Четвертое измерение

4

Интернат на окраине поселка. А сам поселок, выросший в пустыне всего десять лет назад одновременно с вышками нефтепромыслов, невелик. Новые двухэтажные дома из белого известняка в центре, а по окраинам такие же белые одноэтажные домики, окруженные заборами, с ветряками на огородах.

Ветряки тут неотъемлемая часть пейзажа – они видны отовсюду: с моря и из пустыни. Движимые влажным порывистым ветром с моря или ровными жаркими ветрами пустыни, безостановочно качают они воду из глубоких колодцев. Благодаря этим неутомимым ветрякам здесь поднялись сады.

В пяти километрах райцентр. Там бухта, порт, судоремонтный и рыбоконсервный заводы. Там старая – в старом деревянном доме – школа-восьмилетка. А средняя школа – в новом здании при интернате. Старшеклассники ездят на занятия автобусом. Дорога от райцентра до рабочего поселка петляет вдоль пустынных дюн по берегу моря. Автобусная остановка против ворот школы-интерната называется «По требованию».

Желтая песчаная дорожка ведет к учебному корпусу. А справа и слева интернатский сад – густой, тенистый.

Березы и пирамидальные тополя окружены плотным кольцом ветвистого карагача – эти заросли защищают молодой фруктовый сад от сухих ветров и морозов. Над газонами постоянно висит светлое кружево тонких водяных струй от дождевальных установок. Возле учебного корпуса небольшой стадион.

В глубине тихих аллей повсюду скамеечки; на них тут и там сидят мальчишки и девчонки, читают книги или разговаривают. А в самом центре живой уголок и пасека – несколько ульев в тени берез.

Почти все сделано за десять лет самими детьми. Дети отвоевали у пустыни восемь гектаров ее извечных владений, где от сотворения мира царил зной, куда приходили тяжелые волны песка, поглощали все и откатывались, обнажая красную в черных трещинах землю.

Осваивать участок ребятам помогали шефы – военные летчики. Механики с ближайшего аэродрома оборудовали систему дождевальных установок. После этого уже не надо было таскать тяжелые лейки. Включишь рубильник, и на солнце среди горячих ветвей, над газонами и грядками вспыхивает водяная пыль.

Даже и сам генерал приезжал в интернат. Дети угощали его редиской и огурцами, выращенными на интернатском огороде.

На воротах интерната и на окрестных заборах, а чаще всего на углах зданий нарисованы треугольники, лестницы, разных форм кубики и жирафы. Все это рисунки первоклассника Фили Горохова. Филя особенный художник. С разных сторон его рисунки кажутся разными, двоятся. Иногда возле интерната останавливаются машины, которые везут трубы для газопровода, и Филя рисует на трубах – и тогда его рисунки кажутся объемными. Филя уже учится в художественной студии при интернате, и учитель говорит, что у него удивительное чувство пространства и перспективы. Но за рисунки на стенах его ругают.

Время от времени у ворот школы-интерната останавливаются насквозь пропыленные автомашины геологов – это родители приезжают навестить своих ребятишек. В пустыню эти автомашины возвращаются уже с пестрыми жирафами на бортах.

В интернате живут дети рыбаков из окрестных поселков, рабочих нефтепромыслов, геологов.

По воскресеньям все ребята уезжают к родителям. В интернате остаются лишь Сонька и Игорь Смородин. Часто Сонька убегает далеко на пустынный берег моря. Там завораживает ее даль. С детства привыкла она к пространству моря и неба.

Сидя на прибрежном песке, мысленно строила она замысловатые геометрические фигуры из линии горизонта, солнечных лучей, падающих сквозь тучи, белых дорожек, оставляемых в стратосфере сверхзвуковыми самолетами. Она словно открыла что-то в самой себе после осторожного рассказа нового учителя математики о загадочном четвертом измерении. Ей вдруг как будто тесно стало в привычном трехмерном мире… После уроков Сонька разглядывала на стене учебного корпуса новые рисунки Фили Горохова и не заметила широко шагавшего через стадион директора интерната.

Поравнявшись с ней, он остановился и тоже стал рассматривать рисунки.

Сонька увидела на земле рядом со своей еще одну человеческую тень и резко обернулась:

– Это, оказывается, ваша тень, Иван Антонович. Я сразу ее не узнала.

– А она у меня, собственно, ничем не примечательна. Твоя, кстати, тоже… Знаешь, мне недавно привезли банку земляничного варенья из Брянска. Заходи попробовать.

– А земляника это вроде орехов, Иван Антонович? Растет на деревьях? На земляничных деревьях?

Директор насмешливо покосился на Соньку. Едва ли она не знает, что такое земляника.

– Ты не знаешь, куда убежал Игорь?

– Нет.

Директор и не рассчитывал, что Сонька ему что-то выложит, тем более выдаст своего приятеля, но надеялся по тем интонациям, которые обычно трудно упрятать, когда врешь, выяснить, знает ли она, где скрывается беглец. Однако Сонька, видимо, уже поняла, что ее подлавливают на слове.

– А как ты думаешь, куда он мог сбежать? Ты же знаешь его лучше, чем я или Эмма Ефимовна.

– Не знаю. Наверное, уплыл…

– Думаешь, уплыл зайцем на теплоходе? Сонька рассмеялась, подняла открытую ладонь:

– Нет, он натянул парус и на рассвете уплыл… в жаркие страны…

Директор резким движением снял очки и, наморщив лоб, заглянул в глаза Соньке.

– Куда?

– В жаркие страны. Вы, наверно, и сами слышали: пальмы, людоеды, кокосовые орехи…

Ничто не ускользнуло от внимательных выцветших глаз директора. Он стоял перед Сонькой, высокий, немного сутулый, и чуть покачивался на каблуках.

– Понимаешь, пора бы ему быть здесь, но его нет… Где он застрял? Может быть, съездить в порт поискать его?

– Я сейчас, – спохватилась Сонька.

– Да постой ты, у тебя же и денег нет на автобус. – Иван Антонович охлопал карманы, достал какую-то мелочь и высыпал на Сонькину ладонь. – Может, пить захочешь или мороженого…

В порт Сонька приехала на попутной грузовой машине.

Игоря и его пиратов разыскала за пристанской столовой. Укрывшись в лопухах, они играли в карты. Все грязные, косматые, один с перевязанным глазом. И среди них – Игорь, такой же неухоженный и косматый.

Увидев Соньку, Игорь встал, подошел к ней:

– Че?

Они шли по глухой улице. У заборов в пыли нежились куры.

– Вернись, тебя ищут, – сказала Сонька. – С ног сбились. Меня за тобой послали. И чего ты убежал? Посмотри на себя, какой грязный, нечесаный.

Игорь попытался пригладить свои космы. Перехватив насмешливый взгляд Соньки, с силой пнул подвернувшуюся под ногу консервную банку. Спавшая в тени возле забора собака вскочила и залилась хриплым давящимся лаем.

– Пшла! – Игорь поискал глазами камень. Собака нырнула в подворотню и оттуда протяжно затянула: – «Р-р-р-р…»

– Идем, – потянула его за рукав Сонька.

Но Игорь упирался, все оглядывался на собаку.

Шарил в карманах – не найдется ли какой гайки, чтобы запустить в обозленного пса.

– И что ты привязался к этой собаке? Игорь немного остыл, вытер рукавом нос:

– Кто тебя послал за мной?

– Иван Антонович.

– Житья не дают. – Игорь снова пнул банку. И снова за забором истошно залаяла собака.

– Пора бы тебе уже не пинать консервные банки.

– Тут не знаю что будешь пинать… И что за дело всем до меня? Ну не хочу я учиться. Понимаешь, не хочу! – Игорь тоскливо огляделся по сторонам.

– Не хочешь… А что ты хочешь?

– Уехать. Махну вот на Таймыр.

– На Таймы-ыр? С кем? Со своими сопляками? И где ты денег возьмешь на дорогу?

– Да есть тут один человек. Зовет на Таймыр. А деньги, говорит, добудем.

Сонька остановилась. Игорь сделал еще шаг и тоже остановился, повернулся к ней.

– Какой человек?

– Да тут один… Ушастым зовут. Недавно тут.

– Я знаю… И не недавно. Это вор Ушастый. Год назад его на базаре поймали с крадеными часами. Вернулся, значит… И ты, дурак, собираешься с ним…

– Никакой он не вор, Сонька. Честным трудом живет человек. Ищет дело по душе. Тоже собирается в путешествие. Понимаешь, романтик.

– Где же он работает?

– Пока нигде. Я же сказал – дело по душе ищет. Он тоже говорит, что школа – это мура.

– Интересно, а деньги где возьмете?

– Говорит, будем по базарным дням караулить лодки за валюту у приезжих. Так и скопим на дорогу.

– Дурак. Пропьет он эти деньги, и все.

– А вот это видела?! – вдруг хвастливо сказал Игорь и достал из кармана несколько новеньких рублевок и похрустел ими перед носом Соньки.

И вдруг открытые Сонькины глаза сузились, на лице появилось растерянное выражение.

– Ты же в жаркие страны хотел…

Она повернулась и пошла прочь. Она шла к морю, шла не оглядываясь, словно Игоря и не было.

Он постоял немного и бросился за ней следом. Догнал ее уже в дюнах.

– Сонька, постой… Ну что ты так уходишь?

– Да ну тебя.

Самым страшным в голосе Соньки было равнодушие. За ее словами сквозило уже безразличие к тому, как поступит далее Игорь, и к нему самому. Она сама пришла сюда и теперь уходила без оглядки, без сожаления. И не казалась подавленной или раздосадованной, шла легкой своей походкой, смотрела, как вместе с глухим громом реактивного двигателя приближается со стороны моря белая стрела. Самолет был воздушно-легок и отсюда, с земной тверди, казался необычайно хрупким.

Может быть, она и еще что-то сказала, но Игорь ничего не расслышал за сотрясающим небо и море громом. Откуда-то из глубин неба возвращалась к себе домой белая стрела.

А Сонька уже думала о том летчике, который поверил в четвертое измерение. Нереальной, придуманной показалась ей эта встреча, и особенной такой… И сам летчик был необыкновенный. Оттого он сразу и поверил в четвертое измерение…

Сонька ушла.

Игорь долго стоял среди белых дюн. После могучего грома белой стрелы воцарилась такая тишина, будто ничего на земле не было, кроме этого безмолвного песка, неподвижности и одиночества.

Игорь медленно побрел вслед за Сонькой.