывая и кратко:

— След искать... Верный...

С тревогой в сердце парни продвигались к родному го­родищу, и чем ближе были к нему, тем больше росла их обеспокоенность. Да и как не тревожиться, пребывая столько времени в неведении, как там обстоят дела? Ведь с бедой большой оставили они родовой кров. А вдруг там продолжает собирать обильную жатву злодейка смерть? Да мало ли какие еще горести могут встретить их у ворот родного гнезда!

Между тем, пробыв в дороге уже несколько дней, они вот-вот должны были достигнуть границ охотных уго­дий своего племени. И хоть до самого городища было еще шагать и шагать, от этого обстоятельства и продвигаться хотелось скорее, и сил, несмотря на уже пройденный путь, казалось, прибавилось.

Но владычица ночь, что по заведенному порядку спе­шила сменить ясный день и вступить в свои права, была равнодушна к людским желаниям. Совсем скоро она го­това была принять в свои темные объятия всю лесную округу.

Парни загодя спешились и, выбрав удобное место для ночлега, решили развести костер, чтобы не зябнуть но­чью да подальше от себя и коня держать зверя дикого. Но такое обычное для лесного жителя дело, как разведение костра, в этот раз вызвало некоторое затруднение. А причиной тому был обильный дождь, что поливал лесные просторы ни много ни мало с полудня, и теперь найти су­хие сучья да ветки, поживу для огня, было не так легко. Разойдясь в разные стороны, молодые охотники отпра­вились на поиски сухого хвороста.

Чеслав чувствовал, как уже высохшая было после дож­дя сорочка очень быстро становится влажной. Дождевые капли, задержавшиеся на листьях после ливня, так и но­ровили обрушиться дружной гурьбой всякий раз, когда он пытался достать из укромного места какую-нибудь корягу или трухлявую ветку, надеясь, что она окажется более сухой, чем обнаруженные ранее. Чеслав отошел уже на значительное расстояние от того места, где они разбили лагерь, но ничего путного, на его взгляд, для костра пока не обнаружил, ну разве что средних разме­ров сучки. Да разве для огня на всю ночь это сытная тра­пеза? Так, щепка для затравки...

Лес здесь был довольно густым, а местами просто труд­нопроходимым: деревья стояли плотным частоколом, воюя между собой за каждый локоть земли и сноп сол­нечного света, а где мог, между ними втиснулся колючий кустарник. И оттого по этим зарослям удобнее было следовать звериными тропами. Идя по одной из них, Чеслав и выискивал сухие дрова.

Внезапно юный муж поймал себя на том, что, забрав­шись под очередной куст и пытаясь достать из-под него почерневшую от времени коряжку, не ощутил уже став­шей привычной россыпи дождевых капель. Их, скорее всего, сбил кто-то ранее. Птица? Маловероятно. Зверь, что проследовал по тропе? Лютый хищник? Возможно.

Но, наверное, даже не это заставило его насторожить­ся. Точнее, не только это. Чеслав ощутил, как зашептало его верное чутье, пророча опасность!

Он стал осторожно, с оглядкой выбираться из-под ку­ста. Парню хотелось сделать это как можно бесшумнее и незаметнее, но тревожащие до сих пор раны делали его не таким ловким и быстрым. Слабого шелеста чуть за­тронутой ветки и совсем вроде бы негромкого треска оказавшейся, как назло, под ногой и присыпанной про­шлогодней листвой сухой ветки — вот уж не знал, где найти! — было достаточно, чтобы привлечь к себе вни­мание. Молодой охотник не успел еще разогнуться, когда над его головой стремительным прыжком ядовитой змеи прошмыгнула чья-то шальная стрела. От этого желание выпрямиться в полный рост улетучилось совсем. К сожалению, он не успел заметить, с какой стороны было вы­пущено смертоносное жало, да и разглядеть это в зеленом хаосе было очень трудно. Разве что дождаться еще одной стрелы... У Чеслава из оружия был нож, но не было лука и стрел, а оттого защититься ответной стрелой он никак не мог, даже если бы и заметил стрелявшего. Холодный расчет подсказывал, что было бы глупо оставаться сле­пой мишенью для преследователя, а потому, пригибаясь так, чтобы не появляться над кустами, благо они были до­вольно высокими, Чеслав по звериной тропе бросился прочь от этого гиблого места.

Он бежал... Бежал не так быстро, как мог до ранения, чувствуя тупую боль в ноге, тем не менее преследователи были все еще на значительном расстоянии от него. О том, что их несколько, он распознал по топоту, остановившись на какое-то малое мгновение и прислушавшись, но для него и этого было достаточно. Его преследовала ватага!

Он не знал, ни кто они, ни отчего стреляли и теперь пре­следуют его. Да сейчас он и не думал об этом. Он думал лишь об одном: как скрыться?

Тропа мудрено петляла между зарослями, и беглец вы­нужденно повторял все ее изгибы. Но чем дальше он бежал по ней, тем все большим становилось внутреннее беспокой­ство. Снова проснувшееся в нем его оберег-чутье подска­зывало, что впереди опять возможна опасность, и через какое-то расстояние уже даже понял, какая именно, а от­того постарался перепрыгнуть ее как можно более длин­ным прыжком. Но раненая нога, которой он попытался от­толкнуться от земли, дала сбой — боль подрезала прыжок, и Чеслав опустился как раз на то место, откуда чуял исходящую опасность. В следующий миг он почувствовал рез­кий рывок, земля ушла из-под ног и перевернулась...

От внезапности случившегося и взыгравшей бессиль­ной злости парень издал наполненный дикой мощи вол­чий клич.

Чеслав видел, как под ним, зажатая с двух сторон зарос­лями, разбегалась в разные стороны звериная тропа, а на месте, куда угодила его нога, на взлохмаченной лесной под­стилке из пожухшей листвы остался след от петли. Слегка покачиваясь, он висел вниз головой, захваченный за ногу цепкой веревкой, свисающей с близстоящего дерева.

Он попал в ловушку, словно глупая дичь! А ведь его за­гоняли в эту петлю по всем правилам и обычаям охоты, предварительно спугнув и после преследуя! И ведь он по­нял это загодя, еще на бегу, и если бы не раненая нога...

Но где же его преследователи? Почему не настигают, не разят? Чего ждут? Почти мгновенное вынужденное без­действие после столь стремительного бега, а также вски­певшая злость от случившегося лишили Чеслава реаль­ного ощущения времени. Ему казалось, что он висит так уже целую вечность, хотя истекла совсем ничтожно ма­лая толика времени. С каждым ударом сердца прилившая к голове кровь отдавалась тяжелыми глухими ударами в ушах, будто отсчитывая оставшиеся ему мгновения жизни. Чеслав очередной раз дернулся всем телом, пыта­ясь освободиться, хотя четко понимал, насколько без­успешны его усилия в таком положении. Оставалось только покорно ждать. Покорно! Мучительно! Ждать!

Наконец по шуму и треску зарослей он разобрал, что к нему кто-то подбирается. Чеслав попытался повернуть голову в сторону, откуда доносился шум, но тщетно — он висел к тому месту спиной. А иначе бы сперва заметил шевелящиеся и вздрагивающие от чьего-то движения ветки и только немного спустя узрел бы, как, тяжело ды­ша от спешки, из кустов выбрался Кудряш. Лицо и руки его были оцарапаны, а в кудрявых волосах застряли ли­стья, колючки и мелкие веточки. Скорее всего, верный то­варищ прорывался напрямик через заросли.

Сам же Кудряш, увидев болтающегося в воздухе друга, слегка опешил. Зрелище было уж очень необычным. По­сле небольшого замешательства он поспешно сделал не­сколько шагов к висящему вниз головой Чеславу и, загля­нув ему в глаза, настороженно спросил:

— Ты зачем так? То есть кто это... тебя так вздыбил?

Несмотря на глупейшие вопросы, Чеслав испытал ве­личайшее облегчение оттого, что первым его обнаружил Кудряш, а не неведомые пока преследователи. Теперь у не­го есть явная возможность побороться за свою жизнь.

Он не успел ничего ответить, потому как уже слышал отголоски бегущих в их сторону ног. Кудряш, тоже за­слышав шаги, насторожился. Оба, один стоя, а другой повиснув в воздухе, застыли в ожидании, когда же по­кажутся преследователи. Но на некотором расстоянии от того места, где находилась ловушка, шаги отчего-то затихли. Чеслав понял, что бежавшие, скорее всего, за­метив у западни Кудряша, затаились за поворотом тро­пы и рассматривают их оттуда.

Теперь обе стороны решали, что же предпринять дальше.

Заходящее солнце, прорвавшись между деревьями сквозь прорезь звериной тропы, слепило глаза, и оттого Чеслав не смог сразу разглядеть появившихся из-за пово­рота людей. Он видел, что их несколько, вооруженных, кажется, луками, но кто они — разобрать никак не мог, даже когда они двинулись в их сторону.

Стоявший рядом с ножом наизготове Кудряш тоже не спешил поделиться с ним соображением о том, кого уви­дел. И только когда идущие были от них на расстоянии шагов двадцати пяти, Чеслав распознал, что это их со­племенники, близнецы Мал и Бел с братом Стояном. Так вот кто устроил на него эту охоту!

Подошедшие к ним молодые мужи, казалось, и сами были несколько сбиты с толку — то ли завидев, что по­павшийся в их ловушку не один, то ли...

— Вы чего? — наконец-то прорвался голос у Кудряша.

— Ничего... охотимся мы здесь... — оглянувшись на стоявших чуть позади братьев, сообщил Стоян.

Мал и Бел были одного возраста с Чеславом и Кудря­шом и последышами в своем семействе. А вот Стоян был лет на десяток старше близнецов, а оттого, само собой разумеется, и верховодил братьями.

— И ловушка ваша? — кивнул Кудряш в сторону ви­севшего Чеслава.

— Наша.

— Справная какая! И надо ж было такому статься, что Чеслав в нее как раз и угодил!

Похоже, Кудряш готов был развеселиться от такого курьезного обстоятельства, отчего Чеславу захотелось дать ему хорошего пинка.

— А может, сперва меня освободите, а уж потом язы­ки поточите? — спросил Чеслав, до того молча и терпе­ливо висевший вниз головой.

Только после этого парни поспешили освободить его. Ослабив веревку, его опустили на землю и избавили от петли, захватившей ноги.

— А стреляли-то в меня зачем? — хмуро спросил Че­слав, как только оказался на земле.

— Стреляли?! — изумился Кудряш, не знавший о пу­щенной в друга стреле, и уставился на братьев.

— Так мы и не в тебя вовсе... — как-то замялся с ответом Стоян. — Я не разглядел толком, а эти двое задолдонили, что вороны: рогач, рогач там... стрельнуть надо, пужнуть, аль поранить, чтоб не ушел. Ну и стрельнули...

Мал и Бел только молча поглядывали исподлобья на них да еще время от времени друг на друга.

— Уж за то прости нас, Чеслав... — продолжал объяс­няться Стоян и, глянув на братьев глубоко посаженны­ми глазами, с укором проворчал: — У-у-у, дурни!

— Да мы же думали... И рогач там, кажется, все же был... — в свое оправдание забубнили почти одновре­менно близнецы, переминаясь с ноги на ногу. — Только вот делся куда-то... А может, то Леший — хозяин лесной глаза нам застил да подмену свершил?

Чеслав ничего не ответил. Да и что тут скажешь?

На ночлег друзья расположились вместе с братьями. Наскоро перекусив уже почти в темноте, ватага быстро затихла, погрузившись в сон. Только Чеслава все никак не отпускали беспокойные думы.

Уж очень странным было это приключение с охотой. В лесу, конечно, чего только не бывает, но спутать его с оленем довольно опытным охотникам... Слишком уж глупо и как-то по-ротозейски. А если это не охотничья ошибка, а наглый умысел? Но ведь о том, что они с Куд­ряшом появятся в этих местах, братья никак не могли ведать заранее. Потому как об их возвращении в горо­дище никто из соплеменников знать не мог. Не стерегли же их с самого отбытия? А вот не возникло ли у этой троицы желание расправиться с ним при случайной встрече? Только за что? Он никогда ранее не враждовал с братьями. Да и какая вражда между своими? И мелких ссор с ними не припомнит, разве что в отрочестве. А со старшим Стояном и совсем редко пересекался, только по общинным делам... Но, может, у них все же был по­вод желать ему погибели, вот только ему он пока не из­вестен? И если бы не было с ним рядом Кудряша, неиз­вестно, чем эта охота могла для него завершиться. А уж не они ли, братья, по какой-то причине изводят людей в округе их городища? Но зачем? Или таки не они, а на охоте нынче просто проявили беспечность, едва не сто­ившую ему жизни? Эх, если бы знать причину тех смер­тей! А может, это ему, Чеславу, Леший застил глаза, и он не может разглядеть очевидное? Но ведь и другие не могут...

Борясь с тревогами и сомнениями, но уступив уста­лости, Чеслав и не заметил, как забылся сном. Спал он беспокойно, с нехорошими сновидениями, просыпаясь от каждого шороха и зычного уханья филина, что облю­бовал ближайшие деревья для своей ночной охоты.