Четверо слепых мышат

Глава 100

Так случилось, что после перестрелки в Джорджии Джамилла стала для меня настоящим добрым гением.

Она звонила каждый день, нередко по два и по три раза, и мы разговаривали. Так продолжалось до тех пор, пока ей не стало очевидно, что я пошел на поправку. Физически пострадал не я, а Сэмпсон, и теперь он тоже восстанавливался после ранения. Но выходило так, что из нас двоих психологически именно меня потрепало сильнее. Слишком много смертей вошло в мою жизнь, и слишком долго это продолжалось.

Однажды, ранним утром, доктор Кайла Коулз явилась к нам в дом на Пятой улице. Она прошла прямо на кухню, где завтракали мы с Наной.

— А это что? — вздернула она бровь, одновременно обличительно указывая пальцем.

— Это кофе без кофеина. Жуткая дрянь. Бледная тень настоящего кофе, — с бесстрастным лицом ответила Нана.

— Нет, я не об этом. Я о том, что на тарелке у Алекса. Что это вы едите?

Я перечислил ей ингредиенты:

— Это яичница из двух яиц, зажаренная с обеих сторон. То, что осталось от двух горячих пирожков с сосиской. Жареная картошка, сильно подрумяненная. Воспоминание о булочке с корицей домашней выпечки. Мм-м, вкуснятина!

— Это вы для него приготовили? — в ужасе обернулась она к Нане.

— Нет, это Алекс сам себе состряпал. С тех пор как у меня был приступ, он большей частью сам готовит завтраки. Сегодня он решил себя побаловать, потому что его титаническое расследование наконец завершилось. И ему сильно полегчало.

— То есть, как я понимаю, вы не всегда так завтракаете?

Я ей улыбнулся:

— Нет, доктор. Обычно я не съедаю за один присест яичницу, сосиски, сдобные булочки и плавающую в масле жареную картошку. Я только что избежал в Джорджии верной смерти и праздную, что остался жив. Решил, что уж лучше умру от обжорства. Не хотите ли к нам присоединиться?

Она расхохоталась:

— А я уж думала, вы так и не предложите. Я, еще выходя из машины, учуяла какой-то божественный аромат. Он и привел меня прямо к дверям вашей кухни.

За завтраком Кайла Коулз расспрашивала меня о моем последнем криминальном деле. (Кстати, ее завтрак состоял из одного поджаренного яйца, апельсинового сока и кусочка сладкой булочки.) Отвечая, я опустил некоторые детали, но тем не менее дал ей ясное представление о троих убийцах, о содеянных ими преступлениях и их подоплеке — насколько сам это знал. А знал я и сам далеко не все, но именно так частенько и бывает.

— А где же сейчас Джон Сэмпсон? — поинтересовалась она.

— В Мантолокинге, штат Нью-Джерси. Помимо всего прочего, восстанавливается после ранений. У него личная сиделка. Она там и живет, насколько я знаю.

— Она его подруга, — пояснила Нана. — Для него сейчас это самое важное.

После завтрака доктор Коулз провела Нане медицинское обследование на дому. Измерила температуру, пульс, кровяное давление, с помощью стетоскопа прослушала грудную клетку. Она проверила, нет ли отечности в лодыжках, кистях рук и под глазами. Она визуально обследовала Нане глаза и уши, проверила рефлексы, оценила цвет губ и ногтевых лунок. Я знал все составные части этого теста и, вероятно, мог бы провести такое обследование сам, но Нана любила, когда ею занималась Кайла Коулз.

Во время обследования я не мог оторвать глаз от Наны. Она сидела тихо и послушно, затаив дыхание, и казалась мне маленькой девочкой. Не произнесла ни единого слова, ни разу не пожаловалась.

Когда Кайла закончила, Нана решилась подать голос:

— Ну как, я еще жива? Еще не отошла в мир иной? Может, как в том фильме ужасов с этим… как его… Уиллисом?

— С Брюсом Уиллисом… Нет, Нана, вы по-прежнему с нами. Вы в большом порядке, просто молодчина.

Нана наконец облегченно вздохнула.

— В таком случае, как я догадываюсь, завтра наступает решающий день. Я отправляюсь на свою сердечную… радиочастотную… или как она там зовется.

Доктор Коулз кивнула.

— Вас мигом доставят в больницу, и вы глазом не успеете моргнуть, как уже окажетесь дома. Это я вам обещаю.

Нана подозрительно сощурилась:

— А вы держите свои обещания?

— Всегда, — ответила Кайла Коулз.

Глава 101

В тот же день, ближе к вечеру, мы с Наной на старом, добром «порше» отправились на автомобильную прогулку в Виргинию. По ее просьбе. Она спросила, нельзя ли нам прокатиться, только нам вдвоем. Тетушка Тия осталась дома с детьми.

— Помнишь, как было, когда у тебя только появилась эта машина? Мы ездили кататься почти каждое воскресенье. Я всю неделю ждала с нетерпением, — молвила она, когда мы, оставив позади Вашингтон, выехали на хайвэй.

— Машине теперь почти пятнадцать лет.

— Но все равно она до сих пор очень хорошо ездит, — заметила Нана и ласково похлопала по приборной доске. — Люблю старые вещи, которые долго служат. Когда-то я каждое воскресенье выезжала на автомобильную прогулку с Чарльзом. Это было еще до того, как ты переехал жить ко мне, Алекс. Ты помнишь своего дедушку?

Я покачал головой:

— Хуже, чем мне хотелось бы. Только по фотографиям на стенах. Я помню, что вы с ним гостили у нас, в Северной Каролине, когда я был маленьким. Дедушка был лысый и носил красные подтяжки.

— Ох эти его ужасные, ужасные подтяжки. У него их было десятка два. Все красные.

Бабушка покачала головой. Потом на некоторое время будто ушла в себя. Она не часто говорила о дедушке. Он умер, когда ему было всего сорок четыре года. Он тоже был учителем, как и Нана, только преподавал математику, а она — английский язык. Они познакомились, работая в одной и той же школе в Юго-Восточном Вашингтоне.

— Твой дедушка был прекрасным человеком, Алекс. Любил принарядиться и надеть красивую шляпу. Я до сих пор храню большую часть его шляп. Когда переживешь Великую депрессию, изведаешь, что мы изведали, тебе захочется иногда принарядиться. Это вызывает очень приятное чувство. Чувство самоуважения. — Она бросила на меня взгляд: — Хотя я совершила ошибку, Алекс.

Я повернулся к ней:

— Ты — и вдруг ошибку. Вот так сюрприз! Для меня это потрясение. Пожалуй, лучше съеду на обочину.

Она довольно заквохтала:

— Всего только одну, сколько могу припомнить. Понимаешь, я же знала, какая это хорошая штука — любовь. Я, правда, очень любила Чарльза. Но вот после его смерти никогда не пыталась снова влюбиться. Думаю, боялась обмануться в своих ожиданиях, боялась, что так хорошо уже не получится. Ну разве не жалостливая история? Я побоялась устремиться на поиски самого лучшего, что знала в этой жизни.

Я похлопал ее по плечу:

— Не говори так, будто нас покидаешь.

— О, я вовсе так не думаю. Я очень верю в доктора Кайлу. Она бы сказала, если бы мне настала пора подбивать бабки, сводить дебет с кредитом. Что, кстати, я планирую сделать.

— В таком случае это притча, урок?

Нана покачала головой:

— Не совсем. Просто байка из жизни, которую я тебе рассказываю, пока мы так приятно с тобой гуляем. Поезжай дальше, молодой человек. Продолжай путь. Ты не представляешь, какое наслаждение это мне доставляет. Нам надо чаще вот так выезжать. Например, каждое воскресенье, а? Как ты на это смотришь?

На протяжении всего пути до Виргинии и обратно мы ни разу не заговаривали о предстоящей Нане на следующий день операции. Она явно не хотела это обсуждать, и я с уважением отнесся к ее желанию. Но эта операция в ее возрасте пугала меня не меньше, чем любое расследуемое мною дело об убийстве. Нет, если честно, она пугала меня даже больше.

По возвращении домой я поднялся к себе и позвонил Джамилле. Она была на службе, но все равно мы проболтали почти час.

Потом я засел за компьютер. Впервые после возвращения из Джорджии я поднял свои записи по «Трем слепым мышатам». Как и прежде, в деле оставался один большой вопрос, от которого я не мог просто так отмахнуться. Я чувствовал потребность на него ответить, если смогу. Очень большое «если».

Кто стоял за теми троими?

Кто был главным убийцей?

Глава 102

Я так и уснул за письменным столом и проснулся в три часа ночи. Спустился в спальню и проспал еще пару часов. В пять зазвонил будильник.

Нане было предписано прибыть в больницу Сент-Энтониз к половине седьмого.

Доктор Коулз хотела, чтобы бабушку в тот день оперировали первой, пока весь персонал еще бодр и свеж и находится в полной боевой готовности. Тетушка Тия осталась дома с маленьким Алексом, но Дэймона и Дженни я взял с собой в больницу.

Мы уселись в больничном приемном покое характерного стерильного вида, который по-настоящему начал наполняться народом лишь около половины восьмого. Все люди в этой комнате выглядели нервными, взъерошенными, непоседливыми, но, думаю, мы там переживали больше всех.

— Сколько времени длится операция? — хотел знать Дэймон.

— Недолго. Впрочем, Нана могла пойти и не в первую очередь. Потерпи, Дэймон, не торопи события. Все в порядке. Это простая операция. Электрическая энергия подводится к утолщению в сердце в том месте, где сходятся предсердие и желудочек. Этот ток немного похож на тот, что в микроволновой печи. Он разомкнет перемычку между предсердиями и желудочками и прекратит лишние импульсы, которые вызывают у Наны аритмию. Понял? Не буду ручаться за медицинскую точность, но это очень близко к тому, что в действительности происходит.

— А Нана под наркозом или все видит и слышит? — интересовалась Дженни.

— Вероятно, видит и слышит. Ты же знаешь нашу Нану. Ей дали слабое успокоительное, а потом — местную анестезию.

— А если не подействует? — спросила Дженни.

Так мы перебрасывались репликами и ждали, взъерошенные, взбудораженные, испуганные, и все это продолжалось дольше, чем я предполагал. Я старался удержать мое воображение от написания мрачных картин. Стремился не отвлекаться от реальности, так сказать, «оставаться здесь и сейчас».

Я принялся вызывать в голове добрые воспоминания о Нане, и они были как маленькие молитвы. Думал о том, как много она для меня значит, но и для детей тоже. Никто из нас не был бы тем, что он есть, без преданной, беззаветной любви Наны, без ее веры в нас и даже без ее язвительного поддразнивания — как бы оно порой нас ни раздражало.

— Когда она появится? — Дженни встревоженно посмотрела на меня. Ее красивые карие глаза были полны сомнения и страха. Меня вдруг поразила мысль, что Нана была, по сути, матерью всем нам. Мама Нана была нам больше мамой, чем бабушкой.

— С ней все в порядке? — спросил Дэймон. — Что-то не так, папа? Тебе не кажется, что она там слишком долго?

К несчастью, я и сам так думал.

— С ней все хорошо, — сказал я детям.

Прошло еще немного времени. Оно тянулось медленно. Наконец я поднял глаза и увидел, что в приемный покой входит доктор Коулз. Я коротко втянул в себя воздух и постарался, чтобы дети не заметили, как я на самом деле внутренне трясусь.

И тут Кайла Коулз улыбнулась. Что это была за чудесная, восхитительная улыбка! Такой улыбки я не видел уже довольно долгое время.

— Она в порядке? — спросил я.

— В полном порядке, — ответила она. — Ваша бабушка сильная, несгибаемая леди. Она уже требует вас к себе.

Глава 103

Мы просидели час в послеоперационной палате, рядом с Наной, потом нас попросили уйти. Ей требовался отдых.

В то утро я закинул детей в школу около одиннадцати. Потом поехал домой, чтобы доделать еще кое-какую работу у себя в кабинете.

Я искал кое-что для Рона Бернса. То было одно странное, но любопытное дело, связанное с осужденными преступниками на сексуальной почве. В обмен, в качестве ответной любезности, он добыл мне кое-какие персональные досье на военнослужащих армии США, в которые мне хотелось взглянуть. Некоторые из них поступили из интернетовской базы данных вооруженных сил ACIRS и базы данных правоохранительных органов RISS, но большинство — прямо из Пентагона. Одним из объектов была диверсионная группа «Трое слепых мышат».

Кто был настоящим, первостепенным киллером? Кто отдавал приказы Томасу Старки? Кто санкционировал убийства? Почему мишенями, точнее, объектами подставы стали именно эти мужчины?

И самое главное: почему их подставляли вместо того, чтобы просто приказать «Троим слепым мышатам» их уничтожить? Состояла ли цель в их устрашении? В том, чтобы посеять в них смятение и страх оттого, что кто-то завладел правом распоряжаться их жизнью?

Одновременно я все продолжал думать о Нане, о ее силе и стойкости, о том, как бы мне ее не хватало, если бы этим утром что-то пошло не так. Ужасная, замешенная на чувстве вины фантазия продолжала крутиться в моем сознании — о том, что сейчас вдруг позвонит Кайла Коулз и скажет: «Мне очень жаль, Нана скончалась. Мы не можем понять, что произошло. Мне очень, очень жаль».

Но этот звонок так и не последовал, и я с головой ушел в работу. Завтра Нана будет дома. Необходимо было перестать о ней тревожиться и направить свои мозги на более полезные задачи.

Армейские досье были интересными, но почти столь же угнетающими, как и обследование ресурсов информационно-поисковой системы. Судя по всему, во Вьетнаме, Лаосе и Камбодже имели место какие-то противозаконные акции со стороны военных. Армейские власти — по крайней мере судя по официальным документам — предпочли закрыть глаза на происшедшее и не слишком вникать в обстоятельства. Разумеется, там не существовало гражданских комиссий для рассмотрения жалоб на преступления военных, подобных тем, что расследуют неправомерные действия полиции. Пресса также никоим образом не имела возможности оценить, что происходит. Представители СМИ редко общались с семьями жертв в маленьких деревушках. Мало кто из американских журналистов в достаточной степени владел вьетнамским. Положительными и отрицательными последствиями этого было то, что армии порой приходилось вышибать клин клином. Возможно, то был единственно эффективный способ победить партизанщину. Но я по-прежнему не знал, какие конкретные события стали в последние годы причиной расследуемых нами убийств на территории Соединенных Штатов.

Я провел несколько изнурительных часов, просматривая новые архивные записи, касающиеся полковника Томаса Старки, капитана Браунли Харриса и сержанта Уоррена Гриффина. Я увидел, что вся их армейская карьера была образцово-показательной, по крайней мере на бумаге. Я проследил содержание их послужных списков назад, включая вьетнамский период, и всюду сохранялась та же картина. Старки был заслуженным, удостоенным многочисленных наград офицером; Харрис и Гриффин тоже были отличными солдатами. В послужных списках не было ничего о зверствах и терактах, которые совершало это трио во Вьетнаме. Ни единого слова.

Я хотел понять, когда именно они встретились и где вместе служили. Упорно перелистывал материалы, надеясь это обнаружить, но так и не нашел точек соприкосновения. Ведь теперь я точно знал, что они воевали вместе во Вьетнаме и Камбодже. Я пошел перечитывать каждую страницу по второму разу.

Но нет, ни в одном из архивных документов не было ничего, что бы указывало на их совместную службу в Юго-Восточной Азии. Ни проклятого полсловечка.

Я откинулся на стуле и рассеянно уставился в пейзаж за окном. Имелась только одна возможность, только один вывод, который напрашивался сам собой. И он мне не нравился.

Армейские послужные списки были подчищены.

Но кто это сделал и почему?

Глава 104

Это криминальное дело — мое последнее дело — еще не было закончено.

Я чуял это буквально нутром. Ощущение гнездилось где-то в глубине живота — тошнотворное ощущение неопределенности, незавершенности, и мне оно очень не нравилось. А может, я просто не мог заставить себя выпустить дело из рук. Оставить в покое все эти нераскрытые убийства.

Кто стоял за преступлениями? Кто был главным и подлинным преступником?

И вот неделю спустя после стрельбы в Джорджии я сидел в кабинете Рона Бернса на пятом этаже штаб-квартиры ФБР в Вашингтоне. Помощник Рона, парень лет двадцати пяти, подстриженный ежиком, только что принес нам кофе в красивых фарфоровых чашках. На серебряном подносе лежали свежие маленькие пирожные.

— Нажимаешь на все рычаги? — спросил я директора. — Горячий кофе, сладкие рулеты…

— Цени это. Ты умеешь получить, что тебе надо, — сказал он. — Беззастенчивое манипулирование.

Я знал Бернса не первый год, но только в последние несколько месяцев сотрудничал с ним так плотно. Пока что увиденное нравилось, но мне уже случалось быть одураченным.

— Как поживает Кайл Крейг? — поинтересовался я.

— Мы стараемся сделать его пребывание в Колорадо как можно менее уютным, — ответил Бернс и позволил себе улыбнуться.

Крейг был раньше их старшим агентом, которого я помог засадить в тюрьму. До сих пор точно не знаю, сколько убийств на его счету, но никак не меньше одиннадцати, а возможно, и много больше. Мы с Бернсом всегда считали Кайла своим другом. То было худшее предательство в моей жизни, хотя и не единственное.

— Приходится держать его в одиночке большую часть суток. Для его же собственной безопасности, конечно. Кайл терпеть не может быть наедине с собой. Это сводит его с ума. Не перед кем порисоваться.

— А нет там каких-нибудь психологов, которые попробовали бы его расколоть?

Бернс покачал головой:

— Нет-нет. Не стоит. Слишком для них опасно.

— Вдобавок Кайлу бы понравился интерес к его персоне. Он его страстно жаждет. Без внимания со стороны его ломает, как наркомана.

— Абсолютно точно.

Мы улыбнулись, нарисовав себе образ Кайла в заточении, где, надо надеяться, он и пребудет до конца дней. К сожалению, как мне было известно, он наладил контакты с другими узниками тюремного корпуса строжайшего режима — в частности с Тран Ван Лю.

— Ты не думаешь, что Кайл имел какое-то отношение к этим убийствам? — спросил Бернс.

— Я проверял это, насколько было в моих силах. Нет указаний на то, что он знал Лю до своего водворения в тюрьму Флоренса.

— Я знаю, Алекс, что он туда наведывался, когда работал в Бюро. Он определенно бывал там в корпусе строжайшего режима, как и в блоке смертников. Он мог встречаться с Лю, это не исключено. Боюсь, что когда дело касается Кайла, то ни в чем нельзя быть уверенным.

Мне не хотелось даже задумываться над невероятной возможностью причастности Кайла к дьявольской схеме этих зверских убийств. Хотя такой вариант нельзя было полностью сбрасывать со счетов. И все-таки он представлялся до того неправдоподобным, что я отказывался верить.

— Ты нашел время подумать над моим предложением? — спросил Бернс.

— У меня по-прежнему нет для тебя ответа. Извини. Это серьезное решение для меня и моей семьи. Могу лишь сказать — если это послужит тебе каким-то утешением, — что если уж я где-то приземляюсь, то потом не скачу с места на место.

— О'кей, я согласен ждать еще. Но ты же понимаешь, я не могу держать предложение открытым до бесконечности?

Я кивнул.

— Я ценю то, в какой форме ты преподносишь это дело. Ты всегда такой терпеливый?

— Всегда, когда есть возможность, — ответил Бернс и закрыл эту тему. Он подцепил несколько папок, лежавших на кофейном столике между нашими чашками, и подтолкнул ближе ко мне. — У меня есть для тебя кое-что. Взгляни, Алекс.

Глава 105

— Еще какие-то материалы из загашника ФБР? — улыбнулся я Бернсу.

— Они придутся тебе по вкусу. Это действительно ценные материалы. Надеюсь, они окажутся полезны. Я хочу, чтобы ты наконец завершил это армейское дело. Мы тоже заинтересованы.

Раскрыв одну из папок, я вынул нечто похожее на сложенный обрывок пиджака. Поднял кусок ткани к свету, чтобы рассмотреть подробнее. Лоскут был цвета хаки, и на ткань было нашито что-то вроде арбалета. Кроме того, на лоскуте была соломенная кукла. Страшная и противная соломенная кукла. Точно такая же, как мы нашли в квартире Эллиса Купера.

— Это обрывок пиджака шестнадцатилетнего члена молодежной банды, орудующей в Нью-Йорке. Группировка, к которой он принадлежал, называется «Призраки усопших». Их штаб-квартира размещается то в одном, то в другом кофе-шопе на нью-йоркской Кэнал-стрит. Этот район считается их криминальной территорией, — пояснил Бернс. — Операция, проведенная нами совместно с полицейским управлением Нью-Йорка, увенчалась арестом этого хулигана. Он решил поделиться кое-какой информацией, которая, как он решил, пригодится нью-йоркской полиции. Полиции, однако, она не пригодилась, но может представлять интерес для тебя.

— Каким образом? — спросил я.

— Он говорит, что отослал тебе, Алекс, за прошедший месяц несколько электронных сообщений. Якобы пользовался для этой цели компьютерами одного из нью-йоркских технических училищ.

— Так это он Пехотинец? — потрясенно воскликнул я.

— Нет, но он мог быть просто передаточным звеном. Выполнять при Пехотинце функции курьера. Он вьетнамец. Знак в виде арбалета заимствован из их популярной народной сказки. В этой истории арбалет, выстреливая, мог поразить зараз десять тысяч человек. «Призраки усопших» считают себя очень могущественной организацией. Они широко используют символы, мифы, магические ритуалы. Как я уже упомянул, этот парень и его хулиганствующие товарищи проводят большую часть времени в кофейнях. Играют в «тьен-лен», потягивают кофе по-вьетнамски. Банда перебралась в Нью-Йорк из округа Ориндж, в Калифорнии. Начиная с семидесятых годов в этом округе обосновалось свыше ста пятидесяти тысяч вьетнамских беженцев. Эта нью-йоркская группировка предпочла преступную деятельность, окрашенную национальным колоритом. Переброска незаконных иммигрантов (их называют «змеиными головами»), махинации с кредитными карточками, воровство программного обеспечения и деталей компьютеров. Это для тебя что-то проясняет?

— Конечно, проясняет! — кивнул я.

Бернс вручил мне другую папку.

— Вот это, возможно, тоже пригодится. Это информация о бывшем главаре банды.

— О Тран Ван Лю?

Бернс кивнул.

— Я тоже воевал в Азии в шестьдесят девятом и семидесятом. Служил в морской пехоте. И у нас тоже были свои отряды разведчиков. Их забрасывали на вражескую территорию — точь-в-точь как Старки с компанией. Вьетнамская война была партизанской, Алекс. Некоторые из наших тоже действовали, как партизаны. Их задачей было сеять страх и разрушение в тылу врага. Это были жесткие, бесстрашные люди, но очень многие из них сделались на удивление невосприимчивыми к чужим страданиям. Зачастую они практиковали ситуационную мораль.

— Сеять страх и разрушение? — переспросил я. — Ты ведь толкуешь о терроризме, разве не так?

— Да, — кивнул Бернс. — Именно так.

Глава 106

На сей раз в штат Колорадо меня откомандировало ФБР. Отныне это дело стало для Рона Бернса и его делом. Он хотел знать того или тех, кто стоял за длинной цепью убийств.

Изолятор для особо опасных преступников в городе Флоренс произвел на меня столь же угнетающее впечатление, что и в первый раз. Вступив на территорию тюремной зоны особого режима, я оказался под неусыпными взорами охранников за пуленепробиваемыми наблюдательными окнами. Двери в помещении были окрашены довольно необычным образом, в оранжевый либо мятно-зеленый цвет. В песочно-желтые стены с интервалом в десять футов были вделаны видеокамеры.

В камере, где я встретился с Тран Ван Лю, имелись стол и два стула — все это было привинчено к полу. На сей раз его привели ко мне трое охранников в бронежилетах и толстых перчатках. У меня сразу возник вопрос, не произошло ли за это время каких эксцессов? Не было ли проявлений насилия или других неприятностей с его стороны?

На время нашего свидания запястья и лодыжки Лю сковали кандалами. Седые волосенки, свисавшие с его подбородка, казались еще длиннее, чем при нашем предыдущем свидании.

Я вынул из кармана куртки тот самый клочок пиджака защитного цвета, что дал мне Бернс.

— Ответьте: что это? Только на сей раз уже без дураков.

— «Духи усопших». Вам ведь об этом и так известно. Арбалет — это просто фольклор. Всего лишь эмблема, дизайн.

— А соломенная кукла?

С минуту он хранил молчание. Я заметил, что руки Лю сжались в кулаки.

— По-моему, я говорил вам, что был разведчиком в американской армии. Иногда военные оставляли в селениях визитные карточки. Одна, как я помню, представляла собой череп и скрещенные кости, со словами: «Когда сильно любишь, отдаешь самое лучшее». Американцы считали, что это очень смешно.

— Что означает соломенная кукла? Это ваша визитная карточка? Ее оставляли на месте убийства? Или же, напротив, в домах подставляемых солдат?

Он пожал плечами:

— Может быть. Это вы мне расскажите, детектив. Я не был на месте убийств.

— Что означает эта визитная карточка? Соломенная кукла?

— Много всего, детектив. Жизнь не так проста. Она не просто набор звуковых фрагментов и заранее известных решений. В моей стране религиозное сознание народа гибко и пластично. Наши религии — это буддизм, пришедший из Китая и Индии, даосизм, конфуцианство… Самая древняя — культ поклонения предкам. Это самое давнее народное верование по всему Вьетнаму.

Я напоминающе постучал пальцем по обрывку пиджака.

— Соломенные куклы принято сжигать или пускать вниз по реке. Это часть ритуала почитания мертвых. Те, кто был убит или после смерти не был погребен надлежащим образом, превращаются в призраков, в духов зла. Соломенная кукла — это грозное, предостерегающее послание, напоминающее обидчику, что по справедливости на месте куклы надлежит быть ему.

Я кивнул.

— Расскажите мне все, ради чего я приехал. Я не хочу возвращаться сюда снова.

— А это и ни к чему. Мне нет никакой нужды исповедоваться. Это, скорее, западная концепция.

— И вы не чувствуете никакой вины за случившееся? За то, что умерли невинные люди?

— И будут умирать впредь. Чего вы от меня хотите? Неужели и впрямь думаете, что я перед вами в долгу по причине вашей блестящей детективной работы?

— Значит, вы признаете, что использовали меня?

Лю пожал плечами:

— Я ничего не признаю. С какой стати? Я был партизаном. Шесть лет выживал в джунглях Ан Лао. Потом я сумел выжить в джунглях Калифорнии и Нью-Йорка. Я использую то, что предоставляет мне жизнь. Стараюсь выжать максимум из ситуации. Уверен, вы делаете то же самое.

— И здесь, в тюрьме, тоже?

— О, в тюрьме особенно. В противном случае даже самый умный и сметливый может сойти с ума. Вы слышали выражение: «наказание несоразмерное тяжести преступления». Камера два на семь футов. Пребывание в ней двадцать четыре часа в сутки. Общение только через щель в двери.

Я наклонился через стол, приблизив лицо к лицу вьетнамца. Кровь стучала у меня в висках. Тран Ван Лю и есть Пехотинец. Никак иначе! И он знает ответы на интересующие меня вопросы. Является ли он также соучастником убийств?

— Скажите, зачем вы погубили сержанта Эллиса Купера? И других? За что им пришлось умереть? Просто слепая месть кому попало? Ответьте мне, что же, черт возьми, произошло в долине Ан Лао. Ответьте, и я уйду.

Он покачал головой:

— Я сказал вам достаточно. Поезжайте домой, детектив. Вам не надо знать ничего больше. Да, я «Пехотинец». Все остальные ответы, которых вы добиваетесь, окажутся слишком тяжелы для людей вашей страны. Оставьте это криминальное дело, детектив. Бросьте его.

Глава 107

Я не тронулся с места, не сделал ни малейшего движения.

Тран Ван Лю бесстрастно взирал на меня некоторое время, потом улыбнулся. Ожидал ли он именно этого? Моего упрямства? Тупости? Непонятливости? Может, как раз за эти качества он на меня и вышел? Консультировался ли по этому поводу с Кайлом Крейгом? Как много ему известно? Вся картина или просто еще несколько фрагментов головоломки?

— Меня очень занимает ваш нынешний многотрудный путь. Не могу понять людей вроде вас. Вы хотите знать, почему и зачем в мире творится зло. Хотите все поправить, всюду навести ажур — хотя бы в тех редких случаях, когда это возможно. Вам ведь приходилось и раньше иметь дело с жестокими негодяями. Гэри Сонеджи, Джеффри Шейфер… Кайл Крейг, разумеется. Ваша страна породила так много убийц — Банди, Дамер,[46] все прочие. Скажите, почему такое происходит в столь цивилизованной стране? В столь благословенной части мира?

Я покачал головой. Я и сам этого не знал. Но Лю ждал ответа. Задавал ли он тот же вопрос и Кайлу?

— Мне всегда казалось, что это как-то связано с завышенными ожиданиями, — вслух начал размышлять я. — Многие американцы рассчитывают быть счастливыми, быть любимыми. Когда надежды не оправдываются, некоторые из нас впадают в ярость. Особенно если это происходит с нами в детстве. Если вместо любви мы получаем злобу и жестокое обращение. Чего я не понимаю, так это почему столь многие американцы обижают своих детей.

Лю сидел, впившись в меня тяжелым, неприятным взглядом. Я чувствовал, как глаза его испытующе прощупывают меня. Он представлял собой новый для меня тип душегуба — палач-распорядитель, вершитель судеб. Философичный, как будто даже не чуждый совести. Воитель-философ? Насколько он осведомлен? Неужели мое расследование на этом и закончится?

— Зачем кто-то срежиссировал убийство Эллиса Купера? — спросил я наконец. — Это простой вопрос. Согласны вы дать на него ответ?

Он нахмурился:

— Хорошо. Я отвечу. Купер лгал вам и вашему другу Сэмпсону. У него не было другого выбора, как только солгать. Сержант Купер был в долине Ан Лао, хотя в его послужном списке это не значится. Я видел, как он казнил двенадцатилетнюю девочку. Тонкую, красивую, невинную. Он убил девочку, предварительно изнасиловав. У меня нет причин говорить неправду. Сержант Купер был насильником и убийцей. Все они творили бесчинства; все были злодеями: Купер, Тейт, Хьюстон, Этра. А также Харрис, Гриффин и Старки — «Слепые мышата». Эти были из худших, из самых кровожадных. Вот почему я их выбрал. Я назначил им затравить остальных. Да, детектив, я был тем самым человеком. Но я и без того осужден на смерть. Вы уже ничего не сможете мне сделать. Полковник Старки так и не узнал, почему здесь, в Штатах, надлежало совершаться этим убийствам, — продолжал он. — Моя личность была ему неизвестна. Старки был всего лишь наемным убийцей. Он не задавал вопросов. Он просто хотел денег.

Я верю в символику и ритуалы, и я верю в возмездие. Виновные должны понести наказание, соразмерное их преступлениям. Теперь наши непогребенные мертвецы отомщены, и их души могут наконец обрести покой. Ваши солдаты, бесчинствуя, оставляли свои визитные карточки — то же самое делал и я. У меня здесь была масса времени все обдумать, масса времени выстроить свой план. Я жаждал возмездия и не хотел, чтобы кара была простой и легкой. Как говорят у вас, американцев, я желал расплаты. Я получил желаемое, детектив. Теперь я умиротворен.

Все, все оказалось не таким, каким мнилось вначале. Эллис Купер не был до конца откровенен. Он заверял нас с Сэмпсоном, что на нем нет никакой вины. Но я верил Тран Ван Лю. То, что он рассказывал, и как вел повествование, было абсолютно убедительно. Он был свидетелем жестокостей, творимых в его стране и, вероятно, даже творил их сам. Как там сказал Бернс? Сеять страх и разрушение. Воздействовать с помощью террора.

— Была одна расхожая поговорка среди военных в долине Ан Лао. Хотите ее услышать? — спросил он.

— Да. Мне необходимо понять как можно больше. Вот что мною движет.

— Фраза была такая: «Все, что движется, есть вьетконговец».

— Не все наши солдаты так себя вели.

— Да, не так уж и многие, на самом деле, но они были. Они заявлялись в селения и убивали всякого, кто попадался под руку. «Все, что движется». Их целью было застращать партизан, и они старались вовсю. Они оставляли визитные карточки вроде тех соломенных кукол. И так — в одном селении за другим. Они разрушили целую страну, целую культуру.

Лю помолчал с минуту, возможно, давая мне возможность подумать над услышанным.

— Они любили раскрашивать лица и тела убитых. Излюбленными цветами были красный, белый и синий. Это они тоже считали очень забавным. Убийцы никогда не хоронили трупы, просто оставляли как есть, и близкие потом находили их в таком виде. Вот так и я нашел своих родичей, с лицами, перемазанными синей краской. Их духи и по сей день преследуют.

Я был вынужден прервать его:

— Почему вы никому не сообщали о творимых бесчинствах? Почему сразу же не обратились к армейскому начальству?

Он посмотрел мне прямо в глаза:

— Я обращался, детектив. Я пошел к Оуэну Хэндлеру, своему непосредственному командиру. Я рассказал ему, что делается в Ан Лао. Ему это и без меня было известно. И его командиру тоже. Они все всё знали. Несколько посланных туда диверсионных групп вышли из подчинения. Поэтому он был вынужден направить им вслед других спецназовских головорезов — навести порядок.

— А как насчет невинных жертв здесь? Как насчет женщин, которых Старки и его команда убивали, дабы подставить Купера и других?

— В вашей армии имеется хороший термин на этот случай — «побочный ущерб».

— Еще один вопрос, — попросил я, в то время как все, сказанное Лю, перевариваясь, бурлило в моей голове.

— Задавайте. А потом я хочу, чтобы вы оставили меня в покое. Чтобы больше не приезжали.

— Но ведь не вы убили полковника Хэндлера, правда?

— Нет. Какой мне смысл избавлять его от мучений? Я хотел, чтобы полковник Хэндлер продолжал жить, терзаемый своим малодушием, страхом и стыдом. А теперь идите. Мы закончили.

— Кто убил Хэндлера?

— Как знать? Возможно, существует и четвертая слепая мышь?

Я поднялся, чтобы идти, и к камере подошли охранники. Было заметно, что они боятся Лю, и мне снова подумалось: что же он натворил здесь недавно? Лю был человеком, внушающим неосознанный страх, тяжелым и трудным для понимания. Воистину потусторонним «призраком». Он замыслил и разработал акцию возмездия в виде целой серии жестоких убийств.

— Да, вот еще что, — сказал он под конец и улыбнулся. Улыбка получилась страшная, отталкивающая, наводящая ужас — не улыбка, а гримаса. В ней не было ни капли радости или веселья. — Вам передает привет Кайл Крейг. Мы с ним часто беседуем. Иногда даже о вас. Кайл считает, что вам надо остановить нас, пока не поздно. Что пора усмирить нас обоих. — Лю засмеялся и продолжал смеяться, выходя под конвоем из камеры. — Вам, правда, лучше унять нас, детектив.

— Берегитесь Кайла, — отозвался я, тоже давая ему что-то вроде совета. — Кайл никому не друг.

— Я тоже, — ответил Тран Ван Лю.

Глава 108

Едва конвойные увели Лю, сюда же, в комнату для свиданий в блоке смертников тюремной зоны особого режима, привели Кайла Крейга. Я ждал его. Причем с большим нетерпением.

— Я ожидал, что вы заглянете повидаться, Алекс, — произнес он после того, как трое вооруженных охранников препроводили его в помещение. — Вы меня не разочаровываете. Ни в чем и никогда.

— А вы всегда впереди на полшага, разве не так, Кайл? — отозвался я.

Он невесело рассмеялся, одновременно обводя взглядом камеру и охранников.

— Пожалуй, уже нет. Сами видите.

Кайл опустился на стул по другую сторону стола. Он был неправдоподобно тощий и костлявый — кажется, еще больше похудел за несколько дней. Я чувствовал, что шестеренки в его мозгу бешено вращаются, проделывая внутри этого костлявого черепа оборотов по тысяче в минуту.

— Вас поймали, потому что вы хотели быть пойманным, — произнес я. — Это очевидно.

— О Господи, давайте обойдемся без философского словоблудия. Если вы явились в качестве доктора Кросса, психоаналитика, то можете развернуться и немедленно уходить. А то доведете меня до слез.

— Я сказал это как детектив, специализирующийся на расследовании убийств, — сказал я.

— Это уже немного лучше. Я не в силах выносить вас еще и в качестве ханжи-фараона. Алекса Кросса не назовешь классическим «душеведом». В вас мало от психолога, но, с другой стороны, едва ли это можно считать профессией. Никогда не приносила мне никакой пользы. У меня своя собственная философия: «Убивай всех подряд, Бог разберет своих». Проанализируйте-ка это.

Я ничего не ответил. Кайл всегда любил сам себя слушать. Если он задавал вопросы, то часто лишь затем, чтобы осмеять сказанное в ответ. Он жил ради того, чтобы искушать, дразнить, иронизировать. Я не верил, что он хоть сколько-нибудь изменился.

Наконец мой визави широко улыбнулся:

— О, Алекс, вы умны, не так ли? Порой у меня возникает пугающая мысль, что это именно вы всегда на шаг впереди.

Я продолжал не отрываясь смотреть на него.

— Я так не думаю, Кайл.

— Но вы настырны и упрямы, как самый что ни на есть адский бойцовый пес. Вы не сдаетесь, не знаете ни у́стали, ни жалости. Разве нет?

— Я не слишком над этим задумываюсь. Если вы так считаете, вероятно, так оно и есть.

Глаза его сузились.

— Теперь вы взяли со мной снисходительный тон. Мне это не нравится.

— А кого сейчас интересуют ваши вкусы?

— Хм-м. Очко в вашу пользу. Я должен это запомнить.

— Я ранее спрашивал, не можете ли вы вместе с Тран Ван Лю помочь мне с пониманием тех убийств, в которые он замешан, однако вы отказались. Ваши взгляды не изменились? Я имею в виду, что на свободе остался еще один убийца.

Кайл покачал головой. Глаза его опять злобно сощурились.

— Я вам не Пехотинец. В мои намерения не входит вам помогать. Некоторые тайны так и остаются неразгаданными. Неужели вы еще не поняли?

Я покачал головой:

— Вы правильно заметили: я не сдаюсь. Я собираюсь разгадать и эту тоже.

Кайл медленно зааплодировал, производя глухой, хлопающий звук.

— Вот таков он, наш мальчик. Вы просто великолепны, Алекс. Какой же вы дурак! Ступайте, ищите своего убийцу.

Глава 109

Сэмпсон поправлял здоровье и восстанавливал силы на побережье, в штате Джерси, под присмотром персональной медсестры Билли Хьюстон. Я заезжал к нему почти каждый день, но не стал рассказывать Джону о том, что узнал о сержанте Купере и остальных.

Я также каждый день звонил Джамилле, порой даже несколько раз на дню, либо она звонила или посылала мне электронные сообщения. Разделяющее нас расстояние все больше и больше становилось проблемой. Ни у кого из нас пока не было приемлемого решения на этот счет. Могу ли я в принципе когда-нибудь переехать в Калифорнию? Может ли Джамилла переехать в Вашингтон? Нам настоятельно требовалось уже в ближайшем будущем хорошенько обсудить это, причем не по телефону.

После моего возвращения из Колорадо я провел пару дней за работой в Вашингтоне. Я знал, что у меня на очереди еще одна важная поездка, но дело требовало дополнительной проработки. Семь раз отмерь, один отрежь. Так всегда наставляла меня Нана.

Я провел несметное количество часов за поисками в системе «Лексис», а также в базе данных вооруженных сил, ACIRS, и базе данных правоохранительных органов, RISS. Я нанес визит в Пентагон и поговорил с полковником Пейсером об актах насилия в отношении мирных жителей со стороны американских солдат, имевших место в Юго-Восточной Азии. Когда я затронул вопрос о событиях в долине Ан Лао, Пейсер резко оборвал беседу и отказался от дальнейших встреч со мной.

Как ни странно, я расценил это как очень хороший знак. Судя по всему, я был совсем рядом с чем-то важным.

Я поговорил с несколькими друзьями, отслужившими во Вьетнаме. Фраза «Все, что движется, есть вьетконговец» была знакома большинству из них. Те, кто знал об этом, оправдывали это, поскольку партизаны Северного Вьетнама постоянно совершали возмутительные акты жесточайшего насилия. Один ветеран армии рассказал такую историю. Он-де случайно услышал, как другие солдаты рассказывали о расстрелянном вьетнамце лет восьмидесяти пяти. «Следует отдать ему должное, — говорил этот сержант-артиллерист. — Человек в таком возрасте пошел добровольно помогать Вьетконгу».

Одно имя постоянно было у меня на слуху, когда бы и с кем я ни беседовал о долине Ан Лао.

На него я то и дело наталкивался в архивных записях.

И вообще всюду, куда бы ни сунул нос.

Одно имя, которое объединяло между собой столь многое из случившегося — и там, и здесь.

Не это ли и есть четвертый слепой мышонок?

Теперь я просто обязан был это выяснить.

Рано утром в четверг я выехал в Вест-Пойнт. Поездка должна была занять часов пять. Мне незачем было особенно спешить. Человек, с которым я хотел встретиться, не собирался никуда исчезать. Он отнюдь не считал, что имеет какие-либо причины скрываться.

Я зарядил CD-плейер музыкой — в основном блюзами, но также и новыми песнями Боба Дилана, которые хотел послушать хотя бы раз. Я запасся термосом с кофе и сандвичами. Нане сказал, что постараюсь вернуться в тот же вечер, на что она лишь коротко ответила:

— Старайся упорнее. Старайся чаще.

Сидя за рулем, я имел время все хорошенько обдумать. Мне нужна была полная уверенность, что, в очередной раз направляясь в Вест-Пойнт, я поступаю правильно. Я задал себе множество прямых и жестких, но необходимых вопросов. Получив на них удовлетворительные ответы, я затем еще некоторое время поразмышлял над ожидающим меня предложением перейти работать в ФБР. Директор Бюро Рон Бернс немало потрудился, чтобы продемонстрировать мне, какими возможностями я буду обладать и к каким средствам и ресурсам получу доступ, работая под его началом. Намек был красноречив и преподнесен умно и умело. Основная мысль была такова: я смогу еще успешнее справляться со своими задачами, работая в ФБР.

Дьявол, но я до сих пор так и не знал, к чему склоняюсь.

Я знал, что теперь мог бы заняться частной психологической практикой — если именно к этому лежит моя душа. Возможно, я смогу гораздо больше времени проводить с детьми и быть за них спокойнее, имея постоянную работу вместо отдельных непредсказуемых задач, которые предполагает деятельность сыщика. Я говорил себе, что смогу тогда разумно и мудро распорядиться оставшимися у меня мраморными шариками, в полной мере насладиться отпущенными мне бесценными субботами. Употребить их на пользу наших отношений с Джамиллой, которая неизменно пребывала в моих мыслях и с которой я не хотел расставаться.

Наконец я обнаружил, что нахожусь на шоссе 9W и следую согласно указаниям дорожных знаков в направлении Хайленд-Фоллса и Вест-Пойнта.

Подъехав ближе к Вест-Пойнту, я проверил свой «Глок» и вставил в него свежую обойму. Я не был уверен, что мне понадобится пистолет. Но, с другой стороны, я ведь не рассчитывал, что он мне понадобится и в ту ночь, когда здесь же, неподалеку, был убит Оуэн Хэндлер.

Я въехал в Вест-Пойнт через Тейер-гейт, в северной части Хайленд-Фоллса.

Весь плац был запружен курсантами, осваивающими строевую науку, и выглядели они все так же безупречно, из нескольких труб на крыше Вашингтон-Холла лениво поднимался дымок. Мне очень нравился Вест-Пойнт. Я также искренне восхищался многими служащими в армии мужчинами и женщинами, с которыми мне доводилось сталкиваться в своей жизни. Многими, но не всеми, а всякий знает, что может наделать в бочке меда ложка дегтя.

Я остановился перед зданием из красного кирпича. Я пришел сюда за ответами.

Одно имя все еще оставалось в моем списке незавершенных дел. Имя уважаемое. Имя человека вне упреков и подозрений.

Имя генерала Марка Хатчинсона.

Коменданта Вест-Пойнта.

Он уклонился от встречи со мной в ту ночь, когда был застрелен Оуэн Хэндлер. Но теперь это ему не удастся.

Глава 110

Я поднялся по крутым каменным ступеням и вошел в содержащееся в безукоризненном порядке здание, где помещалась канцелярия коменданта Вест-Пойнта. За письменным столом темного дерева сидел солдат со стрижкой «ежиком». Его круглая голова возвышалась между отполированной до блеска медной лампой и аккуратно сложенными в стопки бумагами и папками с «делами».

Он посмотрел на меня, проворно вскинув голову, точно живой и любознательный ученик начальной школы.

— Да, сэр. Чем могу быть полезен?

— Я детектив Алекс Кросс. Полагаю, генерал Хатчинсон не откажется меня принять. Пожалуйста, скажите ему, что я здесь.

Голова солдата оставалась склоненной под тем же самым углом, символизирующим вежливое любопытство.

— Да, сэр… детектив. Не могли бы вы сказать, что именно привело вас к генералу?

— Боюсь, что не могу. Уверен, генерал захочет со мной увидеться. Он уже знает, кто я такой. — Я пересек комнату и сел в мягкое кресло на другом ее конце. — Я подожду прямо здесь.

Солдат за столом был в явном замешательстве: он не привык к такому чисто гражданскому непослушанию, не принятому в военной среде и особенно — в канцелярии генерала Хатчинсона. Он раздумывал над этим некоторое время, наконец поднял трубку стоящего на столе простого черного телефона и позвонил кому-то, занимающему более высокую ступеньку в военной иерархии. Я посчитал это правильным действием — необходимым следующим шагом.

Прошло несколько минут, прежде чем тяжелая деревянная дверь позади массивного стола отворилась. Из нее вышел офицер в форме и двинулся прямо ко мне.

— Я полковник Уокер, адъютант генерала. Вам лучше покинуть помещение, детектив Кросс, — произнес он. — Генерал Хатчинсон не примет вас сегодня. Ваши полномочия сюда не распространяются.

Я кивнул.

— Но у меня есть кое-какая важная информация, которую генералу Хатчинсону следует выслушать. Она касается событий, произошедших во вьетнамской долине Ан Лао в те времена, когда он занимал там должность командующего. Это период с шестьдесят седьмого по семьдесят первый, но в особенности она касается шестьдесят девятого года.

— Уверяю вас, для генерала не представляет интереса ни встреча с вами, ни выслушивание старых военных историй.

— В связи с данной конкретной информацией у меня назначена встреча в газете «Вашингтон пост», — сказал я. — Я полагал, что генералу следует услышать это заявление первым.

Полковник Уокер кивнул, но мои слова, кажется, не произвели на него никакого впечатления и ничуть не встревожили.

— Если в Вашингтоне есть кто-то, желающий послушать ваши байки, вам лучше туда с ними и отправиться. А теперь, будьте добры, покиньте помещение, а не то я велю вывести вас вон.

— Нет нужды задействовать живую силу, — заверил я его и поднялся с обитого тканью кресла. — Я отлично сам справлюсь.

Без посторонней помощи я вышел на улицу и зашагал к машине. Сел и медленно поехал по живописной главной улице, прорезающей Вест-Пойнт насквозь. Я усиленно размышлял о том, что делать дальше. В конце концов припарковался на одной боковой улочке, обсаженной высокими кленами и дубами, откуда открывался грандиозный вид на Гудзон.

И стал ждать.

Генерал меня увидит.

Глава 111

Уже стемнело, когда черный «форд-бронко» завернул на подъездную аллею большого, в колониальном стиле, дома, в тени вязов, обнесенного забором.

Из автомобиля вышел генерал Марк Хатчинсон. На несколько секунд лицо его осветилось падающим из машины светом. Ни малейшего беспокойства не отражалось на его лице. Да и с какой бы стати? Он не раз бывал на войне и всякий раз оставался жив.

Я подождал минут десять, пока он зажжет в доме свет и обустроится. Я знал, что Хатчинсон разведен и живет один. По правде сказать, к этому моменту я уже многое знал о генерале.

Я поднялся по ступеням парадного крыльца генеральского дома точно так же, как ранее взошел по ступеням генеральской канцелярии. Тем же нарочито твердым, размеренным, неторопливым шагом. Чертовски решительный и непреклонный. Я твердо вознамерился не мытьем, так катаньем сегодня же вызвать Хатчинсона на разговор. Мне нужно было наконец поставить точку в этом деле. В конце концов, это было мое последнее дело.

Несколько раз постучал в дверь потускневшим железным молотком в виде фигуры крылатой богини — на мой взгляд, скорее внушительной, чем гостеприимной.

Наконец Хатчинсон появился на пороге. На нем были спортивная рубашка в синюю клетку и отутюженные брюки цвета хаки. Он был похож на респектабельного руководителя компании, застигнутого дома в поздний час докучливым торговцем-разносчиком.

— Я велю арестовать вас за вторжение! — заявил он, увидев меня. Как я и сказал солдату в генеральской приемной, Хатчинсон знал, кто я такой.

— Отдел убийств… — коротко бросил я, решительно шагнув в дом мимо стоящего в дверях генерала. Хатчинсон был широкоплечим мужчиной, но ему было за шестьдесят. Он не пытался меня остановить, вообще ко мне не прикоснулся.

— Вам мало той бучи, что вы уже подняли? — прорычал он. — По-моему, уже достаточно.

— Вовсе нет. Я только приступаю.

Я прошел в просторную гостиную и сел. Обстановку комнаты составляли кушетки, медные торшеры, занавески в теплых голубых и красных тонах. Вероятно, вкус его бывшей жены.

— Это не займет много времени, генерал. Позвольте рассказать, что мне известно об Ан Лао.

Хатчинсон попытался меня оборвать:

— Я скажу, чего вам не известно, мистер. Вы понятия не имеете, как функционирует армия, а также, видимо, мало знаете о жизни во властных структурах. Это дело вам не по зубам. Оно вне сферы вашей компетенции. Убирайтесь! Немедленно! Несите ваши проклятые истории в «Вашингтон пост».

— Старки, Гриффин и Браунли Харрис были военными головорезами, прикомандированными к вам во Вьетнаме, — начал я.

Генерал нахмурился и потряс головой, но вроде бы смирился и сел, соглашаясь меня выслушать.

— Не понимаю, какого черта вы мне толкуете. Впервые слышу об этих людях.

— Вы отправили в долину Ан Лао десантно-диверсионные группы, по десять человек в каждой, специально для устрашения северных вьетнамцев. Вьетнамская война была войной партизанской, и эти отряды получили указания действовать тоже партизанскими методами. Они вершили расправу, убивали и калечили. Они устраивали массовые убийства среди гражданских лиц. И при этом оставляли свою визитную карточку — раскрашенные тела жертв. Этот процесс стал неуправляемым, не так ли, генерал?

В ответ Хатчинсон улыбнулся:

— Где вы нарыли эту смехотворную чушь? Ваше хреново воображение сыграло с вами дурную шутку. Убирайтесь отсюда вон!

Я продолжал:

— Вы убрали в послужных списках этих людей все записи о том, что они вообще воевали в долине Ан Лао. Это же относится и к троим профессиональным убийцам: Старки, Гриффину и Харрису — тем, кого вы откомандировали туда поправить дело. Именно так я впервые обнаружил подлог. Они сами сказали мне, что орудовали там. Но их послужные списки свидетельствовали об обратном.

Генерал не проявлял видимого интереса к моим словам. Однако все это было, разумеется, лишь актерской игрой. Меня так и подмывало вскочить и надавать ему тумаков. Молотить, пока он не скажет правду.

— Но дело в том, что подлинные архивные документы не были уничтожены, генерал, — продолжил я.

Наконец-то мне удалось завладеть его вниманием.

— Что вы там несете, черт подери?

— Только то, что вы слышали. Архивные записи сохранились. Человек по имени Тран Ван Лю, разведчик армии Республики Вьетнам, обратил внимание своего непосредственного командира на творящиеся беззакония. Не кого иного, как полковника Оуэна Хэндлера. Конечно, никто не стал его слушать, поэтому Лю украл копии записей и передал их северо-вьетнамской стороне. Эти материалы хранились в Ханое до 1997 года. Затем ЦРУ удалось снять с них копии. Я получил свои экземпляры от ФБР, а также от посольства Вьетнама. Так что, как видите, я кое-что знаю о жизни в вашингтонских властных структурах. Я даже знаю, что вашу кандидатуру рассматривают на предмет назначения в состав Объединенного комитета начальников штабов. Но не в том случае, если эта история всплывет.

— Вы сумасшедший! — вскипел Хатчинсон. — Вы рехнулись!

— Разве это я? Два отряда по десять солдат, и на счету каждого из них больше сотни истребленных гражданских лиц за шестьдесят восьмой — шестьдесят девятый годы. Вы командовали ими. Вы отдавали приказы. Когда группы вышли из подчинения, вы послали туда Старки и других подчищать за ними. К сожалению, те сами принялись убивать мирных жителей. Уже много позже — сравнительно недавно — вы отдали приказ убить полковника Хэндлера. Хэндлер знал о вашей роли в трагедии Ан Лао. Скажи он правду — и ваша карьера была бы безнадежно погублена и вы могли бы даже оказаться в тюрьме. Вы сами отправились в глубь страны вместе со Старки, Харрисом и Гриффином. Вы тоже были там, Хатчинсон, в долине Ан Лао. Вы несете ответственность за все тамошние преступления. Вы были там — и вместе с вами «Слепых мышат» становится четверо.

Хатчинсон внезапно резко развернулся на стуле.

— Уокер, Таравела! — позвал он. — Можете заходить. Мы достаточно наслушались от этого ублюдка.

Через боковую дверь вошли двое мужчин. У обоих в руках были пистолеты, и они нацеливали их на меня.

— Что ж, теперь вам уже так просто не уйти, доктор Кросс, — сказал полковник Уокер. — Домой вы не вернетесь.

Глава 112

Мои руки оказались туго стянуты за спиной. Потом двое вооруженных мужчин вытолкали меня наружу и втиснули в багажник темного седана.

Я лежал там свернутый, словно одеяло или коврик. Для человека моих габаритов это было чувствительное сдавливание.

Я чувствовал, как машина по подъездной дорожке отъехала от дома Хатчинсона, перекатила через водосточный желоб и повернула на улицу.

Сначала седан бежал на умеренной скорости, не более двадцати миль в час, — это мы ехали по Вест-Пойнту. Потом прибавил ходу, и я понял, что мы выезжаем с территории.

Я не знал, кто сидит в машине. Не ведал, находится ли вместе со своими людьми сам генерал Хатчинсон. Ясным было только одно: меня скоро убьют. Я не представлял себе, каким образом мог бы выкарабкаться на сей раз. Я думал о детях и о Нане, о Джамилле и спрашивал себя: зачем мне снова понадобилось ставить под угрозу собственную жизнь? Было ли это признаком обстоятельности характера и высоких профессиональных качеств или же, напротив, признаком серьезного дефекта личности? Впрочем, какое это уже имеет значение?

Наконец машина свернула с ровной и гладкой шоссейной поверхности на довольно ухабистую дорогу, скорее всего немощеную. Я прикинул, что мы находимся милях в сорока от Вест-Пойнта. Итак, сколько еще мне оставалось жить?

Машина замедлила ход, потом остановилась, и я услышал, как дверцы открываются и с треском захлопываются снова. Затем откинулась крышка багажника.

Первое увиденное мною лицо было лицом Хатчинсона. Я не прочел в нем никаких чувств. Глаза его были совершенно бесстрастны. Точно два наставленных на меня пистолетных дула. В них не было ничего человеческого.

За полковником стояли двое с наведенными пистолетами. Их взгляды так же были пусты и бесцветны.

— Что вы собираетесь сделать? — задал я вопрос, ответ на который был мне и так известен.

— То, что нам следовало сделать еще давно, когда вы были вместе с Оуэном Хэндлером. Убить вас, — ответил полковник Уокер.

— С максимальным пристрастием, — добавил генерал.

Глава 113

Меня приподняли, вытащили из багажника и бесцеремонно швырнули наземь. Я тяжело ударился боком. Боль пронзила мое тело. Я знал, что это только начало. Эти подонки были здесь затем, чтобы мучить и пытать меня перед тем, как прикончить. Руки у меня были связаны, и я ничего не мог поделать, чтобы воспрепятствовать этому.

Полковник Уокер протянул руку и разорвал на мне рубашку. Другой человек начал стаскивать с меня туфли, затем — брюки.

Неожиданно я оказался совершенно раздетым и дрожащим от холода посреди какого-то леса в северной части штата Нью-Йорк. Воздух был холодным, вероятно, градусов сорок.[47]

— Ты знаешь, в чем состоит моя единственная вина? Знаешь, какую именно ошибку совершил я во Вьетнаме? — спросил Хатчинсон. — Я отдал этот треклятый приказ бороться с партизанами по-партизански. Они истребляли и калечили наших людей. Они практиковали терроризм и садизм. Старались запугать нас любыми средствами. Я не желал быть запуганным, не желал смиряться. Я отвечал им тем же, я сопротивлялся, Кросс. Точно так же, как сопротивляюсь сейчас.

— А также убивали мирных жителей, позорили свои войска и свою армию! — яростно выпалил я ему в лицо.

Генерал наклонился ко мне совсем близко:

— Ты не был там, а потому не смей говорить мне, что я делал, а чего — нет! Мы победили в долине Ан Лао. Там в ту пору мы говаривали, что существуют только два вида, две породы людей — те, кто вздрючивает, и те, кого вздрючивают. Я из первой породы, Кросс. Догадываешься, кто в таком случае ты?

Полковник Уокер и другой человек держали наготове краску и кисти. Они начали наносить холодную краску на мое тело.

— Мы решили, что тебе понравится ощущение, — сказал Уокер. — Я тоже воевал в долине Ан Лао. Ты собираешься сообщить обо мне в газету «Вашингтон пост»?

Я ничего не мог сделать, чтобы им помешать. И поблизости не было никого, кто бы мог помочь мне. Я был гол, беззащитен, одинок в целом мире, и сейчас, в эту минуту, меня мазали краской. Оставляли визитную карточку перед тем, как убить.

Меня трясло на холодном воздухе. По их глазам я видел, что убить меня для них ровно ничего не значит. Они убивали и прежде. Того же Оуэна Хэндлера.

Сколько еще мне осталось? Несколько минут? Быть может, несколько часов мучений. И все.

Из темноты раздался выстрел. Он прозвучал откуда-то со стороны передних фар голубого седана, который привез меня сюда. Какого черта?!

На лице полковника Уокера образовалась черная дыра, прямо под правым глазом. Струёй хлынула кровь. Он неуклюже плюхнулся навзничь, с тяжелым стуком ударяясь о грунт. Задней части его головы больше не было, ее просто снесло.

Второй военный попытался пригнуться, и пуля пробила его скрюченный позвоночник. Он пронзительно вскрикнул, упал и перекатился прямо через меня.

Я увидел мужчин, кишащей массой высыпающих из леса, — их было не менее полудюжины. Что за дьявольщина явилась мне на выручку?

Потом в лунном свете стали вырисовываться их лица. Мать честная! Я не знал их имен, но знал, кто они и кто их послал — либо чтобы следить за мной, либо расправиться с генералом Хатчинсоном.

«Призраки усопших».

Люди Тран Ван Лю следили за мной. А быть может, за Хатчинсоном.

Они разговаривали между собой по-вьетнамски. Я не понимал ни слова из их речи. Двое из них схватили генерала и бросили наземь. Они принялись бить его ногами по голове, по груди, по животу, по гениталиям. Он вскрикивал от боли, но избиение продолжалось — так, словно они и не слышали его воплей.

Меня они оставили лежать и пока не трогали. Но я не питал на сей счет иллюзий — я был для них нежелательным свидетелем. Я лежал, прижавшись лицом к земле, и наблюдал за расправой над генералом с наиболее низкой и выигрышной точки. Избиение генерала Хатчинсона выглядело чем-то нереальным и совершенно бесчеловечным, словно выполняли его не люди, а какие-то машины. Теперь они пинали также полковника Уокера и другого военного. Избивали мертвых! Один из них вытащил зазубренный нож и принялся резать Хатчинсона. Истошный вопль генерала пронзил ночную тьму. Было очевидно, что они не собираются его немедленно убивать, их цель — причинить ему физические страдания. Пытать, истязать, устрашать. Сеять террор.

Один из отряда Лю достал соломенную куклу и бросил в Хатчинсона. Потом ударил его ножом в нижнюю часть живота. Хатчинсон закричал снова. Эта рана не должна была быть смертельной. Пытке надлежало продолжаться. И рано или поздно они вымажут краской все наши тела.

«Я верю в символику и ритуалы, и я также верю в возмездие».

Так сказал мне сидящий в тюрьме Тран Ван Лю.

Наконец один из его людей подошел ко мне. Я инстинктивно свернулся клубочком. Теперь уже никто не мог меня спасти. Я знал цель «Призраков» — сеять террор. Мстить за предков, убитых и не погребенных.

— Хочешь смотреть? Или идти? — спросил человек. Голос его был до странности спокоен. — Ты свободный идти, детектив.

Я посмотрел ему в глаза.

— Идти, — сказал я.

«Призрак» помог мне встать на ноги, развязал руки, потом отвел в сторону. Он также бросил мне тряпки стереть краску. Другой человек принес мою одежду и обувь. Оба держались уважительно.

Потом меня доставили к воротам Вест-Пойнта, возле магистрали 9W, где отпустили, не причинив вреда. Не сомневаюсь, что таковы были специальные и недвусмысленные указания Тран Ван Лю.

Я побежал за помощью для генерала Хатчинсона и его людей, хотя и знал, что уже поздно.

Пехотинец покончил с ними.

Глава 114

На следующий день, после обеда, Рон Бернс в конце концов нашел меня дома по телефону. Я был у себя в кабинете, стоял в оконном эркере и смотрел вниз, на Пятую улицу и ее окрестности.

На лужайке перед домом Дженни учила маленького Алекса играть в салки. Пока что она поддавалась своему маленькому братцу, но это ненадолго.

Бернс сказал:

— Алекс, я только что говорил по телефону со спецагентом по имени Мел Гудз. Он позвонил мне из маленького городка на севере штата Нью-Йорк, из Элленвилла. Ты когда-нибудь слышал об Элленвилле?

— Вообще-то нет. Но полагаю, что был там недавно. Я не ошибся?

— Угу, верно, — сказал Бернс. — Именно туда тебя отвезли из Вест-Пойнта.

— А что делает в Элленвилле агент Гудз? — спросил я.

— Нас вызвала тамошняя полиция. Они были озадачены — я бы сказал даже, потрясены — тем кошмаром, который обнаружили в горах этим утром местные охотники на оленей.

— Могу представить. Три жертвы жестокого насилия. Чудовищная картина преступления. Ритуальный характер убийств.

— Три не поддающихся опознанию мужских тела. Это действительно могло потрясти местных полицейских. Они оцепили половину горы. На телах повсюду резаные раны и электрические ожоги. В первоначальном полицейском отчете говорится, что жертвы были «подвергнуты содомии и прижжены каленым железом». Лица размалеваны краской.

— Красной, белой и синей.

Теперь я слушал уже только наполовину. Дженни учила малыша Алекса проигрывать в салки. Он заплакал, и она подхватила его на руки и прижала к себе. Она бросила взгляд вверх, на мое окно, и помахала мне. Сообщала, что у них все в порядке. Что она контролирует ситуацию. Вот такова она, моя Дженни. А я тем временем размышлял о пытках, терроризме, о тех гнусностях, которые вершатся именем войны. Джихад. Или как там еще. Когда же этому наступит конец? Вероятно, никогда или не раньше, чем кто-нибудь взорвет, к чертовой матери, нашу любимую планету. Какое безумие с нашей стороны!

— Я интересуюсь, не можешь ли ты пролить больше света на эти три убийства? — спросил Бернс. — Ты мог бы это сделать, Алекс?

Я помахал детям в окно, потом прошел к столу и сел. Там стояла фотография Марии, она была запечатлена с маленькими Дженни и Дэймоном. Интересно, что бы она сказала обо всем происходящем. О детях? Обо мне? О Джамилле? О жертвах, выкрашенных в цвета американского флага?

— Двое из жертв — это, вероятно, генерал Марк Хатчинсон и полковник по имени Уокер. Третий — рядовой солдат из Вест-Пойнта. Я не разобрал его имени. Хатчинсон был ответствен за некоторые зверства, происходившие свыше тридцати лет назад во Вьетнаме. В конце концов возмездие его настигло.

Я рассказал Бернсу почти все, что знал о минувшей ночи. Как всегда, он показал себя хорошим слушателем. Мне все больше и больше начинало нравиться это его качество. И я начинал чувствовать, что ему доверяю.

— Ты знаешь, кто убил этих троих из Вест-Пойнта? — спросил он в заключение.

Я с минуту поразмыслил над вопросом, потом сказал, что нет. Формально это было правдой. Бернс задал еще несколько вопросов, но наконец вынужден был удовольствоваться тем, что услышал. Это мне тоже понравилось. Это означало, что он принял мой вердикт. Я вынес для себя еще одно суждение — уже в отношении директора ФБР.

— Я принимаю твое предложение. Я пойду к тебе работать. Как ты сказал, это будет потеха.

— А кто тебе сказал, что предложение еще в силе? — сказал Бернс и расхохотался. Это мне тоже понравилось.